Бесплатный фрагмент - Весталки. Том I

Путешествие вокруг света

Приключения на воде и на суше

Рассказано по собственным впечатлениям

1. В яхт-клубе Лондона

В Вестминстере, самом аристократическом квартале Лондона, возвышается здание, чья великолепная внешность уступает лишь роскошному внутреннему убранству. Зеркальный зал сменяется зеркальным залом, и, проходя по этим великолепным помещениям, при виде многочисленной прислуги, кажется, будто перенёсся во дворец какого-нибудь князя, устроившего здесь свою резиденцию.

Оно принадлежит яхт-клубу «Нептун», члены которого числятся среди высшей аристократии страны.

Сегодня вечером господа собрались в особенно большом количестве. По приглашению своего президента они съехались со всех уголков Англии, ибо, несомненно, председатель клуба, лорд Джеймс Харрингтон, собирался сообщить им нечто важное.

Лорд Джеймс Харрингтон владел лучшими и самыми быстроходными яхтами и был мастером в их управлении, так что его выбрали бы председателем клуба даже только по этой причине; однако, кроме того, он выделялся среди других членов своей внешностью и личными качествами, и они охотно подчинялись ему, признавая его превосходство.

Некоторое время назад этот лорд уже приглашал своих друзей отправиться с ним в кругосветное путешествие, для чего он лично руководил строительством судна на верфи на острове Уайт, но тогда лишь немногие согласились. Однако лихорадочная поспешность, с которой лорд Харрингтон вёл строительство корабля, и тайна, которой он окружил своё предстоящее путешествие, весьма заинтриговали господ. Они незамедлительно откликнулись на приглашение прибыть в клубный дом.

Среди членов царило напряжённое ожидание. Несмотря на то что ужин уже закончился и господа заняли места в курительном салоне, сам председатель всё ещё заставлял себя ждать.

— Держу пари, — воскликнул Чарльз Уильямс, джентльмен, живущий на доходы со своего состояния, по прозвищу «весёлый Чарльз» за неистощимый юмор и самые сумасбродные затеи, — держу пари, что лорд Харрингтон готовит для нас какой-то большой сюрприз или собирается сыграть с нами шутку.

— Он, во всяком случае, всё ещё на острове Уайт, у своего нового судна, — возразил Эдгар Хендрикс, его близкий друг, совсем юный парень с девичьим лицом. — Хотелось бы только знать, что затевает Харрингтон. Всё его поведение в последнее время было поистине загадочным.

— Может, он хочет стать морским разбойником, — рассмеялся его друг, — я недавно осматривал новое судно. Оно выглядит так, словно на нём можно установить пушки.

— Что ж! — воскликнул лорд Гастингс, геркулесовского сложения молодой человек, который весь вечер провёл, зевая и читая газеты в кресле. — Это была бы хоть одна разумная идея, способная внести разнообразие в это скучное существование. Я был бы в деле.

— Тогда предлагаю, — сказал другой господин, — мы поплывём в индийские воды, выберем Харрингтона капитаном, лорда Гастингса и Уильямса — офицерами, будем грабить китайские суда и вешать длиннокосых парней на реях.

— Лорд Харрингтон, — доложил в этот момент слуга, открывая дверь и впуская председателя.

Лорд Джеймс Харрингтон был стройной, элегантной фигурой с гордо посаженной головой. Красивое, свежее лицо украшали дерзкие светлые усы, и так же дерзко и весело, но в то же время смело смотрели голубые глаза. Тот, кто видел лорда в этом современном костюме, ни за что бы не поверил, что в его не слишком мощной фигуре скрываются невероятная упругость и ловкость, соединённые с незаурядной силой.

Лорд, войдя, уже вытащил из кармана газетный лист и теперь разворачивал его. Он жестом предложил окружившим его господам, которые, за исключением лорда Гастингса, все вскочили, снова сесть.

— Господа, — начал он зычным голосом, — прежде всего, прошу прощения за моё опоздание. Виной тому вот эта газета, как вы сейчас узнаете.

— Около года назад, — продолжал он, — я пригласил всех членов клуба «Нептун» предпринять со мной кругосветное путешествие, но, поскольку для господ подобное не в новинку, я не получил согласия. Конечно, если бы я тогда сказал, зачем хочу отправиться в это путешествие, то наверняка не получил бы ни одного отказа.

— То, что сегодня сообщает эта газета, последний номер «Таймс», было известно мне ещё полгода назад и заставило меня с такой спешкой вести строительство моего корабля.

— Так не томите же господ дольше, — воскликнул лорд Гастингс. — Вы видите, Уильямс скоро умрёт от любопытства.

— Так слушайте же, господа, — продолжил Харрингтон, — что сообщает «Таймс». Здесь написано:

«Нью-Йорк, 12 апреля. Сегодня мы наконец можем сообщить нашим читателям, кому принадлежит построенный на верфи Диксена корабль с полным парусным вооружением, чья смелая конструкция вызвала восхищение всех знатоков. Американские дамы вновь превзошли всех своих сестёр в других странах своей изобретательностью в области морского спорта».

— Чёрт побери! — прервал чтеца весёлый Чарльз. — У меня гениальное предчувствие!

Харрингтон читал дальше:

«Год назад мы сообщали, что женский гребной клуб „Эллен“ внезапно распался, и все его члены бесследно исчезли. Только теперь мы узнали, что дамы уединились на необитаемом острове у восточного побережья Северной Америки, где под руководством опытных моряков обучались работе с такелажем парусного судна, ходили в море в качестве матросов в любую погоду и попутно изучали навигационные науки. Позавчера дамы вернулись в Нью-Йорк, и одиннадцать из двадцати четырёх членов с отличием сдали перед экзаменационной комиссией экзамен на штурмана дальнего плавания, в том числе председательница клуба, мисс Эллен Петерсен, о чьих победах в одиночной гребле мы уже не раз сообщали, и которая сдала экзамен лучше всех. Далее мы узнали, что дамы намерены предпринять кругосветное путешествие на этом новом парусном судне, причём в качестве матросов, не беря с собой ни служанок, ни прибегая к мужской помощи. Лишь вчера мисс Петерсен на торжественной церемонии окрестила судно именем „Веста“. Сами леди называют себя „весталками“. К сожалению, доступ на судно запрещён всем мужчинам без исключения, так что мы не можем предоставить информацию о его внутреннем устройстве; однако, насколько можно судить в таких обстоятельствах, оно должно быть великолепным. Когда судно со своим женским экипажем выйдет в море, пока совершенно неизвестно».

Лорд Харрингтон поднял глаза.

— Поразительно, — воскликнул Хендрикс и ударил кулаком по столу, — я бы хотел в этом участвовать.

— Ты бы туда хорошо вписался, — рассмеялся Уильямс.

— Тихо, — успокоил Харрингтон, — здесь есть ещё приписка:

«Нью-Йорк, 13 апреля, вечер. Сегодня утром „Веста“ покинула порт под развевающимися вымпелами. Дамы, в изящной матросской форме, частично взобрались на ванты (верёвочные лестницы) и реи и оттуда махали на прощание сотням сопровождавших их лодок и пароходов. В открытых водах буксир отцепился от судна, и мисс Эллен Петерсен, стоя на мостике, приняла командование. Было отрадно видеть, с какой быстротой и ловкостью весталки выполняли парусные манёвры, как в мгновение ока один парус за другим разворачивался, как судно под белоснежным грузом накренилось и, подхваченное южным бризом, устремилось вдаль. В хороший бинокль ещё долго можно было наблюдать за прекрасными матросами в их опасной работе на реях. Никто, кроме них самих, не знает, в какой порт они направятся сначала. В любом случае, мы желаем „Весте“ и её прекрасному экипажу счастливого пути и попутного ветра; пусть звёздно-полосатый флаг Соединённых Штатов гордо реет над всеми странами и морями».

— Американские леди в очередной раз обошли английских, — закончил лорд Харрингтон своё чтение и убрал газету, — но скоро у них найдутся подражатели.

Господа слушали, затаив дыхание. Даже флегматичный Гастингс покинул своё кресло-качалку и подошёл к столу.

— Это же позор, — воскликнул он теперь громовым голосом, — я сижу здесь и почти умираю от скуки, в то время как у других постоянно появляются новые идеи. Если это скоро не изменится, я надену женское платье и контрабандой проберусь на борт «Весты».

Он провёл рукой по своей короткой бороде и окинул испытующим взглядом свою гигантскую фигуру.

Другие члены тоже разразились возгласами удивления и одобрения по поводу намерения американских дам.

— Веста, — снова начал лорд Харрингтон, после того как восстановилась тишина, — как известно, была римской богиней земли и поклялась своему брату Зевсу не внимать ухаживаниям бога морей, Нептуна, в честь которого назван наш клуб, а оставаться девственницей. Её жрицы, весталки, должны были давать обет целомудрия и при его нарушении карались смертью.

Он улыбнулся и умолк.

— Тогда наш клуб «Нептун» как нельзя лучше подошёл бы в качестве попутчика, — заметил Уильямс.

Лорд Харрингтон весело кивнул.

— Поэтому я ещё раз призываю членов «Нептуна» сопровождать меня в моём кругосветном путешествии. Моё новое судно, парусный бриг, оснащённый вспомогательным двигателем, окрещено именем «Амур» и будет служить целомудренной «Весте» защитником в её плавании, пусть и нежеланным.

— Гип-гип, ура, — закричал весёлый Чарльз Уильямс и перепрыгнул через свой стул, — вот это мысль!

— Браво, — кричали и другие, — мы поплывём за ними.

Больше всех был взволнован лорд Гастингс; он несколько раз ударил по столу так, что бокалы попадали, и объявил этот день самым благословенным в своей жизни.

Начался всеобщий гвалт. Каждый хотел говорить, каждый предлагал новый план. Два неразлучных друга, Чарльз Уильямс и Эдгар Хендрикс, клялись, что проберутся на борт «Весты» в женском обличье; другой предлагал затопить «Амур» и быть подобранными весталками как потерпевшие кораблекрушение; лорд Гастингс спросил Харрингтона, возьмёт ли он на борт пушки на случай пиратов, а если те не появятся, он специально натравит на «Весту» малайскую прау, чтобы потом спасительно вмешаться.

— Но, — прервал шум один из присутствующих, — мы же не знаем, где встретить «Весту»!

— Об этом позаботились, — таинственно сказал лорд Харрингтон. — Мне всегда будет известен её следующий порт, откуда — я не могу раскрыть; обещание связывает мой язык. Но давайте теперь определим, кто из господ согласен с моим предложением, а также когда мы отправляемся и какие приготовления необходимы!

Лишь один член отказался, все остальные двадцать семь господ были готовы через восемь дней взойти на борт «Амура» на острове Уайт.

Это был бриг, то есть он имел две мачты с полным парусным вооружением, но, кроме того, как упоминалось, ещё и небольшой вспомогательный двигатель, чтобы с его помощью можно было двигаться и в штиль, и даже против ветра.

«Сегодня утром „Веста“ покинула порт под развевающимися вымпелами», — прочитал Харрингтон.

«Веста» же была кораблём с полным парусным вооружением, то есть имела три мачты со всеми реями, но без двигателя.

Было решено, что такелажем «Амура», так же как и «Весты», будут управлять члены спортивного клуба. Только следовало взять ещё шесть человек, которые должны были обслуживать двигатель, а когда он не работал, выполнять для господ более чёрную работу. Кроме того, лорд Харрингтон, который, разумеется, занял пост капитана, взял с собой своего верного слугу, негра.

Первым штурманом остальные члены единогласно выбрали лорда Гастингса, вторым — Джона Дэвидса, очень популярного, энергичного молодого человека.

Лишь поздно ночью господа разошлись, чтобы использовать последние дни в Англии для улаживания своих дел и снаряжения к путешествию.

— Вы живёте в моём отеле? — спросил Харрингтон лорда Гастингса. — Тогда можете воспользоваться моим экипажем.

Когда экипаж ехал по улицам, обычно очень молчаливый Гастингс внезапно заговорил:

— Кстати, Харрингтон. Не та ли мисс Эллен Петерсен одержала над вами победу, когда мы оба два года назад были в Нью-Йорке на регате?

Лорд Харрингтон молча кивнул.

— Все тогда удивлялись, что ваши силы в последний момент иссякли, так что лодка леди обогнала вашу незадолго до финиша. Откровенно говоря, для нашего клуба это был большой позор — потерпеть поражение от женщины.

Харрингтон вздохнул.

— Вам я признаюсь, — добавил он наконец, — что я намеренно сбавил ход.

— А! — удивлённо воскликнул Гастингс.

— Когда я увидел, как прекрасная Эллен горит желанием первой пересечь финишную черту, как она изо всех сил налегала на вёсла, как её тело, облачённое в облегающее трико, грациозно двигалось взад-вперёд, я забыл обо всём остальном, и когда я увидел радость на её прелестных чертах от моего отставания, я отказался от попытки догнать её. Я бы ни за что на свете не хотел испортить ей эту радость.

Лорд Гастингс некоторое время молчал.

— Говорили тогда, — снова начал он, — что вы просили руки победительницы и получили отказ?

Некоторое время лорд Харрингтон медлил с ответом.

Затем он внезапно протянул другому руку и тёплым тоном воскликнул:

— Лорд Гастингс, вы мой друг!

Удивлённый, тот сердечно пожал протянутую ему правую руку.

— Это никто не знает лучше вас, даже если я не могу выражать свои дружеские чувства так, как это принято в обществе.

— Я знаю это. Так слушайте же: да, я признался мисс Эллен в своей любви и люблю её до сих пор, не находя взаимности. Но, клянусь всеми небесами, пришло время, когда я завоюю её! Пусть она думает о мужчинах сколь угодно гордо, холодно, презрительно, во время этого путешествия она увидит, что значит иметь рядом защитника, верного до смерти. И пусть она плывёт хоть на край света, я последую за ней.

И он продолжил спокойнее:

— Мисс Эллен угрожает большая опасность, о которой она сама не имеет ни малейшего понятия; её жизнь висит на волоске. Лорд Гастингс, не поможете ли вы мне защитить эту юную жизнь, которой принадлежит моя любовь?

Он снова протянул другу руку.

— Помогу, — просто сказал тот. — Но кто может желать зла этой невинной женщине?

— Пока я не могу сказать; у меня нет доказательств, чтобы назвать конкретное имя. Но в любом случае решено избавиться от неё во время этого путешествия. Я не затевал авантюрного предприятия, когда призывал членов клуба сопровождать меня. Я хотел собрать вокруг себя отряд сильных, смелых и энергичных молодых людей, следуя за «Вестой». Мне кажется, вы не зря будете ждать всяческих приключений; ибо те негодяи, которые покушаются на жизнь единственной наследницы несметных богатств, не побрезгуют никакими средствами для достижения своей цели. Нам придётся не раз выдерживать бои с неизвестными врагами.

— Тем лучше, — усмехнулся лорд Гастингс и потёр кулаки, которыми он мог бы дробить булыжники.

Экипаж остановился.

— Доброй ночи, — сказал лорд Харрингтон в коридоре отеля. — Завтра утром мы не увидимся, я уезжаю первым поездом на остров Уайт. Через восемь дней мы все там встретимся.

2. Предложение убийцы

В скверах, украшающих часть набережной Нью-Йорка, прогуливался взад-вперёд человек, чья покачивающаяся походка выдавала в нём моряка.

Он, казалось, не был склонен показывать своё лицо каждому, ибо, хотя наступающая ночь сама по себе уже делала всё неразличимым, он ещё и поднял воротник пальто как можно выше и надвинул матросскую фуражку глубоко на лоб, так что видны были только нос и глаза. Он был одноглазым, но неповреждённый глаз, казалось, обладал способностью проникать сквозь самую чёрную тьму. Коротко стриженные волосы, видневшиеся из-под фуражки, были седыми, однако движения мужчины выдавали ещё юношескую бодрость.

Одиночка достал часы.

— Уже девять, — пробормотал он сквозь зубы, — теперь он мог бы прийти. Должно быть, это знатный господин или очень таинственное дело, раз мастер не берёт его в свои руки. Ага, вот кто-то приближается, это может быть он.

Он подошёл к упомянутому человеку и спросил у него время, при этом странно покашливая.

— Десять минут десятого, — коротко ответил тот и пошёл дальше.

Моряк пробормотал проклятие в свои белые усы и снова зашагал взад-вперёд.

Снова по улице шёл господин, закутанный в длинный чёрный плащ, с фетровой шляпой, глубоко надвинутой на глаза.

Ожидающий снова покашлял.

— Простите, который час? — спросил он господина.

— Время, чтобы вас повесили! — ответил тот низким, спокойным голосом.

— Чёрт, — хрипло рассмеялся моряк, — вы ещё грубее, чем Билл, корабельный кок. Но, кажется, вы тот, кто нужен. Назовите пароль!

— Морской Волк.

Моряк вздрогнул.

— Тс-с, — прошептал он, испуганно оглядываясь по сторонам, — не так громко! У этого имени дурная слава. Следуйте за мной на некотором расстоянии! Это недалеко.

Он быстро пошёл вперёд, другой последовал за ним.

Пройдя по нескольким тёмным улицам и переулкам, по возможности держась в тени, моряк свернул в тупик и остановился перед небольшим, невзрачным зданием, которое казалось необитаемым. Особый приём с замком — и дверь открылась.

— Быстрее внутрь, — прошептал проводник и затем снова тщательно запер входную дверь.

Он вытащил из кармана потайной фонарь, зажёг свет и посветил незнакомцу наверх по лестнице, при этом приглушая и без того слабый свет фонаря прикрытой ладонью.

На втором этаже дома они вошли в небольшую комнату, в которой не было ничего, кроме стола. У одной стены находился открытый камин, какие очень распространены в Америке.

Одноглазый поставил фонарь на стол так, чтобы свет не падал в окно, и затем повернулся к господину в плаще. Тот, хотя и опустил воротник, но уже на лестнице закрыл лицо чёрной маской, полностью его скрывшей. Только глаза сверкали, как у хищного зверя.

— Ну, говорите, — начал одноглазый. — Каково ваше желание?

Человек в чёрном плаще молча достал запечатанное письмо и передал его другому.

— Вам знакома печать? — спросил он при этом.

Тот взял письмо и поднёс его к свету фонаря. Он испуганно вздрогнул, узнав оттиск печати. На ней была изображена виселица с надписью по кругу: «Смерть предателю».

— Читайте письмо, оно для вас!

Моряк прочёл. Затем он поджёг послание и, лишь когда печать расплавилась, бросил горящую бумагу на пол, где она истлела до пепла. — Простите моё прежнее поведение, — начал он затем смиренным тоном, — я не мог предположить, что вы в таких близких отношениях с мастером. Спрашивайте! Я вам отвечу.

— Вы знаете мастера?

— Нет, его никто не знает. Но я знаю, что его рука повсюду, и на море, и в самых дальних странах. Я мог бы рассказать об этом странные истории. Так, например, один новичок, молодой парень, однажды устал от нашей жизни на борту, его замучили угрызения совести. В Кейптауне он однажды ночью сбежал с корабля, чтобы сделать разоблачения в английском консульстве; впрочем, об этом я узнал позже. Но факт в том, что парень далеко не ушёл. Когда я утром поднялся на палубу, он висел повешенным на самой высокой рее, на лбу выжжен знак мастера, а члены покойника были уже так окоченели, что он, должно быть, висел там уже несколько часов. Таких историй я мог бы рассказать ещё немало.

— Как вы попали на службу к мастеру?

Одноглазый некоторое время медлил с ответом.

— Около десяти лет назад, — начал он неуверенно, — меня арестовали англичане в Занзибаре за работорговлю. Из окна я видел, как всех людей с моего корабля вешали одного за другим; я, капитан, должен был быть последним. Но в ночь перед казнью меня загадочным образом освободили из тюрьмы и завербовали на службу к мастеру. Он принимает только самых лучших людей, а имя Морского Волка тогда было известно повсюду.

В камине что-то затрещало. Человек в чёрном плаще внимательно прислушался и сделал моряку знак, указывая на печь правой рукой в перчатке.

Одноглазый безразлично покачал головой.

— Летучие мыши! — сказал он. — Этот дом необитаем, заброшен, и мы в абсолютной безопасности.

— Вы занимались морским разбоем наряду с работорговлей? — спросил человек в маске, который снова успокоился.

— Да, при случае.

— И что вам теперь приходится делать на службе у мастера?

— Я, под именем Фонфера и в качестве испанского капитана, веду свой корабль из порта в порт, имею все необходимые документы и в каждом порту получаю от мастера указания, куда плыть. Если возможно, мы берём груз, в противном случае просто загружаем судно ящиками с песком, которые в следующем порту забирают также посвящённые люди мастера по всем правилам. Поэтому мы никогда не вступаем в контакт с полицией. В новом порту я снова получаю приказы от мастера. Либо я должен укрыть преследуемого, совершившего что-то наказуемое на службе союза, либо иногда перевезти целые банды в другие страны, или что-то подобное. Время от времени приходится, — закончил пират неуверенным голосом, — заставить исчезнуть целое судно в открытом море.

— Я знаю, вы не говорите мне ничего нового. Так вы знаете море?

— О, — почти вскричал одноглазый, гордо выпрямляя свою худую, но жилистую и костистую фигуру, — море — моя родина, оно принадлежит мне. На нём я родился, пятьдесят пять лет я провёл на нём, каждую страну, каждую бухту, каждый выступающий мыс различных побережий я знаю как самого себя. И море знает Морского Волка. Четырнадцать раз оно поглощало мой корабль и моих товарищей, но меня всегда выплёвывало обратно. Я его дитя.

— У вас надёжные люди на борту? — спросил незнакомец дальше.

— Господин, на «Ангеле Мира» самые храбрые и ловкие матросы, которые когда-либо пересекали море. Эти парни не боятся ни Бога, ни дьявола. «Ангел Мира»! Ха-ха-ха! Отличное имя для корабля Морского Волка.

Человек в чёрном плаще некоторое время молчал, задумчиво глядя перед собой. Затем он устремил свой мрачный взгляд на моряка и сказал:

— С этого момента вы поступаете ко мне на службу!

Морской Волк сделал неловкий поклон.

— Если мастер до сих пор платил вам серебром, то я буду платить вам золотом.

Одноглазый усмехнулся и снова поклонился.

— Господин, приказывайте! Что я должен сделать? Взорвать землю или потопить каждый встречный корабль?

— Вам знаком корабль с полным парусным вооружением, выкрашенный в белый цвет, что стоит в самом северном доке?

Пират презрительно улыбнулся.

— Рассказывают странные вещи. Мир скоро совсем сойдёт с ума. Это «Веста», её сегодня окрестили, а завтра утром она выходит в море с двадцатью четырьмя юбками. Ха-ха-ха, — рассмеялся он сдавленным голосом, — пусть меня не зовут Морским Волком, если я не рассмотрю этот корабль повнимательнее и не сыграю с этими бабами шутку.

— Вам известна капитанша?

— По имени; говорят, её зовут Эллен Петерсен, и она самая сумасшедшая из всех.

Человек в чёрном плаще достал фотографию и поднёс её к глазу пирата.

— Гром и молния! — удивлённо воскликнул моряк. — Клянусь святым кливер-бомом, вот это девица! Эти глаза смотрят прямо в сердце.

Человек в чёрном плаще впился взглядом в глаз пирата и тихо, подчёркивая каждое слово, шипящим голосом сказал:

— В тот же день, когда я получу известие, что мисс Эллен Петерсен больше нет в живых, вы получите миллион долларов наличными и будете освобождены от службы у мастера, станете свободным человеком. Вот вам подтверждение от мастера.

— А, — радостно воскликнул пират, прочитав также запечатанное письмо и затем тщательно его уничтожив. — Вот это дело. Наконец-то появилась надежда освободиться от этой проклятой рабской службы и снова работать на себя. Но что я должен делать?

— Вы будете, как и прежде, получать инструкции от мастера в каждом порту и необходимые денежные суммы. Однако «Веста» — быстроходное судно, сможете ли вы при случае следовать за ним?

Моряк презрительно рассмеялся.

— Хотя это и остроносое судно, и в моих руках было бы самым быстрым в мире, но и «Ангел Мира» не так уж плох, и в конце концов, эти женщины для меня как дети и ничего не смыслят в этом деле, сколько бы у них ни было навигационных знаний. Что эти новички знают о тайных способах ускорить ход судна! Как утяжелить нос, как сделать мачты гибкими, и как ловить самый неблагоприятный ветер. В этих хитростях Морской Волк — мастер. Нет, нет, это для меня пустяки. Но, что если одна-другая девушка при этом погибнет?

— И если всё судно пойдёт ко дну или взлетит на воздух, — мрачно ответил тот, — это не имеет значения. Если я узнаю о смерти Эллен Петерсен из надёжного источника, вы получите миллион долларов и будете свободны. На воде или на суше, от пули, кинжала или яда — она должна умереть.

— И она падёт от моей собственной руки, — воскликнул одноглазый с дикой радостью, — этот шанс освободиться я не упущу! Куда сначала идёт «Веста»?

— Я могу с уверенностью сказать лишь то, что первая цель путешествия — Средиземное море. Там вы легко сможете её встретить.

— Отлично, — ответил пират и схватил фонарь, так как человек в чёрном плаще уже шёл к двери. — Мой корабль готов к отплытию, ещё сегодня я выйду в море и буду поджидать «Весту» в Гибралтарском проливе, чтобы следовать за ней и выискивать удобный случай для своей цели. Они будут довольны Морским Волком.

Осторожно, как и пришли, двое достойных мужей покинули дом и разошлись внизу в разные стороны. — – — —

На крыше дома, в котором только что состоялся этот ночной разговор, сидела пара кошек и влюблённо мяукала. Внезапно животные испуганно разбежались. Из дымохода показалась человеческая голова, за которой в следующий момент последовала вся фигура. Человек сел на край трубы и с усмешкой потёр руки.

— Это всё-таки замечательно, — сказал он с удовольствием сам себе, — когда детектив учился на трубочиста. Итак, Морской Волк снова объявился и по-прежнему занимается своим грязным ремеслом! Тридцать лет назад моя мать пугала меня его именем, когда я не слушался. «Если не будешь послушным, — кричала она всегда, — я скажу Морскому Волку, он тебя заберёт». На этот раз, однако, я заберу его. Парень, конечно, слишком хитёр, чтобы его сейчас схватить, ведь, как он говорит, он плавает под видом простого капитана; кроме того, меня связывает обещание, ибо, если его сейчас арестовать, этот чистый джентльмен найдёт себе другого, кто исполнит его дьявольские планы. Он на мгновение задумался и продолжил свой монолог:

— Значит, лорд Харрингтон был прав, когда рекомендовал этого господина моему вниманию. Кто бы мог подумать! К счастью, из-за неосторожности мнимого капитана Фонсера я узнал об этом разговоре здесь, в доме, и, не предчувствуя ничего хорошего, явился сюда. Это открытие не оплатить и золотом. Теперь осталось только разузнать следующий порт «Весты», и тогда — до свидания, Морской Волк, ты больше не избавишься от моего кровавого следа, пока я тебя, морского хищника, не поймаю.

Трубочист спрыгнул с трубы и, несмотря на кромешную тьму, так же уверенно, как кошка, побежал по узкому коньку крыши, пока не исчез в маленьком окошке.

3. Новая весталка

Пока в том домике происходил тайный разговор между пиратом и человеком в маске, в роскошном здании, служившем местом собраний бывшего женского гребного клуба «Эллен», разворачивалась другая сцена.

Все двадцать четыре члена, которые этой ночью должны были отправиться на борт «Весты», чтобы утром начать своё кругосветное путешествие, были на месте. Капитан, мисс Эллен Петерсен, только что встала, чтобы произнести речь.

Мисс Петерсен была сиротой. После смерти отца, чрезвычайно богатого плантатора из Луизианы, мать снова вышла замуж, но вскоре и сама скончалась. Со своим отчимом, бывшим авантюристом, который своей красивой внешностью и обворожительными манерами покорил сердце её любимой матери, Эллен так и не смогла подружиться. Необъяснимое чувство отталкивало её от этого человека с пронзительными серыми глазами, который всегда был с ней очень любезен, и заставило её уже в семнадцать лет переехать в Нью-Йорк.

В детстве девочка наслаждалась необузданной свободой, какую может дать только жизнь на плантации. Если её не удерживали дома занятия, то в дневные часы её можно было найти среди ковбоев, этих непревзойдённых пастухов скота и лошадей прерии. От них она научилась укрощать самого дикого коня и, пока лошадь перепрыгивает через изгородь, разбивать пулей из револьвера подброшенный в воздух апельсин.

Когда ненавистный отчим однажды упрекнул уже повзрослевшую девушку в этом неженственном поведении, она, недолго думая, переехала в Нью-Йорк, чтобы жить в полном соответствии со своими склонностями.

Здесь ей не так часто предоставлялась возможность скакать на лошадях и заниматься другими физическими упражнениями, зато она скоро пристрастилась к водному спорту и отдалась ему со всем пылом. Уже через год она собрала вокруг себя множество единомышленниц, молодых девушек, таких же богатых и независимых, как она сама, и основала с ними первый в мире женский гребной клуб, о победах которого часто писали в газетах.

Её последней идеей было совершить с этими подругами кругосветное путешествие в качестве матросов, чтобы показать изумлённому мужскому миру, что женщины, если захотят, ни в чём им не уступают.

Мисс Эллен сейчас было двадцать два года. Её великолепная, стройная и в то же время пышная фигура очаровывала любого мужчину, даже если он не смотрел на её прекрасное лицо, которое, казалось, принадлежало Венере. Пышные светлые волосы обрамляли белый лоб и ниспадали на шею. Но самым прекрасным в Эллен были её глубокие синие глаза, лучи которых, казалось, проникали в самое сердце. Правда, эти лучи были ещё холодны, но, казалось, не хватало лишь случая, чтобы превратить их в жгучий, страстный огонь.

— Подруги мои, — начала она прекрасным альтовым голосом, — речь идёт о приёме новой весталки. Нас двадцать четыре члена, и, как мы подсчитали, для обслуживания «Весты» необходимо как минимум пятьдесят рук. Подходящую кандидатуру мы до сих пор найти не смогли. Сегодня утром ко мне явилась молодая дама с настоятельной просьбой разрешить ей сопровождать нас в путешествии. Её рекомендовала наша подруга Джесси Мюррей. Новичка ждёт в соседней комнате, и прежде чем мы приступим к голосованию, вы должны оценить её по внешнему виду. Сразу замечу, что хотя Йоханна Линд родилась в Америке, она происходит от немецких родителей.

Пока мисс Эллен протягивала руку к звонку, чтобы позвать ожидавшую, среди дам возник недовольный ропот из-за того, что на борт «Весты» должна была взойти немка. Но прежде чем председательница успела осуществить своё намерение, вскочила Джесси Мюррей.

— Стойте! — воскликнула юная девушка со сверкающими глазами. — Если мисс Петерсен вызвала предубеждение против мисс Линд, я хочу его ослабить. Йоханна Линд известна во всей Америке не под этим, а под своим английским именем — Джейн Линд.

Торжествующе ораторша ждала эффекта своих слов.

— А, — почти одновременно воскликнули все дамы. — Джейн Линд, героиня с озера Оберон?

— Да, это она. Йоханна Линд прошлой зимой семь раз рисковала жизнью, чтобы спасти столько же человек из бушующих волн озера Оберон.

— Тогда голосование и вовсе не нужно, — воскликнула одна дама.

— Нет, она принята! — согласились все остальные.

Вошла та, кого звали. Если бы её приём ещё не был решён, то уже её появление обеспечило бы его.

Среди всех прекрасных членов клуба она могла претендовать на звание самой красивой; при этом её умные карие глаза смотрели так ласково и дружелюбно, что вмиг очаровали сердца всех дам. Никто бы не поверил, что эта хрупкая, гибкая фигура семь раз бросалась в ледяные воды без каких-либо пагубных последствий.

Её сердечно приветствовали как новую весталку. Джесси Мюррей уже рассказала, что она во всех отношениях достойна жить на борту «Весты», так как у неё было достаточно возможностей познакомиться с водным спортом на великих озёрах, вернее, внутренних морях Северной Америки.

