Бесплатный фрагмент - Ветки

«На зелёной линии есть такое правило,

Выходи из вагона, если не вставило»

(А. Родионов)

ОЩУЩЕНИЯ

Петербург… Зима… Холод…

За окном ветер шуршит целлофаном. В него запакована летняя резина — на балконах здесь принято хранить летом зимнюю, а зимой летнюю. По ночам шорохи бывают пугающими. Особенно если ты просыпаешься в ужасе от того, что возникает ощущение остановки сердца. Такие ощущения — спутники первой, как говорят, «сухой ночи» — ночи следующей за днём, когда ты не пил… А до этого пил долго.

Это странные ощущения. Засыпаешь, мысли в голове…. Нет, не кружатся, они как-то наслаиваются друг на друга. Не знаю, как другие, но ко мне эти мысли приходят в виде прямоугольных табличек с чёрными надписями — вроде тех, что висят в европейских клубах над входом: «23:00 today. SEX PISTOLS».

В отличие от европейских, мои таблички на русском. Наслаиваясь, они создают невероятную абракадабру: яхлоючбулпюиетёь. Чёрные буквы на светящемся жёлто-белым стекле.

Что-то клокочет в животе, что-то ухает в кишечнике. Это похоже на то, будто бы какие-то внутренние существа поднимают восстание с требованиями вернуть им каждодневное пиво.

В ужасе я вскакиваю, перед этим проснувшись и почувствовав, что парализован. Ощущение паралича длится долю секунды для тела и вечность для мозга. Это ощущение и порождает ужас.

Вскакиваю, хватаю ртом воздух, пытаюсь отдышаться. Сердце колотится.

Потом начинает знобить, и я вновь проваливаюсь в сон, чтоб через несколько минут вскочить.

Ком в горле. От него несложно избавится. Нужно просто дойти до холодильника и впихнуть в себя что-нибудь: шмат колбасы, половину луковицы, что угодно.

Я живу в Петербурге, и эти ощущения я испытывал не раз и не два.

Я живу в Петербурге. От моего дома до метро идти ровно две сигареты, или, если засекать время, восемь минут.

Главное, пережить эту ночь, главное не сойти с ума….

Я снова проваливаюсь в сон. Повезло. С девятой попытки я смог уснуть.

Подъём в десять. Завтра в десять.

Вернее, уже сегодня….

Или вчера…

Или несколько лет назад…

АКАДЕМИЧЕСКАЯ

От моего дома до ближайшей станции метро идти всего восемь минут. За это время можно выкурить две сигареты и замёрзнуть, если идёшь зимой.

Станция «Академическая» находится на пересечении Гражданского проспекта и проспекта Науки — этакий футуристический многогранник с синей «М» над входом.

Недалеко от метро расположено общежитие для иностранных студентов — здесь можно увидеть много китайцев, вьетнамцев и чернокожих. Было время, когда чернокожие студенты собирались у входа в метро, от чего периодически возникало ощущение, что ты не на севере Петербурга, а где-нибудь в Гарлеме — не хватало только брейкденсеров и костров в бочках. Потом внезапно темнокожие исчезли. Их место заняли мрачноватые бритоголовые крепыши в камуфляжных штанах и военных ботинках…

Недалеко от метро на углу Верности и Гражданского проспекта расположен магазин «Старая книга», куда я часто захожу до сих пор, чтобы пополнить библиотеку. «Старая книга» — настоящий Клондайк для библиофила, здесь за смешные деньги можно купить стоящие и даже редкие издания…

Когда мне было лет тринадцать, мы с моими одноклассниками любили гулять на пустыре, располагавшемся за зданием станции. Сейчас пустырь зарастает домами, а тогда в 90-х это было совершенно дикое место. Если честно, местечко было явно не для прогулок: ссохшаяся трава, куски арматуры, старые покрышки и вышки линии электропередачи. Собственно, именно вышки нас и привлекали.

Вышек было несколько — одна п-образная и штуки четыре наподобие парижской Эйфелевой башни. По вышкам было интересно лазать. Особенно по самым высоким. Несколько минут, цепляясь за железные крюки, ты ползёшь вверх, а потом встаёшь на крошечную ничем не огороженную площадку на самом кончике тридцатиметровой «башни». Ветер на такой высоте ощущается гораздо сильнее, чем внизу. Но ты улыбаешься, встаёшь в полный рост и раскидываешь руки, словно бы пытаясь обнять весь мир, и слышишь, как снизу кто-то из друзей кричит:

— Слезай, я тоже хочу туда!

Сверху пустырь кажется каким-то нереальным, очень далёким, игрушечным. Пожухлая трава словно бы образует огромные водовороты, среди которых носятся твои друзья, то и дело поглядывая на тебя, в нетерпении ожидая своей очереди в десятый раз покорить громаду высоковольтной опоры.

Путь вниз всегда сложнее. Ногами пытаешься нащупать крюк-ступеньку, руки дрожат, а в уши лезут крики одноклассников:

— Ну, быстрее, мне домой нужно через полчаса, а я тоже хочу наверх.

Сейчас пустырь постепенно съедается новостройками, но вышки всё ещё стоят. Недавно проходил мимо, оглядел громады, покорённых больше чем полжизни назад, вершин и внутри всё сжалось и закололо миниатюрными иголками. Я не боюсь высоты, но безрассудства стало точно меньше.

Прямо напротив выхода из метро расположен огромный торговый центр с гигантским экраном, показывающим погоду и пробки на дорогах. В торговом центре есть кинотеатр с несколькими залами. Там всегда полно народу, афиши сообщают об очередном блокбастере или глупой комедии. А лет пятнадцать назад в районе «Академической» был только один зал, где можно было посмотреть кино на большом экране — кинотеатр «Современник». Ещё в конце восьмидесятых я был там с мамой — показывали фильм «Авария — дочь мента» с нынешней женой Ивана Охлобыстина в главной роли… Последний раз в «Современник» я ходил на показ четвёртой части фантастического фильма «Чужой». Я очень любил эту киносагу, и не мог пройти мимо, увидев нарисованную гуашью на листе ватмана афишу…

Тогда мы тоже пошли с мамой. Тётенька-билетёрша не стала продавать нам билеты сразу:

— Подождите немного, ещё человека три наберётся, тогда показ состоится.

Показ состоялся. В зале было семь зрителей.

Одно время в здании «Современника» базировалось самое настоящее казино. Вечерами на стоянке перед зданием было много блестящих машин, а на крыше сияла неоном надпись «Goodwin», бросающая блики на монумент, посвящённый находившемуся на месте проспекта Науки аэродрому. Именно отсюда во время Великой Отечественной войны поднимались в воздух советские самолёты.

В 2002-ом у «Гудвина» проходил концерт «Алые паруса». Кажется, это было первое мероприятие в новейшей истории с таким названием. Мы с однокурсниками и друзьями пошли туда ради выступления Сергея Чигракова и его группы «Чиж и Co». Чиж в тот вечер спел все свои главные хиты. Он получал нескрываемое удовольствие от происходящего и постоянно махал рукой жителям дома через дорогу, распахнувшим окна настежь, услышав до боли знакомое «В каморке, что за актовым залом репетировал школьный ансамбль»…

Вообще, район метро «Академическая» — классное место. Здесь можно встретить в магазине «Пятёрочка» настоящего Эдмунда Шклярского из группы «Пикник», здесь можно долго плутать по дворам, здесь можно на берегу Муринского ручья обнаружить фундаменты дореволюционных поселений, а на территории недалеко от дворца спорта «Зенит» — старые надгробья бывшего немецкого кладбища.

Я живу в этом районе, я каждый день проделываю восьмиминутный путь от дома до станции и каждый вечер возвращаюсь сюда. Наверное, это не самое лучшее место. Но и не самое худшее тоже. Я вырос здесь, я знаю здесь каждую дорожку в парке и каждый закоулок…

«Академическая» — это уютный мирок. Здесь ничего не происходит. Вообще и в моей жизни в частности. Моя жизнь проходит в других районах, а сюда я просто возвращаюсь поспать. Как верный муж, как блудный сын.

Вечерами я люблю смотреть в окно, за окном слева направо тянется Гражданский проспект, где-то вдалеке возвышаются колоссы бело-красных труб и горит тысячами огней башня «Лахта-центра». Пока здесь в середине нулевых не началось активное строительство, в праздники можно было с балкона увидеть салют, а пока социальные сети и онлайн игры не вошли прочно в жизнь старших школьников — услышать ночью песни под гитару.

Вечерами я наслаждаюсь тишиной, изредка нарушаемой уханьем хип-хоп битов, доносящихся через стену из соседней квартиры.

Я очень хочу переехать отсюда, но, если это случится, уверен, буду сильно скучать…

ГРАЖДАНСКИЙ ПРОСПЕКТ

Я очень редко езжу на метро до станции «Гражданский проспект». Удобнее на маршрутке или пешком. Особенно летом.

Район Гражданка, раскинувшийся на северо-востоке города, разделён на две части узким и некрасивым Муринским ручьём. В 80-90- х годах ручей можно было смело назвать местной Берлинской стеной, ибо жилые кварталы с одного берега именовались жителями ФРГ, то есть Фешенебельный Район Гражданки, а с другого — ГДР, то есть Гражданка Дальше Ручья. Сейчас эти аббревиатуры здесь не используют. Их вообще нигде больше не используют.

Станция метро «Гражданский проспект» расположена в ГДР на углу Гражданского проспекта и проспекта Просвещения.

Если приехать сюда на метро, то первое, на что обращаешь внимание — это огромный герб ныне канувшей в Лету Советской Империи, висящий на стене между перронами. Если же идёшь пешком — то волей-неволей поражаешься тому, насколько тут всё огромное: широкий проспект, большущие тротуары и длинные многоэтажные дома….

Интересна одна деталь: «Гражданский проспект» относится к редко встречающемуся типу станций — она оснащена наземными комплексами противоатомной защиты. Словом, если мне понадобится гарантированно укрыться от разрушительных последствий ядерного взрыва, придётся бежать именно сюда.

И без угроз атомной войны здесь я бываю довольно часто. В пяти минутах от выхода из здания станции живёт мой университетский товарищ Виталий. На втором или третьем курсе университета мы с ним создали информационный портал, на котором размещались заведомо абсурдные новости культуры, политики и разного рода шуточные материалы. Например, о неких цутюмах, амбар с которыми накрыли спецслужбы (аэрофотосъёмка амбара прилагалась), или о звезде шансона Иване Мамулькине.

Одной из самых ярких «фишек» нашего сайта было то, что с главной страницы можно было попасть на цветную и чёрно-белую версию. В то время, да и сейчас бывает, крупные сайты предлагают выбрать язык. Мы предлагали выбрать цвет. Это было весело. Это было наше маленькое ноу-хау. В то время социальных сетей в нашей стране не было, от чего дизайн того, что сейчас бы могло быть обычным пабликом с лайками и репостами, для нас играл огромную роль!

Сайт делал Виталий, а я был соавтором текстового наполнения. Наши редакционные заседания проходили в его комнате в доме напротив станции метро «Гражданский проспект». Там же мы несколько раз собирались с одногруппниками на какие-то праздники с чаем, шампанским и гитарой.

Сейчас Виталий пишет книги и ведет занятия на тему основания собственной династии. Уж не знаю, зачем в свою книгу о династии он вплёл меня, но пусть то, что написано выше, будет ему ответкой.

После окончания университета я стал появляться на «Гражданском проспекте» реже, но привычка летним вечером в выходной совершать традиционный променад в эти места от «Академической» осталась.

Как-то именно на «Гражданском проспекте» я с сотрудниками редакции журнала, для которого писал всякие статьи о молодых и малоизвестных музыкантах, праздновали открытие моей авторской рубрики. Кажется, тогда купили коньяку и пошли во дворик. В 2004-ом ещё можно было распивать алкоголь во дворах, да и холодный декабрьский вечер располагал к тому, чтоб согреть себя изнутри.

Мы тогда разложились на столе для настольного тенниса и, разлив алкоголь по пластиковым стаканчикам, строили планы на будущее.

В 2004-ом писать об андеграундных клубах и андеграундных исполнителях в журнале, посвящённом бытовой технике было, хоть и странновато, но, в общем-то, нормально — о них в то время в Петербурге писал лишь только один журнал с большим тиражом — FUZZ. Мы стали вторыми.

Регулярные публикации анонсов и концертов давали мне право бесплатного прохода практически на любой концерт, в том числе, например, во дворец спорта «Юбилейный» на церемонию награждения премией всё того же журнала FUZZ.

В тот зимний вечер я с пьянки свалил самым первым, оставив коллег в тёмном дворе с недопитым коньяком. В двадцать лет я не понимал удовольствия от того, чтоб напиться. Впрочем, сейчас, по прошествии одиннадцати лет, я уже не понимаю, как можно получать от этого удовольствие.

Из дворов я вырулил на проспект Просвещения и пошёл к метро.

Проспект Просвещения растянулся с востока на запад более чем на семь километров. Его особенностью является то, что он совершенно прямой, и если смотреть с высоты человеческого роста с одного из его концов, то второй теряется за горизонтом. Таких проспектов в мире очень мало. Такая вот ещё одна питерская достопримечательность, о которой не пишут в путеводителях.

Достопримечательность эта вечером смотрится фантастически — огни витрин, огни проезжающих автомобилей, проплывающие мимо трамваи с сонными кондукторами и жителями пересекающих этот проспект улиц.

Я шёл, вдыхая холодный воздух. От коньяка внутри было тепло, а во рту стоял противный привкус. Кажется, тогда я пил коньяк впервые в жизни.

Подойдя к метро, я постоял перед дверьми в кассовый зал, глядя на заходящих людей. До дома ехать всего одну станцию. Ради этого спускаться, ждать поезда, потом вновь подниматься… Нет, это не самое рациональное решение. Тем более, что нужно немного освежиться.

Я решил идти пешком. Пешком по Гражданскому проспекту, глазея на выросшие здесь по плану застройки дома.

Прямо напротив здания станции, если смотреть на Гражданский проспект, высится громада НПУ «Импульс». Это предприятие занимается созданием автоматизированных систем боевого управления для российской армии, а само здание, которое оно занимает, кажется сделанным из картона, и окна на нём смотрятся нарисованными.

Эта высотка является ориентиром и точкой отсчёта пути в сторону «Академической». Пути из ГДР в ФРГ, где, к слову сказать, разместилось ещё одно не менее интересное здание — тюльпанообразная высотка института робототехники, тянущая к небу свои лепестки в самом начале проспекта Науки. В этом здании имитировали невесомость и разрабатывали пятнадцатиметровый манипулятор для советского космического корабля «Буран». Такой вот кусочек космоса…

«Академическая» к этому зданию ближе, чем «Гражданский проспект», а значит я уже почти пришёл.

