Бесплатный фрагмент - Ворчало

Ворчало

Писалось для друзей

и близких знакомых.

Все непонятное — им понятно.

Чтобы не запутаться, лучше не читайте.

Вслух.

Читайте про себя.

2002 г

Если в первом акте на сцене висит ружье, то пусть себе висит тихонечко и не стреляет.

---

Салат

Интервью, взятое у прародителя Ворчалы в процессе написания этих рассказов.

Какова основная отличительная черта салата?

— Отсутствие логики. Салатистость.

Как Ворчало готовит салат?

— Мелко-мелко нарезает все, что попалось под лапы, перемешивает, затем ест. И ожидает последствий.

Какой салат Ворчало считает самым вкусным?

— Приготовленный из крайне не сочетаемых ингредиентов. (Ибо уверен: они внутри — смыкаются).

Какое приключение могло бы оказаться для Ворчала самым-самым?

— Сложный вопрос… Даже и не знаю… Ну-у-у, скажем так… Стать бессмертным, поиграться с этим, а потом со спокойной совестью умереть.

К какому виду живых существ относятся герои?

— Никто не знает, а я не скажу.

Могу только намекнуть: они не относятся к sapiens’ам.

Если возникнут еще какие-либо вопросы, а меня рядом не окажется, обращайтесь к Федор Федоровичу.

Он — поможет.

---

БАМ

(Байкало-Амурская Магистраль)

Во времена, когда Ворчало еще учился в школе, были модны вечера поэзии. На эти вечера в актовый зал сгоняли всех старшеклассников и очередной «дежурный» класс читал со сцены патриотические стихи. Нравились такие мероприятия исключительно учителям, которым эти мероприятия тоже не нравились.

Так вот, на одном из таких вечеров, Ворчалу заставили выступить с литературным шедевром того времени перед своими одногодками (под угрозой двойки за четверть). Шедевр прошел все инстанции ценз-контроля и был одобрен лично директором школы.

Стихотворение состояло из ритмичных, как стук колес слов:

Бам! Это стройка века кричит!

Бам! Молодую кровь горячит!

Бам! Сердце юности в такт стучит!

Бам! Это наше время звучит!

\\ Далее еще пять похожих куплетов \\.

После помпезного объявления номера, Ворчало подошел к микрофону и обвел глазами зал. Зал во все глаза смотрел на него. Ворчало громко и четко произнес:

БАМ!

И от волнения напрочь забыл текст первой строчки…

— Ничего страшного! — подумал Ворчало — продолжу дальше, как ни в чем не бывало! (Вторую строчку он помнил хорошо). С выражением наш герой рыкнул в микрофон начало второй строчки:

БАМ!

И тут же вспомнил первую строчку. Ему показалось, что стоит начать все с начала. После небольшой паузы Ворчало начал читать стихотворение сначала, и громко продекламировал:

БАМ!

Заинтригованный зал замер в ожидании… Кто-то на последнем ряду уронил карандаш. И опять чертова первая строчка вылетела из головы! Смутившись вконец, Ворчало не стал больше испытывать судьбу, поклонился и покинул сцену. Зал разорвался овациями. Такого успеха эта сцена никогда не видела!

Когда, наконец, зал удалось угомонить, и следующий выступающий продолжил мероприятие, учительница литературы подошла к Ворчале за сценой и поинтересовалась, зачем он ЭТО сделал. Ошарашенный успехом Ворчало, честно ей все рассказал. Услышав исповедь, Клавдия Ивановна залилась безудержным и звонким смехом. Пять минут зал слушал соло своей учительницы. Литературный вечер был сорван окончательно.

С тех пор Ворчало навсегда перестал декламировать стихи и занялся сочинением песенок под гитару, без претензий на поэтичность и патриотизм.

---

Подшивка Нивы

Декабрьская метель разыгралась не на шутку. С небес сыпало и сыпало, словно там продырявился хрустальный свод, вывалив на землю весь запас снега перемешанного с ветром. А ведь солнце могло бы и пригреть, сумей оно пробиться сквозь белую круговерть.

Ворчало в такую погоду любил, развалившись на диване, почитывать что ни будь. Но согласитесь, и среди Вас мало кто сможет валяться и читать, читать и валяться, более двух-трех дней. Таким образом, несмотря на пристрастие к дивану, серьезное чтиво наскучило Ворчале на второй день. Телефон беспрерывно молчал, испугавшись непогоды. Сложившись, все вышеописанные факторы создали в нашем герое странное состояние «никакого настроения». Ни плохого, ни хорошего. И вот этакий «нейтральный» Ворчало, неестественно спокойный, неоправданно медлительный, пошел и погрузился в ванну, пытаясь сменой среды обитания вывести себя из транса.

Не помогло.

Сидя в кресле и разложив полукольцом хвост для просушки, бедолага попробовал посмотреть телек.

Не помогло.

Отчаявшись, наш герой взяв в лапы подшивку журнала «Нива», рассеянно залистал. Пожелтевшие от времени страницы переворачивались с каким то особым ощущением в лапах. Сия странность присущая только «Ниве» была замечена Ворчалой давно.

Взгляд неожиданно задержался на…

«Электрический дилижанс (рис. На стр. 79).

При устройстве трамвая, большая доля расходов падает на прокладку рельсового пути. Рельсы чрезвычайно удорожают стоимость сооружения, и поэтому мечтою техников было устроить такой электрический трамвай, который легко и свободно двигался бы без рельсов. Нынче эта мечта осуществлена: в Дрездене благополучно ходит электрический дилижанс, имеющий лишь проволочные провода над собой, но вполне обходящийся без рельс. Путь ему указуют лишь эти провода, передающие ему двигательную энергию…»

Ворчало повеселел. Заметка опубликованная в январе 1903 года показалась ему забавной. Естественно, следующие страницы подсыхающий Ворчало изучил более внимательно. Особо его заинтересовало объявление в разделе рекламы:

«Книгоиздательство Б. К. Фукса. Киев, Прорезная ул. №23. Телефон №1243.

Открыта подписка на иллюстрированное собрание сочинений ВИКТОРА ГЮГО в 24 томах. Редакция и вступительная статья П. И. Вейнберга.

Подписная цена 8 руб. За пересылку в пределах Европ. России и Кавказа — 2 руб.»

— «Хм, недорого.» — пробурчал Ворчало, задумчиво разглядывая потолок. — «Попробую заказать».

Каждый хвостолап делает глупости. Ну и что такого? Вы уверены, что не делаете? Я, лично, уверен — делаю! И с удовольствием. Потому как их у меня еще есть. Закончатся с возрастом (поближе к старости). С какой стати тогда Ворчале мешать?

Пусть на здоровье делает! Вы не против? Ну, вот и ладушки, договорились.

Давай, Ворчало, действуй!

Вперед!

Отделившись от дивана и устроившись в кресле за столом, наш герой набрал 1243. В трубке неестественный голос заявил:

— Неправильно набран номер.

Ворчало погладил макушку кончиком хвоста и сообщил паяльнику на столе:

— Это ж в Киеве! Значит нужен код! Международный код Киева! У меня есть. В компе!

Следующий набор дал результат: сначала пикнуло, потом так треснуло в ухо, что у Ворчала зазвенело в голове, затем милый женский голос (сквозь звон) промолвил:

— Слушаю.

— Девушка, это Киев? Мне нужен номер 1243! Как набрать?

— Я вам не девица какая то! Я вам барышня! Нашли, тоже мне девицу! Что такое «набрать»? Грибы что ли собираете? Какие все же господа безграмотные и неучтивые бывают! Так вам 1243?

— Да, да, барышня! 1243!

— Соединяю.

— Щелк, щелк, трык. Издательство Фукса на проводе.

— Дев… то есть барышня! Я по поводу Виктора Гюго!

— Изволите заказать?

— Да! Да! Изволю! Непременно! Очень сильно изволю!!!

— Потрудитесь сообщить мне ваш адрес.

— Москва, Ивантеевская, 10, Ворчале!

— Я записала. Бандеролии прибудут с наложенным платежом. По два тома.

— Спасибо! Буду ждать!

— Благодарствую за заказ, об отсылки телеграфируем. Трах! Трык! Бабах!!! Би-би-би.

Ужасно довольный Ворчало торжественно положил трубку на рычаги и массируя правое ухо гордо посмотрел на форточку.

А Вы знаете, что самое интересное в этой незамысловатой истории?

Да то, что через пару недель Ворчале пришла заказная бандероль за 115 евро, в которой имели место два тома Виктора Гюго. Правда бандероль пришла из Франции и тома оказались прижизненным изданием с золотым обрезом на французском языке, отпечатанные в 1878 году в Париже. Дата отправки бандероли так же была странна: «Одна тысяча восемьсот семьдесят девятого года, января, числа пятого».

Зато издание было с великолепными гравюрами.

По видимому то ли Ворчало что-то напутал, набирая номер, а скорее всего на линии сбой получился. Так что теперь Ворчало поимел возможность разглядывать гравюру с изображением Эсмеральды и видеть её точно такой, какой видел свою героиню Виктор Гюго.

(Внешность танцовщицы оказалась не в Ворчалином вкусе).

---

Аннушка

Политзанятия для нормального летчика — мероприятие недостойное и муторное. Ненормальному, понятное дело, все одно: принудительное обучение или град в Африке. Политзанятия придумали специально, чтобы служба мёдом не казалась.

Роль в этом месяце свое отлетал. Крайнюю неделю можно бы просто отдохнуть: попить пивка с приятелями, съездить на природу, на худой конец — погулять с хвостолапочкой. Да мало ли чем можно заняться в свободное от войны время?!

Но…

Это «но» всегда как кость в горле!

От селёдки.

Ма-а-аленькая такая косточка, но до чего же противная!

Костью в горле для Роля — политзанятия. Только время зря тратить!

Удачно улизнув из класса, якобы в туалет, Роль решил сбежать и крался по коридору в сторону свободы. И когда впереди замаячила дверь, прямо перед мордой возник Комэска:

— А! Роль! Хорошо, что ты здесь! Выручай, я уж и не знаю, что делать! Проверяющие прилетели. С проверкой. Утром. Напроверяют тут — мало не покажется! Батя бледный бегает, злой! Обещал всем хвосты накрутить! Мне поручил комиссию культурным досугом отвлечь. Пока незаметно подметут, травку покрасят, заборы помоют. Надо их на рыбалку свозить. На сутки. Пока то да сё. Повезешь комиссию. Батя выдал ящик водки и ящик пива! Для культурного отдыха…

— Я столько не выпью! — закручинился Роль, поняв, что влип.

— А тебе и нельзя! Ты повезешь! Без тебя выпьют, я лично прослежу. Пока то да сё… Сопровождать буду. Лично! Давай бегом на двенадцатую стоянку, там Аннушку готовят, а я побегу воздух подписывать. Потом мухой на метео, ознакомишься и меня там жди, мне ещё к Бате надо. Вылетаем в пятнадцать ноль-ноль. Ну, чё стоишь? Времени в обрез!

— Я на Аннушке всего один раз летал. Год назад. И то пассажиром, за редиской. Суслик сажал, я не притронулся! Я даже не знаю, где там триммера-то! А Суслик? Его хозяйство, пусть и летит! Я машину не знаю! Пусть Суслик… Давай я его найду? Мигом!

— Суслик уехал! Вернется через неделю. Как назло! Сам, дурак, отпустил! Кто ж знал! И Димыч с ангиной валяется, все одно к одному! Жрёте мороженое! Не слушаетесь! Короче, лететь некому, полетим мы с тобой. Все! Без разговоров! У меня на Аннушке тридцать два часа налета, по хозделам, половину в кабинке присутствовал — справимся!

— Ну и лети! Я-то зачем?

— Не умничай! Ты давай поменьше тут! Я что — разрываться там? Я тебе что! Честь, это самое, эскадрильи боевой нашей — неважная? Или как?

— Ладно. Понял. Только я предупреждаю: я на Аннушке…

— Технаря возьмем. Пока то да сё… Он подскажет, какие ручки дергать на взлете. Всё, всё, всё! Потом! В воздухе разберёмся, беги!

Роль сидел в кресле второго пилота и, пришлёпывая губами, старался прочитать затертую табличку на приборной панели, определяя назначение непонятного тумблера. Рубашка — узлом, морда небритая. На левом командирском сидении в замасленной газетке — недоеденный пирожок с капустой. Прочитать никак не удавалось: буковки стерлись! Роль машинально покрутил пипку на штурвале — пипка отвалилась. На внутренней стороне заглушки, похожей на пипикалку от Запорожца, нацарапано: «НАКРУТИ СЕБЕ НА НОС!»

В салон под шумным лаповодством Комэски загружались ящики с культурной программой, закуски и удочки. Комиссия, выпятив животы и поблескивая большими звездочками, важно ожидала в тени крыла. Наконец суета улеглась, и все залезли в зеленое раскаленное чрево Аннушки. Комэска просунул потную морду в пилотскую и удивился срывающимся шепотом:

— Чеэто в правое забрался? А ну, марш налево! Сейчас технарь прибежит, ты его командиром посадишь?

— А ты?

— Я с комиссией! Понимать надо! Их бросать нельзя! Пока то да сё… Они этого не любят!

— Володя! Я не знаю, где тут что! Я даже движок… Я с пропеллерами не летал! Я перехватчик!

— Знаю! Чеорешь! Неприятностей захотел на мою голову от комиссии? Пока то да сё… Сам перехватчик! Сам истребитель! Не будешь слушаться — истреблю! Навсегда! Ты у меня лед-чиком станешь! Лед колоть на ступеньках РСП-7 будешь! Пока то да сё… Давай запускай! Вон видишь, справа? Это зажигание. Магнето, мать его так. Да нет! Вверху! Запускай давай! Жми кнопку, пусть раскрутиться! Горючки сколько взяли?

— Полные.

— Хорошо, пригодится!

— Ну, я пойду, разлить надо, а то душно, запарились, небось, п р о в е р я ю щ и е! Ты поаккуратнее на взлете, не тряси, а то водку расплескаешь. Неэтично.

— Ну ладно! Шут с вами! Я предупредил!

Движок, дымнув, запустился с пол-оборота. Удивительно неудобно расположена РУД. Получается все наоборот: левой лапой — за ручку, то есть за штурвал, а правой — РУД! Ну, все наоборот!

В кабину снова засунулся неугомонный Комэска:

— Давай! Выруливай! Поехали!

— А технарь где?

— Кто его знает! Опоздал! Нету технаря. Давай-давай, не томи, жарко в салоне! — от Володи явно пахнуло свежевыпитой водкой.

Роль матернулся сквозь зубы и резко поддал обороты. Аннушка мило пискнула лонжеронами и вприпрыжку покатилась по рулежке.

— Какая у этой ласточки взлетная?

— Кажется, пятьдесят, а может, и больше… Ты попридержи, на всякий случай посильнее разгони, а там, глядишь, и взлетим… Пока то да сё… Вот и выяснится, какая у неё взлетная… Полосы хватит, полосы — сколько хошь. На десять взлетов хватит. Не МИГ. Вот и катайся себе, пока не взлетим.

— А шасси не отвалятся, хорошо прибили?

— Не отвалятся, не боись, р е з и н о в ы е. И имей в виду: они не убираются! А то уберешь еще, не знаючи… Потом как назад? Ничего не убирай! Вообще ничего! Не трогай! Не знаешь — не лапай! Понял?! Ну, я пошел, поаккуратнее тут! Не редиску везешь — начальство!

