Бесплатный фрагмент - Времени буковка

Валентина Гончарова. Времена Алены Асеевой

ВРЕМЯ 1. «МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛ СТРЕМИЛСЯ СТАТЬ БОГОМ».

Времена Алены Асеевой вечны, как этот мир. Слова ее поэзии как бы вновь обретают свой первоначальный, сакраль­ный смысл. Они каким-то неви­димым образом укладываются в колесо времени, его звездно-сол­нечные циклы и уводят нас в свой заколдованно — чарующий хоровод, заставляя думать и удивляться бесконечному разно­образию мировосприятия и ми­ротворчества. Поражает та лег­кость, с какой автор невинно заг­лядывает в самую пучину тайны и выдает откровения, подобные этому: «Лишь иногда обычность вдруг вывернется наизнанку и обернется счастьем…» или «…не каждый тронут нерв, но в каждом стонут нейроны памяти». Поэт признается, что когда тво­рит, то преображается внутрен­не «… мембрана, которая вос­принимает…», и тогда она узна­ет, что «мы одни создаем небо вокруг нас…» и что, подгляды­вая «сквозь пелену-пелерину», мы способны увидеть, «как ожи­вает мельничное колесо Време­ни», замечаем то состояние, ког­да «…за полчаса ты — старик. За день — тебя больше нету. И в каж­дом падении постиг: ответы за пределами света…»

Когда пишешь о поэте и та­лантливом слове, невозможно говорить о чем-либо, кроме са­мой поэзии. Вот и сейчас — лави­на поэтических строк, удиви­тельных метафор и наблюдений буквально сметает обычную про­зу и спешит, искрясь и захваты­вая, увлекая за собой… Нам открывается, что проживаем, «оставляя времени серу…», или: „времени пленку сдернули, и мир перемешался с мифом“. Этот мир, „…где воду пьют корабли“, „…опрокидывается вдруг к нача­лу маленькой лодочкой старого причала…“ Этот мир наполнен древними вопросами: « Что с нами делает время, хмель и раз­ливы Грига?» и «Как нам жить?!», когда «Лишь невольники мы Судьбы ко­леса».

Мир космических метафор Алены Асеевой молод, но от это­го не менее проницателен и глу­бок, он полон новых ритмов, дер­зает смело, головокружительно. Духовное, художественное, пси­хологическое внедрение в космос в поэзии не имеет пределов. И Алена Асеева черпает из таин­ственного источника полной ме­рой, поражая нас своим невин­ным наитием, интуицией: «На­стоящее — миг, остальное — пучи­на из грез»…

ВРЕМЯ 2. «ПРИРОСЛА ЛЮБОВЬЮ И ПРОРОСЛА…».

Древнее предание гласит: «Есть четыре книги: природа, Библия, человеческое сердце и звездное небо. Все четыре книги говорят об одном, надо только уметь их прочитать». Строки о любви из сердца поэта полны печали и целомудрия: «Здрав­ствуй, далекий… мы прочли друг друга в мечтах», « … по краю неба прошли мы, не сказав ни слова», «…А сон не кончается, он там обрывается, где я уже не хочу…». Любовь поэта — это мечта: «…проснуться с тобой на руках, с буквами на губах». « Да, я болею тобой. Сухой травой оставайся… Нетронутый оста­вайся, некаянный. Я с тобой до скончания в небесах и в сле­зах…» — умоляет поэт в разлуке, в унисон звучат слова: « нет тебя, но колдуешь в тающих но­тах скорбью фаготов, в бликах и струнах скрипок, взметнувших­ся в поднебесье…». Любовь ве­рит: « Измены не будет меж нами, лисой проскользнувшей. Чисты перед Богом. И, если же­лали кого-то, то только самих себя…». И следом этот вывод, достойный познавших опыт жизни, но не таких юных, как автор этих строк: «Любовь? Она навсегда — распад, в котором секунду вместе».

От сердца — к беспредельности. Круг замкнулся на ней и в любви: «Я тебе принесу, как жертву, мой со­суд из любви и ветра. Бесконеч­ность — рядом…».

ВРЕМЯ 3. «ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ВЕК, И БОЛЕЕ НЕ ЗВУЧИТ ТАК ГОРДО — ЧЕЛОВЕК».

Не так уж много лет авто­ру, а сердце её обладает сверхчув­ствительностью, и это — тяжко: « … но дай мне сил все чувствовать не всем сердцем, а его полови­ной…».

