Бесплатный фрагмент - Восьмая звезда

ПОСВЯЩАЕТСЯ моим друзьям Павлу и Даниилу

Пролог

Бросив на Гроха короткий взгляд, Рунат молча спрыгнул с коня. Лицо юноши побагровело. Рубленые фразы звучали, как резкие удары наотмашь:

— Ладно. Будем драться. Насмерть. Если ты не трус.

Близнецы перешли черту, за которой каждый из них уже не представлял дороги назад. Всего нескольких дней хватило братьям, чтобы превратиться в смертельных врагов.

…По дороге в стойбище племени Косули молодые воины из племени Лося устроили привал на краю высокого обрыва. Весь путь к соседям конный мог преодолеть за световой день, но мухилы не торопились. Скорее всего, в последний раз вот такой холостяцкой компанией резвятся, без присмотра стариков. Это ведь не в набеге участвовать и даже не охотиться, а куда более интересное занятие.

Парни из племени Лося ехали к соседям выбирать невест.

По заведенному у гартов обычаю мужей и жен искали в соседних дружественных племенах. «Лоси» и «косули» уже длительное время обходились без конфликтов, считаясь союзниками. А чего делить? Одним духам поклоняются, лесостепь большая, места и еды всем хватает. Вот и обменивались женихами да невестами.

Мухилы веселились и дурачились. По пути загнали нескольких зайцев, убили, прижав к оврагу, оленя. Увидев, что к ночи до соседей не доберутся, решили остановиться на ночевку на крутом яру реки в небольшой роще, где бил родник. Тем более что и остаток пути проходил вдоль берега — стойбище «косуль» располагалось на мысу, в месте слияния двух рек.

Разожгли костер, зажарили оленя. Почти два десятка крепких молодых челюстей вгрызались в мясо так, что треск разносился по ночной степи на десятки шагов. Подшучивали над Ирасом. Он превосходил других «лосей» по возрасту, двадцать лет парню, а все в мухилах ходит. А почему? Плохо на лошади держится.

По обычаям гартов сватовство представляло простой и демократичный процесс. Мухилы приезжали в племя невест и устраивали там скачки. Кто первым успевал к финишу, тот и выбирал лучшую, на его взгляд, девушку. Впрочем, девушка могла и отказать, если парень ей не нравился. Чтобы свести к минимуму возможность такого конфуза, скачки проводили на второй день, а первый день выделялся на знакомство, обмен любезностями и прощупывание почвы.

С другой стороны, привередничать особо не приходилось. Обряд, а гарты жили по лунно-солнечному календарю, осуществлялся лишь два раза в году — в период весеннего и осеннего равноденствия. Потому и девушки, и парни знали: не найдешь себе пару сейчас — жди и терпи еще полгода до весны или наоборот, до осени. А кому охота терпеть?

Ирас, в общем, и не привередничал. Но и брать в жены абы кого — не хотел. Однако первым, и даже в числе первых, очутиться на финише скачки ему не удавалось. И когда наступала очередь выбирать, как-то так всегда получалось, что все девушки, на которых он клал глаз, уже оказывались при женихах.

Вот и холостяковал парень до сих пор и каждые полгода ездил за невестой с все более молодыми, чем он, спутниками. А тем только дай повод позубоскалить. Правда, Ираса все-таки немного побаивались — старший сын вождя, не какой-нибудь простой гарт. Но в эту поездку данное обстоятельство помочь не могло. Ведь в вояж за невестами вместе с Ирасом отправились его единокровные братья-близнецы, перешедшие после обряда инициации в статус взрослых мужчин-мухилов. А уж младшие братья возможности подсмеяться над старшим никогда не упускали.

Особенно любил ерничать Грох — невысокий, но по-обезьяньи длиннорукий крепыш с голубыми, обманчиво добрыми, глазами. Вот и сейчас, у костра, он выступил в роли заводилы, подколов:

— Ну как думаешь, Ирас, каким нынче на скачках будешь? Неужели опять первым… с конца?

Молодняк захохотал.

— Зря ты, Грох, смеешься над Ирасом, — примиряюще произнес второй близнец, Рунат. Он походил на брата как две капли воды. В племени их все постоянно путали, даже отец.

Отличались братья только характерами: Грох был хотя и не очень умен, но хитер и злопамятен, а вот Рунат был смышлен, незлобив, но при этом вспыльчив и заносчив. А еще они постоянно находились в состоянии вялотекущего конфликта — каждый пытался доказать свое преимущество и редко когда соглашался в чем либо с братом-близнецом.

— От женщин много хлопот, — продолжил мысль Рунат. — Одни разговоры бесконечные чего стоят. А потом дети пойдут, их кормить надо. Может, Ирас просто лишних забот не хочет?

— А, может, у него мужской силы нет? — Грох имел склонность к злым шуткам, а тут еще возражения Руната раззадорили. — То-то он все вокруг колдуна отирается. У того тоже ни жены, ни детей.

Замечание прозвучало двусмысленно и оскорбительно. Ирас, сидевший через человека от Гроха, ухватил его рукой за малису и выкрикнул:

— Ну ты, сын добруски! Закрой пасть!

Он явно переборщил. Мать Гроха и Руната происходила из племени Волка, и называть ее добруской мог только человек, желавший нанести оскорбление. Через мгновение в руке Гроха появился нож, и случилась бы беда, если бы не соседи, растащившие горячих парней в разные стороны.

Ирас быстро успокоился и уже жалел о сказанном. Он знал, что отец не одобрит его поведения, и это могло привести к неприятным последствиям. А вот Грох еще долго вырывался из рук сверстников, и, брызгая слюной, грозился зарезать обидчика, как свинью. Еле-еле утихомирился, но так и не пожал протянутую руку старшего брата.

На следующий день, около полудня, мухилы прибыли в племя Косули. Их поджидали — разведка у «косуль» времени зря не тратила. Сразу повели к большому костру в центре стойбища, где обжаривались два кабана. И девушки тут как тут появились — уселись напротив, захихикали, обмениваясь первыми впечатлениями. Впрочем, кое-кого «косули» видели уже в не первый раз. Но Ираса у костра не было, так же, как и близнецов.

Сначала они пошли в хижину вождя — передать подарки от отца. Вождю «косуль» подарки понравились, особенно копье с наконечником из красного обсидиана. Затем хозяин угостил гостей кумысом и долго расспрашивал о делах в племени Лося. Вождь имел и родственные интересы. Год назад к «лосям» ушла жить его старшая дочь. Отец до сих пор жалел, что она не досталась в мужья Ирасу: хорошая могла выйти пара из сына вождя и дочери вождя. Но что поделаешь, если Ирас такой неудачник. И в том году не пришел первым на скачках. Вот дочку вождя и умыкнул рядовой «лось».

Парни уже собрались отправляться к сверстникам за общий костер, но вождь приготовил «сюрприз». Выйдя из хижины, он хлопнул в ладоши и позвал: «Арида, иди сюда!»

Почти тут же в хижину забежала красивая черноволосая девушка, при виде которой у всех троих братьев заблестели глаза.

— Вот, — сказал вождь, довольный произведенным впечатлением. — Моя вторая дочь, Арида. Если завтра никто из вас троих не будет первым в скачке, я «лосей» уважать перестану.

Намек прозвучал предельно ясно. Братья невольно переглянулись, фиксируя реакцию друг друга. На лицах близнецов читался охотничий азарт. Похоже, на прочих девушек они уже даже и смотреть не собирались.

Разве что физиономия Ираса выглядела кислой. Он-то знал — прискакать первым к финишу ему вряд ли удастся, невзирая на отличного жеребца. Плохому наезднику всегда что-то да помешает.

— Идите, знакомьтесь, — хитро улыбнулся вождь, выталкивая парней и девушку из хижины.

Весь вечер Грох и Рунат обхаживали красавицу, не подпуская к ней остальных парней. Близнецы не сомневались в том, что дочь вождя достанется в жены одному из них. Они считались превосходными наездниками. Только вот кому?

А Арида смущенно улыбалась, не в силах отличить одного юношу от другого. Но оба ей нравились. Да и отца девушка боялась ослушаться. Тот ясно и доходчиво объяснил задачу: выбирай только среди сыновей вождя «лосей». Вождю «косуль» очень хотелось породниться с главой сильного племени.

События на скачках развивались ожидаемо. Со старта вперед вырвались близнецы и лидировали всю дистанцию — от стойбища до ручья, потом вдоль его берега до берега реки. Оттуда оставалось подняться по узкой тропинке на мыс, к стойбищу. По существу, судьба скачки решалась на берегу реки. Тот, кто первым выскакивал на подъем, уже мог считаться победителем, потому что обойти его сбоку по узкой тропе над оврагом было невозможно. Здесь, на берегу, и произошло событие, повлекшее за собой роковые последствия.

Лошади Гроха и Руната мчались ноздря в ноздрю, братья едва не касались друг друга голенями. В какой-то момент, перед самым оврагом, Грох, и так шедший слева, то есть по «ближней бровке», начал опережать брата. В азарте сумасшедшей гонки, понимая, что отпускать соперника нельзя, иначе его уже не обойти, Рунат совершил опрометчивый поступок. Он вытянулся вперед, как мог, и хлестнул лошадь Гроха плеткой по морде, норовя попасть ей в глаз. Лошадь в испуге прянула вбок, засбоила, едва не скинув наездника наземь, и Рунат резко, на целый корпус, вырвался вперед, первым свернув на тропинку. После этого вопрос о победителе превратился в формальность.

С отрывом в два корпуса Рунат первым домчался до большого валуна, обозначавшего финиш, соскочил с лошади и сломя голову бросился к вождю. Тот сидел невдалеке на пеньке, покрытом шкурой бизона, и с нетерпением готовился выполнить свою миссию. Рунат подбежал и упал на колени. Вождь встал, положил руку ему на голову и торжественно провозгласил:

— Первому да будет первая! Выбирай! — И довольно улыбнулся.

Потом посмотрел на Гроха. Тот, спешившись, остановился поодаль, сжимая в ярости кулаки. Казалось, еще мгновение и Грох набросится на брата, однако вмешался один из воинов «косуль». Решив, что горячий юноша, переживая проигрыш, может совершить необдуманное действие, воин крепко ухватил его за локоть. Мол, стой и не рыпайся.

