Бесплатный фрагмент - Вера и рыцарь ее сердца

Седьмое небо

Часть 1

Глава 1

— Мама, ну и зачем ты купила эту вонючую рыбу? Ты это сделала нарочно? Ты ведь знаешь, что запах рыбы я на дух не переношу!.. Зачем покупать рыбу, да ещё «свежемороженые» спинки минтая, когда можно купить мясной фарш и сделать котлетки?!

— Так, дочь моя, на переправе за килограмм спинок минтая я заплатила всего 4 рубля, это всё, что имелось в моём кошельке, а мясной фарш на рынке не продают чайными ложками, по 4 рубля за ложку!.. Мы не баре, не на мармеладе выросли, нам и минтай — деликатес! Наедимся на сон грядущий, на радость папе Карло и на зависть всем буржуям! Вот представь себе, как мы с тобой нищие, бездомные, голодранцы, а тут на тебе, и крыша над головой, и постель мягкая, да ещё на ужин — рыба в собственном соку!

— А не надо и представлять, мы и так уже, как голодранцы, три дня едим рис с квашеной капустой, а теперь на рыбьи потроха переключились!.. Я ужинать не буду, не хочу рыбьей костью подавиться! Таня тоже на сеновале Витьку сеном кормила, он у неё телёночком был, а ты потом из его горла соломину вытаскивала. Или забыла?.. Нет уж, увольте, голодовка у меня.

— Минтай без костей! — прокричала Вера вслед уходящей из кухни дочери и поспешила в зал, чтобы быстренько переодеться и заняться приготовлением ужина.

Вера со старшей дочерью уже три месяца жили в пригороде Калининграда на съёмной двухкомнатной квартире, где она заняла зал, а Катя — комнату с выходом на балкон. В тот вечер женщина была очень голодна, поэтому не обижалась на дочь, а, переодевшись, отправилась на кухню готовить рыбу в собственном соку, как готовили карасей в татарской деревне, расположенной на болотах.

Спинки минтая, протушенные в сковородке с остатками подсолнечного масла, были уже на вид умопомрачительно аппетитны. Вера не переставала радоваться своему везению, потому что купить целый килограмм минтая всего за 4 рубля не каждому участковому педиатру удаётся! Конечно, если бы она ещё и «зайцем» проехала на автобусе, то к рыбе подавался бы и хлеб, но и без хлеба ужин намечался сытный и дешёвый.

В тот вечер она ела без всяких приличий, прямо со сковородки, и, почувствовав приятную сытость, накрыла сковороду тарелкой и положила на неё тот единственный ломтик хлеба, который затерялся в хлебнице.

Замечено, что сытому человеку и посуду мыть в удовольствие, а ночью снятся хорошие сны.

В хорошем настроении женщина отправилась в зал. Проходя мимо дверей Катиной спальни, она бросила через плечо фразу, которая должна была освежить память дочери, а то она видимо забыла, почему они живут впроголодь.

— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.

Раскладной диван у окна скрипел нещадно, поэтому, забравшись под одеяло, Вера лежала смирно, стараясь как можно быстрее заснуть. Но в последнее время её сну мешали тяжкие думы, которые ворочались в голове, вороша былые события, чтобы к рассвету лишить её всякой надежды на перемены к лучшему.

---

                                          * * *

Вера сбежала из Андрюшина в Калининград с хорошим запасом стартовой энергии, начать жизнь сначала в уверенности, что дважды она не наступит на одни и те же грабли, ибо отучилась лезть на рожон. Но проходили месяцы, и теперь её житие-бытие напоминало заезженную пластинку, которая крутилась вхолостую, изменялись только даты в календаре.

Калининград, основанный рыцарями Тевтонского ордена ещё в XIII веке, имел две истории: до 1945 года и после. Приезжему человеку могло показаться, что старая история города прошла, а новая ещё не началась, поэтому люди на улицах сторонились друг друга, как пришельцы из других земель, и даже дворняжки поглядывали на своих четвероногих сородичей с подозрением, а на людей — без всякого доверия.

Вера тоже не собиралась открывать кому-либо свою судьбу, как и причину переезда на западную окраину России из таёжной деревни. Она старалась стать востребованным специалистом и, как следствие, получить от города собственное жильё.

В пригородном городке Гурьевске нуждались в детских врачах. Уже на второй день после приезда в Калининград Вера начала обслуживать сразу два педиатрических участка, а на третий — она сняла квартиру. Привычный труд помогал ей иметь хоть какое-то удовлетворение от новой жизни, и двухкомнатная квартира давала возможность тосковать в одиночестве, спасаясь от мокрой прибалтийской погоды и неприязни к Вере главного бухгалтера, ибо неприятные моменты имеют право на повтор.

Отсыревшие от дождей ветры продували одежду насквозь, от них негде было бедному прохожему укрыться. Вера бегала по участку, обслуживая больных детей, и постоянно мёрзла, поэтому, зайдя в частный дом, где находилась бухгалтерия больницы, обрадовалась возможности согреться, пока оформлялся её официальный приём на работу.

В прогретой жаром от печи комнате пять женщин, каждая за своим столом, в одном ритме деловито стучали по клавишам печатных машинок, а главный бухгалтер разговаривала по телефону в отдельном кабинете, дверь которого была раскрыта, а рядом с дверью сидела Вера и грелась. Из наступившей дрёмы её вывел громкий прокуренный женский голос.

— Лебедева? …Из Казахстана? 20 лет медицинского стажа! Карагандинский мединститут?.. Диплом с отличием?.. Всё понятно, диплом куплен. Это что за нашествие казахов на наш город!.. Так, Ригана, начисление производить как начинающему врачу-педиатру!

Веру покоробило это неприкрытое пренебрежение к специалистам из Казахстана, и она, сидя на стуле, выпрямилась, расправила по-бойцовски плечи и громко заговорила, смотря перед собой:

— Я, Лебедева Вера Владимировна, полноправная гражданка Российской Федерации! Я прошла курсы усовершенствования врачей в городе Тюмени, где мне было присвоено звание врача первой категории!

— Хватит… Войдите!

Вера вошла в кабинет и чуть не споткнулась на месте.

В этот момент она могла поверить в реинкарнацию людей. В кресле сидела живая Клавдия Ивановна, которую, как гласили деревенские новости, на днях похоронили! Только потом, приглядевшись, Вера нашла, что нынешняя «Клавдия Ивановна» будет помоложе умершей, но посердитее. Да, не везло ей с главными бухгалтерами.

Отстояв свои трудовые льготы в борьбе с главой больничной бухгалтерии, Вера вышла на улицу. Получалось, что при любом раскладе без подсобного хозяйства на зарплату участкового врача ей детей не поднять. О приезде Тани и Вити в Калининград не было и речи. Родители в очередной раз взяли её проблемы на себя, и теперь не Вера, а они обеспечивали младших детей всем необходимым, их воспитанием серьёзно занималась мама, а папа оказывал ей посильное содействие.

Володя и Римма не имели привычки роптать на нужду или усталость. Они с радостью помогали своим детям, чем могли. Забота о внуках оживляла пенсионную жизнь, они радовались и огорчались вместе с детьми, чувствуя себя моложе и в силе выполнить поставленную дочерью задачу до победного конца, и наградой за их труд были успехи Вити и Тани в учёбе и примерное поведение дома и в школе.

Вся страна в то время бедствовала, на нищенскую зарплату врачей невозможно свести концы с концами. Одна у стариков была надежда, что молодой президент Владимир Путин что-то конкретное обещал для улучшения здравоохранения, а из того, что обещал, что-то конкретно исполнял.

Римма совершенно не понимала, почему дочь не приняла приглашение Саши пожить у него в четырёхкомнатной квартире, Володя — почему сын не выполнил его просьбу и не отдал сестре часть долга, который они с Галиной заняли перед отъездом, а Вера, приехав в Калининград, — что происходило в семье обедневшего брата, его отношения с женой и с её племенниками, которые вдруг из милых чад превратились в требовательных барчуков, не имеющих понятия, откуда берётся молоко и хлеб.

Поэтому, если на работу Вера вышла на второй день после приезда в Калининград, то на третий сняла себе квартиру в Гурьевске, где ей предстояло жить и трудиться.

После оплаты двухкомнатной квартиры сразу за полгода вперёд у неё ещё оставались деньги от продажи имущества и дома в Андрюшино. Но этот остаток денег она потратила на Катю, чтобы девочка смогла найти саму себя, утвердиться в новом городе и повзрослеть на своих ошибках. Вере нравилось, что Катя растёт сильной и волевой личностью, но бурные события, связанные с переездом, открыли ей другую Катю, потерянного и несчастного подростка, и это ставило женщину в тупик.