Сила характера и мужество, почти пророчество звучат в словах, обращенных к современникам: « Терпи. Сожми зубы. Терпи. Плохо будет. Потом еще хуже. Никто не нужен никому в мире этом…». Поэт признается, что в минуты отчаянья «… скули­ла и жаловалась только дождю». Девизом звучат слова: « Жить и не возражать, жить и ждать…». Но не погибли еще колоски чело­веческого величия, его полузабы­того достоинства, права на него в этом мире продаж и цен, и поэт как бы шепотом молвит: «однако хо­чется верить, что ты — бесценен…»

Цельная натура, она живет и стра­дает в необъятном пространстве, она его часть: «По берегу дымкой и миррой растаять, а лира потом… Оставьте лишь сердце с крылом и длинное многоточие…».

Отношение к поэту и поэзии такое же серьезное, как к жизни и правде: « Но не хочу быть слад­кой: так много боли над вдохнове­нием!». Обращаясь к поэтам сереб­ряного века, их трагическим судь­бам, она признается: «стыдно за тепло, кровать, библиотеку», кото­рые есть сейчас у нее, а у них — бездомье, скитание (А. Ахматова, М. Цветаева), гонение и умал­чивание (Б. Пастернак) и даже ка­торга (О. Мандельштам). Русских поэтов 20-го века наша юная со­временница из 21-го называет «спутниками двадцатого стона, двадцатого селя…», которые «бес­хитростными были, жгучими» и «уходили… беспечно, стеклом треснутым, вечным». Как это точ­но подмечено: истинный талант всегда бесхитростен и беспечен, ему чужды расчет и ложь. О бес­честье, видимо, автор вопрошает, глядя на тщеславие графоманов, пишущих сегодня: «Лучшее собра­но в человеке, но почему же этот мир так дешев?». Жизнь, в кото­рой нет места культуре, духовно­сти, поэт сама себе решительно ампутирует: «Все, что было — вы­резать, все, что было — забыть! Все глаза, что любила, все, все, все -не любить!». Она тяжело переносит «боль поколений, ненависть предков…». Ее современникам до­стался «мир в кандалах безобраз­ного ила», «мир из объедков». К счастью, поэт обитает в ином про­странстве, он спасается творче­ством, где можно бичевать и про­рочить, быть истинным и искрен­ним. Это мир отшельников и оди­ноких смельчаков.

Поэт тонко чувствует музыку, ей посвящены многие ее стихи и размышления: «Александр Симич, композитор. Он написал гениаль­ные вещи, но им хлопали меньше, потому что он серб и потому, что они были сложны и красивы. Я ви­дела его глаза. В них была сила и доброта». Аспирантка, теоретик тайн искусства, поэт и художник, Елена Асеева чувствует боль это­го мира особо остро. Она просит любимого: «Возьми меня хоть куда от тиканья мыслей и мира… Неле­по скрипеть пером, когда под нога­ми топи! Возьми меня всем нут­ром! Боишься? Да… Люди — не Боги!».

ВРЕМЯ 4. «…ГОРОД, УТОПЛЕННЫЙ СОЛЦЕМ-СЕРДЦЕ МИРА».

Но есть Утешение, есть место на Земле, где сердце автора успокаивается тихой радостью. Это место — городок у моря ГЕЛЕНД­ЖИК и само МОРЕ! Им автор по­святил упоительную симфонию: «Я напишу симфонию моря — можно? Можно я обниму весь мир солеными, мокрыми руками?». В свои права вступает время Лета: «Утро, пляшущее на сизой волне дымкой, я снова с тобой, ЮГ! Шепчу морю — скрой все потери, оставь лишь это: шорох волны… — Лето». И место, предназначенное Геленджику, — сердце поэта, музы­канта, всех, творящих радость и мысль. В своем интервью геленджикскому радио Алена Асеева призналась, что Геленджик для нее — не только родник вдохновения, а некое существо, как море, живое, творческое. Геленджик — это друг, который согревает, Геленджик — это тихое, мудрое, отрешенное от мира место. Это — юг, это — грусть. «Красота — это всегда потеря, бес­конечный курортный роман, когда всегда страшно потерять то, что бесконечно любимо». В этом воз­духе и пространстве поэт преоб­ражается внутренне.

