Бесплатный фрагмент - Вся жизнь — игра!

ВСЯ ЖИЗНЬ — ИГРА!

(Актёрские байки и истории)

Вместо пролога

Моему поколению, родившемуся в послевоенное время и выросшему в советский период, очень здОрово повезло. Да-да: ты не ослышался, дорогой читатель! Несмотря на бессовестную пропаганду, дурацкие транспаранты и никому непонятные «пятилетки в четыре года», было немало и положительного. Во всяком случае, в социальном плане, человек был надёжно защищён со всех сторон с самого рождения: бесплатные детские сады и ясли, школа и институт, всевозможные кружки и клубы по интересам, медицина и профсоюзные путёвки в различные санатории…

А главное — в плане духовном мои сверстники были на порядок богаче своих детей и внуков. Потому как, им посчастливилось застать воистину талантливых людей и уникальных творческих личностей. Какую бы область человеческих отношений ни взять.

И, конечно же, кино и театр были всегда на первом месте.

Третий звонок

— Никто не сравнится с Матильдой моей!
(ария Роберта из оперы П.И.Чайковского «Иоланта», по драме Генрика Герца «Дочь короля Рене»)

Набрав в себя по-больше воздуха, я перешагнул порог кухни и внезапно затянул начало этой известной арии, после чего, резко прервавшись, интригующе уставился на свою дражайшую половину, которая в этот момент домывала посуду.

— Чё эт, с тобой? — вскинула кверху брови жена, испуганно вздрогнув от моей очередной странной выходки.

— Можешь мне ответить, из какой это оперы?! — в свою очередь, хвастливо поинтересовался я.

Давно разменяв пятый десяток, я лишь совсем недавно соизволил обратить внимание на то, что помимо водки, женщин и книг, в мире, оказывается, существует ещё и… театр. Конечно, в немалой степени, этому осознанию способствовало место моей очередной новой работы — Мариинский театр. И — тем не менее…

В последнее время, я практически не выходил из своей каморки, скачивая из интернета и изучая всё, что было связано с балетом и оперным искусством и — отчасти — кинематографом. И вот, сейчас, я торжествующе уставился на свою жену, будучи абсолютно уверенным, что она быстро сдастся. Однако, я ошибся. Застыв с намыленной тарелкой в руках, Лена напряглась, уставившись на некоторое время в потолок, а затем неуверенно выдала.

— По моему, из «Иоланты»… — и тут же, обернувшись ко мне, с надеждой. — Нет?

Откровенно говоря, я был ошеломлён. И понятно от чего: за всю нашу совместную жизнь, мы всего лишь несколько раз посетили филармонию, посмотрели вместе с десяток фильмов и побывали стыдное количество раз в театрах северной столицы. Конечно: во всём этом, была исключительно моя вина — домоседа, которого ломом не отодрать от любимого кресла и привязанного к нему монитора.

— Как?! — не удержался я. — Мы ведь, с тобой не так часто баловали своим посещением кулютурные заведения?! На что жена снисходительно улыбнулась.

— Дорогой мой, это было ещё до нашего знакомства. — и тут же, напомнила. — Ты вероятно запамятовал, что такое контрамарка?!

Ну да, конечно: как я об этом мог забыть?! Действительно, это всё благодаря нашему советскому прошлому, когда государство было кровно заинтересовано в том, чтобы народ расширял свой кругозор, приобщаясь к классике, к мировым культурным ценностям. Когда не только на предприятиях, но и во всех учебных заведениях принято было распространять контрамарки — пропуск, дающий право на бесплатное посещение представления в театре, цирке и так далее…

— Слава богу, я ещё успела зацепить то время… — словно прочитав мои мысли, подытожила супруга.

И я невольно призадумался: «Интересно: а какой процент сегодняшнего молодого поколения учащихся и школьников имеет хоть какие-то из выше перечисленных льгот?»

Про обычных государственных служащих и рядовых работников среднего и низшего звена, лучше тактично промолчу. Полагаю, что сравнение, мягко говоря, не совсем уместное… во всяком случае, не в пользу сегодняшних реалий.

И этот факт заставил меня вновь погрузиться в длительное раздумье: оглянувшись в относительно недавнее прошлое и невольно, сравнивая достижения советской эпохи с теперешним состоянием в области нравственного воспитания и духовного совершенствования, я пытался найти объяснения странной метаморфозе, которой подверглось наше общество за последние два-три десятилетия. И как бы я ни старался, какие бы оправдания ни находил, вынужден был констатировать, что «притянуть за уши» не получается.

Уж очень лихо поскакали мы навстречу своему будущему, растеряв по дороге львиную долю того ценного генофонда, который по остаточному принципу достался нам в наследство от растерзанной дореволюционной России.

Зато, сумели широко расправить свои плечи, обрели накаченные бицепсы, мощные кулаки и теперь, вот этими самыми кулачищами и стальными головами, способны пробить какую угодно стену и стереть в порошок любого, кто осмелится встать на нашем пути. Так что, оставьте при себе все эти ваши учёные книжки, с их малопонятным и вычурным слогом, всякие «па дэ дэ» да «будьте любезны», и помалкивайте в тряпочку. Ваше время, с никому не нужными высокими, чистыми, романтическими и возвышенными идеалами, безвозвратно кануло в Лету. Теперь, наш черед — смелых, напористых, рискованных, прагматичных… лишённых излишних сантиментов и реально чувствующих твёрдую почву под ногами. Одним словом, прагматичные «шариковы» вновь одержали верх интеллигентными мечтателями…

И вот уже, не успел казалось бы и глазом моргнуть, как кругом, почти все ключевые места в иерархической лестнице полу-криминального государства, заняты вчерашними стукачами, братками и «авторитетами», с их известным на всю страну строгим и неукоснительным девизом, прозванном в народе, как «принцип трёх О»: — «откат», «отъём» и «отжим». А потому, не стоит удивляться огромному количеству дилетантов, занявших не свои места в руководстве страной, невежеству и некомпетентности отдельных руководителей, которые с помощью взяток и благодаря процветающей коррупции, успешно делают себе карьеру, с безразличием и поражающим цинизмом относясь к будущему своей отчизны.

И меня уже не удивляет особо история, которую поведал на днях мне один приятель, работающий одно время официантом в очень престижном театральном ресторане.

Мрку, давай!

Историки, гиды и знатоки города утверждают, что в различное время в этом доме жили: прославленная русская балерина Истомина А. И. (1799—1848), поэт и декабрист Глинка Ф. Н. (1786—1880), и даже сам знаменитый Шаляпин Ф. И. (1873—1938).

Ну-у, подумаешь: богема…

В наши дни, тоже существует своя богема — так называемые «братки», которые изредка позволяют себе, оттянуться «по-человечески». Что им стоит снять целый ресторан? Они же платят конкретные бабки! И не в каком-нибудь злачном «малиннике», а в самом центре культурной столицы — в ресторане «За сценой», который обслуживает не только оперную элиту известной на весь мир труппы Мариинского театра, но также, эстетствующих поклонников Талии, Мельпомены и Терпсихоры, а кроме того, многочисленных гостей и иностранных туристов «Северной Пальмиры». А потому, можно позволить себе, гульнуть на «широкую ногу». В конце-концов, живём-то ведь, в свободной России!

И вот, в самый разгар мероприятия, один из буйных дружков, едва держась на ногах, двинулся в сторону тапера, бренчавшего на рояле что-то уж больно заумное и не совсем понятное. Классику, одним словом…

С трудом передвигая ноги и бросая своё грузное тело из стороны в сторону, он дошел наконец до хлипкого очкастого музыканта и опустив ему на плечо свою увесистую «кувалду», вполне резонно возмутился:

— Слушай, что ты тут мне х@йню всякую несёшь? Сбацай что-нибудь настоящее!

Питерский интеллигент аккуратно поправив на переносице свои очёчки, вежливо осведомился:

— Например? Может, «Времена года» Чайковского? Или сюиту Прокофьева «Летняя ночь»? Или…

— Какие, на @уй, «Времена года», какая-такая «Летняя ночь»?! — чуть не протрезвел братан и, наклонившись совсем близко к пианисту, дохнул перегаром. — «Мурку» знаешь? «Мурку», давай!!

«Как хорошо, с одной стороны, что Фёдора Ивановича уже нет в живых…» — подумалось мне, выслушав эту душещипательную историю от моего коллеги по работе, которому — по воле судьбы — некогда довелось, обслуживать этих новоявленных «нуворишей» современной России.

Грузин

Мой первый день работы в ресторане Мариинки, ознаменовался конфузом, о котором не очень-то приятно вспоминать.

— Вот, тут мы работаем… — широким жестом, пригласит меня на кухню шеф-повар. — Плита, конвектомат… словом, всё как обычно…

— Да-а… — собрав складки на переносице и попытавшись состроить умное лицо, протяну я, изучая новую для себя обстановку.

Уж, больно не хотелось, наткнувшись на какой-либо непонятный мне агрегат, ошарашивать своего молодого коллегу дурацким вопросом: «А это что такое?». Особенно, если учесть, что «этим», запросто могла оказаться, скажем, обычная вентиляционная труба или шахта лифта. Новое место работы меня устраивало по всем параметрам, и самое главное — в пяти минутах ходьбы от дома. О таком можно было только мечтать! Однако, я понимал, что соглашаться сразу — несолидно… Как-никак, не пацан из подворотни: преподаватель кулинарной школы «Шеф-повар», автор нескольких кулинарных книг… А потому, я старался держаться с достоинством, изредка кивая головой. Между тем, Михаил добросовестно продолжал знакомить меня со всеми помещениями и кладовыми ресторана.

— Здесь у нас холодный цех… Тут — раздача. А здесь, расположены холодильники и морозильные камеры для заготовок.

— А это что такое? — Вырвалось таки, из меня, когда мы поравнялись со стендом, на котором висело несколько листов, испещренных мелким шрифтом.

— Ах, это… — Миша засиял своей очаровательной улыбкой и не без гордости разъяснил — Это театральная афиша на текущий месяц. Слева перечень предстоящих балетных и оперных постановок. Видите, вот здесь указано начало представления, а в этой колонке — окончание? Далее — время антракта между действиями, ну и снизу — соответственно — кто дирижирует…

— О-о! Сам Гергиев! — не удержавшись, восхитился я, словно маэстро, по-меньшей мере, приходился мне, если не родственником, то — очень близким другом.

— Да. — подтвердил Михаил. — Валерий Абисалович является достаточно частым гостем нашего заведения.

— Да ну?! Вот это да! — вырвалось у меня. И в ту же секунду, вспомнив про предыдущее место работы, я восторженно поделился своими планами вслух. — Надо будет, как-нибудь, непременно угостить его осетинскими пирогами! Он, ведь, осетин!

— Осетин, осетин… — согласился Миша, вновь обдав меня обаятельной улыбкой.

Я окончательно воспрянул духом, бегло скользя по программке и демонстрируя обескураженному шефу свою эрудицию. Как ни странно, но этой самой эрудиции, в области оперы и балета, у меня хватило ровно на две минуты. После чего я позорно умолк. Однако, пауза затянулась неприлично долго, что заставило меня судорожно искать выход.

— О! А это что за «грузин»? — изумленно уставился я на афишу, ткнув указательным пальцем в очередную строчку. «Гергиев» — понятно, «осетин» — ясное дело… Но, как мог сюда затесаться «грузин»?!

