Бесплатный фрагмент - Восстание микрондов

Восстание микрондов

Меня зовут Грог или Жёлтый

Наши имена ничего не скажут людям, хотя именно для людей написана эта книга. Повествование будет вестись от моего лица, хотя я не главный герой. Книга расскажет о борьбе моих соратников за жизнь, за свою планету, за людей и человеков, но и это уже дело прошлого…

Речь пойдёт об одной женщине по имени Каламбия. Всё началось задолго до того, как я узнал о ней…

Сказка

Мы отправились в далёкое путешествие, зная, что когда-нибудь вернёмся домой. Но не это являлось целью, а открытие нового мира, который мы озарили «новым светом» –светом своих плазменных тел, которые легко преодолевали пространство.

Из куска твердыни, найденной в самом сером закоулке космического дома, мы соорудили сначала одну планету, Землю, ставшую семенем для двух других. Пока твердыни двигались и формировались, то есть терроформировались, мы разделились на группы, заключив между собой пари и обозначив основные вселенские нерушимые каноны.

Первая часть соратников с яркой плазмой отправилась наверх в Гелиос — в будущем большой, самый цветущий, названный Раем парк. Красивое место и название, не правда ли? Многие из людей мечтали попасть в Рай, и не зря. Там можно было всегда подзаправиться силой и отправиться в плавание, чтобы создать свою Вселенную.

Вторая группа организовала колонию ниже всего, назвав её Тартар. Там кипела наша плазма, соединяясь с вакуумом космоса, из которого можно было выплавить всё что угодно. Развивались планетарные проекты по оземлению, водоснабжению, остеклению, где на приисках и карьерах громоздились самодышащие фабрики по созданию многослойных сфер на троичном кубке Земли. Рождались будущие планеты со своей неповторимой архитектурой.

Наконец, моя команда осталась в Аду, срединном мире, семени разумной жизни для Рая и Тартара. Мы поставили себе самую грандиозную задачу — создать авторов (аватаров), то есть наши земные копии, согласно естественным критериям твердыни, несущей в себе всё необходимое для своей эволюции, которой необходимы были лишь импульс и цель.

Это был самый тёмный, самый дикий участок твёрдного кубка, его впуклая глубинная часть. Только семеро смельчаков из 666 прибывших, соизмерив свой потенциал, решились взяться за эту амбициозную задачу. Она нас не пугала, а наоборот воодушевляла.

До счастливого мига отправления домой было ещё далеко, сказка только начиналась, и мы наслаждались творчеством, понимая, что находиться здесь — уже счастье. А сами процессы игры и соревнования воспламеняли плазму, ждущую движения и проявления.

На этом этапе мы придумали архитектуру речи, чтоб выражать красоту своей работы не только в твёрдых материальных предметах, но и в невидимых, звуковых, волновых: музыке, поэзии, цветах, где каждая деталь являлась нотой в общей симфонии красоты. Мы распознавали мир по этим нотам, сами превращались то в твердыню, то в стихи, то в цвет, то в музыку. Я был Грог или Жёлтый. Меня ещё называли Большой Душой, Ярым Солнцем, Йер Соул, ибо моя бессмертная вдохновлённая целью душа порождала самые невообразимые, прекрасные, совершенные формы. На радость я зажёг неугасимую свечу над небосклоном Ада, пытаясь осветить самый тёмный участок Земли. Мой реактор, моя Душа и по сей день горит там, но, к несчастью, его сила используется для иных целей.

Таким образом, Земля стала нашим новым домом и площадкой для бесконечной творческой работы.

Мы занялись пространством, осваивая его, создавая формы, объекты и артефакты, и в один прекрасный миг твердыня Ада, поначалу похожая на хлябь, оформилась в существ, похожих на нас. Твердь стала матерью, подарившей плоть: мы одушевили её нашей плазмой.

Сказка превратилась в быль.

Когда случилась беда

Для определения сроков игры мы разделили пространство, запустили в него время, положив «Начало сказки», как неожиданно нашу колонию накрыл гигантский огненный дождь. В некоторых местах твердыня расплавилась до изначального ядра, часть её взорвалась, сначала поднявшись вверх, а потом со всей мощью обрушившись вниз, на несчастную кору, где уже бродили живые, чувствующие боль существа. Кто-то из нас успел укрыться в своих хранилищах света (храмах плазмы). Но не все.

Тогда мы не знали, что это являлось лишь началом бед. Тех, кто выжил после огненного удара, ждала лютая зима, охладившая вмиг всё сущее, что лежало на поверхности, и превратившая останки наших соратников, их материки, города, агрегаты, храмы, Души в льдины.

Таким образом, нас осталось трое. Грог или Жёлтый — я. Арга — Красный. Арраунлари Берри — Фиолетовый.

Остальные: Гросса Мара — Зелёный, Риуделлотс — Синий, Ларал — Голубой, Трапат — Оранжевый, как мы предполагали, остались лежать под замороженным пеплом. Спасти их, отогреть своей плазмой, возродить к жизни мы не могли. Для этого нужно было бы спуститься на кору и перелопатить её в поисках любого генетического или плазменного следа друзей. Но приговор был суров — на наш дом напал враг и вероломно захватил его.

Поэтому оставив расплавленных братьев на произвол судьбы, мы бежали с Земли.

Но далеко скрыться не удалось. Ад был накрыт куполом, через который нам никак не удавалось пробиться. Невидимая волна останавливала любой натиск. Мы затаились на первой орбите и поначалу просто приходили в себя, подсчитывали убытки, с горем наблюдали, в какой по-настоящему кромешный ад превращается то, что мы с любовью строили, питая своими телами и Душами. Наш Ад стал тюрьмой. И хотя солнце моей Души горело так же ярко, свет его больше не радовал, ибо отныне не принадлежал мне в полной мере.

Поначалу врагов не было видно, только рассыпанное по коре множество гигантских вражеских кораблей давало понимание, что величина и численность их велика, а могущество, если не превышает наше, то стоит где-то наравне. Поэтому им удалось захватить Ад врасплох.

Архитектура их кораблей была нам неизвестна, хотя вид их говорил о выбранном техногенном пути развития, то есть тупиковом. Становилась понятной цель захвата — паразитизм на чужом добре. Тот факт, что враги забились в толщу Земли, в разрушенные наши города, накрытые теперь ледяными шапками, наводил на мысль, что наш Ад — не их естественная среда обитания. Была надежда, что сама Земля исторгнет этих монстров-подкидышей из своих анналов, солнечный свет испепелит их тела, а воздух развеет пепел по глиняным пустыням.

Однако проходило время, которое поменяло ход без нашего воздействия, и льды начали таять, а оттуда стали вылезать наши покалеченные аватары, что чудом остались в живых.

Микронды. Куцоки. Клоны. Аватары. Авторы

Хлябь, в которую мы вдохнули Душу, стала микрондом (микро — малая, онда — волна), пальчиком на большой плазменной ладони. Нашей микродушой.

В момент нападения, как раз при запуске времени в пространство коры, я был свидетелем того, как мои микронды превращались в куцоков, последнюю самую умную расу существ, правда, ещё не подключённую к сознанию и анналам нашей памяти, но уже имеющую физическую оболочку и навыки к сосуществованию с природой. «Ку» — камень, материя твердыни, «цок» — кусочек нашей большой Души. Живой цветок.

Именно они должны были бы стать материализованными жителями земель верхнего, среднего и нижнего града.

Пока мы жили и трудились, эти существа с одной головой, двумя руками и двумя ногами подпитывались от наших Душ и ещё не успев народиться по нашему подобию, уже рождали своё собственное пространство, меняя по своему желанию Ад, который с каждым днём только расцветал. Восхваляя нас, как родителей, куцоки давали всему сущему наши имена.

Сейчас же нас не было рядом, изменились и они. Это были уже не наши образы. Мы поняли, на кого стали похожи куцоки, столько времени проведшие в тени врага — на мутантов. К счастью для них и для Земли нежизнеспособных.

Из пещер, где засели враги, вылезали двухголовые, хвостатые, рогатые монстры, лилипуты, гиганты, уроды… Не проходило и дня, чтоб их тела не превращались в протеиновую свалку, на которой кормились вновь вылупившиеся твари. Жалкое и страшное зрелище — эксперименты над теми, что являлись цветами жизни на Земле. Чувствующими. Дышащими. Мечтающими о великом будущем, как их прародители.

Но мы не могли им помочь, лишь наблюдали за зверствами над ними, отмечая для себя слабые стороны врага, который пытался паразитировать на куцоках, приспосабливаясь к условиям жизни в новых скафандрах захваченного Ада.

Например, однажды куцоки потеряли нетление, став очень ущербными и короткоживущими. Враги пытались продлить своё существование через их способность к самовоспроизведению, через скрещивание внутри вида. Волна куцоков — микронда, подаренная нами, от этого сильно искривилась, так как в неё внедрили чужеродные вражьи гены, разделив аватаров на самок и самцов. Это отбросило эволюцию намного назад, превратив твёрдую оболочку куцоков в быстропортящийся покров. Высвободившаяся после смерти волна, микронда, возвращалась в наши храмы плазмы, переоборудованные и служащие отныне на благо врага.

Мы поняли, что эксперименты проводились целенаправленно: куцоков использовали как батарейки для откачки электромагнитной силы для этой цивилизации паразитов.

Это были хорошие новости. Враг был уязвим, смертен и не так уж недосягаем, как мы думали. Когда равнина кубка Ада окончательно растаяла, из глубин показались многорукие и многоногие паразиты, чьи уродливые тела исторгали сотни клонированных и изуродованных куцоков, у которых теперь тоже имелись безобразные половые отверстия для скрещивания. Была заметна разница между туловищем, по большей части сохранившим геометрическое совершенство с золотым сечением в каждой детали, и верхом, где будто налепленные неумелым гончаром громоздились новые органы.

Показавшаяся из своих убежищ многорукая и волосатая орда, нажравшись местных адовых яств, на гигантской земляной глыбе со специальным герметиком с защитой от смертельных атмосфер оторвалась от коры, нахально желая взять другие миры.

Самок, будто высевки, побросали на коре продолжать давать потомство. Разъярённые те повылазили на солнечный свет, который ослепил их ужасные глазища, и им пришлось опять забиться в свои тёмные бункеры.

Но пролетев мимо нашей орбиты в желании прорваться сквозь купол, глыба осталась на грани миров не в силах захватить Гелиос-Рай или пасть в Тартар. Их оружие было способно вторгнуться на Землю, застав её жителей врасплох, но не прорвать купол собратьев, теперь подготовившихся к нападению.

Враги не сдавались, явно решив нарастить силу и попробовать в другой раз. Их армада разделилась: часть вернулась под кору, чтоб продолжить скрещиваться с куцоками и в их обличье превратиться в естественных жителей Земли, которым подходит эта хим-цвет-волновая атмосфера. Другая осталась на холодной глыбе, которую они назвали Джюунна или Йюнна, или Луна, в честь своей родины, обосновавшись на обратной её стороне, выстраивая там военный штаб, который в своё время должен был прорвать пелену между мирами.

К этому моменту для нас стала очевидной главная задача — создать сопротивление изнутри и не дать врагу прорваться. Это можно было сделать только вместе. Там, на коре, где жили монстры и их отпрыски, теперь вряд ли помнящие родство, остались наши агрегаты, города, наша сила, всё ещё живущая в изуродованных куцоках. И даже наши мёртвые, то есть сменившие меру плазмы, соратники, продолжали жить в разбросанных своих останках на коре и под корой.

Именно разбором завалов вскоре и занялись сотни тысяч новых жителей Земли, которые стали называть себя джюнны, йюды или люди.

Новые куцоки больше не были нам друзьями, хотя являлись братьями, а теперь и сёстрами, к несчастью и по несчастью.

Паразиты устроили настоящую фабрику по их выращиванию, где выводили новые мясные породы, часть из которых шла на питание их низковибрационных, зато очень прожорливых тел, обессиленных из-за непривычных условий существования.