— Парашюты у всех есть?

— Какие парашюты! Ты че! У неё максимальная — двести! А может, и меньше. Двести она, пожалуй, не сможет… Только ты не вздумай! Больше ста ни-ни! Это приказ! Вот тут скорость показывает, давай-ка я тебе черточку намазюкаю. Да притормози ты, не тряси, дай нарисовать! Чтобы стрелка за эту черточку ни-ни! Пока то да сё… А то мало ли, еще… И крен не более сорока! Понял? И кверху животиком она не летает! Не положено!

— Ну да?!

— Ей Богу!

— У-у-у!

На исполнительном Роль разогнал движок, удерживая машину на тормозах, и с удивлением заметил: она потихонечку катится. А по идее должна стоять как вкопанная.

«Ну да ладно, неважно. Значит, так надо», — подумал он и резко отпустил тормоза. Аннушка не рванулась вперед, вдавив в кресло, как ожидалось, а медленно и кокетливо принялась разгоняться, игриво повиливая хвостиком. В правом кресле что-то фиолетово шевельнулось. Ролю сквозь надсадное урчание двигателя послышался испуганный мявк.

— Глюки! Пошли вон! Я занят! Я взлетаю!

Глюк, мявкнув еще разок, пушисто и гордо исчез.

Взлёт прошел успешно, если не считать, что по диагонали. Роль впопыхах забыл посмотреть, на какой скорости. Аннушка сама взяла да и взлетела. Без предупреждения.

Дальше — проще: места знакомые, высота небольшая, землю видно отлично, скорость — курам на смех. В приборах разбираться не хотелось, и так неплохо получалось — летали же наши деды вообще без приборов! Малая высота и незначительная скорость имели свои неоспоримые преимущества.

Роль расслабился и отдался созерцанию.

Нечеткие желтые пятна на теле земли, ничем не примечательные и такие привычные с высоты стратосферного полета, сейчас вдруг оказались небанальными подсолнечными полями, разглядывающими его тёмными глазками своих вызревающих серединок.

Глазки кокетливо подмигивали.

Он тоже подмигнул.

Кокетливо.

Два раза.

Через пару часов блаженства, подлетев к озеру, Роль прошел над лугом, высматривая место для посадки. На всякий случай даже пальнул из ракетницы через специальную дырку в борту и, посмотрев, как сигнальная ракета зарылась в грунт, принял решение садиться. Чиркнув колесиками по траве, Аннушка приземлилась так же, как и взлетела — самостоятельно, без проблем.

«Какая нежная птичка!» — с восхищением подумал Роль и, остановившись поближе к берегу, оглянулся в салон.

Салон спал.

Комэска — сидя на откидной скамеечке, предусмотрительно пристегнувшись. Полковник — на чехлах, в хвосте. Ну и так далее… В привязанных веревками (!!!) ящиках явно недоставало трети от первоначального количества.

Дух стоял — я те дам!

С подобострастной отеческой заботой проверив, хорошо ли пристегнут Комэска (вдруг во сне тюкнется головкой о переборку), Роль разделся и отправился искупнуться.

Вода — прелесть! Травка — еще лучше!

И снова: вода — травка, вода — травка!

ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!!

Но… одиноко.

Хотя — так даже веселее! Если принюхаться к цветочкам.

Вернувшись и заглянув в алюминиевое нутро, Роль выяснил: комиссия проснулась и пьёт. Закусывает и пьёт. Пьёт и закусывает.

Володя пил не отстегиваясь! Сообразительный! По глазам видно. Сказать не может, а понимает всё! Как Каштанка. Муму.

«Не буду мешать», — подумал Роль и отправился погулять по берегу озера.

Один.

Эх, Аннушка, Аннушка!

Пили — ненадолго засыпая — до вечера.

Вечером допоздна пили.

Комэска, мало понимая, что происходит, приказал Ролю разбудить его на утренний клев. Строго-настрого приказал! Насколько это вообще было возможно в его состоянии. Роль — проникся и, отгородившись от шумной компании дверцей пилотской кабины, скрючившись в неудобном кресле, попытался уснуть.

Сон приходил рваными кусками и ненадолго. В очередном забытьи Роль видел себя, парящим между облаками с Аннушкой. Они, раскинув дюралевые лапы-крылья, медленно кружились, то приближаясь, то удаляясь. И только он приладился, только приблизился, только собрался поцеловать…

Наступил рассвет — прямо на пропеллер, торчащий перед мордой. Вот-вот и выкатится светило.

Роль, разминая кости, подошел к Володе и, встряхнув его за плечо, рявкнул в ухо:

— Подъём! Вставай! Зорька! Подъём!

Комэска, приподняв опухшие веки, пристально посмотрев на озеро через иллюминатор, перевел остекленелый взгляд на Роля и камышитовыми губами прошуршал:

— Не клюёт.

Усталые веки захлопнулись, голова упала в небытиё.

Потом пили и закусывали, закусывали и пили. Безвылазно, безобразно много пили.

Возвращались вечером. Могли бы еще порыбачить, но неожиданно кончилась водка.

Полет проходил нормально и спокойно. Удочки лежали посередине салона, аккуратно связанные. Рыбаки обошлись без них. Точнее, даже и не вспомнили. Недосуг.

Роль задумчиво рулил. По-иному и не назовешь. Не пилотировал, а именно р у л и л! Томно и лирично. Попутно он лялякал песенку про «подсолнечное поле». В кабину ввалился полковник и заплетающимся языком выдавил:

— Смир-на! Ик.

Роль сделал вид, что вытянулся, продолжая управлять самолетом.

— Почему, ик, не пристегнут?! Замечание тебе! Звание? Ик. Должность?

— Капитан, летчик-перехватчик первого класса, виноват, исправлюсь! — отчеканил Роль, поспешно пристегиваясь к креслу.

— Как, ик, бочку делать?

— Левую педаль — вперед, баранку — вправо! — пошутил Роль.

— Отд-ать упр-авление! Мине!

И — совершенно неожиданно для Роля — полковник вдавил левую педаль до упора, завалив штурвал вправо. Аннушка резко клюнула носом влево, как бы оглядываясь на свой хвост, уронила правое крыло, задрожала, стараясь честно выполнить дурацкую команду, и зависла. Секунду она соображала, как поудачнее свалиться в штопор, но, передумав, присела на хвост, скабрировала пару раз и, успокоившись, победно продолжила полет с недопустимым креном на правый борт. Роль, автоматически выровняв машину, удивленно посмотрел на полковника. Полковник, задрав указательный коготь вверх, изливал:

— Ты, каптан салага! Неправильно, ик, сказал! Видал?! Так не ле-ик-тают! Бочку не так делают! — И вдруг как заорет: — Смирна-а-а!

Одновременно он выполнил фигуру высшего пилотажа — бочку. На удивление, Аннушка безропотно и чисто крутнулась. Роль получил по морде консервной банкой, заменяющей пепельницу первому пилоту. Окурки, попорхав по кабине, приземлились кто куда. Стоял непроницаемый туман из пепла. В этом тумане материализовалась опухшая рожа Комэски.

— Таварищьчь полковник! Разшите обртиться!

— Обра-ик-шайся!

— Таварищьчь полковник! Че у нас. У вас. Происходит. Ило. Пыраизошло, мать его так?

— Не видишь?! Учу, ик, твоего капитана! Летать!

— А-а-а-а! Разшите докласть!

— Нок-ик. Накладывай!

— Ваш зам. по пролитике, скатываясь с потолка, прицепился щекой к удочке!

— От-ставить! Ик! Выплюнуть!

— Невозможность! Крючками! Три штуки! На щуку!

— Сейчас, ик, разберемся! — полковник попытался резко встать. Ремни, спружинив, отбросили его в кресло. Полковник, вращая глазами, повторил попытку.

— Таварищьчь полк-овник! Рюкзак-то скиньте! Пока то да сё… Снимите его, к свиньям собачачим! С ним плохо бегать!

Ошарашенный происходящим, Роль вцепился в штурвал, мотая головой и отплевываясь от пепла. Аннушка, брезгливо подрагивая и взвизгивая движком, обиженно фигачила неизвестным курсом. Посмотрев на гирокомпас, прикрученный проволочкой к торпеде перед лобовым стеклом, летчик перевел взгляд на приборную доску. Гирокомпас уверенно показывал: курс — триста тридцать пять, штатный — сорок семь! РК, настроенный на дальний привод, весело болтал стрелкой в секторе не менее сорока градусов! Получалось, если всему этому верить, то можно лететь: хочешь — на восток, хочешь — на север. Все равно получится правильно! А надо лететь на юг! Как быть? Роль покрутил башкой. Впереди и слева, примерно на десяти тысячах, встречным курсом шли два борта в паре. Инверсионные следы четко, как стрелы, пересекали небо. Роль прикинул по времени: не иначе — Савин и Морозов. Домой идут из зоны. У них сегодня ФС. А вот на каких машинах? Значит, позывные неизвестны. Плохо. Надо попробовать выяснить. Послушаем. Если повезёт — услышу. Времени маловато, еще минут пять — и след размоется в небе.

И всё.

Молчат, гады! А тут хоть пропадай! И стемнеет скоро! Нужно действовать!

Роль развернулся, на глазок пристроился параллельно следу и засек показания гирокомпаса. Поправка получилась небольшой, минус восемь градусов. Если это Мороз, тогда порядок: через тридцать минут — речка, по ней — до поселка, а там лапой подать! А если не Мороз, тогда заблудился. Скандал! Это надо же! Стыд-то какой! Засмеют! Поди объясни про гирокомпас, Аннушку, бочку и полковника!

Роль переключил РСИУ на канал «Байконура-Крайнего» и, поправив гарнитуру, запросил:

— Мороз! Ответь!

— Кто в Новогоднем эфире?

— Я.

— А-а! Понятно. Теперь отгадай, кто я.

— Елочка?

— Не-а! Не попал!

— Снегурочка?

— Теплее!

— Мороз — Красный Нос?

— Отгадал!

— «Крайний» всем бортам! Прекратите посторонние разговоры в эфире! Накажу!

— Накидываем кнопку!

— Понял!

В эфире разразился сплошной треск. Все, кто находился в воздухе и на земле, срочно накидывали кнопки. Всем было интересно, о чем собирается секретничать эта парочка. Роль понимал: конфиденциальности — никакой, поэтому губу не раскатывал, а вот «Крайний» накинуть кнопку не мог! По техническим причинам. Бе-бе-бе!

— Мороз, Роль. Ответь!

— Говори, слушаю.

— Домой идешь?

— Да.

— Меня видел? Я на Аннушке.

— На радаре видел борт. Семь минут. На тысяча триста. Это ты?

— Я.

— Тебя как туда занесло?

— Комиссию на рыбалку возил.

— Ну и как? Наловили?

— Ага, два ящика!

— Мы подлетаем. Времени в обрез. Говори, что надо.

— Каким курсом проходил меня?

— Сто семьдесят. Плукаешь?

— Нет, все пучком, РК-7 барахлит, спасибо. До связи!

— Ну-ну. Барахлит, говоришь? Забегай ко мне, у меня лещ есть!

— Лещ — это вещь! Забегу! Жди!

— Ты давай не пустой забегай!

— Понял.

— Ну все, пока, а то я уже на четвертом!

— Мягкой!

— Спасибо!

— Эй, на шхуне! — ввязался кто-то в разговор. — Где лещ водится? Можно присоседиться? У меня коньяк есть. «Варцхе»!

— Давай! — ответил Роль.

— А меня! — запросил густой и хриплый бас.

— А ты кто такой?!

— Я — спирт! Полтора литра!

— Заходи! Ну, кто еще? С тортом!

— Зачем вам торт?

— Для веселости!

— Хорошо, приду с тортом и девочками.

— Девочек побольше! И покрупнее! — подметил Бас.

— Извращенец!

Кто-то тенором заголосил:

— Всем, всем, всем! Кто слышит! Сегодня в двадцать два ноль-ноль у Мороза! Вход только по предъявлению пузыря!

— А наземным службам можно?

— Сколько вас?

— Не больше пяти.

— С метео Аня Степаненко будет? — торопливо встрял Роль.

— Будет.

— Тогда ждем! Только медичек не приводите!

— Поняла.

Роль не стал дослушивать и перешел на свой канал: все равно лавинообразный процесс уже невозможно было контролировать.

Душа у Роля пела. Ура, ура, ура! Расчеты и догадки верны! Лечу правильно! Можно расслабиться и приступить к созерцанию окружающих красот. Если, конечно, пассажиры — асы всех времен — чего-нибудь еще не отчубучат. Но сегодняшняя ночь будет как награда. И первый тост — за Аннушку!!!

Посадка прошла по всем правилам и согласно писаным и неписаным инструкциям. Правда, по диагонали. Боковым ветром сдуло. Не рассчитал. Вернее, даже и не рассчитывал. Расслабился. Замечтался!

«Нда-а-а! Вот те и политзанятие!» — подумал Роль, пробегая по коридору в сторону свободы.

Впереди маячила дверь.

За дверью — Аннушка в легком летнем платьице!

Красавица!

Аннушкой авиаторы ласково называют АН-2.

Комэска — командир эскадрильи.

Остальное — неважно.

---

Поход

Представьте себе: вас разбудил будильник, ну, где-то около пяти, и с размаху, не проснувшись, вы шагнули в раннее утро. Тогда, возможно, почувствуете на себе, как мне хотелось спать! Спать хотелось ужасно. Однако ничего не поделаешь, раз уж проснулся, надо продолжать делать задуманное, запланированное, назначенное и, может быть, даже предрешенное силами, нам не ведомыми. Одним словом, надо. Есть такое слово — «надо». Хотя есть еще и такое слово, как «хочу». Или более подходящее для данного случая — «не хочу». Впереди двадцать дней в лодке, в палатке, в лесу, у костра. Романтика… Чтоб ей пусто стало… То есть, пусто было. То есть, как это правильно сказать?

Турбазовская лодочная станция располагалась в небольшой заводи. Несколько лилий, сбившись в кучку, тыкались в противоположный берег.

Безветренно.

Зябко.

Тихо.

И чертовски красиво.

На маленьком дощатом причале безмолвно и сонно топталась половина группы. Та половина, которая отправлялась в лодочный поход впервые, поэтому нервничала и пришла пораньше. Вторая половина, состоявшая из «бывалых» путешественников, подтягивалась еще полчаса. Стандартная ситуация для начала любого лодочного похода. Хвостолапы загружали лодки рюкзаками, продуктами и другой дребеденью. Уже просматривались лидеры, трудяги и лентяи. Пока неярко, но все же выделялись суетливые и шумные пылевглазапускатели. На этот раз народ подобрался в возрастном диапазоне от шестнадцати до пятидесяти. Что с ними делать — известно только Богу. Как сколотить команду, когда характеры, взгляды, привычки и все остальное, уже только по возрастному цензу находятся на противоположных полюсах? А если не получится команды, значит, будет не поход, а сплошная склока и нервотрепка. Необходима была цель, при достижении которой у группы не останется времени заниматься всякими дрязгами. Нужно, чтобы все, дружно, очень захотели чего-то одного: большого и гладкого, зеленого и загадочного, блестящего и круглого, но обязательно труднодоступного. Тогда все будет в порядке.