Однако Грох уже взял себя в руки. Криво улыбнувшись, он жестом показал вождю, что не хочет выбирать невесту, и отошел в сторону.

Между тем Рунат, сияя всеми зубами, приблизился к Ариде. Та тоже улыбалась. Для нее все решилось еще вчера. Главное, что первым оказался один из близнецов. А какой именно — девушку это мало заботило. Она их все равно не различала.

Когда Рунат подошел, Арида достала из пазухи амулет — продолговатый зеленый камень на кожаном шнурке — «косулий глаз». Юноша протянул руку, и девушка завязала шнурок на его запястье. Процедура обручения состоялась.

Обручился и Ирас, хотя пришел в скачке на этот раз только пятым. Чего уж тут конкретно повлияло на него: то ли решил не отставать от младшего брата; то ли надоело маяться в мухилах, выслушивая насмешки юнцов; то ли, наконец-то, приглянулся кто из девушек — не так уж это и важно. Нашел Ирас невесту — и нашел. Ему виднее.

А потом начался сатуй — большой праздник, где гуляют все, пьют кумыс и муссу, пляшут и веселятся. А иногда и дерутся. Во избежание тяжелых последствий во время случайных «праздничных» драк запрещалось, под страхом смерти, появляться на сатуе с оружием. И на этом сатуе тоже не обошлось без драки.

Грох после скачки ни разу не подошел к Рунату. Только поглядывал издали, злобно сверкая глазами. Брат же поначалу совсем потерял голову от радости и не обращал на Гроха внимания. Но когда первая волна впечатлений схлынула, Рунат решил «навести мосты».

Нельзя сказать, что его «мучила совесть». Такого понятия первобытные люди не знали. Но то, что он поступил неправильно, Рунат понимал и в глубине души испытывал неудобство.

Когда он приблизился к брату, тот уже находился на сильном взводе после приема хмельных напитков. Это не считая «самовзвода» от обиды, который не проходил у Гроха с момента состязания.

— Ты того, Грох, это самое, — начал Рунат миролюбиво. — Ну проиграл, с кем не бывает? В следующий раз первым придешь.

Брат молчал.

— И зря ты, кстати, не стал невесту выбирать. Там одна такая была красивая — ух! Я бы ее выбрал, если бы не Арида. Арида лучше всех. Я же не виноват, что она мне досталась.

— Ты? Не виноват?! — Грох зло ощерился. — А кто мою лошадь по морде ударил?

— Так это, того, — Рунат попытался вывернуться из скользкой ситуации. — Я не специально. Случайно так получилось. Хотел свою лошадь ударить, а твоей досталось.

— Случайно? — Брат прищурил один глаз. — Тогда и я — случайно.

И он со всего размаху врезал Рунату в челюсть. Тот кубарем полетел под ноги веселящимся гартам. Тут же вскочил и немедля двинулся на обидчика.

Но сцепиться как следует близнецам не позволили. Стоявшие рядом мужчины навалились всей толпой и растащили драчунов в разные стороны. Прибежал разозленный и обеспокоенный вождь — разборки среди гостей ему были совершенно не нужны. Он схватил в охапку особо бушевавшего Гроха и потащил пьяного парня к себе в хижину. Но тот успел выкрикнуть:

— Арида не твоя! Ты ее не получишь.

Наутро «лоси» собрались домой. Тем из них, кто нашел невест, теперь предстояло приготовить подарки и снова вернуться к «косулям», чтобы забрать девушек к себе.

Но вождь не пустил Гроха к остальным парням. Он позвал в хижину Руната и Ираса, и усадил всю троицу перед собой.

— Вы вот что, кончайте свои разборки. — Вождь грозно сверлил взглядом Руната и Гроха, по очереди. — Вы у меня в гостях. Настоящие воины себя так не ведут. Надо уважать обычаи. А вы только позорите отца. Рунат теперь жених моей дочери. И по-иному не бывать.

Вождь уставился на Гроха. Тот что-то проворчал под нос.

— Вот и ладно, — удовлетворенно произнес вождь. — Все всё поняли. Пусть остальные ваши парни возвращаются домой. А вас я сегодня приглашаю на охоту. Головы проветрите, в себя придете. Домой поедете завтра. И подарки отцу отвезете.

На обратном пути братья снова остановились в роще у яра: напоить лошадей и набрать воды в бурдюки. Дальше предстоял путь через степь. Так выходило едва ли не вдвое короче, чем вдоль берега. Хотя и опаснее: на равнине пошаливали гарты из враждебных племен.

Рунат и Грох не разговаривали и даже старались не смотреть в сторону друг друга. За минувшие сутки вождь «косуль» так и не смог примирить близнецов, несмотря на все усилия.

Когда слезли с лошадей, Грох подвел своего коня к березе, росшей невдалеке от обрыва, и привязал там. Ирас и Рунат переглянулись.

— Ты чего, Грох? — спросил Ирас. — Привал собрался делать? Мы так до ночи в стойбище не успеем.

— А нам некуда спешить, — с насмешкой отозвался Грох. — У нас еще не все дела решены. Ведь так, Рунат?

Рунат взглянул с недоумением:

— Чего ты хочешь сказать?

— А то, что ты победил нечестно.

— Слушай, хватит тебе. Забыл, о чем сказал вождь? Я — жених Ариды. И по-другому не бывать.

— А мне все равно, что думает вождь «косуль». Я «лось», и у нас свои правила.

Грох стоял, широко расставив ноги и набычившись, как будто собирался броситься на брата.

— Что ты предлагаешь? — Рунат начал заводиться.

— Вон там видишь дуб? — Грох показал рукой в сторону степи.

— Ну?

— Скачем туда и обратно, до березы. Кто победит — того и Арида. Так будет честно. А Ирас нас рассудит, если что.

— Но…

— А не хочешь так — давай драться, — не давая брату возразить, добавил Грох.

— Драться? Ты хочешь драться?

— Да. Или скачем. Выбирай.

Рунат задумался. Он нервничал и злился, но пока еще держал себя в руках.

— Я не хочу с тобой драться. Мы же братья.

— Хорошо, — без выражения произнес Грох. Похоже, ему было все равно. — Тогда скачем?

— Ладно.

Близнецы снова залезли на лошадей, подъехали к березе. Ирас взмахнул рукой.

Как и два дня назад, скакуны соперников шли ноздря в ноздрю. Но на последних метрах вперед на чуть-чуть вырвался Рунат. Ирас находился на линии березы и видел, что жеребец Руната пересек условную черту на мгновение раньше. Однако всего лишь на мгновение.

Осаживая разгоряченного коня, Грох подъехал к Ирасу:

— Ну что? Кто первый? — в голосе звенела злость. Похоже, он сам понимал, что проиграл.

Ирас быстро соображал, прикидывая варианты. И выдал заключение, которое устраивало его самого:

— Я даже не знаю. Вы шли так близко…

— Ну? — Грох дернул носом.

— Мне показалось, что ты, Грох, был первым. Совсем на чуть-чуть.

— Ты чего? — возмутился Рунат. — Ослеп, что ли?

Грох довольно щурил глаза.

— Вот теперь все по-честному. Как договаривались. Арида моя.

— Мы так не договаривались! — теперь уже Рунат раздувал ноздри. — Я был первым. Ирас врет. Или просмотрел.

— Я внимательно смотрел, — запротестовал Ирас. — Но вы очень близко держались. Может, даже вместе пришли. Или Грох. Совсем на чуть-чуть.

— Хватит болтать. — Грох сплюнул на землю. Он принял решение. — Или отдавай Ариду или будем драться. Если ты не трус.

Рунат молча спрыгнул с коня. Лицо его побагровело:

— Будем драться. Насмерть. Если ты не трус.

Близнецы перешли черту, за которой каждый из них уже не представлял дороги назад.

Рунат развязал пояс, на котором в кожаном чехле висел каменный нож, положил около дерева. Взял в руки копье и отошел к обрыву. Грох, секунду помедлив, повторил действия брата и встал с копьем напротив него. Рунат сделал шаг вперед.

— Подожди, — неожиданно остановил его брат. — Сними амулет.

Рунат посмотрел на запястье своей левой руки, где поблескивал в лучах полуденного солнца «косулий глаз».

— Зачем?

— Не хочу потом с трупа снимать, — злобно усмехнулся Грох. Глаза его полыхали бешенством.

Рунат втянул носом воздух, зубами развязал туго затянутый узел…

Несколько минут они кружили почти на месте, периодически выбрасывая вперед копья. Противников, более полно совпадающих друг с другом по различным параметрам, невозможно было представить. Одинакового роста и веса, примерно равные по физической силе и ловкости. К тому же, они прекрасно знали слабые и сильные стороны соперника, едва ли не лучше, чем свои. Ведь сколько раз, играя и соревнуясь, братья дрались между собой на палках.

Первым ошибся Грох, и Рунату удалось уколоть его в плечо. Воодушевленный успехом, Рунат ринулся в атаку и просчитался, слишком далеко выбросив копье вперед одной рукой. Грох удачно подсек оружие противника древком своего копья, и оно вылетело из рук Руната, упав с обрыва в реку. Рунат остался безоружным. Но теперь уже поторопился Грох.

Он резко бросился на брата, однако тот успел отскочить в сторону и сделал подножку. Грох упал на бок, а Рунат накинулся на него, стараясь захватить шею. Гроху пришлось выпустить из рук бесполезное в такой позиции копье, и братья покатились по траве в стремлении оседлать противника.

Наконец, в результате изнурительной возни Грох подмял противника под себя, прижав его спиной к земле. Какое-то время Рунат удерживал руки брата, перехватив их в запястьях, но тот давил сверху всей тяжестью. И Рунат не выдержал напряжения. Секундная слабость — и вот уже одна ладонь Гроха сдавила горло Руната. Через несколько мгновений к ней присоединилась вторая ладонь.

Рунат из последних сил пытался разжать мертвую хватку брата, но тот продолжал сдавливать ему горло. Задыхаясь, Рунат судорожно втягивал воздух широко открытым ртом. В глазах все почернело, затем с бешеной скоростью завращались черно-белые круги, он почти потерял сознание.

