Бесплатный фрагмент - Временная гибель тела

Д. Мазунин
Временная гибель тела

Человек, столкнувшийся с какой-либо проблемой и понуждаемый ею мыслить, должен принять решение и даже больше — создать для себя программу совершенствования. Фантазии превращаются в реальность? Впрочем, мы сами создаем мир таким, какой он есть! Мы сами создадим мир таким, какой он должен быть! Вот мир, в котором я хотел бы жить! И все-таки: мы действительно сами создаем мир, в котором живем, или нет?

Вова

Город был небольшой. Дома разных форм и расцветок: квадратные, треугольные и даже круглые, причем не всегда правильной геометрической формы, своими крышами упирались в ярко-голубое небо, по которому плыли разноцветные облака.

Тротуарная плитка, напоминающая пазлы, была выкрашена в цвет стен строения, вдоль которого была уложена. Создавалось впечатление, что идешь в середине радуги.

Владимир посмотрел на часы. Двенадцать. Как медленно течет время! Постучал по циферблату, приложил часы к уху, но тиканья не услышал. «Сломались! Какая досада». Он оглянулся: прохожих не было, но в конце улицы из-за крыши дома выглядывал шпиль башни. Скорее всего, там у них центральная площадь, и наверняка есть башенные часы.

Володя прибавил шаг и, к своему удивлению, заметил, что скорость движения не увеличивается, тогда он попытался бежать — результат оказался неизменным. «Что за черт?» — выругался он, и тут же впереди увидел, как из дома вышел кто-то в черном плаще с капюшоном. «Подождите, подождите, пожалуйста! Не подскажете, который час?» — крикнул Владимир, надеясь, что этот вопрос заставит незнакомца остановиться, но фигура не оборачивалась, и расстояние до нее никак не сокращалось. «Тьфу, тьфу, тьфу, — поплевал он через левое плечо, — мистика какая-то», — и фигура тут же скрылась в подъезде дома.

Он дошел до площади, и его взору предстало странное сооружение — пирамида, сложенная из огромных автомобильных покрышек различных диаметров: чем выше от земли, тем меньше. Самая нижняя была покрашена почти в черный цвет. Постепенно они становились все светлее, в центре конструкции были белые, а к вершине снова темнели. Посредине, принимая форму и диаметр колеса, растекся большой круглый циферблат часов, но почему-то без стрелок. Он измерил шагами диаметр нижней покрышки, получилось 60 шагов. «Если мой шаг примерно 80 см, то диаметр колеса не меньше 50 метров», — сделал нехитрый расчет Вовчик и подумал: «Где же такие огромные автомобили производят?» Представил себе эдакую махину: «По этой улице ей точно не проехать!» Он посмотрел наверх конструкции и машинально пересчитал все покрышки. Получилось 24 штуки. Часы находились на 14-й, и тут его осенило: он взглянул на свои, которые показывали 14:00. «Как же так?» — удивился Володя и снова поднес часы к уху — тиканья по-прежнему не было. Ведь и расцветка колес, и цвета — бордовый, голубой, темно-синий, серый — это же постепенный переход цветов неба: восход, закат, ночь, день. «Круто! Чудеса да и только…» — подумал он, еще раз взглянув на треугольное ярко-оранжевое облако.

Вдруг донесся шум мотора, к нему приближался некто на мотоцикле: «Вот кто мне сейчас все объяснит! Ба, да это же собака!»

И действительно, это была собака, только в мотоциклетном шлеме. К ее лапам были приделаны колеса, как у детской коляски, а из-под хвоста вился темно-зеленый дымок.

Скрипнули тормоза, и прикольный барбос остановился около него.

«Гутен таг, — приветствовал его пес, — ой, извини… привет, программа сбилась на немецкий! Ты же русский?»

«Да, а зовут меня Володя», — запросто ответил молодой человек, как будто каждый день разговаривал с собаками.

«Очень приятно, пес Чаппи, — представился „мотоциклист“. — А что ты Володя, я уже знаю, мне сообщили», — пес протянул ему лапу, колесо при этом осталось стоять на земле. Вовчик уверенно лапу пожал.

«Ну, пошли, покажу тебе город. Кстати, сегодня я твой гид. Извини, что опоздал, вчера с другом посидели. Туда-сюда… Ну, понимаешь, о чем я?