Санкт-Петербург — вторая ро­дина Алены, это место ее учебы, творчества, насыщения высоким искусством, место любви, замуже­ства, место работы в американс­кой компании дизайнером, место научных изысканий по теме своей диссертации. Интересно, что Алена органично связывает город на Неве со своей первой ро­диной — Геленджиком в части оби­лия талантов и творческого потен­циала

Время весны приходит к поэту на севере: «Солнце палило в мар­те. Здравствуй, мой новый Мар­тин!». Образ из сказки Андерсена подсвечивает строки знакомыми бликами детства, и мы чувствуем радость времени света и пробуж­дения, когда земля мечтает «пере­терпев половодье сбросить зимы поводья». Хотя «белый шаг на сне­гу» во времени зимы отмечен у поэта своим светом и рисунком: « В желто-серой грязи облупивших­ся стен ты светлее всего, госпо­дин Первый Снег».

Она любит Россию, считает, что за нашей страной будущее, и призывает всех не покидать ее, а помочь ее возрождению и расцве­ту, каждый по мере сил.

Чайка остается с нами. Это имя Алена получила после знамена­тельной геленджикской выставки своей графики «Памяти чайки», которая произвела фурор на курорте и получила высокую оценку истинных поклонников красоты печали.

Поэт и художник, она на своих картинах оставляет тонкие зари­совки нюансов чувств: «Жарою пьяная, клянусь вами — моим зноем, моими волна­ми — отдаю все за прикосновение розовых чаек!». О беспредельнос­ти вод, у которых приютился наш уютный город, поэт и художник го­ворит: «Животное, самое люби­мое, сильное и невинное — Море». А на другой картине: «Южное из­неможение, колдовство цвета… Свистящей ласточкой, цикадой… отдам, что имею — себя не жалко!».

Город юга — святое место, мес­то мысли, света, слова и цвета: «На том краю пустоты, у берегов туманной воды, в другой жизни, мысли возникли, песни». И она приемлет этот мир, потому что у нее есть море: «Мир морем обнять… Ветреный берег заката Страшно так — но так сладко…», это уже вечная душа говорит: «Я вернусь снова вне границ тела. Над пустошью тлена средь веток, под тяжестью фруктов, склоненных в момент зарождения солнца нового».

Валентина Ивановна ГОНЧАРОВА, поэт, культуролог, член Союза Писателей 21 века и

Академии российской литературы.

Сентябрь, 2002 год.

____________________________

Память жжет костры,

Или просто затопили камины —

Я помню это…

Ко мне пришла память?

Я разложила на полу подрамник и кисти,

Я помню что-то,

Я помню что-то свыше,

Чего не существует в этом мире.

Принесла с балкона клеенку и тряпки…

Оно не из моей любви, не из моих воспоминаний.

У тебя есть время рисовать ангелов,

Помнишь?

Мне так холодно,

Я так скучаю.

Синий мир у порога,

Они пришли,

Они за окном.

Они ждут тебя…

ВРЕМЕНА ГОДА, НАЧАВШИЕСЯ С ОСЕНИ

1.

Грусть и тишина. Тишина и грусть.

Я тебя боюсь — я тобой клянусь.

Желтая листва навевает сон.

Кто в кого влюблен?

Серый полумрак замерших домов

Осени глоток -поминальный звон.

Съежившийся лист памяти моей-

Нет тебя желтей.

Тишина и сон. Зябкие дома.

Серая листва. Прошлые слова.

Ты всегда права,

 Осень…

2.

Ночь. Пустота. Электричка.

Нелепость мечты.

По привычке

Я раскрываю глаза широко

И смотрю на звезды.

Даже ломая пальцы

И зажигая спички

Нежности и оправданья

Мне не найти отмычки

К тем нелепым вопросам,

Что совесть есть и

Вечный порядок.

Ты сладок мне. Ты мне гадок.

Мой вечный ненужный зов.

3.

Давай ты уйдешь быстро.

И пусто не будет- нет смысла.

Ногтей обгрызенных боль.

Немножко соли слез в глазах.

Уйди, прошу.

Уйди, прошу.

Держи, не отпускай.

Но как влечет эта теплая пропасть

Где губы, цветы и молчанье.

Держи меня, не отпускай

Я могу сорваться и улететь

Как осенний лист — в пустошь.

А в глазах ты читаешь смущенье

И твой голос дрожит.

А руки мнут чье-то имя вечное.

Мама, спаси меня.

Иди ко мне.

Я тонкий лист,

Который мечтает сорваться и улететь

С осенним ветром.

