Бесплатный фрагмент - Всегда жить Человеком!

Поднимайтесь и живите-любите!

В возрасте Христа, Александр был придавлен к больничной койке этой новой Заразой!

Кашель, вырывающий легкие, температура адова, немощь умирающего…

Плохо было, совсем плохо! Даже мама прилетела уже прощаться…

Но он выжил, выкарабкался, привстал… И полусогнутый, с отдышкой и сердцебиением, выполз из больницы!

Мама не уехала, осталась помогать… Как в теплом, светлом детстве, помните?

— Эх, мама… Ма-а-а-а-ма-а-а-а… Как хорошо, когда Ты рядом! Сразу появляются Вера-Надежда-Любовь! И забота! — говорил негромко он слова благодарности.

А мама всё кормила, и пыталась сдержать его в «издевательствах над собой»:

— Сашенька, мальчик мой, ты пожалей себя! Кушай лучше, больше отдыхай!

— Не хочу, и не буду жить инвалидом! Поднимусь я, мама, и буду здоровым!

Он выполнял все предписания врачей, перечитал Интернет, и истово применял к себе всё оздоравливающее: упражнения, настои, диету…

Медленно, с трудом, но улучшения наступали! Наконец, Александр решился выйти из дома, и огляделся: «Бац-блин — а уже зима! И краси-и-ивая! И здоро-о-овая какая!»

Да, здоровая, точно! И морозец бодряще-омоложивающий, и солнышко ярко-светлое, и снежок бело-ослепительно-блестящий!

— О, хулиганы! И мороз им не страшен! — удивился он, скачущим прямо по снегу, весёлым снегирям.

Неожиданно стали складываться слова в строки: «Зима, снегири… Как в зимнем… снежье… прекрасные и красные… А! ПреКраснеют снегири!»

И тут молодая девушка бодро прошла рядом. Только бросила заинтересованный и озорной взгляд!

— Догоню, девушка! Ух, догоню, дай только время! — прошептал он, улыбаясь.

И разом сложились близко-личные и искренние стихи:

Дай, Жизнь, глоток Любви!!!

Большой глоток — на малый время жалко!

Ни шатко, без Любви, ни валко…

Но Пью лишь чистую, не с общей-муть «бадьи»!

Как в снежье зимнем преКраснеют снегири,

Глоток Любви, пусть, судьбоносно грянет!

И Жизнь пролюбится: с зари и до зари!

И Бог — простит! И Друг — добром помянет!

«Подняться и жить-любить-работать! Подняться и жить-любить-работать…» — застучали в голове простые, но важные слова!

Парить-летать-отрываться с Любимой!

— Славик, пригласи Соню на танец! Она очень хочет!

Сто лет назад… Всё пионерское: вожатая, лето, лагерь, отряд, веранда, музыка и танцы…

Мои первые танцы с девочками…

С девочками!!!

День, всё и всем видно… Как я дошел до Сонечки? Как пригласил? Не помню — всё в тумане первобытного страха, но…

Но, ребята, помню и буду помнить ВСЕГДА, что со мной произошло, когда положил руку на талию Ей!

Меня ударил какой-то неведомо-желанно-сладкий Импульс: рука, всё тело — и сразу в голову!

И унесло меня! Не было танца, музыки, окружения земного… Было Парение с Ней! Парение Где-то! Где?

А я и до сих пор не знаю, где Мы парим-летаем с Любимой!

С Любимой и Любящей, и только так!

Было по-другому, тьфу-вляпался, было случайно… Было с той, в которой всё, вроде бы, то же самое, но…

Но всё на НЕ…!

Нет, ребята, не то это! Это, что угодно: фитнес, физ. упражнение, удовольствие…

Но нет Полета, нет Парения над…

Над всем, что нас окружает! Плохо ли окружение, хорошо ли — но отрываться в Полете очень важно! Без этого засасывает в тускло-суетно-серое…

Спасибо, Любимая, за наши Отрывы — это и придает мне силы жить Человеком!