— пес хитро подмигнул заросшим шерстью глазом. — Колесо под диван закатилось, искал долго».

«Где все люди?» — допытывался Володя.

«Спят еще все, глянь на часы — всего два тридцать, — пояснил Чаппи. — Богема! Чего с них взять», — он посмотрел на башню, где циферблат наполовину закрыл пятнадцатое колесо.

«Вперед, мой друг!» — воскликнул пес, как будто они знали друг друга не один десяток лет.

Пошли дальше, то есть Володя пошел, а его новый знакомый покатился, и звук моторчика его средства передвижения чем-то напоминал стрекот кузнечиков.

«Это галерея портретов почетных граждан нашего города!» — сообщил Чаппи.

Владимир пристально вглядывался в лица: это были не фотографии, а, действительно, портреты, причем, где-то он их уже видел. И чем дальше смотрел на них, тем отчетливей становилось это чувство. Володя повернул в обратную сторону, а мозг тем временем мучительно искал ответ на вопрос. «Кто они?» У последнего портрета он задержался. Черты лица явно знакомы…

— Блин, это же Малевич! — продемонстрировал Вовчик свою эрудицию.

— Правильно, — похвалил его Чаппи, — а дальше портреты других художников — Кандинского, Дали, Поля Дельво1, Фриды Кало2, Ив Танги3 и так далее…

— Не может быть, — запротестовал Вова, — ты морочишь мне голову!

— Не веришь, посмотри еще раз, — парировал пес.

— Все, пошли, в моем сознании это не укладывается, я хочу домой!

— Ничего, привыкнешь, — спокойно ответил пес, — завтра продолжим.

Кстати, видишь вон там фиолетовый дом? Зайдешь в подъезд, второй этаж направо — твоя квартира. Ключ у тебя в кармане.

Моторчик застрекотал, диковинный аппарат выпустил клуб зеленого дыма и исчез за углом.

«Я схожу с ума! Чушь какая-то».

Володя зашел в подъезд г-образного дома. Достал из кармана ключ, вставил в замочную скважину. Повернул два раза, толкнул плечом дверь, которая тихонько скрипнула и распахнулась. Он оказался в своей квартире, прошел в комнату и сел на диван, покрытый, как и вся мебель, толстым слоем пыли. Тяжело вздохнув, откинулся на спинку дивана и мгновенно заснул.

Прошло не более получаса, и Володя проснулся. Вспоминая все произошедшее, подумал: «Надо же, такое приснится! Запомнить нужно, хорошая картина получится! Ну, раз уж я вышел из больницы, надо это дело отметить», — он потянулся к телефону и набрал номер друга. В трубке раздались длинные гудки. «Так, никого…» Он обзвонил всех своих товарищей, но никто не откликнулся.

«Печально», — высказал Вова вслух свое неудовольствие. Вдруг раздался телефонный звонок.

— Свиноферма колхоза «Путь Ильича» слушает, — пошутил он.

— Вечно ты со своими шуточками, — ответили на другом конце.

— Кто это?

— Я, Маруся, только что из деревни приехала, от родителей. Тебе чего-нибудь еще в больницу принести?

— Нет, не надо, меня выписали. Спасибо, Марусечка, за заботу! Хотел это событие отметить, но никто трубку не берет. Кстати, ты первая, кто мне позвонил. Приходи, вместе «накатим»!

— Я рада, что у тебя все хорошо. Выкарабкался, значит!

— Да. Жив, здоров, полон энергии и творческих планов!

— А я уже думала, что ты умрешь…

Володя хотел было ответить, но раздались короткие гудки.

«Вот блин! Космические корабли бороздят просторы Вселенной, а связь, как…» — разглагольствовал Вовчик вслух, открывая шторы на окнах, и вдруг замер: квадратное солнце освещало окрестности, по тротуарам двигались странные органические создания, не похожие ни на какие реальные существа.

«Я, конечно, мечтал о городе будущего. Мечтал о роботизации, о современных городах, но чтоб вот так сразу?! Это просто не укладывается в сознании… Фантазии превратились в реальность? Впрочем, мы сами создаем мир таким, какой он есть!» Володя задернул шторы: «Ничего, еще и не к такому люди привыкают! А может, это фильм какой-нибудь снимают?»

