Бесплатный фрагмент - Воронка

Евангелина Синько мечтала. О простом женском счастье. О красивой фигуре. Успешном и послушном муже. Мечты…

Природа явно ушла в отпуск, а вместо неё Евангелину собирал уволенный задумчивый стажёр — наобум и из остатков. Когда стажёр очнулся, запчасти для телесного совершенства уже растащили. Осталось то, что осталось.

Нос — картошкой. Фигура — собирали с закрытыми глазами. Пропорции — случайны. Всё остальное — в гармонии с этим овощным ансамблем.

Венчала композицию копна волос цвета карельских болот. Получилось живое, открытое. И — на удивление — кому-то даже нравилось.

Это было более чем удивительно. Отец Гели — ветреный, неутомимый и любвеобильный Толя Подопригора, крутивший параллельно романы с двумя симпатичными студентками, Глашей и Дашей, — быстро присоединил себя к закрытому ордену мерзавцев-бабников. Активные сперматозоиды этого красавчика уверенно прорвались в святая святых двух наивных девиц.

Студентки походили-погоревали, пропустив точку невозврата, и согласно приказу природы родили к сроку двух здоровых девочек. Аферисты сближают. Девицы, падкие на отборную физиологию апологета секса, волей судьбы оказались в одной палате — и подружились. Крепко, по-женски. Как могут дружить только синхронно пострадавшие жертвы. Жертвы Подопригоры. Что с него взять.

Родили они — по-разному. Геля родилась легко, почти выбежав на белый свет и огласив роддом зычным криком, от которого зашлись все спавшие в клинике младенцы. Заморгала карими глазами и уснула. Нюшка же вылезла задумчиво, тихо, зыркнула чёрными глазёнками на акушера и улыбнулась. После шлепка слегка нахмурилась и заскрипела ржавым голосом несмазанной двери.

Девочки росли, а мамы — дружили. Без чакр, феншуев и энергий. Просто: дети от одного кобеля, судьба — одна, травма — схожа. Это вам не женский круг, это — совет ветеранов семейного кидалова.

К восемнадцати годам девицы отличались друг от друга как инфляция и дефляция. Одна — всё ближе к границе нарциссизма и социопатии, другая — в лабиринте сомнений и вопросов. Восклицательный знак и вопрос. Восклицательный знак и многоточие.

Физиология — тоже на контрасте. Нюшка — тонкая, стройная, высокая. Светлые волосы матери, чёрные, наглые глаза папаши и анатомические формы — визуальный коктейль, на который стабильно эрегируют самчики всех весовых категорий.

Геля — как кухонный комбайн без крышки — гремит, летит, разбрызгивает эмоции по периметру. Шум и активность — тоже от папаши. Яблочко упало недалеко, да ещё и покатилось кривовато. Всё честно: и повадки, и поведение — генный копипаст.

После выпускного, сидя на лавочке с пузырьком «Советского», они лениво тянули сладкую шипучку. Пили молча, переваривали школу, первые, и не первые романы, с прищуром смотрели в будущее. Но молчание — не их конёк. Шипучка не только укладывает, но и развязывает. Говорили долго. Про всё: про похабные слюнявые морды одноклассников, про мечты, про шмот. Пришлось открыть вторую. Уже покрепче.

— Ну что, подруга, — первой заговорила Нюшка. — К кому ты планируешь клеем липнуть?

— С моей внешностью? — фыркнула Геля. — Тут не липнуть надо, а тащить за шиворот, пока не передумал.

— А ты не грусти, — философски отозвалась Нюшка, выдувая дым. — Следи за мной. Я буду охотиться. Красиво, высокомерно, по списку Forbes. И белому, и серому, и чёрному.

— Без любви?

— Любовь — для бедных и наивных. Мне нужна недвига и стабильная куча бабла. Огромная куча. И никаких ограничений на желания.

— А совесть?

— В четырнадцать потеряла честь, если помнишь, в пятнадцать — совесть, после Ашота, если помнишь. Ум — на месте. Дальше — только техника.

Геля хмыкнула, посмотрела на её губы, уже намазанные блеском, и сказала почти ласково:

— Главное, чтобы ты сама себя потом узнала, когда в зеркало плюнешь.

— А я в зеркала не гляжусь, дорогуша. Я в них позирую. И кайфую, какая я крутая. И как все меня хотят. И тебя захотят, если не будешь чавкой хлопать впустую.

Они молча допили и пошли в ночь. Одна — вперёд. Другая — вбок. Каждая — по своей воронке.

К тридцати годам траектории определились.

Нюшка — четырежды замужем. Все браки — по любви. Но не по её. Просто любовь и страсть была у мужей, пока у них не заканчивались деньги или имущество. Иногда — терпение. Нюшка активно этому помогала и всегда была в плюсе. Всегда в плюсе, как черный букмекер.

Она двигалась по жизни, как турбонаддувный пылесос: эффектная, ухоженная, наглая, цепкая — и примитивная, как презентация по трансформации для экономного клиента, составленная в субботу утром. После пятничной гулянки.

Мыслила она быстро, поверхностно, но голосом уверенным и безапелляционным. Путала Канта с Кентом, Пушкина, думая, что кафе названо в честь хозяина, но чётко секла цену шмоткам, брюликам и юристам по бракоразводным делам. И быстро срывалась в мат и истерику. Её или боялись, или ею восхищались. Но никто так и не удосужился зарядить ей в чавку. Чтобы успокоилась.

Жила в роскоши. Не своей, разумеется. Своя — в резерве. Своими у неё были подтянутые или надутые части анатомии. И отточенные до бритвенной остроты навыки. Оценить — показать — получить — отдать — взять — выйти в плюсе. Остальное — пряталось.

Геля — два брака. Первый — технический: ради прописки в столице и тёплого унитаза. Получилось. Комнатёнка вне колец — на бумаге Москва, на деле — курьерский анклав с видом на грядки и поломанную мечту. Второй — случился после клубной пьянки, где девицы охотились, каждая, как могла. Её «добычей» стал нефтяник с вахты, которого шелудивый с рогами и запахом серы цинично напоил и подкинул в руки Геле, как отходы переработки.

Но случилось непредсказуемое.

Геля влюбилась. По-настоящему. До глупости. С преданностью мокрой собаки и глазами покупателя дефиците.

Он оказался тихим, работящим и абсолютно лишённым агрессии. Звали Петя. Фамилия простая, лицо простое. Желания простые. Честные.

Нюшка называла его «Пентюх». Снисходительно, с ухмылкой. Острила и стебала при встрече. Про внешность. Про доброту. Про отзывчивость. Петя робко улыбался. Он больше привык к обществу суровых работяг. Работяг и мужских, и женских. Простых. Сильных, упорных, честных. Без гнили. Геля не отвечала. Потому что в первый раз в жизни рядом был настоящий человек. Не альфач, не фигура из «вырежи и раскрась».

Но в одном девицы были едины. Мужики созданы для того, чтобы их доить. Как месть Подопригоре и ему подобным. Получи, урод, развод. С Петей система немного пошатнулась. Почти треснула. Геле не хотелось ломать жизнь спокойному, правильному мужику. Подло, она не Подопригора. Она Синько. А потом Петя уехал на очередную вахту.