Бесплатный фрагмент - Волонтер. Нарушая приказы

Автор выражает свою благодарность всем участникам форума «В вихре времен» (www.mahrov.4bb.ru) за активную помощь в шлифовке произведения, новые идеи и технические консультации, украинцев за помощь по Малороссии, а также эстонскую девушку Лизу, за содействие по работе над прибалтийским участком романа.

Пролог

«Жизнь такая штука, — думал граф Золотарев, сидя в карете и глядя на супругу, — вчера ты на коне, а уже сегодня… Впрочем, как говорила одна модель, из его будущего, — „Auf Wiedersehen“. То есть — До свидания! Фортуна помахала мне рукой».

Карета тряслась по ухабам. Сынишка возился с какой-то деревянной игрушкой, подаренной бургомистром Нарвы. Дочка то спала, то начинала хныкать. Марта пыталась ее успокоить, иногда недовольно смотрела на супруга. И понять ее можно. Еще недавно была первой женщиной в Нарве, а теперь дорога их лежала в глухомань.

«Неужели жизнь кончилась, неужели все ушло в прошлое? Все что осталось: так это только титул, — размышлял Андрей, — да единственный друг — князь Квятковский. Интересно где он? И свидимся ли с ним? А ведь как все начиналось…»

Граф вспомнил тот день, когда будучи еще бизнесменом, попал в прошлое. По глупости согласился стать золотарем. Служил в таможне, поднимался на воздушном шаре в небо, и даже два раза правил городом. Сначала в качестве регента при царевиче Алексее — Шлиссельбургом, потом уже в звании коменданта — Нарвой. И даже был у дверей рая, а может быть ада, Андрей этого не знал, но, слава Богу — выжил. Теперь же в одночасье везение закончилось, все рухнуло и полетело вниз.

«Да, что же ты нюни распустил, — мысленно осадил себя граф, — тогда не паниковал, а теперь руки готов на себя наложить. Начнем все с начала, с чистого в какой-то мере, листа».

Он посмотрел на супругу и подмигнул. Марта удивленно взглянула на Андрея. Все же она в нем не ошибалась. Супруг вряд ли бросит ее в трудную минуту и попытается все сделать для того, чтобы вернуться на прежние позиции. Главное, супруг ее с головой. Глядишь, что-нибудь придумает. Тут главное не спешить, и уж тем более не нарушать приказы. Да не кого-нибудь, а самого царя.

Ведь все неприятности начались, когда граф Андрей Золотарев несколько месяцев назад нарушил приказ государя. Случилось это так…

Солнце в середине июля тысяча семьсот седьмого года, словно не на шутку разыгралось, даже прохладный ветер с Балтики не в силах был избавить побережье от палящего зноя.

— Ну, и жара, — проговорила Марта, входя в кабинет мужа.

Комендант Нарвы оторвал взгляд от бумаг, вытер платочком проступивший на лбу пот и вздохнул:

— Против природы мы пока бессильны.

Это в будущем должны будут появиться кондиционеры и прочие прелести технологического мира. Андрес это еще не забыл, а может, правильнее было сказать — еще помнил. Проклятая привычка, оставшаяся от прежних времён, постоянно заставляла его руку, то и дело, автоматически искать пульт дистанционного управления. Его супруге было намного проще. Уроженка семнадцатого-восемнадцатого века она не знала прелестей технологий будущего, поэтому и жару переносила куда спокойнее.

— Приходится терпеть, — произнес комендант.

Ларсон на минуту отогнал все мысли, связанные с погодой и работой, окинул взглядом жену. Красавица, каких в округе и не сыщешь. Черные длинные волосы падали локонами на плечи, на шее — ожерелье из кораллов. Андрей помнил, как привез его несколько месяцев назад, когда по повелению государя должен был съездить в Санкт-Петербург. Супруга при виде его пришла восторг, и постоянно надевала. Но больше всего в ней ему нравились ее карие очи. От таких глаз ничего не утаить. Кажется, когда Марта смотрит на него пристально, что видит она душу. Голос у супруги был сладкий и мелодичный, когда женщина говорила, Андрей забывал, как оказался в этой эпохе, начиная думать, что и в самом деле родился здесь. Ее фигура не изменилась с момента их знакомства. Рождение детей (сына и дочери) не оставили на ней ни следа.

Между тем Марта проскользнула прямо к окну, распахнула его. Ветер ворвался в помещение, скинул со стола несколько листков бумаги, но, увы, свежести так и не принес.

— Жарко, — проговорила женщина и выпорхнула из кабинета.

Андрес поднялся с кресла, подобрал с пола бумагу, положил на стол, взамен взял кисет, набил трубку и подошел к окну. Внизу копошились люди. Раздавались крики, постукивал молот кузнеца, со скрипом проехала карета бургомистра, старик явно возвращался от какой-то белошвейки. Высоко в небе кружил ястреб. Комендант закурил, потом на секунду задумался и положил трубку на подоконник. Взял лежащую на полке, что была прибита почти у самого окна, подзорную трубу. Стал вглядываться в сторону Ивангорода.

Долго стоял и смотрел. Пока сие занятие не прервал стук в дверь.

— Да, входите, — промолвил он, и обернулся.

Вошел запыхавшийся офицер в фиолетовом кафтане. Сапоги его были в пыли, правая рука прижимала к груди треуголку, а левой, старательно, протирал платочком выступивший на лбу пот.

— Господин майор, — проговорил визитер, — шведы высадились в районе Ревеля, и теперь движутся в направлении Нарвы.

— Этого еще не хватало, — вздохнул тяжело Андрес.

Комендант предполагал, что с потерей города Карл не смириться. Как не смирился с потерей Лифляндии, и как только отойдет от шока, так сразу же бросит все силы на возвращения Дерпта, Ревеля, Риги, ну, и, конечно же, Нарвы, в которой проходил воинскую службу малолетний Алексей Михайлов. Именно под этим именем числился в армии сын русского монарха — Алексей.

Если бы не царевич, то по поводу нашествия шведов, Андрес Ларсон и переживать не стал. Как-нибудь город глядишь и отстоял бы, а если бы и сдал его Карлу, то вряд ли Петр стал бы гневаться. Но когда в цитадели был Алексей, и шведский король об этом явно знал, вероятность того, что военачальники навряд ли выпустят их из города целыми невредимыми, да еще с поднятыми знаменами. Пленение царевича, скорее всего, входило в планы Карла XII. А вот этого комендант допустить ни как не мог.

Уж больно грозен порой бывал русский монарх, особенно когда дело касалось его родной кровинушки. Тут, как бы и головы не лишиться.

Вот отчего Андрес посмотрел на офицера и приказал:

— Поручика Алексея Михайлова ко мне!

Глава 1. Комендант

I

Андрес Ларсон, известный больше как Андрей Золотарев, вот уже почти три года, как был комендантом Нарвы. Эту должность он получил по воле самого государя Московского — царя Петра.

Но сначала все складывалось по-другому.

Когда-то, лет семь назад, Андрес был обычным бизнесменом. Прожил почти всю свою сознательную жизнь в Таллинне, имел жену да престижную работу, а потом в один момент все рухнуло. На дорогу, ведущую в Нарву, выскочила косуля. Машину занесло, и она вылетела на обочину. Когда Ларсон пришел в себя, то ощутил, что мир вокруг изменился. Во-первых, вокруг была поздняя осень, а во-вторых, он так и не увидел, как не пытался, огней большого города. Что-то случилось, но вот что? Сомнения его развеялись, когда он оказался в плену у графа Шереметева. Ну, а там, что и говорить, встреча с самим Петром Первым — государем московским, человеком прогрессивным, и как позже выяснил эстонец, наделенным не ординарным умом.

Сначала какая-то безысходность. Не уверенность, но постепенно жизнь стала налаживаться. Москва, Архангельский городок, Ладога, Нотебург, Петербург и Нарва — и везде Андрес был в гуще событий. Невольно, но стал менять историю, подстраивая ее под себя. Вот и жену, Марту, Андрес просто перехватил у Петра. (1)

Девушка находилась в услужении у фельдмаршала Шереметева, затем должна была оказаться у Меншикова, у которого в свою очередь ее увел бы царь Петр. Вот только сие не произошло, в события вмешался царевич, увидевший, какими влюбленными глазами смотрел его учитель (а именно эту роль на тот момент выполнял Золотарев) на барышню.

Кто знает, как бы поступила Марта, знай, она свою судьбу, но перелом в ее жизни произошел, а вот в истории России, это еще бабка надвое сказала. Как говорил, старый друг эстонца — князь Ельчанинов — «Свято место пусто не бывает». Поэтому Андрес не удивился, если бы у монарха вместо Марты не появилась другая краля, способная претендовать на Российский престол.

В Ладоге Андрея Золотарева и Марту обвенчали. Там же узнал, эстонец вскорости, что его любимая беременна. То, что будет у него наследник, о котором он еще в прошлой жизни мечтал, вселило в него уверенность, и заставило в корне изменить отношение к своей судьбе.

Андрей вдруг почувствовал, что из простого наблюдателя, коим он был на протяжении последних трех лет, стал в один миг заметной персоной. Золотарев участвовал в штурме Нарвы, да только радости от сего не приобрел. Взятие города, то ли по вине Петра Алексеевича и его фельдмаршалов, а может и коменданта Горна, превратило штурм в кровавую бойню, в которой вместе со шведскими солдатами гибли и мирные жители. Государю даже пришлось поднять оружие против своих же русских.

Тогда-то и был Андрей назначен комендантом Нарвы.

Уже на столь ответственном посту, Золотарев задумался, об отношение эстонцев к русским. У него вдруг сложилось мнение, что корень зла — это бойня, произошедшая в ходе взятия города. Вспыхнувшая тогда у солдат злость, была вызвана, отказом шведского коменданта сложить оружие и сдать цитадель. Став свидетелем разыгравшейся трагедии, Андрей поклялся, что постарается не допустить подобного в будущем. Сейчас же, для начала, он решил изменить у жителей Нарвы мнение о русских людях.

Восстановил разрушенную крепость, наладил порядок в городе, отчего пришел из Санкт-Петербурга приказ государя о присвоении бывшему боцманмату патента на звание майор. Новым званием Петр, отметил его заслуги и благодарил за создание в Московском государстве воздушного флота, коего не было не в одном европейском государстве. Что уж говорить, когда его «Андлары» косвенно, но повлияли на два сражения. Воздушное наблюдение за передвижением шведской эскадры под Архангельском, да бомбардировка Нарвы. Андрей с ужасом вспоминал те дни, когда сам того не ведая, предложил вместо гранат бросать с борта шара бомбарды. Потом ему умные люди разъяснили, в чем была разница. Одновременно с патентом, в Нарву, из Шлиссельбурга для усиления местного гарнизона был переброшен и Белозерский полк, где в качестве юнкера

Мальчишка ведь еще, да к тому же возраст у него переходный, кабы чего по глупости не натворил. За ним глаз да глаз нужен. Как тут за голову не схватиться.

Хоть и удалось Андрею изменить отношения коренных жителей города к русским, но все равно среди лифляндцев находились те, что считали, будто при шведском владычестве они жили припеваючи. Узнай, хоть бы один из них, что в крепости находится сын Петра, то уж точно проблем не избежать.

Между тем, под чутким руководством Золотарева, Алексей овладел, наконец, науками, что еще несколько лет назад ему и неинтересны были. Ко всему прочему увлекся фехтованием, даже напарника среди белозерских солдат себе нашел. Но больше всего Андрея радовало то, что царевич стал изучать философию, что так необходимо человеку, которому в будущем предстоит управлять огромной страной. Золотарев сам наблюдал, как шестнадцатилетний паренек, устроившись в бойнице, читал то «Утопию» Томаса Мора, то «Город Солнца» — Томмазо Кампанелла. Плюс ко всему же, царевич, вдруг влюбился в дочь местного барона, что жил в Нарве. Приставленный к нему денщик, частенько докладывал коменданту, что тот встречается с ней и читает стихи. Что за стихи, Андрей так бы и не узнал, если бы Алексей как-то не уронил маленькую книжку. Шекспир.

Вот только одна вещь не понравилась Золотареву.

Случилось это когда, у царевича был день рождения. Из Санкт-Петербурга прибыл гонец с приказом от государя. Царь требовал присвоить молодому отроку звание поручика.

— Доколе ему в юнкерах ходить, — передал на словах человек Петра.

Рановато конечно, но против воли монарха не пойдешь. Тут либо царевич — поручик, либо ты не комендант.

Вот так и тянулись события. Казалось, все успокаиваться началось, а тут к Нарве шведская армия движется. Во главе все с тем же Шлиппенбахом. Чай кто-то донес, что в крепости царевич. Тут уж спасать Алексея в первую очередь нужно, а уж затем об обороне города думать. Пока на второе время есть, а для главного его все меньше и меньше остается.

Вот и приходится вызывать Алексея Михайлова, под сим именем он в полку числится, да уговаривать, чтобы тот с группой солдат покинул цитадель, ну, хотя бы, для того чтобы попросить у папеньки помощь.

После Нарвы и Дерпта в тысяча семьсот пятом году пала и Митава, отрезав тем самым сухопутные пути шведам, что засели в Ревеле и Риге. Спустя неделю — взяли на щит город Бауск с крепостью. После сих громких побед — Петр ликовал, как-никак отрезал курляндскую армию Карла XII от Польши. Казалось еще чуть-чуть и Прибалтийские земли под властью русского царя, но затем шведскому королю просто повезло. Вспыхнувшее в Московском царстве восстание стрельцов и жителей Астрахани, заставили Петра изменить планы, и на какое-то время наступило затишье. Ведь в сложившейся ситуации не о захвате новых крепостей думать нужно, а о своих тылах. Достаточно было прислушаться Карлу XII к словам Левенгаупта, Реншильда и граф Пипера, что предлагали венценосной особе вернуть захваченные русскими их прибалтийские владения, и вполне возможно шведскому королю это бы удалось. Даже Нарва, в которой находился сын русского монарха, была усилена двумя полками только благодаря мольбам Золотарева. Петр выделил эти полки, но больше для защиты царевича, чем крепости, за которую ему пришлось очень дорого заплатить.

Тут уж представилось самому Карлу XII принимать решения. Один за другим поехали посланники от царя Петра к нему. То человек от прусского короля Фридриха I, то герцог Мальборо от английской королевы Анны. Да вот только оба посланника не больно настаивали на мире.

Зато Карл XII времени не терял. Заключил мир с Польшей, лишив своими действиями Августа II — короны. Новым государем стал Станислав Лещинский, ставленник шведского короля. Он требовал от Карла, чтобы тот помог разбить русских, стоявших под Гродно. Да вот только на предложения сторонников Станислава, шведский монарх отвечал, что не будет делать это до коронации. В конце декабря тысяча семьсот пятого года, Карл XII неожиданно выступил к Гродно. Там на зимних квартирах находилась русская армия под командованием князя Меншикова. Когда Александр Данилович лично лицезрел шведов на Немане, он дал деру, оставив войска без командования. Блокированные в Гродно, те не могли высунуть оттуда даже носа.

Лишь только в конце марта русским, по понтонным мостам удалось покинуть город. Узнав об их уходе, Карл XII кинулся в погоню. Правда, из этой затей ничего не вышло. Тогда шведские генералы, предложили королю выбить русских из Прибалтики и разрушить Санкт-Петербург.

В Карла, словно бес, вселился, он как гончая собака кинулся преследовать противника. Лишь только в Минске, король понял в бессмысленности своих действий. Там он объявил войскам своим о походе в Силезию, чем и добился в конце октября мирного договора с бывшим королем Августом.

Между тем Петр, наблюдая, как Карл уходит в Силезию, выдвинул двадцатитысячную армию к Выборгу, где провел четырехдневный бесполезный обстрел города.

Тут и Станислав Лещинский подсуетился, попытался разбить самолично русских драгунов при Калише. Да только ничего не вышло, пришлось уходить и прятаться в шведском обозе.

Чуть позже остатки польской армии Лещинского были разбиты.

Август бежал к Карлу XII в Саксонию, но там того не застал. Король шведский отбыл на родину.

Вернулся он уже летом тысяча семьсот седьмого года, высадившись большим десантом под Ревелем.

Жара.

Синие кафтаны, с желтыми воротниками и такими же обшлагами. Монотонно стучит барабан, плачет флейта, и тысячи ботинок выбивают неприятный ритм. Под цвет мундиров знамена. И все это движется по дорогам Лифляндии. Куда? Как куда, к Дерпту и Нарве.

Жара, пыль, пот, ржание лошадей. Дорога.

Чухонцы, завидев шведов, бегут к крепостям. Что забыли, кто в Прибалтике хозяин?

В стороне, остановившись на возвышении за маршем солдат, сидя на белых, как снег жеребцах офицеры. Один из них Вольмар Антон фон Шлиппенбах, младший брат того, что лет пять назад командовал Нотебургом. Второй — Левенгаупт. Оба не в духе. Да и понять их можно жара. Оба платочками пот, выступающий на лице, вытирают.

А внизу синие кафтаны. Знамя на слабеньком ветерке, что дует с Балтики, еле-еле трепещется. Монотонно выстукивает ритм барабан, плачет тоскливо флейта. Тысячи ног, обутых в новенькие ботинки подымают клубы пыли.

Идут войска к Нарве, маршируют колонны к Дерпту.

II

Царевич Алексей уже более часа отбивал яростные атаки боцманмата Шипицына. Вот только это у него получалось с переменным успехом. Уклонялся, отступал, наносил колющие удары. Две рапиры просто слились в танце, таком безумном. Иногда наблюдая за тренировками царевича, которым тот уделял пару часов в день, Андрей говаривал:

— Это словно танго. Вот только, — добавлял комендант, — если танго — танец любви, то ваше — смерти.

Царевич, услышав незнакомое слово, тут же поинтересовался:

— А что это такое танго?

Граф попытался в нескольких словах объяснить, но поняв, что запутается, сказал:

— Ну, это пляска такая в Южной Америке.