Теплым фетром

 Другой души

4.

 …а утром был туман.

И желтая пыльца

Осенних листьев

Заблудилась в сером.

Покошенный фонарь.

Засыпана вода.

Глухие голоса.

Зеленое на белом.

И кажется неведом

Земле немой покой.

Пока октябрь со мной.

Пока своей росой

Он засыпает парки.

В кружащейся листве,

Тоске и перепалке

Ворон из облаков.

В движении домов

И листопадьем гаме

Я грусть твою читаю.

Откройте руки мне-

Вложу в них тишину

Откройте сердце-

Дам вам боль и слабость.

Я в каждой осени как в проклятой тону

И в каждой осени вас отрезвляет сладость

Природы на краю.

Октябрь. Тебя я пью.

5.

Как тяжело сегодня дышать,

Как тяжело нести на себе все это —

 Жить и не возражать.

 Жить и ждать.

 Жить и жить в другом

 чем-то —

теплом и дорогом.

Как вокруг им всем скучно!

Храни их…

Тяжело сегодня думать о светлом

— когда идет дождь и сыплются

 слезы с неба.

В каждой осени есть

время скорби.

И в серой робе

она проплывает мимо,

 покорно топча

шлейф желтых листьев.

Невыносимо.

Кажется — ты

невольник

чьей-то неловкой кисти.

Скорбь. Пронеси же

над этим миром

Не задев.

Хотя это пустое желанье, право,

Но дай мне сил все чувствовать

Не всем сердцем,

А его половиной.

Тупой пуповиной.

Пусть боли не будет сильной.

Лишь чуть-чуть.

6.

Фабрика. Судьба. Чьи-то

Руки в требующей немоте.

Не глядя. Он нигде. Я нигде.

Чьи-то в глазах мозоли и

Затаившийся сгусток в сердце.

Чужие ночи. Чужие боли.

Меня, за что ли,

вы выбрали звезды и небо

этому человеку

снова не в этой роли.

Я не прошу прощенья.

но мне не нужен никак.

Отчего глаза так близки?

Пустяк. Сгиньте. Сгиньте. Сгиньте.

Что со мной?

Да так.

Это ты пришел, ноябрь.

И твои сумасшедшие дети.

Сжатого сердца сети.

глоток в пересохшем горле.

Розы пахнущие словами.

Идите…

Бог с вами.

7.

И было солнца немного,

И было света немало,

Зима подбиралась тихо —

— потом все пропало.

Ноябрь красотою скудной

В печальной графике леса

Казался тяжелым, мудрым,

в скупой простоте неуютной,

но все же немного тесным

 для снега — зимы куролеса.

И в этом холодном бесснежье,

в постной неяркости парков,

Той жизни уже не жалко

ее нам не кажется мало —

— что было сиюминутным

с последней листвой пропало.

Крылатые черные точки

На небе стальном и вечном —

Их крик отзовется эхом

внутри тебя бесконечным.

8.

Желтые крыши домов

Смятые провода

Над тобой вода,

под тобой вода

Но кажется это

Называется снег…

Белый бег сырости

мерзлой

с неба в ладони-

в нем ли утонем?

Вот и пришел он —

первый вестник хрустальных недель.

Ленинградские зимы похожи на слезы,

Будто в вечности вьется немое прощанье —

Обещание лета.

— Лета нету.

Лишь пушистое предвкушение

вьюг немых,

 да отчаяние.

Я тебя проклинала,

Я тебя умоляла,

Подождать хоть немного,

Постоять у порога,

Не спешить засыпать порошком

 и стеклянным горошком

Зелень поздней травы.

Но увы.

И уже все равно.

Мы пока что на «вы»,

Мы к друг другу еще не привыкли.

Вас не ждали,

От вас мы отвыкли —

Вздохи скорой зимы.

Первый снег.

Я кричала весной,

Бормотала в июне,

Заклинала росу в октябре.

Я шепчу с первым снегом, согревая ладони —

— «Я нигде», но в прекрасном нигде.

В желто-серой грязи

Облупившихся стен

Ты светлее всего

Для меня.

Господин

Первый

Снег.

9.

ноябрьская электричка на Пушкин

В полумраке вагона

Ей помнились чьи-то глаза

Липкой музыки ритм

Дождь и флирт

Туч осенних с зимней рекой

И тугой декабрьский покой.