Поправив шарф, я перешёл проспект, заглянул в магазин, торгующий компакт-дисками, вышел с покупкой и двинулся в сторону дома. В 2004-ом я ещё не курил, в 2004-ом не было смысла переводить восемь минут в количество выкуренных по пути сигарет…

ДЕВЯТКИНО

До июня 1982 года станция «Девяткино» была самой северной станцией метро в мире. Потом открыли метро в Хельсинки, но «Девяткино» и в этом случае ещё шесть лет было первым в этом географическом «соревновании». Правда, не мира, а Советского Союза. Хотя, какое «Девяткино»? В то время станция носила странное ничем не оправданное название «Комсомольская». Хотя, конечно, многие поспорят, ведь достоверно известно, что названа она так в честь 60-летия ВЛКСМ. Ох уж эта привычка приурочить стройку чего-нибудь к очередному юбилею, и совершенно не важно, чего именно — даже если это что-то является станцией метро, расположенной, по сути, в деревне.

Когда едешь от «Гражданского проспекта», если не знаешь, что такое «Девяткино», удивляешься — поезд метро безо всяких эскалаторов сам выносит тебя на поверхность. Выносит, высаживает и вновь ныряет под землю, чтоб вынырнуть в депо…

Когда я был ещё совсем ребенком и ходил в детский сад, у меня откуда-то появилась настоящая схема Ленинградского метрополитена. Помню эту розоватую складывающуюся в четыре раза бумажку с названиями станций и прочерченными разноцветными ветками. Для меня название станции «Комсомольская» было вроде названия какой-то магической волшебной страны. Уж не знаю, почему именно «Комсомольская», а не, допустим, «Автово» или «Приморская». Может быть потому, что она была через одну от «Академической» — вроде и близко, но мама меня туда никогда не возила…

Особенностью этой станции, помимо того, что она находится над землёй, является то, что из метро «Девяткино» можно сразу, пройдя одну дверь, попасть на перрон железнодорожной станции — подобных штук в Питере немного, но они есть!

На эту станцию жизнь меня забрасывает редко. Одно время именно из «Девяткино» я уезжал на электрички до станции «Грузино». Это были армейские будни. Я — молодой лейтенант-танкист: 22 года и погоны на плечах. Службу проходил на безумно засекреченном полигоне. Не знаю, как сейчас, но тогда он не был обозначен на гугл-картах, а если включить режим спутниковой фотографии, то полигона опять-таки не было видно — мешало облако, случайно попавшее в кадр…

В 2008 году мы с музыкантами моей рок-группы ездили с этой станции в Приозерск — городок в 145 километрах от Питера. Электричка была утром. Я, выпив кофе, вышел из дома, прошёл через сквер и спустился в метро. На перроне «Девяткино» я обнаружил своего гитариста спящим на разложенном гитарном чехле. Его голубой «Ибанез» стоял рядом, прислонённый к стенке. Лицо гитариста было безмятежным, а в фурнитуре гитары отражались проезжающие мимо вагоны поездов метро…

Его разбудила работница метрополитена:

— Молодой человек, вставайте, здесь нельзя спать!

— Почему? — приоткрыв глаза, спросил гитарист.

Светило солнце, а впереди было три часа на электричке и концерт на открытой сцене.

Сейчас «Девяткино» зарастает новостройками, хотя и деревенские дома никуда не делись. Подобное соседство обычно для провинциальных городов, типа Тамбова или Костромы, но в Санкт-Петербурге такое уже редкость.

Зимой здесь много снега, а летом по улицам бродят собаки. Гуляя в этом районе, чувствуешь себя несколько неуютно — всё-таки это уже не город. Или, ещё не город. Деревянные дома соседствуют с высотками, а современные магазины — с обветшалыми павильонами, в которых торгуют алкоголем и хлебом.

Наверное, когда-нибудь, город окончательно поглотит эти места. Деревянные дома расселят и снесут, рядом с метро построят огромный торговый центр с огромным продуктовым магазином и обязательными суши-баром и кинотеатром. Может быть, уже строят. Или уже построили.

Я не в курсе, я редко бываю на этой станции…

ПОЛИТЕХНИЧЕСКАЯ

Как-то я ходил в кино на один из премьерных показов фильма Тимура Бекмамбетова «Дневной Дозор». Действие картины разворачивается в Москве. Моему удивлению не было предела, когда из рекламного щита фильма Бондарчука герой «Дневного дозора» Антон Городецкий, по сюжету картины, спасаясь от тёмных магов, выпал на пол станции метро «Политехническая». Зачем и почему эту сцену сняли в питерском метро и именно на этой станции — до сих пор не понятно. По крайней мере, мне.

Я живу в двадцати минутах ходьбы от «Политехнической». Когда я пил, то выходил здесь — двадцати минут до дома вполне хватало на несколько сигарет и банку пенного светлого.

На этой станции я никогда не видел такого, чтоб было много народа. То ли не в то время ходил, то ли ничего по-настоящему интересного тут попросту нет. Разве что «Политех» — один из старейших и авторитетнейших ВУЗов страны. В детстве я был уверен, что учиться буду именно в Политехническом Университете. Это подразумевалось само собой, так как Политех находится недалеко от моего дома — можно ходить пешком. Почти как в школу.

В восьмидесятые годы моя мать работала в машинописном бюро на военной кафедре при Политехе. Она часто брала меня к себе на работу. Мне это нравилось. В её кабинете была ещё одна свободная печатная машинка — а что ещё нужно для счастья!

Стены машинописного бюро были обшиты специальными звукоизоляционными плитами — печатные машинки здорово шумели. В машбюро использовали исключительно механические агрегаты. Как считало руководство, если печатать на электрической, то американские разведчики по колебаниям и микроперепадам в электросети смогут узнать, что печатают и восстановить текст. Не знаю, что за тайные документы выстукивала на клавиатуре моя мать, но уровень секретности был запредельный.

Если выйти из метро, то слева можно увидеть церковь. Она вплотную примыкает к университетскому корпусу. В советские времена в этом здании, где ныне миряне стараются прикоснуться к чему-то сакральному, располагалось учебное помещение с огромной действующей моделью ракеты.

«Политехническая» расположена в таком месте, где ничего, кроме университетской жизни происходить не может в принципе. Если идти от станции на север, то можно дойти минут за пятнадцать до института робототехники. Если на юг — то до следующей станции «Площадь Мужества». Если углубиться в сторону университетских корпусов, попадёшь в парк, где носятся белки и можно найти остатки старой железной дороги.

В этом парке есть небольшое здание, куда меня мама водила на новогодние ёлки. Один раз в год я посещал подобные мероприятия. В то время я искренне не понимал, когда мои приятели хвастались:

— Я в этом году был на целых трёх ёлках!

Для меня уже тогда новый год был чем-то очень уютным, чем-то, что может произойти только раз в году. Наверное, именно по этим соображениям я не люблю шумных вечеринок и каждодневных разъездов по гостям в период январских каникул.

Если перейти Политехническую улицу и пройти по задворкам, то можно попасть к Ольгинским Прудам. Пруды эти из себя представляют две огромные лужи разной степени запущенности. К Светлановскому проспекту выходит бóльшая из них. Прямо от асфальта, по которому довольно активно носятся автомобили и автобусы, к пруду спускается пляж с песком и кабинами для переодевания. Летом здесь людно, а зимой с противоположной стороны водоёма появляется ледяная горка — сначала летишь вниз по склону, потом, как на трамплине, подскакиваешь на гранитном поребрике, пролетаешь пару метров и продолжаешь своё движение уже по льду водоёма.

В детстве я нередко бывал здесь со своей мамой. Вместо санок использовались какие-то картонки, которые находились практически сразу — будто кто-то специально разбрасывал их здесь на радость малышне.

Детворы тут было много. Малышня стояла в очереди, а как только наступал момент… Садишься на картонку и секунд десять несёшься вниз. Морозный ветер кусает щёки, и вот ты уже на льду. Встаёшь, отряхиваешься и вновь идёшь вверх занимать место в самом хвосте. И так до бесконечности.

Недалеко от пруда проходит улица Жака Дюкло. Кто такой Жак Дюкло, я не знаю до сих пор.

На этой улице расположилось небольшое заведение под названием «Куклы». Я был там один раз. В 2013 здесь происходила презентация очередного выпуска журнала «Вокзал». В следующем номере члены редколлегии хотели напечатать мои стихи.

Я пришёл на мероприятие с Костей Ивановым из панк-группы «Дефлораторы» и Димой Адеминым из Urban Pinochet. Втроём мы частенько вписывались в разные поэтические концерты и выступали там со стихами.

Наше появление мы в шутку назвали панк-десантом. Костя — человек непьющий, я в тот вечер позволил себе пару банок пива, а с Димой возникли проблемы. Нет, отчитали мы хорошо, но, когда нужно было собираться уходить, Диму конкретно накрыло. Он словно бы впал в какую-то посталкогольную депрессию. Как-то резко и очень неожиданно.

Мы вышли на улицу. Дима шёл молча и растерянно смотрел по сторонам. Потом попросил купить ему пива.

В торговом павильоне продавали всё, что угодно. Пока я расплачивался, Дима молча смотрел на корзину с вишней. Затем стал что-то искать в карманах.

— Скажите, — обратился он к продавщице, — а вы мне можете одну вишенку взвесить, а то у меня совсем денег мало.

Сердобольная продавщица дала ему пару ягод, отказалась от горсти десятикопеечных монет, и мы вышли на улицу.

Дима съел ягоды и впервые за вечер улыбнулся…

Город манил вечером, а ветер обрывал последние воспоминания о жарком лете, готовя петербуржцев к холодам и снежной каше под ногами.

ПЛОЩАДЬ МУЖЕСТВА

Станция метро «Площадь Мужества», являющаяся самой первой в нашей стране станцией глубокого заложения односводчатого типа, непосредственно привязана к одноимённому месту на северо-востоке Санкт-Петербурга. Выход из метро словно бы врос в цокольный этаж огромного облицованного белой плиткой, жилого дома. Вернее, это многоэтажка была возведена над помещением кассового зала и вестибюля — были времена, когда здание станции представляло собой небольшой домик на отшибе… Активно застраивать это место начали в конце восьмидесятых-начале девяностых.

Мало кто знает, но до середины 60-х годов площадь Мужества носила название Спасская, а по плану реконструкции в восьмидесятых тут предполагалось построить огромный подземный тоннель, прорезающий площадь с одного края до другого… Тоннель не построили, площадь так до конца и не обжили — сегодня она представляет собой огромный пустырь с трамвайными путями, окольцованный проезжей частью. На месте пустыря, к слову, планировали воздвигнуть монумент в честь Великой Победы. Но и монумент воздвигнуть не получилось — здесь слишком слабая почва…

Одной из достопримечательностей района площади Мужества является шайбообразная баня, построенная здесь ещё в тридцатые. На территории бани планировали открыть бассейн, а над внутренним двориком возвести стеклянный купол. Но в процессе строительства от этой идеи отказались — проект в то время казался слишком уж сложным.

В девяностые годы страну лихорадило: 91-ый, 93-ий, перевыборы президента Ельцина. Петербург в те годы представлял собой огромное серое пространство с вкраплениями ларьков и сыпью уличных торговцев — торговали везде и всем: одеждой, книгами, видеокассетами с фильмами про Рембо и порнухой. Именно в это время «Площади Мужества» на долгие девять лет предстояло стать конечной на безымянной ветке в пять станций длинной.

Помню, что каждое утро перед школой на кухне я слушал радио. В один прекрасный момент в городских новостях стали появляться тревожные новости о том, что в тоннеле между «Площадью Мужества» и следующей за ней станцией «Лесная» стали появляться протечки…

При строительстве этого участка Кировско-Выборгской линии метростроевцы столкнулись с проблемой: между уже построенными станциями под землёй они наткнулись на пласт перемешанной с грунтовыми водами земли — плывуном. Прокладывать тоннель через это месиво было чистым безумием — в любой момент рабочих могло смыть потоками грязной воды. Но планы в то время были грандиозными, а к проблемам относились в рамках пролетарской философии: не избегать, а преодолевать. Плывун решили заморозить, а станцию открыли на год раньше заявленного срока — прямо к XXV съезду КПСС.

Плывун долгое время не давал признаков для беспокойства, поезда ходили регулярно, стены тоннеля надёжно защищали жителей от неспокойной природы.

Сложно сказать, почему в 90-х вся надёжность куда-то пропала. Сложно ответить на вопрос, почему в это время пассажиры, проезжавшие злополучный участок красной ветки, вынуждены были рисковать своей жизнью, глядя, как по стёклам вагона с наружной стороны стекает грязная вода.

Сначала перегон стали закрывать на выходные — выбраться в город с Гражданки в эти дни стало сложно. Разве что наземным транспортом с пересадками в самых неожиданных и доселе невиданных местах — раньше эти места горожане пролетали под землёй по грохочущему темнотой тоннелю.

А потом 2 декабря 1995 года по радио сообщили, что тоннель закрыли на неопределённый период. Мне, по большому счёту, от этого было не особо дискомфортно, но моей матери нужно было каждый день ездить на работу на другой конец города.

Дабы как-то наладить сообщение между районами, администрация города пустила между «Площадью Мужества» и «Лесной» специальный бесплатный автобус — маршрут номер 80.

На отрезке между «Девяткино» и «Площадью Мужества» электрички стали ходить по расписанию — раз в двадцать минут. С утра, поднявшись из метро на Мужества, толпы сонных людей шли к остановке «восьмидесятки». Они чуть ли не штурмом брали автобус, набиваясь туда так, что, потеряв сознание, упасть было невозможно, падать было просто некуда… Автобус через утренние пробки вёз людей до «Лесной», где его поджидала ещё одна огромная толпа тех, кто едет из центра на север.

Я уже поступил в университет имени Герцена, а тоннель был всё ещё закрыт. Наверное, всё-таки нужно было выбрать Политех… А так каждый день по два раза мне приходилось поверху преодолевать расстояние, которое поезд метро сейчас пролетает за несколько минут.

Благодаря этому сложному перегону я сблизился со своим однокурсником Виталием. Он жил, да и сейчас живёт на «Гражданском проспекте». Так как поезда ходили по расписанию, чтоб успеть на первую пару, мы ездили одной и той же электричкой.

С ним мы быстро смекнули, что расстояние между разделёнными затопленными тоннелями станциями лучше преодолевать пешком. Это было гораздо приятнее, чем пытаться влезть в «восьмидесятку» — уж очень нам не нравилось по полчаса стоять в утренних пробках в неудобных позах.

