16+
Война с НИЧТО

Бесплатный фрагмент - Война с НИЧТО

Эта война начинается в детстве и продолжается всю жизнь

Объем: 200 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

В о й н а с Н И Ч Т О

Эта жестокая война против фальшивого, бездуховного и ПРАВИЛЬНОГО мира начинается уже в детстве, и продолжается она всю жизнь. И на этой войне как на войне. И если в мирное время происходит такое, то чего же следует ждать в военное?

«Кто смеет думать не о том, что говорят уста,

Моя душа клянёт того, как адские врата!»

Александр Поп

Я встретил осень, не прожив весны.

Все закрома до времени полны.

И, обессилев, облетел как сад,

Где не расцвет я видел, а распад.

И не рассвет сиял мне, а закат.

Я был бы рад не знать того, что знаю.

«горькие воды»

часть первая: Н А Ч А Л О

Ход ОТРАЖЕНИЙ из чрева, из глубокой тьмы, ВЫТЯНУЛ на лицо земли и бросил в КРУГОВОРОТ мира ещё одного человека — НИКТО. В самом начале ОН был слишком мал, слаб и беспомощен, чтобы ОТРАЖАТЬ то зло, которое само же и будет УЧИТЬ ЕГО этому, крепко удерживая его как намеченную жертву в его суровой школе, в которой мать УЧЕНИЯ — это ПОВТОРЕНИЕ. В самом начале ОН ЗАПОЛНИЛ какую-то ПУСТОТУ слезами плача, и древним криком новорождённого заявил о своём вступлении в ту войну, которая будет длинною в жизнь. НИКТО рос.

Когда ОН уже мог самостоятельно выходить из дома, то время от времени расслабленное умиление от ОКРУЖАВШЕЙ красоты интересного ЕМУ мира, ОТРАЖАВШЕГОСЯ в ЗЕРКАЛАХ ЕГО глаз, исчезало от чего- то НЕПОНЯТНОГО, чего-то враждебного, как нарушавшего что-то и затрагивавшего ЕГО самого каким- то распадом, как бросавшего какую- то тень, шагавшую в НЕГО, которая омрачала ЕГО душу. Ему было НЕПОНЯТНО: зачем было нужно отрывать ноги и головы жукам и смотреть затем как мучаются их тела? Зачем было нужно обрывать крылья бабочкам и смотреть затем на то, как они после того, что с ними СДЕЛАЛИ, беспомощно трепетали? Ему было НЕПОНЯТНО и то, что как со всё больше возраставшим воодушевлением некоторые из детишек начинали гоняться за кошками, собаками с дикими криками, бросая в них камни. Хорошими МИШЕНЯМИ для таких детишек в неглубоких и больших лужах, остававшихся после шедших друг за другом дождей, становились лягушки. Крики радости вырывались у этих детишек, когда брошенные ими камни точно попадали в цель, когда лягушки всплывали брюшками вверх. Во всём этом было что-то другое, какое-то наглое ПРАВИЛО, по которому что-то одно может идти вразрез со всем остальным. Какое-то первобытное чувство заползало в душу НИКТО, когда слабость одних так и ТЯНУЛА из других ПОКАЗАТЬ это ПРАВИЛО. И чем больше была намеченная жертва, тем больше радости доставляли её муки, тем большее самодовольство мучителей превращалось как в какой-то непробиваемый щит.

Однажды СКУЧИВШИЕСЯ детишки с радостным волнением загнали одну крупную собаку в угол между стеной и балконом пятиэтажного дома за стоявшую в этом углу скамью и стали забрасывать её камнями. Собака тщетно пыталась защититься за скамьёй от летевших в неё камней. Она вертелась в этом углу как в заколдованном КРУГЕ. Её жалобные визги от боли и страха заглушались взрывами радостных криков, когда очередной камень попадал в эту живую МИШЕНЬ. Вид беспомощной дрожавшей собаки просто пьянил детишек, взявших этот угол в ПОЛУКРУГ, и так и ТЯНУЛ бросать ещё и ещё, точнее и точнее. НИКТО стоял рядом с этим местом. ЕМУ тогда ещё не было и пяти лет. И ОН не знал, что ЕМУ ДЕЛАТЬ, как это остановить. В отчаянии та бедная собака взяла и бросилась в ту сторону, откуда в неё летели камни. И детишки тут сами как какой-то трусливой сворой собак разбежались в разные стороны от неё. НИКТО увидел как открылся страх ОТДЕЛЬНО каждого перед этой собакой. Открылся страх, скрытый в КУЧЕ.

НИКТО жил на ПЕРВОМ этаже пятиэтажного дома в квартире номер ДВА, которая находилась на одном из ДВУХ углов у проходившей мимо него дороги. За дорогой от этого дома находилось школьное футбольное поле, на котором трава росла только по его краям. Её больше было у ВТОРЫХ футбольных ворот. За этим почти лишённым травы полем находилась сама школа. Однажды НИКТО играл вместе с КУЧКОЙ детей, которые жили в этом же доме, на этом поле, на той его длинной стороне, которая прилегала к дороге. Там местами пучками росла трава и цвели одуванчики. Длинной стороны этого поля хватало на ещё одно пятиэтажное здание, которое находилось от него через дорогу. Со стороны этого дома на этой же стороне футбольного поля ПОКАЗАЛАСЬ другая КУЧКА детей. От этой КУЧКИ ОТДЕЛИЛСЯ один мальчик, который был выше всех остальных на полголовы. Он как нацелился на НИКТО. Он подозвал ЕГО к себе. И он стал задавать вопросы, которыми как создавал такую ПУСТОТУ, которую нужно было ЗАПОЛНЯТЬ ответами. Это был отработанный и опробованный во множестве ПОВТОРЕНИЙ набор ЗАТЯГИВАВШИХ и опутывавших вопросов. Эти вопросы стали переходить в ругательства. НИКТО не знал как защититься от ЗАТЯГИВАВШЕЙ власти нарушавших что-то вопросов. В НЁМ что-то противилось и не соглашалось с происходившим. Но опасения что-то ещё самому нарушить мешали ЕМУ даже сдвинуться с места и помогали расти ЕГО растерянности и страху, в котором ОН всё больше и больше увязал. НИКТО стоял с жутким ощущением покинутости и ПУСТОТЫ под ногами и отвечал на вопросы. Но что-то в нём то набегало, то отступало. А тот продолжал задавать свои вопросы завораживающе и властно, не спуская глаз со своей жертвы, холодно и насмешливо наблюдая за её смятением, колебанием, отступлением. При этом он с каким-то удовольствием как отмечал сам себе то, что какой же он сам весь такой ПРАВИЛЬНЫЙ. Его самодовольство служило ему как непробиваемым щитом. От собственной наглости он чувствовал себя каким-то неуязвимым. НИКТО же стал замечать, что ему приходилось соглашаться с происходившим каким-то чужим и безжизненным голосом.

— Нет, — всё же посмел сказать НИКТО хоть и не очень-то решительно.

— Что-о?! Как «нет»?! — тот хищно встрепенулся и угрожающе подался вперёд, и глаза его при этом недобро блеснули.

— Да, — отступил НИКТО, подчинившись какому-то НЕПОНЯТНОМУ ЕМУ ПРАВИЛУ своим ответом ещё раз, потом ещё раз.

А те трое детишек, которые играли вместе с НИКТО, молча простояли всё это время рядом так, как будто и им что-то мешало сдвинуться с места. Когда тот довольный собой ушёл, они оживились, ОКРУЖИЛИ НИКТО и, утешая ЕГО, подняли осуждавший ропот против ушедшего, ПОВТОРЯЯ: «Какой он плохой!! Какой он хулиган!! НИКТО сошёл с места, чтобы уйти оттуда и поскорее скрыться дома. ОН пошёл домой с горевшими щеками и сам себе был отвратителен за проявленную слабость. Когда он ОТЪЕДИНИЛСЯ, подробности произошедшего были ещё свежи, что только помогало им ПОВТОРЯТЬСЯ в памяти, помогало несколько раз пережить дома то, что раз пришлось пережить снаружи. НИКТО переживал и переживал произошедшее, собираясь с тем, чтобы не допустить ПОВТОРЕНИЯ подобного. Через несколько дней НИКТО один уже находился у того же края футбольного поля. ОН сидел на корточках и возился с гладкими камушками. Вдруг совсем рядом от НЕГО ударились в землю и отскочили ДВА камня один за другим. Когда НИКТО повернул голову в ту сторону, откуда кем-то были брошены эти ДВА камня, то увидел одного мальчика, чем-то возмущённого и чем-то недовольного, быстрыми шагами направлявшегося в его сторону. Он шёл со стороны той ВТОРОЙ пятиэтажки. И он на ЦЕЛУЮ голову уступал ему в росте.

— Уходи отсюда!! — потребовал тот, едва не сбив от набранной им скорости выпрямившегося перед ним во весь свой рост НИКТО.

— Сам уходи!

— «Уходи» тебе говорят!

— Сам уходи!

— «Уходи» тебе говорят!

— Почему это я должен уйти?!

— Это наше поле!

— Почему ваше?

— Вот наш дом! — и тот ПОКАЗАЛ на пятиэтажный дом, который стоял от них намного ДАЛЬШЕ того, через дорогу от которого они находились.

— А вот наш дом! — заявил НИКТО и указал на тот, рядом с которым они находились.

— Всё равно уходи! — продолжал добиваться своего тот.

— Сам уходи!

— Уходи! — потребовал тот и толкнул рукой.

НИКТО совсем недавно пришлось пройти через такое пекло чувств, что ОН не собирался уступать в происходившем, которое чем-то уже стало напоминать ЕМУ о том, что случилось с НИМ. И тем более, обида, сжигавшая ЕГО, ещё не успела остыть.

— Сам уходи! — ответил ОН и оттолкнул того от себя ДВУМЯ руками.

А тот взял и ударил НИКТО по щеке. От удара её как обожгло. Злость так разгорелась в НИКТО, что ОН стал бить кулаками того наглеца. И тот убежал. А НИКТО почувствовал какое-то освобождение и прилив жизни. Радуясь своей победе, ОН снова присел на том же месте и вернулся к прерванному занятию. Но кроме чувства освобождения присутствовало ощущение какой-то ЛЁГКОСТИ, которое, вообще-то, предвещает что-то недоброе. Что-то НЕПОНЯТНОЕ было и в столь поспешном бегстве того наглеца. Когда НИКТО через несколько минут опять увидел того и ещё четверых, направлявшихся прямо к НЕМУ, ЕГО сердце учащённо забилось, и в мышцах затаилась противная дрожь. Стало ясно, что тот побежал звать КУЧУ себе на помощь. В этой КУЧЕ один был на голову выше остальных и года на ДВА старше их. НИКТО уже стоял, когда те приблизились. Колени мелко дрожали. Какая-то слабость охватила их. Но НИКТО не собирался убегать и не собирался ПОКАЗЫВАТЬ, что испугался КУЧИ. ЕГО ОКРУЖИЛИ. Самый высокий из КУЧИ встал перед НИКТО. И тот, кто позвал КУЧУ, встал рядом с тем перед НИКТО. И тот, кто возвышался над остальными, был из себя весь такой ПРАВИЛЬНЫЙ. Он стал задавать вопросы. В его голосе не было враждебности, а было какое-то вежливое ожидание.

— Где ты живёшь?

— Вот здесь, — ответил НИКТО и поднял руку в направлении своего дома.

— Зачем ты его побил?

— Он ПЕРВЫЙ начал! Бросал камни и прогонял меня.

— Так и было, как он говорит? — обратился спрашивавший к стоявшему рядом с ним.

А тот как-то потупился и со взглядом, направленным куда-то в невидимую точку, с живостью проговорил:

— Я шёл… А он взял и напал на меня и побил.

Тут НИКТО обернулся на удар кулаком ЕМУ в спину, но те трое, что находились у НЕГО за спиной, стояли как ни в чём не бывало. А тот, кто был на голову выше, развернул ЕГО к себе очередным вопросом так, словно он НИЧЕГО не заметил:

— А он говорит, что это ты взял и напал на него и побил.

— Он врёт! Он ПЕРВЫЙ начал…

Тут снова НИКТО получил удар в спину, и опять опасения что-то самому нарушить, если броситься не на того, кто именно это СДЕЛАЛ, помешали ЕМУ сойти с этого места.

— Что он начал?… — спросил на голову возвышавшийся из КУЧИ и опять как будто НИЧЕГО не заметивший, но как будто стремившийся во всём как следует разобраться.

