Бесплатный фрагмент - Все пути твои грешны

­­

В 2090 году на планету Земля прибыли пришельцы, называющие себя Игиги. Они назвались создателями человеческой расы и захватили планету людей. Студент-телефизик Виктор Корюшкин начал революцию, он сражался с пришельцами, но проиграл. Планета осталась под властью всемогущих игигов. Единственным выходом было вступить в контакт с представителями других планет, но все равно война была проиграна. Виктор вошел в историю как человек, подаривший новую планету людям… Земля медленно умирала, отравленная ядом игигов.

И вот, спустя 30 лет игиги взяли под контроль Корнея, сына Виктора и кеттской женщины Галу. И опять пошла смута…

Часть 1. Одиночество

Мы выбираем наши радости и печали задолго до того, как испытываем их.

Халиль Джебран

1

X-files божественного секретного ордена Византикус на ка-раба Корнея-Зенекиса Кха-Совуру, полукровку. (Краткий доклад служителя ордена по запросу Высшего)

Родился на планете Ха-ту в 98 321 году (10 983 422 божественный). Мать — Галу Кха-Совура, кеттка, тотем — черная птица. Отец — Виктор Корюшкин, ка-раб, степень активности +10, осознанность 4-. Сестра по отцу — Гелена, сведений нет, местонахождение не известно.

После рождения был отдан на воспитание на планету Ка (Земля), после восстановления божественного закона улетел с Ка и жил с приемными родителями на периферии космоса. В двадцать лет поступил в космоакадемию на Гвале. По данным академии (далее лакуна в цифровой записи)…

…не отличался открытостью и дружелюбием. Способности к телефизике — ниже 5, способности к мутации — возможно… (еще одна лакуна в записи). Отличник летной академии, до окончания участвовал в боевых действиях, есть орден Гвала за мужество. Прирожденный звездолетчик, лучший студент академии. Кличка — Ворон, по тотему матери и по внешней схожести. Единственный друг — Сергей Леванский, кличка Грек (происхождение клички не определено).

Постоянных связей с земными женщинами или кеттками не замечено. По опросу специалистов академии определен не привлекательным для женских особей обеих рас. Земные женщины назвали причиной устрашающий облик (результат кеттской крови), кеттки считают его слишком мягким для создания прочных уз. Из особых отношений — привязанность к преподавателю по истории Земли, (фамилия не известна), ментальный уровень 9 +… (далее — лакуна).

Факты на момент получения аттестата: за 4 года обучения: 48 драк, перелом носа, штраф за разбитое окно и сломанную дверь. Два наезда на аэроцикле на кеттских студентов, нанесение увечий в столовой божественному смотрителю. Три месяца тюремного заключения, два невыплаченных кредита, золото на любительском соревновании звездолетчиков, диплом с отличием, предложение работы от корпорации межпланетных доставок.

Вредные привычки: жевать калиб, курить травы, запрещенные уставом академии. Спортивные достижения: первый разряд по боксу. Предпочтения: старая земная музыка. Характеристики: авантюризм, непослушание, замкнутость, упрямство. Активность: попытка создания сообщества в сети под названием «Полукровки», провал идеи. Вторая попытка (так же в сети) — объединить землян и их потомков против божественных представителей. Провалилась вследствие недоверия студентов к полукровке. Ненависть к Божественному ордену: высший балл.

Предписания: постоянный контроль, тайное подключение к энергетическому кокону, поддержание на длительный срок не менее двух пробоин, чтобы снизить уровень агрессии. Максимальные меры: уничтожение в случае повышение уровня ментальности на одну единицу или возрастание способностей к телефизике более чем на две единицы.

Рекомендации: полный контроль и изоляция личности ка-раба Корнея-Зенекиса Кха-Совура.

PS: Кровь врага рано или поздно проснется в нем и наш орден получит в противники опасного сумасшедшего, такого же, как его отец.

Служитель божественной силы третьего ранга Кнгу-Стра.

***

Воняло здесь так, словно сдохло стадо тахоргов. Зато все застыло, бурление прекратилось и наступил редкий миг сладостного покоя. Он вытер потный лоб грязной перчаткой и с презрением бросил ее в жижу. Пусть сожрет. Булькнуло, пахнуло дерьмом, чавкнуло и океан проглотил перчатку. Показалось, что жижа вокруг вспучилась, словно перчатка не пришлась ей по вкусу. Нет, это обычные газовые пузыри. Еще три часа и его легкие обуглятся и все будет кончено. Впрочем, «божественные» никогда такого не допустят. Карма. Он должен перепахать весь этот океан дерьма, прежде чем отдать концы.

Сучки шакалов! Сплюнул, достал из кармана траву, — последняя горстка, спасибо предыдущему водиле. Это конечно был не кеттский калиб, а так, старая пыльная фигня, от которой зверски сохло во рту. И как только «божественные» ею давились? Ладно, сойдет, выбор-то небольшой. Воды, правда, у него нет, а открыть люк невозможно, люк уже утонул в дерьме. Осталось только носовая часть, сосалка. Из нее торчала тряпка, часть комбинезона и черенок от лопаты. Выглядело правдоподобно. Попытка прочистки, рисковал своей жизнью, герой-мусороуборщик. Честный изгнанник, возлюбивший пустой астероид, покрытый океаном дерьма.

Сучки шакалов смотрели настороженно, но следовали букве закона и награждали его лишним пайком. Конечно при условии, что они вовремя притащат сюда всвои тощие бледные задницы. Закурил траву, свернув козью ножку из куска марли. Завоняло аптечкой и еще чем-то кислым. Гадость, честное слово. Ему осталось жить, сейчас… ага, вот, два часа и сорок пять минут, а он сидит, вдыхает кипящее дерьмо и душится игигской травой, — хуже конца не придумаешь. Был бы хатунский калиб, тогда другое дело. Чистый, нежный, как руки матери, с привкусом диких трав, ягод, степи и чего-то свободного. Он бы даже уснул, будь у него калиб! Калиба не было, а было дерьмо, адская жара, опалившая брови и эта горстка вражеской отравы.

— Тахиб кар трах саки!

Прорычал он на чистом кеттском в равнодушное черное небо. В ответ чавкнул неприлично громко мусороуборщик и еще на полметра погрузился в черное дерьмо. Осталось только часть сосалки, на которой Корней взгромоздился, поджав длинные нескладные ноги. «Что такое тело? — Подумал он. — Твердая, немощная, бесполезная оболочка, которая не дает духу взлететь над дерьмом и обозреть великий бесконечный мир. Не слишком ли много чести цепляться за свои оковы?». Вдохнул сладкую траву. Бесполезная отрава, только туманит все, что и так ясно. Но стало как-то спокойнее и он вытер пот со лба, проклиная отросшие волосы. Если сучки шакалов успеют, он отковыряет пару лезвий от новой сосалки и соскоблит это длинное безобразие со своего рогатого черепа.

Два часа тридцать минут до того, как легкие превратятся в угли. Есть время еще подумать. Злости у него не было, либо она глубоко спряталась. Просто сидел на утонувшем мусороуборщике и тихонько насвистывал старые забытые песни. Громко петь было нельзя, во рту появлялась кровь и приходилось все время плеваться. Будь он землянин без примесей кеттской крови, давно бы уже корчился рядом с игигской машиной, хлюпая в черной жижке. Так что спасибо тебе, прекрасная и далекая девочка Галу, укравшая чуть-чуть тепла у злобного землянина, ненавидевшего всех и вся.

Он прилетел на Ха-ту как только смог вырваться с Гвала. За ним гнались трое «божественных», но куда им, старым игигским калошам догнать отличника летной академии?! Они только нюхнули его нейтринный выхлоп на второй световой и вернулись обратно ни с чем. Да только выходило, что зря он спешил, умерла Галу, тонкая кеттская красавица из рода черных птиц. Это были не вороны, так, только, немного похожи. Он видел, как они кружили над ее посмертным пузырем. Взлетел её дух быстро и остался звездой в небе.

Двенадцать лет кетты ждали, когда он прилетит, чтобы перерезать канат. Это была незыблемая традиция. Земляне в этом плане были безалаберны, никто не верил в жизнь после смерти, никто не провожал своих предков в четвертую плотность. Впрочем, землян осталась не так уж и много, чтобы от них чего-то требовать. Он проглотил одну скупую кеттскую слезу и вернулся в академию. Она оставила ему деньги. Милая птичка, почти ребенок, так и умерла, не увидев, как ее сын вырос и возмужал.

Купил звездолет класса М 5, для грузоперевозок. Мечта любого студента: золотые крылья; острый, как шпиль мира, нос; а двигатели… ммм-м, мурчали, как гвальские коты; тише, чем вода из крана. Зато в небо он рванул с силой в десять перегрузок, затрещали его земные косточки! 25 секунд, рекорд прохождения атмосферы. Только вот потом нонсенс с этим звездолетом случился, тахиб кар трах саки! В общем, потерял он звездолет, ген авантюризма проснулся, будь он проклят. Такой красивой груды металла у него больше не было никогда. Прости, Галу, твой глупый сын был не прав!

Впрочем, эта уже была другая история, о которой он вспоминать не хотел. В последние… сколько там? Два часа и две минуты до смерти через удушье. Совсем другое лезло в голову, и он знал, — стоит только пустить, и все, последние часы будут ужасными. Вдохнул крепкой игигской травы, голова прочистилась. Небо было пустым, если не считать парочки тусклых светил-карликов. Он представил сучек шакала с их белыми лицами и плоскими носами, когда они найдут всплывший труп великана-полукровки. А из желтых зубов будет торчать козья ножка с их чудо-травой. Расстроятся ведь, служаки.

Он подумал, насколько он их ненавидит. Чем измерить, как взвесить, за что принять? Нет, об этом нельзя было думать, сразу начинала трещать голова, словно расколотый орех. Хотелось нырнуть в отвратительную булькающую жижу и стать частью бесконечного океана. Погрузиться с головой в дерьмо и там ощутить покой. Ему вспомнился Серый, который картинно размахивал своими холеными руками и кричал на древнерусском: «Морфия мне, морфия, господа». И тут его кольнуло, кольнуло словно острой иглой в сердце. Нет, запретил же думать! Запретил вспоминать! Проклятая игигская трава… И полезло, и прорвало, и потекло, и затопило. Хуже чем дерьмо под ногами. Да, так и было, он ничего не забыл. Лучше было не лететь тогда, выбросить этих чертовых головастиков, вернуть кредитки и мчаться подальше. Нет, судьба, тахиб кар трах саки!

…Прилетел в полночь, три лиловых луны зловеще повисли, как живые блюдца и лили на него свой молочный свет. Он вздохнул запах космопорта. Хорошо. Рейс был тяжелый, старый К 14 едва дотянул до Рема, кряхтел, пыхтел, отказывался пожирать нейтрино и в конце концов перед посадкой выкинул фортель: стравил зачем-то жидкости из сочленений опор. Опоры заело. Корней долго их разбирал, тогда-то и обнаружил, что там полагается быть вязкой маслянистой жидкости. К 14 был таким древним, что в академии их даже не упоминали. Во всех К 16 опоры были уже без гидравлики, на полях. Чертыхнулся, залил воды. Старичок поскрипел и кое-как согласился на посадку.

Твари в багажном отделении подвели его еще больше, чем старенький звездолет. В невесомости им почему-то показалось, что пришло время размножаться. Невесомость он запустил для профилактики двигателя, а когда вокруг стало квакать и пищать, мгновенно выключил. Было поздно, твари плевались зеленой слюной, которая разъедала обшивку и лезли в каюту и на мостик. Вместо двух тонн деликатеса для ремских гурманов он привез шестнадцать. При этом звездолет трясло и кидало в стороны. Только перед посадкой лягушки перестали плодиться и почему-то испуганно собрались в углу его каюты, сожрав койку и хромированный столик.

— Что, сдрейфили, жабы? — Он смахнул тварей арматурой, которая оголилась после их свадебного пира. — Да, сожрут вас, как пить дать. Будете жариться в горячем масле и станете мертвыми тушками, зажаренными с гвальским соусом.

Посадил звездолёт, стряхнул холодный пот и пошел регистрироваться. Надо было сразу заказать ремонт, ведь Рем — лучшая планета-гараж для таких доходяг, как его К 14. Луны ему здесь не нравились, а в остальном, все было как надо. Он представил холодный напиток с легким градусом. Название на ремском вылетело из головы, но варили они свое пойло из перебродивших лепёшек с добавлением хвои. На вкус может и не очень, но жажду утоляло. И еще он хотел заказать калиб, обязательно хатунский, если конечно повезет и местный повар поймет его заказ. Сочный кусок мяса на второе и что-нибудь бобовое. Слюнки потекли, прежде чем он смог все это целиком представить.

Голод точил его изнутри настойчивым червячком. За двое суток не было времени перекусить даже на ходу. Лягушки плодились и плодились… Издали он увидел заказчика, молодого ремлянина с лысой башкой и жуткими длинными ушами. Кожаный плащ тащился по полу, а костюм блестел чешуей. Ну и франт, чучело! Корней помахал ему издали рукой, показал палец, все, мол, в порядке, изобразил милую улыбку, и чертыхнулся на кеттском. «Пусть забирает своих лягушек быстрей, а счет за съеденный стол и кровать я включу в общую сумму». К тому же товар по дороге утроился, за это можно и премию…

Он замолчал, когда увидел высокого господина в комбинезоне инженера, курящего у ворот. Забыл все сразу, и о калибе хатунском, и о лягушках. Вот когда надо было оглобли поворачивать. Бежать надо было со всех ног и лягушек потом в космос выпустить. Нет, стоял он как вкопанный и радовался от души, и так прям разомлел, что аж дыхание перехватило. Хотел крикнуть: «Серый, это я!» и не мог. Стоял и сканировал взглядом высокого красавца в комбинезоне. Иж ты как вымахал, нашивка у него корпоративная, машет что-то там своими ручищами, шельма!

— Эй! — только и смог выдавить, три года прошло.

Радовался как дурак. Велик космос, умом не обозреть и фантазией не окинуть, а вот же, родную душу встретил, дружка своего по академии! Как был красавец, так и остался. Барышни вокруг него всегда увивались, как пчелы на мед собирались, поделить не могли. Греком его назвали, все время Серый древних греков поминал, да цитировал налево и направо, чем девиц покорял, но сердца так ни одной и не отдал. Вознесся над мирским, как ангел. Корней никогда не завидовал, хотя в любви ему не везло, не то что Серому. Нигде они не пересеклись на любовной почве.

Дружба у них была золотая, не ругались, как два брата жили, вместе дрались против кеттов, которые Корнея Вороном назвали, вместе дверь сломали, когда… Эх, много тут было чего вспомнить, да только потерялся Сережка, сразу в инженеры пошел и улетел с Гвала. Да и Корней сам на М 5 засветился не с лучшей стороны, вот и разошлись пути. Поднял голову, улыбнулся искренне и палец к губам приложил. «Подожду, конечно, как же не подождать…».

Пошел он в местный кабак, предвкушая долгий и радостный вечер. Лучше бы он тогда ногу сломал или напился в усмерть. Нет же, сиял от радости, как начищенное блюдце, другу своему лучшие блюда заказал, даже о заказчике и его лягушках забыл, идиот.

…Мотнул головой и остатки травы утопил в дерьме. Час уже остался, не летел никто. Может сигнал не дошел, а, может, осточертел он сучкам шакала, бросили и его и мусороуборщик. Пускай астероид в говне захлебнется, все равно никому от него нет никакого толка. С грустью посмотрел на черное небо. Вот так и погиб кетт молодой, одинокий и брошенный всеми на свете, от игигского ига непомерного, утонул в черной жиже… Жара уже стала глаза выедать. Вдохнул тяжелого воздуха вместе с ядовитыми парами. Третий раз уже он играл с судьбой на свою жизнь. Железное тело умирающего мусороуборщика заскрипело и как будто вздохнуло. Вырвался со дна пузырь и машина мягко осела на последние полметра. Осталась только макушка сосалки — огромного китообразного рта уборщика.

Корней переместился выше, уселся рядом с торчащим черенком и грустно посмотрел на горизонт. Похоже, судьбе его шутки надоели. Потомок великого революционера, первого человека с Земли, достигшего четвертой плотности, помрет вот так глупо, из-за своего каприза дурацкого, а все для того, чтобы лишний кусок протеина съесть. Жалкий, глупый полукровка. Тахиб кар трах саки, тебе! Не достоин ты быть сыном Галу, и даже не достоин быть сыном своего отца-предателя! Ему показалось, что небо осветилось и вот-вот прибудут игиги, но нет, это только вспыхнула на западе сверхновая. Надо было тогда бежать, так чтобы пятки сверкали и послать куда подальше самую «преданную» дружбу!

2

X-files божественного секретного ордена Византикус на ка-раба Сергея Леванского, землянина. (Приложение к краткому докладу №3с 00 99 по запросу Высшего)

Леванский Сергей Павлович, рожден на Земле, уровень интеллекта +9, ментальность 4, отрицательная, телефизика — +1, способность к мутации — нулевая. Родители: мать — фабрикант 298346, (по заказу №987), отец — инженер 1 категории в корпорации (информация стерта) …. Отличник летной академии по курсу инженерия и конструирование звездолетов. Имеет успех у особей противоположного пола. Общителен, доброжелателен, в академии дружил только с ка-рабом Корнеем-Зенекисом Кха-Совурой, полукровкой. В заговорах и агрессивном поведении не замечен, кроме драк, в которые был втянут Корнеем-Зенекисом Кха-Совурой.