Сначала мы ходили, придерживаясь маршрута автобуса, потом нашли более быстрый путь. Наши пешие утренние прогулки приобрели какое-то ритуальное значение — каждое утро у нас было двадцать минут на то, чтоб поговорить, чтоб дать волю фантазии… Именно во время одной из таких прогулок был придуман наш шутливо-развлекательный интернет-портал, посвящённый новостям из жизни несуществующих звёзд шансона, непроведённым спецоперациям и ненаписанным книгам.

Перегон между «Площадью Мужества» и «Лесной» снова открыли только 26 июня 2004 года. За полчаса до наступления этого дня я ехал одним из последних рейсов «восьмидесятки» — возвращался с концерта. Вечер был удивительно тихим и по-летнему обволакивающим медленным согретым за день воздухом.

ЛЕСНАЯ

До «Лесной» с «Академической» удобно добираться на наземном транспорте. Всё, что дальше неё — только на метро, так как прямого и быстрого сообщения со следующими станциями другим доступным и быстрым способом попросту нет.

Мне нравится «Лесная» — район метро очень эклектичен, тут можно увидеть, как монолитные и грузные дома в стиле советского домостроительства, так и новостройки, блестящие на солнце застеклёнными балконами. Это особый перевалочный пункт между спальными районами и тем местом, откуда потихонечку начинается центральная часть города. Здесь есть огромные детские площадки, соседствующие с узенькими, почти как в центре, тротуарами, роскошные торговые центры и убогонькие павильончики, спрятавшиеся во дворах.

На «Лесной» на третьем, кажется, этаже огромного старого многоквартирного дома жила одна моя знакомая. У неё по комнатам бегали мыши — как и зачем они забирались к ней в квартиру — непонятно.

На «Лесной» находится репетиционная база сразу трёх известных рок-н-ролльных команд. Я частенько бываю там в гостях у коллектива «Декабрь».

Низенькое здание без каких-либо признаков, что сразу три звучащие по радио группы создают здесь свои песни, окружено железным забором с воротами. Ворота практически никогда не закрыты. Дальше подъём по лестнице, и вот я уже в комнате отдыха: небольшое почти квадратное помещение, стены которого завешаны плакатами и афишами. На полках стоят подарки от поклонников и статуэтки, врученные кому-то из музыкантов, базирующихся здесь, как подтверждение, что они получили какую-нибудь очередную премию.

В один из вечеров я заехал туда.

Как-то невзначай.

То ли по пути было, то ли от нечего делать.

«Декабрь» в соседнем помещении терзали гитары, а в комнате отдыха сидел человек в спортивном костюме. Человек пил алкогольный коктейль и смотрел куда-то в пустоту.

Я сел в соседнее кресло. Не помню почему, но мы разговорились.

— Да, анархия всё-таки возможна, — басил он.

— Ну, тут нужно повышать самосознания человека, ведь анархия, по сути, не вседозволенность, а…

— Ты Бакунина или Крапоткина читал?

В таком ключе мы проговорили где-то час. Человек периодически перебивал, негодовал, допил моё пиво и вдруг улыбнулся. Увидев эту улыбку, я понял, что передо мной сидит Миша Горшенёв из группы «Король и Шут». Без сценического костюма и грима его сложно узнать — уж очень сильно раскручен его сценический образ анархиста в кожаном плаще.

Я узнал его, но не подал виду. За годы журналистской практики мне приходилось общаться с большим количеством музыкантов совершенно разной степени популярности, и у меня нет пиетета к «звёздам». Но меня всё-таки сильно поразило, что я, человек некогда учившийся играть на гитаре на песнях «Короля и Шута», сразу не узнал их вокалиста.

Со мной в тот вечер была девушка, и когда мы пошли в сторону её дома, она звонила каким-то знакомым: «ты даже не представляешь, я бухала с Горшком!». Вот так вот… Вот и всё содержание часовой беседы в тесной каморке на репетиционной базе.

Как-то мой коллега, живший на «Лесной», рассказывал, что встретил там «человека очень похожего на Горшенёва». И я точно уверен, что встретил он именно Горшка. Повторюсь, без грима, концертной причёски и знаменитого плаща узнать его практически невозможно. Да и представить сложно, чтоб человек, книги о котором будут выходить в сериях типа «Легенды нашего рока», может ходить в спортивном костюме до ближайшего ларька за алкоголем.

Сейчас я очень жалею, что во время той беседы с Мишей я не сразу его идентифицировал и не включил диктофон — беседа была действительно интересной.

Михаил Горшенёв умер чуть больше, чем через год после нашей встречи. Я не ходил на прощание с ним во Дворец Спорта «Юбилейный». Просто мне не захотелось терять из памяти того Мишу, что я увидел в тот осенний вечер — уставшего, с зачёсанными назад седыми волосами и неповторимой улыбкой.

Как было сказано выше, на той самой репетиционной точке создавали свои произведения не только музыканты «Короля и Шута», но и группа «Декабрь». Их вокалиста я знаю уже более десяти лет — он был одним из первых, кто дал интервью для пилотного выпуска моей рубрики в одном питерском журнале. Миха Семёнов вообще человек общительный и приветливый. Но он был не первым, с кем из «декабристов» свела меня судьба. Первым был их барабанщик Олег — с ним я познакомился, когда работал в рок-магазине на Лиговском проспекте.

Олег Бондаренко не только репетировал на «Лесной», он жил в районе этой станции. Когда мы только с ним познакомились, я был молод, а он здоров — за последующее за нашим знакомством десятилетие его съели наркотики. Из улыбчивого крепыша он превратился в суетливого сутулящегося человека. Из-за своей зависимости ему пришлось покинуть «Декабрь» — его место занял розовощёкий юнец Стёпа.

Я помню последнюю встречу с Бондарем — так называли его приятели. На «Лесной» у продуктового магазина. Олег уже не играл в группе, а с неба лилась вода — серый тусклый вечер и тусклый взгляд разочарованного во всём музыканта…

Мы говорили с Олегом, стоя под аркой. С двух сторон стена дождя. Огонёк сигареты и медленный разговор.

— Да, я всё понимаю, я подвёл группу. Сейчас надо брать себя в руки и найти себе применение как музыканта.

За день до смерти на своей странице в социальной сети он написал, что прошёл курс реабилитации, что готов к новым свершениям… Он стал первым из музыкантов, репетировавших на той репетиционной точке, кто умер… Вторым стал Горшенёв. Третьим — гитарист группы «Пилот» Виктор Бастраков…

ВЫБОРГСКАЯ

Для меня эта станция считается уже дальней. От ареала моего обитания она отделена железнодорожными путями, тянущимися по огромной насыпи. Под насыпью есть проезды для транспорта и проходы для пешеходов.

От «Лесной» до «Выборгской» недолго идти пешком, но дорога эта ничем не примечательна: унылые дворы, промышленные постройки. Летом пыль, зимой снег, перемешанный с грязью.

Из здания наземного вестибюля «Выборгской» можно попасть в самый длинный в Санкт-Петербурге подземный переход. Изгибаясь наподобие латинской «S», он связывает два района Питера — Выборгский и Калининский. Переход тянется под широченным проспектом, ныряет под железнодорожные пути и заканчивается на Чугунной улице. На Чугунной совершенно нечего делать. Разве что летом, глотая дорожную пыль, любоваться промышленными зданиями и ржавыми вагонами-цистернами, не бог весть откуда и зачем приехавшими сюда.

На «Выборгской» базировалась редакция самого продвинутого журнала о рок-музыке FUZZ. В 2003-ем не было быстрого интернета, и статьи в редакцию приходилось приносить на дискете.

В то время я по уши был влюблён в красивую девочку с греческой фамилией. Я был примерным студентом и ничем не выделялся среди сверстников.

Но мне очень хотелось выделиться. Например, опубликовать что-нибудь в FUZZ.

Я написал огромный материал, посвящённый группе «Алиса». Он рассказывал о раннем периоде существования коллектива и был, своего рода, эксклюзивом — большинство историй я почерпнул из рассказов своей матери, которая в своё время тусовалась с музыкантами прославленной ныне команды.

Сначала я позвонил по телефону, напечатанному в журнале и договорился о встрече. Уже через час я был на «Выборгской» — редакция находилась в огромном здании за станцией. В моей сумке лежала дискета и несколько листов бумаги с набранным на компьютере текстом.

Пройдя через проходную, я поднялся по лестнице на нужный мне этаж. Дверь в редакцию не отличалась от десятков других дверей, выходящих в коридор. Разве что, кажется, была небольшая наклейка с четырьмя заветными буквами — FUZZ.

В начале нулевых я старался не пропускать ни одного номера этого журнала. На его страницах было много фотографий и интервью с самыми актуальными рок-музыкантами. Я до сих пор не знаю, как я решился тогда предложить свой, как мне тогда казалось, скромный материал в это самое-крутое-на-свете издание. Наверное, действительно очень сильно хотелось по-хорошему выпендриться перед своей пассией.

Отступать было некуда, и я вошёл в редакцию. Почему-то редакцию этого журнала я представлял совсем не так. Мне казалось, что она должна быть похожа на огромный зал с сотней сотрудников что-то усердно печатающих на компьютерах. На деле сотрудника я увидел одного — Алексея Любимова. Да и помещение было совсем маленьким: несколько столов, плакаты и афиши на стенах.

Любимов поздоровался со мной, взял протянутые ему листы и углубился в чтение. Через несколько минут он позвал из соседнего кабинета главного редактора по фамилии Долгов:

— Видишь, что принесли?

— Вижу. Придётся номер перевёрстывать. Это интересно, нужно ставить обязательно, — ответил Долгов Любимову и, обратившись ко мне, добавил, — Вот раньше бы пришли вы на недельку-другую, а то мы номер, посвящённый юбилею «Алисы», уже к печати готовить начали…

Статья вышла в ноябрьском номере с Кинчевым на обложке. Сначала шла моя «Алиса до Алисы», а следом юбилейное интервью Константина Евгеньевича. Радости моей не было предела. Тем более, что за публикацию обещали ещё и заплатить:

— Вы позванивайте, как деньги будут, мы вам всё оплатим.

Через несколько дней после этого я всё на той же «Выборгской» встретился со своей зазнобой — у нас была традиция каждое наше свидание встречаться на разных станциях. В тот день была очередь «Выборгской».

Мы пошли вдоль железнодорожных путей, потом залезли на конструкции железнодорожного моста. Под нами гремели поезда, под поездами ездили машины, а мы наслаждались своим маленьким вибрирующим железным местом под небом. Я рассказал Светке о том, что, наверное, стану журналистом, о том, что Fuzz взял мою статью, о том, что статья посвящена группе «Алиса» — одной из её самых любимых. Светка хитро улыбнулась и поцеловала меня… С ней мы расстались месяца через четыре, а мой роман с журналистикой продолжается по сей день.

А однажды, лет через десять после этого случая я возвращался из клуба «Форпост», где в рамках поэтического вечера театра поэтов «Послушайте!» представлял свою поэму…

«Форпост» находится в десяти минутах быстрым шагом от «Выборгской». Каждую неделю здесь собирались молодые поэты и читали свои стихи ценителям зарифмованного творчества. Рядом с «Форпостом» находится продуктовый магазин, где молодые поэты закупались алкоголем, который и распивали прямо у дверей клуба.

…В тот вечер я несколько перебрал с коктейлями, и это было заметно. На входе в метро меня остановил милиционер:

— Молодой человек, документы предъявите.

— Вот, — достав паспорт, ответил я прапорщику.

Тот, покрутив его в руках, попросил пройти с ним.

— А что такое? — задал я вполне уместный в такой ситуации вопрос.

— У нас проходит антинаркотический рейд.

— И?

— А от вас… — он замялся, — от вас алкоголем пахнет.

Какой-то явной связи между запахом алкоголя и наркотиками я не уловил, но сопротивляться было глупо.

В служебной каморке милиционер сел за стол и снова начал изучать мой паспорт:

— Я сейчас буду звонить, уточнять по вам данные.

— Звоните, — сев на стул, ответил я.

— Час поздний, метро закроется, пока дозвонюсь.

— Пешком дойду, мне не далеко, — слукавил я в ответ. Хотя, отчасти это было правдой. Как дойти до следующий станции я знал, а уж от «Лесной» путь до дома был известен мне как мои пять пальцев: сначала через парк, потом через дворы…

Прапорщик явно не ожидал такого. Он вернул мне паспорт и как-то уж совсем жалостливо попросил:

— Ну, хоть на пиво-то дадите?

Абсурдность ситуации и наглость милиционера зашкаливали. Дабы довести абсурд до его апогея, я поинтересовался:

— Товарищ прапорщик, а сколько ваше пиво стоит?

— Сорок шесть рублей.

Я отсчитал ему ровно сорок шесть мелочью и вышел из каморки.

На следующее утро я вновь оказался на «Выборгской». Тот же прапорщик снова дежурил на станции. Встретившись со мной взглядом, он резко отвёл глаза в сторону и сделал вид, что ищет что-то в карманах. Мне очень захотелось подойти к нему и поздороваться…

ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА

«Станция „Площадь Ленина“ ленинградского ордена Ленина метрополитена имени В. И. Ленина» — именно так в советское время полностью называлась эта, открытая в начале семидесятых годов, станция Кировско-Выборгской линии. Четыре Ленина в названии дополняет ещё несколько — на мозаичном панно на выходе и памятник на площади напротив здания Финляндского вокзала. Этот монумент, запечатлевший выступление Владимира Ильича с башни броневика перед рабочими, растиражирован на тысячах старых советских открытках, посвящённых Ленинграду.

В 2009-м в ночь на первое апреля памятник подвергся атаке: взрывом насквозь прорвало фигуру вождя в районе того места, которые приличные барышне иначе как местом пониже спины не называют. Террористов так и не поймали, смысла акции никто не понял, памятник починили.

Городские коммунисты после открытия отреставрированного монумента предлагали построить вокруг него пуленепробиваемый купол. Причём материал для этого купола, по мнению местных хранителей заветов Ильича, абсолютно бесплатно должны были разработать талантливые российские учёные.

Выход и вход в метро расположены в здании Финляндского вокзала — в советском Ленинграде это название прочно ассоциировалось с одной из зарубежных поездок Ленина — как известно Ленин любил бывать в Европе. Поговаривают, что в Европе у него жила любовница.

Финляндский вокзал является архитектурной доминантой этого района — шпиль с часами возвышается над серым зданием с огромными окнами. В темное время на здании включается синяя подсветка. Красиво.