— Камни бросать и…

На этот раз НИКТО заметил пнувшего ЕГО сзади и, бросившись за ним, остановился, потому что тот уже успел далеко отбежать, а ЕМУ пришлось развернуться назад на очередной удар в спину. И этот, нанёсший предательский удар сзади, сразу же отбежал. Ещё один удар, который был намного сильнее прежних, заставил развернуться НИКТО назад. Тут ОН оказался лицом к лицу с тем, кто как будто собирался во всём разобраться, от кого тут же получил увесистый шлепок по лицу вместе с угрожающим предупреждением:

— Ещё раз попробуешь его тронуть — как собаку побью! Понял?!

— Понял… — проговорил НИКТО убитым голосом, отвечая тому, кто смотрел на НЕГО холодно и торжествующе.

ЕГО как ПРОУЧИЛИ. И КУЧА довольная этим ушла. Так НИКТО получил ПЕРВЫЙ урок того, что с места драки при любом её исходе нужно скорее уходить, что не следует оставаться и как ПОКАЗЫВАТЬ себя победителем. Опять с горевшими щеками ОН сошёл с места, на котором был оставлен ПРАВИЛЬНЫМИ, и поспешил поскорее скрыться дома. Что-то НЕПОНЯТНОЕ опять одержало над ним верх. СКУЧИВШИЕСЯ становились для НЕГО олицетворением враждебности. Опять ОТЪЕДИНИВШИСЬ дома, ОН стал просматривать и просматривать то, что с НИМ ПОВТОРИЛОСЬ, снова и снова переживая произошедшее. НИЧЕГО как не мешало подобным случаям продолжаться ДАЛЬШЕ. В том, что ПОВТОРЯЛОСЬ раз за разом, всё только отчётливее вырисовывалось то, в чём старались поупражняться ПРАВИЛЬНЫЕ, и всё яснее становилось, что что-то НЕПОНЯТНОЕ должно сразу настораживать, что всё НЕПОНЯТНОЕ лжёт. Но какие-то опасения самому что-то нарушить как СВЯЗЫВАЛИ НИКТО и продолжали подводить ЕГО, помогали как обезоруживать ЕГО и помогать ЕМУ раз за разом попадать на какую-нибудь нечистоплотную уловку. Но это всё только помогало ЕМУ накапливать жестокий опыт в этой войне. И чем больше он становился, тем больше НИКТО дома начинал себя казнить. Когда ОН, как утрачивал весомость того, что хранила ЕГО память, и в очередной раз позволял себе поверить в то, что ЕГО обидчики решили всё-таки как пойти на примирение, которое как не могло обойтись без ЗАТЯГИВАНИЯ в разговор с неизбежными при этом вопросами, и без того, чтобы ЕГО ОКРУЖАЛИ, НИКТО снова получал жестокий урок. Когда ЕМУ приходилось вспоминать о том, как начинали обрушиваться на НЕГО предательские удары после того, как позволил себе поверить в благие намерения своих обидчиков, ОН чувствовал, как ЕГО лицо начинало пылать, а сердце безудержно колотиться о рёбра. ОН злился на самого себя за то, что дал себя СВЯЗАТЬ и опутать паутиной вопросов и СДЕЛАТЬ себя МИШЕНЬЮ.

НИКТО с каждым разом всё больше начинал верить своему опыту, своей памяти, чтобы какие-то неистребимые опасения самому что-то нарушить НЕ СДЕЛАЛИ бы ЕГО в очередной раз уязвимым для предательских ударов. Эти опасения продолжали ЕГО подводить, но ПЕРВЫЙ же предательский удар как встряхивал ЕГО память, и ОН уже бросался в сторону из КРУГА и сразу срывал с земли камни. Когда ЕМУ в одиночку приходилось как-то справиться с КУЧЕЙ обидчиков, только камни помогали ЕМУ. После того, как ОН уже сорвал с лица земли несколько камней, чтобы всем хватило, уже напрасными становились попытки ЕГО обезоружить. И ДЕЛАЛИСЬ эти попытки так, словно ОН шёл уже против каких-то ПРАВИЛ. «Брось камни! — говорили ЕМУ. — В камне есть кровь!!» НИКТО ни одного камня не собирался ронять на землю, а изо всех сил начинал бросать их в тех, кто, в конце концов, начинал понимать, что им лучше заткнуться и самим спасаться бегством. Когда отец НИКТО, издали замечал уже ОКРУЖЁННОГО сына, кричал ЕМУ: « Не стой!!! Не разговаривай!! Бей!!! Не бойся!» Несколько раз голос отца помогал ЕМУ разорвать КРУГ до начала предательских ударов.

Мать решила отдать НИКТО и ЕГО сестру, она была младше ЕГО на три года, в детский сад, чтобы ей самой можно было устроиться на работу. Она завела ЕГО в большую комнату с КУЧЕЙ незнакомых ЕМУ детей и, улыбаясь, оставила ЕГО и ушла, скрывшись в дверном проёме. НИКТО остался стоять как с прилипшими к полу подошвами со знакомым ощущением покинутости и какого-то предательства, продолжая смотреть в тёмный дверной проём. В ту же минуту на ЕГО глазах выступили слёзы. И ОН опять не мог сдвинуться с места и опять не знал, что ЕМУ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ. Какая-то женщина, то ли воспитательница, то ли нянечка, взяла ЕГО за руку, повела за собой и посадила за столик. Как раз наступило время завтрака, когда НИКТО оказался в детском саду. А ЕМУ НИЧЕГО не хотелось есть. После завтрака кто был пошустрее, тот и расхватал самые лучшие игрушки. НИКТО не стал играть с неинтересными и со сломанными игрушками. Он опять не знал: куда себя деть. ЕМУ было НЕПОНЯТНО: почему ОН не мог оставаться дома? Почему ОН оказался ОТДЕЛЬНО от своих игрушек? И спать ЕМУ не хотелось, когда ЕМУ ПОКАЗАЛИ кровать. ЕМУ пришлось просто лежать в наступившей тишине. Вдруг ЕМУ в голову пришла мысль о том, что можно попроситься уйти из детского сада у сидевшей на стуле другой какой-то женщины. Приподнявшись, ОН спросил с кровати:

— Можно: я домой пойду?

— Нет. Ты потеряешься?

— Я знаю дорогу.

— Нет. Нельзя, — сказала эта женщина уже так, как отрезала.

Ответить ей как-то иначе, вероятно, мешали какие-то ПРАВИЛА. Уронив голову на подушку, НИКТО печальными глазами стал смотреть на плакавшее дождём окно. Вечером после четвёртого дня, проведённого в детском саду, ОН решил, что с НЕГО этого хватит. В матери тоже было что-то НЕПОНЯТНОЕ, и поэтому НИКТО обратился к отцу:

— Я больше не пойду в детский сад!

— Не хочешь — не иди.

Но такой ответ не давал НИКТО уверенности в том, что ОН и в самом ДЕЛЕ может больше не ходить в детский сад. И ответа отца было как маловато для такой уверенности. У матери же был такой щит, что ей не стоило даже пытаться сказать о своём решении. И НИКТО поздним вечером тайно взял запасной ключ от двери их квартиры.

Отец в ту, следующую, неделю работал на заводе во ВТОРУЮ смену, и он должен был утром отвести детей в детский сад. Он и разбудил НИКТО и ЕГО ДВУХЛЕТНЮЮ сестру наступившим утром. И для НИКТО получалось так, что отец всё равно собирался отвести ЕГО в детский сад, несмотря на то, что сказал накануне вечером. НИКТО оделся и положил в карман ключ, чтобы потом, когда убежит, мог попасть домой. По дороге в детский сад НИКТО стал напряжённо думать о том, что когда и где ЕМУ будет лучше всего убежать. Так ОН с отцом и с маленькой сестрой дошли уже до самой ограды детского сада. В надежде на то, что ЕГО маленькую сестру отец не оставит, что вместе с ней он ЕГО не сможет догнать, что она послужит как каким-то препятствием для отца, НИКТО взял и выбежал вперед как будто ко двери в ограде, но тут же резко бросился бежать вправо через дорогу и по другой её стороне изо всех сил побежал домой, не обращая внимания на слова, с которыми отец обращался к НЕМУ.

Прибежав к двери, ОН сумел ДОТЯНУТЬСЯ до замочной скважины и вставить в неё ключ, но повернуть его не смог. ЕМУ для этого не хватало роста. Пришлось принести три кирпича к двери, сложить их друг на друга, чтобы встать на них и повернуть ключ. Оказавшись дома, НИКТО притащил стул, встал на него и ЗАКРУТИЛ задвижку накладного замка. Хоть ОН и знал, что если так закрыть дверь, то снаружи ключом уже не получиться открыть замок, но всё равно боялся, что этого будет мало. Дверь открывалась вовнутрь, и НИКТО решил её забаррикадировать. Надёжнее всего было придвинуть стол, СДЕЛАННЫЙ из большого листа прессованных древесных опилок и четырёх ножек из строенных стальных прутьев. Каким-то неожиданно тяжёлым оказался этот стол для НИКТО. Его даже с места сдвинуть не получалось. НИКТО даже залез под стол, чтобы, уперевшись в него верхней частью спины с одного его края, попробовать оторвать от пола ДВЕ его ножки и попробовать протащить его по полу на ДВУХ других. Но со столом у НЕГО так НИЧЕГО и не получилось. Тогда НИКТО стал таскать к двери стулья. Ещё ОН принёс ДВЕ тяжёлые ватные подушки. Потом принёс ещё ДВЕ пуховые подушки. Когда отец вернулся назад, то не смог ключом открыть дверь.

— Сынок, открой!

— Нет! Не открою!

— Открой.

— Нет!! Я не пойду больше в детский сад!

— Я сказал воспитательнице о том, что ты не хочешь туда ходить. Она сказала, что если он не хочет, то пусть не ходит.

— Я не верю! Я не пойду в детский сад!

— Не хочешь — не иди. И та женщина тоже сказала, что если не хочешь ходить, то можешь не ходить. Открой.

— Нет!!

— Я тебя больше туда не отведу.

— Ты меня обманываешь!

— Нет, сынок. Я тебя не обманываю. Я тебя больше туда не отведу.

ДВОЙСТВЕННОЕ чувство продолжало мучить НИКТО. ОН боялся обмана и не хотел держать отца перед запертой дверью. ОН любил отца, и это ПЕРЕТЯНУЛО. И ОН стал оттаскивать от двери всё, что к ней принёс. Потом встал на оставшийся у неё стул и ОТКРУТИЛ задвижку замка назад. Когда дверь открылась, и отец зашёл в дом, сердце НИКТО сжалось так, как будто ОН выпустил раз проведённого ИМ джинна, против которого уже НИЧЕГО не сможет СДЕЛАТЬ. Но отец не обманул ЕГО. И НИКТО мог уже ЦЕЛЫМИ днями находиться дома, выходить из него и возвращаться тогда, когда ЕМУ было нужно. Кто-то высыпал на ближайшем углу футбольного поля КУЧУ опилок вместе с гладкими обрезками твёрдых дощечек. НИКТО и ещё одного мальчика, ЕГО ровесника, жившего в том же доме, что и ОН, привлекла эта КУЧА чистых приятно пахнувших опилок. Когда они ВДВОЁМ возились с этой КУЧЕЙ, к ним подошёл ещё один, живший в другом доме. Он на три — четыре года был старше их. И он взял ДВЕ горсти опилок из КУЧИ и стал струйкой, как РАСТЯГИВАЯ удовольствие, высыпать их на голову именно НИКТО. И лицо у него даже поплыло от такого удовольствия. А отец НИКТО сидел неподалёку и, незаметно и быстро подкравшись, поймал того, у кого лицо сразу исказилось и передёрнулось от страха, кто успел отбежать лишь на несколько шагов, кто пытался вырваться и убежать. Отец НИКТО силой приволок того, ПРИТЯНУЛ к КУЧЕ, вжал того в НЕЁ головой и стал горстями брать опилки и втирать тому в голову так, словно собирался искупать того в древесных опилках. Тот при этом кричал как резанный. Его крики заглушались руганью отца. На дороге у того угла футбольного поля собралась КУЧА детей и взрослых, в которой все стали переговариваться между собой, осуждая отца НИКТО. И дети ВТОРИЛИ взрослым. Отец НИКТО словно выглядел для них каким-то чудовищем. НИКТО от всего этого побежал домой.

Через несколько дней после этого НИКТО играл с одним мальчиком, тоже своим ровесником, прямо перед окнами той квартиры на ПЕРВОМ этаже, в которой жил. ДВОЕ других, их ровесников, которые жили на на четвёртом и пятом этажах и поднимались к себе через третий подъезд, ни с того ни с сего стали бросаться камнями, когда пробегали мимо них. Именно НИКТО оказался для них как самой подходящей живой МИШЕНЬЮ. ОН даже не успел сам схватить подходящий камень, когда один из брошенных в него камней попал ЕМУ в голову у правого виска. И вся правая ЕГО щека вскоре обильно залилась кровью. ЕГО отец опять стал ругаться перед опять собравшейся КУЧЕЙ из взрослых и детей. Но на этот раз не было слышно голосов осуждения в этой КУЧЕ. Крови было так много, что никто не смог открыть свой рот. Каким-то ПРАВИЛОМ начинало выглядеть то зло, которое устойчиво ПОВТОРЯЛОСЬ против НИКТО. ОН отличался от ОКРУЖАВШЕГО ЕГО большинства. ОН был светлее.

