Бесплатный фрагмент - Vol.18

Благодарности

Настоящей книжкой, как и всеми предыдущими, я отдаю дань светлой памяти друзьям и близким, очень рано покинувшим этот замечательный мир: младшему брату Борису, Косте «Малышу», Мишке «Нильсону», Борису «РА» Раскольникову, Андрею «Неману», Наталье Шоховой, Эдику «Родственнику», Валерию Василевскому, Виктору «Ильичу» Когану, Игорю «Бамбине», Александру «Полковнику», Андрею Левину, Николаю «Куке», Володе «Бычману», Шуре «Помидору», Вовке «Осташке», Отцу Евгению, Косте «Моське», Оскару «Арэксу», Лёхе Кагану, Лариске Львовой, Евгению Викторовичу «Карасю» и многим, многим другим, к сожалению, здесь не упомянутым.

Появлением на свет Рассказки в значительной мере обязаны товарищам юности, молодости и дальнейшей «полифонической» жизни: Андрюшке «Крексу», Колюньке «Ленинскому Стипендиату», Мишке «Хиппи», Андрюхе «Брату», «Мальчику» Боре, Шурке «Портосу», Мишке «Рыбе», Толику «Федору», Виталику «Улыбчивому», Александру «Мастеру», Григорию Ивановичу, Сергуне Робертовичу, Сашке «Штейну», Наталье Толокновой-Носковой-Jennings, Вове́ Львовичу, Алёнушке Игоревне, Мишке «Алхимику», Андрею «Японисту», Олежке «Слонику», Гарику «Прайсу», Умному Петровичу, Сергею Анатольевичу, Игорю Алексеевичу, Дмитрию «Джокеру», Танюльчику, братьям «Афоням», Диме «Космонавту», Карлену и Геворку, Сереге «Захарычу», Олегу «Алчевскому, Антону Юрьевичу, а также, далеким территориально, но близким душою Шуре, Лёньке и, конечно, обожаемым родственникам — «Братцу» Мише, Митрию, Ирише Евгеньевне, Павлуше, Катерине, Олегу «Солу» и Матери Марии. Именно они и поныне воодушевляют меня на новые свершения.

Желаю долгих и плодотворных лет жизни горячо любимому редактору, а также суровым, но справедливым критикам и рецензентам Александру, Митрию, Евгению «Джеффу» и высокому профессионалу Катерине, чье постоянное содействие творчеству неоценимо.

К счастью, за прошедшие после выхода предыдущего сборника полгода, имя ни одного из дорогих моему сердцу людей не переместилось из второго и третьего абзаца в первый, как это регулярно происходит на протяжении последних лет.

Авторское предостережение

Этот сборник, как и все предыдущие и последующие, я предваряю стандартным предостережением:

В тексте используются вымышленные имена героев, и автор не несет никакой ответственности за их совпадение с реальными персонажами и деяниями оных в любых интерьерах.

Опять же, знаменитое определение Уинстона Черчилля «Реальность — это галлюцинация, вызванная недостатком алкоголя в крови!» отлично вписывается в общую канву Рассказок.

В предыдущих книгах я гордо анонсировал:

«Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а фигуранты — друзья, знакомые и родственники. Поэтому присказка «Сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно» — не про эти опусы.

Правда, в некоторых Рассказках автор слегка отступил от 100% -ой истинности, но, отнюдь, «не ради красного словца», а оберегая особо ранимых и до сих пор «зашифрованных» персонажей.

Теперь же, чтобы окончательно «умыть руки» и запутать привередливых критиков, дополняю вышеприведенный абзац:

Тождественность всех событий и их участников с действительностью — чистая случайность!

Предисловие

Название очередного томика Рассказок, как правило, возникало само собой, путем непонятных ассоциаций. И далее под него изобреталась обложка, и писалось предисловие. Или, наоборот, внимание привлекала интересная картинка, натолкнувшая впоследствии на наименование книги.

С восемнадцатым сборником привычная формула не сработала. То ли летняя жара расплавила мозги, то ли повлияла недавно прочитанная, очень интересная статья про одну из любимых рок-групп юности. И, не мудрствуя лукаво, я решил назвать его просто «Vol.18», припомнив какой оглушительный успех «Black Sabbath» принес их альбом «Vol.4».

В этом томе «записок на манжетах» я, по привычке, постарался охватить все периоды сознательной жизни, а также большую часть циклов, на которые подразделяются Рассказки.

* * *

Чем старше становишься, тем чаще беспристрастная память, почему-то, возвращает в счастливые моменты прошлого, причем, яркость ощущений зашкаливает. Все видится, как вчера, и себя почему-то ощущаешь лет на тридцать пять, не больше, забывая о возрастных недомоганиях и давно утраченной притягательной внешности.

Сравнение своего отражения в зеркале с фотографиями тридцатилетней давности расстраивает не очень, тем более, что недавно старинная подруга, не виденная уже очень давно, неожиданно весьма порадовала парадоксальным высказыванием «Да Тебя, даже находясь в коме, не забудешь!».

И, хотя, организм уже тяготеет к «Голове профессора Доуэля» в том смысле, что голова-то работает еще ого-го, а вот остальные органы постепенно сдают, все равно еще пытаешься доказать самому себе и окружающим, что «есть еще порох в пороховницах» и далее по списку!

Конечно, из главных юношеских пристрастий — музыки, книг, барышень и напитков — в полной мере сохранился интерес только к первым двум, тогда как обе последние радости медленно, но неумолимо приближаются к моменту «видит око, да зуб неймет!».

Зато с годами появляются новые интересы, или заостряется внимание на сторонах жизни, ранее не привлекавших или просто недоступных. Например, вкусная домашняя еда, которую я оценил только с переходом на оседлый образ жизни, и умерив молодецкую прыть в стремлении «объять необъятное». Или неторопливые, грамотно спланированные путешествия по всему миру, в юные годы представлявшиеся несбыточной химерой.

Меняются приоритеты, и на важное место выходят предметы и отношения, прежде занимавшие незначительное положение во внутренней «табели о рангах». Наступило время, когда «всё чаще хочется гулять не за столом, а старым тихим парком», точно, как в песне.

Встречи с подросшими детьми становятся все интересней и увлекательней. Еженедельных собраний с сотоварищами по ЛитМастерской от Московского Долголетия теперь ожидаешь с тем же нетерпением, как когда-то школьного урока по любимому предмету. А ставшие традиционными встречи с бывшими одноклассниками и сокурсниками существенно превосходят по значимости и нахлынувшим чувствам давние альковные свидания.

Но многое еще остается незыблемым — приверженность пельменям на завтрак и джинсовой форме одежды на любой, даже самый торжественный выход. И, конечно, главной отрадой души, по-прежнему, является проникновенное общение с друзьями, старинными и относительно новыми, но не менее любезными сердцу. Я искренне верю, что все они еще долго будут дарить меня беззаветной братской любовью.

* * *

Хотя, ни одна увлекательная история не начинается словами: «Едим мы как-то с другом салат…», от души надеюсь, что решительное сокращение потребления веселящих напитков, граничащее с тотальной трезвостью, не повлияет ни на память автора, ни на наполненность Рассказок интересным содержанием, а также на производительность и объем выхода годного.