Уточнять, что он возник в Аргентине, Андрей не стал. Причина была банальной, он не знал, существовала ли сейчас такая страна. Вполне возможно, что территория принадлежала Испании и носила совершенно иное название.

Танец танцем, но все эти уклоны, уколы и выкрутасы, что показывали царевич и его противник, так завораживали эстонца, что тот просто менял во время тренировок одного из участников.

Вот только, как отметил Алексей, Золотарев этим утром почему-то не явился. Причина выяснилась вскоре, когда в комнату, где проходили тренировки, вошел курьер. Поединок пришлось прекратить. Оба фехтовальщика замерли и посмотрели на солдата.

— Господин поручик, — проговорил курьер, обращаясь к царевичу, — вас к себе господин комендант вызывает.

— Прошу прощение, — проговорил Алексей, обращаясь к напарнику, — я надеюсь, нам удастся попозже продолжить наше занятие.

— Так точно, — молвил Шипицын, (тут надо заметить, что сие обращение ввел в крепости комендант, в память о прошлой своей жизни, да и к тому же, по мнению Андрея, это и звучало, чем какое-то хорошо ваше высочество), отсалютовал рапирой.

Царевич ответил ему тем же. Подошел к стулу, стоявшему возле стены, и взял кафтан. Знаком показал курьеру, следовать впереди.

Служивый развернулся и вышел.

— Приготовьтесь к бою, боцманмат, — проговорил Алексей уже в дверях. — Наш поединок еще не закончен. После встречи с комендантом, я вернусь и мы продолжим.

Обратим внимание, дорогого читателя, теперь на царевича. Ведь интересно знать, каким он стал сейчас, когда находился под влиянием не консервативных бояр, а человека рожденного в другое время.

Стоит отметить, что вместо вялого пессимистичного молодого человека, недовольного действиями Петра Алексеевича в отношении церкви и русских традиций, перед нами веселый молодой человек. Хорошо развит физически, сказались частые занятия гимнастикой, коим его надоумил граф Золотарев, отчего выглядел на удивление старше своих лет. Роста Алексей был среднего, явно пошел не в отца. Глаза карие и иногда казавшиеся наивными, но за всей этой наивностью, скрывался не дюжий ум. Кроме того, что еще недавно им были прочитаны заумные философские книжки, царевич почти во всем поддерживавший отца. За исключением двух вещей. Первое было связано со строительством города Санкт-Петербурга. Мальцу казалось, что место это не такое уютное, как казалось на первый взгляд. Вторым была страсть государя к ношению длинных волос или, если уж природа начала брать свое, парика. Как отмечал в своих записках венценосный отпрыск, именно такие волосы мешали во время нахождения на воздушном шаре. Во-первых, это было не красиво, когда волосы спадали, грязными клочьями, на плечи, а во-вторых, во время полета на Андларе, ветер частенько пытался растрепать их, вызывая тем самым небольшой, но дискомфорт. Будучи коротко стриженным, Алексей был вынужден, во время различных церемоний, довольствоваться париком, наподобие того, что носил князь Ижорский — Александр Данилович Меншиков. Вот и приходилось царевичу, когда его обычно вызывал к себе комендант, брать парик из рук своего денщика, и поспешно напяливать на голову.

Кто ожидал увидеть образ молодого человека, изображенного на портрете кисти Иоганна Готфрида Таннауера или некий вариант артиста Черкасова из фильма «Петр Первый», скорее всего был бы сейчас разочарован. У Андрея, как-то мелькнула мысль, что Эйзенштейну придется в будущем искать другого артиста на роль царевича. Он даже попытался перебрать кандидатов. Остановился на Николае Крючкове.

По коридору, следуя за курьером, они добрались до кабинета коменданта, но прежде чем войти, Алексей задержался в приемной. Адъютант обязан был, доложить о его прибытии. (Хоть Алексей и был царских кровей, но по званию уступал Золотареву, а субординация — прежде всего).

Здесь он заметил Онегина, глядевшего в окно. Тихо подошел к своему денщику, от чего паренек (ровесник царевича) вздрогнул.

— Что стряслось? — поинтересовался Алексей.

Онегин покосился на поручика и проговорил в полголоса:

— Не могу знать ваше благородие.

— Да ну тебя, — махнул рукой царевич, — ты должен знать все. Ты чай мои глаза и уши.

Если бы он, сейчас взглянул в лицо бывшего помора, то увидел, как его приятель покраснел, но Алексей этого не сделал. Правда, от взгляда царевича не ускользнуло, как тот вытянулся по стойке смирно.

— Исправлюсь ваше благородие. — Прошептал денщик.

— Исправишься, — хмыкнул царевич, хотел что-то еще сказать, но тут дверь открылась, и адъютант произнес:

— Комендант вас ждет.

Лешка поправил еще раз парик, одернул кафтан и вошел.

Андрей Золотарев стоял у открытого окна и смотрел на бастионы крепости.

— Плохи дела, Алексей, — вымолвил он, не глядя на царевича, — швед идет к Нарве.

Новость была не очень приятная, если учесть, что отроку еще ни разу не приходилось участвовать в боевых действиях. И если честно признаться, то и сейчас вряд ли кто-то позволил бы, чтобы жизнь венценосной особы была подвергнута опасности. Хоть ему на вид семнадцати лет и не дашь, но возраст есть возраст.

— Знаешь что, Алексей, — продолжил комендант, — тебя нужно отправить подальше с фронта. Желательно в Москву, да боюсь, что толку не будет. Так мы только одного зайца убьем, тебя спасем. А мне нужно, чтобы и другое дело провернуть удалось.

Алексей насторожился. Вряд ли что-нибудь плохое мог задумать Андрей, но уезжать из полюбившихся мест не хотелось.

— К батеньке твоему я тебя отправить не могу, — говорил Золотарев, — он сейчас в Польше, а чтобы до него добраться — нужно, преодолеть шведский лагерь. — Царевич хотел, что-то сказать, но комендант словно прочитал его мысли, — увы, на воздушном шаре — ненадежно. Отправляться необходимо или в Санкт-Петербург, или в Псков. Псков меня лично устраивает, там сейчас войска Александра Даниловича, в Санкт-Петербурге — армия Головина. Поэтому другого выхода не вижу, как — Петербург, — вздохнул Андрей.

На самом деле Золотарев предпочел, чтобы помощь пришла как можно быстрее. Самый лучший вариант в этом случае Меншиков, но тут существовало одно но. Эстонец не доверял Алексашке. Тем паче на памяти была последняя конфузия фаворита под Гродно. Ко всему прочему у Андрея была личная неприязнь к Данилычу, после того случая, когда новоиспеченный князь Ижорский заставил подтвердить предательство Гумерта перед государем. Лифляндец конечно поступил тогда непорядочно, да вот только Петр Алексеевич в то время к нему относился хорошо и в измену не верил. Сейчас же такая ситуация могла сложиться и с самим Золотаревым. Успехи Андрея не давали покоя всесильному фавориту, и тот, пользуясь ситуацией, мог запросто проигнорировать просьбу о помощи, даже если она шла от царевича.

Алексей, считавший себя солдатом Белозерского полка, ни как в толк не мог взять, почему именно ему, а ни кому-то другому необходимо отправляться за помощью в тыл. Ведь его помощь могла бы пригодиться в осажденном городе, но перечить коменданту, пусть ты хоть и царевич, было не резон.

— Когда мне в путь? — поинтересовался Алексей.

— Как можно скорее. Возьми с собой несколько надежных человек. А теперь, ступай.

Царевич вышел из кабинета. Остановился, стянул с головы парик и посмотрел на Онегина.

— В Санкт-Петербург, ваше благородие? — поинтересовался тот.

— В Санкт-Петербург!

То, что его денщик подслушивал разговор, Алексей не сомневался. Сам виноват, потребовал, чтобы тот был в курсе всего.

— Возьмите Шипицына, ваше благородие. — Посоветовал Онегин.

Андрей проводил взглядом царевича. Вернулся к макету крепости. Кто мог подумать, что эстонцу, рожденному в грядущем, придется защищать Нарву летом тысяча семьсот седьмого года. В истории, известной ему одному, случай беспрецедентный. Он уже два раза участвовал в осаде, и оба раза со стороны атакующих, теперь же ему предстояло оказаться в положении осажденных. Нужно бы жену Марту и детей вывести в безопасное место.

Вздохнул тяжело, затем вытащил из стола, на котором стоял макет ящик. Долго копался, пока ни нашел оловянных солдатиков. Несколько в темно-синих мундирах, с желтыми воротничками и обшлагами, штук пять в зеленом, один в фиолетовом и пара металлических фигурок в красных кафтанах. Шведских служивых разместил в стороне. Они пока что к цитадели не подошли, и портить своим видом полную картинку не должны. Русскую пехоту почти всю разместил по стенам крепости, усилив только отдельно стоящим солдатиком ворота. Летчиков разместил возле главной башни, кто знает, может и они скажут свое слово. Для бомбардировки неприятельских позиций, пока не годились.

— Жаль, что нет мускулолета, — прошептал Андрей, возвращаясь к окну. Как бы сейчас он пригодился. Ведь в будущем они существовали. Вот только тогда (в его прошлом) эти средства передвижения Андрею не понравились, и он предпочел в качестве увлечения аэронавтикой — обычный воздушный шар.

Неожиданно, Золотарев вернулся к письменному столу. Взял листок, перо. Макнул в чернильницу и стал рисовать.

Сначала он решил ограничиться дирижаблем-мускулолетам, но передумал. И уже на следующем листке изобразил самолет, передвигавшийся с помощью мускульной энергии, создаваемой человеком (по крайней мере, так было написано в одном из справочников, который в прошлой жизни читал Андрей).

Увы, получались у него изображения не очень хорошо.

— Жаль, что я об этом раньше не подумал, — молвил он вслух.

— О чем не подумал милый? — раздался голос его супруги.

Андрей поднял голову и взглянул на вошедшую Марту. В платье вердепомового (2) цвета, она сейчас больше походила на солдата.

— О чем не подумал милый? — вновь повторила она свой вопрос.

— Да о мускулолете, — ответил Андрей, — иди, взгляни.

Женщина подошла к столу и взглянула на рисунок. Фыркнула и прошла к окну.

— Андрес, — сказала она, — ты думаешь, это будет летать?

— Будет, может не сейчас, а через несколько лет будет летать.

— Не верю!

— Вот и я не верю. Но если все обдумать, то сейчас это нам под силу создать. Вот только, жаль, что о нем я вспомнил слишком поздно. Шведы движутся к крепости, — молвил Андрей, — а я не могу послать за помощью ни к Петру, ни к Голицыну, — о том, что к последнему отправлен царевич, эстонец решил умолчать. Не то, чтобы жене не доверял, просто попади любимая в плен, то не удержится и проговорится. Золотарев даже кулаком по столу постучал, чтоб не сглазить. — А так в течение нескольких часов, и в Санкт-Петербурге. Время на подход огромной армии, аж почти в два раза сокращается. А теперь вот сиди и думай, как крепость да город от неприятеля уберечь.

— Убережешь миленький, убережешь, — проговорила Марта, подошла и обняла за плечи.

— Да я и не сомневаюсь. Вот только боюсь, что жители города меня предадут, а силы гарнизонной просто не хватит.

— Глупенький ты, глупенький, — молвила супруга, поцеловала в щеку и добавила, — людям верить нужно. Ты посмотри, сколько тобой им добра сделано, за время пребывания комендантом. Я уверена, что об том несчастном штурме все уже позабыли. А если и нет, то в резне винят все больше шведов.

Андрей вздохнул. Если бы забыли. Такое из сердца никаким каленым железом не вытравишь. Люди у нас, какие? Они ведь добра сделанного не помнят, а вот зло всегда в памяти хранят.

Золотарев поднялся с кресла. Обнял жену и прошептал:

— Ступай, милая. Подготовься к отъезду.

Марта приподняла подол и поспешила к дверям.

— Да, и попроси войти сюда моего адъютанта, — попросил он, когда она была уже у порога.

III

Ближе к вечеру, когда июльское солнце умерило свой жар, из крепости в направлении будущей столицы государства, выехал небольшой отряд. Возглавлял его капитан Христофор Шредер. Назначен он по личному приказу коменданта, и обязан доставить царевича Алексея в Санкт-Петербург живым и невредимым. Золотарев полностью доверял этому человеку и был уверен, что тот выполнит все его указания.

Андрей уже давно отметил, что капитан был честолюбивым и готов на все, чтобы занять более высокие посты. Так что данное комендантом поручение могло способствовать получению им очередного звания. Как предполагал Христофор, Петр оценит его заслуги. К тому же, как отмечал в своих записках Алексей, был капитан отважен и смел, но при этом сломя голову в пекло не лез, предпочитая, словно играя в шахматы, просчитывать наперед всевозможные варианты и их последствия.

Кроме того, Золотарев, в присутствии Христофора Шредера, лично проверил выбор попутчиков царевича. Без разговоров Андрей одобрил Онегина и Шипицына. Несколько минут размышлял над кандидатурой Монахова (того самого бывшего монаха Никона, что еще под Архангельском поступил в воздушный флот). Как уже описывалось, молодой денщик Онегин был ровесником Алексея, и являлся тому правой рукой. Андрей даже сравнивал его с фаворитом Петра — Меншиковым. Тоже из народа, так же готов на все ради его высочества. Одно лишь отличие — не вор. Боцманмат Шипицын — этот храбрец, отличался безрассудством. Приятель царевича (другого слова Золотарев подобрать не мог) обладал не хорошей привычкой — влезать в неприятности, которые (как считал Шредер) можно было избежать. Вроде привычка не хорошая, но иногда так нужная. Зато бывший монах Никон — осмотрительный. Проблема только в том, что приказывать поручику Михайлову он не мог. Но будет ли юнец прислушиваться к советам солдата?

От Нарвы до будущей российской столицы более ста верст. В будущем, это Андрей помнил точно, на их преодоление уйдет всего-то несколько часов, но сейчас в начале восемнадцатого века, это путешествие займет куда больше времени. Хорошо если за несколько суток уложатся, а если нет?

За сутки добраться до Санкт-Петербурга думал добраться и царевич, да вот только Шредер не был в этом уверен. По мнению Христофора, после двух дней невыносимой жары вполне возможно, что мог пойти дождь, а ведь в лесу еще и укрыться нужно. Дай бог до его начала успеть какую-нибудь захудалую деревеньку найти, чтобы в ней остановиться да непогоду эту переждать.

Ехали медленно, переговаривались. Онегин и Шипицын пытались шутить. Монахов, придерживая правой рукой ручницу, покуривал трубку. Лишь только Шредер, да Алексей были сосредоточенные. Царевичу очень не нравилось, что он был вынужден покинуть крепость, то, что его присутствие в Нарве послужило причиной, ему в голову не приходило. Откуда ему было знать, что Карл изменил свои первоначальные планы. По мнению царевича, мало ли почему шведский король выдвинулся к захваченным русскими его бывшим городам. Стоит для читателей открыть один секрет, о котором знали только комендант крепости, да полковник Белозерского полка, у царевича в крепости осталась пассия, в которую Алексей был влюблен.

— Как думаете, ваше благородие, — спросил вдруг Монахов, обращаясь к Шредеру, — дождь будет?

— А куда ж без него.

Капитан снял треуголку и обтер платком потный лоб.

— Но я надеюсь, ваш небесный покровитель, — тут Христофор подмигнул царевичу Алексею, — Илья пророк смилуется над вами, и отведет грозу.

— Не знаю, смилуется или нет, — прошептал бывший монах, затушил трубку и пихнул ее в кисет, — но помолиться и попросить у него помощи можно.

Царевич посмотрел на Монахова, и заметил, как служивый прикрыл глаза. Читать молитву вслух бывший монах не стал, а лишь зашевелил губами.

— Как думаешь, — произнес капитан, — поможет?

Монахов ничего не ответил. Он только осенил воздух крестным знамением.

— Ну, не хочешь говорить, — вздохнул Христофор, — не говори.

Через несколько верст капитан понял, что погода начала портиться. Вначале подул неожиданно холодный ветер. Затем начало темнеть. Капитан прекратил разговор с царевичем и взглянул на небо.

— Э, вон тучи собираются. — Пробормотал он, — найти бы укрытие, пока не промокли.

Христофор посмотрел на Онегина и Шипицына. Вот она гордость русской армии. Им сейчас не до предстоящего ливня, все шутят о чем-то. Может девиц обсуждают, а может и над командованием в крепости посмеиваются. Эх, показал бы капитан Шредер кузькину мать этим озорникам да не положено. Чай руководство все равно, не узнает.

Громыхнуло. Шутки тут же прекратились, и оба паренька посмотрели на капитана.

— Сейчас дождь начнется, — проговорил тот, и словно в подтверждение его слов небо, где-то позади них расколола напополам молния. — Сейчас бы укрыться где! Эй, Монахов, — обратился к бывшему монаху он, — что не подействовали твои молитвы? Я погляжу, ты, только зря потревожил Илью Пророка.

— Не богохульствуйте, капитан, — вспылил солдат, — бог он же все слышит. И не смейтесь.

И тут Христофор впереди разглядел деревянный дом, который вряд ли мог в этих краях принадлежать чухонцу или эстляндцу, они таких не строят. Больше на русскую избу похож.

— Вон он — знак Ильи Пророка! — воскликнул Никон, и показал на дом.

Капитан промолчал. Непроизвольно перекрестился и тут же отогнал мысль, что после службы, уйдет в монастырь, чтобы и грехи свои отмолить, да за жизни, загубленные во время войны похлопотать перед господом.

— А ну, пришпорим лошадей, братцы, — проговорил он, — а то сейчас как польет.

Дождь будто бы дожидался его слов. Медленно начал моросить.

Доскакали до домика. У ворот остановились и спешились. Шредер хотел было уже постучаться в ворота, но царевич, после слов «Я, Алексей Михайлов», сделал это раньше.

Марта ушла, царевич только что отбыл из крепости, адъютант убежал разыскивать полковников. Андрей по-прежнему стоял у открытого окна. Жара начала спадать, но закрывать его не хотелось. Он вновь задумался о создании мускулолета. С одной стороны идея была бредовая, где сейчас возьмешь алюминий, титан и прочие легкие материалы, но с другой — их можно заменить деревом и бумагой.