Петр Евграфович

— Товарищи! XXIII съезд Коммунистической партии Советского Союза завершает свою работу. Он, несомненно, займет достойное место в истории нашей партии и страны.

Эти слова Леонида Ильича Брежнева вновь были встречены бурными аплодисментами делегатов.

Петр Евграфович сидел в Кремлевском Дворце съездов. Чувство гордости и единения со всеми участниками этого форума переполняло его. Плечом к плечу, в едином порыве советские люди достигли небывалых высот в экономике, во внутренней и внешней политике. В зале присутствовали представители коммунистических, рабочих, национально-демократических и левых социалистических партий из 86 стран — посланцы всех континентов Земного шара. И Петр Евграфович также находился среди них, мало того, он был одним из 4619 делегатом с правом решающего голоса.

— Мы коллективно выработали стратегическую линию работы партии на ближайшие годы. В центре нашего внимания были важнейшие вопросы политики, — продолжал Леонид Ильич.

Овации нарастали, как волна, как «Девятый вал» на картине Айвазовского. Но там мощь стихии означала неминуемую гибель, здесь же, наоборот, коллективная, созидательная энергия людей была устремлена к жизни, к будущему. Сердце Петра Евграфовича билось учащенно, и он, насколько мог, сдерживал набегающие слезы.

— На съезд пришло огромное количество писем трудящихся, нескончаемый поток приветствий и добрых пожеланий в его адрес сопровождал каждый день нашей работы, — подчеркнул Генеральный секретарь.

«Приветствия и пожелания адресованы всем делегатам, значит, и мне в том числе», — подумал Петр Евграфович.

Первый спутник Луны передал с орбиты мелодию гимна всех коммунистов планеты — «Интернационала», которая сливалась с аплодисментами, сопровождавшими речь Леонида Ильича.

— Наша партия, созданная великим революционером Владимиром Ильичем Лениным, прошла славный боевой путь! — заявил он. — Товарищи делегаты! Вопросы, стоящие на повестке дня съезда, исчерпаны. Возвращайтесь в свои коллективы, в свои партийные организации и не жалейте сил для претворения в жизнь его решений!

Все встали, грянули бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.

Петр Евграфович чувствовал в эту минуту, что, если потребуется, он не пожалеет для реализации намеченных съездом грандиозных задач и самой жизни!

— XXIII съезд Коммунистической партии Советского Союза объявляю закрытым! — сказал Брежнев, и делегаты стоя запели партийный гимн.

Раздались возгласы из зала:

— Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза! Ура!

— Ленинскому Центральному Комитету — ура! — прокричал Петр Евграфович.

— Нашей партии — слава! Слава! Слава!

— Да здравствует мир! Ура!

Никогда еще он не испытывал такого чувства. Вены на висках от напряжения вздулись и, казалось, сейчас лопнут, но даже если бы в тот момент его настигла смерть, он умер бы счастливым. Эйфория, нирвана, катарсис — как угодно можно назвать его состояние, но это было ощущение, которое невозможно передать словами. Это была мощная стихия эмоций, которой нет смысла противостоять, и один человек был ничтожно мал перед этим ревущим потоком.

Товарищ Брежнев подходит к главам иностранных делегаций, обменивается с ними рукопожатиями, обнимается, целуется.

Петр Евграфович вернулся в родной город уже ночью.

— В обком, Василий, — скомандовал он водителю.

— Может, домой? — осторожно спросил тот. — Устали, небось, с дороги, Петр Евграфович.

— Дела. Дела! Время не ждет! — с энтузиазмом ответил ему коммунист.

Он прошел в свой кабинет, поприветствовав сторожа дядю Мишу, и провалился в привычное кресло. На столе лежали документы и почта. Ослабив узел галстука, Петр Евграфович не спеша стал просматривать корреспонденцию. Скрипнула дверь, в нее протиснулся сторож. Большие белые кустистые брови свисали из-под козырька старенькой железнодорожной фуражки.

— Чайку с дороги, Петр Евграфович? — предложил он, ставя два стакана чая в подстаканниках на стол. — С лимончиком, а?

— Почему бы и нет? — снимая пиджак и закатывая рукава рубашки, ответил тот. — Давай побалакаем, за чаем-то оно сподручнее. Знаешь, дядя Миша, на съезде такое было!