Когда НИКТО пошёл в школу, где ПОВТОРЕНИЕ, конечно же, было матерью УЧЕНИЯ, всё ещё только больше усложнилось. Ходил ОН не в ту школу, что находилась рядом, а в ту, что находилась ДАЛЬШЕ. И в той школе часть классов ОБУЧАЛАСЬ на другом языке, на языке огромной страны. ОБУЧАЯСЬ на этом языке можно было надеяться на то, что затем будет ЛЕГЧЕ УЧИТЬСЯ ДАЛЬШЕ. Поэтому в классе, где оказался НИКТО, светлых было меньше, чем местных. ПРАВИЛЬНЫЕ родители старались, чтобы их дети УЧИЛИСЬ в таком классе и ПРАВИЛЬНО отвечали на вопросы УЧИТЕЛЬНИЦЫ, старались, чтобы эта УЧИТЕЛЬНИЦА их детям УДЕЛЯЛА больше внимания и ДЕЛАЛА их КРУГЛЫМИ отличниками. «УЧИСЬ — человеком будешь!» — говорили они своим детям. И ПРАВИЛЬНО они это говорили, точнее, ПОВТОРЯЛИ? Конечно же, ПРАВИЛЬНО! УЧИСЬ — человеком будешь! УЧИСЬ, чтобы не остаться в дураках! УЧИСЬ, чтобы лучше и в ПОЛНОЙ мере затем понять, что как будут затем раз за разом оставлять в дураках. Из- за всё тех же опасений что- то самому нарушить НИКТО старался УЧИТЬСЯ. В ПЕРВОМ классе из всех цифр ЕГО внимание больше остальных к себе, почему-то, ПРИТЯГИВАЛ НОЛЬ. Что- то НЕПОНЯТНОЕ было в этом ПУСТОМ КРУЖЁЧКЕ.

Цветы и подарки были как обязательными для УЧИТЕЛЬНИЦЫ и на праздники, и в день её рождения, о котором всем родителям детишек из этого класса должно было быть обязательно известно. В обычные дни ПРАВИЛЬНОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЕ некоторые из родителей ОТДЕЛЬНО друг от друга носили копчённые колбасы СВЯЗКАМИ, а конфеты — кульками, и всё согласно по тому же какому-то негласному ПРАВИЛУ. Одна из родительниц не имела достаточных материальных возможностей, и она просто заходила к этой УЧИТЕЛЬНИЦЕ и занималась уборкой ЕЁ квартиры.

Не столько напряжёнными были проводимые УЧИТЕЛЬНИЦЕЙ занятия, сколько перемены между ними. Только через много лет НИКТО стал понимать, что за одним злом может скрываться большее зло, что одно как заслоняет собой другое, что из- за этого очень многие могут выглядеть лучше своих обидчиков. И светлая часть класса выглядела какой-то безобидной. И из-за того множества, которое постоянно стремилось её подавлять, она была заражена какой-то боязливостью. Заразительным и каким-то липким был их страх. Многие из них стали бояться выходить во время перемены из класса. А ПРАВИЛЬНАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА, которая словно могла чуть ли не всю оставшуюся жизнь испортить и перечеркнуть своими замечаниями, записанными в дневник, «ДВОЙКАМИ», угрозами вызвать родителей в школу и оставить УЧИТЬСЯ на ВТОРОЙ год, старалась обязательно выгонять всех из класса в коридор, чтобы помещение проветривалось, чтобы ЕЙ было ЛЕГЧЕ дышать во время очередного урока. Неужели ОНА не понимала того, что почему же как попавшие к НЕЙ в зависимость детишки старались не выходить из класса? ОНА всё прекрасно понимала. ЕЙ не нужно было что-то ДЕЛАТЬ против той силы, которой пользовалась сама.

Тот полусветлый класс, в котором УЧИЛСЯ НИКТО, оказался как между ДВУХ огней. А НИКТО на переменах, несмотря на заразительный страх ЕГО одноклассников, несмотря на то, что ЕМУ опять и опять пришлось бы испытывать мучительное ожидание ПОВТОРЕНИЯ драки на следующей перемене или после уроков, когда ЕГО одного возле школы уже будет ждать ЦЕЛАЯ КУЧА, бил в ответ. Каждый раз после произошедшего на перемене ОН чувствовал какой- то ослаблявший ЕГО холодок в животе и как сжимавший ЕГО желудок. И в ногах у НЕГО появлялась противная мелкая дрожь. На последнем уроке пульс становился учащённым. А от прозвеневшего последнего звонка сердце начинало гулко биться о рёбра. ОН старался как можно скорее выбраться из школы, чтобы избежать ПОВТОРЕНИЯ. Если же последний урок ЗАТЯГИВАЛСЯ УЧИТЕЛЬНИЦЕЙ, то это давало время собраться той КУЧЕ, которая будет ЕГО поджидать. В таком случае НИКТО старался выбраться из школы с другой стороны, через дверь в буфете. На полпути к школе приходилось переходить через железные дороги. Выбравшись из школы, НИКТО часто спешил к этим железным дорогам, к бесконечному множеству гранитных камней, насыпанному под ними, потому что там ОН мог справиться с ЦЕЛОЙ КУЧЕЙ, потому что ЕМУ удавалось уворачиваться от летевших в НЕГО камней и мало промахиваться самому.

Однажды то, как НИКТО с ДВУМЯ ЕГО одноклассниками, с которыми стал ходить из школы домой, и КУЧА из их же одноклассников после уроков на железных дорогах стали бросаться друг в друга камнями, заметила ЗАВУЧ. На следующий день ОНА ДЕЛАЛА КРУГЛЫЕ глаза и УЧИЛА драчунов, которых вывела и поставила у доски перед всем классом, что на свете нет такой вещи, о которой нельзя договориться, что если всё обсудить, то спор можно разрешить словами, а не кулаками и, тем более, не огромными камнями. Камни, и в самом ДЕЛЕ, были не маленькими, потому что все старались хватать камни покрупнее. Но такими крупными и тяжёлыми камнями трудно было в кого-то попасть. Их трудно было даже до кого-то добросить. Такими камнями бросались совсем недолго. НИКТО стоял и слушал всё то, что ВПОЛНЕ выглядело ПРАВИЛЬНЫМ, что вызывало в НЁМ горечь и усмешку. ОН больше верил своей памяти.

В то время дом как давал НИКТО какую-то опору в ходе той войны, которой не видно было конца, и, довольно-таки, чувствительный удар был нанесён как раз по нему и не откуда-то со стороны, а как-то по-предательски и как-то неожиданно со стороны ЕГО матери. Может, всё это произошло оттого, что она принадлежала ко ВТОРОЙ половине человечества? Или потому, что очень многие отдают предпочтение тому, чтобы быть ПРАВИЛЬНЫМИ и ДЕЛАТЬ жизнь для себя ЛЁГКОЙ согласно торжествующим ПРАВИЛАМ? Школа помогла ей расширить свой КРУГ общения. Через некоторых родителей она только ещё больше расширила этот КРУГ. Сама УЧИТЕЛЬНИЦА стала её подругой. Тщеславная и завистливая она ЛЕГКО УЧИЛАСЬ, стараясь ПОВТОРЯТЬ за другими, стараясь не отставать и ТЯНУТЬСЯ за ЛЁГКОЙ жизнью. И, конечно же, она всё больше и больше начинала наглеть и ПОКАЗЫВАТЬ себя ПРАВИЛЬНОЙ. Щит её самодовольства становился всё более непробиваемым. Она стала покупать и покупать себе разные наряды, стала приходить домой пьяной. И деньги стала тратить так много, что часто становилось НЕПОНЯТНЫМ то, что на что же они в таком количестве уходили. Она стала залезать в долги. Она как упражнялась в какой-то наглой правоте, как нисколько не собираясь считаться с тем, что как и чем оборачивалось для кого- то из её семьи. И с этим как НИЧЕГО нельзя было СДЕЛАТЬ. Власти как будто ВТОРИЛИ ей. Закон мог быть только ПРАВИЛЬНЫМ, а не каким- то другим. И он таким и был. И она стала позволять себе разные нечистоплотные уловки, стала устраивать сцены, стала грозить разводом и даже самоубийством тому, кто ей мог помешать что-то СДЕЛАТЬ. Она же сама звонила НОЛЬ-ДВА. Ей же было у кого УЧИТЬСЯ тому, как и чем запугивать мужа.

НИКТО ЦЕЛИКОМ и ПОЛНОСТЬЮ был на стороне своего отца. Без НЕГО отец выглядел бы как совершенно одиноким в таком противостоянии. Всё яснее становилось, что ему не избежать развода. Суд РАЗДЕЛИЛ детей. И ДАЛЬШЕ продолжать жить с такой женщиной в одной квартире становилось небезопасным. Она продолжала свои попытки посадить уже бывшего мужа. После развода ей даже стало ЛЕГЧЕ это СДЕЛАТЬ. РАЗДЕЛ имущества, заработанного в основном не её трудом, ПОКАЗАЛ всю её мелочность. И, в основном, почти всё ей и осталось. ДВУХКОМНАТНУЮ квартиру разменяли на однокомнатную и деньги. Отец собрался взять деньги, забрать детей и уехать ПОДАЛЬШЕ от того места, где стал нести потери за потерями. Бывшая жена с ЛЁГКОСТЬЮ отдала ему дочь после того, как всеми силами старалась до суда оставить по закону её за собой. Она приложила ОПРЕДЕЛЁННЫЕ усилия, чтобы дочь даже не присутствовала на суде. Ей очень не хотелось платить алименты.

Но в тех далёких краях многое только больше обещало продолжение тех потерь, которые понесли, и отцу с ДВУМЯ детьми опять пришлось отступать. Он вернулся с ними обратно в дом к своему самому младшему брату, у которого недели ДВЕ пожили после утраченной квартиры номер ДВА. Отца НИКТО стали одолевать сомнения: не поспешил ли он возвратиться. Он во ВТОРОЙ раз за то лето он поехал с детьми туда, откуда решил вернуться. И опять какой- то холод почувствовал там. Там в школе, где пришлось бы продолжать УЧИТЬСЯ НИКТО, с каким-то НЕПОНЯТНЫМ сопротивлением взяли ЕГО документы, объясняя это тем, что ОН — «не их уроженец». Может, эта школа оказалась чересчур ПРАВИЛЬНОЙ? Или там боялись испортить какие-то ПОКАЗАТЕЛИ? К началу осени отец с детьми вернулся обратно. Получалось так, что он как переоценил свои силы в противостоянии ПРАВИЛЬНОМУ миру. Оказалось, что его тётка, с виду тоже вся такая ПРАВИЛЬНАЯ, залезла в их вещи и вытащила его плащ, чтобы, скорее всего, пропить, как нисколько не считаясь с тем, что в каком трудном положении оказался отец с ДВУМЯ детьми.

Они снова приютились у его младшего брата. Когда во ВТОРОЙ раз они вернулись, НИКТО почувствовал, что как в НЕГО стал пробираться страх с какой неведомой до тех пор силой. ОН почувствовал беспощадную жестокость ОКРУЖАВШЕГО их мира. Город, в котором они все родились, выглядел чужим, холодным, пугающе равнодушным. Они ему как будто были совсем не нужны. Как будто для них в нём не осталось места. Становилось страшновато до жути. Вскоре мать всё же решила забрать дочку к себе. Хорошо, что, спустя девять месяцев отцу удалось снова устроиться работать на том же заводе на том же самом месте. Ещё ему пообещали дать комнату в общежитии, которое должно было быть готово где-то через год. И война с НИЧТОЖЕСТВАМИ, которые всю жизнь мстят за свою НИЧТОЖНОСТЬ, только продолжалась ДАЛЬШЕ.

Это случилось, когда НИКТО УЧИЛСЯ уже в пятом классе. На перемене ОН стоял рядом с одноклассниками и одноклассницами у стены с большими окнами. Знакомая КУЧКА одного из параллельных классов стала ДЕЛАТЬ свой обычный обход, чтобы в очередной раз собирать дань страха. Совершавшие обход пускали в ход толчки, бросались бумажками, могли как-то обозвать и посвистеть кому-то в лицо, обзывали. Замеченное у кого-то малейшее проявление недовольства от происходившего или возмущение тут же в ДВА счёта выбивалось шлепками по лицу или ударами по груди или по животу.