— Вот именно, — произнес вслух Андрей и улыбнулся, — где сейчас возьмешь все тот же алюминий?

Никто не догадывался, а алюминий и даже дюраль, у Золотарева были. Год назад, когда обстановка в районе крепости стала налаживаться, он с небольшим отрядом решил отправиться в те места, где по мнению Андрея, когда-то шесть лет назад перевернулся «Мерседес». И ему повезло, остатки лежали именно там, где произошла авария. Хотя правильнее сказать — перемещение во времени.

Выяснилось, что металл, хоть и пострадал, но все, же годился для использования. Погруженные в телегу они (дюраль, алюминий и титан) были доставлены в крепость, и теперь хранились в подвалах главной башни. Если первые два переплавить, а затем обработать пусть и на примитивном токарном станке, вполне возможно, что можно было бы сделать простенький велосипедный привод. Правда, пришлось бы повозиться с чертежами. Для изготовления винта подойдет обыкновенное дерево. Задача вполне осуществимая, да вот только специалиста, что способен был работать на токарном станке, на данный момент, в Нарве не было. Петр же не собирался наведываться в крепость. То ли дел у государя по горло, то ли город был для него все тем же нарывом, с которым монарх сравнивал.

Дверь скрипнула, и в кабинет вошел адъютант. Поклонился и доложил:

— Прибыли люди, которых вы вызывали.

— Все? — уточнил Андрей.

— Все!

— Зови.

Он развернулся и скрылся за дверью.

Андрей подошел к столу и сел. За дверями послышался шум, словно пришедшие спорили, кому первому войти. Золотарев выругался. Только вот этого не хватало. Наконец, шум стих и в кабинет первым вошел граф Гаврила Иванович Головкин — начальник Нарвского пехотного полка. Полк нес гарнизонную службу в крепости. Затем, переваливаясь с ноги на ногу — полковник Иван Самуилович фон Фихтенгейм, прибывший в Нарву пару месяцев назад. После него полковник Федот Скобельщина. Наконец Иоганн Барнер — полковник Белозерского воздушного полка, а завершал эту процессию полковник Яков Полонский. Последний являлся драгуном, и совсем недавно, после отставки полковника Павьера де Кольджерзона, был назначен командовать полком.

— Присаживайтесь, господа, — проговорил Золотарев.

Заняли места согласно ранга, справой стороны от коменданта — Барнер, рядом с ним Скобельщина, с левой Полонский и фон Фихтенгейм. Андрей оглядел мужей в длинных париках. Неудобная вещь, подумал эстонец, но против моды не попрешь. Не им придумано, не ему и нарушать. Как говорится со своим уставом в чужой монастырь.

— Господа, — молвил Золотарев, поднимаясь. — Я собрал вас, чтобы сообщить неприятнейшее известие, — тут Андрей на секунду умолк. Текст казался до безумия знакомым, он даже чуть не выпалил, — к нам едет ревизор, но сдержался. Карл XII, а уж тем паче его военачальники на «Ревизоров» не походили. — Короче, господа, — продолжил Золотарев, — на крепость движется шведская армия.

Он заметил, как лица офицеров побелели. Понять их можно, вряд ли те опасались за свою жизнь, или даже боялись потери крепости, сколько тревожились за жизнь царевича. Сейчас, когда в цитадели находился сын государя, страхи за свою жизнь как-то ушли на второй план. Попади тот к Карлу, государь начнет рубить головы. Выход из такой ситуации только один — отстоять форт, причем сделать это любой ценой.

— Царевич? — первым проговорил Головкин.

— Царевич по моему приказу покинул крепость и сейчас с отрядом движется в Санкт-Петербург, — ответил комендант, — подальше от шведов, поближе к помощи. Вы, господа, наверное, знаете, какую резню учинили шведские войска в битве при Фрауштадте? — поинтересовался Андрей, и, увидев, что не все собравшиеся здесь офицеры проинформированы, молвил, — после победы шведская армия брала в плен всех, кто не был убит или не успел бежать, — тут Золотарев взял паузу, словно не был он комендантом крепости, а являлся всего лишь артистом, выступавшим на подмостках, — Большого театра, и произнес, — Всех, кроме русских!

Андрей открыл ящик стола и вытащил бумагу.

— Вот что написал мне государь, — молвил он, показывая лист. — Зачитаю. Россияне також много побиты, а которые из солдат взяты были в полон, и с теми неприятель зело немилостиво поступил, по выданному об них прежде королевскому указу, — Андрей вздохнул, читалось тяжело, но читать нужно было, — дабы им пардона не давать, и ругательски положа человека по два и по три один на другого кололи их копьями и багинетами.

Золотарев замолчал, оглядел присутствующих офицеров. Те сидели бледными, а у самого старшего по возрасту из них на щеке были слезы.

— Теперь вы понимаете, что нам грозит, — проговорил комендант, — если мы сдадим крепость.

За окном громыхнул гром. Затем сверкнула молния. Вбежавший в кабинет адъютант кинулся к окну, и попытался закрыть. На улице начался ливень.

— Надеюсь, — молвил полковник фон Фихтенгейм, — дождь замедлит продвижение шведов к крепости, и мы сможем подготовиться.

— Но, этот дождь также замедлит подход войск из Санкт-Петербурга, — заметил Иоганн Барнер.

Андрей взглянул на присутствующих и сказал:

— Будем надеяться, что Голицын сообразит, что лучше всего выступить сюда по Балтийскому морю.

— Будем надеяться, господин комендант, будем надеяться, — сказал граф Головкин.

IV

Постепенно жар начал спадать, и в голубом небе Ингерманландии появились черные грозовые тучи, которые ветер все-таки пригнал с Атлантического океана.

Шведский фельдмаршал Карл Густав Реншильд распорядился разбить лагерь и сделал это вовремя. Флейты, гобои и барабаны смолкли. В ставшем прохладным и немного холодном воздухе то тут, то там стали слышны, до этого заглушаемые мелодией, голоса солдат, ржание коней и ругань, словно это командующий был виноват в том, что погода испортилась.

И даже, несмотря на то, что все уже говорило, вот-вот грянет ливень, когда совсем рядом громыхнуло, а по стенкам шатра застучали капли, для офицеров это произошло — неожиданно. Вольмар Антон фон Шлиппенбах высунулся на улицу, подставил руку под струи воды и молвил:

— Проклятый ливень. Он задержит наше продвижение.

— Увы, генерал-майор, — вздохнув, проговорил Реншильд, — против стихии мы бессильны. Молите бога, за то, что ещё успели разбить лагерь, да закрыть брезентом порох. Как бы войска не поспешали к Нарве, а с сырым порохом они много не навоюют.

Карл Густов потянулся и зевнул. Погода клонила бравого офицера в сон. Он это уже стал подмечать для себя давно. Может, стар стал? Фельдмаршал опустился на походную кровать.

— Вы, как хотите генерал-майор, а я воспользуюсь передышкой и вздремну. — Молвил он.

Вольмар Антон кивнул, снял парик и повесил на воткнутую в землю шпагу. Присел на стоявший, почти у самого входа в палатку, стул и позвал денщика. Тот приоткрыл завесу шатра и вошел.

— Принеси поесть! — приказал фон Шлиппенбах.

Денщик поклонился. Улыбнулся и, ничего ни говоря, вышел.

«Хорошо, офицерам, — подумал парень, направляясь в соседнюю палатку, в которой по приказу фельдмаршала, местный (из чухонцев) повар уже готовил обед (то, что Реншильд его в скорости потребует, кашевар совершенно не сомневался.), — Сами в шатре сидят, а нам служивым мокнуть».

Стоит отметить, что повар фельдмаршала, своим поведением отличался от обычного солдата. Даже во время передвижения по территории Лифляндии и Ингерманландии, находившихся теперь под протекторатом Московского государства, он постоянно куда-то пропадал, уезжая на неопределенное время. Кашевар не опасался, что попадет в лапы эстляндцев. Если бы он все же и угодил, то фельдмаршал больше бы расстроился из-за того, что лучшего повара в полках найти ему вряд ли удастся. А хороший стол, так, по крайней мере, считал Реншильд, это половина победы над «грозными» славянами. Покуда все обходилось спокойно, и русские не зарились на беспомощного «языка» принимая скорее того за мелкую фигуру, в большой партии, вот из-за чего тот постоянно возвращался с добычей.

Вот и сегодня, Вольмар Антон лично наблюдал, как повар тащил перекинутых через плечо двух гусей. Были они дикими, или тот позаимствовал у местных жителей (украл или купил) генерал-майора это не беспокоило.

Денщик вернулся в шатер с подносом прикрытым крышкой. Поднял ее, и офицер носом втянул приятный запах, усиливший в нем аппетит. Генерал-майор взмахом руки повелел поставить поднос на, сколоченный наспех, стол.

Служивый выполнил приказ, поставив поднос, поклонился учтиво, пожелал приятного аппетита и удалился.

«Завидует, небось, — подумал вдруг фон Шлиппенбах, — они, солдаты вынуждены пищу есть простую. О жареном гусе или курочке могут только мечтать».

Поднял крышку и вновь вздохнул аромат, исходящий от дичи.

— Гусь? — поинтересовался дремавший фельдмаршал. Запах, по всей видимости, заставил его проснуться.

— Так точно.

— Оставите мне ножку, барон? — попросил вдруг Карл Густав, забыв на время, что он главнокомандующий.

— Оставлю. А я думал, вы спите, — проговорил фон Шлиппенбах.

— И поэтому надумали умять жаркое втихаря?

Генерал-майор чуть не покраснел. Чтобы как-то отвлечь фельдмаршала от мыслей о гусе, Вольмар Антон решил сменить тему разговора.

— Могу ли я поинтересоваться, господин фельдмаршал, — проговорил он, — зачем нашему королю, понадобилось выступать на Россию сейчас, когда мы, в общем, то к войне еще не готовы. Войска Левенгаупта еще в Риге не собрал до конца. Может, стоило чуть-чуть подождать, а затем и выступить?

— Можно было подождать, — согласился Карл Густав, переворачиваясь на бок. — Если бы не одно но.

— Какое же?

— В Нарве находится сын государя Петра — Алексей. А Карлус считает, что, захватив его, у него появляется шанс склонить того к миру. При этом с возможностью возвращения русскими захваченных у нас земель.

Что-то не верилось фон Шлиппенбаху, что этот гнусный поступок, а иначе как еще можно назвать, будущий торг, был придуман самим королем. Не иначе, кто-то из свиты посоветовал совершить сию мерзость. Русские и так слабы. То тут, то там уходят без боя. Казалось можно без всякой осады взять и Дерпт, и Гродно, и Нарву. Да и откуда королю было знать, что именно в Нарве и находится царевич. Вот этот-то вопрос он и задал фельдмаршалу, откладывая косточки гуся в сторону.

— Новость, принес тот, кто выдал нам изменника Иоганна Рейнгольда фон Паткуля.

Год назад бывшего шведского офицера, перешедшего на службу к Петру Алексеевичу Романову (в те времена это еще было модно) выдал шведскому королю ни кто иной, как Август, союзник русских и «хитрый лис», почуявшая, что ее нору займет молодой самец. Самцом тем был — Станислав Лещинский. Не удивительно, что сей примерзший старикашка не гнушается подлыми поступками.

Вновь громыхнуло, а затем вечернее небо осветила яркая вспышка молний. Раздался взрыв.

Оба полководца перекрестились. В лагере вдруг поднялся шум. Фон Шлиппенбах встал со стула и подошел к входу. Приподнял завесу и посмотрел.

Все кругом, до этого находившийся в оцепенении лагерь, ожил. В воздухе, пропитанном летней свежестью, пахло гарью и порохом.

— Что случилось? — поинтересовался генерал-майор, у пробегавшего мимо солдата.

Тот остановился. Поправил треуголку, попытался застегнуть пуговицу на кафтане. Но офицер отмахнулся — не надо.

— Что случилось? — повторил вопрос фон Шлиппенбах.

— Молния угодила в телегу, на которой везли порох, господин генерал-майор. Несколько человек ранено, двое убиты.

Сказал и бросился бежать туда, где уже сновала толпа солдат в сине-желтых мундирах.

Фон Шлиппенбах вернулся в шатер. Взял парик. Надел. Посмотрел на фельдмаршала и проговорил, спокойно, словно не порох взорвался, да и убитых не было:

— Пойду, взгляну, господин фельдмаршал.

Не дожидаясь разрешения, выскочил из шатра.

За стенами избы лил дождь. В русской печке потрескивали дрова, отчего в небольшой гостиной было тепло. На окне, вглядываясь в мутную слюду, лежала кошка. Во дворе, забившись в конуру, изредка лаяла собака. Алексей даже удивился, когда, войдя во двор, увидел ее. За все время, что простояли у ворот, она так и не подала голоса. Вероятно, чувствовала, что люди они хорошие. Хотя, — предположил тогда царевич, — кто знает, какие причины были у псины, чтобы не тявкать.

Хозяин, прежде чем отворить ворота, минуты две, а может и больше, разглядывал их в щель, и лишь убедившись, что не вороги — отворил. Ружьишко у него было старое, по сравнению с той же фузеей тяжелое. Как бы он с помощью него отбился от неприятеля, оставалось для путников загадкой.

Сейчас сидя за просторным столом, занимавшим почти половину горницы, он внимательно слушал Шредера, а тот пытался в двух словах изложить происходящее в Ингерманландии.

Мужичок, поглаживая большую, уже седую бороду вздыхал, иногда уточнял некоторые моменты и старался не перебивать. Алексей впервые видел человека, который почти ничего не знал о шедшей войне. Почему? Знать бы.

Его жена хозяйничала на небольшой кухоньке, варя для гостей бобовую похлебку (для чего Монахову пришлось потревожить их запасы). А пока ужин готовился, мужичок из погреба извлек соленья: огурчики и грибки. Поставил кувшин с пивом, но капитан отрицательно помотал головой. Старик пожал плечами. Шредер мигнул денщику. Тот встал и направился к их вещам. Вернулся со стеклянной бутылью.

— Хлебное вино. — Проговорил Христофор, когда Онегин поставил ее на стол. Затем оглядел присутствующих и сказал, — на четверых хватит. А хлопчики, — капитан взглянул на денщика с царевичем, — и кваску выпьют. Надеюсь, квас у тебя найдется?

— Квас, это того, — промямлил хозяин, — найдется.

— Вот и славно! Рано им с Ивашкой Хмельницким близко знакомиться.

Хозяин встал из-за стола и ушел на кухню. Вернулся с другим кувшином, наполненным почти под самое горло.

Между тем, Христофор налил в кружки хлебное вино.

Алексей же сидевший все это время за столом в основном помалкивал, да наблюдал. Хоть и пришлось дать хозяину продуктов, но бедняком назвать того было нельзя, хотя и зажиточным то же. Вон и кружек у него оказалось столько, сколько нужно.

Между тем разговор продолжался. Видимо и капитана очень вопрос сей интересовал, так как тот вскоре полюбопытствовал у хозяина на счет его бытия. С явной неохотой тот стал рассказывать. Оказалось, что большую часть своей жизни прожил здесь в лесу, хотя был период, когда он отправился в дальние странствия. Да вот только дальше Владимира уйти не смог, все в родные края тянуло. Детей наплодил, да вот только те, как выросли — улетели куда-то. И от них ни слуху, ни духу, вот только младшенький, Серафим, изредка навешает батьку.

Сам же он — бортник. (3)

— Может медовухи? — вдруг спросил хозяин.

— Неси, если не жалко.

Вот только идти ни куда не пришлось, в горницу заглянула жена старика с бобовой похлебкой. Поставила чугунок на стол и посмотрела на мужа.

— Милая, принеси-ка нам медовухи, — проговорил мужичок, — той, что припасена для гостей дорогих.

Хозяюшка, ворча, вновь удалилась на кухню.

— Экая недовольная, — проворчал мужик.

Вернулась с кувшином. Посмотрела сердито на мужа. Забрала со стола пиво и ушла, по-прежнему ворча что-то себе под нос.

— Бабы, — вздохнул хозяин, — что с них взять. Вечно не довольны. Особенно когда в честной компании вздумаешь посидеть.

Ливень все продолжался и продолжался. Пришлось заночевать в избушке. Может и к лучшему. Где еще в лесу место для ночлега найдешь, а тут, по крайней мере, тепло. Вот только спать пришлось в сарае.

Шредер похрапывал, Онегин мирно дремал, Монахов был пьян в стельку. Даже опыт, полученный в монастыре, не помог тому остаться стоять на ногах. Шипицына тоже изрядно выпил, и было удивительно, смотреть, как капитан, пригубивший чуть-чуть, да денщик тащили того в сарай. Царевич же ворочался из стороны в сторону, казалось, что снится ему — плохой сон.

Пробудился Христофор Шредер оттого, что его за плечо теребил Онегин.

— Господин капитан, — прошептал денщик, — чужие!

— Где Алексей? — Первое, что спросил офицер, поднимаясь с пола.

— Спит царевич.

— Буди. Возможно, бой придется принимать, а нам сейчас лишняя шпага не помешает.

— Что верно, то верно господин капитан, — проговорил Онегин, — Шипицына разбудить мне так и не удалось. Спит, как младенец. Только храп стоит.

— Ну, и пусть спит. — Вздохнул Христофор, — втроем справимся.

На дворе стемнело. Ливень кончился. Золотарев, после того, как Яков Полонский отрапортовал о благополучном состоянии крепости, лично решил осмотреть бойницы. Андрей как-то сомневался, что те, в случае нападения неприятеля, долго продержатся. Вот и решил, прогуляться, прежде чем идти к семье, на крепостной вал. Осмотреть самолично бастионы, фашины.

Кутаясь в епанчу, меся ботфортами грязь, он стоял, разглядывая темный небосвод, что искрился мириадами звезд.