Во время путешествия из деревни Андрюшино в Калининград с её девочкой происходило что-то неладное. На московском вокзале она исчезла в самый неподходящий момент выноса вещей из вагона. Сначала Вера разозлилась и наняла для переноса четырёх чемоданов недружелюбного носильщика, который без предупреждения быстро повёз тачку с её багажом на вокзал. Догоняя носильщика, она заметила одинокую фигуру Катюши — та стояла в облаке паровозного пара у привокзального киоска, как бездомная попрошайка, её толкали проходящие мимо пассажиры, а она этого не замечала.

Казалось, что девочка совершила прыжок во времени и неожиданно очутилась в незнакомом будущем, а теперь собирается с духом, чтобы начать жизнь сначала. Катя по-воровски курила сигарету, судорожно выпуская дым в морозный воздух столицы.

Так курят люди с опустошённой душой, перед тем, как им опуститься на самое дно, которое, по Горькому, не имело выхода к нормальной жизни. Вера читала Горького, но такая участь не должна была случиться с её дочерью. В этот момент, впервые за последние годы, она жалела не столько себя, сколько свою непутёвую гордую девочку, и в душу прокрались сомнения, а поймёт ли Катюша её, свою маму, хоть когда-нибудь? Поддаваться подобным размышлениям можно тогда, когда есть на это время, а не преследуя носильщика. Пробегая мимо дочери, Вера приказала следовать за ней и бросить немедленно сигарету, но Катя даже не повернулась в её сторону.

Когда носильщик выгрузил вещи у камеры хранения и ушёл восвояси, довольный щедростью хозяйки, Вера сдала четыре сумки на хранение и отправилась за Катей. Та стояла на прежнем месте, возле ярко-зелёного киоска, торгующего пивом и пирожками. Изношенная курточка и взгляд слепого человека вызывали к ней жалость прохожих, но пожалеть её могла только она, мама, остальным было на неё наплевать.

Может быть, этот киоск представлялся Кате надёжной опорой на пути к взрослой жизни, но он был просто торговой точкой. Странно, но именно этот вид дочери, с опущенными плечами и потухшим взглядом, придавал Вере силы самой не упасть духом.

— Катюша, мы сейчас… вдвоём… пойдём в кассу, нам надо взять билеты на Калининград и перейти на другой вокзал.

Девочка отвернулась и продолжала угрюмо молчать.

— Катюша, курение не поможет тебе начать жизнь на новом месте. Надо учиться строить жизнь даже на чужой территории. Андрюшино, всё, что было прежде, осталось в прошлом. Надо двигаться вперёд! В Калининграде нас ждёт другая жизнь, более цивилизованная.

Опять скорбное молчание. Катя медленно опустила свой взгляд на грязный перрон.

— Катя, прекрати надо мной издеваться!

— Отстань!

Но Вера сдаваться не привыкла, право решать судьбу дочери было дано ей по закону.

— Катюша, я знаю, что тебе трудно, но и мне нелегко. Прости, что опять нам пришлось переезжать, это не планировалось, но так получилось, по-другому я не могла поступить. Пойдём со мной… я прошу тебя.

Тут Катя подняла на маму глаза, в зелёной глубине которых стояла недетская ненависть именно к ней. Вера не знала, как надо правильно реагировать в подобных случаях, и, подумав, оставила дочь стоять у зелёного киоска, а сама вошла в здание вокзала, там села на свободную скамейку у окна и приготовилась ждать Катюшу ровно столько, сколько ей дано будет жить.

Сидеть на вокзальной скамейке без всяких дел мучительно, а думать над жизнью — даже опасно, потому что можно додуматься бог весть до чего. Вера не смотрела на часы, чтобы не отчаяться, не смалодушничать и не повернуть назад. Она разглядывала пассажиров и придумывала им свои истории, ход времени оповещался через громкоговорители и определялся новым потоком пассажиров, проходивших мимо её скамейки. Прошёл час, а может быть, и больше, когда Вера увидела свою Катю, идущую к ней через толпу людей.

Девочка подошла к скамейке, молча села рядом, в ней чувствовались покорность судьбе и готовность следовать за мамой после сибирской ссылки на Дикий Запад, чтобы его покорить.

                                          * * *

За первый месяц учёбы в элитной школе Гурьевска Катя успела поссориться с директором, завучем и учительницей по литературе, имевшей большой авторитет в посёлке. Она словно не понимала простой истины, что без аттестата зрелости нет будущего.

— Катя, тебе предстоят выпускные экзамены! Ты же умница-разумница, ну зачем тебе вмешиваться в воспитание твоих учителей? Живи с ними в мире!

— Мама, как можно учительнице по литературе жевать на уроке, разбирая творчество Есенина. Она входит в класс с пирожком в руках и после этого требует к себе уважения!

— Да хоть с двумя! Ну и что из этого? Может быть, она голодна и перед уроком ей достался лишний пирожок! Вообще-то, прожорливость ненаказуема!

— Это я голодна, это мне есть хочется! Ты думаешь, приятно смотреть, как перед тобой едят пирожок во время чтения стихов? Так Марина Семёновна обиделась, что я смотрю не на неё, а в окно, ну, я ей ответила, что пусть она сначала свой пирожок проглотит, а потом поговорим!

— Катя, кто тебя за язык тянул! Ведь выпускные экзамены на носу! Ты бы могла хоть раз скромно промолчать. Что Есенину с того, что кто-то голодный читает его стихи, хорошо, что ещё читает!

— Нет, мама, ты не понимаешь. У нас в Андрюшинской школе учителя так по-хамски себя не вели, их не только ученики, но все в деревне уважали, а эта мымра поставила «двойку» за моё последнее сочинение, за его содержание. Я не стала спорить, «двойка», так «двойка», а той ведь слёзы мои увидеть захотелось. «Ты, — говорит, — нос не задирай, а слог у тебя корявый, деревенский, и изложено не по схеме. Приехала из Сибири, так веди себя скромно, возьми учебник и спиши сочинение, никто большего от тебя не требует! Вашим учителям в деревне в пору в доярки записываться, а не детей учить свободомыслию». Мама, как я должна была на это реагировать? Мама, наша учительница по литературе — это личность! Она учила нас думать самостоятельно, а не писать сочинения под диктовку. Мои сочинения на районной выставке занимали первые места. Думаешь, мне не обидно за нашу Андрюшинскую школу? Мама, любое сочинение имеет три части: вступление, основная тема и заключение. Какая может быть другая схема? Ты знаешь, что она ответила, когда я попросила научить меня городской схеме сочинений?

— Марина Семёновна предложила тебе дополнительные уроки по литературе? Катенька, мы заплатим, если надо будет.

— Нет, она мне сказала, что мой «поезд ушёл»!

Вот тогда-то Вера и поняла, что наступила беда: Катюша не сможет сдать выпускные экзамены!

— Что теперь делать? — обратилась она к дочери. — Может быть, стоит тебе вернуться в Андрюшино и пожить у тёти Вали? Её дочка Настя наши пороги оббивала столько лет, а теперь черёд тёти Вали позаботиться о тебе до окончания средней школы, всего каких-то 3—4 месяца…

— Мама, как бы я этого хотела. Я очень хочу вернуться в Андрюшино, где меня все знают. Там я хорошо сдам выпускные экзамены. Обещаю!

— В Андрюшино все знали не тебя, а меня. Запомни это хорошо, и теперь в Андрюшино надеяться тебе не на кого, только на себя!

Надо сказать, что Вера с Катей ещё никогда не говорили по душам. Может быть, этому мешала разница в возрасте или матери не хотелось выставлять себя на суд дочери, но Вера не боялась потерять в материнском авторитете, она не хотела вешать на детей те жизненные проблемы, которые навалились на неё, и терпеливо ждала взросления детей. Этой внутренней закрытостью она оберегала и неокрепшую душу Катюши от жестокости мира, которая тоже не стремилась к близости с мамой, в уверенности, что та всё равно не сможет понять, как тяжело быть её старшей дочерью.

                                          * * *

Катя слышала, как мама поела рыбу и ушла в свою спальню. Девочку с каждым часом всё сильнее мучил голод, но терять своё лицо ей не хотелось. На завтра намечалась контрольная по математике, поэтому она усиленно занималась, сидя на раскладушке среди раскрытых учебников и тетрадок.

Поздно ночью, убедившись, что мама уснула, крадучись Катя отправилась на кухню. Голод — это вам не добрая тётка из деревни, это зверь, который скручивает желудок и требует пищи. Не включая свет, девочка села перед сковородкой, прикрытой тарелкой. На тарелке лежали кусочек старого хлеба и вилка.

Рыба, пропитанная шурпой, оказалась не просто вкусной, а бесподобно вкусной, гораздо вкуснее той квашеной капусты с рисом, которую они с мамой ели три последних дня.