В районе станции «Площадь Ленина» есть всё, что нужно: здание суда, военкомат, пенсионный фонд, больница при Военно-Медицинской Академии, биржа труда, пара заводов и следственный изолятор «Кресты». Совсем недавно с площади перед вокзалом переехал ЗАГС Калининского района — сейчас он занимает новое здание на «Академической».

Пару лет назад на площади установили поющие фонтаны. Раз в час они показывают механическое и довольно скучное представление под классическую музыку.

Не знаю почему, но район «Площади Ленина» у меня ассоциируется с ярким солнцем и чистым небом, хотя бываю я тут по разным вопросам в совершенно разную погоду.

Отсюда мы с родителями ездили на дачу в Левашово. Отсюда я, когда вырос, ездил с приятелями на пляж в Солнечное. Отсюда перед открытием тоннеля между «Лесной» и «Площадью Мужества» ездил восьмидесятый автобус — его маршрут на пару недель продлили, так как перед самым открытием нужно было провести необходимые испытания и всё в очередной раз перепроверить. Тогда на время закрыли участок от «Площади Ленина» до Мужества…

До своего переезда на Пискарёвку недалеко от «Площади Ленина» располагалась детская зубная поликлиника: с классом мы ездили сюда на плановые осмотры. Ничего кроме допотопных бормашин с ременной передачей и злющей тётки-врача с огромными ручищами оттуда я не помню.

Так получилось, что на этой станции моя группа записала сразу два альбома. Писались мы в офисе крупного магазина, торгующего музыкальным оборудованием и инструментами. Среди офисных столов, заставленных компьютерами, факсами и копирами установили самую настоящую барабанную установку и звукорежиссерский пульт. Каждые выходные мы в течении полутора месяцев ездили туда и фиксировали «в цифру» свои песни. Написать о тех днях можно много, тем более, что «приколов» было предостаточно, но это всё ровным счётом ничего не расскажет о станции метро «Площадь Ленина».

Эта станция и, в особенности, вид здания Финляндского вокзала, благодаря своей откровенной открыточности, стали одной из визитных карточек Санкт-Петербурга.

Визитку дают в руки, зачастую даже не спрашивая, нужна ли она вам. Зачастую тому, кто протягивает вам свою визитную карточку, абсолютно всё равно, что вы с ней сделаете. Визитки можно хранить в специальных отделениях своего бумажника, можно забывать в кафе, можно выбросить через две минуты после встречи.

Что вы сделаете с этой визиткой, мне тоже абсолютно всё равно…

ЧЕРНЫШЕВСКАЯ

Между помпезностью «Площади Ленина» и суетливостью «Площадь Восстания», если ехать с севера к центру, или наоборот, находишь тихую гавань — станцию «Чернышевская». Станция воплощает собой идею функционального минимализма, пришедшую на смену роскоши и некоторой расфуфыренности сталинского ампира — тут нет лишних элементов декора, стены выложены обычным кафелем, а пышные громоздкие люстры не существуют как класс — «Чернышевская» стала первой станцией в городе, освещение которой полностью обеспечивали невзрачные стеновые светильники.

Здание вестибюля скромно приютилось между Фурштадской и Кирочной улицей на месте бывшей богадельни и церкви святых Космы и Дамиана. К слову сказать, в проектной документации станция должна была носить название «Кирочная», но, видимо Чернышевский более знаковая фигура, чем лютеранская кирха, находившаяся неподалёку.

На Фурштатской в небольшом баре с маленькой сценой и обязательным вай-фаем одно время базировался поэтический клуб «Болт» — каждую неделю молодые люди со всего Питера съезжались сюда почитать свои стихи, поболтать, выпить кружечку другую пива. Кому не хватало денег на пиво из бара, покупали его в магазинчике, расположенном под аркой на тоже улице.

Я был здесь раза два-три. Сначала по приглашению товарища по фамилии Нагиев, потом просто так: с охапкой стихов в кармане и уверенностью в собственной гениальности. Вначале 2008-ого «Болт» только набирал обороты, но уже тогда в глаза бросалась определённая наглость тех парней, которые стояли у его руля. Хорошая такая наглость, граничащая с героизмом и бросанием собственных тел и тел тех, кто случайно проходил мимо, на амбразуры консервативного мирка питерской поэзии.

Мне не особо нравилось на этих вечерах — микрофон вёл себя отвратительно, публика кучковалась в смежных с залом помещениях. Конечно, были и фанаты стихосложения, сидевшие весь вечер перед сценой, сдержанно хлопая. Но их было гораздо меньше тех, кто пришёл за компанию с каким-то дарованием, и, ожидая выступления этого самого дарования, пивших в баре и скручивающих с помощью специальной машинки особые тоненькие папиросы.

Но это была богема. Ощущение салонности присутствовало во всём — в тягучести выступлений, в запахе вишнёвого и шоколадного табака, в неспешном интеллигентном пьянстве и дежурный похвалах в адрес друг друга и новых стихов, звучащих со сцены.

В то время на пересечении Кирочной и Суворовского жил поэт Лёха Никонов — единственный питерский поэт, который в те годы выпускал и с успехом продавал свои книги, собирал на свои выступления толпы народа и всем своим образом доказывал тезис, что поэт в России больше, чем поэт.

Никонов никогда не ходил в «Болт», а его стихи обязательно будут проходить, уж если не в рамках школьной программы, то в ВУЗах уж точно.

Лёха жил в маленькой мансарде, окна которой выходили во двор-колодец.

— Видишь, вон там окно напротив, — как-то сказал он, когда я в первый раз пришёл к нему в гости, — Там живут люди, которые постоянно, как я не посмотрю, едят. Я как-то пару дней сидел без еды и смотрел на них. Хорошо, потом друзья приехали, привезли, что поесть, иначе я бы совсем свихнулся.

В окне напротив в тот момент семья из четырёх человек сидела за накрытым столом.

Как-то с Никоновым мы встретились на «Чернышевской» и пошли в сторону его дома. По пути спустились в полуподвальный продуктовый магазин. Лёха долго стоял там напротив шкафа с различными соусами.

— Вам чем-то помочь, — спросил подошедший продавец.

— Я кетчуп хочу купить.

— А вам для чего?

— Ну… — замялся Алексей Валерьевич, — я его ем!

С Никоновым мы общались довольно тесно, несколько лет я вёл сайт, посвящённый его группе «Последние Танки в Париже», а потом мы рассорились из-за какой-то ерунды. Говорят, он переехал с «Чернышевской», но я не знаю этих подробностей. Просто иногда ставлю компакт с его песнями и с улыбкой вспоминаю те времена:

«Помнишь, как вчера плакали навзрыд,

А теперь надолго разошлись».

Когда я только познакомился с творчеством «ПТВП», юношеский максимализм преобладал над рациональностью, и вместо того, чтоб найти нормальную подработку на лето, я устроился продавцом в рок-магазин «Асса», притаившийся во дворах в трёх минутах быстрым шагом от «Чернышевской». На дворе был 2004-ый, и люди ещё покупали компакт-диски и даже аудиокассеты.

«Ассу» открыл известный в Ленинграде и Петербурге рок-деятель Сергей Фирсов. В своё время он записал и издал и Гребенщикова, и Летова. Его рок-магазин больше походил на склад позабытых вещей — в одном зале продавали пиратские кассеты с распечатанными на чёрно-белом принтере обложками, а в другом — всевозможную атрибутику: от футболок со страшными физиономиями до пустых бланков членских билетов Ленинградского рок-клуба.

В магазине я проработал всего несколько дней, но и этого мне хватило, чтобы прочувствовать всю атмосферу хватающегося всеми своими щупальцами за ускользающее от него время, русского рок-андеграунда.

В первый день работы в магазине засорился туалет, и в коридорчике между залами расползлась неприятного цвета лужа. Во второй — в дрова пьяный фанат «Арии» прямо в помещении саданул себе по руке «розочкой», сделанной из пивной бутылки, залив кровью пол и заляпав стены — потом долго оттирали. Уйдя на выходные, я не вернулся: работать в таком месте даже для меня было чересчур экстремально. Как через десять лет спела одна екатеринбургская группа, это не моё пальто.

К чести «Ассы» стоит сказать, что купить там можно было настоящие раритеты — редкие в наших широтах записи и артефакты, коим место должно быть в музеях или коллекциях настоящих фанатов русского рока. Но, несмотря на это, покупатели заходили туда редко — то ли проблема была в недостатке информации о магазине, то ли аура у места была какая-то нехорошая…

ПЛОЩАДЬ ВОССТАНИЯ

Верхний вестибюль станции расположен на месте снесённой Знаменской церкви. Если выйти из метро, обогнуть здание и перейти Лиговский проспект, то упираешься в огромный книжный магазин. Здесь можно купить книжку, попить кофе или бесплатно справить нужду — всё для клиента! В магазине есть большой зал, где частенько проходят концерты и встречи с авторами книг, которые обязательно здесь продаются.

В 2007- ом гиперактивный петербургский деятель Захар Заря проводил здесь масштабный поэтический конкурс-фестиваль «Медный век». Участвовало более тридцати молодых поэтов, народу в зале было не протолкнуться. Я был в числе участников.

Мы с друзьями пришли к самому началу мероприятия, послушали несколько первых выступающих и решили двинуться в продуктовый за алкоголем — я должен был выступать двадцать шестым, а слушать стихи нам совсем не хотелось.

Напились мы довольно быстро, вернулись в зал. Протиснувшись к сцене, я спросил у ютившегося сбоку Захара:

— Скажите, а когда Коровин выступает?

— Он следующий. Вы его в зале не видели? — Захар не знал, как я выгляжу.

— Это я, — ответил я и, увидев, что выступавший передо мной человек покидает сцену, выскочил к микрофону.

Захар потом рассказал, что очень испугался в тот момент выпускать меня к зрителям:

— Ну, сам представь, у нас культурное мероприятие, а тут ко мне подходит пьяный неформал и, дыша перегаром, просится на сцену. Я реально опешил. Культурная столица как-никак, а тут такое…

На том фестивале я вышел в финал, хотя по лицам некоторых пришедших было видно, что такой культур-мультур в камуфлированной толстовке и красном шарфе, орущий со сцены про то, что город держит лирического героя «за последнего лоха», им не нужен.

Весь оставшийся вечер мы с друзьями откровенно хамски себя вели: не стесняясь в выражениях, обсуждали выступающих и дико ржали над собственными шутками. Впрочем, всё это не помешало мне подружиться с Зарёй и в финале показать себя с лучшей стороны.

На «Восстания» некогда располагался клуб «Цоколь», где моя группа дала первый концерт. До сих пор на там же располагается Fish Fabrique, где я весной 2004-ого впервые вышел на сцену.

Fish Fabrique даже, несмотря на слабенький аппарат и откровенную тесноту место культовое. В клубе пахнет прогорклым маслом, пару раз я видел там тараканов и познакомился с долговязым и очень легендарным Владимиром Рекшаном, до сих пор тянущим на себе свою ещё более легендарную, но сегодня не особо известную группу «Санкт-Петербург».

В детстве моя мать рассказывала про группы «Россияне» и Санкт-Петербург» как про одних из самых авторитетных представителей русского рока. Думала ли она о том, что её семилетний сын через двадцать лет будет читать со сцены стихи, а музыканты «Санкт-Петербурга» во главе с Рекшаном подыгрывать ему на своих инструментах! Это выступление, к слову сказать, тоже произошло «Фишке» — так для краткости называют Fish Fabrique завсегдатаи этого места.

В «Фишке» я брал своё самое первое интервью для журнала FUZZ у парней из весёлой группы «Морэ&Рэльсы», а в новом зале, открытом в пяти метрах от автоматически ставшего старым и, судя по размерам, малым, я давал первое в своей жизни интервью для журнала «Петербургский Музыкант».

Если от «Фишки» углубится во дворы, попадаешь в неделимые владения арт-центра «Пушкинская 10». В арт-центр можно зайти с Лиговского, но Лиговский 53, согласитесь, звучит не так круто, как Пушкинская 10. Впрочем, я никогда не думал о том, почему это место так названо.

Во дворе арт-центра неуютно — заборы, мусорные баки, странного вида люди. Частью арт-центра является так называемая улица Джона Леннона — она как раз-таки и разделяет два зала Fish Fabrique. Под единственной аркой этой улицы расположен офис Храма Любви, который очень хотел построить самый известный битломан России Коля Васин — местный фрик и добряк. Осенью 2018 Васин покончил с собой в здании торгового комплекса «Галерея», находящегося через дорогу.

На территории «Пушкинской 10» куча арт-пространств, офисов каких-то безумных компаний, студия группы «Аквариум» и целый музей, посвящённый канцелярским кнопкам — словом, местечко экзотическое. Здесь я познакомился с Никоновым, когда брал у него интервью в «ГЭЗ-21» — небольшом клубике под самой крышей одного из зданий арт-центра. Здесь же пил красное вино со своим приятелем после того, как девушка, за которой он ухаживал, изменила ему. Со мной.

Старейший питерский рок-магазин Castle Rock расположен в соседних дворах. В него я убежал работать из магазина «Асса», в нём я подружился с Олегом Бондаренко из группы «Декабрь».

Castle Rock местные называют по-простому Кастылём — оно и короче и более по-русски, чем название городка, придуманного когда-то американским писателем Стивеном Кингом. В Кастыле всегда людно, на витринах диски, журналы, книги…. По стенам футболки и балахоны с логотипами групп и фотографиями музыкантов. Сюда стремятся все приезжие рокеры — владелец магазина по фамилии Фридман смог сделать из своего бизнеса ещё одно культовое место неформального Питера.

Сейчас я редко захожу в Castle Rock, а если и захожу, то больше от нечего делать — есть у меня дурацкая привычка назначать встречи на Восстания и приезжать минут на двадцать раньше. Приходится убивать время, глазея на атрибутику и слушая доносящийся из колонок, стоящих в торговом зале, перемешанные с гроулом и скримом визг гитар и уханье басов.

У метро «Площадь Восстания» два выхода — один на улицу Восстания, тянущуюся до самой Кирочной, другой на Московский Вокзал. От второго выхода удобно ходить до целого неформального оазиса, раскинувшегося во дворах за огромным зданием магазина бытовой техники. Чего там только не было: пара-тройка рок-клубов, несколько баров, один из которых, к слову, посвящён моему любимому художнику Уорхолу, заведение для байкеров, какие-то магазинчики и, даже, офисы, непонятно каким образом занесённые в этот неформальный мирок, где вечерами бродят кучки парней и девчонок, орущих песни и даже в лютый мороз пьющих пиво из бутылок.