«Неисповедимы твои пути, господи — думал Андрей, разглядывая окрестности, — ну, кто бы мог подумать, что я буду вот так вот стоять на стене цитадели. Судьба штука такая. Еще семь лет назад, был простым бизнесменом, за тем в одночасье золотарем стал, секретный агент на таможне, боцманмат и вот теперь… Страшно подумать комендант Нарвы. Из грязи, так сказать, в князи. Вернее в графы, — поправил себя Золотарев. — Судьба. Вот и сейчас эта самая судьба, а может быть, и господь бог дает в руки возможность — оборонить сей славный город. Защитить его жителей от нового нашествия».

Вот только тут Андрей вновь испытал сомнение. А будет ли хорошо жителям города от действий его? Захотят ли они, чтобы Нарва по-прежнему находилась в руках русских? Не рады ли окажутся они, если государь московский Петр Алексеевич, сдаст город без боя? Эстонец на секунду задумался, и попытался вспомнить судьбу города в его истории. Вздохнул. Со знаниями истории, у него, как это он уже понял давно, были проблемы. Андрей даже вспомнил, как когда-то предложил сбрасывать бомбарды с воздушного шара. Тогда собеседник его, об ошибке его умолчал, а сейчас, когда в познаниях оружия этой эпохи он продвинулся, ему вдруг стало смешно.

«Ну, надо было такое сморозить», — подумал Золотарев, но вслух не произнес.

Вновь взглянул на окрестности и проговорил:

— Поздно, решение принято. Отступать некуда.

Андрей, будучи комендантом, утаил от полковников второе письмо Петра Первого, что пришло, за месяц до описываемых событий. В нем тот приказывал: вернуть шведам Дерпт и «Ежели тем довольны будут», то, не возвращая шведам Нарву, уплатить за нее денежную сумму. Но еще ли они на это не согласятся, то отдать и Нарву, «хотя б оную и уступить сего без описи не чинить. Оговорить сроки и другие условия. Единственный город, что стоило оставить за собой, по мнению Петра, был Санкт-Петербург. Да вот только Золотарев с этим ни как смериться не хотел, да и не желал. Вот отчего и послал царевича Алексея за помощью к Голицыну, в будущую столицу, а не к Меншикову в Псков.

— На свой страх и риск, — прошептал он. — На свой страх и риск. Надо будет в церкви свечку поставить!

Неожиданно ему захотелось попросить помощи у господа. Комендант скинул шляпу. Преклонил колено, несмотря на грязь, что была под ногами, и со слезами на глазах стал молиться. Никогда с самого тысяча семьсот четвертого года, тогда он впервые прибегнул к ним, его молитвы не были так усердны.

Встал и невольно взглянул на лес, что виднелся вдалеке. В том направлении был его родной Таллинн, правда, сейчас он носил более скромное имя — Ревель. Вдруг захотелось туда. Увидеть эти красные крыши домов, часы на ратуше.

Вздохнул. Спустился с вала и направился к своему дому.

«Нужно еще много, что сделать, — подумал комендант, — хорошо, что осталось много фейерверка, плюс ко всему, слава богу, удалось убедить полковников в возможности использования „чеснока“ (3). Как вспомню их слова, что не по правилам введения войн, аж в пот кидает. Женевской конвенции нет, — отметил Андрей, — а правила в этом еще средневековом мире существуют. Вот только сейчас все средства хороши, — Золотарев вздохнул, — даже запрещенные».

Кузнецы уже вовсю ковали эти бесхитростные шипы.

V

Капитан Христофор Шредер посмотрел на денщика и произнес:

— Буди Алешку, — потом подумал и добавил, — заодно и Монахова. Опыт у этого пропойцы еще тот, может нам и удастся привести его в чувства. Думается мне, что Шипицын нам не помощник, эвон как назюзюкался. Так что давай буди только этих двоих.

Онегин кинулся выполнять приказание.

«Совсем еще дети, — подумал Шредер, — Онегин вон к царевичу прилип как банный лист, с тех самых пор, как государь наш корабли волоком с Холмогор до Ладоги тащил. Всюду с Алешкой таскается, вот и приходится мальцу терпеть все причуды. А может и к лучшему? Оба владеют шпагой не хуже взрослого мужика. Жаль, что денщик моложаво смотрится, в отличие от царевича, который на вид лет на осемнадцать — девятнадцать тянет. Этот сухой, долговязый и верткий. Эх, война, война сгубила ты детство мальчишек…»

Капитан вздохнул, покосился на Онегина. Улыбнулся, глядя, как тот пытается выполнить его приказание.

«Вороги не нападают, значит — время еще есть, — решил Христофор, — Небось, считают, что мы сном непробудным спим. Пусть медлят, однако нам сейчас медлить нельзя. Кто знает, а вдруг они решат ускорить события».

Начал проверять оружие, время от времени поглядывая то на двери, то на денщика.

Шредер вновь улыбнулся. Пистоли заряжены, фузеи к бою готовы. Если сунутся, то постарается он, капитан русской армии, превратить этот скромненький, покосившийся от времени, сарайчик в крепость.

Затем встал с земляного пола, стараясь не шуметь, подошел к дверям. Только бы враг не догадался, что они в курсе их появления. Ведь гостей не ждали. Выскочить, размахивая шпагами, без подготовки это не дело, а поэтому и нужно, вначале убедиться, что это шведы.

Дверь открывать не стал. Достал из-за пояса багинет, и проковырял отверстие. Прильнул к нему глазом. Вроде разглядеть что-то можно. Немного, правда, но можно. За спиной раздалось шуршание. Шредер прекратил смотреть и повернулся на шорох.

Царевич Алексей был уже на ногах. Он растерянно смотрел на капитана, сжимая в руках фузею Монахова. Денщик стоял тут же рядом. Тот развел руки в сторону, давая понять, что солдата так разбудить и не удалось.

— Эка незадача, — прошептал Шредер, — значит, биться будем втроем, — в сердцах сплюнул на пол. — Будем молиться богу, чтобы у нас все получилось.

Он все еще надеялся, что отряд, прибывший сюда, был небольшой. Эффект неожиданности, и кто знает в чьих руках будет удача.

Поднес к губам палец и прошипел:

— Шшшшш…

Вновь прильнул к отверстию в воротах. Видно было только старика да двух мужиков, в стареньких потрепанных стрелецких кафтанах. Еще несколько человек, явно не попали в поле зрения, о присутствие их можно было понять, по разговору. В темноте трудно разглядеть лица, но узнать хозяина дома было не сложно. Старик махал руками, и что-то рассказывал. Изредка показывал в сторону сарая.

— О нас толкуют, — пробормотал капитан, — эх, чувствовал, что какой-то не простой хозяин этого дома. Одно пока радует, что не шведы это. Скорее всего, русские, может быть разбойники.

— Тать? — переспросил царевич.

— Да нет. Именно разбойники. Эти налетят, ограбят, а тать она по-тихому. Воровство без разбоя. А эти, скорее всего, из бывших стрельцов, их сейчас по земле русской много гуляет.

— С чего ты, капитан, взял, что стрельцы? — спросил Алексей.

Христофор Шредер попытался в нескольких словах объяснить, почему он так думает, но у него из этого ничего не получилось. В отчаяние он только махнул рукой. Чутье.

— Разбойники, стрельцы, что делать то будем, господин капитан? — спросил денщик.

— Люди — русские, предлагаю поговорить. Нам втроем с этой оравой — не справиться. Был бы трезв хотя бы Шипицын… — Вздохнул.

Вернулся к тому месту, где несколько минут назад спокойно спал. Поднял кафтан.

— Если бы, да кабы, — проговорил Шредер, — то во рту росли грибы.

Стряхнул с него прилипшую солому.

— Ничего, прорвемся, — подмигнул мальчишкам, накинул кафтан на плечи.

Направился к воротам. Остановился на минуту, вновь подмигнул царевичу и открыл дверь. Сделал шаг в ночную тьму.

Старик, когда узнал, что сыновья его (все пятеро) с отрядом к нему скачут, чуть не поперхнулся. Не ожидал, что они так быстро с промыслов вернутся. Поэтому, прежде чем всадники к дому подъехали, самолично выскочил на улицу. Гости «дорогие» сейчас в сарайчике почивали, и будить их непотребно было. Без умысла их медовухой напоил, надеялся, что те отоспятся утром да по делам уедут, а тут эвон как все вышло. Сама добыча в капкан попала. Чай если бы не гроза мимо проехали.

А тут голубь сизый на крылечко приземлился. Заходил по нему закурлыкал. Супружница та сразу глаза открыла, сон у нее очень уж чуткий. Его толкнула рукой в бок — сыновья вон едут.

Вот и накинув на плечи старенький зипун, выскочил старик на улицу. Голубя тот час изловил, да в клетку, что в сенях стояла, бросил. Сам же бегом к воротам, но прежде чем открыть на собаку грозно так посмотрел, что та сразу поджав хвост, скрылась в конуре.

Отворил ворота, да сыновей впустил.

— Здорова батя, — проговорил старший, спрыгивая с коня. И тут же к нему подбежал мальчишка лет шестнадцати. Взял животное под уздцы.

— Тихо вы, нехристи, — проворчал старик, — гостей шумом своим разбудите.

— Что за гости? — поинтересовался средний брат. И тоже с лошадки спрыгнул на землю.

Вздохнул старик тяжело. Кафтаны у детей совсем обносились, сапожки стоптались.

— Служивые из Нарвы. Пятеро. Двое еще недоросли.

— А нам-то, какая выгода будет? — поинтересовался старший.

— Это вы уж сами решите.

— Экий ты, батька! — вспыхнул средний, — Дело предлагаешь, а вот выгоды, которую мы поимеем, не говоришь. Ну, да бог с тобой. Где они?

— В сарае, — молвил старик и указал рукой в сторону пристройки.

— Не проснутся? — поинтересовался старший, доставая из-за пояса пистолет.

— А ты, как будто моей медовухи не пивал, — укорил сына старик.

— Пивал, — улыбнулся тот.

Ему и братьям пояснять не нужно. Медовуха у батьки славной выходила. Любого могла с ног свалить. Выпил такой ведерко и почитай, день проваляешься.

Старший брат уже собирался рукой махнуть, что, дескать, пора мужики с коней слезать, но тут дверь сарая скрипнула, и на улицу вышел офицер. У старика аж рот от удивления открылся.

— Что же ты хозяин, гостей то так принимаешь, — проговорил тот, извлекая из-за спины два пистолета. — Спасибо тебе за гостеприимство, но зачем зло творить!

— Какое зло? — спросил хозяин, делая вид, что не понимает о чем речь.

— Разбойничков, зачем на нас навел?

— Так, это не разбойнички, — вдруг залепетал старик, — это дети мои. Фрол, Семен, Акимка, Федот да Глеб. Вот с товарищами отца проведать приехали…

— Может и дети, — согласился Шредер, и высказал свое предположение, — да вот только старшие твои из стрельцов, что несколько лет назад бунтовали, а мы люди государя Петра.- По их реакции он заметил, что попал в точку. Они, — Христофор кивнул в сторону братьев, — на нас давно зло держат. Мы для них как бельмо на глазу…

— Экий ты, — проговорил старший, — мы же люди простые. Времена сейчас тревожные. Незнаем кто по лесам да полям странствуем. Вот и ездим при оружии. Ты вот кто? — поинтересовался он, — Кроме того, что ты человек Петра.

— Капитан солдатского полка Христофор Шредер. — Представился офицер. Не сводя пистолетов с братьев, добавил, — Были бы вы шведы, разглагольствовать не стал, а так желаю потолковать. — Задумался, оглядел разбойничков и добавил, — Но не со всеми, а только с братьями.

Фрол, так звали старшего, запихнул за пояс пистолет. Приказал разбойникам опустили оружие.

— Тогда пошли в дом, господин капитан, — проговорил он, обращаясь к капитану, — В ногах правды нет.

— Э нет, — молвил капитан, — я сначала с товарищами своими переговорю. Чай, как только мы в дом войдем, людишки твои в сарай ворвутся.

— Не ворвутся, — пообещал Фрол. — Слово даю.

Христофор посмотрел сначала на старика, затем на четверых братьев и только потом на остальных разбойников.

— Будем считать, что поверил, — сказал капитан, — но все равно, я сперва с людьми своими переговорю, а, то не дай бог, подумают о плохом…

— Твое дело, солдатский капитан, — проговорил Фрол.

Повозка с порохом догорала. То тут, то там шныряли солдаты, пытавшиеся затушить пламя. Молодой офицер стоял рядом с генерал-майором фон Шлиппенбахом. По его предположению молния ударила прямо в находившуюся рядом пушку, ну, искры и полетели. Взрыв был такой, что окажись рядом люди — жертв было бы не избежать. Да только в этот момент артиллерийский расчет укрывался в шатре. Солдат накрыло взрывной волной.

— Вот такие вот дела, — прошептал Вольмар Антон, когда офицер закончил доклад. — Трудно предположить, насколько этот пожар, — тут генерал-майор посмотрел под ноги, — и эта грязь, задержат наше продвижение к Нарве.

Он уже вытащил трубку и собрался, было закурить, но, посмотрев на огонь, вновь запрятал ее за пазуху. Выругался и сплюнул.

— Дьявол, — прошипел, сквозь зубы фон Шлиппенбах, — потеря не велика, но она замедляет наше продвижение к крепости. Да и русские, наверное, слышали, как это все… — он показал рукой на повозку, — бабахнуло. Хорошо, если приняли это за гром, а если нет. Подойти к Нарве незаметно становится просто не реально.

Между тем солдаты, раздобыв несколько ведер, таскали со стороны моря воду. Другие пытались закидать пламя песком.

— Повозки отводи, повозки, — вскричал фон Шлиппенбах, понимая, что этими мерами, победить пламя не удается.

Суета усилилась. Тревожно ржали лошади. Мимо пронеслись несколько солдат с факелами.

— Осторожнее! — взмолился фельдмаршал.

Дом, как дом. Еще со времен предыдущего коменданта остался. Правда, его подремонтировать пришлось, свое слово все-таки сказал штурм крепости. Плюс ко всему сюда добрался и новый комплект сантехники, что был заказан еще раз в Гжели, предыдущий остался в Шлиссельбурге. Остался ли им, доволен новый комендант цитадели на Ладожском озере, история как-то умалчивала.

Сейчас возлежа на постели с Мартой, Андрею не спалось. Он просто места себе не находил, думая о царевиче. Как говорится: «хорошая мысля — приходит опосля». Вот и сейчас почувствовал себя бывший эстонец — русским.

— Что тебе не спится-то? — прошептала неожиданно Марта.

Комендант вдруг вздрогнул. Он-то думал, что она спит, а вон нет. Неужели тоже переживает?

— Вот думаю, ни мало ли я дал царевичу охраны…

Тут же получил локтем в бок.

— Об этом раньше думать нужно было, а не сейчас. Сейчас-то ты что изменишь. Лучше бы обо мне с детьми подумал.

Дети. Их у него двое. Дочь Элизабет, которую на русский манер называли все — Лизой. Сын Силантий, назван так был в честь князя Ельчанинова, супруге имя его не нравилось, но чтобы не огорчать мужа, она вынуждена мириться. Сейчас они в городе, так как загородного имения у князя не было. Вот и задумаешься, а что будет с ними, если шведы в Нарву ворвутся? Даже подумать страшно. Андрей считал, что попытайся он их эвакуировать и люди перестанут в него, как в коменданта, верить. Хотя, вполне возможно, по-человечески поняли бы.

— Не бойся, — произнес Золотарев, и обнял жену, — будет совсем плохо, вывезу вас отсюда на Андларе.

Андрей чувствовал, что Марта сердилась. Она вдруг отвернулась от него.

«И все-таки я мало людей выделил царевичу», — подумал Андрей, засыпая.

Утро принесло новые известия…

VI

Шредер вернулся в сарай. Оглядел спящих товарищей и лишь только потом подошел к царевичу. Обнял его по-отцовски и сказал:

— Если мне не удастся найти общий язык с разбойниками, они попытаются меня убить. Знайте же, живым я им не дамся, да и с собой на тот свет постараюсь, как можно больше прихватить. Вы же будьте готовы. Как услышите шум в доме, так сразу за оружие хватайтесь. Онегин, — обратился Христофор к денщику, — ты уж постарайся попробовать между делом Шипицына и Монахова разбудить. Дай бог, если удастся.

Вышел на улицу.

— Ну, — проговорил капитан, обращаясь к Фролу, — пошли, побалакаем.

Атаман, махнул рукой и вслед за братьями, отцом и Шредером направились к дому.

— Дай бог договоримся, капитан, — проговорил он, открывая дверь и пропуская всех вовнутрь, — дай бог.

Когда Христофор оказался в горнице, то сразу понял, что угодил на пир. Пока они разговаривали на улице, старуха уже накрыла стол, который теперь просто ломился от яств. Тут и грибочки маринованные (вполне возможно, что и прошлогоднего сбора), и огурчики малосольные, да и капуста квашенная. Когда братья сели, перед каждым оказалась кружка, наполненная доверху пивом.

«А нас им не стал угощать, — промелькнула у капитана мысль, — небось, и медовуха какая-то особенная. Может белены или еще, какой травки добавлено».

— Садись за стол, капитан, — предложил Фрол, — в ногах правды нет. Правильно говорю братья?

Братья закивали. Христофор отметил для себя, что сидят те по одну сторону стола. Фрол и старик в центре, младшие с боков. Капитан же на противоположной стороне в полном одиночестве оказался. А может и к лучшему? С грохотом присел на лавку, пистолет перед собой положил, шпагу расположил так, чтобы при необходимости выхватить можно было.

От лучин в горнице светло. Братья тут же трапезничать стали. Младшие даже на капитана не взглянули. Фрол, так похожий на отца, сидел и разглядывал Шредера, а тот в свою очередь разбойника.

Фрол переломил своими огромными ручищами каравай. Один кусок отцу протянул, другой Шредеру. Капитан из уважения взял, но есть не стал. Положил перед собой. Молвил:

— Не голоден я. Да и не для трапезы сюда пришел.

— Это само собой, — сказал Фрол, закидывая мякиш в рот.