В архиве академии имеется записка Леванского С., сообщающая об опоздании преподавателя по телефизике. Преподаватель был понижен в звании. Автор книги по ремонту звездолетов класса М 16, множественных статей. Поведение примерное, любимец курирующих академии. Способности — хорошая память, абстрактный ум, аналитические способности, музыкальный слух. Кличка — Грек, происхождение прозвища не выяснено, на момент подготовки доклада работает инженером-ремонтником на планете Рем, в корпорации «Х-моторс».

Политической активности не замечено.

Предписания: поддерживать одну пробоину в коконе для вывода лишней сексуальной энергии.

Служитель божественной силы третьего ранга Кнгу-Стра.

***

Нет, он не спешил. Улыбался глупо, во весь рот. Мясо остывало, дымилось и щекотало небо, оседая сладковатым вкусом. Серый вошел как всегда, не один, с девицами в обнимку; высокий, как жердь, ослепительный, весь с иголочки, переоделся во все черное и пиджак у него был новенький. Материал хороший, на тысячу кредиток тянул, не меньше. Ах ты, Грек, как всегда красавчик!

Они неумело обнялись, почти не дотягиваясь друг до друга через стол с закусками. Девицы молча вышли, послушные, как роботы. Так было всегда, сколько он знал Леванского. Ему бы родиться в прошлые века, чтобы блистать вельможей при королях и оттенять их своим величием. Читал бы дамам стихи, песни бы пел под гитару, шампанское золотое в хрустальных бокалах. Нет, пах он мазутом, хотя и был чист, руки у него загрубели, покрылись шрамами, а ногти имели неровные края. Великий ум работал руками, это было несколько неожиданно, но Корней не перестал радоваться.

— Корней-Зенекис Кха-Совура? — Весело воскликнул Грек, наливая шипучее вино в граненый бокал. — Ах ты, старый черт, куда пропал, паршивец, три года о тебе ничего не слышал?

— Потерялся я немного.

— А-а… Дошли тут слухи, что ты потерял М 5!

— Нет, молчи, не будем о старом. Ты-то как?

— Наливай, братец, напиток пенный, сегодня будем веселиться до утра! Я тружусь в поте лица, платят не плохо, соц. пакет, как раньше было…

Погрустнел он и глаза отвел. Корней не стал спрашивать. Жизнь их раскидала, как пылинки на ветру. Каждый осел, где смог. Не было у него никакого права совать нос куда не следует. Хотя жаль, конечно, такой умище в холостую работает!

— Это твоя колоша там с лягушками?

— Моя, — Корней хохотнул и вдруг засмущался. Руки свои большие спрятал под стол, комбинезон понюхал и еще больше смутился, — я еле дотащился, надо будет в ремонт сдать.

— В 26 бокс загоняй, я там ребятам распоряжусь! Давай, рассказывай, как живешь, все еще один?

Зазвенели бокалы, мясо во рту растеклось потрясающим вкусом, сочным и сладким по-особому, по-ремски приготовленному, с фруктами и вином, и он оттаял. Опрокинул пару бокалов, лицо вспыхнуло, пошел все рассказывать, даже про этот чертов М 5. Музыка в кабаке гремела, но Корней был громче, Леванский только кивал и мягко улыбался, подливая шипучку, а иногда и что-то мутно-зеленое, из местного. Последнее, что он помнил: вроде бы отплясывал с одной из мадам Леванского, только вот откуда она взялась, черт ее знает! Бились бокалы, гремели радостные крики, прогибался пол под тяжелым полукровкой. Кабак опустел и, в конце концов, они остались одни. Корнея уже тянуло в сон, когда Серый вдруг вспомнил запретную тему.

— А помнишь, как мы хотели найти планету для землян и создать свободный мир?

— Ну, помню…

Да, была такая хрустальная мечта. Они были молоды, полны сил и верили в себя. На самом деле всесильными были только игиги. И все же два студента верили, что поймают удачу за хвост. Они чертили звездные маршруты, которыми еще не летали игиги, они рисовали звездолет, который полетит с тройной световой, чтобы найти ее, самую заветную, самую зеленую. Ведь у его отца это почти получилось. Только вот он свалил раньше времени и бросил планету без защиты, так что через пару лет игиги ее к рукам прибрали. Нет, он Корней-Зенекис Кха-Совура не будет таким глупым. Он будет справедливо править в прекрасном мире, пускай вдвоем с величайшим умом всех миров Леванским Сергеем.

Мудрые и справедливые правители, они собирались создать рай для землян и кеттов, и ни одна игигиская рожа туда не сунется. Системой обороны должен был заведовать Грек, а Корнею будет подчиняться сельское хозяйство, торговля и строительство. Лекции по экономике вооружили их теорией совершенного общества… Да, много часов они провели, валяясь под листвой старого бука, рисуя как будет прекрасен и справедлив их мир. Корней принес этот проект экономисту, старичку с Гвала, и тот нещадно разгромил их мечту, назвал классической утопией, предрек свержение «справедливых» правителей на втором месяце правления, а при удержании трона силой экономический спад и революцию как следствие.

Тогда Корней понял, что мечтами нельзя делиться и еще больше замкнулся сам в себе. А потом они блистательно сдали экзамены, защитили свои проекты и получили золотые аттестаты. Без гроша в кармане вышли в мир и каждый пошел своей дорогой. Леванского позвали в крупную корпорацию инженером и он согласился. Вскоре компания разорилась.

Его специализация — фотонная гидравлика — оказалась невостребованной после взрыва нескольких Х 97. Их сняли с производства. На смену пришли нейтринные движки. Корней потерял друга из поля зрения и пошел куролесить на М 5, который был куплен на деньги матери. А потом ему едва хватило кредиток на старую «калошу», чтобы заняться частными перевозками. Никто не желал брать полукровку в приличную компанию. Землян пугали бугры на лбу, похожие на прорастающие рога дьявола и темный цвет кожи. А кетты вообще в то время перестали летать на звездолетах, они увлеклись портативными телепортами. Через пару лет телепорты стали сбоить и выплевывать честно верующих в них кеттов по кускам. Звездолетные маршруты были возобновлены, как более надежные, но к тому времени Корней наладил перевоз грузов для частных клиентов и не желал идти работать на кого-то, кроме себя.

Уснул он в гостинице с некоторой горечью на душе и с чувством великого обмана, где во всем была виновата судьба и его слабая душонка. Дитя баррикад, как называл его Серый, сын великого потрясателя миров, героя Земли, Виктора Корюшкина, он оказался не способным не только отправиться на поиски планеты, но даже заработать на такой же пиджак, как у Леванского.

Проснулся он в гостинице и сразу же схватился за голову: раскалывалась она как адский орех. Вспомнилась зеленая ремская бурда, которую усиленно подливал Леванский. Нет, так пить нельзя, так можно все, что угодно пропить. И еще было смутное ощущение какой-то договоренности. Только вот о чем, он ни черта не помнил. Первый раз тогда пришло на ум кеттское выражение «Тахиб кар трах саки», имело оно очень неприличный смысл и употреблялось кеттами как самое распоследнее проклятие. Самым близким по переводу было похожее гвальские ругательство, звучащее как «да вставит дьявол тебе в задний проход жало самого большого насекомого».

Насекомые на Гвале встречались размером более двух метров, а местное население едва доставало Корнею до плеч. Впрочем, у кеттов никогда не было образа дьявола, земное персонифицированное зло их смешило. Для тех, кто был в четвертой плотности и видел устройство мира, его энергетическую структуру, не существовало зла или добра как двух противоположных полюсов. Все было едино и все было гармонично. Иногда он жалел, что не родился чистым кеттом. Все было бы намного проще…

Через час пришел Сергей Леванский, сияющий, как новогодняя елка. Его лицо светилось, как у мальчишки, получившего на день рождения свой первый велик. Корней был мрачнее тучи. Он вспомнил о лягушках и заказчике. Твари наверняка разбежались по всему космодрому. Рейс получится пустым, кредиток он не получит, а «калошу», старичка К 14 надо приводить в порядок. Проклятье! Тахиб кар трах саки! Вот попал, так попал.

— Как ты, старик? Плечо не болит?

Плечо болело зверски, ныло, словно тысячи пчел жалили его имененно в это место. Да, что-то он капитально забыл.

— А что за пойло ты мне наливал?

— Местное. — Серый усмехнулся и ловким жестом поправил выпавшую из укладки прядь. — Привыкнуть надо. С третьего раза уже не так берет. Ты ни о чем не хочешь меня спросить?

Нет, он не хотел. Надо было идти извиняться за лягушек и валить отсюда, пока по всему космодрому не разнеслась слава о пьяном в стельку звездолетчике. Хотя что-то там было, что-то вертелось в глубине его больной черепушки.

— Корней, ты чего, не помнишь что ли?

— Не помню. — Он мрачно выплюнул вчерашний калиб. Толку от него не было, только во рту вязало. — А что я должен помнить?

— Мы летим искать планету, дурачок!

Он вспомнил. Всплыло вдруг, как мина с мутного дна. И бабахнула. Сначала вспомнил, как ломал стулья о свои плечи. Потом таскал девчонок на руках. Лица у них почему-то были синие. А потом Серый что-то говорил громким и жарким шёпотом. Девчонки пропали и свет был неяркий, даже музыка уже не гремела. Так, и о чем же они там говорили? Ага, мертвый кетт. Нет, не мертвый, умирающий. Легенда? Нет, что-то из жизни. Кетт оставил Греку координаты планеты… Той самой, о которой они мечтали в студенчестве. Таких сказок в жизни не случается, это бред. Впрочем, нет, это в его жизни не случается, а вот в жизни Леванского могут быть фотомодели в постели, грант на плазменный двигатель и пятерка по экономике, единственная на всю академию. Но кетт и координаты планеты? Черт знает…

— Вот контракт. — Он перестал улыбаться, все было уже решено. — Ты сам вчера сказал, что мы не живем, а влачим жалкое существование. Это шанс все изменить. Ты же не собираешься всю жизнь таскать трехногих лягушек в своем трюме?

— А что с ними, кстати?

— Я продал их твоему заказчику по тройной цене.

— Этому жмоту?

— Да, ему. Это были последние лягушки, ведь ты больше не летаешь.

Вот еще новость. Да, он конечно не против лететь за пустой планетой, чтобы воссоздать на ней свободное и совершенное общество, чтобы потом величественно возглавить его и мудро править до скончания веков, но не прямо сейчас, не после такой бурной ночи… Он все помнит: мертвый кетт, координаты, они… он… он согласился продать К 14, но как же так… Ведь не так резко, надо сопоставлять фантазии и реальную жизнь!

Корней одним глазом аккуратно скользнул по контракту, который небрежно лежал на краю стола. Из тонкого пластика, как сто лет назад, с золотым песком и нитями гранита. Романтика, как в пиратских фильмах! Когда он увидел цифру, непроизвольно икнул и втянул голову. Два миллиона кредиток. Что еще за новости, его старая «калоша» не стоит и полторы тысячи.

— Раритет, — Грек проследил его взгляд, — я там, в гараже кое-что в нем подправил, в общем, таких «калош», как ты говоришь, осталось всего две во Вселенной, твоя и в музее на Гвале…

— Да ну, я лично видел в гвальском космопорте…

Грек покачал головой и приложил палец к губам. Было что-то очень теплое в этом жесте, словно они мальчишки, ставшие обладателями очень важной и страшной тайны. Корней осторожно выдохнул воздух и кивнул головой. У его друга был талант продавать никому ненужные вещи. Он бы и сам себя продал, было бы разрешение на подобные сделки. «Ладно, разберемся», — решил Корней, вроде как другого он ничего решить и не мог. Поставил подпись, пошутил на счет крови из пальца и тут же остался один. Лег спать, ничего не понимая. Выглянул в окно, — бокс 26 был пуст, звездолета там не было.

Вечером они пошли к дальним ангарам, Грек торжествовал. Он радостно потирал руки, задирал свой длинный нос и весь как-то нетерпеливо крутился, словно в заднице у него была заводная юла. Корней был напротив, скуп в движениях, молчалив и мрачен. Он только периодически что-то кратко спрашивал и хлюпал носом. Вчера он забыл привиться от местной лихорадки и это было хреново. Серый достал зеленую бутылку и предложил отхлебнуть. Корней решительно отверг: «в полете не пить», — такой у него был принцип. Только вот на чем они собирались лететь, — это было загадкой.

— … Она движется к Ориону уже три года, ты бы видел…

Грек болтал о Земле. Корнею эта тема была неприятна, он бы с удовольствием замял разговор, но дружок не отличался тактичностью, все говорил и говорил. Даже про Виктора ввернул, вот, мол, кто начал распад… Земли как таковой уже не было. Грустно, но Корней привык. Он помнил этот мир, разрываемый напалмом, горящий черным пламенем, наполненный смрадом и смертью. Где-то там, на баррикадах, был его отец, прорывался к куполу, чтобы взорвать игигов. Тогда это можно было сделать. Не взорвал, пожалел чужих детей. Своих не пожалел, выгнали их с Земли. За десять лет игиги отстроили Землю заново, но она перестала быть планетой. Это была гигантская космическая крепость с фотонными двигателями на полюсах. И она начала свое движение за пределы известного космоса. Игиги решили расширять свои божественные владения, они жаждали покорить все живое и вмять его в грязь «божественной» стопой. Они родились правителями и не могли иначе. Их надо было искоренять, всех до одного, начиная с новорожденных младенцев и заканчивая дряхлыми стариками. Только тогда в космосе перестанут быть высшие и низшие расы, божественные господа и нижайшие рабы.

Земля плыла в космосе, ощерившись острыми дулами и наводила ужас на все мирные расы. Остановить ее не было возможности, вернуть в первоначальный вид, сделать живой планетой — тем более. Разве что все игигские морды передохнут в одночасье. Он мог бы жить на этой планете. Растить сад, строить дом, любить женщин, продолжать свой род. Да, он не слишком красив, но он бы нашел ту, что полюбит его большое сердце. Собаку завел бы, обязательно, такую дурацкую, пушистую и большую. И трехмерные горки соорудил бы из старого звездолетного экрана для всех в округе детишек. Нежился бы в бассейне на теплом солнышке, а по выходным жарил аппетитное мясо, нормальное коровье мясо, а не лягушек ремских… Но нет, нет больше Земли, негде растить сад, а на остальных планетах он чужой, даже на Ха-ту. Так что не мог он слышать о том, чем стала планета его отца, деда и прадеда, в честь которого Галу и назвала его Корнеем.

— Координаты покажи. — Прервал он трескотню Леванского.

Координаты как координаты, только далеко, у черта на рогах. Не долетит туда обычный звзедолёт, да и постареют они к середине пути, не живет столько ни кетт, ни человек.

— На чем полетим, Грек?

— Сюрприз, Ворон.

Корней поежился. Каждый раз, когда Леванский говорил «сюрприз», за этим следовали большие неприятности. Как честный друг, Корней брал вину на себя. За ним стоял герой космоса, великий телефизик Виктор Корюшкин, а у Сереги никого не было, только его блистательные манеры. Но время игр закончилось, космос не любит бравады, он уважает только смирение и трудолюбие.

— Расслабься, ты обалдеешь, когда увидишь, на что я променял твою рухлядь. Можешь уже возносить хвалы моему великому гению…

Иногда его хотелось убить, придушить и слушать блаженную тишину. Потому у Грека и не было друзей в академии, потому что никто, кроме молчаливого и терпеливого Корнея не мог вынести его фальшивый аристократизм, никто не уживался с таким важным и чванливым щеголем, кроме Корнея, отличающегося спокойным характером.

— Дай я сначала посмотрю, а потом поговорим.

— Смотри. Последний ангар…

— Ты что, шельмец, все это провернул за одну ночь?

— Да я давно уже все продумал, денег только не было. Так что, считай, ты вовремя подвернулся.

— Я уже хочу убить тебя…

— Да не дрейфь, Ворон, ты только глянь на эту красотку!

Это был последний шанс, тогда еще можно было бежать. Бросить к черту «красотку» Грека и смыться, устроиться на работу звездолетчиком где-нибудь на окраине, где не знали, кто такой Корней-Зенекис Кха-Совура. Нужно было даже не заглядывать туда, в проклятый ангар, развернуться и потопать себе обратно в номер гостиницы, принять ионный душ и улететь с первым же рейсом на Гвал. Нет же, дьявол любопытства был в нем сильнее, чем желание жить. Любопытство, это все, что осталось в отличнике летной академии после многолетней тяжелой работы по перевозке всякого непотребного говна. Он поверил Сережке, своему верному другу, своему искусителю, вольнодумцу и прожектеру. Он хотел вырваться из пут нищей и скучной жизни. Что ж, теперь говна в его жизни стало намного больше.

Он увидел острый черный нос. Такие сексуальные формы могли быть только… нет, не может быть! Л 66, военный крейсер? Нет, он стоит порядка десяти миллионов кредиток. Нельзя обменять старую рухлядь на совершенное оружие Рема. Он тайком посмотрел на Грека. Тот по-прежнему сиял как звездопад на Пандоре и потирал руки, как мушка, влипшая в ягодный сироп. Сквозь лик красавца и джентльмена проступил хитрый гоблин. Ох, быть беде. Нет, Корней не мог не посмотреть, это выше его сил.

— Чей это звездолёт, Сергей?

— Твой, дружище. Наш, если хочешь. Ты им будешь управлять, я ведь всегда был хреновым летчиком.

— Не правда, ты сдал летные часы на отлично.

— У меня был роман сам знаешь с кем.