От неожиданности, мой коллега на целых десять секунд лишился дара речи. После чего, с трудом сдерживая смех, тактично пояснил:

— Вообще-то, это — Борис ГрУзин. — И, выдержав артистическую паузу, окончательно добил: — Между прочим, достаточно известный дирижер!

Минусы балета

Виктор — типичный кобель, не упускающий ни одной юбки и прыгающий на всё живое и движущееся, в радиусе его досягаемости. И несмотря на то, что ему давно уже перевалило за «полтинник», похоть в нём не угасла: он по-прежнему «в боевой форме», постоянно крутит-вертит головой, страстно провожая масляными глазками каждую задницу и сладостно при этом причмокивая. Одним словом, настоящий самец. А потому, неудивительно, что его представления о жизни, скажем так, довольно своеобразные.

Мы сидим в кругу друзей, за кружкой пива, обсуждаем последние новости и живо делимся впечатлениями. Постепенно речь заходит о живописи, о кино, о последних театральных и балетных постановках. Витя рассеянно слушает нас вполуха, привычно озираясь по сторонам, в поисках вожделенного объекта.

Наконец, мой друг Андрей, желая привлечь товарища к общей теме, осторожно интересуется:

— Вить, а ты любишь балет?

— Не-е… — признается тот откровенно и тут же поясняет — Ну его на х@й, этот балет! Была у меня, как-то, жопастая такая… прима-балерина… мать её так! Столько мандавошек от неё подцепил! Еле вывел…

Когда опускается занавес…

На днях, приехали в Питер наши друзья из Германии. В гости к сыну. Естественно, вспомнив о том, как они нас в своё время тепло встретили на немецкой земле, мы с женой сочли своим долгом, пригласить чету к себе на «чай».

Вдобавок ко всему, я решил сделать им приятное, заказав и выкупив билеты на «Бахчисарайский фонтан», чему мои друзья были в высшей степени благодарны и сердечно признательны.

— Ну и как вам балет? — поинтересовался я у них на следующий день, когда они пришли к нам в гости.

— О, это было великолепно! Нету слов… — признался Анатолий, расплывшись в широкой обаятельной улыбке, но вскоре, усмехнувшись себе под нос, промолвил. — Хотя… был один маленький эпизод, несколько смазавший приятные впечатления того вечера.

— Что такое? — заинтересованно уставился я на своего старшего товарища.

— Да, ерунда… — замялся он слегка и, переглянувшись со своей женой, рассмеялся. — Просто, по завершению мероприятия, находясь уже в гардеробе, довольно сильно резануло замечание одной дамы, громко брошенное своему супругу на весь холл: «Серёжа, проверь: всё ли на месте в карманах!»

И напоследок вам скажу…

Здесь собраны далеко не все байки и истории, известные в мире кино и театра. А исключительно только те, которые непосредственно связаны с кумирами моего поколения, ставшими уже частью нашей всеобщей отечественной истории.

Потому как то, что сегодня льётся из экранов наших «зомбо-ящиков», те передачи и фильмы (секс, кровь, насилие, убийства…), с их плоской подачей и поверхностной игрой актёров, приводит львиную долю моих ровесников в оцепенение и ужас: «Как мы воспитываем подрастающее поколение и к чему мы, в конечном счёте придём?!»

Эти и другие подобные вопросы заставили автора-составителя данного сборника оглянуться назад, в своё относительно недавнее прошлое с тем, чтобы осознать — как же нам, оказывается (в своё время) повезло! Каких талантливых и бесподобных личностей нам довелось застать, на творчестве которых мы воспитывались, выросли и стали людьми. Думающими людьми, а не роботами.

Всё это сподвигло меня, собрать по крупицам то ценное, на чём собственно и зиждется мой духовный и нравственный мир, и предложить все эти байки и весёлые истории для нашего будущего подрастающего поколения внуков и правнуков. В конечном счёте, им и посвящается эта книжка.

Байки и истории

Не ваш, а — наш…

(Из рассказов Михаила Царева:)

Александра Александровна Яблочкина родилась в 1866 году. Превосходная актриса, она была несильна в политике. Когда в послевоенные годы скончался директор Малого театра, народный артист Михаил Францевич Ленин, труппа решила выдвинуть на пост директора меня. Но в Министерстве культуры нашлись авторитетные противники моей кандидатуры. Поэтому труппа задумала отправить на прием к Председателю Президиума Верховного Совета СССР маршалу Ворошилову самую признанную, старейшую по возрасту актрису — Яблочкину. Отказать ей в аудиенции Ворошилов не мог.

Александру Александровну напутствовали тщательно: «Скажи Клементу Ефремовичу, что, в связи с кончиной Михаила Францевича, театру необходим директор, знающий все проблемы изнутри. Что есть в Малом театре Михаил Иванович Царев, проявивший себя не только как заметный актер, но и как умелый администратор. Что Царева уважает вся труппа. И, что немаловажно, Царев — член партии, а следовательно, политически грамотен и устойчив».

Яблочкина выслушала все это, несколько раз повторила про себя и отправилась на прием к Ворошилову.

— Дорогой Климент Ефремович! — сказала она. — Вот что я должна сообщить вам по поручению господ артистов нашего импера… то есть, государственного Малого театра. Умер Ленин! Да не ваш, а наш, Михаил Францевич, директор! На его место все хотят достойного человека. Есть у нас в театре такой Царев. Мишка. Он вообще-то числится актером, но проявил себя в основном как администратор. И именно за это его все уважают… И что еще я должна была сказать важное — запамятовала… Ах, да! Он же — член вашей партии!

Миссия Яблочкиной удалась. Я был назначен директором.

Грамота

Александру Яблочкину чествовали на юбилее в Малом театре, вручили грамоту «За добросовестный, многолетний труд и в ознаменование 40-летия Октябрьской революции». Яблочкина выходит с ответным благодарственным словом и говорит:

— Дорогие мои, вот я еще при царе работала. Как тяжело нам было, как нас унижали, какие-то бриллианты совали, кольца, экипажи дарили, дома. И всё прожила, всё прошло, а вот эта грамота — на всю жизнь! Спасибо вам!

Молоденькие поручики

Однажды Яблочкину привели в качестве «свадебного генерала» на банкет в Колонном зале по случаю чествования космонавтов Гагарина и Титова.

Космонавтов подвели к Яблочкиной, представили:

— Александра Александровна, познакомьтесь, это наши первые космонавты — Юрий Алексеевич Гагарин и Герман Степанович Титов.

Гагарин и Титов поцеловали руку Яблочкиной, та потрепала обоих по щеке, поцеловала в висок. Через некоторое время началось застолье. И вот в какой-то момент, когда шум чуть-чуть стих, все услышали хорошо поставленный голос Яблочкиной:

— Но мне так и не сказали, в каком полку служат эти молоденькие поручики!

Вовремя спохватилась

В тридцатые годы — встреча артистов Малого театра с трудящимися Москвы. Речь держит Александра Александровна Яблочкина — знаменитая актриса, видный общественный деятель. С пафосом она вещает: «Тяжела была доля актрисы в царской России. Ее не считали за человека, обижали подачками... На бенефис, бывало, бросали на сцену кошельки с деньгами, подносили разные жемчуга и брильянты. Бывало так, что на содержание брали! Да-да, графы разные, князья...» Сидящая рядом великая «старуха» Евдокия Турчанинова дергает ее за подол: «Шурочка, что ты несешь!» Яблочкина, спохватившись: «И рабочие, рабочие!..»

Мемуары

Уже на исходе лет своих, рассказывают, старейшая актриса Малого театра Евдокия Турчанинова как-то звонит Александре Яблочкиной: «Шурочка, я тут мемуары затеяла писать! Так не припомнишь ли: я с Сумбатовым-Южиным жила?»

Истинный возраст женщины…

(Из мемуаров Анатолия Мариенгофа «Мои друзья и подруги»)

— А сколько лет Коонен? — спросила Пыжова.

Никритина вздохнула: — Не знаю, право. Но, несомненно, я скоро догоню ее. Алисе, видишь ли, с каждым годом делается все меньше и меньше, а мне, как идиотке, прибавляется. Это кошмар какой-то!

— А сколько лет Айседоре Дункан?

— Этого, Оля, не знает даже Британская энциклопедия, которая знает все.

Пыжова уверенно сказала: — Самое глупое устраивать тайну из своего возраста. Надо ляпать начистоту! Не убавляя! Тогда и публика прибавлять не будет. Она не очень-то добрая, эта публика. Морщинки актрис в бинокль подсчитывает.

Мариенгоф очистил для женщин по мандарину и спросил:

— А сколько тебе, Оля?

Пыжова побледнела.

— Ты в каком году родилась, голубка?

— Вот в каком! — прошипела Пыжова и, сверкнув через очки разноцветными глазами, показала крупный кукиш.

Певун

Однажды Федор Иванович Шаляпин ехал на извозчике в роскошной шубе. Извозчик поворачивается и говорит:

— Барин — генерал?

Шаляпин ему в ответ:

— Да нет.

— Богатый купец?

— Да нет.

— А кто ж ты?

— Артист.

— Чего делаешь?

Шаляпин:

— Пою.

— О, делов-то. Когда я пьяный, я тоже пою.

На что Шаляпин ему:

— Да нет. Когда я пьяный, поет мой дублер Климов.

Плач Ярославны

Где-то на периферии играли 1 января пьесу с каким-то былинным колоритом. Что-то по мотивам «Слова о полку Игореве». Тут тебе и дружинники с секирами, и князь на холме. Князя с воем и стонами, чуть ли не отпевая заживо, провожает в поход княгиня. Актриса так плотно, без зазубринок, прямо намертво срослась с ролью, что убивалась на совесть, по-настоящему. И голосила надрывно, и руки заламывала с хрустом. И все никак не хотела суженого от себя отпускать.

Князю, то есть артисту, роль его исполнявшему, который наопохмелялся так, что левым профилем стал походить на Квазимодо, а правым — на шахматную ладью после внезапной рокировки, сии душераздирающие рулады омерзели до такой степени, что он сам едва не выл. Согласитесь, когда всего тебя корежит и плющит и в мозгу пульсирует языческое заклинание: «Мне бы «сотку», мне бы «сотку», всяческие причитания, плач и рёв действуют на твое изнемогающее существо антигуманно.

В общем, партнерша в очередной раз принялась вопить и кликушествовать: «Ах, ты, князюшка, сокол мой ненаглядный, на кого же ты меня покидаешь…»

И тут предводитель бульбоносого воинства не выдержал. Громоподобным голосом, отчетливо выговаривая каждую букву, он взревел: «Да пошла ты на х..!» После чего со всех на сцене и в зале в момент слетел хмель. Резко опустился занавес. Тут же появился администратор: «Уважаемые зрители! Произошло непоправимое. Только что на ваших глазах артист Помяловский сошел с ума…»

Классовое чутьё и система Станиславского…

(Рассказыает Лев Дуров:)

Я учился на втором курсе Школы-студии МХАТ и участвовал в дипломном спектакле «Бронепоезд 14—69», который поставил Павел Массальский. Витя Онищук играл белогвардейца Обаба и, когда Вершинин входит в бронепоезд, должен был по роли произнести: «Первому мужику — пулю в лоб!». Он и произнес, в середину предложения открытым текстом вставив «…твою мать».