Первый симптом несовместимости проявился при распределении по лодкам. Кто-то с кем-то не хотел в одну лодку и, наоборот, в другую пытались пристроиться столько желающих, что лодка могла просто затонуть. Пришлось вмешаться и волевым решением рассадить хвостолапов более-менее равномерно.

Итак, ранним утром, немного поскандалив, моя группа из шестнадцати обитателей турбазы «Лисицкий Бор», включая меня, разместившись на четырех лодках, отправилась в двадцатидневный поход вверх по реке — кормить комаров, в поисках приключений, романтики и другой дряни.

Махать веслами в течение дня — удовольствие весьма сомнительное, особенно если без привычки. Во-первых, у всех участников сразу появляются мозоли, в-третьих, казалось бы, не очень утомительное занятие выматывает народ так, что к вечеру никто уже ничего не соображает, и следующий день также можно считать пропавшим. Зная это, я действовал по давно отработанной схеме и поначалу давал группе минимальную нагрузку.

Через пару часов лодки уже шли ровно и не кидались из стороны в сторону, как курицы. Трудяги в лодках постепенно начинали понимать, что нужно, а чего вовсе и не обязательно делать, чтобы продвигаться вперед.

Обед решили не проводить, подзакусили на ходу, зато пораньше стали на прикол. С небольшими разборками из серии «кому что делать» поставили палатки, собрали и напилили дров, приготовили шикарный ужин из макарон и тушенки. К вечеру разлеглись у костра. Началось самое замечательное время баек, душистого чая, гитары и комаров величиной с собаку.

Вот тут-то я и решил начать свое черное дело по глобальному и беспрецедентному обману пятнадцати индивидуумов, очень разных, еще незнакомых, но уже интересных. Подловив момент, когда возникла неожиданная и томная пауза, я, звонко прикончив комара на своей щеке, предложил народу одну легенду, услышанную мною от местных жителей. (Эту легенду мне действительно рассказала Баб Нюра, прожившая в Лисицком Бору все свои девяносто три года, в качестве благодарности за проделанную мной работу по починке не вовремя забарахлившего самогонного аппарата.)

Разомлевшие хвостолапы с радостью согласились внимательно меня выслушать.

Потрескивали сухие ветки. Искры улетали вверх, к вершинам черных елей. Световой круг от костра ограничивал мир. Рядом, в темноте, угадывалась невидимая живая река. Я неторопливо, с долгими, но оправданными паузами, начал свой рассказ.

Случилось это в далекие, далекие времена, когда родной прабабушке Баб Нюры от роду было всего десять лет, и она, беззаботная и босолапая, бегала со своими подружками купаться в реке. В те времена деревня Лисицкий Бор была небольшой, но с зажиточными дворами. Нужды её жители не испытывали, книг не читали, в политической жизни царства-государства не участвовали. Все необходимое они получали от земли, реки, леса и пастбищ своим трудом — и этим были счастливы.

Но вот однажды из Городни пришла дурная весть. Весть принесли два монаха, которые на лодке плыли вверх по реке и остановились на ночлег в деревне. Монахи рассказали, мол, на Городню идет войско: «мечами звенят — пощады не жди». Монахи везли в лодке святые книги, злато, серебро и каменья драгоценные, чтобы спрятать все это в тайнике, известном только им, от налетчиков кровожадных. Они всегда так делали, когда над Городней нависала напасть. Переночевав, монахи ранним утром уплыли. Жители деревни попрятались в домах и стали молиться.

То ли молитвы помогли, то ли то, что Лисицкий Бор располагался на другой стороне реки, но злая участь обошла поселок стороной.

В Городне же порезали всех. Не помогли даже каменные стены церкви, которую построили городенцы. Всего неделю продержались они за её крепкими, белокаменными стенами. Прошел слух, что это сам Царь-Государь Иван ходил с войском по землям и наказывал подданных своих за непослушание. Так ли было или со страху врали хвостолапы — неизвестно. И монахи те, говорят, сгинули. И тайну свою унесли в могилу.

Я замолчал.

Длинную паузу прервал Володя:

— А тайник нашли?

Галка выкатила свои огромные глаза и почему-то шепотом ответила:

— Сказали же тебе: унесли с собой в могилу!

— Тайник?

— Да не тайник, а тайну!

— Значит, тайник остался? И где-то сейчас есть? И мы плывем по Волге там же, где плыли монахи?!

В темноте, со стороны реки, зашуршало. Все притихли.

— Ну ладно, хватит. Пора спать, завтра снимаемся, — заявил я и отправился в свою палатку. Народ не сразу последовал моему примеру. Они еще долго сидели у полупотухшего костра и о чем-то шептались.

«Пусть созревают», — подумал я и с чувством исполненного долга уснул.

Утром оказалось: хвостолапы за ночь неожиданно быстро созрели. Это проявлялось в прекрасной организованности при решении насущных бытовых проблем. Все были предупредительны и крайне доброжелательны друг к другу, без напоминания хватались за любую работу. В глазах у каждого горел загадочный огонек. Создавалось впечатление, что группа — единый организм. Честно говоря, я не ожидал такой быстрой реакции, но все равно искренне порадовался.

Меньше, чем за час, мы позавтракали, свернули лагерь, упаковались в лодках и дружно замахали веслами. На следующей ночевке, вечером, разговоры у костра постоянно вертелись вокруг легенды о городенских монахах. Каких только предположений я не услышал. Среди них были и весьма разумные. Степаныч, по-видимому, самый мудрый среди нас, поделился своими догадками. Он, как оказалось, неплохо знал историю здешних мест. В его гипотезу о местонахождении клада входили все известные ему факты о тех временах и нравах. Он считал, что вполне можно допустить существование нетронутого клада. Весомость аргументов не только окончательно доконала мою группу, но и меня самого несколько смутила. После его выступления Галка заерзала, закатила глаза и предложила наплевать на поход и завтра же утром срочно отправиться по следам монахов, и немедленно найти тайник.

Возникла тяжелая пауза. Все, не мигая, смотрели на меня.

Я встал, поправил косынку на шее и очень важно и серьезно заявил:

— Согласен.

Народ взвыл от счастья.

Итак, цель была определена, осталось разработать детальный план и неукоснительно ему следовать. Я не вмешивался. В конце концов, какая разница между походом и экспедицией? Все равно комаров придется кормить, веслами махать, да и трасса экспедиции к тайнику совершенно случайно совпала с ранее намеченным походным маршрутом. Но про это, кроме меня, никто не вспомнил. Им не до того: они собрались искать клад, остальное — неважно.

Искать тайник решили на территории заброшенного старинного монастыря. (Там удобнее разместиться с лагерем: и родник рядом, и лес под боком, и небольшая речка есть. Орша.) Развалины монастыря находились километрах в трех от Волги и в двух днях ходьбы на веслах от того места, где мы сейчас стояли.

Через полтора дня, к обеду, мы прибыли к точке разгрузки. Представляете, с какой скоростью мы плыли? Лодки спрятали, вытащив на берег. Быстро перекусив, напялили рюкзаки и дружно отправились к монастырю, несмотря на жару.

Ближе к вечеру, хорошо пропотев, мы благополучно добрались до монастыря.

Нам открылась грустная картина.

Развалины всегда грустная картина.

Храм сохранился лучше остальных построек. Вся площадь, занимаемая монастырем, когда-то была обнесена каменным забором, построенным, по-видимому, в более поздние времена. Забор огораживал территорию примерно триста на триста метров. По углам угадывались небольшие башенки. Храм стоял в центре этого четырехугольника. Остальные постройки либо вообще отсутствовали, либо были в таком состоянии, что трудно было догадаться об их назначении. Свалив рюкзаки в кучу, мы все зашли в храм.

Вам знакомо ощущение невесомости, когда после длинного перехода снимаешь рюкзак?

Не идешь, а подпрыгиваешь.

Правда, необычное ощущение?

Из трапезной через дыры видно небо. Купол над алтарем сохранился. Каменная лестница винтом ковыляла на остатки от колокольни. Кое-где на стенах виднелись небольшие фрагменты фресок, но понять сюжеты — невозможно. Кругом мусор, полусгнившие деревяшки, вывернутые из стен камни.

Хвостолапы разбрелись по развалинам. Никто не высказывался. Не ожидали… Грустно все это…

Лагерь поставили за территорией, недалеко от родника. Ребята притащили сухое дерево и распилили его. Дров теперь должно хватить на пару дней. За ужином, естественно, разговор крутился только вокруг монастыря. Степаныч считал: монахи не дураки и наверняка устроили тайник не на территории монастыря, но и не слишком далеко. Остальные согласились и готовы были облазить все окрестности в поисках клада.

Пусть изучают родимый край, от этого, кроме пользы, никаких последствий не предвиделось.

Родимый край в радиусе двух километров изучился довольно быстро. Никаких намеков на тайник обнаружено не было. Степаныч говорил, что клад в любом случае должен быть отмечен каким-то знаком, который обязан пережить века, чтобы дойти до нас… А как по-другому? По-другому никак! По-другому попробуй найти этот клад!

Значит, знак — нелапотворный.

Причем хитрый и неприметный.

Например, какой-нибудь большой камень.

— А на нем надпись: «Налево пойдешь…» — пробурчал Володя.

Камня, естественно, не нашли. А также не нашли вообще ничего, хоть как-то указывающего на наличие тайника. Зато нашли беличий домик в дупле. Пушехвостая хозяйка совсем и не испугалась незваных гостей и даже проявила некоторое любопытство и участие. Блестящие, умные глазки смотрели на ребят и о чем-то говорили. Очень важное и нужное.

Знать бы этот язык, понять бы…

Наградив белку сухариками, ребята оставили её в покое. А может она сама так решила, и оставила их в покое? Как знать?

Вечером засиделись допоздна. Луна, белоликая красавица, расстелив серебристые волосы нам под лапы, смотрела, не мигая, на монастырские стены. Идея посетить монастырь в такой неурочный час с моей помощью родилась сама собой.

Ну и поперлись.

Сдуру.

Чем ближе мы подходили к храму, тем тише себя вели. В результате в храм не вошли, а проскользнули незаметными тенями. Сбившись в кучку посередине трапезной, шепотом стали выяснять, на кой ляд мы сюда притопали. Неожиданно Галка тихо пискнула и молча стала тыкать лапкой в сторону одной стены. Мы посмотрели на стену и тоже хором тихо пискнули. Небольшая часть стены светилась неяркими зелененькими точками. Точки были разбросаны совершенно хаотично и напоминали звездное небо. А вот границы явления были строго определены. Метр на полтора, причем вверху — полукругом.

— Что делать? — спросил меня Семеныч.

Извечный русский вопрос… Как трижды прав Классик, затронувший в своих размышлениях русскую душу и бытиё бренного тела! Вы что?! Это же не из той оперы! Пардон, пардон, больше не буду… Мешать… В одну кучу…

— Так что же делать?

— А ничего, — ответил я. — Утро вечера мудрючнее. То есть, ну, в общем, умное утро. Всегда. Завтра разбираться будем.

— А может, выковырнем одну звездочку ножиком? — предложил Володя.

— А вдруг она радиоактивная? — мимоходом заметил я.

Все пискнули еще раз.

Нет, и все-таки, как трижды прав…

Тихо и осторожно, стараясь ни до чего не дотрагиваться, мы вернулись восвояси. Догоревший костер шевелился седым мерцающим пеплом. После перенесенного стресса наши палатки показались уютными и безопасными. Мы молча разбрелись.

Утро на самом деле оказалось вечера мудренее. После завтрака хвостолапы весьма серьёзно занялись подготовкой к исследовательской экспедиции — изучать светящуюся стену, и, захватив с собой все, что только представилось возможным захватить, отправились в приключение.

В храме — порядок. Все на своих местах. Никаких намеков на ночные звездочки. Каменная кладка стены ничем не отличалась от остальных стен. Только на ней не сохранилась штукатурка. Камни были голые. И никаких светящихся точек. Это нас не смутило: очевидно, свечение можно заметить только в темноте! Собственно, изучать-то было нечего. Ничего необычного или интересного. Камни как камни. Степаныч решил выворотить один из них и забрать с собой, а потом, на работе, подвергнуть детальному исследованию.

На том и порешили.

Выворотить оказалось не так-то просто. Наши предки умели строить (не то, что некоторые). Разозленный неподдающимся камнем, Володя, в сердцах, со всей дури ахнул по нему обухом. Камень неожиданно легко юркнул в стену. Вместо него открылась черная дыра. Володя заглянул в дыру.

Темно.

Из дыры пахнуло прошедшими веками. Ребята облепили дыру, как тараканы.

— Это клад! — уверенно заявил Степаныч.

Дальше все происходило как во сне, только очень быстро и даже, можно сказать, судорожно. Дыра расширялась на глазах и скоро превратилась в проем размером метр на полтора, вверху — полукругом.

Вход в тоннель! Не точно!

Вход в подземный ход! Не красиво!

Таинственное начало чего-то! Длинно!

Забодал ты меня! Отстань! Понял, пробуй сам.

Дыра, обложенная каменной кладкой, резко уходила вниз!

Ну вот! Теперь дыры ходят. Сами. Пешком…

На коротком производственном совещании с единственным пунктом «Что делать?» мы решили вернуться в лагерь и отдохнуть.

Извечный русский вопрос… Как трижды прав Классик…

Впрочем, об этом я уже…

Вот вам и здрасте! Вот вам и баба Нюра! (Ответ классику.)

После обеда, прихватив большой пустой рюкзак для злата и серебра, фонарики, длинную веревку, мы отправились в монастырь. Я стал спускаться в подземный ход первым. Девчат решили оставить наверху. Мало ли что…

В затылок сопел Володя.

Ход — длинный.

Пройдя около двадцати метров, я остановился.

Жутковато.

Звуки голоса мгновенно затухали, такое впечатление, как будто говоришь в вату.

Впереди, кроме каменной кладки уходящего вдаль тоннеля, ничего не видно.

Володя — прямо в ухо:

— А вдруг там скелеты лежат?!!

Все.

Устал.

Уже ПЯТЫЙ час пошел!

Скоро рассвет…

Тихо-то как!

Пойду, поджарю блинчики. Знаете, такие полуфабрикаты продаются. «Блинчики с мясом» называются. А то титилинские сосиски надоели до невозможности.

Итак, продолжим. С новыми силами.

Володя — прямо в ухо:

— А вдруг там скелеты лежат?!!

Я вздрогнул.

— Ну, да… И зубами щелкают. Посвети-ка лучше вот сюда. Видишь?

— Вижу.

— Смотри, головкой не стукнись. Головку беречь надо…

— Я думал, в подземном ходе сверху капать будет.

— Да пригнись ты! А то думать нечем будет!

— Что это? Железяка какая-то… Ржавая.

— Дай посмотрю. Ладно, потом разберемся, пошли дальше.

— Ну, вот и пришли…

Нас остановил завал. В этом месте свод рухнул, образовав вверху нишу. Вернее, рваную полукруглую щель.

— Тащи лопату.

Остаток дня мы расчищали завал. Это была серьезная работа. Участвовали все, даже женщины. Я командовал.

К вечеру вымотались так, что на посиделки у костра никто не остался. Быстро поужинали и завалились спать. На следующий день завал был окончательно расчищен, и мы продолжили путешествие по подземному ходу. Кончались батарейки для фонариков. Остался только один свежий комплект, пришлось экономить. Попробовали факел — не получилось, без вентиляции от дыма некуда деваться. Неудачный эксперимент отбросил наши исследования еще на один день. Пока проветривалось.

