Бесплатный фрагмент - Все оттенки Вены

Вы держите в руках не просто книгу, а приглашение в мир Вены, в котором каждая история словно открытое окно. Окно души писателя. На этих страницах, среди площадей Вены, ее величественных зданий и скрытых закоулков, вы найдете самые разные судьбы, взгляды и чувства. Они словно нанизываются на нить одного общего мотива — поиска себя и стремления понять этот мир.

Кто знает… Возможно, читая рассказы наших авторов, вы проживете маленькие фрагменты жизней людей, которых никогда не встречали. Соприкоснетесь с переживаниями, которых никогда не испытывали.

В этом сборнике Вена становится не только городом на карте, но и зеркалом, где читатель наверняка найдет отражение своей души, своих стремлений и даже неизведанных сторон себя. Здесь — истории случайных встреч, моменты озарения и утраты, радость и горечь принятия себя.

Мы рады разделить с вами эти истории. Ведь каждая из них — часть единого целого, созданного для того, чтобы стать не просто текстом на страницах, а чем-то большим. Погрузитесь в атмосферу звука и цвета! Пусть прикосновение Вены оставит след в ваших сердцах.

Давайте вместе раскрасим жизнь разными оттенками!

Инесса Барра,

руководитель проекта.

Ксения Орлова. ДУШЕЧКА

Ей снился прекрасный замок с острым шпилем. Силуэт расплывался и дрожал, клубы густого тумана накатывали на здание и закрывали его от глаз. Во сне замок казался одновременно и близким, и безнадежно недосягаемым…

Зал Венской государственной оперы был заполнен до отказа. Впрочем, как всегда. Сегодня давали «Гибель богов» — оперу Вагнера в трех действиях. Сверкали софиты, красный бархат обивки контрастировал с изысканными нарядами посетительниц и строгими костюмами их спутников. В одном из первых рядов партера сидела пара — миловидная кудрявая девушка и мужчина с бритым затылком. В то время как мужчина совершенно очевидно наслаждался голосами мировых знаменитостей, девушка мирно спала у него на плече.

Ленинград. 1980-е годы

Девочка сосредоточенно разглядывает открытку: в туманном воздухе над домами возвышается острый шпиль красивого замка. Крыша покрыта симметричными полосками, как будто кто-то расчертил ее с помощью линейки и цветных карандашей. Само здание украшено необычными завитушками и выпуклостями.

— Что это у тебя? — пыхтит за спиной любопытный младший брат.

— Замок, ты же видишь. Красивый. Мне сегодня Томуся подарила.

Резким движением мальчик выхватывает открытку из рук сестры.

— Вот глупая, не замок, а собор. Видишь — внизу написано: «Виена. Ст. Стефан касидрал». А касидрал означает «собор» по-английски!

— Нет, это замок, мой замок, отдай сейчас же!

Дети выдирают почтовую карточку друг у друга, пока она не рвется пополам. Девочка плачет отчаянно и безысходно — такую красивую открытку невозможно купить в магазине. Крестная привезла ее из туристической поездки. Девочке кажется, что это не просто фотография, а маленькое окошко в мир волшебства. Мир незнакомый, далекий и недоступный.

Продолжение. Двадцать первый век

Проходят годы. Девочка становится взрослой. Она по-прежнему копит любимые мелочи, и открытка с «замком», бережно склеенная, лежит в коробке с ее ценностями. Девочка мечтает, что когда-нибудь доедет до Вены, где находится прекрасный тонкий шпиль. И сама обойдет все закоулочки «замка», разглядит завитушки на его фасаде.

На самом деле у девочки было имя. Но многие годы все называли ее только Душечкой. Когда-то мать вынесла категоричный, не допускающий изменений вердикт: «Дети у меня разные. Эта звезд с неба не хватает. Но зато станет хорошей женой — заботливой и чуткой. Она настоящая чеховская Душечка!»

И действительно — со всеми близкими и друзьями Душечка была заботливой и чуткой. Домашние знали, что никто лучше нее не испечет блины утром в воскресенье, не уберет квартиру. Уют в доме появлялся только благодаря Душечке. Она, как никто другой, умела найти каждой вещи свое применение, вдохнуть жизнь даже в рухлядь и организовать пространство так, что окружающие недоумевали: «Как просто и как здорово! Почему мы сами так не можем?»

Вопреки опасениям матери, девочка не выскочила замуж в шестнадцать лет. Она закончила институт и нашла престижную работу. У нее появилось множество друзей и своих интересов, но амбициозных карьерных планов не было и в помине. Душечка говорила: «Все равно скоро замуж выйду», хотя сама не понимала за кого.

«За кого», кстати, вскоре нашлось. Она встретила, как ей казалось, почти бога. Красивый, умный, невероятный. Конечно, Душечке нравилось все, что делал Он. Увлечения мужа стали ее увлечениями. На первом месте был футбол. А она сама скромно стояла где-то между биржевыми сводками и американскими детективами. Ей очень хотелось занять верхние позиции в списке привязанностей мужа, стать достойной спутницей такого потрясающего человека! И поэтому она детально изучила правила футбола. Она знала о нем все. Могла спросонок назвать всех форвардов сезона и команды плей-офф, честно красила щеки в цвета «Зенита», если доводилось бывать на матчах.

Когда муж сообщил, что они едут в Вену на чемпионат Европы по футболу, Душечка очень обрадовалась. Впрочем, если бы поступило предложение отправиться в Африку к пигмеям, она бы наверняка обрадовалась не меньше. Ведь это было Его желание, а своих у нее не находилось. Точнее, где-то в глубине подсознания, порывшись, Душечка иногда отыскивала старые, покрытые пылью мечты, но она старалась к ним не присматриваться. Хорошая жена должна думать в первую очередь о желаниях своей второй половины.

И все-таки, Вена — это здорово! Перво-наперво они пойдут к ее заветному «замку» — Штефансдому, как его называли горожане. Она сможет подробно разглядеть все детали, потрогать вековые стены, которые видели столько событий, людей, легенд… А потом они будут гулять по улочкам Внутреннего города, пробовать настоящие венские вафли и пить кофе по-венски из высоких прозрачных стаканов…

Но почему-то ничего такого не удалось сделать. Их самолет прилетел с опозданием, времени на прогулки не оставалось. Надо было еще как следует экипироваться, нанести боевой раскрас на лицо, прикупить трещотки и прочие очень нужные на футболе вещи.

Матч четвертьфинала проходил на знаменитом стадионе Эрнст Хаппель. Супруги стояли перед входом; позади темнел парк Пратер. Где-то рядом неспешно и мирно взирал на окружающую действительность Дунай. Сколько земель он пересек, прежде чем добраться сюда? Душечке всегда казалось, что Дунай — главный и самый старый путешественник Европы.

Здесь же, около трибун, царило сумасшествие эмоционального накала перед игрой. Предстоял решающий для российской сборной матч. Ох, как непросто он проходил, а закончился так и вообще печально. Наши проиграли один-ноль. Народ рыдал, свистел, улюлюкал, размазывая краску по щекам. Рядом с супругами какой-то корпулентный мужчина орал в трубку: «Галя, Галя! Все пропало! Бабло потрачено зря! Все зря!»

С ощущением, что их бабло тоже потрачено зря, огорченные Душечка с мужем вышли на улицу. Начинался дождь. Прекрасный парк Пратер в другое время был бы чудесным местом для прогулки. Прогуляться по нему, испытать свои нервы на старых аттракционах — такие планы строил муж до матча. Сейчас же он полностью погрузился в печаль, переваривая проигрыш сборной, и Душечка, чувствуя его настроение, тоже грустила.

Первое время шли куда глаза глядят. Дождь усиливался. Стало очевидно, что пора выбираться к метро. Но муж никак не мог определиться, в какую сторону двигаться. Навигатора с собой не было, умных программ с геолокацией в телефоне еще не изобрели. Огромный парк вдруг показался лесом. Темным и враждебным. Флаг России на щеках превратился в смазанную палитру. От дождя стало совсем холодно и тоскливо.

Впереди показался огонек. «Вот оно, спасение!» — подумала Душечка, но муж совсем не разделял ее воодушевления, предположив, что это всего лишь «неблагополучное заведение». «Мало ли тут, в глубине парка, всяких маргиналов и их пристанищ?! Да и вообще, всем сразу видно, что они футбольные фанаты из России, и их могут побить». Душечка шла и думала: «Почему так получилось?» Нет, не почему наши проиграли. Это как раз было печальным, но вполне ожидаемым финалом. Ей вдруг стало непонятно, что она здесь делает — посреди темного парка, под дождем, рядом с, как ей вдруг показалось, совершенно непонятным человеком.

Она повернулась к мужу и, глядя прямо ему в глаза, насколько позволял дождь, твердо сказала:

— Я замерзла! Я хочу горячего кофе и пойду туда!

Муж был совершенно ошарашен подобным поведением своей, всегда такой послушной и покладистой, Душечки.

— Ах, какая ты вдруг стала смелая! — недовольно процедил он, но все-таки пошел за ней к небольшому зданию, светящемуся впереди.

Домик оказался вовсе не прибежищем маргиналов, а вполне приличной, хоть и немного странной кафешкой. Там веселились фанаты австрийской сборной. Находясь в благостном расположении духа, они угостили промокших россиян чем-то горячим или горячительным — Душечке было уже все равно — и даже вызвали для них такси.

Почему-то после приключения в парке Душечку перестали волновать футбол, биржевые сводки и отчеты о путешествиях к пигмеям. И прекрасный Принц казался теперь обычным мужчиной, а таких вокруг всегда полно. Хотелось посмотреть, какие еще бывают, манила свобода! Но она оставалась все той же Душечкой.

Впереди ее ждал новый невероятный почти-Бог. Решительный, дерзкий, он крепко стоял на ногах, владел предприятиями и загородными домами. Ему нравилась опера, экзотические рыбки и итальянское Возрождение. Душечка, конечно, тоже нравилась, ведь она была идеальной женой. Прекрасно разбиралась в классической музыке, могла отличить Вагнера от Верди. Знала, какие рыбки какой корм предпочитают в это время года и могла поддержать разговор о Микеланджело.

Теперь она ездила по европейским столицам не на футбольные матчи, а на оперные премьеры.

Так Душечка опять попала в Вену. И там вдруг вспомнила все свои нереализованные желания. Ей снова захотелось пройтись по уже давно намеченному маршруту, добраться наконец до любимого собора, посидеть в старинном уютном кафе с чашечкой чего-нибудь исключительно венского.

В этот раз поездка в Вену началась не на бегу, но опять не так, как мечталось Душечке. Муж хотел сначала прилично одеться. У него, конечно же, было много замечательных брендовых вещей, но предстоящее мероприятие требовало нового образа и новых покупок.

Поэтому вместо того, чтобы прогуляться по городу не спеша, останавливаясь в симпатичных кафешках и пробуя разные венские сладости, супруги поехали на такси в элитный универмаг Steffl, где собрана одежда от самых известных дизайнеров. Они долго мерили и выбирали наряды, соответствующие этикету Оперы. Душечке казалось, что достаточно выбежать хотя бы на пятнадцать минут и дойдешь до собора — ведь универмаг располагался в самом центре Вены, все рядом! Но нет, время было рассчитано четко. Он не привык менять планы. Даже ради нее.

По пути из магазина Душечка, с тоской глядя в окно такси на пробегающие мимо красоты города, спросила мужа:

— А как же мой любимый Сан-Стефан?

— Да, я помню. Ты мне рассказывала, что он тебе дорог. Но ты же видишь, что сейчас нам некогда. Завтра у нас будет достаточно времени, и мы обязательно прогуляемся по твоим любимым местечкам.

Он всегда очень много обещал. Почти все, что просила жена. Но не всегда исполнял свои обещания. Душечка чувствовала, что муж заботится о ней, но заботится ровно настолько, насколько это не мешает его собственным планам и делам. У нее возникли серьезные опасения насчет завтра. Если ему поступит звонок с производства, придется все бросить и лететь домой, поменяв билеты. И уже ни о какой прогулке не будет и речи.

«Как же так, — думала она, — вот я опять в Вене, опять вместе с мужем. И получается, что я не могу сделать то, чего мне хочется больше всего. Есть в этом какая-то несправедливость!»

***

Она проснулась на кульминационном моменте. Зигфрид в отчаянии стонал над телом Брунгильды, а дочери Рейна затянули свои заунывные песни. Сперва Душечка не могла понять, как она здесь оказалась. И вдруг почувствовала себя чужой в этом торжественном зале, наполненном чарующими голосами лучших оперных солистов. Ей срочно нужно было попасть к «замку»!

Душечка потянулась к мужу и шепнула ему на ушко:

— Дорогой, мне совершенно не интересна опера.

Тот недоуменно пожал плечами. Он так же, как и его предшественник, привык к тому, что жена всегда была согласна с его выбором, с его решениями.

Душечка встала, пробралась между рядами партера под неодобрительные взгляды увлеченных ценителей. Вышла из здания Оперы и глубоко вдохнула. Перед ней расстилался город. Совершенно незнакомый и предназначенный только ей одной.

Шел дождь, и в какой-то момент она осознала, что плачет. Капли дождя смешивались со слезами на ее щеках и очищали душу от всего лишнего и наносного. Всего, что не совпадало с ее настоящими желаниями и интересами.

Душечка достала салфетку из сумочки, стерла с лица слезы и дождь. Улыбнулась и сказала себе:

— Привет, Мила!