И порой так тянулась гроза чьих-то чувств.

Ты не рад что смотрел на меня?

Все прошло.

Невпопад.

Сыпь дождя. Сон дождя.

Сырь вокруг. Кто мне друг?

Только пары две карих глаз.

Против вас моя третья пара.

Вас мне мало.

Просто так.

10.

январь

Снег. Туман. Тишина.

Прозрачное. Молчащее.

Спящее глубоким серым сном —

ненастоящее.

Ни души. Крик ворон. Дремлет парк.

Я бреду.

Полумрак сизой мороси воздуха.

Белый шаг на снегу,

Я в тебя упаду

Пыльно-нежный январь.

Зима терзает, морочит

пугает ночью

И бьет стылым ветром в окно.

Но когда есть молчащие утра —

Все равно.

Как окно сквозь слова —

И снежинка права, что плывет на ладони.

Снежным солнцем растаем,

В снежном небе утонем.

Укутал мир белой ватой колдун бесноватый-

Млечное диво.

Где сказка, где чья-то смерть.

В детстве ль все это было?

И мы вспоминаем ночью

Во сне холодея.

Зима пророчит.

А снег ласкается

Мягкой кошкой.

Такая вот круговерть.

11.

До боли в матке казалось

желанье росло —

Она улыбалась.

Чему?

Весне.

И тому, что проснулось

Щемяще-знакомое чувство.

Солнце палило в марте,

Здравствуй мой новый

Мартин.

Нежный неслышный вздох.

На пол минуты бог

И на всю жизнь полоска.

Букв карандашных сноска,

Странная светлая горстка

Сладких ненужных строф.

Я буду ходить больная,

Носить тебя на ладонях,

Шептать губами немое,

Цепляясь за облака.

И колдовать словами,

Бредить и ждать —

Кто знает?

Солнечное истощение

Судорожная река…

И в безответной скорби

Выход один невольный —

Перетерпев половодье,

Сбросить весны

Поводья.

Маем, венцом крамольным,

Влажно сдавить глаза…

12.

Спокойно. Тихо. Эмоций нет…

Ты одна и в ником нет нужды

Их следы в теплом воздухе

Мотыльки.

Убеги. Замолчи. Укради.

Пары две карих глаз-

Я тоскую без вас

Я вода, что течет

В никуда.

Вновь ожившего неба стада.

Небеca, рек бурлящих гроза

Гипнотический транс

Предапрелья.

Своему существу не веря

Забери меня

Вдаль

Сиплый скудный февраль

От весеннего

Сумасхождения.

13.

Боль должна быть больной,

И любовь жить весной,

И остаться твоей на словах.

Прах мечты?

Просто кто-то скулил в моих снах

Про усталость брести впотьмах.

Но я помню на ощупь тепло и

Смущенье.

Пьяный блеск, тихий гомон,

Немое кипенье

Несложившихся двух.

И дорогу. И слух,

Напрягающий мускулы

Где-то внутри.

Я кричала: «Лови!».

Не поймал…

Бог храни.

Ну и слава тебе.

Там легла пелена

Коньяка и тоски-

Нерадивых советчиков.

И не с руки

Было землю топтать пополам.

Я тебя не отдам?

Но была я не вправе

у кого-то кого-то красть.

Вот такая вот подлая страсть

Силы разума,

Власти надстройки.

Фрейд не прав.

В подсознательном двойки.

14.

Новый день.

Колдовство весны.

Липкие сны —

воспоминания

О чьем-то прошлом.

Не моем.

День втроем — я, время,

Тянущееся из оттуда,

И кто-то тихий их пыльного чуда

Забытых фильмов.

Чужих романов.

И я качаюсь плавно

На волнах наблюдения мира.

Странно все. Нелепо и мило.

Третий день внутри

Парадоксов времени.

В капсуле пространства

Без роду без племени,

Чьем-то флирте.

Невольном бремени.

Рассказ, что

Сам себя пишет.

Музыка, что себя слышит.

Зритель, смешанный с

Репродукцией.

Мир потерял конструкцию-

Я же внутри него-

И ликую.

Я его ретуширую,

Его формирую.

Мы одни создаем небо

Вокруг нас.

15.

Что-то произойдет?

В какой-то момент

Мир подергивается пеленой

Оборачиваясь стороной иной

И ты бредешь по жизни

На 10 см.

Над землей —

И наблюдаешь.

День иной. Свет иной.