Наш Секретный Уголок Вселенной

После работы я прихожу, приползаю, притаскиваюсь выжатый-вытолкнутый-выплюнутый еже-каждо-дневно-бесконечной борьбой с… Борьбой за? Против?

Так устаешь, что и не понимаешь: «Что-как-зачем-за что?»

Но…

Не жить устаешь! Выживать устаешь!! Смертельно устаёшь!!!

Сил хватает только спрятаться, скрыться, вжаться в угол кухни.

Так, чтобы были непробиваемые стены со всех возможных злых сторон!

Так надежнее, так спокойнее! Только там могу осторожно выползти из-под наваленного за день жестко-жестокого груза всего: сделанного и сказанного, пропущенного вглубь себя, и от чего отбился-отгрызся…

Кофе появляется? Не думаю, откуда — пью, жадно вливая прямую энергию…

Появляется тарелка… Без мысли, инстинктивно ем, вбрасываю спасительные части экоматерии…

Наконец появляются силы осознавать окружение.

Ты проявляешься, присевшая напротив… Смотрю… Глаза в глаза…

Глаза притягивают, твоими: со-болью, со-переживанием; нежно-жалеющим теплом, согревающим и подбадривающим…

И осознаю-вижу, за глазами твоими, затягивающий вход в нашу секретную часть Вселенной!

Завравшиеся за день, слова ненужные — забыты-брошены!

И вся макро-Вселенная исчезает. Нас нет для всех и всего, что не для нас.

И «вещей для нас» нет, есть только Мы для себя и друг в друге.

Ближе-ближе, теснее-теснее, яростнее-яростнее! Сбросив внешнее, вбиваемся, взбивая всё своё лично-индивидуальное, в наше-общее-единое!

Мы улетаем в наш микрокосмос, квантовую запутанность нас, частиц зачарованных. Летим-летим-летим бесконечно-вечно-человечно… и…

Взрыв!!!

Взрывается вся наша микро-вселенная и исчезает, но…

Как и Вселенная, после своего Большого Взрыва, я и Ты возрождаемся вновь!

Возрождаемся, здесь и сейчас, в нашем секретном уголке этой Вселенной.

И я вновь рожден для этой жизни. И я вновь полон сил для этой борьбы!

Ради этого Нашего Секретного Уголка Вселенной, что кратко называют — Любовь!

«Любовь до гроба — дураки оба»?

Андрей Иваныч просматривал на «компе» утренние новости.

— Кофе будешь? — спросила, незаметно подошедшая жена.

Иваныч, от неожиданности, вздрогнул, и стал «воспитывать», ехидно щерясь:

— Учу-учу тебя уже сорок лет… Надо подавать: на подносе, с поклоном в пояс, с улыбкой глупо-радостной… Да со словами восхищения-почтения: «Соизвольте, барин любимый, кофею утреннего испить! Ежели ещё чаго соблаговолите — так мы завсегда готовы расстараться!» Ясно тебе, старая, как обслуживать «хозяна» -властелина?

Жена посмотрела на «прынца-царя» своего, да ответила спокойно:

— Дурак старый… Ну, надо кофе?

— Эх, так и помру с бестолковой! А ведь мне стоит только сигнал подать в любом виде… Так десятки… Нет — тысячи молодиц, понятливых и толковых, вокруг меня толкаться будут!

Женщина вздохнула, махнула рукой и ушла…

Пожилой мужчина подождал бодрящий напиток пять минут, да не выдержал:

— Э, там, на камбузе… Э-э, кок… Э-э-э, бариста… Жива там?

Тишина? Нет, какие-то звуки доносились из кухни.

Он прислушался… Вроде, стоны?

— Э, Света… Све-е-е-ета…

В ответ услышал тяжкий стон!

Он вскочил, и быстро пошел на кухню.

Увидел там жену, откинувшуюся на стуле. Глаза у неё были закрыты, и она тихо стонала!

— Светлана, ты чего? Светочка, я ж пошутил… Света… Светлана!

