Бесплатный фрагмент - Все грехи мира

Вступление

Соединенные Штаты Америки на пороге XX столетия являли собой государство довольно необычное. С одной стороны это была страна, развивавшаяся быстро и динамично, открытая всему новому и передовому. Телефон Белла, электрическая техника Теслы, самолёт братьев Райт, автомобиль Генри Форда — все эти достижения символизировали инновационный характер американской индустрии. Страна серийно строила линкоры — а каждый из таких кораблей являлся шедевром машиностроительной промышленности того времени. В США находились крупнейшие телескопы того времени, территорию покрывала густая сеть железных дорог, трансокеанские кабеля связывали страну с другими континентами.

И рядом с этими впечатляющими достижениями инженерной мысли можно было столкнуться с совершенно вопиющими социальными язвами. Вопиющими даже по меркам тех отнюдь не сентиментальных лет. Чернокожее население, формально освобожденное от рабства по результатам Гражданской войны 1861—1865 гг., на самом деле оказалось отнюдь не свободно. Страна пережила своеобразный антиренессанс, на многие десятилетия узаконивший сегрегацию. Принцип проживания национальных общин — «рядом, но не вместе» — определил лицо городов и общественные отношения по крайней мере трёх последующих поколений американцев. Во всех крупных городах существовали кварталы еврейские, ирландские, немецкие, итальянские и т.п., католики селились подле католиков, иудеи — рядом с иудеями, молокане, методисты, протестанты и т. п. — каждый возле себе подобных.

Демократия выглядела абсурдно и даже архаично: две очень похожие по форме и своей сути политические партии делили между собой всё политическое пространство от муниципального уровня до президентской должности. Президент избирался в два этапа в ходе непрямых и непрозрачных выборов (впрочем, такова система и сейчас). Женщины были лишены права голоса. Элита американского общества, несмотря на разницу политических взглядов, состояла в одних и тех же масонских ложах, а их дети состояли в одних студенческих братствах.

Но ещё более дико с точки зрения цивилизованного человека того времени выглядели общественные отношения в сфере охраны правопорядка. Всяк был вооружен огнестрельным оружием, право на оружие охранялось Второй поправкой Конституции США, вступившей в силу ещё аж в 1791 г. Шерифы, ответственные за поддержание правопорядка в сельской местности, выбирались, а начальники полицейский управлений в городах — назначались мэром. На рубеже XIX — XX столетий на территории США действовали около 2200 окружных шерифов, в штате которых находились примерно 12 тыс. помощников. Число сотрудников полиции в форме составляло около 70 тыс. человек.

Общий уровень подготовки личного состава американской полиции оставлял желать много лучшего. Чтобы проиллюстрировать этот тезис можно сказать несколько слов о результатах работы т.н. «комиссии Пайпера». В начале 1904 г. ряд серьёзных коррупционных скандалов в Чикаго, одном из криминальных центров США того времени, сподвигли городские власти на масштабную проверку работы собственного полицейского управления. Чтобы гарантировать полную независимость проверяющих для её проведения была приглашена большая группа полицейских из Нью-Йорка. Возглавлял проверяющих капитан Александер Пайпер, в прошлом военнослужащий, а в начале XX столетия — специальный представитель (офицер по поручениям) начальника полиции Нью-Йорка. Именно по фамилии этого человека группа и получила своё название.

«Комиссия Пайпера» проверяла все аспекты работы полиции Чикаго — от набора кандидатов в полицейскую академию, до пенсионного обеспечения вышедших в отставку сотрудников. Особое внимание обращалось на возможное сращивание полицейских чинов с преступным миром, владение имуществом и денежными средствами, явно превышающими доход сотрудника полиции, результативность работы, точность внутренней полицейской отчётности и т. п. Результаты работы «комиссии Пайпера», обнародованные в марте 1904 г., оказались не просто удручающими, а по-настоящему шокирующими. Тысяча сотрудников полиции Чикаго должна была быть уволена немедленно ввиду либо полной профнепригодности, либо утраты доверия (т.е. наличия коррупционных связей с преступным миром). Ещё одна тысяча подлежала увольнению по тем же, но только несколько смягченным показаниям, в течение ближайших 2-х лет. Иначе говоря, Пайпер предлагал дождаться их минимальной выслуги и отправить на пенсию, освобождая ряды полиции от их присутствия. Один — только один! — полицейский не вызвал у проверяющих нареканий.

Кстати, «комиссия Пайпера» ещё встретится нам на страницах этой книги. Дело в том, что нью-йоркские проверяющие плотно взаимодействовали с группой частных детективов, выполнявших по их поручениям кое-какую оперативную работу. Один из этих частных сыщиков проявит свои довольно необычные таланты в одном из рассматриваемых в этой книге расследований, о чём в своём месте будет рассказано.

Нельзя не отметить того, что само по себе расследование преступлений имело в те годы в США довольно необычный для современного человека характер. Штатных детективов полицейские управления и службы окружных шерифов либо не имели вообще, либо имели таковых в небольшом количестве. Расследование преступлений очень часто отдавалось на своеобразный «аутсорсинг», который выглядел примерно так: губернатор штата или городской муниципалитет назначали премию за изобличение виновного, и если сумма представлялась достаточной, то за дело брались частные детективы или детективные агентства. Они находили виновного и получали обещанное вознаграждение. Основным оперативным приёмом частных детективов в США являлось оперативное внедрение, которое заключалось в том, что детектив выдавал себя за уголовника, входил в контакт с представителями криминального мира и вызнавал у них детали произошедшего преступления. Понятно, что такая методика расследования открывала огромные возможности для разного рода оговоров, подтасовок и провокаций.

В этой книге мы увидим реальные примеры того, как частные детективы расследовали конкретные преступления. После того, как читатели ознакомятся с ними, уверен, все вопросы, связанные с необходимостью жёсткой регламентации работы частных детективов отпадут сами собой.

Криминалистика в США в начале XX столетия находилась в зачаточном состоянии, в этом отношении страна явно отставала от цивилизованного мира. Дактилоскопирование прочно вошло в обиход американской правоохранительной системы только в 1920-е гг. Для сравнения можно сказать, что к середине 1914 г., т.е. до начала Первой мировой войны, только в картотеке Московской сыскной полиции хранились дактокарты 15 тысяч наиболее опасных уголовников! Почувствуйте разницу…

Другой проблемой, имевшей системный характер, можно назвать различия между уголовными законодательствами разных штатов. Одни и те же преступления в зависимости от места их совершения, наказывались по-разному. Например, в штатах Луизиана и Мэриленд смертная казнь допускалась по семи составам преступлений, а вот в Алабаме — по десяти.

Автор должен признаться, что до работы над этой книгой считал наиболее криминогенными регионами мира на рубеже XIX и XX столетий европейские столицы Лондон и Париж. Однако изучение американской статистики доказало ошибочность этого интуитивного ощущения. Наиболее криминогенным районом на территории стран, чья отчётность представляется корректной и проверяемой, оказался Чикаго и его пригороды (Чикагская агломерация на территории округа Кук, штат Иллинойс). На территории округа Кук с марта 1898 г. по март 1899 г. были осуждены 2819 чел. из общего числа обвиняемых 3501 чел. (а на следующий год — 2837 чел.). Для сравнения можно привести данные за тот же период для 4-миллионного Лондона, там были осуждены 2659 чел. из 3234 чел., представших перед судом. Как видно, в округе Кук наблюдалось превышение в ~6% при том, что по численности населения он уступал Лондону более чем в 3 раза.

Кстати, 1898 г. отнюдь не был самым напряженным для судебной системы штата Иллинойс в целом и округа Кук в частности. Если посмотреть на усредненную загрузку окружного Большого жюри на большeм интервале времени, то легко понять, что в том году судейские чиновники не очень напрягались. За 45 месяцев (с декабря 1896 г. по сентябрь 1900 г.) Большое жюри округа Кук рассмотрело 16518 уголовных дел, т.е. ~360 уголовных дел в месяц. Понятно, что основную массу этих преступлений составляли посягательства сравнительно лёгкие, ненасильственные, но это не отменяет того факта, что число самых тяжких преступлений — убийств — росло в Чикаго ошеломляющими темпами. За 23 года — с 1881 г. по 1904 г. — количество убийств в этом городе увеличилось в 4,5 раза! Особо свирепой криминогенностью отличался север этого города, там за 25 недель 1905—1906 гг. были убиты 54 человека, из них 20 женщин. Это весьма впечатляющая статистика даже по нынешним меркам!

Помимо Чикаго и его пригородов на территории США в те годы росла и другая клоака, с полным правом претендовавшая на роль криминальной столицы мира. Речь идёт о «Большом яблоке», городе Нью-Йорке. За десятилетие 1886—1896 гг. его население выросло на 33%, число зарегистрированных преступлений — на 50%, а количество арестов — на 90%.

Однако сравнение в процентах не позволяет составить представления об подлинном размахе явления, поскольку непонятен истинный размер базы. Поэтому приведём кое-какую статистику в абсолютных цифрах.

В небольшом штате Коннектикут за 10 лет — с 1896 г. по 1906 г. — было совершено 80 убийств, казнён 1 убийца.

В Чикаго за 29 лет — с 1877 г. по 1906 г. — были зарегистрированы убийства 2113 человек, казнены 38 убийц. Если посмотреть на усредненные цифры, то можно заметить, что криминальная активность в Чикаго в течение года примерно соответствовала той, что наблюдалась в Коннектикуте за 10 лет.

В городе Нью-Йорке за 16 лет — с 1889 г. по 1905 г. — было зарегистрировано более 1500 убийств, т.е. несколько менее 100 в год. Это довольно много даже по нынешним временам и примерно соответствует аналогичному показателю для Чикаго.

Как много казнимых было в США в то время? Это объективный показатель, характеризующий суровость уголовного законодательства. Существует замечательное мнемоническое правило, позволяющее довольно точно оценить число приведенных в исполнение в США смертных приговоров. Эта величина составляет 1—5% от общего количества убитых в результате уголовных преступлений. Так, например, в штате Массачусетс в период 1901—1907 гг. были зарегистрированы 104 убийства, казнены 6 убийц. В штате Огайо в тот же период — 302 убийства и 18 казненных. В штате Иллинойс в период с 1890 г. по 1899 г. усредненно фиксировалось 315 убийств в год, а смертный приговор приводился в исполнение 3 раза в год.

Почему эта статистика для нас важна и автор сейчас сделал на ней акцент? Дело в том, что отмеченное выше соотношение — приблизительно от 1 до 5 казненных убийц на 100 жертв умышленных убийств — расценивалось населением как совершенно недостаточное. Простые обыватели желали, чтобы Власть убивала преступников чаще, энергичнее и без лишних юридических проволочек. Если властные структуры справлялись с этим делом плохо или просто не соответствовали чаяниям американских обывателей, то последние принимали на себя бремя восстановления справедливости. Разумеется, с той оговоркой, что делали они это сообразно своим собственным представлениям о праве и справедливости.

Своего рода национальной забавой того времени являлись линчевания — самосудные расправы толпы над тем, кто по её мнению расправы заслуживал. Фактически это были зверские казни, участники которых к ответственности не привлекались и сам «суд Линча» преступлением не считался. Кстати, название этой расправы традиционно связывалось с судьёй Чарльзом Линчем, допускавшем такую казнь как высшую форму демократии. Может показаться невероятным, но в начале XX века работодатели даже предоставляли своим работникам отгулы для того, чтобы те могли принять участие в линчевании.

Может показаться удивительным, но линчеватели объясняли необходимость самосудных расправ именно тем, что Власть не может утихомирить преступность и слишком мало убийц отправляет на электрический стул или виселицу. В этой книге читатель найдёт примеры того, как народ вмешивался в расследование уголовных преступлений и правосудие подменялось судом Линча. Правда, не всегда зачинщикам удавалось дотянуться до того, кого они считали виновным в совершении преступления, но даже в тех случаях, когда подозреваемого удавалось спасти от пышущей гневом толпы, сама угроза расправы определенным образом влияла на последующее расследование и суд. Ибо какой же политик в Штатах откажется от возможности подкрепить свою популярность в ширнармассах? Особенно, когда это можно сделать за чужой счёт…

Говоря об американских реалиях начала XX столетия и специфических для американской правовой системы особенностях, нельзя не упомянуть о таком феномене, как насилие, точнее даже, пытки в тюрьмах. Речь идёт не о конфликтах между лицами, содержащимися под стражей, а именно о системе воздействия на арестованного со стороны тюремной администрации. Это тема сейчас мало известна и практически не обсуждается и несложно догадаться почему. Идеологический заказ со стороны американского государственного руководства, сформулированный много десятилетий тому назад, требовал преподносить историю США как реестр всяческих успехов и безусловный образец для подражания. Концлагеря и ГУЛАГ были где-то там, далеко за океанами, а США якобы всегда уважали права человека и гражданина.

Увы, исторические реалии таковы, что Соединенные Штаты во многих отношениях не только не отличались в лучшую сторону от европейских государств, но напротив, являли воистину отталкивающие примеры попрания элементарнейших прав и свобод. Говоря об американской пенитенциарной системе, следует отметить её крайнюю жестокость и заточенность на полное порабощение человека, попавшего за решётку. Подавление воли зачастую начиналось ещё на этапе задержания, то есть даже до оформления ордера на арест. Наказание могло последовать за самое невинное нарушение или высказанное вслух несогласие, причём это наказание могло иметь форму как прямого физического воздействия со стороны охраны, так и опосредованного.

Те, кто читал мемуары Карла Панцрама, американского серийного убийцы-педераста, наверняка обратили внимание на его упоминание о том, как в одной из тюрем его подвесили за руки на 20 часов. Он упомянул об этом мимоходом, уделив эпизоду буквально пару строчек, из чего становится понятным, что подобное физическое воздействие являлось для него вполне обыденным. А ведь между тем это очень тяжёлая пытка! Зачастую подобные подвешивания дополнялись поркой, но последняя была сугубо опциональна. В принципе, для чего тратить силы на размахивание плёткой, если можно заставить работать вместо себя силу тяжести?

