Бесплатный фрагмент - Видения графа Орлова

Видения графа Орлова

1. Сага о Зилоте

Первые лучи рассвета едва пробивались в глубокое Иверское ущелье, натыкаясь на ветви вечнозеленых деревьев, кустарников и огромные валуны. Уставший от бессонницы, закутанный в шерстяной халат Симон Зилот сидел у пересохшего ручья, свесив голову, прислушиваясь к необыкновенному, нежному пению невидимых птиц. Он думал о том, как быстротечно, беспощадно ко всему живому время: широкий лоб и открытое, скуластое лицо его избороздили морщины, серые глаза потухли, ослабли руки, и не хватало сил, чтобы подняться.

Симона настигали самые горестные мысли и воспоминания: он потерял всех друзей и близких. Сначала Анну, которую он оставил в Кане Галилейской сразу после пышной свадьбы. Он никого так в жизни сильно не любил, как эту чистую, черноволосую, улыбчивую девушку. Затем последовал уход в мир иной братьев — за Иисусом Иаков, Иосиф, Иуда. Казнены были также Петр, Фома, Андрей. До сих пор перед глазами эти жестокие, позорные кончины на кресте. Какая-то вереница смертей. Да и его дни теперь сочтены. Похоже, что холодный грот в скале, где он укрылся от римских палачей, — его последнее пристанище. А пересохший ручей и камни — единственные друзья.

Камни казались ему необыкновенными. Он часто с ними разговаривал, исповедовался.

— Братья мои возлюбленные, — обращался он к ним, как когда-то Иисус к своим ученикам.

Голос Иисуса всегда его завораживал, спокойный, теплый и приятный. Небесный, благодатный Голос.

Зилот поднял голову вверх и прошептал:

— О, Равви! Во истину и эти твои слова пророческие: когда ты был молод и ходил, куда хотел, а теперь другой перепояшет тебя и поведет, куда не хочешь.

Два десятка лет, как и желал ты, Господи, уневестив душу свою, нес я благую весть и слово божие народам, исцелял больных и прокаженных, затуманенных ересью, язычеством и был ненавидим за имя твое. Но любовь во мне не охладела… Многим вернул я здравие душевное и телесное…

Симон замолчал, услышав приближающийся хруст веток и шум камней. Шёл кто-то из местных жителей — абазгов. Они прозвали Симона Лекарем и относились к этому молчаливому старцу с особым почтением. Он знал многие целебные травы, минералы и лечил всех обратившихся. Жители ему всецело доверяли. Они уважали его за аскетизм, светлый ум и бескорыстие. Зилот был убежден, что истинный мудрец должен исправлять человечество, для этого уйти в себя, возвыситься над людьми, приблизиться к богу и воздействовать на людей не убеждением, а примером. Все должны быть связаны узами добра, любви и взаимопомощи — так говорил ещё Спаситель. Только творящего доброе и ожидает Царство Божие.

— Слава тебе, Симоне, апостол Христов, за ежедневное мое радужное пробуждение! За сладостное, алмазное сияние росы на моих сандалиях! Повсюду на абазгской земле печать твоей любви!

Этот звонкий, мальчишеский голос заставил его вздрогнуть и улыбнуться. Он сразу понял, кому принадлежит голос. Сыну здешнего пастуха, Ниту, которому неделю назад Зилот вылечил поврежденную ногу и парень перестал хромать. С того самого дня они крепко подружились: старец и абазгский подросток, сочиняющий стихи.

Нит лихо спускался по склону ущелья. Черные, как смола, вихры его мелькали в зеленой листве.

— Осторожнее, чадо мое, — строго сказал Симон. — Так можно и лоб себе расшибить.

Он был рад появлению в своей жизни этого чистого, наивного и доброго подростка, и относился к нему трепетно, как к самому близкому человеку.

— Нет, Симоне, ты же крестил меня в Псыртсхи, — гордо произнес Нит, — и я перекрестился, как учил ты. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Во веки веков. Аминь… К тому же я потомок нартов, сынов света.

— Ну и каша у тебя в голове. Какой же ты ещё ребенок.

Старик протянул руки к парню и обнял его.

— А что такое Дух Святой? — спросил Нит.