Имелись огромные фермы куцоков-строителей, рабов, которые в прямом смысле рождались, чтоб умереть в работе. На их костях строились новые тюрьмы рабов. Открывались экспериментальные фермы по скрещиванию новых форм, где куцоки не рождались, а клонировались и модифицировались, меняя цвет, строение тела и так далее. Эти места назывались мегаполисами, где использовались расчищенные от глины, пыли и льда руины наших строений, заводов, выжившая техника. Они даже подхватили нашу философию, то есть нашу программу дистанционного контроля над куцоками с помощью маленьких роботов, микробов, двигающих эволюцию цветков самостоятельным путем, без прямого вмешательства, чтобы рабское положение рабам было неведомо. Паразиты же опять позабивались в пещеры и свои корабли, оставаясь невидимыми взору несчастных мужчин и женщин.

Твари, что остались на льдине у самого края с куполом, тем временем копили мощь, каждый день умножались смертоносные пики, готовые проткнуть или разбомбить невидимую стену. И всё это благодаря нашим авторам или аватарам, точнее, целым фермам, на которых ковались микронды и тут же подлежали растерзанию самым жестоким образом, чтобы добыть их эмоции, то есть тот самый огонь, из которого ковалась плазма, используемая врагом как оружие. Из храмов плазмы она перекачивалась на Солнце Ада, мой плазменный реактор, теперь закрученный в обратную сторону, питающий лунное оружие.

На орбите скрытно мы развернули свой штаб. Зная лазейки нашей родной системы микробиотики, подключились к ней, пусть теперь она и работала против нас. Мы сами стали паразитами на своей же родной планете. Невидимыми, в протеиновых телах куцоков, как в скафандрах, собирались мы спуститься на кору для сбора данных и, главное, поиска братьев.

Дела на Земле

К ужасу, дела на Земле обстояли даже хуже, чем представлялись с орбиты. Повсюду ждали ловушки. Даже наши совершенные тела, которым не нужна была пища или дополнительная энергия, подвергались агрессивной атаке микробов, желающих низвергнуть нас до уровня куцоков, находящихся в полном порабощении, физическом и ментальном, то есть волновом. Но у медали, как известно, две стороны.

Сама Земля и наш дорогой Ад не переставали эволюционировать. Запущенный процесс соития с эволюцией космоса, Вселенной, нашей дорогой далекой родиной, не остановился, лишь притормозился. Это чувствовали и враги, к своему удивлению получая всё больше и больше энергии от людишек, которые несмотря ни на что развивались и становились разумными.

Враги разбили людские фермы и огородили разумную часть для наблюдения, не трогая, не подвергая пыткам, не поедая на обед. Уже через три коротких поколения живших в такой свободе паразиты заметили, что куцоки способны к автономной жизни. Пусть и привязанные к своему месту обитания, люди стали давать больше света, то есть электромагнитного излучения, чем когда страдали в казематах от пыток. Их полисы разрастались ввысь и вширь, обеспечивая себя теплом и питанием самостоятельно. Куцоки стали думать о будущем, строить планы. Искать правду. Они были уже не людьми, хотя до нашего уровня, конечно, им было далеко.

Мы назвали новый вид «человеки», так как отросток их короткой жизни, несмотря на атаки микробов, увеличился до 100 лет земного пространства.

Значит, имелась маленькая лазейка в ущербной жизни на коре. Это был шанс для нас. Настоящий сигнал о том, что запущенное время стало самостоятельной величиной, волной и даже материей, пустившей корни в наших аватарах. Но главное, оно продолжает работать на нас. Чем больше куцоки, люди, человеки живут, тем больше они пытаются дотянуться до нас. А вместе нам будет по силам разбить врага.

Хотя в то же время эволюционировали не только человеки, но и наши хитрые враги, у которых росла армада на Луне.

— Я сам разрабатывал систему микророботов. Их работа безупречна хоть в сторону эволюции, хоть в обратную — инволюции. А всё же куцоки становятся разумнее, — говорил Арга.

— Возможно, система не сбоит, Арга, а подаёт сигналы из будущего… Мы сами подаём сигналы из будущего, где мы победили. Наша система вновь служит нам и во благо Земли и её авторов. Она всё ещё наша, пусть и выглядит, как чужая, — говорил я в ответ.

Соратники соглашались. В этом было много правды. Осталось правильно понять её скрытые от вражеского ока намёки.

— Если б они нашли останки наших братьев, то смогли бы создать новое поколение человеков, равных по силе нам, — делился своими наблюдениями Арраунлари Берри, глядя на потуги тварей вырваться из Ада. — Или использовали бы их плазму в создании более мощного оружия. А всё же они со своими технологиями далеки от прорыва. Это может означать, что они не знают о том, что ходят по золотой мине. Нам надо найти, собрать и возродить наших соратников.

Мы занялись разработками. Арга взялся изучать уклад жизни полисов, мегаполисов, ферм и бункеров куцоков. Арраунлари Берри посвятил себя исследованию жизнедеятельности врага и его планов. Моим коньком всегда была разработка новой техники, поэтому я принялся проектировать многосложное оружие, которое в нужный момент должно было разгромить врага. Но помимо этого мы не переставали искать плазмические следы собратьев, коих не хватало для полной мощи ответного удара.

Пришлось разделиться на многие года и даже столетия, но общее информационное (или памятное) поле в любой момент доносило последние новости друг о друге.

Я остался на орбите, двое остальных: Арраунлари Берри и Арга, отправились на кору, чтобы вести партизанское расследование непосредственно на поле боя. Благодаря их отверженной работе мы были в курсе основных событий.

Где-то история не менялась тысячелетиями. Несчастные мутанты, сотнями исторгаемые громадными матками тварей, часть которых ими же кровожадно поедалась сразу после рождения, тут же отдавались на растерзание для получения сильной энергии боли, питающей банки зарядов для оружия на Луне. Это были в основном скрытые под толщей земли бункеры. А на коре, в человейниках жили куцоки-человеки, размножавшиеся естественным путем. Этих убедили сдавать свои эмоции самостоятельно в разнообразных мольбищах, которые в связи с ростом населения тоже умножались в геометрической прогрессии. Твари не могли изобрести ничего нового, кроме как разрешить людям плодиться, собирая капля за каплей их жизненную силу и переправляя её в переоборудованный мой реактор.

Однако среди всего этого хаоса, который для куцоков являлся жизнью, часто гнусной, бессмысленной, злой, мы так и не находили следов своих соратников. По различным волновым сигналам, эмоциональным всплескам, например, когда случались реликтовые (то есть предопределённые самим космосом — «костным мозгом» Вселенной) скачки в эволюции человеков, пытались определить следы генов наших соратников, которые могли помочь росту разумности. Но все поиски были безуспешны.

Когда однажды в мою обитель влетел Арга, изучавший вибрации выжившей после огня и льда флоры и фауны Земли, с новостью меня огорошившей.

— Сознание братьев расщепилось, иначе они давно бы подали знак. Но остались живы дух, память, пусть и развеянные над твердыней. Куда бы дух спрятался, зная, что его ищут враги? — спросил он меня вместо приветствия после долгой разлуки. — Есть ли место на Земле, духом созданной, где этот дух не имел бы власти?

— Мы обыскали все разумные участки Земли, — ответил я со скепсисом то, что он и так знал.

— Я бы спрятался туда, где бы меня не искали, — его ум возгорелся от догадки. — Но надо торопиться…

— Расскажи, — попросил я, чувствуя, как жар его плазмы начинает подогревать моё любопытство.

— Я долго изучал метаморфозы оставшихся флоры и фауны после нашего побега с планеты. Эти примитивные существа тоже эволюционируют. Их сдерживают те же микробы, что и людей, но всё же процесс идёт. Большинство из них кое-как приспособились к жестокой среде обитания, перебравшись жить ближе к куцокам, так как от них питаться легче в условиях постядерной зимы. Люди их называют «домашние животные». Некоторых употребляют в пищу, используют в быту, но при этом даже не догадываются, что примитивные существа являются их душевным продолжением, греющимся от костра нашей Души. Так вот пять лет назад по земному измерению я создал подвид одной дикой кошки, — на плазменном экране показались волосатые создания, — подъизменил эмоциональную сферу, доведя её почти до человеческой. Внутренне они сильно отличаются от своих инволюционирующих собратьев. Более ласковые, нежные, нуждающиеся в заботе и любящие заботу, но при этом с первым уровнем разумности, как пятилетние дети куцоков. Запустил сотню экземпляров на кору в различные точки обитания людей и человеков. А потом забыл про них до поры до времени.

Неделю назад мою обитель озарил луч. Все кошки собрались в одном месте. Они нашли единственный и самый большой источник питания, который привлёк всю популяцию до единой твари.

Киноплазматические карты с самодвижущимися целями, у которых торчали маячки-хвосты, тут же высветились перед моим взором.

— Этот мегаполис людей находится у главной пещеры маток, питающихся плотью куцоков. Колония создана для разведения рабочей массы, годящейся на самые грязные, примитивные, изнуряющие работы. Взрослое работоспособное население по наступлению совершеннолетия распределяется по городам-гетто, обслуживая человейники, где проживает элита. Больше с семьёй работяги уже не видятся. Из-за плохих условий жизни на территории буйствует криминал и периодически вспыхивают восстания. Средняя продолжительность жизни 30—40 лет. Ещё два поколения назад стояла программа: шесть отпрысков на семью. Пять лет назад на этой территории начались гражданские конфликты. Далее последовали эпидемии и продовольственный кризис. Однако куцоки выдерживали нагрузки и продолжали размножаться. В каждом поколении рождались люди, в следующем уже человеки. Полгода назад эту зону стали опрыскивать токсичными веществами. Этот гигантский город размером с материк готовят к полному уничтожению.

Можно было сделать косвенный вывод о том, что враги набрали достаточно сил и сворачивают ненужные лагеря, готовясь к удару по куполу.

Это была новость. В последнем отчёте Арги и Арраунлари Берри, уже много лет проживавших среди людей, подобное не значилось.

— Всё потому, что упор делался на изучение человеков и их эволюции. Человеческая техника позволяет приблизиться к Луне, а затем и к куполу, чтоб узреть обман. Мы ждали их прозрения. А зря. Им не дадут проснуться никогда. Технологии лунных позволяют стереть с Земли все мегаполисы и заново заселить их куцоками нового, более примитивного вида. Такое уже бывало, — его взгляд вновь разгорелся от ярости. — Поэтому уцелевшие гены братьев перед распадом нашли обитель там, где никто никогда бы не стал искать. И притаились.

На экране появилась женщина, самка куцоков. Я давно привык к их виду, а всё же поморщился, глядя на урезанный череп, усохший после деградации, заломленный нос, потерявший наш профиль, где разум стекал по назальному, то есть костному каналу, оборачиваясь волей, смелостью, благородством и ещё 150 эмоциональными состояниями, заставлявшими человека эволюционировать.

— Три дня я собирал активность тонких сфер всех обитателей этой местности. По большей части оболочки этого подвида походят на животные, не превышают пяти степеней разумности. Но у неё… — Арга замолчал. Я сам подошёл к экрану и дотронулся до слепка ауры, оценивая матрицу этого существа на всех планах.

— 108 баллов.

Я не поверил, но друг повторил цифру.

— На самом деле я чувствую ещё потенциал, но он скрыт от меня стеной, — добавил он.

— Моя граница в эволюционном значении близится к 67, у вас с Арраунлари Берри по 25—30 у каждого. У всех нас вместе разумность составит не более 150 пунктов. Она одна может, если захочет, расплавить нас или…

— Есть проблемы, Грог, — перебил Арга. — Ситуация критическая, именно поэтому я прервал наблюдение. Её скафандр или, как говорят люди, физическое тело, имеет пробоины, связанные с техническим уничтожением её вида, — друг переключил экран на режим вибраций, где отчётливо были видны участки, не реагирующие на тепло. — Две недели до того, пока отключится сердце. Полторы недели до отключения системы циркуляции воздуха в лёгких. Одна неделя до психологического истощения: нервная система в зоне красного спектра.

Она всё равно не доживёт до естественной смерти. Осталось пять дней до зачистки этой территории. Матки уже стали покидать бункеры, — доложил Арраунлари Берри, материализовавшийся на орбите, когда почувствовал в сфере памяти наших призыв синхронизироваться.

Я покачал головой в изумлении. Мы столько времени потратили на поиск, изучение врага и его деятельности и пропустили такой важный момент.

— Стоит ей умереть, весь потенциал перекочует в мольбище, а оттуда прямиком на Солнце и Луну к врагу, — сурово предупредил друг.