Да, мама права, Катя не имела права роптать на наступившую бедность. Вот уже пошла третья неделя, как она вернулась в Гурьевск из Андрюшино, и теперь даже эта чужая холодная кухня была для неё роднее, чем та сибирская деревня, в которой прошло её детство.

Зачем она спешила вернуться обратно в Андрюшино?!

                                          * * *

Как счастлива была Катя по дороге в Андрюшино! На мамины деньги она накупила кучу красивых и модных вещей для себя и для своих деревенских друзей, но Андрюшино встретило её сибирским морозом и равнодушием.

Как такое могло случиться? Не успела она на порог зайти, как тётя Валя стала готовиться к её отправке обратно, в Калининград, словно Катя была не человеком, а какой-то бандеролью.

— Катенька, кто тебя сюда кликал? Я по телефону-то отказалась тебя брать на постой. А твоя мама позвонила, когда ты уже в дороге была, а я ей сразу сказала, что мне, чай, своих забот с лихвой хватает! Да ты в дом проходи, кормить тебя буду! Твоя мама сказала, что у тебя деньги есть… давай деньги сюда, на обратную дорогу будут. Я попробую договориться с лесниками, чтобы на их машине тебя доставить в Тюмень, а заодно и своего старшего брата в городе навещу. Как поешь, ступай в баню, с утра протоплена.

Школьные подруги тоже не радовались возвращению Кати Лебедевой в деревню. Кому из девчат понравится приезд заносчивой соперницы, а Настя совсем спятила, спать с парнями удумала, да корчит из себя невесть что, верно думает, что подругу переплюнула.

Катя быстро осознала, что лишилась звания кумира Андрюшинской молодёжи и дружбой с ней никто уже не дорожил. На неё смотрели кто свысока, как на беглянку, кто с жалостью, что не прижилась в городе и обратно прибежала. Если раньше ребята побаивались её острого язычка, то теперь могли при ней недостойно выругаться, а этого она не терпела с детства. У девушки словно глаза открылись, и как она только могла в этой глуши столько лет прожить и не замечать, что для Андрюшинских была всё это время чужой.

— Что я забыла в этой деревне! А диплом о среднем образовании я получу, и не где-нибудь, а в большом городе! — твёрдо решила она тогда и с лёгким сердцем отправилась в обратный путь, к маме.

По дороге в Москву Катюша ехала на верхней полке в купе. Выспавшись, она смотрела в окно, слушала, о чём разговаривают попутчики, а сама думала о жизни, которая так быстро изменилась: друзья перестали быть друзьями, детство прошло, родные места встречают как чужую; и пришла к мысли, что возвращаются только трýсы, а смелые идут вперёд!

Только по приезде в Москву Катя обнаружила, что из потайного кармана её спортивных брюк исчезли 500 рублей, которые она не отдала тёте Вале, а сохранила для себя. Думать о том, кто украл деньги, уже не имело смысла, потому что билет из Москвы в Калининград купить было не на что.

Сидя в зале ожидания, Катя ничем не отличалась от других пассажиров, только билета на поезд не имела, а их периодически проверял привокзальный патруль. Через несколько часов московский вокзал перестал её пугать своей суматошной жизнью. За окнами то и дело раздавались свистки кондукторов, сновали по перрону пассажиры, а в зале ожидания никто не обращал на неё внимание.

Времени было достаточно, чтобы оценить своё положение как безнадёжное. Мама осталась в Калининграде, без билетов на поезд не пропустят, а попрошайничать её не научили. Но больше всего жалела она, что попутчик по купе в поезде Тюмень — Москва, симпатичный паренёк, её обманул и не взял с собой на золотые прииски, а первым вышел из вагона, затерялся в толпе и пропал.

День клонился к закату, а Катя всё сидела на скамейке в зале ожидания и томилась собственным бездельем. Весь запас сигарет она уже выкурила, последний пирожок съеден ещё утром, оставалось только найти место для ночёвки.

В какой-то момент ей показалось, что как-то очень бесславно закончилась её жизнь, где она училась в школе, смеялась и злилась, ссорилась и мирилась, где у неё были дом и собственная кровать, сестра и брат, друзья, где её любила мама, дедушка и воспитывала бабушка, а теперь наступила другая жизнь, вокзальная, где Катя никому на свете не нужна. Слёзы сами по себе закапали на чёрную кожаную курточку, о которой она так давно мечтала, только теперь зачем эта модная курточка ей нужна? Неужели этот путь с вокзальной скамейки в туалет, а из туалета — обратно станет для неё привычным образом жизни? Голода девочка уже не чувствовала, и только одна мысль заботила её: «Плачут ли рыбы слезами, когда их выбрасывает штормом на берег, или умирают с закрытыми глазами?»

Солнце завершало свой дневной круг, и в зале ожидания становилось сумрачно и неуютно, холод пробирался сквозь одежду, мечталось о горячем чае и маминых беляшах. Катя сразу заметила в тёмном зале фигуру женщины в длинном чёрном кожаном плаще, потому что такой же дурацкий плащ из кожзаменителя носила её мама. Она всегда стеснялась маминых юбок и костюмов, а мамино непринуждённое поведение в обществе вгоняло её в краску, но в этот момент любовь к маминому плащу вылилась новым потоком слёз, и женская фигура в длинном плаще стала расплываться перед взором, постепенно превращаясь в чёрное бесформенное пятно.

Катя ладонью смахнула непрошеные слёзы и уставилась в окно, где уже зажглись фонари.

— Катя, Катюша, моя доченька. Это ты?.. Ох, как я переживала за тебя.

— Мама?

— Да, это я, а ты что, мне не рада? Слава Богу, нашлась! Голодная, поди? Пресвятая богородица, спасибо!

— Мама… я тебя не узнала. Мама, ты… ты почему здесь?

— А где мне ещё быть? Тебе ведь нет восемнадцати лет, тебя одну на границе задержат до выяснения обстоятельств, а тогда где бы я искала тебя? Ведь я умоляла тётю Валю, чтобы она не отправляла тебя в Калининград без моего ведома. Почему же ты не пошла к бабушке Зине жить, я же с ней по телефону договорилась?

— Мама, тётя Валя меня к ней не отпустила. Мама… я сама захотела домой.

Вера взяла паузу. Счастье возвращалось в её изболевшееся сердце.

— Катенька, это самое главное, что ты сама захотела домой! Теперь и на тётю Валю мне обижаться незачем, я просто забуду о её существовании… Катюша, ты сама захотела вернуться домой?! Правда? Вот и здорово! Живы будем, не умрём!

Тут Вера засуетилась. Надо было спешить перейти на другой вокзал, откуда шли поезда на Калининград.

— У нас времени в обрез… Где твой билет?.. Как нет?

— Мама, у меня и денег тоже нет.

— Так… Это неважно. Нам надо перейти на другой вокзал. Давай, быстренько собирайся. Будем привыкать жить по принципу первой необходимости. Главное, надо добраться до дома, а там разберёмся, что к чему!

Катя смотрела с обожанием на свою маму, слёзы просохли, а её мама от счастья не заметила сияния искренней дочерней любви в глазах девочки. Вера всегда спешила жить, куда-то успеть, а в этом пути не было остановок, чтобы оглянуться по сторонам.

По приезде в Гурьевск Катя записалась в обычную среднюю школу. Теперь у неё была только одна цель — сдать выпускные экзамены так хорошо, чтобы она опять могла быть сама собой, а мама бы ею гордилась.

                                          * * *

Так в раздумьях о прошлом Катя съела все спинки минтая дочиста и, замурлыкав от удовольствия, отправилась спать. Девочка готовилась в Гурьевске к каждому уроку, как к бою с городскими педагогами, которые высокомерно относились к образованию на селе. Они не понимали, что быть признанным учителем деревенской школы — это высокая честь, которую нелегко заслужить дипломированному педагогу. Экзамены за среднюю школу Катя решила сдать не хуже городских ребят, потому что она была Екатериной — победительницей!

А через неделю всё вокруг радовалось долгожданному весеннему потеплению.

Весна в Калининграде не восхищала Веру тем чудесным пробуждением природы, которое радовало её в Казахстане или в Сибири. Иногда ей казалось, что весна гуляет по городу сама по себе, а горожанам достаётся только тёплый ветер от её быстрого разбега. Солнце не брызгало апрельскими лучами, а блуждало в дождливых тучах или пряталось в старинных постройках Калининграда. Скорее всего, именно эти городские руины прошлого века мешали нынешним горожанам почувствовать себя в этом городе, как чувствует человек себя на родине, но всему своё время. Весной пешеходы не расставались с зонтами, а их обувь от сырости расклеивалась прямо на глазах.

Как никогда Вера скучала по весне своего детства, по перезвону сосульковой капели, по сияющему солнцу, по ожиданию первой травинки, первого листочка на деревьях.