И Мила пошла знакомиться с Веной.

Ксения Соколова. МЕЖДУ МИРАМИ

Катерина летела рейсом Москва — Вена. Сон не шел. Она смотрела в иллюминатор и наслаждалась завораживающим сочетанием розовевшего закатного неба и пуха облаков. Вглядывалась в белый ковер под самолетом, постепенно проваливаясь в фантазии. Катерина обожала представлять, как окружающие предметы оживают, и нырять в выдуманные миры. Странная черта для финансиста. Для той, в чьем разуме правят порядок, цифры и логика.

И вот прямо сейчас Катерина увидела огромного жемчужного дракона, поднимающегося навстречу ей из бескрайнего моря облаков. Он вырастал из ватного поля постепенно. Сначала показались длинные усы, потом округлые ноздри, затем гребень на голове, а за ним уже вся морда, покрытая мраморной чешуей. Дракон выплывал медленно, скользя, как змея, прямо к иллюминатору Катерины. Она не испугалась — с восхищением его рассматривала, любуясь волшебным созданием.

Дракон поравнялся с иллюминатором, внимательно посмотрел на Катерину и проговорил: «До встречи в Вене». Затем он неспешно развернулся и начал удаляться от самолета, взмахивая тяжелыми перепончатыми крыльями.

«В Вене» — как интересно! Она не собиралась жить там, вернее, до принятия решения об учебе никогда не мечтала о жизни в Австрии. Однако судьба раз за разом направляла ее туда: то билеты со скидкой были именно в Вену, и она решала провести там отпуск; то подруга вышла замуж за австрийца и пригласила Катерину в гости. Теперь же неожиданный грант от Венского университета склонил чашу весов в пользу обучения здесь. Внутри у Катерины все бурлило от предвкушения, радости и небольшого страха.

Конечно, взять и подарить себе два года учебы за границей, поставив карьеру на паузу, — это смело и очень волнительно. Огромный шаг навстречу своим желаниям! Катерина давно мечтала вырваться хоть на время из понятного и предсказуемого круговорота ожиданий от собственной жизни: семья, квартира и отпуск пару раз в год. Она уже десять лет работала в финансовой консалтинговой компании в Москве. У нее был свободный английский, успешная карьера к тридцати пяти годам, развод и вместе с ним рюкзак бесценного жизненного опыта за плечами. Пару месяцев назад она задумала получить МВА в финансах — это стало бы веским аргументом для дальнейшего продвижения по служебной лестнице. Образование она хотела получить за границей. Так Катерина смогла бы сделать долгожданную паузу, тем более, что ей удалось обеспечить себе подушку безопасности на время, пока она не будет зарабатывать.

«Мою душу что-то зовет. Ведь я мечтаю не о простом перерыве в работе, мне хочется почувствовать вкус творческой, наполненной приключениями жизни!» — размышляла Катерина по дороге из офиса.

Когда очередной проект подходил к концу, она осмелилась поговорить с руководителем, принеся заявление на отпуск за свой счет. Разговор не был легким, скорее, мучительным настолько, что после него Катерина проплакала весь вечер. В отпуск на два года ее никто не отпустил. Пришлось уволиться. Тяжелое решение. Теперь в Москве ее ничего особо не держало.

Через неделю ситуация уже не казалась ей столь плачевной. В конце концов, мечты стоили того, чтобы чем-то ради них жертвовать. К тому же переезд за границу и сладкая, свободная атмосфера студенчества Катерине казались похожими на ту самую бурлящую, полную радостных открытий жизнь.

От мыслей ее отвлек голос пилота. Самолет приступал к посадке.

***

Приехав в Вену, Катерина обосновалась в студенческом квартале недалеко от парка Пратер. Первым делом она отправилась на берег Дуная, на Донауинзель. Ее восхищало, что в черте города есть чистейшие пляжи — можно купаться в теплой воде величественной реки. Она замечательно провела выходные, наслаждаясь природой и сейчас лежала на берегу, чувствуя, как вода ласкает ее босые ноги.

И вдруг ее пронзило воспоминание. Очень давно, листая семейный альбом, мама показала ей фотографию своих молодых родителей — то были первые дни их знакомства. На фото красовался этот самый Дунай. «Вена, август 1947 года» — подпись под снимком отпечаталась в памяти Катерины. Совсем юные бабушка и дед встретились именно здесь. Да как же она раньше не помнила об этом?

Может быть, ее приезд в Вену не случаен? Может, город зовет ее уже давно, проложив сюда невидимые нити связей?

Она вышла с пляжа и побрела по улице. Сейчас Вена манила ее. Город представлялся старинной книгой, полной тайн и скрытых историй, и в этой книге совершенно точно написана глава про нее. Невозможно было отделаться от ощущения, что ее жизнь связана с Веной более тесно, чем она думала ранее. Катерина двигалась по незнакомой вроде бы улице, но каждый дом вызывал в памяти смутные воспоминания. Какая-то неведомая сила привела ее к Хофбургу — величественному дворцу в исторической части города. Он был хмурым и древним; серый камень фасадов потемнел от времени и венской сырости. Катерина подошла к воротам и решила сфотографировать скульптуры львов. Веками они охраняли вход в замок.

И тут произошло неожиданное. Тот лев, что был справа, моргнул. Галлюцинация? Одно дело фантазировать про драконов, а другое — увидеть, как шевелится каменное изваяние. Но статуя не замерла. Напротив, лев потянулся и вальяжно спрыгнул с пьедестала. Подошел к Катерине и миролюбиво потерся о ее застывшие в оцепенении руки. Она не могла шевельнуться. Ликовала внутри и замерла снаружи в ожидании: «Что же будет дальше?»

«Присаживайся на мою спину, и я покажу тебе город таким, каким ты не позволяешь себе его увидеть», — предложил лев, не открывая рта, но Катерина четко услышала его голос в голове.

Второй раз льву повторять не пришлось. Катерина будто ждала этого момента всю жизнь. Того момента, когда физически ощутит, что ее видения реальны. Что существует множество параллельных миров. Что вселенная гораздо шире, чем зримый нашими глазами мир.

Лев мягко поднял ее на свою спину, и они устремились вперед по ночным улицам. Она чувствовала, как Вена оживает вокруг нее, шепчет свои секреты и легенды; а каждый поворот ведет к новому открытию. Лев не просто показывал ей город, он проявлял миры, спрятанные за завесой времени. Катерина видела, как древние руины поднимались из-под земли; как на месте современных зданий появлялись старинные дома.

Впереди показался берег Дуная. Повеяло прохладой и летней влагой. Катерина с удивлением заметила, что у реки сидят женщины, хотя они больше походили на русалок. Волосы их были зелеными, а ног Катерина не смогла разглядеть в темноте.

— Это нимфы Дуная — «донаунимфы», — пояснил лев. — Не смотри на них в упор, они с удовольствием заманят тебя в свои объятья. Высвободиться будет трудно.

Краем глаза Катерина увидела, что одна из нимф беседовала с фавном.

«Фавн? Вот чудеса!» — пронеслось у нее в голове.

За очередным поворотом она разглядела знакомый шпиль башен собора Святого Стефана. Ее восхищала яркая черепичная крыша, забавные гаргулии, сидящие по карнизу, и ощущение древности, которым был наполнен собор. Он казался ей живым и мудрым существом.

Тем временем лев принес ее на площадь.

«Как сладко вспоминать, что на Рождество здесь разворачивается базар с праздничными запахами пунша и жареного мяса, а с обратной стороны выстраиваются в ряд кареты, катающие туристов по центру города!»

Сейчас площадь была пуста и казалась гораздо просторнее, чем Катерине представлялось ранее. По брусчатке стелился туман. Давно уже стемнело. Катерина слезла со спины своего проводника и медленно приблизилась к собору. По привычке нашла глазами гаргулий и вздрогнула от удивления. Они тоже были живыми! Более того, суетились, бегали по крыше и будто вычищали черепицу от пыли и грязи, налипшей на нее. Теперь гаргульи напоминали ей рыбок-прилипал, которые скребут тело кита, сопровождая его. А китом был… сам собор?

Черепичная крыша подрагивала и двигалась в такт дыханию. Катерина подошла поближе. Двускатная кровля оказалась чешуйчатой спиной, боковые колонны основного и заднего входа — лапами. Существо потягивалось, стряхивало гаргулий, клокотало и наконец развернулось перед Катериной во всей своей красе.

«Дракон!» — с восхищением воскликнула она.

Причем тот самый, которого Катерина видела из иллюминатора самолета, когда летела в Вену. Такая же морда с длинными тонкими усами, тот же гребень от носа по позвоночнику до кончика хвоста, те же округлые ноздри и глубокие проникновенные глаза.

Дракон оставил за собой вертикальные стены собора и опустил морду на брусчатку площади прямо перед Катериной. Его глаза сверкнули древним знанием, скрытым за тысячелетиями сна.

— Ты пришла вовремя… — Глубокий, низкий голос звучал как эхо прошедших веков.

«Вовремя для чего?» — хотела спросить Катерина, но промолчала, все еще находясь в немом восхищении.

— Для того, чтобы принять свой дар: видеть шире и больше, чем способны обычные люди в материальном мире. — Дракон словно прочитал ее немой вопрос. — Я ждал тебя. Настало время твоего перехода, — добавил он.

— Куда? — осмелилась уточнить Катерина.

— От себя прежней к себе настоящей. Ты же наблюдала сегодня отдыхающих в биргартенах фей и фавнов. В нашем мире живут разные создания. Вы, люди, называете их сказочными существами. Но на самом деле это просто чуть другая материя. Ты наверняка читала много волшебных книг — рассказов людей, которые встречали гномов и единорогов, разговаривали с живыми деревьями и писали про свои чудесные открытия. Сказочная реальность всегда существовала наряду с человеческой. Но лишь вера в чудо и желание постичь неизведанное могут сделать наш контакт возможным. К сожалению, в мире, полном неверия, почти никто из взрослых нас уже не видит…. Я так давно тебя ждал. Я уже стар.

Дракон замолчал и прикрыл глаза. Катерине показалось, что он заснул. Она выдержала паузу и все же обратилась к нему:

— Почему я?

Он открыл свои янтарные глаза и, помедлив, ответил:

— Во-первых, ты — женщина, а значит, по праву рождения обладаешь способностью видеть параллельные миры. В период родов женщина начинает свое путешествие за душой ребенка, и вручает ей душу вовсе не человек… Доверься своим чувствам.

— Казалось, это игра моего воображения… — словно не слыша Дракона начала Катерина. — Мне все время что-то чудится. Зов Вены… Я думала, что нафантазировала его… ушла в свои грезы, как в удобный способ отдохнуть от реальности.

Дракон улыбнулся.

— Обожаю людей. Вам так много дано: дар интуиции и ясновидения. При этом вы веками не слышите себя. Вот дар и угасает. Если дракону говорить, что он утка, то через пару веков так и будет. А ты поверила, что тебе кажется…

— А во-вторых? — Катерину вдруг накрыло волной нетерпения.

— А во-вторых, ты из древнего рода волшебных дипломатов, и я призвал тебя взять на себя свои обязанности. Дипломаты издревле вели переговоры между нашими мирами и сохраняли добрососедские отношения. Еще они несли людям знания о сказочных созданиях. А у нас есть свои книги — про вас. Так мы поддерживаем веру друг в друга и обогащаем наши вселенные. — Дракон потянулся. — Полетели! Я столько сидел, что теперь хочу насладиться свободой и ветром. Времени осталось мало, летать я могу, только пока ночь властвует над городом. Садись!

Катерина сделала робкую попытку прислушаться к своим внутренним ощущениям: страх смешался с новизной. Она уже потеряла понимание того, где находится — во сне или наяву. Поэтому решила не тратить энергию на выяснения, а просто насладиться сказочным путешествием. Тем более Дракон уже дал ей ценный совет: пора довериться своим чувствам.

Крылатый ящер был огромным, удивительно мягким и теплым. Его морщинистая спина позволяла удобно устроиться между крыльями. Катерина расположила ноги в складках кожи и почувствовала себя в теплом уютном коконе.

И они полетели! Это было пронзительно весело. В животе играл восторг, смешанный со страхом высоты. Волосы развевались по ветру, а глаза слезились.

Под ними в огнях утопала Вена. Через несколько минут город закончился, и перед взором Катерины раскинулся Венский лес и знаменитые виноградники.

Она летела и каждой клеточкой своего тела наслаждалась. Даже если это сон, как же он чудесен! А если правда, то ее жизнь сделала крутой поворот и теперь уже не будет прежней. Старые смыслы, годами висевшие тяжелым грузом на плечах, сейчас испарились. Они были сорваны этим освобождающим летним ветром и сброшены в глубины Дуная. Тревожиться не хотелось. Ей повезло парить над облаками, прижавшись к теплому огнедышащему существу!

«Да! Свобода — это то, что я сейчас смакую! — думала она. — Свобода и кураж от предстоящих приключений».

Ночная природа постепенно менялась, небо по чуть-чуть светлело на востоке. И вместе с этим прекрасным расцветающим днем Катерина ощущала, как она обновляется изнутри. Вот же оно — то самое разрешение себе выйти из понятной, предсказуемой череды событий! Ее отъезд в Вену уже стал началом долгожданного выдоха и глотком наслаждения. И жаждала она совсем не перерыва в работе, а настоящего крутого поворота жизненного пути.

«Нет, не учеба была моей заветной мечтой, и уж точно не финансовое образование. А чего же я действительно хочу? О чем грезила с детства?»