Цикл: Размышления

Узы дружбы

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»

С раннего детства главной ценностью жизни я почитал Дружбу. Правильное родительское и школьное воспитание вкупе с множеством прочитанных книг накрепко утвердили меня в главенстве дружеских отношений над прочими.

Любовь может быть неразделенной, но не дружба. Она всегда взаимна. Дружба — дорога с двусторонним движением. Это мое твердое убеждение и знание. И вся прожитая жизнь, к счастью, ни разу не подвергла этот постулат сомнению.

Мне очень повезло с друзьями. Со школьных лет и по сей день меня окружают люди, беспредельно преданные друг другу и верящие в одни и те же идеалы и ценности. Еще в ранней юности я прочел у любимого Гиляровского абзац, поразивший полным совпадением с моим восприятием собственных друзей-приятелей: «Мы подружились, а там я сошелся и со всеми товарищами, для которых жизнь — копейка… Лучшей компании я для себя и подыскать бы не мог. Оборванцы и удальцы, беззаветные, действительно «удал-добры молодцы».

По первому сигналу, ночь-заполночь друзья срывались на помощь в трудную минуту, нередко прикрывали собой от грозящей беды и делили со мной все радости и печали. И я по отношению к ним вел себя точно также.

Изменчивые повороты судьбы нисколько не повлияли на мои приоритеты — друзья всегда занимали первое место, на что сначала сетовали любимые Родители, затем не менее любимые жены, а уже потом — обожаемые дочери.

* * *

Обвинить в сексизме меня невозможно. Глубокое уважение к прекрасному полу я пронес через всю жизнь, а с некоторыми его представительницами сердечно приятельствую многие годы. Конечно, дружба между мужчиной и женщиной значительно отличается от «сурового» мужского общения, зато вызывает совершенно иные эмоции, иногда существенно более глубокие и красочные. Нежность, забота и легкая влюбленность, не очень присущие взаимоотношениям представителей сильного пола, проявляются в полной мере. Верные подруги неоднократно выручали меня в сложных ситуациях и помогали, чем могли. Я, со своей стороны, всегда защищал их при навернувшихся вдруг оказиях.

Пресловутая женская дружба, которую доводилось наблюдать, представлялась мне «тайной, доступной не нам», и в её хитросплетениях я даже не пытался разобраться, уж очень заковыристыми выглядели неожиданные проявления «сердечной приязни» между особями прекрасного пола.

Один из самых близких друзей, уже умудренный неким опытом ровесник, в приватной беседе как-то поделился выстраданным постулатом: «Женщины — существа с другой планеты! Логику их поступков никогда не понять и, главное, не стоит пытаться!». Я воспринял его заявление как непреложную истину, и жить стало существенно проще. Иногда получалось учиться на чужих ошибках…

* * *

К глубокому сожалению, большая часть товарищей, в силу повышенной энергичности и неугомонности, по-боевому проведенной молодости и активной гражданской позиции трагически рано покинули этот замечательный мир. В Москве осталось очень немного кладбищ, где бы не упокоились дорогие моему сердцу люди. Почти каждый месяц я навещаю могилы давно ставших родными друзей и подолгу стою, вспоминаю. И искренне горюю, что некоторые похоронены за пределами Отчизны, оттого, видимо, уже не удастся положить цветы или камни на их надгробья.

По счастью, полтора десятка верных соратников продолжают щедро одаривать меня братской любовью, хотя тернистый жизненный путь и непростой послужной список изрядно подточили их нервную систему и богатырское здоровье. Как не вспомнить замечательные строки: «Осталось мало …, но зато каких!».

Из двоих, сохранившихся с юности и всю жизнь опекавших меня старших товарищей, один недавно покинул этот замечательный мир, а второй почти ослеп, что печалит несказанно.

С каждым годом безжалостная старуха с косой забирает старых и верных друзей, иногда по одному, а порой сразу нескольких. И круг задушевного общения неумолимо сужается. А обзаводиться новыми, настоящими товарищами становится все труднее, в силу усилившегося с возрастом критического отношения к людям. А, может, и к себе?

Но изредка случаются чудеса, и изменчивая судьба сводит с духовно близкими единомышленниками. Как ни странно, последнее время ими оказываются индивидуумы, принадлежащие почти к следующему поколению, моложе меня лет на 12—16. Несколько ненароком встреченных представителей совершенно различных профессий: технарь, он же поэт и музыкант; блестящий онколог-хирург — золотые руки; электронщик широкого профиля, по велению сердца в 53 года добровольцем отправившийся на СВО; успешный бизнесмен-международник и подмосковный кузнец-оружейник стали настоящими товарищами, невзирая на чувствительную разницу в годах и абсолютно несхожий жизненный опыт. Объединяет нас воинствующий оптимизм, зашкаливающий кураж, обостренное чувство справедливости, жажда жизни и тяга к странствиям.

Практически все Рассказки в той или иной мере посвящены Друзьям, здравствующим и ушедшим. Надеюсь, что мои неустанные старания «поставить им памятник нерукотворный» оценят родные и потомки.

Завершаю это небольшое эссе фразой, часто повторяемой одним из самых близких и старых товарищей, дружба с которым насчитывает более 60-ти лет: «Настоящий друг не только тот, кто рядом в беде, но и тот, который искренне будет радоваться в счастье!».

Эпиграф к Рассказке наиболее верно отображает квинтэссенцию определения «ДРУЖБА», как я его понимаю.

Цикл: Моя Москва и ее обитатели

«Времена года»

Памяти А. А.К

Увиденная на днях в руках супруги книга, совсем небольшого формата, с незамысловатой обложкой, но четко читаемым коричневым названием «ВРЕМЕНА ГОДА», сразу выдернула из памяти аж несколько ассоциаций.

* * *

В годы юности это устойчивое словосочетание однозначно подразумевало для меня ЦПКиО, где в глубине парка, на втором этаже отдельно стоящего строения функционировал исключительно популярный ресторан этого наименования. Одно из самых злачных мест столицы служило центром притяжения как не самым законопослушным гражданам окружающего ареала обитания, так и приезжающим с далеких окраин отважным москвичам и не робкого десятка гостям Белокаменной. В те годы в Парке «мазу держала» компания глухонемых непредсказуемого нрава. Иногда из соседней «Бильярдной», знаменитой на всю Москву, врезанной на территорию парка, но отгороженной от него забором, в популярный «шалман» захаживали различные темные личности и подозрительные типы отметить фантастический выигрыш.

Как водится, в таком ресторане обязательна по вечерам звучала живая музыка. В кабацком ансамбле играл хороший приятель, Валерка «Тятя», выпроваживающий меня сразу после третьего отделения: «Сейчас начнется драка с поножовщиной, так что давай, вали отсюда! Неприкасаемы только лабухи, и то не всегда!». Мне очень не хотелось покидать интереснейшее место, тем более, что там играли лучшие московские музыканты. Первое отделение состояло из легких танцевальных мелодий, разогревающих публику. Во втором звучали эстрадные песни советских композиторов, а уж в третьем и дальше за па́рнас лабали всё: от ро́ковых композиций до лезгинки и блатняка. Атмосфера накалялась, и разгоряченные напитками посетители начинали выяснять отношения. В результате, на последнее, четвертое отделение я так ни разу и не попал.