— Он от Отца исходит и Сыном посылается.

— А кто Отец и Сын?

Симон задумался: иные вопросы Нита ставили его в тупик и он про себя обращался к Спасителю. Слова Иисуса по-новому звучали в нём: «Ваш отец — диавол, и вы хотите исполнять похоти отца своего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи… О род неверный и развращенный. Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?». Иисус говорил это иудеям. А что сказать сейчас ребенку?

Не дождавшись ответа, Нит развернул свою котомку с хлебом и фруктами:

— Вот, Симоне, это мама очень просила вам передать.

— Нет, напрасно, совершенно ни к чему.

Зилот знал, что у Нита есть три маленьких брата и две сестренки, но подросток был настойчив, и Симон, махнув рукой, согласился принять подношение.

— И еще, Симоне, весть плохая из Себастополиса, — взволнованно сказал Нит.

— Какая же?

— Начальник римского легиона Клавдий поклялся не есть и не пить ничего, доколе не убьет вас, Симоне. Сей человек, объявил он, возмутил весь Себастополис, он проповедует о чужих божествах, обычаи, которые местным жителям не следует ни принимать, ни исполнять. Необходимо поймать его, сорвать с него одежды, и бить палками, и ноги его забить в колоды… — Нит осекся в замешательстве.

Симон отрешенно кивал, ему было больно слышать все это.

— Охота продолжается, — прохрипел он, — всего лишь…

— Вам надо укрыться в другом месте. И немедленно. Я проведу вас. Да здесь совсем рядом.

«Да нет, довольно прятаться, — подумал про себя Симон, — теперь, когда Господь отверз дверь веры Христовой язычникам, смягчает их сердца. И они уже не овцы блуждающие, а возвращающиеся к своему пастырю — Иисусу».

Зилот закрыл глаза и явственно услышал приближающийся конский топот. Три всадника во главе с самим Клавдием беспощадно подстегивали плетьми несшихся рысью своих лошадей. Какие же у всадников разгневанные лица, будто они гонятся за самым опасным преступником на свете.

— Пойдемте, Симоне? — подросток тронул старца за рукав хитона. — Нельзя терять ни минуты.

— Нет, — решительно отрезал Зилот. — Тебя ждет отец.

— Пойдемте?

Симон нахмурился и жестко заглянул в глаза Нита:

— Уходи!

Парень покорно отвернулся, и стал подниматься в гору. Зилот облегченно вздохнул, сжал голову руками: «Вот и всё». Главное, что Нит окажется в безопасности.

— О, Равви!

И пусть над ущельем темнеет небо, сверкают короткие молнии, издалека доносится гром и шум разбуженного моря. Симон воспринимал это как должное.

— О, Равви, — забормотал Симон, — видимо, пришла мне пора покаяться. Прости, что я не понял тебя сразу, позволял себе проявления не братолюбия, зависти, гордыни, чревоугодия и блуда. Пусть с опозданием, но я возлюбил Господа всем сердцем и душою, возлюбил и ближнего как самого себя. О, Равви! Как много беззакония вокруг.

Симон обернулся на истошные крики и отборную ругань: всадники в черных плащах уже вторглись в ущелье. Один из них на белом коне в красном шлеме махнул рукой в сторону Зилота. Симон же не двинулся с места. Два рослых центуриона цепко подхватили его под руки. Третий — спрыгнул на землю —

небольшого роста, кривоногий, с продолговатым лицом и маленькими сверлящими черными глазками.

— Ты Симон Зилот? — по-женски взвизгнул он. — Отвечать!

— Я, — выдохнул старик.

— А я — Клавдий! Ты слышишь, старая развалина? Клавдий!

Взбешенный легионер закружил коршуном вокруг Зилота. Симон спокойно произнес:

— Для меня все люди в равном положении, почтеннейший.

— Я твой господин, а не почтеннейший! — брызнул слюной Клавдий.

— Нет, ты заблуждаешься, сын мой.

Римлянин выхватил короткий меч из ножен:

— Заткнись, безумец! Мессия — это я. Приветствуй меня как мессию. Ну! Ах, не желаешь? Ювенал! Овидий!

Сподручные Клавдия гогоча силой поставили Зилота на колени.

— О, Равви, — прошептал Симон.