Он бормотал её имя и тормошил, но, увы, жена была глубоко без сознания, а стоны становились всё тяжелей и тяжелей!

— А-а-а-а! — закричал Андрей. — Светочка, постой, не уходи… Мать-мать, что ж делать? Телефон! Где телефон?

Он забегал по квартире, ища… Наконец, телефон нашел, прибежал на кухню, смотрел на жену и пытался набрать «Скорую»…

Руки тряслись, глаза от слез ничего не видели, номер не набирался…

— А-а-а-а! — опять закричал Иваныч. — Светочка, подожди, я к соседям, вызовут быстрее…

— Не надо к соседям… — вдруг спокойно сказала Светлана, и открыла глаза. Она села нормально на стул, и улыбнулась. — Успокойся… Ты пошутил, и я — в ответ.

Андрей Иваныч минуту хлопал глазами и ртом, а затем закричал:

— Дура!!!

В гневе диком он выбежал из кухни…

…Через полчаса, помирившись, они пили кофе и смеялись над собой.

В ОГОНЬ!

Отправляясь с утра на свои «выходные архиважные делища» (друзья — жития мужичья; рыбалка — русалка-аморалка; парилка — бутылка; шашлык — пикник забулдыг…), все ж взгляни в Её глаза…

Не горят? Потухли? И угольки уже не тлеют, задавленные пеплом тоски?

Остановись!

Пусть всё подождет, или пропадет-сгинет! Да, даже Их Величества Деньги и Политика…

И, как издревле, бросайся в бой за Вечный Огонь!

Жизнь без этого Огня — не Жизнь! Жизнь человеческая тормозит, останавливается и прекратится совсем!

Огонь этот называют: и Лад, и слияние Инь и Янь, и…

А это Вечный Огонь Любви!

И только Вы, Он и Она, и можете вместе рождать и поддерживать этот Огонь!

Да!

Пусть всё ждет, а Жизнь от этого Огня — рождается и продолжается!

В огонь!!!

Любовь — это То, что никогда не поздно!

— Алло!

— Ох… ты?

— Я…

— И?

— Что «и»?

— Что звонишь?

— Кто? Я?

— Ну, не я же… Опять дурака валяешь? А?

— Ха, а мне что, дуру валять прикажете?

— Всё «шутишь», мальчик-колокольчик сорокалетний? Сколько можно меня дергать? Сил моих нет! Извёл дурацкими комедиями! Иди ты!!!

— Подожди!!! Подожди, не бросай трубку! Катя… Катюша… Не могу я без тебя… Совсем не могу! Совсем жизнь не идет! Не клеится ничего, не строится, не… Всё как-то не… впустую всё… Зря всё, как-то! Всё перепробовал, после тебя… Гулял, пил и работал до потери пульса… А не уходишь, так и стоишь перед глазами, так и снишься все ночи!

(пауза)

— Ты только не молчи! Катя, не молчи! Ругай меня, свина, обзывай! Только не отталкивай, не рви навсегда!!!

— Нет у меня и злости уже… Всё вытравил, выжег…

— Это ничего, Катя, всё восстановлю! Я уже билет купил, буду утром завтра. Нет, нет, не беспокойся. Я не буду лезть, просто рядом буду. У меня столько тепла накопилось, что всё растоплю, всё согрею! И торопить тебя не буду! Подожду, пока не поверишь, не простишь… Пока не вернется всё наше, настоящее!

(пауза)

— Ну, что ты молчишь, Катя? Дорогая моя, Катя… люблю… люблю тебя, аж, разрывает всего! Не могу, и не смогу без тебя! Ты слышишь? Не молчи, Катя-я-я-я!!!

— Не молчу я… плачу… Дурак ты… Ох, и дурак!

Женщина — не «количество»!

— Как ты можешь обманывать девчонку с таким чудесным голосом? — упрекнул брат.

— Какой «голос»? Какая «девчонка»? — пробормотал я, спросонья-с-похмелья.