Перед внутренним взором Катерины предстала бабушка. Веселая и энергичная женщина, которая с упоением и азартом рассказывала о своей работе. Она была журналисткой и начала свою карьеру как раз в Вене, во время восстановления города после войны. Бабушкин рабочий стол, заваленный черновиками и фотографиями для статей, всегда привлекал маленькую Катерину. Она любила рассматривать исчерканные листы бумаги и фантазировать. Ей тоже хотелось писать! Но вовсе не репортажи, а сказки…

«А ведь я мечтала стать писательницей! — вдруг поняла она, и рассказы о невероятных путешествиях теплой волной хлынули в ее память. Именно от бабушки она в мельчайших подробностях узнала про нимф и других созданий. — И ведь нигде больше я не читала так много о волшебном мире, как слышала от бабушки. Значит, Дракон прав. Она точно была волшебным дипломатом!»

«Да! Ты начинаешь вспоминать», — будто прочитав ее мысли, кивнул Дракон.

***

Они сидели на колесе обозрения Пратера и смотрели, как солнце всходит над Веной. Дракон протянул Катерине свою когтистую лапу. В ней лежало старинное перо.

С благодарностью его приняв, она подумала:

«От меня многое ускользало, проплывало мимо. Но не сейчас. Сейчас я определенно беру жизнь в свои руки и готова к новому этапу!»

Дракон медленно спланировал на лужайку и Катерина спустилась с его спины на землю.

«До встречи, сказочница», — выдохнул он. Расправил крылья и начал взлетать по направлению к площади Штефансдом.

Глядя ему вслед, она пыталась осмыслить все, что с ней произошло за последние часы. Для города прошла обычная ночь, а ее мир изменился навсегда. Катерину ослепило восходящее солнце — ей стало тяжело моргать и она начала щуриться.

Когда Катерина открыла глаза, закатные лучи играли на волнах бликами. Вокруг слышались всплески воды и разговоры людей. Она осмотрелась. Все тот же берег Дуная. Ровно то же место, где началась ее чудесная прогулка по Вене.

«Неужели уснула? Неужели привиделось? — От этих мыслей сердце упало. — Опять фантазии… Стоп! Хватит метаться и разрываться между рациональной реальностью и иррациональными мечтами. Я выбираю слушать свое сердце! Я выбираю учиться и работать там, где хочу. Выбираю верить своим грезам. И да — я буду разговаривать с гаргульями, сидящими на соборе Святого Стефана, и любоваться нимфами на вечереющих берегах Дуная! И я также выбираю быть писательницей».

Катерина оперлась на руку, чтобы подняться с земли, и обнаружила, что в кулаке зажато перо. И это ее уже совсем не удивило.

Алёна Стимитс. ИДЕАЛЬНЫЕ ПАРТНЕРЫ

День первый. Он

Классика жанра — опоздала. На целых сорок минут. Лет на семь старше своей фотографии. Впрочем, с женщинами часто так: им отчего-то хочется казаться, а не быть.

Пока ждал, любовался монументальностью зданий на Хельденплац. Меня всегда привлекала эклектика… В ней отражаются тени уходящих эпох: симметрия ренессанса, величие барокко, непритязательность бидермейера… Благодаря опозданию Катрины, а она представилась именно так, я окунулся в таинство веков. Поймал себя на мысли, что в суете дней упускаю главное — великолепие, повсеместно окружающее меня здесь, в Вене. Каждую деталь, каждый элемент декора можно разглядывать бесконечно. Смаковать, получая эстетическое наслаждение, по силе сравнимое, пожалуй, лишь с наслаждением от созерцания красоты молодого женского тела.

Кстати, о теле… Что мне сразу понравилось в Катрине, так это тонкость и изящество линий. Словно в них — устремленность к небесному. Не знаю почему, но вдруг вспомнились работы Эль Греко. Возможно, сопоставлять духовную сферу с приземленным образом кощунственно, но все же… что-то во внешности Катрины почти незримо откликается, резонирует с моим внутренним ощущением…

Одно только отталкивает: губы. Вынужден выразиться грубее — губищи. В лучших традициях полотен кубистов: лишь рот и ничего более. Он будто существует отдельно от такой, честно признаю, красивой девушки. Интересно, удобно ли ей разговаривать?

А говорит она много. Странные существа женщины! Не понимают, что отсутствие тайны играет против них. Уже через полчаса я знал все: и про мужчин, и про визиты к косметологу, и про… бальные танцы — сперва я не придал особого значения этому совпадению, лишь мысленно повторил два слова, растянув их на слоги.

Забавная и в чем-то наивная. Боготворит Кемер, грезит о Хургаде. Зачем она здесь?

Кофе, кстати, был неплох. Мне нравится с апельсиновой цедрой. Рассказал Катрине про Кульчицкого и про шестьсот мешков с зернами, которые драгуны чуть не сбросили в воды Дуная, но она, похоже, сюжетом не вдохновилась… И опять начала про танцы. Да так, что даже в лице изменилась. Глаза засверкали удовольствием.

Мне захотелось ей признаться… И я сказал, что раньше тоже жил этим миром, танцевал «десятку», мотался по турнирам… Умолчал лишь о том, чего стоил переезд из России в Австрию и уход от любимого дела в отцовский бизнес. В столице вальса я так и не смог найти себя. Духовное и материальное вечно борются меж собой за право первенства. Увы.

Я ничуть не питал надежды на то, что Катрина умеет профессионально двигаться. Там, в музее, это был скорее импульс. Желание ее проверить. Но как только она вытянулась, словно струнка, как только выгнулась, приняв мою руку, я понял: она — прирожденная танцовщица. Идеальная партнерша. Меня качало на волнах и увлекало в безбрежное море. Вихрем затягивало в глубокую воронку. Быть может, звучит банально, но так ли важна новизна метафор, когда пытаешься передать неуловимое, необъяснимое словами притяжение?

Кажется, этот вальс был лучшим танцем в моей жизни…

Завтра пообещал свозить ее в Бельведер.

День первый. Она

Дура я дура зачем поперлась в эту вену и притом за свой счет а ведь правильно танюха говорила не хрен там делать одни музеи моря даже нет блин вот чтоб я еще хоть раз ради мужика на такое решилась ну фигушки.

Я чуток опоздала но не критично на сорок минут всего я ж с самолета прическа в хлам и ноготь как назло сломался а первое впечатление самое важное опять же если вспомнить танюхины слова.

Короче заскочила в отель по волосам утюжком прошлась и быстрее краситься блин представляете оказалось основу под мейк не взяла весь чемодан перерыла ну нету я аж чуть не расплакалась. Пришлось тоналку без базы нанести вроде норм и губы прям блеск танюха отлично сделала губы это же вообще самое главное.

А он красавчик. Фигура прям атлетическая одет простовато конечно не поймешь при деньгах или нет но потом я разглядела что у него ролекс пойдем говорит кофе по венски пить и в музей каких то гамбургеров фига себе я зря что ли ехала в такую даль фастфуд и в йошкар оле можно поесть.

Короче иду рядом с этим мачо и прям чувствую бабочки в животе аж ноги ослабли. Почти молчу чтобы лишнего не дай бог не ляпнуть ведь первое впечатление самое важное.

Ну кофе как кофе вкусненькое такое со взбитыми сливками оказалось. Роман с которым у меня сейчас роман что я аж сюда приехала вместо турции тоже раньше танцевал стандарт и латину в топах и по турикам ездил. В общем сцепились языками и он даже пошутил что мы исполним венский вальс во дворце этих самых габсбургов про гамбургеры я перепутала случайно.

И что вы думаете реально притащил в музей и когда нам начали рассказывать про балы и все такое вдруг схватил меня и давай кружить по залу чокнутый что ли хотя вел очень классно и рама прям зашибись у него. Идеальный партнер можно сказать. А потом отпустил как бы и не было ничего.

Я в шоке в общем завтра обещал еще куда то сводить но в ресторан так и не сходили и к нему не предложил.

День второй. Он

С утра заехал за Катриной.

Почти сразу она вовлекла мой автомобиль в неприличный уличный перфоманс. Но то было лишь начало. Воистину, женщины — иная цивилизация. Пара писем и сутки очного знакомства у них вовсе не являются препятствием для скандала. Как мастерски они умеют провоцировать конфликт там, где для этого нет даже предпосылок. Как гениально могут обидеться, разозлиться и даже посягнуть на право вашего личного выбора. Порой такая их способность вызывает восхищение.

Заодно нашелся ответ на вчерашний вопрос: что Катрина вообще тут делает. Аргументация, конечно, в очередной раз отражает непредсказуемость женской натуры. Ясно одно: во всем виноват мужчина. Забавно.

После моего предложения пообедать тигрица оттаяла. Впрочем, ненадолго — толкнув меня по неаккуратности и «залив» себе юбку лимонадом «Альмдудлер», она вновь дала волю эмоциям. На этот раз слезы. Признаюсь, мне не удалось обнаружить даже микроскопического пятна на ее одежде. И тем не менее я отвез Катрину в «Штефль». Купил ей пару платьев и штаны. Мысленно заключаю последнее слово в кавычки — два кусочка золотой материи едва ли могут претендовать на полноценный предмет гардероба. Чем бы дитя ни тешилось.

Возможно, вас удивит тот факт, что я посвящаю время взбалмошной особе, по другому даже назвать ее не могу. Всему причиной дар Катрины — отдаваться партнеру в танце, парить невесомым облаком над зияющей бездной… Единожды испытав наслаждение, я хотел танцевать с ней еще. И действительно, во время ужина возможность представилась.

Меня опять затопила та же теплая волна. Душа ликовала, и я, вдруг став бессовестно сентиментальным, почти любил эту провинциальную дурочку, эту алчную стервочку. Почти владел ею — в прямом и метафорическом смыслах.

И что же? Сдержался. Просто проводил до отеля. Хватит с меня вины за все содеянное сегодня.

Завтра она уедет и вновь наступит мрак. Трещина между мирами закроется…

День второй. Она

Утром я позвонила танюхе и рассказала как меня динамит этот роман с которым у меня по ходу вообще не роман а не пойми что. Она короче заявила что он нищеброд ну или жмотяра и добила меня окончательно тем что в турцию путевку купила ол инклюзив.

Я расстроилась прям жуть мне даже крыть было нечем у меня то нет инклюзива. Вчера как зашла в здешний супермаркет так пулей оттуда и вылетела все офигенски дорого в этой вене чтоб ее.

Но зато мой мачо приехал на обалденной тачке и я парой фоток быстро нос танюхе утерла. Ой мамочки там такие кадры у меня вся вена смотрела как я на капоте позирую завидовали конечно.

Он спросил хочу ли я кофе и тут меня прорвало. Я ему высказала и про шведский стол в кемере и про цены в его вене и про то что не ем второй день потому что деньги ушли на билеты к нему а он даже в ресторан не пригласил ну и все такое.

Он по ходу удивился что ж ты молчала говорит я думал ты не ко мне едешь а город посмотреть ага как же нужна мне его вена под дурачка что ли косит. Короче отвез меня наконец на ланч не прошло как говорится и двоих суток и тут уж я окончательно танюхе рот закрыла можно сказать прям фотками из этого рестика залепила его основательно. Сняла и сразу в сторис. Крутяк в общем местечко название не запомнила сто евро с человека это вам не кемер какой нибудь.

После ланча он опять запел песню про дворцы и все такое но я уже взяла власть в свои руки и как бы случайно толкнула его под локоть. Морс из бокала мне на юбку пролился не сильно конечно но я типа расстроилась что в испорченной одежде не смогу по дворцам ходить.

И ни фига он не жмот оказался купил мне два платья и комбез еще до кучи ну знаете такой шифоновый золотой с вырезами на брюках как сейчас носят клевый в общем.

Всяко лучше чем музеи.

А потом мы гуляли по улице красных фонарей только здесь почему то называют фонари прекрасными и катались в открытой карете а вечером ужинали при свечах на пароходе и танцевали прям при других туристах типа как на корпоративе когда все едят а ты кружишь по залу тыща рублей за танец больше не платят у нас артистам.

И блин он реально раздевал меня глазами аж дрожит весь ну точно влюбился только к себе почему то опять не пригласил и в отель не зашел прям задрот какой то ей богу а завтра ведь уезжать.

Танцует классно конечно даже жалко что он в вене торчит а не в йошке у нас потусили бы.

День третий. Он

Я так и стоял возле ее отеля, блуждая взглядом по окнам.

Внезапно мне в голову пришла мысль: кубинский клуб. «Интересно, так ли она хороша в латине?» Безо всякой надежды написал ей на сайте. Почти полночь, вряд ли увидит, но Катрина ответила. Сорок минут я ждал в холле. Ей, видите ли, нужно было время, чтобы одеться. Сорок минут?

Выпорхнула. Золотой верх и прозрачные брючки, купленные мною днем. Сверкает, сияет — вся в предвкушении.