В Караганде весна танцевала по городу, весело раскачивала деревья, гоняя по небу всклокоченные ветром облака, и пела детскими голосами: «Зима-лето, попугай, наше лето не пугай!».

Вера скучала по быстро тающим сугробам, по весёлому журчанию ручейков, по терпкому запаху весенних цветов. Ей было жаль, что первая травинка в Калининграде тут же терялась в зелени вечнозелёных газонов и кустарников, так что её появление оставалось незамеченным событием, и никого не шокировала первая распустившаяся почка на берёзе.

Но, может быть, Вера состарилась и её душа не хотела воодушевляться сезонными переменами погоды? Даже подснежники и тюльпаны в Калининграде казались прекрасными творениями искусных художников, а не чудом оживающей природы. Не было в весне по-калининградски той весенней лирики, которую Вера раньше слышала в каждом апрельском дне, когда ей хотелось быть «дежурной по апрелю». В этом городе не мог родиться Булат Окуджава!

Но, что тут ни говори, а весна есть весна. Прежде всего, она определяется хорошим настроением, оптимистическими планами и изменениями в одежде.

Если солнце не пряталось за тучи, то оно радостно улыбалось людям, а люди в ответ улыбались друг другу. В ясные дни Вера выходила на работу без зонта, наслаждалась солнечным светом, а её туфельки на каблучках отбивали прогулочный ритм довольной собой женщины. Тёплый ветер раздувал полы её кофточки, не застёгнутой на пуговицы, и легонько теребил подол удлинённой юбки, доставшейся ей в наследство от жены брата. Как там ни крути, а красиво жить человеку не запретишь, особенно если он сбежал из деревни в город.

Чтобы истинно оценить преимущества городской жизни, надо лет пять пожить в деревне, в срубленной избе, в общении с бурёнкой как с кормилицей семьи. Тогда будет понятно, как приятно начинать день с посещения благоустроенного туалета, лёгкого завтрака в виде ломтика нарезного батона с тонким кружочком колбаски поверх маслица, а потом по асфальтовым дорожкам торопиться на работу, чтобы вечером принять тёплую ванну с ароматическим шампунем и до сна просидеть в кресле перед телевизором, который не рябил оттого, что покосилась антенна на крыше.

Уже через месяц городской жизни Вера стала замечать, что её тело неудержимо теряло силу и гибкость, оно набирало вес и ужасно противилось всякой физической нагрузке. А потом куда-то пропало удовлетворение от жизни, а с ним и то умиротворённое состояние души, когда все дела по хозяйству управлены, когда протопленные печи давали тепло, и вода на завтрашний день стояла в вёдрах у крыльца.

Ведь какая в деревне может быть апатия? Это городских людей постоянно одолевает лень, а у сельчан весь день расписан, только успевай крутиться.

Человеку всегда хорошо там, где его нет.

В городе долгожданные субботние дни теряли свою прелесть, они становились банальными выходными днями, когда не знаешь, что делать и куда пойти. Но роптать на городскую скуку Вера вовсе не собиралась, как и мечтать о возвращении в деревню!

В свободное время она стала заниматься гимнастикой, интенсивно штудировать новую книгу американской писательницы Луизы Хей, в которой давались советы по прогнозированию позитивного будущего. Эти занятия женщина совмещала с молитвами, которые становились обязательными ритуалами по утрам и вечерам.

С первых дней работы в Гурьевске Вера взяла себе правило, которое гласило: хорошо работать — это совсем не означает рваться в передовики. Она уже не стремилась к всеобщему уважению и в коллективных заговорах не участвовала, а спокойно выполняла приказы начальства, стремясь быть самым среднестатистическим врачом.

Созданный ею образ скромного участкового врача почему-то действовал на людей гипнотически, и к ней потянулись коллеги для душевных бесед.

Как-то раз к Вере в кабинет зашла заведующая поликлиникой, Елена Михайловна, очень красивая брюнетка, похожая на пиковую даму из спектакля. Но зашла она не для деловых разговоров.

— Вы знаете, Вера Владимировна, вот что я скажу вам по секрету. У меня есть знакомые, которые уже полгода живут в Бельгии. Они сдались властям как беженцы, а теперь живут в домике на берегу моря. Они не работают, целые дни отдыхают и получают социальное пособие, по сравнению с которым наша зарплата врача, что гулькин нос.

— Бельгия? На берегу моря? Ещё и социальное пособие? Прямо как в мире чудес.

Обычно Вера не перебивала своих коллег, рассказывающих по секрету свои истории, но тут её воображение за одну секунду нарисовало прекрасную страну Бельгию, песчаное морское побережье, похожее на побережье в Тунисе, а в лучах восходящего солнца рядом с голубым маяком стоит одинокий беленький домик, в которой живёт она и её весёлые дети.

— Вера Владимировна, — продолжала Елена Михайловна описание райской жизни в Бельгии, — я об этом и говорю: Бельгия, социальное пособие, домик у моря. Представляете, какой комфорт! Нам, беженцам из Казахстана, приехать в Бельгию и получить вид на жительство стоит всего 1000 долларов на человека.

— Тысяча долларов на человека? — тихим эхом повторила Вера последние слова своей начальницы, и радужная картина бельгийского приморского рая стала ещё одной несбыточной мечтой.

Как обычно и бывает, если утро было солнечное, то к вечеру обязательно похолодает. После работы Вера шла домой, застегнув кофточку на все пуговицы, дул ветер прямо в лицо, и небо хмурилось. В сумке она несла десяток пухлых историй диспансерных больных детей, под тяжестью ноши её походка сменилась на утиную, а красные туфли-лодочки, из гардероба Галины, при ходьбе изрядно натирали ноги.

С заходом солнца исчез и Верин дневной энтузиазм, и она с ужасом понимала, что через каких-то три месяца оплата за квартиру закончится, и они с Катей останутся на улице. Месячная оплата за съёмную квартиру в два раза превышала оклад участкового педиатра первой категории, работающей на две ставки.

«От сумы и тюрьмы не зарекайся», не зарекайся даже тогда, когда у тебя есть высшее образование и желание трудиться днём и ночью.

Но сердце женщины согревала надежда, источник которой находился в церкви.

Глава 2

В один из воскресных дней в начале апреле, после затяжных дождей вновь показалось солнце над городом, и даже ветер, улегшись в штиль, жмурился в его лучах. В природе наступила пора благоденствия, люди бродили по улицам без всякой надобности, подражая дрейфующим облакам в вышине, и небо улыбалось всем своей ясной синей улыбкой.

В такой день просто невозможно усидеть дома, и Вера с утра отправилась в городскую церковь. Вообще-то, она не имела привычки срывать листья или ломать ветки с деревьев, но не удержалась и сорвала для себя веточку молодой ольхи, набирающей цвет. С веточкой в руке она села в автобус, идущий на городскую площадь, где скромно стояла православная церковь, укрывшись под раскидистыми тополями, и в этой скромности было что-то притягательное для человека, ищущего не религиозную восторженность, а спасение души.

Выйдя из автобуса под колокольный звон, она направилась вместе с другими верующими в церковь, радуясь тому, что не случайно сорвала ветку ольхи по дороге в церковь, а по Божьему провидению.

С началом праздничной службы в солнечное Вербное воскресенье Вера запретила себе думать о постороннем и духом соединялась с голосом священника и поющих дьяконов. Это церковное песнопение под речитатив священника отделяло её от мира забот и тревог, а с запахом ладана приходил в её сердце мир другой, Божий, на который не действовало течение времени, ибо в нём веками хранились неизменными покой и любовь Христа ко всем живущим на земле.

Вера уже не чувствовала себя чужой на службе. К тому времени рассказы из Евангелия она знала почти наизусть, а в проповеди священника они оживали. В них слышались наставления Господа Христа к своим ученикам и ко всем верующим на земле.

В то воскресенье говорилось о том, что верующему человеку надо творить добро младшим братьям, то есть тем, кто нуждается в помощи. Вера внимала словам батюшки и размышляла про себя.

— Делать добро, не требуя ничего взамен? Это мне понятно, как с нищего можно ещё чего-то требовать?.. Вон сколько старушек стоит у ворот церкви с протянутой рукой, даже стыдно пройти мимо, не дав им денежного утешения, но разве 10 копеек, которые лежат в кармане, их обрадуют?.. Но если мне встретится человек в беде, то я непременно ему помогу, чем смогу… добротой меня Бог не обделил. Батюшка говорит, что Господь Христос не пустил в Божье царство тех людей, которые прошли мимо него, когда он нуждался в одежде и еде, потому что они не узнали Его Святой Лик в голодающем человеке, который страдал от холода. Вот если кто-то попросит у меня еды, разве я не дам?.. Конечно, дам, и одеждой поделюсь… по-христиански.