Ему не терпелось поделиться своими впечатлениями, в результате проговорили они час или два, и вот уже забрезжил рассвет…

— Вот так, дядя Миша, — подвел итог своему рассказу Петр Евграфович, открывая настежь окно. — Работы — непочатый край!

— Вот оно как, — поднимая указательным пальцем козырек фуражки, высказался дядя Миша. — Коммунизм, значит, скоро построим?

— Обязательно построим! Не сомневайся! Люди у нас хорошие. Поймут, на чьей стороне правда. Мы сами создадим мир таким, каким он должен быть.

Мустафа

Высокие сосны окружали его. Лесная дорога с глубокими колеями, поросшими травой и наполненными дождевой водой, была прямой как стрела. Голубое небо на горизонте сливалось с верхушками сосен и с дорогой. Мустафе казалось, что если он разбежится, то окунется в бархатистый манящий голубой поток воздуха. По траве расхаживали павлины, на ветвях сидели птицы невообразимых расцветок и форм, и их пение, сливаясь, превращалось в волшебную мелодию, как будто невидимый дирижер управляет этим многоголосым хором. Приятное умиротворение и сладостное чувство свободы переполняли его. Он прошел несколько десятков километров, но не чувствовал никакой усталости — и это после длительного пребывания на больничной койке. По обочине дороги росли ягоды, и путник утолял ими голод. Зачерпывая пригоршнями воду из родников, утолял жажду. Ничего вкуснее в своей жизни Мустафа не пил. Все его тело словно наполнилось энергией, и казалось, будто время вдруг остановилось. По его подсчетам, уже давно должна была наступить ночь, но солнце, казалось, светило еще ярче.

Вдруг лес резко оборвался, и дорога разделилась на две тропинки: одна, извиваясь и петляя, уходила в скалистые горы, другая — в бескрайние заливные луга, теряясь в сочно-зеленой траве.

«Какое направление выбрать?» — задумался Мустафа. Справа луга и родники, слева — скалистые горы, покрытые жалкой растительностью. Вдруг на тропинку, ведущую в горы, сорвался и с грохотом покатился вниз большой камень, увлекая за собой другие, поменьше, и образуя целую каменистую «речку», которая исчезала в ущелье. Мустафе сразу вспомнилось детство, его восточная натура встрепенулась, и, наконец, выбор был сделан. В конце концов, всегда ведь можно вернуться. И с уверенностью человека, принявшего трудное, но правильное решение, Мустафа шагнул на тропинку, ведущую в горы.

Унылый пейзаж окружал его, и вдруг впереди появился слабый дымок. «Туда! Наверняка там есть люди», — решил путник.

Через некоторое время он взобрался на вершину, и его взору предстала деревня в долине — с ровными рядами улиц и обширными фруктовыми садами с раскидистыми деревьями. Мустафа не спеша стал спускаться, боясь, что все это — неправда, мираж, и что, если он ускорит шаг, эта красивая картина в один миг исчезнет. Но нет: вот уже вполне различимы стали люди, работающие в садах. Наконец, тропинка привела его к скале на окраине улицы, из которой бил родник, роняющий свои воды в каменную чашу. Он наклонился над ней, умыл лицо и начал с жадностью пить, наслаждаясь живительной прохладой.

— Вкусно? — спросила его подошедшая девушка восточной внешности. Она застенчиво улыбнулась, обнажая безупречно белые зубы.

— Да… — растерянно ответил он.

— Вы пейте, пейте. Здесь самая вкусная вода во всей деревне.

Но пить ему больше не хотелось. Он застыл в изумлении: это была точь-в-точь его невеста, такая же молодая и красивая.

— Почему вы на меня так смотрите? — спросила девушка.

— Вы очень похожи на мою неве…, — смачивая слюной вдруг пересохший язык, он не договорил фразу и поправился: — … На одну знакомую из моей прошлой жизни.

Она улыбнулась и робко предложила:

— Пойдемте со мной. Вы, наверное, голодны с дороги? Я вас накормлю.

Мустафа, словно загипнотизированный ее голосом, смог лишь кивнуть.

— Вещи не забудьте, — подсказала она и снова мягко улыбнулась.

Он взял свой вещмешок и послушно последовал за новой знакомой, вглядываясь в ее гибкий стан. На плече она несла кувшин с водой.