— Она же старая… Ладно, не важно. Я посмотрю, и если это то, что я думаю….

— Иди уже.

Он хохотал вслед. Эта была радость, но Корнею почему-то не было весело. Он всегда верил Леванскому, никогда не сомневался в нем и поставил бы свою жизнь на его честность. Но не сегодня. Сегодня ему было холодно и страшно. Сердце ушло в пятки, и он шел на негнущихся ногах к ангару, вдруг понимая, что совсем не управляет своей жизнью, и все происходит без его воли и участия, вот как сейчас…

Он ошибся. Это был не Л 66. Корней только вытер пот со лба и проглотил какой-то колючий комок. Откуда пришел страх, он не знал. Тогда не знал. Л 66 занимал бы половину такого ангара, не меньше. Такой звзедолет, черный и стремительный, стал бы самым страшным оружием в руках умелого звездолетчика. Но Л 66 не умел прыгать через пространство. Поэтому это был не Л 66.

У этой жуткой твари, занимавшей весь ангар, только нос походил на Л 66, и то издали. Эта биомеханическая хрень еще не поступила на конвейер, не было рекламы, не было статей и не было даже слухов. Он видел прототип в сети, один раз. Потом разработку заморозили. Перед ним стоял легендарный и, наверное, единственный АНГ 2. Толстое серебристое тело было покрыто марсианским сплавом из дюрала, шасси не было, он сидел на каком-то подобии куриных лап. Гидравлика? Нет? Синтетический материал, принцип работы не понятен, скорость не известна, возможности… не ограничены? Да, такой должен прыгать, вон у него на иллюминаторе кресты-удержатели и крептон струится по брюху струйкой.

— Встать! — приказал Корней и почесал затылок.

Чудовище поднялось. Бесшумно, пробило крышу ангара и выросло на три приличных дома вверх.

— Сесть.

Через крышу сразу подуло и всосалась гарь. Сел, холодно, беспрекословно. В ангаре послышался шум и смех. Это приплясывал джигу на воображении Корнея господин Леванский. «Да, я тебя добил, — говорило его самодовольная физиономия, — твоя душа звездолетчика будет мне благодарна до конца моей гениальной жизни».

Черта с два. Корней только покачал головой и повернулся к Греку:

— Ты чего, совсем спятил?

— А что не так? — Он еще улыбался во весь рот, но глаза уже потухли.

— Если бы я попросил тебя принести одно дерево, а ты бы вырвал с корнем целый сад?

— Сильно большой для тебя, Корней-Зенекис Кха-Совура? Да, в этом дело?

— Нет, Сергей Павлович Леванский. Только долбаный инженер мог покуситься на такую сложную и непрактичную вещь, как биозвездолет. Ты понимаешь, что он живой? У него будет характер и он отправит тебя в ад, когда ты его достанешь. Это первое. Во-вторых, эта курица жрет кроме энергона еще и биотопливо. Землю, растения, биомассу, протоплазму, человеческую в том числе. Известно ли тебе, по какой причине корпорация Старс прекратила разработку этой линии?

— Я же не звездолётчик, откуда мне знать…

— Эта линия вышла из-под контроля. Где ты это взял?

— Был тут один мужик… нет, не помню, с периферии космоса. Сказал, что работал на Старс и может продать прототип. Как раз два миллиона хотел. У меня было всего восемьсот кредиток.

— Серый, я тебя умоляю, давай продадим это чудовище и поделим деньги. Планету в следующий раз полетим искать.

— А в чем вообще проблема? — Леванский обиделся. Глаза у него стали маленькие и колючие. При всем своем мужском лоске он оставался капризным ребенком, которому мир должен был преподносить дары на золотом блюдце. Он не понимал. Это было простительно, он ведь не был звездолётчиком. Он видел перед собой чудо инженерного гения, видел сложное и великое произведение великих умов, он жаждал прикоснуться к этому изобретению.

Он не понимал, что плохого в прототипе. — Это звездолет?

— Звездолёт… — устало вздохнул Корней.

— Он летает?

— Надеюсь.

— Он может совершать межпространственные скачки?

— Спроси у него сам.

— Хорошо. Эй, ты, звездолет, ты умеешь протыкать дыры в космосе? Он не отвечает.

— Это потому что у тебя должен быть виртуальный ключ к его личности. Твой мужик с периферии оставил что-то подобное?

Серый поник, было жалко смотреть, как опустились его гордые острые плечи, как поник длинный нос. Но он еще не сдался. Долго копался в карманах летной куртки, и вдруг засиял, почти как до входа в ангар. На ладонь выпала металлическая бляшка и засветилась, голограмма выплюнула код активации. Лучше бы, мужик, ты не давал идиотам, вроде Леванского, такие опасные игрушки. Корней отобрал у него активатор.

— Дай сюда, это не для инженеров.

Назвал код, влез в сеть, замкнул портал. Красные нити побежали к звездолёту. Через некоторое время он засветился в ответ и равнодушно произнес приятным мужским тенором:

— АНГ 2, серийный номер 3 452, готов к полету. Подтвердите запуск. Топливо заправлено на тридцать два процента, предъявите права на управление.

— Права подтверждаю по сети, звездолетчик пятой категории Корней-Зенекис Кха-Совура. Еще одни права, доступ ограничен по линии управления, Сергей Леванский, инженер второй категории. Руку протяни, болван, звездолет считает твои права.

Леванский опять засиял. Звездолет казался ему такой невероятной крутью, какую только можно придумать. Сделал подарок другу…

— Ну, все ведь в порядке, можно лететь. Он прыгает?

— Прыгает, Сережа, прыгает. Еще как прыгает. Я даже думаю, что он прыгает туда, куда никогда не ступала нога ни человека, ни кетта. Только когда у него закончится запас топлива, нам придется скормить ему небольшую планету. Посмотри на брюхо. Это все большой энергобак. Нам не по карману такой звездолёт! Это военная разработка, рассчитанная перевозить на своем борту небольшую армию, а не двух искателей приключений. Есть у тебя кредитки на дозаправку?

Но Леванский его уже не слушал, он побежал к звездолёту и обнял его куриную лапу, словно тот и правда был живой. Что-то он там ему ворковал, называл то птичкой, то цыпленком, и шлюзы открылись. «Пусть, — решил Корней, — пусть так и будет, не я все это придумал!». И он осторожно наступил ногой на мягкий теплый трап, ощутил вибрацию АНГ 2, и, призывая кеттских богов в свидетели, шагнул на борт. Он только принял подарок судьбы, не более… Впрочем, в глубине души он знал, что это не правда. Выбор у него был.

3

Осталось около тридцати минут, может, чуть меньше. Сидеть он уже не мог, сполз кое-как вдоль сосалки и вцепился в нее сухими руками. Сухим был язык и нёбо, глаза почти не открывались. Даже перестал чувствовать запах дерьма и жара поднялась куда-то выше его полусонного сознания. Уснуть и все проблемы решатся. Ничего не хочу…

Никто не летел. Проклятые сучки шакала забили на мусороуборщика. Наверно, такое бывает, они ведь тоже не роботы. Значит всё. Прощайте все мои враги, друзей у меня не осталось…

Опять же, сам виноват. Как он тогда себя вел? Как слепой индюк. Надутый и тупой слепой индюк. Покорить миры, быть самым первым звездолетчиком… А еще что? Медалями грудь увешать? Так ведь была уже одна медаль. Бил он каких-то гадов, на медуз похожих. И летали они как медузы, на розовых блюдцах, — смех один.

Гвал разорвал с этими тварями торговые отношения еще весной и они приплыли под новогодний фестиваль, такие все в панталонах в рюшечках, с перьями и щупальцами, дурной сон, а не существа, и сразу: «мы вас убьем и съедим!». Да не тут-то было! Прогнали их студенты звездолетной академии, даже армию не пришлось вызывать. Бои шли двое суток, а потом блюдца укатили восвояси, усеяв стадион академии розовыми обломками. Мэр вручил им по медальке. Медалька, правда, так себе, из латуни паршивой, но не в этом дело. Он её неделю гордо носил на груди, а Грек все выпрашивал, дай, мол, на свидание с физичкой надеть.

А потом Корней узнал, что медузы эти были все женского пола. И Гвал лишил их единственного источника дохода, когда запретил торговлю. В общем, голод у них начался и обезвоживание. Подарил он Сережке медаль и не надевал больше. Не велика честь с бабами сражаться. Хотя они тоже сбивали наших! Кольценосый погиб, Калин без ноги остался и Макряка катапульта выплюнула, до сих пор не нашли. Бой был честный, и все же…

…Взлетели так себе. Не смог Корней первый взлет кораблю доверить. Сам за штурвал сел. Непривычно тут все было, механики вообще нет, одни отростки какие-то мягкие, словно не звездолетом рулишь, а за причинное место хватаешь. Фу, гадость. «Привыкнешь! — шикнул сам на себя. — Пошел, отличник академии!». Рванул он наверх, впопыхах о крыше ангара забыл, вроде как сама она должна была в сторонку отъезжать. В общем, снесло ее напрочь, хотя при холодном старте и так уже часть разрушилась. Аккуратнее надо, Корней Викторович, аккуратнее! Проклятье! Ему бы обычную механику, уже б на орбите болтались. Вывел аккуратно, на сотню метров поднял и тут катавасия началась. АНГ 2 стал брыкаться, прыгать, как жеребец необъезженный, то ноги свои куриные не мог втянуть, то его кидало сразу в сверхсветовую, то поля в сети не подключались. Одним словом, прототип.

Грека к полу придавило, кости уже хрустеть стали, когда пилот одумался. Корней извинился и перестал насиловать звездолет. Отпустил поводья и слез с кресла капитана. Корабль сам аккуратно подобрался, сам протянул нити к полям и доложил о готовности к полету. Ну и корыто! Здоровенное, как полгорода; медленное, как бабушка Грека, да еще и капризное, словно кисейная барышня. Вот послали боги испытание! Ладно, взлетели, как АНГ 2 пожелал, чинно и ровненько, словно польку сплясали. А потом корабль вгрызся в стратосферу своим гигантским телом и тут Ворон преклонил голову перед совершенством гибрида. Шел сильно, уверенно и не вздрогнул ни разу, ямы с антигравитацией заранее обошел, без всяких маршрутов и карт, к торможению тоже деловито подошел, с тремя степенями разгона, как и должно быть в идеале. И когда Корней забыл, как странны на ощупь рычаги звездолета, стал вдруг с ним единым целым и понеслись они в черный далекий космос, рассекать бесконечность мощным корпусом.

Полет шел нормально, пилот перестал обзывать АНГ 2 чудовищем. По пути попался небольшой красный астероид. Звездолёт его сожрал, брюхом на него лег и всосал большую половину. Доложил, что было твердовато. Гурман, пчелиное жало ему… Так что потихоньку приспособились. И тут оказалось, что Серый ни сколько не повзрослел за эти годы. В общаге академии ему все время скучно было, носился по комнате, как волк по клетке. Всё его несло на подвиги, то любовные, то еще какие-то, героические. Вот и здесь. Пару дней он был занят АНГ 2, переименовал его в Ангуса, болтал с ним днем и ночью. Если бы с ним можно было любовью заниматься, Грек бы уже попробовал. Потом ему эта игра наскучила. Стал по коридорам шляться и искать себе занятие. Корней послал его в моторный отсек, инженер все-таки, хотя и приказал ничего не трогать, — на звездолете он был царь и бог и все должны были беспрекословно подчиняться. Леванский вернулся разочарованным, моторный отсек зарос биополотном, он не решился его нарушить. Это было правильное решение.

И вот настал миг, когда Сергей по кличке Грек был готов объявить о своей вселенской скуке, он только открыл рот, как пришло сообщение с Рема, от которого они уже достаточно удалились. АНГ 2 серийный номер 3 452 находится в межпланетном розыске. Он был украден со склада, где должен был быть утилизирован. Межпланетная комиссия по чрезвычайным ситуациям настойчиво просила вернуть звездолёт, который не управляем и в любой момент может выйти из-под контроля, дабы сохранить жизни воров. Ну, чтобы их наказать, когда они вернут опасный для жизни биомеханизм.

— Допрыгались, Серый, твой мужик с периферии спалился и мы вместе с ним. Нас поймают, как кур в курятнике. Такую посудину тяжело прятать.

— Я назад не вернусь! Я работал руками по двое суток, чинил всякое говно, хуже, чем твоя «калоша», а получал всего две тысячи кредиток. Посмотри на меня, я инженер…

— Я понял. Делать что будем? Благодаря твоим действиям мы теперь в межпланетном розыске.

— А чего тут можно сделать? Валим подальше, да и все. Ангуса не отдам!

Трепло, мальчишка. Так он все хорошо продумал. Украсть у военных прототип и на нем рассекать космос. Всего один шанс был: прыгать надо. Корней посмотрел на друга. Глаза у того стали огромные, как старые кредитки, те, что с дыркой посередине. Побледнел он весь, как на экзамене по экономике, губы дрожат. Понимал ведь, шельмец, во что влез, теперь вот расплата пришла.

— Прыгал раньше?

— Нет, не приходилось.

— Крыса ты сухопутная!

— Причем тут крыса, Корней? Надо прыгать, значит прыгнем.

В подпространство он входил пятнадцать раз и каждый раз это было похоже на смерть, на инфаркт, на внезапную остановку сердца. Тело оставалось неподвижным, скованным, деревянным, а дух отрывался и взлетал над всем этим безобразием. Корабль скручивало, он растягивался, потом плющился, потом опять растягивался и под конец заворачивался в лист Мебиуса. Продолжалось всё это бесконечно. Душа летала, но свободы не чувствовала. А потом был миг возвращения, словно вход в мертвое тело. Как зубной протез на мягкую плоть. Невыносимо было на самом деле. Многие ломались и уходили из летной академии. Да, подпространство смелых ребят сломало, а для такого задохлика, как Серый, возможно будет травмой на всю жизнь. Надо было сказать об этом сейчас.

— Ты замечал, друг мой душевный, что звездолетчики все коренастые, плотно сбитые и мышцы у них бугрятся, как у качков?

— Наверно, а что?

— А ты замечал, что в звездолетчики не берут таких мочалок, как ты?

— Э, полегче, у меня разряд по легкой атлетике!

— Во-первых, тебе его не дали, а во-вторых, тут надо что покруче, чем спортивная ходьба. Короче, готовься, будет больно.

Он выгнал Грека, чтобы пообщаться со звездолетом без лишних ушей. Для скачка надо было серьезно подготовится: просчитать точный маршрут, угол возможного вращения, местоположение пилота во время прыжка в другие миры. Что еще там? Их нашли. Не иначе, как мужик с периферии продал их маршрут. В общем-то и понятно, межпланетная комиссия схватила его за все выступающие места и крутила до тех пор, пока он не раскололся. Вот ты и преступник, Корней.

Чтобы сказал герой Виктор о своем непутевом сыне? Впрочем, ныть было некогда, следовало принять решение. Либо прыгать без подготовки, но тогда был шанс потеряться в космосе и вместо блистательного франта Леванского получить безмозглый овощ. Да, психологический фактор при переходе был очень важен. Либо принять бой и испробовать силы Ангуса. Да, ему приходилось отстреливаться от пиратов десятки раз, но они были трусливы и разбегались после первого сбитого звездолета. Сейчас их преследовали вооруженные, хорошо обученные воины, профессионалы. Правда, их звездолеты по-любому уступали биооружию АНГ 2. Корней поймал себя на том, что у него чешутся руки применить военную мощь Ангуса. Но стрелять по братьям-звездолётчикам, по сокурсникам? Готов ли он? Был еще вариант — сдаться и во всем обвинить Сергея.

Леванский уже стоял за спиной и громко сопел.

— Чего ты медлишь? Прыгаем!

— Я думаю, тебя размажет, если я не просчитаю маршрут, а времени нет.

— Так начинай, а я буду держать оборону.

— Против наших? Будешь стрелять по живым существам?

— Я только слегка подрежу крылья звездолетам.

Только там были не земляне и не гвальцы. Это были кетты. Серый сначала слегка прошелся лазером по носам звездолётов, но потом они развернули защитные поля и шутки закончились. Ответный огонь не заставил себя ждать. Кетты были очень обидчивы, особенно воины межпланетной комиссии. Они даже маленького ребенка рассматривали как врага, если у него был игрушечный пистолет. Злые, как собаки, дрались насмерть, были мнительны, везде видели террористов и ненавидели игигов. Людей они просто презирали.

На Ангуса полился шквал огня. Испуганный Леванский прибежал на мостик капитана и, выпучив глаза, сообщил, что броня пробита и возможно через пару секунду они станут звёздной пылью. Плюнув в сердцах, Корней посадил его досчитать маршрут прыжка, при этом прошипел, как змея: «Хоть с этим ты справишься?», а потом включил защитное поле и пошел в купол, где располагалась пушка. Со словами «Виктор, помоги мне», он вошел в поле и выпустил длинные красные стрелы в космос, на существ своей расы.

Все было кончено очень быстро. Все пять звездолетов межпланетной комиссии были мертвы. Они выглядели совершенно невредимыми, но признаков жизни не было. Потом он стянул поле еще раз по периметру и швырнул на железо. Просто, чтобы развеять в прах то, что осталось. Сжал зубы и проглотил комок тошноты. «Ты не хотел стрелять по людям, но судьба обманула тебя и послала кеттов. И выбор опять был». Отсидел бы десяток лет в кеттской тюрьме, потом бы вышел. В кеттской тюрьме можно жить, это не то, что у игигов…

— Эй, Ворон, все в порядке? — Грек тряс его за плечо и совал чип с картой. — Я сделал, посмотри. А где корабли? Нам не надо прыгать? Они ушли?