— Звонила вчера вечером… Мариной представилась… Тебя спрашивала… Беспокоилась, не заболел ли!

— Ёж-моё-ж, забыл! — я вскочил с кровати. — Мы ж с ней договорились созвониться!

…Сейчас, через сорок пять лет, я понимаю, что Любовь это была. И, возможно, Главная! А тогда?

…Коротко студенческое лето! Вот, как с цепи сорванный, я и заполнял жаркие денёчки-ноченьки: вином, девушками, танцульками… А с Мариной как познакомились? Тоже в тумане-дурмане, на ощупь…

Но! Хоть на грани бреда и инстинктов был, но всё ж и меня-дурака пробило: «ЭТА — именно, То! То — Кто, и Всё-Всё с самой большой буквы!»

Неделю не расставались ни днем, ни ночью! И любили, и говорили, и смотрели-всматривались в глубины друг друга…

Но мне надо было домой съездить. Расставание было со слезами, и, конечно, уверениями: «Будем звонить! Скоро вернусь! Буду ждать!»

А в родном городке сразу пришла Другая-С-Которой-Раньше. Как она меня тогда хищно схватила и притянула к себе! Редкая, уникальная была… хищница!

Но через три придурно-бурные недели я всё ж вырвался в институт. И сразу попытался встретиться с Мариной, но она меня избегала! Наконец, подстерег её, залепетал что-то: «Прости… дурак… не могу без тебя…»

Губы у неё дрожали, но сказала твердо:

— Извини, но я не буду в твоем списке для количества… Прощай!

Ожгла! Ох, и подпалила мои сопливо-мальчишеские «крылышки»! Помню, что остолбенел на час, только глазами-ртом хлопал… И думал, думал, думал…

Удивительно, но дошло-подняло, и просветлило-провзрослело!

И больше не было у меня никого и никогда «в списке». И даже не одна еще Любовь прозвенела за мой долгий путь земной, но…

Каждая Она, в уникальную «Эпоху-Нашей-с-Ней-Жизни», были, есть и будут навсегда — «Единственная и Любимая»!

«Мартышка»?

«Ну, как? Как ей сказать? Тем более, такой!» — мучился Сергей, добираясь домой, после окончательно-решительного разговора-ругани в их фирме.

Думал он о своей молодой жене, которую считал пустой и легкомысленной приживалкой.

«Да, удивительно-неземно красива: до моего постоянного озноба-желания, и облизывания завистливого всех, кто её видел! — ворочались тяжелые мысли. — Но, она — „мартышка“! Покажет ей кто-то другой „банан“ золотой, и „прощай Серёженька“!»

Сколько не затягивал поездку, да и ноги не несли со стоянки, но всё ж дотащился до квартиры.

Маринка встретила у порога, ничего не говоря, помогала раздеться.

Повела на кухню, налила виски ему и себе, заставила выпить, отпила сама, и заговорила:

— Грязная тварь он, шеф твой бывший… Позвонил мне сегодня! Трещал, радостно, что: «всё, девочка, теперь ты свободна»; а тебя он «выставил из фирмы», и «подвел под статью»! Что у тебя «счета все заморожены», а меня он «ждет, прямо сейчас». Ох, и разозлил, гадёныш! Дешевкой меня считает, крыса склизкая! Так бы и плюнула в его мерзкую рожу! Но остыла, села думать… И надумала: сдам золото-брюлики, что ты мне надарил; найду работу, переводчики нужны… Хватит нам на время, на адвокатов… А затем… Не знаю, как выпутаемся, но нас, всё же, двое… Правда?

«А ты, оказывается, совсем не «мартышка»! — подумал Сергей, и назвал её истинным именем:

— Правда… да… Правда!

Совки для сбора денег!

— Бабушка, а почему вы с дедушкой «совки»? Вы же мусор не собираете!

— А это кто ж такое сказал?

— Папа Серёжки: «Сын — не будь „лошарой“! С Машкой не играй, у них вся семейка — „совки“!»