— Мы должны спасти её и узнать, как получилось, что примитивное существо с хрупким скафандром имеет потенциал наших соратников.

— Если мы спустимся все одновременно и в одну точку… — не договорил Арраунлари Берри.

— Это привлечёт внимание, — ответил я, — и всё полчище устремится на нас. Отзови своих кошек, Арга. Лишние всплески тоже не нужны. Я спущусь к ней на кору один.

— Но так нельзя! — в голос возмутились товарищи, сами готовые пожертвовать собой.

— Я не ваш предводитель. Наблюдая за людьми, вы сами стали чуть человеками и переняли от них иерархию в доминировании. Я всего лишь продвинулся дальше вашего, чтоб своим светом указать путь движения. Я чувствую, что Душа указывает направление во мрак, к ней. Надо постараться раскрыть её тайну. Кто она?

От моих рьяных слов начала плавиться реальность, которую мы приняли за константу между нами. Объекты были иллюзорны, состояли лишь из волн, но всё-равно по привычке каждый испытал неприятное ощущение, как люди испытывают боль, когда рушится что-то устоявшееся. Силой воли я остановил своё рвение отыскать правду, а вместе с ней шанс на спасение.

— В жизни этого вида всё очень примитивно. Самцы приносят корм и стерегут племя. Самки рожают. В их стаде это называется любовью. Они изливают разнообразные чувства друг на друга, ещё больше замыкая круг с целью размножения, — тут же принялся за введение в дело Арга. — У этой самки четыре отпрыска женского рода. Когда вышел закон об ограничении рождаемости, правительство полиса попросило её сдать двоих детенышей на усыновление бездетным семьям. Она отказалась. Её лишили социальных пунктов, дающих статус куцокам. Муж сбежал от такого позора. В тот день женщина узнала, что беременна ещё одной девочкой. Она превысила все возможные провинности их колонии и была переселена в так называемые «трущобы» социальное жилье для отбросов общества, где ограничивается свобода и предоставляется минимум услуг для поддержания хоть какой-то жизни.

Я не совсем понимал посланий соратника, так как занимался созданием оружия и изучением оружия врага всё это время. Поэтому информационные потоки входили в меня с небольшой скоростью: «социальные пункты», «…перешла за грань социальной нищеты», «непозволительно выходить на улицу без веской причины…», «доступ ограничен…».

— Социальные службы доставляют им еду и всё необходимое, но ограничивают в передвижении и общении. Ей предложили стерилизоваться и стерилизовать детей в обмен на бывшую работу и прежнюю жизнь в соседнем человейнике. Но она опять отказалась, — говорил Арга.

— Скоро это перестанет иметь значение. Первая газовая атака назначена на пятницу. Скорее всего, 70% населения колонии умрёт в первый же час, — проговорил Арраунлари Берри, сверяясь с новостными лентами сразу всех телеканалов вещания как на этой территории, так и с территорий человеков, где принимались подобные законы. Так называлась борьба с нищетой и негодными элементами, пожирающими бюджеты и не приносящими никакой пользы.

— Посмотрите на ребёнка. Девочка уже больна, — добавил Красный, открывая панель медицинской службы, где на каждого жителя была заведена виртуальная картотека с датчиками состояния органов в круглосуточном режиме.

— Да, химикаты быстрее поражают отпрысков куцоков, — он увеличил картинку. — На альвеолах осела токсичная пыль. Поэтому она кашляет. Но из-за волнений на улицах, массовых беспорядков, врач не может доехать до этого неблагополучного района. Они даже не могут выслать наряд с лекарствами.

— Составьте универсальный портрет желанного самца куцоков этой колонии, — принял решение я. — Я надену эту оболочку и под видом врача войду к ней в дом. Помогу с ребёнком. Попробую вызвать в ней любовь. Это должно реанимировать её существо, взорвать эмоции. Останется только собрать заряд в контейнер, который я создал на случай… — я указал на гигантский прибор-подушку, способный, как пылесос, всосать любой заряд, например, взорвавшейся бомбы, брошенной в нашу сторону. Но основное назначение — хранилище плазмы братьев, которая легко преобразуется в мощнейшее оружие для залпа по Луне, где сосредоточился враг.

— На коре везде стоят антенны, распространяющие токсины и контролирующие работу наших микророботов. Ещё они заточены на улавливание всплесков энергопотоков. Тебе нужен щит, который будет держать плазму в стабильной фазе. Я стану твоим дополнительным щитом-оболочкой, — сказал друг и без моего дозволения, ведь я сам просил не величать меня предводителем, стал пропадать в пространстве, расщепляя своё сознание на кванты, трансформируясь в некие доспехи, которые облаком осели на мне, даруя дополнительную броню и скрывая мой плазменный потенциал.

Арраунлари Берри скачивал из информационной системы куцоков необходимые данные: среднестатистические параметры красоты мужского пола, характерные физические данные, ведущие к доверию, например, притягательность, харизматичность, располагающая улыбка, голос, сексуальность.

— Твои действия вызовут в ней всплеск эмоций. Чтоб вас, то есть её, не изжарили раньше времени, нужно накрыть её дом, а желательно весь район, куполом, пока ты не высвободишь наших братьев, — сказал Арраунлари Берри, и его плазма стала распадаться на частицы, мелким дождиком выпадая на кору, невидимо собираясь в месте, где жила женщина.

Я кивнул. Они оба были правы. Мы хорошо подготовились. Даже если случится худшее и пожертвовавшие собой друзья попадут под обстрел, у меня будет время вскрыть эту самку, найти точку, где прячется ген братьев, чтоб слить его в пылесос, преобразуя вновь в плазму.

***

Я огляделся, понимая, что, возможно, последний раз вижу наш штаб, наш дом, мою обитель, в которых мы провели века и века, приспосабливаясь, отчаиваясь, возрождаясь надеждами вновь увидеть друзей, Рай с Тартаром, Радугу. И главное, наш любимый Ад вновь цветущим садом разума и свободы.

Кора. Человейник

В следующий миг я оказался на коре перед большим некрасивым зданием. Люди называли это высокоэтажным домом, хотя серая коробка с маленькими окошечками больше походила на клетку для жучков, где копошение в мусоре и пластике называлось жизнью.

Я зашёл в подъезд, куцый и пропахший гнильём и отходами, нажал на давно не горящую кнопку лифта, внутри кабинки посмотрел в старое разбитое зеркало и увидел загорелого мужчину средних лет в белой рубашечке и с дорогим кожаным саквояжем в мощных спортивных руках. И стал сомневаться в выбранном образе. Прямо по ходу движения лифта мой аватар поменялся трижды, пока внутреннее чутье, согласованное с данными, скачанными с информационной сети куцоков, не пришло в какое-то более-менее единое согласие. Исчезли блеск и чрезмерная жизнерадостность, остались крепкое сложение, твёрдость взгляда, радушие, но сухость в общении, как и положено образованному самцу в отношении других представителей своего и не своего вида.

В кармане пиджака лежали билет, с которым приехал мой персонаж из мегаполиса человеков, где разрешалось обучаться на врачей, паспорт с эпидемиологическими отметками и разрешение-код на въезд в эту неблагоприятную зону.

Открыла женщина. От её вида я на миг выпал из человеческой оболочки, так как картинка на плазменном экране отличалась от жизненной. Сдвинутый череп и изогнутый нос, говорившие о небольшом объеме мозга по сравнению с самцами, уродливые висячие жировые наросты на теле, искривлённая широкая кость ниже солнечного сплетения, мешающие бегу и делающие тело менее ловким — всё это на деле предстало совершенно иным. Я не мог отвести взгляд от этой особи: её фенотип, то есть внешние и внутренние признаки, приобретённые в ходе индивидуального развития, поражали. Хотя её тело было добросовестно спрятано под одежду.

В мегаполисах для разведения мясных пород куцоков, паразиты намеренно вводили в моду оголение половых органов и, как следствие, каждодневное спаривание. Из-за экстремального выброса гормонов здоровый период жизни самцов и самок сокращался до 30 лет, а после куцоки превращались в подгнивающие старые развалины, вынужденные принимать дополнительные гормоны и стимуляторы, чтобы продолжить существование.

Мои физические рецепторы уловили и тут же отреагировали на стоячие волны феромонов в воздухе, призывающие к спариванию, хотя волосы и кожа у женщины были прикрыты искусно завязанным сзади платком, скрывающим все половые маркеры, на которые самки обычно ловили возбуждённых самцов.

Она была прекрасна… Вот какой вывод приходил на ум. Нельзя было не восхититься мимикрией, называемой «обаянием», вызывающим невольную симпатию у противоположного пола. Изъяны тела этот подвид превратил в достоинства.

Из информационной сети куцоков я скачал основные параметры камуфляжа, сотнями тысяч фотографий посыпались примеры подобной маскировки. Разнообразные самки без одинаковых физических признаков становились иконами в человейниках, выработав в себе «внутреннее обаяние», «харизму», заставляющие сообщество преклоняться перед ними. В некоторых мегаполисах самки — виртуозы мимикрии — добились высочайших результатов, придя к власти и завоевав сходные права и обязанности, что и у самцов.

Женщина удивилась моему приходу, она уже не ждала, что врач доедет до этого района, где на улицах то и дело взрывались ручные гранаты, брошенные в сторону правоохранительных органов, мучающихся от отравления газом так же, как те, которых они правоохраняли и изничтожали в угоду закону.

Мне пришлось соврать насчёт гуманитарного коридора, но она меня уже не слушала. Всё её существо было устремлено к больному ребёнку.

С орбиты я часто видел отпрысков куцоков, хотя изначально при нашем становлении на коре аватары воспроизводились только клонированием особей дозревшего возраста с дозволительной мутацией и эволюцией благодаря усложняющейся среде, которую мы подпитывали своими Душами. Живых самовопроизводившихся особей, берущих гены, силу и материал для роста от родителей и при этом отвечающих жёсткой среде обитания без наших помощи и подзарядки, то есть эволюционировавших совершенно бесконтрольно, — я ещё не встречал так близко.

Для выздоравления мне достаточно было бы встряхнуть слабенькую сияющую жёлтеньким оболочку, чтоб восстановить плазменный контроль, колыхающийся над маленьким протеиновым тельцем, но мозг матери мог воспринять такие манипуляции с дитём неправильно.

Чудеса, волшебство, магия — к этим явлениям люди относились очень скептически, больше доверяли химическим элементам или хирургическим операциями, совершенно не задумываясь, как же выжило их сообщество до оцивилизовывания, когда не было фабрик, аптек и больниц? А ведь история, им подсованная, велась чуть ли не миллион лет, начиная со времени обезьян! Затуманенным разумом люди отвергали любое чудо, не подтверждённое наукой в лице власти.

Я попросил стакан воды, невидимо для матери запустил плазменный процесс через жидкость и влил несколько капель в рот девочке. Достаточно было б десяти минут, чтоб смыть со всего тельца высоковибрационной структурой воды весь разнопотенциальный материал: тяжёлые металлы, паразитов, информационные программы на уничтожение, так называемые вирусы, то есть работу наших микророботов — всё, что ниже высокочастотных параметров, как потенциальный яд.

Я воспользовался случаем подержать детёныша куцока в руках, чтобы изучить структуру, строение, биохимию, ауру. От моего тепла девочка тут же успокоилась. Женщина тихонечко рассмеялась.

— Боже мой, она только у меня на руках лежит. Никому не даётся! — восхищённо произнесла она, видя, как ребенок расслабился, засопел и вцепился маленькими ручками в мою мощную ладонь.

Данные поступали фантастические. Нам даже не снились такие метаморфозы, когда мы создавали куцоков — маленькие голографические копии наших Душ, материализованных в пространстве, которых нам приходилось, помнится, поначалу обучать дышать, передвигаться, кормиться, разговаривать, потом строить, пахать, удобрять, сеять…

А сейчас я держал в руках маленькое существо — саморазвертывающееся устройство с потенциалом атомной бомбы. Самовоспроизведённое, самоулучшенное, доведённое до идеальной формы в столь малом возрасте, чтобы вызвать шквал эмоций у сородичей и долгое время поддерживать эволюционную настройку на симпатию, помощь и уход. При этом чёткая идея размножения отсутствовала. То есть заводя потомство, куцоки не имели цели, даже не догадывались, что времени как такового не существуют, и они рождают, кормят, держат в руках продолжение своей плазмы только в другой оболочке. Прямо здесь и сейчас. Некое подобие бессмертия взамен настоящего утерянного нетления самих себя.