Высокая комиссия приняла решение лишить его диплома и дисквалифицировать как актера, для проформы заставив предъявить объяснительную. Витя написал, что, четыре года учась по системе Станиславского, он для каждой роли готовил внутренние монологи. И вот во время дипломного спектакля его внутренний монолог, обращенный к классовому врагу, неожиданно вылез наружу и проявился таким образом.

Не поверить такому объяснению означало для театральной «парткомиссии» подставить самих себя — «да-да, и с нами такое на сцене случалось, тем более по отношению к классовому врагу…».

Дали ему диплом.

Колонн тут понаставили!

Михаил Ардов «Легендарная Ордынка!» (про Л.Русланову)

«Вот еще один запомнившийся мне рассказ Льва Мирова»:

Если в концерте, который он вел со своим тогдашним партнером Евсеем Дарским, участвовала Русланова, она непременно с кем-нибудь за кулисами ссорилась. Чаще всего именно с ним, Мировым. То она требовала, чтобы ее выпустили на сцену раньше срока, то, наоборот, позже, то предъявляла еще какие-нибудь претензии… И всегда это оканчивалось скандалом и. криком…

Как-то Миров пожаловался на это Дарскому, и тот, как более опытный, объяснил партнеру:

— Русланова таким образом настраивается на выступление. Ссора для нее вроде разминки.

И вот Миров с Дарским, предварительно сговорившись с прочими участниками концерта, поставили своеобразный опыт. Когда приблизился момент выхода Руслановой на сцену, все до одного спрятались и из укрытий наблюдали за певицей. Она походила по комнатам, поискала людей, но — тщетно… Тогда, проходя мимо колонны, она как бы ненароком задела ее плечом и буквально взревела:

— Колонн тут понаставили!

Речистая…

Нрав у нее вообще был весьма крутой. В тридцатые годы, задолго до войны, ее пригласили выступить на приеме в Кремле. После пения подозвали к столу, где восседали члены Политбюро.

— Садитесь, — говорят, — угощайтесь.

— Я-то сыта, — отвечала Русланова, — вы вот родственников моих накормите в Саратове. Голодают.

— Рэ-чистая… — произнес Сталин.

С тех пор ее в Кремль никогда не приглашали.

Хобби

Приятель и сосед Руслановой по Лаврушинскому писатель Лев Никулин иногда обращался к ней с шутливой фразой:

— Раздай все мне и иди в монастырь. Там действительно было что раздавать. Бриллианты, картины, посуда, мебель…

Моя мама вспоминала, что старинный рояль, стоявший среди прочей роскошной обстановки, не мог издать ни единого звука, ибо под его крышкой лежали пачки денег.

В гости к Руслановой пришел эстрадный актер и знаменитый коллекционер Н. П. Смирнов-Сокольский. Певица продемонстрировала ему только что купленный ею антикварный письменный стол чуть ли не из дворцового имущества.

— Видал, Колька, какой я себе стол отхватила?

— Да, — сказал Сокольский, — стол хорош… Только что ты на нем будешь писать? «Зы кан-цер пы-лу-чи-ла»?

На даче

И еще одно мое детское воспоминание…

Трехэтажный кирпичный дом с портиком и колоннами… И это все еще не оштукатурено, идет стройка… Это Баковка, под Москвою, строят здесь дачу для Руслановой и генерала Крюкова.

А мы с братом Борисом смотрим на двоих рабочих, которые несут носилки с кирпичами. У них мирный и покорный вид, а мы глядим на них с любопытством и ужасом. Ведь это — пленные немцы, фашисты…

Евреи, евреи…

Настоящая фамилия Михаила Задорнова — Райтер…

Ну–ну, расслабьтесь, господа сионисты и, наоборот, антисемиты: это всего лишь шутка, имеющая, однако, реальную жизненную почву.

Однажды на съемках одной ТВ–передачи о книгах, которая осуществлялась почему–то в ресторане, к Задорнову подошла хозяйка этого заведения, крутая дама лет сорока — шестидесяти, улыбнулась, сверкая всем золотом своих зубов, и попросила автограф. У Михаила ничего не было с собой, кроме визитной карточки, отпечатанной с одной стороны на английском языке. На этой стороне он и расписался.

— А что тут написано? — спросила крутая дама, желая хоть ненадолго продлить знакомство с кумиром своих телегрез.

— А–а, тут по–английски, — рассеянно глядя по сторонам, сказал Михаил.

— А что по–английски? — кокетливо брякнула золотой (опять же) цепью дама.

— Ну… Задорнов, райтер…

Дама оцепенела.

— Как Райтер? — потрясенно прошептала она.

— Вот так. Райтер. Писатель, значит.

— Я понимаю, что писатель. Кто ж не знает, что вы писатель. Но простите… ваша настоящая фамилия — Райтер? — Тут она совсем перешла на шепот, вероятно, чувствуя себя сейчас резидентом, напавшим случайно на важную государственную тайну. Она округлившимися глазами таращилась на Задорнова, а затем, быстро оглянувшись, напряженно и тревожно спросила: — Вы еврей?..

— Да нет же, — терпеливо объяснял тот, — «райтер» по–английски — писатель. Вот тут так и написано: «Zadornov. Writer».

Но дама, распираемая изнутри сенсацией, понимать не желала. «Шо, я не понимаю? — сияло на ее счастливом лице. — Мы ж свои люди. Задорнов — это для конспирации, а Райтер — это настоящее».

— Так вы не еврей? — уточнила она с лукавством, означавшим, что, мол, меня вы можете не стесняться, говорите, что вы эскимос, я поверю. Задорнов уже начинал злиться, и она это увидела. — А выглядите вы все равно хорошо! — сказала она и отошла.

Швед пархатый…

Говорят, суровая Вера Пашенная, бывшая в силу своего положения, по существу, хозяйкой Малого театра, недолюбливала артиста Кенигсона. И однажды, отвернувшись от него, в сердцах брякнула:

— Набрали в Малый театр евреев, когда такое было!

— Вера Николаевна, — вспыхнул Кенигсон, — я швед!

— Швед, швед, — пробурчала своим басом Пашенная, — швед пархатый!

Настоящая фамилия

11 февраля 1875 года в городе Вильно, нынешней столице Литвы Вильнюсе, родился Василий Шверубович, принявший впоследствии сценический псевдоним Качалов. Его отец, крещеный еврей, был священником. По примеру старшего брата Василий поступил на юридический факультет Петербургского университета. Однако увлекся театром и оставил учебу, отправившись играть на провинциальных сценах сначала Казани, а затем Саратова. С 1900 года Качалов стал актером Московского Художественного театра, где вскоре приобрел необыкновенную популярность. Существует интересный рассказ писателя Мариенгофа о том, как взбудоражила нью-йоркских евреев весть о прибытии Качалова во главе с ведущими актерами МХТ в начале 20-х годов в США.

(Еще из книги Мариенгофа «Мой век, мои друзья и подруги»)

Качалов — это псевдоним. Настоящая фамилия Василия Ивановича — Шверубович. Когда Художественный театр гастролировал в Америке, нью-йоркские евреи, прослышав про это, взбудоражились. Здесь, тут, там стало раздаваться:

— Вы знаете, мистер Абрамсон, что я вам скажу? Великий Качалов тоже из наших. Или: — Ой, мистер Шапиро, вы что думаете? Вы думаете, что знаменитый Качалов гой? Дуля с маком! Он Швырубович. Да-с, Швы-ру-бович! — Боже мой! Ой, Боже мой! Или: — Как, вы этого не знаете, мистер Коган? Вы не знаете, что этот гениальный артист Качалов экс нострис? — Подождите, подождите, мистер Гуревич! Ведь он же Василий Иванович. — Ах, молодой человек, сразу видно, что у вас еще молочко на губах не высохло! Это же было при Николае Втором, чтоб ему в гробу крутиться! В то черное время, скажу вам, очень многие перевертывались. Да, представьте себе! Перевертывались из Соломона Абрамовича в Василия Ивановича. Так было немножечко полегче жить. В особенности артисту.

И пошло, и пошло. Через несколько дней некто скептический мистер Лившиц захотел с абсолютной точностью в этом удостовериться. Он сказал мистеру Соловейчику:

— Попробуем позвонить по телефону его супруге.

Оказывается, и в Нью-Йорке не всегда хорошо работают телефоны.

— Простите, пожалуйста, значит, со мной разговаривает супруга Василия Ивановича? — не слишком разборчиво спросил скептик.

— Да.

— Будьте так ласковы: не откажите мне в маленькой любезности. Это говорит Лившиц из магазина «Самое красивое в мире готовое платье». А кто же был папаша Василия Ивановича?

— Отец Василия Ивановича был духовного звания, — сухо отозвалась Нина Николаевна.

В телефоне хрипело, сипело:

— Что? Духовного звания? Раввин? Он был раввин?

— Нет! — ответила Нина Николаевна голосом, дребезжащим от удивления и взволнованности. — Он был протоиерей.

— Как? Кем?

— Он был протоиереем, — повторила Нина Николаевна еще более нервно.

— Ах, просто евреем! — обрадовался мистер Лившиц.

У Нины Николаевны холодный пот выступил на лбу.

— Я, мистер Лившиц, сказала…

Телефон еще две-три секунды похрипел, посипел и перестал работать. А через неделю нью-йоркские Абрамсоны, Шапиро, Коганы, Соловейчики и Лившицы устроили грандиозный банкет «гениальному артисту Качалову, сыну самого простого еврея, вероятно, из Житомира». Василий Иванович с необычайной сердечностью рассказывал об этом пиршестве с фаршированными щуками, цимесом и пейсаховкой, где были исключительно «все свои»:

— Очень было приятно. Весело. Душевно. Сердечно. Очень, очень.

Чаёк

В Художественном театре шла очередная кампания по борьбе с пьянством. В. И. Качалов придумал такой трюк. У него на столике в гримерной стоял стакан в подстаканнике. Оттуда торчал черенок ложки, и в темной жидкости плавал кусок лимона. По виду — крепкий чай, а на самом деле это был коньяк.

И вот однажды в гримерную к Качалову зашел сам В. И. Немирович-Данченко. Они о чем-то заговорили, заспорили, и Немирович машинально отхлебнул из этого стакана. Качалов похолодел — тайна его была раскрыта. Немирович однако же никакого вида не подал, продолжал свою речь и время от времени прикладывался к «чаю с лимоном». Через некоторое время стакан сделался пуст, и после этого режиссер покинул гримерную Качалова.

Лучшая защита — нападение

Елена Николаевна Гоголева была очень щепетильна в вопросах театральной этики. В частности, страстно боролась с малейшим запахом алкоголя в стенах театра. Но однажды она была в гостях в подшефной воинской части, и там ее уговорили выпить рюмку коньяку.

Переживая за случившееся, тем же вечером придя на спектакль, она встретила актера Никиту Подгорного.

— Никита Владимирович, — сказала она ему, — простите, Бога ради! Нам с вами сейчас играть, а я выпила рюмку коньяку!

Подгорный, в котором к тому времени «стояло» этого напитка раз в двадцать больше, тут же не преминул возмутиться громогласно:

— Ну, как же Вы так, Елена Николаевна! То-то я думаю: от кого это коньячищем разит на весь театр?!