Полусветлый класс жался к стене и хранил молчание перед тем, что своим завораживающим действием как сливалось с ПРАВИЛЬНОЙ властью УЧИТЕЛЕЙ, против которой тоже лучше было молчать и не восставать. УЧЕНИКИ полусветлого класса жались к стене и беспокоились о сохранности собственных шкур. Заразительный страх стал корёжить ИХ, передёргивая с ног до головы. НИКТО старался лишний раз не тратить свои силы в таком ОКРУЖЕНИИ. До наступления этого дня на НЕГО эта КУЧКА как-то не нацеливалась. Но НИКТО прекрасно понимал, что всё же настанет тот день, когда этой КУЧКЕ будет чего-то мало, и ОНА зайдёт слишком далеко. И на этот раз сама дрожь предчувствия стала говорить ЕМУ о том, что этот день уже настал. От ощущения неизбежности того, что должно произойти участился пульс.

В спину кто- то так сильно толкнул, что всё равно, что ударил. НИКТО развернулся с лицом, вспыхнувшим от гнева.

— Ты чего толкаешься?!

— Э… Эй!… Ты кто такой?!

— Тот, кто спросил!

— Эй! Ты посмотри на него! Ты как разговариваешь?!

С этими словами ударивший в спину ВЫТЯНУЛ прямо в лицо НИКТО руку с чуть растопыренными пальцами.

— Убери руку!

— Я так буду разговаривать!

— Я тоже так буду разговаривать!

И НИКТО тоже ВЫТЯНУЛ свою руку тому в лицо, едва не касаясь его пальцами.

— Руку!

— Убери свою!

— Я так буду разговаривать! — заявил тот и чуть не ткнул пальцами в лицо НИКТО.

НИКТО же своей рукой отбил немного в сторону направленную ЕМУ в лицо руку. А тот, возвращая её, нанёс ЕМУ пощёчину. НИКТО ответил тому кулаком по лицу и ДАЛЬШЕ старался уже не отставать в числе ударов, которые посыпались на НЕГО со стороны этой КУЧКИ. Драка быстро, за минуту, как выпила силы с обеих сторон, как раз к тому времени, когда прозвенел звонок и как властно позвал всех разойтись по УЧЕБНЫМ классам. — Ну, погоди же!… После уроков увидишь… — погрозил один из КУЧКИ удаляясь. «Подумаешь, новость… Это в ПЕРВЫЙ раз, что ли…» НИКТО и на этот раз собирался избежать ПОВТОРЕНИЯ драки, во время которого силы обещали быть ещё более неравными. Обращаться в постыдное трусливое бегство НИКТО, конечно же, не собирался. ОН собирался просто незаметно уйти из школы, просто стараясь избежать встречи с теми, чьё число намного могло быть превосходящим. Сразу же после звонка КУЧА могла не успеть собраться перед школой, и можно было избежать ПОВТОРЕНИЯ драки, если УЧИТЕЛЬНИЦА не станет задерживать. Но ОНА же была ПРАВИЛЬНОЙ. Можно было сбиться со счёта относительно того, что сколько раз ОНА ПОВТОРЯЛА: «Звонок — это не для вас. Он для меня. Пока я не скажу: „Урок закончен“, — вы должны оставаться на своих местах». А пока ОНА это скажет, уже может быть слишком поздно, и уже нужно будет искать другой выход из школы. Например, попробовать выйти через заднюю дверь буфета. Но ПРАВИЛЬНЫЙ директор, как назло, стал требовать, чтобы её закрывали, чтобы ни один УЧЕНИК не смог покинуть школу через другую дверь, чтобы все выходили через те двери, через которые входили в школу. Если пару раз удавалось избежать нежелательной встречи, то у собиравшихся в КУЧИ обычно остывало желание ПОВТОРЯТЬ драку. Если удавалось ускользнуть из школы, то уже нужно было как можно скорее добраться до железных дорог. Каждый раз для НИКТО вся та толща времени, которая ОТДЕЛЯЛА ЕГО от железных дорог, становилась как какой-то уплотнившейся преградой. До самих железных дорогах численность враждебной КУЧИ могла быстро вырасти. Много раз уже НИКТО приходилось спешить к железным дорогам вместе с одним светлым товарищем, с которым ЕМУ было по пути.

— Сегодня после уроков будет субботник! Кого не будет — в понедельник с родителями в школу! — заявила классная руководительница так, как «растоптав надежды чахлый всход».

Избежав встречи с КУЧЕЙ в субботу, можно было надеяться на то, что в понедельник желания ПОВТОРЯТЬ драку уже ни у кого не будет. С этим субботником все надежды на это как перечёркивались.

— Опять субботник?! Сколько можно?! Уже в четвёртый раз подряд! — недовольно зашумели в классе.

— Не я же это решаю. Я и сама хотела сегодня пораньше уйти домой, — как бы РАЗДЕЛЯЯ недовольство класса, сказала УЧИТЕЛЬНИЦА.

Когда началась очередная уборка пришкольной территории, НИКТО стал надеяться на то, что их класс закончит свою часть работы раньше других. Но эта надежда стала мучительно погибать. Полусветлый разобщённый класс, как разбавленный детишками ПРАВИЛЬНЫХ родителей, всё ещё продолжал уборку, когда неподалёку стала собираться КУЧА, которая не собиралась расходиться. Когда уборку закончили, НИКТО почувствовал как внутри у НЕГО похолодело. Сердце ЕГО тревожно забилось. УЧИТЕЛЬНИЦА оставила свой класс и направилась в школу. А класс стал разбирать сумки со сменной обувью и портфели, сложенные у школьной ограды. Тут на НИКТО и на ЕГО светлого товарища набросились шестеро. А их одноклассники и одноклассницы вели себя так, словно им не было и не могло быть никакого ДЕЛА до происходившего. Отбиваясь от нападавших на дороге, НИКТО и ЕГО светлый товарищ старались оторваться в ту сторону, где находились железные дороги. А их одноклассники и одноклассницы с предательской безучастностью брели рядом с одной и с другой стороны от них какими- то овцами. Молчание ягнят было их ПРАВИЛОМ.

Тут совершенно неожиданно появилась УЧИТЕЛЬНИЦА. ОНА налетела так, что разогнала КУЧУ в разные стороны, успев ДВОИХ схватить и надавать ИМ затрещин. Но НИЧЕГО решающего для НИКТО в этом не было и не могло быть. По-прежнему им нужно было как можно скорее добраться до железных дорог. Не теряя времени, ОН с товарищем бросились бежать, опасаясь того, что та КУЧА, которая набросилась на них, уже через несколько минут может стать в ДВА раза больше. Не успела ещё закончиться школьная ограда, как бросившаяся врассыпную от УЧИТЕЛЬНИЦЫ КУЧА собралась и снова набросилась на них. Опять НИКТО и ЕГО товарищ выронили свои сумки и портфели из рук себе под ноги, чтобы ответными ударами кулаков не дать сломить своё сопротивление. Опять их одноклассники и одноклассницы каким-то стадом шли мимо них.

Тут снова налетела на эту КУЧУ УЧИТЕЛЬНИЦА. ОНА успела схватить одного из НЕЁ и как следует отлупить. Опять НИКТО и ЕГО товарищ бросились отрываться. НИКТО успел заметить, как УЧИТЕЛЬНИЦА что-то стала говорить обступившим ЕЁ их одноклассникам и одноклассницам, которых ОНА, по всей видимости, подозвала к себе. Когда они добрались до железных дорог, НИКТО, обернувшись назад, никого из преследовавших их не увидел. Никто из той преследовавшей их КУЧИ ещё НЕ ПОКАЗАЛСЯ из-за небольшого поворота дороги. «Бежим к автобусу! Может, успеем от них уехать!» — обратился ОН на бегу к своему товарищу. Они перебежали ту полосу земли, которая ТЯНУЛАСЬ вдоль железных дорог с другой стороны. На этой полосе вдоль шоссе росла трава и росли в один ряд деревья. Перебежав шоссе, они забежали через открытые задние двери в автобус, который стоял на конечной остановке и уже было начал трогаться с места.

Но когда НИКТО и ЕГО товарищ забежали в автобус, он не поехал. Скорее всего, водитель, заметив бегущих школьников, подумал, что в это время закончились какие-то занятия, и вот-вот должны ещё кто-то ПОКАЗАТЬСЯ из-за железных дорог, что ему лучше немного подождать и заработать немного больше монет. Прошло минуты ДВЕ, и автобус начал всё же трогаться с места, но тут же остановился. НИКТО посмотрел в окно, в сторону железных дорог, и увидел, как бежали к автобусу их враги. Они тоже ворвались в автобус через заднюю дверь. Восстанавливая дыхание после бега, они довольно заулыбались друг другу, уже предвкушая желаемую расправу. Их глаза уже блестели торжеством. НИКТО стал напряжённо думать о том, что где же, на какой остановке, им лучше сойти, чтобы не дать себя одолеть. Им ВДВОЁМ было не под силу побить шестерых, но можно было отбить у них желание в будущем их трогать. Автобус так медленно тронулся с места, как будто водитель продолжал мучиться сомнением: поехать ему или не поехать, и опять остановился. НИКТО опять посмотрел в сторону железных дорог и увидел то, чего никак не ожидал увидеть: через шоссе неслись их одноклассники и одноклассницы. Их было больше десятка. Они большой КУЧЕЙ забежали в автобус через заднюю дверь и встали рядом с той КУЧЕЙ. Наверное, водитель остался доволен тем, что так ТЯНУЛ с тем, чтобы поехать.

Хулиганистый ДВОЕЧНИК, которому нужно было сходить на той же остановке, что и НИКТО, как возглавлял ту большую КУЧУ, сама численность которой просто подавляла другую. Все в этой КУЧЕ были радостно возбуждены, многозначительно переглядывались и улыбались друг другу. А в той другой КУЧЕ все как-то неожиданно сникли, переменились в лицах. Они побледнели и стали выглядеть какими-то жалкими. «Ребята, только не бойтесь! Ребята, только не бойтесь!» — стал ПОВТОРЯТЬ один из той КУЧИ, чтобы как-то поддержать и приободрить остальных при том, что его самого стала одолевать робость от того, что как с ними могла позволить себе поступить другая КУЧА. НИКТО почувствовал, как ЕМУ стало ЛЕГЧЕ. ОН сказал своему светлому товарищу, чтобы тот вышел на следующей остановке, на той, на которой ему и нужно было выходить. Его присутствие было уже необязательным. Было ясно, что ДВЕ КУЧИ будут выходить у кинотеатра, до которого нужно было проехать ещё четыре остановки.

Когда ДВЕ КУЧИ вышли из автобуса, ДВОЕЧНИК повёл ИХ за собой к кинотеатру, к стоявшим там знакомым ЕМУ ребятам, которые на три- четыре года были старше подошедших и которые обрадовались той важной роли, которая им отводилась. Они стали задавать вопросы, чтобы во всём произошедшем как разобраться. Они не смогли удержаться от того, чтобы вслух не выражать своего удивления тем, чего они никак не ожидали увидеть. Их сильно удивляло то, что в такой большой КУЧЕ, которая как встала на защиту НИКТО, оказалось так много девочек. Никого из той КУЧИ никто даже пальцем не тронул. В конце концов, всем всего навсего было предложено прекратить вражду и разойтись по домам. Как-то не так закончилось это «разбирательство».

В понедельник вся та большая КУЧА, которая словно бросилась выручать НИКТО и ЕГО светлого товарища, ПОЛУКРУГОМ обступила УЧИТЕЛЬНИЦУ, которая сидела в классе за столом и и с одобрительной улыбкой слушала всё то, о чём ей по очереди рассказывали, как о каком-то совершённом ими в субботу выдающемся подвиге. И в этой КУЧЕ не было ни НИКТО, ни ЕГО светлого товарища. Кто получил от УЧИТЕЛЬНИЦЫ как какое-то задание, те и стали рассказывать о том, как оно было ВЫПОЛНЕНО. НИЧЕГО подобного больше НЕ ПОВТОРЯЛОСЬ, потому что таких заданий никто больше не получал. ДАЛЬШЕ всё шло по-прежнему. ВЫПОЛНЕНИЕ таких заданий не закладывалось в школьную программу.