Другой строгой «фишечкой», очень популярной у конвоя в американских тюрьмах начала XX века, являлась жёсткая фиксация арестанта с заведенными за спину руками. Руки привязывались так высоко, как это позволяла подвижность плечевых суставов. Чем-то подобная фиксация напоминала хорошо известную средневековую дыбу, с тем, правда, отличием, что человека не поднимали вверх и он всё время стоял на ногах согнувшись. Пытка заключалась в том, что при подобном положении рук и торса имело место сдавление грудной клетки и рефлекторное напряжение межрёберных мышц, что затрудняло дыхание и провоцировало карминный отёк лёгких. В декабре 1908 г. в окружной тюрьме округа Кук от подобной пытки скончался 19-летний Уилльям Хэмлин (William Hamlin). Молодой человек пробыл в таком положении 20 часов, затем его руки освободили на 2 часа, а после вновь привязали к решётке на 16 часов. После того, как молодой человек потерял сознание и упал, его доставили в тюремный лазарет и врач, видя отёчные кисти рук и следы сдавления запястий, отказался подтвердить несчастный случай. В парламенте штата Иллинойс заинтересовались инцидентом, была создана специальная комиссия, призванная изучить обстановку в пенитенциарных учреждениях штата.

Хотя администрация тюрьмы настаивала на том, что имел место именно несчастный случай и никто из конвойных пальцем не тронул бедолагу Хэмлина, выяснилось интересное. В окружной тюрьме подобные методы воздействия практиковались регулярно, отчего регулярно погибали заключенные. Парламентская комиссия установила личности некоторых замученных — Фрэнка Гиру (Frank Giroux), Уолтера Каака (Walter Kaak), Минни Штериц (Minnie Steritz) (sic! — это женщина) и ряд других.

Следует подчеркнуть, что среди погибших от такого рода «дисциплинарных мер» числились не только осужденные по суду, но и лица, находившиеся под следствием, то есть, строго говоря, юридически невиновные.

Если кто-то подумал, что автор выдернул единственный исторический прецедент и попытался придать ему расширенное толкование, то уточню особо: нет, это не так! В каждом штате практиковались свои собственные приёмы запугивания и подавления воли лиц, попавших в местные тюрьмы. Например, в ноябре 1909 г. в комиссии по правопорядку парламента Техаса рассматривался вопрос об аномальной смертности заключенных т.н. «сельскохозяйственных лагерей», работники которых состояли из осужденных и использовались на уборке хлопка. Такие лагеря существовали во многих южных штатах, специализировавшихся на заготовке хлопчатника, в них заключенные работали за паёк задолго до появления в Советском Союзе ГУЛАГа. За 3 года в техасских тюрьмах и «сельскохозяйственных лагерях» было убито более 50 заключенных. Причём речь идёт именно об убитых, а не умерших от болезней! Парламентарии обсуждали чудовищные нравы и обычаи, царившие в пенитенциарных учреждениях, огромные нормы выработки, назначенные занятым уборкой хлопка заключенным. Особенно парламентариев возмутила издевательская благодарность, назначаемая тюремщиками лучшему работнику — если тот в течение дня заготавливал более 550 фунтов хлопка (250 кг.), то получал 1$. Надо ли говорить, что при ручной уборке под нещадным техасским солнцем собрать 250 кг. хлопка представлялось делом совершенно немыслимым?

Если кто-то подумал, будто после этих слушаний система изменилась, то скажем сразу — ничего подобного. Прочитавший мою книгу «История Бостонского Душителя» наверняка помнит изложенную там биографию Роя Смита, чернокожего мужчины из штата Миссисипи, обвиненного в убийстве 11 марта 1963 г. Бесси Голдберг. Так вот Рой Смит в конце 1940-х гг. отбыл срок в подобном «сельскохозяйственном лагере». Таким образом, мы видим, что даже спустя 40 лет после описываемых событий, система «сельскохозяйственного ГУЛАГа» в южных штатах процветала. Кстати, нынешняя система частных тюрем, активно насаждаемая в США, представляет собой не что иное, как реинкарнацию описанных выше «сельхозлагерей». Владелец частной тюрьмы понуждает заключенного работать и выплачивает властям штата определенный процент за использование подневольной рабочей силы.

Использование всевозможных мер наказания и принуждения насильственного характера являлось для американских реалий того времени не исключением, а скорее нормой. Помимо упомянутых выше подвешиваний и привязываний к решёткам, в начале XX века широкое распространение в тюрьмах различных штатов получил фокус под названием «певчая птичка» («hummingbird»). Наказуемого усаживали в чугунную ванну без воды, фиксировали там и… пропускали через его тело ток. Человек кричал от боли, корчился и это у создателей пытки родило ассоциацию с поющей птичкой. Возможно, кто-то из читателей не понял, для чего требовалась сухая чугунная ванна, ведь, в принципе, прикладывать электроды к телу можно было и без неё. Физиологическая особенность человеческого организма такова, что в результате сильного судорожного напряжения мускулатуры брюшной полости и промежности сначала происходило семяизвержение (у мужчин), а затем — опорожнение мочевого пузыря. То есть, эта пытка была не только очень мучительна, но и унизительна.

Впервые «певчую птичку» применили тюремщики Огайо в 1908 году, но в скором времени развлечение с использованием чугунной ванны оказалось взято на вооружение во многих тюрьмах других штатов.

На фоне такой «высокотехнологичной» пытки — если, конечно же, эпитет «высокотехнологичный» уместен в подобном контексте! — многие другие меры воздействия выглядят почти невинно. Например, обливание заключенного водой из пожарного гидранта. Струя воды, подававшаяся под большим давлением, причиняла сильную боль и оставляла гематомы; порой человек после такой экзекуции выглядел весь синюшным. Другой распространенной мерой воздействия, являлось обездвиживание, для чего использовалась смирительная рубашка. Иногда её дополнял специальный шлем, не позволявший пить и есть. Упомянутые аксессуары сейчас можно найти в некоторых американских музеях, а их фотографии увидеть в интернете. Человека могли спеленать таким образом и оставить в камере на многие часы. Описаны случаи обездвиживания заключенных на 140 часов! Сложно сказать, что заставляло человека страдать сильнее — невозможность пошевелиться или же утолить жажду. Такое наказание вовсе не было чем-то исключительным и применялось оно отнюдь не в отношении особо опасных преступников.

Никакой нормативной базы, регламентировавшей использование описанных выше приёмов воздействия на заключенных, не существовало. Само создание такой базы представляется в тех условиях невозможным — слишком уж раздроблена и разнородна была уголовно-правовая система тогдашних Штатов.

Акцент на использовании подобных мер воздействия на арестантов и осужденных сделан автором неслучайно. То, что в американских тюрьмах начала XX столетия пытают, секретом для жителей не являлось, в газетах той поры об этом если и не писали прямо, то сообщали посредством разного рода эвфемизмов, хорошо всем понятных. Например, шериф в интервью мог сказать, что-то вроде «мы строго поговорили с задержанным» и все читатели понимали, что именно обозначает словосочетание «строго поговорили». Следует ещё раз подчеркнуть, что описанные выше меры могли применяться и применялись не только в отношении осужденных — чему отчасти можно найти хоть какое-то оправдание! — но и в отношении лиц даже не арестованных. Кроме того, подобные меры даже без их применения, могли служить эффективным инструментом запугивания.

Это очень важная деталь в контексте настоящего повествования.

Следует отметить, что криминальная активность всегда является до некоторой степени отображением материального достатка общества и царящих в нём социальных отношений. Разумеется, имеет значение и личностный фактор, иначе говоря, индивидуальные качества преступника, но только таковыми невозможно исчерпывающе объяснить криминальные феномены, принимающие порой вид не только необычный или пугающий, но по-настоящему парадоксальный.

Америка в начале XX века была очень необычной страной. И надо ли удивляться тому, что в ней совершались порой очень необычные преступления.

Эта книга посвящена как раз такой вот парадоксальной и таинственной серии убийств. Не будет большим преувеличением назвать эти преступления одними из самых загадочных в криминальной истории человечества. С ними связано множество вопросов и далеко не на все из них существуют сегодня ответы, но по мнению автора, именно поэтому и следовало написать то, что вы прочтёте ниже.

Автор в этой книге предпринял попытку проанализировать распространившиеся в США уже в XXI столетии версии о существовании необычного серийного убийцы (или нескольких серийных убийц), но прежде чем перейти к рассмотрению версий, нам необходимо поближе познакомиться с историей вопроса и разобраться с тем, что именно, где и когда происходило.

Часть I. Ранние убийства

17 ноября 1900 г.

Имеется некоторая неопределенность в том, с чего именно началась эта история. Первым эпизодом обычно считают события в исчезнувшем ныне городке Трентон-Корнерс (Trenton Corners) на территории округа Мерсер (Mercer county) в штате Нью-Джерси, последовавшие в ноябре 1900 года. Хотя существуют определенные сомнения в справедливости трактовки случившегося там — и в своём месте об этом будет сказано подробнее — будем придерживаться канонической трактовки событий, т.е. такой, каковая получила распространение среди современных американских конспирологов.

Начать надо с того, что вечером 17 ноября 1900 г., в субботу, на окраине Трентон-Корнерс загорелся дом, в котором проживала семья музыканта Джорджа Ван Лью (George Van Lieu). Хотя Нью-Джерси является северным по американским меркам штатом и на пороге XX столетия его население можно было без оговорок считать белым, Трентон-Корнерс являлся своего рода анклавом чернокожих. Город располагался в 11 км к северу от крупного города Трентона, столицы штата. Ныне на территории бывшего Трентон-Корнерс находится аэропорт. Район пронзали многочисленные железно-дорожные магистрали, ныне также исчезнувшие. На удалении менее сотни метров от дома Джорджа Ван Лью пересекались две железных дороги. Остаётся добавить, что сам дом стоял на обочине довольно оживленного шоссе, связывавшего Трентон-Корнерс с Трентоном. Помимо транспортных магистралей, следует упомянуть ещё один объект, расположенный неподалёку — речь идёт о психбольнице штата, находившейся от дома Ван Лью на удалении чуть более 500 м.

Огонь был замечен соседями примерно в 22:45. Люди сбежались на пожар со всех сторон, кто-то даже попытался спасать имущество, благодаря чему из огня были вынесены письменный стол и керосиновая лампа. Проживавших в доме Джорджа, его супругу Мэри и их 2-летнего сына Вилли никто в горящем доме не заметил. Кто-то припомнил, что Джордж по субботам ездит в Трентон, где играет в составе оркестра в общественном парке, иногда он берёт в свои поездки жену и сына. Эта информация успокоила соседей, решивших, что с семьёй всё в порядке.

Пока толпа людей разгребала остов сгоревшего строения и заливала угли, появился Джордж Ван Лью. Произошло это около часа по полуночи, т.е. уже 18 ноября. Увидев сгоревший дом, потрясенный музыкант спросил, где Мэри и Вилли?… Тут-то всем стало ясно, что мама и сын в Трентон в тот день не ездили.

К утру на пепелище появился шериф с группой помощников. В свете восходящего Солнца начались тревожные открытия. Сначала шериф обратил внимание на примятую траву и следы ног через поле, тянувшиеся прочь от дома Ван Лью на протяжении примерно 300 метров. Кто-то явно не хотел идти по дороге и ушёл путём, гарантировавшим сохранение анонимности. Точнее, убежал — простейшие прикидки длины шага показали, что двигавшийся через поле бежал. Окружной шериф Этчли развёл в ведре строительный алебастр и лично залил быстротвердеющим раствором несколько наиболее отчётливых отпечатков обуви в мягком грунте.

Затем, когда стало совсем светло, люди шерифа обратили внимание на деревянную рукоять ручного насоса, установленного на колодце во дворе сгоревшего дома. На рукояти были хорошо различимы отпечатки окровавленных рук. Это было тревожное открытие, но всё же оставалась надежда, что следы не связаны с криминалом и оставлены кем-то из числа тушивших пожар. Мало ли как бывает — человек впотьмах за доску схватился с торчащим гвоздём, или руку о кусок стекла порезал…

Надежды эти продержались недолго. Не прошло и пары часов, как в подполе, под обгоревшими досками были найдены поврежденные огнём, но хорошо узнаваемые трупы Мэри Ван Лью (Mary Van Lieu) и 2-летнего Вилли (Willie). Тела были изуродованы ударами топора. Какие именно травмы были причинены, где они локализовались и каким именно образом наносились — обухом или лезвием — сказать сейчас невозможно ввиду особенностей процедур тогдашнего американского правосудия. На территории округа Мерсер (Mercer county) судебно-медицинская служба в нынешнем понимании отсутствовала, коронер подробностей осмотра трупов не сообщал не только журналистам, но и в суде. Таковые подробности в традиции тех лет считались избыточными. Люди убиты ударами топора — этого было достаточно!

Орудие преступления находилось подле тел убитых. Преступник, по-видимому, сбросил тела убитых им женщины и ребёнка под пол, туда же закинул и топор, затем вышел во двор, смыл кровь с лица и рук водою из ручного насоса, оставив при этом отпечатки кровавых ладоней на его рукояти, после этого поджёг дом и пустился бегом через поле.

Подобная реконструкция выглядела довольно реалистичной. Дело оставалось за малым — установить личность изувера.

Следствие быстро сосредоточилось на подозреваемом, имя которого было произнесено уже на первом допросе. Джордж Ван Лью, лишившийся в один вечер семьи, сообщил шерифу, что на своём пути в Трентон встретил местного бродягу Роберта Хенсена (Robert Hensen), хорошо известного местным жителям. Роберт, здоровый, энергичный, вечно пьяный негр, имел в окрестностях Трентон-Корнерс большое количество друзей, у которых оставлял на хранение свои пожитки. Он перебивался случайными заработками, получал какие-то вещи и мелкие деньги в местных церквях, а кроме того промышлял ловлей небольших животных и птиц с помощью силков (ондатр, енотов, крыс, голубей и т.п.). Тем и жил…

По словам Ван Лью 6 ноября Хенсен явился в его дом с тушкой кролика и попросил разрешить ему оставить свою одежду. В качестве уплаты за эту услугу он отдал кролика. Просьба Роберта вызвала раздражение Мэри Ван Лью, которая заявила Хенсену, что тот должен прекратить свои визиты. Кроме того, она была уверена, что кролик украден, а не пойман в силок, и оставляя его в качестве благодарности за услугу, Хенсен компрометирует их семью. Джордж Ван Лью погасил разгоравшийся скандал, но осадок от произошедшего остался неприятный.