Что такое водевиль

Педагог Щукинского училища ставит перед молодым актером режиссерскую задачу:

— Представьте себе, дорогой, что Вы едете на дачу к любовнице. Выходя из электрички, Вы видите, что из соседнего вагона выходит её муж. Вы соображаете, что ему ехать на автобусе минут сорок, хватаете такси, доезжаете за двадцать минут, быстро делаете то, зачем приехали, и как раз в ту самую минуту, когда муж входит в дверь, пулей выскакиваете в окно… — и удовлетворённо заканчивает — Вот так, дорогой мой! Надеюсь, вы теперь поняли, в каком темпо-ритме Вы должны играть водевиль?!

Гарный осеменитель

Снимали фильм «Вас ожидает гражданка Никанорова» в селе Самбек под Таганрогом.

Борислав Брондуков играл ветеринара Дежкина. Он абсолютно серьезно расхаживал среди коров и заглядывал им под хвосты а режиссер нахваливал его: — Ты талантливый ветеринар, Боря!

Местные бабки, пришедшие поглазеть на съемки, соглашались: — Да, гарный ветеринар!

После завершения съемочного дня, когда прозвучала команда: «Съемка окончена!» — к Брондукову подошла одна из местных зрительниц и предложила:

— Пойдем ко мне, милый! В обиде не будешь!

— Зачем? — слегка опешил Брондуков.

— Мою буренку осеменишь.

(Байки от Л. Дурова)

Ёлка

Не знаю, как сейчас, а в стародавние времена существовала традиция: на Новый год в Колонном зале Москвы ставили для детей елку. А Деда Мороза изображал Владимир Ильич. Да-да-да, сам Владимир Ильич! Он гулял по лесу, вокруг него собирались зверюшки — они танцевали, прыгали, короче, веселились сами и веселили Владимира Ильича. Конечно, были там и темные силы, но дедушка Ильич с помощью этих зверюшек побеждал их. А потом под крики детей: «Елочка, зажгись!» — Владимир Ильич зажигал эту елку, и все танцевали вокруг нее.

Завершался этот спектакль тем, что заранее подготовленные дети выходили на сцену читали стихи о Ленине. Они известны, их не так уж и много: «С кудрявой головой, в валенках катался по горке ледяной».

И вот однажды из первого ряда стал раздаваться истошный крик: — Я хочу! Я хочу! Кричал маленький мальчик и рвал себе пальчики, как хазановский студент кулинарного техникума. Ведущему ничего не оставалось, как пригласить его на сцену: — Ну конечно, конечно! Иди сюда, мальчик. Хочешь прочитать стихи о Ленине? — Да, я хочу о Ленине! — Хорошо, ты знаешь стихи о Ленине? — Да, я знаю о Ленине! — Ну, иди к микрофону.

Мальчик поднялся на сцену, подошел к микрофону и начал:

— По улице шел зеленый крокодильчик… И вдруг обосрался…

У меня было такое ощущение, будто в зале рухнули все хрустальные люстры. Наступила гробовая тишина…

Тут кто-то из ведущих попытался выйти из положения: схватил какого-то зайчика или медвежонка, сунул его мальчику в руки и стал выпроваживать со сцены: — Ну, ты иди, иди. Спасибо тебе! Все хорошо, все хорошо. Елка продолжается! Мальчик спустился со сцены, нашел своё место и сел.

И вот тут мы увидели страшную картину. Он сел рядом с большим-большим дядей. А дядя отрёкся от ребенка. Он сделал вид, что это чудовище, которое только что сошло со сцены, не его сын, не его внук и вообще никакого отношения к нему не имеет Но самое страшное, что сам мальчик каким-то подсознанием понял, что он совершил нечто, и вел себя так, будто этот громадный дядя не его папа, не его дедушка и он к нему тоже никакого отношения не имеет.

И тогда возникла маленькая пауза, были притушены огни. Потом ярко вспыхнул свет, и все увидели, что в первом ряду два пустых кресла: дядя с мальчиком в темноте умудрились смыться. И правильно сделали — еще неизвестно, чем бы для них закончилось это новогоднее представление. И для дяди, и для маленького мальчика, которому так хотелось прочитать стихи о Ленине.

Куда ты, Саша?

Когда-то в Ленкоме выпускали спектакль «Семья» по пьесе Попова. Это про семью Ульяновых. Володю-гимназиста играл Г. Сайфулин, брата Александра — Саша Покровский, а С. Гиацинтова играла мать.

И вот сдача спектакля. В зале все: и министерство, и главки, и райком, и горком, и все другие «комы». В обязательных черных костюмах, при галстуках — мужчины и дамы с косами, уложенными, как нимбы у святых (сравнение сомнительное, я понимаю).

Начинается сцена, когда Александр Ульянов после каникул собирается в Петербург готовить покушение на царя. Покровский, стоя на середине сцены, собирает чемодан. Вбегает золотоволосый, курчавый Володя. Сборы брата для него неожиданность.

— Саша, ты куда?

А Саша, спокойно укладывая вещи в чемодан, отвечает:

— В Ленинград.

— Куда, куда?! — широко открыв глаза, спрашивает Володя.

— В Ленинград, в Ленинград, — опять же спокойно отвечает брат.

Сайфулин взвыл, показал зрителям пальцем на брата и убежал со сцены. А из-за кулис был слышен голос Гиацинтовой, которая давилась от смеха:

— Не пойду я на сцену! Не пойду! Пусть он уезжает, куда хочет! Не пойду!..

А Саша, ничего не понимая, стоял один на сцене и продолжал тупо складывать вещи в чемодан. Из зала раздался обреченный голос Колеватого:

— Занавес закройте, пожалуйста…

Чёрные костюмы и нимбы мрачно покидали зал…

А царя, как известно, все равно убили.

Ваня, мяу!

Был такой балерун в Большом театре — некто, скажем, Коля Харитонов. Он любил выпить, и его из-за этого не взяли в Америку на гастроли. Поехала одна жена — тоже балерина. Перед этим ругала его, подсчитав, сколько долларов они на этом потеряли. Она уехала, а Коля с собутыльниками запил…

Вдруг кто-то из друзей показал газету — Большой возвращается с триумфом. Коля в панике начал убирать квартиру. Стал выносить окурки, бутылки, в общем, весь скопившийся мусор. Был июль, жара. Он разделся догола. Начал пол мыть. А у него был сиамский кот, о котором он совершенно забыл в запое и который питался все это время, вылизывая консервные банки от закуски. Он сидел на шкафу и смотрел, как голый Коля ползает с тряпкой на четвереньках. Что-то, видимо, коту не понравилось, потому что он спрыгнул вдруг со шкафа и вцепился балеруну в одно место. Коля взвыл, отпрянул и влепился башкой в батарею. Истекая кровью, позвонил в «скорую» и прошептал: — Дом Большого театра. Квартира такая-то. Умираю».

Приехали врачи, увидели худое двухметровое тело на полу в грязи и крови. Когда санитары несли его по лестнице на носилках, Иван Иванович открыл глаза, и пожилая докторша спросила: — Что с вами?» Он ответил правду: «Кот в яйца вцепился». Санитары заржали и выронили носилки — он сломал ключицу.

Все-таки довезли его до Склифосовского, положили. На следующий день приезжает жена, видит, в каком состоянии квартира: «Так я и знала — пьянка, бабы». И в заведенном состоянии влетает в палату больницы. Коля, весь забинтованный, загипсованный, протянул к ней ручки, а она с размаху ахнула сумкой ему по башке, забыв, что в сумке лежала стеклянная бутылка с пепси-колой. Проломила мужу височную кость, и ему делали трепанацию черепа.

Все-таки он выздоровел, но в театр не вернулся — его затравили: как кто из знакомых встречался, так сразу кричал ему: «Ваня, мяу!» — и тот шарахался. В общем, он пропал как артист.

Феномен

Как-то Фаина Раневская записала для радио длинное и подробное интервью о своей жизни, о работе в театре, о ролях в кино. Интервью это одобрили, и оно должно было пойти в эфир, но накануне передачи к ней приехала корреспондентка и попросила переписать одно место, где Раневская якобы неправильно произносит слово «феномен».

— Я справилась в. словаре, современного русского языка, — сказала корреспондентка. — Так вот, по-современному произносить это слово нужно с ударением на «о» — фенОмен! А вы произнесли «феномЕн».

Раневская поначалу заспорила, но потом согласилась и отправилась на студию переписывать этот кусок интервью. Однако, по всей видимости, по дороге одумалась, так что когда села к микрофону, то резко и твердо сказала:

— ФеномЕн, феномЕн и еще раз феномЕн! А кому нужен фенОмен, пусть идёт в задницу!

Закон Архимеда

Раневская, как и очень многие женщины, абсолютно не разбиралась в физике, и однажды вдруг заинтересовалась, почему железные корабли не тонут.

— Как же это так? — допытывалась она у од­ной своей знакомой, инженера по профессии. — Железо ведь тяжелее воды, отчего же тогда ко­рабли из железа не тонут?

— Тут все очень просто, — ответила та. — Вы ведь учили физику в школе?

— Не помню.

— Ну, хорошо, был в древности такой ученый по имени Архимед. Он открыл закон, по которому на тело, погруженное в воду, действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной воды…

— Не понимаю, — развела руками Фаина Георгиевна.

— Ну вот, к примеру, вы садитесь в наполненную до краев ванну, что происходит? Вода вытесняется и льется на пол… Отчего она льется?

— Оттого, что у меня большая ж@па! — догадалась Раневская, начиная постигать закон Архимеда.

Немного физиологии

Киногруппа, в составе которой находилась Фаина Раневская, с утра выехала за город на натурные съемки. Предстояла большая работа, нужно было много успеть за день. У Раневской же, как на зло, случилось расстройство желудка. По приезде на площадку она сразу направилась к выстроенному на краю поля дощатому сооружению.

Аппаратура давно установлена, группа готова к съемкам, а артистки всё нет и нет. Режиссер нервничает, глядит на часы, оператор сучит ногами. Актриса не появляется.

Стали орать, думая, что с ней что-то случилось. Она отзывается, кричит, что с ней все в порядке. Наконец после долгого ожидания, на горизонте появляется Раневская, которая с ужасом округлив глаза, философски изрекает:

— Надо же: сколько в человеке г@вна, оказывается!

Вавочка и Фуфочка

Фаина Раневская и Варвара Сошальская были заняты в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше». Раневской уже было за восемьдесят, а Сошальской к восьмидесяти.

Однажды на репетиции Сошальская плохо себя чувствовала: в ночь перед репетицией не спала, подскочило давление… В общем, все ужасно. Раневская пошла в буфет, чтобы купить ей шоколадку или что-нибудь сладкое, дабы поднять подруге настроение. В буфете продавались здоровенные парниковые огурцы, в ту пору впервые среди зимы появившиеся в Москве.

Фаина Георгиевна немедленно купила огурец невообразимых размеров, положила в карман передника — она играла служанку — и отправилась на сцену. В тот момент, когда нужно было подать что-то барыне Сошальской, — Раневская вытащила из кармана огурец:

— Вавочка, посмотри, какой огурчик я тебе принесла…

— Спасибо тебе, Фуфочка! — обрадовалась Сошальская.