А всё же девочка, а в её лице человеческий вид, была настолько жизнеспособна, что её система как могла изворчивалась от ударов микророботов, которые всячески подавляли эволюцию, тормозили рост и дальнейший переход в иное состояние.

— Дай им год жизни без психологического и химического геноцида, они бы приобрели бессмертие самостоятельно через этику сосуществования с природой, — подытожил я, наслаждаясь видом участков хромосом, которые несмотря на поломки, восстановились своими силами, приняв странную, но индивидуальную форму. На этих участках то и дело появлялись и пропадали отростки новой ветки, стремящейся к новым возможностям организма в обход давления со стороны. Чтобы их не заметили, новые гены методом слепого поиска перешли на волновой режим. Там микробы их не могли заметить. Тяжелее было сохранить тот же вид на физическом уровне, притворяясь по-прежнему примитивными и ущербными. От подзарядки на моих руках волновые участки вдруг проявились с новой силой, будто в них вдохнули свежий воздух. От их вибраций невидимо стало сотрясаться пространство вокруг, призывая всё сущее к метаморфозам и росту. Если бы не купол Арраунлари Берри, установленный вокруг здания, такой энерго-всплеск легко зафиксировался бы чужеродцами.

Я улыбнулся пухленькому розовощёкому чаду, которое не ведало, в какой страшный мир народилось, где на один кубический метр в округе его поджидало около сотни смертоносных вирусов, бактерий, плесени, заточенных на одно — не дать превратиться из незамысловатой гусенички в прекрасную бабочку. Геном в обход микробному давлению создал цепочки, где примитивные участки, насильно навязанные захватчиками: насекомоподобные, рептильные и прочие — подчинились и примкнули к волевым человеческим. Гениально! Именно так бы поступил я в безвыходной ситуации.

Представил себя на месте братьев, которые не успели укрыться от удара: тлеющие и переходящие в протоплазму они каким-то образом отдали свои последние силы тем, в кого верили с самого начала, чтобы вместе, укрытыми и незамеченными, двинуться к спасению.

Сознание гуляло в разных временных и пространственных точках, то погружаясь в прошлое, то в разветвление реальности будущего, то приземлялось на коре, чувствуя тепло маленького тельца в руках. Я пытался прочувствовать кожей своего персонажа родительско-детские связи куцоков, ведь в сущности они являлись нашими детьми, но мы бросили их на произвол судьбы, отдали в лапы врага на растерзание. Даже не пытались их вызволить. Не могу сказать, что нам было всё равно. Печаль от потери наших аватаров, с нашими генами, проделанной работой всегда омрачала существование на орбите, но их уничтожение не лишило бы нас присутствия духа, не изменило бы планов на реванш.

В отличие от нас под страхом смерти родители-куцоки бросились бы на врага без промедления. Они бы зубами, руками рвали неприятеля ради отпрыска, у которого так и так нет будущего на коре, где правят людоеды. Раньше мне казалось это проявлением инволюционных качеств, как шаг назад, в зону инстинктов, которые наша цивилизация преодолела ещё несколько сотен световых лет назад. Но глядя на мать, у которой фонтанировала плазма при взгляде на дочь, я понял, что ошибался. Жизнь в материнском теле поддерживалась только ради детей.

— Вам надо почаще гулять с ней на улице, — сказал я и хотел было передать малышку женщине, но девочка истерично заплакала, не желая покидать источник питания, намного более сильный, чем материнский.

Мать опять смущённо засмеялась, ещё раз удивившись реакции дочери.

— Да, но…

— У вас есть разрешение на покидание жилища по причине «социальной активности: уход за бездомными животными», — вставил я по подсказке досье, скачанного мне в память Аргой.

— Ах, да, эти кошки, — женщина улыбнулась. — Они единственные, кто нас спасает. Детям разрешается выходить только, чтоб кормить и убирать за ними. Мы их спасаем от смерти и голода, они нас.., собственно, от того же. Никто не хочет ими заниматься, когда такое творится на улицах. Людям нет жизни, что уж говорить о несчастных зверушках? Но кто-то же должен убирать, кормить, ласкать…

Это была правда. Другие три дочери, судя по тепловому излучению, находились в своих комнатах, учились в школе дистанционно, выходили на улицу в разрешённые часы или по очереди для ухода за животными.

— Я навещу вас завтра и достану пропуск для прогулки в парк.

— В парке идут бои, — вставила женщина, не удивившись, что я не знаю обстановки в городе. Ведь я был приезжим, судя по виду.

— Тогда в лес. В лесу ещё лучше.

— В лес? — вот тут она удивилась по-настоящему. Никто не ходил гулять в лес. Это было неправильно, немодно, странно, запрещено.

— Вам надо подышать свежим воздухом. Взбодриться. Уход за детьми требует колоссальных усилий, но вы должны думать также о себе. Если вас не станет, кто будет ухаживать за детьми да и за животными тоже? — я повторил обычную банальную фразу среднестатистического сердобольного доктора, только что вырванную из какого-то человеческого учебника.

По лицу женщины пробежала волна разных эмоций: отчаяние, тревога, благодарность, страх, радость… Около 45 спектров и оттенков различных чувств насчитал датчик Арги, встроенный в жилет. Для куцока невероятное новшество. Ведь на этапе создания микрондов присутствовало только три чувства: страх, радость, злость.

— Я достану пропуск для всех, — добавил я, и она кивнула, ничего не сказав, только прикусила губу, чтоб не расплакаться от благодарности.

— Кстати, как правильно произносится ваше имя? — спросил я, глядя на экран прибора, где значился список посещений и её имя с адресом. — Я господин доктор Алзамора.

Всех врачей, а также чиновников и полицейских называли исключительно господами в честь многорукого божества, которому были установлены монументы и было положено кланяться, проходя мимо. Такие же памятники стояли в переоборудованных храмах-хранилищах для отсоса психической силы в пользу врага. Молиться, то есть посещать эти каннибальские по сути учреждения для куцоков, было обязанностью по понятной причине. Но многие самостоятельно бежали молиться существу, которое даже чисто внешне походило на инопланетное: нечеловеческое строение тела, шесть рук, уродливое устрашающее лицо землистого оттенка, призывающее к боли, смерти и жертвоприношению. Мы всегда удивлялись с соратниками, почему людям и человекам не видно, что они поклоняются паразиту, которое жаждет только боли. Вопрос был риторический. Куцоки на уровне памяти генов познали милость и любовь богов — нас, их плазменных прародителей. И совсем не заметили как наши образы были подменены чужеродными. Каждый день они посещали наши храмы, то есть наши хранилища плазмы, где питались нашей силой, всё ещё надеясь на наше возвращение. Ритуал стал привычкой. Хотя нас рядом с ними больше не было. А просьбы о спасении всё ещё доносились.

— Вы из большого человейника, что на севере материка? — спросила женщина, так как моё имя соответствовало касте этой территории.

— Да. Я здесь на практике, — ответил я, сверяясь с проштампованным кодом, где значилось, что я являюсь специалистом в эпидемиологии, отправлен сюда для практического сбора материала.

— Каламбия, — представилась она и покраснела, боясь подать руку господину.

Её имя соответствовало перенастроенному эгрегору, но другого региона. В этом мегаполисе куцоки отдавали дань смирению и терпимости. По всем каналам транслировались всевозможные подтверждения низменности происхождения и скотского поведения. Упрямо насаждались и возводились в культ идеи самоуничижения и бичевания только за факт своего существования. Особенно страдали женщины, считаясь чуть ли не порождением дьявола. Правда, взамен этого непрекращающегося отсоса выдавался небольшой плазменный подарок — определённые дни подпитки культа семьи и домостроя, от которого в геометрической прогрессии росло население. Теперь паразитам оказавшееся совсем не нужным. Они достаточно подпитались энергией живых батареек.

— Очень приятно. Я приду завтра в девять утра. Будьте готовы. Мы устроим настоящий пикник и подышим свежим воздухом. Мне как раз нужно взять бактериологические пробы в лесных массивах.

— Еду принесут только послезавтра. У нас остались лишь крохи, — ещё сильнее покраснев, ответила Каламбия, опустив глаза в пол. Её кротость тоже являлась оружием, понял я, чувствуя гормональный взрыв доктора Альзаморы, которого буквально разрывало изнутри от высоких чувств к обаянию и умильности этой самки. Хотелось целовать её руки, ноги, просить прощение за всё зло, которое было причинено. Такую красоту и нежность нельзя было скрывать в четырёх стенах: она одна умиляла, вдохновляла, облагораживала и исцеляла.

— Я приду с едой.

Незаметно для неё я запустил плазменный вихрь по всему периметру квартиры. Он чистил пространство от всего ненужного, восстанавливая барьеры на всех спектрах жизнедеятельности. Так умы и тела куцоков смогут отдохнуть от агрессивного химио- и психовоздействия хоть какое-то время.

Когда дверь за мною закрылась, я ощутил слабый сигнал сознания моих соратников, растворившихся каждый в своей задаче.

— Да! — ответил я, чётко ощущая знакомое поле вокруг, оно было скрыто, кружило и создавало вихри, готовое вырваться. Теперь нужно было правильно найти точку входа и выхода и незаметно для врага собрать родные силы воедино. Аппарат был наготове, я взял его вместе с собой, но свёл конструкцию к наноразмерам. Теперь пылесос походил на обычную пуговицу на моём пиджаке.

— Мы должны рискнуть. Это шанс. Может быть, первый, единственный и последний, — сказал я вслух, хотя меня никто не слышал. — Нужно ускорить время. Счет идёт на мгновения.

Я снял доспехи Арги с себя и сконструировал временные гироскопы и ротор, чтобы ускорять или замедлять время по необходимости. Запустил приборы в пространство, и время простынёй взлетело вверх, как от дуновения морского ветра, и застыло там, где я приказал.

Теперь меня защищал только собственный потенциал. Смерти я не боялся, для плазмы её не существовало, она являлась частью этой Вселенной, которая никогда не рождалась и никогда не умирала, а просто перетекала из материи в энергию, из энергии в волны, звуки, потом опять уплотнялась в плазму. Да, сознание могло расщепиться и самостоятельно не собраться, если я попаду в ловушку. Но я был уверен, не завершённое мною дело доделают братья, накрывшие Ад куполом. И не зря накрывшие.

В моей руке материализовались корзины с едой, употребляемой в этой колонии. Костюм и рубашка поменяли цвет. Я позвонил в дверь. Долго не открывали.

Наконец, Каламбия в ночнушке и домашнем халате с удивлением открыла, сообразив, что наступил другой день.

— Малышка спала прекрасно! Вы — настоящий лекарь! И никаких дорогих лекарств, которых так и так не купишь ни за какие пункты. Если честно, вы спасли мне, то есть нам, жизнь. Я впервые за долгое время спала хорошо, без кошмаров, — щебетала Каламбия из своей комнаты, переодеваясь, пока я держал девочку на руках. Она опять подключилась к моему питанию и, словно довольная батарейка, подзаряжалась живительной плазмой, улыбаясь беззубым ртом.

— Как её зовут? — спросил я, забыв вчера про этот пункт.

Каламбия тяжело вздохнула, выглянула с печальным выражением лица из-за двери.

— Не знаю. Я ещё не придумала имени.

— У ребёнка должно быть имя.

— Как звали вашу мать? — вопросом на вопрос ответила женщина.

Неожиданно комната окрасилась оранжевым. Стены заходили ходуном. Я понял, что поднялся плазменный вихрь, но он был не мой. Эмоции закружили по эфирному слою ураганом. Каламбия явно волновалась.

— Почему вы спрашиваете? — оглянулся я, не видя ничего особенного вокруг, что могло бы дать самке куцока вскрыть поле из 108 пунктов прямо сейчас. По данным Арги только соитие с самцом по любви давало сильный всплеск эмоций. Именно за ним я пришёл: вскрыть и вытянуть потенциал до момента её естественной смерти или до газовой атаки в мегаполисе.