И вдруг хватка Гроха резко ослабла. Через мгновение его тело покачнулось и повалилось на бок.

Рунат заморгал глазами — перед ним, как в тумане, расплывалась фигура Ираса.

— Живой? А я уж думал, он тебя задушил.

Юноша присел при помощи старшего брата.

Чуть в стороне на траве лежал Грох. На виске запеклась кровь. Рядом валялась палица Ираса.

— Э-э… Чего это? — не сказал, а просипел Рунат еле слышно. — Кто его?

— Я, кто же еще? — спокойно ответил Ирас.

— Почему?

— Слишком много шутил. — Узкие глазки родственника злобно сверкнули. — В акуде полно таких шутников. Ему там будет весело.

Рунат закашлялся, помассировал горло. Мысли еле шевелились в гудящей голове.

— Как-то не хорошо получилось… Чего отцу скажем?

— Скажем, «бизоны» напали. Гроха убили, а нам удалось уйти. Порежешь мне бок, не сильно. Скажем — ранили «бизоны». И тебя бы надо копьем, что ли, слегка кольнуть.

Рунат с трудом встал на четвереньки. Посмотрел по сторонам. Голова кружилась, воздух с трудом, с болью проходил через гортань. Среди травы в луче солнца блеснул ярко-зеленым светом «косулий глаз». Рука юноши машинально потянулась к вожделенному самоцвету…

Глава 1. Набег

Пронзительный свист кнута, рассекающего воздух, и судорожный вскрик человека. Надсмотрщик спешил выслужиться, заметив вождя. Руната сопровождали двое: колдун Ирас и ариг Хран. Они осматривали новый участок земли, подготавливаемый под посадку пшеницы.

Стойбище племени Лося располагалось почти в предгорье, на границе лесной и лесостепной зоны, на широком отлогом берегу небольшой реки. Когда-то гарты после паводка просто засевали низинный участок между стойбищем и рекой семенами пшеницы, используя для обработки почвы каменные мотыги. Со временем, подсмотрев некоторые технологии у бобров, научились строить примитивные ирригационные системы, комбинируя плотины и канавы. С помощью плотин часть воды задерживалась во время паводка. Через канавы вода перераспределялась и отводилась, в случае надобности, после сильных ливней, когда река временно выходила из берегов.

Сами гарты земляные работы не выполняли, используя пленных в качестве рабов. Но тех в последнее время не хватало.

Воин-надсмотрщик подбежал к вождю и остановился в ожидании распоряжений.

— Как дела? — процедил Рунат.

У вождя были обманчиво добрые голубые глаза, на дне которых таился ледяной холод. Длинные, завязанные в хвост, темно-рыжие волосы на висках покрывала седина.

— Так себе. — Воин переминался с ноги на ногу. — Мало людей. Да еще сегодня один хотел убежать через болото, как-то веревку развязал. Пришлось подстрелить из лука, а то бы удрал.

— Сколько раз говорить — проверяйте чаще узлы. Особенно по утрам, — проворчал ариг. — Им по ночам делать нечего, вот и распутывают.

Рунат покосился на Храна, и тот замолчал.

— Вижу, что людей мало. Когда зерна сажать будем? — вождь смотрел уже на колдуна.

Тот, сделав важное лицо, загнул несколько пальцев на правой руке:

— Дней пять, и луна умрет. Потом жертвы приносим. И смотрим, что Идол скажет.

Вождь задумался, затем перевел взгляд на арига.

— Воины готовы?

Хран кивнул головой.

— Разведчики вернулись?

— Да. Все в порядке. Нашли лесовиков. Две ночевки на лошадях.

— И дети есть?

— Есть.

— Хорошо. Две ночевки, говоришь?

— Угу.

Рунат с прищуром посмотрел на весеннее небо:

— Пусть поедят и отправляйтесь. Пацанов не упустите. Вечно они у вас сбегают.

— Сам прослежу.

Хран направился к стойбищу. Вождь и Ирас проводили его взглядами.

— Может, зря мы столько зерен сажаем? Все равно мало вырастет, — посетовал вождь.

— Не скажи. В прошлом году на пять корзин больше собрали, — возразил колдун. — И вообще, когда летом не сухо, хорошо растет. Надо бы осенью плотину поднять. Чтобы вода весной не ушла рано.

— Где людей брать? Лесовиков и так почти не осталось, — пробурчал Рунат.

— Если бы свиней побольше развести, тогда и раби можно на зиму оставлять.

— Тебе бы только больше и больше. Ну вот будет у нас зерна и свиней, как… — вождь поискал сравнение, — как травы на земле. Что будем делать? Куда девать?

— Как куда? Обменяемся.

— На что?

— На копья, шкуры. На мед. У «косуль» можно лошадей выменять. И тех же свиней.

— Свиней? Еще что ли?! Свиней на свиней? — Рунат в раздражении сплюнул. — Дурак ты, Ирас. А еще колдун. Мы осенью свиней на копья меняли и шкуры. И прошлой осенью то же самое. У нас этих копий и шкур самых разных теперь на три племени хватит. Что их, солить?

— Зачем солить? — колдун не понимал юмора. — Копья пригодятся. Вдруг воевать будем? А шкуры… Может, у кого-нибудь там, за степью, шкур нет? Обменялись бы.

— Ну иди за степь, меняйся. Если «бизоны» не поймают и уши не отрежут. — Вождя раздражал старый спор. — Пошли, поедим твоей свинины. Копченая еще осталась?

— Осталась.

Вождь и колдун пошагали к стойбищу. Рядом они выглядели забавно: приземистый Рунат и высокий нескладный Ирас.

— Эй, давайте, чего встали?! — надсмотрщик вернулся к своим делам.

Кнут рассек воздух.

***

— Теперь я хочу быть разведчиком! — заявил на обратной дороге Данул.

Он задиристо смотрел на старшего брата, уперев худые кулачки в бока. Несмотря на маленький рост и юный возраст, Данул имел в общине «лесных людей» стойкую репутацию драчуна, забияки и скандалиста. Его старший брат Павуш знал это хорошо, как никто другой. Впрочем, и про самого Павуша нельзя было сказать, что он отличался особым послушанием.

Мать обоих сорванцов Олия так и говорила сородичам: «Мои уже родились с шильями. У Павуша оно в голове, а у Данула в заднице». Этими словами Олия намекала на то, что отец братьев славился среди «лесных людей» умением изготовлять из шкур одежду и обувь и никогда не расставался с костяным шилом. Даже под лежанку его клал, ехидничала в свое время Олия, оттого дети такими и получились.

Справедливости ради заметим, что острый язычок Олии являлся следствием ее сообразительного и быстрого ума. И «шило в голову» ее старший сын получил в наследство не от отца, а от матери. А вот Данулу непоседливый и, отчасти, вздорный характер перешел по мужской линии. Собственно, за этот характер дух леса Лашуй и наказал умелого скорняка, отправив его оману раньше времени в акуд.

Отец братьев был не прочь в свободное от полезных занятий время употребить «веселящие» напитки. А так как «режим труда и отдыха» вольные лесовики устанавливали себе сами, на свое усмотрение, то веселился скорняк не так уж редко. Особенно он уважал муссу. И однажды, употребив ее сверх меры, поспорил с приятелем на бурдюк любимого напитка о том, что без труда, вот прямо сейчас, добудет большой медовый «язык».

А начался спор с того, что приятель бортник ненароком задел скорняка, принизив род его занятий.

— Ну вот ты, скрняк, — заметил первобытный пчеловод, запинаясь языком за зубы после третьей колы муссы. — Шкры там вделываешь, одежду шьешь. Это хршо. Но без одежды пржить можно. А без меда — ни за что.

— Почему? — удивился скорняк.

— А так, — ответил приятель. — Смтри.

Встав с пенька, бортник снял с себя малису и, оставшись голышом, довольно, хотя и криво, улыбнулся:

— Вот, вишь? Я без малисы и хоть бы хны.

— И чего? — спросил скорняк, пытаясь дотянуться до бурдюка с муссой, лежащего у пенька. Но бортник отодвинул посудину с живительной влагой в сторону.

— А вот того. Без одежды пржить можно, а без меда — нихда. А кто мед добывает? Бо-о-ртники. А, значит, я, бо-о-ртник, главный в лесу члвек. В смысле — самый важный.

— Да ну? Это почему?

— А кто, кроме меня, мед добудет?

Обиженный скорняк задумался. Затем изрек:

— Да вот я и добуду. Сприм?

— Сприм! — охотно согласился бортник. — А на что?

— А на него, — скорняк показал пальцем на бурдюк. — А я — шкуру ставлю. Бобра. Пшли?

— Пшли.

И они, пошатываясь, двинулись в чащу. Вскоре бортник привел приятеля к высокой сосне. Скорняк задрал голову, и она закружилась — дупло располагалось высоко. Ну просто очень высоко.

— Смтри, выско, — добросовестно предупредил приятель. — И они того, ксаются. Ох и злы-ые. Плзешь? А то того, шкру гони.

Скорняк на секунду засомневался, но занозистый характер и мусса подталкивали на опрометчивый поступок.

— Пльзу, — ответил он самоуверенно. И полез.

Несмотря на большую высоту, до дупла спорщику кое-как добраться удалось. Но когда он попытался вытащить из дупла кусок меда, дикие пчелы набросились на грабителя. А дикие пчелы, заметим, очень злые насекомые. Когда они начали жалить скорняка, тот попытался отмахнуться и сорвался с дерева. С высоты этак метров восемь.

Хотя в народе и бытует мнение, что пьяным духи помогают, но Оман Лашуй скорняку помогать не захотел. Возможно, рассердившись на него за самоуверенность. Несчастный упал на землю головой вниз и сломал шею к большому удивлению пьяного приятеля.

Так, в результате несчастного случая, Павуш и Данул остались без отца. Пришлось Олие воспитывать сорванцов в одиночку. Хорошо хотя бы, что особенно не голодали. Разве что затяжной зимой, поближе к весне, когда запасы подходили к концу, пояса подтягивали. Помогало то, что Олия была знахаркой-ведуньей — человеком уважаемым, за услуги которого полагалось благодарить. Много Олия не брала, — совесть не позволяла обирать сородичей, — но на прокорм хватало.