— Однако, прежде чем мы, — снова взяла слово капитанша, — сможем окончательно принять вас в весталки, необходимо, чтобы вы ознакомились с нашими законами. Если вы сочтёте, что не сможете их соблюдать, ничто не мешает вам отказаться. Правила просты, но очень строги, однако не для нас, добровольно назвавшихся весталками. Вам знаком миф о Весте и её жрицах?

Йоханна с улыбкой кивнула.

— Ну что ж! Тогда вы знаете, что весталку, нарушившую обет целомудрия, замуровывали в стену; если она давала погаснуть священному огню, её подвергали бичеванию, равно как и за неповиновение. Это, конечно, не относится к нам. Но та, кто ослушается меня, капитана «Весты», будет бесповоротно высажена с корабля в том месте, где мы будем находиться, будь то на побережье, на острове или посреди океана. Та, кто во время этого путешествия нарушит обет целомудрия, будет привязана к мачте, подвергнута бичеванию и высажена на берег в ближайшем порту. То же самое относится к той, кто разгласит что-либо о нашей жизни, назовёт цель путешествия или вообще сообщит о чём-либо, что обсуждалось между нами. Если вы с этим согласны, мисс Джейн Линд, подпишите этот бланк, чтобы потом не могли на нас жаловаться.

Весталка взяла перо, на несколько секунд задумалась и затем твёрдой рукой подписала договор.

До сих пор председательница говорила серьёзным тоном, но теперь она продолжила в своей обычной, весёлой манере:

— Цель этого путешествия — доказать миру, что мы, женщины, ни в чём не уступаем мужчинам, что мы так же хорошо, как и они, можем провести корабль через шторм и противостоять любой опасности, не моргнув глазом. Тот, кто, как я, уже много раз совершал морские путешествия, знает, что на корабле необходимо беспрекословное повиновение. Все эти правила установлены не произвольно мной, а приняты всеми. В отдельных портах эти отношения подчинённости, разумеется, прекращаются. Мы осматриваем соответствующий город, предпринимаем экскурсии вглубь страны, охотничьи вылазки и так далее, для чего на борту всё подготовлено. А теперь — добро пожаловать в весталки!

Она, как и остальные, сердечно пожала руку Йоханне Линд, новоиспечённой весталке.

— Как будет распределяться работа на борту? — спросила та.

— Я избрана капитаном навсегда, — объяснила мисс Эллен. — Однако, если какая-либо из дам окажется более подходящей для этой должности, я добровольно уступлю ей место. При парусных манёврах все работают с такелажем по распределённым ролям. Функции двух штурманов выполняются по очереди, так же как и повара, пока со временем не выяснится, к чему у каждой из дам особая склонность. Экипаж, как и на любом судне, разделён на две группы: вахту левого и правого борта, которые сменяются каждые четыре часа. Распределение вахт дамы решают между собой, чтобы подруги по возможности были вместе. Судно новое, так что, кроме необходимых парусных манёвров и ежедневной уборки, работы будет очень мало. О развлечениях, музыке, книгах и прочем на «Весте», как вы увидите, позаботились наилучшим образом, равно как и об удобствах. Отдельные работы, как, например, стирка белья, каждая, конечно, должна выполнять сама, как на других судах матросы.

— «Веста» выходит в море уже завтра?

— Да, завтра утром. Мы отправимся на борт ещё этой ночью. Велите сразу доставить ваши вещи на судно! Уладьте всё необходимое и приходите сами на борт.

— Могу ли я уже сейчас узнать, в какой порт «Веста» направится сначала?

— Конечно. У нас нет секретов друг от друга. Мы будем курсировать по Атлантическому океану, как можно медленнее, чтобы совершенствоваться в парусных манёврах, войдём в Средиземное море и сначала зайдём в Константинополь. Оттуда отправимся в Александрию, совершим вылазку в Каир, посетим пирамиды и так далее, а затем снова поплывём к Гибралтарскому проливу, по пути заходя в некоторые другие достопримечательные места. Какой путь мы выберем дальше, решим позже.

Юные девушки ещё долго болтали и шутили, рисуя себе ожидавшие их приключения и события в самых радужных красках. Если бы они могли предположить, что именно сейчас самый известный морской разбойник и его матросы, гиены в человеческом обличье, поднимают якоря, чтобы подстеречь «Весту» в открытом море и заставить её исчезнуть навсегда вместе с экипажем!

Ещё до того, как дамы отправились на борт своего судна, мисс Джейн Линд ушла, чтобы позаботиться о своих чемоданах, пообещав скоро вернуться.

Оказавшись на улице, она глубоко вздохнула и подняла глаза к небу.

— Боже, Всемогущий, — прошептала она, — дай мне сил исполнить задуманное! Я взялась за трудное дело. Защити меня, как ты всегда чудесно оберегал меня до сих пор! Смелее, Йоханна, так надо, и у тебя всё получится!

Она поспешно удалилась, села в кэб и поехала в другой район города. Экипаж остановился перед зданием почты.

Йоханна вышла, вошла в операционный зал и огляделась. Кроме неё в комнате никого не было. Она быстро набросала несколько строк на лежавшем бланке телеграммы и подала его дежурному служащему.

Застучал телеграфный аппарат, и в следующий момент по кабелю Атлантического океана пронеслись слова:

«Лорду Харрингтону, Лондон. Отплытие завтра утром. Константинополь».

Новая весталка совершила первое предательство; её ждало бичевание.

4. Загадочный корабль

Часть Атлантического океана, прилегающая к Испании и Португалии, называется Испанским морем. Корабли его боятся, ибо над ним проносятся дикие штормы, швыряя суда, словно ореховые скорлупки, из стороны в сторону, угрожая им гибелью у близкого побережья; но даже в совершенно спокойную погоду волны, идущие из бескрайнего океана и разбивающиеся о берег, обладают такой огромной силой, что, постоянно перекатываясь через палубу судна, могут смыть с неё всё. Лишь когда уже несколько дней не дует ни малейшего ветерка, и это море становится подобным зеркалу. И если снова подует свежий ветер, он, конечно, поднимет волны, но не то мощное волнение.

Такой спокойный день наступил. Любопытное майское солнце с высоты своего полёта взирало на бриг, который при попутном западном ветре под всеми парусами плыл по Испанскому морю на юг. Оно уже наблюдало за многими судовыми экипажами за работой с такелажем и во время досуга, но такой странный ему ещё не встречался!

Это были, несомненно, матросы, которые находились на палубе стройного, красиво построенного парусного брига, так как они частично занимались морскими работами. Но ах, как они выглядели!

Хотя они и закатали рукава рубах, из-под которых виднелись довольно жилистые, мускулистые руки, и хотя почти все ходили босиком, они все производили впечатление, будто только что вернулись с бала, где изображали бродяг. Их уже сильно поношенные костюмы всё ещё имели покрой последней моды, а один мужчина, который как раз аккуратно укладывал канаты в кольца, был даже одет в чёрный фрак. На корме, возле штурвала, сидел гигантский мужчина в цилиндре. Он свесил голые ноги за борт и удил рыбу. Но самой оригинальной фигурой был стоявший у штурвала; брюки подвёрнуты как можно выше, верхняя часть тела зажата в красный редингот, а на шее стоячий воротничок высотой почти восемь сантиметров, так он держал штурвал обеими руками и старался придать своему лицу как можно более озабоченное выражение. Перед ним, а именно, стоял фотоаппарат, через который его как раз снимал другой мужчина.

Так выглядел борт «Амура», направлявшегося к Гибралтарскому проливу. Заказанная, одинаковая матросская форма не была готова к отплытию с острова Уайт, к досаде лорда Харрингтона и к удовольствию остальных молодых людей, которым этот маскарад необычайно нравился. Однако вещи должны были быть отправлены экспресс-почтой в следующий порт, указанный Харрингтоном.

— Не задирайте так голову, Хендрикс, — крикнул весёлый Чарльз Уильямс, который хотел сфотографировать своего друга, — я вижу на вашем лице только ноздри.

— Сожалею! Мой стоячий воротничок не позволяет другой позы.

— Придайте вашим глазам более смелое выражение! Вглядывайтесь в даль с особой остротой! — снова сказал Чарльз из-под своего платка.

Эдгар Хендрикс как можно шире раскрыл глаза и попытался смотреть так, как он видел на изображениях моряков.

— Так хорошо!

Чарльз высунулся из-под платка. — Теперь стойте совершенно спокойно!

— Внимание! Раз… два…

— Юг-юго-запад, три четверти запада, — крикнул в этот момент лорд Харрингтон, который на носовой палубе со вторым штурманом определил положение солнца, рулевому, указывая таким образом новое направление.

Хендрикс, прекрасно зная, что выполнение подобных команд не терпит отлагательств, снова повернул штурвал, как раз когда Чарльз сказал «три».

— Клянусь якорными канатами и стальными тросами! — закричал последний, рассматривая пластину на свет. — Ваша голова по меньшей мере в десять раз шире, чем в высоту! От лица виден только стоячий воротничок, и у вас пятьдесят пять рук! Ещё раз!

Он бросил пластину в воду, как раз там, где ловил рыбу лорд Гастингс.

— Если вы нарочно распугиваете мне рыбу, я вызову вас на кривые сабли, — крикнул тот.

— Их здесь на борту нет, только абордажные топоры.

— Тогда на кривые абордажные топоры.

— Сколько рыбы вы, собственно, поймали за последние шесть часов, лорд Гастингс?

— Две штуки, — гордо ответил тот, на кого был направлен вопрос, и указал на лежавших рядом с ним рыбок.

— Град и гаубицы! — воскликнул весёлый Чарльз, снова поправляя свой аппарат, чтобы сделать новый снимок своего друга, — это будет дорогой ужин.

— Скажите-ка, — спросил стоявший у штурвала Хендрикс, — откуда у вас только эти знаменитые матросские словечки? Я ломаю и ломаю голову, но мне не приходит в голову ни одно по-настоящему крепкое выражение, а вы ими так и сыплете.

— Это оттого, что время используется правильно, — гордо ответил фотограф. — Пока вы делали бесполезные прощальные визиты, я последние восемь дней бегал по всем матросским кабакам Лондона, и каждый раз, когда какой-нибудь матрос ругался, я записывал его слова. Но теперь, клянусь цепями и кошками! Закройте наконец рот и стойте смирно! Так, поза хорошая. Раз, два, три! Можете снова двигаться!

Он осмотрел новую пластину.

— Превосходно получилось! Снимок ещё немного раскрасим, чтобы красный фрак хорошо смотрелся, и тогда отправлю его в Лондон. Вот будет сенсация, когда сэр Эдгар Хендрикс будет висеть в витрине, босой, во фраке и стоячем воротничке, у штурвала.

— Закрепить брамсель! — скомандовал в этот момент капитан. Это была работа Чарльза, так как брам-рея — самая высокая рея брига и для её обслуживания требуются такие лёгкие, худенькие фигуры, как у Чарльза Уильямса.

Он ловко взобрался по вантам и закрепил парус на рее. Со своего возвышенного положения он мог далеко обозревать море.

— Корабль по левому борту сзади, — крикнул он и указал влево назад.

Лорд Харрингтон взял подзорную трубу и направил её на тёмную точку, появившуюся на горизонте.

— Парусный корабль с полным вооружением, — сказал он через некоторое время, — это может быть «Веста».

Словно молния, Чарльз соскользнул вниз по канату, прыгнул через люк внутрь и вскоре вернулся с биноклем, примеру которого последовали и остальные господа. Даже кочегары, сейчас, при хорошем ветре, без дела, с любопытством выстроились на палубе.

— Однако нет, — снова сказал лорд Харрингтон, — у «Весты» на каждой мачте шесть рей, а у этого только пять. Кроме того, «Веста» выкрашена в белоснежный цвет и отражала бы солнечные лучи гораздо сильнее. Так что это не то судно, которое мы ждём.

— Вы не замечаете ничего странного, капитан? — сказал Джон Дэвидс, второй штурман.

— Нет, — сказал тот, опуская подзорную трубу. — Хотя да, — воскликнул он теперь, — удивительно, с какой невероятной скоростью приближается к нам этот парусник!

Остальные господа тоже это заметили и удивились.

Ближе и ближе подходил корабль. С жуткой скоростью он рассекал волны, которые пенились и взлетали у его носа.

Плотной толпой стояли англичане у борта и смотрели с удивлением, а некоторые и с ужасом, на корабль, который теперь почти их достиг.

Это было большое, крепко построенное судно, которое несло все паруса, но было слишком тяжёлым, чтобы лететь с такой скоростью ветра.

Палуба была совершенно пуста, на ней ничего не было видно; но её, собственно, и нельзя было назвать палубой, ибо она была выпуклой, почти как половина полушария, так что люди едва ли могли бы на ней стоять. Всё на корабле, от верхушки мачты до ватерлинии, было окрашено в грязно-серый цвет, ни один канат, ни один парус не имел другого цвета.

Один из кочегаров со стоном упал на колени и закрыл лицо.

— Мы погибли! — пролепетал он. — Летучий голландец!

— Чепуха, — грубо крикнул лорд Гастингс, схватил парня за воротник и рывком поставил его на ноги. — Не позорь «Амур». Сыны старой Англии не боятся и десяти летучих голландцев.

Теперь чудесный корабль был вплотную к борту «Амура», и тут произошло нечто, что вселило ужас даже в самых бесстрашных из присутствующих.

Словно по волшебству, внезапно и одновременно все паруса корабля взлетели вверх и искусно свернулись на реях, будто их там закрепили самые опытные матросы. И всё же ни одного человека не было видно ни на борту, ни на такелаже.

— Это колдовство, — воскликнул лорд Харрингтон.

— Смогу ли я перепрыгнуть сюда? — спросил лорд Гастингс и измерил взглядом расстояние примерно в десять метров между двумя судами. Судно теперь двигалось так же быстро, как и «Амур», всё время вплотную к его борту.

— Самиэль, помоги! — воскликнул Хендрикс с дрожащими губами. — Вы знаете, что это, Уильямс?

— Это я могу вам сказать совершенно точно, — ответил Чарльз Уильямс, который даже в свой смертный час не смог бы удержаться от шутки, — а именно, я этого тоже не знаю.

Примерно пять минут загадочный корабль плыл рядом с «Амуром», как вдруг невидимые руки снова развязали и распустили паруса. Но не только это, и реи все одновременно были немного повёрнуты к правому борту, и с удвоенной скоростью он снова устремился на юг. Через четверть часа морское чудо исчезло из виду.

Теперь на борту «Амура» раздавались всевозможные мнения об этом. Мужчины были слишком просвещёнными, чтобы верить в сверхъестественное, но никто не мог объяснить это явление.

Лорд Харрингтон был наиболее сдержан в своих высказываниях о виденном, хотя именно его, из-за известной проницательности, спрашивали больше всего.

— Единственное объяснение, — сказал он наконец, — заключается в том, что под полушарием, которое мы видели, находятся механизмы для управления всеми парусами, реями и так далее. Откуда у судна, не имевшего ни дымовой трубы, ни чего-либо подобного, такая огромная скорость, останется для меня загадкой, пока я сам не увижу его внутреннее устройство.

— И если я ещё раз окажусь так близко к этому судну, как сейчас, — заметил его друг, — то пусть меня не зовут Гастингсом, если я не рассмотрю его поближе. Это так же интересно, как и визит на «Весту». — Дело вкуса, — возразил Хендрикс.

Экипаж ещё долго обсуждал корабль-призрак или это новое изобретение, когда команда капитана снова отправила их на реи.

Уже некоторое время лорд Харрингтон всматривался в горизонт за кормой, как вдруг он резко сложил подзорную трубу и отдал приказ убрать паруса.

Удивлённо господа выполнили этот теперь совершенно ненужный манёвр, так как ветер, по их мнению, был очень благоприятным.

Едва они все снова оказались на палубе, как капитан протянул руку, указал на тёмную точку на горизонте и с весёлой улыбкой сказал:

— Господа, «Веста»! Через полчаса мы сможем представиться дамам.

Всеобщий крик «ура» вырвался у экипажа «Амура». Снова двадцать восемь биноклей устремились на быстро увеличивающееся судно с прекрасными, знатными дамами на борту.

— Чарльз, — спросил Эдгар Хендрикс друга, — мой стоячий воротничок в порядке?

— Да, он сидит хорошо, — ответил весёлый Чарльз, осматривая босого с головы до ног, — но сапоги вы ещё можете почистить. А вы, — обратился он к снова удящему Гастингсу, который по-прежнему свесил ноги за борт, — благородный лорд, я прошу вас, уберите свои голые ноги или хотя бы наденьте чулки, вы позорите всю Англию.

— Чепуха! — проворчал флегматичный лорд. — Я сейчас моряк, а не в салоне. Если это смущает дам, пусть не смотрят. Право слово, — он поднял нос и принюхался, — уже пахнет парикмахерской.

5. Амур и Веста

Действительно, это была «Веста», которая быстро приближалась к теперь неподвижно стоящему бригу. Она шла с запада, от американского побережья, так что подплывала к «Амуру» скорее сбоку.

Как любое судно в море привлекает внимание экипажа другого, так и весталки, разумеется, все стояли на палубе и в бинокли рассматривали приближающийся небольшой бриг, тем более что тот вдруг без всякой причины убрал все паруса.

Весь корабль производил чрезвычайно благоприятное, радостное впечатление, даже глаз старейшего морского волка задержался бы на нём с восторгом.

Всё было выкрашено в белоснежный цвет и свидетельствовало о дотошной чистоте. Вместо обычного деревянного борта, начищенную до блеска палубу окружали медные перила, в которых отражалось солнце. Посередине, как на всяком большом судне, возвышался командный мостик, на котором стояли мисс Эллен Петерсен, капитан, и две дамы, чья была очередь управлять штурвалом.

Девушки были одеты в белоснежные костюмы, разумеется, мужского покроя, как и во всём остальном они походили на матросов. Так, например, на их головах были фуражки с длинными лентами и золотой надписью «Веста».

Мисс Петерсен была права, когда ещё до начала путешествия утверждала, что такое всего лишь четырёхнедельное плавание лучше, чем полугодовой курс лечения на водах, ибо лица девушек действительно пылали здоровьем и весельем. Никогда их глаза не сверкали так живо, как сейчас, после этих нескольких недель. Правда, кожа уже основательно загорела, на вырезе груди покраснела от солнца и ветра, да и на руках в некоторых местах появились мозоли, но что с того! Свобода и непринуждённость на борту перевешивали всё это. К тому же они прекрасно знали, что загорелый, но здоровый цвет лица делает даже невзрачное лицо красивее, чем бледное, болезненное.

А служба на парусном судне, если, как эти дамы, избавлен от погрузки и разгрузки, действительно совсем не утомительна.

«Веста» приблизилась к бригу настолько, что людей на нём можно было различить в подзорную трубу.

Внезапно мисс Джесси Мюррей, стоявшая на мостике рядом с капитаном, громко рассмеялась.

— Что это за странные матросы там? — спросила она, внимательно вглядываясь. — Мне кажется, один из них в красном фраке, а другой даже носит цилиндр!

Всё быстрее и быстрее корабль приближался к бригу, и вот уже дамам не нужен был бинокль, чтобы различить лица людей.

— Пусть меня не зовут Джесси Мюррей, — снова начала она, — если тот человек на носу не лорд Харрингтон, которого вы победили на регате в Нью-Йорке в одиночной гребле.

Говорившая взглянула на мисс Петерсен и увидела, как та залилась румянцем.

— Действительно, это он, — ответила капитанша. — Впрочем, я тогда открыто признала, что победила его, вероятно, лишь по случайности или благодаря его великодушию.

Другие дамы на палубе тоже издали возгласы удивления.

— Посмотрите только на того мужчину, который так бесцеремонно свесил голые ноги за борт, — возмутительно! — воскликнула одна.

— Богом клянусь, — сказала другая в крайнем изумлении, — это лорд Гастингс, лучший боксёр Англии.

— Ха-ха-ха, — рассмеялась ещё одна, — посмотрите только на того мужчину у штурвала в красном рединготе и высоком стоячем воротничке. Это прекрасный сэр Хендрикс, который на балу регаты, казалось, воспламенял все женские сердца. О нём рассказывают, что он даже во сне не снимает шпоры, а вместо подушки использует седло. Теперь я в это верю!

— А господин рядом с ним — сэр Уильямс, его неразлучный друг, по прозвищу весёлый или сумасбродный Чарльз, который так ухаживал за вами на балу. Непозволительно, он тоже ходит без обуви и чулок. Господа очень уж расслабились.

— Я поняла, — воскликнула Джесси Мюррей, — экипаж этого брига состоит из членов яхт-клуба «Нептун». Лорд Харрингтон, лорд Гастингс, сэр Уильямс, сэр Эдгар Хендрикс, лорд Стивенсон, сын знаменитого герцога Чаушилмского — все они здесь, вся аристократия Англии. Что это значит? Они тоже, как и мы, совершают кругосветное путешествие?

— Поднять флаг и «Весту», — скомандовала мисс Петерсен. — Мы хотим хотя бы узнать название этого брига!

Моряки могут полноценно общаться с помощью двадцати пяти различных флагов, соответствующих 25 буквам алфавита, которые они вывешивают в разной последовательности. Так называемая международная сигнальная книга учит, как выражать отдельные вопросы и ответы с помощью этих флагов.

Так на флагштоке корабля развернулся звёздно-полосатый флаг Соединённых Штатов, на средней мачте поднялся белый флаг, в центре которого была изображена весталка, поддерживающая огонь своей богини, а с реи задней мачты развевались пять полотнищ, обозначавших имя «Веста».

С нетерпением дамы ждали ответа брига.

И вот на корме, задней части судна, появился флаг Англии, можно было прочесть имя «Амур», а на мачте развевался белый флаг, изображавший бога любви в огненно-красном цвете, который с улыбкой целился из своего опасного лука в «Весту».

— Это ирония! — гневно воскликнула мисс Петерсен, топнув маленькой ножкой в белой парусиновой туфельке по палубе и залившись румянцем. Другие дамы, напротив, разразились громким смехом.

— Мы спросим экипаж, случайная эта встреча или намеренная.

В этот момент экипаж «Амура» снова поставил паруса, чтобы идти рядом с «Вестой», поэтому капитанша приказала убрать несколько парусов и направила судно вплотную к бригу. Суда разделяло всего около десяти метров.

Одновременно на обоих судах восемь раз прозвенели металлические колокола — знак того, что наступил полдень. Стоявшие у штурвалов были сменены.

Лорд Харрингтон стоял молча, скрестив руки на груди, прислонившись к мачте, и неотрывно смотрел пламенным взглядом на прекрасную предводительницу корабля с полным парусным вооружением.

— Если я не ошибаюсь, — начала мисс Петерсен, — на борту этого брига находятся члены английского яхт-клуба «Нептун»?

Прежде чем кто-либо другой смог ответить, вперёд выступил весёлый Чарльз, с элегантным поклоном снял шляпу и сказал:

— Угадали, уважаемая фройляйн! Вы видите здесь самых знаменитых людей Англии, как и вы, отправившихся в кругосветное путешествие.

Мисс Петерсен на мгновение задумалась, как бы узнать побольше о намерениях этих господ, но Чарльз уже заметил среди смеющихся дам ту, за чьей благосклонностью он ухаживал на балу регаты в Нью-Йорке, и, снова сняв шляпу и шаркнув босой ногой, продолжил:

— Ах, мисс Томсон, чрезвычайно рад снова вас видеть. Могу ли я поинтересоваться вашим здоровьем?

— Спасибо, — рассмеялась девушка в ответ, — но скажите, какого чёрта вы здесь в таком странном наряде?

— Мы устроили маскарад и ждали только вашего прибытия. Ваш наряд поистине очарователен. У какого портного вы, собственно, шьёте? Матросский костюм сидит на вас как влитой.

— А вы не поделитесь адресом своего сапожника? — остроумно ответила девушка под хихиканье подруг. — Мне чрезвычайно нравится форма ваших лаковых туфель.

Чарльз бросил сожалеющий взгляд на свои босые ноги.

— Ах, не обращайте внимания. Они как раз в ремонте, а моя единственная пара чулок висит там сушиться. Я сначала хотел одолжить у лорда Гастингса, но он вообще не взял с собой ни одной.

— Лорд Гастингс, — спросила другая, обращаясь к беззаботно продолжавшему удить, — вы здесь устроились неаполитанским рыбачком?

— Если вы не уберёте своё судно с дороги, я, естественно, ничего не поймаю, — проворчал тот, кого спросили, который из-за своей сухой добродушности был популярен у дам.

— Вам нужно не удить, а проделать в вашем цилиндре дырки и черпать им.

— Уже пробовал, но не получается.

— Мисс Никкерсон, — вмешался теперь Эдгар Хендрикс, — могу я пригласить вас на следующий танец?

— К сожалению, я уже занята! Скажите, сэр Хендрикс! Где же ваши неизменные шпоры? Говорят, вы большую часть дня проводите верхом и даже в своей комнате ездите?

— Мне было слишком больно, когда я хотел вонзить шпоры в голые пятки. Носить обувь здесь разрешается только в виде исключения, по воскресеньям, праздникам и дням рождения.

— Лошадь у него с собой, — заверил Уильямс, положив руку на сердце, — но она лежит в твиндеке, и у неё морская болезнь, иначе вы бы увидели, как благородный сэр скачет по борту.

Такие шутливые речи ещё долго велись между господами и дамами; только мисс Петерсен и лорд Харрингтон молчали.

Наконец последний подошёл к борту и спросил:

— Мисс Петерсен, позволите ли вы «Амуру» сопровождать «Весту» в её кругосветном путешествии? Подумайте только, как часто вы будете желать мужской помощи, и лучшей, более верной и деятельной, чем на моём бриге, вы нигде не найдёте. На море и на суше, в любой опасности вы можете на нас рассчитывать.

Девушка презрительно рассмеялась.

— Нам, весталкам, помощь не нужна; именно это и есть наше намерение — показать это. И кстати, лорд Харрингтон, вы, кажется, не очень хороший моряк, если не можете распознать, что «Веста» значительно превосходит ваш бриг в скорости. Всего полчаса хода, и мы исчезнем из вашего вида.

Глаза капитана сверкнули.

— Мисс Петерсен, вы ещё должны мне реванш за вашу победу надо мной в одиночной гребле. На что поспорим, что «Амур» сможет следовать за «Вестой»?

— Хорошо. На что спорим? — был ответ.

— Предлагаю, — воскликнул весёлый Чарльз, — на поцелуй. Если мы проиграем, каждый поцелует по даме; если проиграет «Веста», каждый господин получит поцелуй от дамы.

— Возмутительно! — со смехом воскликнули дамы; Эллен Петерсен же сказала:

— Шутки в сторону! Если ваше судно сможет следовать за нашим, вам будет дано безоговорочное разрешение сопровождать нас всегда. В противном случае, вы больше никогда не будете пытаться найти «Весту», а, наоборот, всегда будете её избегать.

— Согласен! — радостно ответил лорд Харрингтон, и тотчас же на обоих судах началась оживлённая деятельность. Раздались команды. Дамы, как и господа, взлетели на такелаж, чтобы развернуть все паруса, но если бы капитанша не была слишком занята своим экипажем, она бы заметила, как Харрингтон настойчиво переговаривается по переговорной трубе с кем-то в твиндеке.

Уже через несколько минут, когда ветер наполнил паруса, стало видно, что «Веста» значительно превосходит бриг в скорости. Оба судна измерили скорость, то есть с помощью специального приспособления определили скорость хода, и выяснилось, что корабль с полным вооружением шёл двенадцать узлов, а бриг — всего восемь. Когда «Веста» пролетела мимо «Амура», девушки с ликованием подбрасывали в воздух фуражки и удивлялись лишь насмешливой улыбке капитана и остальных господ, которые не выказывали ни малейшего неудовольствия. Лорд Гастингс даже снял свой цилиндр и крикнул проплывавшему мимо судну «до свидания».

Через полчаса дамы могли видеть лишь верхушки мачт «Амура».

— Странно всё-таки, что английские господа согласились на соревнование, — заметила мисс Мюррей, — боюсь, за этим скрывается какое-то другое намерение.

— Что это такое? — внезапно взволнованно воскликнула капитанша, наблюдая за бригом в подзорную трубу. — Нет никаких сомнений, они приближаются к нам с удивительной скоростью.

— Ха! — продолжила она через несколько минут. — Над «Амуром» висит облако дыма. Я, конечно, не могла предположить, что у него на борту вспомогательный двигатель.

Другие дамы тоже заметили приближение «Амура», но было очевидно, что они не сердились на это, как мисс Петерсен, а скорее радовались.

Ещё через полчаса бриг под парусами и на пару оказался рядом с «Вестой».

— Мы выиграли, — радостно крикнул лорд Харрингтон на командный мостик, — вы будете довольны сопровождением «Амура» как спасителя в беде.

— Спор недействителен, — возразила, однако, мужененавистническая капитанша, — я не знала, что у судна есть двигатель.

— Спор недействителен? Прошу вас, господа и дамы, кто может отрицать, что «Амур» следовал за «Вестой»?

— «Амур» выиграл, спор действителен, — в один голос крикнули все господа, и, к тайному раздражению капитанши, дамы с ними согласились.

— Так тому и быть! — сказала она наконец. — Эллен Петерсен держит своё слово. «Амур» может сопровождать «Весту», но только при одном условии: если он хоть раз потеряет нас из виду, он навсегда лишится права следовать за нами.

— Очень хитро, — сказал Чарльз своему другу, — но подождите, я брошу им яблоко раздора.

И он громко продолжил:

— Мисс Петерсен, не хотите ли вы спросить об этом и других дам? Я думаю, они другого мнения.

— Действительно, — сказала теперь Йоханна Линд, новопринятая весталка, и взошла на командный мостик. — Не желая нарушать обещанный долг повиновения, я всё же прошу вас, мисс Петерсен, подумать, как легко мы можем оказаться в положении, когда потребуется помощь, и лучше тогда найти поддержку у таких людей, сыновей благороднейших семей Англии, чем попасть в руки грубых матросов первого встречного судна.

Стоявшие на палубе девушки поддержали смелую ораторшу. Мисс Петерсен задумалась. Йоханна была права; здесь она не могла действовать по своему усмотрению, и к тому же за короткое время она уже не раз восхищалась, с какой мудростью новая весталка решала любой вопрос, и сама уже прониклась к Йоханне искренней симпатией. Всё в этой умной, смелой и всегда любезной девушке привлекало её. Так что и на этот раз она уступила.

— Мы проведём совещание, — крикнула она ожидавшему ответа Харрингтону. — Через десять минут вы услышите согласие или отказ на вашу просьбу.

Дамы собрались у штурвала и оживлённо переговаривались. По словам Хендрикса, сказанным его другу, всё было как в женской школе.

Через десять минут капитанша снова подошла к борту.

— Мы единогласно приняли вашу просьбу сопровождать нас, не чувствуя себя при этом оскорблёнными.

— Ура! — закричали господа, и фуражки, шляпы и цилиндры полетели в воздух.

— Но, — продолжила мисс Эллен с улыбкой, — только при определённых условиях. Мы даже разрешаем вам сопровождать нас в сухопутных экскурсиях, но…

— Гип-гип-гип, ура! — радостно прервал её Чарльз.

— Но только если вы примете следующее: днём «Амур» следует за «Вестой» на таком расстоянии, чтобы даже в лучший бинокль нельзя было наблюдать за действиями дам; ночью же он может приближаться к ней по своему усмотрению.

— Принято! — радостно сказал лорд Харрингтон.

— Если вы потеряете нас из виду, — продолжала Эллен, — и не найдёте в течение тридцати дней ни на воде, ни на суше, это разрешение аннулируется, и яхт-клуб «Нептун» объявит во всех европейских и американских спортивных газетах, что его члены признают своё поражение от женского клуба «Веста» в области водного спорта. Все господа подписываются полными именами. Вы с этим согласны?

— Согласны, — в один голос крикнул экипаж «Амура».

— Вы от нас не ускользнёте, — добавил капитан.

— А мы всё же ускользнём. «Веста» просто поплывёт ночью без огней, как вы тогда за нами последуете?

— Вы не имеете права, морской закон это запрещает.

— Что не имеет права Эллен Петерсен? — насмешливо спросила своенравная девушка. — Я не зажгу ни одного огня.

— И я даю вам слово, что всё равно останусь на вашем следу, даже если вы поплывёте на край света, — взволнованно крикнул лорд Харрингтон.