«Флоридиту» посещают в основном экспаты, местные заглядывают сюда редко. Публика весьма разношерстная: выходцы из Восточной Европы, турки, марокканцы, колумбийцы, вездесущие китайцы… Полный зал, живая музыка, к бару не подступиться. Но главное — танцпол. И конечно, Катрина. Яркая звезда, сияющая на небосклоне местечкового бара. Ее тонкие руки извивались, подобно змеям, рот кривился в блаженной гримасе — мимолетно, неосознанно, поддаваясь одной доле в музыке, одному такту, короткому и пронзительному, за который она проживала в танце целую жизнь…

Мы почти не говорили, да и не было возможности — сальса заполняла собою все пространство, врываясь ритмами в самую твою суть. Шум. Хиты, сменяющие друг друга. Ее улыбка. Блеск наряда. Я крикнул Катрине в ухо, что она сошла с полотен Густава Климта, почти как его Адель — золотая, недосягаемая, такая беззащитная в своей хрупкости. Она, похоже, не поняла, округлила глаза и выдала: «Да нет, она же тоооолстая».

А потом произошло нечто невообразимое. То, чего я никак не ожидал от Катрины, несмотря на ее спектакль с селфи палкой и заигрывания с зеркалами ресторана «Сильвио Николь». Я всего лишь на минуту отошел, чтобы поздороваться с герром профессором, который каким то непостижимым образом оказался в этом клубе. Повернувшись, я вдруг обнаружил, что Катрина с победоносным видом «добивает» здоровенного детину африканской наружности, о господи! Тот корчится на полу, пытаясь придать своему телу вертикальное положение, но тщетно — его жалкие потуги обречены: она не отпустит.

Эта мысль пронеслась в моей голове за миллисекунду, а потом я вдруг с ужасающей ясностью осознал, что последствия возмутительной выходки Катрины придется расхлебывать куда дольше, чем суммарное время, проведенное мною с этой «прекрасной амазонкой».

Я вскипел, но все же сдержался, слив на нее лишь остатки своей ярости. Даже не подошел близко, чтобы ненароком, в запале, не прибить это очаровательное безмозглое существо, замотанное в золотистую тряпочку.

И вдруг опять неожиданность — Катрина протягивает мне карту…

Рассвет встретили в полиции, где она испуганно давала показания, а я выступал переводчиком — сначала с ее жутчайшего языка на литературный русский, а затем уже на немецкий. Кое как уладили, и она, дрожа, осталась ждать меня в длинном гулком коридоре управления. А потом… просто исчезла, и я, как ненормальный, колесил по утренним пустым улицам.

Мне все же хватило выдержки не поехать за ней в отель.

Бунтарка. Стерва. Золотая моя Адель. Идеальная партнерша.

Черт, а…

День третий. Она

Ну в общем прилетела я только не в йошку конечно а в москву к маринке переночевать и завтра поездом к себе. Сидим на кухне у нее варим кофе по венски то есть кофе то обычное просто сливки взбитые из пятерочки добавляешь и вуаля. В бутове и то лучше чем в этой вене особенно после бутылки шампусика ржем как ненормальные никак остановиться не можем. С романом у меня закончилось по дебильному дура я дура сейчас только поняла что наивная ну типа любовь с первого взгляда и все такое а на самом деле просто деньги профукала и считай без отпуска осталась.

Короче как дело было я в отель вернулась после пароходика где мы танцевали уже без шансов на продолжение. Осталось времени то с гулькин нос если вообще он завтра появится а то у него бизнес и все такое.

Только мейк смыла переоделась и телик включила фигня конечно ни одного русского канала и тут смотрю он пишет на сайте что типа не уехал. Хочешь говорит в кубинский клуб тебя свожу сальса там бачата все дела. Странный конечно мужик сразу то не судьба что ли была. Ну я опять давай краситься одеваться комбез напялила ничего так выгляжу шикардос прям египетская царица вся аж в золоте.

Приехали в местный клубешник а там народищу прям не протолкнуться у бара так и вообще атас. Ну выпили по пинаколаде и тоже пошли на паркет и там уж прогнали латину по полной. А потом смеялись что аж живот свело… этот зал… люди… мы вдвоем… пироженку с одной тарелки ели… и меня прям цепануло что уже неважно с деньгами он или без… просто смотришь в его глаза и понимаешь блин классно же с человеком… пусть даже и в этой вене.

А еще он сказал что я похожа на адель ну знаете певица такая она раньше полная была а потом похудела типа комплимент хотел сделать но не вышло. И я уж подумала ну щас точно поедем к нему и тут фигак все пошло наперекосяк.

В общем он отошел с кем то поздороваться и вдруг смотрю какой то африканец к нему в карман лезет и вытаскивает карту. Мою карту блин прикиньте ну то есть не мою но ту с которой он мне комбез купил и в рестик сводил. И меня прям прострелило как будто этот чудик африканский мою личную кредитку забрал понимаете?

Короче я подскочила и огрела ворюгу сумкой по башке. Нормально так врезала у меня ж там еще косметичка лежала с полным набором на два кэгэ примерно. А потом до кучи я ему каблуком заехала в бочину это когда он уже свалился и попробовал встать.

Тут подлетает мой мачо лицо злющее аж губы дергаются ты говорит вообще что ли офигела коза людей крошить в общественном месте ага как будто если бы другое место то прям кроши не хочу. Ну он конечно не так сказал а в сто раз мудренее но смысл почти такой получился. Я молча карту ему отдаю и думаю ну все блин капец теперь уж точно без продолжения.

Короче так и не попрощались. Да ну стремно. Еще начал бы выговаривать какая я идиотка и сколько проблем ему на задницу создала так что я сама добралась до отеля после ментовки и в аэропорт хотя цены на такси там конечно конские.

Ну вот вроде все. На сайт пока не захожу в любом случае мне уже ничего не светит ну дура и дура… хотя… нет я щас гляну одним глазком… все таки жалко… идеальный партнер…

«Привет, как ты? Буду в России через пару недель. Потанцуем?..»

Людмила Ворожбицкая. БИБЛИОТЕКАРЬ

— Herrengasse! — Голос диктора в динамиках метрополитена пробивается сквозь тяжелый рок, пульсирующий в моих наушниках. Выбегаю из вагона и спешу на Josefsplatz, в дом номер один.

Дверь со скрипом открывается и запускает меня в мир давно минувших дней. Воздух пропитан ароматами древесины и старого пергамента, сладковатым запахом кожаных переплетов и застарелой книжной пыли. Но не только воздух говорит о былом. Здесь стоит не просто тишина, а глубокое безмолвие, которое побуждает застыть в ожидании чего-то великого, преодолевшего века.

Вообще-то, это место основано в 1368 году как придворная императорская библиотека династии Габсбургов. А нынешнее здание построено в 1726 году.

Да, вы верно догадались, мы в Австрийской национальной библиотеке. А я — библиотекарь.

Как же я люблю свою профессию! Далеко не каждый может похвастаться тем, что работает в комплексе зданий дворца Хофбург!

Каждый день я прихожу в Парадный зал и вежливо здороваюсь со статуей императора Карла Шестого, облаченного в римскую тогу полководца. Надеваю ролики, наушники, очки и начинаю разбирать книги, которые остались от посетителей со вчерашнего дня. Император смотрит неодобрительно. Знаю, он не любит тяжелый рок, считает его совершенно неуместным в старинных стенах. Впрочем, ролики он тоже не поддерживает. И очки. Ну, что поделать.

Делаю глубокий книксен перед его величеством и отправляюсь между колоннами, приступая к своим обязанностям по расстановке книг. Это, скажу я вам, не так-то просто, ведь если хотя бы одну из них запихнуть по ошибке не туда, как все… Издание исчезнет, словно в Бермудском треугольнике. Оно, конечно, может объявиться позже, где-то в совершенно неожиданном месте, и то — если повезет.

На полках, уходящих под сводчатый потолок, расписанный фресками, стоят тысячи книг — тяжелые тома в кожаных переплетах с позолотой и тиснением. В их окружении я чувствую себя археологом, раскапывающим тайны прошлого. Погружаюсь в историю древних цивилизаций, исследую работы великих художников, познаю секреты научных открытий и будто проникаю в души мыслителей. Каждый экземпляр — другой мир, за воротами в который спрятана мудрость. Время растворяется, и я становлюсь частью бесконечного потока. Я читаю не только слова, но и то, что между строк, слышу биение сердец создателей прекрасных творений. Ощущаю незримое присутствие людей, которые когда-то изучали эти книги, и, перелистывая страницы, думаю над их содержанием.

Представляю себе императоров и королей, философов и священников, писателей и поэтов, студентов, преподавателей, купцов… Они держали в руках эти издания, впитывая в себя мудрость веков. В застывшей тишине мне кажется, что я до сих пор слышу их дыхание, читаю их мысли, вместе с ними разделяю страсть к знаниям.

Каждая книга, манускрипт, инкунабула или глобус — ключ в другую эпоху, приоткрытая дверь в мир мечтаний и великих открытий. В этом зале я чувствую себя путешественницей во времени, свидетельницей великих событий: дух прошлого оживает и посвящает меня в свои истории. В этом заключена магия Австрийской национальной библиотеки. Ни в каком другом хранилище книг я не испытывала подобного!

Для меня здесь не просто склад фолиантов. Это место, где прошлое встречается с настоящим, где каждый может найти свою дорогу и изменить судьбу…

— Девушка! Де-е-ву-ушка! Вы что, заснули там?!

Резкий окрик чуть не заставил меня свалиться с лесенки, на которой я балансировала, пытаясь втиснуть толстенный том Рильке на свое место.

Женщина с безупречной прической и в элегантном костюме решительно двинулась к стойке. Она была словно яркое пятно на фоне спокойных, сдержанных тонов Парадного зала библиотеки. За ней, опустив глаза, плелся юноша несчастного вида.

Я подкатила поближе и достала наушники, в которых продолжала рокотать Shakra. Шквал чувств и эмоций окружающего пространства обрушился на меня снежной лавиной, на секунду ослепив, оглушив и почти сбив с ног. Я никогда не бываю полностью готова к этому. Книги на полках на разные голоса говорили одно, мысли подошедших ко мне женщины с юношей вопили другое.

Сняв очки, я хорошо увидела прошлое и настоящее этих людей, а будущее развернуло мне веер из нескольких вариантов развития событий.

Классический случай. Ухоженная, элегантная дама за пятьдесят. Любит строгие наряды, подчеркивающие ее фигуру. Всегда выглядит такой безупречно отутюженной и отлакированной, будто минуту назад вышла из салона красоты.

Она привыкла к тому, что ее слово — закон. Она контролирует сына во всем: от распорядка дня до его отношений с друзьями и романтических увлечений. Ее мнение — единственно верное. Любые попытки противостоять рассматриваются ею как бунт на корабле, за который она немедленно вздернет сына на ближайшей рее. Она видит в юноше продолжение себя и стремится сделать из него успешного человека, соответствующего ее идеалам. Часто критикует и осуждает его за неудачи, не замечая достоинств. А ведь он совершенно другой — в нем живет душа художника.

Юноша скромный и неуверенный в себе, что неудивительно, при такой-то mutter. Из той одежды, что рекомендует ему мать, он выбирает самые простые и неброские вещи. В его внешности затушена харизма, яркость, творчество, драйв. Он сознательно гасит свой свет и старается не привлекать внимания лишний раз. Сомневается в себе, как в художнике, не верит в свои силы. Постоянный контроль и критика угнетают его, он чувствует беспомощность и боится матери до дрожи в коленях. Несмотря на это, маму он любит.

Я посоветовала женщине роман Эльфриды Елинек «Пианистка». У главной героини очень скверный характер, который приводит ее к разрушению собственной жизни.

Книга имеет дефект, о котором знаю лишь я. Тридцать седьмая страница полностью залита слезами и поэтому усиливает отрицательные черты, возводя их в наивысшую степень. Книга, как зеркало, безжалостно и едко высмеивает читателя, показывая ему самого себя. Не все могут это выдержать. Не все могут начать меняться. Она не сможет. И ее сын, доведенный до отчаяния, уйдет из дома через три месяца.

Зато он сделает свой выбор. Да, какое-то время ему будет бесприютно, холодно и голодно в продуваемой ветрами мансарде, которую он снимет на скопленные втихаря от мамы деньги. Но потом… Наверное, мне уже нужно начинать копить средства, потому что входной билет на открытие его персональной галереи будет стоить ох как недешево. А на зарплату библиотекаря не очень-то и разгонишься.

В этот день я старалась не обращать внимания на болтовню книг, то включая, то выключая музыку и снимая очки много раз.

Писателю в творческом кризисе я посоветовала роман Томаса Бернхарда «Вычеркнуть». Он как раз об авторе, который пытается справиться с чувством пустоты и бессмысленности жизни. Ну а то, что на форзаце окажется записанный телефон известного литературного агента — так это просто совпадение. Случайное стечение обстоятельств!

Мужчине, которому не везло в бизнесе и которого постоянно подставляли партнеры, очень приглянулось новое издание книги «Самый богатый человек в Вавилоне», написанной Джорджем Сэмюэлем Клейсоном в 1926 году. Это история о мудрости жителей древнего города в управлении деньгами. Я не возражала. Отличная книжка, тем более, что кто-то забыл в ней закладку с китайскими иероглифами и брелоком в виде крошечного нефритового дракончика. Иероглифы принесут бизнесмену удачу. А нефрит — отличный камень, достойный императоров, имеющий свойство темнеть в присутствии нечестных людей. Китайцы знают толк в таких вещах.

Девушка с покрасневшими от слез глазами робко подошла ко мне. В ее взгляде читалась глубокая печаль.

— Извините, — теребя в руках потрепанную сумочку, прошептала она, — можете порекомендовать мне какую-нибудь книгу? — Ее голос напоминал шелест осенних листьев в парке Шенбрунн — такой же сухой и безжизненный.