Но всё-таки самым легендарным местом в районе площади Восстания я считаю клуб «Молоко», некогда существовавший на Перекупном переулке. Это была не просто концертная площадка, а именно клуб, куда люди ходили не на какого-то конкретного исполнителя, а просто — исполнители на сцене в любом случае никого никогда не разочаровывали: «Молоко» держало гордо звание самого авторитетного рок-н-ролльного заведения с самой актуальной музыкой. Нет, конечно, ходили и на концерты вполне конкретных исполнителей, но и на солянках из молодых групп тут был полный зал.

Когда в 2004 году волей случая я стал директором одной рок-банды, мне в голову пришла идея организовать им два концерта за одну неделю в самых классных местах Питера — в Fish Fabrique и «Молоке». Арт-директорам обоих клубов были вручены кассеты с записями.

Через несколько дней я позвонил в «Фишку»:

— Скажите, ребята могут у вас выступить?

— А где ещё эта группа выступает?

— Ну, мы сейчас с «Молоком» договариваемся.

— Хорошо, если они вас возьмут, мы тоже возьмём.

В «Молоке» мне сказали тоже самое с точностью до наоборот. Замкнутый круг! Ради концертов пришлось, в итоге, соврать обоим, и всё состоялось. Клубы держали звание самых стильных мест, и кого ни попадя на сцену не пускали. Сейчас всё проще для музыкантов, но сложнее для зрителей — из-за всеядности арт-директоров, которые, зачастую, даже не слушают присланные записи, а лишь спрашивают, сколько народу собирает группа, по-настоящему хорошие концерты случаются редко…

Я люблю «Площадь Восстания». Несмотря на то, что станция находится в самом эпицентре культурной жизни города, а, может быть и страны. Несмотря на то, что два самых главных проспекта пересекаются здесь же, несмотря на то, что тут всегда многолюдно, мне здесь уютно. На «Площади Восстания» я не чувствую оторванности от своего района — на «Площади Восстания» даже в зимнюю ночь тепло. Тепло от того, что я чувствую сердце города, гонящее молодую кровь по артериям Невского и венам Лиговского…

ВЛАДИМИРСКАЯ

Перегон между «Площадью Восстания» и «Владимирской» — самый короткий в городе. По прямой чуть больше семисот метров. Станция, в общем-то, бесполезная. Её существование можно оправдать разве что тем, что она является переходом на другую линию метро.

Помещение подземного зала «Владимирской» было первым в Ленинградском метрополитене, где центральный неф короче перронов — его построили по примеру московских станций. Так как станция не является особо полезной, строили её максимально экономно.

У станции нет отдельного строения — кассовый зал и вестибюль занимают цокольный этаж здания проектного института «Ленметроэнерготранс».

Напротив входа в метро торчит купол собора Владимирской иконы Божьей матери — удивительно, что собор не снесли, ведь тенденция сносить церкви и строить на их месте вестибюли метро в Ленинграде определённо прослеживалась.

Слева от Владимирской площади, на которую попадаешь, вынырнув из метро, находится безымянный перекрёсток, в народе называемый «площадь Пять Углов». Это название, связанное с его неправильной формой, прочно вошло в обиход петербуржцев — не все знают, что перекрёсток вообще никак не называется. Доходит до того, что в рекламных объявлениях часто можно встретить что-нибудь вроде: «мы открылись всего в минуте ходьбы от Пяти Углов» — это звучит гораздо понятнее, чем некая абстрактная Владимирская площадь, находящаяся совсем рядом.

— Давай встретимся на Владимирской площади, — говорят питерские интеллигенты, но всегда тут же добавляют, — Это которая рядом с Пятью Углами.

Недалеко от Пяти Углов находится квартира, в которой одно время проводили квартирные концерты. Не в далёких 80-х, что само собой разумеется, а в совсем недалёких нулевых.

Там я перед первым концертом своей группы был на квартирнике Миши Шевченко из канувшей в Лету и незаслуженно забытой команды «Катюша» — этаких манерных парней, играющих необычную музыку с классным вокалом и замечательными текстами. Если не лень, найдите в интернете их песни «Лето», «China Town» или «Сосед» — наберётесь положительных и почему-то немного пахнущих медикаментами, впечатлений.

Если от «Владимирской» пойти в сторону Невского и свернуть направо на Стремянную, можно дойти до небольшого дворика, за которым уже чуть ли не официально закрепилось название Эльфийский Садик. В конце восьмидесятых тут тусовались молодые ленинградские рокеры — здесь можно было встретить Виктора Цоя, Александра Башлачёва, звукорежиссёра Алексея Вишню и самого настоящего Гребенщикова. В середине десятых тут тусуются разве что местные алкаши, а о легендарности места напоминает лишь столб с указателями направлений до бывшего кафе «Сайгон» и Ленинградского рок-клуба, базировавшегося неподалёку на улице Рубинштейна.

В Эльфийском садике я был один раз — петербургские рок-деятели проводили здесь концерт то ли за здравие, то ли за упокой этого места. На сцене пели Чернецкий с «Разными людьми», Вишня под минусовку, кто-то ещё. Мероприятие мне катастрофически не понравилось. Сколько можно жить прошлым и увековечивать каждый выдох легендарных рок-музыкантов! Это не Кин-дза-дза всё-таки…

В доме напротив садика жила мама одной моей знакомой. Дом был громоздким и каким-то грузным. Впрочем, как и всё, что есть в этом районе. В этом доме была лестница, ведущая на верхние этаже. Лестничные пролёты на манер винтовой лестницы шли вдоль стен, очерчивая огромный квадрат, внутри которого зияло пустотой пространство метров двадцати пяти площадью. Зачем в прежние времена так строили — непонятно

От «Владимирской» в 2007-ом я частенько ходил на работу, когда трудился на реставрации Дома Журналистов на Невском. Рабочий день начинался в 8 утра, и в это время на Владимирском проспекте людей почти не было — мне это нравилось. Впрочем, в такое время и на Невском довольно пустынно.

Здание Дома Журналистов некогда принадлежал герою одной из русско-турецких войн генералу Сухозанету. В императорском Петербурге поговаривали о том, что он был человеком довольно-таки свободных нравов. Может быть, даже оргии проводил у себя, кто знает!

Именно в Доме журналистов я познакомился с Сашей Каменским — рослым парнем с грубоватыми манерами. Во время очередного перекура я прочитал ему свои стихи, а он предложил мне помощь в создании настоящей панк-группы.

Сейчас Сашка, пять лет проведя как бас-гитарист группы «Декабрь», играет в своей группе «Стереозвук», мой музыкальный коллектив существует до сих пор, а дом Сухозанета стоит на прежнем месте.

Я не могу вспомнить ни одной интересной истории, связанной с «Владимирской» — сюда я всегда попадал как-то случайно. То шёл куда-то, то откуда-то.

Мне даже немного стыдно от того, что я совершенно не знаю этого района так, как знают его старожилы.

До сих пор, если я там и оказываюсь, то происходит это совершенно случайно…

ПУШКИНСКАЯ

Станция «Пушкинская» находится рядом с Витебским вокзалом — между прочим, самым первым вокзалом, построенным в России. С него можно доехать до города Пушкин, где в Царскосельском лицее учился одноимённый Поэт. Вокзал необычайно красив — огромное пространство, куча железных конструкций: его здание приняло свой привычный для жителей города вид только в начале двадцатого века и стало одним из первых общественных зданий в стиле модерн.

Интересно, что «Пушкинская» — единственная станция петербургского метро, привязанная к вокзалу, но не имеющая на него выход — от метро до вокзала нужно идти по улице. В подземном перронном зале «Пушкинской» установлен первый в Петербурге подземный памятник. По названию станции легко догадаться, кому!

Недалеко от станции метро расположен Театр Юного Зрителя — летом перед серым зданием ТЮЗа шумит ребятня: тут устанавливают простенькие аттракционы и периодически проводят театрализованные шоу.

На площади перед театром когда-то чуть не расстреляли Достоевского. Федор Михайлович был вхож в один из оппозиционных кружков. Его членов арестовали в 1849. Проведя восемь месяцев в заключении, Достоевский с другими членами кружка был вывезен на Семёновский плац — так раньше называлось это место. На плацу был зачитан смертный приговор. В самый последний момент, правда, сообщили о помиловании и замене смертной казни каторгой. Но, согласитесь, жестоко. Говорят, что один из «приговорённых» от испуга сошёл с ума!

В самом театре я был всего один раз. Не помню, на каком спектакле, но это был настоящий спектакль с настоящими актёрами. До этого я был только в театре кукол, и представление с живыми людьми мной воспринималось как акт некой инициации — это как перейти с мультиков на фильмы или с журнала «Весёлые картинки» на «Трамвай». Помню, когда моя мать оформила подписку на «Трамвай» и пришёл первый номер, мне почему-то стыдно было смотреть на фотографию лысой чёрно-белой девочки на первой странице под цветастой обложкой — слишком уж непривычно в журнале для детей было видеть что-то кроме рисунков. Тоже самое у меня было на том спектакле — я не мог понять, почему дяди и тёти говорят не своими словами и делают несвойственные им вещи. Одно дело поролоновая лягушка на верёвочках, а другое — толстый дядя эту лягушку изображающий. В общем-то, после посещения Театра Юного Зрителя я разочаровался — ждал какого-то волшебства, а увидел ёрничество и кривляния…

За ТЮЗом, высится здание крупного торгового центра — здесь расположен океанариум, от чего слово «Океанариум» стало использоваться жителями города для обозначения этого громоздкого сооружения как его название.

Под самой крышей торгового центра находится застеклённая мансарда. Здесь одно время собирались поэты. Мероприятия с их участием проходили каждую неделю, всё это дело носило название «Street-ЛИТО «Послушайте!». Концепция была такова, что поэты читают свои стихи, по сути, посреди огромного торгового центра, и его шум должен был создавать атмосферу улицы.

На самом деле шума там слышно не было, а вот орущие в микрофон поэты периодически пугали мирно бредущих между секциями обывателей. Ещё бы, идёшь ты шубу покупать, а тут как крикнет кто-то сверху что-то непонятное и зарифмованное!

Если от «Пушкинской» по Гороховой улице, которая начинается от ТЮЗа, пойти в сторону Фонтанки и свернуть направо, то под аркой легко обнаружить клуб «Манхэттен». Его называют одним из старейших клубов Питера: уютный зал со столами и низкой сценой, отдельный бар, отдельный выставочный зал при входе. Когда-то на концерт моей группы в «Манхэттен» занесло писательницу Юлю Лемеш. Свои впечатления от концерта она изложила во второй части своей книжки «Убить эмо». Сейчас, периодически пролистывая эту книгу, я раз за разом возвращаюсь мысленно в это место. Если на Площади Восстания бьётся сердце города, то именно в «Манхэттене» прячется от посторонних глаз его реинкарнированая душа — в прошлой жизни, говорят, она бродила по мрачным закоулкам Петербурга Достоевского…

Здание, где расположился «Манхэттен», вплотную примыкает к Областному Сборному пункту — именно отсюда развозят по частям молодых призывников.

Я служил в танковых войсках и сам, занимая должность заместителя командира роты по воспитательной работе, ездил, в том числе, и сюда за молодым пополнением. Как-то раз я с «целым» капитаном и прапорщиком приехали на этот сборный пункт за молодняком…

Система на Сборном Пункте такая — сначала солдат отбирают для элитных войск — внутренних, ВДВ, разведки, флота… В танкисты шли те, кто оставался. Кто не подходил в танковые войска, отправлялись в стройбат. Основным критерием отбора был рост. Учитывая, что мне с моим метр семьдесят три и довольно худощавым телосложением в танке невероятно тесно, легко можно представить, какими должны быть танкисты… Такими же, как подводники, но для подводного флота бойцов отбирали по многим критериям, и нам оставались далеко не самые лучшие ребята небольшого роста.

Товарищ капитан поручил мне проследить, чтоб молодым выдали вещевое довольствие, а сам пошёл куда-то с прапорщиком. Когда они вернулись, оказалось, что они оба пьяны.

— Вот, посмотрите на пьяного прапорщика, — проходя мимо очереди молодых, стоящих за формой, причитал прапорщик, — это армия, мать её…

Сегодня в армии неплохо с деньгами, а в 2006-ом подсобником я зарабатывал ровно в два раза больше той суммы, которую стал получать, будучи офицером. Не знаю, как сейчас, но тогда в частях пили действительно много, и то, что прапорщик был под шафе не казалось чем-то экзотическим. Скорее, это было нормой, учитывая, что уже наступил вечер.

Посадив пьяного капитана и прапорщика в автобус, я построил перед дверями сборного пункта молодое пополнение и попытался их подбодрить. Я смотрел в их испуганные и растерянные глаза и говорил:

— Ребята, пока я могу обращаться к вам именно так, я прекрасно понимаю, что сейчас вы воспринимает меня как исчадие ада, как того, кто вырвал вас из обыденной жизни и хочет отвезти в страшное место под названием военная часть. Поверьте, я прекрасно понимаю, что вы чувствуете, и как вам хочется вернуться домой, но мой вам совет, не смотрите на армию как на что-то плохое, не смотрите на неё как на пустое времяпрепровождение. Смотрите на неё как на кладезь полезного опыта. Потом вы будете рассказывать о службе своим друзьям и девчонкам, и ностальгия по армейским будням нет-нет, да напомнит о себе…

Ну, или что-то типа того. Не знаю, замучила ли этих парней после ухода со службы ностальгия и тому подобное. Лично меня, нет. Хотя иногда бывает, не скрою.

Будущие солдаты погрузились в автобус. Я, попрощавшись с капитаном и прапорщиком, через арку вырулил на Гороховую — так как жил я всё-таки не в части, а дома, возвращаться со всеми в часть не было смысла. Да и час был поздний.

Зайдя в магазин, я купил красно-черную банку с коктейлем и, открыв её, отхлебнул пахнущую алкоголем и вишнёвым сиропом жидкость.

От сборного пункта до «Пушкинской» идти минут десять. Небо было пронзительно чёрным, в свете фонарей кружились снежинки, а я шёл по Гороховой.

Если смотреть с Гороховой на Адмиралтейство, то это здание видишь, если так можно выразиться, в фас. Это связано с тем, что именно эта улица по плану должна была быть центральной. От Адмиралтейства отходит три своеобразных луча — Гороховая улица по центру, Вознесенский и Невский по сторонам. Почему дорога для подвоза строительных материалов стала главным проспектом Питера я не знаю. Просто так совпало. Видимо, Гороховая слишком узкая для того, чтоб на ней проводить праздники и парады. Да и общая мрачность Гороховой не располагает к торжествам: узкие тротуары, угрюмые дома… Когда-то по этой улице бродил Достоевский, тут же жил Распутин. Словом, не слишком приветливое место.