— Как долго вы это выдержите, если можно спросить?

— Пока мисс Эллен Петерсен не станет моей невестой!

Последние слова лорд выкрикнул лихорадочно-взволнованным голосом. Теперь он резко обернулся.

— Потушить огонь! Убрать кливер! Убрать марсели! — раздалось из его уст, и то красневшая, то бледневшая Эллен увидела, как бриг, получивший команду, внезапно замедлил ход и отстал, пока не превратился на горизонте лишь в тёмную точку.

Но когда наступил вечер, бриг снова был совсем близко к кораблю, и так как луна светила ярко, мисс Эллен Петерсен отложила свой план плыть без огней на более тёмную ночь, чтобы избавиться от сопровождения «Амура».

Полная луна чёткими контурами рисовала тень «Весты» на воде; звёзды сверкали на небосводе и с любопытством взирали на женский корабль, на командном мостике которого стройная фигура беспокойно ходила взад-вперёд, время от времени обследуя горизонт ночным биноклем.

Что заставляло эту особу, вместо того чтобы после утомительной дневной службы лечь в свою койку, нести вахту у штурвала?

В сердце Эллен Петерсен, ибо это была она, беспокойно ходившая, бушевали бурные мысли, подобные волнам, которые порождает на море ревущий ураган.

Во второй раз этот мужчина предстал перед ней и снова просил её руки, но не тайно, как тогда, когда он признался ей в любви в соседней комнате, нет, публично, так что все его спутники и весталки это слышали.

Почему она тогда коротко сказала ему, что никогда не сможет полюбить мужчину, никогда не выйдет замуж? Сказала ли она правду? Увы, нет, к сожалению, нет! Гордость продиктовала ей эти слова, гордость считаться мужененавистницей, воля выступать свободной, уверенной в себе, как мужчина.

«И если бы вы поплыли на край света, я бы всё равно остался на вашем следу!»

Эти слова снова зазвучали в её душе, и она всё ещё видела пламенные взгляды, которыми они сопровождались.

— Что ж, тогда, — воскликнула Эллен и подняла глаза к звёздам, — услышьте мою клятву, вы, вечные светила! Если он сдержит своё обещание, если окажется верным другом во всех бедах и опасностях, пока мы благополучно не вернёмся в родной порт, тогда упрямство Эллен Петерсен превратится в покорную любовь женщины, и это путешествие принесёт решение.

6. Новые приказы

«Золотой Рог», морской залив, отделяет Константинополь от двух его предместий — Перы и Галаты.

В то время как первый, с его грязными улочками и закоулками, образованными домами без окон, всё ещё производит совершенно восточное впечатление, два предместья турецкой столицы имеют более европейский вид.

Уже то, что в Галате находится порт для иностранных судов, делает весь город местом сбора англичан, французов, итальянцев, греков и так далее. Также для развлечения экипажей стоящих здесь судов обеспечено в избытке.

В винном погребке поздно вечером сидели двое мужчин, если это помещение заслуживало такого названия, ибо заведения Перы и Галаты, где собираются греческие и испанские моряки, отличаются особой нечистоплотностью.

С первого взгляда в них можно было узнать моряков, даже если бы они не приправляли свой тихий, оживлённый разговор постоянными проклятиями, какие в ходу на кораблях; покрой одежды выдавал их наблюдателю.

Один из них был худой, костлявый, с острым орлиным носом, седыми волосами и такими же усами. Левого глаза у него не было вовсе, что позволяет узнать в нём старого знакомого, Морского Волка, который здесь, в Константинополе, загружал свой корабль, «Ангел Мира», пшеницей.

Другой был, очевидно, грек. Тёмные и в то же время пронзительные глаза, коротко стриженная чёрная борода и невысокий рост выдавали его. Они разговаривали на испанском языке.

— Ещё кружку красного! — грубо крикнул седой, и тут же из угла убогой забегаловки, куда не проникал свет тускло горевшей масляной лампы, поднялась старая женщина, чтобы принести требуемое вино.

После того как бокалы были снова наполнены, грек снова начал шептать, почти прижав губы к уху одноглазого:

— Значит, и вас сюда вызвали на десять часов, чтобы получить новые приказы от мастера? Интересно, что у него на этот раз.

Другой молча кивнул.

— Не стесняйтесь, — сказал он затем громко, указывая на тот угол, где снова исчезла женщина. — Старуха из нашей шайки и, возможно, на её совести больше, чем у нас обоих вместе взятых. Но скажите, где вы пропадали с тех пор, как покинули «Ангел Мира» и мастер вас «устроил»?

— Я получил в Алжире судно, «Нимфу», которое вы видели, и перевозил девушек с африканского побережья в Испанию и Францию. Отличный товар, могу вам сказать. Но эти англичане, чтоб их Бог проклял, в последнее время пристально за мной следили; мастер об этом узнал, и вот четырнадцать дней назад я получил в Алжире приказ плыть в Константинополь, чтобы ждать в этой таверне новых поручений. По пути мы изменили такелаж судна, перекрасили его и назвали «Ундина». Документы уже были в порядке, и теперь я здесь как честный виноторговец, но, видимо, снова буду попутно переправлять девушек в другие страны.

Одноглазый, в свою очередь, уже рассказал ему, какое поручение он должен был выполнить.

— Хотелось бы только знать, что это за бриг, который постоянно держится рядом с «Вестой», — проворчал он теперь. — Эти негодяи срывают все мои планы. Даже здесь, в Константинополе, нельзя увидеть ни одну из девушек без того, чтобы за ней не следовала тень. Должно быть, это тоже какое-то знатное общество. Сначала они выглядели как бродяги, все в лохмотьях, словно на маскарад собрались; теперь же они в форме и на фуражках носят буквы «Амур», название своего брига. Стоит только приблизиться к капитанше на десять метров, как за ней тут же появляются трое из этих парней.

— Что это за великолепный корабль с полным парусным вооружением, что стоит у пятого моста? Он блестяще выкрашен в чёрный цвет и носит серыми буквами имя «Молния». Национальности не показывает. Редко я видел такое красивое, гордое судно, и удивительно также, сколько народу толпится на палубе.

Морской Волк задумчиво молчал.

— Мне он тоже бросился в глаза, — сказал он затем. — Такелаж, всё строение напоминает мне о странной встрече, которая произошла со мной около двух месяцев назад у побережья Северной Америки. Но тот корабль был серым и имел круглую, гладкую палубу, а этот, кроме своей красивой конструкции, ничем не отличается от других судов.

Он рассказал греческому капитану, синьору Деметри, как тогда встретил загадочный корабль, пролетевший мимо него с огромной скоростью против ветра.

Синьор Деметри рассмеялся.

— Чепуха, вы все видели сон; такого не существует. Что это ещё могло быть, как не пароход, у которого дымовая труба была где-то спрятана, может быть, в мачтах.

Морской Волк, или, как он предпочитал, чтобы его называли, синьор Фонсера, молча пожал плечами.

— А что поделывает мой старый друг Билл? — спросил грек с хриплым смехом после небольшой паузы. — Всё ещё занимается своим поварским искусством?

Морской Волк бросил опасливый взгляд в угол.

— Тс-с, — прошептал он, — от его ремесла даже мне, старому грешнику, страшно. Не прошло и четверти года, как мы сбросили в море посиневшие трупы целого экипажа. Более дьявольской затеи у мастера, пожалуй, ещё не было, чем тогда, когда он придумал этот план.

— Это действительно ужасно, — сказал и другой, содрогаясь.

— Укажите мне человека, которому суждено испробовать мой кинжал, — продолжал Морской Волк, — назовите корабль, который должны взять на абордаж мои люди, и вы не найдёте более усердного исполнителя этого дела, чем я. Но так хладнокровно наблюдать, как один за другим падают люди с судорогами в членах, нет, это было бы слишком даже для Морского Волка.

— Дело есть дело! — ответил грек и посмотрел на карманные часы. — Пять минут до десяти. Скоро мы должны получить сообщение, ибо мастер пунктуален в своих поручениях, как и в оплате.

— И в повешении, — с усмешкой добавил одноглазый.

— Не поминайте чёрта к ночи, — сказал грек, бледнея. — Кто знает, как скоро в этом отношении придёт и наш черёд!

Тут настенные часы начали бить, и в этот момент старая женщина вышла из угла, подошла к столу и вручила каждому из двух гостей по письму.

Те переглянулись.

— Не говорил ли я, — заметил одноглазый, — что хозяйка, вероятно, посвящена лучше нас? Она играет главную роль. Мы, которым приходится мотаться по морям и странам, всего лишь статисты.

Оба вскрыли свои письма и прочли. Затем они посмотрели друг на друга.

— Хорошо или плохо? — спросил грек.

Морской Волк пожал плечами и ответил с полунедовольством:

— И то, и другое! Я просто не люблю, когда однажды отданный приказ отменяется или, по крайней мере, изменяется. Теперь мне снова приказывают, под страхом смерти, не трогать и волоса на голове Петерсен, но при этом всё же избавиться от неё. Я должен силой или хитростью доставить её в указанное мне место, откуда её заберут, а затем поклясться на своей душе моему первому заказчику, что я её убил. Свидетели мне будут предоставлены. Соблазнительна, конечно, вдвое большая сумма, которую мне за это предлагают.

— Какова эта сумма?

— Хм, мой дорогой Деметри! В таких деловых тайнах наша дружба, пожалуй, заканчивается.

— И дело пахнет торговлей девушками, — сказал грек, ничуть не обидевшись на ответ товарища. — Верно! Захват капитанши, безусловно, частное дело какого-то развратника, но то, что я получаю премию за каждую другую доставленную девушку, без сомнения, идёт на счёт мастера.

Грек кивнул.

— С тех пор как работорговля перестала приносить доход, мастер, кажется, занялся исключительно торговлей девушками. Он пишет мне: «Через семь дней вечером держать „Ундину“ в готовности к отплытию. Восемнадцать женщин будут отправлены в Смирну, где их заберут». — Этих девиц продают азиатским князьям, я это знаю с прежних времён, когда мы занимались этим делом по мелочи. За удачу, товарищ!

Морской Волк поддержал.

— Как вы собираетесь осуществить свой план? — снова спросил грек.

Одноглазый почесал волосы.

— Это чертовски сложная история! Доставить всю эту женскую ораву мёртвой было бы для меня пустяком, но одолеть хрупкий товар где-нибудь без всякого ущерба — это не для Морского Волка. Я не нянька, которая умеет обращаться с нежными созданиями.

— Разве Константинополь не подходящее место для внезапного нападения? Узкие и тёмные улочки города ведь отлично для этого подходят, да и полиция здесь вялая.

— Пф, полиция! — презрительно заметил одноглазый. — Не говорите Морскому Волку о таких мелочах! Здесь я могу, конечно, поймать нескольких женщин, но не всех. И, клянусь душой, я должен заполучить всех, или пусть меня не зовут Морским Волком!

— Если только спутники девушек не поставят вам жирную палку в колёса!

— Этим мальчишкам я покажу зубы; так или иначе, однажды им придётся за это поплатиться.

— Пошлите к ним на борт Билла в качестве повара, — предложил грек.

— Ха-ха, он приготовил бы им вкусный прощальный ужин. Предложение не такое уж и плохое. Но мне было бы приятнее, если бы я мог как следует стукнуть этим изысканным господам по пальцам, чтобы они больше никогда не занимались игрушками, в которых ничего не смыслят.

— Откуда вы всегда узнаёте, куда направляется «Веста»? Ведь экипаж наверняка этого не разглашает? — спросил Деметри.

— От мастера, — был ответ. — В Гибралтарском проливе один рыбак, приставший к нашему борту, передал мне приказ плыть в Константинополь. Теперь он пишет: следующая цель — Александрия.

— Удивительно! Но скажите, какой у вас план, чтобы заполучить девушек?

Морской Волк некоторое время задумчиво молчал, затем откровенно сказал:

— Мне сейчас ничего больше не приходит в голову, кроме как напасть на «Весту» в открытом море, взять её на абордаж и захватить. Или, может быть, мы попадём на судно как потерпевшие кораблекрушение, а затем одолеем девушек. Но без скандала, конечно, такое не обойдётся. Несколько ударов кинжалом мне были бы в тысячу раз милее.

Греческий торговец девушками задумчиво играл своим бокалом.

— Морской Волк, — начал он наконец снова, — вы, может, и неплохой парень, искусный в своём ремесле, каких на море мало, но хитрости вам явно недостаёт.

— Это почему же? — обиженно вспылил тот.

— Вы, может, и прожжённый, — успокоил грек разгорячённого, — но вам не хватает идей. Что вы мне дадите, если я открою вам план, который быстро приведёт вас к цели?

Грек хитро подмигнул, прищурив глаза.

— Отдадите мне половину своего заработка?

— Вы с ума сошли? Смотрите, я буду с вами честен. За каждую девушку, которую я доставлю живой, кроме капитанши, я получаю 306 долларов, девушек 24, и я обещаю вам, если ваше предложение будет хорошим, четверть этой платы, то есть в лучшем случае 1800 долларов. Согласны?

— Ну, вы знаете, я вам ещё должен услугу за услугу, иначе я бы не продал вам этот план так дёшево, ведь он в любом предприятии — главное. Итак, договорились, четверть!

— И что вы думаете? — напряжённо спросил пират.

— Очень просто! Вы похищаете здесь, в Константинополе или где-нибудь ещё, одну из девушек, лучше всего сразу капитаншу, тогда вам обеспечен высокий выигрыш, и с её помощью заманиваете весь экипаж в одно из ваших убежищ, где они от вас уже не уйдут.

— Право слово! — радостно воскликнул Морской Волк и с грохотом ударил кулаком по червивому столу. — И как мне самому такая простая вещь в голову не пришла.

— Конечно, старая история, — рассмеялся Деметри, — теперь это просто.

— Но бриг, — снова с сомнением возразил тот, — доставит мне чертовски много хлопот!

— Вот видно, что вы дурак. С ним вы поступите так же. Поймайте одного из парней или убейте его и заставьте исчезнуть! Напишите фальшивые письма или сообщите его товарищам о его местонахождении иным способом, и вы увидите, как быстро эти глупцы попадутся в ловушку. Как только они окажутся у вас, вам будет легко узнать об их финансовом положении. Если это действительно знатные люди, то вы можете рассчитывать на хороший выкуп.

— Отлично! Это мы сделаем! Можете рассчитывать на ответную услугу. При первой же возможности я завладею несколькими девушками, возможно, уже завтра.

— Нет, только одной, не забывайте об этом! — наставил грек. — Так дело будет надёжнее и пройдёт тише, чем если вы слишком рискнёте.

Они ещё некоторое время совещались, а затем разошлись.

7. Первое приключение

Вот уже шесть дней «Веста» стояла на якоре у Константинополя. Дамы, то вместе, то небольшими группами, исходили турецкую столицу вдоль и поперёк, посетили все достопримечательности, такие как мечети, цистерны, ипподром и так далее, но не было ни одной, кто был бы доволен пребыванием в этом первом порту. Эти американки покинули родину не для того, чтобы посмотреть мир, это они могли бы сделать с большим комфортом в качестве пассажиров первого класса на пароходе; нет, они надеялись на случаи, когда они могли бы показать, что и женщины обладают смелостью и энергией, которые обычно приписывают только мужчинам.

Конечно, уже само долгое морское путешествие в качестве матроса свидетельствовало об этом, но дамам было недостаточно того, что они работали только ради собственной жизни; они хотели, подобно мужчинам, вмешиваться в чужие судьбы, защищать право и невинность, наказывать несправедливость, причём открыто, с оружием в руках. А для этого им до сих пор не представилось случая.

Одновременно с «Вестой» прибыл и «Амур», и дамы хорошо заметили, что за ними всегда следовали тёмные фигуры, куда бы они ни направлялись. Но поскольку те держались на почтительном расстоянии и вели себя совершенно ненавязчиво, они спокойно это терпели. Кто знал, не понадобится ли им однажды мужская помощь?

Вечером шестого дня три подруги, Эллен Петерсен, Джесси Мюррей и Йоханна Линд, возвращались после посещения Цистерны Базилика, одного из тех примечательных, поддерживаемых бесчисленными колоннами водопроводных сооружений, из которых Константинополь снабжается водой. Дамы на подобных экскурсиях, разумеется, носили не свою матросскую форму, а изящные, современные туалеты.

Истощённые долгой прогулкой между мраморными колоннами, они решили немного отдохнуть в кафе. Они зашли в ближайшее приличное заведение и за чашечкой мокко обсуждали только что увиденное.

Внезапно в зал вошёл господин и, не обращая внимания на немногочисленных других посетителей, сел за столик неподалёку от дам.

Это был высокий, стройный, но при этом атлетически сложенный мужчина, чьё красивое лицо обрамляла светлая борода.

При его виде Йоханна вздрогнула, словно от радостного испуга, но так незаметно, что даже сидевшая рядом с ней Эллен ничего не заметила, и ни румянец, ни волнение на чертах юной девушки не выдали, что она знала этого мужчину.

Едва он сел и сделал заказ, как его взгляд скользнул по трём дамам. Как и Йоханна до этого, теперь удивился он, только он не пытался скрыть свою радость. Внезапный румянец залил его лицо, он вскочил и быстро подошёл к их столику, почти на ходу протягивая руку и сердечным тоном восклицая по-немецки:

— Фройляйн Йоханна — Линд! — добавил он затем, снова покраснев. — Так вот где, в Константинополе, мы наконец снова видимся! Как я рад!

Было странно, что Йоханна не ответила на этот тёплый тон. Она встала и, не пожимая руки, представила его в официальном тоне:

— Мисс Петерсен, мисс Мюррей — господин инженер Хоффманн. Мы имели возможность познакомиться на озере Оберон.

Она посмотрела на молодого человека таким странно пристальным взглядом своих прекрасных глаз, что тот явно подавил замечание, которое уже вертелось у него на языке.

— Ах, мисс Петерсен? — воскликнул он, быстро собравшись. — Значит, я имею честь говорить с капитаном «Весты»?

Дамы подтвердили.

— Я часто желал встретиться с этими смелыми весталками, пожалуй, никто не интересовался вашей идеей так живо, как я. Но фройляйн Линд, — продолжил он с оттенком удивления, — вы тоже принадлежите к экипажу «Весты», который ведь…

Один-единственный взгляд из глаз Йоханны поразил говорившего, так что он внезапно сделал паузу и затем продолжил:

— …который ведь должен состоять только из дам из Нью-Йорка?

— Исключения лишь подтверждают правило, — взяла слово мисс Петерсен. — Но позвольте поинтересоваться, что привело вас сюда, в Константинополь?

— Мисс Линд не совсем верно вас проинформировала, — сказал господин, который тем временем занял место за столом, — представив меня инженером. Я, конечно, изучал инженерные науки, но мои склонности лежали в области кораблестроения, и, совершив несколько путешествий, я полностью посвятил себя морской жизни. Теперь я командую собственным судном, «Молнией», которое вы, возможно, уже видели в Галате.

— Ах, — воскликнули дамы в один голос, и Йоханна с этого момента стала слушать внимательнее, чем прежде, — так это ваше чёрное судно!

— Да, всё больше входит в моду совершать путешествия в качестве капитана на собственном судне, — с улыбкой сказал Хоффманн. — Даже дамы находят в этом вкус. Как и вы, я уже четверть года борозжу все моря, осматриваю порты и время от времени делаю вылазки вглубь страны.

— Ну, — добродушно поддразнила Джесси Мюррей, — за три месяца вы, пожалуй, ещё не успели обойти «все» моря.

Господин несколько смутился.

— Как вам нравится моё судно? — спросил он уклончиво.

— Кажется, это отличный парусник. Но как странно, что вы выбрали чёрный цвет! Мы бы согласились на такой корпус, но красить в чёрный даже все канаты и паруса — это уж слишком. Кроме того, у вас, должно быть, большой экипаж на борту, по меньшей мере шестьдесят человек. Палуба просто кишит людьми.

— Они мне нужны, — ответил Хоффманн, чьё внимание, казалось, было обращено только на Йоханну, снова смутившись.

— Вы, кажется, нечасто стоите на командном мостике, или, вернее, поскольку на «Молнии» его, как ни странно, нет, редко бываете на палубе, — заметила Джесси. — Посмотрите на нас, как мы загорели.

— Действительно, очень, но вам это идёт, — сказал мужчина, качая головой, и наклонился, словно хотел проверить подлинность цвета лица Йоханны.

Две другие дамы не могли объяснить загадочное поведение инженера, разве что Йоханна могла о чём-то догадываться.

— Послезавтра утром у нас запланирована гребная регата на восьмивёсельных лодках с экипажем английского брига «Амур» и французского прогулочного парохода, — снова начала разговор мисс Эллен. — Не желаете ли вы принять участие в регате?

— Я? Нет, спасибо, лодки «Молнии» всё равно выиграют. Ну да, — внезапно продолжил он, заметив удивлённые лица дам, и снова смутился, — мы можем и проиграть. Хорошо, да, я принимаю приглашение.

Он узнал, где и когда должна состояться встреча лодок.

— Нам пора, — сказала мисс Эллен. — Наступает темнота, и нам понадобится по меньшей мере полчаса, чтобы найти трамвай или другой транспорт.

— Ради Бога, не ходите одни ночью по улицам Константинополя! — воскликнул Хоффманн, обращаясь непосредственно к Йоханне. — Я знаю, как они опасны.

— Но не для весталки, — с улыбкой возразила Йоханна.

— Браво! — поддержали её две другие дамы.

— Вы ведь не откажетесь от моего сопровождения?

— И это мы вынуждены сделать, — сказала мисс Петерсен. — Мы бы опозорили имя нашего судна, если бы явились на борт в сопровождении господ. Прощайте! Итак, до встречи послезавтра утром.

— У этого господина Хоффманна странное поведение, — заметила Эллен на улице. — Вы его ближе знаете, дорогая Джейн?

— Он простой, скромный человек, не умеющий притворяться и не вписывающийся в общество. Я знаю его не лучше вас.

— Мы? Как это?

— Он испытывает истинное отвращение к тому, чтобы стать известным или знаменитым, хотя легко мог бы, ибо, говорят, обладает выдающимися талантами. При том ужасном прорыве дамбы на озере Оберон, когда и у меня была возможность применить свои слабые силы на службе долгу ближнему, как известно, отличился один господин, имя которого позже тщетно пытались выяснить газеты. Я, пожалуй, единственная, кто его знала. Находясь на озере Оберон для развлечения, он при первом же сигнале поспешил к месту несчастья, совершил чудеса спасения, по сравнению с которыми мои действия были лишь игрушками, и когда руководивший работами на дамбе сапёрный офицер был поглощён волнами, Хоффманн принял командование. Его гениальный взгляд мгновенно оценил ситуацию, и только благодаря ему удалось остановить прорывающуюся воду. Но когда опасность миновала, он тоже бесследно исчез. Вы помните об этом?

— Мы помним, — заверили дамы; — клуб «Эллен» не жалел ни усилий, ни средств, чтобы узнать имя героя.

— Он не хочет, чтобы кто-либо касался этого дела. Если бы вы сказали ему комплименты, он бы совсем растерялся. Повторяю, он человек дела, а не общества.

Три дамы в пылу разговора остановились. Внезапно между ними упала белая записка. Мисс Эллен подняла её, взглянула вверх, откуда она прилетела, но в ночи, освещённой звёздами, на голой стене дома смогла различить лишь маленькое зарешёченное окошко.

— Запомните название улицы и расположение дома, — сказала Эллен, продолжая идти, после того как внимательно рассмотрела бумагу. — Я различаю буквы, но при слабом освещении прочитать не могу. Поскольку в этом квартале, кажется, нет ни одного фонаря, придётся подождать, пока мы не выйдем на более оживлённые улицы.

Через некоторое время они свернули на широкую, но всё ещё тёмную улицу, ведущую к порту. Едва они вошли на неё, как Йоханна сказала:

— Вот, теперь вы можете прочитать, у меня есть спички.

— Почему вы только сейчас это сказали?

— Я полагаю, — с улыбкой сказала Йоханна, — что эта бумага содержит нечто, о чём другие не должны знать, иначе её бы нам не доставили так таинственно.

— Действительно, — удивлённо сказали обе дамы, — вы правы.

При свете горящей спички мисс Петерсен пробежала глазами записку. Удивление, смешанное с радостью, отразилось на её чертах, затем она сказала:

— Написано на хорошем французском. Слушайте, это что-то для нас:

«Я бросаю эту записку первому, кого услышу говорящим по-английски, потому что знаю, что англичане не терпят рабства. Я дочь шейха Мустафы-ибн-Хамеда из племени Бени-Суэф, чьи шатры стоят между Файюмом и Натроновыми озёрами. Меня похитили и продали в Константинополь. Случайно я подслушала, что меня и ещё семнадцать девушек завтра вечером должны доставить на борт «Ундины», стоящей на якоре в Галате у второго моста, и отправить в Смирну. Кто бы ты ни был, если ты ничего не можешь для меня сделать, то хотя бы сообщи моему отцу, какая судьба постигла его дочь.

Сулима».

— И внизу, — продолжила чтица, — ещё наспех нацарапано:

«Слава Аллаху, моя записка попала в руки благородных дам. Они мне помогут! Последнее, конечно, относится к нам», — заключила мисс Эллен.

— Небесная девушка, — с энтузиазмом воскликнула мисс Джесси, — эта Сулима! Наконец-то случай для небольшого приключения!

— Как нам освободить Сулиму и, по возможности, всех её товарищей по несчастью? — задумчиво сказала Эллен.

— Очень просто, — ответила пылкая Джесси, — мы идём на борт, поднимаем тревогу среди наших подруг, врываемся в дом, если понадобится, поджигаем его и с триумфом возвращаем освобождённых на родину. Тогда у нашего путешествия хотя бы будет цель.

— И в ближайший час мы сядем за взлом, поджог, насильственное похищение и так далее, — с улыбкой добавила Йоханна. — Нет, это не годится. Я знаю турецкие законы, они слишком благосклонны к торговле девушками, потому что от этого что-то перепадает государству. Нет, у меня уже есть другой план.

— И какой же? — с нетерпением спросила Эллен.

— Мы выясним, действительно ли в Галате стоит судно под названием «Ундина»…

— Оно там стоит, я сама его видела, небольшая барка. Грузит вино, — сказала Джесси.

— Тем лучше! Итак, завтра вечером мы будем шпионить, действительно ли девушек доставят на борт, и в открытом море отнимем у «Ундины» её добычу. Это принесёт честь «Весте».

— Браво! — воскликнула Эллен. — У мисс Линд снова лучшая идея.

Джесси тоже радостно согласилась.

— Но, — возразила она всё же, — греческий капитан не отдаст своих пассажиров добровольно.

— Мисс Мюррей, — воскликнула Эллен с удивлением, — я вас не понимаю! Зачем у нас на борту пушки? Мы просто снимем с них парусиновые чехлы, пустим в «Ундину» пару ядер и с револьвером в руке заставим экипаж отдать нам девушек. Мы ведь не зря год обучались обращению с орудиями.

— Теперь быстро на борт, — воскликнула Джесси и уже помчалась вперёд бурными шагами. — Сегодня ночью от радости ни одна весталка не уснёт.

Смеясь, двое других последовали за возбуждённой.

Улица в одном месте сужалась так, что звёздное небо дальше едва проглядывало между крышами домов. Почти полная темнота окружала трёх девушек.

Тут мисс Эллен, отставшая на несколько шагов от двух других, вдруг увидела, как со всех сторон набежали тёмные фигуры и набросили на тех большие покрывала.

— Помогите! — пронзительно разнёсся по ночи крик Эллен, и девушка ловко увернулась от нападавшего. Прежде чем тот смог повторить свою попытку, он получил от сильной Эллен такой удар в лицо, что упал навзничь.

Она полезла в карман, чтобы вытащить револьвер, но прежде чем успела взять его в руку, почувствовала, что её руки схвачены и сжаты. Напрасно дева пыталась освободиться от железной хватки, она издала ещё один крик о помощи, а затем на неё набросили покрывало, заглушившее её крик.

Её так крепко завернули, что она не могла пошевелить ни ногами, ни руками.

Эллен подняли и посадили на мускулистую руку мужчины, но едва тот пробежал несколько шагов, как до её ушей донеслись такие громкие голоса, что она ясно расслышала их даже сквозь толстое покрывало, и сердце девушки наполнилось восторгом.

Она узнала этот глубокий, громовой голос, этот весёлый, звонкий, как и все остальные.

— Бандиты, разбойники, — кричал бас, — вот, раз, два, три…

Каждая цифра сопровождалась ударом, словно валили быка.

— Стой! Не убегайте так быстро! Я не так быстр на ногу, — крикнул затем весёлый голос. — Простите, не больно было?

Вопросу предшествовал крик боли.

Всё это заняло лишь мгновение, в следующее Эллен почувствовала, как её резко опустили на землю; покрывало с неё сорвали.

Перед ней стоял лорд Харрингтон, смотревший на неё с тревогой и одновременно нежностью.

Прежде чем Эллен успела сказать хоть слово, она обернулась и, к своей невыразимой радости, заметила, что и двух её подруг как раз освобождают от покрывал.

Весёлый Чарльз помогал при этом мисс Джесси, и, как обычно, он и сейчас не смог удержаться от весёлого замечания.

— Вы позволите мне помочь вам раздеться, — сказал он в самом вежливом тоне. — Но если вам холодно, можете оставить на себе эту лошадиную попону.

Восемь господ с «Амура» спасли дам, но человек, который теперь вызволял мисс Линд из покрывала, был тот самый господин из кафе, немецкий инженер.

Эллен вкратце рассказала, как всё произошло; ей нечего было много говорить, потому что нападение было совершено так внезапно.

— Мы наблюдали за вами в Цистерне Базилика, — сообщил лорд Харрингтон, — последовали за вами в кафе и видели, как вы туда вошли. Но, должно быть, вы покинули заведение через заднюю дверь, потому что, когда прошёл почти час, мы убедились, что вас там больше нет. Странно, мы впервые потеряли ваш след, и именно тогда вам должна была угрожать опасность.

— К счастью, вскоре мы догнали господина, который, должно быть, знал о нашем намерении оставаться рядом с вами, так как он спросил нас, не потеряли ли мы вас. Мы ответили утвердительно, и он сказал, что идёт по вашему следу. По дороге он представился нам и утверждал, что уже познакомился с вами в том кафе.

— Когда мы свернули за угол наверху, раздался ваш первый крик о помощи, сразу за ним второй, и прежде чем мы успели подумать об ускорении шага, господин Хоффманн уже выстрелил вперёд, как стрела, и сбил с ног того, кто нёс мисс Линд. Затем и мы принялись за дело.

— Где же наш спаситель, мистер Хоффманн? — спросила Эллен, оглядываясь по сторонам.

— Да, где он? — сказал Чарльз. — Он так осторожно вызволял мисс Линд, словно у него в руках было мягкое яйцо, и потом — раз, и исчез.

— Странный человек.

— Жаль, что мы не задержали ни одного из уличных грабителей, — заметил другой господин. — Мы все так беспокоились о дамах, что никто и не подумал позаботиться о лежавших на земле. Конечно, они поспешно убрались восвояси.

— Пусть бегут, бедные парни, — беззаботно ответил Чарльз Уильямс, — сегодня им ужин всё равно не по вкусу. Я одному парню разом все зубы выбил! Пусть мне это хоть один дантист повторит. Счастье только, что я предварительно взял с лорда Гастингса священный обет бить очень осторожно, иначе мы бы всю ночь на тачке трупы вывозили. Град и гаубицы — простите, дамы, — внезапно прервал он себя и поднял что-то с улицы, — неужели здесь какой-то бандит оставил свою фотографию?

Он зажёг спичку.

— Ах, простите, мисс Петерсен, это ваша, которую вы, вероятно, хотели подарить своему похитителю на память.

— Моя фотография? — воскликнула Эллен в крайнем изумлении.

Она осветила снимок.

— Действительно! У кого из господ была моя фотография?

— Ни у кого, — заверили все, дамы тоже ответили отрицательно.

Задумчиво Эллен медленно повернула голову, пока её взгляд не встретился со взглядом Харрингтона. Остальные как раз смеялись над шутками весёлого Чарльза.