Однако братья, один из которых постоянно выдумывал смелые и оригинальные идеи, а второй ни секунды не мог усидеть на месте, считали себя мужчинами, коим не гоже находиться на иждивении у женщины. Следуя этому принципу, они регулярно совершали дальние вылазки в лес в поисках съестного, заставляя мать лишний раз волноваться и переживать.

— Малы вы еще без взрослых по лесу шастать, — укоряла она «паршивцев» после каждой длительной отлучки. Но куда там!

«Шилья» они и есть шилья. Разве можно бездельничать с таким инструментом в голове и в еще одном, тоже очень важном для человека, месте?

Вот и нынче мать с утра наказала братьям оставаться в землянке, а сама направилась по делам к сородичам. Надо было навестить молодую лесовичку, которой в скором времени предстояло рожать первого ребенка. Девушка себя плохо чувствовала, и Олия понесла ей сушеных трав, чтобы заварить настой.

Едва мать выбралась из землянки, Данул тут же соскочил с лежанки и, подбежав к узкому лазу, завешанному оленьей шкурой, высунул наружу кудрявую рыжую голову с оттопыренными ушами.

— Тепло, — сообщил он брату, который только продирал со сна глаза. — Куда сегодня пойдем?

— Дай подумать, — пробурчал тот. — Поедим сначала. Чего там мама оставила?

Пока жевали вареные корнеплоды, в голове Павуша возник план.

— Сегодня пойдем на озеро, — предложил он. — Попробуем рыбы поймать.

— А не рано? — засомневался младший. — Вода еще холодная.

— А мы не сетью, ловушки пока поставим.

— Все равно надо в воду лезть.

— Ну и что? Возьмем трут, разожжем костер, потом согреемся. А по дороге грибов соберем. Вот мама обрадуется.

— Мама говорила, чтобы мы весной грибы не собирали, — по привычке продолжал возражать младший брат. Он всегда или спорил, или просто возражал. На всякий случай. — Заболеть можно и того…

— Это если сырыми есть. А мама их сварит — вкуснятина. Пошли.

И братья отправились на озеро.

Идти можно было двумя путями. Низиной вдоль ручья или верхом, через поросший густым кустарником холм. Через холм — короче, по берегу ручья — удобнее. Решили идти через холм: озеро находилось довольно далеко, а еще надо костер разжигать, на рыбу ловушки ставить…

Роль разведчика выполнял Павуш. Когда ребята куда-то направлялись, один из них всегда двигался немного впереди, как разведчик. Этому они успели научиться от отца.

Лес всегда опасен, — учил отец. Из-за любого дерева, куста в любой момент может появиться угроза. Зверь ли, злой чужой человек… Или гадюка из-под пня выскользнет. Цап — и готово. Поэтому кто-то один всегда должен находиться впереди, чтобы предупредить остальных об опасности. А те уже пусть соображают: спешить на помощь или бежать за подмогой.

Когда они были втроем, отец всегда шел впереди, чтобы первым встретить опасность. Как самый старший и сильный мужчина. После смерти Павуш попробовал занять его место. Но Данул постоянно скандалил и требовал равноправия. И братья решили, что ответственный пост разведчика-дозорного будут нести по очереди.

На озеро первым бодро шагал Павуш, а Данул вприпрыжку следовал за ним, успевая там, где позволял рост, срывать с веток зеленые почки и закидывать их в рот. Компанию ребятишкам составлял юный добер Гав — щенок прирученных «добрых волков», которые уже несколько поколений жили вместе с лесовиками. Он то перемещался между Павушем и Данулом, путаясь у них под ногами, то скрывался в чаще по своим доберским делам.

А еще Данул с Гавом развлекались тем, что мальчик кидал в сторону короткую палку, а добер с визгом бросался за ней и, ухватив зубами, начинал изображать хищника, поймавшего добычу. Крысу там или суслика. При попытке лишить его «добычи» щенок на полном серьезе скалил зубы и рычал, вызывая у Данула приступы смеха. Павуш эти детские развлечения игнорировал — разведчик не должен отвлекаться по пустякам.

Мальчики дошли до холма и начали подъем по склону, относительно невысокому, но крутому. Взрослые лесовики, особенно летом, ходили здесь редко — высокие колючие кустарники, разрастаясь, превращались в почти непроходимую чащу, где в изобилии водились змеи. Но у братьев была проложена своя тропинка между зарослями, а змей они не боялись: мать-знахарка постоянно имела с ползучими гадами дело и детей потихоньку приучала. «В лесу жить, — со змеями дружить», — часто повторяла она.

По мере приближения к верхушке холма Павуш замедлил ход, чем вызвал недовольство всегда торопящегося куда-то младшего брата. Но старший брат знал, что сверху открывается хороший обзор на ту сторону. Поэтому ты все видишь. Но и тебя издалека заметно. Тем более весной, когда листья только начинают распускаться. Настоящий разведчик должен учитывать подобные нюансы. А Павуш хотел стать настоящим разведчиком, таким, каким когда-то учил быть отец.

Пригнувшись, старший брат быстро пересек небольшую поляну на самой макушке холма и спрятался за стволом старой березы. Склон с этой стороны был еще более крутой, а местами и обрывистый. Внизу в лощине протекала речка, бравшая исток в озере, куда и направлялись братья. Озеро подпитывалось ручьями, стекавшими с окрестных холмов и предгорных склонов. В период весеннего паводка уровень воды в нем резко поднимался, заставляя единственный исток резко выходить из берегов. В такие дни бурлящий поток иногда доходил до склона холма, подмывая его. Но сейчас вода уже спала, оставив после себя на широком отлогом берегу коряги и обломки древесных стволов.

Павуш посмотрел налево и уловил там какое-то движение. Еще не разглядев толком, он подал предупреждающий знак рукой младшему брату, недовольно переминавшемуся с ноги на ногу в десятке шагов от старшего. Заметив сигнал, Данул присел на корточки и гусиным шагом присеменил к березе.

— Тихо, — прошипел Павуш, пригибая рыжую голову брата. — Ложись на живот. Видишь?

Внизу из-за деревьев показались всадники: один, второй, третий… Павуш старался подсчитать, но пальцы на руках закончились. Больше десяти. Очень много. Во всей общине насчитывалось лесовиков два раза по десять и еще четыре пальца — это Павуш знал от матери. И то вместе со старым Блухом, который умер зимой. Значит, один палец можно разогнуть. А этих сколько? Явно очень много. И все — мужчины.

— Кто это? — шепотом спросил Данул.

— Не знаю.

Павуш волновался. Чужие люди появлялись в лесу редко, да и те были такими же лесовиками. Лесовики жили мелкими общинами в са́мой чаще, расселяясь так, чтобы не мешать друг другу. Правда, от родителей, а еще из рассказов старших сородичей, звучавших вечерами у общего костра, мальчик знал о том, что раньше лесовики селились большими племенами. Но затем они из-за чего-то поссорились с другими соплеменниками, которых называли «гарты», и те ушли жить на равнину, в лесостепь.

В подробности Павуш не вникал, так, слышал краем уха. Но он запомнил, что гарты умели ездить на лошадях — животных, похожих на лосей, только без рогов. Лесовики лошадей не имели: в густом лесу они не очень-то и нужны, а еще кормить надо, от волков оберегать, холодной зимой строить для них большие шалаши — так объясняли сородичи.

Увидев людей, сидящих верхом на крупных четвероногих животных, Павуш сразу вспомнил рассказы старших. Неужели те самые гарты на лошадях? Чего они здесь делают?

— Кто это? Что у них за звери? — продолжал допытываться Данул.

— Говорю же, не знаю. А звери, может, лошади называются.

Данул знал о лошадях и гартах еще меньше старшего брата, и ему было очень интересно. Павушу пришлось повернуться на бок и шепотом ввести близкого родственника в курс дела. Пока они шептались, всадники проехали вдоль холма мимо мальчиков и скрылись в лесу.

— Долго будем тут торчать? — поинтересовался Данул. Когда братец так спрашивал, это означало, что терпение у него на исходе, и он готов сорваться с места. — Может, за этими последим?

— Подожди, дай подумать, — попросил Павуш. Он не знал, как поступить, несмотря на свою сообразительность.

Можно было, конечно, вернуться на стоянку и рассказать маме про странных людей на лошадях. Но мама обязательно спросит, где они с Данулом бродили. Ведь она запрещала им уходить со стоянки. Только вчера Павуш схлопотал от матери затрещину точно за такой же проступок.

А Данул отделался устным внушением. Ему всегда меньше доставалось, хотя инициатива всяческих проказ и мелких хулиганств почти всегда исходила от него, а Павуш, в основном, размышлял. Но мама почему-то лупила его, а Данула жалела. И сейчас Павуш опасался, что вчерашняя история повторится.

А вот если сначала сходить на озеро, поставить ловушки на рыбу, поймать лягушек, а потом еще насобирать древесных грибов на обратной дороге… А, может, уже и сморчки появились, надо в низинках глянуть. Тогда совсем другое дело. Тогда мама, возможно, и ругаться не станет, а скажет: «Помощники вы мои…». И даже поцелует. Это вчера они вернулись с пустыми руками, потому что Данул свалился с камня в ручей, а Павушу пришлось его спасать. Вот мать и рассердилась, увидев их промокшими до нитки.

— Пойдем на озеро, — принял решение Павуш.

Домой возвращаться не хотелось, а за чужаками следить — опасно, да и время можно впустую потратить. Мало ли в какую глухомань они заведут.

— Пойдем, — охотно согласился Данул. Ему было все равно куда идти, лишь бы на месте не сидеть.

У озера ребятишки нарезвились вволю. Сначала разожгли небольшой костер. Затем Павуш разулся, залез в воду и поставил у берега несколько ловушек на рыб. Если повезет, то уже к завтрашнему дню может кто-то попасться. И лягушек удалось поймать: приподняли корягу, а там их целых пять штук сидит. После зимы лягушки были вялые, еле прыгали. Ловить — одно развлечение.