Итак, во время допроса 18 ноября Джордж сообщил, что накануне около 15 часов он на своём пути в Трентон повстречал Хенсена. Последний двигался в противоположном направлении, т.е. шёл в Трентон-Корнерс. У Джорджа сложилось впечатление, будто Хенсен имел намерение зайти к нему домой за своей одеждой, хотя прямо тот об этом не сказал.

Данного сообщения оказалось достаточно, чтобы у местных правоохранителей паззл полностью сложился. В самом деле, Хенсену известно, что хозяин дома находится в Трентоне, в его отсутствие он является в дом Ван Лью, благо у него имеется для этого предлог, скандал возобновляется и злонравный негр пускает в дело топор!

Эпитет злонравный был употреблён автором вовсе не для красного словца, Боб Хенсен, судя по всему, действительно являлся мужчиной злобным и плохо себя контролировавшим. За 15 лет — в период с 1885 года по 1900 год — он был судим 6 раз, причём трижды — за преступления, связанные с насилием. Хенсен промышлял воровством, но если его на этом ловили, то он без колебаний пускал в ход кулаки. Один раз его подозревали в убийстве белой проститутки, но в конечном итоге подозрения с Хенсена оказались сняты, поскольку удалось разоблачить настоящего убийцу. Это произошло в 1888 году, за 12 лет до описываемых событий. Хотя Хенсен никого не убивал, тем не менее, было известно, что телесные повреждения он причинял в том числе и женщинам, то есть заведомо слабейшему противнику. С точки зрения современных представлений, Боб безусловно являлся рецидивистом, причём рецидивистом, склонным к совершению насильственных преступлений.

На Боба Хенсена немедленно была объявлена охота и не прошло и суток, как его взяли под стражу. Произошло это во второй половине 19 ноября. Подозреваемый находился в доме некоей Энн Смит в районе Трентон-Джанкшен, на удалении более 15 км от сгоревшего дома.

Рассказ Роберта о его времяпрепровождении звучал довольно странно. Арестованный утверждал, будто пил спиртное с самого утра 17 ноября и потому не полностью помнит события того дня. В это можно было поверить… Роберт подтвердил свою встречу с Джорджем Ван Лью, но заверил, что ничего не говорил тому о визите к его жене и такого намерения не имел вовсе. Ладно, этому тоже можно было поверить… Но, может быть, подозреваемый сообщит нечто, что могло бы доказать его alibi? Хенсен подумал и сказал, что в течение дня ходил по местным питейным заведениям, напился и в конце концов лёг спать под мостом. Сон под мостом в штате Нью-Джерси во второй половине ноября — это нечто из разряда экстремального отдыха. Разумеется, Нью-Джерси — не Сибирь и не Урал, но +7° по Цельсию бодрят изрядно даже пьяных. Уснуть, конечно, можно, но проспать сурком несколько часов — такое утверждение звучало как-то не очень достоверно!

Может быть, Роберт Хенсен помнил ещё что-то из событий того вечера? Подозреваемый кивнул и сказал, что его разбудил грохот телеги, проехавшей по мосту, и голоса людей. Он вышел из-под моста и отправился бесцельно бродить по окрестностям. До него доносился звук игры на скрипке, ещё он слышал лай собак. Затем он отправился к Энн Смит, у которой оставлял ранее одежду и периодически ночевал. Там его встретил некий Джон Скиллман — и эта деталь была очень важна, поскольку Скиллман оказался первым свидетелем, способным дать следствию привязку ко времени, независимую от слов Хенсена. Последний утверждал, будто повстречался со Скиллманом около 21 часа. Если это действительно было так, то Хенсен фактически получал alibi, ведь убийство Ван Лью и последующий пожар должны были произойти около 22:00 — 22:30 (в 22:45 огонь уже видели соседи).

Однако Скиллман не подтвердил сказанное Робертом Хенсеном! По словам свидетеля, последний пришёл около полуночи, т.е. для того, чтобы преодолеть расстояние от места преступления до дома Энн Смит он располагал приблизительно 1,5 часами. Напомним, речь шла о 15—16 км. Мог ли здоровый мужчина пробежать такое расстояние по пересеченной местности? Ответ не очевиден, но окружной прокурор посчитал, что преодолеть такое расстояние за указанное время подозреваемый мог.

Помимо отсутствия alibi и странного рассказа про сон под мостом, обнаружились и иные подозрительные детали. Одежда Хенсена оказалась перепачкана кровью, что не должно удивлять, учитывая очевидные проблемы с гигиеной и чистоплотностью, присущие образу жизни бродяги. Но главная неприятность для Хенсена заключалась не только и не столько в том, что на его одежде оказалась кровь, а в том, что подозреваемый весьма неловко объяснил её происхождение. Вместо того, чтобы сказать, что ему неизвестно происхождение крови, либо дать одно-единственное объяснение и на том успокоиться, Хенсен несколько раз принимался объяснять присутствие кровавых пятен и каждый раз это делал по-новому. В общей сложности он дал 4 различных объяснения, что, согласитесь, выглядит очевидным перебором!

Подозреваемому реально было лучше жевать, чем говорить!

Надо ли удивляться тому, что после первого допроса Хенсену заявили, что у него нет alibi и он останется под стражей.

А далее произошёл инцидент, предопределивший, по-видимому, судьбу подозреваемого. Прокурор округа посчитал необходимым собрать Большое жюри. В англо-американской юридической системе так именуется особое судебное заседание, на котором обсуждается вопрос о достаточности обвинительного материала против подозреваемого. Большое жюри не решает вопрос виновности, а лишь обсуждает т.н. «тело доказательств» — совокупность прямых и косвенных улик, которыми может оперировать обвинение. Перед заседанием Большого жюри шериф Сэмюэл Титус Этчли (Samuel Titus Atchley) привёл членов жюри в тюрьму и продемонстрировал чистую отремонтированную камеру, в которой содержался арестант. Шериф хотел всем доказать, что чернокожий преступник находится в достойных условиях и не подвергается никаким притеснениям. Один из членов жюри через решётку обратился к Хенсену с каким-то безобидным вопросом, который, однако, почему-то показался арестанту оскорбительным. Хенсен взорвался яростной бранью и попытался дотянуться до обратившегося к нему рукой через прутья решётки. Последний, разумеется, отпрянул, а Хенсен, увидев, что обидчик ускользнул, в ярости схватил с тумбочки томик «Библии» и запустил им в членов жюри.

Эта неконтролируемая вспышка ярости произвела на всех присутствовавших тягостное впечатление.

Хенсен показал себя человеком, неспособным управлять эмоциями и притом совершенно неадекватным. Особенно шокирующе выглядело использование томика «Библии» в качестве метательного оружия. Мы можем не сомневаться в том, что члены Большого жюри являлись людьми консервативных взглядов и столь неуважительное отношение к священной книге не могло не настроить их резко враждебно в отношении обвиняемого.

Будет неправильно сказать, что чернокожему арестанту не была предоставлена защита. Нет, защита была и она даже пыталась что-то сделать. В частности, нанятый адвокатом частный сыщик установил, кто именно и когда играл на скрипке (напомним, что Роберт Хенсен утверждал, будто слышал звук музыкального инструмента на пути к дому Энн Смит). Выяснилось, что в игре на скрипке упражнялся 11-летний мальчик, он занимался этим приблизительно с 21 часа до 21:30. Таким образом, защита установила, что Хенсен ошибался, утверждая, будто пришёл к Энн Смит в 9 часов вечера. Вместе с тем, эту информацию можно было использовать как доказательство того, что обвиняемый находился достаточно далеко от места совершения преступления. Однако с точки зрения защиты проблема обвиняемого заключалась в том, что в это время никто не видел Хенсена.

Защита также попыталась доказать справедливость утверждений обвиняемого о происхождении крови на его одежде. Роберт заявлял, будто кровь происходит от животных, которых он ловил, в частности, белок, опоссумов и кроликов. Врачи, однако, помочь адвокатам не смогли, поскольку в те времена не существовало методик, способных установить видовую принадлежность крови. Лишь в 1901 г. немецкий учёный Пауль Уленгут разработает и применит при расследовании преступления специфический метод, позволяющий с высокой надёжностью отличить человеческую кровь от крови животных и птиц. В России это специфическое исследование называют «реакцией преципитации Чистовича — Уленгута», поскольку в своей теоретической базе оно основано на т.н. феномене преципитации, открытом русским патологоанатомом Фёдором Яковлевичем Чистовичем в 1899 году.

Американские судебные медики на смогли помочь защите Роберта Хенсена, но интересна следующая деталь. Обвиняемый, узнав, что его защита вознамерилась установить происхождение крови, дополнил свои прежние объяснения на сей счёт. Он заявил, что кровь на его одежде может быть человеческой, дескать, незадолго до ареста он помогал в переноске фортепиано и порезал руку. А потом подумал и добавил, что у него часто кровь идёт носом и потому кровь на одежду могла попасть из-за носового кровотечения. Другими словами, обвиняемый, настаивавший прежде на том, что кровь на его одежде принадлежит животному, неожиданно поменял свои показания и допустил происхождение крови от человека. Таким образом, в дополнение к четырём прежним объяснениям появились ещё два. Как неожиданно, правда?

Среди улик, на которых основывалось обвинение, имелось и весьма необычное для судебной практики тех лет свидетельство о совпадении индивидуальных особенностей обуви Роберта Хенсена и следов на поле, предположительно оставленных убийцей. Шериф настаивал на том, что сравнил отпечатки в мягком грунте с подошвами ботинок арестанта и они оказались не просто похожи, но одинаковы по целому ряду уникальных признаков. Речь шла о том, что туфли Хенсена имели на подошвах V-образный рубчик, а кроме того, она были сшиты так, что кусочки кожи образовывали многочисленные «гребешки». Честно говоря, не совсем понятно, о каких «гребешках» идёт речь, фотографий этой обуви автору отыскать не удалось, однако для нас важно то, что туфли обвиняемого представлялись судье и присяжным, а вместе с ними демонстрировались и гипсовые слепки с отпечатков обуви предполагаемого преступника, найденные на поле у дома Ван Лью, так что присутствовавшие в зале суда могли видеть своими глазами то, о чём говорил обвинитель.

Несмотря на протест защиты, оспаривавшей происхождение упомянутых отпечатков от обуви убийцы и доказывавшей невозможность корректного сравнения с ними туфель Хенсена, точка зрения обвинения возобладала и улика была признана заслуживающей внимания.

Результат заседания Большого жюри оказался вполне предсказуем — улики против Роберта Хенсена были признаны достаточными для представления суду присяжных. Это был очень плохой знак — чёрный рецидивист, с дурным характером и взрывным темпераментом, ранее притом уже подозревавшийся в убийстве белой женщины, имел очень мало шансов быть оправданным в суде с белыми присяжными заседателями. Сложно сказать, понимал ли Хенсен всю степень нависшей над ним угрозы. Наверное понимал! Насколько можно судить по газетным статьям, публиковавшим стенограммы судебных заседаний, Боб имел быстрый ум и дураком точно не являлся. Другое дело, что будучи человеком желчным и по большому счёту очень недобрым, свой ум он не прикладывал к чему-то дельному и полезному, а растрачивал на какие-то несуразности.

Процесс, который начался 6 марта 1901 г., ярко продемонстрировал дефекты его поведения. Во-первых, Хенсен не отказался от дачи показаний, хотя защита очень рекомендовала ему это сделать. Во-вторых, он пристально и подолгу рассматривал присутствовавших в суде, что можно было расценивать как своеобразный вызов. Хенсен был не в том положении, чтобы бросать какие-то вызовы, но… объяснить ему это было невозможно! В-третьих, он непрерывно жевал табак и делал это, даже отвечая на вопросы судьи, что выглядело демонстративным неуважением (хотя формально жевание табака в суде не было запрещено). В-четвёртых, он громогласно смеялся и комментировал смешные по его мнению моменты, за что получал замечания судьи. Давайте скажем прямо — более неосмотрительное поведение представить сложно!

Суд продлился 5 дней и на выходные не расходился. 11 марта, в понедельник, присяжные отправились в совещательную комнату и вышли оттуда по прошествии немногим более получаса. Видимо они посчитали дело ясным и просто не пожелали углубляться в детали, а возможно, просто торопились домой и сочли ненужным тратить своё время на какого-то негра-рецидивиста. Вердикт белого жюри оказался ожидаемо жёстким — Хенсен был признан виновным по всем пунктам обвинения: в двойном убийстве, совершенном с особой жестокостью, вторжении в жилище и уничтожении имущества. Смягчающих обстоятельств присяжные не нашли, что выглядит логичным — обвиняемый вины не признавал, а стало быть и не раскаивался…

Судья, заслушав вердикт, с приговором тянуть не стал, стукнул молоточком из американского дуба по подставке из такого же точно американского дуба и приговорил Роберта Хенсена к смертной казни через повешение. Сразу была названа и дата казни — 25 апреля 1901 г.

Если верить газетным публикациям, Боб, услыхав приговор, перестал жевать табак и более не улыбался. Но серьёзность помочь ему уже не могла.

Защита подала апелляцию, в которой справедливо указала на то, что обвинение не представило ни единой прямой улики, доказывавшей вину Хенсена. Всё, на чём окружная прокуратура основывала свои претензии к этому человеку, относилось — притом весьма условно! — к косвенным уликам. Никто не видел обвиняемого входящим или выходящим из дома Ван Лью ни только вечером 17 ноября, но и вообще в тот день!

Никто не видел, чтобы Хенсен смывал кровь с лица или рук! Он никому не признавался в совершении убийства! Никто не видел у него вещей, принадлежавших убитым! Хенсен действительно ловил при помощи силков разных мелких животных и кровь на его одежде вполне могла происходить от них, обвинение обратного не доказало! В англо-саксонском праве косвенные улики обычно считаются недостаточными для вынесения самых тяжких приговоров, так что осуждение Хенсена на казнь в какой-то мере явилось исключением из правил.

В общем, апелляция была хороша и шанс спасти жизнь бедолаге имелся. Однако этого не случилось. По-видимому, против Роберта Хенсена сработала его дурная репутация и уголовное прошлое. Логика Верховного суда штата оказалась проста — Хенсен мог совершить это преступление, стало быть, он его и совершил!