— Вы знаете, кто мог её потерять? — тихо спросил лорд Харрингтон. — Нет! — Был ли у кого-нибудь из разбойников, наёмных убийц, ваш снимок?

Она в ужасе уставилась на молодого человека. Её тонкие пальцы невольно скользили по краю фотографии, и внезапно всё лицо её побледнело, губы задрожали, и снова и снова пальцы скользили по краю снимка, пока не замирали на одном и том же месте.

— Лорд! — простонала она наконец. — Я знаю этот снимок, я знаю, кому он принадлежит, ужасное предчувствие зарождается во мне.

— То, что вы только предчувствуете, для меня — уверенность, — мрачно сказал Харрингтон. — И видите, — продолжил он сердечным тоном, подходя к дрожащей девушке, — потому что я это знал, я и последовал за вами и не отойду от вас.

— Простите меня, — ответила, заикаясь и сдавленным голосом, Эллен, — я была глупой, упрямой девушкой. Дайте мне руку! Вот так! С этого момента я принимаю ваше сопровождение. Но именно теперь я хочу показать, что «Веста» всё-таки обойдёт вокруг света, хоть и в сопровождении «Амура»!

— На борт, дамы мои, — воскликнула она, заставляя себя быть весёлой.

— Господа, надеюсь, благополучно доставят нас.

— Сто или пятьдесят метров дистанции? — спросил Чарльз.

— Один метр, — был ответ. — – — —

Два часа спустя, было почти полночь, к борту «Молнии» пристала лодка.

— Капитан на борту? — спросил рулевой лодки.

— Да, что такое? — прозвучало сверху.

— Письмо лично капитану доставить.

— Так поднимайтесь на палубу!

Гребец привязал свою лодку искусным узлом к трапу, складной лестнице, используемой на кораблях, и поднялся по ней.

Через полминуты немецкий инженер, теперь капитан «Молнии», вскрыл изящное письмецо. Явное удивление отразилось на его благородных чертах, но тут же сменилось радостью, когда он прочёл подпись «Йоханна Линд». —

Новая весталка во второй раз нарушила законы «Весты».

8. Перехитрённый торговец девушками

Слабый ветер надувал паруса барки, которая солнечным летним утром прокладывала себе путь между островками Греческого архипелага.

«Барка» — это морское обозначение для парусного судна с тремя мачтами, из которых, однако, только две передние несут реи; задняя мачта их не имеет, а несёт лишь один большой парус, так называемый бизань-парус, который простирается от верхушки мачты до палубы.

Человек на носу, который, прищурив глаза, всматривался в исчезающий горизонт, — не кто иной, как синьор Деметри, а барка — его судно, «Ундина».

— Когда мы наконец выберемся из этих проклятых островов? — спросил по-французски господин, элегантно одетый, но чертами лица выдававший турка, который стоял рядом с ним, оперевшись на борт.

— Примерно через час, господин, — ответил капитан. — Чёрт его знает, нет никакой уверенности, что в любой момент из-за какого-нибудь мыса не появится английский крейсер и не остановит барку для досмотра.

— Какие меры предосторожности вы приняли на этот случай?

Грек лукаво улыбнулся.

— Моё судно гружено вином. Кроме того, у нас на борту столько же пустых бочек, сколько и девушек. Их тогда временно засунут в эти бочки, пока визит не отчалит.

— А если ищейки постучат по пустым бочкам или по весу поймут, что в них нет вина?

— Ха-ха-ха, — хитро рассмеялся капитан. — К этому мы готовы. Пусть эти английские умники поднимают, стучат, сверлят сколько им угодно, они и в пустых бочках найдут вино.

— Как это понимать? — удивлённо спросил турок.

— Очень просто, у бочек двойное верхнее дно, наполненное вином, и там же находится пробка. Вход во внутреннее, пустое пространство расположен на дне.

— Это действительно великолепно! — воскликнул вопрошавший. — Но вес? Он ведь будет несколько меньше, чем если бы бочка была наполнена вином.

— Вовсе нет! Бочки выложены свинцом, так что разница в весе по сравнению с настоящими винными бочками составляет всего центнер. Это дополняет девушка.

Турок хотел было задать ещё один вопрос, но капитан прервал его и указал на небольшой остров вдали.

— Вот! Наконец-то! Это последний остров в Греческом архипелаге. Через десять минут мы его оставим позади и окажемся в открытом море. Но скажите, эфенди, как вы собираетесь высадить девушек в Смирне? Этим я, знаете ли, не занимаюсь.

— Тогда это полностью моё дело, — властно ответил турок и резко отвернулся.

— Ого, — проворчал Деметри с ядовитым взглядом на уходящего. — Погоди, турецкая собака, мы ещё поговорим!

— Судно впереди по правому борту, — крикнул в этот момент матрос с реи, где несколько человек были выставлены на вахту, чтобы внимательно следить, так как узкий проход Греческого архипелага оживлён множеством судов и столкновение могло легко произойти.

— Что это? — спросил турок капитана, который уже рассматривал тёмную точку на горизонте в подзорную трубу.

Незаметная улыбка скользнула по желтоватому лицу грека.

— Английский крейсер, — равнодушно ответил он, — который, кажется, ждёт нас.

— Что? — воскликнул турок, бледнея. — Невозможно!

— Вы скоро сможете разглядеть ожидающее нас судно и без подзорной трубы.

Капитан «Ундины», конечно, хотел лишь напугать гордого турка, иначе он и сам не оставался бы таким спокойным. Но и он не мог объяснить себе поведение того судна.

Очевидно, это был парусник, трёхмачтовый. Паруса на реях были свёрнуты, однако, как можно было заметить при приближении, очень неумело и небрежно, словно работа выполнялась в крайней спешке.

Теперь было видно, как судно, несмотря на слабый ветер и спокойное море, сильно качалось из стороны в сторону, и как экипаж на палубе испуганно бегал взад-вперёд.

— Что там происходит? — спросил турок, который теперь мог видеть фигуры на борту невооружённым глазом.

Жаль, что он не смотрел в лицо стоявшего рядом с ним капитана, а обратил всё своё внимание на близкое, чужое судно, иначе он бы увидел, как радостное удивление отразилось на чертах грека.

— Я ещё не знаю, но мы скоро это выясним, — ответил тот, кого спросили, стараясь говорить как можно равнодушнее и сдерживая себя.

Он лгал. Он был опытным моряком, но в то же время хитрым, расчётливым человеком, и молниеносно он составил план, от которого чуть не закричал от радости. Но осторожность! Турка нужно было обмануть.

Он узнал, что это судно с полным парусным вооружением — «Веста», которую он знал ещё по Галате. Его штурвал, должно быть, сломался по какой-то случайности.

Тут же хитрый грек подсчитал: на борту «Весты» только дамы, которые для развлечения плавают в качестве матросов. Пф! Бабы, которые кричат при малейшей неприятности. Сейчас с ними случилось первое несчастье. Сломался штурвал. Для любого опытного матроса это час ремонта, не более, но для этих женщин, новичков в морском деле, это ужасное несчастье. Они не могут починить его сами, будут звать первое проплывающее мимо судно, чтобы прислали знающих людей, и это первое судно — «Ундина».

С дьявольской улыбкой капитан огляделся. Вокруг не было видно ни одного судна, едва виднелся вдали последний островок архипелага, всего четверть часа, да, даже меньше, и — капитан «Ундины» станет богатым человеком.

Уродливая улыбка играла на губах грека, пока он бормотал сквозь зубы:

— Ха-ха, Морской Волк! На этот раз я урву у тебя жирный кусок. Сколько там было за одну девушку? 300 долларов, а их 25 штук, 300 умножить на 25 — это 7500 долларов, и капитанша тоже принесёт кругленькую сумму. Жаль, старина! Но кто первый встал, того и тапки. Ты поступаешь не иначе. Но пару процентов я тебе всё же отстегну. Мастер будет мной доволен, если я буду действовать на свой страх и риск. Скорость в исполнении его приказов для него главное. Кто это сделает, ему всё равно. Но турку не нужно ничего замечать.

Когда он снова обратил свой взор на судно, с его задней мачты, как он и ожидал, затрепетали флажки, и тут же один из матросов принёс ему международный сигнальный справочник.

Но Деметри в нём не нуждался, он знал, что означают знаки.

— Руль сломан. Не можем починить. Помогите!

— Что означают эти разноцветные тряпки там? — спросил турок.

Грек не ответил ему. «Ундина» почти достигла судна.

— Убрать паруса! Руль на левый борт! — скомандовал он.

Паруса были подняты, и судно вышло из ветра, так что замерло на месте.

— Что вы делаете? — закричал турок. — Плывите дальше, я вам приказываю! Не обращайте внимания на чужое судно!

— Вы что, не видите, что это судно тонет? — солгал грек. — Я, естественно, должен подобрать экипаж.

— Я не вижу никакой опасности.

— Потому что вы — «сухопутная крыса». Через четверть часа с ним будет покончено, со всеми людьми.

— Это вас не касается. С каких это пор вы стали таким человеколюбивым?

— Я выполняю свои приказы. Спустить две лодки! — скомандовал грек дальше, так как он видел, что неуправляемая «Веста» слишком сильно качалась, чтобы можно было подвести барку вплотную к ней.

— Что вы собираетесь делать? — снова спросил турок.

— Отправиться с несколькими людьми на борт и починить руль, — был ответ.

— Вы этого не сделаете! Зачем это?

— Подумайте только, как красиво это прозвучит, когда во всех газетах напишут: «Ундина» нашла в открытом море судно со сломанным рулём, и храбрый капитан с риском для жизни отправился на него, чтобы предотвратить дальнейшую беду! — издевался грек.

— Вы этого не сделаете! Вы останетесь здесь на борту, я вам приказываю! — закричал турок, синий от злости.

— Слушайте, — угрожающе ответил грек и потянулся к пистолету за поясом, — я здесь капитан, и мне не приказывают. Того, кто мне на борту не повинуется, я пристрелю, как бешеную собаку.

Турок испуганно замолчал.

— Две лодки за борт, — доложил матрос.

«Ундина» теперь находилась примерно в 20 метрах от «Весты», оба судна стояли бортами друг к другу. Кроме капитана, никто ещё не знал, что те матросы там — переодетые женщины, но когда две лодки, в каждой по шесть гребцов, которые по приказу капитана вооружились, отчалили от брига, он сообщил это людям во время короткого пути к кораблю с полным парусным вооружением.

— Вы забираетесь на борт по возможности одновременно, — инструктировал Деметри, — и как только я окажусь наверху, вы, как и я, достаёте пистолеты и целитесь в девушек. Но ни одного выстрела! Горе тому, кто тронет хоть волос на голове у одной из них, всё остальное я беру на себя. Пусть бабы кричат сколько хотят, их всё равно никто, кроме нас, не услышит.

Матросы были на службе у торговца девушками, он им платил, и они знали, что с каждого такого дела им перепадает приличная доля. И не было среди этой бесчувственной сволочи ни одного, кто бы сейчас тайно не ликовал.

Только теперь они смогли понять, почему их капитан так охотно согласился помочь тому судну со сломанным рулём, ведь обычно это было не в его правилах. Он мог бы равнодушно наблюдать, как тонет целый пассажирский лайнер с тысячей человек, не шевельнув и пальцем для их спасения, если бы не видел в этом выгоды.

Именно поэтому у него и произошёл спор с турком. Тот, по-видимому, тоже был на службе у мастера, о котором матросы слышали лишь время от времени тёмные слухи. Деметри впервые встретился с ним, был раздражён его гордым, властным поведением и не хотел, чтобы на него перепала доля ожидаемой прибыли.

Кроме турка, на барке остались только рулевой и ещё один матрос.

Несколько взмахов вёсел — и судно, нуждавшееся в помощи, было достигнуто, а на нём экипаж, плотно сгрудившийся у медных перил. Гребцы как раз в последний раз налегали на вёсла, как вдруг альтовый голос девушки громко крикнул им приказ. Они увидели, как сидевший у штурвала капитан внезапно побледнел, и когда они, отчасти из-за грозного приказа, отчасти от удивления, подняли вёсла из воды и обернулись, они тоже потеряли самообладание и с ужасом ждали дальнейших распоряжений. Такого в их бурной жизни ещё никогда не случалось.

Йоханна выследила, что на «Ундину» действительно доставили восемнадцать закутанных женщин, которых под руководством турка, одетого по-европейски, в паланкинах пронесли вплотную к якорной стоянке брига. Всё прошло так гладко и незаметно, что никто не заподозрил ничего противозаконного.

В ту же ночь «Веста» снялась с якоря и поплыла к южному входу в пролив через архипелаг, чтобы подстеречь там «Ундину», и снова именно Йоханна посоветовала дамам заманить нескольких торговцев девушками на судно и заставить их выдать похищенных.

Если бы всё же была предпринята попытка сопротивления, то всегда оставалось время применить дальнейшие силовые меры.

Эллен не сообщила английским господам о своих намерениях, так как этот случай был слишком благоприятен, чтобы показать, какую энергию могут проявить американские дамы, и, кроме того, Эллен, после того нападения в Константинополе, хотя и была готова принять сопровождение господ, но не собиралась посвящать их в предприятия «Весты», к тому же это запрещали правила весталок.

Эллен по-прежнему намеревалась однажды ускользнуть от «Амура» и затем не показываться ему в течение тридцати дней, чтобы насладиться триумфом, прочитав во всех спортивных газетах Англии и Америки о поражении английских спортсменов перед американскими дамами. Как только это будет достигнуто, «Амур» сможет следовать за ними всегда. Уже было решено, что на сухопутные экскурсии теперь будут приглашать и господ. Приключение в Константинополе показало, как опасно для молодых девушек находиться в чужом городе без мужской защиты. Каково же будет в неизвестных диких местах? На борту «Весты» же они чувствовали себя в полной безопасности и не нуждающимися в помощи.

Дамы стояли у перил судна и, казалось, с радостным волнением ожидали прибытия лодок. Лишь две девушки опирались на обтянутые парусиной предметы высотой около метра, которые стояли посреди палубы, один спереди, другой сзади судна.

— Почему их так много и сразу в двух лодках? — прошептала Эллен, которая светилась от радости, что торговец девушками попался в ловушку.

Рядом с ней стояла Йоханна. Та, услышав это замечание, задумчиво посмотрела перед собой, затем по её лицу скользнула улыбка.

— Я тоже сначала этому удивилась, — прошептала она в ответ, — но теперь мне ясно их намерение. Вы ничего не подозреваете, мисс Петерсен? — Нет.

— Торговец девушками видел «Весту» в Галате. Он знает, что здесь на борту девушки, и хочет…

— Ах, действительно, — прервала Эллен проницательную Йоханну, — это единственное решение. Значит, теперь всё перевернётся. Но будьте внимательны, дамы, помните о распоряжении!

Теперь матросы внизу, в лодках, в последний раз налегали на вёсла, вот-вот они должны были достичь судна.

— Вёсла на воду, торговцы девками! Кто сделает ещё один гребок, получит пулю в руку, — раздался голос с «Весты», и, когда матросы удивлённо оглянулись, они увидели двадцать револьверных стволов, направленных на них.

Никогда ещё мужчины не выполняли команду так быстро. В мгновение ока вёсла взлетели из воды. Все были ошеломлены действиями девушек, ибо теперь они действительно могли распознать в тех матросах женщин.

— Никто на борту «Ундины» не двигаться! — последовал сразу же другой приказ. Это крикнула мисс Мюррей, которая, выпрямившись, стояла у перил и нерешительно целилась из револьвера в троих на бриге.

В то же время одна девушка подбежала к штурвалу и крепко схватила его. Судно внезапно перестало качаться, и так же быстро слетели чехлы с двух предметов, послышался грохот, и за борт выглянули стволы двух револьверных пушек на колёсах, нацеленные прямо на палубу «Ундины».

Револьверные пушки — это те скорострельные орудия, которые применяются на борту военных кораблей. Они устанавливаются либо на стационарных лафетах, либо, как здесь, на колёсах. Англичане же в Египте и Индии возят их с собой на верблюдах. Револьверная пушка подвижна во все стороны и позволяет произвести в минуту восемьдесят выстрелов пулями или гранатами, которые постоянно подаются в ствол из ящика. Стрельба осуществляется вращением колеса.

Две такие пушки теперь угрожали «Ундине», в то время как 20 револьверных стволов были направлены на застывший экипаж двух лодок.

— Я сплю или бодрствую? — сказал Деметри, оправившись от первого испуга, и схватился за лоб. — Небо и ад! — закричал он затем. — К чёрту вас! Достать оружие!

Он выхватил пистолет из-за пояса, но в тот же миг из револьвера Эллен вырвался огненный луч. Пуля разнесла вражеское оружие вдребезги, так что в кулаке капитана осталась лишь рукоять.

— Следующая — в руку! — крикнула при этом девушка ошеломлённым мужчинам, которые после этого меткого выстрела не смели пошевелить ни одним мускулом.

— Мисс Никкерсон, — раздался сопрановый голос Джесси, — мужчина у штурвала пытается незаметно его повернуть. Долой штурвал!

Оглушительный грохот сотряс воздух, огненный поток вырвался из ствола одной из револьверных пушек, и матросу на «Ундине» обломки деревянного штурвала полетели в голову.

— Где вы спрятали восемнадцать девушек на борту? — спросила Эллен капитана, сидевшего с мрачным взглядом.

Он не ответил на вопрос, а лишь злобно уставился на смелую женщину.

— Отвечай!

Капитан по-прежнему упорно молчал, он спешно обдумывал план, как выбраться из этого положения, но на этот раз даже ему ничего не приходило в голову.

— Берегите левую мочку уха! — донеслось сверху; раздался выстрел, и, взвыв, грек схватился рукой за левое ухо, с которого капала кровь!

— Где девушки, рабыни? Отвечай, или я отстрелю тебе всё ухо.

— В твиндеке! — процедил капитан голосом, хриплым от ярости и боли. — Забирайте их и катитесь к чёрту!

Тотчас же спустили лодку, и в неё сели шесть дам вместе с Эллен, но ещё четырнадцать револьверных стволов угрожали лежавшим внизу матросам.

Несколько взмахов вёсел доставили лодку весталок к «Ундине», причём они причалили так, что смогли взобраться на борт, не попав под обстрел.

Эллен и четыре девушки беспрепятственно взошли на борт; два матроса и турок стояли как вкопанные, ибо они заметили, что эти смелые девушки не шутили и были мастерами в обращении с огнестрельным оружием.

— Где рабыни? — спросила Эллен дрожавшего от страха турка, играя револьвером.

Он молча указал на люк, ведущий в капитанскую каюту.

— Две дамы идут со мной, две другие наблюдают за этими людьми! — распорядилась Эллен. Она подошла к люку и спустилась по узкой лестнице, за ней последовали две её спутницы.

Едва она коснулась пола внизу и огляделась в царившем полумраке, как увидела, что от группы женщин, сгрудившихся в тёмном углу, отделилась девушка в турецких одеждах и бросилась ей в ноги.

— Я знала, когда услышала выстрелы, — воскликнула она по-французски сквозь слёзы и снова и снова целовала руку Эллен. — Вы англичане и хотите нас освободить!

— Мы вовсе не англичане, — ответила Эллен с доброй улыбкой и подняла плачущую, — но вы всё равно будете свободны, и более того, мы доставим вас, куда вы захотите. Ты Сулима?

Девушка удивлённо взглянула.

— Откуда вы знаете моё имя?

Теперь она впервые полностью увидела лицо стоявшей перед ней.

— Аллах! — воскликнула она. — Вы не мужчина, и, — она посмотрела на двух других весталок, — и эти тоже нет!

— Нет, мы те самые дамы, которым ты бросила записку в Константинополе. Но идём же! — продолжила она, не давая девушке, которая снова с восторженными криками упала на колени, обнимая колени своей спасительницы. — Сколько вас?

— Восемнадцать, все ещё совсем юные девушки, почти дети, которых должны продать, — был ответ.

— У вас есть вещи?

— Ничего, кроме того, что на нас; нас должны были украсить только перед самым рынком.

— Так следуй за мной первой с ещё пятью девушками. В три захода мы переправим вас всех на наш корабль, где вы будете в безопасности.

По её знаку ещё пять рабынь поднялись на палубу и сели в лодку.

9. Допрос рабынь

Турок скрипел зубами от ярости, когда освобождённых девушек вели мимо него, а греческий капитан, когда лодка «Весты» в первый раз прошла мимо его лодки, потянулся рукой к пистолету за поясом; однако во время этого движения он услышал предостерегающее шипение одного из матросов и быстро, вместо пистолета, схватился за ухо, с которого всё ещё сочилась кровь.

— «Амур» в поле зрения, — доложили Эллен на борту, и действительно, за последним островком Греческого архипелага показались мачты брига. Над судном висело облако дыма, значит, оно шло на пару и должно было скоро достичь места действия.

— Тем лучше, — заметила Эллен, — так английские господа смогут увидеть, как хорошо мы использовали раннее утро, и восхититься нашим поступком. Но теперь быстро обратно на «Ундину», освобождать остальных девушек.

Когда лодка в третий раз с последними из рабынь достигла «Весты», бриг был совсем рядом, почти между «Вестой» и баркой.

— Доброе утро, дамы, — первым рассмеялся весёлый Чарльз. — Вы, кажется, берёте пассажиров на борт? Или грабите судно?

— Скорее первое, — ответила мисс Джесси, — мы пристально следим за работорговцами и безжалостно отбираем у них товар. Так что с такими делами не связывайтесь, мы и вас не пощадим.

С удовлетворением и гордостью весталки с благодарной улыбкой принимали похвалы и комплименты господ.

— Чёрт побери! — прошептал Эдгар Хендрикс своему другу на ухо. — Посмотрите только на этих великолепных девушек, рабынь. Жаль, что мы не смогли отобрать их у торговца.

— Право слово, — ответил Уильямс, — очень жаль! Представлены все оттенки, от белоснежного до глубочайшего чёрного. Посмотрите на ту высокую негритянку, её глаза сверкают, как у хищного зверя. Я бы не хотел её трогать; думаю, она укусит.

И он громко крикнул на «Весту», на которой дамы, казалось, допрашивали рабынь:

— Если у вас там не хватит места, отдайте нам несколько. Клянусь вам, мисс Петерсен, что девушкам здесь будет хорошо.

— Чепуха, — проворчал лорд Гастингс, который до сих пор занимался экипажем двух лодок, всё ещё стоявших вплотную к борту «Весты».

— Чепуха, только этого не хватало. Мы не собираемся здесь устраивать дамский салон.

— Не беспокойтесь, — сказала Эллен, чьи острые уши расслышали ворчание, — «Веста» не отдаст ни одной из своих подопечных.

Затем она обратилась к греческому капитану, которому Уильямс как раз расхваливал преимущества английского пластыря, поскольку он, мол, необычайно быстро заживляет простреленные мочки ушей.

— Возвращайтесь на борт, — сказала она, — и не пытайтесь предпринять что-либо для возвращения девушек. Вы теперь убедились, что мы сильнее вас и с нами шутки плохи.

Экипаж незамедлительно вернулся на «Ундину», где матросы смастерили приспособление, заменяющее разбитый штурвал, в то время как капитан, мрачно размышляя, сидел в каюте и молча выслушивал брань турка.

Его единственной мыслью была месть, ужасная месть этим женщинам, которые так перехитрили, унизили и наказали его, хитрого моряка.

Тем временем на улице состоялся разговор между лордом Харрингтоном и мисс Петерсен.

— Почему вы не сообщили нам о вашем опасном предприятии? — спросил Харрингтон укоризненным тоном капитаншу. — Как легко всё могло бы закончиться для вас плачевно; вы должны были хотя бы попросить нас оставаться поблизости.

Лорд, должно быть, всё же что-то слышал о намерении весталок, ибо ещё ночью по его приказу «Амур» был подготовлен к отплытию, последовал за «Вестой» и с самого раннего утра стоял под парами, спрятавшись за тем островом. С крайней оконечности острова Харрингтон своим превосходным биноклем наблюдал за обоими судами, но на все вопросы господ отвечал уклончиво и откладывал объяснения на потом.

— Лорд Харрингтон, — возразила Эллен, — на борту «Весты» нам не угрожает никакая опасность. Мы чувствуем себя на ней так же безопасно, как если бы были в бальном зале в Нью-Йорке, а не в море.

— Но вспомните же ваше обещание! После освобождения из рук уличных грабителей вы хотели принять наше сопровождение.

— Что ж, мы не имеем ничего против, если «Амур» будет следовать за нами, — возразила девушка, — но просить его об этом мы никогда не будем. Зато договорённость относительно сухопутных экскурсий остаётся в силе.

— Ура, — закричал Чарльз, — мисс Никкерсон, я предоставляю вам свой зонтик.

— Вы скоро найдёте возможность оказать нам рыцарские услуги, — продолжила Эллен, — ибо мы намерены лично сопроводить каждую из девушек на её родину, а они родом со всех концов света. Мы сейчас допрашиваем освобождённых рабынь, и поэтому, лорд, я вынуждена прервать разговор.

— Не сообщите ли вы мне название следующего порта? — попросил Харрингтон.

— Нет, это противоречило бы нашим законам. Старайтесь не терять нас из виду, это всё, что я могу вам посоветовать. К тому же мы и сами ещё не знаем, какова будет наша следующая цель.

Она снова подошла к группе девушек и не увидела, как лорд Харрингтон с улыбкой смотрел ей вслед.

Пока что два дружественных судна ещё стояли бок о бок, в то время как матросы «Ундины» самовольно поставили паруса, так как ни капитан, ни турок не показывались на палубе.

Англичане же собрались вместе и обменивались замечаниями о рабынях. К сожалению, как они ни старались, им не удалось расслышать ни слова из разговора между ними и весталками.

— Две из них, очевидно, негритянки, — заявил лорд Стивенсон, который, как и Харрингтон, много путешествовал, — две другие, вероятно, арабки, та, что в красной курточке, — индианка. У некоторых девушек черты лица, какие встречаются среди населения на западном побережье Азии. Но этих, с жёлтыми лицами и круглыми глазами, я не могу классифицировать. Харрингтон, вы, кругосветный путешественник, не знаете, где могла стоять их колыбель?

— В культурной местности, во всяком случае, нет, — вставил Эдгар Хендрикс.

— Почему же, — с улыбкой ответил Харрингтон. — По всей видимости, это южноамериканские креолки или потомки индейцев и белых.

— Чаушилм, — сказал Чарльз молодому герцогу, который был известен как большой поклонник женщин, — вы ведь любите дам с пышными, чёрными волосами, поэтому я рекомендую вам добиваться благосклонности той девушки. Волос у неё по меньшей мере на троих, а губы словно созданы для поцелуев.

При этом он указал на фигуру с пышной причёской и выпяченными губами.

— Вероятно, жительница одного из островов Южных морей, — заметил Харрингтон. — Но тихо! Мисс Петерсен хочет что-то спросить!

Тем временем весталки разузнали о судьбах своих подопечных. Это оказалось не так сложно, как можно было бы предположить при разнообразии национальностей; те, кто родился в Азии, почти все понимали по-арабски, и с ними в качестве переводчицы выступала говорившая по-французски Сулима, остальные же за время своего плена выучили столько турецкого, чтобы объясняться, и так разъяснение прошло без труда.

Только сама Сулима ещё не рассказала о своей судьбе, так же как и та негритянка, чей дикий вид дал весёлому Чарльзу повод для шутки.

Она была высокой, стройной фигурой, с скорее мальчишеским лицом, которое нельзя было назвать красивым, но которое, наряду со смелостью и гордостью, выдавало неукротимую дикость. Угольно-чёрные глаза, которые беспокойно перебегали от одной девушки к другой, казалось, могли принять взгляд пантеры, такая молния время от времени из них вырывалась, хотя девушка всячески старалась быть дружелюбной к весталкам, которые не могли объясниться с ней даже через Сулиму.

Свободное одеяние негритянка обернула вокруг своего тела так, что руки оставались свободными, и странно было, какие мускулы они показывали. Каждый нерв, каждая жилка выступали на них, словно высеченные из мрамора, и всё же стройные, ухоженные руки не свидетельствовали о тяжёлой работе. Точно так же каждое движение тела выдавало кошачью ловкость, которой оно обладало.

Дамы тщетно пытались на разных языках завести разговор с этой негритянкой.

— Это невозможно, — сказала Сулима. — За те шесть месяцев, что мы провели вместе в плену в Константинополе, она ни разу с нами не разговаривала и вообще не издала ни звука.

— Каково было её поведение в остальном? — спросила Эллен.

— Она вела себя мрачно, замкнуто и гордо, особенно по отношению к надзирателям, которые приносили нам еду и обслуживали нас. Если кто-то из них приближался к ней, она смотрела на него с таким неописуемо диким взглядом, что он испуганно отступал. Однажды я случайно увидела, как она достала из своих густых кос маленький кинжал и внимательно его рассматривала. Когда она заметила, что я раскрыла её тайну, она крикнула мне на своём чужом, странном языке несколько угрожающих слов; но она знала, что от меня ей меньше всего стоит опасаться предательства; я и сама строила дерзкие планы побега, обсуждала их со своими товарищами по несчастью и дала ей понять о своих намерениях.

Снова это была Йоханна Линд, которая нашла выход из этой сложной ситуации.

— Я слышала, — сказала она, — что у лорда Харрингтона есть старый слуга, негр, который, как и многие чернокожие, обладает обширными познаниями в языках, и поэтому он взял его с собой в это путешествие. Вполне возможно, что он поймёт эту девушку.

— Я спрошу лорда, — ответила Эллен и подошла к борту «Амура», который ветром прибило вплотную к кораблю.

— Лорд Харрингтон, у вас есть слуга-негр, который говорит на многих диалектах, в том числе африканских? — Да, мисс, мой Ганнибал.

— Мы не можем понять одну из девушек, возможно, Ганнибал сможет послужить нам переводчиком.

— Я немедленно его позову, — охотно согласился Харрингтон, — то есть, — продолжил он с улыбкой, — у него, вероятно, не будет времени.

Он подошёл к люку и несколько раз крикнул вниз имя слуги.

— Что это значит, что у негра нет времени? — удивлённо спросила Эллен других господ.

— У Ганнибала никогда нет времени, — серьёзно заверил Чарльз, — бедняга всегда завален работой. Но вы сейчас сами услышите.

— Ганнибал, Ганнибал, поднимись! — крикнул Харрингтон вниз.

— У меня нет времени! — прозвучало через некоторое время раздражённым тоном.

— Поднимись, дамы хотят с тобой поговорить.

— К чёрту дам, у Ганнибала нет времени, Ганнибал разбирает библиотеку! — снова донеслось снизу.

— Как? Негр разбирает библиотеку? — с сомнением воскликнули дамы.

— Именно так, — заверил Чарльз, — его господин поручил ему перевернуть книги, стоящие вверх ногами. Ганнибал, конечно, не умеет ни читать, ни писать, но он знает, стоят ли буквы вверх ногами или нет.

— Но Ганнибал, ты очень нужен, — снова заманивал Харрингтон, подчёркивая слово «нужен». Вмиг над люком показалась мощная, седая, курчавая голова, за которой тотчас же последовала фигура старого негра с обветренными и морщинистыми чертами лица.

У Ганнибала была за плечами бурная, полная приключений жизнь, первая часть которой была окутана таинственной тьмой. Поговаривали, что в молодости на западном побережье Африки он занимался контрабандой спиртных напитков, пока его однажды не поймали и очень сурово не наказали, вероятно, ударами плетьми, так как его спина до сих пор покрыта глубокими шрамами; но это было лишь предположение. Затем Ганнибал, это имя он получил от нынешнего хозяина, скитался по всему миру, в основном в компании артистов, у которых он выступал в роли клоуна. Позже он выступал в крупных портовых городах как чревовещатель, и в этом качестве Харрингтон однажды встретил его в одном из портов Южной Америки.

Лорду тогда как раз был нужен слуга, и он нашёл в этом примерно пятидесятилетнем негре, чей огромный языковой талант он скоро обнаружил, такое удовольствие, что предложил ему сопровождать его. Чернокожий как раз находился в плохом положении, чревовещание не очень-то его кормило, и он без раздумий принял новое предложение. Это было пять лет назад.

С тех пор господин и слуга так привыкли друг к другу, что казались неразлучными, по крайней мере, надолго, хотя их отношения были весьма странными.