Зато появилась возможность нормально отдохнуть и спокойно осмыслить происходящее. Нас волновал вопрос: куда ведет ход. Когда экспериментировали с факелами, удалось добраться до следующего завала. Он находился довольно далеко, расчистить его трудно, а может быть, и невозможно: нет нужного инструмента, не в чем выносить землю, а самое главное — проблема с освещением. Длина подземного хода до второго завала (по моим замерам) — двести тридцать семь шагов. Это приблизительно сто десять метров. Ход не был прямым, он плавно поворачивал то влево, то вправо, поэтому представить, куда он направлялся, — сложно, только примерно. Весьма примерно. Я знал: достичь заветной цели нам не удастся. Мы были не готовы. Но и резко останавливать ребят — нечестно. У нас же еще есть время — несколько дней.

Проблема за проблемой! Мы старались найти выход. Но «выход» постоянно ускользал. Был только вход. И то не тот! (См. В. Высоцкий. Песня.) Я понимал, какой удар хватит всю мою группу, когда станет очевидной наша несостоятельность. Когда все поймут, что клад уплыл прямо из-под носа! Ведь вот он! Еще чуть-чуть — и бери — голыми лапами!

Пора было переключать ребят.

Назрело время «Русалок».

Однажды на турбазе, оказавшись по какому-то делу на кухне, я увидел, как повара чистили огромных рыбин. Чешуя от них тоже была огромная. Я раньше такую никогда не видел! Это меня поразило, и я, на всякий случай, набрал себе суперчешуи. Что с ней делать, тогда еще не придумал. Но потом мне пришла в голову мысль: наверное, именно такую чешую я видел только на русалках. И стал дурить голову всем желающим: мол, имею чешую, которую собрал в том месте, где русалки на дереве сидят! А где именно — не признавался. Кто-то верил, кто-то нет, но веселились все.

Так вот.

Я решил провести операцию «Русалка».

Недалеко от нас (очень кстати) протекала маленькая речка Орша. Дождавшись, когда лагерь уснет после тяжелого трудового дня, я сбегал к речке и, выбрав там, недалеко от воды, подходящее дерево, насыпал под ним чешуи. В самом лагере, около входа в продуктовую палатку, сделал то же самое. В палатке же все перекопал и навел беспорядок. У костра тоже насыпал чешуи и раскидал печенье и конфеты, надкусив их. Налив в кружки чай, расставил эти кружки вокруг костра, предварительно испачкав края помадой. Потом, раздув угли, подложил дров.

Получилось замечательно.

Впечатление полное! В конце концов, поскольку русалки — существа сказочные, значит, и поступки их вполне могут быть необъяснимые и загадочные.

Закончив, я с чистой совестью залез к себе в палатку и уснул.

Наутро.

Ни свет, ни заря будит меня шумная делегация с вытаращенными глазами и, перебивая друг друга, кто шепотом, кто с надрывом:

— Ночью! Рыбы! С накрашенными губами!! ЧАЙ ПИЛИ!!!

Я, естественно, не поверил, пошел проверять и, внимательно изучив следы, оставленные ночными гостями, безапелляционно заявил:

— Русалки!

Ну, реакцию можно не описывать. И так понятно.

Я допускал, что не все поверили в русалок; однако, очевидно, интеллект не поверивших позволил им вовремя сообразить, встать на мою сторону и негласно поддержать меня в начинании. Тем более, сама обстановка, природа, настроение и многие другие факторы нашего походного бытия располагали к сказочному восприятию действительности. А раз так, то и следует воспринимать, как следует, а не как попало.

Без русалок-то, что это за лодочный поход?

Не поход, а глупость какая-то.

Началась эпопея с русалками.

Изучив берег реки (только оттуда могли выходить русалки), мы, конечно, обнаружили место, где полурыбы-полухвостолапочки водили хороводы и сидели, сплетничая, на ветках. (О кладе и подземном ходе как-то подзабыли. Куда он денется!) А вот русалки… Мало ли что… Ведь и защекотать, наверное, могут!!! Ой-я-я!!!

Но были в этой эпопее с русалками и отрицательные стороны: ночью никого не удавалось загнать в палатки спать. Все хотели, во-первых, увидеть русалок, во-вторых, почему-то старались держаться вместе, кучкой. Всю ночь колобродили, а русалки все не приходили.

— Володя, — спросил я, — а зачем ты с веслом сидишь?

— От русалок отбиваться.

— Они же дамы! Разве можно даму — веслом?

— А пусть не лезут тогда! Если дамы!

Днем отсыпались. Без перерыва на обед.

Вечером, во время ужина, я предложил замаскировать подземный ход. Ребята согласились: имеет смысл в следующем году собраться на турбазе, повторить поход и докопаться-таки до клада. А чтобы его никто другой не нашел, необходимо восстановить стену в храме, все убрать и сделать вид, что мы тут никогда не были.

За всеми этими заботами время, отпущенное нам, незаметно закончилось.

Пора было возвращаться.

Грустно сворачивать лагерь, где все мы так славно поработали и подружились, но что поделаешь…

Я уходил последним, окинув взглядом территорию, где еще недавно кипели страсти и разыгрывались драмы.

Как будто никогда и не стоял тут палаточный лагерь.

Ничто даже не намекало.

А ведь мы прожили здесь не самые скучные дни!

Еще ни одному инструктору, КРОМЕ МЕНЯ, не удавалось заставить своих подопечных так хорошо привести в порядок территорию стоянки после своего ухода.

Все было в порядке.

Следующая группа, которую я приведу сюда через двадцать дней, ничего не заметит.

ВЕДЬ ЭТА ГРУППА ТОЖЕ НИЧЕГО НЕ ЗАМЕТИЛА!

P. S.

Только Вы эти мои маленькие секреты никому не выдавайте!

Тс-с-с!

---

Сказка о Кубике

Поселок Гуименка стоял на берегу большой реки. Между крайними домами и берегом — только заливной луг, где паслись местные коровы. С противоположной стороны Гуименку подпирал зеленой стеной Загадочный лес. Ворчало (для себя) назвал лес «Загадочным», потому что для него, кроме загадок, от этого леса не было никакого проку.

Все жители поселка — те, кто не напивался каждый день — работали в пансионате. Сам пансионат находился тут же и отличался от деревни только тем, что был огорожен неким подобием забора, прозрачного как для взгляда, так и для перемещения. В пансионат иногда приезжал автобус. Кого-то увозил, ну и конечно, привозил. Чаще всего это были отдыхающие. Однажды большая группа отдыхающих провожала своих товарищей домой. Товарищи уже сидели в автобусе, а группа толпилась на остановке. В это время с противоположной стороны, местный кочегар Виктор Семенович нетвердой походкой пробирался после ночной смены домой. Наткнувшись на заднее колесо автобуса, он вспомнил о ящике пива выпитого с сослуживцами под утро. Раньше Виктор Семенович работал дальнобойщиком, пока у него не отобрали права, поэтому баллон вызвал у него ностальгические воспоминания, ну и рефлекс, естественно сработал. Виктор Семенович понимал, что с таким количеством пива в организме у него нет никаких шансов добраться не только до дома, но и до ближайших кустов. А тут — баллон!!! Виктор Семенович пристроился… но счастье длилось недолго. Автобус схлопнув дверцами уехал. Вместе с ним уехал, как вы понимаете и баллон, оставив лицом к лицу крайне изумленного Виктор Семеновича, и не менее изумленных провожающих. Таким образом, через автобусное движение осуществлялась связь с внешним миром. В остальном Гуименка и пансионат жили тихо и незамысловато. Шершавая и властная лапа государства сюда не дотягивалась, то ли забыв об этом месте, то ли потому, что поиметь с Гуименки было нечего. Одним словом, Гуименка — мирок со своими причудами и заморочками. (Хорошо это или плохо — не нам судить.)

Ворчало оказался там по воле слепой и бестолковой случайности. Надо отдать должное: неожиданный поворот судьбы ничуть не смутил Ворчала и, возможно, даже понравился ему. Может быть, из-за экзотики? Как знать?! Во всяком случае, он с энтузиазмом стал устраивать свою жизнь по новым, гуименским правилам. Правила оказались забавными и — своей необычностью — интересными. Энтузиазм, возможно, основывался и на том, что Ворчало не собирался надолго оставаться в Гуименке и рассматривал этот эпизод своей жизни как некое очередное приключение.

Поначалу время проходило скучновато. Скуку скрадывала великолепная природа, в самом центре которой и находился поселок. По этой простой причине Ворчало часто гулял. Гулять приходилось в Загадочном лесу — ну не шататься же трезвым по деревне! Неэтично. В лесу было хорошо. Постепенно осваиваясь, Ворчало забредал в лес все дальше и дальше. Прогулки становились все продолжительнее и незаметно трансформировались в однодневные походы. Ворчала радовали огромные вековые сосны, основательно стоявшие среди молодой поросли. Он старался отгадать, что эти сосны видели на своём веку, о чем думают (такую возможность Ворчало допускал), как воспринимают его — Ворчала, чего от них ждать, что они могут рассказать… Потом решил: ничего особенного, вернее, ничего интересного для него сосны рассказать не смогут, разве только про червячков и птичек. Но эта тема мало интересовала Ворчала. Оставалось, не анализируя, не вдаваясь в подробности, просто гулять и радоваться красотам нетронутого леса.

Во время одного из таких походов Ворчало увлекся, потерял бдительность и заблудился. Как только понял, а понял он это к вечеру, сразу сильно захотелось есть. Бутерброды, захваченные с собой, давно тю-тю, и воспоминания только усиливали голод. Стараясь не думать о еде, Ворчало принялся искать дорогу домой. Понятное дело: в диком лесу никаких дорог не построили, и поиски затянулись.

А в лесу темнеет быстро, и темнота в лесу совсем не похожа на привычную нам городскую темноту. В привычной — все равно что-то видно, а в лесу — проблема.

Представляете?!

Как ночевать?

Калачиком под деревом?

И холодно, и мокро, и жутковато! С другой стороны — выхода не оставалось. Непривычные шорохи ночного леса подстегивали воображение и так разгулявшегося по свисающим мохнатым лапам и закорючкам корней… Вот-вот придет волк и съест. Навсегда. И вдруг (о, счастье!) вдалеке — огонек! Ну, скажем, даже не огонек, а намек, Надежда… и, практически, на ощупь Ворчало двинулся в направлении Призрачной.

Тогда он еще не знал, что на самом деле пробирается навстречу удивительному, необъяснимому и крайне странному приключению.

Исцарапанный, обессиленный, голодный, замерзший, с промокшими лапами, Ворчало наконец выбрался на полянку.

Посередине стоял небольшой сруб.

Избушка имела три окошка на три стороны света.

«Не хватает только куриных лап», — подумал он.

За приоткрытой дверью угадывался уют. Уют соблазнял.

Вежливо постучав и пошаркав нижними лапами о порожек, Ворчало спросил:

— Можно войти?

Никто не ответил.

Ворчало засунул голову в избушку и повторил:

— Здравствуйте, можно к вам?

В избушке никого не было. Ворчало вошел, осмотрелся и, несмотря на усталость, удивился. Обстановка внутри состояла из предметов и вещей, не соответствующих месту и времени. Сначала создавалось впечатление: собраны они в единый ансамбль случайно, в разное время и совершенно нелогично. Однако вдруг появилось ощущение законченности и гармонии. Над всей нелогичностью витал дух дизайнера с тонким вкусом. Бросалось в глаза: возможности художника не ограничены!

Ничем!

Даже законами геометрии!

Избушка изнутри была раза в три больше, чем снаружи!

Или это только показалось Ворчале? Как знать!

Музей и выставка. Но, похоже, здесь можно очень даже удобно жить. И, судя по всему, тут кто-то жил. Наверное, Хозяин просто ненадолго вышел по своим делам… Ворчало, присев на краешек вычурной старинной кушетки, решил дождаться.

Ждал, ждал…

Проснулся поздним утром. Высокие напольные часы с огромным, медленным золотым маятником показывали начало десятого. Лучики, пробравшись сквозь неплотно задвинутую занавеску, щекотали правую щеку.

Левая щека утонула в подушке.

Подушка пахла цветами.

Нежиться на забавной кушетке оказалось необыкновенно комфортно и приятно. Ворчало не просто выспался, а как будто родился заново. Никогда в жизни он так хорошо не высыпался. Только очень хотелось есть.

Скосил глаза на вполне современную тахту, стоявшую у стены.

Тахта пуста.

Перевел взгляд в противоположную сторону.

Никого!

Отбросил ласковый плед, сел, почесал за ухом.

На столе стоял завтрак.

Завтрак стоял так, что не было сомнений, для кого он предназначался.

Завтрак приглашал: «Ждать незачем, садись, не смущайся!».

На маленькой серебряной тарелочке веером лежали вспотевшие кусочки сыра. Аппетитные булочки дышали свежестью. В хрустальной вазе на высокой ножке огромная, разноцветная и перепутанная гора фруктов, свисая не уместившейся виноградной кистью, покоилась в томном ожидании. Сок в высоком толстодонном стакане, бекон, подрумяненная охотничья колбаска, маленькие бутерброды с маслом и черной икрой, горка разнообразных печений, кофе, сливки, мед, вино. Вино — разное: и такое, и вон какое, и эдакое. А ликера не было. Вообще никакого. Не говоря уже о «Амаретто»! А жаль!

Ошалевший Ворчало смотрел на чудо-завтрак. У него в голове не укладывалось, откуда в такой глуши столь изысканные блюда. И сервировка стола изумляла до крайности. Вполне современные фужеры гармонично сочетались со старинным столовым серебром. Резко выделялась сковородка с тефлоновым покрытием и яичницей-глазуньей. Свежеиспеченный цыпленок, окруженный картофелинами с золотистой корочкой, лежал на большом, овальном серебряном блюде с вензелями. И так далее, и еще много, много тому подобного.

Ворчало на еду не накинулся, а отправился посмотреть, нет ли поблизости столь гостеприимного Хозяина — познакомиться, поблагодарить, извиниться, объяснить… И вообще, странно как-то! Все есть, любое желание угадывается заранее — аж пледом кто-то накрыл! А ни здравствуйте тебе, ни до свидания!

Никого рядом с избой не было. На полянке — тоже. В лес Ворчало решил не идти. Не хотелось удаляться от яичницы.

Ну и фиг с ним! Махнул лапой наш голодный герой.

Вперед!

За стол!

Завтракать!

Хозяин не появлялся.

Ворчало решил повнимательнее ознакомиться с избушкой. В одном углу стоял настоящий граммофон с огромной медной трубой. В противоположном углу — японский телевизор с большим экраном. Против входной двери висела картина. Странная картина. Ворчало подошел поближе. На старинной раме, внизу — маленькая медная табличка, как в музее.

«В. Боровиковский. Портрет Лопухиной. 1797г.», — прочитал Ворчало.

«Ничего себе! Может, копия? Да вроде нет! Полотно в паутинках трещин, сразу видно, старое! А где же Лопухина?»

На картине никакой Лопухиной не было! Были розы в правом углу, голубые васильки, небрежно брошенная на мраморный постамент шаль. Какой-то ненастоящий парк. Колосья…

А Лопухиной не было!