Осужденный вёл себя в тюрьме дико и непредсказуемо, что следует признать до некоторой степени нетипичным. Смертники обычно держатся спокойно и хорошо себя контролируют. Подобное спокойствие можно объяснить несколькими причинами. С одной стороны, к осуществлению надзора за смертниками привлекаются самые опытные тюремщики — люди серьёзные, хорошо подготовленные, в возрасте, с выверенными психологическими установками, если вести себя разумно, то с таким людьми можно ладить без особых проблем. С другой стороны, смертник понимает, что его необдуманное поведение может иметь тяжёлые и неприятные последствия для него же самого, иначе говоря, его могут изувечить и никто никакой ответственности за это не понесёт. Ибо смертник — это всегда очень опасный заключенный, а потому любой суд встанет на сторону конвоя. Посему приговоренные к смертной казни обычно сидят тихо и никому никаких особых проблем не доставляют.

Однако с Хенсеном всё было не так, как обычно. Он сутками напролёт бранился с заключенными соседних камер, грозил сотрудникам тюремной охраны, бросался на них при первой возможности. Он до такой степени надоел тюремщикам своими выходками, что с ведома начальника тюрьмы Хенсена приковали к полу и он сидел на цепи, точно собака.

Даже для Америки начала XX века, когда условия содержания в тюрьме вообще были очень строги, подобная мера содержания заключенного вне карцера являлась необычайно суровой! Так Хенсен и просидел более двух месяцев на цепи, вплоть до дня казни.

В самом конце года — 27 декабря — Роберт Хенсен был повешен. Смерть его была зафиксирована тюремным врачом в 11:11. Событие это не вызвало ни малейшего интереса, ибо к тому времени прессу и общественность волновали совсем другие проблемы. Начавшаяся зима оказалась аномально холодной и 20 декабря реку Дэлавер сковал лёд. Уже через 4 дня, в самое Рождество, власти штата объявили, что стремительно растущая толщина льда угрожает деревянным мостам. В тот же самый день в Трентоне появилась оспа и все с трепетом ждали начала эпидемии.

Кому в этой обстановке был интересен какой-то там чернокожий изувер, зарубивший топором двух других чернокожих? Роберт Хенсен был повешен в первой половине дня 27 декабря 1901 г. рутинно, равнодушно и буднично. С окончанием его жизни должна была закончиться и эта история.

Но с этого момента она только началась.

12 мая 1901 г.

Штат Мэйн (Maine), самый северный из штатов США на Атлантическом побережье, в начале XX столетия считался медвежьим углом — гористая местность, изрезанная тысячами рек и озёр, мрачные хвойные леса, низкая плотность населения. Но даже по меркам этого штата семья фермера Аллена жила в месте мрачном и уединенном. До ближайшего телефона в городке Ширли Миллс (Shirley Mills) — 7 км по лесной дороге среди корабельных сосен, а до ближайшего соседа — 1,2 км. Кричи — не докричишься!

Правда у этой уединенности имелись и свои положительные стороны. Про корабельные сосны по склонам сопок написано не ради красного словца — лес вокруг фермы Джона Уэсли Аллена был по-настоящему прекрасен. А помимо леса совсем рядом плескалось озеро с говорящим названием Спектакл-пондс (Spectacle Ponds — по-русски «Зрелищные пруды»). Это был водоём длиной почти 1,5 км и шириной до 400 метров с живописными островками и причудливыми заливами. В таких местах принято ставить монастыри, ибо если и уходить куда-то прочь от бренного мира — то именно в такую вот райскую обитель.

Аллен построил собственный аналог райской обители. Площадь его фермы немногим превышала 40 гектаров, на которых он разбил большой огород, пасеку, несколько наделов под картофель. За три десятилетия, на протяжении которых чета Аллен владела этой землёй, были возведены солидные постройки — внушительный 1-этажный дом с верандой, большой сенной сарай, конюшня, два колодца. Имелась на ферме живность — коровы, 3 лошади, свиньи, птица. На ферме была своя маслобойка и небольшая пивоварня. Аллен был очень состоятелен, помимо традиционного фермерского товара — мяса и молочной продукции — он получал очень хороший доход на продаже ягод и мёда. Кроме того, он был известен как селекционер и цветовод. Будучи человеком умным и осторожным, он не держал в доме большие суммы наличных денег, а всю выручку отвозил в город Довер-Фокскрофт (Dover-Foxcroft), административный центр округа Пискатакус (Piscataquis county), на территории которого находилась ферма. В городке работали отделения двух банков, в обоих Уэсли Аллен имел счета и в обоих его хорошо знали.

Вернёмся, впрочем, к ферме. На противоположном от хозяйской усадьбы конце земельного надела был возведён небольшой домишко, из разряда тех, что американцы называют «cabin». В этой кабине на момент описываемых событий проживал некий Элмер Хафф (Elmer Huff), человек, исполнявший на ферме разнообразные подённые работы. Во время отъездов Аллена на Хаффа ложились обязанности сторожа. Вместе с тем, Элмер не являлся батраком, занятым на ферме постоянно — нет, он периодически отправлялся в окрестные городки на заработки.

Все эти детали, как скоро станет ясно, имеют определенное значение.

Имеет значение и другая деталь — рядом с домом Уэсли Аллена проходила довольно крупная по меркам штата Мэйн дорога. Называлась она Стейдж-роад (Stage road). За прошедшие десятилетия ферма Аллена полностью исчезла, а вот дорога сохранилась, правда теперь она называется Гринвилл-роад (Greenville road). Дорога не просто проходила рядом с земельным участком Аллена — она разрезала его надвое.

И до тех пор, пока по Стейдж-роад ходили и ездили местные жители — каковых было не очень много — данное обстоятельство особого беспокойства владельца фермы не вызывало. Но с конца 1890-х гг. в Мэйн потянулись разного рода бродяги и рабочий люд — в штате активно развивались заготовка леса и деревообработка, а потому работа для пришлых людей имелась. Народ шёл и ехал, ехал и шёл — в том числе и мимо Спектакл-пондс и фермы Уэсли Аллена.

И последнего вся эта публика начала с некоторых пор беспокоить. Причину беспокойства понять и объяснить легко — дело заключалось в том, что вместе с Уэсли проживали его жена Мэри (Mary) и дочь Кэрри (Carrie). На момент описываемых событий, т.е. середину мая 1901 года, Уэсли исполнилось 53 года, это был сильный, энергичный мужчина, при росте 175 см. весивший 90 кг. Точный возраст жены и дочери неизвестен, в сообщениях газет того времени есть упоминания о том, что Мэри была моложе своего мужа, а о возрасте Кэрри сообщалось с большим разбросом — от 12 лет до 16. По словам знавших семью Аллен, Кэрри росла очень привлекательной и обещала стать со временем настоящей красавицей.

Понятно, что когда живёшь на лесной ферме с женой и дочерью-подростком, то появление разного рода оборванцев не может не вызывать беспокойства. Какие-то непонятные люди подходили к дому и просили воды, другие искали ночлега, третьи — хотели работы… А что на душе каждого из визитёров — то мраком покрыто!

С некоторых пор Аллен стал выходить к посетителям в оружием в руках. Оружие на ферме было и притом во множестве, знакомые семьи сообщали о наличии в доме по меньшей мере 3 ружей и 4 пистолетов. По-видимому, Аллен был груб и на политесы не разменивался, наверное, его поведение многих раздражало и даже обижало. Впрочем, никаких жалоб на него никогда не поступало, о нетерпимости Аллена к посетителям известно со слов самого Аллена.

В пятницу 10 мая 1901 г. в местечке Виллимэнтик (Willimantic), расположенном восточнее Спектакл-пондс, был ограблен дилижанс. Да-да, даже в начале XX-го столетия на дорогах США грабили междугородние дилижансы! Это выходка сродни ограблению современного маршрутного такси, представляете, только отъехал от остановки — а тут — бац! — заходят лихие люди и требуют отдать кошельки! Мягко говоря, это свинство! И вот такое свинство приключилось на лесной дороге в Виллимэнтике — наглый молодой человек с тёмными волосами средней длины под дулами револьвера и карабина ограбил пятерых пассажиров дилижанса, перетряс их багаж, забрал ценные вещи, наличные деньги и даже прихватил с собою 2 револьвера — и был таков!

Расстояние от места ограбления дилижанса до фермы семьи Аллен составляло 27 км по прямой.

В воскресенье вечером 12 мая — около 21:45 — жители соседнего фермерского хозяйства увидели багровый небосвод в той стороне, где находилась ферма Алленов. Как было сказано выше, расстояние между фермами составляло около 1,2 км, бежать в ночи такую дистанцию вряд ли кто захочет. Да и странное зарево на самом деле могло иметь самые разные причины — эту истину хорошо знают люди, живущие на лоне природы. Уж они-то часто видят и диск Луны необъяснимых размеров, и Солнце странного цвета и формы, и даже два Солнца на небосводе они порой видят, а уж причудливых закатов и заходов селяне насмотрелись вообще немало… Причём, иногда им удаётся увидеть явления действительно парадоксальные, например, объекты, расположенные далеко за горизонтом. История науки пестрит такого рода сообщениями и в них по большому счёту нет ничего загадочного.

В общем, соседи увидели багровое зарево с той стороны, где находилась ферма Уэсли Аллена, покивали головами, выпили ещё по паре бутылок пива, да и отправились спать. Автор должен признаться, что и сам в подобной ситуации поступил бы точно также, ибо пониженный порог тревожности — это залог хорошего сна и признак здоровой психики.

Утром в понедельник упомянутый сосед запряг в бричку лошадь, посадил в возок дочерей и повёз их в школу, находившуюся в упоминавшемся выше посёлке Ширли Миллс. Проехать ему предстояло мимо усадьбы Алленов, как сказано выше, дорога фактически прорезала фермерскую землю. Когда бричка вывернула из-за поворота лесной дороги и сидевшие в ней люди увидели ферму, то испытанное ими чувство, пожалуй, нельзя назвать иначе, чем шок. Дом Алленов сгорел дотла, от него остались только обугленные сваи, торчавшие из земли подобно корешкам гнилых зубов. Сгорел и сенной сарай, находившийся от дома на довольно большом удалении — порядка 10 м. В принципе, он мог загореться от искр, летевших со стороны дома, но большая поленница дров, находившаяся между домом и сараем, осталась цела — а такого не могло бы произойти, если бы огонь распространялся естественным путём.

Надо отдать должное соседу — тот быстро сообразил, что видит нечто очень подозрительное. Не слезая с возка, он несколько раз громко позвал по именам обитателей фермы, затем выстрелил из пистолета, обозначая своё присутствие. Ответом была полная тишина. Сказав дочерям, что занятий в школе сегодня не будет, мужчина развернул возок и помчался в сторону дома. Вернув дочерей под надзор супруги и кратко объяснив происходящее, мужчина вернулся на ферму Алленов.

Он провёл собственное небольшое расследование, убедившее его в том, что на ферме произошло преступление. Обгоревший труп хозяина фермы сосед обнаружил на полу в сарае среди непрогоревших досок и золы. Рядом с трупом можно было рассмотреть два больших пятна крови.

Этого было достаточно, чтобы сделать вывод о том, что пожарище является местом преступления. Мужчина погнал лошадь в направлении Ширли Миллс и оттуда по телефону передал сообщение в офис службы окружного шерифа в Довер-Фокскрофт.

Если кто-то подумал, что после этого шестерёнки Правосудия закрутились стремительно и безостановочно, то поспешим внести ясность. Если что-то и закрутилось, то никак не в службе шерифа, а у газетчиков. Причём не только у местных, но и в представительствах совсем далёких от штата Мэйн газет. Хотя корпункты в столице штата городе Огаста были удалены от места преступления более чем на 120 км, журналисты из Огасты успели добраться до фермы Аллена ещё до вечера 13 мая. Более того, журналисты успели доехать даже из Бостона, удаленного от эпицентра событий на 330 км!

А вот окружные шериф и прокурор не особенно спешили и появились в окрестностях Спектакл-пондс лишь во вторник, спустя более суток с момента объявления тревоги. Разумеется, приехать раньше им помешали серьёзные дела — кто же поспорит со столь очевидным объяснением? — но задержка должностных лиц имела весьма негативное следствие, выразившееся в том, что целая орава местных жителей и журналистов, метавшаяся по территории фермы, успела затоптать многие улики и выработать собственную точку зрения, заметно повлиявшую на официальную. Три помощника шерифа, прибывшие на место преступление лишь немногим ранее своего шефа, физически не могли контролировать территорию в 40 гектаров.

Как нетрудно догадаться, скакавшие по участку самодеятельные расследователи сделали первые открытия, которые, однако, картину случившегося не только не прояснили, а напротив, запутали. Хотя это стало ясно отнюдь не сразу. Поначалу журналисты и неравнодушные граждане открывали одну удивительную деталь за другой и спешили поделиться увиденным с окружающим миром.

Во-первых, они отыскали обгоревшие останки, принадлежавшие Мэри и Кэрри Аллен. Тела, вернее, то, что от них осталось, находились на пепелище дома. Судя по несгоревшим остаткам одежды, найденным под останками, можно было предполагать, что Мэри и Кэрри в момент нападения не спали (обе жертвы оказались полностью одеты в повседневные платья).

Во-вторых, выяснилось, что «кабина» Элмера Хаффа открыта, а её обитателя нигде нет. Некоторое время бродившие по ферме люди искали его труп, но так и не нашли. Сразу внесём ясность и сообщим, что Хафф остался жив и в четверг 16 мая, в понедельник, вернулся на ферму. Он несколько дней находился в отъезде и ничего не знал о приключившейся трагедии. К счастью для Элмера практически всё время своего отсутствия он находился в компании тех или иных спутников и его видели многие люди, поэтому проблем с подтверждением alibi у него не возникло. Хафф, осмотрев свою «кабину», заявил, что кто-то рылся в его вещах и заверил, что, уезжая, оставил домик в полном порядке. Он также особо подчеркнул, что запер дверь. Разумеется, замка на двери его обиталища никогда не существовало, но имелся засов с петлями, в которые вставлялся в качестве стопора болт. В понедельник вечером болта на месте не оказалось и его в дальнейшем так и не нашли, а дверь «кабины» была открыта. Осмотрев свой нехитрый скарб, Элмер Хафф заявил об исчезновении нового револьвера 38-го калибра, более ничего из его имущества не пропало.