«Интересно, — вдруг подумал капитан, — а сунутся ли разбойнички без указания атамана в сарай или нет? Хотя, — решил Христофор, разглядывая братьев, — вряд ли. Да и к тому же все-таки старик здесь пока хозяин, а не его дети».

Дед вдруг поднялся, Шредер даже насторожился. Рука непроизвольно скользнула к пистолету. Старик это заметил и тут же на лавку опустился.

— Может медовухи! — предложил он.

— Накушались уже, — пробормотал капитан, касаясь пистолета.

— Эй, эй может полегче, приятель! — воскликнул Фрол, но тут, же замолчал, увидев взгляд Христофора.

— Какой я для тебя приятель! — вспыхнул Шредер, — для вас я — господин капитан.

— Потише, потише, — проговорил младший из братьев, — вы же, господин капитан, нам переговоры предложил, не мы. Будь мы шведами, и разговора с тобой вести не стали бы.

«Вот оно что, — подумал Христофор, — о войне они слышали. Или старик, в самом деле, не в курсе, или просто делал вид, что о событиях, развивавшихся в Ингерманландии, не знает. Хотя откуда об них знать, когда они ежедневно меняются. Вон и сыновья явились из дальнего похода. То, что про шведов им ведомо, точно не на Дону гуляли».

— Были бы вы шведами, я и разговаривать не стал. Прямо тут же на улице всех уложил.

— Ну, уж всех!

— Сомневаетесь? — спросил Шредер, протягивая другую руку к шпаге.

— Ты уж не горячись капитан, — молвил Фрол, — мы тебе верим. Мы и сами шведов на дух не переносим. Только что из Ингерманландии вернулись. Вот батя сказал, что на постое у него люди незнакомые, решили мы, что вы вороги. Тем паче, что кафтаны на вас не зеленые.

Насчет кафтанов старший соврал. Не говорил этого хозяин дома. Выдумал на ходу, когда увидел, что на капитане он фиолетовый. Да вот только капитан об этом знать не мог, вряд ли Шредер слышал их разговор.

— Может хоть кваску, — вдруг проговорил старик.

— Неси свой квас, — согласился Христофор. — но первыми пить будете вы.

— Хорошо капитан. — Согласился Фрол. — Не бойся — не отравим. Хочешь предложить дело, предлагай.

Старик принес семь кружек с квасом. Поставил на стол. Братья взяли свои и отпили. Шредер покосился на старика.

— Отпей сначала из моей, — то ли приказал, то ли попросил он.

Хозяин взял кружку и сделал глоток. Минут пять с него глаз не сводил капитан, и лишь убедившись, что квас не отравлен, стал пить.

— Мне нужны люди, что смогли бы довести наш отряд до Санкт-Петербурга!

— До нового города, что лично основал государь Петр? — поинтересовался младший.

— До его самого. Дело сложное, чай не простого человека сопровождать будете!

— А кого? — спросил младший настороженно.

— Меня, — быстро сориентировался Христофор понимая, что чуть не сболтнул лишнего.

Братья переглянулись недовольно. Что-то сомневались они, чтобы капитан их для себя нанимал. Может быть, один в поле и не воин, но этому пальца в рот не клади, глядишь всю руку, по локоть откусит.

— Тут дело такое, — вдруг замялся старшой, — нужно, нам с братьями это дело обмозговать. Небось не на прогулку собираемся.

— Хорошо, — согласился Шредер, поднимаясь из-за стола. — Подожду в сенях.

Уже в сенях он достал из кисета трубку и закурил. То, что решение будет принято в их пользу, капитан не сомневался. Не такие они русские люди, чтобы отказать человеку в помощи. Пойдут, конечно, не все, но пойдут.

— Ну, что братья делать будем? — спросил Фрол, когда дверь за капитаном закрылась.

— Решай сам! Ты у нас старший, — молвил Семен.

— Я конечно старший, но хочу и вас послушать. Может ты, отец, что-нибудь скажешь?

— Что я скажу. — Проговорил дед. — Это вы когда-то против государя бунтовали. Вот и ходите теперь из-за этого в разбойниках. Сами знаете, не любит Петр вашего брата стрельца. Кажется мне, что дело сие не в сопровождении капитана. Из-за себя вряд ли он стал кого-то еще нанимать. Поэтому я бы посоветовал, поступить на службу.

— Отец? — воскликнул младший Глеб.

— Да, я ваш отец. Поэтому и прошу, чтобы слушались вы меня. Поступайте на службу, но в качестве награды требуйте прошение от государя, за все ваши прегрешения. Хватит уже по лесам шататься. Я уже стар. Не на кого хозяйство оставить. Вам бы о семейной спокойной жизни подумать.

— Хорошо, батя, — проговорил Фрол, — знать так тому и быть. И вы братья, сами просили, чтобы я все решил. Так я решил! И быть по сему! — Он стукнул кулаком по столу, отчего вся посуда подскочила. — Бать, позови капитана.

Дверь скрипнула, и появился на пороге старик. Тот погладил свою бороду и сказал:

— Входи капитан.

Шредер затушил трубку и вернул на место. Поправил кафтан и вошел в горницу.

— Мы согласны сопровождать ваш отряд, — молвил старший из братьев, — но нам хотелось узнать из-за чего весь этот сыр-бор. И мы должны поговорить об оплате.

Пришлось капитану рассказать кто они такие. Правда, что сопровождать разбойники будут сына Петра Алексеевича, умолчал. Мало ли что. Вдруг планы у них изменятся.

— Как наступит утро, выступим, — предложил под конец рассказа Шредер, но Фрол отрицательно помотал головой.

— Нам еще нужно троих подождать. К вечеру они точно приедут.

Пасмурно. Хоть ливень и кончился, ветер с Балтики так и не удосужился разогнать грозовые облака.

Синие мундиры, с желтыми воротниками и обшлагами, уже были не такими чистыми. По-прежнему монотонно и тоскливо пели флейты, и отбивали ритм барабаны. Десятки сотен ног, обутых в туфли месили дорожную жижу. Ржали лошади. Застревали в грязи колеса повозок и пушек. Темно синие, с желтым крестом знамена, развивались на ветерке. Вот только настроение опять было не веселое.

Впереди, в стороне на обочине наблюдали за всем этим в окружении офицеров — фельдмаршал и генерал-майор. И вновь они были не в духе. Кутался в плащ первый и иногда чихал. Второй курил трубку.

Понять их можно. Сначала ливень, а затем пожар, что вызвал переполох в лагере, вынудили их замедлить наступление. Штурм города — срывался. Упаси бог, если прознали русские об их наступлении. Уйдет из крепости сын Петра, поход будет провален. И тогда, тогда полетят головы.

Прохладно. Кутался в плащ Левенгаупт, чихал. И не понять офицерам — то ли простудился тот, то ли это из-за курившего фон Шлиппенбаха. Вольмар Антон загасил трубку и спрятал ее в кисет. Рукой подозвал к себе майора, приказал, чтобы тот выслал вперед взвод драгун. Офицер кивнул, пришпорил коня и исчез в длинной колонне идущих солдат.

Минут через пять мимо офицеров проскакал небольшой отряд из десяти всадников. Фельдмаршал проводил их взглядом и вновь чихнул:

— Ваше здоровье, господин фельдмаршал. — Проговорил фон Шлиппенбах.

Левенгаупт запустил два пальца в обшлаг мундира и извлек оттуда белоснежный платок.

— Спасибо генерал-майор, — проговорил он сморкаясь. — Надеюсь, что доставшее меня чихание, пройдет до начала осады.

— Пороховой дым — лучшее лекарство от простуды. — Сострил генерал-майор.

— Ваша, правда, фон Шлиппенбах, — молвил фельдмаршал, — ваша, правда. Лично я считаю, — добавил он, — баталия — это лучшее лекарство от всех болезней.

Офицеры дружески закивали, поддерживая главнокомандующего.

— Как вы думаете, господа? — продолжал между тем Левенгаупт, — Удастся ли нам взять цитадель?

От офицеров отделился самый старый, он выехал чуть вперед и сказал:

— Русские. Слабы. После Гродно, все время пытаются избежать сражения. — Тут офицер замялся, — Мне кажется… — промямлил он, и замолчал.

— Говорите Эрнст, — видя его не решительность, сказал фельдмаршал.

— Мне кажется, что русские отдадут Нарву без боя. Да еще и согласятся выплатить любую контрибуцию. (4)

Прописные истины из уст старого вояки. Прибегнуть к проверенным средствам никогда не поздно. Разместиться, встать, дать предупредительный залп из пушки, и только после этого отправить парламентера с барабанщиком. И тогда судьба города будет в руках бога. Если тот даст разум коменданту, то тот, увидев всю мощь их армии — отдаст цитадель без боя. Ну, а если этот глупец откажется, то он узнает — что такое шведская артиллерия.

— Ваши слова, — молвил фельдмаршал, — да богу в уши.

Пришпорил коня и умчался вперед. Пришлось и офицерам поспешить за ним.

А уже к вечеру шведская армия вышла к Нарве.

Утро принесло новые известия…

Несмотря на ненастную погоду, Егор все-таки решился поднять воздушный шар в воздух. Причем сделал он это вовремя. С помощью подзорной трубы ему удалось разглядеть движущиеся колонны шведов.

— Сколько у нас по твоему времени, для подготовки крепости к обороне? — поинтересовался у него Золотарев, когда тот доложил ему.

— По таким дорогам только к вечеру подойдут.

— М-да. Не густо, — вздохнул Андрей, встал с кресла и подошел к окну.

Эвакуировать из Нарвы жену и детишек уже поздно. Скорее всего, неприятель, несмотря на плохие дороги, выслали разведывательный отряд, который будет перехватывать всех, кто покинет цитадель. Учтут осаду Нотебурга.

— Не густо, — вновь проговорил комендант, — что же делать. — Подошел к столу, взял трубку и закурил. — А вот, что, — выпалил он. — Значится так Егор. Берешь надежного человечка и отправляешь его в Ивангород. Чтобы соседи были в курсе, кто к нам движется. Ведь вряд ли враги ограничатся только одной Нарвой. И еще, — Андрей взял паузу, — постоянно держите воздушный шар в воздухе, как это мы делали тогда под Архангельском. Для нас сейчас сведения о передвижении неприятеля — главное оружие. Как говорится: кто осведомлен — тот вооружен. А теперь ступай.

Егор, повернулся, чтобы уже уйти, но комендант на секунду его задержал.

— Скажи адъютанту, — проговорил Золотарев, — чтобы зашел.

Бывший денщик князя Ельчанинова, грезивший в детстве о море, а сыскавший свой удел в небе, вышел.

— М-да, — вздохнул Андрей, подходя к окну. — Надеялся, что дождь задержит продвижение неприятеля. Ан нет, не вышло. Жаль. Те несколько часов, что мы выиграли, ничего существенного нам не дадут.

Его заставил оторваться от наблюдения из окна окрестностей, скрип двери.

«Надо бы смазать», — подумал комендант, поворачиваясь.

На пороге стоял адъютант. Серый кафтан, коричневые штаны с белыми чулками, кудрявый парик, скорее похож на секретаря. И в этом надо признаться была доля правды. Паренек был из местных, то ли чухонец, то ли эстляндец. Андрей так и не выяснил, встретил его на третий день своего пребывания в должности коменданта, когда тот явился к нему с просьбой организовать похороны убитых во время резни местных жителей. Отказывать Золотарев не стал, выделил взвод из Белозерского полка. Уже позже до него дошли слухи, что Юстас Лемме, так звали паренька, оказался смышленый. А уже приблизительно через месяц, понимая, что в беспокойном хозяйстве города и крепости, ему, Андрею, одному без помощи не разобраться вызвал к себе паренька. Предложил должность адъютанта, Юстас Лемме согласился, но при одном условии — он не должен носить военную форму. Не хочет — не надо.

— Нужно собрать всех полковников, плюс ко всему важных людей города. И сделать это нужно как можно быстрее, — проговорил Золотарев.

Лемме кивнул и ушел.

Вечером к крепости подошли неприятельские войска. Теперь их уже можно было наблюдать в подзорную трубу прямо из бойницы замка.

— М-да. — Произнес Андрей, прекращая наблюдение. — У нас в запасе осталась только ночь. Вряд ли главнокомандующий шведской армии, решится начать осаду, на ночь глядя.

На всякий случай приказал, усилить посты. Береженого — бог бережет.

VII

Поутру, как бы Шредеру не хотелось, выйти в дорогу не получилось. Во-первых, будь оно не ладное, пришлось ждать еще троих разбойников. Без них Фрол, ни за какие коврижки, не желал выступать. Во-вторых, несмотря на все усилия денщика, Шипицын и Монахов так и не проснулись. Оба безмятежно посапывали в сарае, под присмотром царевича. Капитан пару раз велел Онегину принести воды, и окатить служивых. Денщик беспрекословно выполнял его приказ, бегая с ведрами до колодца, лил на спящих, но все было бесполезно. Медовуха, которой прошлым вечером их потчевал Лука (так звали хозяина дома), оказалась еще той штучкой. Служивые ворочались, иногда махали руками, но так на ноги и не поднялись.

— Проклятье, — выругался Христофор Шредер, опускаясь на пол и закрывая лицо руками.

Что произошло бы, если он вчера присоединился к товарищам, испей медовухи? Неизвестно, как сложилась их судьба. Вполне вероятно, что и в живых не было. Хотя в его положении, это был не самый худший исход. Представить было страшно, как с ним поступит Петр Алексеевич, если капитан не доставит царевича в Санкт-Петербург.

— Один раз не умирать, — молвил Христофор, — а двум не бывать.

— Что будем делать капитан? — вдруг спросил Алексей, чистивший оружие.

— Ждать!

— Чего?

Вопрос еще тот! Ждать, но чего? В любом случае выходить придется в дорогу, только следующим утром, ну, по крайней мере, этой ночью. Есть правда один огромный минус от ожидания. Когда этим занимаешься, время движется уж больно медленно. Тут как бы с ума не сойти.

— Ждать, когда ситуация изменится, — проговорил Шредер, — а чтобы время не тянулось так медленно, я бы посоветовал поручик, — тут Христофор назвал царевича умышленно, поручик, вдруг кто-нибудь их подслушивает, — заняться вам фехтованием. И время быстрее побежит, да и лишнее занятие вам не помешает.

Алексей поднялся с соломы. Стряхнул ту, что прилипла к его камзолу, и проговорил:

— Я готов!

«Мальчишка, — подумал Христофор, — совсем мальчишка».

Хорошо, что сарай просторный. Правда вряд ли оно было приспособлено, для того, чем они хотели заняться.

— Ну, что, — проговорил он, поднимаясь, в таком случае, пожалуй, начнем.

Скинул кафтан на землю. Подозвал Онегина, прошептал что-то тому на ухо. Денщик кивнул и направился к дверям в сарай. Занял там место, и стал наблюдать за улицей.

Между тем Шредер вытащил шпагу из ножен, и встал в позицию.

— И так вы готовы поручик? — утонил он.

— Я, готов, — проговорил Алексей, и стал выписывать в воздухе шпагой «восьмерки».

— Еще, господин поручик, — проговорил капитан, — в случае ранения, чего хотелось бы избежать, или оплошности, а так же другой случайности, схватка должна прекратиться.

Царевич, понимающе кивнул. Тренировка состоится, но с условием, что во время ее никто из участников не пострадает. Еще раз отсалютовали друг другу и стали в позиции. После чего Алексей яростно бросился на противника. Стараясь «убить» неприятеля, при этом отогнав все мысли о собственной безопасности.

Первый выпад, затем второй. Капитан вдруг запнулся носком ботфорт за пучки соломы, чуть было не налетел на лезвие, но успел каким-то чудом уклониться. Правда, на ногах все же не устоял — упал на правый бок. Вскочил на ноги, и во время. Шпага царевича уже устремился в его сторону. С невероятной ловкостью капитан отпрыгнул назад, избегая тем самым удар адресованный в грудь.

— Ай-яй-яй, господин поручик, — проворчал он, в секундную передышку, — вы уж поосторожнее, так и убить можно.

Царевич отсалютовал и вновь встал в позицию. Сошлись почти вплотную. Так простояли около минуты, пытаясь отцепиться многократными рывками. В результате шпага поручика застряла в гарде Шредера. Сильный рывок и обе шпаги вылетели из рук.

Капитан с поручиком одновременно подняли оружие, и схватка возобновилась. Шредер порвал своими атаками рубаху на Алексее, а тот в свою очередь остановил свой клинок в нескольких миллиметрах от правого соска.

Капитан, будучи в опасной ситуации, теперь имел возможность атаковать почти любую часть тела царевича. Алексей отбил несколько уколов направленных ему в шею. Христофор хотел, было нанести решающий удар, получая возможность выиграть поединок у поручика, но Онегин, прервал их своим сообщением:

— Господин капитан, — доложил он, — приехали еще три разбойника.

Андрей не ошибся на счет шведов. И хотя те не решились начать штурм ночью, поспать коменданту сном праведника так и не удалось. В постели ворочался, кряхтел и иногда (правда, не сильно) ударял локтем Марту. Женщина хоть и ворчала, но как-то пыталась войти в положение супруга.

Она гладила его по волосам, надеясь таким способом его успокоить. Потом не выдержала, встала с кровати и подошла к окну. Честно сказать она не понимала упрямство супруга. Ей вдруг вспомнился поступок пастора Глюка, приемного отца, что вывел всех жителей из осажденного города Мариенбурга. Андрес мог поступить также.

Сейчас глядя в окно Марта, пыталась понять, что происходило в шведском лагере. Множество костров, у которых, не смотря на ночь, копошились люди. Раздавался бой барабана, и пела заунывно флейта.

Где-то внизу заговорили караульные. Залаяла крепостная собака. Та самая псина, с которой любили возиться ее малыши.

Взглянула на супруга, тот по-прежнему ворочался. Неожиданно Марта поймала себя на мысли, что Андрес никогда не был в положении осажденного. Муж хоть и рассказывал ей, о попытке шведской эскадры захватить архангельский городок, но тогда все было по-другому.