На следующий год, когда наступил один из тёплых весенних дней и закончились занятия в школе, НИКТО шёл домой и увидел, что одного из ЕГО одноклассников сильно стал бить по лицу один из тех, кто был на год старше их. ОН не смог пройти мимо, потому что ОН тем самым как уже оставлял себя соучастником происходившего. Чтобы остановить происходившее, ОН схватил руку, наносившую удары. И тем самым ОН уже своё лицо подставил под удары. А тот ЕГО одноклассник как сразу оказался в стороне и каким-то совершенно непричастным к тому, что стало происходить. Отвечая тем же намного превосходившему ЕГО по силе, НИКТО только ещё больше стал злить того, кто и на следующий день не мог успокоиться, не сломив ЕГО сопротивления. Тот прямо в школе, прямо в полусветлый класс на переменах стал заявляться. НИКТО пришлось в одиночку отбиваться прямо в классе. ЕГО мог поддержать только один ЕГО светлый товарищ, но тот болел, и его в школе не было. Все ВОКРУГ оставались каким-то безучастным молчаливым стадом. Никто из тех УЧИТЕЛЕЙ, которые пасли это стадо, об этом словно НИЧЕГО так и не узнал. ОНИ ДЕЛАЛИ вид, что ИМ НИЧЕГО не было известно о таких вещах, потому что это помогало ИМ оставаться безучастными. Тот приходил потом ещё и ещё. И тот ЕГО одноклассник, вместо которого ОН себя подставил под удары, продолжал оставаться как в стороне от происходившего. НИКТО не собирался сдаваться, и кость нижней ЕГО челюсти с левой стороны, по которой в основном и наносились удары, больше недели оставалась намного толще, чем с другой. Какое-то повреждение с правой стороны челюсти ОН получил, потому-что когда ЕМУ приходилось что-то разжёвывать, с этой стороны ЕГО челюсть с какими-то щелчками вставала на своё место.

Когда НИКТО УЧИЛСЯ уже в седьмом классе, когда утром ОН зашёл в школу и поднялся на третий этаж, и когда ЕМУ оставалось СДЕЛАТЬ шагов ДВЕНАДЦАТЬ, чтобы зайти в класс, ДВОЕ сидевших на диване подозвали ЕГО к себе, обозвали и отослали прочь от себя. Когда эти ДВОЕ заметили, что это ЕМУ не понравилось, вскочили и начали ЕГО бить. Схватив одного левой рукой за грудь и перемещаясь ВОКРУГ него так, чтобы эти ДВОЕ оставались перед НИМ и начинали мешать друг другу, НИКТО успевал одним правым кулаком отвечать одному и ВТОРОМУ. Но ОН, всё равно, получал больше ударов, чем они, потому что этим ДВОИМ стали помогать ещё ДВОЕ, один постарше, а другой помладше. И эти ДВОЕ наносили, в основном, предательские удары сзади. Когда из разбитого носа НИКТО тёплыми струйками обильно побежала кровь, сбегая ко рту, заливая подбородок, крупными каплями падая на пол, державший ЕГО за одежду на груди разжал свою руку и стал пытаться как-то вырваться. Но НИКТО не собирался отпускать его. ОН стал вытирать кровь у себя на лице рукой, которой бил, и размазывать её по лицу того, кто пытался вырваться и освободиться от ЕГО хватки, которая стала какой-то мёртвой. НИКТО вытирал кровь у себя и размазывал её, вытирал и размазывал, вытирал и размазывал, ведь крови было много. У измазанного кровью всё не получалось вырваться, и трое других ему в этом не стали помогать. НИКТО сам отпустил того, кого держал. Чтобы скрыть измазанное кровью лицо, тот низко опустил голову и поспешил поскорее уйти, чтобы смыть её. ВТОРОЙ пошёл с ним рядом, как прикрывая его сбоку. Когда они скрылись за углом длинного коридора, из-за него вдруг появился директор, который пристальным взглядом принялся просматривать всё то, что висело на стене. НИКТО находился у противоположной стены и сразу же отвернулся к окну, расположенному в этой стене.

Однажды в начале пятого УЧЕБНОГО года НИКТО сначала пришлось в одиночку отбиваться от восьмерых НИЧТОЖЕСТВ в галерее, которая проходила между ДВУМЯ корпусами школы, потом на НЕГО напало почти ДВАДЦАТЬ НИЧТОЖЕСТВ у школьной ограды. В такой большой КУЧЕ уже больше мешали друг другу бить ЕГО и наносить предательские удары. НИКТО не успевал отвечать всем, находившимся рядом. ОН повалил одного самого гадкого и вредного и принялся изо всех сил молотить того кулаками, не обращая внимания на град ударов, которым ЕГО осыпали сзади по спине и голове. ЕМУ хотелось только того, чтобы хоть один из ДВАДЦАТИ получил от НЕГО СПОЛНА. Верхняя губа НИКТО была разбита в кровь. Она настолько сильно распухла, что этого нельзя было не заметить.

И директор школы заметил ЕГО разбитую и распухшую губу. Он отвёл НИКТО в медпункт, потом на следующий день вызвал в свой кабинет. Там оказались только ДВОЕ из тех, кто избивал ЕГО накануне. И это были не те, кто всё начал. И это были не те, кого следовало бы туда привести. В этом кабинете не хватило бы места для всех тех, кого следовало бы туда привести. Туда зашёл ВТОРОЙ ЗАВУЧ и после пары строгих вопросов, заданных с какой-то гладкой бесчувственностью, ОН предложил ПРОТЯНУТЬ друг к другу руки и пожать их в знак примирения. НИКТО и этих ДВОИХ привели туда словно для одного лишь этого. Даже заметно было, что никому не нужно было как следует разобраться в произошедшем. После полученной КУЧИ предательских ударов НИКТО пришлось стать ещё и соучастником того, что было организовано в этом кабинете. ОН даже не собирался СДЕЛАТЬ что-то, что только ещё больше стало бы задерживать ЕГО там. ОН молча пожал руки тем ДВОИМ для того, чтобы поскорее выйти оттуда. Где-то через месяц после этого НИКТО решил как следует ответить тому ДВОЕЧНИКУ, который постоянно к НЕМУ придирался, потому что само нежелание доводить всё до драки только помогало ПОВТОРЯТЬСЯ этим придиркам до бесконечности. Как какая-то стена отчуждения вырастала между теми, кто подрался друг с другом. НИКТО решил отгородиться такой стеной. УЧИТЕЛЬНИЦА истории увидела их, взяла и сдала их директору школы. «А-а!… Это опять ты?! Так, значит, ты сам драчун!» — ПРАВИЛЬНЫЙ директор сразу СДЕЛАЛ такой вывод, как только увидел НИКТО. И он сразу же превратился в какой-то непробиваемый щит с ДЕЛАННЫМИ ОКРУГЛИВШИМИСЯ глазами. Но тут уже УЧИТЕЛЬНИЦА истории поторопилась вмешаться: директор не на того набросился. ОНА стала защищать получавшего «пятёрки» так, словно НИКТО и для НЕЁ их получал.

На третий этаж НИКТО поднялся не один, а с одним одноклассником. Этот одноклассник постарался ускорить шаг, чтобы поскорее скрыться в классе, кабинете математики, когда услышал, что НИКТО подозвали ДВОЕ, сидевших на диване. Несмотря на то, что в кабинете математики к этому времени уже могла собраться почти половина класса, никто даже ПОКАЗАЛСЯ. Было похоже на то, что класс оставался совершенно ПУСТЫМ.

— Смотри у меня! Только попробуй что-то сказать! — угрожающе зашипел рядом один из ДВУХ оставшихся. Один из тех, кто наносил предательские удары сзади. Он был года на ДВА старше НИКТО.

— А не заткнулся бы ты, скотина! — с ненавистью выпалил НИКТО губами, заливавшимися кровью. ЕМУ не хватало ещё и СВЯЗЫВАТЬСЯ с директором.

ОН быстро схватил портфель и сбежал вниз по лестнице. Крупные капли крови капали у НЕГО с подбородка. ОН прикрыл окровавленной ладонью нижнюю часть лица, и каплями своей крови отметил путь от школы до общежития. Там ОН заметил, что у верхнего переднего зуба сколот угол, что этот зуб загнулся немного назад от удара. Верхняя губа сильно распухла. Когда кровотечение прекратилось, НИКТО вернулся в школу. Вернулся ОН к началу ВТОРОГО урока. И в этом классе на этот раз каким-то особенно заметным стало это знакомое для НЕГО молчание. И УЧИТЕЛЬНИЦА, чей урок ОН пропустил, так НИЧЕГО ЕМУ и не сказала, несмотря на то, что даже опоздание на урок на какие-то несколько минут ОНА могла раздуть до размеров какого-то преступления. И очень заметным было то, что о чём ОНА молчала на очередном ЕЁ уроке. Не всегда же УЧИТЕЛЯ были УЧИТЕЛЯМИ? ОНИ же когда-то были точно такими же, какими ПОКАЗЫВАЛИ себя одноклассники и одноклассницы НИКТО. Слова в этом их мире придают реальность явлениям. Если о чём-то говорят, значит, это существует. Если промолчать о чём-то, то этого как нет и даже не может быть. И кому же нужно было превращать в реальность всё то, что происходило даже с одним НИКТО? В самом полусветлом классе стала ВЫДЕЛЯТЬСЯ какая-то самодовольная ПРАВИЛЬНАЯ КУЧКА. И эта КУЧКА нуждалась в МИШЕНЯХ. НИКТО ОНА не трогала. Но всё же такое положение ДЕЛ не могло дать этой КУЧКЕ чувства ПОЛНОГО своего превосходства над остальными. И пришло время, когда НИКТО всё же пришлось отправиться после уроков для выяснения отношений с ДВУМЯ самыми ПРАВИЛЬНЫМИ из этой КУЧКИ, из самой ЕЁ верхушки. По пути к тому месту выяснения отношений один из этих ДВОИХ, высокий и грузный, вдруг словно вспомнил о каком-то неотложном ДЕЛЕ и сказал, что ему нужно зайти в одно место, что он ВПОЛНЕ успеет догнать остальных. Он догнал, но не один. С ним шли ещё ДВОЕ. И никто его о причине появления этих ДВУХ не стал спрашивать. Никто и не собирался спрашивать. Он сам стал говорить о том, что этим ДВОИМ просто по пути с ними, что ОНИ никакого отношения к происходящему не имеют и не будут иметь. Но эти ПРИСОЕДИНИВШИЕСЯ ДВОЕ не оставили их и не пошли ДАЛЬШЕ своей дорогой. Предательское избиение НИКТО остановила какая-то проходившая мимо женщина. Она не смогла пройти мимо происходившего на том ПУСТЫРЕ, где выяснялись отношения.

НИКТО шёл туда не в ПОЛНОМ одиночестве. За НИМ шли ЕГО светлый товарищ и один несветлый одноклассник. Эти ДВОЕ были сыновьями прапорщиков. Этот ВТОРОЙ всегда выглядел безобидным, ни разу никого не защитил, ни за кого ни разу не заступился, ни разу не подставил свою шкуру под удар. ОН как прикрывался теми, с кем вместе ходил. И эти ДВОЕ встали как вкопанные рядом друг с другом и шагу НЕ СДЕЛАЛИ, чтобы помешать происходившему. НИКТО заметил, когда поднялся с земли, что ЕГО светлый товарищ как ВПОЛНЕ остался довольным самим собой. Он остался доволен тем, что оставил себя стоять в стороне, что один только НИКТО получил всё то, что заслужил. Он СДЕЛАЛ всё ПРАВИЛЬНО, и поэтому остался доволен собой. И остался доволен тем, что его как возвысило над такими как НИКТО, и тем, что не дал себя ПОТЯНУТЬ за собой куда-то не туда. На этот раз он позаботился о сохранности собственной шкуры и словно оказался умнее. Когда НИКТО направился в ту сторону, где жил, сыночки прапорщиков ПОТЯНУЛИСЬ за НИМ. Для НИКТО важнее было то, что с чем ОН себя оставляет. И ЕМУ было не до того, что с чем предпочли себя оставить эти ДВОЕ. Это была заботой прежде всего ИХ самих.

Когда уже заканчивался восьмой УЧЕБНЫЙ год, шла подготовка к экзаменам, большая часть полусветлого класса после занятий стала задерживаться на пару часов для того, чтобы поиграть в волейбол на школьном дворе. Уже на третий или на четвёртый день он стал ТЯНУТЬ одну КУЧКУ детей младшего школьного возраста одного из параллельных классов бросаться и камнями, и камушками. Сначала все в полусветлом классе старались не обращать на бросавшихся камнями и камушками никакого внимания в надежде на то, что тем самим это, в конце концов, надоест и они отстанут. Но те всё не унимались. С ещё большим воодушевлением они стали бросаться дохлой крысой, которую где-то нашли. Этой крысой они, в основном, стали метить в девочек. Продолжать ДАЛЬШЕ не обращать внимания на тех, кто бросался камнями и дохлой крысой, уже не получалось. И НИКТО вместе с тем одноклассником, который приносил мяч для игры, в ДВА счёта разогнали КУЧКУ этих каких-то гадёнышей, надавав кое-кому пинков под зад для большей скорости. Что-то и на этот раз НИКТО не обратил особого внимания на то, что как-то быстро эта КУЧКА скрылась из виду. После этого ни у кого уже не осталось никакого желания продолжать играть ДАЛЬШЕ. Решили расходиться по домам. Рядом с НИКТО шли ЕГО светлый товарищ, сынок прапорщика, и сынок подполковника, тот, из-за которого пострадала ЕГО челюсть. На полпути к железным дорогам НИКТО взял и оглянулся назад, и увидел, что их догоняет КУЧА из восьми человек вместе с той КУЧКОЙ из детей младшего школьного возраста. Сразу стало ясно, что почему эта КУЧКА так быстро исчезла. ОНА побежала звать другую КУЧУ.