Третьим открытием, поразившем воображение самозваных пинкертонов, оказались отпечатки ног на мягком грунте около «кабины» Хаффа. Отпечатки ног были оставлены узнаваемой обувью — каучуковыми сапогами размером 6,5 по американской шкале. В этом месте надлежит сделать несколько уточнений, ибо всё, связанное с данными отпечатками, оказало непосредственное влияние на ход всех дальнейших событий.

Прежде всего, в американской обувной системе существовали две шкалы размеров — мужская и женская — и в обоих имелся размер 6,5. Но! Мужской и женский размеры не совпадали и разница между ними составляла 1 см. Отпечаток какого именно размера обнаружили самодеятельные пинкертоны — непонятно. По умолчанию считалось, что размер этот мужской, но житейский опыт подсказывает, что очень часто то, что кажется очевидным и не подлежащим сомнению, оказывается источником ошибки, вводящей всех в заблуждение. Сейчас надлежит особо отметить следующую деталь: отпечаток обуви на грунте не был измерен в нормальных единицах длины — дюймах или сантиметрах. Вместо этого в документах той поры зафиксирован некий эфемерный размер 6,5 по американской обувной шкале, но без уточнения того, о какой именно шкале ведётся речь — мужской или женской.

Другой небезынтересный момент, связанный с резиновой обувью той поры, заключается в том, что синтетической резины в начале XX столетия ещё не существовало. Водонепроницаемую обувь и одежду — т.н. плащи-макинтоши — изготавливали из натурального сырья (каучука). Поставки каучука на мировой рынок были монополизированы, он стоил дорого, технология изготовления обуви была довольно сложной и кропотливой — в общем, водонепроницаемые товары были в ту пору весьма дороги. Во многих семьях каучуковой обуви не было вообще, поэтому неудивительно, что весьма узнаваемые отпечатки на грунте привлекли внимание журналистов и зевак, бродивших по территории фермы. Мнение собравшихся самозваных детективов оказалось единодушным — преступник, убивший семью Аллен, ходил по участку в каучуковых сапогах размером 6,5 по американской обувной шкале.

Помимо упомянутых выше трёх важных открытий, имелось и четвёртое, тоже важное. Вдоль отпечатков ног, обутых в каучуковые сапоги, тянулся кровавый след, оставленный, по-видимому, преступником. Возле «кабины» Элмера Хаффа крови было больше. По общему мнению сообщества активных граждан, самочинно занимавшихся расследованием, в то самое время, пока убийца возился с дверью «кабины», с его топора стекала кровь.

А где же топор? может спросить самый внимательный читатель. Орудие преступления оказалось разделено на две части — лезвие и топорище — и оно, по-видимому, в какой-то момент попросту развалилось. Не совсем понятно почему это произошло, видимо, выпал неплотно забитый клин, во всяком случае обе части были найдены. Находились они в разных местах, по-видимому, преступник попросту не заметил того, как соскочило лезвие, и некоторое время ходил, сжимая в руках топорище. Орудие убийства явилось ещё одной важной находкой, сделанной до прибытия шерифа и начала полноценного расследования. И лезвие, и топорище оказались запачканы кровью и частицами мозгового вещества, поэтому не возникло никаких сомнений в том, что именно найденный топор использовался для убийства людей. О снятии с топорища отпечатков пальцев не могло быть и речи — в американской провинции о подобном в 1901 г. ещё никто не имел понятия.

Прибывшие на ферму спустя более суток со времени обнаружения тройного убийства окружные прокурор и шериф заслушали доклады о сделанных находках и посчитали, что всё поняли. По общему мнению правоохранителей, преступник спрятался в сенном сарае, где некоторое время подкарауливал Уэсли Аллена. Когда хозяин фермы появился там, преступник убил его из засады — с этого и началось собственно нападение. Пройдя в дом, неизвестный злоумышленник расправился с Мэри и Кэрри Аллен, возможно совершил изнасилование кого-то из них или их обеих, но эта деталь не могла быть доказана ввиду сильного повреждения тел огнём. После обыска дома и хищения ценных вещей — а корыстный мотив признавался обвинением как безусловный — преступник отправился к «кабине» Элмера Хаффа и устроил обыск там, похитив револьвер. Уже после этого, перед самым уходом, преступник осуществил поджог дома и сенного сарая.

В принципе, такую реконструкцию можно принять как базовую, по-видимому, она довольно близка к истине, хотя не объясняет некоторые важные моменты, которые могли бы стать хорошими подсказками для следствия.

О чём идёт речь?

Перво-наперво, описанная выше схема не объясняла наличие двух больших пятен крови в сенном сарае, неподалёку от обгоревших останков хозяина фермы. Не совсем понятно, как располагались эти пятна относительно друг друга, на каком удалении от трупа, насколько большими были. Невозможно понять, являлись ли они примерно одинаковыми по размеру или же сильно отличались друг от друга — никто не удосужился эти улики не только сфотографировать, но даже измерить. Ну да ладно, речь о другом. Если одно из этих пятен можно было связать с смертельным травмированием Уэсли Аллена, получившего несколько ударов обухом топора по голове, то происхождение другого пятна вызывает вопросы, на которые никто даже не попытался ответить. Если второе пятно никак нельзя было связать с хозяином фермы, то следовало задуматься над тем, не был ранен преступник? Или один из преступников, если таковых было более одного…

Другой интересный момент, который следовало учесть в реконструкции событий, связан со следами крови, тянувшимися к «кабине» в глубине участка. На каком протяжении были заметны следы? Насколько велики оказались пятна крови возле постройки? Кровь очень подвижна и быстро стекает с предметов под воздействием силы тяжести. Если человек несёт в руках окровавленный предмет — нож, топор, дубинку — то кровь перестанет с него стекать довольно быстро, длина кровавого следа вряд ли превысит 10—15 метров. Это наблюдение легко проверяется на практике. Разумеется, имеет значение скорость передвижения человека, но какова бы она ни была, кровавый след не будет превышать десятка, максимум, полутора — двух десятков метров. Если на ферме Уэсли Аллена имелась кровавая дорожка большей длины, значит, нападающий был ранен и открытая рана давала сильное кровотечение.

Известно, что мужчины довольно быстро слабеют и теряют сознание при одномоментной кровопотере. Считается, что уже при быстрой разовой потере 300 миллилитров крови здоровый мужчина падает в обморок (для женщин этот порог существенно выше). Разумеется, это правило не абсолютно, отклонения могут быть как в бОльшую, так и меньшую сторону, но с большой вероятностью мужчина потерявший за 1 или 2 минуты около полутора стаканов крови должен был потерять сознание и резко ослабеть. Если преступник был ранен в самом начале нападения, то как он после этого убивал Мэри и Кэрри Аллен? Как ходил по участку? Как поджигал строения? Как далеко он мог убежать? Тут снова уместно задаться вопросом: действовал ли этот человек в одиночку или нападавших было двое?

Последнее предположение хорошо всё объясняло, но к сожалению, изложенные выше соображения не пришли в светлые головы правоохранителей и их многочисленных помощников.

Напомним, 10 мая в Виллимэнтике был ограблен дилижанс и по общему мнению к этой дерзости приложил руку явно не местный житель. Да и утром 13 мая, спустя считанные часы после расправы над семьёй Аллен, произошёл ещё один неприятный эпизод, явно связанный с бродягами. В тот день около 8 часов утра был ограблен некий Уилльям Джонсон, житель Ширли-Миллс, шедший по Стейдж-роад на удалении около 5 км. от Спектакл-пондс. Джонсон заявил, что преступников было четверо, они были нетрезвы и выглядели очень опасными. Мужчины забрали у Джонсона около 1 $ — больше у того просто не было в карманах! — и скрылись в лесу.

Когда информация о нападении на пешехода на Стейдж-роад распространилась среди жителей Ширли-Миллс, с их стороны последовала довольно неожиданная реакция. Группа активных граждан, вооружившись огнестрельным оружием, расселась по лошадям и, взяв с собою собак-ищеек, отправилась в том направлении, куда, по словам Джонсона, ушли грабители. Расчёт был прост — по пересеченной лесной местности чужие люди далеко не уйдут! Во всяком случае, их вполне можно догнать на лошадях с собаками!

Охота не заняла много времени, тем более, что бродяги не особенно-то и скрывались. Всех четверых обнаружили неподалёку от железной дороги в небольшом лагере, если так можно назвать пару убогих навесов и очаг. Мужчины были явно напуганы появлением вооруженной толпы и бродяг можно понять — в те времена неправильное поведение в такой ситуации вполне могло закончиться линчеванием. Всех четверых доставили в Ширли-Миллс для проведения дознания, но далее последовал зигзаг, который трудно было вообразить.

Грабители заявили, что они никакие не грабители. Они в самом деле повстречали Уилльяма Джонсона на дороге и попросили у последнего мелочь, сколько тому было не жалко. Никто мистера Джонсона не запугивал и тем более, не применял физическую силу! Мистер Джонсон сам достал несколько монет и отдал — за это великодушие его вежливо поблагодарили… Так в чём суть претензий?!

Уилльям Джонсон во время очной ставки подтвердил точность рассказов задержанных и инцидент оказался исчерпан. Бродяг освободили и те немедленно покинули район Ширли-Миллс.

И вот ведь что удивительно — никому не пришло в голову попытаться связать этих ребяток — или хотя бы одного — двух из их числа — с нападением на ферму Алленов. Или с нападением на дилижанс в Виллимэтике. Для этого следовало бы тщательно осмотреть как самих бродяг, так и их одежду, изучить вещи, им принадлежавшие, допросить поодиночке и сделать это, быть может, несколько раз… Но нет! Зачем? Парни же хорошие, Джонсона они не грабили, Джонсон попросту струхнул и напридумывал лишнего!

Что последовало далее? Автор имеет сильное подозрение, что постоянные читатели сайта «Загадочные преступления прошлого» с большой точностью могут предсказать последующие события. И дело тут не в некоей особой прозорливости или догадливости, а совсем в другом — в той шаблонности мышления и предсказуемости, что характерны для провинциальных правоохранителей начала прошлого века.

Явившиеся на ферму около полудня 14 мая окружные прокурор и шериф, выслушали доклады о находках, сделанных накануне на месте преступления, и задали очень предсказуемый вопрос: «У кого из местных жителей имеются каучуковые сапоги или калоши?» Вопрос не то, чтобы был совсем уж глуп, но явно преждевременен, ведь не имелось никаких оснований ограничивать расследование одними только местными жителями! И более того, как раз на пришлых людей следовало обратить первоочередное внимание, поскольку в районе уничтоженной фермы слонялись бродяги, возможно во множестве! Но каучуковые сапоги почему-то надлежало искать именно среди местных жителей…

Довольно быстро нашли того, у кого имелась подходящая обувь. Таким человеком оказался некий Генри Ламберт (Henry Lambert), 26-летний гражданин Канады, приехавший в Мэйн на заработки тремя годами ранее. Генри бегло говорил по-английски, но читать и писать на этом языке не мог. Ламберт хорошо знал семью Алленов, он одно время жил и работал на ферме и более того — именно он и построил ту самую «кабину», в которой на момент описываемых событий размещался Элмер Хафф. Злые языки утверждали, будто Генри пытался приударять за Кэрри Аллен, но источник этих слухов найти не удалось. Во всяком случае люди, хорошо знавшие Уэсли Аллена, утверждали, что тот никогда не жаловался на поведение своего работника. Если бы Генри действительно позволил себе какие-то двусмысленности в отношении несовершеннолетней дочери хозяина фермы, то с можно было бы не сомневаться в том, что дело неизбежно закончилось бы большой кровью. Уэсли Аллен с неподдельным трепетом относился к единственной дочери и тот, кто попытался бы её растлить, с большой вероятностью заплатил бы за свою неосмотрительность очень высокую цену. Между тем, Уэсли и Генри ладили очень хорошо и никто никогда не слышал о проблемах между ними.

У Генри Ламберта имелись каучуковые калоши, которые оставляли такой же точно след, что и отпечатки, найденные на подходе к «кабине» Элмера Хаффа. Откуда появилась уверенность, что отпечатки в точности такие, сказать сложно, точнее, этот момент из газетных заметок понять вообще невозможно. По-видимому, в те времена подобную обувь в США изготавливал всего один производитель, поэтому рисунок подошвы был строго стандартизован и хорошо узнаваем. Сам Ламберт во время первого допроса 14 мая не отрицал наличия каучуковых калош и согласился представить их следствию.

Однако калош он в своих вещах не отыскал. Их отсутствие объяснить не смог, заявив, что теряется в догадках на сей счёт.

Ладно, отложив до поры этот вопрос, законники попросили Ламберта рассказать о своих перемещениях в течение выходных дней 11—12 мая. Напомним, что по всеобщей убежденность нападение на семью Аллен имело место вечером 12 числа, в районе 21 часа, поскольку около 21:45 соседи видели зарево в той стороне небосвода, где находилась ферма. Ламберт заявил, что 11 мая, в субботу, купил бутылку виски и отправился в гости к любовнице, проживавшей в городке Гринвилл (Greenville), расположенном в 10 км. от Ширли-Миллс (Генри Ламберт в мае 1901 года проживал в Ширли-Миллс). В её обществе молодой мужчина провёл ночь и первую половину дня воскресенья, после чего направился обратно. Хозяйка дома, в котором жил Ламберт, заявила помощнику шерифа, что Генри появился на пороге около 20:30, но вскоре ушёл и более она его в тот вечер не видела. В общем-то, это было почти что alibi, поскольку расстояние до фермы Алленов составляло около 7 км, а пожар на ферме был замечен соседями около 21:45. Но тут возникал почти что философский вопрос: мог ли здоровый молодой мужчина преодолеть 7 км до фермы Аллена и убить её обитателей за час с четвертью?