Странная такая картина.

«Если портрет, где Лопухина! А если про Лопухину забыли — нечего портретом называть!» — почесав под мышкой, подумал Ворчало. Впрочем, всё здесь слегка непонятное, даже удивляться надоело.

Внимательно изучив предметы на небольшом туалетном столике с зеркалом, Ворчало пришел к неожиданному выводу: Хозяин оказался напрочь Хозяйкой! Надо же! Эта новость потрясла его больше, чем сама изба со всеми её чудесами!

— А у меня на носке дырка, — сконфузился наш незадачливый герой. — Надо же!

Разноцветный кубик.

Он парит в пространстве, натыкаясь то на невидимые стены, то на прозрачный потолок, то на несуществующий пол. Отскакивает и плывет, показывая нам яркие грани. Выбраться за эфемерные границы он не может.

Угол падения равен углу отражения.

И от этого закона кубик никогда не убежит.

Происходит плавная метаморфоза — и…

Уже не кубик, а шарик, следом звездочка, и вновь кубик.

Но угол падения все равно равен углу отражения.

Разноцветный кубик…

«Кто она такая? Почему живет в лесу отшельницей? Откуда все эти вещи? Почему от меня прячется?! Может, она колдунья? А может, мне повезло: это сама Баба Яга?!

Хи-хи-хи! Нда-а.

Не так страшен черт, как его подружки…»

Ворчало любил применять в повседневной жизни всякие хвостолапные мудрости в форме пословиц и поговорок. Иногда — удачно, но чаще — просто так, на всякий случай. И если мудрость не подходила, он ее беззастенчиво переделывал.

Любопытство съедало, и наш герой решил познакомиться с Хозяйкой независимо от того, желает она этого или нет. В Ворчале зрел план: «Нужно притвориться, что я покинул гостеприимную обитель, а на самом деле — резко назад — и застать Хозяйку в избе!»

Как созрел, так и наделал.

Чтобы был повод интеллигентно вернуться, Ворчало подкинул свои ключи под кушетку, мол, вывалились из кармана ночью, и, вежливо прикрыв за собой дверь, отправился через полянку в лес.

Притаившись в кустах и почувствовав себя крутым многосерийным детективом, он с подобающе тупой мордой приступил к наружному наблюдению. Когда наружно наблюдать надоело и захотелось бросить эту затею, дверь избушки открылась, и из неё вышла молодая хвостолапка.

А может, хвостолапочка.

На расстоянии трудно определиться.

У Ворчала с этим всегда возникали проблемы. (Когда на расстоянии…)

Одета была она в длинное белое платье с воротником-стойкой. Широкий голубой пояс перехватывал талию высоко, под самой грудью, придавая фигуре особую стройность.

«Слава богу! Не Баба Яга! — подумал Ворчало, поглаживая хвостом макушку. — Хозяйка очень даже ничего! Может, внучка? Тогда не будем строить из себя дурака… Ваню…»

Хвостолапочка зашла в сарайчик, что-то там взяла. Возвращаясь, уже на пороге, вдруг остановилась, оглянулась и внимательно посмотрела в сторону Ворчала, после чего зашла в дом. Ворчале от этого взгляда стало как-то не по себе. «Вдруг она услышала? Внучка всё же! А я так громко подумал! Иван я, а не Ворчало! Со всеми последствиями!»

Встряхнув головой, избавляясь от минутного замешательства, наш детектив вышел из своего укрытия и интеллигентной, гуляющей походкой направился к срубу.

Перед тем, как войти, Ворчало приготовил приветливую улыбку.

Перешагнув порог, вскинул взгляд снизу вверх и… никого не увидел!

Комната была пуста!!!

Ключи лежали на видном месте: на кушетке.

На столе — обед.

Телевизор — включен.

От обеда шел густой и вкусный запах.

А в комнате никого не было!!! НЕ БЫЛО!!!

Ворчало так и остался стоять: с глупой, но приветливой улыбкой.

По телевизору показывали прямую передачу из космоса. Космонавт через иллюминатор навел свою видеокамеру на землю. Ворчала охватило непонятное чувство. Странно ощущать, что находишься там, на далекой планете, и одновременно тут, рядом с телевизором, на той же планете! А сам видишь землю, на которой и находишься! Со стороны!

И все это ОДНОВРЕМЕННО!!!

Стало даже жутковато от этакой путаницы масштабов и точек зрений.

Кто же мы такие?

После изысканного и сытного обеда наш герой решил обидеться.

И покинуть загадочную Хозяйку.

Как решил, так и сделал.

Грустно было покидать этот гостеприимный дом. Ворчало прекрасно понимал, что побывал в сказке; понимал, что такое бывает только раз в жизни и то далеко не у всех! Однако повода для того, чтобы остаться, он не находил.

И никто даже не намекнул…

Долго наш путешественник бродил по лесу, стараясь найти дорогу домой. Ничего не выходило. Возможно, потому, что домой не очень-то хотелось.

Начинало темнеть.

«Придется все же ночевать в лесу», — безразлично подумал Ворчало. Ему было все равно. «Ну, в лесу так в лесу. Какая теперь разница! Вот буду бродить по лесу, пока не свалюсь без сил. А потом меня съест медведь».

Кусты пару раз попытались выцарапать глаз, корни деревьев подставляли подножки, и приходилось шлепаться на четвереньки. Упорно пробивался Ворчало сквозь чащу в темноте, не имея ни малейшего представления, куда идет. Наконец ему повезло: проломившись через очередной куст, он оказался на полянке, посередине которой стоял небольшой сруб. Избушка имела три окошка на три стороны света. За приоткрой дверью угадывался уют. Уют соблазнял.

«Чем дальше в лес — тем ближе вылез! Хи-хи-хи! Нда-а-а.

Ну и пусть! Ну и ладно! Зато высплюсь на кушетке! И вкусно поем! Вот!»

В предвкушении салатов и разносолов Ворчало резко толкнул дверь и зашел в избу, как к себе домой.

Ужина на столе не было.

За столом сидела Хозяйка…

— А где ужин? — ляпнул Ворчало.

— Милости просим. А Вы не против откушать вместе со мной? Я тоже еще не ела.

— Я… Простите… Я не хотел. Я опять заблудился… Здравствуйте. Можно я войду?

— Право, Вы слишком взволнованы. Поверьте, для этого решительно нет никаких причин. Приведите себя в порядок и успокойтесь. А я пока накрою ужин. Умывальник рядом с сараем.

Ворчала как ветром сдуло.

Остервенело разбрызгивая ледяную воду, он потихоньку стал приходить в себя. И никак не мог реконструировать в сознании лицо Хозяйки. Понимал только: оно его поразило. Но чем?

«За ужином разберусь», — уговорил сам себя.

Наплескавшись и причесав мокрый хвост, Ворчало решительно развернулся в сторону дома и… чуть не сбил с лап Хозяйку, которая, улыбаясь, стояла за его спиной с огромным полотенцем.

Стол уже был накрыт.

Стоит ли говорить о качестве ужина и сервировки?

Любопытно было другое!

Любопытно, когда Хозяйка успела сварить крабов?!!!!!

Надутый и чопорный, Ворчало сидел как на приеме у посла. Он судорожно вспоминал правила этикета, которым его учили в далеком детстве родители. Хозяйка представилась Марией Ивановной Толстой. Это толстое и неповоротливое «Мария Ивановна» никак не укладывалось в голове и жило само по себе, совсем не задевая прекрасного создания, сидевшего напротив Ворчала. (Независимо от того, как он называл её вслух, про себя, внутри, там, где никто не мог покопаться, получалось только «Маша» или «Машенька». )

Машенька говорила с достоинством, спокойно и красиво. Это вносило в разговор определенную холодность и дистанцию. Сидела она за столом подчеркнуто прямо, кушала не торопясь и очень элегантно. Ворчало вконец засмущался. Неожиданно для себя самого он понял, что так поражало его в лице Маши.

Взгляд!

И дело было не в самих глазах, а только во взгляде.

Проявлялось это нечасто и на мгновение.

Но увернуться — невозможно.

Как, к примеру, от фотовспышки.

Гипотеза №73. (Можно не читать. Известно, любая гипотеза занудна.)

Начнем с того, что «Инстинкт №1» это «инстинкт выживания вида». В нашем, конкретном случае — всего хвостолапства в целом.

Допустим, что во всех хвостолапах с рождения заложен приборчик: «хорошометр» (его с одинаковым успехом можно назвать и плохометром, и пофигометром, кому как нравится). Этот приборчик один раз и навсегда настроен и отградуирован Инстинктом №1, причем, в изначальные настройки мы влезть не можем, даже нечего и стараться. На вход в этот приборчик запихивается любая информация обо всем, что происходит (ило) вовне и внутри нас, включая генетическую память.

Так.

Давайте, для простоты, на примере: Вы на вечеринке случайно встречаетесь с загадочной Незнакомкой… Все происходящее очень быстро пережевывается хорошометром и на выходе вываливается нечто, заставляющее Вас немедленно действовать, причем вопреки всякой логике! В результате получаете: или тоску (хоть в петлю лезь), или розовые очки (начинаете прыгать, как кузнечик, вытворяя невесть что). Или, если повезет, (что бывает крайне редко) Вам будет ровно посередине, то есть «никак» (читай: «пофигу»).

Но вот незадача! В любом случае Вы будете действовать не в своих (личных) интересах, а в интересах всего рода хвостолапского!

И это заслуга гада хорошометра!

Нда-а-а!

Надувательство сплошное!

В чем?

Да в том, что по команде хорошометра мы можем даже переступить через Инстинкт №2 (сохранение собственной жизни)! Не говоря уже о таких мелочах, как (например) уйти от жены и троих детей к какой-то вздорной, да еще и совершенно незнакомой женщине, и быть счастливым при этом! И все потому, что так надо Инстинкту №1!!!

В результате — дитя.

Здоровенькое и жизнерадостное!

И опять все по кругу…

А как же я? А моя жизнь, мои интересы?

Да никого не волнует.

Всем пофигу.

Особенно хорошометру.

Мда-а-а…

И только так мы (все вместе) сможем выжить и жить много тысячелетий…

У-у-у!

Как все запутано!..

Ужин прошел великолепно: доставил Ворчале огромное удовольствие и массу впечатлений, несмотря на состояние столбняка, из которого ему так и не удалось выйти. Маша с пониманием относилась к этой проблеме и тактично помогала Ворчале плавно выходить из идиотских ситуаций, которые он сам себе и создавал за столом. В процессе общения Ворчало выяснил, что Маша сбежала от суеты, находится на отдыхе, и что она очень устала от постоянного калейдоскопа чужих фигур, мыслей, морд, глаз, платьев, лбов, костюмов, свитеров и слов. И еще Ворчало выяснил: к нему сие не относится, поскольку: «Одиночество восхитительно и прекрасно, при условии: если это можно с кем-то обсудить».

После ужина Маша играла на клавикордах. Мелодии были непривычны и незнакомы. Ворчале понравился вальс, и он попросил Машу сыграть еще.

От вальса ползли мурашки по телу.

Вальс все время старался залезть куда-то, и поглубже.

И хотя Ворчало только слушал, ему казалось: он кружится с Машей по всей поляне, осторожно касаясь её лапки. И все внимание приковано только к этому легкому, как вздох, прикосновению.

Настало время устраиваться спать. Растянув на полкомнаты ширму, приглушив свет, Маша упорхнула на свою половину и зашуршала там платьем и еще чем-то загадочным. Потом улеглась и притихла.

— Ворчало, Вы спите?

— Кажется, нет.

— Вы любите цветы?

Ворчале очень захотелось обмануть и сказать «да», но он не посмел и ответил честно:

— Я люблю отвертки и паяльники.

— А дарить цветы Вы любите?

— Дарить люблю.

— Тогда завтра подарите мне цветы, раз тут нет отверток и паяльников.

Ворчало еле сдержался, чтобы не вскочить и не побежать на полянку,

и при свете зажигалки нарвать всего, что попадется под лапы,

и этой охапкой живых цветов и листьев забросать Машу…

Всю.

А потом самый красивый и большой цветок отдельно, торжественно (!) отдать ей!

(Банальное решение.)

Вместо этого он уткнулся носом в подушку (на этот раз подушка пахла хвоей) и, чтобы поскорее наступило утро, немедленно заснул.

(Не банальное решение.)

Утром, перед самым пробуждением, ему приснился стишок:

Вальс заигрывает со мной

— Музыкой.

В вальсе стройной звенит струной

— Музыка.

Вальс кружится над гордыми елками

— Музыкой.

Вальс на кончиках лапки иголками

— Музыкой.

Но когда Ворчало проснулся, то стишок забыл.

Вы же знаете, сны, которые приходят перед пробуждением, не запоминаются.

Прошло несколько лет.

Как-то весной Тати заманила Ворчала в Титаковскую Галерею для повышения культурного уровня. Если Тати решила что-либо повышать — сопротивляться этому опасно. Одуревший от обилия шедевров, Ворчало безвольно тащился за ней из зала в зал.

Войдя в зал номер семь на втором этаже, Ворчало тупо осмотрелся и вдруг замер.

Напротив висела картина.

С картины на него смотрела Маша.

Маша улыбнулась. (Или это только показалось ему? Как знать!)

Ворчало незаметно ущипнул себя. Очень неудачно ущипнул — слишком больно.

Машинально опустив глаза, прочитал на маленькой табличке:

«В. Боровиковский.

Портрет М. И. Лопухиной.

Тысяча семьсот девяносто седьмой».

Экскурсовод за спиной заученно рассказывала:

— Княгиня М. И. Лопухина умерла совсем молодой, через год после свадьбы. Портрет был написан, когда она еще была восемнадцатилетней графиней Марией Ивановной Толстой…

Продолжение следует.

Точнее, скажем так: «Продолжение обязательно должно быть»…

И даже если не с Ворчалой, то с кем-то из Вас…

Просто зайдите в зал номер семь на втором этаже и посмотрите внимательно в глаза Маше.

Только очень, очень внимательно посмотрите…

---

Пятница

Эта история началась для Ворчала ровно неделю назад, но самое интересное случилось сегодня, в пятницу.

Тем не менее, давайте-ка все по порядку.

Итак, ровно неделю назад Ворчало, удобно развалившись на диване, дымя сигареткой, размышлял, как (возможно, даже прямо сейчас) он бодро сползет с дивана, резко крутанет хвостом и поедет в одну фирму. И очень выгодно продаст новую фитюлечку. Необходимость назрела: вчера вечером Ворчало неожиданно обнаружил — кончились деньги. Холодильник оказался неприветливо пустым. Туалетная бумага и та неожиданно кончилась!

Расстроенный неожиданным обстоятельством, на ночь глядя, Ворчало даже неожиданно сочинил стих.

Стих назывался «Неожиданность»:

Все кончается очень быстро.

Я сейчас заглянул в холодильник…

Все же как моя жизнь терниста…

Вместо сыра — замерзший будильник.

Но вернемся к нашим диванам.

Итак, ровно неделю назад Ворчало удобно лежал на диване, дымя сигареткой, и размышлял:

Фитюлечка получилась красивой (даже работала!), а вдруг кому-то понадобится?

Но определить кому — сложно.

Этой-то тяжелой работой и занимался Ворчало ровно неделю назад, удобно устроившись на диване. Работа продвигалась медленно. По телевизору показывали убаюкивающую рекламу.