В середине третьего семестра, поздней осенью 74-го года мой институтский приятель Колюня «Ленинский стипендиат» повелся на уговоры бывшего одноклассника, отчаянного сорвиголовы и регулярного зачинщика «товарищеских недоразумений», Шуры «Рубанка»: «Давай отметимся во „Временах года“ в Парке Культуры!».

Колюня уже вволю наслушался от приятеля о собирающихся там интересных, но опасных персонажах и, будучи крепким и отчаянным, возжелал самолично удостовериться. Необходимо подчеркнуть, что к моменту спонтанного решения о походе в ресторан, оба молодца уже изрядно угостились «огненной водой», что привело к вполне предсказуемым результатам.

Пресловутая ретроградная амнезия, случившаяся после всех событий, плотно обрубила Колюне память, так что обо всем, произошедшем впоследствии, он узнал от «Рубанка». Сначала Шура, обойдя «отсюда до завтра» очередь на вход в заведение, принялся стучать металлическим целковым в застекленную дверь, что заставило крупногабаритного швейцара ее слегка приоткрыть. Тут же из шеренги ожидающих выскочил недовольный вопиющим нахальством дородный гражданин с криком: «Эй! Вы куда?!». На что уже слабо соображающий Колюня из положения полусидя с разворота нанес вопрошавшему удар такой силы, что того отбросило метров на восемь. Это зрелище побудило ошарашенного стража дверей широко их распахнуть и пропустить обоих страждущих вовнутрь. На втором этаже они сразу присели за столик к симпатичной барышне, в одиночестве коротавшей время. Как достаточно быстро выяснилось, девушка ожидала припозднившегося кавалера, что никак не отразилось на озорных заигрываниях «Рубанка». Резко потеплевшее общение прервало появление ухажера с приятелем, и, «естественно», спровоцировало массовое побоище, в котором обе стороны конфликта активно поддержали посетители из-за соседних столиков, разгоряченные напитками и сопутствующим музыкальным сопровождением. И хотя Колюня ровным счетом ничего из случившегося не помнил, визит ему очень понравился.

* * *

Близкий приятель Алексей с отрочества отличался воинственностью, что и предопределило его дальнейшее участие во множестве локальных конфликтов и прочих заварушек на необъятных просторах земного шарика. В смутный период начала 90-х, когда разваливалось и сыпалось все, что прежде казалось незыблемым, Лешка распрощался с Советской Армией и оттрубил контракт в Иностранном легионе. А по возвращении, вместе с бывшим одноклассником организовал необычный проект под значащим названием «Второй фронт» по поставке в Россию иностранного армейского обмундирования наряду с прочими предметами военной экипировки и снаряжения.

Со временем небольшое помещение недалеко от станции метро «Октябрьское поле», занимаемое офисом и складом компании, превратилось в место сбора единомышленников с милитаристским уклоном или «мужской клуб», как в шутку называла его моя супруга. Бывшие и действующие офицеры спецслужб, ветераны боевых действий по всему миру, сотрудники силовых ведомств, заядлые охотники и путешественники, московские байкеры «Ночные волки» — кого я там только не встречал, а с некоторыми подружился.

Алексей выступал идейным вдохновителем бизнеса, а его партнер занимался экономической составляющей. И если первый ратовал за расширение ассортимента исключительно за счет оригинальных армейских изделий, то второй больше руководствовался коммерческим интересом и тяготел к псевдовоенным изделиям, подпадающим под неуклонно растущий сегмент предметов «military style», супервостребованный массовым покупателем.

Как следствие, из-за непримиримых коммерческо-идеологических противоречий пути-дорожки школьных друзей разошлись, и Лешка покинул «Второй фронт» с достаточными материальными ресурсами, чтобы открыть собственное дело. И как раз подвернулся старый приятель с заманчивым предложением: «Не желаешь стать эксклюзивным представителем Гонконгского джинсового бренда „Tough jeansmith“, созданного бывшим дизайнером фирмы „Levi’s“?». Алексей с головой окунулся в новый проект, зачастил в Гонконг, попутно прирастив к джинсовым изделиям и самую продвинутую местную марку футболок. Владельцы бренда оценили его рвение и согласно политике компании вместе с первой партией товара прислали полный комплект внутреннего оформления магазина в корпоративном стиле, включая даже напольную плитку с фирменным логотипом, а также немерено рекламной продукции.

Помимо изрядного объема всевозможных джинсов полного размерного ряда первая поставка содержала и массу сопутствующих предметов с аутентичной торговой маркой — ремни, сумки, рюкзаки, кошельки, брелки и еще много всякой всячины. Торжественное открытие первого в Москве магазина нового бренда произошло в большом элитном торговом центре недалеко от посольства США. На третьем этаже Новинского Пассажа Алексей обустроил умопомрачительный оригинальный бутик «Tough jeansmith», где даже коврики при входе несли зарегистрированный торговый знак, не говоря уже про остальной интерьер.

Первоначальный вал продаж продлился недолго, несмотря на запущенную в параллель рекламную компанию. Думаю, что спад вызвали достаточно высокие цены и общий экономический регресс. Хотя владельцы Пассажа пошли Алексею навстречу и даже снизили цену аренды — им очень импонировал необычный магазин и его владелец, резко отличающийся от остальных ритейлеров — это не помогло выживанию магазина на Садовом кольце.

Следующее помещение занимало первый и бельэтаж огромного сталинского дома на легендарной улице Красная Пресня. После минимального ремонта моно-брендовый салон «Tough jeansmith» вновь распахнул двери для поклонников сверхмодных джинсовых веяний. Я сам ношу, в основном, классического покроя джинсы, так называемую стандартную пятикарманку, но открыт всему новому. Тем не менее, в широчайшем ассортименте Лёхиного магазина так и не нашлось для меня подходящей модели. Уж очень весь представленный товар смотрелся ультрамолодежным и чересчур дизайнерским. Моя старшая дочь по достоинству оценила креативный ассортимент, прикупив пару изделий.

Но и на новом месте бизнес прогорал, и Алексей, дабы совсем не разориться, предпринял ряд шагов по выправлению ситуации. Во-первых, уволил обоих продавцов, а, во-вторых, начал искать более дешевое по арендной плате, и более перспективное, с точки зрения массового потока покупателей, помещение. Прошерстив всю столицу, он таки нашёл локацию, удовлетворяющую обоим требованиям.

Владельцы готовящихся к открытию Галерей «Времена года» на Кутузовском проспекте активно искали свежие, не намозолившие глаза торговые марки, дабы выгодно отличаться от множественных конкурентов. Они хотели собрать в грандиозный Торговый Центр эксклюзивные, единичные концепт-сторы, и Лешкин вариант идеально вписывался в их замысел. Условия ему предложили фантастически выгодные и всячески заманивали.

На этот раз Алексей с «разрезанием ленточки» не спешил, позволяли каникулы по аренде, предоставленные хозяевами помещения. Новый магазин он доводил до совершенства, эпизодически советуясь с Гонконгскими партнерами, приславшими варианты дизайна торговых точек «Tough jeansmith» по всему миру. За пару дней до открытия он пригласил близких товарищей оценить плоды его усилий, и я остолбенел. Даже на фоне окружающих «супер-пупер» новомодных бутиков Лешкин магазин выглядел ошеломительно. Он умудрился впихнуть в не самое большое помещение все фирменные навороты бренда, что смотрелось очень впечатляюще.