Сам Генри довольно неловко рассказал о похождениях после 20:30 12 мая. По его словам он, побыв немного в своей комнате, опять направился в Гринвилл, т.е. туда, откуда только что пришёл. Но до Гринвилла он не дошёл и повернул назад в Ширли-Миллс. Эти перемещения никто не видел и Ламберт не нашёл слов, чтобы их объяснить, а потому он фактически остался без alibi. Нельзя не признать, что заключительная часть повествования молодого мужчины и в самом деле выглядела нелогичной и недостоверной, уж лучше бы он просто заявил, что по возвращении от любовницы лёг спать!

Однако, слово — не воробей!

Генри Ламберта подвергли тщательному медицинскому осмотру, в ходе которого выяснилось, что телесных повреждений, обусловленных борьбой или ранением от применения оружия, он не имеет, однако его ноги стёрты в кровь. Окружной прокурор, лично осмотрев ступни и пальцы ног подозреваемого, сделал довольно неожиданный вывод о том, что наличие кровавых мозолей свидетельствует о продолжительном беге Ламберта. Согласитесь, подобное умозаключение выглядит ничем не обоснованным, господин прокурор явно перепутал квадратное с жёлтым! Стёртые в кровь ноги свидетельствуют о неразношенности обуви, а не о темпе ходьбы!

То же самое заявил прокурору и Ламберт. Генри настаивал на том, что отправляясь на свидание, надел новые изящные лаковые туфли, о чём вскоре и пожалел. За выходные дни ему предстояло пройти более 20 км и немудрено, что он сильно натёр ступни и пальцы ног…

Однако с мозолями на ногах оказался связан другой немаловажный момент, предрешивший в конечном счёте судьбу Генри. Направляясь в гости к любовнице, Ламберт, по-видимому, облачился франтом и помимо новых лаковых туфлей надел и новую рубашку из тонкого хлопчатобумажного полотна. При осмотре вещей Ламберта, проведенном 16 мая, окружной прокурор обратил внимание на то, что у новой рубашки оторвана часть подола спереди. Если быть совсем точным, то оторвана была полоска ткани шириной около 4 см снизу спереди. Подозреваемому задали вопрос: «почему у новой дорогой рубашки из тонкого полотна оторван лоскут?» На что тот ответил без затей, что, дескать, оторвал часть часть рубашки в субботу на пути в Гринвилл для того, чтобы заложить ткань между натёртыми пальцами ног. Понятно, что бактерицидного пластыря в те времена ещё не существовало и потому придуманный Ламбертом выход из положения выглядел не самым глупым. Новую рубашку, наверное, ему было жаль, но поскольку он не догадался купить вместе с нею носовой платок, пришлось жертвовать рубашкой.

А далее произошло удивительное! Люди шерифа неожиданно нашли на пепелище фермы Уэсли Аллена… полоску ткани, в точности соответствовавшую недостающему фрагменту рубашки! В случайное стечение обстоятельств не верится категорически, даже если бы такой лоскут ткани и валялся где-то на участке, на него никто решительно не обратил бы внимания. А тут — прямо как на заказ! Найденный кусок ткани, приложенный к рубашке Ламберта, идеально совпал — а может и неидеально, кто же знает в точности?! — и этого оказалось достаточно для того, чтобы прокурор посчитал факт пребывания Генри Ламберта на месте преступления доказанным.

Очевидно, что фокус с кусочком хлопчатобумажной ткани, появившимся в самый нужный момент в самом нужном месте, является ничем иным как подделкой улики, устроенной кем-то из людей шерифа. Чтобы быть правильно понятым, выскажусь ещё более определенно — люди шерифа просто подбросили подходящую по размеру тряпицу, а потом сами же её и нашли, с помпой объявив об обнаружении решающего доказательства!

В тот день, 16 мая, окружной прокурор подписал ордер на арест Генри Ламберта и для бедолаги началась новая жизнь. Вообще-то, поначалу положение его не выглядело совсем уж безнадежным, о Ламбере все говорили очень хорошо, по-видимому, это был открытый и позитивный человек. По меньшей мере 6 свидетелей, видевшие отпечаток ног преступника на грунте, заявили о том, что нога подозреваемого была гораздо больше и следы не могли быть оставлены его калошами.

Более того, свидетелем защиты Ламберта стал продавец обуви, в магазине которого покупались каучуковые калоши. Он представил сначала прокурору, а потом и в суде, калоши того же самого размера, чтобы были приобретены обвиняемым. Это была обувь размера 8 по американской мужской шкале. Кроме этого, продавец сделал другое важное заявление. По его словам, калоши женского размера 6,5 были куплены четой Аллен для дочери! Если возле «кабины» Элмера Хаффа действительно были отпечатки обуви размером 6,5, значит их оставили калоши Кэрри! Возможно убийца позарился на дорогую обувь, надел калоши и некоторое время ходил в них…

Выше уже отмечалось, что американская шкала женской и мужской обуви немного различается (женская примерно на 1 см. меньше мужской того же номера). Если бы отпечатки на грунте были точно измерены линейкой, а не на глазок, то это значительно упростило бы ситуацию и многое разъяснило. Но… история не знает сослагательного наклонения, а потому рассуждать на эту тему сейчас бессмысленно — получилось так, как получилось! И все утверждения владельца обувного магазина были проигнорированы.

Другим, безусловно весомым доводом в пользу невиновности Генри Ламберта, являются следы крови от сгоревших построек к «кабине» Хаффа. Если таковые следы действительно наблюдались на значительном протяжении, скажем, 40—50 или более метров, то это означало, что преступник имел открытую рану. У Ламберта никаких телесных повреждений, кроме стёртых в кровь мозолей на ногах, не имелось. К сожалению, это соображение никому не пришло в голову — ни обвинителям Ламберта, ни его защитникам. Впрочем, ждать сколько-нибудь серьёзных познаний в области криминалистики и судебной медицины у американских провинциальных пинкертонов вряд ли приходится, поскольку люди в дебрях самого северного штата на Атлантическом побережьи жили тогда в мире весьма простых и незатейливых представлений.

Сторона обвинения напирала на то, что Генри Ламберт не сумел представить alibi на время совершения преступления и не объяснил толком исчезновение собственных калош. Конечно и тот, и другой довод по сути своей были довольно лукавы. Судя по всему, Ламбер любил выпить, причём не важно, пил ли он постоянно или же страдал запоями. Как хорошо известно, у сильно пьющих людей провалы в памяти в состоянии делирия являются нормой, а потому Ламберт мог свои ценные галоши и потерять, и продать, наконец, их могли у него попросту украсть. Их отсутствие само по себе ничего не доказывало.

Тезис обвинения про отсутствие alibi смехотворен хотя бы потому, что противоречил той картине случившегося на которой настаивала окружная прокуратура. Обвинение считало, что преступление являлось протяженным во времени и должно было занять не менее получаса, а скорее всего, несколько больше. Если в 20:30 Ламберт входил в своё жильё, расположенное за 7 км. от места преступления, то он вряд ли успевал домчаться до фермы у Спектакл-пондс, расправиться с её обитателями так, как это рисовалось воображению окружного прокурора, а после этого поджечь ферму до 21:45. Тут следует принять во внимание, что в указанное время ферма уже вовсю горела, т.е. 21:45 — это не начало пожара, это фаза масштабного горения. Пожар должен был начаться примерно в 21:30 — 21:35 или даже раньше — и эта оценка получается на основании официальной версии!

Ламберт никак не успевал за один час метнуться из Ширли-Миллс к ферме Аллена и устроить там всё то, в чём его обвиняли. Тем более, что двигаться ему пришлось бы не по гравийной беговой дорожке стадиона и не по тротуару вокруг квартала, а по извилистой грунтовой дороге, срезая повороты через дикий лес с его кочками, ямками, кустами и сухостоем.

Следует признать, что фактически у Генри Ламберта имелось alibi, только прокуратура посчитала нужным этим пустяком пренебречь. Почему? Потому что неграмотный поденный рабочий из соседней Канады был очень удобной жертвой. Во всех отношениях удобной! Ни денег на хорошего адвоката, ни родни, готовой поднять шум, ни каких-то личных заслуг, способных вызвать сочувствие общественности — ничего этого у бедолаги Ламберта не имелось.

Судебный процесс над ним начался 16 ноября 1901 г и продлился две недели. На тот момент это был самый длительный суд в истории штата Мэйн. Присяжные совещались недолго — около 2-х часов. Они единогласно признали подсудимого виновным и судья тут же приговорил его к пожизненному заключению. Хорошо ещё, что не к смертной казни, за тройное убийство в те суровые времена путь на виселицу представлялся куда более вероятным, нежели в застенок!

Адвокат Ламберта подал апелляцию, которая в июле 1902 г. была отклонена. Осужденный находился в тюрьме штата, без всякой надежды на облегчение участи, но история его на этом не закончилась.

Через 20 лет после гибели семьи Аллен газетчики вспомнили об этой истории и в газетах появились публикации, заинтересовавшие общественность. Интригу придало то обстоятельство, что директор тюрьмы, в которой содержался Генри Ламберт, очень положительно охарактеризовал заключенного и заявил, что не верит в его виновность. Это было очень необычное для того времени заявление, не будем забывать, что в те суровые годы в американских тюрьмах людей пытали, не боясь вызвать осуждения общественности и властей. Заключенных в зимнее время помещали на многие дни в неотапливаемые камеры, подвешивали на ремнях, пороли, пытали разрядами электрического тока, избивали дубинками… Тюремщики не были гуманны и даже не пытались казаться таковыми; потому-то признание директора тюрьмы показались чем-то удивительным, эдаким снегом на экваторе.

В штате возникло общественное движение за освобождение Ламберта. Проблема заключалась в том, что юридических оснований для этого не существовало. Заключенный исчерпал все возможности обращений к судебным инстанциям на уровне штата, а в Верховный суд страны он обратиться не мог, поскольку не был приговорён к смерти.

В мае 1923 г., к 22-й годовщине убийства семьи Аллен, известный в штате Мэйн адвокат Чарльз Хичборн (Charles S. Hichborn) подал на имя Губернатора Персиваля Бакстера (Percival Proctor Baxter) доклад, в котором просил последнего вмешаться и своей властью помиловать Ламберта. Впоследствии этот доклад был издан в виде отдельной брошюры, стал широко известен и ныне признан в США в качестве своего рода эталона юридического красноречия. Во многих американских высших учебных заведениях он изучался как образчик того, как надо готовить судебные речи. Сейчас текст, представленный Хичборном губернатору штата, доступен в интернете под названием «Генри Ламберт… Аргументированный призыв к гуманности и справедливости, адресованный губернатору и совету» («Henry Lambert… A plea for humanity and an argument for justice before the governor and council»), любой может ознакомиться с ним безо всяких проблем.

В своём докладе юрист проанализировал ту сумму доказательств, на основании которых Ламберт был отправлен в тюрьму и подверг их обоснованной критике. Хичборн показал, что все те якобы улики, составлявшие базу обвинения, по сути своей уликами не являются и непредвзятым судом должны были быть исключены из рассмотрения.

Хичборну к тому времени уже исполнилось 64 года и его адвокатский стаж составлял почти четыре десятка лет. Но он являлся не только адвокатом, но и крупным бизнесменом, в частности, на момент описываемых событий Хичборн был Президентом одного из крупнейших банков штата — «First national granite bank of Augusta». Поэтому своё слово он мог подкрепить весомой поддержкой в средствах массовой информации и коридорах власти. Уже 22 мая доклад адвоката был опубликован, так что мы можем не сомневаться в том, что Хичборн расценивал гласность как важный элемент успеха затеянной им игры.

Губернатор Мэйна оказался в ситуации довольно непростой. Хотя, вполне возможно, что он полностью разделял взгляды Хичборна и искренне поверил в невиновность Ламберта. Но важно было обставить освобождение узника юридически корректно. В результате обе стороны — адвокаты осужденного и представители органов власти — пошли путём довольно извилистым. Доклад Хичборна было решено рассмотреть в Совете по помилованиям при Губернаторе штата, хотя формальных оснований для запуска процедуры помилования не имелось. На заседании Совета выступили представители Департамента юстиции штата, неожиданно признавшие необоснованность приговора 1901 г. Совет по помилованиям рекомендовал губернатору Персивалю Бакстеру признать Ламберта невиновным по существу предъявленных ему обвинений. Губернатор, опираясь на мнение Совета, отменил приговор в отношении Генри Ламберта и объявил его полностью невиновным. Фактически Губернатор штата принял на себя роль судебной власти, точнее, подменил её собственной волей. Это очень редкая юридическая коллизия, за более чем двухвековую историю штата Мэйн таковых случаев было всего 4.

Генри вышел на свободу, что с ним было дальше — неизвестно. Это хороший знак, мы можем быть уверены, что он не нарушал закон и не попадал более в каталажку, в противном случае его история получила бы продолжение. Ламберт не совершал насильственных преступлений до своего осуждения в 1901 г. и, по-видимому, не делал этого и после освобождения в 1923 г. Мы не можем сказать, что история убийства семьи Аллен закончилась для него хорошо, но он, по крайней мере, остался жив! Ведь всё могло сложиться много хуже…

Что именно, почему и в какой последовательности произошло на ферме у Спектакл-пондс правоохранительные органы представляли весьма смутно как в момент осуждения Генри Ламберта, так и при его освобождении. Многие — многие десятилетия никто не связывал эту трагедию ни с тем, что случилось в ноябре 1900 г. Трентон-Корнерс, в Нью-Джерси, ни с тем, что происходило после. Современники считали эти происшествия разрозненными случаями и пройдёт очень много времени, прежде чем из разрозненных фрагментов начнёт складываться весьма причудливый пазл.

Или всё-таки не начнёт?

8 декабря 1904 г.

В ночь на 9 декабря 1904 г. в небольшом поселении Трентон, штат Южная Каролина (не следует путать его с городом Трентон в штате Нью-Джерси!) вспыхнул дом 42-летнего торговца Бенджамина Хьюга (Benjamin Hughes). Хотя Трентон в то время являлся совсем небольшим населенным пунктом — менее 200 жителей — тем не менее, близость соседей и быстрота их реагирования на опасность дали результат, которого мы не видели в описанных ранее случаях. Сбежавшиеся на пожар жители Трентона дружно бросились тушить огонь и в этом им помог сильный дождь. Декабрь в Южной Каролине не самый дождливый месяц, но поскольку климат в этом штате вообще довольно влажный, то даже в начале зимы хляби небесные разверзаются примерно через два дня на третий, а то и чаще.