Мысли в такой акустической атмосфере устойчиво пытались заблудиться в розовых барашках. Попробуй-ка их потом назад.

Неожиданно резко задиньбомил звонок входной двери. Ворчало, недовольный, что его отвлекают от срочной работы, прошлепал в прихожую и заглянул в глазки.

Он всегда заглядывал в глазки.

Даже если выносил мусор.

А уж тем более, когда так диньбомили!

К глазкам остальные знакомые и друзья Ворчала относились по-разному.

Например, ПаПа По вообще не относился. Не хватало времени.

Киваныч же, решив сэкономить на глазке, сделал себе САМ.

Глазок получился большой, и через него гораздо лучше было видно наизнанку.

(Из подъезда в прихожую.)

Глазок мог открываться, как иллюминатор на военном корабле, и можно было проветривать квартиру.

Однажды он сильно перепугал почтальона.

Неожиданно моргнул.

Глазок.

А может, Киваныч…

Глазком.

Кто их там разберет.

Жена Начальника Сахиша никогда не заглядывала в свой глазок из принципа, поэтому их уже два раза грабили. Первый раз отобрали деньги, а во второй раз — видеоаппаратуру, потому что на второй раз денег не хватило.

Кончились.

Ворчало же купил сразу три глазка.

Про запас.

Он всегда так делал.

Чтобы потом не дергаться. (Синдром тахты.)

Любил запасы.

Без запасов плохо.

Кинешься — а его нет!

Запаса.

А с запасами хорошо.

Можно не кидаться. Оно — вот оно.

Валяйся себе на тахте!

Один глазок Ворчало прикрутил на входную дверь, а два других долго болтались без применения в запасах, пока ему не пришла в голову идея установить второй на двери туалета, причем со взглядом вовнутрь. Теперь гости всегда могли знать, свободен ли туалет, и понапрасну не тревожили друг друга в этом интимном заведении. Последний, оставшийся без дела глазок, Ворчало (по инерции) пристроил рядом с первым на входной двери и стал смотреть в них, как в бинокль, не прищуривая правый глаз.

Таким образом, все глазки оказались при деле.

Ну и вот, недовольный Ворчало прошлепал в прихожую и заглянул в глазки.

Глазки ничего не показывали!

«Странно, — подумалось Ворчале. — Кто-то же позвонил!»

Он еще раз заглянул в глазки.

Пусто!

Ворчале стало досадно. Зачем тогда вообще нужны глазки, если они ничего не показывают?! Ворчало открыл входную дверь и, строго сдвинув брови, высунулся в подъезд.

Пусто!!

Ворчало заглянул в лифт. Кабинки на этаже не было.

Ворчало прислушался.

Ниже кто-то кому-то предлагал купить мешок сахара.

— Ну и фиг с ним, — махнув лапой, сказал в пространство Ворчало, сладко зевнул, крутанул в воздухе мохнато непричесанным хвостом, закрыл дверь на оба замка и стал устраиваться на диване еще удобнее, чтобы продолжить свои размышления.

Неожиданно резко, разбив вдребезги приятную рабочую истому, заверещал телефон.

Ворчало, вздрогнув нижними лапами, чертыхнувшись, поднялся с дивана, прошлепал к столу и хрипло рявкнул:

— Слушаю!

— Лидочка?

Ворчало оторопел.

— (пауза)

— У Вашей Лидочки бас?

— Нет.

— А-а-а.

— (длинная пауза)

— Накладные на пиво получены!

— У-у-у.

В трубке озадачено щелкнуло и непонимающе зашипело. Сквозь треск пробился далекий голосок, взахлёб рассказывающий, как лучшая подружка вчера на работе выкинула такое, такое, что даже слов нет! Заинтригованный Ворчало расслабился и начал подслушивать. Ему стало интересно, что предпримут собеседницы далее, поскольку запас слов у них уже кончился, а мысль еще не успела…

В это время заиграл веселенькую мелодию мобильный телефон. Ворчало прижал к уху мобильник.

Тут задиньбомила прихожая.

Ворчало отправился заглянуть в глазки.

Мобильник женским голосом спросил:

— Ворчало, ты?

В глазках стоял мужик с мешком.

— Я.

Ворчало открыл входную дверь.

Зазвонил городской телефон.

Мужик в проеме входной двери предложил Ворчале купить мешок сахара.

— Одну минуточку… — извинился Ворчало.

В мобильнике спросили:

— Ты где?

— Здесь, — ответил Ворчало по дороге к столу.

Трубка городского поинтересовалась:

— Фёдор Фёдорович?

— Нет, — ответил Ворчало.

— Понятно, — ответила трубка. — Куда перевозить пиво?

Ворчало дал распоряжение везти домой.

Трубка озадаченно спросила:

— К кому домой? К Вам? Весь вагон?

В мобильнике женский голос поинтересовался:

— Ворчало, у тебя наводнение?

— Да! — ответил обеим трубкам Ворчало и, положив городскую на стол, прошлепал к открытой входной двери. Решать вопрос с сахаром.

Мешок уже торговался с соседкой по площадке.

То есть Мужик.

— Ну и фиг с ним, — махнув свободной лапой, сказал Ворчало в мобильник. И закрыл входную дверь на оба замка.

Истошно заорал телевизор про безответную девичью любовь. Хвост истерически вздрогнул.

— Ворчало, что с тобой! Это я, Ластя! Не узнал? — старался перекричать песню мобильник, мешая Ворчале сосредоточиться на чем-то одном.

Вернувшись к городскому, наш ошалевший герой прошипел:

— Слушаю!

Но трубка молчала. Из неё пахнуло перегаром.

Ворчало сморщился, положил трубку на рычаги и ответил в мобильник:

— Как же, узнал! — а про себя подумал: «Богатой будешь!»

Телевизор продолжал душераздирающе визжать и мешать разговаривать по телефонам и заглядывать в глазки.

Ластя, словно прочитав мысли Ворчала, пролепетала:

— Ладно, ладно, зато богатой буду!

Ворчало выключил песню про любовь и постарался собраться.

Мобильник спросил:

— Так где ты?

— Дома.

Постепенно успокаиваясь, Ворчало принялся поудобнее устраиваться на диване.

— Тебе перезвонить на городской?

— Нет! Не надо! НЕ НАДО!!!

— Наверняка валяешься на диване и не хочешь идти к столу?

— Ага, валяюсь, — честно ответил Ворчало. — Все бока отлежал! Тебе сахар нужен?

— Что? Какой сахар? Мне помощь твоя нужна! Со мной странная история происходит! Сахар… Странно.

— Удивила! Со мной очень даже часто всякие истории происходят. Целый мешок!

— Помнишь, в тот вечер, когда ты на меня наехал… А зачем мне целый мешок?

— Конечно, помню! — перебил Ворчало, пытаясь сэкономить деньги.

— Не перебивай меня! Со своим мешком!

— Ну ладно, ладно, я все вспомнил…

— Ну и что, что вспомнил! Так не честно! Я же еще не удивилась в конце!

Ворчало запомнил тот далекий осенний вечер на всю жизнь. Он помнил все до мельчайших подробностей, он даже помнил ощущение моросящего дождя и тусклую, заляпанную грязью витрину ларька, напротив которого он и сбил тогда Ластю.

Ластя выскочила из-за припаркованного грузовика настолько неожиданно, что Ворчало вообще ничего не успел понять. Хвостолапочке повезло: Ворчало сбавил скорость перед поворотом, и машина лишь мягко оттолкнула её крылом. Ластя потеряла равновесие и шлепнулась в лужу. Ворчало выскочил к ней и, как заведенный, стал повторять одну и ту же фразу: «Скажи, где больно!» Он повторил раза четыре, пока Ластя не ответила:

«Не больно, а мокро!» Она сидела в луже и с ужасом смотрела на Ворчала. Ворчало удивился, почему она так смотрит, и развеселился, а Ластя удивилась, почему он веселится.

Вот так они, удивившись, и познакомились.

Потом вместе собирали в сумочку помады, расчески, зеркальца и другую мелочевку.

Ворчало отвез Ластю к ней домой и случайно остался допоздна пить кофе.

С вареньем.

С тех пор они иногда встречались, еще реже созванивались, но на дни рождения дарили друг другу дорогие и глупые подарки. Это как бы стало традицией.

В смысле подарков, а не глупости.

— Ворчало, срочно приезжай, нужна твоя помощь!

«Пришла пора платить по векселям», — философски заметил он себе на уме, сползая с дивана.

Ластя сидела в кресле калачиком, удобно устроившись и закутавшись в огромный платок. Осень, а окно (!!!) приоткрыто. Уютно — когда тепло. Ворчало всегда так думал, но вдруг понял: совсем и не обязательно. Было прохладно и уютно.

— Я ЭТО заметила недели две назад, — продолжала Ластя.

— А может, тебе ЭТО просто показалось?

— А если не показалось!

— Надо сменить замки.

— Позавчера сменила! А сегодня опять! Прихожу с работы — что-то не так. Присмотрелась, точно: и кресло сдвинуто, и вот — книга! Я открытой оставляла! Открытой! А совсем и не закрытой! Ты понимаешь? Мне страшно!

— Угу. Понимаю. Мне теперь тоже. Будем дрожать вместе. Вот и мне по ночам кто-то звонит, звонит и молча сопит в трубку! Страшно! Особенно, когда спать хочется.

— Ну, так сделай, чтобы тебе могла позвонить только я. А я не буду. Никогда. Чтобы не разбудить! (пауза) И вообще зачем тебе много друзей? Надо иметь немножечко, но хороших… Например, меня…

Кстати, о ночных телефонных звонках.

Однажды у Ворчала в три часа ночи зазвонил телефон. Беспокоил приятель. Нетрезвый голос заявил:

— Моя Зиночка хочет поболтать с тобой, а я запретил! Неприлично звонить по ночам кому попало! Может, ты спишь!

Ворчало был тронут благородством приятеля. После этого случая он взял себе за правило: перед отходом ко сну сообщать приятелю о своём решении.

Спать Ворчало всегда ложился поздно.

Но вернемся к.

— А если они придут, когда я буду дома, да еще вечером! Или ночью!? — продолжала рассуждать Ластя.

— Ничего страшного, прикинешься глупенькой и предложишь им чай. А сама потихоньку, из ванной, мне… Шепотом…

— Ну да, придумал тоже! Умному хвостолапу прикидываться дураком очень сложно! Это тебе легко!

— У меня только вид глуповатый, а так я пока еще ничего, держусь, — возразил Ворчало.

— Хи-хи-хи! Ты прав! Хи-хи-хи! Насчет вида! Ой, хи-хи-хи! Что им надо? Если бы хотели обворовать, давно бы обворовали! Хи-хи-хи! Ты согласен со мной? Я, например, с собой согласна!

— И я согласен. Это меня и смущает.

— Смущает то, что согласен?

— Нет. То, что еще не обворовали.

— Тебя просто смущает, а я тут живу! Я тут ночью сплю! Я уже свет не выключаю! Ночью темно!

— Значит, тебе ночью уже светло, раз не выключаешь, — думая о чем-то, рассеянно пробурчал Ворчало.

— Давай сделаем засаду!

— Давай! А кто засаживаться будет?

— Мы с тобой. По очереди.

— Хорошая идея. Ты как вроде уже в засаде, когда дома. А я — всё остальное время, под столом?

— Хи-хи-хи! Да… Не пойдет. А что же делать-то?

— Вот я и думаю… Нужно сначала понять, что им надо, а потом решим, как это самое НАДО прекратить. Пока понятно только одно: они хотят, чтобы ты не знала. И не собираются тебя обворовывать или саму умыкнуть. Значит, дела не так уж плохи! Скорее всего, что-то ищут. Тогда давай и мы займемся тем же самым и найдем это ЧТО-ТО, потом перепрячем в другое место; они станут искать в другом месте, а тебя оставят в покое! Логично?

— Логично! Ой, какой ты УМНЫЙ стал! В плохом смысле этого слова. Раньше ещё хуже был. А искать где?

— А ты что-нибудь прятала?

— Да. Документы, деньги и серёжки.

— Ищи в шифоньере, на полочке с нижним бельем.

— А ты откуда знаешь?

— Да так. Догадался. Ну, думай, думай!

— Не знаю! Ой, хи-хи-хи! Прости, вспомнила… Хи-хи…

— Тогда тащи чай, а мне кофе! И варенье. И побольше! Может, осенит…

Ворчало в тот вечер засиделся допоздна. Смотрели телек, слушали музыку — при свечах, рассказывали веселые истории, хихикали. Но все равно ничего путного не придумали.

А время летело и летело стройным журавлиным клином — на фиг. (Метафора.)

Весь следующий день Ворчало думал только о странных и пугающих посещениях какими-то Психами Ластиной квартиры. Замки, судя по всему, Психов не останавливали; лазили они в квартире в отсутствие хозяйки; что делали — неизвестно, но очень старались скрыть свои визиты. Правда, Психи не учли, что Ластя по профессии художник-дизайнер и даже в повседневной жизни автоматически замечала разные мелочи, неприметные для нас, простых смертных.

К тому же она еще и очень красивая!

Вот!

Что делать? Вечный вопрос! Делать-то что?

(Особенно если очень красивая.)

Я знаю что Вы ответите! Но слушать не стану.

Ворчало мерил шагами свою комнату:

— Ластя уже на пределе! Вздрагивает от малейшего шороха! Нужно быстро! Срочно!!!

Вчера даже два раза вздрогнула без шорохов, первый раз — просто так, ни с того ни с сего, взяла да и вздрогнула! А второй раз — когда пепельницу уронил. Так-так-так! Может, это у неё нервный тик? Хотя нет, нервный тик — это когда уже совсем головой об стенку… Так-так-так. Псих, значит. Так. Психи, психи… Нужно выяснить, что делают Психи в квартире!

Да!

И только так!

Ворчало круто и решительно развернулся и… улегся на диван. Он обдумывал хитрющую фитюлечку, при помощи которой Ластин видак будет записывать все интересное. Но как убедить его записывать только интересное и не тратить ленту на неинтересное? Потому что тогда на интересное ленты может не хватить! А что было интересным, честно говоря, кроме Психов, никто не знал. Для того чтобы выяснить, что знали Психи и что им интересно, и нужна была фитюлечка. А фитюлечка должна была записывать только то, что интересно. А про то, что интересно, знали только Психи. А кто такие Психи и что им интересно, Ворчало не знал!!! Вот такая интересная незадача получалась. (В данном абзаце метафор нет.)

Так что родившаяся в результате паяния фитюлечка, только на первый взгляд казалась простенькой, на самом деле она была хитрющей!

Субботним вечером очень-очень довольный собой Ворчало заявился к Ласте. За кофе с вареньем он долго распространялся о сложностях, с которыми ему пришлось столкнуться, создавая фитюлечку. Ластя сидела и, приоткрыв красивый ротик, с восхищением слушала. В особо ответственные моменты она всплескивала лапками и произносила:

— Ой!

Бесподобно произносила!

Потрясающе!

Ворчале «Ой!» очень-очень нравилось, и он продолжал свой длинный, до неприличия, рассказ.

Но, так или иначе, фитюлечка была установлена.

Договорились собраться завтра на просмотр фильма от фитюлечки.

В воскресенье вечером, сгорая от нетерпения, с огромными кружками, наши герои устроились в креслах перед телевизором.