— Вот и пришли, располагайтесь, — указывая на беседку в саду, пригласила девушка. — Я сейчас чаю зеленого принесу.

Он расположился на мягких подушках, рядом раздавались звонкие голоса детишек, игравших во дворе. Увидев незнакомца, дети, нисколько не испугавшись, подбежали к нему.

— Дядя! Дядя! Вы путник? — спросил мальчик постарше.

— Да.

— Путник! Путник! — закричали дети и убежали.

Девушка принесла ему чай и лепешку.

— Угощайтесь!

— Спасибо.

Мустафа прихлебывал чай из пиалы и осматривал сад.

— Какой у вас прелестный сад, — он вдохнул аромат, исходивший от яблони. — Наверное, непросто за ним ухаживать?

Она опять молча улыбнулась.

— Путник! Путник! Пойдем с нами, — позвали Мустафу дети. Он вопросительно посмотрел на девушку.

— Идите. Они вас зовут. Что же вы?

— Смотри, — тот же мальчик показал рисунок на стене дома, — это мама. Это мы. А это ты — путник.

— Откуда вы знали, что я приду?

— Знали — и всё! — ответили дети.

Когда он, поиграв с ними, вернулся в беседку, девушка сказала:

— Пойду прочищу арык, — в ее руке была мотыга.

— Я помогу?

— Если хотите, — ответила она, указав свободной рукой на другую мотыгу, и опять загадочно улыбнулась.

Они прошли через весь сад и стали очищать арык, а дети в это время сплавляли по нему бумажные кораблики. Мустафе было так хорошо, так легко и приятно работать, что он подумал: «Так бы и остался здесь навсегда».

— Оставайтесь, — ответила девушка, словно прочитав его мысли. — Вместе будем возделывать сад.

— Вот мир, в котором я хотел бы жить, — глядя на журчащую воду, прошептал он, даже не удивившись проницательности своей спутницы.

Больница

— Господи! Я Твой, возьми меня Себе! Возьми! Я заблуждался! Я бродил в потемках. Нет! — закричал он, закрывая лицо руками, — вы не должны меня забирать, пусть другие придут. Я служил обществу, я всю жизнь старался для людей!

— Тихо! Успокойся! Не кричи, милок, а то всю больницу на ноги поднимешь.

Сергей Андреевич открыл глаза. Очертания людей, окружавших его, были неясными. Существа в черных одеждах протягивали к нему свои белые обрубки.

— Вы обманываете меня, этого не может быть, я умер! Какая больница? Вы на службе у дьявола и хотите забрать меня в ад?

— Эй, не говори так, нехорошо! Зачем, ай-яй-яй!

Понемногу он стал приходить в себя. Увидел белый потолок с треснувшим плафоном и яркий свет, брызнувший в глаза. Он снова на секунду зажмурился от боли и только после этого отчетливо разглядел окружавших его людей. Все они были одеты в черные халаты и пижамы, а руки, показавшиеся ему обрубками, были просто-напросто замотаны бинтами.

— Ну, ты, мужик, даешь! — молодой человек издал какие-то звуки, отдаленно похожие на смех, — засланцы дьявола! Круто, так меня еще никто не называл! Прет тебя, дяденька, по-черному, как будто дури путевой дунул. Гы! Гы! Гы!

— Отстань от него, дитя перестройки. Видишь, человек еще не оклемался. Пусть милок отдохнет, вздремнет, а с утреца сам разберется, что к чему.

Сергей Андреевич снова прикрыл глаза. Заскрипели кровати. Щелкнул выключатель. Голова ужасно болела, и каждое движение отзывалось острой болью во всем теле. Он вспомнил, как поднимался наверх по старой кирпичной трубе заброшенной котельной, как на морозе закоченели пальцы от вбитых в кирпичную кладку скоб, как хотел уже на полпути спрыгнуть вниз. Подумал: нет, еще рано, страх все же обуревал его. Нет, не страх смерти, а страх навсегда остаться инвалидом. Выше, еще выше. «Прыгну с самого верха, тогда уж наверняка!» Не хотелось и тут выглядеть пасынком судьбы: вспомнились презрительные слова своей жены, брошенные ему в лицо пять лет назад:

— Так и издохнешь в нищете! Неудачник!