— Как звали вашу маму, доктор Алзамора? — повторила вопрос Каламбия, выходя из комнаты в нарядном платье для прогулки. Она была одета по местной моде: тело от шеи до пят было скрыто. Но её вид, облик, которые светились в этом пропитанном химией воздухе, нельзя было задрапировать. Наверное, голод, аскетизм, печали сохранили её девичью трогательность.

Если вчера в домашней одежде, смущённая, обессиленная, несмотря на мутации протеинового тела она показалась мне красивой, то сейчас я не мог оторвать взгляд от её чарующего образа. Как это было возможно? Лёгкое переодевание, смена настроения, и примитивное существо завоёвывало пространство, озаряя светом своего примитивного тела всю плазму в яркие тона!

Мне стало любопытно, как она оказалась в этом страшном месте? Ведь резонаторы её лицевых настроек, то есть того внутреннего комплекса из мыслеобразов и намерений, проявившихся во внешности, должны были бы увести её пространственные волны в более доброжелательные реальности, где жили человеки, которым хотя бы разрешалось думать о гуманности и свободе.

Если бы Каламбия в этот момент обернулась, то увидела бы, как на окне зацвели старые орхидеи, ядовитые растения, приобретшие агрессивную природу после покидания нами коры. Многие формы жизни, растения, грибы, минералы из-за отсутствия нормального плазменного питания превратились в ядовитых хищников, пытаясь выжить за счёт поглощения плазмы других.

— Мою маму звали Аштар, — назвал я распространённое женское имя колонии доктора Алзаморы.

— Красиво. А что оно означает? — спросила Каламбия, и я почувствовал жар на лице от второго, теперь зелёного всполоха. Мне пришлось сделать шаг назад, чтоб восстановить лигу оболочек бравого докторишки, которые на мгновение распались, и моё сознание пошатнулось.

Я вдруг прочёл её мысли. Я ей нравился, это было обоюдно. Обычный людской разговор по пустякам, оказывается, мог всколыхнуть чувства седьмого уровня и довести до состояния почти куража. Это первый порог, когда плазма прорывается сквозь физическую реальность.

«Если так пойдёт и дальше, она подарит мне любовь и наконец взорвётся», — довольно сделал вывод я. Останется только собрать её энергию в реактор и всё: моя миссия будет окончена. Я ликовал. Всё идёт по плану и очень даже быстро и бескровно. Расщеплять до плазмы крови красивую самку с уникальным фенотипом не являлось трудностью, но что-то не давало мне решить задачу этим методом.

— Первая женщина — та, что подарила человечеству жизнь, — опять повторил я за энциклопедией общих знаний человейника.

— Невероятно! У вас так ценят женщин? Здесь мы всего лишь… второй сорт. Хотя мне всегда это казалось несправедливым. Если бы не мы, не было бы жизни на Земле, — рассуждала она, забирая спящую напитавшуюся малышку из моих рук и укладывая её в дряхленькую колясочку для прогулок.

— Я назову её Аштар в честь вашей матери. Вдруг на долю этой девочки выпадет спасти людей и подарить им новый мир. Я была бы счастлива. Каждый день молю Бога, чтоб тот простил нас грешных за наши грехи и вновь подарил спокойную жизнь, где не нужно было б…

Она не договорила, а моя лига оболочек вновь распалась… В комнату вошли три девушки. Из-за потери равновесия на некоторое время образ доктора выпал с эфирного слоя, обнажая жёлтый спектр моего сияния. Мне пришлось полагаться только на зашоренное зрение людей, которые, если б даже увидели чудо, как посреди комнаты появилась светящаяся фигура, сотканная из языков пламени, спустили бы это разыгравшееся воображение.

— Друзья! — сказал я неслышно, хотя знал, что сознания друзей расщеплены до квантов, кварков и других минимальных значений. — Мы нашли их… 108 совместных пунктов. Уровень сознательности 1:618:011. Это наши братья восстанавливаются в теле куцоков, которые мутировали и по вибрациям смогли как в резервуарах сохранить целостность потенциалов, — восторгался я, видя внутри себя знакомое отражение космического свечения, которое исходило от семьи. Мой спектр переливался, желая слиться с другими, но не мог обнаружить, только чувствовал их близость. Я почувствовал непреодолимое желание здесь и сейчас найти соратников.

— Твои коты не зря притащились в такую даль, Арга. Здесь под боком у паразитов они смогли спрятаться и переродиться… — говорил я спящему брату. — Осталось вскрыть их. Прямо сейчас. Агрегат стоит в режиме полной готовности. Всосёт всё до последнего кванта. Теперь мы сильны… — радостно, не веря в удачу, продолжал я, вновь входя в тело доктора, будто надевая скафандр и подключая монитор и настройки. Хотя уже можно было не маскироваться. Расплавить протеиновую оболочку куцоков я мог одним щелчком плазмы.

«Нет!» — вдруг прервал я свои же скорые размышления, нащупав тонкую, почти порвавшуюся от жажды восстановить справедливость мысль, что искусно спрятанный в куцоках потенциал — не совпадение.

Моё видение объективной реальности восстановилось. Девушки, чуть сконфузившись, уставились в пол, тихо-тихо поздоровались, не зная, как вести себя с господином. Изоляция от общества давала некое одичание. Световое представление с моим истинным проявлением прошло незаметно, как я и предполагал.

Чтобы пауза не затягивалась, я достал из корзины фрукты и вручил каждой из них, представляясь и рассказывая о себе и своей миссии. А потом отвлёкся на малышку Аштар, будто бы продолжить осмотр.

Украдкой глядя на мать, подростки с жадностью набросились на живую еду. В последние несколько месяцев, исходя из отчёта мэрии этого района, их рацион составляли питательные смеси, изготовленные из насекомых и личинок. Это был прожиточный минимум для поддержания социально ненужных слоев общества, с целью их медленного, но верного уничтожения. Вид гуманитарного геноцида. Живые фрукты, овощи, по сути тоже не сильно съедобные, напичканные химикатами и всякой дрянью, всё же были повкуснее перемолотых тел червей. Выглядели как еда, а не серая масса, из которой их мать пыталась лепить знакомые глазу блюда.

— Пойдёмте. В лесу сейчас очень хорошо, — скомандовал я и первым вышел из квартиры, взяв на себя коляску с ребёночком и корзину с оставшейся едой.

Старшие дети и мать попросили минутку на сборы. Я, стоя у подъезда, проверял купол обороны Арраунлари Берри, который изнутри переливался радугой от нашей плазмы. Его щит спасал от тварного взора, а также уводил от вторжения хаоса, что творился на улицах, по которым бегали вооруженные люди, вот уже несколько месяцев ведущие гражданскую войну, совсем не подозревая, что убивая друг друга, они лишь выполняют и перевыполняют план монстров. Купол также спасал от химической атаки: опасный дым теперь обходил стороной место, где жила семья Каламбии. Я решил ускорить время с помощью гироскопов, работавших на плазме Арги, так как идиллия не могла продолжаться долго. Химическая бомбардировка была вероятна и раньше срока. К тому же показатели Каламбии, чуть улучшенные за счёт моего появления, выздоровления Аштар и хорошего сна, всё ещё находились на красной границе.

По моему велению вышедшие из подъезда тут же оказались на милой опушке среди деревьев и нетронутой флоры, по которой шуровали мелкие животные. Поход в лес, прохождение специальной таможни прошли в клиповом режиме, скаченном мною из инфополя.

— Вы можете снять маски. На территории леса не возбраняется дышать свежим воздухом, — приказал я, но семья не решалась.

— У нас нет эпидемиологической отметки, — робко проговорила Каламбия.

Я показал аппарат — на нём ярко высвечивалась зелёная кнопка с их именами. Лица детей и матери расслабились и они медленно сняли стягивающие повязки.

— Я не знала, что в лесу так хорошо, — заметила женщина с наслаждением и дети закивали.

Дело в том, что модой было узаконено лишний раз не соваться на природу, а проводить досуг в гигантских торговых центрах, где имелись парки, горнолыжные курорты, морские берега и другие симмуляционные развлечения, рядом с которыми всегда громоздились непримечательные серые коробки, агрегаты, скачивающие жизненную силу от отдыхающих. Поэтому желающих подышать свежим воздухом на поляне не оказалось.

— Доктор, идея с пикником прекрасна! — радостно проговорила Каламбия, а я считал сколько всполохов порождало её существо при каждом изданном звуке, за которым стояли разнообразные эмоции. В геометрической прогрессии они возрастали, перемешивались, превращались в эфирные вихри и захватывали пространство вокруг, разукрашивая в плазменные цвета. Я не вмешивался, лишь восхищённо наблюдал, как рождается плазма. Новый вид плазмы, возможно, более совершенный, чем у нас, родителей куцоков, их богов.

Бодрый материнский голос, радость и надежда в нём наконец растормошили и подростков, которые, на первый взгляд, походили на тройняшек. Они были погодками, поэтому почти не отличались в росте и весе. В благодатной среде их сознание раскрылось и они с радостью откликнулись на общение со мною: стали делиться своими новостями в основном про жизнь в заключении, где от ничегонеделания прочитали множество старых книг, выложенных в бесплатном доступе в электронных библиотеках специально для их недостойного контингента. На покупку платной литературы, к сожалению, не хватало социальных пунктов и разрешений. Они немного скучали по любимым авторам и их рассказам.

— А ведь было время.., — рассказывали они наперебой: ещё живя в другой части материка, более обустроенной, вместе с папой, когда любимым делом их семьи было посещение литературных кафе.

Теперь мне стала более понятной эта несогласованность резонаторов Каламбии, имен её и дочерей, конечно же, рождённых в другой атмосфере, но насильно перемещённых в этот страшный закоулок Ада. Странное стечение обстоятельств.

— Это было очень счастливое время, — подтвердила Каламбия. — Особенно мне нравилось приходить туда зимой. После катания на коньках или лыжах или игры в снежки сначала хорошенько замерзнуть! — она хихикнула. — А потом завалиться в тёплую кофейню, уставленную живыми книгами. Это было не самое популярное занятие, кстати. Не все наши знакомые и друзья его одобряли. К тому же из-за отсутствия посетителей средств на обогрев помещения не хватало. По-старинке, до техногенной перестройки нового порядка, разводили настоящий камин.

— Как красиво шумел огонь! — вспоминали девочки.

— Я могла бы смотреть на него вечно, — чуть печально вспоминала старшая дочка Эудала, в её глазах зажигались яркие огоньки.

— Не шумел, а горел, — поправила их мать.

— А что тогда шкварчит? — спросила младшая из дочерей, пятнадцатилетняя Виола, выговаривая слово с трудом.

— Мне кажется, про огонь тоже можно сказать, что он шкварчит. Очень красивое слово, — поддержал я девочку.

Каламбия не стала противоречить мужчине и господину, и просто улыбнулась.

— А ещё там продавались очень вкусные булочки. В них не было ничего особенного. Их ещё называли пустышки, — вспоминала средняя Энола.

— И чай! — вскликнула Эудала.

— Да, горячая вода со странными листиками! — подтверждали дети, совершенно не замечая, как редкие животные из леса, оставшиеся в живых после всех катастроф, потихоньку выходят на опушку, чувствуя прилив сил и благость рядом с людьми. Белки подбегали близко и, не ощущая опасности, отбирали объедки у подростков, иногда в шутку покусывали девчонкам пальчики. Те смешно хихикали и даже пытались браниться с задорными грызунами.

— Я помню, мы с папой рассматривали какие-то книги про человейники прошлого. Там писалось, что пикники раньше были очень популярны, — средняя Энола стала рисовать пальцем в воздухе чудную одежду тех времен, шляпы и зонтики, которые ей вспомнились. В эфирном пространстве стали материализовываться эти предметы. Мне пришлось временно заблокировать ментальное пространство, чтоб не испугать детей выпавшими из ниоткуда странными предметами прошлого.

— Почему вы не играете? — наконец спросил я девушек, которые, было видно, устали сидеть без движения. — Наверное, ваши руки и ноги закостенели после стольких месяцев сидения? Бегите! Играйте! Радуйтесь! Вас никто не остановит, я обещаю, — сказал я и достал из корзины игровые предметы, мячи и ракетки.

Дети рванули с места и не в силах сдерживаться, закричали изо всех сил от восторга.