«Бежим!» — позвал НИКТО за собой тех ДВОИХ, которые как прилипали к НЕМУ после школы по пути домой. ЕГО удивило то, что ОНИ не последовали за НИМ, а продолжали идти так, как ни в чём не бывало, и так, словно ОНИ не имели к НЕМУ никакого отношения. ОНИ были словно ОТДЕЛЬНО от НЕГО. НИКТО обратил внимание на то, что как ЕГО светлый товарищ пытался удержать свой взгляд повыше, который, как всё равно, соскальзывал вниз. По всей видимости, он уже решил, что всё-таки нужно быть умнее и ему ЛЕГЧЕ будет, если упражняться в предательстве. НИКТО не мог забыть того, что сколько раз он помогал ЕМУ отбиваться, и это продолжало помогать сохраняться их отношениям. Он помогал НИКТО, когда они были ВДВОЁМ, когда с ними больше никого не было. Но стоило оказаться вместе с ними ещё кому-то из тех, кто собирался быть умнее и заботился о сохранности собственной шкуры, то этого светлого товарища как начинало ПЕРЕТЯГИВАТЬ на другую сторону. КУЧА догнала их, и драка началась с мясного шлепка по лицу светлого товарища НИКТО. В этой драке им ДВОИМ пришлось отбиваться от восьмерых, не считая ту КУЧКУ. Самым удивительным оказалось то, что этого сыночка подполковника, будущего курсанта-артиллериста, никто так и не тронул за всё то время, которое он простоял как вкопанным каким-то и каким-то заворожённым. Драка быстро истощила силы обеих сторон, и это её остановило. Тут уже подошли ещё ДВОЕ, тем самым ещё больше увеличивая собой и без того уже большую КУЧУ. ОНИ стали звать продолжить «разговор» в другом месте. И этот сынок подполковника ПЕРВЫМ сошёл с места и послушно направился в ту сторону, в которую позвали идти, как какой-то паршивой овцой. И светлый товарищ НИКТО чем-то заразившимся, каким-то уже заворожённый ПОТЯНУЛСЯ следом. И пошли они такими покладистыми, что НИКТО поразился этому. ОН не понимал тогда, что очень многие уже в эти годы УЧАТСЯ быть такими, у кого будет оплачиваемое будущее. ОН со злостью закричал на них: «Эй, вы! Куда вы пошли?! Куда вы как бараны пошли?! Они зовут вас туда, где к ним может прибавиться ещё столько же, где вас изобьют! Бараны!! Пошли домой!!!» И эти ДВОЕ опять послушно поменяли направление. Эти ДВОЕ после окончания школы пойдут УЧИТЬСЯ ДАЛЬШЕ. ОНИ станут курсантами военных УЧИЛИЩ. Наверное, в общей КУЧЕ ЛЕГЧЕ стоять на защите ЦЕЛОГО отечества, чем самому встать на защиту кого-нибудь одного? Вообще-то, тут ПОКАЗАЛО себя что-то другое. Этот мир всегда будет стремиться загасить то пламя, которое будет гореть не по его ПРАВИЛАМ. И когда весь мир против нас, то очень многие предпочитают становиться на его сторону, против самих себя.

НИКТО уже УЧИЛСЯ в девятом классе, когда, переодевшись в спортивную одежду на урок физкультуры, вошёл в зал с площадкой для игры в баскетбол и увидел одного одноклассника, стоявшего каким-то одеревеневшим, каким-то вкопанным столбом. И взгляд у него был какой-то погибший. Он стоял с бледностью больного или отравленного. И этот ЕГО одноклассник, сынок военного, офицера, старался как удержаться взглядом за какую-то невидимую точку перед собой и где-то в какой-то вдали и время от времени начинал судорожно переставлять ноги, чтобы устоять перед каким-то пятиклассником из одного из параллельных классов, который едва доставал ему до подбородка. Этот пятиклассник был как уверен в своей неуязвимости и, задавая очередной свой вопрос, сопровождал его ударом тому в живот, чтобы добиться от того какого-нибудь ответа. А тот тупо молчал и смотрел куда-то вдаль поверх его головы. В этом зале находилось уже полкласса, но никто не вмешивался в происходившее. А НИКТО не смог пройти мимо этого. ОН и не собирался быть умнее настолько, насколько старались остальные. И то, что ОН увидел, было настолько отвратительным и отталкивавшим для НЕГО, что ОН взял и оттолкнул того наглеца от своего одноклассника, сказав ему:

— Ты, чего это, к человеку пристал? Тут с этого ЕГО одноклассника как сразу спали какие-то чары, и он сразу же сошёл с места и отошёл ПОДАЛЬШЕ в сторону.

— Ты… Ты… ме-ня у-дарил?…Посмотрим… Ладно… Ну, погоди же!…Ещё увидишь… — судорожно глотая, чуть не плача и чуть не захлёбываясь как от какой-то чудовищной обиды, которую посмели ему нанести, проговорил этот пятиклассник, грозя какой-то неминуемой расплатой.

Он исчез в тёмном дверном проёме. НИКТО подошёл к скамье, приставленной к стене, и сел на неё. К НЕМУ подсел один из тех, кто находился в зале.

— Зачем ты его тронул?

— А что случилось?

— Ты знаешь, что кого оттолкнул?

— Нет.

— Зря ты это СДЕЛАЛ: он ЦЕЛУЮ КУЧУ приведёт.

— Ну и чёрт с ним.

НИЧЕГО нового или чего-то неожиданного для НИКТО в этом не было. ОН стал держаться ПОДАЛЬШЕ от полусветлого класса на переменах, чтобы избежать встречи с теми, кого тот гадёныш мог привести. К началу очередного урока ОН появлялся с некоторым опозданием, где-то через пару минут после того, как звонок властно начинал требовать разойтись по классам. ДВА раза приходили и искали ЕГО, и уходили ни с чем. На следующий день НИКТО продолжал держаться ПОДАЛЬШЕ от своего класса. Опять те, кто приходил за НИМ, уходили ни с чем. Неужели об этом никому не было известно? Неужели после того, как УЧИТЕЛЯМ становилось известно даже про какие-то подробности чего-то совершенно незначительного, можно было поверить в то, что ОНИ оставались в каком-то неведении относительно происходившего? Все отмалчивались.

Один раз НИКТО пострадал очень сильно. Это случилось уже после окончания школы. От трёх сильных ударов одного ДВАДЦАТИШЕСТИЛЕТНЕГО в одно и то же место, ВОКРУГ ЕГО левого глаза так сильно всё распухло, что сам глаз ПОЛНОСТЬЮ закрылся. Сама кожа ВОКРУГ глаза стала красной-прекрасной. Опухоль ВОКРУГ глаза начала спадать где-то через неделю. Но ещё больше ДВУХ недель НИКТО не мог держать глаз открытым больше минуты из-за начинавшейся сильной рези. Белок глаза с внешней стороны ПОЛНОСТЬЮ окрасился в сочный цвет крови. Всё же сильнее НИКТО пострадал, когда УЧИЛСЯ в десятом классе, когда огромная ТОЛПА стала избивать ЕГО. Град ударов по спине, по голове с такой силой гнул ЕГО и давил к земле, что ОН изо всех сил старался устоять на ногах. ОН почувствовал как от града ударов заболело у НЕГО в коленях. Для НЕГО самым главным было удержаться на ногах. Но ОН всё же упал на одно колено под таким тяжёлым грузом ударов. Но ОН всё равно сумел подняться. Когда ОН уходил, собрав последние силы, ЕГО глаза НИЧЕГО не видели. ОН уходил, различая только мутную границу между серым и светлым. Светлым был просвет улицы между ДВУМЯ рядами домов, а серым — ряд одноэтажных домов с правой стороны. Сил было так мало, что ТЯНУЛО просто лечь. Сильно тошнило. ОН не лёг, а заставлял себя идти.

Когда НИКТО появился с распухшим глазом, отец страшно на НЕГО разозлился: «Сколько раз я тебе говорил?! Сколько раз я тебе рассказывал про ДВУХ товарищей, ушедших в лес?! Когда на них вышел медведь, один бросил другого и залез на дерево! А другой!… не знал, что ему ДЕЛАТЬ, взял лёг на землю и притворился мёртвым! Медведь подошёл, обнюхал его и ушёл. Когда тот, ВТОРОЙ, спустился с дерева, подошёл и спросил: „А что тебе медведь на ухо сказал?“ -, тот, кто лежал, ответил: „Не ходи в лес с такими друзьями“. Понял?! Не ходи! Для чего это рассказывают? Для чего об этом пишут?! Не ходи с такими! ДАЛЬШЕ от таких! ДАЛЬШЕ!!»

НИКТО и так стал держаться ПОДАЛЬШЕ от всех. Когда ОН закончил школу, ЕГО НЕ ТЯНУЛО УЧИТЬСЯ ДАЛЬШЕ. УЧИТЬСЯ ДАЛЬШЕ оказалось ЛЕГЧЕ для ПРАВИЛЬНЫХ. НИКТО так устал от УЧЁБЫ в школе, которая как подрывала ЕГО силы, что прежде всего ОН почувствовал необходимость отдохнуть. Месяца через три ОН пошёл работать на завод рядом со своим отцом.

Часть вторая: А Р М И Я

На следующий год, поздней осенью, НИКТО забрали на ДВА года служить в армии. Группу из ДВАДЦАТИ трёх человек, в которой ОН находился, к месту назначения сопровождал один прапорщик. С самого начала пути НИКТО заметил, как этот прапорщик стал как-то старательно КРУТИТЬСЯ около тех, кто мог оказать какое-то влияние на остальных. Он как стремился завоевать их расположение. ПЕРВЫЙ отрезок пути ПРОДЕЛАЛИ на самолёте. На железнодорожном вокзале Ленинграда этот прапорщик оставил их, чтобы сходить и получить билеты на ВТОРОЙ отрезок пути. Когда он вернулся, ему как будто уже НИЧЕГО не оставалось как ПОДЕЛИТЬСЯ с теми, ВОКРУГ которых он с самого начала словно тёрся, о том, что ему из-за каких-то возникших трудностей пришлось доплачивать, отдавать свои деньги за все билеты из своего кармана. И те, кому он рассказал как о своих потерянных деньгах, решили ему помочь и собрать по три рубля и отдать ему. Прапорщик при этом стоял с каким-то товарным выражением лица. С таким же товарным выражением лица он положил в свой карман собранные деньги. НИКТО заподозрил прапорщика во лжи, всё НЕПОНЯТНОЕ лжёт, но всё же решил отдать эти три рубля, чтобы НЕ ПОКАЗАТЬ себя каким-то мелочным, чтобы не слышать и не видеть что-то ещё. НИКТО как подводило ещё и то, что ОН имел весьма поверхностные представления о том, что ЕГО, на самом ДЕЛЕ, могло ждать в армии. Если бы ОН и все остальные знали о том, что в каком вагоне и как им придётся ехать ДАЛЬШЕ, этот прапорщик не получил бы того, что взял. Все, кроме него, в этот путь отправлялись в ПЕРВЫЙ раз. Да и одного раза, как ПРАВИЛО, часто как не хватает совершить что-то в ответ.

Весь этот день им пришлось ждаться нужный им поезд. Когда уже совсем стало темно, они стали выходить из вокзала к прибытию поезда. Когда вагоны останавливавшегося поезда проходили мимо них, обнаружилось то, что до какой-то отвратительнейшей тесноты они были забиты теми, кого тоже забирали на службу в армию. В этих вагонах ПОЛНЫМ-ПОЛНО было тех, кого забирали служить в армии. Через большие окна вагонов было прекрасно видно, как они до самого верха были ЗАПОЛНЕНЫ уже стриженных под «НОЛЬ». Такого НИКТО никогда прежде ещё не приходилось видеть. По всей видимости, это уже не один прапорщик мог ДЕЛАТЬ деньги. В том плацкартном вагоне, в который они стали заходить, им с таким трудом пришлось пробираться и протискиваться через КУЧИ лысоголовых, что само такое продвижение только больше и больше начинало помогать вызывать в них силу внутреннего сопротивления. Это внутреннее сопротивление стало набирать такую силу, которая заставила развернуться в обратную сторону и выходить из такого вагона. Неужели за такой проезд прапорщику из собственного кармана отдавать деньги? Ни один из ДВАДЦАТИ трёх человек в этом вагоне не задержался.