Люди ходят не так как обычно-

Медленнее и непривычно.

Что это значит?

Лишь, что

Этот день Твой.

Только твой и ничей иначе.

Там, где реальность

Отмычки прячет

За них вдруг возьмешься

И обернешься

навстречу двойному себе.

Это дурман весны?

Это дневные сны?

Это бред наяву?

Просто тебя зову,

Скрытая сущность вещей.

Этот день

Был ничей.

Его забираю с собой —

Сизым небом, морозом, весной

Толкотней машин и грачей,

Перепутанностью мелочей.

Возней голубей,

Оттаявших мошек.

Грязью прохожих

Сумасшествием кошек

Оравших всю ночь напролет.

Что-то произойдет…

Будни все

На тебя похожие

Я забываю,

Себе оставляя один.

Вялотекущий сплин

Смешанный с эйфорией.

Все остальные немые.

Здравствуй, мой день-исполин.

16.

…Где в этом мире одна грань

Где другая?

Весна без конца и без краю

Неразгаданность жизни,

Спутанность мыслей и

Притягательность женщин.

Вдруг невозможность

Чувствовать

Без явных реальности

трещин.

Ты был сегодня с краю.

Я имени твоего не знаю

И кажется понапрасну

Пытаюсь я совместить

Словами себя с тобой.

Где начинаюсь Я.

Кончаешься Ты.

Друг мой немой.

Летаю…

Меж двух миров и свобод

Без имени и хлопот.

Для идентификации нет смысла,

Нелепая шкала риска,

Неторопливость мыслию.

Что делать?

В пространстве зависнуть

Ища беспечно камень

Противоречий?

Я люблю всех:

Женщин.

Мужчин.

Весну.

Бесчувственность или грех.

Я песнь немая утех

И стойкий голос сознания.

Святости нет в незнании,

Лишь только боль от прорех

На тонком тучливом небе.

Нищ.

Но страшно безбеден

Что все мое, без помех.

 17.

…и плакало небо

Слезами из снега

И прошлыми мыслями.

Пошлыми письмами

Игрой неоконченной

Растраченных чувств

Казалось изменчиво

Крича беззастенчиво

В весне задыхаясь

Я в небо лечу.

Лечу.

Свод ломается.

Оно надрывается

Рвет ветреной морозью

Снегом в лицо.

А сон не кончается

Он там обрывается

Где я уже не хочу.

Считай своим данное

Нелепое, странное

Что сделано,

То твое.

Я времени буковка,

Булава и пуговка.

Так есть.

Лишь вокруг воронье.

Пасхальные праздники,

В любое ненастье

Быть может исправите нас?

Где жизнь, где сумятица

Куда-то все катится..

Где грязь одна, а где глянц.

Когда все устроится?

Душой успокоится.

Такой вот уж

Мезальянс.

18.

Боль.

Друг против друга.

Боль —

дурная подруга.

Боль,

Ни слова, ни звука

я тебе подарю.

Все

Начнется сначала

Так

Мне глаз этих мало

Лишь кричащая рана

Что сказала?

на «ю»

столько

рифм есть банальных,

двух сердец

ненормальных,

скрип зубов,

хрип отчаянный,

свист безумства в ушах.

оставайся нетронутый,

оставайся некаяный,

я с тобой до скончания

в небесах и в слезах.

как нам жить?

лишь невольники

мы судьбы

колеса.

Ст. Петербург, 2001

МАЛЕНЬКИЕ ДЖЕЛЛАЛАДИНЫ ЦАРСКОГО СЕЛА

1.

Господи, пусто

Так пусто что хочется скулить,

Как лисице тявкать

Как брошенному щенку выть.

Нет надежды и нечего пить.

Когда нечего пить ты

Умираешь от жажды,

Быстрее чем от холода.

В этом мире холодно.

Придумай себе что-нибудь,

Но как?

Первый день лета.

Опустошения

И ответа природы

На огненный обруч весны.

Май.

Оставь мне свои сны.

Может уехать к морю?

Здравствуй, июнь,

Я тебя никогда не хочу и

Я в тебе каждой клеткой,

Рождена зимою и

Рождена летом,

Крещена солнцем и

обласкана светом.

К морю.

Возьмите меня к морю.

Я нарисую себе

Смех весны и щемящую

Осень.

И там останусь.

В висках проседь.

Тихую морось.

Ростки под землею

Желтое и туманящееся.