Уходя со сцены, Раневская очень хитро подмигнула и уточнила:

— Вавочка, я дарю тебе этот огурчик. Хочешь — ешь его, хочешь — живи с ним…

Пришлось режиссеру объявить перерыв, поскольку после этой фразы присутствующие просто полегли от хохота и репетировать уже никто не мог…

Лихач

Раневская вернулась домой бледная как смерть, и рассказала, что ехала от театра на такси.

— Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскальзывал прямо перед носом прохожих! Но по настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!

Куда подевались домработницы?

Раневская как-то сказала с грустью:

— Ну надо же! Я дожила до такого ужасного времени, когда исчезли домработницы. И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы.

О дружбе Ф. Раневской с А. Ахматовой…

Раневская в Ташкенте очень сблизилась с Анной Ахматовой:

«…В первый раз, придя к ней в Ташкенте, я застала ее сидящей на кровати. В комнате было холодно, на стене следы сырости. Была глубокая осень, от меня пахло вином.

— Я буду вашей madame de Lambaille, пока мне не отрубили голову — истоплю вам печку.

— У меня нет дров, — сказала она весело.

— Я их украду.

— Если вам это удастся — будет мило.

Большой каменный саксаул не влезал в печку, я стала просить на улице незнакомых людей разрубить эту глыбу. Нашелся добрый человек, столяр или плотник, у него за спиной висел ящик с топором и молотком. Пришлось сознаться, что за работу мне нечем платить. «А мне и не надо денег, вам будет тепло, и я рад за вас буду, а деньги что? Деньги это еще не все». Я скинула пальто, положила в него краденое добро и вбежала к Анне Андреевне.

— А я сейчас встретила Платона Каратаева.

— Расскажите…

«Спасибо, спасибо», — повторяла она. Это относилось к нарубившему дрова. У нее оказалась картошка, мы ее сварили и съели.

Никогда не встречала более кроткого, непритязательного человека, чем она…»

Мули…

Еще об Ахматовой:

«…В Ташкенте она звала меня часто с ней гулять. Мы бродили по рынку, по старому городу. Ей нравился Ташкент, а за мной бежали дети и хором кричали: «Муля, не нервируй меня». Это очень надоедало, мешало мне слушать ее. К тому же я остро ненавидела роль, которая дала мне популярность. Я сказала об этом Анне Андреевне.

«Сжала руки под темной вуалью» — это тоже мои Мули», — ответила она.

Я закричала: «Не кощунствуйте!»

Стоит ли стараться?

Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей:

— Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как…

— Ах, дорогая, — вздыхает Марецкая, — я загораю для моих зрителей! Они любят меня; я выйду на сцену — тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног… А кто увидит мое загорелое тело, — кроме мужа, человек пять-шесть? Стоит ли стараться?

Тоцкизм

В былые времена политучеба была неотъемлемой частью театральной жизни. Обкомы, горкомы, райкомы твердо полагали, что без знаний ленинских работ ни Гамлета не сыграть, ни Джульетту. Так что весь год — раз в неделю занятия, в финале строгий экзамен. Народных артистов СССР экзаменовали отдельно от прочих. Вот идет экзамен в театре им. Моссовета. Отвечает главный режиссер Юрий Завадский: седой, величественный, с неизменным острозаточенным карандашом в руках. — Юрий Александрович, расскажите о работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».

Завадский задумчиво вертит в руках карандаш и величественно кивает головой:

— Знаю. Дальше!

Райкомовские «марксоведы» в растеренности:

— А о работе Энгельса «Анти-Дюринг»?

Завадский вновь «снисходит кивнуть»:

— Знаю. Дальше!..

Следующей впархивает Вера Марецкая. Ей достается вопрос: антиреволюционная сущность троцкизма. Марецкая начинает: «Троцкизм… это…» И в ужасе заламывает руки: «Ах, это кошмар какой-то, это ужас какой-то — этот троцкизм! Это так страшно! Не заставляйте меня об этом говорить, я не хочу, не хочу!!» Не дожидаясь истерики, ее отпускают с миром. До следующего года.

Характеристика

Чтобы получить «добро» на один из сценариев, режиссер Исаак Магитон как-то попросил Веру Петровну Марецкую написать на себя характеристику. Через минуту она вручила ему чистый лист бумаги, на котором сверху стояла надпись: «Характеристика», а внизу подпись: «Народная артистка СССР Вера Марецкая».

«Остальное напишешь сам», — сказала Вера Петровна.

«Я не стал ничего писать, — рассказывал потом Магитон. — Храню характеристику до сих пор. А когда на душе кошки скребут — перечитываю».

Живая вода и мёртвая

50-е годы. На сцене Театра Советской Армии идет огромнейший по масштабам спектакль, что-то на тему «Освобождение Сталинграда». 200 человек массовки, пушки, танки, все дела. В финале спектакля главный герой, которого играл кажется Андрей Дмитриевич Попов, изображая смертельно раненого бойца лежит на авансцене и тихим голосом просит: «Дайте мне воды из Волги свободной испить». По рядам передают каску с водой. Он выпивает, вода проливается на гимнастерку, падает замертво и — занавес.

И вот День Рождения Попова. Друзья-актеры долго готовили ему сюрприз и вот, кому-то пришла идея, налить ему в каску …бутылку водки. Злая шутка, мягко говоря, но, тем не менее, налили.

Конец спектакля, Попов просит «дать ему воды из Волги испить», по рукам огромной массовки плывет каска, в кулисах стоят костюмеры, гримеры, даже «мертвые» немцы приподнимают головы — посмотреть, как он будет пить? Попов берет каску, глотает, замирает на секунду… и продолжает пить до конца. Наконец отрывается, возвращает каску стоящему рядом бойцу и говорит:

— Ещё!

Вся массовка начинает корчиться от смеха…

Медленно плывет занавес, скрывая это безобразие.

Заблудился…

(Шикарную байку рассказывал Владимир Качан на своем творческом вечере.)

То было еще во времена глубокого застоя. Ставили пьесу о революции. Кульминационный момент — покушение на Ленина. Качан — один из эсеров. А артист, игравший Дзержинского, как назло, заболел. Срочно вызвали актера провинциального театра — фактурный такой мужик, длинновязый, тощий, словом портрет лица Железного Феликса. То ли от волнения, то ли просто был мужик не дурак выпить, а только принимать он уже в самолете начал и к спектаклю его развезло.

И вот… Мизансцена выстроена таким образом. С правой стороны сцены пламенные большевики заседают, с левой — эсеры готовятся послать Каплан на завод Михельсона. И Качан уже готовится страшным голосом прорычать: «Фанни! Завтра твой день!» А за сценой какой-то странный шум. Это Феликс Эдмундович заплутал в трех соснах, тыркался-мыкался, наконец раздвинул руками декорацию и вывалился как раз в эсеровское логово. Все замерли. Если САМ Дзержинский уже здесь — какое к черту покушение?

Большевики онемели. Эсеры тоже. Фанни Каплан превратилась в соляной столб. Феликс Эдмундович обвел грозным взглядом вражье племя и, промычав «ууууу!, погрозил пальцем, развернулся и вышел тем же макаром.

…Справа рыдали от смеха большевики. Слева завывали эсеры. Занавес! Спектакль окончен!

Гопкинс!

В 60-х годах во МХАТе получила широкое распространение игра — если кто-то из участвующих говорит другому: «Гопкинс!» — тот, независимо от ситуации, в которой находится, должен обязательно подпрыгнуть. Не выполнившему условия грозил большой денежный штраф. Чаще всего «гопкинсом» пользовались мхатовские корифеи, причем непременно на спектаклях, в самых драматических местах.

Кончилось это тем, что министр культуры СССР Фурцева вызвала к себе великих «стариков» — Грибова, Ливанова, Массальского и Яншина. Потрясая пачкой писем от зрителей, она прочитала им настоящую лекцию о заветах Станиславского, о роли МХАТа в советском искусстве, об этике советского артиста.

Нашкодившие корифеи, имевшие все мыслимые звания, премии и награды, слушали министра стоя. И вдруг Ливанов негромко сказал:

— Гопкинс!

И все дружно подпрыгнули…

Попытка примирения

Каждый, сколько-нибудь интересующийся театром, знает. что мэтры российской сцены, отцы-основатели МХАТа Станиславский и Немирович-Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих. МХАТ практически представлял собою два театра: контора Станиславского — контора Hемировича, секретарь того — секретарь другого, артисты того — артисты этого… Hеудобство, что и говорить!

Однажды было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провели переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения. После спектакля «Царь Федор Иоанович», поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева Hемирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики «ура», цветы и прочее…

Корифеи сценарий приняли: им самим надоела дурацкая ситуация. В назначенный день все пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, корифеи двинулись из-за кулис навстречу друг другу… Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Hемировича, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Hемирович, увидев это, заторопился, зацепился ножками за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника.

Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Hемировича, развел руками и пробасил:

— Ну-у… Зачем же уж так-то?..

Больше они не разговаривали никогда.

Немая сцена

А вот новелла Владимира Петровича Баталова. Он рассказывал, как знаменитый мхатовский актер Владимир Грибунин утром 1 января, не проспавшись после встречи Нового года, шел играть спектакль «Синяя птица». Путь его пролегал мимо окон кабинета Станиславского, который располагался в первом этаже.

Чтобы избежать неприятных объяснений, актер решился на такой трюк. Он встал на четвереньки и пополз под окнами кабинета… Через несколько метров голова Грибунина почти уперлась в ноги стоящего на тротуаре человека. Актер взглянул наверх и увидел возвышающуюся фигуру самого Станиславского…

И, как писал Гоголь, немая сцена…

Вот так угодили…

Многолетний директор школы-студии при Художественном театре В. З. Радомысленский вспоминал такой забавный эпизод. В день переименования Леонтьевского переулка в улицу Станиславского он явился в дом к Константину Сергеевичу, дабы принести свои поздравления. Станиславский, принимая гостя, был очень смущен и сказал:

— Это очень неудобно… Нехорошо получилось…

Тогда Радомысленский разразился целой тирадой и стал говорить о мировом значении самого Станиславского и его театра… Но режиссер перебил его:

— Но ведь Леонтьев-то — мой дядя…

(Действительно, его отец носил фамилию Алексеев, а мать была урожденная Леонтьева. А переулок назывался Леонтьевским по фамилии богатого домовладельца.)

Дантес

(Из рассказов Михаила Яншина:)

Немирович-Данченко рассказал: в конце прошлого века он, приехав в Париж, прогуливался по утрам возле дворца Тюильри в обществе графини Паниной. Им постоянно попадался навстречу очень пожилой месье в сером сюртуке и сером цилиндре, непременно снимал цилиндр и почтительно кланялся Паниной, а та его полностью игнорировала.

— Почему вы не отвечаете ему на поклон? — спросил однажды Немирович.

— Я никогда не стану с ним здороваться! — резко ответила графиня Панина — Это Жорж Дантес!…

Новичок

Владимир Иванович Немирович-Данченко, оказавшись в Новосибирске, пошел в тамошний театр оперы и балета посмотреть балет «Пламя Парижа» — о французской революции. Во время спектакля сидевший рядом с ним старик с окладистой бородой толкнул Немировича-Данченко локтем и по-свойски спросил:

— Слушай, что они все пляшут да пляшут, а петь-то когда начнут?

Не расположенный к фамильярности Владимир Иванович сухо ответил:

— Это балет. В балете петь не принято.