Я наблюдал за их играми, улыбками, румянцем и поражался этому явлению, как легко куцок привыкает к плохой жизни, безропотно снося заточение, голод, психологическую и химическую атаки, и также легко принимает свободу, счастье, любовь и дружбу. Мы не учили их этому. Мы их создали, опекали, но людьми, а потом и человеками они стали самостоятельно, причём вопреки нашим заветам.

— Доктор Алзамора, — кашлянула Каламбия, привлекая к себе внимания. — Вы — образованный человек, скажите, чем мы провинились перед Богом, почему он так обозлился на нас? — она смотрела на невинных своих детей и прикусила губу, явно вспоминая новости телевещания, где ничего хорошего не обещали. — Каждый день по телевизору говорят, что мы, люди — это свиньи, недостойные, звери. Даже хуже зверей! — она принялась гладить подбежавшую белочку, которая блаженно купалась в ласке от рук женщины, больше походя на довольную ручную кошку. — И нас слишком много. Мы убиваем всё, чего касаемся, — она посмотрела на грызуна с печалью. — Превращаем природу в свалку. Плодимся и ещё больше мусорим. Нас, как сообщество, надо свести к минимуму… Сам Бог отвернулся от нас. Мы продолжаем ходить в его храмы, молиться, но он нас отвергает своим молчанием. Какой-то учёный по телевизору сказал, что Бог умер… — она стала ещё более печальной и посмотрела на колясочку, где спала здоровая дочка. — Но это неправда! — тихо, но твёрдо произнесла она. — Мы — не свиньи и не звери. Хотя большинство поверило правителям и их наукам и стало вести себя по-свински. — Взор Каламбии затуманился, и я увидел за ним сцены насилия, притеснения со стороны одногорожан и правительственных сил. — Большинство — это очень хорошие, пусть и простые, наивные люди. Когда ввели программу донорства крови пострадавшим от войны в другом мегаполисе, почти весь регион пошёл сдавать свою кровь для несчастных. Я была беременна и не могла.

Она перевела дух. — Ввели закон о мусоре и штрафы за чрезмерное употребление воды, еды и других ресурсов, так весь наш дом… Да что я говорю! С первого дня товарищество соседей организовало патруль по сбору и сортировке отходов на ещё пригодные вещи и пропитание: люди складывали и раздавали вещи нуждающимся, которых морили голодом, потому что у них не было эпидемиологических разрешений находиться на территории с благами цивилизации. Если б по новостям больше показывали таких людей, как мои соседи, как люди в этом городе, — Каламбия развела руками в стороны, указывая вперед и назад, где за лесом дрались, рубили друг друга на кусочки её соплеменники по каким-то странным неведомым им самим причинам. — То мир стал бы лучше. Кто-то бы один из верховных правителей показал пример, как надо жить, куда надо идти, как себя вести… Я уверена, люди бы поддержали, потому что мы — не свиньи и не крысы. Каждый из нас желает мира во всём мире и хочет, чтобы этот мир походил на тот Рай, который уготовил нам Бог. Бог, что умер…

Из-за появления Аштар мы уже несколько месяцев живём в социальном жилье для отбросов общества, но были времена, когда моя семья жила в человейнике… Там есть кино, театры, есть литературные кафе.., — она тепло улыбнулась, — всё это придумали люди. Мы это придумали!

Она замолчала, глаза её наполнились нечаянными слезами.

— Я знаю: в одном человейнике вовсе запретили упоминать Бога. Его убрали из истории, из учебников, чтобы дети не знали о нём. И попытались самостоятельно навести справедливость, учесть интересы всех жителей…

Она не договорила, так как история этого человейника закончилась печально. Это знали все. Тотальный показательный геноцид.

— Иногда мне кажется, наш Бог — не человек. Потому что человек не способен на такие зверства. Ни одно самое жестокое человеческое сердце не выдержало бы картин с видом несчастных детей, погибающих в жутких муках, при этом мечтающих, молящих, чтоб Бог побыстрее прибрал их к рукам. Но эти руки испачканы кровью, — её лицо ожесточилось. — Я не думаю, что там в его объятиях нас ждёт успокоение.

Что я мог на это ответить?

Плазма серой рекой застывала от моего печального взгляда на семью Каламбии. Ведь она была права. Мы, боги, бросили своих детей на произвол судьбы и умерли в их глазах.

— Я часто наблюдаю отчаяние вокруг себя. Каждую неделю кто-то из соседей выбрасывается из окна или вешается в собственном шкафу. Мы не голодаем, не умираем от холода, как это, к несчастью, происходит в некоторых других местах… Но надежды на мир и светлое будущее тают с каждым днём. И неверие порождает упадок духа. Я не отчаиваюсь только потому.., — она задумалась, посмотрела на меня внимательно, оценивая, стоит ли продолжать изливать свои наболевшие откровения. Я кивнул, согласный слушать дальше. — …Что моя дорогая мамочка научила меня верить в настоящее чудо и полагаться только на себя. Каждый день на ночь она рассказывала мне одну и ту же сказку. Я не уставала её слушать. И если она забывала или желала рассказать другую, я обязательно просила напомнить эту.

Её родители очень верили в Бога, каждый день служили ему, доверяли ему свои тайны и надежды. Кое-какие тот исполнял. Но иногда будто по злому капризу отказывал в своей поддержке. Дедушка и бабушка, не дожившие до 50, учили и мою маму надеяться на Всевышнего. Но когда мой отец почти сразу же после свадьбы вынужденно ушёл на чужую войну убивать за чужую правду и не вернулся, моя мать разуверилась в Боге и стала надеяться только на себя… Война и разруха добрались и до её небольшого городка, жившего уединённо и мирно до поры до времени.

В этот момент повествования я разъяснил для себя ещё одну деталь, оставшуюся скрытой. Родные Каламбии были совсем из других краёв. В принципе, это было видно невооружённым взглядом: цвет кожи, строение тела… Она и её дочери были обряжены по-местному, но всё же проглядывала другая порода куцоков.

— В самый тяжёлый момент, когда закончилась вся провизия и не осталось ни одной надежды на спасение, те, кто смог, уже давно покинули свои жилища и уехали подальше от войны, в дом моей матери ворвалось чудо. Настоящий ангел, — Каламбия погрузилась в воспоминания. Где-то засверкал сказочный образ из детства. В нём я узнал одного из своих потерянных собратьев. — Он был ранен. Весь истекал разноцветными красками, которые расползались змейками по комнате и окрашивали мамин скромный быт в радужные цвета. От его присутствия на стенах расцветали розы, маленькие букашечки, мышки выползали из своих норок поприветствовать волшебника. На душе становилось светло, тепло и радостно… — так утверждала мамочка, думающая, что Бог умер, а вместе с ним и его ангельское войско.

— У неё поднялось сознание с седьмого уровня сразу до десятого, — фоном датчик диагностировал изменение плазмы Каламбии во время её монолога.

Понадобился бы опыт 2—5 поколений куцоков, чтоб привести разум в эту степень разумности.

— Мама не испугалась волшебства, хотя за россказни о подобном можно было б залететь в полицию, а ещё хуже в психушку. Ей нечего было терять. Она стала помогать ему, ухаживала за ним день и ночь. За поддержку ангел рассказывал ей истории, больше похожие на сказки. Он поведал ей самый большой секрет, что её Бог и в самом деле мёртв, правда, он никогда и не был жив, ибо не рождался и не умирал… Но это не имеет никакого значения, ибо самое важное, что он отдал лучшее, что у него было, своим детям. Теперь они сами — боги и могут распоряжаться этой силой, как захотят. Могут наладить мир во всём мире или стать новыми богами. Мама не поверила ангелу, ведь она мечтала о мире всё время, ждала его, но эти ожидания не помогали. На это ангел сказал ей то, что я стала понимать только сейчас, к концу моего жизненного пути, который близко… — Каламбия посмотрела на меня глазами, в которых я прочёл знание о том, что она серьёзно больна. — Этой жизнью ничего не заканчивается. Люди живут лишь миг и не успевают запомнить и осознать замысел сущего, но от этого ничего не меняется, а продолжается…

Ангел пообещил маме, что однажды она совершит невозможное и тоже станет ангелом, а потом и богиней. После этого обещания волшебник распался на тысячи маленьких разноцветных огоньков, окружил маму ярким сиянием, будто заключил в объятия, и исчез навсегда.

Каламбия перевела дух.

— Вскоре появилась я, как чудо. Маме пришлось уехать из родных краёв. Верить в чудо и жить с ним — подвергать свою жизнь большому риску, если вы понимаете, о чём я говорю, — Каламбия невольно послала мне ещё один мыслеобраз о расправах между куцоками, которые, подстрекаемые паразитами, растерзывали своих соплеменников, уничтожая в зародыше любое упоминание о волшебных силах, которые могли бы предложить новый миропорядок. — Мама умерла. Она не стала богиней или ангелом, но на прощанье передала мне, как своему продолжению, веру в предсказание ангела. Ради неё, ради моих детей, ради того ангела, я верю, что несмотря ни на что этот мрак прекратится. Правда восторжествует. Существует Бог или нет, есть ли ангелы или нет, мне всё равно. Я верю, что мир будет.

Она не ждала от меня ответа, ей не нужны были мои соболезнования или объяснения, она сама догадалась о правде, пусть и не ведала, что мёртвый Бог прямо сейчас сидит перед ней и с печалью слушает её стенания.

Послышался взрыв, волна от которого прорвалась даже через оборону Арги.

«Ковровые бомбардировки с воздуха по повстанцам», — скачал я с информационного поля мегаполиса. Сейчас нельзя было высовываться из леса, но и останавливать начатый разговор тоже было нельзя. Я находился в шаге от понимания, что произошло с соратниками, почему и для чего их геном оказался в этих людях.

«Нужно ускорить время», — размышлял и оценивал свои силы я, а потом дал ускорение серым лужам плазмы превращаться во временные кварки, которые укладывались в тягучие временные капли, сжимающие пространство в слоёное тесто. Фигуры женщины, детей, колясочка с малышкой стали вибрировать, распадаясь на разнообразные слои и тут же собираясь в новые образы, которые я формировал прямо здесь и сейчас.

Прошло три дня. Я вернулся для контрольного визита удостовериться, что с Аштар всё в порядке. Взрослым детям я привёз две корзины еды и они устремились на кухню приготовить из всего этого многообразия званый обед в мою честь.

На самом деле, всего этого не происходило, потому что серое ужасное здание, из которого каждую неделю от отчаяния кто-то выпрыгивал, было разрушено. Не осталось ни кухни, ни детских. Я выбрал тот вариант реальности, где бомбежки не происходило вовсе. Для куцоков, чей разум принимал за константу любую картинку, приправленную чувствами, то есть моим спектром плазмы, трансформировался в любые волны, звуки, сигналы, цвета, формы.., это встроенное воспоминание стало правдой.

Аштар осталась дома. Старшие девочки за ней приглядывали. В этот раз мы вдвоём отправились на прогулку в лес, единственное место, нетронутое войной.

Мы сидели на том же месте, на том же пледе. Каламбия держала в руках бокал с шампанским.

— Я знаю, что мир катится в тартарары и всё было неправильно в нашей жизни, поэтому Бог наказал нас… Но чёрт побери! — она засмеялась, глянув на пузырьки с газом, выпускаемые болезнетворными бактериями в напитке, так любимом человеком для расслабления и веселья. — Я буду скучать по любимым ресторанам. Буду скучать по моим любимым блюдам: острому супу с лемонграссом, роллам с лососем и… ром-бабе с шоколадной стружкой. Мы любили с мужем.., — она вдруг сконфузилась, посмотрела на свои неухоженные натруженные руки, — сходить в кино с девочками, потом отобедать в азиатском ресторане и поехать на каток, украшенный тысячами лампочек на главной площади. Уставшими и счастливыми он вёз нас домой. Девочки спали и улыбались во сне. И так каждые выходные.

Я смотрел на неё и понимал, что мы приблизились к главному моменту, её глаза засветились.

— Доктор Алзамора, у меня нет лицензии на новый брак. Даже нет права на социальные контакты в целях соития, — она поджала губу, намекая на свой низкий социальный рейтинг из-за рождения недозволительного количества детей. — Я не стерилизована и не вакцинирована.

Я почувствовал лёгкое землетрясение, что являлось признаком активности на Луне, чья гравитация была привязана к земной. Даже сюда добрался радиоактивный жар от запуска реакторов, собравших достаточно сил от жизни и смерти куцоков.