— Включай! — решительно скомандовала Ластя и жутковато повела плечиками.

В Ластю от рождения был заложен дар актрисы. Она умела в нужный момент пикантно повести своими красивыми плечиками. Или еще чем-нибудь красивым, соответственно ситуации. Наверное, она про свой дар знала и пользовалась им довольно часто. Но это её не портило и даже и совсем наоборот!

Не то, что некоторых.

Ворчало торжественно нажал кнопку на пульте. На экране появилась Ластина комната. В ней никого не было. Но так продолжалось недолго. Через минуту в углу кадра что-то блеснуло.

Ворчало в кресле издал хрюкающий звук.

Ластя вся сжалась и напряглась.

На экране, как живая, появилась Ластя!

На голове — чалмой — полотенце.

Ластя была совершенно голой!

Такую красивую фигурку вместо корявого Психа Ворчало просто не ожидал увидеть.

Ластя в кресле издала хрюкающий звук.

Ворчало весь сжался и напрягся.

Они тупо смотрели на экран.

На экране Ластя всячески демонстрировала свое прелестное тело.

— Выключай! Чего уставился!

Ворчало судорожно затыкал по всем кнопкам. Видак лязгнул и показал все в обратном порядке.

— Ты специально?!

— Нет!!! Не я! Все фитюлечка! Все она — проклятая! Ей богу!

После небольшого скандальчика оба угомонились и расслабились. Даже немного посмеялись над дисплеем, после того, как Ворчало, вгорячах, обвинил этот самый дисплей в сексуальном видеодомогательстве, встав на защиту Ластиного достоинства и чести. Тут же решили фитюлечку немедленно перенастроить и переориентировать. Когда Ворчало перепаивал схему, Ластя, заглядывая из-за спины, посоветовала:

— Смотри, не ошпарь ся… Паяльником…

— А ты сегодня мыться будешь? — огрызнулся Ворчало.

— Нет. Сегодня я буду чесаться. Хи-хи-хи! Под мышками. Хи-хи-хи. Как некоторые! Хи-хи-хи!

— Ты когда следующий раз голову будешь мыть, халат одевай!

— Я вся мылась! А когда я одну голову мою, могу даже шарф не снимать!

— А пальто снимаешь?

— Пальто снимаю, я же не такая хрюша, как ты! Имей в виду, я скоро начну злиться! Когда я злюсь, то я не сразу злюсь… А когда я не сразу злюсь, то… То… … Это еще хуже!

Просмотр второй серии был назначен на понедельник, на вечер. Но и вторая, и третья серия не дали ничего. На экране бегала Ластина кошка, чаще попадала в кадр сама Ластя. Каждый раз она подмигивала в камеру и демонстративно куталась в халат. Поэтому не происходило ровным счетом ничего интересного. Ворчале надоело видеть одно и то же. Ворчале вообще ОДНО И ТО ЖЕ всегда не нравилось, в каком бы секторе его многообразной деятельности ОДНО И ТО ЖЕ не происходило. Ворчало уже стал подумывать: Ласте это просто показалось. Ластя же настаивала: ЭТО было. Что такое ЭТО и как ОНО выглядит, — объяснить не могла.

В четверг вечером наш герой невнимательно просматривал неинтересную видеозапись. Хозяйка хлопотала на кухне.

И ВДРУГ НА ЭКРАНЕ ПОЯВИЛСЯ ДОЛГОЖДАННЫЙ ПСИХ!

Откуда он вышел — непонятно!

Очень странный Псих.

Ворчало представлял его эдаким рецидивистом с огромными лапами и страшной мордой. На самом деле Псих оказался стройным (если не сказать, сухим), интеллигентного вида, среднего возраста — похож на профессора физики из университета. Одет в элегантный и очень дорогой костюм. На спине мелом размашисто написано: «Фёдор Фёдорович». На левом плече полушарфиком разлегся Фиолетовый Котенок. Псих медленно прошелся по комнате, задумчиво, мягким движением погладил штору, рассеяно посмотрел в окно. Казалось, он занят какой-то сложной проблемой, и его совсем не беспокоят Ластины переживания!

В чужой-то квартире!

Ну, хоть бы капельку!

Такое впечатление, будто он в своем кабинете обдумывает доклад для симпозиума.

Точно — Псих!

Как бы очнувшись, незваный гость осмотрелся, взял со столика пульт от телевизора, подошел к стене и стал набирать цифры.

По стене прошла красивая цветная волна.

Потом еще одна.

И через секунду открылась дверь.

Вернее не дверь, а вход.

Или выход.

В общем, дыра.

Псих положил пульт в карман и аккуратно и не спеша шагнул в дыру.

Стена сразу стала стеной.

Через несколько минут Псих вышел, держа в лапе большой саквояж, положил пульт на место и, как ни в чем не бывало, ушел. Вместе с Котенком!

Ворчало потер лапами глаза, лихорадочно перекрутил кассету и только что не влез в экран.

Потом со щелчком захлопнул рот.

Ластя, выглянув из кухни, ахнула и прошептала:

— А ты не верил!

Сколько раз они в тот вечер прокрутили кассету, трудно сказать. Теперь Ворчало относился ко всему происходящему серьезно. Кончик хвоста подсказывал ему: они влезли в чужую тайну. И тайну не простую, а очень даже сложную. А кончик знал толк в тайнах.

Для начала решили демонтировать фитюлечку. Ворчало считал, что Псих может ее обнаружить: видак, когда записывал, заметно жужжал и приветливо моргал светодиодами. Ластя в тот вечер ни за что не хотела оставаться дома и отправилась переночевать к Ворчале. Допоздна пили чай, слушали музыку, ну и так далее…

На следующий день на работу она не пошла.

Нервничала.

В воскресенье, после обеда, Ворчало принял решение и стал готовиться к подвигу.

Около девяти он мужественно стоял напротив стенки на том же месте, где и Псих.

В глазах — огонь.

В лапе — пульт.

В кармане — тестер.

Под мышкой — домкрат от автомобиля. (На всякий случай.)

Шерсть — дыбом.

Хвост — струной.

Решительно набрав цифры, считанные с видеозаписи, Ворчало тупо уставился в стенку. Ластя, присев на корточки метрах в трех от него и прижав лапки к груди, с неподдельным ужасом, затаив дыхание, наблюдала.

НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОШЛО! Ни гу-гу!

Стоит, как каменная!

Ворчало даже подошел и озадачено поцарапал обои. Вернувшись на место, повторил попытку.

Э-а! Как стояла, так и стоит!

— Ты не так тыкаешь! — прошептала Ластя. — Подумай!

— Ага. Я сейчас и собираюсь подумать. … Вот закончу и потом подумаю.

Через полчаса — ну просто уже надоело.

Из-за однообразия.

— А, и фиг с ним, — махнув лапой, заявил Ворчало, машинально погладив мочку уха кончиком хвоста.

Пора было перекурить.

Они сидели напротив друг друга за столом на кухне и обсуждали варианты проникновения в стену.

— А стоит ли? — спросила Ластя.

— А как же мы тогда узнаем, что там!?

— А зачем?

Ворчало аж опешил:

— Как это зачем! — от возмущения он даже не нашелся, что ответить! Поэтому и не ответил.

Ластя заломила лапки и, как бы в оправдание, прошептала:

— Страшно!

Ворчало буркнул:

— Ничего! Привыкнем!

Еще через полчаса тыканья и внимательного, покадрового просмотра кассеты Ворчале удалось-таки найти правильную комбинацию.

ПО СТЕНЕ ПРОШЛИ ЦВЕТНЫЕ ВОЛНЫ, И ОНА ОТКРЫЛАСЬ!

Дырка странная.

Матовая «занавеска» затягивала вход.

Или выход?

Как знать!

Ворчало протянул лапу. Лапа беспрепятственно прошла через преграду.

«Шагнуть или не шагнуть!? Вот в чем вопрос!

Страшно-то оно, конечно, страшно! Но это уже другой вопрос…

Псих-то нормально прошел и нормально вернулся! И хоть бы что!! А я — хуже? Я тоже нормально зайду, посмотрю, ничего трогать не буду и нормально выйду!» — мысленно успокаивал себя Ворчало.

Ластя тихо шепнула:

— Не ходи, Ворчалочко. Не надо! — голос у нее дрожал. — Шут с ним, с Шекспиром! Останься! А?!

— А ты откуда знаешь? Я же только подумал! Я же вслух ничего не говорил!

— Я этот рассказ уже читала. В лапописи.

— В какой? Где?.

— Там. На 67 странице.

— Понятненько… А что там дальше было? Чем кончилось?

— Не знаю, я еще не дочитала…

— Тогда ты здесь посиди. Если меня десять минут не будет, открой мне, может, я сам не смогу.

Изнутри.

Из своего мой открывай! И не перепутай!

А если все будет в порядке, потом вместе сходим. Хорошо? — постарался успокоить Ластю Ворчало.

— А ты пульт с собой заберешь?

— Да.

— А мне?

— Возьми от видака, он к телеку тоже подходит, значит, и к дыре должен подойти.

Наверное. (пауза) Я так думаю…

— Хорошо, — прошептала Ластя. — Тогда ты все равно не ходи!

Ворчало утвердительно кивнул и, неестественно поведя глазами, шагнул.

Стенка бесшумно схлопнулась.

Пискнув, Ластя присела, обхватила голову лапками и остекленевшими глазами уставилась на большие настенные часы с боем.

Неожиданно высунулась голова Ворчала и радостно сообщила:

— Ку-ку! Изнутри открывается запросто!

Ластя очень сильно вздрогнула.

— Там интересно: что-то вроде склада, всего полно! Я полазаю, ты не переживай, я скоро!

Голова пропала. Дыра закрылась.

— Не переживай!!! Ты только мне вернись! Кукушка! Я тебе покажу «не переживай!».

Резко — плюх в кресло…

И судорожно застучала симпатичным хвостиком о спинку.

Кресла.

Ворчала не было долго, бесконечно долго. Невыносимо долго. Семь минут! Что только Ластя ни передумала. Она и просила, и ругалась! Все успела.

Наконец — вернулся!

Морда — возбужденная и очень довольная.

В одной лапе — странный блестящий пузырек,

в другой — пульт от телевизора,

под мышкой — домкрат от автомобиля,

волосы — дыбом,

кончик хвоста судорожно вздрагивает,

карманы подозрительно оттопыриваются.

Нервно бормочет себе под нос:

— Очень интересно! Очень, очень! Даже инструкции есть! Интересно! Очень!

Ластя посмотрела на пузырек и как заверещит:

— ПОЛОЖИ!!! СЕЙЧАС!!! ЖЕ!!! НА!!! МЕСТО!!!!!!!

Она набирала воздух после каждого слова, чтобы не задохнуться и еще чтобы её лучше было слышно.

Ворчало от неожиданности присел.

На пару секунд замер.

Быстро, но аккуратно положил пульт от телека на столик; домкрат от автомобиля вывалился и грохнулся на пол сам.

— НЕ!!! ЭТО!!! И!!! НЕ!!! ТУДА!!!

Ворчало посмотрел на пузырек, на Ластю и виновато помотал головой из стороны в сторону.

Ластя вдруг резко успокоилась и вполне нормальным голосом, без всякого выражения, сказала:

— П с и х.

Ворчало молча помахал головой сверху вниз и еще сильнее сжал в лапе пузырёк. Второй лапой он старательно маскировал оттопыренные карманы.

— Рассказывай!

— Орать будешь?

— Не буду.

— Точно?

— Точно. Точно. Точно. Точно. Точно. Точно.

— Ну что ты, ну не волнуйся так! Все же в порядке. Ничего же не было. Тебе только показалось! Ведь ничего и не было, правда?!

— Правда. Ой, правда! Я так испугалась! Ты даже себе представить не можешь! Ох!

— Ну, вот и хорошо… Ничего нет. Ну вот и чудненько… Просто показалось… Ничего и не было… Совсем ничего и не было… Не было?

— Ох! Не было… Ох…

— Ну вот и чудненько… Показалось. Не было…

— ЧЕГО!!! Н Е Б Ы Л О!!! Что показалось то, что этого, которого нет?! Значит, это, которого нет, было! Раз показалось что было нет!!! Сейчас же рассказывай!!! ЧЕГО НЕТ!!! И ЗАЧЕМ БЫЛО!!!

— Хорошо, хорошо! Пошли на кухню, будем пить кофе с вареньем! Только успокойся сейчас же! — Ворчало даже топнул нижней лапой. — Сейчас же! Сердитого топа не получилось (на нервной почве, наверное). Наш герой, смутившись, покосился сначала на нижнюю лапу, потом на хвост изогнутый вопросительным знаком, потом на Ластю.

В это время настенные часы в зале вызывающе забумкали. От неожиданности Ворчало и Ластя дружно вздрогнули и посмотрели на эти самые часы.

Часы пробили ровно полночь.

---

Четверг

Данчо открыл настежь окно. Морозный горный воздух вместе с огромными снежинками завертелся в комнате. Окно закрыл, а свежесть осталась! (Хитрость номер семь!) Фиолетовый Котенок, недовольно мяукнув, спрыгнул с подоконника.

Обитатели «Кают-компании» продирали глаза.

Чтобы не растерять тепло, Роль попытался выскочить из-под одеяла и одеться настолько быстро, насколько вообще возможно. Тепло сохранить не удалось: куда-то запропастился любимый ролевский свитер.

— Где мой свитер?! Данчо! Ты видел мой свитер?! Моду взяли — улицу в комнате по утрам устраивать!

— Нет.

— А это что? — Роль ткнул лапой в живот Данчо.

— Это свитер.

— Чей?

— Не знаю. Тут лежал.

— Снимай!

— Не сниму! Я его уже нагрел!

— Свой надо нагревать!

— Мой Ник взял!

— А это чей валяется?

— Это ворчаловский, надевай, не стесняйся, он уже спросонья в никовский впрыгнул.

Роль стал совать голову в свитер. В комнату ввалился Ворчало.

— Ты зачем мой свитер напяливаешь?

— А ты в двух ходить будешь?

Ворчало посмотрел на свой лапав, подумал, наклонил голову набок, еще раз подумал: «Факт на лапе».

— Ладно. Носи, только аккуратно, нежно носи. Всегда помни, что он — мой. И после недолгой, но многозначительной паузы добавил:

— Потом постираешь.

— Ага. Обязательно. Непременно.

Данчо еще с подъема как привязался к Нику, так и продолжал:

— Ник! Не копайся, если опоздаем на завтрак из-за тебя, съедим твой обед и ужин. Вместе со всеми добавками. Роль окончательно запутался в свитере.

— Отвязни! — огрызнулся Ник. — Жду вас в холле.

(На самом деле он был давно готов идти в столовую.)

Ник всегда старался во всем быть только первым, и никак иначе. Правда, не всегда удавалось, но он очень старался. Ворчало частенько пользовался этой его слабостью, особенно, когда дело касалось мытья посуды или чего-то подобного.

В углу со страшным грохотом посыпались лыжи.

— Данчо! Ты зачем туда полез! — завопил Роль. — Ты мне лыжи поцарапаешь!

— Твои лыжи поцарапать невозможно, — невозмутимо ответил Данчо, потирая шишку на голове. — На них живого места нет. Учись кататься. Потом на меня орать будешь. Я палки искал!