Двух лягух обжарили на костре и съели. Даже косточки разгрызли до крошек. А трех оставили на ужин. Пусть мама порадуется.

Грибы решили поискать на обратной дороге.

Вот тут Данул и изъявил желание стать разведчиком. Павуш не возражал, потому что понимал — спорить с братом-скандалистом занятие хлопотное и почти бесполезное. Хотя какое-то тревожное предчувствие у него возникло — таинственные всадники не шли из головы. Но Данул уже убежал вперед вместе с довольным добером, с радостью пустившимся с мальчиком наперегонки.

Павуш за ними бежать не стал. Из принципа. Разве так разведку проводят? Пусть носятся сломя голову, если им нравится. А он лучше грибы поищет. Гриб — вкуснее лягушки, если как следует отварить.

Сначала Павушу показалось, что он услышал слабый крик брата. Насторожился, но тут же успокоился. Видать, его зовет. Кричи-кричи, все равно не побегу. Однако через несколько секунд до слуха мальчика донеслось глухое рычание добера, сменившееся визгом. И еще какой-то странный звук, который лесной житель никогда не слышал, долетел. Что-то похоже на «иго-го-го».

Павуш ничего не видел: как раз перед ним начинался небольшой пригорок. Он побежал вперед, но не по прямой, а короткими перебежками, интуитивно прячась за деревьями. Поднявшись на взгорок, он почти остановился, внимательно, но осторожно вглядываясь вперед. Прямо за взгорком находился ручей, чуть дальше впадавший в речку. А за ручьем начинался тот самый холм, через который ребята шли к озеру.

Павуш никого не увидел перед собой. Но обзор закрывал скалистый выступ холма. Мальчик преодолел ручей, прыгая по камням, и устремился к выступу. Картина, которую юный лесовик увидел, достигнув выступа, повергла его в шок.

В значительном отдалении, по отлогому спуску между холмом и рекой в два ряда двигались утренние всадники. Но на этот раз они находились не одни. Между рядов всадников тянулась вереница связанных людей. По внешнему виду Павуш понял, что видит лесовиков: люди были одеты в длиннополые огуши из оленьих шкур. Такая же огуша, только маленькая, находилась и на теле мальчика. Он не мог издалека разглядеть лиц — лишь последний лесовик, замыкавший цепь, показался ему похожим на бортника: длинная нескладная фигура вроде как прихрамывала, а бортник хромал. Однажды свалился с дерева, подбираясь к дуплу с пчелами, и сломал ногу.

Павуш присел на корточки. Он испугался и растерялся. Мысли разбегались из головы, как муравьи из потревоженного муравейника. Что же произошло? Мальчик пытался восстановить события.

Данул бежал впереди, сломя голову. Такое с ним случается — когда увлечется, то ничего не видит вокруг. Предположим, он выскочил прямо на чужих людей, и те его схватили. Тогда Данул и закричал. А верный добер зарычал, а потом завизжал. Наверное, его ударили или даже убили. Но что означают связанные лесовики? Неужели всадники напали на его общину?

Павуш не хотел в это верить. Ведь это означало, что мама тоже захвачена в плен. Подобное невозможно было представить, как и то, что, например, никогда не взойдет солнце. Мысль настолько испугала мальчика, что он заплакал. Он плакал и ничего не мог с собой поделать, хотя и знал, что мужчины не плачут. Между тем всадники вместе с пленными лесовиками скрылись из виду.

Павуш не зря считался в племени очень смышленым парнем. Он умел считать лучше многих взрослых, рисовать углем на камнях фигурки животных и людей, подражать крикам зверей и птиц. А еще Павуш мог — этим умением с ним поделился покойный отец — ловко и быстро добывать огонь при помощи всего двух камушков. Чирк! — и готово.

Кроме того, мать научила Павуша различать ядовитых и неядовитых змей, и он даже несколько раз помогал ей их ловить. А однажды мальчик сам поймал и убил змею, заползшую в землянку. Правда, змея оказалась безобидным ужом, но разве в этом дело?

Зажарив гада на костре, ребятишки затем умяли добычу за обе щеки. Выяснилось, что уж намного вкуснее жирной жабы, не говоря уже о худых лягуках. Вот у тех одна кожа да кости.

В общем, для своего возраста Павуш знал и умел многое. Однако в такие сложные переделки ему еще не приходилось попадать. И сейчас он не знал, что делать.

Закончив реветь, мальчик решил, что надо бежать за всадниками — вдруг удастся что-то высмотреть, а там, глядишь, и какая-то умная мысль в голову придет. Пожалуй, он так бы и поступил, если бы не одно «но». Уже вечерело, и солнце могло вскоре сесть за горой. Все равно предстоит искать ночлег — не лучше ли вернуться на стоянку? Так рассудил сообразительный мальчуган после первого порыва.

К тому же он понимал, что на стоянку все равно сходить надо. Вдруг это другие лесовики, из соседней общины? Или чужаки не всех захватили в плен. И где-то в глубине подсознания теплилась надежда: может, и маме удалось ускользнуть? Хотя надежда была очень слабой. Павуш знал отчаянный характер матери — она вряд ли бы бросила сородичей в беде и почти наверняка ввязалась бы с врагами в драку.

И он побежал по берегу ручья к стоянке, втайне надеясь встретить кого-нибудь из сородичей еще по дороге. Но все оказалось гораздо хуже самых мрачных предположений.

На стоянке действительно оставались люди. Но мертвые. Около священного камня в центре стоянки, где приносились в жертву животные, рядом с вырубленным из дерева изображением Лашуя лежали в разных позах четверо лесовиков. Они успели дать бой нападавшим, и, судя по окровавленному наконечнику копья в руке одного из лесовиков, кое-кому из врагов тоже не поздоровилось.

Павуш бродил по разоренной стоянке и в отчаянии сжимал маленькие кулаки. Что лесовики сделали плохого этим чужакам? Почему они так жестоко поступили с сородичами? Впервые в жизни столкнувшись с таким вопиющим злом и несправедливостью, мальчик не находил ответа на свои вопросы. И вдруг он услышал стон.

На окраине стоянки между деревьями он нашел умирающую женщину, жену бортника, сестру Олии. Видимо, она пыталась скрыться в лесу, но чужаки сразили ее стрелой в спину. Родная тетка Павуша лежала на боку, в уголках губ пузырилась кровавая пена.

Она умирала, но еще находилась в сознание. Когда мальчик склонился над тетей, она заплакала и хрипло прошептала: «Это… были… гарты… Павуш… ищи маму». Больше она ничего не смогла сказать.

Павуш спрятался в землянку, разжег костер и долго сидел около огня. Обнаружив в котомке мертвых лягушек, мальчик не удержался и снова заплакал, вспомнив о том, как хотел приготовить маме ужин. Только под утро он забылся тяжелым и беспокойным сном.

Глава 2. Взгляд ведуньи

Павуш проснулся оттого, что кто-то несколько раз лизнул его в лицо.

— Уйди, Гав, я еще сплю, — пробормотал мальчик, переворачиваясь на другой бок, и тут услышал повизгивание. Он резко присел, стряхивая сон, потер глаза кулачками.

Неужели все только приснилось: этот ужасный день с нападением гартов, исчезновением мамы и брата, гибелью тетки? Сейчас он откроет глаза и увидит Гава, будившего братьев по утрам, а рядом с ним Данула, обычно соскакивавшего с лежанки раньше старшего брата?

Павуш осторожно приоткрыл один глаз. В землянке было темно, костер давно прогорел, но мальчик разглядел силуэт щенка. Заметив, что Павуш проснулся, тот радостно завилял хвостом и снова попытался лизнуть друга в нос.

— Гав, какой ты молодец. — Мальчик обнял собаку за шею. — А где Данул?

Добер виновато заскулил, словно хотел одновременно покаяться и пожаловаться. Павуш подошел к лазу и выглянул наружу. Пустынное и безгласное стойбище окончательно вернуло его в реальность: нет, вчерашние события не приснились. Он остался один. Хотя… не совсем один. Рядом с ним верный добер.

Мальчику снова захотелось плакать, но он сдержался. Мама говорила: «Слезы, что горшок с пустой водой. Сколько не кипяти — супа не сваришь». Павуш никогда, ни разу не видел мать плачущей. Даже когда погиб отец. А вот он вчера не сдержался. Хватит. Пора ему стать настоящим мужчиной. И воином.

Павуш разжег костер, решив поджарить лягушек. Вчера совсем не хотелось есть, но сегодня чувство голода вернулось. А еще он знал, что предстоял долгий путь, во время которого, вполне возможно, придется голодать.

Щенок, увидев лягушек, умильно облизнулся.

— На, поешь, — сказал Павуш, протягивая другу одну тушку. — Мы, Гав, теперь с тобой напарники. Потом еще косточек получишь.

Добер аккуратно взял предложенное угощение в пасть и прилег в углу землянки — завтракать. Почти как Данул, — подумал Павуш. Младший брат тоже любил грызть косточки, забившись в угол землянки.

Подкрепившись, Павуш облазил другие землянки на стоянке в поисках съестного, чтобы взять хоть что-то в дорогу, но тщетно. Гарты все выбрали подчистую. И оружие тоже все забрали, кроме окровавленного копья в руках мертвого лесовика. Мальчик не без труда вытащил копье из окостеневших ладоней, но оно оказалось слишком тяжелым для него.

Обходя стоянку при дневном свете, Павуш обнаружил новые жуткие следы набега гартов. В землянке скорняка он наткнулся на тело маленькой девочки, дочь бортника и своей тети. Голова ее была размозжена палицей.

Павуш помнил, когда эта девочка родилась. В тот день его отец и бортник весь день пили муссу в землянке бортника и употребили так много, что отец упал, выйдя наружу. Тогда еще лежал снег, и Олие пришлось тащить мужа волоком до своей землянки, чтобы он не замерз. А Павуш с Данулом ей помогали.

Это произошло три зимы назад. Зачем гарты убили такую малышку? Мальчик не мог понять подобной жестокости.