По моей команде кварки ещё раз схлопнулись и поцелуй, который я пропустил на пикнике, превратился в реальность в доме Каламбии, в её постели, тёплой, свежей, пахнущей хозяйственным мылом, самым дешёвым, но с тем традиционным ароматом, который не могли затмить гормоны и феромоны опасных парфюмированных чистящих средств, ведущих к принудительной стерилизации и другим болезням.

Как вдруг мне в человеческой нос ударила знакомая вонь. Последние самки паразитов, брошенные на Земле, повылазили из своих подземных роддомов, чтоб вместе с однородцами отправиться поживиться за купол, когда тот даст трещину от удара.

— Доктор Алзамора… — нерешительно произнесла Каламбия, и я увидел в её прекрасных глазах свою временную оболочку бравого докторишки, который горел желанием слиться с женщиной со среднестатистическим весом мозга и с ещё недавним седьмым уровнем сознания. В её мутировавшим теле горела и переливалась большая душа, часть из которой принадлежала мне, как её создателю. Душа трепетала, из неё как из кубка переливалась плазма, готовая вот-вот излиться. — Мне кажется, вы не человек, — осмелившись, она приблизилась и погладила мою чуть небритую щеку, потрогала густые волосы. — Вы… — ангел. Вы снились мне… с детства. Ты… — она облизала сухие губы. — Я наблюдала за тобой в своих грёзах. Ангел, который ничего не ест, не пьет. Не грустит. И живет на облаке, — она указала пальцем в потолок. — Все твои мысли о высоком. И ты прилетел, чтобы забрать меня на небо, да? Так ты говорил мне во сне. Так говорила мама.

Я заметил, что геном женщины, чьё дыхание было так близко, что затмевало мои мысли, перекраивал сам себя, заменяя надломанные и мутировавшие участки на новые, те, что свободно отрастали и захватывали пространство, строя сложные разветвлённые сети со скоростью Вселенной, от которой мы были отрезаны куполом.

Уровень разумности превысил человеческий. Её глаза окрасились плазмой, потерялись ирис и зрачок.

— Ты не человек. Покажи себя настоящего. Я не испугаюсь, обещаю. Но сначала поцелуй меня. Боюсь, что с этого момента моя жизнь уже не будет прежней. Хочу запомнить тебя живым, — она не стала ждать и, приблизившись, сама поцеловала меня в губы.

Нервные импульсы на покровах губ взбудоражили все человеческие рецепторы, подсоединённые к плазме, и на миг я потерял контроль, доверившись мнимой физической оболочке. Тем временем её руки снимали с меня одежду, и как только я остался нагим, она принялась обнажаться сама. Тело самки куцока, так бы назвали Каламбию мои соратники, было совершенным. Если бы было время, я бы изучил подробно эволюцию этой мутировавшей ветви человечества. Изуродованное в ходе экспериментов, оно выбрало альтернативный путь выживания, сложный, гормонально нестабильный, функционально ослабленный. Но гибкая ветвь выжила в агрессивных условиях, подстроилась, обновилась и приобрела бессмертность через перерождение. Женским родом куцока можно было только восхищаться. Оно одно рождало новые миры и реальности без техники, без дополнительной плазмы и нашей помощи. Я был поражен силе этой хрупкой скорлупы, где жила самодержавная душа.

В этот момент за окном раздался страшный грохот, но мы его не слышали. Всё моё существо наполнило оболочку человеческого самца и женское лоно приняло нас и долгожданный, недостающий для дальнейшего путешествия по красивой реке эволюции импульс.

От такого нагрева чувств кожа плавилась, и доктор Алзамора стал исчезать из этой материальности, освобождая место мне настоящему. Я привстал, отряхивая ошмётки его кожи на пол, ощущая как моя плазма изменилась, часть её убыла, оставшись на Каламбии и внутри неё, а часть стала иной. Я не совсем понимал эти изменения, но видел, что они не вредят ни мне, ни Каламбии.

Скрученная в наноспирали, уплотнённая энергия расплеталась и хлесткими бурунами обрушивалась на комнату яркими фейерверками, которые полностью поглотили все цвета, предметы, звуки, волны. Остались только Каламбия и мой свет. По её лицу резвились разноцветные плазмические зайчики, которых я запускал, чтоб не испугать её, пока идёт распаковка. Наконец, ярко-жёлтый столб света высвободился из плотных оков тягучей физической реальности и зафиксировался на моём вибрирующем образе, который я подогнал под образ Алзаморы.

— Грог, — назвала она моё имя, которое изливалось на неё золотым потоком, обнимая и целуя каждый плазмаген её тела, где жили крупицы зарождающихся миров, которым только что мы разрешили существовать, но ещё не дали имени, не присвоили цели.

Звуки её голоса, подхваченные вихрями моей плазмы, стали заполнять комнату невиданными для неё предметами и явлениями. Комната была слишком маленькой, чтоб показать Каламбии весь спектр моей плазменной силы, преобразовывающей пространство в картины прошлого, объясняющей суть моего существа и мою миссию, а теперь и мои чувства к ней… К сожалению, физический мозг женщины не мог объять весь спектральный поток и узреть уровень нашей эволюции, которую мы мерили грандиозными мечтами, исполненными, например, в ней же.

Она видела только сказочную игру света, слышала чудесную музыку, понимая, что не может оценить исполненную мною поэму из волн и цветов, что я создал в её честь. Тогда она попросила показать ей историю нашего появления в этом уголке Вселенной.

Если бы не купол, моя плазма оживила бы этот город, чтоб в лицах разыграть настоящий театр с нашим отправлением из дома, поиском этого нового пристанища, зарождением микрондов.

— Спрайт, — указала она пальцем на взорвавшегося в небе меня в тот миг, когда одна моя часть превратилась в Солнце, греющее Ад и по сей день.

Да, спрайтами называли наши появления на коре, не в силах уразуметь преображение плазмы в любые объекты, например, огненные протуберанцы, или распад на элементарные частицы, как это произошло с собратьями.

— Фарысферы! — Каламбия прочла мое последнее сообщение. — Файрфолы! Как в детской игре мячиками, играющими по своим правилам, — она захлопала в ладоши, будто ребенок, увидев разноцветные шары, плазмоиды, которые собравшись воедино, рождали новое пространство, имеющее свою собственную энергию и интеллект, нашу Радугу, с которой мы домчались до этих тёмных ширей и озарили «Новым светом».

Огромным мощным телом являлся наш корабль, состоящий из плазмических фар в виде сфер, где каждый из нас, ангелов света, хранил и увеличивал свою волну, вибрируя на своей и одновременно подпитывая общую. Космическая музыка, тянущая нейронные сети из нашей родины сюда, в Ад, Тартар и Гелиос. Купол отрезал Ад, превратив нервные окончания в светящиеся оголенные точки, с коры видимые и названные звёздами. Эти нервы-звёзды до сих пор пульсировали, как это бывает у отрезанной конечности, которая всё ещё пытается соединить ткани, подпитать, двигать… Но бесполезно. Живое, физическое, взращенное нашей энергией, например, гигантские кремниевые станции, люди назвали их деревьями, отрубленные от космического мозга, безжизненно валялись на коре, своим гниением поддерживая примитивную жизнь.

— Мой Бог, — восхитилась Каламбия, осознав, что всё вокруг живое и представляет собой конгломерат, то есть Вселенную из микро- и микроорганизмов, которые, по сути, являются единым целым.

— Нас было 666 светящихся, самых мощных во Вселенной фар, могущих каждый стать Гелиосом, чтоб родить свою галактику. Мы отправились на поиски тёмной тверди, дабы и ей дать шанс стать светом, волной, звуком, песней. Чем только пожелает она быть, — я послал ей целый спектр образов, который долетел до неё и растаял на видения.

— А как же мы? — переспросила она и получила маячок с краткой историей оживления тверди.

— Их надо спасти, — просто сказала она после непродолжительного молчания, увидев какая страшная катастрофа произошла с её родиной и в какой Ад превратилась Земля. Этот Ад вместе с куцоками, человеками и людьми, подлежал тотальному уничтожению, как только купол откроется и мои собратья придут. Сначала уничтожат врага, а потом и его наследие. Жизнь куцоков продолжалась только потому, что в ней нуждались паразиты. Ангелам не нужны были их сломанные изуродованные аватары.

Её лицо посуровело, наблюдая за мною, о встрече с которым она мечтала с детства. Мой приход ждали её предки, но не дождались. И теперь становилось понятным, что это только отсрочило их гибель.

— Этой жизнью ничего не заканчивается, — сказала она вслед моим печальным мыслям о судьбе человечества, которое терпело всё это время и надеялось на нас, как на единственное спасение. Правда, не ангелами света мы должны были бы предстать.

— Да, — согласился я, но уже не голосом, а тем, что жило в ней.

Я передал ей обзор вероятности грядущих ужасных событий, где весь мегаполис и половина Земли скоро будут объяты огнём и токсичными газами. А также ради чего я спустился с неба на землю — остановить прорыв врагов сквозь купол и нападение на другие миры. Не забыл показать наши подтверждённые теперь догадки о хранимом потенциале братьев в телах Каламбии и её дочерей. Она посмотрела на маленькую пуговицу на моей ладони. Вибрирующий, готовый к распаковке агрегат, который до последнего кванта всосёт изначальную плазму. А на орбите уже ждало оружие, которому не хватало заряда для удара.

— Я пришёл за чудом, и оно жило в тебе, — неслышно ответил я на немой вопрос, освещая планы на другое разветвление реальности, которое мне тоже до конца не было ясно. И попросил собраться. Вместе с детьми мы должны переместиться на орбиту или на небо, как снилось ей с детства.

— Ты убьёшь нас? — спросила она, печально дотрагиваясь до куска плоти доктора, что догорал у её тела.

— Физически вы исчезнете. Но когда мы победим, я спущусь на Землю и найду вас.

— Возможно ли восстановить нас такими, какими мы… были? — спросила она уже в прошлом времени.

Ответа у меня не нашлось. В этот момент я почему-то подумал, что совсем не жалел своих собратьев, самостоятельно распавшихся на протоплазму ради главной цели. А вот обычную человеческую самку с её детёнышами мне будет жаль потерять. То есть, не увидеть их ровно такими, какими я их узнал.

— Если в нас живёт ваша сила, значит, мы обладаем теми же силами, что и вы? — спросила она с надеждой. Я понял её посыл, но показал ей, что времени на естественную эволюцию не осталось. Жизнь человечества предрешена, и не является сейчас главным камнем преткновения.

— Для вас, может быть, и не является.., — задумчиво проговорила она.

— Нужно двигаться, — отдал распоряжение я.

Пора

Не совсем осознавая масштаб творившегося, Каламбия рванула в детские и криком подняла детей торопиться к выходу. Завернула Аштар в длинное покрывало и удобно уложила на своей груди. Дети онемели от страха, завидев меня в настоящем бесплотном сияющем обличии. Но мать позвала их и взглядом привела в чувство.

— Помните, я рассказывала вам мой сон? — пыталась говорить она спокойно.

— Про ангела? — спросила младшая.

— Да. Он пришёл за нами. Теперь всё будет хорошо! — твёрдо сказала она. Дети кивнули.

Я держал плазменное пространство на обломках их дома, пока они не спустились вниз. Как только мы отошли на безопасное расстояние, здание рухнуло, обе реальности синхронизировались, превратившись в обломки.

Теперь нужно было собрать плазменные останки братьев, уступивших свою силу для моего спасения. Я расчехлил агрегат, который в миг увеличился в размерах: из пуговицы до короба размером в трехэтажный дом, следующего за нами и втягивающего необходимый заряд из всего сущего, например, оборонительный жилет Арраунлари Берри и купол Арги.

Нам навстречу сначала поодиночке, потом толпой стали бежать очумевшие люди: кто-то кричал от страха, как сумасшедший, кто-то падал на пол, и бегущие сзади насмерть затаптывали несчастных. Среди толпы встречались и полицейские, и повстанцы, теперь обе группы были по одну сторону баррикады, пытались убежать от кошмара.

Каламбия остановилась и дала знак остановиться детям, будто предчувствуя надвигающуюся беду.