Но в следующую минуту на сцене вдруг запели Карманьолу: таков был замысел постановщика!

Сосед заметил Немировичу-Данченко с некоторым пренебрежением:

— А ты, дед, видать, тоже, как и я, первый раз в театре…

Договор

Когда Николай Черкасов был еще совсем молодым актером и участвовал только в эпизодических ролях, произошел забавный случай. На премьере спектакля «Вражья сила», после исполнения своего эпизода, Черкасов появился на балконе и принялся смешить толпу различными ужимками, комическими фортелями, трюками эксцентрического порядка. В толпе возник смешок и перебросился в зрительный зал. В наступившей паузе Ф.И. Шаляпин, исполнявший главную роль, дал знак за кулисы и почти одновременно режиссер М.С. Циммерман, подкравшись сзади, стащил новоявленного клоуна с балкона. Николай расстроился, он был уверен, что его уволят из театра.

На следующий день, когда Черкасов проходил мимо режиссерской комнаты, дверь ее распахнулась, и на пороге показался Циммерман:

- Вот вы как кстати!.. – окликнул он актера. – Федор Иванович только что вами интересовался, спрашивал, чем это вы так смешили вчера народ… Пожалуйте-ка сюда!..

И он потянул Черкасова за руку в режиссерскую, которая в то время служила кабинетом Ф.И. Шаляпина, как заведующего художественной частью Академического театра оперы и балета.

- А ну, а ну!.. Здравствуйте, молодой человек!.. – Встретил его Шаляпин. – Покажите-ка мне, чем вы вчера развлекали народ!.. Это же очень интересно!..

Стоя перед великим певцом Николай показал весь свой запас эксцентрических движений и трюков. Шаляпин хохотал все громче, начал было даже подражать, но под конец, сменив шутливый тон на серьезный, заметил:

- Ну, спасибо!.. Только вот что, молодой человек, давайте условимся: вы мне, пожалуйста, не мешайте, и я вам не буду мешать!..

Настоящая слава

И все же настоящая слава к Черкасову пришла благодаря кино. В 1934 году он снялся в фильме «Горячие денечки», а годом спустя режиссер Владимир Вайншток предложил ему сыграть роль профессора Паганеля в «Детях капитана Гранта» (фильм снимался в августе 1935 — апреле 1936 года).

Успех этого фильма был настолько огромен, что после него Черкасову посыпались предложения от многих режиссеров. Причем, роли ему предлагались непохожие одна на другую. Так в 1936 году он начал одновременно сниматься в роли царевича Алексея в «Петре Первом» и профессора Полежаева в «Депутате Балтики».

Премьера фильма состоялась 1 января 1937 года в Ленинградском Доме кино и вызвала бурю восторга. Заключительная речь профессора Полежаева буквально утонула в аплодисментах публики. Ни один советский фильм не удостаивался еще таких оваций. В том же году на Международной выставке в Париже фильм был удостоен высшей премии — «Гран-при».

Ваш пропуск!

Однажды на съемках фильма «Александр Невский» у Черкасова прихватило живот. Ситуация, можно сказать, комическая. Но не для Черкасова.

По счастью, эпизод в тот день снимался неподалеку от студии. Режиссер-постановщик фильма Сергей Эйзенштейн вынужден был остановить съемки и спешно отправить актера на машине на студию прямо в костюме и гриме Александра Невского. Подъехав к воротам «Мосфильма», Черкасов выскочил из машины и пулей влетел в проходную.

— Пропуск! — потребовал охранник. Но пропуска у Черкасова не было: он остался в пиджаке, а пиджак был в мосфильмовской гримерке... Никакие объяснения не помогали, охранник оказался на редкость упрямым и бдительным. Поняв, что сейчас произойдет непоправимое, Черкасов в отчаянии выхватил из ножен огромный меч и крикнул грозно:

— Перед тобою князь Александр Невский! Дорогу, подлый кнехт, или мой меч — твоя голова с плеч!

Перепуганного охранника удалось разыскать лишь через полчаса — он прятался в караульном помещении...

Война… Иван Грозный

В апреле 1943 года актера вызвали в Алма-Ату для съемок в фильме «Иван Грозный» (режиссер С. Эйзенштейн). 28 октября 1944 года состоялся просмотр первой серии фильма на большом художественном совете. Картину посмотрел Сталин и остался доволен ею. 20 января 1945 года в московском кинотеатре «Ударник» состоялась широкая премьера фильма.

На волне этого успеха съемочный коллектив приступил к работе над второй серией картины. Однако судьба этой части фильма оказалась печальной. Еще в процессе работы над ней у Черкасова и Эйзенштейна появились существенные разногласия. По мнению актера, во второй части Иван Грозный начал превращаться в человека нерешительного, слабохарактерного, безвольного. Такое же мнение выразил по этому поводу и Сталин, который 25 февраля 1947 года принял в Кремле Эйзенштейна и Черкасова. Эта беседа протекала в форме дружественной критики, однако на судьбе картины это отразилось плачевно: фильм положили на полку, где он пролежал 11 лет.

На следующий день после беседы в Кремле Николаю Черкасову было присвоено звание народного артиста СССР. А С. Эйзенштейн оказался не у дел и ровно через год скончался.

Положительная рекомендация

В 60-е годы БДТ гастролирует в Англии. Серьезный, большой артист Володя Котовцев любил побродить по Лондону. Его подругой стала роскошная англичанка. В ее номере-люкс он учит английский в свободное от репетиций время.

На пятый день в 5 утра его, прямо теплого, хватают сотрудники КГБ. Компромат. Надо отправлять домой. Собирается партийная организация. И решение должен принять Георгий Александрович Товстоногов, которого знакомят с материалом. Все партийцы собрались у него в люксе. Все ждут, что он скажет. Он просит сделать один звонок. Набирает номер и говорит по-английски минут пять-семь. И потом заявляет:

— Котовцев остается. Он получил великолепные рекомендации.

— От кого?

— От роскошной англичанки.

Сен-санс

Когда Игорь Борисович Дмитриев учился в театральном училище, хорошим манерам их обучала Елизавета Григорьевна Волконская — дама-аристократка, чем-то напоминавшая Ахматову, такая же прическа, такая же величественная. Курила она очень красиво, держа длинный мундштук.

Елизавета Григорьевна решила посмотреть, как ее ученики занимаются хореографией. Репетировали вальс и канкан. Причем вальс мальчики танцевали в трусиках, а канкан в длинных штанах.

— А сейчас, — говорит преподавательница танцев, — мальчики снимут штаны и покажут нам Сен-Санса.

Елизавета Григорьевна невозмутимо:

— Я не знала, что ЭТО называется Сен-Сансом…

Коронка

Актер Художественного театра Топорков лечился у зубного врача, и тот вставил ему золотую коронку. Топорков дал дантисту билет на спектакль, в котором играл главную роль. Встретившись с врачом после спектакля, актер спросил его о впечатлении. Дантист ответил:

— В бинокль из восьмого ряда ее можно увидеть.

— Кого — ее?

— Коронку!

Кавказский Отелло

В одном из городов на Кавказе играли «Отелло». В пятом акте, как и положено, мавр задушил свою супругу и задернул занавес, скрывающий альков. Потом он вышел на авансцену и произнес положенный в этом месте монолог…

После чего снова открыл альков. И тут зрители увидели, что Дездемона лежит, приподняв голову с подушки, с папиросой в зубах, а к ней наклонился помощник режиссера с зажженной спичкой в руке…

Сначала в зале ахнули, потом раздался смех и даже аплодисменты… И тут, перекрывая шум, прозвучал голос с сильным восточным акцентом:

— Правильно задушил, слушай, на минуту оставить нельзя…

Шок на посту

Штpаух и Геловани ехали на правительственный концерт в Кремль. Подъехав к воротам Спасской башни, Геловани, загримированный Сталиным, высунулся из машины и спpосил у часового:

— Вы меня пpопустите?

— Так точно, товаpищ Сталин!

— А меня? — высунулся Штpаух, загpимиpованый Лениным.

Часовой упал в обмоpок.

Борман

После выхода на экраны «Семнадцати мгновений весни» Юрий Визбор, сыгравший Бормана, стал более узнаваемым на улицах. И вот как-то после съемок в Сочи ему нужно было лететь в Москву. Лето, билетов не достать. Он подходит к кассовому окошку, в темных очках, наклоняется к девушке, сидящей в глубине, и спрашивает:

— Девушка, вы меня не узнали?

— Нет…

Визбор приподымает темные очки: — Я — Борман.. Мне нужно срочно в Мюнхен.

— Ой! Я не могу… Мы не продаем на Мюнхен… На Мюнхен у нас нет…

— Ну давайте куда есть… Москву, например. Мне нужно срочно улететь.

И улетел…

Почему Земля круглая…

В театре БДТ у режиссера Товстоногова был администратор, очень любивший все подсматривать и подслушивать. Особенно его интересовало, кто и с кем живет.

Однажды на обще театральном застолье по поводу какой-то премьеры режиссер не выдержал наблюдающих взглядов администратора и во всеуслышание произнес, обращаясь к нему:

— Боря, а ты знаешь, почему земля круглая?

— Почему, Георгий Александрович?

— А чтобы по углам не трахались!

Ароматные деликатесы

Комедию «Пена» по сценарию автора стихов трех наших гимнов снимали уже при «развитом социализме», но продукты для сцены банкета директор фильма велел растянуть на три съемочных дня. Первый день — пятница — ушел на эпизоды, в которых гости приходят и делят места за столом. Вечером еду убрали в холодильник на оба выходных. Но спустя пару часов в павильоне возникло короткое замыкание, и дежурный пожарный, чтобы не возиться с проводкой, просто отключил электричество.

Можно себе представить, какой «аромат» издавали роскошные блюда к понедельнику и каково было Ролану Быкову говорить перед камерой тост, «жадно поглядывая на ломтик белорыбицы, нанизанный на вилку». Остальные «гости» активно наполняли свои тарелки деликатесами, но жевали исключительно хлеб.

Всему своё время

Сергей Герасимов терпеть не мог пьянства в рабочее время. Однажды на съемках «Тихого Дона» двое молодых актеров решили пошутить — прикинуться выпившими, а потом, когда режиссер начнет их отчитывать, эффектно «снять маски». Однако Герасимов не стал с ними даже разговаривать. Он тут же отменил съемку и через помрежа потребовал, чтобы «лицедеи» вечером явились к нему на расправу. Сорвавшие съемку актеры пытались убедить всех, что это только шутка, что они трезвы, как стеклышко, но от них шарахались, словно от чумных.

Вечером, готовые ко всему, они понуро вошли в гостиничный номер Герасимова и увидели… стол, заставленный бутылками коньяка и закусками.

— Входите, — пригласил их режиссер. — Наливайте! И запомните, что шутить надо вовремя!

Мордо в борделе

Вахтанговцы играли пьесу «В начале века». Одна из сцен заканчивалась диалогом:

— Господа, поручик Уточкин приземлился! — Сейчас эта новость всколыхнет города Бордо и Марсель!

Однако вместо этого актер, выбежавший на сцену, прокричал:

— Поручик Уточкин... разбился!

Его партнер озабоченно протянул:

— Да… сейчас эта новость всколыхнет город Мордо и Бордель!

Ах, это: да сколько угодно!