После праздничной службы Вера задержалась у иконы Николая Чудотворца. Почему именно перед иконой Николая Чудотворца?

Надо сказать, что это был непростой выбор для женщины, начинающей приобщаться к церковной жизни. Из множества икон ей надлежало выбрать ту, перед которой она могла обращаться к Господу. Каждый раз, когда она ставила свечку перед одной иконой, ей казалось, что другие святые угодники смотрят на неё укоризненно, как бы говоря: «А чем мы хуже?». Если у неё были бы деньги, то она бы перед каждой иконкой поставила свечку, но молиться хотелось перед иконой Николая Угодника.

Хорошо, что со временем Вера поняла, что если зависть — это грех, то святые на иконах не будут её ревновать к Николаю Чудотворцу, на то они и святые.

Если говорить ещё более честно, то самой Вере хотелось бы лучше молиться святой Матроне, которой в калининградской церкви не было. Наверное, потому, что старицу Матрону православная церковь ещё не признала святой, а для Веры она представлялась живой и святой. Эта весть о старице Матроне пришла к ней чудным образом, ещё до Нового года, в декабре, когда она ехала в Калининград на разведку.

                                          * * *

Папа уехал с младшими детьми в Караганду, в Андрюшино оставалась жить Катюша, которая училась в выпускном классе, и безработная Вера готовилась к новому жизненному старту. Женщина в улёт, за символическую цену, продавала ковры и мебель, раздавала вещи и одежду, только вот покупателей дома не было.

Чтобы не позволить страху перед будущими переменами завладеть ею, женщина отправилась на разведку в Калининград, где благополучно обосновался её брат с семьёй, казавшийся идеальным прибежищем для ссыльных педиатров и одиноких матерей.

Этот чужой город был роднее, чем деревня Андрюшино, где она так старалась быть земским врачом.

Скорый поезд в Москву шёл двое суток, останавливаясь только в больших городах, а в Москве ей надлежало пересесть на поезд, идущий в Калининград.

Во время остановки в Перми в плацкартный вагон вошла женщина преклонных лет. Она долго размещала свои многочисленные объёмные сумки и сумочки под спальной полкой, а когда всё разместила, то купчихой уселась на боковую нижнюю полку, и тут Вера обомлела. Эта грузная женщина, в приличном возрасте, в которой чувствовались воля и сильный характер, походила на маму, как две капли воды, только Верина мама была помоложе и похудее. Пересев поближе к новой соседке, она первой представилась, чтобы начать беседу.

— Здравствуйте, меня зовут Вера. Я еду в Калининград, вернее, сбегаю в Калининград из сибирской деревни, где я проработала 7 лет врачом, но так и не угодила деревенскому люду. Вы тоже едете в Москву? В вашем возрасте нужно иметь мужество, чтобы отправиться в далёкий путь в такой мороз. Вы извините меня за любопытство, но вы случайно не из рода Казимирских?.. Вы очень похожи на мою маму.

— Нет, Верочка, я из Перми. А еду к моей внучке, которую сама и воспитала, непутёвые у неё были родители, шайтан их забери. Моя сиротка учится в университете при правительстве Путина на первом курсе. Она та, единственная выпускница из Перми, которая с успехом выдержала вступительные экзамены! Сам губернатор её поздравлял! Чудо?.. Да, это чудо. За этим чудом стоит святая Матрона! Я вам, Верочка, вот что скажу…

Эта пожилая пермячка была настоящей сказительницей, она умела увлекать собеседника, и, внимая её голосу под перестук колёс, Вера забыла собственные беды, перед ней оживала современная былина со счастливым концом, которая произошла по молитвам матушки Матроны. В награду за внимание пожилая пермячка накормила свою слушательницу шаньгами с картошкой.

Когда поезд прибыл в Москву, Вера уже назубок выучила маршрут к мощам святой Матроны, но бабушка из Перми на прощание ещё раз повторила свой, по-матерински строгий наказ:

— Приедешь в Москву. Доедешь на метро до станции «Марксистская» и, не переходя дорогу, сядешь на 16-й троллейбус, выйдешь из троллейбуса на второй остановке. Там находится женский Покровский монастырь. Далее, купишь живые цветы и приложишься к мощам Матроны. Я хочу, чтобы и твоя жизнь наполнилась чудесными событиями.

Конечно, по приезде в Москву Вера послушно сделала всё, как было предписано ей этой удивительно стойкой женщиной из Перми.

Первая проблема случилась при покупке цветов, которые продавались на жутком морозе у ворот монастыря. Рассвет ещё не наступил, а цветы уже продавались! Вера знала, что мёртвым покупают чётное количество цветов в букете, а живым — нечётное, но сколько купить Матроне не могла решить. В этом случае женщине помогла сама продавщица цветов.

— Вы кому покупаете цветы?.. Старице Матроне? Так она и после смерти живёт и помогает в жизни тем, кто к ней обращается за помощью.

— Тогда я куплю три красные гвоздики.

Вторая проблема была уже в самой Вере. У неё ещё в поезде начались женские критические дни, и она не знала, можно ли в её положении целовать мощи Матроны. Монашка совета не дала, а только посмотрела на неё как на распространителя ереси, поэтому Вере пришлось быстренько затеряться в толпе жаждущих поцеловать святые мощи. Не зная правил поведения в церквушке, женщина додумывала эти правила сама.

— Видимо, монашкам не положено знаться с мирскими людьми, паломниками святых мест, поэтому обижаться на неё нельзя. У меня нет другого выхода, как только выполнить наставление моей «маме подобной» спутницы, потому что эта мудрая и добрая женщина из Перми желала мне добра.

Это решение успокоило Веру, и она заняла очередь, чтобы приложиться к мощам Матроны, а очередь закручивалась в три колена.

Третья проблема возникла, когда настала её очередь подойти к гробнице святой Божьей угодницы. Надо было правильно положить цветы и правильно вести себя у гроба старицы, чтобы опять не вызвать нарекания, и тут, словно прочитав её мысли, крупная в теле монашка, которая следила за горящими на медном блюде свечами, обернулась и ответила на все её ещё не заданные вопросы, используя при этом направляющие жесты.

— Цветы — сюда, свечу — туда, поцеловать здесь и взять на память могильный цветок.

Тут-то Вера и сама убедилась, что Матрона жива и может воочию общаться с людьми на уровне мысли.

После выхода из церкви Вера купила маленькую икону с ликом слепой Матроны, чтобы всегда иметь при себе, купила она и книжку о жизни этой удивительной старицы. Рассказы очевидцев из этой книги были удивительно правдивыми. Матрона своей верой и любовью к Господу спасала другие жизни, а история её жизни давала повод задуматься людям о Боге и вере.

Особое доверие к старице вызывало то, что она, слепая от рождения, всю жизнь несла нечеловеческие тяготы и бескорыстно помогала людям в трудное время становления советской власти, и теперь заочно учила саму Веру не терять надежды и при крушении этой власти.

Особо запомнился рассказ одного свидетеля, в котором упоминалось о Николае Чудотворце. Именно Николай Угодник по молитве Матроны помог путнику не замёрзнуть в пути, а теперь этим бедным путником оказалась сама Вера. Она нуждалась в помощи Николая Чудотворца, потому что больше помощи ждать ей было неоткуда.

Раньше ей помогали родители, но родители теперь сами нуждались в заботе, они собирали по крохам свою пенсию, чтобы учить Витю и Таню.

После разведочного рейса в Калининград, где Вера заручилась поддержкой брата и нашла для себя работу в Гурьевске, она вместо Андрюшино отравилась в Караганду, навестить младших детей в родительском доме. В Караганде с первой и до последней минуты женщина прощалась с сыном и дочерью, а Таня и Витя — со своей мамой, словно расставались они навсегда, но плакали они только ночью, втайне от бабушки, которая не любила рассматривать трудности как повод для плача перед могилой без покойника.

                                          * * *

Прощание с детьми в Караганде до сих пор знобило Верино сердце, и не было никого, кто бы смог её утешить, кроме чудного Николая Угодника.

А к кому она ещё могла обратиться за утешением?

Её брат из богатого делового человека, каким он был в Караганде, превратился в бедного никчёмного мужика, которого обманули знакомые, разорили незнакомые, а потом друзья кинули, а родные осудили. Саша сам нуждался в поддержке даже больше, чем она, его сестра.

В детской поликлинике Гурьевска Веру встретили как чужую и не обещали содействия в поиске жилья, и теперь она сама активно искала работу педиатра с предоставлением государственной квартиры.

Конечно, для неё не было проблем найти в Калининграде престижное место работы, и она чувствовала себя даже предателем своей профессии, когда отказалась от четырёхмесячной учёбы в Ленинграде для того, чтобы вступить в должность заведующего детским кардиологическим отделением, что было её заветной мечтой как педиатра, но теперь эта высокая мечта сменилась на бытовую: иметь жильё и привезти детей из Караганды, чтобы жить с ними долго и счастливо.