Я снова вынула наушники. На этот раз молчали все книги в радиусе метра. А на особо болтливых, тех, что с дальних полок, уже шикали их товарищи поближе. Статуя императора Карла Шестого сочувственно покачала головой и поцокала языком.

Я сняла очки. Ну конечно. Любовь. Безответная. Отчаянная, глухая и безнадежная. Она любит его десять лет, еще со школы. Да, умом понимает, что ее чувства это дурман, вроде наркотика, но вот сердце…

Задумчиво оглядела притихшие книги. «„Мариэтту“ возьми», — донесся до меня шепот с какой-то полки. Согласно кивнула.

Отличная новелла Стефана Цвейга, и не таких со дна вытягивала. Книга покажет девушке, что у нее есть свой путь и что не стоит зацикливаться на неразделенной любви. Она сможет сосредоточиться на собственных целях и мечтах и найдет счастье в жизни. Ну и «Дневник Бриджит Джонс» Хелен Филдинг, просто так, для поднятия настроения.

— И еще, выполните одну мою просьбу, — попросила я, глядя в ее несчастные глаза. — Тут недалеко, на Штальбурггассе, есть уютный ресторанчик Wiener Küche. Купите себе мороженое. В вафельном рожке, с ванильными шариками. Ваше любимое.

Девушка недоуменно на меня посмотрела, но согласилась. Конечно, она не предполагала, что уже через полчаса в том самом кафе столкнется с молодым человеком и своим любимым мороженым испачкает его новые брюки. И юноша окажется гораздо лучше того, которого она безответно любила.

Зато книги Австрийской национальной библиотеки знали об их встрече. Ведь это не простая библиотека. Да и я — не совсем библиотекарь. Ну, вы, наверное, догадались.

Татьяна Парамонова. СУП С КНЕДЛЯМИ

28 декабря

Книга рецептов сама открывается на нужной странице. Фотография, как старинная открытка: фаянсовая чаша кобальтового цвета, в ней три крупных кругляша из фарша. Они плавают в наваристом бульоне среди блесток жира, еле помещаясь в эту глубокую миску для супа, еще и выпирают над поверхностью плотными крутыми боками. Похожи скорее на гладкие воздушные шары, а совсем не на наши мелкие рыхлые фрикадельки.

Малышка Агнета следит за мной. Увидев, что я замерла над книгой, напоминает: «Ам!» В свои полтора года почти не разговаривает, но знает, как сделать, чтобы ее поняли. Дочка любит суп. Сегодня венский «Suppe mit Knödeln» — с кнедлями из печени. Надо поторопиться. Действительно, что там смотреть, рецепт давно знаком. Чтобы суп остался прозрачным, сначала кнедли чуть отварю в подсоленной воде, а потом уж переложу в готовый мясной бульон.

В тот же день три года назад

Телефон негромко свистнул. Дэ Эф пишет только на электронную почту и только с рабочего адреса. Никаких мессенджеров. Скорее всего, мой номер у него не внесен даже в записную книжку.

«Тёпка, дорогая! Ужасно соскучился. Не радует даже чешское пиво, ну ты понимаешь… Я кое-что придумал. Мы с тобой отметим Новый год вместе! Завтра, двадцать девятого декабря. В Вене, представляешь?! Гостиница заказана, совсем рядом со станцией Хауптбанхоф, — ты легко доберешься от аэропорта электричкой. А я приеду после конференции прямо из Праги. Мой поезд идет всего четыре часа и прибывает на тот же вокзал! Все продумано — у меня даже штамп будет только чешский! А у тебя австрийский, не прикопаешься! P.S. В Вене потрясающие пирожные, скоро ты сама убедишься».

Новый год двадцать девятого декабря… Дэ Эф умный. И красивый. Сильный, нежный, седой. У него есть сын — Илюха, высокий стройный мальчик, через пару лет заканчивает школу. Приходил как-то в офис. А вот с женой моему начальнику не повезло. Она постоянно болеет, практически нигде не бывает. Поэтому настоящий Новый год Дэ Эф всегда отмечает дома. Я его понимаю и ни на что не претендую.

Пара дней в Вене — что ж, неплохо. Никогда там не была.

Посмотрела погоду: ноль градусов и пасмурно, прямо как у нас. Поеду в пальто. Наверное, пригласит куда-нибудь отмечать, возьму с собой красное платье и туфли, ну и теплый свитер на всякий случай. Надо прямо сейчас достать с антресолей маленький кабинный чемодан, вылет завтра рано утром.

Придвинула кухонный стол, на него стул — шаткая конструкция. Открывая дверцу, вспомнила, что маленького чемоданчика нет: брат одолжил месяц назад, когда ездил в Питер. Уже сто раз вернулся, но отдать не удосужился, разгильдяй. Можно было бы позвонить, чтобы занес, он живет недалеко. Но не хотелось объясняться. Опять скажет: «И сколько еще Дэ Эф собирается тебя мариновать?»

С трудом вытащила из-за коробок с летними вещами огромный черный чемодан. Он мне по пояс, ну и пусть, плевать. Придется сдавать в багаж, а остальное неважно. Полупустой, даже такой большой, я везде легко довезу. Сложила вещи на дно, перехватила эластичными стяжками. Мелочи распихала по карманам — ничего не гремит.

Чуть-чуть тревожно: не слишком ли внезапны эти сборы? С завтрашнего дня я официально в командировке. Не забыть бы чего-нибудь… Заглянула в холодильник — только йогурт и яйца, да еще звякнули на дверце бутылочки с кетчупом и соевым соусом. Ну не люблю я готовить. Тем более одной себе. Зато ничего не испортится…

На следующий день

Гостиница действительно оказалась в трех минутах от вокзала. Я затолкала свой необъятный чемодан в компактный номер без излишеств и отправилась в центр на метро. Дэ Эф приедет только к вечеру, а пока поброжу одна.

Вена — торжественный серый город, местами похожий то на Питер, то на Москву. Памятники скорее как в Питере: монументальный Шиллер, а напротив величественно сидящий в кресле Гете, который, кстати, никогда не бывал в Вене. Это я разобрала из услышанных обрывков рассуждений какого-то гида. Но по планировке город больше напоминал Москву. Проходящие мимо и перегоняющие меня люди говорили на русском языке. Так мне казалось издалека, и я старалась вглядеться в их лица, словно искала знакомых. Но, когда прохожие равнялись со мной, я понимала, к своему разочарованию, что они говорят по-немецки, только с мягким акцентом, в котором много шипящих.

Было позднее утро, все куда-то деловито шли, и это вовсе не напоминало народные гуляния. Я и представить не могла, что через пару дней после Рождества в городе не останется ни одной ярмарки, а праздничная суета сменится обычными буднями. Интернет подтвердил, что праздник закончился примерно двадцать шестого декабря. И, словно чтобы дать это как следует прочувствовать, небеса обрушили на меня потоки ледяного дождя. Открыв зонтик, я завертела головой в поисках кафе. Их в избытке на людной для такой погоды улице, осталось только решить — кондитерская или ресторанчик, в котором можно пообедать? Сладкое я не очень люблю, но это Вена, детка! Обязательно надо попробовать кофе со взбитыми сливками и к нему заказать что-то из классических местных десертов. Ведь Дэ Эф сказал, что мне понравится.

Дождь усилился, зонт уже не закрывал джинсы от сплошных острых струй. Все равно не знаю, какая кофейня лучше, — вот и вхожу в первую попавшуюся. Время — между завтраком и обедом, поэтому много пустых столиков. Здесь тепло и уютно, оставляю пальто с зонтиком на вешалке и подхожу к витрине, графично уставленной пирожными и порезанными на кусочки тортами. Шоколадные, кремовые, посыпанные сахарной пудрой и штрейзельной крошкой десерты. На что же решиться?! Цены на все примерно одинаковые, различаются только в центах после запятой… Выбираю Punschkrapfen — кубик, покрытый толстым слоем розовой глазури. Внешне он кажется не таким сладким, как все остальное приторно-завлекательное изобилие.

Но я ошиблась, не спасает даже ароматная ромовая пропитка плотного бисквита. Для столь переслащенного пирожного подошла бы большая кружка черного чая, а не кофе с сиропом в высоком стакане, увенчанном густой короной из сливок.

Что же мне делать? Доесть, допить через силу? Всем нравятся эти райские деликатесы, они явно не останутся скучать на витрине, сегодня же их раскупят, съедят прямо здесь или бережно унесут домой. Внешне они источают любовь. Может быть, только внешне? И всем ли нужна такая любовь?

Достаю телефон. Не сразу сообразила сфотографировать, но и сейчас, с отломанным уголком, пирожное смотрится впечатляюще. Я не успеваю щелкнуть — раздается звонок. Дэ Эф, наверное, уже в поезде.

— Тёпонька, милая, только не сердись! — быстро и тихо бормочет он. — Сегодня не смогу приехать, все откладывается. Я продлю тебе гостиницу и поменяю билет. Прилечу уже из Москвы, второго января! В Вене хорошо, погуляешь… Может, хочешь в Оперу? Заказать билет?

Почему-то я не слушаю, что он говорит, а удивляюсь, как ему удается никогда не путать мое имя. На работе я у него Алла Викторовна, а во все другие моменты почему-то Тёпа… Мое молчание Дэ Эф расценивает как вопрос.

— Пойми, жена сделала сюрприз — приехала неожиданно сюда, в Прагу. Я уже собирался сдавать номер…

Не слишком больна его жена, если способна на такие подарки. Кажется, я слышу голос мироздания: оно предлагает воспользоваться случаем и прямо сейчас выйти за рамки ограничивающих условностей. Они себя изжили. Пора прекратить довольствоваться отведенной мне ролью. И сейчас я должна что-то сказать…

— Тёпа, мне не нравится твое настроение! — не дожидается ответа Дэ Эф. Он то ли нервничает, то ли торопится. Наверное, и то и другое.

— Дима, не надо менять билет. Завтра возвращаюсь в Москву, — отвечаю я и выключаю телефон.

Толстый слой очень сладкой глазури цвета «Барби». Нелюбовь там, где видится любовь. Зачем доедать это пирожное? Оно совершенно чужое.

На следующий день

И все-таки я в командировке. С утра долго корпела над непростым текстом, закончила, отправила заказчику, копию — Дэ Эф. Красное платье и туфли не доставала, сборы не будут долгими. За окном снова дождь, зонтик мне в руку.

Вокзал рядом с гостиницей, это правда, вот я и расслабилась — слишком поздно вышла, громыхая своим чемоданом. В день приезда не заметила, что Хауптбанхоф такой огромный. Куда мне теперь — направо, налево? Я металась от табло к указателям в поисках нужного терминала. Надо купить билет, найти платформу. Похоже, могу опоздать в аэропорт.

Наконец я в электричке, которая вяло тащится, подпрыгивая на стыках. В этот раз мне попалась какая-то устаревшая модификация, напоминающая наш пригородный поезд. Каждую минуту смотрю на часы, как будто от этого мы поедем быстрее. И еще из-за всех треволнений ужасно хочется в туалет, но в моем вагоне, видимо, его нет. А в следующий я со своим сундуком не потащусь. Дотяну до аэропорта.

Наконец Вена-Швехат. На огромном табло вылета есть информация о посадке на мой самолет, но вместо номеров пунктов регистрации — прочерки. Забыв про туалет, я бегу к стойкам с надписью «Аэрофлот». Никого. Что за наваждение? Девушка в форме какой-то западной авиакомпании сочувственно говорит мне по-английски:

— Регистрация закончена, она прекращается за час до вылета!

Действительно, до рейса остается пятьдесят минут. Судя по всему, я столкнулась с австрийской пунктуальностью. Умоляюще смотрю на нее:

— Что же мне делать?!

— Обратитесь в окно продажи билетов вашей компании. Они проверят статус и помогут. В крайнем случае поменяют на следующий рейс.

Поблагодарив, бросаюсь искать кассы «Аэрофлота», чемодан задевает за все на свете и мешает быстро бежать. Сорок минут до вылета.

Симпатичная служащая в окошке почти без слов понимает, в чем дело, смотрит на монитор, куда-то звонит, с кем-то объясняется по-немецки. Указывает мне, куда идти дальше:

— Вам надо на паспортный контроль, если поторопитесь, все будет нормально! Я сообщила, что вы опаздываете.

— Но у меня чемодан, его же надо сдать, это не ручная кладь! — паникую я и сразу забываю, в каком направлении она велела мне двигаться. Тридцать минут до вылета.

Ответа я не получила, потому что к кассе стремительно подошел молодой человек с небольшим рюкзаком за спиной и коробкой венских пирожных с изящной куполообразной прозрачной крышкой. «Все разные», — успела отметить про себя. Он с вежливой улыбкой протянул в окошко паспорт: «Простите, я еще успеваю?» На форме служащей я разглядела бейдж «Агнета». Хочу переспросить ее, куда мне идти, но она снова разговаривает по телефону. Показывает парню рукой: «Прямо и направо! И помогите девушке дотащить чемодан, пожалуйста, она с этого же рейса!»

Парень с усилием хватает мой багаж и чуть не взлетает вместе с ним: «Пустой?!»

Бежим в указанном Агнетой направлении, он рассказывает, что часто опаздывает на самолеты, поскольку работает журналистом и всегда в цейтноте, зато есть привычка относиться к таким ситуациям, как к штатным. Нас везде пропускают, быстро проходим паспортный контроль и досмотр. До вылета десять минут.