Недолгий период после начала продаж джинсовый отсек не вмещал всех желающих, а затем случилось повторение пройденного. Достаточно быстро могучий поток вожделеющих продукции авангардной Гонконгской компании сменился вялотекущим ручейком, окончательно иссякшим примерно через три месяца.

«Рожденный ползать летать не может!». В полном согласии с часто употребляемой цитатой великого пролетарского писателя, в смысле «не за свое дело не берись!», у Алексея напрочь отсутствовала коммерческая жилка, и заниматься бизнесом было противопоказано. Его уделом была война и сопутствующие пристрастия и развлечения.

После мощного всплеска интереса к открывшейся Галерее вал посетителей пошел на убыль, и многие магазины стали нести убытки, не успев развернуться в полную мощь. Значительная часть бутиков закрылась и съехала, не дожидаясь краха, большинство оплатив аренду, а некоторые «испарились», оставив с носом хозяев помещения.

Выждав определенное время озабоченные наймодатели подступили к Алексею с вопросом, каким образом он собирается гасить накопившуюся недоимку. И дабы избежать неожиданного и несанкционированного пропадания должника–арендатора обязали сотрудников охраны посменно находиться на посту у дверей его магазина, караулить. Сам Лёшка внутри торгового зала неторопливо занимался упаковкой товаров, оборудования и фирменных деталей оформления, периодически обслуживая редких покупателей. Пока «вертухаи» тщательно его пасли, еще один арендатор ухитрился улизнуть со всем имуществом, не заплатив, что привело владельцев помещения в полную ярость. Они вызвали Алексея «на ковер» и пригрозили, что при попытке самовольного и несогласованного исчезновения предпримут любые меры, вплоть до силовых. После чего охранники по окончании торгового дня стали для надежности навешивать на наружные ручки дверей «Tough jeansmith» цилиндровый велосипедный замок на толстом стальном тросе.

Неприятель не ведал, с кем связался!

Операция отступления без потерь планировалась по всем правилам армейского искусства. Транспорт, пути отхода, скрупулезная эвакуация имущества, юридическая помощь, видеосъемка и, главное, проверенная команда исполнителей — ничто Лёха не оставил без внимания.

Пара действующих бойцов и один ветеран спецподразделения ЦСН, естественно, в штатском, двое бывших однополчан, наоборот, в милитаризованном облачении, и еще несколько старых друзей с удовольствием посодействовали в рисковом мероприятии. Наш общий друг Виталик «Першинг» находился в очередной опасной командировке, но, тем не менее, прислал супругу Татьяну, знатного юриста для оказания на месте грамотной правовой поддержки. Я позвал проживающего недалеко от ТЦ младшего родственника Александра с видеоаппаратурой для фиксации деяний на цифровой носитель, на случай последующего «разбора полетов».

В день «D» и час «X» все участники поодиночке, чтобы не привлекать внимание, заняли заранее определенные позиции. И началось! «Тройка нападающих», без применения методов спецподготовки, правда, с внятным употреблением малоутешительных выражений, легко оттеснила набежавших охранников от дверей, в то время как четвертый фигурант резким движением перекусил трос мощными кусачками. После чего остальные «подельщики» без суеты, но быстро и организованно отгрузили заранее упакованное содержимое магазина в два ожидавших автофургона. Охранники Галереи держалась на изрядном расстоянии. Во избежание… Уж очень их впечатлил внешний вид и повадки «самоуправцев». Со срочно появившейся администрацией словесную битву исключительно грамотно и умело вела Татьяна, оперируя ссылками на законы и постановления, и привлекшая на свою сторону вызванного недругами участкового, не нашедшего в наших действиях ничего противоправного.

Все это время «оператор» Александр нарочито демонстративно вел съемку с места событий в реальном масштабе времени, запечатлевая «на всякий пожарный» все перипетии происходящего. Никто помешать даже не пытался, ввиду обступивших его многочисленных зевак, с интересом наблюдавших за неожиданным происшествием.

Действо целиком от начала до завершения заняло чуть больше сорока минут, вдвое меньше, чем изучаемая во всех военных академиях «Операция «Шаровая молния», о чём Алексей впоследствии неоднократно вспоминал с гордостью. Судиться с ним Галерея не решилась, памятуя случившееся де-юре и де-факто фиаско и загадочную, но могучую группу поддержки.

Больше ни в какие бизнес-авантюры Лёха не впрягался, а вернулся на определенную свыше стезю. Что закономерно повлекло его уход в «долину теней» в возрасте 55 лет. На память потомкам остался документальный фильм о его исторической победе над серьезно превосходящим противником — Галереей «Времена Года».

«Сокол» и королева рока

Посещение творческого вечера памяти Виктора Ильича Когана, известного как просто Ильич, где популярная переводчица, журналистка и певица ударилась в воспоминания о квартире на Маяковке, немедленно выдернуло из отдаленных отсеков мозга забывшийся эпизод из самого начала 90-х.

От большинства завсегдатаев регулярных литературно-музыкальных сборищ в жилище Ильича Сашка Соколов, известный в узких кругах как «Сокол Жириновского», отличался невысоким интеллектом и минимумом знаний в области всех видов искусства. За это, в том числе, он был награжден хозяином еще одним прозвищем — «Слабый мозг». Зато в контексте «сгонять за водкой», ему равных не было. Властная мать «Сокола» успешно выбилась в свое время из рядовых продавщиц в торговую номенклатуру районного масштаба, что, естественно, наложило отпечаток на воспитание и повадки отпрыска.

На соседа по двору Витьку «Сокол» смотрел как на сверхчеловека-небожителя, а меня первое время полагал его телохранителем из-за пристрастия к ношению иностранной камуфляжной формы, некоторой резкости в речах и агрессивности в поведении. Систематические визиты в творческий «салон» Когана и общение с посещавшими его интересными людьми положительно влияло на Сашкины мыслительные способности и расширяло горизонты. Опять же существенно повышался культурно-досуговый уровень.

«Венценосные» гости «Ильича» — Король секса» и «Король металла» им не пренебрегали, что «Соколу» очень льстило, но больше прочих с ним нашёл общий язык некто Фиалков, постоянный участник товарищеских посиделок и необычайный знаток отечественного рока. Я так и не смог узнать ни его имени, ни выяснить происхождение цветочного псевдонима, потому что первый стакан в край тот вбрасывал, едва войдя в квартиру. И сразу начинал нескончаемый монолог о непростой судьбе русского рока и его героев, периодически переходящий в бесконечную, чреватую мордобоем дискуссию, если кто-нибудь из гостей, по глупости или неопытности, поддерживал тему.

Я тогда завершал трудовую вахту на самом крупном в стране предприятии, ввиду окончания срока, необходимого для снятия секретной формы допуска после обучения в МАИ и службы по распределению в закрытом НИИ. Текущей работой особо не загружали, опять же звание «Почетный донор» давало массу льгот и отгулов, так что к Ильичу всегда заезжал надолго. Вследствие присущей мне обстоятельности и заботы о завтрашнем дне, обычно объявлялся с ящиком водки, содержимое коего рассовывал по всем известным потайным уголкам квартиры, что впрочем, помогало не сильно. Как правило, пшеничное вино заканчивалось день на пятый из-за многочисленности угощавшихся.