Многие негры обладают беспримерным талантом к изучению языков, так что вскоре могут совершенно свободно на них общаться. Каждое услышанное ими предложение запечатлевается в их памяти, и однажды произнесённое слово они никогда не забывают, они умеют так ловко обращаться с небольшим словарным запасом, что могут выразить всё.

Этим талантом обладал и Ганнибал. Кроме того, он мог обманчиво точно подражать любому услышанному голосу животного, звуку человека или любому другому шуму, ведь он был ещё и чревовещателем.

Лорд Харрингтон много занимался изучением чужих народов, и в этом Ганнибал оказывал ему неоценимые услуги. Ему достаточно было увидеть ступню, палец, след, чтобы тут же сказать, к какой расе принадлежал их обладатель, сколько ему лет, мужчина он или женщина.

Ганнибал скоро заметил, как высоко лорд и его друзья ценят его способности, и постепенно ему стало нравиться играть роль учёного. Хотя он не умел ни читать, ни писать, он часто часами сидел перед открытой книгой с очками на носу и делал вид, что читает.

Поскольку его господин всё ему прощал, в сущности, держал его только для развлечения и забавы, Ганнибал считал себя вправе просить не мешать ему в его занятиях, как он говорил. Когда его звали, он просто отвечал, что у него нет времени, и ни в коем случае не позволял себя отвлекать, даже лорду Харрингтону, которому это доставляло удовольствие. В остальном Ганнибал за своего господина пошёл бы в огонь. Только на призыв, что он «необходим», он откликался, ибо никогда не упускал случая показать свои знания, которыми очень гордился.

Так он и сейчас поспешно взобрался по крутой лестнице, чрезвычайно обрадовавшись, когда узнал, что все дамы и господа тщетно пытаются понять одну негритянку.

Эллен поманила чернокожую подойти к борту судна, но едва та и Ганнибал оказались друг против друга, как произошло нечто странное.

Черты Ганнибала внезапно приняли сначала испуганное, а затем радостное выражение. С широко раскинутыми руками он бросился к борту, отделявшему его от чернокожей, упал на колени и пробормотал бессвязные слова, которых никто из слушателей не понял. Они были произнесены такими же гортанными звуками, какие до этого слышали от девушки.

Сама девушка сначала посмотрела на коленопреклонённого с явными признаками удивления, но затем стала внимательнее, при имени «Ямихла» гордо указала пальцем на грудь, после чего ответила, что, казалось, наполнило Ганнибала восторгом.

Однако едва из его уст вырвалось слово «Кебабо», которое он произнёс с явным колебанием, как лицо негритянки внезапно исказилось от ярости; она пригнулась, и прежде чем кто-либо успел понять, что она задумала, она одним прыжком перемахнула через борт и оказалась перед коленопреклонённым. Один взмах руки — и в её плотных волосах блеснул маленький кинжал, который она высоко занесла, чтобы вонзить его Ганнибалу в сердце.

Лорд Харрингтон был единственным, кто сохранил достаточно самообладания, чтобы подскочить и предотвратить убийство своего слуги. Но, к удивлению, тот сам оттолкнул его, распахнул рубаху и, не моргнув глазом, ожидал смертельного удара. Он произнёс лишь несколько коротких слов.

Тут негритянка опустила поднятое оружие, и между ними снова завязался оживлённый разговор, в котором постоянно упоминались имена Ямихла, Кебабо, Бахадунг, Гезо, Абеокута и другие.

— Что это было? — удивлённо спросила Эллен. — Мне кажется, я уже где-то читала или слышала имя Ямихла.

— Конечно, — ответила мисс Никкерсон, — однажды вечером в нашем клубе читали историю о том, как много лет назад 5000 амазонок Дагомеи были почти полностью уничтожены в бою. Их предводительницу звали Ямихла.

— Да, и мы тогда ещё восхищались храбростью, с которой девушки сражались против десятикратно превосходящего врага, — сказала другая.

— Теперь я тоже знаю, что означают все эти имена, — заметила третья.

— Бахадунг был королём Дагомеи, который всегда держал при себе личную гвардию из 5000 обученных военному делу девушек. Гезо был его отцом, а у города Абеокута амазонки сражались.

— Неужели та Ямихла была их предводительницей? — спросила Эллен.

— Это невозможно, самое большее, она её дочь или внучка, — ответила одна весталка, — но теперь я хотя бы могу объяснить себе, откуда у этой девушки такая сила и ловкость. Без сомнения, она одна из тех воительниц, которые постоянно упражняются в боевых играх.

— Тогда она достойна «Весты», — воскликнули почти все девушки. — О, если бы мы могли привлечь её на свою сторону, эту амазонку!

— Посмотрим, что можно сделать, — ответила Эллен, — Ганнибал, кажется, знает её поближе. Теперь она возвращается на наш корабль; мы сейчас всё узнаем от переводчика.

Тем временем они оживлённо беседовали, женщина несколько раз указывала на солнце, что-то рассказывала негру жестами и в конце многозначительно приложила палец к губам. Ганнибал, на чьём лице во время этой речи отражались то радость, то ужас, теперь подполз на коленях к негритянке, поцеловал край её одежды и сделал вид, будто вне себя от восторга.

Затем девушка снова подошла к борту и с лёгкостью и грацией перемахнула через него, которой позавидовал бы любой цирковой артист. Молча она прошла мимо дам и присоединилась к группе девушек.

— Ну, скажи нам, что она тебе рассказала, — потребовала Эллен от Ганнибала. Но тот покачал головой.

— Я не могу ничего разглашать, — ответил он; свою прежнюю самоуверенность он внезапно полностью утратил. — Мой язык связан тысячью клятв.

— Как? Так мы и не узнаем, кого освободили?

— Нет, это вы можете, мисс. Это внучка той Ямихлы, которая пала в героической борьбе против негров из Уиды.

— Не говорила ли я? — воскликнула мисс Никкерсон. — Она амазонка из Дагомеи.

— Как она попала в рабство? Она тебе это сказала? — спросила Эллен дальше.

— Это как раз то, чего я не могу разглашать. Зато у Ямихлы есть просьба к вам, капитанше женского корабля. Она сможет вернуться на родину, чтобы там искать своего права, только через 21 месяц, и спрашивает, может ли она в течение этого времени остаться на «Весте». Я объяснил ей, что тогда ей придётся работать, и Ямихла выразила готовность с удовольствием выполнять самые низкие работы, лишь бы быть среди своих. Ямихла происходит из одного из знатнейших родов Дагомеи.

Эллен оглядела своих спутниц; повсюду она встречала радостные лица.

— Конечно, — согласились весталки, — Ямихла — одна из нас!

— Ты слышишь, Ганнибал, — снова обратилась Эллен к нему. — Сообщи это Ямихле и скажи ей также, что по истечении установленного срока мы сами доставим её на родину, и, если у неё действительно есть претензии, мы поддержим её в этом всеми нашими силами. Господа с «Амура» тоже не останутся в стороне. Не так ли, лорд Харрингтон?

— Куда вы, туда и мы, — заверил тот ещё раз.

— Ах, как хорошо такой негритянке, — вздохнул Чарльз в комическом отчаянии. — Почему я не дагомейка!

Эллен поманила девушку и велела Ганнибалу перевести ей решение. Ямихла выказала необычайную радость и всяческими жестами выразила свою безграничную благодарность. Остальные весталки сердечно приветствовали её как товарища.

Поскольку над её судьбой, казалось, висела тайна, было решено не расспрашивать её об этом, пока она сама не расскажет. Ямихла должна была выполнять ту же работу и иметь те же права, что и любая другая весталка; однако с ней следовало как можно больше общаться, чтобы скорее научить её некоторым основам английского языка.

10. Сулима

Дамы решили лично доставить каждую из своих подопечных на её родину или в желаемое место, и при этом можно было рассчитывать на трудности и опасности, ибо не все девушки попали в рабство просто через похищение, некоторые — через всевозможные интриги и несправедливости, и уничтожить и наказать это смелые американки поставили себе задачей.

Осталось выслушать только Сулиму, которая до сих пор неустанно помогала облегчить общение между спасителями и освобождёнными. Теперь дамы собрались, снова вне пределов слышимости англичан, и Сулима начала:

— Как я уже сообщила два дня назад в Константинополе в записке, которая, к счастью, попала в руки таких благородных дам — слава Аллаху за это, — я дочь Мустафы-ибн-Хаммеда, шейха одного из племён Бени-Суэф. Наши стада мирно пасутся в оазисах, лежащих между Файюмом и долиной Натроновых озёр; мужчины охотятся на быструю антилопу пустыни, а женщины ухаживают за ними, когда они, изнурённые быстрой скачкой, возвращаются на покрытых пеной лошадях, с добычей перед собой в седле и с лающими собаками рядом. Ни одно другое племя не осмеливается так легко враждебно выступить против Бени-Суэф, ибо копья моих соплеменников никогда не промахиваются, а их мечи подобны сверкающим молниям, когда они свистят в воздухе.

— Однако что значат вся храбрость и военное искусство против коварной хитрости? Год назад я должна была выйти замуж за Салима. Приблизился день свадьбы…

— Кто такой Салим? — прервала Эллен рассказчицу.

— О, Салим! — с восторгом воскликнула та и гордо выпрямилась, — он — лев пустыни, орёл гор. Ни один враг не выдержит его взгляда, а его друг согревается солнечным лучом, исходящим из его глаз.

— Он был давно твоим женихом?

— Да. Но я должна сначала рассказать вам его судьбу. Салим не араб по рождению, а метис, но он стал бедуином и превосходит лучшего из них в храбрости и добродетелях, а также в красоте.

— Его отец принадлежал к племени Адуан, которое состоит всего из ста семей, и худшего члена которого всё равно можно назвать героем.

— Племя Адуан — не то ли, — спросила Томсон, владевшая турецким языком и сведущая в восточной истории, — в котором правящие шейхи Мекки воспитывают своих сыновей?

— Это то самое племя, самое добродетельное в Аравии; к нему принадлежал Али-бен-Талеб, отец Салима. Адуаны однажды разграбили франкский караван…

— Как? — снова прервала её одна весталка, — герои добродетели разграбили караван?

— Нет, — гордо ответила Сулима, — по крайней мере, не так, как вы это можете понять. Ни один бедуин не нападает на караван и не грабит его, но каждый бедуинский шейх требует от купцов, проходящих через его владения, небольшую сумму, за которую он безопасно провожает их до границ своего царства и защищает их своей жизнью от любого несчастья, а также сурово наказывает за любую несправедливость своих собственных людей. Если ему не дают требуемую дань добровольно, он отказывает каравану в проходе, а если насмехаются над его запретом, он берёт дань самовольно. Но если он при этом встречает сопротивление, то только тогда он грабит чужих захватчиков и наказывает их за неповиновение, то есть забирает у них товары и женщин. Справедливо это или нет?

— Этот обычай, возможно, древний, — ответила Эллен на вопрос арабки, — и я не могу назвать его несправедливым. Но не прерывайте больше нашу рассказчицу.

— Али-бен-Талеб, — продолжила Сулима, — однажды захватил в плен молодую девушку, франкиянку, и когда должен был быть уплачен выкуп за пленницу, произошло нечто странное, что редко случается среди бедуинов. Каро-хиссар, это арабское имя девушка выбрала себе сама, что означает что-то вроде «чёрной крепости», сама отказалась от выкупа и попросила принять её в племя Адуан.

Причина этого недолго оставалась тайной для остальных, ибо вскоре после этого Али-бен-Талеб взял франкиянку в жёны, несмотря на все осуждения своих соплеменников и шейха. Он отправился в Мекку, и здесь ему, храбрейшему адуану, удалось добиться своего, но с условием, что его дети не будут причислены к самому племени, и что его жена, франкиянка, после его смерти должна будет покинуть племя вместе с детьми. Адуаны хотели сохранить свою благородную кровь незапятнанной.

Каро-Хиссар стала полностью арабкой, переняла все наши обычаи, она даже сменила религию ради своего мужа, которого горячо любила, то есть стала мусульманкой.

Аллах благословил это решение; через год она подарила своему мужу мальчика, получившего имя Салим, самого прекрасного ребёнка, которого когда-либо целовало солнце.

Но их счастье длилось недолго; уже после пяти лет брака Али-бен-Талеб умер от заразной болезни, и Каро-Хиссар с кровоточащим сердцем пришлось покинуть лагерь Адуан, который так долго был для неё надёжным домом; ребёнка она, конечно, взяла с собой.

Я не знаю, и никто никогда не узнал, почему она не направилась в ту франкскую страну, откуда была родом. Она никогда не говорила о своих родителях, о своих братьях и сёстрах, и когда её об этом спрашивали, глаза её наполнялись слезами, но она никогда о них не говорила. У неё, конечно, была причина молчать об этом.

Ах, она была самой красивой женщиной, какую я когда-либо видела. Её щёки были подобны щекам газели, её волосы соперничали чернотой и блеском с эбеновым деревом. Когда она смеялась, мы все радовались, а когда плакала, в наших шатрах царила печаль.

Каро-Хиссар отправилась в Мекку и умоляла шейха о милости остаться с адуанами, где у неё были друзья, но владыка бедуинов отказал ей со словами: однажды он уже терпел в племени благороднейших арабов чужую кровь, время истекло, и он больше никогда не позволит ничего подобного.

Говорили, что один из вельмож его двора положил глаз на прекрасную Каро-Хиссар и возжелал её, и когда она отвергла его предложения, он хотел завладеть мальчиком, чтобы таким образом заставить и мать остаться. Но это лишь слухи.

Но несомненно то, что молодая женщина, чьим единственным богатством был Салим, тайно покинула Мекку и с караваном прибыла в Египет, где некоторое время жила в Масре.

— Что это — Маср? — спросила Эллен.

— Маср — это арабское слово для Каира, — пояснила мисс Томсон, — коренные жители Египта называют свою столицу только этим именем.

— Именно так, — подтвердила Сулима. — Здесь Каро-Хиссар познакомилась с несколькими членами племени Бени-Суэф, которые хотели продать ковры, сотканные нами, девушками.

Она перебралась с Салимом в пустыню, попросила у моего отца разрешения остаться в его племени, и мой благородный отец, тронутый судьбой изгнанницы, исполнил её просьбу.

С тех пор мы считали её членом нашего племени.

Салим, которому тогда было пять лет и который был на два года старше меня, стал моим товарищем по играм и моим защитником. Сколько я себя помню, его присутствие всегда витает передо мной. Я бы считала его своим братом, если бы другие не объяснили мне, что он в нашем лагере, по сути, чужак, хотя и считался членом племени Бени-Суэф.

Когда мы оба не развлекались играми или не были у стад, мы проводили время в шатре Каро-Хиссар, и благодаря этому обстоятельству мы оба, Салим и я, научились бегло говорить по-французски, хотя я твёрдо уверена, что она не была француженкой.

— Из чего ты это заключаешь? — прервала её Йоханна Линд.

— Потому что, когда она хотела общаться со своим Богом, она читала книгу, содержание которой было не на французском, и буквы были совсем другие.

— Я думала, Каро-Хиссар стала мусульманкой?

— Да, но когда она была одна или только с нами, детьми, она всегда читала эту книгу, падала на колени, часто плакала и, казалось, молилась. Поэтому я теперь думаю, что она общалась со своим прежним Богом.

Мне было десять лет, когда умерла Каро-Хиссар. Она страдала от тайной скорби, и эта скорбь быстро оборвала её жизнь.

Не буду здесь подробно рассказывать, какая боль пронзила нас, когда у нас отняли мать, ибо она была матерью и для меня. Для меня настало время, когда женские шатры стали моим местом пребывания, и я стала участвовать в работах, то есть ткать ковры и в определённое время выходить к стадам и вместе с другими девушками доить маток, в то время как Салим по достижении двенадцати лет был торжественно принят в племя Бени-Суэф.

Если наши сердца уже в детских играх нашли дружбу, то прошло немного времени, и в наши сердца вошли другие чувства. Но не буду здесь описывать, как Салим однажды признался мне в любви, достаточно сказать, что он просил моей руки у шейха, и ему, который служил образцом мужчины для остальных членов племени, не было отказано.

Салиму тогда было девятнадцать лет, и редко чей-либо глаз видел более прекрасного юношу. Его чёрные, в отличие от арабов, вьющиеся волосы и маленькие усы придавали ему чужой, но в то же время очаровательный вид, в то время как смело смотрящие глаза, высокий лоб и благородный орлиный нос выдавали в нём араба.

Его ловкость во владении оружием вызывала восхищение даже у стариков, равно как и его искусство верховой езды, которое далеко превосходило умение других. Часто Салим жаловался мне, что ему не предоставляется никакой возможности показать свои способности, что он может лишь в игре размахивать мечом и копьём и лишь за антилопой гнать своего коня всё быстрее и быстрее, ибо шейх, мой отец, был миролюбивым человеком и хотел избежать того бесполезного кровопролития, которое обычно бывает среди арабов пустыни, с радостью использующих любую возможность показать своё воинское искусство в борьбе с соседним племенем.

Я должен упомянуть ещё об одном происшествии, чтобы последующее было понятно.

В нашем племени жил человек, известный своей хитростью и коварством. Хасан, так его звали, от природы получил уродливую внешность; он был маленьким, горбатым и кривоногим, к тому же сильно косил. Зато у него был очень живой ум, который, как казалось мне и многим другим в моём племени, он использовал для неправедных дел.

Хасан не годился для пастьбы стад и охоты, тем не менее он был очень полезным членом племени, он занимался продажей одеял и ковров, вёл обмен лошадей и коз на полезные вещи и был в этом непревзойдён. Вообще, он больше проявлял способности к торговле, но унаследовал плохую черту, которая часто встречается у таких людей, — огромную скупость и ненасытную жажду наживы.

То, что он большую часть времени проводил в городах и среди чужих, испорченных племён по делам, возможно, и подпитывало эти дурные качества. Мой отец, например, точно знал, что Хасан обманывал племя при закупках, что он присваивал деньги, но, с одной стороны, он был слишком хитёр, чтобы быть пойманным на этом, а с другой, он так хорошо выполнял порученные ему задания, что, тем не менее, каждый был доволен полученной суммой.

Однажды к нам прибыли посланники от банити, могущественного племени, живущего на юге, и среди них был Дахаб, сын их шейха. Они хотели обменять у нас племенных жеребцов, так как наши лошади были знамениты повсюду.

Этот молодой шейх мне чрезвычайно не понравился, во-первых, из-за всей его отталкивающей внешности, а во-вторых, потому что он всегда так жадно смотрел на меня своими коварными глазами.

Его пребывание в нашем лагере длилось несколько дней, и я хорошо замечала, как он постоянно старался оказаться рядом со мной. Однако я его избегала.

Однажды утром я была совсем одна у стада коз, нигде не было видно ни души, как вдруг подскакал всадник и остановился передо мной.

Это был не кто иной, как Дахаб, который искал и нашёл меня здесь.

После нескольких общих вопросов он сошёл с коня, привязал его к ветке и начал с двусмысленных речей, пока наконец совершенно открыто не спросил меня, не хочу ли я стать его женой.

Я сказала ему, что у него уже есть две жены, на что он рассмеялся и ответил, что я стану его любимой женой.

Тут я объяснила ему, что уже помолвлена с Салимом, и попросила его оставить меня. На это он разразился презрительным смехом, который был его привычкой и делал его особенно ненавистным мне. Он насмехался над Салимом как над бедным нищим, с которым он, шейх банити, не может сравниться, и стал ещё настойчивее в своих ухаживаниях.

Конечно, Салим был беден, по крайней мере, по сравнению с Дахабом, но его добродетели стократ перевешивали богатства того. Поэтому я отвернулась и занялась своим делом.

Но тут произошло нечто неслыханное для бедуина.

Внезапно я почувствовала, как меня схватили сзади за пояс, сорвали с лица покрывало, и прямо у моего уха, так что я ощутила его горячее дыхание, прозвучали слова, произнесённые с дикой страстью:

— Шейх банити берёт силой то, в чём ему отказывают!

Ещё до того, как ужасный смысл этих слов дошёл до моего сознания, произошло нечто неожиданное.

Внезапно я почувствовала, как его хватка ослабла, он вскрикнул, и в следующее мгновение мой обидчик, отброшенный невидимой силой в сторону, полетел прямо в стадо коз.

За мной стоял Салим, его конь рядом. Он уже давно с подозрением относился к чужому гостю, последовал за ним и теперь подоспел вовремя, чтобы защитить меня от насилия.

Дахаб в ярости поднялся, выхватил пистолет из-за пояса и нацелился на Салима, но прежде чем он успел выстрелить, тот уже был рядом и снова сбил его с ног.

Затем Салим, несмотря на мои уговоры, ещё и наказал его, сломав ему меч.

Мы оставили Дахаба лежать на земле, он спрятал лицо в песке, вероятно, чтобы не показывать нам свою бессильную ярость, и вернулись в лагерь.

Дахаб больше не показывался, посланники банити уже заключили сделку и уехали, не получив от нас известий о своём исчезнувшем шейхе, так как я попросила Салима никому не рассказывать о его поведении, чтобы избежать неприятных последствий.

Тем не менее, наказанный Дахаб имел наглость ещё раз тайно просить моей руки через Хасана, который был по делам в лагере банити, и этот маленький, горбатый посредник, вероятно, подкупленный шейхом, сам изо всех сил старался убедить меня принять это предложение.

Конечно, я с презрением его отвергла. Хасан удалился; я ещё заметила, как он, уходя, не смог скрыть презрительной усмешки, но тогда не придала этому значения. Теперь я знаю, какое дело этот расчётливый, подлый человек замышлял со мной.

Это было в день нашей свадьбы. Уже с утра начались песни, танцы и игры, и самыми счастливыми среди счастливых были мы двое, Салим и я, ведь в тот же день мы должны были соединиться навсегда.

К вечеру к нашим шатрам приблизился отряд всадников, и один из них попросил у нас гостеприимства на ночь. Ни один Бени-Суэф никогда не отказывал в этом чужеземцу, а в день праздника для этого было тем более мало оснований.

Это были шестеро мужчин на статных конях, которые приняли участие в нашем празднике. Они представились членами далёкого, живущего на юге племени и направлялись в Каир, чтобы получить аудиенцию у вице-короля, так как их соседи причинили им несправедливость.

Весь лагерь, мужчины, женщины и дети, находился в шатрах, а стада были под присмотром нескольких детей, сменявших друг друга, ведь никто не думал ни о чём плохом. Даже лошади, сокровища бедуинов, стояли без присмотра, привязанные к шатрам.

Внезапно раздался крик:

— Лошади убежали!

Действительно, несколько из них освободились, и как раз самые молодые жеребцы. Тогда мы подумали, что это случайность, и тут же мужчины вскочили на своих животных и погнались за беглецами, так что в лагере не осталось ни одной лошади, за исключением животных наших гостей, которые, как ни странно, сами быстро вскочили в сёдла, но спокойно смотрели вслед скрывавшемуся из виду отряду всадников. Салим был одним из первых, кто вскочил на коня, и между шатрами, кроме наших гостей и женщин, остались только дети и старики, которые сожалели, что не могут принять участие в весёлой погоне.

Хасан тоже не присоединился к ним, у него даже не было лошади, так как он из-за своей слабой конституции вообще редко ездил верхом.

Теперь должно было выясниться, какое преступное намерение было у шести чужеземцев.

Едва последняя фигура всадника исчезла на западной стороне, как один из шести вдруг резко свистнул; в то же мгновение я почувствовала, как меня схватили за талию, подняли, и прежде чем я успела подумать о сопротивлении, я уже сидела впереди всадника на седле, и мы понеслись так, что у меня перехватило дыхание, на восток, в пустыню.

За нами поднялся дикий крик. Я видела, как Хасан с проклятиями выхватил пистолет из-за пояса и выстрелил вслед моему похитителю и его спутникам, державшимся рядом с ним, ведя себя как безумный. Лицемер! Он заранее вынул пули из ствола!

Затем я внезапно заметила, что я не одна, что у меня есть ещё одна товарищ по несчастью. Как и я, через седло другого всадника висела Седда, дочь одного из наших самых уважаемых соплеменников, которую тоже похитили.

Пощадите меня, не буду описывать своих чувств, когда шатры моей родины исчезли из виду, когда через несколько часов бешеной скачки мы переправились через Нил и нас тащили всё дальше и дальше на восток.

Через два дня мы достигли побережья моря; наши похитители дождались наступления ночи и затем въехали в небольшой портовый городок, где мою подругу и меня привели в маленький домик и спрятали.

Здесь мы пробыли семь дней, не видя никого, кроме старой женщины, которая приносила нам скудную еду. Однажды ночью я услышала тихий разговор под нашим зарешёченным окном, и, как бы осторожно он ни вёлся, я всё же узнала в одном из говоривших Хасана.

У него была привычка при каждом сказанном им предложении утвердительно хлопать себя по боку, и этот своеобразный звук я услышала и здесь.

Но я должна была убедиться. Я разбудила Седду, и с её помощью мне удалось взобраться на высокое окно и выглянуть через решётку на улицу.

Моё предположение оказалось верным. Внизу стоял Хасан, и я как раз увидела в ярком лунном свете, как он получает от богато одетого турка или араба множество золотых монет.

Но и этого незнакомца я уже видела. Днём ранее он вошёл за надзирательницей в нашу комнату и долго внимательно нас разглядывал, меня с явным удовольствием, а несколько осповатую Седду с презрительной улыбкой, а затем дружелюбным тоном сказал, при этом опасливо оглядываясь, словно боясь подслушивающего, что мы не должны терять мужества, что скоро сможем вернуться к своим.

Предчувствие, возникшее у меня при обнаружении этой сделки, было ужасным, но я скрыла от Седды, что узнала Хасана, чтобы не сделать и без того испуганную девушку ещё более боязливой.

В ту же ночь моё предчувствие сбылось. Внезапно дверь распахнулась; тот турок с несколькими слугами ворвался в комнату и приказал вывести меня. Когда я в ужасе хотела открыть рот, чтобы молить о пощаде, на него легла рука. Так меня оторвали от Седды, не дав даже попрощаться. Что с ней стало, я не знаю!

Меня доставили на небольшое судно, которое отплыло в ту же ночь, и через несколько дней мы достигли Суэца, откуда меня в сопровождении многих мужчин на верблюде перевезли в Порт-Саид. Здесь мне снова пришлось сесть на корабль, и я попала в Константинополь, причём за всё время путешествия у меня ни разу не было возможности подумать о побеге или хотя бы кому-нибудь рассказать о своей судьбе.

В том доме в Константинополе, из окна которого вы, моя спасительница, получили записку, я пробыла более шести месяцев, всегда под строгим надзором. Сначала я была единственной пленницей, но постепенно их становилось всё больше, пока нас не набралось восемнадцать, вероятно, заказанная партия для двора какого-нибудь азиатского князя, ибо наш транспорт, как я вам уже сообщала, был предназначен для Смирны.

Вот, вкратце, моя судьба, в которую вы вмешались с сильной рукой, чтобы помешать замыслу этих жалких торговцев. Да благословит вас Аллах за это!

— Ты больше ничего не слышала о Хасане? — спросила Эллен.

— Нет. Когда я видела его внизу у окна, это был последний раз.

— Ты сказала, — взяла слово мисс Томсон, — Каро-хиссар означает «чёрная крепость»? Но это не арабское слово, а турецкое.

— Каро-Хиссар говорила по-турецки лучше, чем по-арабски. Когда она пришла к аднанам, она последнего ещё совсем не понимала, выучила его лишь со временем. Тогда она и дала себе это турецкое имя.

— По-немецки это будет «Шварцбург», — пробормотала Йоханна Линд про себя.

— Что вы думаете об этих событиях? — спросила Эллен свою подругу Йоханну. — Как так получилось, что Хасан не выдал эту девушку Дахабу, ведь тот, несомненно, хотел завладеть Сулимой?

Йоханна улыбнулась.

— Я очень хорошо понимаю поведение Хасана, он играл двойную роль, и меня нисколько не удивило бы, если бы он позже выступил в роли освободителя…

Возгласы на борту «Амура» прервали рассуждения девушки. Господа указывали на горизонт, и лорд Гастингс крикнул:

— Вот оно снова, корабль-призрак!

Впервые дамы сами увидели то чудо, о котором им так много рассказывали господа. Но они считали их описания преувеличениями разгорячённого воображения или глупостями и смеялись над ними. Теперь они сами увидели эту загадку, и не было среди весталок ни одной, у которой бы не забилось быстрее и без того смелое сердце. Всех охватило сильное волнение.

Снова серое чудовище неслось с ужасающей скоростью, направляясь прямо на два судна. Ни штурвала, ни компасного домика, ни лебёдки — ничего не было видно на высокой, полукруглой палубе.

Оно почти достигло двух стоявших рядом судов, казалось, оно хотело их протаранить, как вдруг почти незаметно оно описало небольшой угол и пронеслось мимо изумлённой команды.

— Поднять флаг и «Весту»! — крикнула Эллен, собравшись с духом, и сама подбежала к ящику, в котором хранились сигнальные вымпелы. — Посмотрим, плавают ли призраки под флагом!

Это ободрение оживило застывшие тела. В мгновение ока на корме судна затрепетали американский флаг и вымпелы «Весты», и в следующий момент и бриг показал английские цвета.

Но попытка не увенчалась успехом. Молча, не подавая никаких знаков, призрачное судно пролетело мимо, с огромной силой рассекая волны и позволяя разбитой, высоко пенящейся воде переливаться через его носовую часть. Флаг не был поднят.

Йоханна всё ещё стояла как зачарованная и смотрела вслед быстро удалявшемуся кораблю.

— Раз, два, три, четыре, пять, — тихо сосчитала она, — это не «Молния», у неё по шесть рей на каждой мачте.

— «Молния»? — удивлённо спросила Эллен. — С чего вы это взяли?

— Я просто так сказала, — ответила Йоханна и задумчиво отвернулась.

— Что бы это ни было, — весёлым голосом воскликнула Эллен, — нас, весталок, не испугают все призраки мира. Вперёд, дамы, разговор окончен!

На обоих судах раздались команды, английские, как и американские, матросы, словно белки, вскарабкались по вантам, подобно канатоходцам, промчались по реям и развязали паруса; другие на палубе наматывали канаты на лебёдки и натягивали парусину, в то время как штурманы по положению солнца и хронометру вычисляли место, где они находились.

Ветер наполнил паруса «Весты».

— Руль на правый борт! — раздался альтовый голос Эллен с командного мостика, и:

— Выпустить кливер! — сразу же после этого; корабль с полным парусным вооружением отошёл от брига, который тут же последовал в кильватере «Весты».

— До свидания! — крикнула Эллен и помахала платком «Амуру» вслед, — и держитесь на приличном расстоянии, господа, как договорились!

— До свидания! — крикнул Чарльз, стоявший на второй рее, во всё горло и помахал фуражкой. — Где мы встретимся, мисс Петерсен?

— Не знаю, — ответила Эллен, пожимая плечами.

— Хорошо, тогда там и встретимся.

— Не кричите так и не танцуйте на рее, — проворчал лорд Гастингс внизу на палубе, — а то ещё упадёте.

— Могу делать что хочу, — был ответ, — моя шея принадлежит мне, и если вы не замолчите, я упаду прямо на вас. Смотрите!

Как жонглёр, сэр Уильямс прыгнул на свисавший с мачты канат и, словно молния, соскользнул вниз, прямо к ногам лорда.

Вскоре было достигнуто требуемое расстояние между двумя судами, и «Амур» развёл пары, чтобы не потерять «Весту».

— Куда мы плывём, капитан? — спросили несколько господ лорда Харрингтона.

— В Александрию, — ответил тот.

11. Американский детектив

— Что, Джордж, ты уже вернулся? — спросил широкоплечий боцман «Молнии» молодого парня, который как раз, с кожаной сумкой через плечо, поднимался по трапу.

— А почему бы и нет? — ответил тот, кого спросили, и вытер пот с загорелого, свежего лица, затем снял фуражку с лентой, так что стала видна чёткая граница, до которой жгучее солнце и бурные ветры оказали своё воздействие на кожу, и высушил платком подкладку фуражки.

— А почему бы и нет? — ответил он на удивлённый вопрос боцмана.

— От порта Александрии до почтового здания не так уж и далеко, к тому же я ехал на трамвае.