Решение приняла сразу. Поступила просто, ушла в комнату, где спала ребятня и расположилась в кресле. И только тут ей удалось уснуть.

Обойдя поутру свой двухэтажный каменный дом с мезонином, не забыв спуститься в подвал, Золотарев прежде чем отправиться в Ратушу, где он предложил собраться представителям населения города, направился в залу. Пересек ее насквозь и вышел на балкон. Минут десять любовался на течение реки Нарвы

«В четверти версты к югу от города находится большой шумный водопад, — подумал вдруг эстонец, — он низвергается со скалы. Около водопада в большом количестве водятся лососи. Видимо так и не удастся их половить, — вздохнул Андрей, — в будущем, — тут он себя поправил, — в моем прошлом, там лососей уже не было. Сейчас они еще водятся. Вот только тогда было время для рыбалки, а сейчас его нет, — тут же вспомнился тост, из одного из советских фильмов, — Так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями».

Печально улыбнулся, хотел было еще постоять, да трубку выкурить, когда за спиной раздался голос адъютанта:

— Карета подана комендант!

До Ратуши можно и пешочком прогуляться, но этикет требовал ехать.

— Хорошо, сейчас спущусь, — проговорил Андрей.

Запихнул трубку в кисет. Подправил кафтан и парик. Быстрым шагом прошел через зал и уже через несколько минут стоял у дверей своего дома. Как помнил из истории города Золотарев, в прошлом, семнадцатом веке он принадлежал нарвскому бюргеру Якову Ниману, портрет того до сих пор пылился в подвале. Андрей подумывал извлечь его на свет божий, но Марта отговорила. Потом здесь жил некто Иоганн Луде, говорили, что он ушел со шведами, когда Нарва пала после осады.

Сейчас же глядя на Рыцарскую улицу, тянувшуюся от Темных ворот через рынок к магистрату, Андрей неожиданно для себя сообразил, что дом в двадцать первом веке назвали — «Дворец Петра Великого». Может он когда-нибудь здесь и остановится, но на данный момент этого еще не сделал. Единственное что тут было от Петра Алексеевича (не считая сына Алексея) так это его портрет, что висел в одной из комнат.

Спустился по ступенькам, сам (скорее всего по привычке) открыл дверцу кареты. Забрался внутрь и приказал кучеру:

— Трогай.

Карета медленно покатила по городу. Неожиданно (почему Андрей не задумывался об этом раньше) Золотарев подумал, что город совершенно не похож на тот из его прошлого. Это там «умная голова» волевым решением снесла большую часть домов построенных в семнадцатом — восемнадцатом веке, построив на их месте множество некрасивых и безобразных серых однотипных домов прозванных — «хрущевками». Хорошо, что хоть уцелел замок Вышгорода, с его четырехугольной легендарною башнею. Там сейчас по распоряжению коменданта находились казармы, Андрей предпочел сосредоточить солдат в специальных домах, чем расселять их по квартирам нарвцев. Вторые такие казармы располагались в районе бастиона Глория. Если так посмотреть, то замок и крепостная стена города, с восточной стороны омывались водами реки, а с остальных окружены рвами и валами. Именно крепость и составляла центр городской жизни.

— А город то большой по современным меркам, — молвил вслух Золотарев, — как-никак более ста пятидесяти каменных домов и около полусотни деревянных. Последние, скорее всего, возможно придется разобрать, — вздохнул, — не охота конечно, но скорее всего, придется.

Можно было бы сейчас заехать и свечку поставить в Александро-Невской церкви, да вот только времени нет. На данный момент единственный действующий собор, второй Преображенский все еще находился на реставрации. Уж больно сильно пострадал после осады. Стоит, отметить так же, что Александро-Невская церковь — бывшая лютеранская кирка.

— На обратном пути вернусь, заеду, — прошептал Андрей, чай она на территории крепости, в отличие от тех же бань, что остались за чертой города. — Вот разобьем шведа — попарюсь. — Решил он.

Карета остановилась. Кучер спрыгнул и открыл дверцу.

— Прибыли господин комендант, — проговорил он.

Золотарев выбрался наружу. Здесь он бывал раз в месяц, заезжал, чтобы убедиться, что дела бургомистра, идут хорошо. Один раз Андрей чуть не прозевал мятеж, который возглавлял предыдущий глава города, назначенный еще до осады комендантом Горном. Слава богу, его людям удалось перехватить письмо, написанное на имя Левенгаупта. Пришлось доложить государю, ну а тот в свою очередь готов был выселить большую часть населения города в Вологду, Астрахань, Казань и Псков, но Золотарев заступился, пообещав Петру, что больше мятежей не будет. В острастку пришлось произвести показательную казнь — бургомистра высекли и отправили все в ту же Вологду. Сейчас же глава города был назначен под личным его контролям.

Вбежав по ступенькам лестницы, остановился у дверей. Те резко открылись, и впустили в здание.

Поклоны, поклоны и еще поклоны. На второй этаж. Двери в зал, уже открытые слугами. Народу много, все стояли и о чем-то разговаривали, отчего в просторном помещении слышался шум. Он тут же смолк, как только комендант попал в поле зрения бургомистра.

— Господа! — Произнес громко Андрей, — я прибыл к вам, чтобы сообщить пренеприятное известие!

Утром, когда солнце поднялось над лесом, под стенами крепости зазвучала труба. Золотарев прервал совещание. Посмотрел на полковников, перевел взгляд на представителей города, затем на бургомистра и проговорил:

— Парламентеры!

К Нарве шведы вышли под вечер, все-таки ливень и неприятности, происшедшие во время непогоды, сделали свое дело. С одной стороны это было плохо, потерянно время, но с другой, так, по крайней мере, считал генерал-майором фон Шлиппенбах, все равно все подготовительные работы по штурму крепости обычно проводили ночью.

Расположились фронтом по периметру крепости. У фельдмаршала появилась возможность за происходящим в Нарве, наблюдать в подзорную трубу. Разглядел он и знакомый ему летательный аппарат, что висел над замком. Говорили, что русские его именовали — андларом. Вещь любопытнейшая, жаль, что в руки шведских ученых так и не попала. Стерегут сей аппарат, как зеницу ока.

— Когда возьмем город, — начал говорить Левенгаупт, потом чихнул, вытер лицо шелковым платком, и только когда покончил с этим, продолжил речь, адресованную офицерам, что собрались сейчас вокруг него, — то кроме того, что нам удастся захватить в плен царевича, так еще и овладеть этим загадочным средством передвижения.

Невольно улыбнулся, представив какими наградами его, одарит король. Вдруг снял парик и опустился на барабан, заботливо поставленный в паре метров от офицерского шатра. Затем окинув взглядом присутствующих начал давать распоряжения, и ничего, что русские могут видеть его указания.

Во-первых, предполагалось нанести основной удар по бастиону (5) «Фама», когда же в нем образуется брешь, войска под командованием генерал-поручика Карлесона должны устремится к центру города. Генерал-майор Шлиппенбах с колонами выдвинутся к равелину (6), что находился напротив бастиона «Фортуна». Там предполагалось прорваться к замку, в котором, по мнению фельдмаршала, должен был находиться штаб русских. А уж когда падет бастион «Триумф», туда должны вступить драгуны полковника Пакса.

— А сейчас, — сказал в заключение своей речи фельдмаршал, — главная задача — строительство палисадов. А теперь господа, все свободны.

Всю ночь вокруг крепости кипела работа. Было видно в подзорную трубу, как наблюдают за действиями шведов — русские. Ночью фельдмаршал просыпался, выходил из шатра и бродил вдоль укреплений, иногда ругал, иногда хвалил, но полностью действиями солдат не был доволен. Под утро завалился в палатку поспать, но вздремнуть, как следует, не удалось. Всего каких-то пять часов. Выспаться не дали прибывшие курьеры.

Вести доставленные ими заставили Левенгаупта улыбнуться. Через Нарву вверху и внизу по течению, в версте от города были наведены переправы, и два полка выступили в направлении Ивангорода, смыкая, таким образом, вокруг русских цитаделей кольцо. Фельдмаршалу оставалось лишь выбрать, какую из крепостей занять в первую очередь. И тот выбрал — Нарву.

Вокруг мельтешили сине-желтые мундиры. То тут, то там раздавалась ругань. Отменно бранился старый артиллерист, недовольный тем, что прислуга не может подготовить пушку. Над лагерем разносился барабанный бой, заунывно вдруг запел рожок.

Фельдмаршал прогнал прочь курьеров. Кликнул денщика. Тот возник сразу. Быстро поставил импровизированный стол, притащил откуда-то маленькую табуретку.

Левенгаупт недовольно взглянул на него, хотел было что-то сказать, но тут подошел генерал-майор фон Шлиппенбах.

— Вы вовремя дружище, — проговорил фельдмаршал. — Составите мне компанию за столом, да заодно поможете составить ультиматум.

— С превеликим удовольствием, — согласился Вольмар Антон, и опустился на соседний стул, который за секунду до этого успел поставить услужливый денщик.

— Думается мне, что это последний наш спокойный завтрак, — молвил Левенгаупт. — если русские не согласятся с нашими условиями, то тогда, — фельдмаршал задумался, — тогда вместо нас заговорят наши пушки. — И Карл Густав показал рукой в сторону нескольких мортир.

Тем временем повар накрыл стол.

Честно сказать кашевар в этот раз разочаровал обоих офицеров. Может поэтому и послание, написанное в Нарву оказалось таким злым.

VIII

— Господин капитан, — доложил он, — приехали еще три разбойника, — словами этими Онегин, прекратил поединок между капитаном и царевичем.

Шредер опустил шпагу.

— Любопытно, — проговорил он, направляясь к воротам.

Прильнул к щели и стал смотреть.

Приехавших разбойников было трое. Самой старший из них был ровесником Фрола и скорее всего, служил вместе с ним в стрельцах. Средний, ровесник Шипицыну, такого бы в роту капитана. Богатырь — одним словом. Последний не на много старше царевича и его приятеля.

Встречали их Фрол с отцом, сразу же провели в дом.

— Если бы не Монахов да Шипицын, хоть сейчас в путь отправляйся. — Прошептал Христофор, взглянул на спящих товарищей и вздохнул.

Ушел вглубь сарая и рухнул на кафтан. Прикрыл глаза.

Алексей взглянул на капитана и пожал плечами. Тренироваться больше не хотелось, да и спарринг партнера, как такового не было. Медленно стал ходить по помещению из угла в угол, мечтая, что вскоре вновь вернется в Нарву, где его ждала девушка.

— Не мельтеши, лейтенант, — молвил капитан, приоткрывая глаза. — Жаль, что ты книжку не прихватил умную, — вздохнул он, — так глядишь, время быстрее потекло.

Неожиданно Алексей остановился. Посмотрел сначала на Шредера, потом перевел взгляд на денщика и сказал:

— Кирилл, иди, отдохни чуть-чуть. Я за тебя понаблюдаю.

Взял мушкет, что прислонен был у стены и направился к воротам. Сменил денщика. Но продежурить толком так и не удалось. В сарай направлялся Фрол.

— Разбойник сюда идет, — произнес Алексей.

Бывший стрелец, не доходя до ворот нескольких метров, остановился.

— Капитан! — прокричал он, — Нам бы поговорить нужно. Выходи.

Шредер поднялся. Взял кафтан, стряхнул с него прилипшую солому, накинул на плечи.

— Возьмите пистолеты, господин капитан, — сказал Онегин, протягивая Христофору оружие.

— Вряд ли понадобятся, — молвил тот, — но на всякий случай возьму. Запихнул их за пазуху и стал похож на пирата.

Распахнул ворота и вышел на улицу.

— Что нужно? — поинтересовался Христофор.

— Может, в избу пройдем?

— Можно, и в избу.

Прошли в дом. За столом, как и в прошлый раз, сидели разбойнички.

— Присаживайся, капитан, — молвил старик, — в ногах правды нет.

Христофор грохнулся на лавку, да так что чуть не подпрыгнула.

— Если вы меня откушать пригласили, — сказал он, — то я сыт, да и люди мои тоже.

— Брешешь, капитан, — проговорил Фрол, — ты, то может и сыт, а вот люди твои вряд ли. Но суть не в этом. Я позвал тебя, чтобы ты товарищей моих послушал…

— Боюсь, что разговоры ваши, — перебил Шредер, — меня вряд ли касаются.

— Я бы так на твоем месте не говорил, — молвил атаман, наполнил кружку квасом. Выпил его одним глотком. Затем обтер усы и бороду рукавом, сказал — Ах, — и продолжил, — люди мои из-под Нарвы вернулись.

— Из-под Нарвы? — Переспросил капитан.

— Из-под нее самой. Надеюсь тебе это любопытно?

Шредеру действительно хотелось узнать о том, как обстоят дела вокруг крепости. Поэтому он положил пистолеты на стол и произнес:

— Хорошо, уговорил.

— Вот и ладненько, — сказал Фрол, затем обратился к старшему товарищу, тому, что только что приехал, — Юрий рассказывай.

Разбойник посмотрел сначала на атамана, словно хотел убедиться, что тот не шутит, а потом перевел взгляд на капитана. Оглядел его с ног до головы. Удивился цвету кафтана и заговорил.

VIII

— Господин капитан, — доложил он, — приехали еще три разбойника, — словами этими Онегин, прекратив поединок между капитаном и царевичем.

Шредер опустил шпагу.

— Любопытно, — проговорил он, направляясь к воротам.

Прильнул к щели и стал смотреть.

Разбойники, как разбойники. Самый старший из них был ровесником Фрола и скорее всего, служил вместе с ним в стрельцах. Средний одногодок Шипицыну, такого бы в роту капитана. Богатырь — одним словом. Последний не на много взрослее царевича и его приятеля.

Встречавшие эту вольницу Фрол с отцом, сразу же провели их в дом.

— Если бы не Монахов да Шипицын, хоть сейчас в путь отправляйся. — Прошептал Христофор, отрываясь от щели. Посмотрел на спящих товарищей и вздохнул.

Ушел вглубь сарая и рухнул на кафтан. Прикрыл глаза.

Алексей взглянул на капитана и пожал плечами. Тренироваться больше не хотелось, да и спарринг партнера, как такового не было. Медленно стал ходить по помещению из угла в угол, мечтая, что вскоре вновь вернется в Нарву, где его ждала девушка.

— Не мельтеши, лейтенант, — молвил капитан, приоткрывая глаза. — Жаль, что ты книжку не прихватил умную, — вздохнул он, — так глядишь, время быстрее потекло.

Неожиданно Алексей остановился. Посмотрел сначала на Шредера, потом перевел взгляд на денщика и сказал:

— Кирилл, иди, отдохни чуть-чуть. Я за тебя понаблюдаю.

Взял мушкет, что прислонен был у стены и направился к воротам. Сменил денщика. Но подежурить толком так и не удалось. К сараю направлялся Фрол.

— Разбойник сюда идет, — произнес Алексей.

Бывший стрелец, не доходя до ворот нескольких метров, остановился.

— Капитан! — прокричал он, — Нам бы поговорить нужно. Выходи.

Шредер поднялся. Взял кафтан, стряхнул с него прилипшую солому, накинул на плечи.

— Возьмите пистолеты, господин капитан, — сказал Онегин, протягивая Христофору оружие.

— Вряд ли понадобятся, — молвил тот, — но на всякий случай возьму. Запихнул их за пазуху и стал похож на пирата.

Распахнул ворота и вышел на улицу.

— Что нужно? — поинтересовался Христофор.

— Может, в избу пройдем?

— Можно, и в избу.

Прошли в дом. За столом, как и в прошлый раз, сидели разбойнички.

— Присаживайся, капитан, — молвил старик, — в ногах правды нет.

Христофор грохнулся на лавку, так что чуть так не подпрыгнула.

— Если вы меня откушать пригласили, — сказал он, — то я сыт, да и люди мои тоже.

— Брешешь, капитан, — проговорил Фрол, — ты, то может и сыт, а вот люди твои вряд ли. Но суть не в этом. Я позвал тебя, чтобы ты товарищей моих послушал…

— Боюсь, что разговоры ваши, — перебил Шредер, — меня вряд ли касаются.

— Я бы так на твоем месте не говорил, — молвил атаман, наполнил кружку квасом. Выпил его одним глотком. Затем обтер усы и бороду рукавом, сказал — Ах, — и продолжил, — люди мои из-под Нарвы вернулись.

— Из-под Нарвы? — Переспросил капитан.

— Из-под нее самой. Надеюсь тебе это любопытно?

Шредеру действительно хотелось узнать о том, как обстоят дела вокруг крепости. Поэтому он положил пистолеты на стол и произнес:

— Хорошо, уговорил.

— Вот и славно, — сказал Фрол, затем обратился к старшему товарищу, тому, что только что приехал, — Юрий рассказывай.

Разбойник посмотрел сначала на атамана, словно хотел убедиться, что тот не шутит, а потом перевел взгляд на капитана. Оглядел его с ног до головы. Удивился свету кафтана и заговорил.

Юрий действительно оказался бывшим стрельцом. Познакомился с Фролом под Азовом, куда их отправил на штурм крепости Петр Алексеевич. А затем было возвращение с юга, но не в Москву, как рассчитывали приятели, а в Великие Луки. Бунт, вспыхнувший потом в столице, прошел по касательной, сотоварищи успели податься на запад, где под Ивангородом находилась вотчина Фрола. Пожить спокойно не удалось, когда началась война со шведами, организовали бывшие стрельцы небольшой отряд и стали время от времени на эстляндские да курляндские земли набеги делать. Не прекратили они свои занятия даже, когда Петр овладел Нарвой, Дерптом и Митавой. Вот и в этот раз выступили к берегам Балтийского моря.

Планы пришлось изменить, несколько дней назад разбойнички едва лоб в лоб не столкнулись с огромной шведской армией, что маршировала стройными колонами в сторону Нарвы да Ивангорода. То, что передвигался они к захваченным русскими крепостям, Фрол ни сколько не сомневался.