В популярной книге «Занимательная наркология» Андрей Макаревич приводит пример «концептуального путешествия» — «загудеть по-питерски». Наше затяжное злоупотребление на Маяковке превосходило им описанное на несколько порядков, длилось дольше, накал веселья не ослабевал, и разнообразие тем не лимитировалось.

* * *

На исходе примерно четвертого дня ближе к ночи мы с Витькой приступали к умственно-литературной игре типа викторины. Оба считали себя несравненными знатоками стихов Александра Галича, и потому, достав из «стенки» томик его произведений, а также, поставив на табуретку бутылку водки и два стакана, начинали соревнование. Я озвучивал название стиха или несколько строчек, а Ильич должен был по памяти прочесть его целиком или сколько сможет. Потом сверялись с книгой. Затем наоборот, Ильич начинал, я продолжал. Выигравший тут же выпивал за победу, и проигравший тоже — скрашивал поражение.

Турнир происходил в бо́льшей комнате, в положении полулёжа или полусидя на трёхспальной тахте. Каждый располагался на своем месте: я — у окна, «Ильич» — с краю, а посередине, в качестве разделительного барьера, мертвым сном дрыхла Зойка, тогдашняя Витькина подруга. Обычно, к моменту, когда мы удалялись в чертоги отдыха и интеллектуальных сражений, все приятели покидали странноприимную квартиру, но в тот вечер на кухне засиделись «Сокол» с Фиалковым, продолжая оживленную, порядком затянувшуюся беседу.

Около двух часов ночи в дверном проеме нарисовался несколько возбужденный «Сокол» с вопросом: «А вы знаете, что у нас есть своя Джанис Джоплин и даже круче?! Мне сейчас Фиалков рассказал!». На что Витька, недовольный незапланированным прерыванием интереснейшей замысловатой забавы, раздраженно отрезал: «Олеся! Лично знаком! И телефон имеется!». Сашка остолбенел, в его стеклянном от нетрезвости взоре читалось, а скорее, угадывалось, даже не восхищение, а какое-то обожествление Ильича. «А ты можешь ей сейчас позвонить и пригласить в гости?», — проситель вибрировал от нетерпения. «Увидеть королеву нашего хард-рока, да еще выпить и поговорить!», — и «Сокол» унесся на кухню выпроваживать Фиалкова.

Широта круга знакомых и приятельниц Ильича регулярно ставила в тупик. Я всего однажды видел Олесю, лет за десять до этого, когда близкий друг юности Борька Раскольников приводил её снимать мерки на джинсы вместе с тогдашним кавалером «Синим», ввергнувшим в ступор нестандартным внешним видом моих консервативных родственников. То, что Витька состоит с ней в товарищеских отношениях, он никогда не озвучивал.

Ильич нехотя набрал номер, не обращая внимания на моё «ночь на дворе», и практически мгновенно уговорил абонентку приехать. Уж не знаю, чем он ее прельстил. Единственным условием Олеся обозначила оплату такси, на что ополоумевший от восторга «Сокол» согласно замахал руками, как мельница крыльями. После чего навел на кухне относительный порядок и уселся в одиночестве у окна, в ожидании дорогой гостьи.

Мы с Витькой продолжили игру, и через несколько раундов меня одолел Морфей, так что приезд Олеси я пропустил. Но без четверти пять, о чем сообщил стоящий на подоконнике будильник, меня вырвал из забытья истошный крик: «он меня табуретом по голове бьет!». Девица билась в дверях разъяренной фурией.

Не знаю, как остальные, а я на внезапно-утреннюю побудку, да еще с похмелья, реагирую очень болезненно. И со всей дури метнул первое, что подвернулось под руку в направлении источника звука. Даже по диагонали просторной спальни и из положения лежа я все-таки попал — выучку не пропьешь, как-никак, «Ворошиловский стрелок». На Олесино счастье, весомый механический будильник «Севани» в эмалированном металлическом корпусе угодил точно в голову примчавшемуся за ней «Соколу», сразу рухнувшему навзничь. Воспользовавшись ситуацией, королева блюза и рока мигом рванула на выход. Неторопливо сползший с тахты Ильич деловито проверил пульс у лежащего тела и, вздохнув, предложил перенести Сашку на кухонную лежанку.

Утром от плотно опохмелившегося «Сокола» нам не удалось добиться правдивых показаний о ночном свидании, но в середине дня позвонила возмущенная Олеся и весьма эмоционально, совершенно не стесняясь в выражениях, поведала, что сначала всё шло прекрасно: они выпивали и мирно беседовали. В какой-то момент галантного кавалера сильно повело, и вместо того, чтобы заигрывать и оказывать прочие знаки внимания, он стал требовать, чтобы «Королева рока и блюза» немедленно, для него одного, исполнила, какие скажет, «хардо́вые песни!». А получив отказ, неожиданно вырвал из-под нее табурет и вскользь ахнул им по голове. «Больше я к тебе ни ногой, а этому ублюдку передай, что если когда встретится — сдохнет!».

«Сокол Жириновского» еще долго потом бахвалился обрастающим всё новыми невероятными подробностями решительным свиданием с отечественной «Джанис Джоплин и даже круче».

Цикл: Судьбы человеческие

Заокеанская одиссея Эдика

Старинный знакомец по «стриту» и «сейшенам» 70-80-х годов прошлого века и неоднократный собутыльник в период многолетней Крымской страды, Эдик постоянно проживает с конца восьмидесятых в Стране Кленового Листа. Первый и единственный раз он объявился на прежней Родине в начале этого тысячелетия. Этот визит он приурочил к традиционной Гурзуфской Стреле в первую субботу сентября 2002-го, на которую захватил тогда еще живую легенду столичной рок-сцены семидесятых, Игоря Дегтярюка — фронтмена культовой группы «Второе дыхание». Тёплым словом и не только им мы вволю помянули былое и покинувших нас товарищей молодецких игрищ и забав.

* * *

Меня давно занимал вопрос о переселении приятеля в Монреаль, хотелось уточнить подробности, как говорится, из первых уст. Среди общих знакомых ходили самые разные слухи и версии — от нелегального перехода границы, хотя непонятно какой, до таинственного похищения иностранной разведкой.

Эпопея Эдика, поведанная им в длительном сеансе связи через новомодный мессенджер, потрясла как обилием неизвестных фактов, так и меняющимися интонациями рассказчика — от недоумевающей (как же со мной такое приключилось?) до искренне радостной (всё хорошо, что хорошо кончается!). По мере изложения буду приводить целые отрывки прямой речи героя, настолько они восхитили не утраченной за годы искренностью выражения переживаемых тогда эмоций.

Поздней осенью 1989-го года Эдику обломилась двухнедельная поездка на братскую Кубу. Закрытый НИИ, где он трудился, совместно с родственными предприятиями возводил под Гаваной крупный объект социального назначения. Основную массу командировочных составляли работяги-профессионалы, разбавленные небольшим количеством ИТР и «контролеров» из «Комитета Глубинного Бурения». Для инженерного состава вояж представлял чистую синекуру, а точнее, дополнительный заокеанский отпуск за государственный счет. Поселили их у моря в двухэтажных домиках, где курортники резвились и отдыхали. В строительстве они никакого участия не принимали, «где оно ведется не знали и даже о нем не разговаривали». Этакий подарок победителям соцсоревнований.