— Да заткнись ты, и так тошно. Ушли они, Серега, в мир иной…

Леванский не нашел, что на это ответить. Желваки его шевелились, словно жили отдельной жизнью. Он знал, что Корней на две трети считает себя кеттом и только на одну треть человеком. В каждом из звездолетов было не меньше десятка солдат и пара командиров. От них не осталось ни молекулы.

— Ты понимаешь, во что мы влезли? Серый, послушай меня внимательно! Я убил своих соотечественников. Они открыли огонь, я имел юридическое право, но это были кетты и теперь я убийца. И это только начало пути. Сколько мы еще заплатим за эту планету? Давай прыгнем через подпространство и там заляжем на дно на какой-нибудь тихой планетке типа Гвала.

Это был выход. Это было мудрое решение. Но Леванский распрямился, навис над Корнеем и вдруг сильно ударил его по щеке:

— Подбери сопли, салага. Если ты не способен сам вершить свою судьбу, беги. БЕГИ! Я не могу бежать. Я хочу закончить начатое. Пусть будет высокая цена. Пусть полетят щепки, если я буду рубить лес, но я построю рай для землян. Нет ничего важнее. Даже для богов. Вот так.

— Что ж, тогда готовься к прыжку, возможно, это будет конец твоей жизни.

— Тогда ты продолжишь нашу миссию, мечта не должна умереть.

Прозвучало красиво и Корней собрался. Отмыл под струей холодной воды руки, они были словно в чем-то липком и глубоко въевшемся. Врата рая перед ним закрылись. А потом они прыгнули…

Вспоминать больше не было сил. Сердце обливалось кровью. Осталось двенадцать минут. Он уже простился с жизнью. У всех попросил прощения, даже у тех, перед кем не был виноват. Носок левой ноги утонул в жидком дерьме. Мусороуборщик издал утробный звук и собирался погрузиться целиком вместе со своим поплавком, — обугленным черным узником. Тут ему показалось, что на горизонте блеснул огонек. Нет, не может быть… Сучки шакала, его любимые игигочки, беленькие личики, мои божественные сестрички! И после этого он провалился в дерьмо вместе с машиной. Черная горячая каша обняла его и полезла в легкие…

4

Открыл глаза и улыбнулся. Они были добры, усмехались, смотрели отстраненно, никогда не испытывали жалости, никогда не рассматривали жизнь ка-раба значительной. Но никогда не убивали падшего на дно и он посчитал это добротой. Плоские белые лица склонились над ним, смотрели как на ожившего мертвеца, наверное, так оно и было. Он почти любил их. Инстинкт выживания вошел в конфликт с его унынием. Если бы приличия позволяли, он бы даже обнял этих добрых игигских женщин. Они успели, они нашли его и вытащили. Могли бы бросить. Арестантов у них достаточно. Нет же, запачкали свои божественные ручки, испортили пару перчаток… Он обернулся вокруг. Похоже на медицинский бокс. В глазах все плыло и белело. Услышал игигскую речь и отрубился. Было хорошо…

Резкий свет ударил по глазам, потом ворвались звуки, оглушили. Он упал на колени. Кто-то поднял его на ноги. Подкатил комок тошноты. Сколько он не ел, какие ожоги получил? Что теперь будет? Послать его дальше, чем на мусорный астероид, они не могут, это и так самое дно. Разлепил веки и увидел невысокую уродливую женщину. Все они выглядели почти одинаково, но эта была особо отталкивающей. Глаза как у плюшевого мишки, почти лысый череп, нос провален. И руки она сложила на груди, скрестив пальцы. «Начальство прибыло», — понял арестант и промычал кеттское проклятье. Сучки шакала! И так тошно, сейчас еще будут мораль читать.

— Ка-раб Корней-Зенекис Кха-Совура, вы трижды нарушили требования безопасности и утопили дорогостоящую технику.

— Я пытался спасти мусороуборщик, честное слово…

— Не смей открывать рот!

Оказывается, они могли кричать. Корней удивленно моргнул и вдруг утратил точку опоры и опять сполз на пол. На этот раз его никто не трогал, видимо он казался столь презренным, что не нашлось желающих к нему прикасаться. Возможно, пах дерьмом, или кожа обуглилась или… не важно. Ему не хотелось стоять. Он бы закрыл глаза и уснул навсегда. Ее голос резал, как удар хлыста. И свистел, проклятый, свистел в ушах немилосердно.

— …Кроме этого, Корней-Зенекис Кха-Совура, вы создали антисанитарную обстановку в медотсеке. Считаю необходимым вас наказать.

«Давай, валяй, лиши меня пайка и так тошно!». Есть он все равно не хотел. Что ты еще можешь? Когда терять нечего, то и угрожать бессмысленно.

— Ваш срок, арестант, увеличивается со ста девятнадцати лет до ста двадцати пяти.

— Как скажете. Я все равно столько не проживу в этом теле. А когда мое сознание перетечет в четвертую плотность, вот тогда я вас всех, гадов…

Он не успел закончить. Сознание отключилось и он рухнул, как старое гнилое дерево. Скорее всего, им не захотелось слышать, что он собирается сделать с игигами и их женщинами в четвертой плотности. Пусть так. Пусть он обречен, все равно жизнь в масштабах Вселенной ничего не стоит, ни его, — полукровки, ни кого другого, даже этих сучек шакала.

Снился ему космос, далекий и черный. Был он там совершенно одинок и это было хорошо. Никаких игигов, никаких межпланетных комиссий, и главное там не было Леванского, такой космос он любил всей душой. Если я когда-нибудь проснусь из этого сна, где черный космос, или из другого сна, где меня ждет астероид с дерьмом, я найду тебя, друг, и буду убивать долго, так долго, пока не надоест и так жестоко, что самые темные боги Кеттерии ужаснутся и закроют очи. С дрожью во всем теле он проснулся в ужасном сне, где его ждал астероид с дерьмом. Сучки шакала выстроились в линию, все такие беленьки, чистенькие, благоухающие.

Если бы не уродливые лица, их можно было принять за усердных медсестер из гвальского госпиталя. Стоят, равнодушно так блымкают глазенками. Презирают, снисходят, как и полагается божественной расе по отношению к своему рабу. Он посмотрел на новенький блестящий мусороуборщик и кулаки его сжались. Ему бы сейчас оружие, даже допотопное лазерное ружьишко, навел бы шороха! Всех бы в дерьме утопил! Он не ка-раб, он полукровка, его мать свободная женщина Кеттерии, его отец тоже не был рабом!

— Приступайте к работе, арестант. Астероид убран всего лишь на одиннадцать процентов. К концу светового года вы должны очистить его целиком.

Он молча полез внутрь. Все здесь было как и в предыдущем. Тесная неудобная кабина, сзади жесткая койка для короткого сна, подобие унитаза на игигский вкус, карта астероида над унитазом, два комплекта одежды (серых), с вышитыми игигскими гербами. Пайки на месяц, аккуратненько развешаны справа от койки, аптечка с загадочными нечеловеческими капсулами. Как-то он съел их все сразу, — ничего не было, только живот покрутило. А, еще, — узел связи. Сложная хрень, коробка на коробке и все это плавает в каких-то полях. В экстренных случаях, типа вчерашнего, можно было сообщить игигам о поломке мусороуборщика. Корней постучал по коробочкам, но они молчали. Скорее всего, связи больше не будет. Пока медотсек не отмоют, бедняжки…

«Ладно, от винта!» — Он нажал рычаги и запустил двигатель. Сосалка жадно погрузилась в океан с дерьмом и пошла хлебать, словно вкусный супчик. Выбрасывала она сзади кислород, переварив отходы, и тем самым создавала атмосферу. Умная машина. Фары, правда, у нее светили куда-то вбок, влево. Он покрутил настройки и плюнул, какая вообще разница, пусть хоть в темноте засасывает. Только отметил на карте начало пути и собрался переползти на жесткую койку, когда узел игигской связи гортанно пискнул, потом замолк, пискнул еще раз и вдруг эфир взорвался задорным человеческим смехом…

***

Мечта не должна умереть. Пойди, объясни это законам физики, которая тут вообще с ума сходит. Он лежал и не знал, жив или мертв. «Я думаю, мои мысли текут, я их слышу, значит, мое сознание не рассыпалось. Я где-то существую. Я создаю этот мир своими мыслями о нем. Я думаю, думаю, думаю и заполняю пространство. Пространство формируется, когда я о нем думаю. Если не думаю, его нет. Например, когда я сплю, есть ли мир вокруг? Никто не сможет доказать, что мир есть без меня, потому что любое доказательство будет частью созданного мною мира, а значит удобной ложью.

Тогда почему в этом мире есть страдание, почему есть неудачи? Я сам их придумал или есть высшие законы, насаждаемые сверху на мое творчество пространства? А как же бог-творец, всесильный, который генерирует всю Вселенную из своих мыслей? А если он вдруг решит, что это тяжело и не интересно, что произойдет? Мир свернется в точку? Пространство станет абсолютным нулем? Мы все, и люди, и кетты и игиги распадемся на клочки тумана, потому что мы часть сна бога?

Корней мотнул головой. Что за бред лезет в голову? Ощупал ноги, которые не чувствовал. Вроде все на месте. Не ломало костей подпространство, но так казалось. Всегда. Тело немело, словно кости стали студнем или желе, и тогда сердце выскакивало из груди от ужаса. Посмотрел влево. Привязанный ремнем к креслу, Грек выглядел живым. Волосы встали дыбом, глаза закатились, рука нервно дергалась. Хорошо, черт побери, значит, еще повоюем. Он видел и хуже. Например, Кольценосый, паренек с Митры 5, когда проходил первый раз подпространство, так обделался, что пришлось его в душ на вакуумном поддоне тащить. Ничего, оклемался, потом сам на рожон лез, просился в скачки со старшими курсами. Жаль, замочили его медузы на розовых блюдцах. Ни за что погиб паренек.

— Серый, ты как?

Он с удовольствием дал ему пару оплеух. За все. А особенно за то, что втравил честного звездолетчика в аферу с кражей прототипа. Мало ему той истории с М 5…

— Расскажи…

— Я что, вслух говорил?

— Ну да.

— Подожди, я сейчас ремни отпущу.

— У меня кажется что-то сломано.

— Не может у тебя быть ничего сломано. Радуйся, друг, великие воины воли прибыли на место… Только вот куда?

Он смотрел на карту, потом на голограмму в звездолете и потом в иллюминатор и ничего не понимал. Ни одного знакомого созвездия, ни одного ориентира, и названия у звезд состояли из цифр, а не из букв и символов. Сети здесь не было. Корней помрачнел и дал запрос Ангусу определить расстояние до ближайшего известного созвездия. Он стукнул по автомату кулаком, получил свой пузырек с водой, выдавил его в рот и посмотрел, как там себя чувствует гроза красоток блистательный Леванский. Леванский полз по стенке и цвет лица у него был совершенно зеленый. Глаза как-то странно выкатились, мокрые волосы он пытался привести в порядок, но бросил это неблагодарное занятие.

Сел на пол, облегченно вздохнул:

— Так каждый раз, что ли?

— Ну да.

— Вот мать его в хвост и в гриву. Организм не привыкает?

— Организм слушает твои команды, так что скомандуй ему собраться. У нас тут проблемка, инженер Леванский.

— Нет, ничего не хочу слушать!

— Ты, шельмец, какие координаты ввел?

— Первые, что вспомнил, Гвала.

— Цифры назови!

— Так ведь не мог я перепутать. 30065z400, это каждый ребенок на Гвале знает.

— А это что?

Корней повернул к нему голограмму. Смотри, сука, что эта там между z и 4? Там была еще одна цифра — единица. 30065z1400. Губы у Леванского затряслись, он в один миг как будто постарел. Таким жалким Корней не видел его никогда. Единица в коде могла означать все, что угодно, от ошибки в один парсек до миллиардов световых лет. Где, мы, бродяги? Чей космический ветер ласкает брюхо Ангуса?

— Это… я не мог… может палец случайно не туда…

— Туда, не туда, — уже не важно. Мы в неизвестном космосе. Ангус не может найти в пространстве ни одного знакомого созвездия. У нас с тобой, дружище, два варианта. Можем вернуться по той же траектории, то есть, в точку отправления, или найти здесь кого-то живого и разумного, у кого уточнить координаты Гвала. Впрочем, я сомневаюсь, что здесь кто-то есть, сеть пустая.

Леванский тяжело встал и дотащил свое разбитое подпространством тело к иллюминатору. Уткнулся лбом в холодное стекло. Несколько минут смотрел с видом идиота в черное чужое небо. Корней его не трогал, — Грек думал. Выглядел он странновато, но так и должно было быть. В мозгах его происходил сложный мыслительный процесс, после которого он должен был выдать гениальную идею. Но вместо идеи Серый вдруг спросил:

— Выпить есть?

— Это же военный звездолёт, здесь только концентрат молекулярки. — Корней вытащил пару тюбиков и прочитал, что там было написано: — Курица в сметанном соусе, краб пандорский с маслом, еще пирог с черникой и какао. Есть хочешь? Нет? Тогда не отвлекайся, думай.

— Если мы вернемся назад, там будет толпа межпланетников с лазерами наперевес…

— Можешь не сомневаться.

— А сколько времени они там будут болтаться?

— Не долго, но маячок повесят еще на пару лет.

— Значит, не вариант? А если появиться и тут же прыгнуть в другое место?

Знал бы, что Серый такой идиот, в жизни бы с ним никуда не полетел. Почему-то в академии все были уверены, что умнее Леванского никого не найти. У него был академический ум, теоретик и новатор, но практик он был, откровенно говоря, хреновый. В общем, помощи здесь ждать было неоткуда. Корней еще раз посмотрел на карту, потом на друга. Ему стало грустно. И ремские лягушки показались такими милыми, он бы возил их и возил, пусть на старой «калоше», пусть за копейки…

— Знаешь, что мы сделаем? Мы сейчас поедим, потом выспимся и примем душ. И только когда в голове у нас прояснится, будем думать, как отсюда выбираться.

Они разошлись по каютам. Грек бурчал о том, что это неправильно, космическая среда вокруг может оказаться активной. Да, он писал курсовую по активному космосу и, между прочим, получил высший балл. Да, он никогда в своей жизни не видел активного вакуума, но ведь всякое может быть… Нет, схлопотать по наглой морде он совсем не хотел. Разошлись, стало тихо. Спать не хотелось, было ощущение, словно придавило Корнея незримой божьей пятой, размером в три звездолета, не меньше. Дышать он мог, но двигаться было очень сложно…

— Вставай, волчье рыло! Быстро, вон смотри!

Суетился он и скакал вокруг Корнея, как сумасшедший кенгуру. Толкал в плечо, улыбался во всю физиономию и сыпал греческими цитатами. Таким Леванский бывал на пороге великих открытий. Открывал он, правда, очевидные вещи, вроде Х-плоскостей, описанных в сети за два года до его великих измышлений. Корней не спешил. Ничего он не видел в иллюминаторе, кроме черного и пугающего, почти беззвездного космоса.

— Да не дыши ты на меня! Что еще?

— Обещай! — Леванский навалился на него своим худосочным телом и глаза у него опять сверкали, как тогда, на космодроме, перед началом аферы. — Обещай, что расскажешь, как потерял М 5 и я нас спасу.

Предложение было заманчивым, тем более что Корней никакой тайны из М 5 не делал, в сети над ним уже достаточно посмялись. А вот вернуться на знакомые звёздные маршруты сердце звездолетчика требовало настойчиво и яростно. Этот глухой мешок, в который они попали, черное небо без признаков жизни, выпивал его силы и уверенность, как тысячи пиявок. И он протянул руку…

— Смотри внимательно! — Ликовал Леванский, сверкая белыми, как жемчуг, зубами. Приблизил на голограмме дальний сектор, который через иллюминатор вообще не просматривался. Там мигал зеленый огонек. — Корабль, Ворон! Живые существа! Мы спасены. Я подам сигнал?

— Подожди, — Корней едва успел схватить за руку Серого. Первое правило звездолётчика гласило: не посылай сигнал странным неопознанным звездолётам в неизвестном секторе космоса. Там могут оказаться плотоядные твари. — Давай немного приблизимся.

Он попросил Ангуса тихо подойти на десять парсеков ближе…

Сам своим решением подписал приговор. Сам сделал шаг в пропасть. Леванский был совсем не причем. Вот теперь и не жалуйся на дерьмо вокруг. Сиди себе тихо и переживай свою карму. Надо было вернуться и сдаться в руки межпланетной комиссии. Нет же, он догнал тот чертов звездолёт…

Корней шмыгнул носом и отогнал пожирающие душу воспоминания. К черту. Здесь, в его новом мусороуборщике свершилось чудо. Нагромождение летающих в воздухе деталей собралось в пучок и вдруг заговорило человеческим голосом.

— Эй, там, на астероиде, не спать, боец!

Корней хохотнул в ответ и переключился на громкую связь. Это был первый человеческий голос, который он слышал в своем заключении на дерьмовом астероиде за последний год.

5

Их учили осторожности. При том, что космос пуст, и по данным науки там обитает всего лишь пара молекул на парсек, да промелькнет одна-две нейтрино за световой год, все равно пространство за пределами охранных полей планет считалось опасным. С ними работали психологи, физики, астрономы. Все они твердили одно: космоса надо бояться, потому что его нельзя предвидеть. Многие юные звездолетчики отнеслись к предостережениям преподавателей как к нудной гундежке трусливых теоретиков. Леванский был первым из тех, кто презрел мудрость. Он не понимал, как пустота может угрожать.