— Это на тебя совсем не похоже. Обычно ты вынюхиваешь все уголки в каждом новом городе и потом можешь рассказать, где лучшее вино и самая красивая девушка.

— Да, — рассмеялся Джордж, — это оттого, что я выбрал себе в отцы ночного сторожа. Шпионство передаётся по наследству. Но сегодня для этого было слишком жарко. Но скажи, боцман, капитан в салоне?

— Он, должно быть, в своём кабинете, — проворчал боцман, недовольный тем, что Джордж, обычно приносивший новости с суши, сегодня был так скуп на них.

Молодой матрос задумчиво покрутил свой маленький чёрный ус, окинул испытующим взглядом палубу, на которой команда занималась чисткой медных и железных деталей, хотя те уже сверкали на солнце, и направился к домику посреди судна, в котором находилась лестница, ведущая в каюту.

На «Молнии», казалось, царил военный порядок, ибо внизу у лестницы, как и у трапа, стоял часовой.

— Доложи обо мне капитану, Ганс! — сказал Джордж, говоря, как и раньше с боцманом, по-немецки, и тот исчез за дверью.

Было удивительно, с каким вниманием молодой матрос с почтовой сумкой теперь, когда он на полминуты остался один, оглядывался. Молниеносно он пробежал взглядом по полутёмному коридору, ни один предмет, ни одна дверь, даже замки, казалось, не ускользнули от его проницательного взгляда. Казалось, будто Джордж, для которого «Молния» была домом с тех пор, как гордое судно впервые рассекло волны океана, был здесь чужим.

Дверь снова открылась, и часовой кивком пригласил Джорджа войти, а сам занял своё прежнее место у лестницы.

Незнакомец был бы поражён великолепным убранством этой маленькой комнаты. Хотя здесь не было ни помпезности, ни мягких диванов, ни бесполезной роскошной мебели, каждый мельчайший предмет свидетельствовал о высочайшем мастерстве. Стулья и столы были сделаны из полированного орехового дерева, так же как и книжные шкафы и секретеры. Над большим столом в центре, заваленным открытыми атласами и книгами, висела чрезвычайно дорогая люстра, лампы которой могли зажигаться от электричества.

Эта сила, казалось, вообще играла здесь большую роль. Во всех углах, перед каждым шкафом была установлена эдисоновская лампа накаливания, в то время как на письменном столе стоял искусно сделанный телеграфный аппарат и ещё много других инструментов странной конструкции, которые все, как выдавали отходящие от них зелёные провода, приводились в действие электричеством.

За письменным столом сидел, как раз читая письмо, капитан «Молнии», тот самый немецкий инженер, с которым любезный читатель уже познакомился в Константинополе. Когда он теперь, при входе почтальона, встал и потянулся, чтобы размять затекшие от сидения члены, его могучая, но при этом гармонично сложенная фигура в полной мере проявилась в небольшом помещении. При виде этого человека с вьющейся бородой, густыми волосами, которые падавший из маленького круглого окошка солнечный свет заставлял сиять золотом, казалось, будто перед тобой один из тех героев, которых описывает германская мифология. Эти сияющие, голубые глаза казались созданными для того, чтобы проникать в самые глубокие тайны, но, казалось, они, хотя сейчас были добродушными и мягкими, способны были обезоружить самого дерзкого врага одним лишь взглядом.

— Ну, Джордж, — сказал он дружелюбно, — ты сразу нашёл почту по моему описанию?

— Конечно, — самоуверенно ответил тот. — Как господин капитан может в этом сомневаться?

— Не в этом дело, — заметил капитан Феликс Хоффманн, — я действительно упрекал себя, что отправил тебя одного с письмами на почту.

— Почему же, господин капитан?

— В портовых городах стало небезопасно, снова орудует банда негодяев, с которой полиция не может справиться.

Почтальон незаметно кивнул головой.

— Ты принёс письма?

— Несколько, — ответил Джордж и высыпал содержимое сумки на стол. — Из Германии, Америки, кажется, из Мексики, и пара отсюда, но, вероятно, просьбы осмотреть «Молнию».

Каждый почтальон в некоторой степени посвящён в корреспонденцию своего господина, и Джордж на «Молнии» был посвящён больше, чем кто-либо другой.

— Что-нибудь ещё новое? — спросил капитан, равнодушно просматривая и сортируя письма.

— Да, очень много, — сказал с хитрой улыбкой Джордж. — Я только что познакомился с молодым человеком, который непременно хочет попасть на борт «Молнии».

— Так, этого хотят ещё многие. Но это невозможно, экипаж укомплектован.

— Вы действительно больше никого не можете взять?

Господин Хоффманн бросил испытующий взгляд на вопрошавшего.

— Что это значит, Джордж? Ты встретил знакомого, которого хотел бы видеть на борту?

Джордж долго медлил с ответом, в то время как капитан снова углубился в письма.

— Действительно, Джордж, я не беру на борт никого чужого, — сказал последний через некоторое время.

— Даже если его рекомендовала фройляйн Йоханна Линд? — прозвучало с некоторой насмешкой в ответ.

Капитан прислушался; он медленно повернул удивлённое лицо к ординарцу, но затем внезапно вскочил со всеми признаками невыразимого изумления. Что это? Снится ему или он бодрствует? Это был уже не его Джордж, ординарец? Исчезли усы, коричневый цвет лица; лоб стал выше, даже рот, казалось, изменился; тот же рот стал меньше, а губы — тоньше.

Стоявший перед ним с явным удовольствием наслаждался изумлённым лицом инженера. Однако удивление овладело им лишь на несколько секунд, в следующий миг он грозно нахмурил свой белый лоб и сказал строгим тоном:

— Что это значит? Вы не мой ординарец! К чему этот маскарад, и как вы, чужой, оказались в форме моего парня? Отвечайте, или…

Инженер медленно протянул руку к стоявшему на столе аппарату, не сводя глаз с теперь безбородого молодого человека, который ничуть не растерялся, а с улыбкой ответил:

— Разве фройляйн Линд не сообщила вам, что к вам явится некий господин? Она была уверена, что вы не откажете ей в просьбе, которую она вам изложила.

— А, — сказал капитан и отвёл руку, — так вы и есть этот посланник? Тогда это, конечно, другое дело. Добро пожаловать. Но объясните мне, каким странным образом вы мне представились, и здесь, в Александрии, когда я ожидал вас уже в Константинополе?

— Эта карточка прояснит вам некоторые детали, — ответил незнакомец, всё так же улыбаясь, достал бумажник и протянул инженеру визитную карточку.

— Николас Шарп, — прочёл тот, на секунду задумался и затем с явным удивлением устремил взгляд на молодого человека.

— Как, — продолжил он, — вы Ник Шарп, детектив, о котором так много слышали, которого преступный мир называет хамелеоном, потому что он каждый час меняет облик?

— Имею честь представиться вам как Ник Шарп, — просто сказал молодой человек.

— Этого я, конечно, не мог предположить, но это объясняет ваше странное появление. Сердечно приветствую вас! Прошу, садитесь.

Инженер вежливо предложил незнакомцу стул, на который тот неторопливо сел, закинув ногу на ногу.

— Фройляйн Линд написала вам, или, вернее, попросила вас, — начал он, — так как вы тоже находитесь в увеселительной поездке, сопровождать «Весту». Причины она вам, несомненно, также сообщила?

— Разумеется! Она сказала, мисс Эллен Петерсен… но я не знаю, могу ли я об этом говорить, — прервал себя инженер.

— Я посвящён во весь план и с самого начала играл главную роль, — возразил детектив. — Но теперь вопрос в том, готовы ли вы согласиться на предложение фройляйн Линд и на моё, то есть следовать за «Вестой» и оставить меня на борту вашего судна, предоставив мне, однако, полную свободу действий, а также возможность сходить на берег и возвращаться, когда я захочу, короче говоря, так, как вам писала мисс Линд.

— Конечно, я согласен, — воскликнул инженер, — я даже чрезвычайно рад иметь на борту своего судна такого выдающегося человека. Кроме того, Йоханна — мисс Линд, я хотел сказать — просила меня прислушиваться к советам присланного ею доверенного лица. Если поначалу у меня и были сомнения относительно этой просьбы, то теперь, когда я знаю, что этот господин — Ник Шарп, американский детектив, они полностью исчезли. Я признаю ваше превосходство в различных вопросах.

Детектив слегка поклонился.

— Но, — продолжил инженер, — почему вы не разыскали меня уже в Константинополе, как было условлено?

— Я это сделал, — с улыбкой заметил детектив.

— Но не так, чтобы я об этом знал.

— Нет, конечно, нет. Я был тем рулевым, который принёс вам письмо от фройляйн Линд. Кроме того, я использовал время в Константинополе, чтобы постепенно познакомиться со всем персоналом вашего судна и выбрать среди всех этих способных парней самого подходящего, которого я время от времени буду использовать, разумеется, с вашего разрешения.

— На кого пал ваш выбор?

— На Джорджа, почтальона.

— Действительно, он умный, верный и в то же время хитрый парень, иногда слишком любопытный. Но кстати, где он сейчас?

— Он сидит в моём номере в отеле и курит как мастер Поллок мои сигары. Надеюсь, ему это не доставит неудобств.

— Это ему подойдёт; что-то такое авантюрное — в его вкусе. И как он вернётся?

— Точно так же. Я приду к нему как ординарец, а он вернётся на борт как ординарец, в то время как я останусь на берегу как мастер Поллок.

— К чему такая осторожность? Вы не могли прийти ко мне в своём настоящем обличье?

— Нет. Мне казалось, что за мной наблюдают, и если бы меня узнали как детектива и увидели, что я взошёл на «Молнию», мне бы стоило больших трудов снова сбить своих наблюдателей с ложного следа. Кроме того, я хотел сначала спросить вас, можно ли положиться на ваших матросов в плане скрытности, чтобы они однажды не сыграли со мной злую шутку болтовнёй.

Инженер энергично покачал головой.

— Познакомьтесь сначала с моим экипажем; каждый человек верен как золото и молчалив как могила.

— Вы собрали себе настоящую коллекцию всевозможных национальностей, я полагаю, на вашем судне представлены все народы мира!

— Да, это стоило мне немалых трудов, пока я их постепенно собрал, но каждый из них — оригинал, специалист в своём деле. Но, пожалуйста, скажите мне, откуда вы знаете фройляйн Линд? Эта девушка для меня загадка. Экипаж «Весты», говорят, состоит из знатнейших дам Северной Америки, и всё же я встретил фройляйн Линд у озера Оберон, когда…

— Господин Хоффманн, — быстро прервал его детектив, — значит, мисс Линд сама вам не рассказала, как это произошло? — Нет. — Тогда и я не считаю себя вправе говорить о её делах. Вы не обижены моей откровенностью?

Инженер некоторое время молчал. Затем он взял руку сидевшего напротив и сердечно её пожал.

— Другой, возможно, обиделся бы, — сказал он тёплым тоном, — но я ценю такой характер, как ваш, и рад видеть вас на своём судне.

Американец благодарно поклонился.

— Теперь к вашим другим вопросам; я хотел приехать в Александрию раньше вас, чтобы заранее сориентироваться в этом городе и некоторых других вещах, и поэтому сел на скорый пароход. К моему удивлению, я, однако, нашёл ваше судно уже здесь. Каким образом это произошло?

— Если у вас есть свои секреты, — с улыбкой заметил инженер, — то оставьте и мне мои. Вы ещё достаточно скоро их раскроете.

— Хм, хм, — задумчиво пробормотал детектив. Он скользнул взглядом по аппарату на столе, а затем по полу, наклонился и пощупал его.

— Эта резиновая изоляция хорошо защищает от электрических ударов? — спросил он затем с хитрой улыбкой.

— Это не резина, а моё собственное изобретение, — уклончиво ответил инженер. — Хм, хм!

Детектив обернулся, осмотрел борт и постучал по нему согнутым пальцем.

— Полный, — сказал он, — а не бывает ли он иногда пустым?

— Там нет, — был снова неопределённый ответ. — Вы слышали о том чуде? — спросил детектив, — которое, говорят, уже некоторое время курсирует по морям? О нём рассказывают самые невероятные вещи. — Мне об этом ничего не известно. — Вам знаком сэр Чарльз Уильямс? — Нет. — Это один из господ на борту «Амура». — Ах, так. Я знаю некоторых господ по виду, но почти никого по имени.

— Это молодой человек моего роста, маленький светлый ус, носит перстень с печаткой с изображением прыгающего льва, на четвёртом переднем зубе с левой стороны справа не хватает кусочка.

— Так подробно я никого из англичан, право слово, не разглядывал, — рассмеялся инженер. — Но что с этим?

— Этот Уильямс вчера в одной итальянской траттории собрал нескольких своих соотечественников, сплошь сухопутных крыс, угощал их вином, а те за это должны были слушать его морские приключения. Когда «Амур» шёл через Греческий архипелаг, рассказывал он, они вдруг увидели корабль, который нёсся с ужасающей скоростью. Когда остров преградил ему путь, он внезапно захлопал парусами, как крыльями, и перелетел через остров. Затем он направился прямо на «Амур», незадолго до него нырнул в воду и с другой стороны снова вынырнул. Рассказчик быстро выстрелил по нему из пушки, но ядро, как по волшебству, незадолго до цели упало в воду, и если эта история неправда, то пусть его, рассказчика, не зовут сэром Чарльзом Уильямсом и он не будет баронетом Англии.

Инженер громко рассмеялся.

— Этот англичанин, должно быть, ужасный хвастун.

— Да, но в остальном он хороший, порядочный человек.

— Ну, скажите мне, как, собственно, так получилось, что вы больше не на службе американской полиции, а предоставили себя в распоряжение частного лица? — спросил инженер после паузы.

— Это случилось так: вы ведь наверняка читали в газетах, как я спас невинно осуждённого, блестяще опровергнув доказательства одного из моих начальников?

— Я помню, — рассмеялся инженер, — это была та восхитительная история, где вы, Николас Шарп, в Сан-Франциско в присутствии большой толпы, в подтверждение своего утверждения, что повешенный может освободиться сам, публично повесились. — Да, трюк, который я подсмотрел у одного индейского племени Южной Америки. Что ж, с тех пор мои начальники, которые злились, что детектив так опозорил высокопоставленного судебного чиновника, постоянно меня третировали. Я уже давно был недоволен тем, что мне во всех моих начинаниях связывали руки, что я получал предписания, нелепость которых была очевидна. И наконец я расторг свой контракт с государством. Несмотря на все попытки удержать меня, я уехал в Нью-Йорк, чтобы использовать свои таланты на свой страх и риск. Здесь я встретил лорда Харрингтона, капитана «Амура», который сумел привлечь меня к своим планам. Речь шла о том, чтобы сопровождать мисс Эллен Петерсен, капитана «Весты», во время её кругосветного путешествия, чтобы охранять её, то есть инкогнито, без её ведома.

— Что ж, — продолжил детектив свой рассказ, — это как нельзя лучше вписывалось в мои планы. Лорд предоставил мне средства, десятой части которых мне не выделило бы и самое богатое правительство. В результате у меня есть система, с помощью которой мне легко в любой момент узнать, где находится мисс Петерсен, что она делает, и даже, с вашего позволения, если она в неположенное время сморкается. Так что, пока моя подопечная находится в городах, она как в руках ангелов, а на море или в дикой местности, где моя власть частично кончается, как раз и рассчитывают на вашу помощь, господин Хоффманн.

Инженер согласно кивнул.

— Что ж, но это наблюдение я веду лишь как побочное дело, в основном у меня другая цель. Как вы уже намекнули, должна существовать банда преступников, которая распространилась по всем портовым городам, возможно, даже по всему миру, и которая работает рука об руку.

Такие гнусные деяния, как исчезновение отдельных лиц или целых судовых экипажей, учащаются ужасающим образом, и полиция оказывается бессильной перед ними. И почему? Потому что она неправильно подходит к делу. При каждом новом преступлении на след пускают другого детектива, и если тот случайно нападает на верный след, он не может его дальше преследовать, иначе он попадёт в сферу влияния конкурента, который от зависти готов его убрать. Это и есть ошибка, о которую всё разбивается. Но я доберусь до сути дела, совершенно один, на свой страх и риск.

— Как вы собираетесь это сделать? — спросил внимательно слушавший инженер.

— Что ж. Все нити этой преступной паутины должны сходиться в какой-нибудь столице, я предполагаю, в Лондоне или в Нью-Йорке. Там я ничего сделать не могу. Парень, который всё это организует, такой же, а может, и ещё хитрее, чем Ник Шарп, который тоже не лыком шит. Нет, я начну с самых дальних концов нитей и буду осторожно продвигаться к центру, все встречающиеся мне на пути преступления я буду игнорировать, стараться их разве что предотвратить, но ни в коем случае не, как делают все мои коллеги, задерживать злодеев и сдавать их за вознаграждение; этим только пугают парней, и их внимание привлекается к моей персоне. Наоборот, я постараюсь сам вступить в банду, и как только доберусь до паука, сидящего в центре паутины, я раздавлю ему голову, и тогда мне будет легко поймать всю шайку разом.

— Но возможно ли, что вы, охраняя мисс Петерсен, позволите себе предстать в роли грабителя?

— Почему бы и нет? Посмотрите, как это красиво, — с шутливой серьёзностью продолжил детектив, — если меня наймут убить Ника Шарпа, и я потом сам себя убью. Это вовсе не невозможно. Подобное я уже делал. Мои выступления в масках разных людей дают мне такую возможность.

— Как вы, собственно, приобрели эти таланты детектива? — с улыбкой спросил инженер.

— Врождённое, — был лаконичный ответ. — Мой отец в юности долго скитался по свету, в основном как фокусник, затем женился на актрисе, и та, заподозрив в моём отце таланты, вывела его на сцену. Он действительно стал знаменитостью, но выступал под фамилией своей жены, но я отвлекаюсь. Мы, дети… — Так у вас есть братья и сёстры?

— Да, — коротко ответил детектив, — мы, дети, попутно учились у отца фокусам и, кроме того, унаследовали от родителей актёрский талант. Мой отец обладал удивительной способностью к комбинациям, и так как он скоро заметил, что и у меня есть такие же способности, он всё своё свободное время посвящал мне, учил меня, как по системам делать правильные выводы и как рассчитывать возможные успехи. Я скоро превзошёл в этом своего отца.

— Но как вы пришли к тому, чтобы стать детективом?

— Что ж. Я был неугомонным мальчишкой, хотел в море, но родители не позволяли, потому что надеялись сделать из меня когда-нибудь что-то великое. Так я однажды сбежал, но попал в руки к мастеру-трубочисту, который взял меня в ученики. Но скоро лазание по дымоходам мне надоело, и при первой же возможности я снова сбежал, но на этот раз, к счастью, попал на корабль. Несколько лет я плавал матросом, пока в одном маленьком порту на западном побережье Южной Америки тайно не сбежал с корабля, чтобы попытать счастья на суше. Я скитался, работал то тем, то этим, но того, к чему я был годен, не нашёл. Тут однажды господа полицейские директора ломали головы над загадочным убийством, я узнал об этом деле, разузнал подробности, и то, что оставалось неясным господам, показалось мне ясным, как солнечный свет. Я попросил аудиенции у префекта полиции, получил её и — моя удача была сделана. Чиновник тогда, правда, выдал мою мудрость за свою, но меня всё же наняли детективом. Позже я отправился в Соединённые Штаты, и здесь моё имя скоро стало знаменитым или, по крайней мере, известным.

— Всё то, — продолжил детектив, — чему я когда-то научился у своего отца, — фокусы, искусство перевоплощения и, главное, система, по которой он учил меня делать выводы, — сделало меня прирождённым детективом.

За короткое время я достиг того, что уже знал то, о чём мои коллеги только догадывались, и знал точные обстоятельства, прежде чем у них появлялись хотя бы смутные предположения. Постоянные размышления и расчёты вошли мне в плоть и кровь. Это удивительно, но я уверяю вас, я могу уже на несколько шагов учуять, негодяй ли человек или нет, и к какому классу мошенников он принадлежит. Так со временем развился мой нюх. А что касается моего искусства перевоплощения, — с улыбкой закончил Ник Шарп, — то я почти сам уже не знаю, как я выгляжу. Зеркало всегда показывает мне новое лицо.

Он встал и повесил на себя почтовую сумку.

— Куда вы теперь?

— Сменить мистера Поллока, или, вернее, вашего ординарца, а то парень выкурит все мои сигары.

— И что вы потом собираетесь делать?

Детектив подошёл к зеркалу, достал из кармана флакончик, смочил носовой платок и протёр им лицо.

— Пока что мне сегодня вечером ещё нужно подслушать один разговор. Весталки собираются послезавтра предпринять экскурсию в Каир, чтобы сначала осмотреть город, а затем отправиться дальше на юг. Если я не ошибаюсь, в Каире против них должен быть предпринят второй удар. План этого я должен узнать, чтобы подготовиться к его срыву, если английские господа или вы не сможете его расстроить; кстати, вы знаете, что тогда, когда вы побудили господ в Константинополе освободить трёх дам, вы нарушили мои планы?

— Я? Нет! Как это?

— Да, у меня было кое-что другое в планах, я надеялся таким образом выследить одно из убежищ негодяев. Но об этом сегодня вечером! Дайте мне кодовое слово, чтобы я в любое время ночи и в любом обличье мог попасть на борт.

Инженер задумался. Затем он сказал:

— Спросите капитана Хоффхерра, я проинструктирую часового у трапа.

— Отлично, — ответил детектив у зеркала внезапно изменившимся голосом.

Он обернулся, и инженер мог бы поклясться, что видит перед собой своего ординарца Джорджа, так обманчиво детектив умел подражать внешности, голосу, осанке и малейшему движению этого матроса.

— Через полчаса Джордж будет у вас, — сказал Ник Шарп, пожимая инженеру руку на прощание. — Итак, до вечера.

Он вышел за дверь.

12. В Каире

Одна из главных улиц Каира, столицы Египта и резиденции зависимого от султана вице-короля, — Муски.

Если на западе города в основном представлены европейцы, так что и весь квартал приобрёл вид, не отличающийся от богатого немецкого города с виллами, жилыми и деловыми домами, то арабский квартал с его узкими тупиками, низкими, гладкими глинобитными домами, чьи окна выходят во внутренний двор, всё ещё производит совершенно восточное впечатление, а Муски представляет собой нечто среднее, за владение которым, кажется, спорят европейцы и коренные жители.

В ней можно найти самые блестящие магазины, вывески, которые можно прочитать и в Берлине, Лондоне и Париже, особенно большие магазины готового платья, и прямо рядом с огромным стеклянным дворцом возвышается жалкая глиняная хижина, в которой засаленный араб торгует жареной печенью. Так по всей улице меняется вид фасадов домов.

Точно так же и жизнь на этой улице представляет собой пёструю картину. Элегантные господа, одетые по последней парижской моде, покидают свои конторы и спешат в ближайшее английское кафе, чтобы торопливо проглотить несколько поджаренных бутербродов, ибо «время — деньги», и особенно для английских деловых людей. Приходится ли им отправлять груз на Северный полюс или заключать сделку под экватором, ни холод, ни жара не мешают им преодолевать путь почти бегом, чтобы использовать время, отведённое на завтрак и обед, с часами в руках.

По дороге европейцев часто осаждают ужасно оборванные арабы, прося милостыню, если вещи, прикрывающие их скелетоподобные тела, вообще можно назвать лохмотьями. Их едва хватает, чтобы прикрыть наготу. Ноги, бёдра, руки и верхняя часть тела обнажены или одеты в то, что, кажется, состоит из одних дыр.

Здесь, в Муски, — поле деятельности нищего.

Он знает своих клиентов, которые дают ему мелкую медную монету, за что получают в дорогу благословение Аллаха; он знает, когда они проходят определённый угол улицы, и поджидает их там.

С жалобным голосом он протягивает прохожему свою бестелесную руку с раковиной, бормочет длинную благословенную молитву, то есть, только если до его уха донёсся приятный звон, и затем прячет медную монету в какой-нибудь тайник в своих лохмотьях. Заметив чужеземца, коих в богатом на достопримечательности Каире бесчисленное множество — о чём свидетельствуют многочисленные отели, — он некоторое время бежит за ним, досаждая назойливыми просьбами и жестами.

Клиента, который ежедневно платит ему дань в виде монеты, он приветствует дружеской усмешкой; он обращается с ним с некоторой фамильярностью и оказывает ему услуги, о которых тот часто и не догадывается. Он заботится о том, чтобы щедрого господина не беспокоили другие нищие; своим приказом он отгоняет от него назойливых погонщиков ослов, ужас Востока, он следит за ним так, как не смог бы и лучший сыщик.

Не выглядит ли это так, будто оборванец — больше, чем просто нищий, будто он обладает какой-то тайной властью? Так оно и есть, и он, как правило, не беден.

Восточные нищие в каждом городе держатся вместе; они образуют свою гильдию и не терпят чужаков на своей территории. Среди них существуют законы, передающиеся от отца к сыну и считающиеся незыблемыми. Один из них гласит, что франк, который платит определённый взнос с нищенского ремесла, не должен подвергаться преследованиям со стороны других его представителей, и, кроме того, погонщики ослов находятся под их командованием.

Путешественник, много повидавший и, возможно, однажды посетивший Восток, может рассказать, какой напастью становятся последние для чужеземца. Сто раз он может объяснять им, что не хочет ехать верхом, даже на самом беглом арабском; как навозные мухи, эти негодяи роятся вокруг него и не отстают, пока он не перекинет ноги через спину одного из их животных. Он, возможно, удивляется, что другие господа, напротив, совершенно избавлены от предложений погонщиков. Когда он выходит из дома, вокруг них тоже сразу же собирается дюжина мальчишек, но ему достаточно лишь покачать головой, и они тут же отводят ослов обратно на их стоянку.

Всё это делают жалкие нищие, которые наблюдают за прохожими, проверяют их на милосердие и обладают властью, о которой лишь немногие чужеземцы догадываются.

Одна история может подтвердить сказанное, проливая на этот тип людей своеобразный, но хороший свет.

Молодой немец работал в Адене, портовом городе Аравии, в австрийской торговой фирме. Каждый вечер, когда он шёл домой, к нему обращался калека, который привязал к своим обрубкам ног деревянные чашки и так передвигался, прося подаяние, и добросердечный немец всегда давал ему полпиастра, то есть десять пфеннигов. Фирма молодого человека обанкротилась, из-за чего он не только остался без работы, но и потерял все свои деньги, вложенные в дело, так что попал в большую нужду. Первым делом он покинул свою прежнюю квартиру и снял простую комнату, так что теперь его путь больше не пролегал мимо старого нищего. Все попытки найти новую работу не увенчались успехом; молодой немец впал в крайнюю нищету, и его единственным желанием было вернуться на родину, но никто не хотел одолжить ему необходимые деньги.

Однажды вечером он удручённо бродил по улицам Багдада и случайно прошёл мимо того угла, где стоял старый нищий. Тот сразу же обратился к нему и спросил, почему он больше здесь не проходит и почему так печально выглядит. Немец почувствовал себя счастливым, что хотя бы одна человеческая душа сочувствует его положению, и рассказал нищему о своём несчастье, а также о том, что никто не хочет одолжить ему денег на дорогу домой. Калека спросил его, не хочет ли он навестить его этой ночью, он, возможно, знает, что посоветовать, и молодой человек согласился, хотя внутренне и посмеивался над нищим, который, вероятно, при своей непритязательности думал лишь о нескольких пиастрах. Ночью он пошёл в описанное, убогое жилище старика, но как же он был удивлён, когда тот после нескольких приветственных слов поднял в углу хижины камень, достал тяжёлый кошель и поставил его на стол со словами:

— Сколько сотен пиастров тебе нужно на дорогу?

Он был вынужден заставить онемевшего от удивления назвать сумму.

— За два года я получил от тебя постепенно триста семнадцать пиастров. Я считал тебя богатым человеком, но теперь я возвращаю их тебе, и, кроме того, одолжу тебе остальное, чтобы ты мог добраться до своей страны.

Немцу требовалось двести марок, то есть две тысячи пиастров, и, не желая принимать благодарности, нищий отсчитал ему их.

Первое, что сделал немецкий купец, когда его дела поправились, — это вернул своему спасителю сумму с процентами.

От большой, украшенной газонами и деревьями площади, обрамлённой величественными зданиями, отходит Муски. Пройдём по ней, оставив пока без внимания пёструю толпу итальянцев, греков, испанцев в их национальных костюмах, немцев, англичан и французов в современной одежде, турок и арабов в восточных одеяниях, пусть погонщики ослов проносятся мимо нас на своих животных с толстыми чиновниками, закутанными женщинами, сидящими верхом в седле, и свернём в третий переулок, который отходит от Муски направо.

Этот переулок производит на прохожего неприятное впечатление. Вначале он очень круто спускается от Муски. Дорога ужасно неровная, а высокие, грязные стены домов подступают так близко друг к другу, что между ними едва может проехать экипаж.

Это тупик; в конце концов дом преграждает путнику дорогу.

Через широкие ворота попадаешь в сад, да нет, в рай, который, кажется, был сюда волшебным образом перенесён. Длинные променады, затенённые пальмами, тенистые аллеи, образованные деревьями и кустарниками, которые обычно можно увидеть только в оранжереях, тёмные беседки, затенённые миндальными, апельсиновыми и фиговыми деревьями, предстают перед вашим восхищённым взором.

К этому подходит и дворцовое строение, возвышающееся сбоку. Один лишь взгляд на лестничную площадку уже даёт понять, как великолепно должны быть обставлены внутренние комнаты. Ступени покрыты драгоценными коврами; по бокам стоят мраморные фигуры, изображающие божества, и повсюду, даже на этой площадке, установлены люстры и изящные светильники.

Появляется господин в салонном костюме, то есть во фраке и белом галстуке, и с вежливым поклоном обращается к посетителю.

Тот его не понимает и потому качает головой.

Тотчас же он переходит на другой язык, спрашивает по-английски, по-французски, по-итальянски, по-испански и так далее, и наконец, по-немецки:

— Что желаете заказать, господин?

Что, это кельнер? Хорошо! Требуется полбутылки греческого красного вина, это самое дешёвое, что здесь можно получить.

Вскоре появляется снова одетый во фрак дух и приносит на серебряном подносе бутылку в также серебряном ведёрке для льда и тонко отшлифованный бокал, счёт подаётся на также серебряной тарелочке в виде маленькой, копированной карточки. Для его оплаты требуется глубоко залезть в кошелёк. Это отель «Дю Ниль», самый изысканный постоялый двор для путешественников в Каире.

Конечно, император, король, герцог или князь мог незадолго до этого сидеть на том же месте. Не исключено, что именно на этом месте кронпринц Рудольф писал своей матери, императрице Австрии, или наш Мольтке своей невесте.

Просто одетый мужчина, без воротничка, с незастёгнутой на груди шерстяной рубашкой, задумчиво прогуливается по саду и при этом сбивает палочкой головки высокоросших травинок. Возможно, как он сейчас сбивает головки с растений, достаточно лишь его слова, и два могущественных народа поднимутся друг против друга, готовые к борьбе, и крики боли и траурные плачи наполнят мир.

Действительно, ни одна гостевая книга в мире не может похвастаться таким обилием знаменитых и громких имён, как гостевая книга отеля «Дю Ниль» в Каире, городе, который его почитатели называют восточным Парижем.

Перед въездными воротами толпится необычайно большое количество погонщиков ослов, держащих своих животных под уздцы, которые несут то мужские, то женские сёдла. Кажется, будто все гости заказали ослов, в таком количестве они представлены.

Между ними протискиваются господа, которые либо общаются с погонщиками на странном жаргоне, либо коротают время до отъезда, шутя над ослами.

— Хороший ли осёл? — спрашивает один из господ мальчика, ибо эти погонщики, постоянно общаясь с путешественниками, обычно немного понимают современные языки.

— Очень хороший, эфенди, — ответил парень, — кивает головой.

Это должно означать, что он высоко держит голову и двигает ею, как благородный конь.

— Он и хвостом кивает? — смеясь, спросил первый.

— Кивает хвостом, — заверил мальчик. — Не кусается? — Никогда не кусается. — Не лягается? — Никогда не лягается. — Не убегает? — упорно допытывался вопрошавший.