А затем он нашел мертвыми еще двух девочек и перестал задавать себе вопросы. Павуш испытывал ярость и отчаяние. Если бы он мог, как взрослый воин, взять копье и наброситься на гартов, то сделал бы это немедленно. Но его сил не хватало даже на то, чтобы управиться с копьем. И из настоящего лука он не смог бы выстрелить.

Вернувшись в свою землянку, Павуш вытащил из угла маленький лук, который ему смастерил осенью старый Блух. Из такого лука мальчик стрелял заостренными ветками. Неплохо получалось — с десяти шагов попадал в толстое дерево. А однажды едва не подстрелил суслика — совсем немного промазал. Но, поразмыслив, Павуш пришел к выводу, что это оружие в схватке с гартами ему не поможет.

Пришлось ограничиться кремневым ножом с ручкой из лосиной кости. Нож принадлежал отцу и достался Павушу по наследству вместе с кожаным чехлом, который мальчик всегда таскал на поясе. А еще у Павуша имелся специальный набор для разжигания костра: два небольших камня — кремень и колчь, для выбивания искр; кожаный мешочек с трутом; и маленький кремневый ножичек-скребок без ручки, с помощью которого можно настрогать мелких щепок. Для хранения набора мама пришила Павушу с внутренней стороны огуши карманчик.

Проверив скудное снаряжение, мальчик подошел к деревянному бревну, вкопанному вертикально в центре стоянки. Верхняя, грубо обтесанная, часть бревна отдалено напоминала человеческую голову. Так, по представлениям лесовиков, выглядел Лашуй, их главное, наряду с Оман Озаром, божество. Мальчик решил обратиться к Лашую с молой. Он не знал, как это правильно делается, поэтому просто сказал:

— Оман Лашуй, помоги мне найти маму и брата.

После этого Павуш положил на землю, около бревна, обжаренную лягушачью лапку. Жертвоприношение состоялось, настала пора отправляться в путь…

***

Гарты решили сделать привал. Возвращаясь на стойбище, они двигались уже третий день после того как разорили стоянку лесовиков и захватили пленных. Все прошло бы неплохо, если бы лесовикам не удалось убить одного «лося» и тяжело ранить другого.

Из-за раненого соплеменника обратный путь затягивался. Сначала раненный самостоятельно держался на лошади, так и добрались до первой ночевки. Но за ночь воину стало хуже, он начал терять сознание. Ариг Хран распорядился сделать из молоденьких березок носилки, которые потащили плененные лесовики. В результате скорость передвижения отряда упала, и за второй день прошли очень мало.

Да и сам ариг чувствовал себя неважно. Один из лесовиков, обороняясь, успел выстрелить в него из лука. Стрела, слава Оман Яру, попала в огушу, но все-таки пробила ее с близкого расстояния и вошла в грудь чуть пониже ключицы. Неглубоко вошла, на не полный наконечник. И прижег рану Хран быстро, едва разделались с лесовиками, — тут же, у костра на стоянке. Однако рана начала постепенно загнаиваться, на третий день появилась стреляющая боль.

Вот ариг и решил ненадолго остановиться, чтобы развести костер. Он подумал, что второпях плохо прижег рану. А, может, и вообще зря это сделал у костра лесовиков. Кто знает, вдруг у них Оман Озар заговоренный и Лашую служит? Вот и наслал окаху вместо того, чтобы помочь.

Хран дал команду на привал. Подъехал к пленным, несшим носилки с раненым «лосем». Воин был массивным и тяжелым — лесовики быстро выдыхались и часто сменяли другу друга.

У носилок стояли три женщины и один мужчина, все примерно одинаковой комплекции. Лесовики тяжело дышали, вытирая со лба пот. Опытный ариг подбирал носильщиков по росту и комплекции — так удобнее нести и устают все примерно одинаково. Группу сцепили, накинув на горло петли, одной веревкой, чтобы не пытались убежать. Хотя пешему от конного и так почти не уйти, но мало ли чего взбредет в голову диким лесовикам, да еще в чаще?

К худощавой глазастой женщине, с копной светло-желтых волос, на короткой веревке был привязан маленький рыжий пацан. Сам на «лосей» напоролся вместе со щенком-добером. Хотел дать деру, но увидел «глазастую» в колонне пленных и остолбенел. Тут один из воинов на него аркан и накинул. А добер — сукин сын добруски! — еще рычать пытался, но получил плеткой по морде и усвистел в лес.

Пацаненок, позже выяснилось, оказался сыном «глазастой». Вот их и связали вместе. А женщину с соломенными волосами ариг запомнил еще на стоянке лесовиков. Такой крик подняла. А из-за чего?

Когда «лоси» напали на стоянку, «глазастая» сидела в землянке у беременной лесовички. Ну ее-то тут же связали, а беременную прикололи копьем. Уж шибко у нее большой живот был, с трудом с лежанки поднялась. Как такую тащить до стойбища? Сплошная морока.

Однако «соломенная» разоралась так, что Хран услышал на другом конце стоянки. Прискакал, а у этой дикарки аж брызги изо рта летят:

— Гады ползучие, свиньи, что ж вы делаете?! Что б вас, гартов поганых, Черух в котле заживо сварил!

Разъяренная женщина, даже стоящая на коленях и связанная, производила настолько грозное впечатление, что два, видавших виды, воина в растерянности боялись к ней приблизиться.

— Чего уставились, олухи?! — сердито выкрикнул ариг, не слезая с лошади. — Заткните ей глотку чем-нибудь.

Один из воинов, долговязый, с узким лицом, опасливо показал на шею женщины, где болтался на кожаном ремешке медвежий клык:

— Ведунья. Я того… боюсь.

— Дурак! Они Лашую поклоняются, а нас Идол защищает. Зря, что ли, мы ему жертвы приносим?

Хран направил лошадь на женщину и, вытянув руку с копьем, почти уткнул его ей в грудь. Обнаружив перед самым носом наконечник оружия, женщина резко замолчала и посмотрела на арига. Выглядел военачальник «лосей» жутковато: гигантского роста; грубые черты лица и так будто вытесаны каменным топором, да еще правую щеку уродует страшный шрам — след от копья «бизона». Хран только что вырвал из своей груди стрелу лесовика и огуша, забрызганная кровью, делала его похожим на раненого зверя — разъяренного и беспощадного.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор: хмельные от ярости карие глаза «лося» и отливающие холодной ненавистью серо-зеленые глаза лесовички. Внезапно ариг почувствовал головокружение, и в этот же момент его кобыла заржала и попятилась назад.

— Чур меня чуро, — непроизвольно пробормотал Хран под нос старое заро, которое слышал когда-то от матери, и отвел глаза. Взгляд желтоволосой лесовички пугал даже ничего не боящегося воина завораживающей глубиной речного омута.

Хран натянул удила и деланно рассмеялся, скрывая непонятный для себя самого испуг.

— Вот видите — ничего страшного в этой ведунье. Обыкновенная баба. Только в лесу живет. Вот, отвезем ее Ирасу, он ее на костре зажарит. Он на это мастак.

Воины криво заулыбались.

— Ну, чего орала? — грубо спросил ариг, стараясь не смотреть в лицо лесовички.

— Зачем девушку убили? Она невинная была, младенца в себе носила, — хрипло произнесла ведунья. — Лашуй вас за это накажет.

— Не пугай нас своим Лашуем, он — простая деревяшка, — презрительно произнес Хран, но покосился на воинов.

«Долговязый» недоуменно пожал плечами:

— А чего? Я подумал — зачем нам брюхатая? Вот и того…

— Думать — не твоя забота. Свинья тоже думала, да без ушей осталась. Ладно. Убил и убил.

— Лашуй вас за это накажет, — упрямо повторила ведунья. Глаза ее мерцали недобрым светом.

Ариг машинально поправил на груди амулет — высушенную голову гюрзы. На пальцах осталась кровь — рана на груди кровоточила.

— Тащите ее к остальным, — велел воинам. — И не бойтесь — не укусит.

А немного позднее, уже на обратной дороге, попался пацаненок — сынок ведуньи. Ариг тогда еще подумал: хорошо, что сопляк подвернулся. Теперь «глазастая» посговорчивее будет, если чего. Хран не хотел признаваться себе, что упрямая лесовичка вызывала у него смешанное чувство беспокойства и уважения. Таких гордых женщин он еще не встречал. А еще он знал, что лесовичек стоит опасаться. Всех. Не только колдуний-ведуний.

Но сейчас его тревожило другое. Раненый воин, похоже, умирал. Да и сам Хран чувствовал себя плохо. Голова гудела, а по левой стороне груди разливался жар. В стойбище Ирас приложил бы к ране своих трав, которые вытягивают «белую» больную кровь. И за несколько дней все бы затянулось. Но до стойбища еще предстояло добраться. И рана-то, вроде, пустяковая. А вон как… Надо костер развести.

Ариг поймал на себе пытливый взгляд рыжего пацаненка. Тот смотрел, как показалось Храну, со злорадством.

— Чего пялишься? — раздраженно спросил гарт.

Мальчуган прищурился и неожиданно выпалил:

— А вот сдохнешь скоро, как и этот. Будешь знать, как лесовиков обижать. Так тебе и надо!

Ведунья со всхлипом втянула воздух. Но было поздно.

— Чего?! — свирепо прорычал ариг.

На мгновение он потерял контроль над собой. Плеть взметнулась в воздух и обрушилась на голову паршивого засранца. Но не долетела до цели. Женщина успела подставить ладонь, и плетеный кожаный хлыст рассек ее до крови.

Ведунья вскрикнула от боли и тут же закусила губу. Этот полукрик-полустон отрезвил Храна. Он опустил плетку и мрачно произнес:

— Заткни рот своему щенку. А то до стойбища не доживет.

Лесовичка сомкнула в кулак пораненную ладонь, а другой рукой обхватила сына за голову и прижала к себе.

— Не трогай его. Он ребенок еще, глупый. Лучше убей меня.

— Не торопись. Успеешь умереть, — мрачно процедил Хран.

И подумал: «Дура! Твоему сопляку и так через несколько дней вспорют брюхо на жертвенном камне». Он хотел сказать это вслух, но почему-то сдержался. Неужели пожалел?