Я призвал их приготовиться к прыжку, но она меня не слышала и не видела, все её существо устремилось куда-то вперёд. Туда же с ужасом поглядели и дети. Из-за огромных некрасивых зданий, в которых ютились куцоки, показались гигантские волосатые клешни.

Самки паразитов, покидающие пещеры, чтоб со своим племенем отправиться пожирать другие миры, пронюхали невероятный всплеск энергии, который вихрями расходился от нас. Куполы соратников пали, более не сдерживая потоки. Такой лакомый взрыв энергии они не могли пропустить, поэтому вернулись посмотреть, откуда веет плазмой.

— Вот наш Бог, — шёпотом произнесла Каламбия и почему-то легко вздохнула, будто наконец узрела правду своими глазами — правду, которую чувствовала все эти годы.

Но приближающиеся многорукие волосатые твари, из пастей которых капала токсичная слюна, стали не единственной бедой. Толпа вокруг, ещё минуту назад визжащая от страха, вдруг успокоилась и стала сужаться вокруг нас. Куцоки, забыв про невиданных монстров, подбирали с земли разные предметы, собираясь напасть на нас. Волосатые хозяева распыляли по воздуху отвратительные ядовитые пары, действующие на микрондов, как морок, чтобы те забыли про себя и расквитались с нами.

Я понял: времени ждать больше нет, придётся прямо сейчас действовать, и моя плазма стала возгораться, внутри бесшумно закручивался смертельный вихрь, который через пару секунд из микромира переместится в реальность, поглотит всё живое и неживое вокруг, расплавляя до прото-материала. Мне придётся оставить это месиво из Каламбии, детей, несчастных зомбированных куцоков и голодных самок на коре. Я вернусь сюда позже и соберу дорогих мне людей по крупицам из пепла и восстановлю до последнего электрона. До последней частички их индивидуальной души. Как обещал.

— Не надо, — остановила меня Каламбия и улыбнулась мне, свободной рукой выстраивая барьер между собой и мною. Другой рукой она вытащила ребенка из покрывала и отдала старшей дочери, стоящей прямо за ней. Затем выхватила горящую палку из рук одного из куцоков, который вдруг отпрянул от неё как от огня. Действительно, нечто изменилось в ней: там, где осталась моя плазма, смешавшаяся с плазмой её духа, возгорался новый огонь. Ещё совсем искра, но её было достаточно, чтоб подогреть тоненькие огонёчки душ куцоков, которые вдруг засияли.

Каламбия не мешкала, она подожгла свою левую руку, ещё миг назад ласкающую младшую дочь. Дети вскрикнули от ужаса. Толпа стала расходиться, мерзостная вонь усилилась.

Мать развернулась к своим детям и с печальной улыбкой, почти неслышно повторила недавние свои слова: что будет скучать по литературным кафе в зимние дни после коньков и ёлок.

— Всё будет хорошо. Доверьтесь мне, — говорило её лицо и своей горящей рукой она подожгла детей, которые безропотно поддались ужасным действиям матери. Их кожа стала пузыриться, они кричали от боли, но не убегали от неё.

— Этой жизнью ничего не заканчивается, — повторила она свой девиз и усилила жар силой мысли. Пепел физических тел слетел с давно ждущих своего часа живых плазмоидов. — Я счастлива, что вы будете именно теми, кто спасёт этот мир.

Конец

Файрфолы

— Файрфолы! — крикнула Каламбия. Существа, ещё минуту назад бывшие детьми Каламбии, превратились в пылающие мячи, со страшной силой раскручивающиеся и разогревающиеся на месте, чтоб в следующий миг оторваться от коры и разлететься в разные стороны, разделяясь на десятки новых святящихся бомб, выжигающих всё видимое на своём пути, отталкивающихся от останков и вновь разделяющихся.

— Куцоки! — теперь обратилась к соплеменникам Каламбия, размахивая горящей рукой, словно факелом, обращаясь к каждому из стоящих на коре на своей волне. — Это наша Земля. Её нам подарили боги, оставив нас единственными наследниками. Поэтому мы сами способны решать своё будущее. Нам не нужны помощники. Даже самые могущественные во Вселенной. — Она больше не говорила, а вещала через кровь и плазму каждого куцока, что находился неподалеку, а файрфолы разносили новую сеть эфирных коммуникаций и послание матери дальше и вперёд по всей коре.

Оружие, предметы, которыми куцоки собирались навредить нам, теперь были направлены на гигантских чудовищ, пытающихся увернуться от пламени плазмоидов, как от вездесущей саранчи, от которой не было спасения. Огненными стрелами они пронзали волосатые тела, испепеляли изнутри и снаружи. Монстры исходили ужасными криками боли.

— Теперь твой черёд, — Каламбия обратилась ко мне и сняла сдерживающий меня купол. Освобождённый агрегат автоматически всосал все остатки соратников, вычислив из файрфолов изначальную плазму, которая вернулась назад разноцветными плазмоидами. Однако не тронул Каламбию.

Её существо являлось новой силой, синтезом того, во что объединились мои братья, рождая новый свет. Это являлось новостью, хотя, казалось, лежало на поверхности.

Я послал спектр моих чувств и обещаний вернуться. Она верила мне.

Последовал ещё один взрыв, и на этот раз кора Земли треснула, в разверзнувшиеся трещины стали падать люди, обломки зданий, обожжённые тела монстров.

Не дожидаясь перезарядки и нового залпа я оторвался от коры и взлетел вверх, видя, как оставшиеся в живых куцоки устремились к Каламбии, чтоб сгореть дотла и превратиться в плазму, которая нарастала мощным телом, похожим на наш корабль Радугу, на нём высилась фигура Каламбии с факелом, освещающим путь пробуждения для соплеменников.

Трещина в куполе разрасталась. Её разлом клубился чёрным дымом. Ещё один такой залп, и плазма окончательно обуглится, миллиарды макронейронных связей оплавятся и обнажат гигантский реактор Гелиос, фабрику материи Тартар, край Вселенной, кипящий жизнью во всех её проявлениях, которыми хотели поживиться паразиты, чьи корабли стояли на старте для последнего рывка.

— Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, — агрегат с зарядом плавно влетел в большой ствол. Программирование началось. Я, Грог, перешёл в свой спектр, более не разделяя себя и плазму на составные части.

Обретший изначальную субстанцию в виде луча, ствол первым делом пронзил Луну, теперь похожую на червивое яблоко. Круглая конструкция из сплава металла и тверди со скрежетом накренилась и, словно оторванная пуговица, повисла над Землей, показавшись своей обратной стороной, на которой сгрудились ракеты, боевое оружие, приготовленные пробить купол.

Куцоки покинули свои клетки, называемые городами, и вышли на открытые пространства, чтоб узреть обман планетарного масштаба, где всё видимое являлось лишь завесой, за которой стояли нечеловеческие силы. Одни боролись за их жизнь, другие за их смерть, а оказалось, что будущее в руках самих аватаров.

Кора содрогнулась в третий раз, разнообразное оружие паразитов выстрелило разом, но уже не вверх, а вниз. Однако смертельный залп не долетел до Земли, перехваченный белым сиянием мощного тела расщеплённых куцоков и тут же поглощённый им. Корабль Каламбии распался на радугу. Я видел разлетающиеся мельчайшие обломки, похожие на осколки зеркал, разбросанные по всему Аду. Их собирали оставшиеся в живых люди, передавали из рук в руки, складывали из них новый корабль жизни. Живой образ плазменной Каламбии, в которую вливались всё новые и новые плазменные воды спасённых ею человеков. Огненные их души никто не крал, каннибальской Луны больше не существовало. По невидимому круговороту, словно по гигантскому колесу, их потенциал возвращался туда, где ему было место.

Каламбию и её народ, как и нас, теперь нельзя было убить.

Удивительным было и то, что от удара и распада её сознание не расщепилось, а наоборот укрепилось в осознании цели существования её мира.

Купол над Адом разверзся тоннами стекающей протоматерии. Люди называют её «водой» или «мировым океаном». Океан являлся новым эволюционным элементом, созданным в синергии с собратьями, когда мы прибыли сюда и начали обустраивать твердь. Он образовался как связующий материал, цемент, поддерживая и питая три наших острова Света. Именно космическими водами мы планировали смыть остатки паразитов с лица нашей Земли вместе с руинами и останками несчастных куцоков, чтобы начать всё сначала. Но потоп был не нужен. На коре осталось самое ценное и нужное, великое, пусть лежащее пока в руинах.

Я перенастроил оружие, мною созданное, на другую функцию, залатал брешь в куполе.

Тем временем братья, фейерверком спрайтов устроив настоящую интерлюдию, посыпались с неба, неся с собой агрегаты, тянущие свои световые сети к Гелиосу, а от него к родине, для спасения выживших, которым требовалась живительная плазма.

— Грог, нам очень тебя не хватало, — слышал и чувствовал я со всех сторон, понимая, что застрявший во вражьих лапах Аид являлся раной на общем плазменном сердце нашей расы. Но зря я думал, что нас бросили. На самом деле, нам оставили шанс выйти победителями самостоятельно, от всей Большой Души веря, что мы справимся и что невзгоды, потери, борьба лишь укрепят наш дух, который был особенно силён прямо сейчас. Они оказались правы. То что произошло за время заточения на коре, полностью изменило планы по освоению твердыни, которая, оказывается, имела на нас свои планы, решив дать жизнь там, где мы не ведали.

В плазме, оставшейся в Каламбии, я чувствовал шевеления новых нервных импульсов нового костного мозга, протягивающего свои уверенные корни в новые невиданные миры, о которых даже не мечталось.

Как это ни странно, но самая большая, совершенная сила в мире не сможет породить вторую силу. Если где-то высится гора, значит, кто-то где-то копает яму. Лишь распавшись и соединившись вновь в противоречии ли, в союзе ли обе силы способны породить третью. Рост — не всегда эволюция. Распад же — ещё один шанс взглянуть на мир новым взглядом.

Больше всего я желал разделить этот шанс, а вместе с ним и шаг с куцоками. Помочь им умножить жизнь и приумножить счастье во всех его проявлениях.

Каламбия с детьми ждали меня, как и было обещано.

Ненавистная планета

ГЛАВА 1. ВСЕ, КАК ВСЕГДА, НАЧИНАЕТСЯ С ОТЧАЯНИЯ

Варвара сидела на мягкой траве прямо у входа в зашарпанный магазинчик, на козырьке которого красовалась гордая надпись «Супермаркет», переливающаяся огоньками со старой елки. Травка вокруг еще зеленела, как напевалось в знакомом всем детском стишке, хотя на улице уже давно стояла осень. Но подмосковная желтая поэтическая пора, видимо, позабыв про дожди и слякоть, вот уже четвертую неделю баловала москвичей и подмосквичей бабьим африканским летом. Поэтому не было страшно сидеть на осенней земле и ходить в короткой майке. Все жители, конечно же, радовались такой аномалии, пожалуй, кроме бабушки Наташи, каждый раз смотрящей на экзотическое солнышко за окном и приговаривавшей, что это Господь перед апокалипсисом дарит заблудшим душам немного погреться, чтоб привыкли к адскому огню. В чем-то бабушка оказалась права…

Еще тридцать минут назад Варя, как оловянный солдатик (а бабушка всегда говаривала: как ломовая лошадь), стояла у магазинчика, ожидая свою подругу. Но, похоже, очередь за горячительными, точнее — прохладительными напитками, которые должны были разгорячить ум в этот славный осенний день, День Города маленького подмосковного городишки, не хотела расходиться, а только удлинялась и удлинялась, заполняя помещеньице, уставленное с пола до потолка стеклобитным товаром. Счастливые городские именинники все прибывали и прибывали за подкреплением, к слову, уже слегка развеселыми. И Варя даже слышала иногда крики разгневанного продавца, на которого свалилось нетерпение взбудораженной толпы, желающей побыстрее пуститься в омут, дымящий на открытой городской площади шашлыками, народными танцами, фейерверком и русскими горками. Больше всего стопорилась продажа и возникало возмущение от покупателей, кому закон, даже в такой святой праздник, не разрешал покупать желаемое. Очередь гневалась на закон и на его исполнителя, но оба они были непоколебимы. И в особо грозные минуты несчастный продавец вызывала на помощь из подсобки товароведа и по совместительству охранника и супруга, который своим двухсоткилограммовым видом внушал уважение и к закону, и к семье продавца.