Его логически развитый ум не мог принять абстрактное зло за нечто существенное. Он воспринял предупреждения как часть ритуала. Они должны были рассказать, они рассказали. Корней знал то, что подтверждало слова преподавателей. Третья плотность пространства заканчивалась на орбитах планет. Дальше космос был свернут в нулевую плотность. Когда вылетал звездолёт, он забирал с собой поля планеты. Если планета поддерживала третью плотность, он тащил ее за собой; если четвертую, то поля были четвёртого уровня и так далее.

Огромное количество энергии тратилось на разворачивание и поддержание нужного уровня. Происходил этот процесс автоматически, по законам общего вселенского пространства и к конструкции звездных кораблей отношения не имел. Он так же не зависел от знаний того, кто за ним наблюдал. Корней знал, что несколько парсеков развернулись там, где он оказался, Леванский же считал — они движутся по постоянному трехмерному пространству. Разубеждать его было бесполезно, он был всего лишь человеком.

Когда пространство постоянно развернуто на нужном уровне и поддерживается множественными представлениями живых существ о нем (физик-кетт называл это построением независимой матрицы внутри полей), оно более или менее упорядоченно. Соответственно, если космос становится трехмерным благодаря лишь присутствию нескольких сознаний, он может иметь лакуны, может быть не структурированным или прерывистым. Время там течет не линейно, а многие формы наделены иными свойствами, чем на планетах. Поэтому неизведанный, чужой космос был опасен. Трижды опасен, черт возьми.

Корней об этом знал лучше других студентов и он видел флуктуации пространства, летая даже по старым проторенным маршрутам. А здесь… Здесь нужна была предельная осторожность, поэтому он не торопился. Подошел очень медленно, осмотрел, что мог увидеть через визоры Ангуса. Спросил мнение корабля. Получил то, что и ожидал. Объект не изучен, мало данных, тип корабля не определен… и так далее. Да и не корабль это был в привычном представлении, так фигня какая-то. Сигарообразный, без люков и крыльев, опознавательных символов нет, размер едва ли на А 77 тянет, да и брюхо маловато. На каком принципе движется? Где у него перед, а где зад?

Отличник летной академии попал в ситуацию, где не мог определить класс и назначении корабля. Позор тебе, Корней-Зенекис Кха-Совура! Посмотрел на ликующего Леванского. Нет, тот уже не ликовал. Опустил радостные длинные руки и смотрел пристально, словно прощупывал врага.

— Игиги там.

— Да с чего ты взял?

Здесь, за миллион световых лет, в пустоте, где… Он вспомнил о флуктуациях. Почему бы и нет? Откуда им знать, как далеко протянули свои поганые щупальца белые уродцы? Ведь никто не знает, где их боги, кто ими руководит и много еще есть того, что не известно об этой расе пришельцев.

— Не знаю, чувство такое. Холодное.

В чем-то он был прав. Корней послушал свои ощущения и понял, что они такие же. От корабля веяло холодом и враждебностью.

— Будем предельно осторожны, но придется пришвартоваться. Похоже, это наш единственный шанс на спасение. Грек?

— Я возьму трехлучевой.

Смешная пукалка, изобретение гвальцев, которые ни черта не смыслили в оружие. Так себе ружьишко, только что большое, внушительное и с кучей разных настроек. Реально попасть из него в муху с трех метров не представлялось возможным. Но Серый так любовно гладил сверкающую сталь, что Корней ничего не сказал, взял свой самодельный шокер, не на войну же они идут. «В конце концов, полосну полями, — разлетится в щепки этот убогий кораблик, — решил он, и раскрыл защитное поле на три метра вокруг себя, — что ж, пойдем познакомимся с местными».

Пришвартовались, тишина. Тишина пугала его еще больше, чем грохот пушек. Впрочем, на корабле не было пушек. У него вообще не было ни одного отверстия, идеально гладкая поверхность с текстурой. Текстура состояла из сложных иероглифов. Они увидели ее одновременно и молча посмотрели друг на друга. Похоже на игигские закорючки, только более сложные. Откуда, здесь, дьявол их побери… Да и знал он все их звездолеты, «Призраки», «Ангел», и тот, на картошку похожий. Совсем этот звездолёт ни на что известное не был похож. Он прикоснулся пальцами к обшивке, ослабив поле, и по всему телу прошла дрожь.

Непонятный страх сковал его тело, пальцы онемели, а в голове зашумело. Совсем как тогда, в детстве, когда он искал Виктора, а вокруг рвались настоящие снаряды. Смерть там плясала свой безумный танец. Само провидение спасло бегущего ребенка… Этот шум в голове был звоночком, предупреждением: надо было оставить в покое игигскую срань и убираться к черту, куда угодно, хоть на край света.

Корней спросил у Леванского. Спросил незаметным кивком. Тот пожал плечами. Ничего он страшного не видел в корабле без шлюзов и иллюминаторов. Изучал с пристрастием закрученные в узоры чужие буквы.

— Давай уйдем. Нечего тут делать!

— Да брось. Всего лишь корабль. Скорее всего, там никого нет. Чего ты дрейфишь, звездолетчик? Нас тут двое вооруженных бойцов, а не котят-первокурсников!

Так он всегда говорил, начиная со второго курса. Часто его смелость приносила плоды, особенно с барышнями. Но иногда они вдвоем получали по шапке и Корней после взбучки долго его не слушал. Но сейчас Леванский был убедителен, как никогда. К святому воззвал, — к чести звездолётчика. Ладно, будь что будет, вскроем эту консерву!

Аккуратно прорезал лазером овальную дыру размером с метр, сразу закрыл полем, потому как хлюпнуло и зашипело. Кислород там был, значит, мог быть кто-то живой. Они некоторое время помедлили, направляя сканеры. Никто не появился, а сканеры показывали множественную жизнь, как и на Ангусе, — корабль был биомеханизмом. Вообще-то странно, среди машин-убийц игигов таких не было. Но, с другой стороны, если эти технологии уже применялись на Гвале, Реме и даже на отдаленной Солнечной, то почему бы и игигам их не применять? И опять же, нигде нет их треугольного клейма. Хотя и корабль не военный, а так, не понятно что. И тут Корней понял, что уже не сможет остановиться, зайдет внутрь, чем бы это не грозило. Любопытство оказалось сильнее страха.

Зашли они на вражескую территорию, как учили в академии. Оружие на перевес, голову втянуть в плечи, движения скупые и аккуратные… Через десять шагов Корней убрал шокер. На корабле никого не было, кроме одной криокамеры. Она плавала в неизвестном поле с лиловыми разрядами, периодически проходящими по границе. Как предупреждение. Сама камера представляла собой замысловатый прозрачный гроб, напичканный электроникой и газом. Все это выглядело мирно и грустно. Кто-то спал там беспробудным сном. Леванский улыбнулся и опустил ружье. В боксе была полутьма и когда по полю проходили разряды, по стене вдруг начинали бегать безумные тени. Было в этом странном танце что-то пугающее и в то же время холодное, как прикосновение смерти.

Почесав затылок, Леванский бодрым голосом спросил:

— Что думаешь?

— Сказку вспомнил, русскую, про семь богатырей и мертвую царевну…

— Не знаю такую. Думаешь, там прекрасная принцесса спит и ждет, когда мы ее разбудим?

— Похоже на то.

— Можешь снять поле?

— Попробую. Я такое первый раз вижу.

Провозился он часа два, аж вспотел, осыпал кеттскими проклятиями нетерпеливого Грека и наконец сдался. Поле ничему не поддавалось. Может быть, в этом и был смысл. Видишь ящик Пандоры, — не открывай его, это ведь всем известно. Они тщательно обшарили звездолет и ничего не нашли, кроме запутанной системы навигации, да какой-то белой одежды с золотом. Корней вернулся обратно на Ангус и взял с собой анализатор. На корабле была сеть. Извращенная, словно плели ее кеттские пауки, а не люди, из таких полей была загнута, что он опять ощутил холодок на затылке. Если это игиги, то всему разумному космосу крышка. Здесь не просто гений поработал, а нечто сверхчеловеческое. Все же он кое-как пролез в эти поля, закинул анализатор и вскоре они склонились над результатом. Непонятно, что там появилось, формулы какие-то, спектры всех цветов в пределах представлений гуманоида и спиральные схемы. Ведь кто-то подпространство в узел завязал, как твоя бабушка носок.

Тахиб кар трах саки! Нечеловеческие эти поля были и не кеттские и даже не игигские. Леванский это тоже понял, сел, задумался, потом стал голограмму насиловать, чертить какие-то сложные кривые. С математикой он дружил, конечно, но явно здесь его формулы не помогали. Корней тогда взял лазер Грека и на самой малой мощности в поле заряд пустил. И произошло чудо: поле вдруг метнуло искры и окрасилось в красные тона. Негативные волокна, с ними-то Корней знал, что делать. Это во времена отца их боялись, а сейчас даже школота в узлы завяжет…

Не понятно было, как эта чужая хрень в негатив перешла, но теперь уже не важно стало, потому что собрал он аккуратно края волокон и протянул сквозь петлю, чтобы источник перекрыть. Стукнуло слегка, в плече старая рана заныла, но в целом отделил он «божий дар» от «яичницы», а оставшиеся зеленые поля раздвинул аккуратно, чтобы источник втянуть в лазер. Зашипело все и пополз газ, свет в боксе мигнул пару раз и потух. Завыло где-то, но вроде бы в голове, а не снаружи… и о чудо, поле сдулось и распалось, оголяя хрустальный гроб. Как в сказке. И свет снова загорелся.

— Смотри-ка…

Корней мотнул головой, прогоняя шум и взглянул. Это и правда была сказка. Все, что угодно он ожидал увидеть, только не это. Летит в космосе звездолет-горница, без окон и дверей, и спит в нем светла девица. Бред полный. Протер глаза. Нет, не бред, лежала она так спокойно в своей капсуле и сияла, как ясно солнышко.

— Принцесса, — прошамкал Леванский и глаза у него масляной пленкой покрылись, — смотри, какая красотка! Кажется, нам повезло, дружище!

Корней сглотнул горькую слюну и молча кивнул. Смотрел, как идиот, завороженно и взгляд от нее отвести не мог. Никогда с ним такого не было. Девицы вокруг Леванского крутились, и красивые, и доступные, и даже умные среди них попадались, да только не нравились они полукровке. Смотрел и силы в них не видел, слабые были, как свечки на ветру, размазня. Он их судьбу вперед увидел, как они расцветут и сразу их лепестки опадут и завянут, превратятся цветы в колючки. Видел их растолстевшими, обвешенными детьми, и от этого усталыми. Видел, как они диспетчерами пойдут на космодром и будут всю жизнь объявлять рейсы. Никто из них не будет летать на звездолетах, никто не откроет даже Х-полостей в звездных скоплениях. А здесь совсем было другое дело. Он не просто красоту увидел, а силу. Она спала и светилась этой силой.

— Она игиг.

Присмотрелся, да, похоже. Кожа бледная, волосы как молоко, пальцы удлиненные, как у них у всех, но лицо другое. Нос не плоский, а вполне нормальный, глаза большие, кожа без единого изъяна. И красота у нее особенная, не как у обычных существ. Фигура как у богини, все совершенно, длинные ноги, тонкая талия, большая круглая грудь. В волосы были вплетены золотые нити, под кожей светилась татуировка, каких он никогда не видел: дракон с тремя тонкими головами, держащий в лапах светящийся меч.

— Кто это, Грек, как ты думаешь?

Он и не думал вовсе, голодный волк, пожирал ее бессовестно глазами и даже не стеснялся. Может быть, это прототип, шаблон-андроид? Нет, вот у нее венка возле носа едва заметная. Андроидам вены не делают. А вдруг она не из игигов, а из дальней родственной расы? Вдруг и правда принцесса? Хотя нет, это уж его занесло, сказки потому и сказки, что в жизни они не происходят.

Корней пошевелил застывшего в немом восторге друга. Надо было решить важный вопрос: вскрывать криокамеру или нет? Девушка в ней была жива, она была совершенна и прекрасна, ее тело манило, но все-таки она была из расы врагов, из тех, кто растоптал его планету.

***

— Эй, там, на астероиде, не спать, боец!

— Так точно, не сплю!

Он смеялся от души. Кто-то очень родной и приятный был на том конце длинного пространства. Как он прорвался в эфир через игигский передатчик, оставалось тайной.

— Ты кто?

— А ты? — гремели железки игигов. И что интересно, у них не было даже динамика. Голос был синтезирован полями. Интересный принцип действия, Греку бы понравилось… нет, он запретил себе о нем думать. — Кто ты, друг?

Говорили по-английски, у голоса был приятный британский выговор и хотя Корней не представлял себе старую Англию, повеяло чем-то домашним, уютным и родным. Звали его Майкл, было ему 93 года. Физик-землянин, который не пришёлся ко двору игигам. Впрочем, им мало кто был нужен из ка-рабов, разве что самые талантливые и сговорчивые, а говоря напрямую — предатели. Они болтали несколько часов, а потом Майкл спросил, помнит ли Корней Землю.

— Я здесь уже пятнадцать лет убираю астероиды от мусора, сынок. Я оторван от всего мира. Расскажи, что там с Землей.

— Нет Земли, Майкл. Это очень тяжело. Ее не было даже тогда, когда я там был, а мне тогда было всего лет семь. Какие-то люди спрятали меня в подвале…

Он даже не помнил их имен. Женщина с добрым лицом и двое мальчишек, повзрослевших слишком рано. Они собрали два десятка детей и спрятали их в подвале. Никто не спорил. Подвал был грязный и сырой. Трубы в ним текли и воняли канализацией, на стенах выросла плесень, так что дышать там было тяжело. Но никто из детей не жаловался, все молчали. Корней понимал, что происходит что-то очень значительное, меняется вся жизнь, меняется мир вокруг. Но он так же знал, что где-то рядом его отец Виктор сражается против игигов. Он хотел увидеть его. Это был единственный шанс.

Их заперли и приказали сидеть тихо, чтобы игигские патрули никого не обнаружили. Он выбрался через вытяжку. Подставил ящики, на них взгромоздил трубы. Белобрысый мальчишка молча ему помогал. Кто он и что с ним стало, он не узнал, запомнились только большие грустные карие глаза и грязный бинт на руке. Вытяжка была широкая, но все же ему пришлось повозиться, чтобы протиснуть свои широкие кеттские плечи. Дважды он срывался, даже заплакал от отчаяния. Но все же с третьего раза зацепился и вылез на улицу.

Там был ад. Все взрывалось, летели осколки, улица была затянута дымом. Бежали обезумевшие люди, были слышны выстрелы. Небо сотрясалось взрывами, ползли лиловые тучи с отравой. У него не было носового фильтра, дышать стало невозможно, гортань обожгло. Он нашел в воронке обрывок чьей то формы, намочил в луже с водой и приложил к носу. Побежал туда, где громче всего стреляли. Там, на баррикадах был его отец. На углу он увидел высокого мужчину с черными волосами. Он придавил к стенке щуплого игига и кричал ему в ухо… Нет, не кричал, ревел, тряс за плечи.

И вдруг Корней понял, что похож на него. И не только чертами лица, а всем: статью, движением, жестами, мыслями. Он крикнул: «Папа!» и побежал в дым. Но Виктор уже пропал, он тащил за собой игига и огромную пушку. Он бежал гигантскими скачками, ругался так, что на некоторое время Корней усомнился, что это тот самый человек. Его папа должен был быть благородным и великим. Но видимо так надо было, и он простил. Догнать он не смог и сел на мостовую, чтобы расплакаться. Что-то еще кричал вслед, но лиловый туман все затянул. Никто его не услышал.

А потом он вдохнул воздуха и отрава проникла глубоко в его легкие. Он стал засыпать. Чьи-то холодные руки подхватили его, нацепили носовой фильтр и куда-то грубо потащили. Очнулся он в теплом светлом помещении с сотней других детей. Ничего не стал спрашивать, сразу понял, куда попал. У людей на Земле не было круглых комнат. К нему прильнула очень худенькая черная девочка. Двое постарше дали им по куску хлеба.

Их повели наружу вооруженные игиги. И тогда он еще раз увидел Виктора. Виктор хотел уничтожить игигов и подарить Землю людям. Но игиги нацелили оружие на него и других детей. «Не слушай их, папа! — Кричал Корней, — убей их всех…». Но он видел, как Виктор отступил. Сложил свою гигантскую пушку. И это был конец Земли. Это был конец всего, это было начало эры игигов. Он даже не плакал, просто стоял и смотрел на поникшего головой пирата, который был его отцом и даже не знал об этом.

— Такой я запомнил Землю, прости…

— Да, сынок, то, что ты говоришь, хуже смерти. Они не могли такое делать с чужими детьми! Только последние трусы выигрывают войны, угрожая детям. Значит, Земля так и досталась игигам?

— Они сделали из нее космокрейсер. Она больше не жива, это теперь планета-оружие и она двигалась в сторону Гвала, когда я улетел в последний рейс.

— Жаль, сынок. Ты расстроил старика. Я помню другую Землю: много садов, красивые города, солнечные улицы, люди ходили в большие магазины, праздновали Новый год и Рождество. У меня была собака, ньюфаундленд. Я гулял с ней по парку. Пинал листья ногами, болтал со стариками на лавке, а теперь я сам старик, я почти слепой…

— Ты считаешь, они заслуживают смерти?