Нет, Хран не мог допустить жалости к каким-то лесовикам. Он вообще никогда и никого не жалел. По крайней мере, так ему казалось. Просто, чего болтать, когда и так все ясно? Воин не говорит лишних слов, воин делает.

Ведунья смотрела с тревогой, но уже без агрессии, а, скорее, с испугом. Сейчас перед аригом находилась женщина, озабоченная лишь одним: как не дать в обиду своего ребенка.

— Я вижу, у тебя рана нарывает, — проговорила «глазастая» неожиданно миролюбиво.

— С чего ты взяла? — зло спросил Хран, спрыгивая с лошади. В голове от резкого движения метнулась к вискам багровая волна боли. Ариг покачнулся и едва не вскрикнул.

— По лицу вижу. Жар у тебя, — спокойно и даже с некоторым участием пояснила ведунья. — Наверное, на наконечнике яд был.

— Чего? — Лицо «лося» дрогнуло. — Какой яд?

— Такой. Обыкновенный. На стреле какое оперенье было? Которой ранило тебя?

— Вроде сине-черные перья. Сорока, кажется, — неуверенно протянул ариг.

— Сорочьи перья у Илоха. Значит, он в тебя стрелял, — ведунья говорила спокойно, но голос ее подрагивал. Рука продолжала обхватывать голову сына. — Ты сильно не бойся. Илох ленивый был, охотился редко. И яд у меня давно брал. От свежего яда ты бы сразу умер.

— А сейчас? — спросил после паузы ошарашенный гарт.

— Настой тебе выпить надо. А то плохо будет. Можешь и умереть. Или не умрешь, если повезет, но ноги отнимутся.

— А где ж я этот настой возьму?

— У меня. — Ведунья показала на навьюченную лошадь в конце каравана. — Вон, два мешка из лосиной шкуры. Это мои мешки, из моей землянки. Там у меня травы разные и снадобья. Если твои воины не вытряхнули. Хочешь жить — я тебе помогу.

На этот раз ариг посмотрел прямо в глаза женщины, но недолго. Отвел взгляд в землю. Хмыкнул:

— А зачем тебе мне помогать? Я тебе враг. Может, наоборот, отравишь?

— Для чего? Чтобы вы моего сына потом убили?

Хран вздохнул и промолчал. Пусть надеется. Сейчас напоминать о жертвоприношении было совсем некстати.

— Я знаю, что вы людей в жертвы приносите, — словно подслушав мысли арига, сказала лесовичка. — Но, может…

Она замолчала.

— Не морочь мне голову, — раздраженно пробурчал гарт.

Разговор ему не нравился. И чего он вообще с этой ведуньей разболтался? В голове снова плеснуло багровой болью. Процедил сквозь зубы:

— Придумала яды какие-то. Доберемся до стойбища, там меня колдун вылечит.

— Не доберешься ты, — равнодушным голосом возразила женщина. — Ноги тебя не держат. Однако смотри сам.

Несколько секунд Хран колебался. Он почти не боялся смерти, этот свирепый и жестокий воин, привыкший убивать. А о понятии «сентиментальность» и вовсе не слышал. Но в стойбище его ждали трое детей.

Сын, правда, почти взрослый, усы начинают расти. Но вот еще две маленьких девочки… Забавные такие. Жена же недавно умерла, при родах четвертого ребенка. Именно эти слабохарактерные соображения быстро промелькнули в голове внешне твердокаменного арига и заставили его колебаться. А тут еще на носилках застонал раненый «лось».

— Как тебя зовут? — вздрогнув, поинтересовался Ариг.

— Олия.

— А ему поможешь, Олия?

Этот вопрос ариг задал небрежно, всем видом демонстрируя: мне то что, вот, его жалко.

— Надо посмотреть. Отвяжите меня, не убегу. — Ведунья показала пальцем на петлю на шее. — Я сына не брошу. И мешки мои пусть принесут.

— Ладно. Но смотри у меня…

Ариг распорядился развести костер. Олию отвязали от сородичей, и она чуть ли не с головой забралась в свои мешки. Достала засушенные травы, ягоды, грибы… Все у нее было разложено по маленьким кожаным мешочкам. Храна знобило. Он присел у костра и сонно наблюдал за действиями ведуньи.

Та между тем в награбленном на стоянке лесовиков скарбе нашла несколько глиняных горшков, набрала в реке воды и поставила у костра. Потом подошла к аригу, присела на корточки и требовательно произнесла:

— Покажи рану.

Хран развязал пояс и распахнул огушу. Ведунья повела маленьким, слегка приплюснутым носом:

— Это кто тебя прижигал?

— Сам.

— Кто же так прижигает? Надо было сначала рану промыть, а ты туда грязь загнал. Вот и загноилось.

— И чего теперь? — вяло спросил ариг. Его клонило в сон.

Олия нажала пальцами на грудь:

— Больно?

— Вот здесь, немного.

Хран ощущал от прикосновения маленьких холодных пальцев приятное покалывание, как будто на подушечках у женщины находились тоненькие иголочки. Он покосился на руки ведуньи — левая кисть, та, которая остановила плеть арига, распухла. Перевел взгляд на лицо: женщина сосредоточено изучала рану, на лбу выступили капельки пота.

— Сейчас я здесь прочищу, потерпишь немного. Потом помажу, есть у меня одно снадобье. Оно «больную» кровь вытянет. И настоя попьешь, чтобы яд выгнать из тела. И так надо пять дней пить, два раза в день. Иначе яд внутри останется.

— А с ним что? — Хран показал рукой на раненого соплеменника.

— Умрет он. Уже не поможешь. Я боюсь ему помогать. Был бы лесовик, я бы попробовала. А так ваш же колдун потом скажет, что я на него окаху навела.

Ариг задумался: «Пожалуй, что она права. Если „лось“ умрет после ее помощи, ведунье точно несдобровать. Хотя ей так и так несдобровать. В лучшем случае — заставят землю рыть, а потом все равно убьют».

— Можно лесовиков немного покормить? Хотя бы чуть-чуть? — жалобно спросила ведунья. — Вы же все наши запасы забрали.

«О щенке своем заботится», — усмехнулся про себя гарт.

— Ладно. Пусть немного поедят.

Подозвал молодого косоглазого воина:

— Пускай она покормит этих. И напоит. Смотри, чтобы не убежала.

Олия в сопровождении «лося» подошла к навьюченным лошадям. Нашла мешок с вяленой олениной.

— Ты того, — «лось» смотрел подозрительно, — много не бери.

— А ты не командуй, — огрызнулась лесовичка. — Я сама всю зиму вялила. Ты мне что, помогал? Небось, со своей жамой в это время терся?

«Косой» усмехнулся:

— Я бы и с тобой потерся. Люблю таких шустрых.

— Терка еще не выросла, шустряк. Помоги мешок снять. Ваш вожак сказал — накормить досыта. Так что, бери нож и режь мясо на куски. Вот такие. И себе возьми.

Олия подмигнула «лосю». Тот довольно хмыкнул.

Ведунья обошла каждого из сородичей, дав по кусочку вяленого мяса, напоила водой. И каждому успела сказать несколько приободряющих слов. Косоглазый конвоир следовал за ней неотступно, то ли от избытка старания, то ли симпатичная лесовичка приглянулась.

Данула в своем обходе Олия оставила напоследок. Сын неотрывно следил за матерью, но, когда она приблизилась, обиженно отвернулся в сторону.

— Ты чего, сынок? На, пожуй мяса. Здесь два кусочка. Один спрячь на вечер.

Данул с показной неохотой взял мясо. Недовольно пробурчал:

— Зачем ты этому гарту помогаешь? Пусть бы он подох. Вот он говорит, — мальчик показал на сидевшего неподалеку бортника, — что ты перед гартами выслуживаешься.

— Дурак он, хуже дикой свиньи. Невесть что болтает. — Олия не могла простить бортнику гибели мужа, несмотря на то, что тот был женат на ее сестре. — Слушай только меня. Понял?

Олия посмотрела на «конвоира», просительно улыбнулась:

— Дай с сыном поговорить, он при тебе не хочет.

«Косой» многозначительно наморщил нос, но отошел в сторону на несколько шагов.

Олия придвинула губы почти к самому уху сына и зашептала:

— Понимаешь, сынок, я не «лосю» помогаю, я нам помогаю. Иначе нас убьют. Я его подлечу немного, может, и он нам потом поможет.

— А вдруг ты его не вылечишь? — Данул тоже перешел на шепот. — Вдруг он умрет от яда?

— Да не было на наконечнике никакого яда, грязь одна. Этот лентяй Илох никогда ядом не пользовался. У него стрелы по полгода валялись. Так любой яд силу потеряет.

— А зачем ты гарту про яд сказала?

— Я его обманула. Чтобы он боялся и меня слушался. Только ты не кому не говори, особенно бортнику. Как у тебя, ничего не болит?

Олия погладила сына по рыжим кудрям.

— Нет. Только побегать хочется.

— Потерпи. Набегаешься еще.

Олия вернулась к костру, вытащила из огня горшок с настоем. Рядом с Храном сидел на корточках «лось», высокий и худой, с неприятным «лисьим» лицом. Когда ведунья приблизилась, до нее донеслось окончание фразы:

— Смотри. Сам знаешь этих лесовичек. Чтобы не получилось, как с братом.

Увидев Олию, «лис» оборвал разговор. Хмуро посмотрел на женщину, встал и пошел к берегу реки.

Теперь Олия присела около арига:

— Чего это он про брата говорил? У тебя брат есть?

— Был, — односложно ответил Хран после длительной паузы. — Мне это пить? Все?

— Да, все. Тебе надо больше пить.

Гарт сделал несколько глотков горячего настоя и вернул горшок ведунье.

— Теперь поспи немного, — велела та.

— В стойбище надо возвращаться.

— Успеешь.

Ведунья поставила горшок на землю и непроизвольно поморщилась, убрав руки.

— Больно? — ощущая непонятную неловкость, спросил ариг и осторожно взял Олию двумя пальцами за левую кисть. Однако женщина не резко, но настойчиво, отняла руку. И усмехнулась:

— Если больно, значит, еще жива. Спасибо, что голову не оторвал.

— Я не хотел, — сердито сказал ариг. И добавил для острастки: — А надо будет — и оторву.