Оставив приятеля своего Юрия, сынишку Акимку да бывшего холопа Гришку, наблюдать за неприятелем, сам Фрол с оставшимися разбойничками двинулся к дому.

Вот и шла на приличном расстоянии вольница из трех человек. Стараясь больше наблюдать за действиями шведов. Планы у разбойников изменились только когда — погода испортилась. Жара, будь она не ладная, сменилась ливнем.

Передвигавшиеся с обозами и артиллерией шведы вынуждены были разбить лагерь. В леске, чуть севернее от их стоянки остановились и разбойники.

— Вот, что хлопцы, — проговорил Юрий, — вы меня тут ждите, а я схожу, посмотрю, что ворог затеял.

Отстегнул от седла ручницу (7), проверил, заряжена ли она.

— Дай бог, свидимся, — повторил он, — если что не так пойдет… Выстрелы услышите, или я не вернусь к утру… скачите к нашим.

Сказал и ушел в сторону шведского лагеря. Товарищи, чтобы не промокнуть стали шалаш делать. Коней в сторонке привязали, а чтобы те своим ржанием внимание не привлекали, мешки с овсом на морды повесили.

Между тем Юрий выбрался к лагерю неприятеля. Залег в кустах и стал смотреть. Больше всего его поразило то, что крытые парусиной возы были пронумерованы и подписаны. Вон рядом с пушками да мортирами — артиллерийские. Чуть поодаль кухонный, пивной, аптечный, почтовый, мельничный.

Раздается ржание тяжеловозов, фыркают породистые рысаки, бегают, опасаясь не успеть все закончить до дождя шведы. Звучит где-то справа французская, немецкая и эстонская речь. Сколько его наслушался разбойник, когда они с товарищами по Риге в поисках приключений разгуливали. Неожиданно, чуть левее заговорили по-русски. Разбойник еще сильнее к земле прижался. Мимо прошли двое. В темноте цвета мундиров уже не разберешь, вот только воротники, да чулки у солдат светлых оттенков.

— Вот зараза, — выругался Юрий, вспомнив, что в шведском войске, есть так называемые русские из Ижорских земель. Эти еще при государе Алексее Михайловиче к ворогам на службу перешли, польстившись на права шведского дворянства.

Громыхнуло. В сторону шатра, почти бегом пробежал, по всей видимости, повар.

Ветер донес приятный запах.

— Будь я проклят, — прошептал разбойник, — если у офицеров на ужин не жареный гусь. — вытер рукавом выступившую слюну, — вот зараза. Ну, подождите, я вам устрою…

Мысль пришла неожиданно. Авантюрная, больше похожая на самоубийство. Тут бы просто лежать и наблюдать, так нет — на подвиги потянуло. Вскочил и бегом кинулся к артиллерийским возам. У одного из них замер. Поразился беспечности шведов, улыбнулся. Полез в карман кафтана и извлек конопляную бечевку. Пробил в первом попавшемся бочонке отверстие и сунул туда. Достал кисет, и вытащил из него на свет божий огниво.

Сноровка. Огонь вспыхнул сразу. Поднес, поджег и бегом в кусты. Хорошо, что никто не заметил. Уже, когда на землю упал и отдышался, подумал, что дождь просто затушит пламя.

Взрыв прозвучал одновременно с ударом молнии. Та прошила землю около возка в нескольких вершках.

То, что началось потом, Юрия уже не интересовало. Стараясь не привлекать к себе внимания, он вернулся к стоянке разбойников.

Оба парня были уже на ногах.

— Уходить нужно, братцы, — проговорил разбойник.

Услышанное поразило Шредера. Капитан минуты три сидел, молча разглядывая свой пистолет. Безрассудный поступок разбойника поразил его. Он никак не мог взять в толк, зачем тому это понадобилось. С одной стороны уничтожение одного единственного воза, пусть даже с порохом было каплей в море, но с другой… Глядишь, на несколько залпов по крепости будет произведено меньше. Плюс ко всему паника, возникшая во время пожара. Вполне возможно, что вместе с ливнем она замедлит продвижение и у коменданта появится время подготовиться к обороне.

— Пусть товарищи отдохнут, — неожиданно прервал Фрол размышления капитана, — а уж поутру выступим в сторону Санкт-Петербурга.

— Да я то, честно сказать и не против, — вздохнул Христофор. — Товарищи мои, благодаря медовухе вашего батеньки все еще изволят почивать, — замолчал, понимая, что сболтнул лишнее.

Но, ни Фрол, ни Юрий, ни даже старик не обратили на его слова, никакого внимания. Словно и не сомневались, что геройство капитана все время было напускное. Конечно, сопротивление тот вольнице оказал бы, но, сколько продержались бы служивые втроем?

Неожиданно Фрол улыбнулся.

— Не боись. — проговорил он подмигивая.

Шредер вдруг понял, что ему с товарищами крупно повезло.

— Ну, некогда мне с вами тут балакать, — молвил он, — мне к товарищам возвращаться нужно.

— Так мы тебя вроде и не держим, — расхохотался вдруг заливным смехом Юрий. — Что мы, не русские. А ли против своих пойдем? Чай не забыли, как с государем Азов брали. А то, что потом, — разбойник на секунду замолчал, взглянул на Фрола, но тот лишь махнул рукой, дескать, продолжай, — против Петра Алексеевича пошли. Так молоды же были. Головы горячие, думали, что при правлении Софьи лучше жизнь будет. А кто теперь знает, какая? Может еще хуже…

— Хватит лясы точить, — перебил его хозяин дома. — Вы вон сыты. А огольцы его, — старик посмотрел на капитана, — с вечера голодными в сарае сидят. Ты брат, — продолжал Лука, — бери харчи со стола, да неси товарищам. А то, не дай бог, ноги с голодухи в сарае протянут. Да не бойся, — усмехнулся он, — не отравленное кушанье. А хочешь, вон Аким поможет отнести?

— Уговорил, отец, — сказал Шредер, и заметил, как на морщинистом лице старика проскочила улыбка.

«Теперь уж точно все будет хорошо», — подумал капитан.

Он поднялся из-за стола. Запихнул пистолет за пояс. Взял блюда с курицей. Аким прихватил огурчики и репы, а так же кувшин с квасом. Вышли во двор и направились в сарай.

Царевич стоял напротив дверей, целясь из фузеи. Денщик спрятался за телегой, выставив только ствол пистолета.

— Все нормально лейтенант, — проговорил Христофор, входя в сарай. — Это, Аким сын атамана.

Пареньки опустили оружие, и Онегин выбрался из укрытия.

— Он вам поесть принес, — добавил капитан.

К вечеру сначала Монахов пришел в себя, затем Шипицын. Сменили на посту хлопцев, дав им тем самым поспать немного.

А утром, оставив несколько разбойничков при старике, отряд под командованием Шредера выступил в Санкт-Петербург.

В зал ратуши, чеканя шаг, вошли двое. Один трубач, второй офицер.

— Jag skulle vilja se kommendant i staden! (8) — проговорил обер-офицер.

По залу прошелся ропот. Золотарев выступил вперед.

— It’s me! (9) — сказал он.

— Mycket bra. (10) — улыбнулся парламентер. — Тогда это, — продолжил он на ломаном русском, — должен передать вам.

Протянул свернутое письмо. Андрей взял его, развернул, минут пять вчитывался в текст. Пытаясь понять, что значат каракули писаря. Выругался. Огляделся и спросил:

— Кто-нибудь сможет прочитать?

Вперед выступил бургомистр.

— Я смогу, — проговорил он.

— Хорошо, — сказал Андрей, протягивая письмо. — Значит, я не ошибся, назначая вас бургомистром.

Старик взял послание, но прежде чем читать его вслух, пробежался по тексту глазами. Побледнел.

— Это ультиматум, господин комендант, — вздыхая, молвил он.

— Так прочитайте его всем, — потребовал Золотарев, — ведь именно для этого я вам его и дал.

Старик замялся. Затеребил свободной рукой лацкан кафтана. Оглядел присутствующих, словно извиняясь за неприятные известия, и только после этого стал читать. Делал он это медленно не спеша, останавливаясь чтобы посмотреть реакцию присутствующих. При этом, чем бургомистр углублялся дальше в чтение, голос его начинал дрожать.

Фельдмаршал шведской армии требовал сдать крепость без боя. При этом русские солдаты будут отпущены из крепости без знамен и оружия. Так же Левенгаупт обещал простить жителей город, за то, что они присягнули московскому царю, так как считает, что сделано это было насильно.

Казалось, что условия были вполне приемлемые, если бы не одно — Но. Фельдмаршал требовал отдать им коменданта Нарвы — некоего Андрея Золотарева и поручика Белозерского полка Алексея Михайлова.

Решение должно было быть принято к вечеру, после чего (если горожане не будут разумными) заговорят пушки.

— Понятно, — проговорил Золотарев, — других условий ожидать и не приходилось. — Оглядел представителей города. Будь его воля, Андрей сейчас же немедленно ответил бы — нет, да вот только, решать обязаны горожане. Иначе все, что было сделано эстонцем за последние три года — псу под хвост. Да и появлялась возможность оттянуть штурм еще на несколько часов. Все равно по любому осада начнется только утром. — Свое решение, я сообщу вечером. — Сказал он, обращаясь к парламентерам.

Офицер понимающе кивнул. Надел треуголку.

— Хорошо. — Молвил он, — надеюсь, вы примете разумное решение.

Парламентеры покинули ратушу. Золотарев приказал, чтобы капитан Семчук проводил их до городских ворот.

Когда же двери за ними закрылись, окинул взглядом присутствующих, пытаясь понять, какие настроения летали сейчас в зале. Сейчас ясно было только одно, что мнения разделились. Андрей нисколько не сомневался, что среди собравшихся были те, кто без боя сдали Нарву. Для тех, кому жертва комендантом Золотаревым и каким-то поручиком Михайловым казалась не такой уж большой ценой. К ним бы людей надежных приставить, чтобы во время осады мятеж не поднялся.

— Что скажите господа? — спросил Андрей.

В зале повисла тишина. Казалось, что можно было слышать, как в такт стучат сердце у каждого из присутствующих.

— Ну, вот вы бургомистр? — уточнил комендант.

Старик замялся. Казалось, он никак не мог выбрать правильное решение. Затеребил треуголку. Замямлил.

— Что? — спросил Андрей, — говорите громче, чтобы все слышали!

Старик побледнел.

— Мне кажется, что вы, господин комендант, — произнес он громко, стараясь выговаривать все слова, — уже приняли решение. И весь этот спектакль лишь только формальность.

— Вы правы, господин бургомистр, — кивнул Золотарев, — решение принято и уже давно. Не считают же присутствующие здесь, что нам не было известно о приближении свейской армии?

Тишина.

— То-то. Но мне нужно знать ваше мнение. Я считаю, что те, кто против сражения могут покинуть город, — тут Андрей сделал паузу, — если шведы, конечно, не станут возражать этому.

Комендант не лукавил. Если выпустить из города недовольных будет куда меньше шансов, что кто-то ударит тебя в спину. Конечно среди них, могут оказаться те, кто знает тайные ходы в город, так это не так и страшно.

— Предлагаю голосовать, — сказал Андрей. По залу пронесся ропот, — можно даже тайно. Для этого у меня уже все приготовлено.

В зал солдаты внесли две корзины: в одной белый гравии, в другой серый.

— Белый, — продолжал комендант, — за сдачу города, серый за долгую оборону, пока не подойдет помощь. Кстати за ней уже послали, — добавил Андрей.

Вновь по залу прозвучал ропот. Горожане по одному стали подходить к обеим корзинам и брать камушки. Затем направлялись к серебряному кувшину, в который уже летел только один.

Последним выполнил свою миссию бургомистр.

Голосование оказалось формальностью. И хотя Андрей с полковниками уже принял решение, все же предпочел пересчитать камушки. Ведь если проводить все по законам, что сложатся (?) в будущем, такая процедура голосования заняла куда больше времени. Сейчас же, когда все делалось второпях, Золотарев даже опасался, что итоги могут быть просто фальсифицированы. Ведь существовала возможность, что кто-то имел возможность, видя, как его товарищ воздерживается от принятия решения, бросить два камушка.

— Только формальность, — прошептал комендант, деля содержимое кувшина на две кучки, — только формальность, — повторил он.

Какого же было его удивление, когда Андрей это сделал. Сторонников того, чтобы сдать Нарву без боя оказалось чуть меньше половины от присутствующих.

— Одно хорошо, — проговорил Золотарев, когда они с бургомистром остались наедине. — Решение принято большинством. Хуже, если бы все решал только мой голос.

Старик снял парик. Положил его аккуратно на стол и извлек из кармана белый платок. Вытер пот, взглянул на Андрея и спросил:

— А если бы за сдачу города шведской армии было больше половины? Как бы вы тогда Андрес поступили? Хотя, не говорите… Я и сам догадываюсь.

Комендант кивнул. Бургомистр все же прав, каким бы не было решение горожан, долгой и мучительной бойни не избежать.

— Я не хотел бы, чтобы Нарва вновь подверглась разорению, — сказал он, опускаясь на соседний стул. — Это тяжело говорить, но она и так за последние двести лет настрадалась. Сначала Иван Грозный, затем шведы, а вот теперь Петр. Когда-то я мечтал, чтобы Эстляндия была свободной, но теперь понимаю, что без сильного союзника этого не будет. Я боюсь, что земли прибалтийские так и будут переходить из рук в руки. Если же нам сейчас удастся отстоять город, то пользуясь моим уважением у государя Московского и дружбой с царевичем, мне вполне возможно удастся сделать так чтобы территориями этими, даже под протекторатом Московского государства, управлял эстонец.

— Вы, Андрес, желаете, стать правителем этих территории? — спросил старик, бледнея в лице.

Бургомистру казалось, что если землями этими и должен кто-то править, так человек куда более опытный. А не этот сосунок, которому только-только стукнуло тридцать лет.

— А почему бы и нет! — Воскликнул Золотарев.

— Мне впервые за всю жизнь стало страшно, господин комендант, — произнес старик, поднимаясь с кресла. — Вы еще молоды, — сказал он, подходя к окну, — одумайтесь.

Последнего слова Андрей уже не слышал. Он встал. Взял со стола треуголку и быстро направился к выходу. Только в дверях комендант остановился и взглянул на бургомистра.

— Надеюсь, ваш камень был серого цвета, — молвил Золотарев.

На улице его ждал экипаж. Он открыл дверцу и забрался. Высунувшись в окошко прокричал кучеру:

— К бастиону «Глория».

Бастион «Глория» был той частью оборонительных сооружений, что уцелели в двадцатом веке, по крайней мере, в том прошлом, которое помнил Андрей. Несколько раз, когда еще был школьником, он приезжал в Нарву на экскурсию. Гулял по бастиону в компании Лизы, девчонки-хохотушки. Мечтал, что станет она его женой. Не срослось. Когда повзрослел, встретил другую, думал единственную, но ошибался. Ее Золотарев потерял вместе с двадцать первым веком.

Другой век — другая супруга.

Здесь между бастионами «Глория» и «Хонор», он после того, как Петр произвел его в коменданты, предложил расположить казармы. Явление для этой России новое и незнакомое. До сих пор солдаты жили на частных квартирах. Андрей считал, что такое еще возможно в городах Московского царства: в Ярославле, Москве или даже вон в Санкт-Петербурге, но здесь на территории принадлежавшей еще недавно Шведскому королевству, желательно было, чтобы войсках находились в одном месте.

Эти аргументы, да еще сила убеждения, заставили Петра согласиться с идеями эстляндца.

Для казарм нашли подходящее место. Пока шло строительство, солдаты жили, теснясь на территории замка, который, во время штурма пострадал меньше, чем бастион «Глория» да здание ратуши.

Карета остановилась у трехэтажного дома. Из дверей выскочил служивый и отворил дверцу.

— Полковник Барнер? — спросил его комендант.

— У себя в кабинете. Изучает диспозицию, ваше благородие.

Золотарев выбрался из кареты. Поправил треуголку на голове и поспешил к дверям в казарму, которые все тот же служивый уже открыл. По длинному коридору, мимо помещений, в которых квартировались солдаты, к лестнице, ведущей на верхние этажи. Бегом вбежал, даже запыхался. У дверей остановился, заметил любопытный взгляд часового.

Раскрыл дверь и вошел внутрь. Полковник Иоганн Барнер, облокотившись на стол, углубленно разглядывал большой лист бумаги, в котором Андрей, признал карту города Нарвы и ее окрестностей. Офицер был в помещении не один. У окна покуривая трубку, стоял Федот Скобельщина, в кресле сидел Яков Полонский. Под столом лежала пятнистая охотничья собака, владельцем которой был полковник Полонский. Комендант частенько видел, как тот в выходные дни, отправлялся на охоту, именно в те самые живописные места, что были у водопада. Псина взглянула на вошедшего Золотарева и отвернула голову в сторону.

Золотарев, уже по выработавшейся с годами пребывания в прошлом привычке, перекрестился на икону «Георгия Победоносца», что висела в красном углу. Перед ней лампадка, которая мерцающим светом озаряла лик святого.

«Полагаю не оставит нас в трудную минуту», — подумал Андрей.

— Рад вас видеть господин комендант, — сказал Иоганн. — А мы, вот с полковником пытаемся уразуметь, где швед город атаковать пожелает.

— А Левенгаупт, — проговорил Андрей, — ультиматум послал. Требует сдачи города. В ратуше я принял решение — оборонять город. Были недовольные, так, где их не бывает. У нас время до вечера, — продолжил он, — а затем нужно отправлять человека с ответом. Кого бы вы предложили господа?

— Мишку Лопухина, — предложил Полонский, — надежнее не найти.

— Пожалуй, так и сделаем, — кивнул комендант. — Кликни-ка Иван Иванович писаря. Бумагу сейчас для господина фельдмаршала составим.

— Федька, — прокричал Барнер. В дверях появился караульный, — Пулей доставь ко мне писаря.

Солдат кивнул и убежал. Слышно было, как застучали в коридоре его шаги.