— А зачем вам такой здоровенный пустой чемодан?

— Долго рассказывать…

— Дайте угадаю, вы оставили что-то огромное и ненужное в Вене и теперь возвращаетесь налегке?

— Точно, так и есть, — хохочу я и от смеха вспоминаю, что мне срочно надо в туалет. — А можете здесь постоять с моими вещами? Нас же подождут? Я на секундочку.

Не слушая ответа, заскакиваю в удачно подвернувшуюся дамскую комнату прямо напротив красочного магазинчика с сувенирами, шариками, открытками, путеводителями и детскими игрушками. Ничего, постоит, пару минут посмотрит витрины. У меня нет другого выхода.

Когда мы подбежали к распахнутым воротам вылета, на нас холодно взглянули две девушки в красно-синей форме. Кроме них — никого, все пассажиры уже заняли места. Мы предъявили паспорта, посадочных талонов у нас не было.

— Вы задерживаете самолет! — прошипела одна из них. — У вас место 15Е, а у вас 23А.

— Главное — мы успели, кэп! — сказал мой попутчик, обращаясь к самой строгой из девушек. Он почему-то веселился от души.

А я немного сникла, не хотелось сидеть через восемь рядов от него. Пока проходили по длинной трубе в салон, успела спросить, кивнув на коробку с пирожными:

— Любите сладкое?

— Нет! Это маме. Из венской кухни я люблю шницель и риндсгуляш, а на десерт — яблочный штрудель. Подмигнув, он прошел в хвост самолета.

Мой чемодан буднично пристроился между люком выхода и кабиной пилотов, его даже ничем не закрепили. Оказывается, так можно, и никто из членов экипажа не удивился. Я была рада избавиться от своей обузы хотя бы на время полета.

Когда дома я открыла чемодан, из него на волю хлынуло множество разноцветных воздушных шариков. И еще в нем лежала книга «Традиционные блюда Вены» в ламинированной обложке, а в ней визитка с припиской: «Обязательно позвони!»

Сегодня, 31 декабря

Агнета любит суп, но в предпраздничных хлопотах я могу ей предложить только котлету с брокколи. У меня напряженный момент: раскатываю тонкое тесто на полотенце, растягиваю руками, толстые края обрезаю, чтобы легче было свернуть штрудель, заполняя его яблоками с корицей и изюмом. В кухне жарко, духовка сильно разогрелась. Перед тем как поставить противень, оглядываюсь на дочку.

— Кушай, милая, скоро папа придет, будем пробовать вкусный пирог, — уговариваю я малышку, которая уныло ковыряет ложкой котлету. — На, попей водички, — ставлю перед ней прозрачную розовую чашку с сердечками.

Как всегда, я переборщила с начинкой — тесто слишком натянулось. Надо смазать сверху растопленным сливочным маслом, чтобы не разорвалось. В суете я не сразу расслышала мерный стук ложки по тарелке и громкое хлюпанье. Оглянувшись, увидела, что Агнета с аппетитом уплетает свой первый собственноручно приготовленный суп с кнедлями — дочка просто вылила из чашки воду в тарелку с разломанной котлетой и зелеными шариками капусты. С довольной улыбкой показывает мне содержимое ложки: «Сюп!»

Элли Фан. РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Лукас проснулся в холодном поту. Уже в тысячный раз он видел этот леденящий кровь сон. Глаза маленькой Лауры, полные ужаса, и стеклянный взгляд любимой Анны. Его девочки медленно опускались на дно в «железной ловушке».

Каждый раз кошмар прерывался на этом месте: он терял сознание и ничем не мог им помочь. Беспомощность, чувство вины, злость на себя. «Почему они? Почему не я?!»

Волна мурашек пробежала по телу. В комнате было прохладно, осень давала о себе знать. Посидел на кровати, бессмысленно разглядывая пол. «Как же я мог?!»

Лукас медленно побрел на кухню.

Чайник насвистывал свою печальную песнь, вторя атмосфере одиночества и грусти. На холодильнике под магнитом висело фото, где они все вместе. Праздновали тридцатый день рождения Анны. Веселые, счастливые. За их спинами простиралась Вена — снимок сделали на смотровой площадке собора Святого Стефана. Анна любила посещать в нем службы, а когда ей становилось грустно, она всегда приходила туда за советом.

Непреодолимая тоска окутывала все тело и не давала пошевелиться. Телефонный звонок выдернул его из оцепенения, но трубку он не поднял. После сигнала прозвучало голосовое сообщение от психотерапевта:

— Лукас, здравствуйте! Я знаю, что вы чувствуете себя подавленным и опустошенным. Понимаю, как вам нелегко. Пожалуйста, попробуйте до нашей встречи уделить себе побольше внимания: найдите время погулять, пообщаться с близкими, заняться любимыми делами. Жду вас завтра на прием.

Неохотно подчиняясь совету, он медленно одевался, будто перелезал через непреодолимые преграды. Черные джинсы, черный джемпер, старенькое пальто и потертый, любимый Анной котелок. Она настояла на его покупке, так как в нем муж напоминал знаменитого киногероя.

Он бросил взгляд в зеркало, грустная улыбка скользнула по лицу.

— Привет, Чаплин! — услышал он звонкий смех жены. — Пойдем скорее, сегодня такой прекрасный день!

На минуту Лукас даже двигаться стал быстрее, но когда понял, что это всего лишь воображение, снова замедлился. Смириться с реальностью не получалось, мысли о том, чтобы спрыгнуть с моста в Дунай и почувствовать все, что чувствовали они, подступали все чаще. Как иначе искупить вину?!

Все произошло так быстро, так нелепо. Он показывал язык Лауре в зеркало заднего вида. Перевел взгляд на дорогу. Кто-то бросился под колеса. Резко дернул руль вправо. Машина съехала в реку. Позже выяснилось, что это была собака.

Лукас вышел из дома и отправился по набережной Дуная в сторону центра той самой дорогой, которой любила ходить жена. Очень часто они прогуливались так к собору Святого Стефана.

Ближе к площади становилось все оживленнее. Люди громко разговаривали, смеялись, радовались, фотографировались, суетились. В толпе Лукас заметил семью: папа, мама и дочка. Глаза их светились счастьем. Лукас улыбнулся. Вспомнил, как именно здесь на набережной впервые поцеловал Анну. Она смутилась, густо покраснела. Кровь застучала в висках, когда он обнял ее. Одинокая виолончель играла вдалеке знакомый вальс, и, двигаясь в такт музыке, он повел ее в танце. Стояла теплая летняя ночь, она в легком платьице — такая нежная и податливая в его руках.

— Эй, куда прешь! — выдернул из воспоминаний грубый возглас хозяина собачонки, в поводке которой запутались ноги Лукаса.

Чужая радость стала его раздражать. Почему психолог рекомендует ему гулять среди этих хохочущих людей, которые не знают, что жизнь коварна и завтра ее может не быть? Жизнь жестока и несправедлива.

— Лукас, смотри-смотри! Какие забавные! — вновь услышал он родной голос.

На площади два фокусника показывали разные трюки. Анна потащила его в центр шоу, и сразу же эти человечки в полосатых майках оказались рядом, крутясь вокруг влюбленной парочки. Под аплодисменты восторженной публики иллюзионисты вернули шарфик, незаметно снятый с шеи жены. Пока Лукас любовался любимой, охваченной азартом игры, с его руки исчезли часы, и их тоже демонстративно вручили владельцу. Анна хлопала в ладоши и смеялась, как ребенок. Фокусники переключились на других зрителей.

Когда же зашли в кафе, Лукас не обнаружил своего бумажника. Вечер был омрачен. Помогла Анна, найдя причину для радости: вместо ужина пошли в собор и просидели там обнявшись всю вечернюю службу. А после она сказала:

— Не будем злиться на них, милый. Значит, там деньги нужнее, а нам Бог даст больше.

Он только крепче прижал ее к себе и, поцеловав в макушку, почувствовал легкий аромат Дуная.

Теперь, когда жены нет рядом, он так не считал. Неужели там она нужнее, чем ему?! Почему их с Лаурой забрал несправедливый Бог? Ноги несли его в сторону собора.

Он подошел к площади. Толпа хохочущих людей окружила какого-то человечка. Тот махал руками, связками платков и творил на первый взгляд чудеса. Зеваки аплодировали, смеялись и щедро сыпали пожертвования в коробочку.

Кровь в висках забила с новой силой, разум помутнел. Лукас подошел ближе и хотел уже крикнуть: «Иди работай, мошенник!», но встретил взгляд артиста и прикрыл рот. Худощавый мужчина в кучерявом парике, лицо изможденного вида, но с улыбающимися, полными жизни глазами. Лукас остановился и стал наблюдать, не обворует ли кого-то этот веселый человечек, ловко орудуя разными предметами, создавая «волшебство».

Лукас знал, что фокусы — всего лишь ловкость рук, и, пристально всматриваясь в каждый жест иллюзиониста, искал подвохи и изъяны. Но никак не мог уловить, в какой момент что и где окажется. Было похоже на игру в наперстки.

Представление закончилось. Люди стали медленно разбредаться в разные стороны. Лукас пошел домой и всю дорогу прокручивал представление. Он пытался разоблачить обманщика, вывести его на чистую воду, отомстить за тот случай, за Анну, за всех обманутых. За то, что у него отобрали семью, не подсказав, как жить дальше. Вся злость сошлась в одной точке и сконцентрировалась на одном человеке.

Дома трафик интернета резко возрос. Лукас пребывал в поисках трюков: от их разработки до разоблачений уличных фокусников. «Я обязан уберечь людей и сорвать маску с шарлатана! Теперь это будет моей миссией».

Каждый день на протяжении двух недель Лукас приходил на площадь Святого Стефана с целью раскрыть обман. Клоун же всегда являлся с новыми трюками, чем ставил своего «поклонника» в тупик. Когда артист замечал его в толпе, делал реверанс и подмигивал. Сначала это смущало Лукаса, а потом он просто стал посылать карикатурный воздушный поцелуй в ответ. Так закрутилось их «общение».

Однажды он решил, что надо прийти пораньше и посмотреть, как артист готовится. Проследив за ним, Лукас увидел, как фокусник зашел в храм, сел перед алтарем и прочитал молитвы. Затем священник благословил его и только после этого тот покатил свой «волшебный сундучок» на площадь. Раскрыв рот, Лукас наблюдал, как шуршат колеса по мостовой.

Он знал этого священника. Жена часто подходила к нему за советом.

Но как же так?! Артист перед представлением посещает храм, читает молитвы, не выходит на площадь без благословения и при этом обманывает людей! В голове не укладывалось, что настолько религиозный человек может быть мошенником. Зарабатывать на доверчивости людей — это же недостойно верующего!

Однажды иллюзионист демонстрировал трюк, который Лукас уже подробно изучил и точно знал, где будет спрятан предмет. Перед самым финалом он выскочил из толпы и торжествующе прокричал:

— Я знаю, как это делается! Вот тут, вот тут ваш платок!

И, открыв тайник, не обнаружил там ничего. Зрители громко засмеялись. Они приняли его выход за часть шоу. Фокусник широко улыбнулся и жестами поблагодарил за участие. Обескураженный Лукас отвернулся от толпы и медленно побрел домой. Он никак не мог понять, где облажался. Чувство стыда съедало, хотелось провалиться сквозь землю.

Три дня он не возвращался на площадь, шерстил интернет и искал ответы на свои вопросы. Когда же показалось, что отгадка найдена, решил, что пора завершить начатое.

На площади было, как всегда, многолюдно и шумно, но кучерявый клоун в полосатой майке отсутствовал. Первая мысль — у него выходной. Но и на следующий день он не пришел. Это показалось очень странным. Так продолжалось целую неделю.

Лукас решил прийти в храм к тому времени, когда обычно здесь появлялся клоун, но заметил только священника. Лукас рискнул подойти к нему и спросить, куда делся «обманщик», которого он благословлял.

— Как, вы не знаете?! Это Стефан, его одолевала смертельная болезнь. Лейкемия. Когда он узнал о своем диагнозе, времени что-либо предпринимать не осталось. Ему посоветовали прожить отведенное время, как все здоровые люди, насколько это возможно. Он вспомнил, что всегда хотел дарить окружающим радость и улыбку, и стал выходить на площадь, развлекая туристов и горожан. Все, что он зарабатывал, относил в наш храм в качестве пожертвований для детей больных раком. Каждый вечер он уходил в хоспис и перед каждым выступлением просил моего благословения. Я не мог ему отказать. Около недели назад его состояние резко ухудшилось, а вчера его забрал Господь.

— О, Боже… — Лукас мгновенно все понял. Повисла пауза.

— Минутку, — продолжал священник, — он знал, что вы придете.

Ненадолго удалившись, он вернулся с конвертом, подписанным: «Мужчине в котелке».

— Как? Он ждал меня? Он знал, что я буду его искать? Это же я за ним следил, а не он за мной! Или нет?!

В ответ Лукас увидел только грустную улыбку.

— Я помню вашу жену. Она была очень светлым человеком. Соболезную.

В полном замешательстве Лукас вышел из собора и, зайдя в ближайшее кафе, распечатал письмо:

«Приветствую тебя, Мужчина в котелке! Раз ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет среди живых и мой друг тебе все рассказал.

Я сразу заметил в толпе твой жаркий непримиримый взгляд и вступил с тобой в игру. Я принял твой вызов. С тех пор каждое мое выступление было для тебя.