Погонщик не понимает этого выражения, но делает отмахивающееся движение.

— Мой осёл, лучший осёл, как ягнёнок, — говорит он.

— Тогда я его и не возьму, — замечает господин и флегматично поворачивается, ища довольно упрямо выглядящее животное.

— Эй, Гастингс, — внезапно крикнул этот незнакомец, увидев господина, который как раз со всей тяжестью своего огромного тела опускался на очень сильного осла, словно хотел проверить, сможет ли тот его выдержать. — Эй! Не сломайте животному хребет! Возьмите лучше двух ослов.

— Детская игрушка! — ответил тот, кого поддразнивали, с угрюмым видом, который, как и другие господа, принадлежал к экипажу «Амура».

Весталки уже два дня жили в отеле «Дю Ниль» и усердно использовали это время, чтобы осмотреть все достопримечательности египетской столицы, на этот раз в сопровождении английских господ, которые остановились в том же отеле.

Сначала возникли трудности из-за освобождённых девушек, которых не следовало постоянно таскать с собой, пока Йоханна не предложила спросить капитана «Молнии», не согласится ли он со своим многочисленным экипажем присмотреть за девушками.

Сказано — сделано, мисс Эллен написала инженеру и тут же получила положительный ответ. В тот же день его судно покинуло старую якорную стоянку в порту и пришвартовалось вплотную к «Весте».

— Оставайтесь сколько хотите, — сказал Феликс Хоффманн капитанше, — и по возвращении вы не найдёте ни одного волоска на головах ваших подопечных, тронутого какой-либо человеческой силой. Доверьтесь моему слову как слову честного человека.

Полностью успокоившись, Эллен в сопровождении своих спутниц покинула Александрию, оставив девушек под защитой немецкого инженера и его матросов, взяв с собой только Сулиму и Ямихлу: первую, чтобы доставить её на родину и её показаниями разоблачить подстрекателя разбойного нападения, вторую — потому что все весталки испытывали особое расположение к амазонке, которая при любой корабельной работе бралась за дело с таким усердием и ловкостью, что дамы снова и снова приходили в изумление. Вообще, они считали девушку скорее товарищем, чем рабыней, нуждающейся в надзоре.

«Амур» пришвартовался к другому борту «Молнии», и лорд Харрингтон также передал бриг инженеру под надзор.

Старые мечети бывших правителей Египта, фонтаны, знаменитые гробницы мамелюков, памятники, связанные с пребыванием евреев в Египте, — всё уже было осмотрено, оставалось только посетить пирамиды, а затем исполнить горячее желание Сулимы — доставить её на родину.

Было видно по бедной девушке, что она скоро умрёт от тоски, но она была слишком тактична, чтобы просьбами торопить своих спасительниц с осуществлением запланированного.

Теперь внизу ждали заказанные ослы, чтобы отвезти господ и дам в Гизу, где возвышаются пирамиды и колоссальный Сфинкс.

В одной из комнат отеля незадолго до отъезда ещё шёл разговор между Эллен, Йоханной и мисс Мюррей, в то время как Сулима и Ямихла, так же как и остальные дамы, одетые в светлые, удобные, но всё же изящные туалеты, стояли у окна и радовались возне господ среди ослов.

Только что мисс Петерсен прочитала обеим дамам длинную статью из английской газеты, которых в Каире несколько.

— Не выглядит ли это так, — добавила Эллен в конце, и её прекрасное лицо сияло от искреннего восторга, — словно автор этой статьи наблюдал за нами совсем рядом?

— Почти так и кажется, — ответила мисс Мюррей, она тоже была чрезвычайно рада. — Всё, что мы сделали, как вы сначала выбили пистолет из руки торговца девушками, затем попали ему в ухо, как я отдала команду разбить штурвал «Ундины» — всё описано так, как оно и было.

— Удивительно также, — продолжила Эллен, — как точно названо имя каждой весталки, стоявшей у орудия, сидевшей в лодке или угрожавшей экипажу лодки револьверами. Поведение турка, капитана, наше собственное, всё-всё так, словно где-то прятался репортёр и записывал наши действия в свою книгу. Кто же это мог сделать? Одна из наших спутниц?

— Я не могу в это поверить, — решительно сказала Джесси Мюррей.

— Тогда я действительно не знаю. Что вы об этом думаете, дорогая Джейн?

— Без всякого сомнения, статью поместил в газету один из англичан, — ответила Йоханна.

— Невозможно, — воскликнули обе дамы одновременно.

— «Амур» не был в поле зрения, а тот, кто это написал, должен был непременно быть очевидцем происшествия.

— И всё же это не так уж и невозможно, — с улыбкой заметила Йоханна, — чтобы господа при этом за нами наблюдали. Вы помните, что «Амур» как раз появился, когда мы брали рабынь на борт. Молодые господа, конечно, не хотели упустить возможности поближе рассмотреть этих девушек. Мне, кстати, сразу бросилось в глаза, что они, хотя и поздравляли нас и говорили много комплиментов, но их удивление по поводу нашего поступка было не совсем искренним. А если кто-то и показывал его, то это производило искусственное впечатление.

— Но я прошу вас, — прервала ораторшу Джесси, — как они могли нас наблюдать, если мы вообще не видели «Амур»!

— Ах, да! Вы помните, что не так уж далеко от нас лежал последний островок Греческого архипелага! — Ах, действительно!

— Ну, и как раз, когда дело было сделано, из-за этого островка показался «Амур» на пару, и господа нас поздравили, — заключила Йоханна.

— Это, конечно, было бы единственным объяснением загадки. Но пусть будет как будет, — заметила Эллен и встала, чтобы поправить своё платье перед зеркалом. — Я в любом случае не злюсь на того, кто так нескромно опубликовал случившееся в газетах. Наоборот, я очень довольна.

— Это ведь попадёт и в другие газеты? — спросила Джесси.

— Конечно! Все редакции мира будут бороться за честь первыми познакомить своих читателей с этой новостью и нашими именами.

— Браво, браво! — с восторгом воскликнула Джесси и захлопала в ладоши. — Жаль, что сэр Уильямс не был достаточно близко, иначе он бы нас сфотографировал своим неизменным фотоаппаратом.

— Не знаю, — заметила Йоханна, — мне не особенно нравится, что освобождение восемнадцати девушек нами так открыто провозглашается.

— Почему же? — удивлённо спросили обе дамы. — Мы ведь не совершили ничего противозаконного, а, наоборот, выполнили очень похвальный поступок!

— Конечно, это так! Но всё же, автор мог бы по крайней мере подождать, пока мы благополучно не доставим Сулиму к её родным, сами не вернёмся на борт «Весты» и не оставим Александрию позади.

— Вы боитесь, что нас могут наказать за нашу смелость этот жалкий торговец девушками? — спросила Джесси с некоторой насмешкой.

Йоханна выпрямилась и посмотрела на спрашивающую твёрдым взглядом:

— Вы должны были бы знать, мисс Мюррей, что Йоханна Линд не ведает страха.

— Простите меня, — тут же попросила Джесси и протянула ей руку, — я не это имела в виду. Но почему это быстрое обнародование может представлять для нас опасность?

Йоханна пожала плечами.

— Предчувствие говорит мне. Мы в стране, находящейся под верховной властью султана. Турция, конечно, не должна терпеть работорговлю, об этом позаботились европейские державы, но она тайно покровительствует ей, и особенно торговле девушками.

— Ну, пусть приходят! — заметила Эллен. — Мы с ними справимся. Но теперь, дамы, вниз! Идёмте, Сулима и Ямихла!

— Да, вперёд, ибо уже у дверей ржут кони, — рассмеялась Джесси, когда один из ослов издал протяжное «и-а», на которое ответили его братья. Внизу дам радостно встретили. Их прибытия уже давно ждали, чтобы начать поездку к пирамидам.

Каждая выбрала себе осла, ещё несколько животных были навьючены провизией, чтобы после удовлетворения глаз утолить и голод. Животные с этими сокровищами и их погонщики были отданы под особое попечение также ехавшего верхом Ганнибала, ибо этот много путешествовавший человек делал вид, будто самое удивительное в мире больше не может вызвать его интереса, только хорошая еда и добрый стакан вина вызывали у него, избалованного гурмана, довольную улыбку. Так он теперь ехал за ослами с провизией, замыкая шествие, и не сводил с них глаз. Лишь когда Ямихла направила своего осла рядом с его, его внимание было отвлечено разговором, который они вели на тех глубоких гортанных звуках своего народа.

13. Арест Эллен

Вскоре среди участников образовались группы, как тому способствовали дружба, симпатия или случай. Либо дама ехала рядом с господином, либо двое господ рядом друг с другом, так как господ было больше, чем дам.

Уильямс, ехавший на ужасно тощем, косматом и тугоногом животном, настоящей карикатуре на осла, тут же подъехал к мисс Томсон, ибо ни при каком случае он не упускал возможности выказать этой даме знаки своего почтения, правда, всегда в своейственной ему, грубоватой манере.

— Сэр Уильямс, — начала она, — почему вы выбрали самое уродливое животное? Вы, английский баронет, должны были бы проявить больше вкуса. Мне уже стыдно, когда это чудовище находится рядом со мной.

— Не судите поспешно, — с серьёзным выражением лица, которое ему совсем не шло, заявил Чарльз, — под самой невзрачной оболочкой часто скрывается сладчайшее ядро. Посмотрите, например, на меня. Я тоже всего лишь маленький, скромный, невзрачный человек, но если бы вы могли заглянуть в мою душу, я вам скажу, вы бы удивились, какие там сокрыты сокровища. Не так ли, моё животное? — спросил он своего осла.

— И-и-а, — ответил тот.

— Видите, он это подтверждает.

Мисс Томсон громко рассмеялась.

— И что бы я там увидела?

— Прежде всего, в большой золотой раме, ваш портрет, а затем…

— А что потом? — И потом ещё раз ваш портрет.

— О, вы льстец.

— Да, спросите моего осла. Не так ли? — И-и-а, — снова взревел тот.

— Что это с вашим ослом, он что, отвечает по команде?

— Он очень разумный осёл, почти так же умён, как и я, и понимает каждое слово. Правда это или нет? — И-и-а.

— Видите, как вы несправедливо поступили с ним ранее?

Таким образом он болтал без умолку, заставляя своего осла утвердительно реветь после каждого смелого заявления. Он взял это животное только потому, что погонщик открыл ему секрет: если сильно ударить его по бёдрам, оно кричит. Мисс Томсон не могла удержаться от смеха.

Тем временем впереди процессии шёл другой разговор между лордом Харрингтоном и Эллен, за которыми ехали Йоханна и Сулима в сопровождении нескольких господ, включая лорда Гастингса.

— Вы, значит, признаёте, — спросила Эллен, — что это вы описали в здешней английской газете наше перехитрение торговца девушками?

— Это был я. Мы наблюдали за вашим героическим поступком с островка, недалеко от которого стояла «Веста». Вы сердитесь на меня за мою нескромность? Я думал, что доставлю этим радость вам и всем весталкам.

— Вы это и сделали, и мы вам даже благодарны за это.

— Тогда с моего сердца свалился центнер тяжести, — радостно воскликнул Харрингтон. — Я в последнее время упрекал себя, что действовал без вашего согласия.

— Мы прямо-таки жаждем каждый день переживать подобное приключение, — снова начала Эллен после небольшой паузы. — Чувствуешь себя другим человеком, когда можешь так помериться силой с другим, своим умом разрушить губительный план, и при этом преследовать благую цель. Это ведь совсем другое, чем когда на пари показываешь свою ловкость из честолюбия, рискуя жизнью.

— Конечно, — подтвердил Харрингтон, — и особенно у нас, для которых рискованный спорт стал страстью, много грешат против человеческой природы. Но что там происходит? Собралась толпа и преградила нам путь.

На перекрёстке четырёх улиц скопилась плотная толпа людей, в основном мусульман, поперечная улица была оставлена свободной, словно на ней чего-то ожидали; но путь, по которому шла компания, был полностью перекрыт для движения, так что уже множество прохожих, всадников и экипажей ждало, когда проход снова освободится.

— Что здесь происходит? Кого-то ждут? — спросила Эллен своего погонщика.

Тот, парень с хитрым выражением лица, расспросил окружающих и затем сказал:

— Да, мисс, сейчас здесь проедет генерал Рахам-эль-Хашир, славный победитель Махди.

— Рахам-эль-Хашир, который всегда так славно удирал от Махди! Какое нам до него дело?

— На то была воля Аллаха.

— Неужели мы не можем пройти? У меня нет желания ждать здесь несколько часов; лучше повернём назад, — недовольно сказала Эллен.

Но и для этого не было возможности, так как за обществом уже снова собрались другие всадники и экипажи, и когда теперь стоявших впереди египетские солдаты палками оттеснили назад, каждый член общества оказался так зажат, что не мог двинуться ни вперёд, ни назад.

— Я сейчас посмотрю, не смогу ли я вам проложить дорогу, — сказал погонщик Эллен с хитрой улыбкой. — Аллах любит хитрых.

Он схватил своё животное за уздечку и попытался немного протолкнуть его вперёд.

Казалось, будто стоявшие перед ним арабы хотели поддержать его намерение, ибо они охотно расступились, так что образовался небольшой проход, в который погонщик быстро ввёл осла.

Лорд Харрингтон, которого от Эллен отделил чужой всадник, попытался совершить тот же манёвр, но перед ним мусульмане стояли как стена — они не дрогнули и не уступили, а скорее ворчали, что какой-то франк, проклятый неверный, хочет их оттеснить.

— Проведи моего осла тоже, — приказал он погонщику своего животного. Невыразимая тревога охватила его, когда он увидел, как мисс Петерсен всё дальше и дальше удаляется от него, приближаясь к этому краю толпы, то есть к открытой улице.

— Не получается, эфенди, — ответил погонщик, который действительно пытался заставить людей уступить место.

Эллен уже достигла открытой улицы и поехала через неё, чтобы снова войти в толпу.

— Ради Бога, мисс Петерсен, — закричал Харрингтон, — оставайтесь, чтобы мы хотя бы не теряли вас из виду.

Но его крик уже не был услышан.

Толпа внезапно разразилась громкими возгласами ликования. Прискакали всадники и очистили улицы, внезапно нахлынула несметная толпа детей, и вдали послышалась янычарская музыка.

Теперь было поздно следовать за всадницей. Её пропустили с другой стороны, и она скрылась из виду лорда.

Внутренняя тревога, которую он сам не мог себе объяснить, терзала его. Он растерянно огляделся и заметил, что и Йоханна Линд обеспокоена исчезновением Эллен. Но эта девушка действовала гораздо энергичнее, чем он.

Один взгляд убедил её, что теперь прохода нет.

— Можешь ли ты провести меня по другой, свободной дороге на ту сторону? — торопливо спросила она парня.

— Конечно, мисс, за пять минут.

— Тогда сделай это, но быстро. За каждую минуту меньше получишь на одну монету больше.

— Не получится, мисс, даже если я получу за это все сокровища султана.

Действительно, ослы стояли в тесноте, они не могли сделать ни шагу.

Не говоря ни слова, Йоханна спрыгнула с седла, одной рукой схватила животное за уздечку, другой зажала ему ноздри и с непреодолимой силой потащила его назад.

Недовольные крики раздались по сторонам от девушки, но это не помешало ей в её намерении; всё дальше и дальше Йоханна тащила осла назад, безжалостно отталкивая всё в стороны.

Теперь в толпе началось движение, кое-где появилось немного места. Йоханна прошла мимо животного Сулимы, схватила его за уздечку и таким же образом потащила назад.

— За мной, — крикнула она звонким голосом, который перекрыл даже ликование толпы и музыку приближавшихся солдат.

Лишь немногие из остальных господ и дам вообще заметили исчезновение Эллен с другой стороны; но когда теперь Харрингтон, Уильямс, мисс Мюррей и другие последовали примеру Йоханны, к ним присоединились все остальные члены общества.

Едва Йоханна достигла открытой площади, как пустила своего осла в галоп и поскакала за бежавшим впереди юношей, который повёл её по каким-то переулкам, за ними последовали остальные, которые тем временем узнали причину этой спешки и были более или менее встревожены этим происшествием.

Менее чем через пять минут компания оказалась на другой стороне улицы, но как ни всматривались, Эллен нигде не было видно. Сэр Хендрикс даже встал прямо в седле — он тоже отрицательно покачал головой. Мисс Петерсен не было видно среди всадников или всадниц, которые всё ещё, словно зажатые, должны были ждать прохода полка.

Прохожих спрашивали, не видели ли они даму на осле, которая ехала с противоположной стороны на эту. Внешность Эллен была описана очень точно, но опрошенные либо не отвечали вовсе, так как смотрели на военное зрелище, либо задавали любопытные встречные вопросы.

Только один из арабов ответил утвердительно и сказал, что видел, как такая дама несколько минут назад поехала вверх по этой улице.

При этом он указал на шоссе, ведущее на запад.

— Тогда быстро за ней, — крикнул лорд Харрингтон. — Что могло заставить её не подождать нас хотя бы?

Он повернул осла в указанном направлении, и его спутники последовали за ним.

— Стойте, — раздался пронзительный голос Йоханны, — это неправда. Я никогда не поверю, что мисс Петерсен просто так уехала одна, не оставив нам хотя бы известия.

В этот момент к Харрингтону подошёл господин, по виду, несомненно, англичанин, и спросил его:

— Вы ищете даму, которая ехала на осле? — Да, — торопливо ответил лорд.

— На ней было светло-серое платье с красным шарфом? — Это была она, где вы видели эту даму?

— Когда она достигла этой стороны, к ней тут же подошёл египетский офицер, который сначала очень вежливо её поприветствовал, затем взял её животное под уздцы и провёл через толпу, при этом арабские солдаты уступали ему дорогу.

— И что потом? — задыхаясь, спросил Харрингтон. — Дама спокойно это терпела?

— Поначалу да. Но потом я заметил, как дама, когда они вышли на свободное место, горячо возражала говорившему с ней офицеру, который, казалось, вёл себя очень властно, несколько раз оборачивалась и махала рукой на другую сторону.

— Что произошло дальше?

— В конце концов все уехали, и мне бросилось в глаза, что солдаты взяли даму между собой.

— Вы не слышали, о чём говорили?

— Офицер говорил очень тихо, дама же, напротив, громко, но по-французски, чего я, к сожалению, не понимаю.

— Вы не можете объяснить, что всё это могло значить?

— Откровенно говоря, это было почти похоже на арест.

— Арестована! — воскликнули все в один голос.

— Моё предчувствие! — прошептала Йоханна и на мгновение задумалась. Затем она громко крикнула:

— Тогда следуйте за мной! Я знаю дорогу в префектуру полиции. Или нет, я прошу вас всех немедленно отправиться в отель «Дю Ниль» и ждать там известий. Мисс Мюррей, лорд Харрингтон и вы, сэр Уильямс, сопровождайте меня, нас достаточно, чтобы выступить в качестве свидетелей, лорд Гастингс, я возлагаю на вас ответственность за безопасность Сулимы.

Девушка отдавала эти распоряжения так энергично, что все тут же и без возражений подчинились ей.

Улица теперь снова была свободна, так что компания, терзаемая мрачными мыслями, поехала обратно по короткому пути в отель, в то время как Йоханна в сопровождении названных ею лиц как можно быстрее направилась к зданию полиции.

— Это дело мне необъяснимо, — сказал Харрингтон по дороге Йоханне, — мисс Петерсен арестована!

— Это будет не так уж и страшно, если в этом вообще есть доля правды, в чём я сам сомневаюсь. В худшем случае это означает допрос по делу об освобождении тех рабынь, о котором вы, милорд, так поспешно объявили.

— Так вы осуждаете это моё действие?

— Безусловно; но вот мы и у здания полиции, сейчас всё узнаем подробнее.

Четверо спешились, отдали поводья мальчишкам и вошли во двор здания, где слонялись египетские солдаты.

В Египте нет полицейских, а за общественную безопасность отвечает армия. Уголовная полиция же находится в руках англичан, которые содержат детективов.

У столбов ворот, прислонившись, стоял солдат в форме из грубого холста и флегматично курил сигарету. Он был первым, мимо кого прошёл лорд Харрингтон, шедший впереди.

— Где можно поговорить с начальником полиции Каира? — спросил он молодого парня наудачу по-английски, так как тот выглядел как европеец, скажем, как южный австриец, как вообще в египетской армии служат люди со всего света, в основном авантюристы.

— В своём кабинете, — ответил молодой человек, тоже по-английски, но с сильным итальянским акцентом, — что вы от него хотите, синьор?

— Поговорить с ним. Как к нему записаться на приём? Но немедленно! У нас совершенно нет времени.

— Что вы от него хотите? — снова спросил любопытный парень, не меняя своей удобной позы. — Не задерживай нас больше, советую тебе, — угрожающим тоном ответил Уильямс, — а то будет плохо.

При этом он сунул солдату в руку большую монету, так как уже знал, что доступ к высокопоставленному турецкому чиновнику можно получить, только имея открытый карман — чем больше звенит, тем быстрее достигаешь цели.

Теперь солдат вынул сигарету изо рта и с улыбкой сказал:

— Большое спасибо, но это было бесполезно, начальник полиции не имеет ни малейшего понятия о том, что вы от него хотите.

— Что ты об этом знаешь? — сказала Джесси презрительным тоном.

— Возможно, столько же, сколько и вы, и даже больше, синьора, — ответил солдат, с усмешкой разглядывая серебряную монету. — Спокойно идите в отель и ждите.

Лорд Харрингтон насторожился.

— Ты, может, знаешь, какое дело привело нас сюда, что с нами случилось? — спросил он.

— Нет, но я повторяю, начальник полиции не имеет никакого понятия о том, что какая-то дама была арестована. Следуйте моему совету, возвращайтесь в отель, выпейте бутылку хорошего вина и спокойно ждите грядущих событий — я поступлю так же — до свидания, господа!

Солдат развернулся и медленно пошёл через двор.

Лорд Харрингтон растерянно посмотрел на Чарльза, который как раз держал наготове другую серебряную монету, а Джесси тоже удивлённо повернулась к Йоханне, которая, как ни странно, совсем не участвовала в разговоре, а лишь внимательно наблюдала за солдатом.

Теперь она бросила на него ещё один испытующий взгляд и сказала:

— Если начальник полиции ничего об этом не знает, то нам, конечно, и не нужно его спрашивать. Идёмте, господа!

Она повернулась и пошла к своему ослу.

Но лорд Харрингтон поспешил за ней и удержал её.

— Но, мисс Линд, вы ведь не поверите первому встречному, который что-то узнал об аресте Эллен и теперь обманывает нас, чтобы не иметь с нами хлопот?

— Пожалуйста, помогите мне сесть в седло, — спокойно сказала Йоханна и подняла ножку.

Пока совершенно ошеломлённый Харрингтон помогал ей, она незаметно что-то прошептала ему, отчего лорд встрепенулся.

— Так идёмте же! — поманил он двоих и сам сел на своего осла.

— Действительно, лучше всего дождаться объяснения случившегося в отеле.

— Мисс Линд уже не раз давала нам хороший совет, так что я и на этот раз не откажусь от него, хотя и не знаю, что всё это значит, — заметила Джесси.

Она тоже села, как и Чарльз.

— Пусть в этом разбирается кто-то другой, — заметил последний, качая головой, — в мою маленькую голову это не лезет.

— И-и-а! — подтвердил умный осёл.

Едва они прибыли в отель «Дю Ниль» и несколько успокоили осаждавших их вопросами господ и дам, как прибежал запыхавшийся арабский мальчик, спросил лорда Харрингтона и передал ему запечатанный конверт.

Он разорвал его и прочёл:

«Не беспокойтесь, я не упускал мисс П. из виду. Я пока оставляю её в руках её похитителей, чтобы раскрыть несколько новых лиц и планов. Сегодня вечером она будет в отеле не позднее.

Н. Ш.»

При таких обстоятельствах из поездки к пирамидам, естественно, ничего не вышло. — – — —

Действительно, всё произошло так, как тот господин описал лорду Харрингтону.

Когда Эллен достигла ряда зрителей по ту сторону улицы, к ней тут же обратился египетский офицер, спросивший, не может ли он ей помочь. Эллен подумала, что он имеет в виду, не провести ли её через толпу, и, будучи твёрдо уверена, что за ней немедленно последуют остальные, она спокойно позволила офицеру взять поводья и повести животное дальше.

Тут она внезапно заметила, что её спутники отстали, и тут же попыталась повернуть своего осла; напрасно, офицер крепко держал поводья и не отпускал.

— Отпустите осла, — крикнула Эллен, — я не хочу идти дальше, а хочу здесь дождаться своих спутников.

Однако офицер, казалось, имел в виду нечто иное, предлагая Эллен помощь.

— Имею ли я удовольствие видеть перед собой мисс Эллен Петерсен?» — спросил он очень вежливым тоном.

«Это я», — ответила Эллен, — «но теперь отпустите моё животное! Я говорю вам, что хочу остаться здесь».

«Вы капитан „Весты“?»

«Да. Почему вы должны всё это так точно знать? В последний раз, господин, отпустите поводья!»

Офицер остановился и отпустил животное, но — Эллен не могла этого понять, ведь не было никакой причины для сборища — вокруг неё столпилось большое количество арабов, так что она и думать не могла о том, чтобы повернуть своего осла.

«Тогда я сожалею, что должен доставить вам неприятности», — всё так же вежливо продолжил офицер. — «Мне поручено правительством вас арестовать».

«Арестовать? Меня?»

Эллен начала смеяться.

«Я, конечно, употребил неподходящее выражение», — быстро сказал офицер, — «вас должны лишь допросить».

«Но, прошу вас, о чём же?»

«По вашему приказу было остановлено судно с пленными девушками на борту, и вы освободили их с помощью тех дам, что вас сопровождали. Не так ли?»

«Конечно, так оно и есть. Впрочем, меня можно найти в отеле „Дю Ниль“, а не на улице. Прочь с дороги!» — крикнула она теперь раздражённым голосом и попыталась протолкнуться через толпу.

На мгновение офицер растерялся. Он, вероятно, думал, что девушка будет крайне напугана или, по крайней мере, удивлена ордером на арест и подавленно последует за ним; вместо этого Эллен смеялась над ним и вела себя так, будто командовать здесь должна она.

Но затем, когда ей почти удалось освободить себе дорогу, он снова схватил поводья и властным тоном сказал:

«Не пытайтесь сопротивляться, мисс Петерсен. Я получил приказ немедленно, как только увижу вас, доставить вас в префектуру, и для меня, как офицера, это неотменяемо».

«Поверьте мне, — продолжил он чистосердечным тоном, — мне ужасно тяжело выполнять это неприятное поручение, я бы лучше сделал что-нибудь другое, но я вынужден, если вы не последуете за мной добровольно, применить силу. Я был бы, конечно, вне себя, если бы мне пришлось звать на помощь тех солдат, чтобы доставить вас в полицейское управление».

Эллен огляделась. Она увидела, что не все зрители были арабами в тюрбанах, а что стоявшие рядом с ней носили форму египетских солдат. Она оглянулась назад, ей показалось, что на другой стороне она различает высокую фигуру лорда Гастингса, и помахала рукой, но в этот момент мимо прошли первые секции полка с развевающимися знамёнами, заиграла музыка, и любое общение стало невозможным.

«Так подождите хотя бы, пока я ещё раз поговорю со своими спутницами».

«Невозможно, мисс Петерсен. Прошу вас, не доводите меня до крайности. К тому же это займёт всего десять минут, вам нужно лишь подписать протокол о том, что это достойное дело было совершено по вашему наущению, и я благополучно доставлю вас сюда или сразу на другую сторону; полк будет проходить ещё некоторое время, а другого пути, чтобы перейти, нет».

«Вы так думаете?»

«Честное слово!»

«Так ведите меня, но как можно быстрее!»

Эллен была очень рассержена, она не знала, на себя ли, потому что, несмотря на предостерегающий крик Харрингтона, переехала через улицу, или на своих спутников, потому что те за ней не последовали. Но теперь она не видела возможности уклониться от требования офицера, так как нигде не видела ни одного европейца; все были арабами или турками, которые, естественно, поддержали бы египетского офицера.

Сам он, говоривший по-французски араб, не произвёл на неё дурного впечатления, и она решила подчиниться его воле. Допрос должен был длиться всего несколько минут.

Тут же мужчина сел на приготовленного осла, толпа расступилась, и оба поехали. Эллен хорошо заметила, что за ними следовали около восьми солдат, но сделала вид, что не видит этого. Они принадлежали к офицеру и, естественно, должны были вместе с ним явиться в полицию.

Через несколько минут её спутник указал на ворота большого, величественного здания и сказал:

«Мы проедем через этот проход, и сразу будем на месте».

Посреди двора он остановился, спешился и указал на ведущую вверх лестницу.

«Мы у цели! Прошу, спешивайтесь!»

«Это полицейское управление?» — удивлённо и с сомнением спросила Эллен. — «Куда вы меня ведёте?»

«Здесь находится кабинет чиновника, у которого вы должны подписать протокол», — успокоил её офицер. — «Всего полминуты; затем всё будет сделано, и я привезу вас обратно. Ваш осёл пока останется под присмотром солдата».

Эллен была совершенно спокойна; она последовала за офицером на второй этаж.

Дом был построен в европейском стиле; на каждой площадке было по две двери, и у одной из них офицер позвонил.

Девушка, возможно, итальянка или гречанка, открыла и впустила обоих.

«Прошу вас, войдите пока сюда», — сказал офицер, — «полицейский чиновник сейчас придёт».

Эллен вошла, но в тот же миг поспешно отступила назад и схватилась за ручку быстро закрывшейся за ней двери — она услышала, как снаружи тихо задвинули засов. Но, как бы внезапно она ни действовала, было уже поздно, дверь была закрыта, никакие попытки её открыть не помогали.

Девушка схватилась за лоб.

«Попалась в ловушку!» — пробормотала она. — «О, ты хитрая Эллен!»

Её следующим движением было полезть в карман, но вдруг лицо её покрылось мертвенной бледностью. Сколько бы она ни искала, сначала в правом, потом в левом кармане, всё было на месте: кошелёк, кожаная сумочка, ключи, ножичек; но заряженный револьвер исчез. Его, должно быть, украли, пока её окружали арабы, разумеется, с ведома офицера, который заманил её сюда.

Да, у неё не осталось никаких сомнений, всё было хорошо продуманным планом; её должны были отделить от остальных весталок и привести сюда. Она хорошо знала, кто ей угрожает. Та фотография, потерянная бандитом в Константинополе, чьего владельца она знала, выдала ей это.

Но что с ней собирались делать, какова её дальнейшая судьба? Смерть или вечное заключение?

Однако Эллен была не из тех женщин, которые ломаются при первом же ударе судьбы, она уже не раз смотрела смерти в глаза, не моргнув и глазом. Но здесь ей предстояло бороться с коварной хитростью, и она ясно чувствовала, что ей с этим не справиться.

Одно утешение у неё было. Весталки, её подруги, Йоханна, лорд Гастингс, все эти отважные английские господа не успокоятся, пока не найдут пропавшую, живой или мёртвой. Исчезнуть бесследно она не могла. Она почувствовала на груди ещё остро заточенный кинжал и сунула его в карман. Это оружие у неё не украдут.

Эллен осмотрелась в комнате.

Она была элегантно обставлена столом, диваном и мягкими стульями; бросалось в глаза лишь то, что окно находилось высоко под потолком и было зарешёчено.

Она поставила стул на стол, взобралась на него и выглянула наружу.

Правильно, настоящая тюрьма! Внутри окно было зарешёчено, а снаружи оно было закрыто проволочной сеткой, через которую нельзя было бы просунуть даже записку. Впрочем, это было бы совершенно бесполезно, так как внизу был совершенно пустынный двор, на котором не было видно ни души.

Что же теперь делать? Вонзить ли кинжал в сердце первому, кто войдёт в комнату со злым умыслом? И это бы не помогло.

Её перехитрили хитростью, хитростью ей и предстояло освободиться. Сила здесь была бесполезна, так же как крики и стук.

Она внимательно осмотрела комнату. Она подняла ковёр, но доска под ним была совершенно гладкой. Она сдвинула картины на стене, не было ни потайной двери, ни чего-либо подобного.