— Зачем тебе палки на завтраке?

— Я не свои, я Никовские искал. Хотел спрятать. Лучше помог бы вылезти. И чё разорался? Я тут делом занят, а он орет!

— Допрячешься, смотри…

Данчо раздирали противоречия, но это было неважно. Главное — результат! И палки, несмотря на риск, он все-таки спрятал.

— Ладно, пошли, а то действительно опоздаем, — поторопил Ворчало.

Ежегодно, в феврале, они съезжались сюда на две недели со всех концов необъятной родины — пообщаться и, заодно, покататься на лыжах.

Или наоборот? Как знать!

После завтрака друзья облачались в горнолыжные доспехи. Ник ходил по комнате, заглядывая во все углы.

— Что ты под лапами все время путаешься? — зашипел на него Данчо.– Лучше бы койку заправил!

— Уже заправил.

— Тогда мою заправь, если делать больше нечего.

— Ага. Разбежался!

— Ну, как знаешь…

— Так это ты палки спрятал?

— Нет! И никто не знает!

— Так, так.

Ник подошел к Данчиной кровати и рывком скинул матрац на пол. Под матрацем лежали палки. Палки были крепко привязаны репшнуром к сетке кровати.

— Ты тут, это. … Что это ты тут матрацами расшвырялся?! — забеспокоился Данчо, пятясь к выходу. — Заправляй давай!

— Я… те… сейчас заправлю… Я тебе сейчас твою башку в твои же штаны заправлю!

Эхо от топота их нижних лап, обутых в горнолыжные ботинки, еще долго гуляло по коридорам корпуса.

В комнате сразу стало свободнее и тише.

Через несколько минут Ворчало и Роль, простучав по деревянной лестнице, вывалились на крыльцо.

В глаза брызнуло солнце.

Ворчало мгновенно напялил горнолыжные очки.

Ник и Данчо копошились в огромном сугробе рядышком.

Побеждал Ник.

Все прекрасно.

Горы стоят на своих местах.

Снегопад прекратился.

Ветра нет.

Погода звенит!

Видимость — миллион на миллион!

Ворчало застегнул лыжи, махнул лапой, торжественно заявив в пространство:

— Ну и фиг с ним! — подтянулся на палках и резко бросился вниз.

К подъемнику.

По пешеходной дорожке.

Ему нравилось пугать симпатичных хвостолапочек, выбивая из-под кантов веера снежной пыли.

Хулиган!

На самом деле съезжать по узкой дорожке в сто раз сложнее, а значит — неприятнее, чем просто пройтись.

— Пижон! — буркнул Роль, наблюдая, как Ворчало неэстетично корячится, пытаясь вписаться в поворот и не упасть. «Я лучше проеду», — подумал Роль, поглаживая лапой помпончик на хвосте. И как бы неожиданно очнувшись, суетливо поправил очки и, втянув пузо, посыпался вслед за Ворчалой.

(Дурной пример заразителен.)

Данчо, весь в снегу, посмотрел им вслед и спросил:

— Чего это с Ворчалой?

— Че? Где? — отплевываясь, завертел головой Ник.

— Грустный какой-то. Лапой машет. Не орет.

— А-а-а, так это у него несчастная мужская любовь…

— Это как?

— Это когда она его любит, а он её нет…

На подъемнике хвостолапов пока собралось немного. Все в ярких, разноцветных куртках. На белом до синевы снеге — выглядело здорово.

«Клумба», — подумалось Ворчале.

Сам он был частью клумбы.

Пристегнувшись бугелями к тросу, друзья поехали вверх. Трасса, с мягкими поворотами, была не очень длинной и крутой, есть и покруче, но, если хотелось ярких впечатлений, можно пешком протопать наверх и спускаться оттуда. И сразу набрать приличную скорость. Там, местами, угол был до сорока пяти, а может и больше! Немногие ходили на верхнюю площадку: охота лезть на своих двоих, да еще на такой крутяк! Зажрались. Раньше вообще никаких подъёмников не было, и ничего, катались, как миленькие!

«Наверх не полезу, — подумал Ворчало. — Пока на склоне не густо, нужно успеть пару раз съехать. Без нервных потрясений».

Настал момент традиционного, недолгого созерцания на стартовой площадке. Отсюда открывалась великолепная панорама.

Вокруг горы.

Рассказывать, что это такое, тем, кто не видел гор изнутри, — бесполезно: все равно не поймут; а тем, кто видел, — без надобности: они ЭТО видели. Конечно, можно поговорить об ощущениях, но ощущения описанию поддаются сложно; как ни старайся, все равно окажется совсем и не так. Ситуация, на мой взгляд, безвыходная, и имеет смысл ограничиться малым, но достоверным, без всяких там ощущений.

Как у акынов.

«О чем пою, то и вижу»:

Или наоборот?

Нет. Ненаоборот лучше.

Внизу — игрушечные домики,

игрушечный стадиончик,

игрушечные дорожки и живые фигурки.

А вон там, на валуне, кто-то огромными, неровными буквами написал: «ЗДЕСЬ БЫЛ ФЁДОР ФЁДОРОВИЧ». Даже отсюда видно. И не лень же было лезть!

Это база.

База по профилю вовсе не горнолыжная, а для горных туристов и альпинистов, поэтому дикая, совсем не похожая на обычные, обустроенные горнолыжные курорты.

И горы тут дикие.

Необжитые.

Не испорченные цивилизацией.

Настоящие.

И мы тут постепенно дичаем.

Очищаемся от цивилизации.

Становимся настоящими.

И пока мы тут живем, это — наша база.

Справа — скалистое ущелье, наполовину закрытое туманом. Но это не туман. Это облако, которое по глупости зацепилось за гору и висит там, как неприкаянное. Мы привыкли видеть облака вверху и, когда видим их внизу, под нами, сразу начинаем называть как угодно, только не так, как на самом деле. А на самом деле — простые банальные облака. Только под лапами.

Небо темнее и одновременно прозрачнее, чем внизу, в городе.

В сторону солнца лучше не смотреть вообще. Больно.

Солнце заметно горячее, а тень заметно холоднее. Если нет ветра (что бывает крайне редко), и стоять не шевелясь, то одному боку станет холодно, а другому — жарко. Очень забавно.

И еще — запах.

Вот есть запах моря, есть — шашлыка, есть запах хвостолапочки, а тут — запах гор.

И еще — вкус ледниковой воды и сравнить его не с чем.

Его можно только запомнить, однажды попробовав.

Толчок палками — под лыжами захрумтел снег. Кончики раздают пощечины склону — в дребезг! Воздух становится реальным, упругим. Время! Куда делось! Звон! В ушах, в голове, во всем теле. Звон — красивый!

Тук-тук!

Сердце!

Лыжи шипят!

Склон разгоняется, разгоняется — навстречу!

Несется! Быстрей! Быстрей!

Начинается эйфория спуска. Плавно — плавно… Захочу — поверну! С оттяжкой… Не захочу — не поверну! Захочу — резко в сторону, снег — веером! Не захочу — пронесусь в миллиметре… Что хочу, то и делаю, как хочу, так и живу.

И вдруг — трах, бах тебе, татарах! Где лыжи, где палки, и, вообще, где это я сам-то? В ушах утрамбованный снег!

Такое тоже бывает.

Не кантуй как попало!

Склон уму-разуму учит.

Чтобы не увлекался.

Чтобы постоянно помнил — ты тут слезинка на реснице.

Ну и что в этом такого особенного? А ничего. Просто катались.

Вечером, после ужина, решили сыграть свадьбу: дни рождения приелись и стали банальны. А свадьба имела перспективу — на следующий вечер можно и развод устроить. С женихом проблем не наблюдалось: женихом сразу назначили Лёлика. Лёлик был очень здоровый, в смысле — большой, страдал повышенным аппетитом, много ел, поэтому часто молчал. За это и назначили.

— Меньше возражать будет, — аргументировал Данчо.

С невестой возникли сложности. Ник никак не соглашался идти замуж за Лёлика, а идти на поклон в «Тридевятое Царство» наотрез отказался. «Тридевятым Царством» ребята прозвали тридцать девятую комнату: там жили хвостолапочки — веселые и спортивные; одному Богу известно, чем мог закончиться поход за невестой.

Добровольцев не нашлось.

Данчо предложил кинуть на спичках.

Короткую вытащил Данчо и сразу заныл: один, мол, не пойдет, нужна компания, или еще лучше — делегация… Остальные внимательно выслушали, посочувствовали, молча выставили его в коридор и закрыли дверь. Некоторое время он ещё поскребся, потом затих и куда-то пропал.

Роль тут же устроился на кровати, задрав лапы, и стал командовать.

Остальные занялись делом. Использовалось все без разбора. Ворчало где-то стащил детские саночки, заявив: невесту с женихом повезут на тройке с бубенцами по всем коридорам корпуса!

После отбоя.

Остальные поддержали инициативу и сразу назначили Ворчала Главной Лошадью. А также вменили ему в обязанность найти еще двух лошадей, и посолиднее, чтобы была тройка, а не «чё попало». В качестве бубенцов решили использовать тазики из душевой.

Постепенно и незаметно к мероприятию стали подключаться сначала обитатели только второго этажа, а потом и всего корпуса.

Забегая немного вперед, необходимо отметить, что к трем часам ночи в свадьбе участвовала уже вся база. И совершенно стихийно эта самая свадьба (по идиотскому предложению разбушевавшегося Роля) переместилась на склон, где продолжилась катанием при Луне.

На лунном свадебном катании:

1. Сломано четыре пары лыж.

2. Набит о склон большой синяк под обоими глазами у Ворчала. (Он пролетел по воздуху, перед тем, как приложиться, четыре метра и пятнадцать сантиметров. Утром специально замеряли рулеткой.) После чего Ворчало в обществе появлялся только в солнцезащитных очках, а когда один раз забыл их надеть, Ленка из «Тридевятого Царства» чуть не брякнулась с перепуга в обморок.

— Твоя забывчивость опасна для общества, — заявил тогда Данчо Ворчале. — Память нужно тренировать!

«Ага… Только не на себе…» — подумал Ворчало, надевая очки.

3. Всеми участниками получено огромное удовольствие.

Но не будем слишком забегать вперед.

Итак, подготовка к свадьбе шла полным ходом. Ник с самозабвением и большой любовью сооружал из репшнура и лыжной палки удила для Главной Лошади. Ворчало примерялся к данчиной простыне, соображая, как из нее сделать фату для невесты.

— А салют будем устраивать? — спросил он Ника.

— Вот ещё, ночью в хвостолапов стрелять! — отмахнулся Ник.

«Остальные» лежал на кровати, задрав лапы, и командовал.

Появился Данчо с Ленкой. (Уговорил). Ленка сразу включилась в общий переполох, отняла у Ворчала данчину простыню и стала творить из неё фату, а не примеряться.

— Ну и фиг с ним, — махнув лапой, буркнул Ворчало.

Фиолетовый Котенок пристроившись рядом с Ленкой, блаженно замурлыкал.

— Лен, а Лен, ты фамилию менять будешь? — подкатил Ворчало с другого бока через несколько минут.

— А какая у тебя фамилия? — обратилась Лена к Лёлику.

— Самая распространенная русская фамилия — Рабинович, — встрял в разговор Ник. (Молчаливый Лёлик при этом аж сидя подпрыгнул.)

— Тогда буду: замечательная фамилия, — кротко пролепетала Ленка и потупила глаза.

— Лен, а Лен, — продолжал приставать Ворчало, — а хочешь я тебе свой любимый галстук подарю на свадьбу?

— Хочу. Только зачем он мне?

— Тоже подаришь его кому-нибудь.

А что, отличный подарок!

Брату.

Любимому.

В крайнем случае — мужу!

Данчо радостно захлопал в лапки, быстренько пристроился к Ленке и начал интенсивно помогать, но был тут же оттеснен Лёликом и отправлен с Ворчалой в душевую — воровать тазики для бубенцов.

Решили воровать тазики в женской душевой: во-первых, там чище, во-вторых, в мужской душевой тазики им самим были нужны. Что могло произойти с тазиками во время свадьбы, никто не знал. (Могли же и просто потеряться. К примеру. Как знать!?)

Впоследствии так и получилось. Кому-то пришла в голову дурацкая мысль захватить тазики с собой на склон.

Кататься в них.

При Луне.

Вот.

После успешного рейда за тазиками, приходя в себя от визга, случившегося в женской душевой, Ворчало (под впечатлением от увиденного) предложил Ролю подготовить плацдарм для бизнеса. Заинтригованный Роль даже слез с койки и перестал командовать. Все обсудив и обшушукав, они притащили длинную, старинного литья, чугунную скамейку, выдернув её с корнями из Аллеи Любви, и поставили на попа снаружи, под окном кают-компании. Получилась неплохая смотровая площадка. Ворчало и Роль собирались устроить платный секс-просмотр в окно для всех желающих. (По свадебному сценарию, жениха и невесту собирались закрыть одних в кают-компании). Умудрились же вдвоем припереть и пристроить к окну эту лавочку! Потом, утром, возвращать её на место, по настоятельной просьбе старшего инструктора, пришлось вчетвером.

Когда подготовка к свадьбе была почти завершена, Данчо всполошился, стал бегать и ко всем приставать: без вина-то какая же свадьба! Может, они с Ролем успеют еще сбегать вниз, до Горного Садовода! (Там, у сторожа, в любое время суток можно было купить плодово-выгодного. До поселка — четыре километра.)

Ворчало посмотрел на часы и отрицательно помахал головой:

— Не-а, уже не успеете. После обеда надо было идти!

Потом, немного поколебавшись, полез в свой рюкзак и достал оттуда водку.

— Нате, пейте, алкоголики!

Бутылка была необычная и, по большому счету, даже уникальная. Её Ворчале подарил на день рождения один умелец. Умелец у себя на кухне занимался подпольным мелкосерийным производством моделей шхун, парусников и других кораблей, склеивая их внутри пустых бутылок. Изделия он потом успешно продавал, а вырученные деньги столь же успешно пропивал. Оставшуюся от пропивания пустую тару приятель Ворчала пускал в производство, что давало ему возможность заработать еще денег. Получался бесконечный круговорот бутылок в природе.

Так вот, в той непочатой бутылке, которую он подарил Ворчале на день рождения, никаких парусников и шхун не было, зато там был штопор. Обыкновенный банальный штопор, но вкрученный в пробку изнутри.

Однажды, отдыхая от трудов праведных, приятель Ворчала долго и безуспешно пытался открыть очередную поллитровку, будучи уже изрядно навеселе, но за этим занятием неожиданно для себя уснул. Утром, проспавшись и слегка протрезвев, он долго ломал себе голову, стараясь понять, каким образом штопор оказался внутри. Но так ничего не вспомнив, решил от жуткой бутылки избавиться и более не утруждать свою голову несвойственной ей работой.

Между тем, подготовка к свадьбе благополучно закончилась.

Начиналось самое интересное.

Ворчало посмотрел на свои часы.

Стрелки показывали ровно полночь.

---

Шар

Вторую неделю Ворчало ждал у степи погоды.

Нет-нет, да выглянет в окно.

Как там. С погодой? В степи.

Наконец — ура!

Солнце есть, а ветра нет!

Быстро закинув один бутерброд с титилинской сосиской в себя, а второй в пакет, Ворчало отправился в приключение. А там всё было заранее приготовлено и ожидало.