— Оторви, — тихо ответила ведунья. — Хоть сейчас. Нравится таким как я головы отрывать?

Ее, мерцающие серо-зелеными переливами, глаза поймали растерянный взгляд гарта. Мужчина пытался отвести глаза и не мог, завороженный пугающим и манящим водоворотом взгляда лесной колдуньи. Тогда, чтобы избавиться от наваждения, ариг с силой зажмурил веки. Проваливаясь в сон, он успел расслышать слабый смех. А, может, ему только показалось.

Глава 3. Окаха

Колдун Ирас подошел к хижине вождя. Это была самая крупная постройка в поселении, выглядевшая снаружи, как длинный сарай с покатой крышей. Но внутри хижину делила на две части перегородка из тростника. Первая часть предназначалась для семьи вождя, вторая — для важных советов в холодное время. По заведенным у гартов обычаям подобные «совещания», как правило, сочетались с трапезой и алкогольными возлияниями. Попасть во вторую половину можно было как снаружи, так и изнутри — через отверстие в перегородке, завешанное шкурой.

Но сейчас Ирас направлялся в «семейную» часть. За ним прибежала и позвала одна из дочерей вождя — всех их колдун по именам и не помнил. Детей у Руната в общей сложности насчитывалось трое и все — девчонки. Еще две девочки умерли в раннем возрасте. А мальчиков жена вождя Арида не рожала, хоть ты тресни. Почти за пятнадцать лет — ни одного. Чего только Рунат с Ирасом не делали, каких только жертв не приносили Идолу, каких только мол не возносили, да все без толку.

Дошло до того, что после рождения третьей дочери Рунат с подозрением произнес:

— А ты Ирас, это, не нарочно мне вредишь? Сам-то уже двоих сыновей слепил. Небось, хочешь, чтобы им власть в племени досталась?

— Ты что такое говоришь? — Ирас хотя и не подал виду, но испугался. — Ты вспомни, я тебе давно советовал вторую жену взять. Это Арида такая, порченная. Не хочет ей Идол мальчиков давать. Может, прогневила чем его, а мы и не знаем.

— Ты Ариду не трожь. Она моя жена, не твоя. — Вождь нахмурился, голубые глаза потемнели, стали почти серыми. — Если кто и прогневил, так это я. При твоей помощи… Ты лучше молу новую придумай. А то одно и то же: дай Рунату мальчика. Идолу, наверное, надоело уже одно и то же слушать. Коли не дает.

Ирас придумал новую молу, потом еще одну, но ничего не помогало. Так Арида и не родила мальчика. Зато подрастали три дочери. Первенца, Уму, колдун хорошо запомнил и отличал от остальных. Первые роды у Ариды проходили тяжело, две ночи мучилась. Ирас все это время почти непрерывно совершал обряды, пытаясь умилостивить духов. Знал — если что с Аридой случится, Рунат может и не простить. Уж слишком сильно любил жену. Но пронесло. Разродилась-таки.

И Рунат первую дочку любил сильнее остальных. Смышленая росла и бойкая, почти как пацан. На лошади лихо ездила и стреляла из маленького лука, который отец специально сделал, не хуже многих сверстников. И красивая — в мать.

Может, потому и любил ее отец больше, что на жену сильно походила. Две остальные дочери в него удались: коренастенькие, длиннорукие, конопатые. Как мартыши. Ирас такого зверька видел у бродячего путника-сказителя, тот его мартышем называл. Шерсть темно-рыжая, глазки круглые, уши оттопыриваются, как грибы на дереве.

Ирас после этого про себя младших дочерей вождя так и называл — мартыши. Вот одна из мартышей и прибежала в полдень в хижину к колдуну, он только перекусить собрался. Сообщила: Ума сильно заболела, мама зовет посмотреть. Ну раз жена вождя зовет, значит, надо идти. У Ираса с Аридой и так отношения всегда натянутые, чего осложнять?

Колдун сам не до конца понимал свои чувства к Ариде. Вроде как ревность, какая, или зависть. Еще когда в первый раз ее увидел в хижине вождя «косуль», мысль обидная мелькнула: «Эх, не достанется она тебе никогда!» С той поры, словно жучок древесный грыз постоянно.

С одной стороны, Ирасу хотелось, чтобы Рунат Ариду разлюбил — вроде как в наказание за то, что не его, не Ираса, выбрала в мужья. С другой стороны, мечталось, чтобы на него больше смотрела, поласковей, что ли…

Но Арида Ираса поначалу вовсе не замечала. А потом, видимо, разговоры до неё дошли (может, и сам Рунат постарался) о том, что Ирас советует вождю вторую жену взять. После этого отношения между Аридой и колдуном совсем разладились. Даже сама не подошла сообщить, что Ума заболела, младшую дочь послала. Ну да ладно…

Колдун потоптался при входе в хижину, посмотрел на небо. Он часто смотрел туда — должность обязывала. Где там солнце, как себя ведет, не собираются ли тучи? По всем вопросам, связанным с погодой, народ за разъяснениями всегда к колдуну обращается. Вот и приходится: наблюдать, сопоставлять.

Последние дни хорошо, небо ясное, солнце день ото дня пригревает. В такую погоду все довольны. Но стоит дождю зарядить, сразу беготня начинается: Ирас, скажи, что да как, когда дождь кончится? А летом наоборот, когда солнце палит, и трава гореть начинает, все дождя ждут и опять до колдуна бегут. Морока…

Ирас спустился по земляным ступенькам — для тепла хижину вождя заглубили в землю почти до колен. Осмотрелся — после солнечного и свежего воздуха снаружи внутри хижины казалось темно и душно. В центре горел костер, между камней стоял глиняный горшок.

Ну да, полдень же, Арида похлебку варит. Ирас втянул носом воздух, безошибочно определяя: свинина и «белый корень», сушеный, конечно. Вот, Рунат, ворчит на Ираса за то, что тот много свиней развел, а сам? Лопает свинину за обе щеки.

Ирас всегда чувствовал обиду, сколько себя помнил, с малолетства. Ему казалось, что его не любят, не уважают, не понимают… Покойная мать, Емеса, внушала: «Ты терпи, сынок. Лучше пусть смеются, чем завидуют. Чем выше у гриба шапка, тем раньше его срезают. Всему свое время. Терпи — и дождешься. Тогда всем обидчикам и припомнишь».

Если бы не советы матери, Ираса, возможно, уже бы и не было в живых. По молодости горячился, в драку лез. А так — и вправду дождался. Вторым человеком в племени стал, после вождя. А для кого-то и первым. Но только не для Ариды. Вот жаба и грызла.

К запахам похлебки примешивался еще один запах — запах болезни. Его колдун давно научился улавливать, полтора десятка лет знахарства даром не проходят. Это не считая того времени, когда помогал старому колдуну.

Ирас всегда немного побаивался этого запаха. Неисповедимы пути болезни, которую насылают на человека злобные окахи. Никто от нее не застрахован, даже колдун. Хотя у него больше всего защитников, не зря с Оман Яром и Идолом каждый день общается.

— Солама калама, Арида! — поздоровался первым. От Ариды можно и не дождаться.

Женщина, сидевшая у костра, повернула голову, но без удивления. Заметила-то раньше, только паузу выдерживала.

— Калама солама, Ирас. Пришел?

Риторический вопрос не подразумевал ответа.

— Вот тут, такое дело, — Арида хотя и пыталась держаться независимо, но нервничала, в голосе невольно проскакивали заискивающие нотки. — Заболела Ума. Ты бы глянул.

Она встала и направилась в левый угол, к лежанке дочери.

Девочка, несмотря на духоту, была укрыта оленьей шкурой. Ребенка знобило.

— Давно с ней так?

— Второй день, — виновато призналась мать. — Вроде все на улице играли, бегали. А вчера говорит: мама, мне холодно. И на лице — пятнышки красные. Я думала — само пройдет. На солнце много бегала, вот оно и покусало. А сегодня — не ест ничего. Даже вода — обратно идет.

Ирас потрогал девочке лоб и едва инстинктивно не отдернул руку. Лоб был горячий, как нагретый в костре камень. Лицо Умы покрывала красная сыпь. Колдун откинул шкуру: такая же сыпь облегала внутреннюю сторону локтевых суставов и низ живота.

— Открой рот и язык покажи, — попросил колдун.

Девочка взглянула мутными глазами, неуверенно приоткрыла рот. Кроваво-красный язык пятнами усеивал белый «песок».

Колдун непроизвольно отодвинулся и втянул воздух через нос. Он понял, что имеет дело с очень серьезным окахой, с которым неоднократно сталкивался за годы своей знахарской деятельности. От этого окахи за прошедшее время умерло много людей, особенно детей.

Девочка закашляла. Ирас отодвинулся еще дальше.

— Ты не сиди рядом, особенно, когда она кашляет, — предупредил Ариду. — Когда кашляет, окаха изо рта выпрыгивает и в тебя попасть может.

Мать с суеверным ужасом посмотрела на Уму и отодвинулась.

— Это что? Что теперь? — голос ее дрожал.

— Ничего, — меланхолично заметил колдун. — Вчера бы позвала, я бы окаху выгнал. А теперь не знаю. Глубоко забрался окаха. Ты говоришь, из нее все обратно идет? Даже вода?

Испуганная Арида молча кивнула головой.

— Видишь, как окаха крепко сидит? — продолжил медицинский ликбез Ирас. — Это он внутри сидит и никого не пускает. Даже воду. Плюется.

— И что же? Ничего нельзя сделать? А жертву принести?

Ирас задумался. Жертву, конечно, принести можно. Только, как потом объяснять, если девочка умрет?

Колдун находился в очень скользкой ситуации. Ведь речь шла о любимом ребенке вождя. А насколько крут бывал Рунат, Ирас знал не понаслышке. Обнадежишь зря — потом головы не сносить.

В длинной истории гартов случались прецеденты, когда колдунов самих приносили в жертву, если те не справлялись с обязанностями. Такого, правда, давно не происходило, только путники в сказах поют, но кто ж его знает?

Однако и в стороне оставаться нельзя. Рунат потом в злом умысле обвинит, мол, помогать не захотел.