— Игиги? Конечно.

— Все без исключения?

— Думаешь, сынок, между ними есть разница?

— К сожалению, есть. Я видел тех, кто ими управляет.

— И поэтому ты здесь?

— Да.

Они надолго замолчали, каждый думал о своем. И беззаботный смех Майкла больше не звучал в игигском узле связи. Слышно было, как он тяжело дышит. И все же, Корней был благодарен судьбе за такую редкую возможность поговорить с кем-то добрым. Может быть, он даже не заслужил ничего подобного. Убирать дерьмо, — вот его карма за жадность и глупость. Каждый ведь сам идет по своему пути. Никто не принуждал его слушать игига, пусть даже этот игиг самая прекрасная женщина во Вселенной…

6

Для Грека здесь никаких сомнений не было. Он пробормотал свое старое и нерушимое как мир, затертое еще со студенческой скамьи: ο χορτασμένος του νηστικού δεν πιστεύει — сытый голодного не разумеет, и протянул руку к кристалу в основании «гроба». Ему не терпелось. Корней смотрел и не мог поверить. Леванский был словно околдован. Да, она красива, возможно, мудра и она хозяйка, госпожа. Но вот так откровенно желать недоступное…

— Подожди, ты уверен?

То был исторический момент, хотя все уже было решено. Никто из них не думал, что может произойти, если разбудить спящего игига. А как же ненависть к «божественной» расе? Они клялись отомстить тем, кто растоптал Землю, прекрасную, живую планету, полную кислорода и воды. Они впитали в себя ненависть с пищей приемных родителей, они тысячу раз поднимали тост за то, чтобы игиги сдохли. Это не обсуждалось… Леванский опустил руку и глаза его потухли, сделались непроницаемыми и холодными, как у мертвеца. Это могло означать: уйди с дороги! Но Корнею не хотелось верить. Он сделал вид, что не заметил. Просто не увидел, отвернулся и ушел в тень.

«Гроб» с принцессой раскрылся и она ожила, жадно вдохнула, вздрогнула своим ослепительным обнаженным телом и застонала. Ах, какая уязвимость, какая хрупкость. Движения плавные, как у царицы. Открыла глаза. Корней помнил, как напряглось все его тело, как побежал электрический ток от затылка до пят, словно похолодало на десять градусов, голова закружилась. Никогда еще с ним такого не было, будто в сети на дыру наткнулся или шокером сам себя ударил. Не мог он смотреть ей в глаза.

Все там было: океаны и моря, и небо, и просторы, и воздух, и смех. Впервые в жизни он пожалел, что неуклюж с женщинами, что не красив: слишком короткое тело, красная кожа, широкоплеч, — увалень, а не красавец. Вот Леванский, другое дело — грудь колесом, высокий, стройный, нос всегда держит по ветру, мастер красивых слов… И тут Корней понял, что все-таки открыли они ящик Пандоры, а назад его закрыть невозможно. Да и кто решится? Леванский вон уже ей по-джентельменски руку подает, помогает встать. Эх, дьявольское семя, не бывать уже прежней дружбе между ними! Он подал девушке одежду, которую до этого нашел на корабле. Она улыбнулась и накинула ткань, потом глаза прикрыла и чуть пошатнулась.

Леванский на руках понес ее на Ангус, решил, что она голодна. Сутки спала принцесса из их темной сказки, а они стояли и любовались сквозь стекло, как высоко вздымается ее грудь, как едва приоткрыт ее маленький рот, как бледна идеальная кожа и как витает ангел сна над ее безмятежностью. Молча стояли, только толкали иногда друг друга, чтобы проверить, чего там товарищ делает, пока другой занят невинным созерцанием. Когда они наконец ушли спать, она проснулась.

Первой пришла к Корнею, разбудила, на чистом кеттском извинилась и попросила прощения, что доставила им неудобства своим присутствием. Корней размяк. Он был уверен, что такая красотка не посмотрит на него даже издали, не то, что будет такой приветливой. «Ангел», — подумал он и слово «игиг» запретил себе произносить.

Собрались на мостике. Звали ее как-то не по-человечески, Корней не понял даже с третьего раза и попросил разрешения называть Лила, потому как были там отдаленно похожие слоги.

— Конечно, мой господин. — Она была скромна и застенчива, но вдруг становилась настойчивой. И, конечно, ему льстило «мой господин», и нравилось, что на Леванского она так тепло не смотрит. Вообще, все походило на рождественскую сказку и даже слышались где-то вдали колокольчики. Душа полукровки запела, впервые в его короткой, но тяжелой жизни. Пусть это иллюзия и пусть она продлится как можно дольше. Он хотел быть рыцарем, чтобы стоять возле ее белого одеяния на коленях и превозносить её на весь мир. Хотел куда-то нестись на звездолёте, рубить непонятных врагов и одерживать невероятные победы. Сам себе был противен за слащавые грезы, но поделать уже ничего не мог.

— Кто ты, откуда взялась в пустом секторе?

— Я направлялась к Земле, к своему отцу, но, видимо, приборы навигации сбились…

Голос ее журчал, как ручей, а сияние вокруг становилось почти видимым. Они поверили. Корнею пришел в голову вопрос: как так сильно могли сбиться приборы, чтобы протолкнуть корабль в подпространство? — но он промолчал. Лила словно услышала его мысли:

— Этот звездолёт легко проходит окна, он перемещается не так, как ваш, в его механике другой принцип прохождения барьера гиперпространства…

Она что-то еще щебетала, чего они не могли понять и не пытались. Она была не только красива, но еще и умна. Леванский таял как догорающая свеча от ее инженерного гения, Корней молча закипал, кусая кончики пальцев. Словно на ум кто-то накинул пелену, и он вдруг отупел, разом утратил логику мышления, только слушал и слушал, как журчит ее нежный голосок. Лила была дочкой правителя какой-то далекой планеты в космосе (название опять звучало так непонятно, что Корней не уловил), но сейчас их всех командировали на Землю. И она летела с важной миссией: остановить убийц, которые желали начать войну.

Да, среди игигов чистой расы (она подчеркнула, сделала ударение на этих словах) есть те, кто против войны и против завоеваний других рас. Есть добрые и умные существа, которые не позволят сильным топтать бессильных. Так все у нее выходило красиво, что Корней заслушался. «Почему бы нет, — думал он, — ведь они, дьявольское семя, сверхразвитая раса!». По интеллекту и технологиями они далеко обогнали кеттов, землян, гвальцев и почти всех, о ком он слышал. Ну не может быть развитая цивилизация хищной! Напротив, чем выше уровень интеллекта, тем терпимей он должен быть к чужим расам; тем больше в нем должно быть снисхождения и тем меньше ненависти. Умный не может быть злым, ведь он понимает причины злости других. Эти причины гнездятся в душевной слепоте и недоразвитости. Проще помочь низшей расе, поднять ее на более высокий уровень, чем пытаться уничтожить. И он увидел представителя такой расы, всепонимающей, всепрощающей…

Сегодня он дежурил на мостике, пока Леванский спал. Они копили силы, свои и корабля, для обратного прыжка. Лила дала координаты одной пустой планеты возле Гвала, там можно будет остановится и переждать суматоху с их поисками. Это все казалось таким простым, но в присутствии этой замечательной женщины именно так все и должно было быть. Она словно держала в руках нити судьбы.

Увидел, как она медленно идет к нему. Вся белая, как снег, как сама чистота. Так печальна, словно ангел… Ангел смерти, — вот что пришло ему в голову. Пока он не видел ее лица, душа становилась спокойнее. Корней запретил себе влюбляться в Лилу, не хотел разбить свое сердце. Страдания, особенно такого рода, его пугали. Он даже был готов назвать себя слабаком и признать Леванского победителем, но было поздно, Корней уже попал под очарование ангела…

Она погладила его плечо, вроде бы стряхнула пылинки, которых не было. От прикосновения холодных пальцев Корней застыл в смешанных чувствах. Был там страх, восторг, удивление, напряженность и что-то еще, не определенное. Он не знал, как себя вести. Застыл, чурбан, и язык проглотил. Молчал, как пень в ответ на ее улыбку и морщился от невероятного напряжения. А потом все прошло, потому что Лила убрала руку и села рядом на мягкий пол.

— Расскажи!

В ее голосе было требование, уверенное и обоснованное. Он понял, о чем она. Рассказать то, что он не посмел Леванскому. Хотя, не была эта история великой тайной. Она говорила о звездолёте М 5. С одной стороны, он насторожился, — красотка читала его мысли. Весь он, неуклюжий, примитивный, но верный своим принципам, был перед ней, как на ладони. А с другой стороны, он не самый великий грешник во Вселенной.

— Меня подвела жадность.

— Расскажи. — Повторила Лила и обернулась. Появился Леванский. Он зашел тихо, как кошка и прислонился к стене, нервно приглаживая волосы.

— Ладно, я расскажу.

Это было как очищение, как раскрытие и как избавление. Она пришла не соблазнять его, а излечить. И Корней поверил расовому врагу, пришельцу, чьи родственники растоптали Землю. Поверил, потому что давно хотел найти того, кому можно верить, кому можно показать свои незаживающие раны, выплеснуть застоявшееся болото страстей. Думать, что его пожалели, было приятно, как никогда.

— Галу оставила мне кредитки, которые я получил после окончания академии. Она умерла очень давно, я только смутно помню ее образ. Маленькая и шустрая, как земная девчонка. Она не сказала Виктору, что у него есть сын, на это были причины. У Виктора уже родилась дочь, которую воспитывал посторонний человек и он наплевал на нее. Поэтому Галу промолчала, она не хотела, чтобы я, некрасивый ребенок, полукровка, вырос рядом с отцом, который меня презирает и игнорирует.

Может быть, она была не права, сейчас сложно судить. Во всяком случае, я не тот, кто будет ее осуждать. Итак, я закончил академию, получил мамины кредитки и купил на них отличный звездолёт. Ангус не обижайся, он не годится тебе даже в подметки. На тот момент он был лучшим звездолётом Гвала. Я был счастлив и после нескольких месяцев пробных полетов по стандартным маршрутам предложил свои услуги одной крупной транспортной компании. Меня приняли на работу, закрыв глаза на мою кеттскую кровь, ведь М 5 были далеко не у всех частных перевозчиков. И пошли рабочие будни. Я возил по заказу компании всякую механическую дрянь неизвестного назначения. Думаю, это было оружие, но я не распаковывал ящики.

Все шло отлично, я получал регулярную плату, часть отправлял приемным родителям, на остальное гулял в кабаках. Четно говоря, у меня не было дома и я в нем не нуждался. Звездолёт М 5 был моим домом и лучшего нельзя было придумать. И вот однажды компания известила меня, что будет нестандартный груз, оплата двойная. Основным условием было не нарушать герметичность упаковки. Я пожал плечами, проверил груз анализатором и успокоился; вредных веществ и излучения там не было, остальное было на совести компании. Груз представлял собой большое, метров тридцать, герметичное яйцо из неизвестного материала.

Я приготовил М 5 к полету и зашел выпить кофе в местный бар. Там увидел Зонда, старого одноглазого звездолётчика. Глаз он потерял на Пандоре в те знаменитые времена, когда она еще не была заповедником. Левую руку оставил на Кхерхе, старом астероиде с атмосферой, а половина сердца у него была кибернетическая, но об этом Зонд молчал. Мы с ним кивнули друг другу и черт меня дернул подсесть поближе. Хотелось послушать байки старого дальнобойщика. Он ведь всегда отклонялся от маршрута и бывал на карантинных планетах, поэтому мозги у него были, если честно, набекрень. И все же, глубокая ночь, впереди сложный маршрут, а здесь уютно и тепло, да еще Зонд раскатисто хохочет над своими собственными приключениями. В общем, я немного задержался, мы с ним поболтали, как будто были старыми приятелями. И вот, я уже собрался отчалить, как Зонд многозначительно подмигнул и спросил на счет груза. Что-то вроде, готов я или не готов?

Мне пришлось еще задержаться, чтобы узнать побольше. Любопытство всегда меня подводило, так случилось и в этот раз. Зонд прослышал, что я повезу на казнь великого преступника всех времен, правителя трех агрессивных планет, великого мошенника и убийцу, Даргаза Алмазного. Такого у меня в контракте не было, груз должен был быть неживым. Это потом, позже, на старой «калоше», я возил любые грузы и не спрашивал, но тогда у меня еще была совесть. Мне казалось самым ужасным делом запятнать свою репутацию. Я позвонил заказчику. Тот долго бурчал, что его разбудили ночью по пустякам и, в конце концов, неохотно признался, что груз живой, что это инопланетянин, которого надо доставить на суд по просьбе межпланетной комиссии. «Самое главное, — сказал заказчик, — не вскрывай камеру, он там прекрасно спит и никому не угрожает. Если с тобой или звездолетом что-то случится, внештатная ситуация, например авария, уничтожь груз, к тебе претензий не будет».

Я простился с хохочущим Зондом и побежал к звездолёту. Первая мысль возникла — ­ выкатить проклятое яйцо с Даргазом и оставить его в космопорте. Мне пришло в голову, что целые армии будут атаковать мой М 5 по пути следования, чтобы освободить своего вождя, черт бы его побрал. Но как только я зашел на М 5, меня вызвал диспетчер и сказал, что коридор открыт всего несколько минут, потом его займет следующий рейс, мой и так задержался. Пришлось задраить люк и экстренно взлетать. Я приказал себе успокоиться и взлететь, считая груз обычным, а полет стандартным. Взлетел, все было нормально, вышел на маршрут, поставил автопилот и вошел в сеть.

Информации там было море. Даргаз считался самым опасным существом в семи галактиках. На его счету были пиратские захваты планет, участие в разжигании войн, махинации с планетными ресурсами, продажа оружия и многое другое. Три галактики приговорили его к мендленной и мучительной смерти, еще одна предала проклятью и запретила появление на своей территории и только наша галактика хранила нейтралитет, пока межпланетная комиссия не наступила на хвост. Обычно неуловимый и грозный Даргаз не попадал в лапы межпланетников, но на этот раз судьба была не на его стороне. Обиженная им гвальская красавица подсыпала дерзкому злодею снотворного и солдаты межпланетной комиссии сцапали его «тепленьким» и храпящим. Специально для чудовища, нарушившего все возможные законы, была сделана сверхпрочная капсула. Стоимость ее разработки приближалась к цене приличного звездолета, но зато она гарантировала, что Даргаз не проснется, не воспользуется полями и не разрушит свою тюрьму, чтобы бежать и опять бесчинствовать во Вселенной.

Я летел на максимальной скорости, чтобы быстрее избавиться от груза. Но чем дальше звездолет удалялся от Гвала, тем больше сомнений у меня появлялось. Когда еще у меня будет возможность увидеть легендарную личность? Завтра ему отрубят голову, как в старые темные времена. Но ведь нет доказательств его вины во всех преступлениях в космосе. Все это лишь легенды. Я представлял злодея огромным монстром, наделенным сверхсилой, с горой мышц; чудовищем с четырьмя глазами и торчащими клыками. Упырь не давал мне успокоиться. Я все думал и думал, что за судьба у живых существ: кто-то утонул в рутине работы, возит по одним и тем же маршрутам пушки гвальской империи, а кто-то творит судьбы планет, кроит мир по своему желанию.

— Ты открыл капсулу? — Не выдержал Леванский и покрутил у виска.

— Да, открыл. Я мучился почти до конца полета, но любопытство было выше моих сил. Я вооружился до зубов, окутал себя полями, ожидая, что чудовище решит выместить на мне зло и сожрет заживо, и открыл проклятую капсулу.

— И что, что там было?

— Ну… Мои представления о вселенском зле несколько пошатнулись. Там спал гуманоид размером с подростка. Тонкий, худой, женоподобный, и представляешь… У него были очки! Да, самые настоящие очки, с золотыми дужками, с выпуклыми стеклами. Я убрал пушку, потому что сразу уверился — правительство что-то перепутало. Это не Даргаз, а какой-то несчастный хлюпик, случайно угодивший в капсулу, предназначенную для мирового зла. Я помог встать мальчишке, довел его до ванной, даже полотенце свое дал. Тот весь трясся и ничего не мог говорить. Очки пришлось снять. Я хотел посмеяться над нелепостью…

— Но ведь это был Даргаз? — спросила Лила.

— Не может быть! — Леванский всплеснул руками, смотрел он на Корнея с некоторым налетом недоверия. — Неужели великий Даргаз похож на ребенка?

— Слушай дальше. Пацан отмок в ванной, у меня там по старинке, с водой была. Попросил еды, страшно извинялся за причиненные неудобства. Мы с ним поели молекулярки, выкурили калиб и тут он многозначительно сказал, как ему нравится мой М 5. Я спросил, кто он, но внятного ответа не получил. По его рассказу получалось, что его сцапали межпланетники за какой-то пустяк и послали на казнь вместо Даргаза, потому как тот давно сбежал. Он показал свои слабые руки и помахал возле носа очками. Разве может такой человечек быть мировым преступником?

Говорил он на высоком кеттском, с придыханием, как говорят в центре Кеттерии, выглядел как помесь венерианцев с гвальскими северянами. Огромные глаза, светлые волосы, плоский затылок и такие белые ракушки вместо ушей. И тело подростка с с сутулой спиной. Там у него были зачатки крыльев. В общем, передо мной предстал калека, «ботан», попавший в переплет. Я спросил, где его высадить. Моя работа в компании на этом закончилась бы. Но рано или поздно объявился бы настоящий Даргаз, и я мог бы подать на компанию в суд за нарушение прав инопланетян. Но он не спешил высаживаться. «С таким звездолётом, как у тебя, мой милый Корней, — сказал он, попыхивая моим контрабандным калибом, — грех зарабатывать копейки. У меня есть план получше. Имеется ли у тебя на борту лучевая пушка?».