По советам бывалых товарищей, к визиту Эдя подготовился серьезно. «Термоядерные» кубинские сигареты «Reis» и «Partagas», продаваемые в Москве повсеместно, на самом Острове Свободы пользовались фантастическим спросом. Вдобавок, нарасхват шёл и отечественный одеколон «Саша», триумф советской парфюмерной промышленности. На таможне в Шереметьево все командировочные, как один, дружно ответили: «Подарки кубинским товарищам!», на вопрос об избыточном запасе сигарет и, главное, товарном количестве фирменных флаконов «Новой Зари».

Короткий период «ударного труда» на благо построения развитого социализма в братской стране пролетел незаметно. И привезенный объем сигарет и, особенно, две упаковки «Саши» улетели со свистом, причем последние, даже в опте, ушли по полдоллара за штуку. К основному товару Эдик присовокупил модную футболку, тоже принесшую немалый барыш. На вырученные деньги укупил двухкассетник «Goldstar», а оставшиеся вложил во всемирно-известный кубинский ром. В местном инвалютном магазине, типа столичной «Березки», на вкусный крепкий напиток он потратил практически все американские доллары, официально обмененные еще в Москве на разрешенные пятьсот рублей. Так что его ручная кладь в обратный рейс вызванивала приятную мелодию исключительно бутылочным содержимым. По не особо уверенным воспоминаниям счастливого обладателя в наплечную сумку поместилось четыре емкости по 0,7 литра, а в бо́льшую для вещей — восемь.

* * *

Перед возвращением на Родину состоялся официальный шикарный банкет с участием прибывшего по случаю Замминистра, после чего по старинной традиции узким кругом спрыснули отъезд, и понеслось. В себя Эдик пришел только на борту летящего самолета и в отвратительном самочувствии. Для поправки здоровья и, дабы избежать неприятных перегрузочных ощущений во время промежуточной посадке в Гандере, он еще добавил, так что в транзитной зоне канадского аэропорта ощущал себя, мягко говоря, нестабильно. Страшно захотелось курить, и Эдик отошёл в дальний угол зала. Первая же затяжка серьезно усугубила и без того пограничное состояние, и далее он действовал, как в тумане.

«Стою у каких-то стеклянных дверей, смотрю на заснеженную улицу, и внезапно почему-то вспомнились слова друга, Беки „Рыжего“, что наша страна куда-то не туда катится, даже суп-харчо в пакетиках пропал. Думаю, выйду-ка, посмотрю мир! А в голове вертелась песня Роллингов, я постучался и брякнул первое, что пришло в голову: „Gimme shelter!“. Стеклянные двери волшебным образом распахнулись и мгновенно закрылись, выпустив меня наружу».

По прошествии 35-ти лет Эдик не очень четко уже помнил точную последовательность событий, но даже отрывочные всполохи меня очень повеселили. Сначала его привели в отдельное помещение, куда доставили и его ручную кладь из самолета. Задали ряд, как ему теперь кажется, незначащих вопросов. Проверили сумку и предложили вылить излишек спиртного в раковину, так как больше определенной нормы ввозить в страну запрещено. «Я ему говорю: я сейчас вылью, а у тебя в тумбе ведро стоит. И будешь потом мой ром на шару пить!». Канадец несколько опешил от такого предположения и немедленно продемонстрировал, что никакого ведра под сливом нет. Пришлось шесть бутылок вылить. «А вторую сумку даже не досматривали, так что на выходе у меня еще шесть по 0,7 имелось! Денег, думаю, всего доллар остался, но с этим разбираться буду, когда спиртное закончится!».

На такси героя отвезли в неприметный мотель, где в доставшемся номере на первом этаже он сразу усугубил и очнулся только к середине следующих суток. «Проснулся в какой-то комнате, думаю — к кому это я забрел спьяну. Вроде похоже на Мамедовский флэт, но что-то не так. Думаю, выпью для остроты мысли и пробуждения памяти. И точно! Сразу всё встало на места. Смутно припомнились и аэропорт и дальнейшая беседа с канадскими чиновниками».

В течение последующей недели Эдик в одиночестве наслаждался оставшимся ромом под апельсины и кока-колу, подаренные соседом — эстонским моряком, таким же невозвращенцем. По-русски тот говорил совсем неважно, объяснив, что язык немного выучил только на действительной. Большую часть прочих жильцов мотеля составляли шри-ланкийцы, общение с которыми не прельщало. «На меня какая-то шуга напала, выйти из номера боюсь, пустые бутылки выбрасываю за окно. Из снега только горлышки торчат!».

В один из дней заинтересованный его отшельничеством прибалт поинтересовался: «А что ты есть то не ходишь?!». Эдик как на духу признался, что совершенно стеснен в средствах. И тут выяснилось, что ежедневно до ближайшего дайнера курсирует микроавтобус, специально предназначенный для транспортировки таких бедолаг и лишенцев на бесплатное питание. «Тебя положено по три раза на день кормить!», — пояснил сосед. Жизнь понемногу стала налаживаться. Местные благотворительные организации вполне прилично одели с головы до ног. Кроме того, еженедельно начали выдавать в качестве пособия по 50 тамошних долларов. А свой последний, вывезенный с Кубы американский бакс, еще до получения канадских материальных благ, Эдик истратил на отправление почтового авиаписьма в СССР перепуганным его исчезновением родным и близким с сообщением, что жив-здоров и находится в Канаде.

* * *

По словам Эдика, пребывание на острове Ньюфаундленд очень помогло адаптироваться к новой действительности. «Местных сами канадцы называют ньюфы и понимают их с большим трудом! Всё удивлялись, как мы с ними разговариваем, а нам-то какая разница? Ньюфы очень отзывчивые и добросердечные. Живут, как в старину. Дверей не запирают. Если видят, что кто-то по улице идет пешком, а сами на машине, всегда подвозят куда надо!». Островитяне очень доброжелательно относились к многочисленным «понаехавшим», невзирая на ими вытворяемое.

Дело в том, что граждане стран Варшавского Договора массово норовили соскочить с рейса на единственной остановке в «свободном мире». Дошло до того, что их вообще перестали выпускать из самолета весь период, необходимый для его дозаправки. Тогда болгары устроили в салоне пожар, а потом дружно разбежались по округе. Особенно отличались поляки, воровавшие в местных магазинах мясные изделия, а затем предлагавшие их за полцены друг другу и не привыкшим к такому «сервису» аборигенам.

Для повышения уровня владения английским языком всех перебежчиков определили в школу, где опытная преподавательница помимо обучения лингвистическим премудростям проводила с ними «курс молодого бойца» по скорейшему вживанию в новую действительность. Пресловутая разница менталитетов иногда вставала непреодолимой стеной между учительницей и подрощенными ученичками, представленными, по большей части, разными ветвями славянского племени.

Незадолго до очередного занятия два поляка угостились жидкостью для розжига каминов, и один умер, а другой ослеп. Событие подробно осветили в местной прессе, и любознательная учительница желала уяснить — зачем фигуранты это сделали? Школяры в один голос объясняли, что тем просто захотелось выпить! «Так шли бы в магазин, купили бы виски или джину!». «Там дорого! А выпить очень хотелось!», — втолковывали непонятливому педагогу слушатели.