С Гороховой я свернул на Загородный, допил коктейль, выбросил банку в урну и спустился в метро. Дома был через час. Снял форму, включил музыку, что-то поужинал и заснул….

ПРОСПЕКТ ВЕТЕРАНОВ

Сколько себя помню, на этой станции я никогда не был зимой. В основном она у меня ассоциируется с летней духотой и, почему-то, вечерним солнцем, обволакивающим теплом и красящим облака в пастельные сине-розовые тона.

Сегодня «Проспект Ветеранов» является конечной станцией Кировско-Выборгской линии Петербургского метрополитена. Её открыли в 1977- ом. За почти сорок лет ветку дальше не продлили, хотя город успел разрастись на многие километры вокруг. Именно из-за этого до сих пор «Проспект Ветеранов» считается самой загруженной станцией. Причём не только Петербурга, но и всей страны.

Парадоксально, хоть станция и логически связана с проспектом Ветеранов, на него она не выходит — все выходы ведут на бульвар Новаторов. До Ветеранов нужно идти несколько минут: сначала через ряды торговых павильонов, потом через небольшой пустырь.

Станцию именуют станцией мелкого заложения — находится она на глубине всего восьми метров. Это позволило избежать строительства эскалаторов. Для ещё большей экономии не было построено здание наземного вестибюля — со станции попадаешь сразу в подземный переход, в котором по первости, можно легко запутаться. Договариваться о встрече у выхода из метро «Проспект Ветеранов» — дохлый номер: обязательно выйдешь не там, где тебя ждут.

Если едешь через весь город от станции «Девяткино» до «Проспекта Ветеранов», то путь можно назвать «от конечной до конечной». Где начало у ветки, не знают и те, кто планировал развитие Ленинградского, а потом и Петербургского метрополитена. Ветки метро начисто разбивают утверждение, что всё должно иметь начало и конец. Впрочем, как и теорию бесконечности. Они являются безначальными, но эта словесная эквилибристика вряд ли расскажет что-то об огромном районе, лежащем дальше и вокруг станции «Проспект Ветеранов».

Когда только вышел фильм «Ночной Дозор», я, как и многие, попал под влияние этого первого, снятого, хоть и немного местечково, но всё-таки по голливудским стандартам, российского фантастического блокбастера. Мне было уже двадцать, однако фильм меня зацепил настолько, что даже в метро я не снимал капюшон и солнцезащитные очки, а в кармане носил фонарик — в этой картине всё это являлось непременными атрибутами борцов с тёмными магами и вампирами.

Нет, я не искал злобных вурдалаков, просто мне казалось, что ходить в таком виде — это очень стильно. Тем более, что девушка, погулять с которой я приехал на «Проспект Ветеранов», тоже любила фильм «Ночной дозор». Любила, в том числе и за то, что в нём снялся Илья Лагутенко из группы «Мумий Тролль».

Мы шли по залитой солнцем, но абсолютно безлюдной улице, когда попали в огромное живое облако комаров. Если кто смотрел фильм, то это признак так называемого «сумрака» — определённой надриальности, в которой можно увидеть вампиров и прочую нечисть.

— Мы в сумраке, — пошутил я и, сделав страшное лицо, вытащил из кармана фонарик.

В эту же секунду мимо нас пронеслась жёлтая машина аварийной службы по ремонту линий электропередач — на такой в «Ночном Дозоре» разъезжал особый отряд светлых магов, когда они патрулировали город.

Недалеко от «Проспекта Ветеранов» есть высокий дом-точка. На его крыше мы как-то сидели с одной худой девушкой с дребезжащим голосом. Начиналась ночь. Солнце катилось к горизонту, оставляя световой след в окружающих облаках. В воздухе пахло грозой — воздух прямо-таки был пропитан запахами электричества и тёплого дождя.

Я редко бываю на крышах и впервые был на такой высокой. Попасть на неё, на самом деле, не составляет никакого труда: нужен ключ от домофона или хорошая подруга, живущая в этом доме.

Новостройки раскинулись на километры вокруг. Укутанные предгрозовой духотой и раскрашенные вечерними всполохами летнего солнца с высоты они казались какими-то ненастоящими. Мир с крыши виделся в тот момент абсолютно пустым. Нежилым. Вот мы стоим на огромной высоте на самом краю, чувствуем кожей тепло друг друга и первые капли. Откуда-то издалека доносятся раскаты грома и звуки автомобильных сигнализаций — извечных спутников сильных петербургских гроз.

Потом в квартире ветер задувал сквозь раскрытое окно дождь и в беспорядочном танце колыхал лёгкие шторы. Капли долетали до постели, а ночь всё никак не могла вступить в свои права — лето отняло у питерской ночи темноту. Как пела в первой песни с альбома 1997-го года группа «Мумий Тролль»:

«Словно, вдруг, напившись, ночь

Свет забыла отключить,

Так было светло…

Губы, шёпот, вино…»

Утром земля после дождя здесь пахнет сыростью. Раннее утро выходного дня кажется нереальным: запах дождя, коробки домов, буйство зелени и ни души вокруг.

Относительно недалеко от «Проспекта Ветеранов» живёт мой однокурсник Серёга. В 2005-ом мы придумали с ним один околомузыкальный проект, в котором он играл на бас-гитаре, а я читал стихи. Я раз в неделю ездил к нему на репетиции. От метро несколько остановок на троллейбусе, потом пешком через заросший и шумящий листвой двор.

В этом районе много домов, которые принято называть «хрущёвками». Серёга жил как раз-таки в таком. Одним из авторов проекта «хрущёвок», к слову, являлся дедушка Ильи Лагутенко Виталий Павлович.

Серёга живёт в небольшой, но сильно многокомнатной квартире. Он занимает восьмиметровую комнату. Его брат жил в пяти- или шестиметровой. В комнату родителей можно попасть из гостиной. На кухню вход оттуда же — словом, чудо проектной мысли: невероятно тесно, неказисто, но зато у каждого есть своя отдельная территория.

С Серёгой мы репетировали днём. Я, сидя на диване, читал стихи, а он наяривал на басу. Случайный ветер колыхал шторы и брызгал в нас вязким летним зноем…

Вообще, сложно говорить о районе «Проспекта Ветеранов» как о районе, напрямую привязанном к этой станции. Метро здесь — это как врата или портал, сквозь который ты попадаешь в город в городе — огромный, тянущийся в разные стороны мегаполис новостроек и буйства зелени: широкие улицы, запутанные дворы, ощущение оторванности от всего остального мира…

Один раз на «Проспект Ветеранов» меня занесло глубокой осенью. Слякоть и ветер. От метро минут пять… Я приехал в гости к человеку, некогда записавшему первый альбом моей группы. У него в тот момент в гостях был наш гитарист Саша Каменский. Мы посидели, выпили пива, я отдал Саше пару копий нашего свежеотпечатанного второго альбома.

За окном над серостью двора пестрела помойка. Рядом с помойкой лежал безголовый манекен и что-то дымилось. Зябкий ветер колыхал шторы и нёс с собой запах горящего мусора…

ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ

Станция «Ленинский проспект» получила своё название за пять месяцев до открытия: ранее в проектной документации значилось «Проспект Героев». Про героев название логичнее — после этой станции, если ехать из центра на юго-запад, следует «Проспект Ветеранов».

Но в СССР любили всякие даты и юбилеи, и в свете шестидесятилетия Великого Октября посчитали, что «Ленинский проспект» звучит более весомо. Видимо геройство во время революции не казалось каким-то уж особо значимым явлением.

К слову сказать, многие замечают, что внутреннее оформление перронного зала по стилю напоминает дизайнерские решения Мавзолея Ленина: даже шрифт, коим написано на стенах название, нарочито повторяет форму букв над входом в усыпальницу вождя Революции. Вряд ли это совпадение.

Как и следующая за ней «Проспект Ветеранов», «Ленинский проспект» станция неглубокая, от чего и здесь нет здания надземного вестибюля — выходы расположены внутри подземного перехода с подъёмами на поверхность в нескольких местах.

Когда-то Кировско-Выборгская линия заканчивалась станцией «Дачное», но, продлив линию на юго-запад, проектировщики посчитали, что «Дачное» никому не нужна. Станцию закрыли, платформы разобрали, а «Ленинский проспект» повернул рельсы красной ветки в правую сторону. Про «Дачное» напоминает лишь то, что периодически в поездах звучит объявление: «Уважаемые пассажиры, поезд следует до станции «Автово», только до станции «Автово» — на самом деле поезд едет чуть дальше и сворачивает в электродепо, расположенное в непосредственной близи от позабытой всеми бывшей конечной.

«Ленинский проспект» связан, в том числе, и с моими детскими воспоминаниями. Когда-то я коллекционировал карманные календарики, и однажды моя мать рассказала, что знает магазин, где их продаётся очень много.

День бы каким-то выцветшим и тихим. Мы вышли из метро, поднялись наверх и зашагали по широкому проспекту. Шли мы долго, и самым поразившим меня было огромное количество обувных магазинов. Через двадцать лет я рассказал об этом гитаристу своей группы, который на тот момент жил на «Ленинском проспекте».

— Да, точно, — прокомментировал он, — там действительно очень много мест, где торгуют обувью.

Словом, ничего не изменилось за годы. Вполне может быть, что до сих пор открыт тот самый магазин, куда мы ездили с мамой. И очень может быть, там до сих пор продают карманные календарики. В большом количестве.

На станции «Ленинский проспект» установили первый в городе подъёмник для инвалидов-колясочников. Правда людей в колясках в метро я не вижу, а если и вижу, то это попрошайки, делающие вид, что они ветераны каких-нибудь невероятных боевых действий. Может быть, они базируются на «Ленинском проспекте», так как больше ни одна станция красной ветки не имеет в своём оснащении хотя бы чего-то, что может помочь инвалиду спуститься вниз или подняться к выходу из метро.

В километре от входа в метро расположена железнодорожная станция «Ленинский проспект». Я часто проезжал её на электричке. А на перроне был всего один раз, когда возвращался с военных сборов из-под Пскова.

Сборы проходили в части в посёлке Струги Красные. В Питер я и ещё два будущих лейтенанта оттуда возвращались своим ходом — сначала на попутке до Луги, а потом на электричке. В электричке контролёр попытался нас оштрафовать за безбилетный проезд…

— Молодые люди, ваш билет?

— Купить не успели, — нагло соврал мой однокурсник.

Однокурсник был довольно габаритный. А учитывая, что мы были в военной форме, то спорить с тремя курсантами, пусть и ехавшими бесплатно, контроллеру не представлялось перспективным.

— Вы до Петербурга едете?

— Ага…

— Вы тогда лучше до конца не едьте, выходите на «Ленинском Проспекте», там без билета можно нормально выйти — турникетов нет…

— Спасибо за совет.

Вообще, электричка шла до Балтийского вокзала, но там при выходе нужно было вставить билет в особое устройство наподобие турникетов в метро. Позже такими штуками обзавелись практически все железнодорожные станции, находящиеся в черте города. Но это было потом.

Мы вышли из электрички. Солнце нестерпимо жарило, а ветер лениво передвигал с места на место горячие толщи августовского воздуха. Хоть и вечерело, но прохладнее от этого не становилось. Жара, шумный проспект, куча народу.

После тихой военной части километровый отрезок Ленинского проспекта, по которому нужно было пройти до метро, показался каким-то невероятно шумным. Мы приехали часов в шесть вечера, и здесь, судя по всему, в это время самая высокая концентрация народа. Вполне может быть, что здесь в эти часы самая большая концентрация людей в мире! Или нам просто так показалось?

Мы шли, шарахаясь от пешеходов. Хотелось быстрее вырваться из этого вертепа, хотелось спрятаться. Восемь дней под Псковом отучили от того, что что-то может происходить настолько быстро и сразу: автомобили гудят в пробках, прохожие хаотично передвигаются с неимоверной скоростью, а солнце, словно бы издеваясь, добавляет своим жаром ощущение какого-то невероятного ада.

Очень захотелось побыстрее покинуть это место. Мы купили жетоны и спустились в прохладу метро. Со станции «Ленинский проспект» поезд, взяв нас на борт, устремился к следующей за ним «Автово».

АВТОВО

Почему-то, если у вас есть какие-то дела на юго-западе города, встречи принято назначать именно на станции «Автово». Видимо, это связано с тем, что следующие за ней станции имеют выходы в запутанные подземные переходы с кучей подъёмов в город — пока объяснишь, где именно будешь ждать, легче доехать сюда. «Автово» имеет один выход, а само здание станции очень примечательно.

Двенадцать колонн и купол на циклопическом световом барабане создают ощущение какой-то тяжести и монолитности. Здание само по себе небольшое, но кажется огроменным — в пятидесятые архитекторы умели играть с формами.

Станция открылась в 1955. Именно сюда прибыл самый первый поезд Ленинградского метрополитена. Именно здесь в конце нулевых снимали один из эпизодов фильма «Стиляги»: в который раз питерская станция «сыграла» роль московской подземки. Впрочем, выбор режиссёра можно понять, такой красоты как в перронном зале станции «Автово» мало где увидишь. Всё огромное, сверкающее и очень колоритное.

Особенный колорит придают пространству колонны, облицованные стеклянными панелями. Над панелями работал настоящий мастер — создатель первого в России оптического стекла и член-корреспондент Академии Наук СССР Николай Николаевич Качалов. Сами колонны из бетона, но выглядят так, будто сделаны полностью из стекла. Всё дело в том, что с внутренней стороны облицовочных плит отражающие грани расположены под таким хитрым углом, что бетона не видно совершенно. Красота, да и только.

Над одним из перронов висит специальное табло. Оно показывает, куда поедет прибывший поезд — дальше в сторону «Ленинского проспекта» или укатит в депо. Подобных штук больше нет ни на одной станции.

К слову, именно в том депо, куда со станции «Автово» уезжают поезда, в одном из фильмов о Шерлоке Холмсе Ливанов и Соломин изображали, что находятся в лондонской подземке.

«Автово» не имеет эскалаторов, а внутренние помещения для пассажиров разделяется на три этажа: собственно, перронный зал, верхний вестибюль и находящийся между ними круглый зал с кассами — кассы сюда перенесли сверху лет десять назад.

В «Автово» мне раз в месяц назначал встречу редактор журнала, для которого я писал статейки о рок-фестивалях и музыкантах разного калибра. Я поднимался почти до выхода и ждал его у ограждения недалеко от турникетов, выпускающих пассажиров из перронного зала. Паша подходил с другой стороны и, не входя за другие турникеты, проход через которые стоит денег, передавал мне месячный гонорар. Плюс этого места не только в том, что Паша живёт недалеко от «Автово», но и в том, что мне не приходилось лишний раз выходить из метро и тратить ещё одну поездку с проездного.