— И никакой пророк тебе сегодня не поможет. Я, надеюсь, ты не царь абазгский? Тратить на тебя креста деревянного мне не хотелось. Мы бросим твое тело в море или сожжем на костре. Как ты хочешь, старик?

— Равви! В руки твои предаю дух мой!

Над ущельем с оглушительным громом разверзлось небо, содрогнулась земля и посыпались камни со склонов. Заметались и заржали кони чужеземцев. Сами же римляне в страхе растерялись, заметались. Центурионы, что держали Симона, принялись торопливо колоть его кинжалами в грудь, а потом попробовали оседлать своих лошадей, но тщетно. Лошади сбрасывали с себя всадников на землю и топтали их. Клавдия, упавшего на землю, вдобавок придавило камнем. Начался сильный ливень. Потоки воды, камней и грязи обрушились вниз, устремились в разломы. На какое-то мгновение края ущелья даже сомкнулись, но затем под яркими лучами солнца разошлись резко в разные стороны.

В небе вспыхнула радуга…

На месте гибели Симона Зилота забил родник и зажурчал серебристый ручей, в котором и сегодня паломники находят красные камешки — капли апостольской крови. А грот Зилота в скале стал одним из маяков Христовой веры.

2. Крис и Уильям

В лондонской таверне было шумно, тесно и накурено. Вино разливалось рекой направо и налево. В дальнем углу за небольшим столом, заставленном закуской и кружками, сидели два высоких, статных джентльмена. Как под копирку — оба в темных камзолах и белых воротничках. Один из них — рыжебородый, с пронизывающим, колючим взглядом — резко жестикулировал.

— Да плевать я хотел на эту свору псов, Уилл, — басил он, — нашепчут королеве. Пусть нашепчут! Надоели бесконечные шпионские игры. Хватит! Я хочу свободы, хочу путешествовать. Франция, Испания, Италия. Поехали со мной? Не пожалеешь. Ты же нигде, кроме Стрэтфорда и Лондона, не был. Мир посмотришь. Деньги есть. Мы переправимся через Ла-Манш, а там…

— Нет, что ты, — возражал ему высоколобый, с большими карими глазами. — Это исключено, я сейчас повязан работой в «Слугах лорда Камергера», надо срочно закончить две комедии. Да и, если честно, я тебя не понимаю. После такого триумфа «Тимона Афинского», «Доктора Фауста» — зачем тебе покидать Лондон?

— Тебе не всё известно, друг мой. Она меня никогда не простит.

— Кто?

— Наша Лиза, которая замужем за Англией. Мои пьяные, безумные речи в кружке Рейли сделали своё дело. Я строчил памфлеты, воззвания против королевы. На меня завели дело, у меня был обыск. Арестован драмодел Томас Кид. Наверняка под пытками он уже дал показания против меня.

— Надо же, я этого не знал. Тогда ты в большой опасности.

— И что теперь? Молчать дальше в тряпочку? Ну уж нет. В стране творится полный произвол, всё живое душится, — кипятился рыжебородый.

— Остынь, учитель. Не губи себя.

— Какой ещё учитель? Бред несёшь, Шекспир, мне нечему тебя учить. Твой опус «Укрощение строптивой» бесподобен. Его ждёт бешеный успех.

— Спасибо, твоё мнение для меня много значит.

— А на исповедь графомана Грина плюнь, не обращай внимания. Этот бедолага уже в могиле.

— Крис, я — ворона, украшенная чужими перьями, выскочка с сердцем тигра, завёрнутом в шкуру актёра.

— Это он из зависти, прощальный ядовитый выдох Роберта. Да и вообще, хватит о грустном, Уилл. Давай лучше выпьем за мой отъезд!

Приятели соединились кружками, выпили. И тут же к их столу подошла хорошенькая, юная брюнетка, с декоративным медальоном на высокой груди.

— Привет, красавчики! — сказала она томным, сладким голосом. — Не помешаю?

Крис обнял девушку за талию.

— Нет, малышка, угощайся. Как зовут тебя?

— Сильвия.

— О, Сильвия! Ничего себе, имечко. Оно ведь переводится — лесная. Что-то я тебя здесь никогда не видел. Ты была, наверное, в лесу?