Бесплатный фрагмент - Время жить и время выбирать

Не бросайте их. Просто не бросайте. В этом мире, где все продается и покупается, их любовь — последняя валюта, не имеющая курса. Они покупают нас на всю свою недолгую жизнь, платя безраздельным доверием. Им не нужны ни карьера, ни слава. Им нужно лишь тепло руки на голове и право быть рядом. До тех пор, пока смерть не разлучит.

— —

Малыш и Герда

Сознание вернулось к нему внезапно, как удар хлыста. Он был жив. В ноздри ударила пыльная, сладкая вонь земли, гниющей травы и чего-то чужого. Он лежал, не открывая глаз, чувствуя, как по телу разливается тупая, незнакомая боль. Одиночество.

Пахло одиночеством.

Потом он почувствовал другое — теплое, живое дыхание рядом. Он заставил себя приподнять веки. Перед ним, склонив набок голову, сидела она. Маленькая, вся взъерошенная, с висящим набок алым языком. Ее нос, влажный и холодный, судорожно втягивал воздух, пытаясь прочесть его историю.

— Похоже, мы с тобой одни, — пролаяла она, и голос ее сорвался на сиплый шепот. — Я уже все обнюхала. Никого.

— Где мы? — его собственный голос прозвучал хрипло и непривычно. — И почему мы вдвоем?

Она толкнула его мордой в бок, жест, полный отчаянной братской фамильярности.

— Не знаю. Но пахнешь ты… правильно. Похоже, мы одной крови. А я, кажется, девочка.

— Все равно, — прошептал он. — Хорошо, что не один.

Он пополз к краю темноты, к щели, за которой лился ослепительный, режущий глаза свет. Он вывалился наружу и замер, ослепленный. Солнце жгло его шерстку, как огонь. Он пискнул — это был жалкий звук, полный растерянности и внезапной, дикой надежды.

— Вылезай! — крикнул он назад, в вонючую тьму мешка. — Здесь… здесь нет стен!

Она выползла следом, неуверенно, съежившись от неожиданной свободы. Они молча легли на пыльную землю, подставляя спины солнцу — два маленьких, брошенных существа, деливших друг с другом лишь общую беду и смутную память о одном и том же запахе матери.

— —

Они бежали. Бежали, как бегут от снаряда, не разбирая дороги. Лето вокруг бушевало похабно-яркими, бессмысленными красками. Запахи, пьянящие и резкие, кружили голову. «Неужели пронесло? Неужели это и есть оно?»

Малыш, высоко подпрыгивая, мчался по траве, и краем глаза увидел Герду. Она неслась рядом, уши прижаты, в глазах — восторг отчаяния и скорость. Он с удивлением поймал себя на мысли: «Когда она успела стать такой? Изящной, сильной…». Мысль оборвалась.

Знакомое урчание. Справа, из-за стены травы, на них смотрела знакомая морда кота. Он щурился на солнце, и в его полузакрытых глазах читалась все та же вечная, усталая ирония.

— Здрасте, — промурлыкал Кеша. — А вот и я.

Малыш высунул язык, повернулся к Герде. Та стояла, тяжело дыша, пытаясь собрать в кучу расползающиеся чувства.

И тут с горки донесся лай. На них катился, кубарем и лаем, бело-рыжий меховой комок.

— Боб! — выдохнула Герда.

— Да, это он, — констатировал Малыш, и в его голосе прозвучала странная, горькая радость.

Боб с разбегу врезался в них, и они, сплетясь в один клубок, покатились по мягкой траве.

— Значит, мы здесь, — тихо сказала Герда, уткнувшись мордой в шерсть Малыша. — И мы вместе.

— Значит, все это не зря, — многозначительно заключил Малыш, глядя в ослепительно-синее, безразличное небо. — Ничего.

Дети и жук

Жук был огромным, угольно-черным, отливал синевой, как старая винтовка. Он ползал с важным, усталым видом, словно инвалид войны, шелестя своими потрепанными крыльями. Щенок, глупый и голодный, пытался схватить его. Но жук, видавший виды, каждый раз уходил от атаки с циничной ловкостью ветерана. Зубы щенка лишь щелкали впустую, и он морщил морду в комичном недоумении, отчего его сестра, валявшаяся на траве, заливалась хриплым, беззаботным смехом. Смехом, который можно позволить себе, только когда за спиной нет ни одного потерянного сражения.