Если выйти из метро и повернуть налево, можно увидеть, как проспект Стачек уходит вверх по мосту через железнодорожные пути. Недалеко течёт речка Красненькая. Речка, кстати, раньше называлась Красной, но из-за своей ширины и мелководности приобрела уменьшительный суффикс.

Под мостом места насквозь неприглядные — весной грязь, зимой снега по колено.

В девяностые петербуржцы каждый вечер собирались у телевизоров, чтоб посмотреть очередную серию многосерийного фильма «Улицы разбитых фонарей», а каждое утро в метро можно было увидеть людей, читающих книжки Андрея Кивинова. Преимущественно в мягком переплёте,

Кивинов когда-то познакомил читающую и глазеющую публику с компанией отважных и очень человечных милиционеров — этаких настоящих героев своего времени… Мало кто знает, что в бумажных первоисточниках, по которым были поставлены первые серии «Улиц разбитых фонарей», отважные Ларин, Казанцев и Волков с Дукалисом бродили именно по этим местам — в окрестностях проспекта Стачек. В одной из повестей герои стоят на мосту через Красненькую и ждут, когда найденный местными жителями труп прибьёт к противоположному берегу. На другом берегу начиналась зона ответственности соседнего отдела, а по правилам, где труп нашли, там и занимаются расследованием. Вешать на отдел очередной «глухарь» ментам очень уж не хотелось.

Речка Красненькая сегодня больше напоминает ручей, но исторические традиции сохраняют за ней статус, хоть и маленькой, но реки.

За железнодорожными путями расположено Красненькое кладбище. Я был там один раз. Зашёл на волне любви к произведениям Кивинова. Кладбище старое, тихое, при входе бабушки торгуют цветами. Именно здесь находится братское захоронение жертв наводнения 1824 года, после которого, по одной из городских легенд, в этих местах и была построена деревня, давшая впоследствии название станции.

Название «Автово» уникально для Петербурга — в нём сохранилась история не советского периода, а самая что ни на есть изначальная. Никто доподлинно не знает, откуда оно взялось, а разные телепередачи и книги по краеведению приводят по две-три версии сразу. Мне не нравится ни одна из них. В детстве я был уверен, что оно образовано от слова «автомобиль». Ввиду своей бездоказательности, эта версия ничуть не хуже, чем все остальные.

Как-то с «Автово» мы с музыкантами моей группы ездили на антинаркотический фестиваль, проходивший в Приморском парке победы — минут пятнадцать на трамвае, и вот ты уже там. В тот день лил дождь, а на открытой сцене током билось, такое ощущение, вообще всё. За участие в мероприятии нам вручили покрытый лаком самый натуральный кирпич с логотипом фестиваля. Обратно к метро я ехал с кирпичом в сумке и инструментом нашего гитариста. Гитарист пошёл отдыхать с каким-то приятелем, а мне пришлось волочь с собой тяжеленный кофр с гитарой и, повторюсь, самый натуральный кирпич. Сейчас кирпич лежит у меня дома. Почему я его храню, сам не знаю. Никакой практической и эстетической ценности в нём нет. Разве что, если коттедж буду строить — использую.

19 августа 2003 года я гулял с девушкой по южной части города. Мы дошли до «Автово» и поцеловались, зайдя за здание станции. А вы помните свой первый в жизни поцелуй?

КИРОВСКИЙ ЗАВОД

От «Автово» до станции «Кировский завод» ехать всего один перегон. Пешком идти минут пятнадцать-двадцать. Ходить пешком мне нравится больше. Особенно летним вечером, когда земля ещё не остыла, а солнце катится к горизонту.

Свернув от выхода с «Автово» направо и пройдя по проспекту Стачек, попадаешь на Комсомольскую площадь. Она находится ближе к «Кировскому заводу» и является своеобразным разделителем, ориентиром и отправной точкой.

Огромную площадь окружает дорожное кольцо. Пару раз я наблюдал тут автомобильные аварии — видимо из-за размеров кольцо воспринимается водителями как просто небольшой поворот проспекта, а не место, где с неожиданной для них стороны может вывернуть ещё один автолюбитель.

Вокруг площади стоит несколько огромных домов-сталинок: серо-коричневые сооружения выполняют роль оправы для жемчужины этих мест — одной из самых просторных площадей города.

Когда-то площадь предполагалась как архитектурный и смысловой центр района, но после войны окрестности стали застраивать, как попало — за массивными сталинскими домами прячутся уютные дворики с хрущёвками и небольшими магазинами, а улицы расходятся бессистемно и ассиметрично.

В целом площадь выглядит как огромный, пусть и облагороженный, но всё-таки пустырь. В середине нулевых с подачи писателя-фронтовика Даниила Гранина появилась идея поставить тут триумфальную арку, являющуюся восстановленной копией, спроектированной за одну ночь и возведенной за одну неделю недалеко отсюда триумфальной арки в честь победы над немецко-фашистской Германией. Ту арку строили в спешке, и простояла она недолго — через три года сооружение демонтировали.

С Комсомольской площадью, правда, не сложилось, и арку построили в Красном Селе на южном въезде в Петербург.

На площади стоит памятный монумент героям-комсомольцам. Если честно, сколько раз я не ходил по Стачек, ни разу не обращал на него внимание. О нём я узнал от ребят, делавших цикл передач «Петербург своими глазами». Пришлось специально как-то после встречи с редактором пойти по привычному маршруту до «Кировского завода». Хотелось воочию убедится, что монумент действительно есть.

Был мерзкий вечер позднего февраля. Проспект Стачек неприветливо мигал огнями проезжающих машин, а монументальный и очень героический комсомолец в центре площади не обратил на меня ровным счётом никакого внимания.

Когда открывали монумент, у его пьедестала была закрыта капсула с посланием к комсомольцам следующего века. Интересно, наверное, было бы её извлечь и прочитать письмо из прошлого в будущее, сделавшее невероятный кульбит, обесценивший все написанные там слова.

Здание вестибюля «Кировского завода» высится совсем недалеко — этакий филиал античности в промышленном районе города. Внешне станция напоминает классический древнеримский или древнегреческий храм, что очень сильно дисгармонирует с названием этого места. При мягком свете закатного солнца здание кажется игрушечным.

Внутри станция выглядит очень монументально. 31 пара колонн, облицовка дымчатым мрамором и впервые применённое в оформлении станций люверсное освещение. Удивительно, что, сколько бы раз я тут не был, здесь всегда мало людей. То ли их действительно тут немного, то ли так кажется на контрасте с монументальным оформлением перронного зала. Впрочем, бываю я здесь не так часто. По крайней мере, сейчас.

Когда-то мне подарили замечательную во всех отношениях гитару. С ней я начал выступать со своими песнями. Часто играл в легендарном клубе «Камчатка», что недалеко от дворца спорта «Юбилейный». Раньше там была котельная, в которой работал кочегаром Виктор Цой. Теперь там оборудована небольшая концертная площадка с баром и постоянно тусующимися выжившими в 80-е но спивающимися рокерами. После одного из выступлений ко мне подошёл музыкант из мелодичного полуакустического дуэта «Декорации»:

— Классный у тебя инструмент, за сколько и где купил?

— Мне его подарили, — ответил я и, открыв картонную коробку, в которой мне привезли домой инструмент, положил в неё гитару.

— Такой инструмент без чехла носишь?

— Нет у меня чехла, — мой собеседник начал меня раздражать. Ну, какое ему дело?

— Приезжай завтра с утра на «Кировский завод», у метро встретимся, мы тебе чехол старый отдадим.

Собеседник тут же показался мне симпатичным.

«Декорации» на следующий день куда-то уезжали, и встреча наша состоялась ранним утром на выходе из метро.

На «Кировском заводе» выход и вход на эскалаторы ничем не отделены. Единственное, что у дверей стоят турникеты — на входе в зону спуска и подъёма, чтоб заплатить и войти, а на выходе, чтоб выйти. При попытке войти бесплатно со стороны выхода противно верещит сирена. То есть, если подняться на эскалаторе вверх, то можно, не покидая здания метро и не тратя лишних денег на жетон, снова спустится к поездам — это удобно. Особенно, если встреча у вас предполагает только то, что вам что-то должны передать те, кто пришёл со стороны улицы.

В то время у меня не было лишних денег. Я сам по себе человек не богатый, но тогда было что-то за гранью добра и зла. И меня искренне порадовала планировка верхнего зала: вокалистка «Декораций» над турникетами передала мне отличный чехол для гитары, мы с ней поулыбались друг другу, и я вновь шагнул на эскалатор…

Несколько лет назад я некоторое время жил в районе «Кировского завода» в блочной пятиэтажке в десяти минутах от метро. Жил здесь недолго, но это время навсегда останется в памяти своими контрастами: вроде, рядом оживлённый проспект, а во дворах…

— Пару лет назад я шла рано утром мимо этого заведения, — указав рукой на серую двухэтажную бетонную коробку с неоновой вывеской, рассказывала мне миловидная блондинка Алиса, — и, представь себе, прямо здесь на тротуаре лежал труп с простреленной головой.

Словом, все чудеса юго-запада, прекрасного в своей монументальности и отвратительного в своей хаотичности.

Когда у меня появился первый магнитофон, мне было лет тринадцать-четырнадцать. Магнитофон часто ломался, а мастерская, чинившая подобную технику по гарантии, находилась на «Кировском заводе». Волей-неволей раз в два-три месяца приходилось сюда приезжать.

В один из дней, сдав в очередной раз магнитофон мастеру, я шёл к станции и увидел на столбе афишу группы «Король и Шут». Внизу была приписка, что на концерте будет производиться запись. Не знаю, почему я запомнил эту мимолётность. Через какое-то время я купил кассету с записью этого самого концерта. Её издали под названием «Ели мясо мужики». Первое прослушивание кассеты состоялось на том самом постоянно ломающемся магнитофоне. О, эти дивные вечера 90-х, когда ты приходишь со школы и, вставив кассету в аппарат, нажимаешь на кнопку, и комната наполняется музыкой. Ты сидишь за столом, делая домашку, а над тобой встают тени ревущего гитарами и ухающего басами взрослого мира.

Так на «Кировском заводе», ворвавшись в мою голову тяжёлыми аккордами музыки, сильно изменившей мою жизнь, слились в одно два малозначащих по-отдельности факта. Впрочем, это никак не связано со станцией метро, просто привязано к ней географически. Хотя, кто знает, что было бы, если б этого не случилось. Или случилось бы, но не там. История не терпит сослагательного наклонения, а мои пальцы до сих пор помнят боль от струн, которую я чувствовал, заучивая первые аккорды — именно с песен «Короля и Шута» я начал осваивать гитару…

Прошлое в этом районе навеки запечатлелось античностью здания станции и громоздкой индустриальной панорамой завода на другой стороне проспекта, а своё будущее с этими местами связывать я не собирался никогда…

НАРВСКАЯ

Одно время репетиционная база морей группы находилась в районе «Нарвской» в помещении на территории непонятно что производящей фабрики. Два раза в неделю я приезжал сюда, выходил из здания метро и ждал музыкантов. Есть у меня дурацкая привычка — приезжать на встречу минут за пятнадцать до назначенного времени…

Я искренне удивлялся, когда кто-то из моих ребят оказывался тут раньше меня. Увидев знакомую фигуру с гитарным чехлом, я судорожно искал мобильник, чтоб посмотреть на часы: ага, всё нормально!

— Привет, а ты чего так рано?

Изначально станцию хотели назвать «Сталинской». Если посмотреть старые фотографии, то можно увидеть, что в торце перронного зала на стене висит огромное мозаичное панно, изображавшее Иосифа Виссарионовича, выступающего с трибуны.

Станцию открыли в 1955-ом. На волне хрущёвских войн с культом личности «Сталинскую» решили назвать «Нарвской», сделав таким образом привязку к историческому названию Нарвская застава. Мозаику, правда, не сняли, но закрыли ещё одной стеной. В образовавшемся пространстве расположили зал заседаний. Как говорят сотрудники метрополитена, мозаичное панно никуда не делось и до сих пор занимает дальнюю стену. Правда, проверить это практически невозможно — метрополитен сегодня это режимный объект, и кого попало в служебные помещения не пускают.

Над эскалаторами расположен огромный горельеф с незамысловатым сюжетом — рабочие на митинге. Одно смущает, собрались они у пустой трибуны. Легко предположить, кто должен был в день запечатлённых на горельефе событий выступать перед пролетариями.

Я не могу сказать, что люблю бывать на «Нарвской». Для меня всё, что связано с проспектом Стачек, начинающимся отсюда — это очень далеко. Однако, лет десять назад бывал я здесь довольно часто.

Рядом со станцией высится громада ДК Горького. Здесь в первой половине нулевых находилась редакция журнала, где в 2004-ом открылась моя рубрика о современной рок-музыке. Рубрика занимала полтора разворота и была чертовски увлекательной. Кто только не прошёл через неё: «Декабрь» с Amatory, Animal Джаz, «Зимовье Зверей»…. Словом, все самые интересные и актуальные на тот момент исполнители.

Я приезжал в редакцию за деньгами и просто поболтать с редактором.

Редактор не особо разбирался в том, что происходит в питерском андеграунде. Я мог сказать любое название рок-группы, утвердительно кивнуть на вопрос, известна ли она и отправится восвояси с заданием взять интервью у их вокалиста.

К слову сказать, в той самой редакции я не числился в штате, но это не мешало мне быть самым высокооплачиваемым журналистом этого издания. Насчёт оплаты, кстати, интересно, что за страницу текста здесь мне платили ровно в десять раз больше, чем в самом крутом российском журнале о музыке FUZZ.

В том же ДК в полуподвальном помещении базировался филиал знаменитого рок-магазина Castle Rock — сюда я захаживал, чтоб пополнить свою коллекцию раритетов свежеотпечатанными фотографиями любимых мной Лагутенко или Земфиры.

В середине нулевых было сложно найти нормальное фото какого-либо музыканта. То есть, не фото из журнала, а самое что ни на есть настоящее. Фотографы, аккредитованные на различные мероприятия с участием «звёзд» реализовывали свои работы через рок-магазины.

Сейчас в эпоху цифровых фотоаппаратов и телефонов с неплохими камерами сложно представить всю ценность фото с того самого концерта, на котором ты недавно побывал. Сегодня любой фанат на своей странице в социальной сети может выложить сотню снимков собственного авторства. Его друзья поставят лайки, а через день уже забудут и о фотографиях, и о концерте.