Поэтому в день Вербного воскресенья Вера надеялась только на Бога. Она молилась перед иконой Николая Чудотворца с бесконечными воздыханиями. Когда на сердце женщины воцарился мир и покой, она перекрестилась и вышла с поклоном из церкви, её ослепил уличный свет.

На улице по-летнему сияло солнце, и с радостным настроением она отправилась к брату, но не в гости, а по врачебно-сестринскому долгу.

                                          * * *

Уже вторую неделю ездила Вера из Гурьевска в Калининград, чтобы помочь жене брата восстановить подорванное в Калининграде душевное здоровье. Первые приступы неврастении начались у Галины после того, как её бизнес потерпел крах.

Надо сказать, что когда жене брата надоело быть домохозяйкой в таком престижном городе, как Калининград, она не могла уговорить Сашу дать ей стартовый капитал для того, чтобы начать собственное дело, ибо он сам мечтал открыть транспортную фирму, но на деньги, предназначенные для бизнеса, был куплен домик, где поселились его тесть с тёщей. Поэтому Галина отправилась за финансовой поддержкой в Караганду, к свёкрам.

Родители Саши были очень рады, что их навестила невестка, которая после тёплого приёма, усадив их на диван, раскрыла цель своего приезда.

— Мама, папа, — заговорила она скороговоркой, — я начинаю очень выгодный бизнес. Чем больше я вложу в него денег, тем скорее получу прибыль. Ведь и вам надо подумать о старости. Кто вам поможет, как не мы с Сашей, ибо Вера забралась в такую глушь, что её саму надо спасать. Вы не волнуйтесь, я клянусь, уже через месяц, в крайнем случае через два, эти деньги вам верну, а на прибыль мы с Сашей купим вам домик с огородом. Мне необходимо по минимуму всего 3 тысячи, а лучше сразу 10 тысяч долларов.

Первой за свои сбережения вступилась Римма.

— Галя, для нас это очень большая сумма. Это гораздо больше, чем мы имеем на сберегательной книжке на чёрный день.

Потом слово взял бережливый Володя:

— Галина, вы с Сашей ещё и по другим долгам с нами не рассчитались.

— Владимир Степанович, вы такой хороший, я вас так люблю. Через два месяца я опять приеду к вам и верну вам долг, а мы с Сашей будем заботиться о вас, чтобы вы ни в чём не нуждались.

Всё! Лёд тронулся, и деньги для Галины были собраны у знакомых и друзей Шевченко, а Галина, приехав обратно в Калининград, с головой окунулась в заманчивый мир бизнеса. Её уверенность в успехе базировалась на убеждении, что её яркая внешность и умение заговаривать людей будут достойно оценены в деловых кругах. Фирма «Герболайф» обещала женщине большие доходы. В это время и Саша открыл своё дело в паре с Раисой, отставным подполковником карагандинского РОВД, которая приехала в Калининград вслед за Сашей, как близкая подруга его мамы.

Что там говорить, Веру поразило количество ящиков, складированных в спальне у брата, в которых хранился никем не востребованный продукт «Герболайф». Она искренне сочувствовала невестке, что её бизнес прогорел, и медикаментозно спасала Галину от душевной слабости на почве невротического психоза. Вера по просьбе брата, которому нужна была здоровая жена больше, чем её успех в бизнесе, проводила курсы витаминных инъекций, укрепляющих нервную систему, и состояние снохи стало постепенно улучшаться. Жаль, что Саше она не могла помочь, потому что он тоже был жертвой провала в бизнесе и сам не знал, как ему законным путём выбить собственные деньги у пропавшего без вести партнёра по бизнесу, которым являлся сын Раисы, к тому же прописанный в его квартире.

                                          * * *

В то Вербное воскресенье Вера пришла к брату в прекрасном настроении и сразу попала с корабля на бал. На кухне Галина принимала гостей, которые сидели за столом у окна, чаёвничали и вели светские беседы.

В одной из трёх Вера узнала Раису, теперь уже полковника милиции в отставке, а другая представилась Маргаритой. Эта дамочка средних лет отличалась высокомерностью, высокопарной речью и манерами родовой аристократки. Третья гостья по сравнению с Маргаритой выглядела молодой кухаркой, в самом расцвете сил, её звали Надя, и у неё было собственное дело в Гурьевске.

Гостьи за обеденным столом брата вели нескончаемые беседы о том, как неприветливо с ними обошлись в Калининграде, население которого в своём большинстве имело дурной вкус и низменные привычки, а в паузах промывались косточки и самому хозяину дома, при этом высказывалось сочувствие бедной Галине, суетившейся за столом.

С приходом Веры тема разговоров не поменялась.

Галина усадила золовку за стол и налила чай, придвинув к ней вазочку с сухариками, показывая, что в этом доме старательно соблюдался пост перед Пасхой. Мясо и молочные продукты не входили в рацион семьи, а песочные печенья к чаю хранились только для Юрика, Вериного племянника, который имел два высших образования и трудился в городской администрации, его авторитет в семье был непререкаем.

Заварив свежий чай, подлив вареньице в розетки, почирикав с подругами о том и о сём, Галя почувствовала слабость и отправилась отдохнуть в спальню, оставив гостей одних допивать чай, и бразды за столом взяла на себя Раиса, обладательница неприятного для слуха голоса.

— До чего Саша жену довёл, ведь сам не работает и не чешется, а всё ему на блюдечке подавай. Одним словом, говно в мешке! Зачем только я с ним в дело ввязалась!.. Да-а, как нам, милые дамы, тяжело в эмиграции… Нас здесь за дураков держат, наша честность не в почёте, трудолюбие наказуемо, а наши отцы здесь в войну головы свои сложили… Посмотрите на Галочку, как она сдала в последнее время. Этот Саша ест её поедом, деспот, он кого хочешь со света сживёт, порода у него такая, бульдожья. Я знаю, что говорю, ведь он весь в свою мамашу, а с ней я на короткой ноге… Зачем я только с ним начала свой бизнес, хорошо, что сын вовремя дал дёру, чтобы не разориться из-за этого говна, а я… разорена… а я вдова… кто за меня заступится.

Её тут же поддержала Маргарита, коренная москвичка, изящно сложенная, но излишне худая, она хорошо владела навыками светской беседы.

— Ох, Раиса, я вас прекрасно понимаю. Разве может этот… вылитый мужлан, Александр, оценить по достоинству такую чувствительно тонкую, одухотворённую натуру, как его жена. Я взяла над этой бедной женщиной шефство, чтобы утешать её ранимую нежнейшую душу добротой и пониманием. Предлагаю держаться нам вместе. Кстати, я приглашена на камерный концерт Ирины Понаровской. — Не видя заинтересованности у сидящих за столом женщин, Маргарита выставила свои ручки вперёд и продолжила говорить уже совершенно другим тоном: — Дамы, вы посмотрите на мои ручки. Обратите внимание, как они нежны, а кожа бархатная… Кстати, я могу вам, милочка, достать этот крем для рук, который в открытой продаже вы нигде не найдёте, по очень неплохой цене.

Эти слова были обращены к Надежде, руки которой в креме совершенно не нуждались. Сама Надя приехала в Калининград из Иркутска, а в гости к Саше приходила как к потенциальному партнёру по бизнесу, и не столько поэтому, сколько потому, что её собственный особняк ещё находился в процессе строительства, а она временами остро нуждалась в комфорте, этот комфорт умела организовать для гостей Галина, Сашина супруга.

Вера в эту беседу женщин не вступала. Она напилась чаю, встала из-за стола и отправилась было в другую комнату, чтобы приготовить уколы с витаминами для Галины, как к ней обратилась Раиса:

— Верочка, почему ты не используешь свою внутреннюю силу?

Вера растерялась, она недоумённо посмотрела на женщину в звании подполковника милиции, правда, в отставке, и спросила:

— Какую такую силу? О какой силе вы говорить изволите?

— Ясновидящая, у которой ты была с твоей мамой на сеансе по ликвидации сглаза. Эта ясновидящая говорила, что у тебя есть… сила! Её надо раскручивать, дорогая, …это золотая нить Ариадны. Я вам могу…

Вера ненавидела подхалимов, которые служат и нашим, и вашим… её прорвало.