Но вот, когда она тихо, осторожно, чтобы не произвести ни малейшего шума и не выдать своих действий, отодвинула диван, она обнаружила внизу в стене отверстие, как раз достаточно большое, чтобы просунуть в него свою тонкую руку. Очевидно, это была труба; вероятно, она служила для вентиляции. Эллен не стала обращать на неё внимания.

Она несколько удручённо села на диван и задумалась.

Что же с ней собираются делать? Её враг хотел, чтобы она исчезла, но каким образом? Голодной смертью? Нет, дверь не была для неё таким уж большим препятствием, она не выдержала бы сильного удара.

Внезапно Эллен вскочила и внимательно принюхалась.

Что это? Не запахло ли вдруг в комнате странно сладковато?

Она снова стала осматриваться.

Боже святый, она знала этот аромат; это был хлороформ.

Труба! Быстро отодвинуть диван от стены, скомкать носовой платок и засунуть его внутрь, глубоко, насколько позволяет толщина руки! Затем, на случай, если платок не закроет отверстие полностью, оторвать широкий край от белой нижней юбки и засунуть его следом, как можно дальше назад.

Взволнованно Эллен ходила по комнате взад-вперёд.

Значит, вот оно что! Её должны были усыпить хлороформом, а затем, вероятно, увезти. Если бы её хотели убить, применили бы другое, ядовитое средство! Значит, смерть ей пока не грозила! Но как долго это продлится, прежде чем её похитители заметят срыв своего плана? Наверняка они знают и другой способ бесшумно избавиться от своей жертвы. Она лишь выиграла отсрочку.

Внезапно она остановилась и задумчиво посмотрела перед собой. Да, это было единственное средство, которое могло сделать побег возможным.

В третий раз Эллен отодвинула диван от стены, ещё осторожнее, чем в первый, перевернула стул и ногой затолкала платки ещё глубже и плотнее в трубу, чем раньше. Она убедилась, что их не видно и что хлороформ больше не проникает, затем придвинула всё на место.

Затем она небрежно легла на диван, предварительно спрятав кинжал за пазуху, громко зевнула и закрыла глаза.

«Только, ради Бога, не засыпай», — снова и снова говорила она себе, — «иначе я пропала».

В комнату ещё не проникло достаточно хлороформа, чтобы подействовать на сильные нервы девушки. Правда, ей несколько раз приходилось прилагать все свои силы, чтобы не поддаться усталости, но мысль о том, какие ужасные последствия это могло бы для неё иметь, всё же всякий раз удерживала её бодрствующей. Так она и ждала, что будет дальше.

Эллен не знала, сколько часов она уже провела в таком положении, когда в коридоре раздался тихий щелчок, всего один раз и почти неслышно. Сразу после этого Эллен показалось, будто у двери возник шум, примерно такой, как если бы отодвинули деревянную дощечку.

Пленница не моргнула и глазом.

Через несколько минут снаружи послышались тяжёлые мужские шаги, которые остановились у двери, кто-то подёргал за ручку, и низкий голос крикнул:

— Мне кажется, фройляйн заперли! Мисс Петерсен, вы ещё там?

Нет ответа.

Теперь у двери послышался громкий шум, извинения, а между ними проклятия и ругательства, пока наконец не отодвинули засов, и несколько человек ворвались в комнату.

— Простите, мисс Петерсен, что с вами это случилось — забывчивость, — снова почти крикнул низкий голос.

— Ах, вы спите? — продолжил он вопросительным тоном, но так, будто командовал полком солдат.

Эллен схватили за руку и потрясли, но она продолжала притворяться.

— Она одурманена, всё удалось! — прошептал другой голос.

— Вы не слишком много хлороформа впустили, чтобы она, не дай Бог, не умерла? — сказал низкий голос, но теперь совсем тихо.

— Как же я мог, с моим-то многолетним опытом, хи-хи-хи, — рассмеялся другой. — Посмотрите только, как спокойно поднимается и опускается её грудь. И к тому же она выдержала бы ещё целую порцию больше, чем другие. Она крепкая девица.

— В том-то и дело, поэтому быстрее, чтобы вынести её, пока она не очнулась и не подняла шум.

— Вы её всё-таки сначала переоденете?

— Нет, ничего! Её вынесут как есть. Она, возможно, щепетильна в таких деликатных вопросах. К тому же она может при этом проснуться, а наступающая темнота благоприятствует нашему замыслу.

— Как вы её вынесете?

— Отличный план, последняя идея мастера. Мы работаем почти только в форме, и если кто-то мешает нам в нашем деле, мы его тоже арестовываем и отпускаем только за приличное вознаграждение. Ха-ха-ха!

— Значит, солдаты её понесут, Морской Волк?

— Да, на носилках, будто несут пострадавшего. Поэтому мы и пойдём по дороге к больнице, но незадолго до неё свернём направо в пустыню. Верблюды уже готовы, чтобы отвезти нас в Порт-Саид, где стоит «Ангел Мира». Всё уже подготовлено, на этот раз мне повезёт.

— Дай-то чёрт и его бабушка, я вам этого желаю. Офицер действительно сыграл свою роль превосходно.

— Не так ли? Он вообще полезный человек и знает все уловки. Он что-то вроде опустившегося студента.

Снова на коридоре послышались шаги, в комнату вошли несколько человек, и Эллен услышала, как что-то поставили на пол, предположительно носилки.

Ужас охватил юную девушку, когда её схватили грубые руки, подняли и положили на носилки, но ни одним мускулом она не выдала, что находится в полном сознании; поднятую руку она безвольно опустила, как спящая или мёртвая.

Эллен ещё слышала, как задернули занавеску у изголовья носилок, затем мужчины подняли их и пошли вниз по лестнице на улицу.

— Только быстро, парни мои, чтобы она не очнулась, пока мы не выйдем из города. В пустыне пусть кричит, если захочет, там я уж с ней справлюсь, — сказал предводитель людей, мужчина с седыми волосами и острым ястребиным носом, известный Морской Волк.

Он указал направление и поспешно пошёл вперёд, время от времени подозрительно оглядываясь.

— Так, теперь здесь направо! Скоро мы будем в пустыне. К счастью, ночь близко.

Они свернули на широкую улицу, ведущую в пустыню, которая граничила с Каиром.

— Капитан, мне нужно остановиться и смениться, рука, на которой у меня рана, слишком болит.

Морской Волк выругался.

— Держись! Ещё пять минут всего.

— Я больше не могу, я уроню носилки.

— К чёрту, так ставьте и меняйтесь! — недовольно крикнул Морской Волк. — Вы просто слабаки!

Носильщики наклонились и поставили носилки.

Тут с них внезапно вскочила фигура, в поднятой руке — сверкающий кинжал, готовая убрать с дороги любого, кто к ней приблизится.

С ужасным проклятием Морской Волк бросился, чтобы удержать беглянку, но с криком боли отпрянул; лишь темноте он был обязан тем, что кинжал Эллен попал ему не в сердце, а в плечо.

Четверо носильщиков испуганно отступили перед поднятым для смертельного удара оружием, и девушка промчалась между ними, обратно на улицу. Но через несколько шагов её постигло новое несчастье, она запуталась в своём длинном платье и упала. Прежде чем она смогла подняться, на неё уже набросился мужчина.

— Убийство! — ещё донеслось из уст Эллен, затем кулак сдавил ей горло.

— Что здесь происходит? — спросил тут басовый голос, и внезапно среди людей появилась высокая фигура.

— Сумасшедшая, которую мы хотим отвезти в больницу, и она от нас сбежала, — крикнул Морской Волк, который, не обращая внимания на удар ножом, набросился на девушку.

— Не вмешивайтесь в дела полиции, — добавил он грубым тоном.

— Я знаю тебя, ты замаскированный пират! — прогремел, однако, незнакомец, схватил его, поднял и отшвырнул на несколько метров. Затем он наклонился к Эллен, чтобы помочь ей подняться, но при этом двое из переодетых солдат схватили его сзади за пояс. Однако он молниеносно обернулся, причём с такой силой, что двое не смогли его удержать, схватил каждого за грудь и швырнул их на ещё полуоглушённого от падения разбойника.

Тем временем Эллен смогла подняться.

Ещё одна фигура, словно тень, отделилась от стены дома, стройная, худенькая, и бросилась на двух последних носильщиков. Один получил удар ногой в живот и, застонав, рухнул на землю, другого, который уже направил на него револьвер, он сбил с ног ударом кулака. В следующий миг стройная фигура опустилась на колени на поверженного и склонилась над ним.

— Ты мне не нужен, — крикнул он и снова вскочил. — Где мор… морской котик?

— Вон они как раз за угол бегут, — сказал высокий с бородой.

— Ну, по мне, капитан, я отведу команду назад. Доброй ночи, мисс Петерсен! Прекрасный сегодня вечер, не так ли?

После этих слов он исчез в темноте.

Господин всё ещё держал дрожавшую от волнения Эллен. Последняя сцена была слишком тяжела даже для сильной девушки.

— Я благодарю вас, господин Хоффманн, слабость сейчас пройдёт, — сказала она и мягко высвободилась из рук немецкого инженера, ибо это был он.

Он подождал, пока она достаточно оправилась, чтобы идти рядом с ним; но предложенную ей руку она отклонила.

— Где дамы, весталки? Где лорд Харрингтон и его друзья? — начала она через некоторое время тихим голосом.

— Они в отеле «Дю Нор» и ждут вашего возвращения.

— Как? — воскликнула Эллен, наполовину удивлённо, наполовину недовольно. — Они беззаботно ждут меня и не прилагают никаких усилий, чтобы меня найти? Это меня очень огорчает.

— Так вы бы предпочли, чтобы вас из рук этих негодяев освободил кто-нибудь другой, а не я?

— Простите меня, господин Хоффманн, если я скажу правду. Да, я всё время надеялась, что кто-то из моих друзей снова найдёт мой след, и когда я только что впервые увидела вас, я подумала, что вижу лорда Харрингтона.

— Моя дорогая фройляйн, — сказал инженер отеческим тоном Эллен, которая казалась очень подавленной, — если вы думаете, что ваши подруги и английские господа не очень беспокоились о вашей судьбе, вы очень, очень несправедливы к ним. Не мне вы обязаны своим освобождением, а лорду Харрингтону. Я был лишь его орудием.

— Я этого не понимаю. Если он знал, каким путём меня унесли, почему он сам не бросился меня спасать, а послал другого?

По мужественно-красивым чертам инженера скользнула лёгкая улыбка, которую Эллен в наступившей темноте не заметила; затем он снова серьёзно сказал:

— Он не мог. Каждый его шаг, каждое действие дам и господ наблюдали пособники разбойников; чтобы избежать подозрений, те должны были делать вид, будто ждут вашего возвращения в отеле, так как перед зданием полиции им сообщили, что вы на несколько часов заняты у начальника полиции для допроса по делу об освобождении тех девушек.

Это, конечно, было неправдой. Солдат у двери, как известно, дал спрашивавшим о начальнике полиции совсем другой ответ.

— Тем не менее, лорд Харрингтон знал, что вы в опасности, — продолжал рассказчик, — и, как я уже сказал, только ему вы обязаны тем, что намерение ваших похитителей переправить вас в Порт-Саид было сорвано. Вы видите, лорд довольно хорошо посвящён в планы ваших врагов; поэтому я настоятельно прошу вас, дорогая мисс Петерсен, больше прислушиваться к его советам. Если бы вы оставались рядом с ним и не уезжали упрямо дальше, вы бы избавили себя от многих страхов и большого горя.

Эллен, услышав эти дружелюбные, но серьёзные слова, утратила всю свою гордость. Стыдливо она опустила головку; ей казалось, будто любящий отец наказывает и упрекает её.

— Впрочем, не переоценивайте мой поступок; за тем домом стояла половина моего экипажа, вооружённая до зубов. Одного моего свистка было бы достаточно, и люди поспешили бы на помощь. Тот матрос, что выступил один, уже отвёл их обратно в их казармы.

Этот немецкий инженер, казалось, и сейчас был озабочен лишь тем, чтобы его действия в глазах других выглядели как можно незначительнее.

— Что делают мои девушки в Александрии? Они в безопасности, если вас нет на борту вашего судна, господин Хоффманн? — спросила Эллен.

— Успокойтесь насчёт них! Вспомните моё обещание, что с их головы не упадёт ни волоска. Мои люди настолько надёжны, что я без колебаний доверил бы им самое дорогое, что у меня есть на свете. Но мы сворачиваем здесь на Муски; скоро будем в отеле.

Какое ликование было, когда Эллен снова появилась среди своих подруг. Но на обращённые к ней вопросы она не отвечала, она удалилась, после того как объявила, что завтра не покинет отель, зато послезавтра немедленно отправится с Сулимой в Файюм, в свою комнату, чтобы отдохнуть после этого волнующего дня.

Тем временем у Хоффманна с Харрингтоном состоялся долгий разговор, и хотя последний поначалу казался несколько недовольным одним из требований первого, инженеру всё же удалось убедить его в правильности плана, по которому было совершено спасение Эллен. Лорд также признал, что небольшое наказание упрямой девушке не повредит, но, по его мнению, это было слишком сурово.

14. Салим

На восточном берегу Нила, к югу от города, стоял на благородном коне бедуин.

За ними, должно быть, лежал долгий путь и несказанные лишения; ибо и вид всадника, и вид его коня выдавали крайнее истощение. Белый бурнус мужчины был сильно изношен, местами даже разорван, словно он и не думал сменить одежду, словно он неделями днём и ночью просидел в седле. Но, хотя конь и держал голову несколько понуро, он всё же звонко заржал, когда его хозяин похлопал его по благородно изогнутой шее, и без промедления направился к воде, чтобы переплыть на другой берег Нила, в то время как всадник высоко поднял свою одноствольную, длинную винтовку и два пистолета, чтобы не намочить порох.

Хотя на прекрасном, гордом лице юного бедуина и отражались глубокая подавленность и тайная тревога, они не могли омрачить его сверкающего взгляда, которым он пристально всматривался в другой край реки. Черты всадника имели, правда, восточный отпечаток, но его с таким же успехом можно было бы принять за южноевропейца, особенно длинные чёрные локоны и вьющиеся усы выдавали его.

Лошадь достигла берега.

Снова всадник погладил животное по шее.

— Ещё несколько часов держись, Утренняя Заря, — нежно сказал он, — и мы будем в лагере. Твоя верная служба будет тогда вознаграждена. Спеши, спеши, чтобы моя месть настигла виновного!

Он ударил коня пятками без шпор в бока, так что тот быстрыми прыжками полетел через долину Нила, шириной здесь всего километр, к которой примыкает пустыня.

Дальше всадник скакал галопом на запад, не обращая внимания на палящие лучи солнца, которые падали на его покрытую тюрбаном голову, низко склонившись к шее своего коня, чтобы не уменьшать его скорости сопротивлением воздуха.

Внезапно его глаза расширились; он пристально вглядывался в горизонт, на котором заметил тёмные фигуры.

— Это могут быть только Бени-Суэф, — пробормотал он, — я не встречу здесь другого племени. Но почему они не держатся вместе, а на расстоянии, словно хотят образовать линию?

Он направил коня несколько правее, чтобы избежать встречи. Он быстро приближался к фигурам. Как он теперь мог различить, это были всадники, и их, должно быть, было около дюжины.

Когда новые путники увидели одинокого человека и то, что он изменил направление, они тут же тоже изменили своё, будто желали прямой встречи с ним.

— Замышляют ли они зло против меня, или хотят лишь спросить дорогу к долине Нила? Ну что ж, пусть подходят, они найдут Салима миролюбивым или готовым к бою, в зависимости от обстоятельств, — снова пробормотал всадник, достал, не сбавляя хода своего коня, пистолеты из-за пояса и проверил их, так же как и винтовку. Он также убедился, что обоюдоострый кинжал наготове.

Смелый всадник был не кто иной, как тот самый Салим, у которого полгода назад в день свадьбы чужие разбойники похитили невесту Сулиму. В тот же день, едва вернувшись в лагерь после погони за сорвавшимися с привязи лошадьми, он отправился в путь, чтобы последовать по следу похищенной девушки. Старый шейх, отец Сулимы, щедро снабдил его деньгами и велел не жалеть средств, чтобы вернуть похищенную.

Как ни странно, Хасан непременно хотел присоединиться к нему в качестве спутника, но Салим, который никогда не доверял этому парню, наотрез отказал ему; он вообще никого не взял с собой, во-первых, потому что считал свою собственную проницательность и умение идти по следу вполне достаточными, а во-вторых, потому что не хотел, чтобы другие люди мешали ему в быстроте его передвижений.

Но уже в долине Нила он потерял след разбойников, ибо они использовали застроенную и населённую часть своего пути, чтобы сбить с толку возможных преследователей, и Салиму, несмотря на все усилия, не удалось снова его найти.

После нескольких дней тщетных поисков он, недолго думая, продолжил свой путь к побережью моря, так как предчувствие подсказывало ему, что обеих похищенных девушек собираются продать работорговцам. Даже если бы он опоздал, чтобы это предотвратить, он мог бы по крайней мере убедиться в этом и, возможно, привлечь похитителей к ответственности, то есть убить их по законам пустыни.

Но тщетно он объезжал всё побережье и в самой маленькой арабской рыбацкой деревушке, как и в большом портовом городе, спрашивал всех, не видели ли они двух девушек с описанной им внешностью — никто ничего о них не хотел знать.

Тут у него произошла чудесная встреча.

Однажды по дороге в другой город он встретил двух путников, одного на верблюде, другого на лошади, и каково было его изумление, когда он узнал в них Хасана и Седду, направлявшихся на родину.

Хасан чрезвычайно хвастался своим мнимым успехом, что он нашёл след девушек и спас Седду. Девушка тоже превозносила горбатого Хасана и славила его как своего освободителя.

— А Сулима? — коротко спросил Салим.

Седда рассказала то, что читатель уже знает, и добавила, что после увода Сулимы её саму перевезли в другой городок, пока однажды ночью храбрый Хасан не разузнал о её местонахождении, не напал с помощью нескольких нанятых людей на похитителей и не освободил её.

Салим с самого начала сомневался в этом рассказе, особенно когда Хасан заявил, что забыл название того городка, где он нашёл Седду. Не попрощавшись, он уехал, чтобы продолжить свои поиски, но они остались безуспешными.

У него почти закончились деньги, а с ними и возможность продолжать путешествие, как вдруг он получил достоверные сведения, что Сулима была продана в рабство турецкому работорговцу и немедленно увезена на корабль. Теперь юноша с кровоточащим сердцем отказался от дальнейшего преследования, так как никто не знал, куда направился корабль; но он, по крайней мере, узнал имя продавца, и, чтобы привлечь его к ответственности, он теперь скакал к шатрам Бени-Суэф.

Несомненно, всадники стремились встретиться с Салимом, и их вид был отнюдь не миролюбивым.

Они ехали на превосходных лошадях; наконечники копий сверкали на солнце, на спинах висели длинные бедуинские ружья, и Салим был уже так близко, что мог различить черты лиц чужеземцев. Он видел, что на них отражалась насмешливая радость, которую они, при виде одинокого всадника, даже не скрывали.

«Это не Бени-Суэф, и не Бауити; способ, которым они обмотали тюрбан, мне совершенно незнаком. Кажется, они замышляют против меня недоброе, а моя жизнь слишком дорога, чтобы безрассудно рисковать ею; поэтому я уклонюсь от них, даже если это будет похоже на бегство», — так подумал Салим и резко повернул своего коня направо, так быстро, что в мгновение ока пронёсся мимо чужеземцев. Поскольку он ничуть не замедлил своего бега, казалось, будто у него нет времени терять, а он стремится к своей цели как можно скорее.

Он правильно предположил, ибо едва он оставил за собой четырнадцать человек, которые сначала были удивлены его манёвром, как уже прогремели выстрелы, и пули просвистели у его головы.

Однако конь и всадник остались невредимы.

Кровь Салима вскипела от этого наглого нападения на безобидного путника; он выхватил пистолет из-за пояса, обернулся в седле и прицелился в первого из преследователей, которые тут же бросились за ним в погоню.

Прогремел выстрел, и всадник упал с лошади.

Снова пули пролетели мимо ушей Салима, но опять один из преследователей пал от его меткой пули.

— Вперёд, Утренняя Заря, — крикнул он в дикой радости и пришпорил кобылу, — это первый раз, когда ты бежишь от врага, но я буду постепенно уменьшать их число.

Конечно, долго это продолжаться не могло, так что преследователи, даже если ни одна их пуля не попадала в цель, должны были его догнать, так как их лошади были отдохнувшими, а его, напротив, совершенно измотанной. Расстояние между ними, которое он выиграл внезапным поворотом, всё больше и больше сокращалось; всё ближе и ближе за его спиной раздавались проклятия.

Салим перезарядил свои пистолеты, и как раз когда он обернулся, чтобы снова сбить с седла следующего, раздался выстрел; его лошадь взвилась на дыбы и рухнула на землю.

Но Салим не был сброшен. Прежде чем конь упал, он уже стоял на ногах, сорвал с плеча винтовку и в следующий миг лежал за конём, используя его как укрытие от вражеских пуль.

— Бедная Утренняя Заря, — прошептал он, — если я больше не смогу отомстить за Сулиму, то хотя бы накажу твоего убийцу.

Теперь его судьба была решена. Всего тридцать метров отделяли его от врагов, скоро его, несомненно, пронзят их копьями.

Но что ему жизнь, раз он потерял Сулиму! Она имела для него смысл лишь в том, чтобы отомстить за предательство его возлюбленной. Ещё трое преследователей должны были пасть, тогда он был готов умереть. Он позаботится о том, чтобы не попасть к ним в руки живым.

Но тут бедуины внезапно придержали своих коней, быстро посовещались и в галоп поскакали назад, будто хотели отказаться от своей жертвы.

Салим был слишком опытным воином, чтобы это действие могло ввести его в заблуждение; его смерть лишь немного откладывалась. Он знал, что они сейчас отъедут на расстояние выстрела, окружат его, спешатся, а затем медленно, ползком на животе, используя каждое возвышение песка, подберутся к нему и будут выискивать удобный момент для выстрела.

Если бы они поскакали прямо на него, то по меньшей мере ещё трое должны были бы погибнуть, ибо пули Салима не промахивались. Так же, напротив, была большая вероятность достичь своей цели, не рискуя при этом жизнью.

Произошло так, как он и предполагал.

Выйдя за пределы досягаемости выстрела, они свернули вправо и влево и поскакали вокруг Салима, но всегда сохраняя большое расстояние от его верной винтовки. Затем, заняв определённое расстояние друг от друга, они спрыгнули с сёдел, легли на песок и медленно поползли ближе, в то время как обученные этому лошади спокойно стояли на своих местах.

Бени-Суэф видел, что те, хотя и были плохими стрелками на скаку, но всё же были опытными воинами в одиночном бою, они по крайней мере отлично умели прятаться за малейшей неровностью земли; ни одна часть тела не показывалась, разве что изредка появлялся верхний край белого тюрбана или кусочек одежды. Так они медленно подползали, не давая ему возможности использовать своё ружьё.

Положение Салима было трудным, так как он не мог одновременно наблюдать за всеми врагами, да и не хотел постоянно поворачиваться, чтобы не дать им ни малейшего шанса. Одна сторона была защищена телом мёртвой лошади, с другой стороны возвышалась неровность песка, так что он был довольно хорошо укрыт и в то же время имел удобное место для прицеливания.

Внезапно враги прекратили свои ползущие движения; он услышал, как они перекрикиваются, фразу, которая передавалась из уст в уста и так обошла весь круг. К сожалению, расстояние было ещё слишком велико, чтобы он мог понять слова, но ему показалось, будто среди них было слово «франки». Он не стал дальше размышлять, а продолжал наблюдать за человеком, который подобрался к нему ближе всех, так как полз очень быстро и при этом наиболее неосторожно.

Тут тот внезапно вскочил, словно хотел броситься на Салима; но тут же грохнуло его ружьё, и тот рухнул.

Но что это? Вся цепь поднялась и в дикой спешке бросилась к лошадям, вскочила на них и поскакала прочь, не обращая больше внимания на свою жертву.

Удивлённо Салим огляделся и теперь увидел причину их поспешного отступления.

Недалеко от него во весь опор мчался внушительный отряд всадников, около десяти одетых по-европейски, но в охотничьи костюмы мужчин, все хорошо вооружённые.

— Это всё-таки странно, — сказал один, — куда бы мы ни пришли, все убегают. Как это только получается, Уильямс?

— Это совершенно естественно, Хендрикс, — насмешливо ответил тот, кого спросили, — с тех пор как вы отрастили бакенбарды, вы выглядите как разъезжий атаман разбойников.

— Хвала Аллаху, я спасён! — воскликнул Салим, встал и стал ждать прибывших.

— Кто ты? Тебе одному угрожало столько врагов? — спросил его предводитель отряда — это был Харрингтон — сначала по-английски, а затем, когда бедуин покачал головой, по-французски. К удивлению господ, тот тут же свободно ответил на этом языке.

— Я Бени-Суэф. Пустынные разбойники напали на меня, я не знаю почему, вероятно, потому что подозревали у меня сокровища, и без вашего вмешательства я был бы погиб.

— Ты Бени-Суэф, чьё племя разбило свои шатры недалеко отсюда? — воскликнул один из всадников. — Это странная игра судьбы, мы тоже…

— Спокойно, господа, — прервал его лорд Харрингтон, — возможно, всё сложится ещё чудеснее!

— Как ты собираешься теперь продолжать свой путь по пустыне, раз твой конь убит? — снова обратился он к бедуину.

— Это всего лишь полдня пути для меня; столько я легко могу пройти без воды, — ответил тот с сожалеющим взглядом на своего мёртвого коня.

— Ты видишь там караван?

Бедуин проследил за указанным направлением и увидел множество фигур на лошадях, которые тем временем приблизились к месту боя. Он также смог различить несколько верблюдов.

— Я вижу их.

— Так иди с нами, ты сможешь получить там верблюда для верховой езды, а мы сами доставим тебя в лагерь.

— Бени-Суэф сумеют отблагодарить вас за вашу доброту гостеприимством, — с благодарностью ответил Салим.

Господа медленно ехали, рядом с ними — бедуин, навстречу каравану.

— К счастью, — сказал Харрингтон лорду Гастингсу по дороге, — что вы затеяли эту скачку. Во-первых, мы спасли человека от верной смерти, а во-вторых, я почти уверен, что мы сделали улов, которому мисс Петерсен будет чрезвычайно рада, и, вероятно, ещё больше кто-то другой.

— Как это? — спросил Гастингс. — Ну да, может быть, Сулима, потому что и она из племени Бени-Суэф.

— Не только поэтому. Будьте теперь внимательны!

Две группы всадников встретились. Эллен, в коротком амазонке, ехала на великолепном сером коне рядом с бедуином, ведшим караван, и беседовала с Сулимой, ехавшей по другую сторону от неё. За ними в группах располагались весталки и остальные господа; замыкали шествие несколько верблюдов под присмотром Ганнибала, которые везли с собой необходимые вещи.

Все были верхом.

Весталки носили, как и их капитанша, светлые, короткие амазонки, украшенные по вкусу шарфами или поясами, в то время как Эллен лишь искуссно обмотала вокруг талии некое подобие кожаного пояса, о значении которого многие ломали голову. Господа для этой экспедиции надели кожаные охотничьи костюмы, за исключением Харрингтона, который тщетно советовал в жаркой пустыне носить лучше лёгкую, белую ткань, как дамы и он сам. Поэтому и случилось, что у неосторожных уже не раз вырывались вздохи по поводу ужасной жары, но тем не менее, у некоторых сразу же, как только лорд Харрингтон предложил проверить быстроту их лошадей, проснулся азарт, были сделаны ставки, и десять господ понеслись, совершенно забыв о жаре.

Выстрелы между Салимом и его преследователями прервали гонку. Господа поспешили к месту боя и как раз подоспели, чтобы спасти бедуина от верной смерти.

Оставшиеся позади, услышавшие выстрелы издалека, с любопытством ждали прибывших, но не могли видеть бедуина, шедшего между ними.

Тут внезапно между возвращавшимися всадниками выскочила фигура в белом, прямо к первой группе, и с ликующим криком воскликнула:

— Сулима!

— Салим! — так же восторженно воскликнула девушка и спрыгнула с седла.

Двое влюблённых бросились друг другу в объятия.

— Салим! Возможно ли? — удивилась Эллен. — Где вы его встретили, лорд?

— Если вы спасли невесту, то мы оказали такую же услугу жениху, — ответил Харрингтон и теперь вкратце рассказал, из какого критического положения они выручили бедуина, в то время как Салим и Сулима наслаждались счастьем воссоединения.

Наконец девушка сама напомнила своему возлюбленному, чтобы он ответил своим защитникам, ибо, как она ему уже рассказала, им они были обязаны всем. Без них она была бы сейчас рабыней где-нибудь на земле, и эта встреча никогда бы не стала возможной.

Теперь Салим вкратце поведал о своих попытках узнать что-либо о судьбе похищенной невесты и затем описал преследование пустынными разбойниками до вмешательства английских господ.

— Ты знал племя, к которому принадлежали твои преследователи? — спросила его Йоханна.

— Нет, это были разбойники, какие бродят по всей пустыне, наводя ужас на караваны.

— Что могло заставить их преследовать тебя?

— Я не знаю. Вероятно, они подозревали у меня ценности, или, может быть, уже одно моё оружие пробудило их алчность.

Йоханна задумчиво покачала головой.

— Я скорее думаю, тебя хотели навсегда заставить замолчать.

— Меня? — удивлённо спросил Салим.

— Ты разве не думал, что Дахаб или Хасан могли нанять разбойников?

— Действительно, это могло быть так. Я теперь почти уверен, кто придумал план похищения Сулимы; она сама это подтверждает, и эта ненавидящая меня пара знала, что однажды я потребую отчёта; они подкупили тех пустынных разбойников, чтобы тем или иным способом убрать меня с дороги.

Эллен тоже подтвердила это предположение.

— Как далеко ещё до стойбища Бени-Суэф? — спросила она.

Салим бросил испытующий взгляд на караван.

— Быстрая лошадь добежит до нашей территории за два часа; но у вас есть навьюченные верблюды, так что мы будем там через шесть часов. Где стоят шатры, я пока не могу сказать, так как мы — кочевое племя; но мы можем получить точные сведения от первого встреченного нами бедуина.

Салим занял место на самом легко навьюченном верблюде.

Йоханна направила своего коня к Эллен.

— Мисс Петерсен, наше предположение, что Хасан причастен к похищению Сулимы, подтвердилось, — сказала она, — но, по всей вероятности, этот план исходил от Дахаба, шейха Бауити. Хасан найдётся в лагере Суэфов, но не Дахаб. Вы намерены выступить в роли судьи?

— Нет, — ответила Эллен, — я хочу лишь, чтобы Хасан был уличён в предательстве своего племени, и я думаю, наше свидетельство, уже сам наш авторитет как европейцев, легко это сделает возможным. Салим сам ничего не может доказать Дахабу, так же как и Сулима, и я не знаю, как мы можем заставить этого парня признаться.

— Через Хасана.

— Дахаб, вероятно, купил его молчание.

— Но удары палками развяжут ему язык.

— Если по просьбе Салима будет применено это средство, то я, конечно, согласна; но я сама его не предложу, — решительно заявила Эллен.

— Есть и кое-что другое, что может заставить Хасана заговорить, — задумчиво сказала Йоханна.

— И что же это?

— Удивление. Мы не должны сразу приводить Сулиму как освобождённую, а сначала дать выступить Салиму в роли обвинителя, и, если Хасан будет отрицать, должна появиться Сулима и прямо указать на него как на виновного. Также необходимо, чтобы она тогда рассказала о своей встрече с Дахабом.

— Это будет лучше всего, — с удовлетворением заявила Эллен, — носилки на верблюде — хорошее укрытие.

Шесть часов ещё не прошли, солнце ещё стояло высоко над горизонтом, когда караван вдали увидел сверкающие белые полотна шатров. Салим сразу же заявил, что это шатры Бени-Суэф, но точно ли шейха Мустафы-бен-Хаммеда, он пока не мог утверждать. Вскоре они их достигли, и Салим узнал, что его племя расположилось примерно в часе езды дальше на юг, и что как раз старый шейх Бауити и его сын гостили у них.