Сильный дождь, пошедший в ночь на 9 декабря помог жителями Трентона затушить пламя, поэтому хотя дом Хьюга и пришёл в полную негодность, нижняя часть помещений уцелела, что помогло довольно полно восстановить картину случившегося. Правда полнота эта, как мы вскоре увидим, лишь запутала следствие и загадала ряд загадок, ответы на которые оно так и не сумело найти.

Уже первый осмотр показал, что дом явился местом преступления, о чём ещё до наступления рассвета были поставлены в известность власти округа Эджфилд (Edgefield county), на территории которого находился Трентон. Окружной прокурор Джон Уилльям Тармонд ((John William Thurmond) утром 9 декабря лично прибыл на пожарище, для того, чтобы увидеть место преступления и оценить улики. В данном случае мы видим весьма похвальную оперативность правоохранителей, так контрастирующую с ленивой неторопливостью властей округа Пискатакус в штате Мэйн, которую мы видели в главе, посвященной убийству семьи Аллен в мае 1901 г. Тогда, напомним, окружные шериф и прокурор ехали к месту преступления более суток.

Упомянутый прокурор Тармонд являлся человеком во многих отношениях весьма примечательным. На момент описываемых событий ему исполнилось 42 года и он находился в должности уже 6 лет, проявив себя осторожным и рассудительным юристом. К слову сказать, он являлся отцом Джеймса Строма Тармонда, одного из самых известных политиков Южной Каролины, исполнявшего обязанности федерального сенатора на протяжении 48 лет и даже выдвигавшегося на пост президента США во время выборов 1948 г. Почти нет сомнений в том, что Джеймс Стром Тармонд по своим внутренним убеждениям являлся расистом, хотя и скрывал свои чувства под маской толерантности. Он выступал против законов десегрегации, призывал приостановить процесс уравнивания прав белых и чёрных жителей южных штатов, приветствовал силовые методы противодействия движению за равноправие цветного населения. Эти воззрения он вынес из детства, а родился он за 2 года до описываемых событий. Поэтому мы можем быть уверены в том, что и отец его, окружной прокурор Джон Тармонд, также придерживался расистских убеждений.

Как увидим из дальнейшего, эта деталь имеет в нашей истории определенное значение.

Что же показал осмотр пожарища? Бенджамин Хьюг проживал в доме вместе с женой Евой, также 42 лет, и двумя дочерьми — 19-летней Эммой (Emma) и 14-летней Хэтти (Hattie). Все четверо были убиты, но по-разному. Ева и дочери находились в своих кроватях, в ночных сорочках и закутанные в одеяла, их головы оказались изуродованы чудовищными ударами обуха топора. Вполне возможно, что смерть каждой из них последовала во сне, поскольку ничто не указывало на попытку подняться с кровати или прикрыть голову. Тела хорошо сохранились, поскольку огонь их практически не затронул, пламя, уничтожившее стены и потолок, просто не успело опуститься до уровня пола.

Обезображенная ударами топора голова Евы Хьюг оказалась прикрыта подушкой, причём, накрыли её после убийства. Момент этот поставил следствие в тупик. Для объяснения данной детали были предложены различные варианты и чуть ниже мы их вкратце рассмотрим. Женская часть убитой семьи не подвергалась каким-либо сексуальным нападениям — к этому мнению коронер пришёл на основании того, что ночные сорочки жертв на трупах были опущены, а одеяла полностью скрывали тела. Половые органы не имели следов или повреждений, присущих изнасилованию.

Вывод этот выглядит до некоторой степени спорным, поскольку убийца мог привести тела в порядок, но никаких убедительных доводов, опровергающих суждение коронера, у нас нет. Нам остаётся лишь положиться на умозаключение должностного лица, поскольку он лично видел трупы и имел некоторый опыт в той области, о которой судил. Хотя компетентность его как судебного медика, конечно же, может быть поставлена под сомнение.

Если убийства Евы, Эммы и Хэтти выглядели довольно однотипными, то глава семейства встретил совсем иную смерть. Бенджамин Хьюгс был застрелен, причём, тело его оказалось сильно повреждено огнём, что сделало невозможным определение того, стреляли ли в главу семейства в упор или же с некоторого удаления. Из трупа были извлечены 2 пули 32-го калибра, обе попали в грудь.

Это была отнюдь не единственная странность, связанная с этим трупом. Бенджамин оказался одет, что рождало вопрос о том, почему мужчина бодрствовал в то время, когда остальные члены семьи уже находились в кроватях и, по-видимому, спали? Труп Бенджамина оказался сильно повреждён огнём, причём особенно сильно — его верхняя часть. Это наводило на мысль о том, что очаг возгорания находился подле трупа главы семьи. Всё выглядело так, словно убийца вылил на тело убитого керосин из керосиновой лампы и бросил спичку.

Поскольку огонь на большей части дома распространялся по верхам — что и обусловило сохранность тел в кроватях — уцелела и бОльщая часть мебели. Её осмотр позволил следователям сделать ещё одно неожиданное открытие. Выяснилось, что ценности — как украшения, так и столовое серебро — остались неприкосновенны. Это, разумеется, рождало закономерный вопрос о мотиве нападения. Правда наличных денег в доме не оказалось, но сохранность изделий из золота и серебра заставляла усомниться в грабеже.

Говоря о расследовании событий в Трентоне, нельзя не упомянуть о громкой и широко известной в США скандальной истории, связанной с убийством семьи Ходжес, произошедшей примерно в то же время и в том же месте. Это преступление, в отличие от убийства семьи Хьюгс, не забыто до сих пор, о нём можно найти даже заметку в «Википедии» и читатель скоро поймёт почему.

Супруги Ходжес — Генри и Клаудиа — проживали вместе с тремя детьми — 9-летней дочерью и сыновьями 2-х лет и 6 месяцев на ферме в штате Джорджия. Ферма находилась в довольно пустынной местности на удалении примерно 9,5 км. от городка Стейтсборо (Statesboro). Расстояние от дома Ходжесов до дома семьи Хьюг немногим более 130 км, что довольно много, но отнюдь не непреодолимо даже по меркам того времени.

Ходжесы были убиты в ночь на 28 июля 1904 г., т.е. менее, чем за 5 месяцев до описываемых событий. Убийц удалось довольно быстро отыскать — ими оказались соседи, арендовавшие ферму неподалёку. Если быть совсем точным, то арендатором являлся один из убийц — некий Пол Рид (Paul Reed), другой преступник — Уилл Като (Will Cato) — являлся его батраком. Оба негодяя оказались чернокожими. По версии следствия убийц было более двух, но других участников банды отыскать не удалось.

Расследование этого жестокого преступления было проведено довольно хорошо и в целом нет сколько-нибудь веских оснований сомневаться в том, что Рид и Като являлись настоящими убийцами. Мотив нападения оказался довольно тривиален — злоумышленники считали, что семья Ходжес весьма богата и их ценности закопаны у сарая. Первоначально Рид и Като намеревались просто выкопать тайник, но первая попытка, предпринятая за 4 дня до убийства оказалась неудачной. Генри Ходжес обнаружил злоумышленников на территории фермы, но тем удалось правдоподобно объяснить своё появление и отвести подозрения фермера. Вечером 27 июля они предприняли повторную попытку, сначала убив Генри и пришедшую ему на помощь жену Клаудию, а затем расправившись с их детьми. Чтобы скрыть следы преступления, убийцы подожгли дом. Достойно упоминания то, что своей цели разбогатеть преступники так и не достигли — никаких богатств, закопанных в землю, они не нашли. Да их и не существовало!

На влажном грунте возле сгоревшего дома были найдены отпечатки ног 4-х человек, один из них был бос. Это было первое серьёзное соображение в пользу того, что убийцами являлись чернокожие — белые в декабре босиком грязь не месили. Кроме того, преступники умудрились частично потерять обувь, собственно, именно это обстоятельство и привело к их разоблачению. Одна из потерянных туфель принадлежала паре, которую Пол Рид незадолго перед нападением купил для своего батрака у местного торговца (последний эту обувь опознал). В качестве шнурка в этой туфле использовался скрученный кусочек сукна. Такие же точно самодельные шнурки использовались в обуви, найденной на ферме Рида.

Примечателен оказался и другой предмет, потерянный убийцами, т.н. броган, тяжёлый рабочий ботинок из толстой кожи, использовавшийся в Англии, Ирландии и в американских колониях начиная с 17-го столетия. К подошве брогана прилипла окровавленная прядь волос Клаудии Ходжес, так что причастность к убийству обутого в этот броган человека сомнений не вызывала. Парный ему ботинок был найден при обыске фермы Рида. Помимо обуви имелись и кое-какие другие улики, бросавшие тень на чернокожих соседей погибшей семьи, в частности, кровавые следы на одежде и т. п.

После того, как Полу Риду и его жене Харриет сообщили о результатах обыска, последняя поспешила сделать признание, фактически обрекшее мужа на смерть. Харриет рассказала о многих деталях подготовки и осуществления преступления, который вряд ли смог выдумать неосведомленный человек. Пол Рид и его батрак Уилл Като были судимы и после суда линчёваны, точнее, сожжены заживо, произошло это 16 августа 1904 г. Като перед смертью признался в убийстве и просил повесить его, но слова эти были оставлены толпой без внимания. Помимо них, в тот же день погибли ещё трое чернокожих мужчин, работавшие на ферме Рида. По общему мнению они также были причастны к преступлению, хотя перед судом предстать не успели и их вина, строго говоря, не была доказана.

Гибель семьи Хьюг во многом напоминала случившееся с семьёй Ходжес и неудивительно, что уже первые выпуски местных газет оказались полны пессимистических умозаключений относительно того, что в Трентоне имело место очередное преступление чернокожих против белых людей. Однако тут следует отдать должное окружному прокурору Джону Тармонду, проигнорировавшему общественное мнение и решившему провести объективное расследование.

Предположение об ограблении прокурор отмёл очень быстро, поскольку против этой версии работала сохранность ценных вещей и украшений, о чём было написано выше. Мотив убийства казался связан с чем-то глубоко личным, на эту мысль наводило то обстоятельство, что голову Евы Хьюг преступник после убийства накрыл подушкой. А с головами её дочерей он ничего подобного не сделал. Кроме того, следствие запуталось в объяснении того, почему глава семейства оказался одет, в то время как все остальные члены семьи были не просто раздеты, но и лежали в своих кроватях. Хотя как раз-таки эта деталь могла объясняться очень просто: телевидения в те годы не существовало, в тёмное время суток заняться особенно было нечем, читать при свете ночной лампы любили не все… Женская часть семьи могла отправиться после ужина спать, а Бенджамин вполне мог уйти в свой кабинет, чтобы поработать с документами. Он был начальником склада железнодорожной компании, поддерживал деловую переписку, вёл ведомости учёта имущества и кассу, рассчитывал работников — в общем, у него была своя бумажная работа, которой он мог заняться вечером.

Тот факт, что труп Бенджамина Хьюга оказался одет, отдельные детективы пытались объяснить даже тем, будто глава семейства убил жену и дочерей, после чего покончил с собою. То обстоятельство, что Бенни был убит 2-я пулями, творцов этой версии ничуть не смущало, они возражали на это, что истории криминалистики известны случаи самоубийства, совершенные двумя выстрелами. Такие казусы действительно бывают, хотя и выглядит экзотично и недостоверно. Окружной прокурор в конечном итоге отмёл предположение об убийстве членов семьи Бенджамином Хьюгсом, поскольку эта версия не объясняла причины пожара, последовавшего после смерти главы семейства.

Тем не менее, анализ этой версии побудил правоохранителей получше ознакомиться с прошлым супругов Хьюг и тут-то начались захватывающие открытия в стиле дамских романов 19-го столетия. Или «мыльных опер», столь популярных веком позже. Родная сестра Евы сообщила окружному прокурору, что Эмма, старшая из дочерей, была прижита вне брака, точнее, до брака. Ева, зная о собственной беременности, поспешила выйти замуж за нелюбимого Бенджамина, дабы скрыть грозивший ей позор. Отцом Эммы был некий мужчина, хорошо обеспеченный и весьма влиятельный, намного старше Евы и к тому же состоявший в браке. Сложно сказать, знал ли Бенджамин о том, что Эмма не его дочь, вполне возможно, что до какой-то поры жена скрывала от мужа неудобную и даже постыдную правду. Эмма рассталась со своим первым возлюбленным более чем на полтора десятка лет и всё это время оставалась преданной женой своему мужу. Однако отец Эммы её из вида не терял и не реже раза в год переводил значительные суммы на содержание дочери. Примерно за год до трагической гибели семьи этот мужчина овдовел и встретился с Евой Хьюгс, якобы, предложив ей оставить Бенджамина и выйти замуж за него. Женщина отказалась, решив, по-видимому, что время для подобных радикальных перемен жизни давно миновало. Но сестра допускала, что между Евой и её прежним любовником могла возникнуть связь. На протяжении последующих месяцев Ева имела возможность встретиться с этим человеком по крайней мере дважды, происходили эти встречи во время длительных отъездов мужа из Трентона.

Таким образом семейная пара превратилась в любовный треугольник. Сложно сказать, насколько подобный ход событий соответствовал истине, сюжет отдаёт чем-то в стиле Александра Дюма — он не то, чтобы совсем завиральный, но какой-то чересчур усложненный и выглядит слишком по-женски. Даже если допустить, что Ева Хьюг после большого перерыва согласилась восстановить интимные отношения с прежним любовником, то всё равно остаётся непонятен мотив столь кровавого преступления. Иначе говоря, даже если считать, что всё было так, как рассказала сестра убитой, то открытым оставался вопрос: а как вся эта история связана с чудовищной ночной расправой? Насколько можно судить, фамилия любовника Евы или, точнее говоря, предполагаемого любовника, была сестре известна и та назвала её окружному прокурору.

Наверное человек этот был допрошен, но никаких юридически значимых последствий сие не возымело. То есть никаких обвинений не выдвигалось и обысков не проводилось.