Купленные в то время фотки до сих пор хранятся у меня дома. Я люблю полистать старенький фотоальбом и повспоминать приключения пятнадцатилетней давности…

Прямо напротив станции метро возвышаются Нарвские ворота. Недалеко от них в уютном скверике, островком возникшем посреди оживлённого проспекта, стоит памятник маршалу Говорову. Удивительно, но в этом сквере я никогда не видел людей, от чего скверик выглядит чистым и ухоженным.

Если пройти от входа в метро влево, то можно дойти до Красного Треугольника. Это территория некогда бывшего гигантским завода по производству изделий из резины. Сейчас со стороны Обводного канала территория завода утыкана репитиционными базами, а со стороны «Нарвской» — складами и мастерскими. Моя подруга арендовала здесь небольшое обшарпанное помещение под ювелирное производство. Рядом со входом в производственный корпус валялись огромные, килограмм по пять, куски шунгита — где-то рядом находился цех по его обработке.

Гулять по Красному Треугольнику можно долго. Странно, что его не сносят. Это притом, что половина корпусов в плачевном состоянии и вряд ли сгодится на что-то кроме декораций для фотосессии в стиле панк или съёмок фильмов про войну.

На одной из близлежащих улиц когда-то был открыт магазин эзотерических товаров. Мы заходили сюда с мамой. В магазине пахло благовониями, из колонок звучали мантры, а куча китайских и индийских божков улыбались с полок и стен своими загадочными восточными улыбками.

Почему в моём городе популярны подобные места, я не знаю, хотя и сам в них регулярно захаживаю. Не ради просветления, конечно, а просто приобрести какую-нибудь милую вещицу. Интересно, что икона или крест в доме говорят о глубокой религиозности хозяина жилища, а Шива с Хотеем воспринимаются как элементы декора, не более того.

Если при мне говорят о «Нарвской», то почему-то у меня возникает ассоциация с запахом чего-то жженого или плавленого. Это странная ассоциация, но ничего не могу с ней поделать. Равно как и объяснить. Предвечерняя духота, выхлопные газы, солнечные блики на хромированных частях машин…

Здесь начинается проспект Стачек, тянущийся к краю города. Здесь смешались зелень и бетон, тихие дворы и шумная загазованная площадь, архитектура пятидесятых и новоделы десятых.

Если пойти пешком от «Нарвской» в сторону «Кировского завода», то можно увидеть шестиэтажное здание самой первой школы, построенной после революции в 1927 году. Здание стоит на противоположной от метро стороне. В городе знают это строение как дом в форме серпа и молота — если посмотреть на него сверху, то действительно похоже. Правда, с натяжкой и большими допущениями. Впрочем, городские легенды гораздо интереснее, чем серая реальность, хотя и в реальности есть много чего примечательного. Того, чего мы просто не замечаем или не думаем, что можно заметить что-то необычное, что-то такое, о чём можно рассказать друзьям или приятельницам.

Проспект Стачек, как и «Нарвская» хранит много интересных историй и таит множество интересных мелочей. Когда-нибудь об этих местах напишут большую толстую книгу.

А я в последние годы бываю тут не часто — раз в пару месяцев: на противоположной стороне от метро есть маленький магазинчик, торгующий форменной одеждой силовых структур со всей Европы, и мне нравится то, что они продают.

Я не милитарист, но люблю форменные рубашки — они действительно стильные и удобные. Когда меня видят, к примеру, в рубашке английской охранной службы «Пинкертон» с шевроном на рукаве, то, бывает, спрашивают:

— Где взял?

— Купил на «Нарвской».

— А где именно?

— Есть бумага и ручка?

Я не запоминаю адресов, и мне удобнее рисовать. Тем более, что район у метро «Нарвская» я знаю очень хорошо и рисовать умею.

БАЛТИЙСКАЯ

Вестибюль станции «Балтийская» удачно вписан в левое крыло Балтийского вокзала. Хоть строился он и отдельно, но вместе вокзал и метро смотрятся очень органично, образуя одно целое.

Когда приезжаешь на станцию и хочешь подняться, что-то неуловимое вызывает дискомфорт — дело в том, что «Балтийская» одна из немногих станций Петербургского метрополитена с так называемым правосторонним движением: эскалаторы, ведущие вверх, расположены слева.

Внутри станция массивная и серая. По замыслу архитекторов, облицовка перронного зала должна ассоциироваться с холодными и непокорными водами Балтийского моря.

Не знаю, почему, но станция мне кажется какой-то неряшливой и суетной. Даже когда тут мало народа, всё равно создаётся ощущение чего-то тревожного, хочется быстрее отсюда уехать. Панно на задней стенке, изображающее отважных балтийцев, собравшихся на штурм Зимнего, своими грязно-коричневыми и жёлтыми цветами только усиливает это гнетущее ощущение. Изначально панно должно было изображать Сталина среди моряков, однако в 1955 году, когда открывали станцию, Сталин перестал быть обязательным символом эпохи и Государства.

Один раз, возвращаясь вечером с репетиции, я увидел на перроне в драбадан пьяного однокурсника. На нём была надета косоворотка.

— Слава Украине, — кричал он.

Не самое удобное место для митинга, подумал я и, сделав вид, что его не узнал, поспешил в подошедший поезд… Он всё кричал, а проходящие мимо люди не обращали на него ровным счётом никакого внимание.

Наверху ощущение суетливости и какой-то неустроенности не пропадает. Эскалатор поднимает тебя в круглый зал всё с той же мраморной отделкой. Из зала два выхода — на вокзал, откуда можно доехать до милого городка Сосновый Бор, и на площадь перед вокзалом.

В Сосновый Бор летом 2005-ого я ездил почти каждый день. Потом расстался с девушкой, что жила там. Потом с того же Балтийского вокзала уезжал на военные сборы под Псков. Помню то утро — около сотни студентов в камуфляже собрались в центре зала у касс, вокруг ходили провожающие и кураторы нашего курса. Солнце медленно ползало по полу, проникая через окна над табло с расписанием. Лето дарило ленивое спокойствие, а вокзал обещал весёлую поездку.

«Балтийская»… Привязка к морю довольно условная, а из водоёмов рядом разве что Обводный канал. Теоретически отсюда действительно по воде можно попасть в Балтийское море. Правда, кому и зачем это здесь нужно — непонятно. Город не живёт морем, он дышит дорожной пылью и давится пробками.

На площади перед вокзалом недалеко от выхода из метро мы часто встречаемся с музыкантами моей группы. Сначала приезжаю я, потом подтягиваются остальные. Летом ждать музыкантов душно и лениво, зимой холодно и темно — обычно мы репетируем вечерами.

Встретившись, идём влево по набережной до Красного Треугольника — огромной территории, до 2005-ого года бывшей заводом по производству резиновой продукции. Затем сворачиваем под гигантскую арку и пропадаем среди корпусов.

На «Балтийской» много кто репетирует. Здесь можно было встретить Андрея Князева, когда-то певшего в «Король и Шут». Здесь я встречал ребят из «Бригадного Подряда» — их с Князевым репетиционные базы находились рядом друг с другом.

Если от метро идти по набережной мимо Красного Треугольника, то можно услышать много разной музыки, доносящейся из окон бывшего завода.

На месте губернатора я бы сделал на территории бывшего завода огромный культурный центр. Не пафосный и официозный, а что-то вроде вотчины вольных художников с кучей мастерских, залов для репетиций и молодёжных клубов. Сюда можно было бы возить туристов. Сейчас хоть тут и есть множество пространств для творчества, гостям здесь явно не место — груды строительного мусора, разрушающиеся производственные корпуса, бедненькое освещение, разбитые дороги и бродячие собаки…

Если на станции «Площадь Восстания» район клубов, то на «Балтийской» средоточие репетиционных баз и творческих мастерских. По старой традиции, на проходных на территорию Красного Треугольника сидят охранники и стоят пропускные «вертушки». Года три-четыре назад, когда здесь открылся клуб «Байконур», охранники у посетителей спрашивали паспорта и выдавали квадратики временных пропусков. Они страшно ругались, если кто-то выходил, чтоб встретить друга или приятельницу, но поделать ничего не могли — люди же не работать пришли сюда, в самом-то деле.

Сейчас к постоянно снующей туда-сюда творческой молодёжи привыкли. В одной из проходных даже разрешают на заводском стенде для информации вешать афиши рок-концертов.

Если вы бываете на «Балтийской» часов в семь-восемь вечера, наверняка замечаете, как много здесь молодых людей с гитарами — все они, не сомневайтесь, идут на репетицию на Красный Треугольник.

До «Балтийской», когда мне было лет четырнадцать, мы ходили с мамой пешком от «Нарвской». На самом деле, совсем недалеко. По улице Розенштейна. Кто такой Розенштейн — ума не приложу, но улица отвратительная. Сплошь какие-то заборы и обветшалые кирпичные дома. На улице, такое ощущение, что никто не живёт, да и как здесь можно жить: днём и ночью туда-сюда мотаются грузовики, поднимая летом столпы пыли, а зимой размешивая снег в отвратительную чёрную жижу. Словом, не самое приятное местечко. Не знаю, что там сейчас — последний раз я был на Розенштейна больше пяти лет назад. Я искал работу и чуть не устроился в одну фирмочку, базировавшуюся на соседней улице.

Был момент, когда я совершенно отчаялся найти нормальную работу и стал рассматривать вовсе уж экзотические для меня профессии. Типа курьера. И как-то меня пригласили именно сюда. Вакансия обещала неплохую зарплату и непыльную работу — два-три выезда в день с грузом не более пяти килограмм. Прямо сказка для безработного парня, который любит гулять по городу.

Собеседование происходило в огромном помещении, где собралась куча народу. Людей по одному вызывал в кабинет улыбчивый молодой человек в пиджаке:

— Вы нам подходит, приезжайте завтра утром на стажировку.

Меня несколько удивило, что у курьеров бывает стажировка. Тем более, как мне сказали, что я буду прикреплён к более опытному сотруднику. Ну, в самом деле, странно.

Более опытный сотрудник оказался ещё более улыбчивым.

— Куда едем, — спросил я его, — Что везём?

— Там увидишь, — ответил он и вручил мне пакет, — Пошли.

На стажировке я продержался где-то час с небольшим. Развернулся и ушёл: я не умею и не хочу учиться ходить по квартирам и втюхивать всякое фуфло одиноким пенсионерам.

— Я понимаю, — сказал мне на прощание инструктор, — работа непростая, не все справляются…

Иногда на «Балтийской» я хожу в клуб «Зал Ожидания», считающийся одним из самых больших клубов города. Он находится в здании бывшего Варшавского вокзала. На концертах здесь людно, звук хороший, да и репертуарная политика довольно приятная. Однажды тут выступала даже Земфира. Ей не понравилось. Выступала моя группа — нам показалось, что здесь хорошо. Только гримёрку бы побольше, а так — неплохая площадка для тех, кто ещё не собирает солидные залы, но уже перерос небольшие клубы. Непонятно, правда, каким ветром сюда занесло Земфиру.

А вообще, на «болтах» мне нравится. Станция будто и не в Питере вовсе — такой экзотический островок, где дует сильный ветер, а люди ходят с гитарами… Такая обязательно должна быть в каждом городе.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ 1

В Ленинграде не было никогда такой огромной станции, как эта. Вряд ли подобную ещё построят в Петербурге… Станция «Технологический институт» открылась в первой очереди, то есть в 1955-ом.

Внешний вид перронного зала явно выбивается из общего ряда тех первых станции. Есть в нём некая лёгкость и свет. Огромные, облицованные светлым камнем колонны уходят куда-то высоко, а в середине пространства между перронами есть место, называемое залом. Зал круглый. Его потолок украшен имитацией светового окна, а стены гигантскими медальонами с изображениями великих деятелей науки и научного коммунизма. Сейчас их два — Ленин и Маркс. До открытия перехода во второй зал было четыре: убрали Сталина и Энгельса.

В Ленинградском метро Сталину не везло совершенно. То его убирают с глаз долой за стену, то ещё что… Вот и на «техноложке» в верхнем вестибюле по проекту планировалось украсить стену фразой «Слава Сталину — великому зодчему коммунизма, корифею науки!» Фраза осталась только в проекте.

На «Технологическом институте» всегда людно. Станция связывает две самое оживлённые ветки, а выход из неё находится не где-то, а на самой что ни на есть правительственной магистрали — Московском проспекте. К слову, это самая первая станция, вестибюль которой расположился в непосредственной близости от этого стратегического объекта.

Как станция с одним залом «Технологический институт» существовала до начала 60-х. Она одновременно была на красной ветке и являлась конечной станции синей. После того, как открылся второй зал, а синюю ветку продлили, здесь появилось то, что называют кроссплатформенностью: с одной стороны перронного зала поезда едут от «Девяткино» до «Проспекта Ветеранов», с другой — от «Парнаса» до «Купчино». Проектировщики рассчитали всё так, что практически всегда для перехода на другую линию нужно просто перейти пространство между перронами: редко кто едет с севера на север и с юга на юг через центр на метро.

Станция всегда кажется мне чрезмерно шумной, но здесь шум очень гармонично вписывается в огромное пространство зала, от чего всё вместе воспринимается крайне величественно и само собой разумеющееся.

Если выйти из метро и повернуть налево, то можно дойти до Обводного Канала. Его через мост пересекает Московский проспект. На углу набережной и Московского чертовски недружелюбный светофор: он очень долго не разрешает пешеходам переходить дорогу.

Не доходя до Обводного, можно свернуть на Клинский проспект. Здесь на территории какого-то завода находится репетиционная точка, где одно время репетировали Лёха Никонов со своими «ПТВП» и ребята из группы «Психея», некогда изменившей представление о российской альтернативной музыке.

Именно здесь на пятом этаже заводского корпуса я брал у них интервью: ребята сотрудничали с польской фирмой по производству гитар, и публикация про то, как они любят эту фирму, была им необходима.

Интервью вышло необычным. «Психея» известна как любители всяких компьютерных штучек, и в итоге вживую со мной общался только вокалист Дима Порубов, а гитарист следил за нами через скайп и вставлял свои реплики. Такой вот кибер-кор.

До сих пор не понимаю, почему и с Димой не пришла идея пообщаться по скайпу. Не нужно было бы тогда в тот вечер мерзнуть полтора часа в ожидании опаздывающих музыкантов, застрявших в пробке.

Если, выйдя из метро, перейти проспект, можно попасть на 2-ую Красноармейскую. Здесь находился один из старейших клубов для взрослых — клуб «69». Он занимал отдельное помещение, арендованное у Санкт-Петербургского государственного архитектурно-строительного университета. Это обстоятельство очень сильно досаждало депутатом: такой клуб, да в стенах высшего учебного заведения! Короче, в 2002 его закрыли.