— Да бросьте вы, Раиса Павловна, вводить людей в заблуждение. У вас приличная пенсия, плюс два бизнеса! Всем бы такими разорёнными быть, как вы. Так чего вы на жалость давите?.. Это ваш сын развёл моего брата на деньги, а где он сейчас? Не знаете… и получается, что «битый небитого везёт». Я понимаю, что вам одиноко, не с кем по душам поболтать. Так не надо других напрягать, обращайтесь в бюро знакомств… Вы вспомните, как ваши подружки-экстрасенсы целый год прожили бесплатно в доме моего брата, а его самого на сыроедение посадили, а когда он обнищал, то нашли себе другую жертву, а вы с ними разве не в доле? И не надо делать такое лицо, вы же сами проговорились, что ваши подруги обещали моего брата лечить до последней копейки, так они своё слово сдержали! Вы приходите в дом моего брата, пользуетесь гостеприимством его жены, ноете о своей нищете и ещё меня втравляете в какие-то сверхъестественные силы… не пора ли и честь знать…

Тут на пороге появилась Галина. Она не понимала, что происходит на её кухне, хлопая сонными глазами, а гости заинтересованно смотрели на Веру: Раиса — с обидой, Маргарита — с опаской, а Надюша — восторженно, как в зверинце смотрят на рыкающих медведей. Раиса быстренько покинула дом Саши, а за ней и Вера, по дороге домой она вспоминала свой жалкий побег из Андрюшино и пережитый позор, и итог её размышления был ободряющим.

«Я слабая женщина и ничем не отличаюсь от других, только у меня есть Господь. Пусть он будет моей силой, моей точкой опоры, от которой мне надо оттолкнуться, чтобы научиться побеждать верою самые неразрешимые обстоятельства».

Каждый год Вере хотелось встречать лично рассвет на Пасху, чтобы увидеть в свете утренней зари ореол небесной славы, омыть свою поседевшую от тяжких дум душу в сиянии восходящего солнца.

Со слов бабы Кати, старой казачки из Зеренды, тот, кто на Пасху встаёт рано, чтобы увидеть восход солнца, на весь год благословляется Богом. В сибирской деревне Андрюшино не было ни церкви, ни пасхального служения, и Вера праздновала Пасху в кругу семьи.

Чуть только забрезжит рассвет за окном, она будила детей и вела их во двор, полюбоваться зарей и не пропустить восход солнца как знамение свыше. Иногда солнце совсем не проглядывалось из-за туч, тогда Вера учила детей видеть восход солнце и за тучами.

В Гурьевске встречать рассвет на Пасху было трудно, ведь окна её квартиры на пятом этаже выходили на запад, а идти в церковь было не с кем. Таня и Витя жили в Караганде, а Катя очень злилась, когда её рано будили в выходной день.

Хотя девочка после приезда из Андрюшино стала серьёзно учиться в школе, но её отношения с мамой не улучшились, но не выходили за рамки взаимно вежливых, а Вера не то чтобы отстранилась от воспитания дочери, а училась доверять ей, чтобы не мешать её взрослению.

В тот торжественный день Вера проснулась рано и распахнула окно. Свежий воздух был наполнен запахом черёмухи и свежевспаханных огородов. Окно выходило на внутренний двор многоэтажных домов, закрытый от первых солнечных лучей, но это не мешало женщине радоваться светлому празднику Пасхи! Иисус воскресе! — пело радостно её сердце в груди, и ей самой нестерпимо захотелось пойти в церковь.

Вера не огорчалась тому, что не знала церковного расписания праздничных служений, потому что была убеждена, что сам приход в церковь на Пасху очень важен для верующего человека. Приодевшись и засунув шёлковый платок в сумку, Вера приоткрыла дверь в спальню к дочери и тихонечко пропела:

— Христос воскрес!

— Воистину воскрес, — сонно пробурчала Катя и натянула одеяло на голову.

— Катюша, я иду в церковь, а потом зайду к Саше, чтобы поздравить всех с Пасхой. В отличие от нас, они держали сорокадневный пост. Я представляю, как вкусно у них накрыт праздничный стол… сдобные пасхи, крашеные яйца… тебя там тоже ждут.

Молчание.

— Ты пойдёшь к тёте Гале есть пасхи?

— Мгу.

Что значит «мгу», Вера гадать не стала, решив заказать за Катю, Таню и Витю сорокоуст за здравие.

Автобус из Гурьевска останавливался прямо на площади перед церковью. Под ликующий колокольный звон начиналось пасхальное служение. Деревянное здание церкви не вмещало всех верующих, пришедших в то утро на праздник, поэтому пасхальное богослужение было организовано прямо на площади, перед церковью. Батюшка говорил через микрофон, и не было человека на площади, до которого бы не дошла благая весть.

— Христос воскресе!

В ответ прогремел многоголосный хор божьего народа:

— Воистину воскресе.

Видя улыбающиеся лица прихожан, их счастливые взгляды, устремлённые на священника, стоящего у импровизированного алтаря под открытым небом, Вера притихла от собственных размышлений.

— А ты чего радуешься? — строго обратилась она к себе. — Люди радуются, потому что они подготовились к этому празднику. Они держали пост, молились, ходили на службу. А ты? Схватила косынку и туда же, в калашный ряд?! И не стыдно тебе быть дармоедкой, питаться с чужого стола? Бога побойся, ведь могла же ты хоть в Страстную субботу пост выдержать, а не держала…

                                          * * *

Когда-то в Андрюшино Вера очень старалась соблюдать пост перед Пасхой, и это ей удавалось до тех пор, пока Иван Илларионович, местный электрик, и больше друг, чем любовник, не заметил, что все её голодания были напрасны, потому что исключение из пищи мяса без ежедневных вечерних и утренних молитв не является христианским постом.

— Иван, ты откуда это знаешь, ты ведь сам коммунист от макушки до пят?

На Верин вопрос Иван ответил со скромной улыбкой:

— Отрывные календари читать надо, христианка ты моя. Приятно, когда хоть кто-то помнит ещё, что я коммунист, а коммунистам надо хорошо знать народные предубеждения, чтобы с ними бороться… Ох, да не смотри на меня так гневно. В гневе ты баснословно красива.

Как она ни была сильно возмущена вмешательством атеиста Ивана в её духовную жизнь, но пост держать уже расхотелось, да и невыгодно это было. На дворе стояла ранняя весна, надо было срочно подъедать остатки заколотой под осень свиньи. Морозильной камеры у Лебедевых в доме не было, а мясо на веранде от весеннего тепла быстро портилось.

Только в день «великой субботы» постились в сибирской деревне Вера и её дети, чтобы, увидев солнечный рассвет, голодными сесть за праздничный стол, приготовленный с вечера, и после прочтения молитвы приняться за трапезу. На Пасху Вера по обычаю пекла куличи, которые оставляла на ночь в центре пасхальных яств, вокруг пасхи укладывались покрашенные в луковом отваре яйца. И всю пасхальную ночь над столом горела церковная свеча, освещая куличи и яйца.

                                          * * *

В Гурьевске Вера даже не пыталась поститься, но читала библейские правила и вот в церковь пришла, хоть одна, но пришла. В толпе верующих на церковной площади её сердце от таких мыслей уже не радовалось, а ныло от тоски по младшим детям, от того, что недостойна принимать радость воскресения Христа, и ни с того ни с сего ей вдруг захотелось плакать, и она засобиралась было уходить с площади, как случилось чудо.

Батюшка в белоснежных одеждах, расшитых золотом, говорил то, что Вере так важно было услышать:

— Позвольте мне обратиться к каждому из вас, мои братья и сестры. Кто принудил вас в это воскресение прийти в церковь?.. Кто-то вам заплатил за приход сюда? Или вы пришли в церковь по распоряжению начальника?

На церковной площади стало тихо, и батюшка продолжил говорить уже в полной тишине, обращаясь к каждому человеку, стоящему перед ним.

— Мы собрались вместе по доброй воле, по зову нашего сердца. Это главное! Итак, все войдите в радость Господа нашего; и первые, и вторые получите награду; богатые и бедные, ликуйте друг с другом; воздержные и нерадивые, почтите этот день; постившиеся и не постившиеся, веселитесь ныне. Ибо Иисус Христос, Божий сын, умер на кресте как безвинный человек, заплатив кровью за грех каждого из нас, чтобы примирить нас с Богом Отцом, Отцом справедливым и любящим. Воскресение Иисуса Христа есть залог вечной жизни на небесах для каждого верующего в Него человека. Этот праздник нельзя заработать, он дан нам свыше!.. Давайте с открытым сердцем будем провозглашать благую весть! Иисус воскресе!

— Воистину воскресе!

Тут Христово спасение переполнило сердце Веры неземной радостью!

После службы в церкви женщина поспешила в гости к брату. Ей хотелось принести в дом брата ту радость, которая переполняла её собственное сердце. Дверь открыла Марина.

— Христос воскрес!

Это приветствие оказалось чересчур громким. Марина тут же приложила палец к губам и прошептала:

— Тсс. Мама спит. Воистину воскрес.

— А папа?

— Папа учит свой «немецкий» в дальней комнате. Тётя Вера, проходите на кухню. Мы сейчас с вами чай попьём с маминой пасхой, и я вам расскажу о моей подготовке к новой телевизионной программе.