Когда я увидел тебя в храме, мой друг-священник сказал, что помнит твою жену. И что после ее ухода ты часто приходил сюда в тягостном настроении. Теперь я точно знаю, что нужен тебе так же, как и ты мне…»

Прервав чтение, Лукас вдруг осознал, что последний месяц совсем не вспоминал трагедию, даже наедине с собой. Его мозг был занят разоблачением. Ведь даже психолог обсуждал с ним теперь только фокусы. Начав с жажды справедливости, он вновь стал замечать вкус еды и запах ветра.

Он сидел в кафе напротив собора Святого Стефана, пил свой любимый кофе и читал письмо нового друга, с которым так и не успел поговорить по душам.

«…знаю, что нужен тебе так же, как и ты мне. Я понял это, когда услышал твою историю. Мне неизвестно, чем я полезен для тебя, но у меня есть просьба. Иначе я не справлюсь.

У меня осталась жена и восьмилетняя дочь. Они совсем одни. Уверен, ты в курсе, что они чувствуют сейчас. Очень прошу, помоги им пережить утрату. Позаботься о них. Сейчас ты нужен как никогда — им и мне. Фотография и адрес во втором конверте. Очень рад, что ты нашел меня. Я ждал этого как чуда и молился о тебе каждый день!»

Слезы затянули глаза Лукаса, будто он снова пережил утрату близкого человека. Он точно понимал, в каком состоянии находится сейчас семья Стефана. Стремительными движениями он вскрыл второй конверт с адресом и фото.

Ольга Солонго. В ГОСТЯХ У АЛЬМЫ

— Joseph Weiss, — подняв на него голубые глаза и сверив фото, произнеc молодой пограничник. Затем просканировал страницу и с улыбкой протянул паспорт с синей корочкой обратно. — Grüß Gott! Wilkommen!

«Wilkommen» — это просто: так похоже на «welcome». Одно из немногих немецких слов, знакомых Джозефу. Кажется, пограничник принял за своего — из-за такой распространенной фамилии. Добро пожаловать? Куда? Вена была домом его еврейских прабабушки и прадедушки до аншлюса — аннексии Австрии нацистской Германией в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Тогда им удалось бежать из страны, спастись вместе с детьми, благодаря чему более полувека спустя появился на свет Джозеф.

Венский бал, венская сосиска, венский стул, венский горячий шоколад… Вот, пожалуй, и все, что Джозеф слышал о Вене. Но получив приглашение на профессиональную конференцию, проходящую в австрийской столице, ухватился за возможность побывать на родине предков. Как многие американцы, иммигранты в разных поколениях, он стремился больше узнать о своих корнях.

Из аэропорта Джозеф сразу поехал устраиваться в квартиру, забронированную на Airbnb, — достаточно потрепанное, по американским меркам, жилище: собираясь в Европу, он решил выбрать что-то аутентичное, старинное. И в самом центре, чтобы ходить везде пешком — это же так по-европейски!

Оставив чемодан, Джозеф — или Джо, как его для краткости звали все друзья в Штатах, — отправился бродить по городу. Конференция начиналась только завтра, так что впереди у него было еще полдня. Джозеф плотно пообедал в самолете, и есть ему не хотелось, поэтому для начала он решил выпить чашку кофе с дороги. Привычно погуглив на смартфоне кафе с лучшими отзывами, Джо выбрал заведение с довольно длинным названием. Он быстро добрался туда с помощью навигатора, и место, мягко говоря, его не разочаровало: целых три этажа с хрустальными люстрами, бархатными стульями и диванчиками, старинными портретами в золоченых рамах и витыми деревянными лестницами с узорчатыми чугунными перилами! Назвать это шикарное помещение кратким «кафе» язык не поворачивался, и Джо от неожиданности и восхищения даже забыл, что собирался просто выпить кофе. А количество разнообразных десертов в застекленных витринах ввело его в ступор. Это тебе не пять звездочек в Google искать, здесь выбор посложнее!

Заказав наконец кусок бисквитного торта, покрытый белой шоколадной глазурью, украшенный кремом, тонким узором из черного шоколада, грецкими орехами и, в довершение всего, сочной вишенкой, Джо уселся за столик у окна. Он вдруг почувствовал себя редким счастливчиком: ему, среднему работнику средней компьютерной фирмы, не только удалось полететь за счет компании за океан, в Европу, но и теперь, в рабочий день, побаловаться кофейком и тортиком в такой вот сказочной обстановке. Во всяком случае, лузером он уж точно не был!

Джо снова мечтательно обвел взглядом интерьер. Он легко мог себе представить, что очутился в той сказке из его детства, где маленькие голодные дети, Гензель и Гретель, пробираясь через страшный густой лес, набрели на чудесную избушку, всю сделанную из сладостей: пряников, леденцов, мармелада… Эту сказку читала ему бабушка. А еще она рассказывала, как в таком же, наверное, возрасте, что и Гретель, в спешке уезжала с родителями и сестрами из родного венского дома и как ей не позволили взять с собой любимую куклу — слишком большую для чемоданов, в которые должны были втиснуться только самые необходимые вещи…

Из окна Джозеф видел внушительное здание через дорогу от кафе, со скульптурами в высоких арках-проемах второго этажа и конными статуями на крыше. Само это сооружение показалось ему пышным кремовым тортом с элегантными украшениями. Приглядевшись, он заметил, что кони на крыше — крылатые. Взгляд в Google Maps позволил ему убедиться, что это Опера. Ну конечно, знаменитая Венская опера! И уж если в этой кофейне такой интерьерчик, то какая роскошь, должно быть, там! Кстати, бабушка рассказывала, что ее отец-скрипач играл в оркестре — не здесь ли?

В свои тридцать два Джо никогда не бывал в настоящем, классическом оперном театре. Во время семейных поездок в Нью-Йорк он ходил на бродвейские мюзиклы, и, хотя сами шоу были зрелищными, здания театров не производили впечатления: снаружи они — просто коробки без окон. А что, если сегодня пойти на спектакль? Рука тут же потянулась к смартфону: найти онлайн-кассу, поискать билеты… Но Джо остановил себя. Да, он компьютерщик, и цифровые технологии, по английскому выражению, у него «на кончиках пальцев», но сейчас он сделает над собой усилие и будет жить в этой реальности, в физическом пространстве города, где ходили, дышали, смеялись когда-то его предки. Джо вышел из кафе и направился к величественному зданию.

В кассе, однако, его ждало разочарование: на ближайшие вечера билеты были раскуплены. Все-таки он немножко неудачник, да что там — настоящий лузер: нормальные люди готовятся к поездкам и бронируют билеты в такие важные места заранее!

Джо был раздосадован, что с оперой ничего не вышло, но решил не унывать. Ведь у него оставалось несколько свободных часов. Куда бы еще податься? Джо не хватало ни опыта планирования туристического досуга в незнакомом городе, ни привычки гулять где-то в рабочее время, поэтому он и радовался неожиданно выдавшейся свободе, и тяготился ею. Что еще делают туристы, посещающие мировые столицы? Ходят по музеям, конечно же! Почему бы и ему не отправиться в какую-нибудь галерею или во дворец? К тому же, убедился Джо, бросив беглый взгляд на карту в Google, он находится в двух шагах от целого Музейного квартала!

Там, на площади, его внимание привлекла большая афиша выставки: «Vienna 1900». Прабабушка и прадедушка Джозефа росли в Вене как раз в начале двадцатого века. Юные, полные сил, надежд и планов на будущее, они и не предполагали, что уже скоро над ними нависнет угроза фашизма и придется покинуть родину…

Джо вошел в строгое, минималистичное, светлое здание Музея Леопольда. Здание-ровесник века, но нового, двадцать первого — эти временные рамки казались уже более соразмерными его собственной жизни. С белых стен на него хлынули, словно волны Дуная, потоки красок: их источала яркая мозаика, из которой, казалось, состояли работы Климта. Она контрастировала с нежной, мягкой пастелью обнаженных женских тел и с золотыми, медными или каштановыми волосами. Длинные пряди свободно струились и перетекали в цветочные или геометрические орнаменты, в которых будто утопали героини картин. Каждое полотно представлялось чувственной элегией и эротическим сновидением…

В следующем зале человеческие фигуры на портретах были совсем другими: худыми, угловатыми; кисти рук — большими, словно воспаленными, с узловатыми пальцами; лица — красноватыми, с болезненным выражением. Джо мгновенно почувствовал симпатию к этим персонажам: они напоминали ему собственное отражение в зеркале в подростковом возрасте — во всяком случае, так он сам его воспринимал. Тогда он находился в мучительном поиске себя. Но нашел ли сейчас? Нет, он застрял в должности, где рутинная работа преобладает. Говорят, его прабабушка, жена скрипача, до эмиграции была художницей, но ей не удалось вывезти ни одну из своих картин: они тоже оказались слишком громоздкими для беженских чемоданов… А ведь и Джо в детстве любил рисовать. В старших классах набрасывал персонажей компьютерных игр и придумывал сценарии, которые так и не реализовались.

Приблизившись к одной из странных картин, он прочел в уголке буквы «ОК». Как это — о’кей, когда изображенный на портрете так явно недоволен своей жизнью?! Джо хлопнул себя по лбу — дурак, это же подпись художника, его инициалы! И наконец увидел табличку рядом с картиной — «Оскар Кокошка».

Вечером в своей венской квартире Джо нашел на полках несколько книг на английском о Вене эпохи fin-de-siècle. Раскрыв наугад одну из них и плюхнувшись в старое кресло с обивкой из потрескавшейся кожи, он погрузился в чтение. Оно так захватило Джо, что тот не заметил течения времени… Вдруг, перевернув очередную страницу, он услышал легкий шелест: из книги выскользнуло что-то плоское и мягко приземлилось на ковер. Закладка? Нагнувшись, он рассеянно подобрал предмет, повертел в руках. Пожелтевшая, почти дряхлая бумага, пахнущая пылью и старостью, исписанная чернилами. Письмо! Сложенное втрое, узкой полоской, без конверта. Джо осторожно развернул хрупкий листок — с тем же волнением и предвкушением в душе, которые он, заядлый геймер, обычно испытывал, приступая к совсем новой, только что вышедшей на рынок компьютерной игре.

«Дорогой Ося!» — Так начиналось письмо, и это обращение тут же кольнуло Джо прямо в сердце. «Ося» — уменьшительная форма имен Осип, Иосиф, Джозеф… но так, кроме бабушки и дедушки, его не звал больше никто. Повыше, в правом углу, приписка: «Für O.K.» ОК? Оскар Кокошка? Ну конечно, ведь «Ося» могло бы быть уменьшительной формой и «Оскара» тоже! Это было ошеломляющее открытие: кажется, ему удалось найти письмо, адресованное Кокошке!

В письме виднелись зачеркнутые слова и небольшие кляксы, а чернила местами расплылись, словно от слез, упавших на бумагу. Джо перевернул листок, чтобы взглянуть на подпись… и тут же подскочил в своем кресле! «Deine Alma»! Вот это да! Все сходится! Alma — это же Альма Малер, про которую он только что прочитал вот в этой самой книге. Femme fatale, роковая женщина, любовница Кокошки, муза стольких творческих людей Вены начала двадцатого века!

Завтра он обязательно оцифрует и переведет это письмо, а сейчас — пора в постель: он ведь не спал уже почти сутки! Разница в часовых поясах давала о себе знать: голова была тяжелой, и в ней словно звенело; все вокруг казалось каким-то нереальным. Достав зубную щетку, нить и жидкость для полоскания рта, Джо надлежащим образом вычистил зубы — эта американская привычка всегда свято им соблюдалась — и, наконец, упал в кровать. Он отключился почти сразу же, хотя в голове еще несколько минут роились впечатления от насыщенного дня. Его первого дня в Вене.

Джо, снедаемый любопытством, выглядывает из-за портьеры: он находится в просторной гостиной в красных тонах. Алый бархат диванов, кресел и атласных обоев; мягкое сияние светильников; дубовый паркет и изящная мебель; книги и бокалы шампанского — все это придает зале уют и словно приглашает к общению. Комната наполнена нарядно одетыми людьми. Но почему здесь он, Джо, и почему его никто не замечает? Он что, стал невидимкой?!

«Тссс…» — почтительно шипит вдруг кто-то, и разом все голоса смолкают. Женщина с пышными волосами, в струящемся платье и сверкающем ожерелье садится к роялю. Она прекрасно владеет инструментом и поет так, что сердце замирает. Когда она исполняет «В саду моего отца» и «Я брожу среди цветов», Джо мысленно переносится в романтичный розарий. Удивительно, но он понимает каждое слово, хотя песни на немецком.

— Великолепно! — раздается рядом густой бас. Джо поворачивается в его сторону и застывает от изумления: голос принадлежит… Пегасу! Да, тому самому крылатому каменному коню, который венчает здание Венской оперы! И обращается он совсем не к Джо, а к своему напарнику, второму Пегасу. Внезапно Джо слышит свой собственный голос:

— Извините, но я… я, кажется, уже вас видел! На крыше театра! Простите мое любопытство, но… как вы здесь очутились?!

— Ничего особенного, — фыркает второй Пегас. — Мы всегда посещаем салон Альмы. Привозим сюда своих всадниц: Гармонию и Музу поэзии. Без них салон, пожалуй, не имел бы такого успеха!

— Ах, так значит, мы в салоне Альмы Малер? И это она за роялем?!