Но встречались и арабы, поразившие Эдика ростом и статью. «Я-то думал — мелкие, чернявые, а эти — как на подбор! Все рослые и крепкие такие!». С Эдей вместе за одной партой осваивал новые знания венгр, по фамилии Шапиро. «Как только арабы, может и палестинцы, слышали его фамилию, когда учительница вызывала — заходились хохотом! Больше никак его не шпыняли, только гоготали!». Но опасливый венгр — «Моня попой чувствовал беду!» — предложил: «Мы европейцы, давай держаться вместе!».

* * *

Спустя пять месяцев, видимо, необходимых для тщательной проверки переселенца, Эдика в группе выходцев из разных стран «Подсадили на велфер в 550 долларов и отправили на все четыре стороны!». Он выбрал Монреаль, о котором немного слышал и читал еще в Союзе в контексте Всемирной выставки 67-го года и Олимпийских игр 1976-го. «Сразу подтянулись какие-то шустрые, как позже выяснилось, жуликоватые поляки с договором на жилье. Сначала проживали втроем в комнате в обычном шестиэтажном доме, так чуть с ума не посходили. Один по ночам колобродил, второй, видимо, руководствуясь примером из советского фильма взялся учить английский язык во сне. Ворочался, наушники из радиоприемника выскакивали и все жильцы, включая соседей за стеной, наслаждались „громкой связью“! Слышимость — чума! Квартиры в Москве по сравнению с ними — Хилтон».

«Затем появились за своими литовцы или латыши, но уже с грамотным юристом. Он немедленно объявил прежние контракты на жилье недействительными, ввиду отсутствия наших подписей, и мы перебрались в другое место».

За время пребывания в столице Квебека с кем только из новоприбывших ни довелось общаться. Особо запомнилась бежавшая с Кубы семейная пара из русской и кубинца, сразу начавшего выдавать себя за украинца. «Я ему говорю: «Да ты ж латинос!», а он отбивается: «У меня мама украинка!». Дело в том, что по прибытии в Монреаль новопоселенцам активно взялась помогать украинская диаспора, и, само собой, уделявшая «ридным» землякам больше внимания и, естественно, лучше их снабжавшая. «Правда, жаловаться не буду, и остальных дарами не обделяли! Подушку, одеяло, постельное белье какое-то, пиво в банках регулярно подбрасывали!».

В течение дня, в основном, развлекались, видимо из-за ностальгии, лузгая семечки: «Накупим в депонёре семечек, пристроимся группой у своего билдинга и грызем, и еще, по советской привычке, стреляем сигареты, удивляя местных!».

На интерес к неизвестному мне слову «депонёр», Эдик дал исчерпывающие объяснения: «Так здесь по-французски называется convenient store, маленький магазин, обычно с одним продавцом. Чтобы забежать рядом с домом, купить сигареты, вино, пиво, чипсы. Мясо-рыбу не продают. Как в фильмах, где грабят маленькие магазинчики».

Часть свежих иммигрантов перебрались в другие провинции, кто-то подсел на наркотики, в общем, жизнь развела окончательно.

Затем Эдик с дагестанцем, «спокойный такой парень», отселились и недолгий период проживали вдвоем. Дальше-больше, всего поменял 10—15 мест, пока окончательно не определился с квартирой. А через какое-то время устроился на подработку.

Завершу повествование словами Эдика: «А дальше началась размеренная канадская жизнь, всё интересное закончилось!».

* * *

На новой Родине Эдик бросил пить, «но не сразу». «Сначала в Монреале как следует дал в штангу, с размахом и приключениями», как в Союзе, а потом уже не хотелось, да и не с кем. Его опыт отчасти подтверждает известную формулу «Много пить вредно, а мало — бессмысленно!». Так что натурализовавшимся канадцем поневоле изобретен и лично опробован верный метод борьбы с нездоровым пристрастием — спонтанная эмиграция.

Последнее десятилетие бодрый пенсионер повадился проводить по четыре месяца в Юго-Восточной Азии, убегая от суровых Квебекских зим и грея уже немолодые косточки на курортах Гоа и Паттайи. Оттуда Эдик регулярно балует меня фотографиями на экзотическом фоне, вызывая некоторую зависть. От души надеюсь, что в недалеком будущем мы всё-таки там увидимся и вволю поболтаем, вспоминая давние Московские и Гурзуфские приключения.

О прежней Отчизне житель Квебека с 35-ти летним стажем с удовольствием и некоторой тоской вспоминает во время визитов к нему бывших москвичей, товарищей по Гурзуфскому отдыху, а ныне канадцев, а также при непременном ежегодном участии в местном шествии «Бессмертного полка» на 9-ое Мая.

Часовщик

«В последнее время я попал в полосу необыкновенных встреч»,

К. Паустовский

В последнее время ни разу не подводившая память начала играть со мной в непонятные игры: то подкинет сюрприз из почти небытия, то загадает многоходовый ребус. С недавних пор в моей жизни неожиданно появляются люди, определенно похожие на хорошо знакомых персонажей из прошлого. Чаще всего оказывается, что это всего лишь фантом или бесплодная иллюзия, рожденная неизбывной ностальгией по молодости, и всему с ней связанному. Но, иногда чудеса случаются.

Супруга давно хотела починить настенные прадедовы часы с боем, остановившиеся лет двадцать назад. Но, то не доходили руки, то куда-то запропастились все умельцы. Когда-то давно в с трудом найденном через знакомых часовом ателье «куранты» продержали полгода, а потом вернули с сообщением, что отремонтировать не удалось.

Но настойчивость сметает все преграды. И, наконец, недавно на просторах интернета обнаружился часовых дел кудесник с исключительно положительными отзывами.

Мы созвонились и договорились о визите. Мастерскую часовщик оборудовал в одной из комнат стандартной трехкомнатной квартиры, а на стенах просторной прихожей дружно тикали готовые к сдаче заказы. При встрече Валерий, приветливый мужчина примерно моего возраста, порадовал крепким рукопожатием. И что-то в его облике сразу показалось мне знакомым, может почудилось? Но пугать расспросами при первой встрече я не решился.

Район Варшавки, где проживал специалист, я знал хорошо. Много времени провел там в юности в веселой компании местных «Варшавян»

Неделя пролетела, и ремонт рукодельник выполнил точно в обещанный срок. Во время приемки починенного изделия мы все-таки разговорились. Выяснилось, что память в этот раз не подвела, и мы с Валерием почти приятельствовали в середине 70-х.

Новый старый знакомец проходил в тот период как Валерик «Кабан», и являлся постоянным участником большинства приключений местной компании. Как и многих из них его отчислили из приснопамятного «Техникама» на Нагорной со второго курса за непримерное поведение и хроническую неуспеваемость. Просто тогда находились существенно более интересные занятия, чем учеба: музыкальные «сейшена», «стрит», напитки и девчонки манили куда сильнее.

Непродолжительный период Валерик подвизался на различных поприщах — дворником, грузчиком, кочегаром, только, чтобы не подпасть под статью УК за тунеядство. А на дому активно ремонтировал радиоаппаратуру и магнитофоны, такое полезное и денежное хобби.