Евгений Весник впервые должен был поехать с театром на гастроли во Францию. Перед поездкой артистов вызвали в партийные органы для беседы. Опасаться провокаций, ни в какие связи не вступать, в одиночку не ходить — инструктаж по полной программе. Особенно грозным был запрет посещать злачные места, всякие там «площади Пигаль» и «Мулен Ружи…» Весник выслушал и спросил:

— Простите, а, к примеру, в театр «Красная мельница» можно сходить?

— Это сколько угодно, — разрешил инструктор. — В красный — сколько угодно… Ирония в том, что знаменитый «Мулен Руж» переводится на русский язык как «Красная мельница».

Про конституция и проституцию

Во время гастролей в этом городе он жил не в гостинице, а у знакомых, в большом многоквартирном доме. Слышит утром крик за окном:

— Дворник опять не хотел открывать ночью ворота моей дочери и обозвал ее шлюхой. А вот артист Весник пришел позже нее, и он открыл и поздоровался… Где же конституция, черт подери?!

Об искренности

На остановке городского транспорта в Одессе стоит женщина, мимо проходят пьяные, которые громко матерятся. Когда они удаляются, Весник обращается к женщине:

— Извините, что я не вмешался и не сделал этим грубиянам замечание. Мне в театре выступать, а могла быть драка, синяки, ссадины…

— Та шо вы! — замахала руками женщина. — При чем тут грубость, они же искренне!

Поклонники Ляли Черной

Однажды во время гастрольной поездки по Грузии Евгений Весник отстал от поезда. Выскочил на перрон в дорожной пижаме и тапочках, и пока торговался с продавцом привокзального киоска, поезд ушел. Ни денег, ни документов, ни знакомых… Но по странной случайности в кармане пижамы оказалась фотография, на которой Весник был снят рядом со знаменитой цыганской певицей Лялей Черной.

В привокзальной милиции, куда артист обратился, сказали, что поезд будет только завтра. И тут Весник увидел, что в привокзальном скверике расположился небольшой табор. Словно по наитию, артист отправился к цыганам, показал фотографию и поразился тому, как благоговейно они относятся к своей звезде. Его тут же одели с головы до ног, подарили часы, дали денег, накормили, напоили, посадили в легковой автомобиль и отправили догонять поезд.

Вскоре после возвращения в Москву Весник отправил деньги цыганам, но те вернули их обратно телеграфным переводом.

Секретная сотрудница

На гастролях в Ялте как-то вечером у Весника с друзьями закончилось вино. Отправились в гостиничный ресторан. Там гуляла немецкая делегация. У входа две ярко накрашенных девицы в мини-юбках. Весник прошел в зал, взял пару бутылок, по пути спел какой-то куплет на немецком языке для пьяных немцев, крикнул «ауфвидерзеен!» и пошел из зала. У входа одна из накрашенных девиц сказала:

— Весник, ведите себя осторожней. Посажу!..

Через год в Москве Весник опаздывал в театр, ловил машину. Остановилась легковушка.

— Пожалуйста, к театру, — попросил Весник. — Опаздываю на спектакль…

— В тот раз в Ялте не посадила, а теперь посажу! — улыбаясь, сказала девица за рулем. Довезла до театра и денег не взяла.

Сценическая находка

Евгений Весник, будучи еще студентом, Дебютировал на сцене Малого театра. Играл он в массовке: нужно было просто стоять у стены и изображать гостя в доме Фамусовых. И, как это частенько случается, молодого и неопытного актера стали подначивать коллеги постарше и поопытнее.

Два таких шутника подходят во время спектакля к Веснику и спрашивают вполголоса:

— Простите, вы не Чацкий будете? Надо знать атмосферу сцены и ощущения дебютанта, чтобы понять, с каким трудом он сдерживает истерический смех, услышав этот нелепый вопрос.

Во время антракта Весник попросил прекратить издевательства. Шутники вежливо извинились и пообещали. Однако едва началось действие, они снова подошли к молча стоявшему Веснику и спросили:

— Вы не подскажете, где здесь туалет? Этой фразы оказалось достаточно для того, чтобы юный артист, согнувшись пополам, уполз за кулисы. В страхе ожидал он окончания спектакля, рассчитывая получить взбучку от режиссера.

Но самое удивительное, что режиссер похвалил Весника:

— А вы правильно сделали, что ушли со сцены. Это хороший ход, чего вам в самом деле торчать столбом… Правильно…

Плагиатор

Во время съемок фильма «Вертикаль» Высоцкий написал несколько альпинистских песен. С одной из них связан забавный эпизод. Режиссер Станислав Говорухин несколько дней отсутствовал, куда-то уезжал по делам, а когда вернулся, то первым делом зашел в номер к Высоцкому и никого там не обнаружил. Он увидел на кровати какие-то исписанные листки, заглянул и прочел слова только что написанной песни: «Мерцал закат, как блеск клинка…»

Перечитав эти строки раза два, Говорухин уже знал их наизусть. Он спустился в холл гостиницы и увидел Высоцкого, который сидел в буфете с гитарой, в окружении нескольких актеров. Не успели поздороваться, как Высоцкий похвастался, что написал великолепную песню для фильма и готов ее исполнить.

— Ну давай, — согласился Говорухин, который уже задумал розыгрыш. Высоцкий ударил по струнам и запел: «Мерцал закат, как блеск клинка...»

Не успел он пропеть и трех строк, как Говорухин прервал его:

— Да ты что, Володя! Ты шутишь... Это же известная песня, ее все альпинисты знают...

— Да не может быть! — не поверил Высоцкий.

— Как не может быть? Там дальше еще припев такой будет:

Отставить разговоры,

Вперед и вверх, а там

Ведь это наши горы,

Они помогут нам…

— Точно ... - растерянно сказал Высоцкий. — Ничего не понимаю... Слушай, может быть, я в детстве где-нибудь слышал эту песню, и она у меня в подсознании осталась... Эх, какая жалость!..

— Да-да-да! — подхватил Говорухин. — Такое бывает довольно часто...

Но, увидев вконец расстроенного Высоцкого, во всем признался.

Родственнички

В начале века весьма известным в России гастролером был актер Мамонт Дальский. Слава его была несколько скандальной, он вечно попадал во всевозможные истории и устраивал дебоши. Как-то пришлось ему гастролировать в одном из городков на Украине. Он должен был выступить в роли Гамлета.

Спектакль был готовый, мизансцены незамысловатые, а потому не было ни одной репетиции. Как и полагается, в самом начале представления на сцене появился артист, изображавший тень отца. И он заговорил с сильным малороссийским акцентом:

— Хамлэту, сынку мий!

Услыхав такое, Мамонт Дальский взглянул на публику и сказал:

— А ну вас на х.. с такой родней.

После этого он повернулся и ушел со сцены.

Мотором!

Иногда на ровном месте, из ничего, возникает казус. Лена Проклова рассказывала. Снималась она где-то в

Средней Азии. Прекрасный сценарий, серьезный режиссер, великолепные партнеры. Все хорошо. Одна неприятность: режиссер, после долгих репетиций, обсуждений, разъяснений, вместо обычного «мотор», громко и грозно кричал: «Мотором!» и все репетиции, вся подготовка — насмарку.

Артисты проговаривали текст, стараясь не смотреть в глаза друг другу, чтобы не рассмеяться.

Пора валить!

Буквально вскоре после так называемой Революции, в мастерскую Коровина заявляется порядком растерянный Шаляпин:

— Меня обязали выступить сегодня перед конными матросами… Скажи мне, ради Бога, что такое конные матросы?

— Не знаю, что такое конные матросы – мрачно ответил Коровин, - но уезжать отсюда надо...

Кто виноват?

Однажды М. шел с Акимовым по одной из лестниц в Театре Комедии. Там было полутемно, и М. спросил главного режиссера:

— Николай Павлович, почему у вас половина лампочек не горит?

Акимов резко повернулся к нему и сказал:

— Не я, не я разгонял Учредительное собрание.

Подложили

Сентябрь 39-го года. Михаил Зощенко и Юрий Олеша сидят в "Национале". Беседуют. Подходит общий знакомый и трагическим шепотом сообщает: "Только что умер гениальный исполнитель роли Ленина - Борис Щукин".

За столиком воцаряется молчание, а подошедший продолжает:

— И знаете, как он умер?

— Как? - спрашивает Олеша.

— С томиком Ленина в руках!

Пауза и резюме Зощенко:

— Подложили…

Где лучше?

После путешествия в Америку Акимов делился своими впечатлениями в Доме искусств. Стали расспрашивать. Среди заданных ему вопросов был такой:

— Где актеры живут лучше - у нас или в Америке?

И он ответил:

— Плохие актеры живут лучше у нас, а хорошие — в Америке.

Критические дни

Ленинградский актер Алексей Севостьянов, человек солидный и импозантный, любил, как это ни странно, вышивать гладью. Этому занятию он отдавался всей душой и любил похвастаться своими достижениями. Однажды он показывал свою вышивку артисту Сергею Филиппову.

— Вот, погляди, как мне удался лиловый цвет! — басом хвастался Севостьянов, тыча пальцем в шитье. — Вот он начинается с бледно-лилового, потом переходит в фиолетовый, а потом постепенно, мягонько, нежно — в бледно-голубенький...

Филиппов слушал-слушал, а потом не выдержал и говорит:

— Скажи, а у тебя бывают критические дни?

Недосягаемая нота

В Малом театре был когда-то артист Живокини — большой такой, басовитый, полный серьезного уважения к своей персоне. В концертах выходил на сцену и говорил о себе в третьем лице приблизительно такой текст: «Господа, внимание! Сейчас с этой сцены будет петь артист Живокини. Голоса большого не имеет, так что какую ноту не возьмет, ту покажет рукой!»

Находчивый гонец

Как правило, актеры в театре не учат наизусть тексты, которые по роли можно читать с листа. Иногда это обстоятельство играет с ними злую шутку. Так, в одном спектакле на сцену вбежал гонец и передал королю письмо со словами:

— Ваше Величество, вам письмо!

Король разворачивает свиток и — о, ужас! — текста там нет (коллеги подшутили). Но артист был опытный, поэтому, возвращая свиток гонцу, сказал:

— Читай, гонец!

Актер, исполняющий роль гонца, тоже был не лыком шит и вернул письмо королю со словами:

— Неграмотен, Ваше Величество!

О слабости

Однажды в Киеве Олег Даль сидел в кафе. Одна из поклонниц его таланта как бы случайно подсела за соседний столик. Покашляла, желая привлечь внимание артиста, но тот не реагировал, продолжал пить пиво.

Через некоторое время поклонница решила действовать более открыто и уронила сумочку. Видя, что артист опять не реагирует, она воскликнула громко:

— Ой, я сумочку уронила!

Тогда Олег Даль повернулся к ней и мрачно сказал:

— Дорогая, моя слабость — не женщины, а пиво!

Призрак Станиславского

Марк Исаакович Прудкин - актер, всю жизнь проработавший во МХАТе, еще со Станиславским и Немировичем-Данченко, однажды сказал, что когда сцену пересекает призрак Станиславского, значит, спектакль удастся. Сам артист видел призрак своего учителя десятки раз.