— Шустрый малый, — сказал полковник, — вот что я предлагаю, господин комендант, — продолжил он, — давайте-ка, мы вам с полковниками свои размышления на счет осады выскажем.

Золотарев прошелся по кабинету. Сначала подошел к окну.

— Ну, излагай, — приказал он.

Но говорить начал полковник Скобельщина.

— Вот, что я уразумею, господин комендант, — начал он, — что швед, скорее всего, ударит в район бастионов «Триумф» и «Фортуна». Попытаюсь растолковать почему. Видите ли, граф, — сказал Федот, — лично я бы к бастионам «Глория» и «Хонор» не сунулся. В прошлый раз мы их изрядно потрепали, а значит, в течение этих лет восстановили. Другие же бастионы осаде были подвержены меньше, а стало быть, и внимания им уделяли столько же. Да и к замку от них на много ближе…

— Да и сам шатер фельдмаршала находится, напротив них, — закончил за него Золотарев.

— Вот именно, — подтвердил Полонский. — Зачем располагать ставку где-то еще, когда тут явно можно просматривать баталию…

Полковник драгун не договорил. В дверь постучались, а затем после того, как Барнер разрешил войти, вошел писарь.

— Прибыл по вашему приказанию, господин полковник, — проговорил он.

— Проходи, — сказал Иоганн, убирая со стола карту города, — садись. Пиши.

Служивый поставил на стол небольшую стеклянную бутылку, в которой были чернила. Сел. Вытащил из-за уха белое длинное перо. Ножичком подчистил его и только после этого взял лист бумаги, что лежал в стопке на столе.

— Я готов, господин полковник, — произнес он.

IX

— Война — это последний довод королей, — проговорил Карл XII, глядя в его глаза. — И вы фельдмаршал должны это как никто другой понимать. Я бы предпочел, чтобы город, у стен которого остановилась наша армия, сдавался немедленно и без боя. Мне, как человеку жалко тех жертв, что возникнут среди мирных жителей — моих подданных. Вам, господин фельдмаршал, — прошелся от стола к креслу, где сидел Реншильд, склонился над ним и, взглянув тому в глаза, продолжил, — этого не удалось. Теперь, когда все аргументы исчерпаны, должны сказать свое веское слово наши пушки. Надеюсь, вам удастся взять Нарву как можно скорее, иначе…

Карл Густов Реншильд вздрогнул и проснулся.

— Всего лишь сон, — молвил он. — Страшный, ужасный, но всего лишь сон.

Никогда еще раньше фельдмаршал не видел (даже во сне) короля таким. Последняя встреча с Карлусом в деталях походила на ту, что он сейчас наблюдал во сне. Государь тогда разговаривал с ним на счет важной персоны, что находится в Нарве. Этой персоной, как утверждал монарх, был сын русского царя — Алексей. Фигура, в последнее время ставшая значимой в политической обстановке. Вполне возможно Карл желал с помощью царевича прекратить войну, создав вокруг того новое правительство вассальной Московии.

Фельдмаршал поднялся с кушетки. Вытер проступивший холодный пот.

— Мертвые не потеют, — проговорил он.

Надел парик, что всю ночь провисел на манекене и вышел из шатра. Закашлялся. Достал трубку и закурил.

Если честно признаться, то эта ночь, для Реншильда была самой тяжелой. В начале его мучила бессонница. Отчего он несколько раз выходил, накинув на плечи кафтан, из шатра. Наблюдал, как на бастионах копошились русские. Вздыхал, понимая, что дал тем время, пусть и не большое, всего лишь ночь, чтобы подготовиться к осаде, но и начинать обстрел, на закате, не очень-то и хотелось. К тому же в душе фельдмаршал надеялся, что комендант крепости изменит свое решение. Да вот только ничего этого не произошло. Карл Густав видел, как копошатся солдаты на стенах. Слышал, как то там, то тут раздавалась русская речь.

Постояв немного, понаблюдав за факелами, что мелькали в кромешной темноте, Реншильд возвращался в шатер, ложился, ворочался и вновь вставал. Наконец ему удалось уснуть и тут этот сон.

Вот и сейчас стоя у входа в шатер он выпускал колечки дыма в голубое небо. Вокруг суетились солдаты. Бегали офицеры, стараясь сделать последние приготовления. Громко ржали лошади. Пахло дымом и гарью.

Возникший словно из-под земли генерал-майор, заставил фельдмаршала вздрогнуть. Возвращая того в реальность.

— Все готово господин фельдмаршал, — произнес он, — ждем вашего приказа, чтобы начать обстрел.

— А, что? — переспросил Карл Густав, словно не расслышав слов фон Шлиппенбаха.

— Ждем, Вашего, приказа, чтобы начать, — повторил генерал-майор.

Реншильд перестал курить. Затем достал из кармана кафтана ложечку приборника. Когда трубка остыла, осторожно очистил ее от пепла. Удалил несгоревший табак и только после этого произнес:

— Идемте, господин генерал-майор.

Прошли к батарее. Фельдмаршал окинул взглядом обслугу. Солдаты все в чистых синих мундирах. Желтые воротники, обшлаги и чулки. Старший из них курит трубку.

«Скоро весь этот блеск, — подумал Карл Густав, — покроется гарью. А сколько из них не вернется в родную Швецию».

Фельдмаршал коснулся рукой ствола пушки. Провел по ней, словно пытаясь погладить, и спросил:

— Заряжена?

— Так точно господин фельдмаршал, — отчеканил усач. — Мы готовы.

— Я вижу, — произнес Реншильд. Обошел вокруг пушки. Затем лично произвел выстрел.

Ядро вырвалось из ствола, и со свистом пролетев над равелином и рвом, ударилось в стену бастиона. В воздух поднялся столб пыли.

— Началось, — молвил фельдмаршал.

Он еще с полчасика провел на батарее и лишь только потом направился к своему шатру.

Золотарев прибыл на бастионы, через полчаса после того, как начался обстрел. В дыму и гари отыскал полковников. Казалось, что у обоих офицеров на данный момент исчезло куда-то чувство страха, но это, в чем Андрей был совершенно уверен, не так. Чувствовалось, что Скобельщина и Барнер держали себя в руках. Эстонец вдруг представил, как бы он повел себя, если попал в прошлое сейчас? Скорее всего, когда рядом с ним рвались ядра, точно бы струсил. Убежал. Но со временем привыкаешь держать себя в руках, не показывая окружающим своего страха.

— А ведь удар-то шведский мы точно определили, — проговорил полковник Скобельщина, опуская подзорную трубу. — Эко, они начали. Продыху не дают.

— Им есть куда спешить полковник, — промолвил Иоганн Барнер. — Мне кажется, их военачальники понимают, что по любому отправлены гонцы за подкреплением. Я не думаю, что шведы столь безголовы, дабы не просчитать все варианты. — Тут он заметил приближающегося коменданта, поприветствовал и сказал, — Эвон, как враг лютует.

Золотарев кивнул, взял из рук Скобельщины подзорную трубу. Стал разглядывать лагерь противника. Увидел шведского главнокомандующего, который теперь вернулся к шатру. Внутрь, правда, уходить не стал. Андрей предполагал, что тот сейчас будет наблюдать за штурмом с более удобной позиции, но ошибся. Фельдмаршал подозвал к себе одного из солдат и что-то приказал. Каково же было удивление коменданта, когда тот притащил для командующего сначала стол, а затем невысокую табуретку. Он уже один раз наблюдал, как завтракают офицеры во время похода, но чтобы вот так вот, во время осады, и не предполагал. То, что офицер собирался отменно поесть, Золотарев не сомневался.

— Хороша мишень, — произнес Федот Скобельщина, — ох, хороша.

Полковник хотел было отойти к артиллеристам, чтобы попросить выполнить его небольшую просьбу, но комендант, разгадав намерения, проговорил:

— Для сего не нужно тратить ядра.

Бросил взгляд в сторону суетившихся солдат. Разглядел среди них своего адъютанта. Тот сейчас выглядел как черт. Треуголку Лемме потерял, парик съехал на бок, а кафтан, как и лицо, покрыто гарью. Паренек наблюдал в подзорную трубу за шведской батареей.

— Юстас! — крикнул Андрей.

Адъютант подбежал к коменданту. Золотарев протянул платок. Тот обтер лицо и улыбнулся.

— Тащи фейерверк, — приказал Андрей.

Паренек кивнул и тут же куда-то умчался.

— Что вы задумали, граф? — спросил полковник Барнер.

Комендант загадочно улыбнулся. Объяснять не хотелось. Использовать фейерверк предполагалось против конницы. Громкие взрывы могли испугать бедных животных, а это привело бы в свою очередь к панике среди драгун. Но сейчас видя, как главнокомандующий нагло так завтракал на фоне осажденной крепости, Андрей попросту не сдержался.

— Сейчас мы облагородим трапезу, — проговорил Золотарев, — зело скучно завтракает сей полководец.

Скобельщина вдруг расхохотался, привлекая своими раскатами внимание солдат. Стрельба даже стихла на какое-то время. Артиллерийская прислуга удивленно смотрела на полковника.

Появился Лемме, но не один, а с группой солдат из Белозерского полка, полковник Барнер признал своих людей. Служивые катили странную деревянную конструкцию. Иоганн даже не предполагал, когда те могли соорудить ее.

Не докатили до стены пару метров. Воткнули несколько кольев позади, для того чтобы установка не откатывалась. И замерли в ожидании приказания, переводя взгляд то на полковника Барнера, то на бывшего боцманмата, а вот уже несколько лет как коменданта города. Но офицеры пока ничего не предпринимали.

Еще одно ядро шведов достигло крепости. Окатив присутствующих комьями земли.

— Будь оно не ладно! — воскликнул Иоганн Барнер.

Стряхнул с кафтана землю и подошел к установке.

Несколько минут разглядывал непривычную конструкцию.

— Что это? — спросил он, обращаясь к Золотареву.

— Tykki mees. (11) — ответил тот на эстонском языке.

Полковник кивнул. Красивое название для орудия убийства. Еще раз взглянул на установку, что-что, а посмотреть тут было на что. На каркасе была закреплена деревянная решетка, на которой были с помощью не понятных механизмов зафиксированы с десяток фейерверков. Казалось, поднеси к ним фитиль, и они с воем устремятся, вперед сея перед собой хаос.

Барнер хмыкнул, достал трубку и закурил. Потом взглянув на Золотарева, спросил:

— Ну, а дальше господин комендант?

Андрей вновь улыбнулся. Подошел к установке. Нацелил ее в сторону шатра фельдмаршала шведской армии и, повернувшись к полковнику, проговорил:

— Не могли бы вы мне одолжить огниво полковник.

Тот удивленно посмотрел на коменданта. Понял замысел Золотарева, но требуемое давать не стал. Подобрал стоявший недалеко, потушенный факел, подошел к горевшему костру и ткнул в него, поджог и только после этого протянул Андрею.

Он — фельдмаршал, а не канонир. Поэтому для него достаточно произвести только один выстрел по крепости. Ему положено осадой руководить, а уж ни как не из пушек обстрел вести. Наблюдать, как это делают другие, тоже занятие не из приятных. Отчего произведя залп и простояв с генерал-майором на батарее с полчасика, решил покинуть диспозицию и вернуться к шатру. К тому же, как отмечал сам Карл Густав, он еще не ел. А воевать на пустой желудок дело не благодарное. Когда уходил, за ним, было, решил последовать фон Шлиппенбах, но Реншильд приказал тому остаться.

Заскочил на секунду в шатер, но передумал. Принял решение позавтракать на свежем воздухе. Такое, по мнению Карла Густава, да еще когда наблюдаешь за баталией, могли себе позволить только он да его величество Карл XII.

Распорядился, чтобы денщик, тот как верный пес, всюду следовал за фельдмаршалом, накрыл стол. Служивый засуетился, пытаясь угодить Карлу Густаву, из-за чего в спешке, чуть не сшиб караульного с ног. Скрылся в шатре. Минуты три отсутствовал, и лишь после этого вытащил на свежий воздух небольшой стол. Накрыл его скатертью, затем притащил табурет, поставил рядом. Умчался за обедом для Реншильда.

Между тем, ожидая пока денщик вернется Карл Густав сел и взглянул на колясочку с литаврами (12), что стояла по правую сторону от ставки. Усмехнулся. Несколько трубачей бродило около нее. Их инструменты были разложены на козлах. Кликнул старшего из них. Тот тут же явился перед суровыми очами офицера. Вытянулся в ожидании приказаний.

В нем фельдмаршал признал того самого служивого, что летом тысяча семьсот третьего года от Рождества Христова, выбрался из захваченного русскими Мариенбурга. Был он высок ростом, в плечах широк. Говорили, что тогда, перед самой осадой польского городка, женился на (то ли дочери, то ли воспитаннице местного пастора) некой Марте Скавронской. С того самого момента, как трубач вернулся в строй, тот так и не знал что с его милой, и жива ли она вообще. Но с тех пор, была ли всему виной любовь к этой девице, никто не видел на его лице улыбки. Все эти амурные чувства, как считал Карл Густав, во время войны только мешают. Отчего сам предпочитал о своей супруге, что осталась в Стокгольме, старался вспоминать как можно реже. Былую красоту женщина потеряла, а бередить прошлыми воспоминаниями душу не хотелось.

— Немедленно играть бодрую музыку, — приказал он служивому.

Тот так и не улыбнулся. Ушел. Музыканты взяли инструменты и заиграли марш.

Появился денщик с подносом. Поставил его на стол, и отошел в сторону, чтобы быть все время рядом с Реншильдом. Мало ли чего взбредет в голову фельдмаршалу. Сам же Карл Густав снял крышку и потянул носом приятный запах поджаренного мяса.

Реншильд поздно сообразил, что происходит что-то не ладное. Вначале он подумал, что музыканты стали фальшивить. Неприятный и непонятный звук достиг его уха. Фельдмаршал оторвал свой взгляд от тарелки, и хотел было прикрикнуть на трубачей, но каково, же было изумление, когда он заметил, что в его сторону летели с десяток продолговатых предметов, в которых Карл Густав через секунду признал фейерверк. Тот самый, что обычно используется в мирных утехах.

— Не по правилам воюют эти русские, — только и сумел проговорить он.

Первая ракета взорвалась в метре от стола, взрывной волной сшибая вскочившего офицера с ног. Вторая врезалась в шатер. Пара штук ушли в сторону, угодив в перепуганных трубачей. Еще несколько пронеслись рядом, и разорвались в шведском тылу. Пара не долетела до укреплений, упав в ров, но и этих было достаточно, чтобы на какое-то время посеять панику в войсках осаждающих.

Фельдмаршал пришел в себя и понял, что жив. По щеке струилась кровь. Потрогал рану рукой и понял, что всего лишь царапина. Осторожно приподнял голову, ожидая, что за первой атакой последует вторая. И лишь убедившись, что этого не произойдет, поднялся с земли.

Перевернутый стол. Поднос с недоеденным мясом лежит рядом. Пылает огнем шатер, к которому уже устремились солдаты. Стонет денщик, прижимая к груди окровавленную руку.

— Что это было? — поинтересовался фельдмаршал, не то, обращаясь к денщику, не то к музыкантам.

Ответа не последовало. Реншильд подошел, покачиваясь, к денщику.

— Ты как? — спросил Карл Густав.

Служивый показал пальцем на уши.

— Оглушило, — проговорил офицер.

Помог подняться денщику. Тут же подбежали солдаты, из тех рот, что стояли чуть поодаль. Попытались помочь, но от их услуг Реншильд отказался. Сейчас он уже твердо стоял на ногах, и смотрел на пылающий шатер. Неожиданно Карл Густав обратил внимание, что у коляски с литаврами, собравшись в круг, стояли музыканты. Их головы были опущены, треуголки сняты. Один из трубачей, складывал инструмент аккуратненько на козлы.

— Все живы? — поинтересовался Реншильд.

От музыкантов отделился один и сообщил, что старшего (того самого из Мариенбурга) убило. Фельдмаршал перекрестился.

Между тем шатер спасти не удалось. Решение о переносе ставки чуть-чуть глубже в тыл не радовало, но было необходимо.

Карл Густав вздохнул. Больше всего он сейчас сожалел, что трапезу прервали. А ведь у него только-только аппетит проснулся. Выругался, полез в карман за трубкой, но достал лишь горсть обломков.

Выругался.

По бастиону «Триумф» пронеслось многоголосое — «Ура!»

— Приятного аппетита, — с шутовским поклоном произнес Золотарев, обращаясь в сторону шведского лагеря. И рассмеялся.

Его поддержали оба полковника. Барнер не предполагал, что будет такой эффект. То, что фейерверк можно так использовать он, конечно же, думал. Но все эти правила введения войн, осад и прочего, как-то не давали ему сил все это воплотить в жизнь. Казалось, что комендант города просто игнорировал все эти законы. Кто знает хорошо это или наоборот плохо? Как себя поведут шведы после такого?

— Господин комендант! — проговорил он, — А вы не боитесь, что противник начнет тоже воевать не по правилам?

— Нет, не боюсь.

Самоуверенность Золотарева полковнику не понравилась. Тот кинул взгляд в сторону Скобельщины, но тот только развел руки в сторону. Дескать, ну, что тут поделаешь. Свершившееся уже нельзя было изменить. К тому же, как знал Федот, у Андрея еще имелось парочка нововведений, о которых говорить можно было только шепотом.

Когда Шипицын и Монахов пришли в себя, теперь уже многочисленный отряд выступил в дорогу. Как ни желал сын атамана Аким выступить в путь, Фрол, настоял, чтобы тот остался с дедом.

— Мало ли что нас ждет в дороге, — проговорил он, обращаясь к пареньку. — Поэтому, прошу! Не требую и не приказываю, — добавил атаман, — останься с дедом.

Мальчишка хотел было возразить, но увидев взгляд отца, делать это не стал.

— Я бы с тобой Юрия оставил, — продолжал Фрол, — но он мне самому нужен.

Атаман окинул взглядом отряд. И приказал выехать двоим разбойничкам.

— Вот их оставлю. Самому бы пригодились, но тебе они нужнее будут.

Прощание было недолгим, выступили в путь.