— Ну да, и даже музыку к этим песням написала она сама! — назидательно басит Первый. — Альма — талантливый композитор, и я рад, что после стольких лет замужества за Малером она наконец-то снова взялась за собственные песни. И так одаренным женщинам в наше время нелегко: ни в Академию поступить, ни всецело посвятить себя творчеству — обязательно нужно выйти замуж, обзавестись семьей!

— Ну хоть в этом-то у Альмы никогда не было проблем, — подхватывает Второй приятным баритоном, сквозь который иногда прорывается лошадиный храп. — Ее называли самой красивой девушкой в Вене, и ухажеры, конечно, водились! Да какие ухажеры! Альма — уникальная женщина, ведь ей удалось заключить союз со всеми видами искусств: музыкой — в лице Густава Малера, живописью — Оскара Кокошки, архитектурой — Вальтера Гропиуса и литературой — Франца Верфеля!

— Ага, она каждый раз прямо как в яблочко попадала! — довольно сопит Первый Пегас. — Эти люди привнесли в искусство много нового, революционного! Но думаю, и Альмин вклад в этом был! Муза и тонкий критик своих любимых мужчин, она вдохновляла и поддерживала их. Ее первый супруг, Густав Малер, композитор и дирижер, директор Венской оперы, увы, как и Бетховен, умер после написания своей Девятой симфонии! Десятую он так и не закончил…

— Да, очень жаль! — грустит Второй. — Но вспомним другого Густава, того, которому юная Альма отдала свой первый поцелуй, Климта!

— Он, без сомнения, тоже был гениален, — соглашается Первый. — Но его знаменитый «Поцелуй» писан совсем не с Альмы, представляете? Он вообще не посвятил ей ни одной картины! Зато Кокошка после знакомства с Альмой изображал практически только ее!

— Возможно, таким образом он осмысливал их бурные, сложные отношения, — вздыхает Второй Пегас, вздымая каменную грудь и шумно выдыхая ноздрями воздух. — Собственно, как и отношения любых двух существ, стремящихся к полной близости, не так ли? Но с Альмой у Кокошки случилась, пожалуй, самая страстная любовь: после расставания с ней он даже смастерил ее подобие — куклу в человеческий рост, и повсюду таскал с собой. Вы что, не слышали?!

«Слышал, точнее, читал! — хотел возразить Джо. — И даже нашел оригинал одного из Альминых писем к Осе!» Чтобы вступить в разговор двух всеведущих Пегасов, он набрал воздуха в легкие и… проснулся.

…Сквозь зазор в тяжелых темных шторах пробивался солнечный свет. «Я в Вене, сейчас лето, двадцать первый век, — стал вспоминать Джо. — И сегодня начинается моя конференция!» Он мигом вскочил с кровати и побежал умываться.

Сидя в современном зале перед большим экраном, среди таких же, как он, программистов, сисадминов и менеджеров, Джозеф никак не мог сосредоточиться на слайдах коллеги. Он размышлял о своем удивительном сне, перебирая в памяти тех блестящих деятелей венской культуры, которые бывали в салоне Альмы Малер. И вдруг его осенило: «А ведь это отличная идея для образовательной компьютерной игры! Собирать, как пазл, разные имена и портреты, узнавать биографии этих людей, искать связи между ними… Получать в качестве бонусов доступ к ценным архивным документам — таким, как письмо Кокошке. Может, даже перевоплощаться в этих личностей, примерять на себя их роли — в виртуальной реальности легендарного красного салона Альмы».

Джо и сам не заметил, как его руки потянулись к планшету. Он в считанные минуты набросал силуэты основных героев и несколько мизансцен. Когда коллега закончил свою презентацию и в зале раздались аплодисменты, Джо удовлетворенно откинулся на спинку кресла, рассматривая свою работу. Да, решено! Он создаст игру, в которой выразит себя. Обретет своих предков и свою Вену.

Яна Рой. ВОСЕМЬДЕСЯТ КИЛОМЕТРОВ

Филип стоял у окна и машинально вращал в руке кружку, гоняя по стенкам лужицу остывшего кофе. Свет фонарей вдоль дороги лениво проникал внутрь, желтыми пятнами отражаясь на потрескавшемся кафеле. Фары проносящихся мимо машин мерцали на фоне предрассветного неба и мокрого асфальта.

«Куда они так торопятся? Почему всем наплевать на ограничения скорости в черте поселка?» — подумал он и поставил кружку в раковину. Стук керамики о металл глухо отозвался в сонном полумраке кухни. Бегло посмотрев на настенные часы, Филип вышел в коридор, взял с полки прямоугольный предмет, упакованный в подарочную бумагу, и сунул его в рюкзак.

Натягивая куртку, он невольно скользнул взглядом по фотографии в рамке возле входной двери. «Да, было проще, когда свои дни рождения ты проводила дома», — вслух произнес он в сторону выгоревшего изображения трех улыбающихся лиц.

Автобус из Братиславы в Вену отправлялся в восемь. Предчувствуя, как трудно будет найти парковку возле столичного автовокзала в этот час, Филип жал на педаль газа, не обращая внимания на знаки. Нарушения скорости возле чужих домов раздражают гораздо меньше, чем возле собственного. В конце концов, у него есть на это веская причина. Не то что у других.

Лишь опустившись в мягкое кресло у окна, он выдохнул и позволил телу немного расслабиться. Застежка еще недавно свободных джинсов больно впилась в лишние килограммы. Автобус тронулся и отправился в сторону австрийской границы по мосту Национального восстания. Раньше этот мост назывался Новым, звучало лучше. Казалось, единственный пилон громоздкой конструкции изо всех сил держал затянутый тучами небосвод, чтобы тот с грохотом не свалился в стальные воды Дуная. Интересно, когда в последний раз этот путь проделывала она, а не он?

***

СМС, суббота

Крис, привет! Наши собираются в три в Lieben Wir.

Может, Симон там будет.

09:22

Не смогу, Леа. Ко мне папа приезжает.

09:23

Блин… Скажи ему, что заболела.

09:23

***

Спустя час Филип прибыл на окраину города и пересел на метро. В вагоне пахло сыростью, маслом и резиной. Словно тысяча невидимых подошв вокруг без устали топтала жареную картошку под осенним дождем. Оказавшись на улице, он с облегчением вдохнул влажный воздух и оглянулся по сторонам. Справа острая игла Штефансдома вонзалась в свинцовую вату, а слева — стекла безупречных фасадов отражали робкие солнечные лучи. Капризный октябрь еще не решил, какую погоду подарить прохожим в это субботнее утро.

После родного пригорода Вена казалась Филипу слишком причесанным породистым пуделем. Или каким-то сложносочиненным тортом с кучей крема и завитушек, тогда как Братислава в его воображении скорее ассоциировалась с сытным домашним пирожком. Чересчур холодной и неприступной виделась ему австрийская столица, особенно с тех пор, как в ней обосновались его дочь и бывшая жена.

«Филип, тут всего каких-то восемьдесят километров. Некоторые на работу каждый день ездят дальше. Я буду привозить Кристину к тебе на выходные, а подрастет — станет ездить сама». И он согласился. Предательство жены и развод сломали его, и сил сопротивляться не осталось.

Поначалу они с дочерью действительно виделись часто. Она скучала, просилась домой. Потом привыкла, заговорила по-немецки, обзавелась новыми друзьями. А последние пару лет и вовсе перестала навещать отца. «У тебя скучно и делать нечего. Приезжай лучше ты. Здесь классно. Хоть есть, куда сходить».

Он каждый раз прибывал на утреннем автобусе, отправлялся в центр на метро и ждал ее в Café de l’Europe у выхода станции «Штефанплатц». Заезжать в этот огромный город на машине ему представлялось безрассудным. Он заказывал чашку кофе — что ни говори, а его здесь умели варить лучше, чем где бы то ни было, — садился за свободный столик и рассматривал прохожих, коротая время до встречи.

— Привет, пап. — Голос из-за спины резко выдернул Филипа из раздумий и вернул на террасу кафе, успевшую заполниться посетителями в толстых шарфах.

— Ты все хорошеешь, — сказал он, глядя на ее округлившийся овал лица. В отличие от него, слегка поправившись, она стала только свежее и привлекательнее. Удивительная штука — юность.

— Спасибо, — смущенно ответила девушка, поправляя густые светлые волосы, в которых зачем-то появились оранжевые пряди. — А ты еще больше поседел с лета. У тебя все нормально?

— Да, не переживай. Пойдем пройдемся, пока дождя нет.

Шток-им-Айзен-плац все еще кишела туристами, несмотря на непопулярный сезон. Яркие витрины магазинов на пеших улочках охотно притягивали утренних зевак, а окна Hard Rock Cafe оделись в паутину в преддверии Хэллоуина. Направляясь в сторону Дунайского канала, Кристина виртуозно огибала препятствия на пути, не отрывая глаз от экрана телефона. Отец едва поспевал за ней, сунув замерзшие руки в карманы. Плотные облака окончательно проглотили солнечный свет. Осень выдалась поистине холодной.

***

СМС, суббота

Серые брюки в клетку меня не полнят?

10:21

Леа, я с папой, мне некогда.

10:24

Значит полнят. Я не знаю, что надеть!

10:24

Да может, Симон вообще не придет.

10:25

А ты еще не умерла от скуки?

10:25

Отстань.

10:25

***

Пройдясь вдоль канала, они свернули на набережную Вены и дошли до городского парка. Кристина вытащила из кармана завернутый в салфетку ломтик хлеба, подошла к озеру и принялась бросать крошки в воду. На них тут же налетели утки.

«На этот раз я подготовилась», — улыбнулась она. Ямочки на ее щеках были одним из немногих напоминаний о детстве, которое с каждым днем неумолимо покидало ее черты. Филип улыбнулся ей в ответ. Кормить уток в городском парке в любое время года стало их негласной традицией.

Он любил бывать здесь. Это место дышало умиротворением и простотой, которых ему не хватало на центральных улицах Вены. Когда птицы вернулись к своим делам, а они отправились бродить по аллеям, Филип достал из рюкзака и на ходу вручил дочери подарок ко дню рождения.

— Знаю, что еще рано, но в следующий раз, скорее всего, увидимся только после Рождества, — словно оправдываясь, добавил он.

Девушка поблагодарила, аккуратно отклеила скотч и вынула из обертки современный комикс в мягком переплете. По ее лицу пробежала тень разочарования.

— Я думал, ты любишь комиксы.

— Любила. Мне почти семнадцать.

— Многие взрослые их любят. Я, например.

— Если честно, я просто почти разучилась читать по-словацки, — с неким фатализмом в голосе призналась она, как если бы речь шла о чем-то неизбежном.

— Тебя никогда не тянет домой?

— Пап, мой дом здесь, я тут живу уже почти полжизни.

Филип злобно глянул на бронзового Штрауса, мимо которого они проходили, как будто именно тот отнял у него семью. Позолоченный фрак, тонкий смычок скрипки, изящно сложенные пальцы, идеальной формы усы — все в этой фигуре напоминало ему о несовершенстве собственных будней. Некогда любимый город стал для него олицетворением бездонной пропасти. Вена превратилась в козла отпущения, виновного в его одиночестве. К тому же его попыткам сближения с дочерью все чаще препятствовала не только географическая граница. Здесь, в чужом и непонятном для него обществе, было принято со всех сторон окружать себя тем самым набившим оскомину личным пространством. А его границы оказалось не так-то просто пересечь на рейсовом автобусе.

— Ты обиделся? — Кристина взяла отца под руку и прильнула к его плечу.

— Нет, не переживай. Но про книгу можно было и промолчать.

— Я не пойму, ты просишь меня врать? — Она отпрянула и исподлобья посмотрела на него.

— В данном случае это не вранье. Это забота.

Девушка скрестила руки на груди и принялась молча разглядывать тучи, сгущающиеся над балюстрадой на крыше Курсалона. К ступеням подбежал мальчик и спугнул с них стаю голубей. Они шумно разлетелись в разные стороны.

— Выходит, забота о других должна быть в ущерб мне? А как же кислородная маска сначала на себя и все такое? — спросила Кристина после долгой паузы.

— Любить себя стоит в первую очередь, никто не спорит. Просто в последнее время люди зациклены на своих интересах, на личном росте. Все стали просыпаться, прокачиваться, трансформироваться и еще невесть что. Раньше всего этого не было, мы просто-напросто старались беречь друг друга. Ведь приятно бескорыстно помочь кому-то, согласись.

— Приятно, потому что это щекочет самолюбие. Разве бескорыстность как таковая вообще существует? Даже благотворительность зачастую побуждается не столько нуждами других, сколько собственным эгоизмом. Делая добрые дела, люди заполняют какие-то собственные пустоты, тебе не кажется?

Обогнув концертный зал, они зашагали в сторону Альбертины. Шум машин заглушал попытки Филипа оформить мысли в слова. Тем лучше. Перед глазами почему-то всплыло изображение числа пятьдесят на белом круге с красной обводкой. Знаки, мимо которых сегодня утром он проезжал со скоростью вдвое больше. Такие же точно, как те, что стоят на въезде в его поселок, и на которые самоуверенные водители не обращают внимания. В конце концов, чем он отличался от них?

Ливень настиг их резко, точно на небе кто-то до отказа повернул невидимый кран. Они забежали в первый попавшийся ресторан. Классическое заведение с ветшающими стенами и массивными люстрами под потолком. Оба предпочли бы что-то менее напыщенное, но, глянув на струи воды по ту сторону окон, молча прошли вглубь.