Расследование не привело к обнаружению убийцы, все лица, в той или мной степени вызывавшие подозрения, после подтверждения собственного alibi отпускались. К чести окружного прокурора Тармонда следует отнести проявленную им объективность — он не пытался свалить убийство семьи Хьюгс на местных чернокожих, хотя в реалиях того времени сделать это можно было без особых затруднений. Тем не менее, Тармонд хотел разобраться в этой криминальной загадке не формально, а по существу, а потому следствие не фальсифицировал и вёл максимально объективно.

Результат оказался неутешителен.

24 декабря 1904 г.

Город Рэдфорд (Radford) в штате Вирджиния (Virginia) сложился вокруг ж/дорожного узла, обслуживавшего крупный военный арсенал, устроенный после Гражданской войны совсем неподалёку — на горе Лавли-маунт (Lovely Mount). Поскольку военный объект во все времена и при всех президентах хорошо финансировался, в городе всегда были деньги, процветала торговля, работали разнообразные мастерские и небольшие заводики — маслобойня, колбасные цеха, скобяное производство, железнодорожное депо. Город в административном отношении напрямую подчинялся правительству штата и юрисдикции соседних округов Пуласки и Монтгомери на его территорию не распространялись.

Джеймс Линкус (James Linkous) проживал в Рэдфорде более четверти века и всё это время работал маляром. К 55 годам он, по-видимому, страдал каким-то хроническим заболеванием, что не выглядит удивительным, поскольку в то время свинец добавляли в строительные краски, а потому маляры обычно страдали от хронического отравления свинцом. Во всяком случае мы знаем, что при росте 192 см. Джеймс весил 77 кг., что очень мало для мужчины его возраста. Тем не менее, Линкус на здоровье не жаловался и ни от чего не лечился.

Женат он был на Вирджинии Линкус, женщине одних с ним лет. Брак был бездетным, а потому в 1901 г., за 3 года до описываемых событий, супруги усыновили 6-летнего мальчика по имени Вилли. Мать ребёнка умерла, а отец бросил трёх детей, в числе которых находился и Вилли. Последний очень привязался к новым родителям, Джеймс и Вирджиния души не чаяли в дитяте, посланном им на старости лет, казалось, самим Богом. Насколько можно было судить по рассказам свидетелей, знавших семью Линкус, жили они спокойно и без видимых конфликтов. Джеймс был мужчина малопьющий, а ведь именно алкоголь обычно является катализатором бытовых конфликтов.

Семья проживала в большом 2-этажном деревянном доме. Изначально постройка являлась магазином скобяных товаров над которым проживал его владелец, затем торговля пошла в убыток, магазин закрылся и хозяин съехал. Дом стал сдаваться как жилой. Линкусы жили на верхнем этаже, а помещения на первом стали квартирой, которую заняла некая Тексас Баттерворт (Texas Butterworth), вдова офицера. Вместе с Баттерворт проживали её пожилая мать и сын. Информации о возрасте членов этой семьи нет, и сие достойно сожаления, поскольку персонажи эти, особенно Тексас, в настоящей истории играют не последнюю роль и хотелось бы лучше понять, что же они из себя представляли. Семьи Линкус и Баттерворт поддерживали вполне добрососедские отношения.

Во второй половине дня 23 декабря 1904 г. — а это, между прочим, был праздник Рождества! — Вирджиния Линкус пригласила Баттервортов к праздничному ужину. Соседи приняли приглашение, вечер прошёл в тёплой и очень спокойной обстановке. Обе семьи разошлись после 23 часов. Всё было как всегда, ничто не предвещало скорой трагедии.

Немногим ранее 4 часов утра Тексас Баттерворт проснулась от сильного запаха гари. Дом горел, точнее, горел его второй этаж. Тексас криком разбудила мать, а сама бросилась по лестнице наверх, понимая, что находящимся наверху огонь угрожает больше. Женщина стала колотить руками в дверь, привлекая внимание соседей, но не слыша звуков из квартиры, попыталась повернуть дверную ручку и войти внутрь. Не тут-то было — ручка оказалась раскалена и Тексас, неосторожно схватившаяся за неё, получила ожоги ладони и пальцев. Коме того, женщина, толкнув дверь при повёрнутой ручке, увидела, что та даже не шелохнулась. Это могло означать лишь то, что с обратной стороны её что-то блокирует. У Тексас не было времени разбираться, что не так с дверью, женщина лишь поняла, что огонь перекрыл выход по лестнице, а стало быть, Линкусы не смогут им воспользоваться.

Тексас помчалась вниз, решив сосредоточиться на спасении членов своей семьи. Она вывела из дыма мать, но та, постояв возле дома, бросилась обратно в огонь, чтобы вытащить оттуда внука. Потом появился внук, который, как оказалось, вылез через окно на другой стороне дома и всё время оставался там. Внук, узнав, что бабушка спасает его в доме, бросился в дом… Затем появилась бабушка, но без внука… Узнав, что внук полез в огонь за нею, она снова отправилась в дом… Эти хаотические перемещения продолжались около получаса и впоследствии были подтверждены большим количеством местных жителей, сбежавшихся на пожар.

В конце концов один из местных полицейских удалил всех Баттервортов прочь, справедливо опасаясь, что эта паническая суета закончится чьей-то гибелью.

Но если все жители квартиры на первом этаже остались живы, то какова была судьба их соседей с верхнего этажа? Джеймс Линкус сновал на пожаре и был весьма деятелен. Его заметили многие свидетели и проявленная им активность была впоследствии описана довольно подробно. Он, в частности, открыл ворота конюшни, расположенной рядом с домом, и вывел из неё лошадей и корову. Также он озаботился спасением корма для животных и принялся вытаскивать из конюшни мешки с зерном. Покончив с кормом он взялся переносить поленницу дров, сложенную между полыхающим домом и конюшней. Несколько человек спрашивали Джеймса, что с его семьёй? и он отвечал, что с ними наверное всё в порядке и они убежали к соседям.

На самом деле Вирджиния и Вилли не были в порядке и к соседям они не убегали. Когда пожар затушили, сильно поврежденное огнём тело женщины было найдено среди углей. Логично было предположить, что труп Вилли должен находиться неподалёку от останков Вирджинии, но — нет! — найти его быстро не удалось. Минули сутки прежде чем труп мальчика был обнаружен в другой части здания.

Что же это означало? Мать не пыталась спасти ребёнка? Или она не могла этого сделать?

Для исследования останков Вирджинии и Вилли коронер пригласил двух хорошо известных в штате врачей — Уилсона Фукуа (Wilson Fuqua) и Фармера (Farmer). Имя последнего, к сожалению, в газетных материалах отыскать не удалось, поэтому нам придётся довольствоваться фамилией.

Строго говоря, назвать экспертизой в современной понимании то, чем занялись уважаемые врачи, невозможно. Фактически это был осмотр без химического исследования внутренних органов и гистологии.

По остаткам одежды, обнаруженной на обгоревших телах, которую врачи также осмотрели, можно было заключить, что в момент смерти жена и пасынок были облачены в пижамы. Кроме того, после изучения состояния костей стало ясно, что женщина и мальчик были убиты, по-видимому, отнюдь не огнём — их головы оказались буквально расплющены неким дробящим орудием. Была ли это дубинка или обух топора, никто в точности сказать не мог, но топор в качестве орудия преступления подходил идеально, поскольку топоров было несколько как во дворе, у поленницы дров, так и в доме с печным отоплением.

Подозрения окружного прокурора довольно быстро сосредоточились на персоне Джеймса Линкуса. Его поведение рождало большое количество обоснованных вопросов, а объяснения, которые давал Джеймс не только ничего не объясняли, но лишь всё запутывали.

Джеймс утверждал, что был разбужен дымом и бежал из квартиры через окно. Поэтому, дескать, он ничего не знал о состоянии выхода через дверь. Это был очень ловкий ответ, в том смысле, что Джеймс, давая его, избавлял себя от объяснений проблем, связанных с дверью на лестницу. Не будем забывать, что согласно показаниям Тексас Баттерворт, путь из квартиры Линкусов на лестницу был отрезан с самого начала. Если дверная ручка была горячей ещё до того, как дверь была охвачена пламенем, стало быть, пол и стены со стороны квартиры вовсю горели! Кроме того, дверная ручка, согласно показаниям Тексас, поворачивалась, а дверь не открывалась. Поэтому объяснение Джеймса, будто он выпрыгнул через окно являлось вполне правдоподобным объяснением его чудесного спасения, но в этом случае сразу возникал неудобный вопрос, точнее, даже два неудобных вопроса: 1) почему сбежав через окно, он не вернулся в дом через дверь и не разбудил живших на первом этаже Баттервортов? и 2) почему он не озаботился судьбами жены и пасынка?

Важнейшим свидетелем для следствия оказался полицейский Джон Бруквуд, появившийся на пожаре одним из первых. В ту ночь он находился при исполнении служебных обязанностей и патрулировал тёмные городские улицы. По словам полицейского, Джеймс Линкус появился возле дома в то время, когда огонь был очень небольшим. Насколько небольшим, уточнили у Бруквуда, и тот сравнил величину пламени с… факелом, используемым для подачи световых сигналов на железной дороге. Нам сейчас сложно сказать, каким был стандартный «железнодорожный факел» в ту эпоху, но вряд ли открытое пламя, которое он давал, могло быть большим. Наверное, его горение давало пламя в 10—15 см, вряд ли больше — для подачи световых сигналов в условиях низкой освещенности этого более чем достаточно, такое пламя хорошо видно даже за несколько километров.

Бруквуд утверждал, что на начальном этапе пожара огонь вполне можно было затушить собственными силами, что полицейский и предложил сделать Джеймсу Линкусу. Последний однако, вместо того, чтобы таскать воду из колодца, пустился наутёк! Он пробежал более 100 м. до городской площади, где висел пожарный колокол, и принялся в него звонить, дожидаясь прибытия городской пожарной команды.

Пока Линкус трезвонил в ночи, огонь разгорался.

Сообщение полицейского в скором времени подтвердили некоторые из ближайших соседей, прибежавшие на пожар в числе первых. Эти люди не только повторили слова о небольшом пламени, но и заявили на допросах в полиции, что лично входили в горящий дом и выносили кое-какие вещи из комнат Баттервортов. Делали они это потому, что не чувствовали непосредственной угрозы своей безопасности.

Интересные показания дал один из соседей, некий Чарльз Дэлмот. По его словам, он очень беспокоился за судьбу Вирджинии Линкус и мальчика Вилли. Дэлмот прямо спросил у Джеймса, знает ли тот, что с ними?, на что Линкус ответил отрицательно. Тогда Дэлмот заявил, что готов подняться в квартиру наверху и вытащить женщину и ребёнка, если они там, и помощь Джеймса Линкуса ему в этом не нужна. Джеймс отреагировал на эти слова очень странно — они принялся отговаривать Дэлмота от опасной затеи, говоря, что уже «слишком поздно». Но Дэлмот во время допроса настаивал на том, что разговор этот состоялся в то время, когда пламя ещё не разгорелось и ничего особенно опасного он не предлагал. Его искренне удивило то, почему Линкус самостоятельно не предпринял то, что он — Дэлмот — предложил ему проделать в одиночку.

Когда эти детали стали известны, невнимание Джеймса к судьбам жены и пасынка приобрело совсем иной контекст. Теперь уже вполне обоснованным выглядело подозрение в том, что Линкус умышленно тянул с началом тушения пожара, рассчитывая, что огонь уничтожит тела убитых им членов семьи и тем самым замаскирует факт убийства.

Вечером 24 декабря, спустя менее суток со времени пожара, окружной прокурор официально обвинил Джеймса Линкуса в убийстве жены. К тому времени останки мальчика ещё не были найдены, поэтому Джеймс обвинялся в убийстве одного человека. В качестве «довеска» к этому, Линкус был обвинён в уничтожении имущества общественно опасным способом. Мужчина немедленно был взят под стражу.

Когда об этом стало известно, жители славного города Рэдфорда стали собираться в толпу и требовать «правосудия». Правосудие в американских реалиях того времени означало линчевание. Опасаясь самосуда, полицейские Рэдфорда при поддержке людей из службы шерифа соседнего округа Монтгомери (Montgomery county) повезли арестанта прочь из города. Правоохранители гнали лошадей всю ночь! Линчеватели, узнав, что птичка упорхнула, пустились вдогонку.

Чтобы не мучить читателя, сразу дадим верный ответ — Джеймс Линкус был в тот раз спасён, его доставили в надёжную тюрьму в городе Роанок, расположенном примерно в 55 км. восточнее Рэдфорда. Удаленность места заключения давала некоторую надежду на то, что сторонники бессудной расправы не дотянутся до узника. Хотя нельзя не признать, что подобные скачки по зимним дорогам толп, жаждущих крови и мщения, сильно отдают какой-то заскорузлой пугачёвщиной и настоящим Средневековьем.

Большой проблемой для обвинения явилось отсутствие внятного мотива, руководствуясь которым Джеймс Линкус мог бы убить жену и пасынка. Самое очевидное, что можно было предположить — это интрижка между Джеймсом и его соседкой Тексас Баттерворт. Принимая во внимание, что именно показания последней очень сильно повредили обвиняемому, нельзя не подивиться той жестокой иронии судьбы, жертвой которой до некоторой степени стала эта женщина. Её, правда, никто никогда официально не обвинил в соучастии в убийстве, но общественное мнение оказалось в конечном итоге настроено резко враждебно по отношению к ней. Жители города видели в Тексас если не сообщницу убийцы, то по крайней мере, подстрекательницу. Сам Джеймс никогда ни единым словом не дал повода думать, что подозрения в существовании интимной связи между ним и Тексас имеют под собой хоть какую-то почву, напротив, он всегда отрицал возможность подобной связи. Отрицала подозрения в интимной близости с Джеймсом и Тексас, можно сказать, что в данном случае мы имеем лишь голую схему, сложившуюся в голове какого-то законника и ушедшую гулять в народ.

Никаких свидетелей, способных подтвердить существование интрижки, или каких-то материальных свидетельств, вроде писем или фотографий, следствие отыскать не смогло. Умозрительная схема так и осталась умозрительной, но ничего другого в качестве мотива окружная прокуратура предложить не сумела. Обвинение, сознавая полнейшую бездоказательность придуманной схемы, в конечном итоге вообще отказалось обсуждать в суде мотив приписанного Линкусу убийства.