Ты знаешь, такое оружие запрещено иметь перевозчикам грузов, но ни один звездолётчик не отправится в дальний рейс, не прихватив с собой старую добрую лазерную пушку. Я кивнул и мой новый знакомый пожал мои руки и даже хотел их поцеловать, но я отнял. В общем, мы поменяли курс на планету Баал, ту, что за красным кольцом. Правительство этой небольшой планеты болталось на ниточке, как молочный зуб. Корыстные и жадные правители истратили весь бюджет, чем очень обидели своих сограждан. Образовалась значительная дыра в экономике, так что на Баале назревала революция, близился переворот, уже было сформировано новое правительство.

Мальчишка оказался родственником одного из революционеров. «Все ресурсы планеты будут в наших руках. Мы разбогатеем и поможем хорошим людям привести экономику в порядок! — Говорил гость М 5 и сладко закатывал глаза от праведности собственных слов. — Есть только одна загвоздка. У нового правительства нет оружия, чтобы противостоять тирании. М 5 будет спасительным крейсером для нового порядка на Баале!».

— И ты в это поверил, Корней? — Леванский едва сдерживался, чтобы не захихикать язвительно и громко. Только присутствие Лилы его остановило.

— Нет, Сергей, я же не настолько наивный. Я понял, что мальчишка хитрей, чем кажется, но мне что? Я был не против заработать, и мне был интересен опыт. Они собирались строить новый мир. А ты помнишь, о чем мы мечтали… Я решил, что посмотрю одним глазком, как свершаются революции. И еще он обещал мне должность главнокомандующего Баальским космофлотом.

В общем, мы прилетели на Баал, нас встретили на орбите заговорщики. Мрачные личности, которые попросили сразу дать залп по «цитадели зла», как они выражались, имея в виду дворец нынешних правителей. Я сказал код пушки и мой пацан просунул в нее руки и выстрелил. Я даже упал, так закачался М 5, обычная лазерная пушка не смогла бы пробить атмосферу. Но после одного выстрела мы увидели, как дымится город. Что-то он сделал, я даже не понял, что, то ли поля какие-то свои подключил, в общем, оружие увеличило силу раз в сто. И тут на нас посыпался град выстрелов. Ретроградное правительство не собиралось сдаваться. Оно направило все силы против нас. М 5 изрядно пострадал, но бой мы выдержали.

Революционеры нам помогали, но в целом это была заслуга моего звездолёта и странной силы паренька в очках. Потом мы приводнились возле павшего города. И тут меня ждал сюрприз. Мальчишка вышел из звездолета, его встречал старый железный танкер. Когда его нога ступила на трап корабля, с ним произошла странная перемена. Во-первых, очки он потерял, во-вторых, горб на спине вдруг раскрылся и стал перепончатыми крыльями. Весь он как-то расправился и прибавил в росте, а зубы удлинились и стали клыками. Но самая главная перемена произошла с его глазами. Они горели тёмным огнем. Я не мог поверить в то, что увидел… Солдаты на танкере пали ниц и стали славить могущественного Даргаза Алмазного, своего единственного повелителя…

Он замолчал, тайком посмотрел на Лилу, в ее взгляде не было осуждения, хотя и сочувствия он тоже не нашел. Зато Леванский весь сиял и готов был взорваться смехом. Корней пожалел, что рассказал другу. Нет, он не стеснялся, но получалось, что отличник академии, лучший звездолетчик Гвала стал жертвой банального мошенника, прошляпил свою репутацию и еще лишился звездолета.

— И что дальше-то, Корней? Маршальский жезл получил?

— Революция свершилась, но свергнутое правительство сумело договориться с соседней планетой и вскоре к Баалу прилетел вооруженный до зубов флот. Произошла неравная по силам схватка и мы проиграли. М 5 получил такие пробоины, что поднять его в воздух не было возможности. Я и несколько революционеров удрали на старом военном крейсере, а Даргаз исчез в неизвестном направлении. Так что после этого случая мне пришлось пахать на периферии. Гвальские компании перекрыли мне кислород, но далекий Рем нуждался в деликатесах из других миров и я возил на борту старенького корабля активную протоплазму, которую жарили, варили, солили, коптили…

Рассказал и словно гору с плеч сбросил. Леванский, кошкин сын, зубоскалил еще пару часов, не меньше, Лила снисходительно улыбалась. Она тихо сказала: «У кого есть жажда приключений, тот многое увидит в жизни!» и Корней согласился. Но на данный момент он уже достаточно повидал, пора было возвращаться к знакомым созвездиям.

7

— Расскажи мне свою историю, Майкл!

— Я слишком стар, сынок и у меня слишком много историй… Может быть, позже я соберусь с силами. А чем закончилась история с Лилой? Хотя нет, не рассказывай, это слишком личное, я тебя понимаю.

Они мило болтали и Корнею стало тепло и хорошо, он поставил уборщик на автопилот и раскинулся в кресле, заложив руки за голову. Словно беседовал с отцом или дедом, которого у него никогда не было. Травы не было, была только вода и паек, который выдавался один раз в двадцать часов. Он закрывал глаза и представлял прекрасное место: берег моря, теплый песок, легкий ветерок с запахом водорослей, ласковое голубое море щекочет пятки.

На Гвале не было морей, на Реме тоже. А на Земле он не успел увидеть воду. Он сидит с отцом, на подстилке, свежий хлеб в тарелке, сыр, рыхлый и пахнущий молоком, бутылка вина, сухого, с южных виноградников, с терпким привкусом, и обязательно мясо индейки. И они беседуют с отцом. Виктор сидит прямо, расправив плечи, ветер раздувает его черные волосы, гордый профиль освещен солнцем, он рассказывает о прекрасных местах, где он бывал, о великих битвах, где он победил, о любви и теплоте человеческих отношений.

Говорит о своем отце, который занимался мутантами, о саде с персиковыми деревьями. А Корней слушает, нога его проваливается в мокрый теплый песок, шелестит море, кричат чайки, так настойчиво и требовательно… Он вздрогнул и проснулся. Уборщик встал и пищал, отчаянно мигая красными огнями. Проклятье! Застряли, вот подарочек. Оделся, вылез наружу, сосалка втянула что-то большое, вонючее и твердое. Тахиб кар трах саки! Пнул ненавистный механизм и, ругаясь, полез руками, вытаскивать хлюпающий, скользкий комок. Проснулась ненависть к игигами. Все они одинаковые, ты прав, старик, все порождения тьмы!

Вернулся, отмыл грязь остатками воды. Тронулись, мирно захлюпал уборщик. Спать уже не хотелось, он спросил Майкла:

— Вы на месте?

— Тут, сынок.

— А как вы сделали такой мощный передатчик из этой игигской говнятины?

— Я физик, Корней. Я могу из метлы и мотоцикла сделать звездолет… Пришлось, правда, позаимствовать несколько деталей от этой очаровательной мусороуборочной машины. Времени у меня было предостаточно, а знания я свои не утратил.

— Поэтому вы здесь?

— Да.

Помолчали. Что ж, у каждого свои секреты. Игиги не любили талантливых землян. Они либо подчиняли их своей воле, либо избавлялись. Вот, как от Майкла. К убийству прибегали только в крайнем случае, видимо кармы боялись, а может их боги запрещали. Но сослать подальше, это в их духе. Так они хотели избавиться от его отца, Виктора, да только он вернулся. Он смог, потому что был великим воином. А потом он предал землян и бросил их, бросил свою дочь, бросил его и Галу. И целая раса осталась без дома, без планеты. О чем бы он спросил отца, если бы мог подняться в четвертую плотность? Он не знал. Была его личная обида, а вопросов не было.

— Майкл, вы еще здесь?

— Да куда же я денусь?

— Я вам расскажу, что было дальше, только не перебивайте, это слишком тяжело!

…Прыгнули. Леванский как ни готовился, — не помогло, скрутило его косточки в восьмерку, да через пространство выплюнуло. Скачок был затяжной, даже Корней едва дышал. Только Лила как стояла возле иллюминатора, так и осталась. Подошла, поднесла каждому воды, Корнея по холодному лбу погладила. Планетка была пустая и скудная, красная вся, как флаги революционеров на Баале. Вода там была, но в кратерах, куда могли добраться только киберы. К тому же воняла она тухлятиной и была слишком соленой. Они вышли, побродили по неприветливому миру без растительности и жизни. И тут Корней заметил, что Леванский увивается вокруг Лилы.

Сначала он предложил развести костер и пожарить на нем молекулярную свинину. Все ж лучше, чем ничего. Потом повел куда-то за кратер, якобы показать потрясающий пейзаж, пока Корней собирал топливо для костра. Он бросил неблагодарное дело и поплелся за ними, смотреть пейзаж. Ему показалось, что Лила не очень-то хочет идти, она все время оборачивалась, словно искала у него молчаливой поддержки. Корней достал флягу и выпил крепкого ремского пойла. Не той паршивой зеленки, что Серый заказывал в кабаке, а настоящего, выдержанного рома. Мозги от него хорошо прочищались. Хлебнул еще и вдруг увидел, как Грек держит Лилу за локоть и что-то жарко шепчет в мраморные белые уши. Тут в нем вскипела кеттская кровь. Леванский всегда его обходил, хитрый, изворотливый, валил на друга свои проблемы, а Корней их разгребал и никогда не получал вознаграждения.

Сейчас происходило тоже самое, Леванский подкатил к женщине, которая ему нравилась и не спросил, лисий сын, а можно или нет? Никогда Ворон не лез к его подружкам, это же святое было, а его, значит, можно растоптать, размазать и за борт выбросить?

В общем, он к Леванскому подошел и по уху всыпал, как следует, от души. Давно хотел, да не мог себе позволить. Лила отскочила в сторону и убежала. Правильно сделала. Тут Леванский поднялся, глаза его кровью налились, волосы дыбом встали и пошел буром, кинулся, головой ударил и пошла драка. Потом Корнею было ужасно стыдно, но это потом, а тогда он себе всё разрешил. Выпустил обиду наружу. Был он раза в два сильнее высокого и худого Леванского. Знал, но не остановился. В общем, подрались они на славу, разукрасили друг друга синяками. Корней один хук пропустил и теперь валялся, не скорчившись от боли. Оказывается, Леванский не был таким жалким хлюпиком, как представлялся. Удар он держал стойко и кулаками махал, как сумасшедшая мельница, хотя в нормальном бою, с реальным противником, долго не выстоял бы.

Отпустила боль, голова гудела и он лег, расправив руки. В небе собиралась гроза и сверкала молния. Рядом сопел и вытирал кровь из носа его дружок, Грек. Развлеклись, мальчики, ничего не скажешь. Как теперь в глаза друг другу смотреть?

— Ты чего? — прошипел Леванский и выплюнул зуб. — Совсем с катушек слетел?

— Это ты чего? Лила твоя подружка, что ли?

— Да я ничего не делал, морда ты свиная… Я ей про нашу академию рассказывал, и про тебя, балда, между прочим.

— Видел я, как ты рассказывал, даже меня сексуальным смрадом накрыло!

— Корней, я всегда такой был, если красотку вижу, мне ее обаять надо. А ты чего вдруг в моралисты записался, или… (он нехорошо расхохотался и упал на красный песок, хлюпая и квакая) …я понял, ты на нее запал, дружище!

— Не дружище я тебе, Грек. Теперь каждый сам за себя. Мне Лила понравилась, впервые за много лет, сердце тронула. А тебе только бы до ее прелестей добраться!

Громыхнуло, молнии исчертили черное небо и полился на них странный теплый дождь. Леванский умылся, кровищу по физиономии размазал. Походил он на вампира, которому клыки обломали. Никогда еще они не были соперниками, и от этого чувства щекотало где-то в затылке. С одной стороны было неприятно, неудобно что ли, а с другой стороны, интерес возрос. Война, значит. Пусть будет война.

— Победит сильнейший!

— Как скажешь, Серый. Только я ее, может, полюбил по-настоящему.

— Да не для тебя, Корнеюшка, эта дамочка. Посмотри на себя, мужлан ты неотесанный, деревенщина невоспитанная. Звездолётчик-дальнобойщик. Смешной, нелепый, от моды отстал, неуклюжий совсем. Ты же ей даже стихи прочитать не сможешь! Да-да, сердце у тебя большое и добрый ты, как медвежонок. Я тебя знаю, как облупленного: не романтик ты ни хрена и никто никогда из женщин тебя всерьез не воспринимал, не обижайся!

Это было правдой. Только с небольшим нюансом. Никто ему из студенток не нравился. Пустышки Корнея не волновали. Они искали красавцев и остроумных пустословов вроде Леванского, что ж, пусть ищут. Корней ждал настоящего и единственного чувства. Сейчас ему показалось, что он на пороге такого чувства. И он не будет, подобно своему отцуубегать от любви. Не получится, что ж, пусть, он готов к такому исходу, но попробовать стоило. Она ведь не отвернулась, она прикасалась к нему нежно и заботливо. Она смотрела как богиня, она знала его мысли и не осуждала.

Шанс ведь есть! Так что насчет романтичности, может Леванский и прав, не умел он быть блистательным влюбленным, но его чувства были искренни, что куда важней, чем хитрые приёмчики Леванского. Пусть он не умеет любить, но ведь он может научиться. Корней верил в себя. Когда первый раз сел в кресло пилота, дрожал весь, потом обливался и глаза закрывал, но ведь взлетел и стал первым.

— Значит так, — он Леванского к себе повернул, чтобы видеть, как отражаются в его глазах безумные молнии, — тебе она нравится и мне тоже. Подраться мы уже подрались, больше не вижу, что можно сделать. Предлагаю договор. Мы честно ухаживаем за ней вдвоем, но никто не переходит к активным действиям. Да, я имею в виду то, что ты делал: хватал за локоть и…

— Да ничего я не…

— Молчи! Ты понял. Пусть Лила сама выберет. Возможно, ей никто не нравится, ни ты, ни я. Давай предоставим ей самой выбирать. Это будет справедливо.

— Ладно, по рукам, ты прав. Холодная рассудительность победила.

Назад они шли молча, приглаживая волосы и вытирая кровь. Пришли, нашли Лилу на звездолете, извинились и вроде все наладилось. Съели мясо, покурили травы Корнея, даже спели вместе гимн студентов академии. Голос у Лилы был потрясающий, тягучий и грудной, лился, словно мед. Корней совсем разомлел и слушал бы ее до конца света. Потом проводили ее в каюту, вдвоем, ни на шаг не отставая, и разошлись. Еще час Корней не спал, прислушивался, не вышел ли Леванский в коридор. Потом решил, что это не правильно, другу надо доверять, и уснул. Приснилась ему Лила, совсем без одежды, свежая, как лилия, сияющая, как ангел…

Леванский на звездолёте полетел за настоящей пищей. Вроде как его нежный желудок не принимал молекулярку. Да только было это враньем чистой воды. Прекрасно он поглощал любую пищу, гвозди даже переварил бы. И Корней понял, что улетел он специально, с целью оставить его и Лилу наедине. Так надо было, так было справедливо. Он был молча благодарен Леванскому, хотя доверять до конца все равно не мог. Думал, мог бы дружище Грек проявить благородство, или у него был свой план? Может, Сергей рассчитывал на то, что после разговора с Лилой все само прояснится, она даст ему от ворот поворот и тогда Леванский займется ею всерьез.

Отвратительные и тяжелые мысли лезли в голову. Словно в его сердце завелся червяк, который с каждым днем грыз его все сильней и сильней. Сначала он настроился, что примет отказ Лилы легко и с насмешкой. Вроде бы это ничего не значит, и он ни на что и не рассчитывал. Но с каждой минутой сердце билось быстрей и Корней стал смотреть на себя в зеркало, чтобы найти то, что может понравиться девушке, да еще такой не простой. Он был мужественным, выглядел сильным, это плюс, но слишком квадратные челюсти делали его лицо тяжелым и напряженным. Опять же этот выпуклый лоб, словно у него вот-вот прорежутся рога. Это минус.

Она была такой утонченной рядом с ним. У него был мощный торс, он имел большие кулаки и выглядел нерушимой скалой. Чувство надежности, ведь это важно в отношениях. И он был медлителен, слишком замкнут на себе и неинтересен. Хотя, он правильно рассказал о М 5 и Даргазе, кажется Лила взглянула на него по другому…

Корней не заметил, как она вошла и остановилась возле него. Повернулся, хотел сказать, как она красива, но Лила приложила палец к губам и он замолчал. Проследил ее взгляд: там, над красной сопкой садились за горизонт две звезды, одна оранжевая, другая зеленая. Зрелище было потрясающим, а он так погрузился в свою дилемму, что не видел ничего вокруг.

— Я знаю, что ты хочешь сказать мне, Корней, сын Виктора. Я знаю, как сжимается в страхе твое сердце и как тебе плохо сейчас, пока царит неопределённость.

Он взял ее мраморную руку в свою, такая холодная, хотелось всю ее согреть, заполнить своим жаром, но он не мог, стоял, не шевелясь, застыл в чертовом ступоре и она осторожно выскользнула, вытащила руку. Потом обняла за плечи и вдруг развернула к сопкам, где разгорелся лиловый закат.

— Дарю тебе, Корней-Зенекис Кха-Совура, всю красоту мира, ты ее достоин. Не жди моей благосклонности и твой друг не дождется. Я холодна, мое сердце пусто. Вы оба мне нравитесь, но меня никто не научил любить.