Однажды по дороге на очередной «квартирник» Валера заскочил за бывшим соучеником по «Техникаму» и активным членом «Варшавской команды» Сережкой «Литловым» на его работу. Последний к тому времени трудился в Объединении «Союзреставрация» на территории Новоспасского монастыря. Там же располагался ВНИИ Реставрации с мастерскими, постоянно нуждающимися в рукастых умельцах. И уже со следующей недели Валерик заступил на новое место. Чем только начинающему ремонтнику-реставратору ни довелось заниматься, но больше всего понравилось возиться со старинными механизмами. Очень пригодились азы знаний по механике и радиотехнике, полученные в незаконченном «Техникаме».

Потрудившись реставрационным специалистом около трех лет и перечинив всевозможные устройства и агрегаты, Валерий определился с основным интересом — старинные часы. Но для работы с ними не хватало навыков и опыта, и он перешел подмастерьем на Первый Часовой Завод по соседству — на Марксистскую улицу. За короткий период способный и старательный умелец сделал стремительную карьеру и дорос до мастера выпускающего цеха. С одной стороны, эта эволюция привела к значительному повышению зарплаты, а с другой, к детальному знанию всего процесса изготовления тонких механизмов, выявившему скрытые резервы, способные чувствительно улучшить собственное финансовое благополучие. Иначе говоря, передовик часового производства влился в «преступную группу по изготовлению контрафактных изделий» словами протокола ОБХСС. Учитывая, что часть «левых» часов реализовывалась за валюту, обнаруженную дома при обыске, всем обвиняемым впаяли тяжкую 88-ую статью тогдашнего УК РСФСР.

После отбытия четырех лет в «местах, не столь отдаленных», Валерий никак не мог устроиться на работу, но после долгих мытарств и не без помощи приятелей «из темного прошлого» его приняли наладчиком сигаретных автоматов на табачную фабрику «Дукат». Там он сразу включился в давно отработанный процесс хищения готовой продукции, что чувствительно помогло восстановлению пошатнувшегося (после пережитой конфискации) материального положения. Но тяжкий опыт «воды и хлеба» многому научил бывшего сидельца, и, скопив «небольшую подушку», он уволился.

И начался новый этап жизни Валеры, удачно совпавший с первыми лихими девяностыми. Как грибы после дождя всюду росли различные коммерческие проекты и совместные предприятия. Один из бывших подельников открыл небольшое СП с вьетнамскими негоциантами по импорту, продаже и ремонту часов из быстро развивающейся Юго-Восточной Азии. «Seiko», «Orient», «Citizen» и прочая дешевая штамповка вьетнамской и китайской сборки со временем уступили место более дорогим брендам и моделям. Небольшой офис и оперативный склад предприятия ютился в подвальном помещении старого дома в Большом Власьевском, и за время работы в гуще Арбатских улочек Валерий наладил теплые товарищеские отношения с владельцем известной элитной часовой мастерской, расположенной на задах МИДа, в Денежном переулке.

А, когда в первый кризис 98-го года часовой Российско-Вьетнамский концерн закономерно лопнул, перебрался под крыло нового приятеля. Со временем тот открыл небольшой филиал на Таганской площади, куда поставил Валерия заведующим. После тотальной реконструкции всех зданий на Таганке, мастерской пришлось переехать в большой новый дом на Пролетарской, где мой vis-a-vis трудился до самой пенсии. Сидеть без дела Валере быстро наскучило, и он споро оформился самозанятым надомником.

Занимательную историю непростой жизни я услышал от мастера-часовщика при нашей следующей встрече. Удобно расположившись на уютной кухне его квартиры, мы вели беседы практически на сухую, приговорив за четыре часа единственную бутылочку хорошего коньяка. Восемь лет назад мой собеседник перенес тяжелейшую операцию по пересадке печени и теперь новую старался нагружать не сильно.

«Представляешь, еще в те дурные 70-е на Варшавке я, видимо, с иглы цепанул гепатит, все годы пожиравший печень. Когда вскрылось, врачи сразу сказали, что поможет только пересадка. Полтора года ждали здоровый орган. В Склифе хирурги замечательные! И теперь как молодой. Но выпиваю с тех пор умеренно, да и еду полюбил диетическую».

Жена Валерия с дочерью и внуками прохлаждались на даче, и нам никто не мешал вспоминать давно ушедшее. За разговором хозяин достал из серванта пожелтевшие фотографии, но среди них оказалась только одна со мной и Борькой «РАшенским». Помянули «РА», которому с пересадкой печени не так повезло, «Чижа», умершего от передоза, «Цурского», погибшего от заражения крови и остальных, покинувших нас друзей юношеских игрищ и забав. Разговорившись, я по старой памяти начал называть его «Кабан», а он меня «Мастер», как в те, старые добрые времена.

«Я бы никогда тебя не узнал, хотя если присмотреться и усы те же, только седые, да и раздался ты не сильно. Как Тебе-то удалось во мне „Кабана“ разглядеть?», — вопрос Валерия поставил меня в тупик.

Думаю, что «жесточайшая ностальгия» по бурной молодости каким-то образом обостряет работу мозга, памяти и всех прочих чувств, что и привело к такому замечательному результату. Но объяснить этот феномен Валерке я так и не смог.

Неожиданная встреча

В июле 1978-го года всего через пару дней после начала преддипломной практики в ИНЭУМе меня отправили на полевые работы в подшефный совхоз. Еще в автобусе по дороге в «Озёры» я познакомился с Наташей, программисткой ВЦ отдаленного институтского филиала на улице Лавочкина. Ей на тот момент исполнилось 19 лет, и она только окончила легендарный «Техникам» на Нагорной. За период двухнедельных трудов на полях овощеводческого хозяйства мы подружились, и даже случился короткий полевой роман.

Следующей зимой я завершил обучение в МАИ и заступил на службу. Поскольку ЗамЗав нашего научно-исследовательского отдела отвечал в партбюро института за шефский сектор, то и доукомплектовывал собственными подчиненными регулярно отряжаемый на овощные базы и в совхоз контингент. Именно поэтому уже в начале июня меня, как молодого специалиста, послали всё в те же «Озёры» в составе смешанного коллектива, собранного из трёх филиалов НИИ. Каково же было мое удивление и искренняя радость, когда по прибытии на место я встретил прошлогоднюю подружку, ещё и похорошевшую. К этому моменту я уже вступил в законный брак, о чем, как честный человек, немедленно поставил Наташку в известность. Она, в свою очередь, сообщила, что вскоре собирается замуж, но мудро предложила разделить действительности — колхозную и московскую, на что я с удовольствием откликнулся.

Любовный реюньон превзошел все ожидания, полностью перебив угрызения молодой беспардонной совести. Неделя пролетела в одно мгновенье, и, расставаясь, мы обменялись номерами рабочих телефонов. Кто впоследствии позвонил первым, память не сохранила, но еще полгода наш служебный роман продолжался без особой страсти в вялотекущем режиме эпизодических встреч на выездной комсомольской учебе и прочих подвернувшихся оказиях.

И, как гром средь ясного неба, или «солнечный удар», случился новый роман: с лаборанткой из упомянутого филиала. С того момента с Натальей пути разошлись.

В последующие шесть лет моей службы в НИИ о ней ни слуху — ни духу!

* * *

В октябре прошлого года я впервые после выхода на пенсию воспользовался социальной путевкой и по следам бурной молодости отправился на ЮБК. Санаторий «Алуштинский» в одноименном городке сразу пришелся мне по душе, тем более, что первые десять дней погоды стояли замечательные, и удалось вволю поплавать в еще по-летнему теплом Черном море.