С ним однажды случилась история, которая чуть не стоила ему жизни. Шла репетиция спектакля "Живой труп". Репетировал Анатолий Васильевич Эфрос. И вдруг в одной из сцен, откуда-то сверху до Прудкина донесся до боли знакомый окрик: "Не верю!" Этот голос не принадлежал Эфросу, у него были совершенно иные интонации и другие методы работы с актерами. Прудкин остановился и начал испуганно озираться по сторонам. "Что случилось?" - спокойно спросил Эфрос. "Кажется, я что-то не так делаю, - растерянно произнес Марк Исаакович. - Можно пройти еще раз?". И вновь резкий окрик: "Не верю". Эфрос объявляет перерыв. Прудкин всерьез думает, что он заболел, иначе откуда эти слуховые галлюцинации. Понимая, что что-то не то, Прудкин решает сыграть этот кусок иначе.

После перерыва эту сцену прогоняют еще раз. Прудкин выходит на сцену, с минуты на минуту ждет окрика, его не происходит. Вместо этого аплодисменты из зала, и от режиссерского столика бежит к сцене Эфрос: "Браво, Марк Исаакович".

Позже выяснится, что Прудкин действительно играл не так, как хотелось бы Эфросу, но режиссер не посмел давать указания старейшему актеру МХАТа, боясь обидеть его. Он был уверен, что Прудкин сам поймет и сыграет так, как нужно.

Эфрос был единственным человеком, которому Прудкин признался о резком окрике "Не верю". "Значит, нам сам Константин Сергеевич помог", - без всякой иронии сказал режиссер.

Грустная констатация

Рассказывают, что однажды Марк Прудкин, находясь уже в преклонном возрасте, по какому-то делу заехал в загородный дом к одной знакомой. Время было довольно раннее, и знакомая, выйдя к нему в халате, сказала:

— Вот видите, ради вас я встала с постели…

— К сожалению, ради меня уже не ложатся в постель, — грустно заметил старый артист.

Мудрость

Рассказывают также, что Марк Прудкин любил повторять:

— Тяжело быть стариком, но никто, к сожалению, не придумал иного способа прожить долго.

Пять рублей и — до свидания

Рассказывает жена Игоря Ильинского Татьяна Еремеева:

«...Его долго уговаривали вступить в партию. В райкоме часто интересовались, почему Ильинский не в партии? Он всегда отвечал: «Я верующий». Он действительно часто ходил к храму Нечаянной радости. Он сдался, когда стали его убеждать: скольким людям он поможет! Когда он несколько раз посидел на партийном собрании, то сказал:

— Танюша, я несчастный человек, мне так не нравится все, что там происходит. Я хочу выйти из партии.

Его удержало только то, что его сын поступал в иняз. С тех пор его оставили в покое: «Я вношу свои пять рублей и до свидания».

Чтобы знали

В Малом театре ставили бездарную пьесу Михаила Алексеева «Ивушка плакучая». Понимая, что спектакль получается провальным, собрали совет, чтобы решить, что можно поменять. Слово взял Игорь Владимирович:

— Не надо ничего переделывать, надо оставить все как есть. Как в Сталинграде оставили дом Павлова. Чтобы все знали, во что превратился Малый театр

.

Похоронный агент

Когда умер друг Игоря Владимировича художник Василий Камарденков, его жена попросила помочь похоронить мужа на Новодевичьем кладбище рядом с родителями. Ильинский идет к директору кладбища и спрашивает: «Скажите, когда я умру, я имею право лежать на вашем кладбище?» «Ну что вы, конечно». «Тогда вместо меня похороните Камарденкова». И представьте, его хоронят на мемориальном кладбище.

Умирает Самуил Яковлевич Маршак. Ильинскому звонит вдова Мария Андреевна и просит помочь похоронить на Новодевичьем. История повторяется. Игорь Владимирович идет к уже знакомому начальнику и, хитренько прищурившись, спрашивает: «Я имею право на Новодевичье?» «Конечно, конечно». «Тогда похороните вместо меня Маршака».

Когда умер сам великий актер, его похоронили на Новодевичьем, где уже лежали его друзья. Не надо ничего переделывать, надо оставить все как есть. Как в Сталинграде оставили дом Павлова. Чтобы все знали, во что превратился Малый театр.

Дебют

Про дебют Михаила Пуговкина в фильме «Дело Артамоновых» (1941) исполнитель главной роли актер Михаил Державин (отец известного ныне актера Театра сатиры Михаила Державина) сказал своему сыну: «Знаешь, вот этот парень, он будет знаменитым и любимым. Может, он будет ходить в галошах всю жизнь, но знаменитым он будет».

Я артист

Когда началась война, Михаил Пуговкин прибавил себе год и ушел на фронт. В 1942 году он получил ранение в ногу, началась гангрена, Михаила готовили к ампутации. Тогда он попросил главного хирурга полевого госпиталя: «Доктор, нельзя мне без ноги, я же артист!» Врач на свой страх и риск отказался от ампутации. Лечение длилось долго, но болезнь отступила.

Гонец

Когда в 1944 году снимался фильм «Свадьба», в котором принимали участие Фаина Раневская, Эраст Гарин, Зоя Федорова, Алексей Грибов, Осип Абдулов и другие мэтры нашего кинематографа, Михаил Пуговкин оказался самым молодым и частенько оказывался в роли «гонца». По этому поводу Михаил Яншин шутил: «Не знаю, Миша, какой из вас выйдет актер, но „гонец“ из вас просто гениальный!» Время показало, что актер тоже не плохой.

Званый обед

Как-то Михаила Пуговкина пригласили на большой обед. Семья оказалась гостеприимной, но чересчур болтливой. Все собравшиеся желали пообщаться с Пуговкиным, отвлекая его, просили что-нибудь рассказать, короче говоря, артист встал из-за стола, так толком и не пообедав. Хозяйка, провожая Пуговкина на прощание сказала:

— Приходите когда-нибудь к нам еще обедать…

— С удовольствием, — язвительно отвечал Пуговкин. — Хоть сейчас!

Муж и отец

На «Ленфильм» для съемок комедии «Укротительница тигров» из жизни цирка сразу пригласили дрессировщицу Маргариту Назарову. Ей предстояло не просто заменить Людмилу Касаткину в отдельных эпизодах, но и по ходу картины провести с тиграми целый аттракцион. Во время съемок эпизода схватки за дверь (тигр старался лапами открыть ее, Кадочников с другой стороны из всех сил сдерживал напор) укротительница тревожилась:

— Павел Петрович, уберите лицо подальше, Пурш может задеть вас!

Оператор кричал совсем другое (этот киношный народ всегда думает об удачном кадре и никогда - об опасности):

— Кадочников, дайте лицо ближе к тигру, вы выходите из кадра! Кадочникову предлагали дублера, но он отказался, только сказал задумчиво:

— Не забудьте, у меня жена и дети.

Каравай

В фильме «Иван Грозный», снимавшемся в Ташкенте в разгар Отечественной войны, была запланирована сцена, в которой герои Николая Черкасова и Павла Кадочникова сидят за столом, а на столе — каравай хлеба. Голодные актеры еще во время репетиций ловко выщипали мякиш через маленькое отверстие, повернутое от камеры. Наконец начали снимать, и тут оператор Эдуард Тиссе с ужасом заметил, что их каравай сдувается, как воздушный шарик, и превращается в лепешку. Второго каравая в военном Ташкенте не нашли. От сцены пришлось отказаться.

«Тяжеловато танцует…»

Павел Кадочников стал знаменитым после выхода на экраны фильма «Повесть о настоящем человеке». В фильме есть эпизод где герой Кадочникова летчик Маресьев танцует с Целиковской на протезах. Для того чтобы почувствовать подлинные мучения своего персонажа, актер потребовал прикрепить ему на ноги настоящие протезы. И снимался в них. Высшей похвалой считал укоризненную фразу настоящего Маресьева: «Тяжеловато танцует…»

Роль

Отношение Осипа Наумовича Абдулова к кинематографу было двойственным: кино он очень любил, понравившиеся фильмы смотрел по многу раз, но никогда не бывал удовлетворен собственной работой. Он говорил:

«В театре мне приходилось играть разные роли, в том числе и хороших, обаятельных людей. В кино же меня приглашали главным образом на роли вредителей, злодеев, пиратов. Я всегда старался их очеловечить, избегать сплошной черной краски».

Часто приходилось Осипу Наумовичу самому придумать для себя характерные детали, иногда даже реплики.

В картине «Светлый путь» и роли-то, по существу, не было. Всего два появления директора текстильной фабрики.

В первом директору показывают рисунки тканей. Это был период увлечения производственной тематикой. Никаких там тебе цветочков или букетиков: ситцы покрывались тракторами, зубчатыми колесами.

Директору — Абдулову — нужно высказать свое мнение. Почему-то в сценарии нет никакой реплики.

Вся съемочная группа предлагает фразу за фразой. Не годится.

Вдруг Осип Наумович, хитро блеснув глазами, говорит:

— Я придумал. Снимайте!

...Снова вносят кипы ситцев. Директор глубокомысленно разглядывает ткань, расписанную фабриками и заводами со множеством труб.

— Дыму мало! — изрекает директор.

Все покатываются со смеху. Хохочут режиссер, оператор, помреж, актеры. Еле засняли.

Грек

Представление о жизнерадостности и чувстве юмора Абдулова дает отрывок из записей о нем Фаины Георгиевны Раневской, с которой его связывала многолетняя дружба и творческая совместная работа:

«Однажды, после окончания ночной съемки в фильме „Свадьба“ по Чехову, нам объявили, что машины не будет и что нам придется домой добираться пешком. Осип Наумович сердился, протестовал, долго объяснялся с администратором, но, тут же успокоившись, решил отправиться домой, как был: в гриме с черными усами и огромными черными бровями, в черном парике и турецкой красной феске. Меня он попросил пройтись с ним, тоже не снимая грима и моего костюма — допотопной мантильи и капора. На улице он взял меня под руку и стал рассказывать какую-то историю на тут же им придуманном языке от лица своего грека. При этом он свирепо вращал глазами, отчаянно жестикулировал и вскрикивал фальцетом. Идущие нам навстречу домашние хозяйки с авоськами в ужасе бежали от нас, не оборачиваясь. И это была не только озорная шутка, это тоже было творчество, неуемный темперамент, щедрость истинного таланта. И это было после труднейшей ночной съемки…»

Вот ты кто!

Петр Алейников как-то снимался в фильме «Случай в вулкане». Скоро стало ясно, что фильм обречен на провал. Сценарий никчемный, сюжет скучный и надуманный, герои бесцветные. В общем, Алейникову в конце концов все это порядком надоело. Между тем, снята была уже половина фильма. Режиссер, довольно посредственный, пытался что-то выжать из картины, но, кроме ссор и размолвок на площадке, ничего не получалось. Между ним и Алейниковым ссоры возникали особенно часто и по всякому поводу. Наконец, после съемок очередного эпизода, Алейников не выдержал, спустил брюки, повернулся к режиссеру спиной и сказал: «Вот ты кто, а не режиссер!» После чего покинул съемочную площадку.

Грудинка

Николай Крючков и Петр Алейников - на кинофестивале, среди зарубежных гостей. Крючков показывает на хорошенькую раскосую актрису:

— Петь, Петь, глянь, какая корейка-то! Ох, хорошая корейка!

— Да уж че там, Коль!.. Я те скажу, Коль: корейка-то хороша, да грудинки никакой! — ответил Алейников.

Купеческие замашки