«Что это такое?!! Мы так не поедем!!» — с такой силой запротестовали большинство из них, что уже начинало казаться, что они и в самом ДЕЛЕ в таком поезде никуда не поедут. Но они продолжали оставаться рядом с этим вагоном. И прапорщик стал хватать своими руками самых крайних, самых молчаливых, самых нерешительных и как ЗАТЯГИВАТЬ в этот вагон. Он как будто принялся грузить как каких-то баранов. При этом принялся старательно уверять остальных в том, что для них будет ВЫДЕЛЕНО ОТДЕЛЬНОЕ место. Видимо, он ПРОДЕЛЫВАЛ это уже не в ПЕРВЫЙ раз, потому что что-то недолго ему пришлось думать, что ему ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ. ВТЯНУТАЯ в вагон часть как ПОТЯНУЛА за собой и остальных, и ДВАДЦАТЬ три человека вместе с прапорщиком разместились на шести полках, на ДВУХ противоположных верхних, на ДВУХ противоположных нижних и ДВУХ боковых, верхней и нижней. И чего же ДАЛЬШЕ следовало ожидать? Очень часто, уже само начало может ПОКАЗЫВАТЬ то, что каким будет продолжение ДАЛЬШЕ.

Ранним утром, когда было ещё темно и холодно, поезд остановился. Когда эти ДВАДЦАТЬ три человека стали выходить из поезда, какой-то полковник, видимо следуя ПРАВИЛУ «запуганные думать не способны», запуганными ЛЕГЧЕ же управлять, какой-то взбесившейся собакой стал бросаться на выходивших из вагона и срывать их со ступенек. Он стал кричать, чтобы все торопливо построились в ДВЕ шеренги. И брызги его слюны, когда он кричал, каким-то праздничным салютом искрились в зыбком свете электрических фонарей вокзала. Затем эти ДВАДЦАТЬ три человека на автобусе привезли в какую-то УЧЕБНУЮ часть. Их в ПЕРВЫХ же день РАЗДЕЛИЛИ, разбросали по ротам и придавили КУЧЕЙ ПРАВИЛ и занятий, чтобы до ПРЕДЕЛА лишить их свободного времени. Из этого времени было оставлено только ДВАДЦАТЬ минут. В течение дня через ОПРЕДЕЛЁННЫЕ отрезки времени их перемещали, переводили с места на место, как не давая опомниться и собраться с мыслями. От постоянного напряжения за день накапливалась такая усталость, что даже сна не хватало, чтобы восстанавливались уходившие куда-то ВПУСТУЮ силы. И что-то очень часто там ПОВТОРЯЛИ и ПОВТОРЯЛИ, что восьми часов ВПОЛНЕ должно хватать для сна. Зачем это ДЕЛАЛОСЬ?

Когда те, кто стал курсантами, постепенно стали понемногу осваиваться на новом месте и НАУЧИЛИСЬ минуту за минутой отвоёвывать то свободное время, которого их старались ПРЕДЕЛЬНО лишить, то ими стало не так ЛЕГКО управлять в этой какой-то чересчур ПРАВИЛЬНОЙ УЧЕБНОЙ части. В этой части НИКТО стал лучше понимать, что за одним злом может скрывается большее, что какое зло могло скрываться за тем злом, которое было направлено со стороны параллельных классов на тот класс, в котором ОН УЧИЛСЯ в школе. После поступавших сначала обещаний ЕГО «морально УНИЧТОЖИТЬ» с помощью постоянных насмешек и едких замечаний по каждому поводу и без повода на каждом шагу ЕМУ всё-таки стали грозить применением силы. И ЕМУ пришлось без лишних свидетелей самому постараться у желавших превратить ЕГО в какую-то МИШЕНЬ отбить всякое желание нацеливаться на НЕГО. Когда миновали шесть месяцев зимнего полугодия, ОТУЧИВШИХСЯ опять стали группами увозить из этой УЧЕБНОЙ части. И ДЕЛАЛОСЬ это так, чтобы убывавшие не встречались с начавшими прибывать туда. НИКТО случайно услышал как командир их роты, объяснял происходившее: «…чтобы не испортили». Как это «чтобы не испортили»? Чем это можно испортить? Передать что-то из своего опыта?

Из ленинградского военного ОКРУГА НИКТО попал в душанбинскую бригаду войск противовоздушной обороны. А в Душанбе ОН узнал о том, что куда ЕГО, на какую «точку», отправят ДАЛЬШЕ. «Точкой» оказался ОТДЕЛЬНЫЙ радиолокационный батальон в городе Керки, расположенный на берегу очень широкой реки Амударья. ПЕРВОЕ же утро в этом батальоне оказалось ПРАВИЛЬНЫМ для НИКТО. «Батальон, подъём!!» — прокричал дневальный, но мало кто из тех, кто лежал на кроватях, даже пошевелился. Стало ясно, что там уже так отвоёвывали своё время. Дневальный продолжал выкрикивать команду «подъём» каждую минуту по ДВА-три раза. Кое-кто стал вставать и одеваться под настойчиво ПОВТОРЯВШУЮСЯ команду. И НИКТО решил, что лучше встать и одеться. Потом ОН сел на стул в ожидании того, что будет ДАЛЬШЕ. ОН не собирался ОПЕРЕЖАТЬ событий. Он решил, что лучше будет следовать за теми, кто уже находился в этой части, а НЕ ОПЕРЕЖАТЬ их. «Батальон, выходи строиться!» — стал кричать дневальный.

Выходившие из казармы стали скапливаться перед узким дверным проходом, стоя один за одним в одной большой гусенице, которая выходили наружу. И все те четверо прибывших накануне вечером вышли в самом хвосте этой гусеницы, вышли самыми последними и встали в строй. Какой-то лейтенант, дежурный по части, из четырех незнакомых ему лиц вывел из строя троих и объявил, что они не встали по «подъёму». Черноволосого кавказца он решил оставить в покое. А троих он отправил в разные места на уборку в наказание за совершённое ими. НИКТО отправился убирать клуб, который, как оказалось, уже был убран и его не нужно было убирать. Но ОН напрасно понадеялся на то, что назначенное наказание как снимало уже обвинение за то, за что последовало это наказание. И совсем скоро ЕМУ стало ясно, что обвинения там могут изобретаться, что там ВПОЛНЕ могут не только наказывать за что-то ДВАЖДЫ, но и ДЕЛАТЬ это наказание постоянным. Тот лейтенант на очередном построении, на разводе, доложил, что трое не встали по «подъёму», и ни один из майоров и капитанов даже не засомневался в том, что те, кого они ВПЕРВЫЕ увидели, в наглости посмели превзойти остальных в ПЕРВОЕ же утро. Все ДЕЛАЛИ вид, что всё шло ПРАВИЛЬНО. И никто из этих троих даже и не пытался что-то объяснять, как-то оправдываться, потому что им уже стало ясно, что им придётся говорить как на другом языке, и НИЧЕГО не будет услышано, что говорить нужно только на ПРАВИЛЬНОМ языке. Им стало ясно, что их в ПЕРВОЕ же утро в этом батальоне принялись ИЗНИЧТОЖАТЬ.

В солдатской столовой находилось четыре десятиместных стола. Каждый «призыв» садился ОТДЕЛЬНО за свой стол. Полгода ОТДЕЛЯЛО один «призыв» от другого и ставило как на одну ступеньку выше другой. Из четырёх ступенек НИКТО ТЯНУЛА самая последняя, с которой словно оставалось СДЕЛАТЬ один шаг прочь оттуда. «Дембеля» были ближе всех к тому, чтобы вернуться домой, и НИКТО садился с ними. Самыми несчастными выглядели «духи». Они и в самом ДЕЛЕ были какими-то тихими, бесшумными, с бескровными лицами и с погасшими глазами. Так велик был в этих «духах» отлив жизни, что они казались блёклыми и потускневшими. Их в основном и «припахивали». «Дембелям», отслужившим ДВА года, и «дедам», отслужившим только полтора года, «не положено» было убирать посуду со столов, за которыми они ели. Убирать за ними должен был кто-то из «духов» или «черпаков». «Дембель» или «дед» только поворачивал голову в сторону стола, за которым сидели «духи», или, в крайнем случае, в сторону стола, за которым сидели «черпаки», отслужившие всего лишь год, выбирая кого-нибудь крайнего, подзывал и требовал: «А ну-ка…» Оказавшийся крайним сразу всё понимал и убирал всё, что было нужно. Получалось так, что и НИКТО должен был ПОКАЗЫВАТЬ себя «припахивающим» или же самому начать убирать посуду со стола за других и, значит, ПОКАЗАТЬ себя каким-то НИЧТОЖЕСТВОМ. А ОН как и не собирался ДЕЛАТЬ ни того, ни другого. Из-за всё тех же опасений что-то самому нарушить ОН не мог заставить себя подчиниться этим ПРАВИЛАМ.

Один ЕГО земляк из ЕГО же «призыва» решил исправить такое положение ДЕЛ и после обеда стал УЧИТЬ НИКТО: «Слушай!…Вот, ты садишься за стол с „дембелями“…Они своё уже отслужили. Они почти „гражданские люди“. Тебе служить! И ты должен „припахивать“, а не они. Ты ни разу не заставил убрать посуду. Всегда кто-то из них это ДЕЛАЕТ. А им скоро домой уезжать. Им сейчас нельзя „залетать“. „Припахивай“! Или ты сам хочешь убирать посуду? Если не собираешься убирать сам, то, значит, должен заставлять ДЕЛАТЬ это других. То, как ты поступаешь, нехорошо. Ты нехорошо ДЕЛАЕШЬ. „Припахивай“!!»

Всё сказанное земляком выглядело ПРАВИЛЬНЫМ. НИКТО так и не смог себя пересилить и отдать себя в подчинение этим ПРАВИЛАМ. Но принимавших все эти ПРАВИЛА, следовавших ИМ, было ВПОЛНЕ достаточно для того, чтобы ОНИ и без НИКТО продолжали действовать. Случалось и так, что «припахивать» было некого, и, уходя из столовой, «дембеля» оставляли посуду неубранной. Тогда только наряду по столовой приходилось её убирать. Несколько раз старшина замечал неубранную посуду, и в наказание за это НИКТО вместе с «дембелями» приходилось заниматься строевой подготовкой на плацу. Старшина, чтобы бороться с «дедовщиной», часто оставался в столовой до самого окончания «приёма пищи». Когда «духи» и «черпаки» в присутствии самого старшины убрали свои столы и вышли строиться, «припахивать» было уже некого. «Деды», «дембеля» и НИКТО продолжали сидеть за своими столами и не могли из столовой до тех пор, пока посуда не будет убрана. Старшина всё настойчивее начинал требовать, чтобы посуда была убрана. Такое сидение за ДВУМЯ столами уже явно начинало ЗАТЯГИВАТЬСЯ и не могло обещать НИЧЕГО хорошего.

«Как же они выйдут из такого положения?» — думал НИКТО.

«Я уберу только свою посуду!» — решительно заявил один «дембель», вставая из-за стола, забирая с собой только свою миску, свою ложку, свою кружку, чтобы отнести всё это к окошку в посудомойку. Все остальные последовали его примеру. Каждый убрал за собой только свою посуду. Когда «дембеля» уехали, НИКТО пересел к «дедам», к тем, кто ближе остальных находился к тому времени, когда и ЕМУ можно будет убраться оттуда.