— Все ведь меняется… Спасибо за подарок. Тогда я подарю тебе все тепло мира, чтобы твое сердце растаяло.

Получилось красиво, они сидели на теплом песке, держали друг друга за руки и любовались безумством красок. Мир показал им свою тайну, но не дал ее разгадать. А потом Корней уснул, положив голову ей на колени. Это был самый мирный и прекрасный сон за всю его жизнь.

Он во сне был со своим отцом. Они нашли планету, пригодную для жизни и там создали мир для всех землян. И где-то недалеко была Лила, направляла его своими мудрыми советами. «Ангел, — понял он, — а ангелам не лезут под юбку».

Все это был лишь сон. Когда он проснулся, замерзнув от ночной росы, ее уже не было. Леванский посадил звездолёт очень тихо, и она ушла к нему на Ангус. И там оставалась до утра. Он не стал плакать, просто смахнул с лица влагу чужой планеты и пошел бродить среди теплых сопок, одинокий, как и все в этом мире.

8

— И что же ты, тряпка, так просто отпустил ее к другу?

— Она его не любила, так же, как и меня. Просто Леванский не требовал от Лилы настоящих чувств, ему хватало хорошего секса.

— Что за нравы, молодой человек! Это низко.

— Знаю, Майкл. Я должен был сражаться или я должен был обмануть ее своим равнодушием, притвориться, я не знаю… Вот рассказал тебе, а теперь сам в смущении. Тогда мне казалось, что все предельно ясно и понятно, что она поступила правильно, ну, со своей точки зрения. А теперь я понимаю, что игиги всегда остаются игигами, даже в прекрасном облике.

— Я бы украл ее и увез.

— Без любви…

— Ты прав, сынок. Осадил старика! Без любви не стоило ничего делать. И что же произошло дальше?

— Дальше самая неприятная часть истории. Давай сделаем передышку и поговорим о чем-то другом. Например, был ли ты женат, кого любил?

— Мертва. — Тихо сказал Майкл и ничего больше не добавил.

— А дети есть? Внуки?

— Даже правнуки. Они ищут меня по всему космосу, а я тут почти сгнил в этом море дерьма. Не дай поступить так с тобой! Если вдруг появится хоть малейший шанс, используй его, звездолетчик, ты ведь крепкий парень.

Да, мой старичок; конечно, Майкл. Ты мог бы быть моим дедом, и я бы тебя любил. Потому что в отличие от игигов у меня большое горячее сердце. Купил бы тебе домик и садик и оставил там радоваться жизни. Если конечно, ты еще можешь, Майкл. Приезжал бы иногда к тебе, после тяжелого рейса, выпивали бы мы вместе по стопке вишневой наливки, курили бы местную травку, и я слушал бы твое бурчание. А потом вместе ехали бы в город, чтобы навестить твоих внуков. Увы, Майкл, дедушка Миша, мой неизвестный голос в передатчике, я очень далек от тебя. Я заперт, как лев в клетке, я пленник, как и ты! Я ничтожнейший и глупейший из людей и кеттов.

— А ты можешь настроить передатчик на дальние волны? Может, мы поймаем сигналы со звездолётов?

— В этом секторе никого нет, сынок, я уже пробовал. Нашел вот только тебя, да еще одного пленного с такого же астероида. Только он с ума сошел, а потом его передатчик замолчал. Утопился, наверное, уборщик вместе с пилотом.

— Жаль. Но ты все равно пытайся. Рано или поздно кто-нибудь появится. Мы же не одни во Вселенной, Майкл!

Старичок вздохнул. Было слышно, как он возится с чем-то бумажным, шуршит и вздыхает. «Наверное, он совсем старый, — подумал Корней — а я к нему со своей надеждой!».

— Игиги охраняют сектор. Здесь пять астероидов, бывших когда-то одной планетой. Мне кажется, они хотят очистить их и соединить обратно в единое космическое тело. — Майкл собрался и не такой уж он был и трухлявый. Не смотря на годы, жажда жизни в нем ни черта не пропала. Он бы удрал, будь шанс, сегодня же, и жил бы еще лет двадцать с удовольствием. Энтузиазм старика вдохнул радость в измученную воспоминаниями душу Корнея. Радость разлилась по телу и согрела его, стало легко и хорошо. Как замечательно, что на свете есть такие чудесные люди.

— Интересно, а зачем им соединять астероиды?

— Откуда ж я знаю… Это всего лишь догадки старого физика. Черт разберет их извращенную логику.

— Это точно…

…Леванчкий нашел Корнея утром, тот сидел на краю кратера и смотрел вдаль. Похлопал по плечу, так участливо, по-отечески, и сказал, делая вид, что все под контролем: — Давай расскажем Лиле о нашей планете. Она поможет ее найти.

Вот еще новости! Он почувствовал, что ему плюнули в душу. Это ведь была их мечта, только их и никого больше. Конечно, Лила могла читать мысли, она могла догадаться, что они искали в далеком космосе, но это не значило, что ее надо брать третьей.

— С ума сошел! — Зашипел он на Грека. — Она — игиг, забыл? Мы ведь планету хотели найти только для людей! Никак не для бледнолицых!

— Она не такая, как все игиги. Ты ведь в нее влюбился, как мальчишка!

— И все же…

— Без Лилы мы никогда не найдем эту планету, раскинь умишком, звездолетчик! Мы уже прыгнули наугад и куда попали?

— Это потому что ты напутал с координатами, бычья башка…

Корней прибавил шагу. Не хотелось ему слушать подобные речи, хотелось бежать подальше, потеряться, улететь далеко, совсем далеко, от всех скрыться. Но Леванский, как хитрый лис, вился вокруг, не отставал ни на шаг, плел вокруг свои коварные сети, дышал в ухо жарким шепотом. Был он как дьявол-искуситель, настойчив, как будто хотел соблазнить Корнея и, в конце концов, Корней пал. Он остановился и согласился выслушать доводы Грека. Говорили они до тех пор, пока обе звезды не поднялись в зенит. Стало жарко и Корней сдался, он устал, проголодался, так и не смог спросить сам себя, правильно это или нет…

— Ладно, иди, расскажи.

Решение далось нелегко. Они останутся втроем. Лила не решила, кто ей сильнее нравится, секс для нее не являлся обязательством. Выяснилось интересное обстоятельство: оказывается, Леванский не считал себя ее любовником. После всего самого приятного Лила забрала одежду и ушла в свою каюту. Ее холодное сердце не стало биться сильнее.

— Нет, пойдем вместе.

Он зачем-то нуждался в поддержке Корнея. Наверно, потому что верил ему до конца. Корней всегда был прямолинейным и честным, он никогда не предал бы своего единственного друга. А вот Лила была темной лошадкой, и не смотря на свою любовную победу, Леванский это отлично понимал. К тому же, рассказать все самому, без участия того, кто вложил в эту идею всю душу, было не красиво. Совесть замучила Леванского и он потащил Корнея за руку, чтобы разделить с ним тайну и ответственность. Корней думал, как это будет. Он начнет с начала, со своего революционного детства и потери Земли… Но получилось все по-другому, Леванский сразу развернул перед ней голограмму третьего сектора и ткнул длинным пальцем туда, где должна была быть планета. И тут произошла странная перемена: всегда холодная и спокойная, Лила вдруг встрепенулась, глаза у нее загорелись, а к щекам прилила кровь. Впрочем, в следующий миг она успокоилась и стала как прежде.

Да, она давно подозревала в этом секторе наличие райской планеты. Отец даже собирался послать туда экспедицию, но дела на Земле заставили отложить исследовательскую одиссею. В обсерватории Лила делала спектральный анализ космоса и там по всем признакам должна была находиться планета, подходящая для людей. Почему она интересовалась этим вопросом? Да потому что она в ужасе от того, как поступил орден Византикус, когда создал из прекрасной планеты гнастоящий ад для людей. Она долго объясняла разницу между высшими игигами и теми, кто уничтожили живую Землю. Причем не в первый раз. Она не просто осуждала их, она была полна отвращения. И смотрела на Корнея глазами, полными слез. Нет, не плакала, но негодовала. Корней ей верил. Но все же один вопрос крутился у него на языке, он даже выпал из общей беседы и уставился в одну точку, размышляя на эту тему. Леванский заметил, спросил, куда он «улетел», когда они обсуждают такие важные вещи.

Тогда Корней не выдержал, и, глядя прямо в глаза Лиле спросил:

— А для тебя и твоего отца условия на этой планете подходящие?

— Я не знаю. По большому счету мы с вами похожи, потому что обладаем одинаковым составом крови, но есть различия и я не могу заранее сказать… Но если ты думаешь, что я стараюсь только для себя, ты ошибаешься.

Она обиделась, отошла в сторону, Корней понял, что был не прав: они только что сообщили ей о планете и тут же обвинили в далеких и коварных замыслах. Он извинился, сказал, что стал слишком нервным и подозрительным, и тогда мир был восстановлен. Леванский, песий сын, достал откуда-то бутылку старого вина, по его словам содержащую больше пятидесяти процентов немолекулярки и они выпили из горлышка странную, терпкую, обжигающую жидкость. Все стало на свои места. Его мечта становится реальностью, планета не так далека, как казалась еще вчера.

Лила стала надеждой и путеводной звездой, он вновь вознес ее на небо и сделал ангелом, охраняющим его тонкий и хрупкий мир. Она все могла, она проведет их сквозь врата, она, как истинная богиня, подарит целой расе новый дом. И скорее всего, сама она не сможет там дышать, пойдет дальше творить добро и помогать страждущим. Во всяком случае, ему хотелось в это верить…

9

Они беседовали и никак не могли разойтись. Хотя, в основном говорила Лила, а он внимательно слушал, растянувшись у нее в ногах. Пол был холодным и Ангус мог бы добавить немного тепла, но ему не нравилась Лила и корабль демонстрировал это, как мог. Впрочем, Корней не замечал мелких неудобств, он весь превратился в одно гигантское ухо: перед ним открывались тайны чужой расы.

— Расскажи, как ты родилась. Я никогда не видел детей игигов, о них говорят много странного…

— Не называй мою расу «игиги», это унизительное слово придумал твой отец. На самом деле мы раса богов, мы не нуждаемся в названиях.

— Хорошо, я больше не буду. Как ты родилась, помнишь?

— Да, конечно, мы сохраняем важные события в памяти. И самое важное среди них это начало новой жизни. До рождения я спала. Во сне я плыла в темноте и темнота была моим миром. Там было уютно и хорошо, но не было воли к действию. Там было все, но тело не двигалось, оно могло только созерцать. А потом я увидела свет, — небольшую щель, там был другой мир. Я захотела посмотреть и приблизилась к щели, и на меня хлынул поток яркого света, он ослепил закрытые глаза. Тогда у меня появилась воля, жажда действий и свершений.

Я знала, что заплачу огромную цену, утрачу свое спокойствие и всезнание, если соглашусь выйти в другой мир. Но все же мне стало очень любопытно, я, как и ты, Корней, не могу оставаться в стороне, я должна быть в самом центре событий. И так мое тело приняло решение, оно встрепенулось и загорелось жаждой действий, а мой ум был околдован любопытством. И я прошла сквозь щель, чтобы увидеть яркий свет и мир, полный предметов, заполненный светящимися нитями и паутиной полей. Только мое тело стало неумелым, а ум потерял все знания. Так я родилась.

— Потрясающе! Никто из людей не помнит себя до рождения.

— Третья плотность пространства не имеет тонких вибраций, которые позволяют помнить все. Я родилась в четвертой плотности, поэтому помню, и мне пришлось учиться, чтобы пребывать в твоем мире, в третьей плотности.

— А у нас есть шанс когда-нибудь перейти в четвертую плотность?

— У «вас», это у кого именно?

— У человечества.

— Ты хочешь получить ответ на вопрос о миллиардах жизней?

— Нет… Ну хорошо. У меня, например, или у Леванского.

— Шанс есть у всех, ну у кого-то совсем маленький, а у кого-то большой.

— Почему так, от чего этот шанс зависит?

— От воли. Твой отец желал попасть в четвертую плотность и он там.

— Значит, он не умер?

— Конечно, нет, дурачок! — Она рассмеялась и потрепала жесткие волосы Корнея. Было очень приятно и он чуть не замурлыкал вслух. — Душа не умирает, если только она не попадает в нулевую плотность.

— Подожди, а как душа может попасть в нулевую плотность? Ведь там, где мир свернут в ноль, нас выталкивает, это как отсутствие пространства и материи.

— Есть много способов, но тебе о них нельзя знать.

— Не представляю, зачем бы мне понадобилось в нулевое пространство…

— Говорят, где конец одного, там начало другого. Ноль связан с Абсолютом. Кто-то ищет короткие пути и готов рискнуть своим бессмертием.

На некоторое время он задумался. Слишком все не конкретно, в голове не укладывалось, тем не менее, она говорила правду, может быть свою, чисто игигскую, но правду.

— Абсолют, это — бог?

— Нет, Абсолют — это сила, которая пронзает все миры и которая творит их. Мы считаем, что, все вокруг — сон Абсолюта, но у нас нет доказательств, поэтому ты можешь не верить.

Корней решил отмахнуться от абстракций, его ум и так был перегружен. Он смотрел на ее тонкую белую ногу и едва сдерживал себя, чтобы не погладить. Она могла бы не носить одежду, она не мерзла и не испытывала неудобств от жары и холода. Ее кожа была идеальной, ни единой родинки или растяжки. И он не увидел даже маленького волоска на теле, кроме головы. Идеал, шаблон человеческого тела. Может, чем черт не шутит, они и правда были творцами человеческой расы? Виктор потратил всю свою жизнь, чтобы доказать обратное, но он не видел Лилы! Не вдыхал ее потрясающий запах, не прикасался к ее волосам… Корней упрямо мотнул головой и вернулся к разговору:

— А как вы относитесь к Абсолюту?

— Мы? Опять ты не конкретен. Мы, ИГИГИ (она сделала ударение и выплюнула это слово грубо и с презрением), или мы, высшие божественные существа, мой отец, я, моя семья?

— Хорошо, я понял. Как ты относишься к Абсолюту?

— Я стремлюсь стать им.

Ответ был прост, но Корней втянул голову в плечи, вдруг ощутив какой-то непонятный холод. Словно она собралась вознестись на небеса по собственной воле, или она заговорила о том, о чем он не мог даже подумать.

— Почему мы, люди, такие тупые, Лила?

— Поставь вопрос правильно.

— Почему я такой тупой и не понимаю многого из того, что ты говоришь?

— Ты не тупой, Корней, ты просто находишься в своей плотности, тебе там уютно, и ты не желаешь покинуть ее, для того, чтобы узнать что-то новое.

Вот тут она была права на все сто, не в бровь, а в глаз. Он с удовольствием задавал вопрос, но когда получал ответ, ответ пугал его и он стремился как можно скорее забыть, чтобы задать новый. На самом деле Корней не был готов сию секунду стать Абсолютом. «Мы еще здесь поживем, — подумал он о себе и Леванском, — а игиги пусть отправляются в другие плотности».

— Наверное, ты думаешь, почему мы до сих пор здесь, если каждый из нас стремится к Абсолюту?

— Ну, вроде того, я просто не мог сформулировать… — Корней застеснялся и лицо его вспыхнуло. Она не читала мысли, как ему казалось вначале, но очень четко ощущала настроение собеседника, словно знала, что он чувствует на данный момент.

— Так же, как и вы рождаетесь с определенной программой, которую нужно выполнить, прежде, чем уйти, так же и мы, имеем миссию, зачастую известную заранее. Нужно исполнить миссию наилучшим образом, тогда будет выбор: остаться здесь или уйти дальше. Это игра Абсолюта и правила не изменить.

— Давай о чем-нибудь более земном, а то у меня голова заболела. Ну, например, есть ли у вас мифы и легенды?

— Есть, скорее сказки. Но они все рассказывают об отношениях нашей божественной расы и людей, или других рабов. Вы не единственные наши создания. Эти сказки были нужны вам, низшим расам, чтобы понять наши отношения.

— Ага, хорошо. Расскажи такую сказку, потому как я до сих пор не пойму до конца наших отношений.

— Хорошо, слушай. Это сказка о Разрушителе и Стальной Крысе.

В одном дальнем мире родился мальчик. Он был сын рыбака и его семья жила на краю деревни. Отец едва сводил концы с концами, каждый день плавал в море от рассвета до заката, ловил рыбу. Но рыбы было все меньше и меньше, они голодали и его жена умерла. К рыбаку пришли люди из города и предложили продать мальчика в рабство, во дворец великого правителя. Отец со слезами на глазах отдал ребенка, полагая, что так будет лучше.

В это время по дороге шел предсказатель. Он только взглянул на ребенка и сказал, что у него будет великая судьба. Отец успокоился, он растолковал слова прорицателя так, что его мальчик станет важным господином. Ребенка отвезли во дворец и, когда он подрос, стал играть с детьми повелителя. Ему дали хорошее воспитание и учили быть воином. В то время в государстве было много войн с соседями, город бывал частенько осажден, поэтому были нужны хорошие солдаты. Мальчик вырос и стал преданным слугой правителя и его детей. Не задумываясь, он был готов идти на войну и умереть за этот город и его правителей. Он проявлял незаурядные способности в обращении с мечом и когда ему исполнилось семнадцать лет, правитель лично подарил ему красивого и сильного коня. И тут как раз случилась беда: на город напали полчища кочевников, которые не щадили никого и выжигали города.