Неотъемлемое.

Немое.

Заберите меня с собою.

В грусть рождения и

Умирания.

К морю.

2.

когда уходит театр, театром становится жизнь

…немножко обидно,

Немножко неловко,

Но в этом городе

Совсем недолго

Жил Федерико Гарсия Лорка.

Но я была всего лишь ребенком

И помню лишь

Память о нем.

Несли с цветами корзины,

Клялись, что сердца не остынут

Наверное так и было —

Но время хранит лишь камни

И вечность арктических льдин.

А камни стоят как стояли,

Как будто ни в чьей печали

Вам никогда не кричали:

«Маэстро, вы исполин!»

И все.

Тишина наводнила

Окрестности.

Виноградные склоны,

Солнцем жженые местности,

Спину моря, качающего корабли.

И люди несли все также

К нему свою жалкую ношу и тел

Оплывших поклажу,

И мысли, и серые дни.

Ты помнишь?

Совсем недолго

Здесь жил Федерико Гарсиа Лорка.

И голосом звонким

Приветствовал город,

А на камнях ласкаемых морем

Написало было: «Смеющийся болью».

Ты скрасил ветер, соленость

Соли и зыбкость бризов,

Несущих на волю

Играющих чаек стон.

Он был тончайшим.

Он был незримым.

И город плакал над

Перлимплином.

Ушел и продолжился

Стаей дельфинов

Разбрасывающих горизонт.

«и ветер умолкнет ночью,

обряженный черным крепом.

Но ветер оставит эхо,

Плывущее вниз по рекам.

А мир светляков нахлынет-

И прошлое в нем потонет»

Совсем недолго

Здесь жил Федерико Гарсиа Лорка.

И ты держал его сердце

Недолго,

И сердце было огнем.

Быть может

Продолжиться

В нем?

3.

Господи, ну как так можно жить,

Когда на улице солнце,

На улице ветер и радость

И ты одна.

Одна и однее на свете нет никого.

Дайте мне в руки что-то,

Дайте опьянение,

Надежду.

Что могло бы поднять над землею

Я не хочу видеть ничего

Этого обычными глазами.

Глазами,

Над которыми нет света, тумана, буквы.

Боль проходит -у меня есть компьютер,

Язык и желание ускользнуть.

У меня есть белый экран и я перестаю плакать

Потому что никто сейчас не мешает

Жать на серые клавиши.

Одна.

Держаться.

Слезная слякоть.

Одна в мире, где вокруг люди,

Но они далеко до жути

И ты им настолько не нужен

Даже жене и мужу

Миру всему не нужен.

Июнь.

Как я смогу пережить сегодняшний день?

Одна.

Однее меня лишь тень

Висящая за спиной

Друг мой немой.

По верхушкам деревьев пролетало лето

Тебя задевало забывчивым светом.

Все.

Прости Бог

Это не угрюмость

Это потребность мечтать.

Взять в руки нити твои и убежать.

4.

Тише.

Тише.

Тише.

Сердца никто не услышит.

Прощанье уже впечатано

И зрители разошлись

Вроде предел

Представлению,

Но оставляют мгновение

На тишину закулисья,

На откровение.

Arrividerci, друг,

Без масок, без грима.

Так просто

Проходим мимо

Выстроенных небоскребов,

Асбестовых пирамид.

В серой одежде

С той кромки мола

видим глаза

В топких зрачках другого.

Сказано слово.

Прощай.

Мы поиграли немного

Приятная пьеса.

Ты как бы поет

Я стюардесса.

В лайнере меж времен, языков и свобод.

Мечтали друг друга, сами

Себя составляли словами зная,

Что будущее не с нами

В несхожести непогод.

Тех, при которых мечтали.

Едва ли верили в это.

Лето.

Но с нами еще

10 минут искренности закулисья —

И снова надену походку лисью,

И снова за небосвод.

5.

Жалей себя, девочка.

Телеманн.

Февраль возьми в свой покой.

В графику леса, в скупость цвета,

В напоминание текста на белом веере снега.

В другую музыку, к другому свету.

Грызи себя, девочка.

Цепляйся зубами.

Нет неба кроме того, что над нами.

Встань. Оглянись. Это есть жизнь и с ней

Стоит сразиться. Но Бог мой.

Я только птица.

Мне бы кружиться над миром,

Мне закопаться в глину,

Мне стать листом и прожилками ниток,

В жизнь проникнуть,