Из-за своих способностей к рисованию НИКТО оказался в распоряжении замполита батальона. И когда этот «товарищ капитан» спрашивал: «СДЕЛАЛ?», НИКТО приходилось каждый раз отвечать: «нет». Когда тот спрашивал: «Почему?», то получал один и тот же ответ: «Я в наряде был». Эти вопросы и всё те же ответы на них продолжали ПОВТОРЯТЬСЯ даже тогда, когда «товарищ капитан» стал освобождать НИКТО от наряда. В наряд НИКТО заступал в шесть часов вечера, а капитан узнавал об этом на следующее утро и «освобождал» ЕГО от наряда где-то в обед, где-то около ДВУХ часов дня. А в шесть часов вечера НИКТО опять оказывался в наряде. ОН не вылезал из нарядов. Наряд по роте только назывался «суточным», потому что, на самом ДЕЛЕ, было как каким-то ПРАВИЛОМ оставлять тех, кто в нём оказался, на ВТОРЫЕ сутки. Когда НИКТО оказался в армии, то ОН с самого начала почувствовал себя таким угнетённым, словно всё это время толщиной в ДВА года как придавила ЕГО. Когда же ОН попадал в «суточный» наряд по роте, то этот гнёт сразу как УДВАИВАЛСЯ. В наряде ОН чувствовал оказавшимся в меньшей клетке, которая находилась внутри большей. ОН чувствовал себя как с ДВАЖДЫ запертой душой и чувствовал себя большей МИШЕНЬЮ для придирчивых глаз. Несмотря на то, что весь наряд по роте каждый раз оставляли на ВТОРЫЕ сутки, НИКТО, когда в очередной раз попадал в наряд, продолжал надеяться на то, что на этот раз, может быть, всё обойдётся одними сутками. Когда до окончания наряда оставалось три-четыре часа, эта надежда ещё жила. Но каждый раз к этому времени старшина начинал с какой-то НЕПОНЯТНОЙ настойчивостью убивать её. Сразу убить её у него не получалось. Убийство каждый раз начинало мучительно ЗАТЯГИВАТЬСЯ. Просто невыносимо было смотреть на то, как старшина, задавшись всё той же целью — оставить наряд на ВТОРЫЕ сутки, начинал опять ходить там, где уже проходил так, как будто что-то потерял и никак не мог найти. Было заметно то, что как тяжело становилось ему в его поисках и то, что он испытывал какое-то ОБЛЕГЧЕНИЕ, когда, наконец-то, находил какую-нибудь подходящую соринку, брошенную, может быть, кем-то минуту назад. С РАСТЯНУТОЙ улыбкой он подзывал к себе и ПОКАЗЫВАЛ на неё. Его лицо светилось от такой радости, что ему всё же удалось найти подходящее пятно для всего наряда. Когда он снова начинал убивать эту надежду, когда ему нужно было оставить наряд на третьи сутки, это становилось невыносимо. Для тех же, кто оказывался в наряде по столовой, для этого старшины было уже совершенно излишним искать какое-нибудь пятно. В наряде по столовой можно было остаться и на четверо суток, и на ЦЕЛУЮ неделю, и на ДВЕ недели. НИКТО был родом из Армении, и поддержка ЕГО земляков помогала ЕМУ держаться. ОН просто удивлялся тому, как всё приходилось выдерживать «духам», у которых земляки были похожи на тех, кто больше думал о сохранности собственной шкуры. На них было просто больно смотреть. Бледные, какие-то сгорбленные, они гнулись как надломленные, постоянно одни и те же с утра до вечера где-то что-то мыли, чистили, подметали и за себя, и за «дедов». И каждый из них не мог не нести в себе всё росший и росший страшный груз озлобленности. И что им помогало держаться? Надежда дождаться следующий призыв, на который можно будет всё разом сбросить с такой силой накопившейся злобы, что мало кто сумеет против неё устоять.

«Деды», на которых старались сваливать все обвинения в «дедовщине», не трогали НИКТО и поэтому оставалось не заслонённым от НЕГО то, что от кого она, на самом ДЕЛЕ, исходила. «Деды» просто НАУЧИЛИСЬ ОБЛЕГЧАТЬ себе жизнь, просто ПОВТОРЯЯ то, что ДЕЛАЛИ прапорщики, старшина, лейтенанты, капитаны и так далее, и ПОКАЗЫВАЛИ себя такими же.

Казармы находилась «внизу», а чтобы оказаться «наверху», нужно было подниматься на крепость, на которой располагалась позиция с радиолокационными станциями. На крепости несли постоянное боевое дежурство. И вот после того, как жизнь НИКТО «внизу» была превращена как в сплошное наказание, командир роты «СВЯЗЬ» позвал ЕГО к себе и СДЕЛАЛ ЕМУ предложение: УЧИТЬСЯ на дизелиста и подниматься «наверх» на «смену». «А что ему мешало СДЕЛАТЬ это предложение раньше? Зачем он больше месяца ТЯНУЛ с этим предложением? Он ждал всё это время, чтобы ему ЛЕГЧЕ было получить от меня согласие? Для этого так стараются изводить в нарядах? И в нём всё это время жила какая-то надежда?…» НИКТО относился к роте «Узел» и должен был иметь отношение к ремонтным мастерским после проведённых шести месяцев в УЧЕБНОЙ части. ОН решил, что раз больше месяца и «Узел», и «СВЯЗЬ» обходились без НЕГО, то могут и ДАЛЬШЕ без НЕГО обходиться. Опять начинать на кого-то УЧИТЬСЯ ОН уже не собирался. ОН ПОДЕЛИЛСЯ с земляком с тем, что какое предложение ЕМУ было СДЕЛАНО. И земляк, ходивший на «смену», сказал ЕМУ: «Поднимайся „наверх“. Там ЛЕГЧЕ тебе будет. И в наряды будешь ходить, может, раз в месяц. Дизелист — это одна из лучших работ. И времени свободного ПОЛНО будет. И на арык купаться каждый день можно ходить. И в самоволку можно сходить. А „внизу“ куда ты сможешь пойти? Там постоянно одно контрольное построение за другим. Там и штаб. Там и вся эта КУЧА начальства. Начальство „наверх“ только утром на развод поднимается. Потом там остаётся только один оперативный-дежурный. Бывает ещё кто-то там остаётся, но это тогда, когда что-то приходится ремонтировать. На крепости спокойнее. Главное: ты там эту сволочь, старшину, не будешь видеть… Будешь работать дизелистом — капитан для тебя и отпуск домой СДЕЛАЕТ и в увольнения по выходным будешь ходить. Вот один уже ДВА раза дома побывал. А что твой замполит до сих пор СДЕЛАЛ? Увольнение объявил? А ты вместо увольнения в наряде гнил? И потом ты же в увольнение так и не сходил? И этот капитан об этом как будто забыл. „Наверху“ ЛЕГЧЕ. Поднимайся „наверх“.» Что-то внутри у НИКТО как-то не принимало того, что наговорил ЕМУ земляк, что ВПОЛНЕ выглядело разумным.

«А что такое отпуск?…Зачем он мне нужен, если после него опять придётся возвращаться сюда. Сама мысль о возвращении сюда настолько невыносима, что никакой отпуск не нужен. И что-то не заметно, что эти отпуска стараются давать. Они выглядят чем-то таким, чего, скорее всего, не стоит даже дожидаться. Больше разговоров про эти отпуска. Если тебя как стараются чуть ли не израсходовать, надо же что-то обещать за это. Отсюда лучше убраться и больше сюда не возвращаться. Мне не хватало ещё и самому стараться заработать этот отпуск. Я и так как одной ногой в дерьме оказался. Мне не хватало ещё и самому ВТОРОЙ ногой встать в него, чтобы только больше в нём увязнуть.»

Через пару дней из Душанбе пришло распоряжение отправить НИКТО в ташкентскую бригаду, на одну из подчинённых ей группу дивизионов. В той образцово-ПОКАЗАТЕЛЬНОЙ части, где ОН оказался, всё выглядело намного лучше, чем то, что осталось в военной части, расположенной в Керках. НИКТО прибыл в эту часть в числе самых ПЕРВЫХ из тех, кого собирались использовать на каких-то строительных работах. Их было человек четырнадцать. ПЕРВЫЕ ДВЕ недели они были свободны от нарядов. Ни к уборкам и ни к каким-нибудь работам их не привлекали. После испытанного напряжения от пребывания в состоянии какого-то постоянного наказания такое ощущение свободы только продолжало удерживать в напряжении. Когда затем чуть ли уже не каждый день стали прибывать такими же группами или чуть большими такие же застёгнутые в солдатскую форму, всех прибывших ВЫДЕЛИЛИ в ОТДЕЛЬНУЮ строительную роту, в которой пошло РАЗДЕЛЕНИЕ вплоть до ОТДЕЛЕНИЙ. С началом работ и в этой роте стали ВЫДЕЛЯТЬ кого-то на уборку территории ВОКРУГ казармы и в суточные наряды. И это РАЗДЕЛЕНИЕ пошло ещё ДАЛЬШЕ. И когда подобные тем, кто в УЧЕБНОЙ части нацеливался на НЕГО, стараясь СДЕЛАТЬ ЕГО МИШЕНЬЮ, и тем, за кого ОН ещё в школе подставлял себя под удары, стали превращаться в жалкие МИШЕНИ, то никакого сочувствия они у НЕГО уже не вызывали. НИКТО уже старался держаться ДАЛЬШЕ от таких. Некоторые из таких даже стали опасаться ложиться спать в казарме, уходили на всю ночь в самоволку. После этого участились построения. А когда уставшим от работы вместо заслуженного отдыха приходилось стоять в строю неизвестно сколько времени, то это не могло их не злить. Раз ДВОЕ сразу после ужина взяли и ушли в город в самоволку. На вечерней поверке их отсутствие было замечено, и подполковник, который был ответственным в тот день, всю строительную роту взял и оставил стоя дожидаться возвращения тех ДВОИХ. Освещённая зыбким электрическим светом рота молча стояла на плацу рядом с ДВУХЭТАЖНЫМ штабом, переминаясь с ноги на ногу. После ДВУХ часов ночи она оживилась от слабого ропота недовольства, который прошёл по ней. НИКТО же отвлекал себя разглядыванием того, как большие чёрные сверчки ползали по земле на границе света и темноты.

— Сколько можно так стоять?! — вырвалось из строя.

— Сколько нужно столько и будете стоять, — отозвался подполковник, который тоже, видимо, устал от уже слишком ЗАТЯНУВШЕЙСЯ мёртвой тишины.

— Как это «сколько нужно»?!! Мы ЦЕЛЫЙ день работали!!! Мы имеем право на отдых?! Нам же завтра опять на работу! — кто-то ещё оживился в строю.

— Уже сегодня, — ещё один заговорил в строю, чтобы СДЕЛАТЬ уточнение.

— Будете стоять до тех пор, пока не придут ваши товарищи, — заявил подполковник.

— Какие они нам «товарищи»?! — заявил в ответ голос из строя.

— Они ушли — с ними и разбирайтесь! Их и наказывайте! А мы тут причём?! Разве от того, что мы здесь стоим, эти ДВОЕ быстрее вернуться?! — ещё кто-то заявил о своём недовольстве происходившим.

— Нам, что, так до утра стоять?! — ещё кто-то не выдержал.

— Да. Если нужно, то вы будете стоять до самого утра.

— И почему это мы должны стоять?! Кто нарушает — с теми и разбирайтесь!

— Вы один коллектив! — заявил подполковник РАЗДЕЛЁННЫМ вплоть до ОТДЕЛЕНИЙ и не имевшим даже права подавать коллективные письменные заявления, словно никому из них, ни ему самому НИЧЕГО не было известно о принципе «РАЗДЕЛЯЙ и властвуй».

— Какой ещё «коллектив»?! Где вы его видели?!

— Вы должны как-то подействовать на них, чтобы они так больше не поступали, — сказал подполковник.

— Выходит: вы сами провоцируете нас на ваши «неуставные взаимоотношения»! — ответил ему кто-то из строя.

— Ищите другие методы, — в свою очередь ответил подполковник.

— Какие у нас могут быть «методы»?! — воскликнул кто-то из строя.

— Вам нужно — вы и ищите!! А мы весь день работали и устали, и хотим отдохнуть, а не «методы» искать! — кто-то другой заявил о себе.

— Воспитывайте!! — заявил в ответ подполковник, как будто всем могло стать ясно и понятно то, что же именно имел он в ввиду. Скорее всего, у него самого не было ясного представления о том, что он сказал.

— Как?! Кулаками, что ли?! Вот они вернуться, и мы их «воспитаем»! Спать-то теперь можно идти?! Мы уже больше четырёх часов стоим на ногах!

— Если вы их не можете воспитать, то как мы сможем это СДЕЛАТЬ? Они, скорее всего, только утром вернуться. А мы, что, совсем из-за этого не будем спать?!

— Зачем же обязательно бить? СДЕЛАЙТЕ так, чтобы такого больше НЕ ПОВТОРЯЛОСЬ, — продолжал УЧИТЬ подполковник.

— Мы обещаем с утра заняться их «воспитанием»!! Спать-то теперь можем идти или нет?!

— Да ладно тебе! Перестань… С ним же бесполезно о чём-то говорить. Не ясно, что ли? — сказал один другому в строю.

Опять повисло молчание. Все уже устали и от бесплодности своих слов. Когда осталось где-то полтора часа до «подъёма», подполковник отправил строй в казарму, так и не дождавшись тех ДВОИХ. А те ДВОЕ опоздали даже к «подъёму» и потом узнали о том, что кто на них больше всех разозлился.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.