Стол был красиво убран. По крошкам на столе и по кусочкам крашеных яичных скорлупок было видно, что за столом уже отпраздновали Пасху. Сначала, по обычаю предков, Вера с племянницей стукнулись крашеными яйцами, потом Марина с увлечением стала рассказывать свои телевизионные идеи. Женщина слушала племянницу, подперев щёку ладонью, и любовалась ею, совершенно не понимая, каким образом тело Марины вмещало 120 килограммов.

Яркая красота девушки бросалась в глаза и даже слепила. Живой огонь чёрных глаз в тени ресниц, роскошная волна смолянистых волос, выразительность и миловидность лица делали её внешность неотразимо привлекательной. Девичья лёгкость в движениях, красивая речь и яркий темперамент пророчили ей будущее знаменитого телеведущего.

Через какое-то время на кухню пожаловал и сам Саша, державший под мышкой учебник немецкого языка. Он тоже захотел попить чая. Налив себе кружку кипятка и накапав в неё пару капель заварки, он деловито побился на яйцах с сестрой и стал обладателем победного красного яйца, но оно было разбито от молниеносного удара зелёного яйца, которое выбрал для себя Юра. Он ради прихода своей любимой тёти отложил игру на компьютере и тоже решил попить чай с пасхой, вприкуску с докторской колбасой. За столом началось веселье, которое разбудило Галину.

Вера обрадовалась, что уже успела поделиться своими впечатлениями о праздничной службе в церкви, потому что с приходом на кухню хозяйки дома за столом могла говорить только она сама. После подробного пересказа всех последних новостей Галя перешла на историю жизни знаменитой таёжной отшельницы Анастасии.

Жизнь этой Анастасии была красочно описана в популярных книжках какого-то журналиста, умеющего хорошо угодить скучающему читателю. Любую новость можно сделать сенсационной, если в её повествование вложить тайный смысл.

Эта Анастасия, коренная жительница тайги, являлась последним представителем необычного сибирского племени людей, которые якобы были не от мира сего. Слушая Галину, Вера ясно представляла молодую красавицу Анастасию и её увлекательную судьбу. Конечно, ей хотелось бы тоже поприсутствовать при передаче информации с земли на небо через гудение высоких елей в сорокаградусный мороз.

Книжку об Анастасии Вера уже прочитала, потому что брат очень настаивал на этом. Саша был в восторге от идей этой отшельницы жить на природе и пользоваться натуральной магией в своих интересах, но Вера не нашла в этой книжке ничего, что захватило бы её воображение.

— Галя, — перебила она невестку, — что толку для тебя или для меня, если эта Анастасия знает больше небесных тайн, чем всё человечество вместе? Ведь мы не сможем бросить свои дела и забраться в Сибирь, чтобы спать в берлоге у медведя, медведей на всех желающих не хватит.

В разговор вступил задетый за живое Саша.

— Как ты не понимаешь, Анастасия открыла нам то, что мы живём неправильно и не пользуемся всеми благами природы, которые мы уже имеем или должны иметь. Эта необычная женщина показала мне мою мечту: основать мой фамильный дом на земле… с забором из кустарника.

— Этот кустарник должен иметь железные колючки, — с сарказмом произнёс Юра и демонстративно удалился в свою комнату.

Его примеру тут же последовала Марина.

Когда Галина с отшельницы переключилась на Сашу, который из-за своего немецкого языка забыл, что его семья сидит в нищете, то и брат ушёл в зал, повторяя вслух немецкие глаголы.

Учил брат немецкий из уважения к немцам, которые умели ценить честность и корректность в деловых отношениях, были послушны законам своей страны и процветали. Изучение немецкого языка и воспоминания о его поездке по Германии своеобразным манером согревали его душу, показывая, что невозможное в России возможно за её пределами.

Вскоре за праздничным столом остались только Вера и Галина. Чай допит, и говорить было не о чем. Вера вспомнила о талончике на переговоры с Карагандой, купленном ею заранее, и с разрешения Галины позвонила своим родителям.

                                          * * *

Разговор с мамой и детьми поднимал настроение женщины. Младшие дети учились хорошо, Витя выиграл олимпиаду по математике, и за это его побили одноклассники, а Таня написала прекрасное сочинение по литературе. Девочка львицей охраняла младшего братика от всего мира и от строгих воспитательных приёмов своей бабушки. Узнать, что в родительском доме царил прочный мир, было для Веры самым дорогим подарком к празднику Пасхи.

— Верочка, доченька, поздравляем вас с праздником! — продолжала разговор её мама. — Наш спаситель, Иисус Христос, Божий сын восстал из мёртвых, он своим воскресением дал нам надежду на вечную жизнь. Теперь мы уже помилованы Господом и стали детьми Бога.

— Мама, как-то ты странно стала говорить. Ты пошла в новую церковь? В какую, если не секрет?

— В нашу церковь Иисуса Христа. Церковь находится у нас во дворе. Знаешь, где был раньше детский садик? Там теперь проходят богослужения нашей пресвитерианской церкви «Радость».

— Мама, вы отобрали у детей детский сад и сделали себе церковь?! И как вам было не совестно? Значит, ты и мои дети посещают секту?

— Вера, я не настолько глупа, чтобы не отличить церковь от секты. Мы молимся Господу Иисусу Христу там, где нам определил Бог, а от садика уже давно остались «ножки да рожки», как от твоей больницы в совхозе Мирном. Зато теперь в здании бывшего садика люди прославляют Бога, мы с папой изучаем Божье слово, которого вы с Сашей не знаете. В церкви есть и детское служение, куда ходят и Витя с Таней. Витю каждый месяц там постригает …бесплатно… Сауле, жена проповедника Абая.

— Сауле? Она казашка?

— А что, только за русских Иисус умер на кресте?

— Мама, я прошу тебя, сделай так, чтобы мои дети ходили только в православную церковь.

Римма поняла, что Веру не переубедишь, и сменила тему разговора.

— Вера, расскажи мне хоть коротко о том, как идут твои дела по работе, если ли надежда на получение квартиры.

— Мама, мне в городском управлении обещают сделать приглашение как специалисту, и тогда у меня будет шанс получить квартиру. В посёлке Прибрежный нуждаются в педиатрах, там мне обещают дать временное жильё.

— А Саша с Галиной отдали тебе те деньги, которые они должны были отдать ещё два года назад?

Вера оглянулась по сторонам, на кухне она была одна.

— Мама, этих денег у Саши нет. Я не могу просить то, чего он не имеет.

— Ты не забывай, что любой долг платежом красен. Ты думай не о Саше, а о том, как тебе жить дальше. Мы молимся за тебя всей церковью, и Таня с Витей молятся. Они даже письмо написали в программу «Жди меня», чтобы ведущий этой программы нашёл тебя и привёл домой. Хорошо, что я это письмо перехватила. Витя так и думает, что ты бросила его из-за нужды.

Это были горькие слова, которые камнем легли на сердце, ведь на самом-то деле Вера бросила своих детей. Телефонная трубка лежала на рычаге телефонного аппарата, а эти слова продолжали звучать в её сознании, словно были сказаны на иностранном языке и нуждались в переводе.

«Неужели нет выхода? Нет, выход есть, только я его пока не знаю!»

Глава 3

После разговора с Верой по телефону Римма ещё долго обижалась на дочь, которая в заботах и проблемах забыла о том, что её родители недолговечны, что они сами остро нуждаются в помощи и понимании.

Приход в церковь «Радость» помог Римме с Володей по-новому взглянуть на жизнь и не бояться будущего. В этой церкви они обрели свою Божью семью, которую их дети считали сектой.

Римма сама удивлялась, каким сложным путём вёл её Господь, чтобы привести в ту церковь, где ей открылась благодать жизни со Христом.

Когда Римма вышла на пенсию, она вдруг потерялась, но не из-за наступившей нищеты, а от бессмысленности своего существования на земле. Дни проходили, словно им не было счёта. Если весной и летом все заботы были о даче, осенью — о том, как сохранить урожай, то зимой она чувствовала себя обделённой, словно её задвинули в угол, а жизнь проходила мимо.

С возрастом задумываешься о смертном часе как о неотвратимом событии, от которого не увернуться никому на земле. Как относиться к смерти, что будет, когда её не станет? Этому знанию не учили ни в школе, ни в московском институте марксизма-ленинизма, который в своё время Римма с отличием закончила. Получалось так, что её история жизни должна была оборваться на полуслове, и никому до этого дела не было!

Дети выросли, они разъехались по свету и не могли быть ей утешением в старости. Жаль, что у них жизнь не складывалась так хорошо, чтобы можно было за них радоваться и в старости спокойно умереть.

Как помочь детям, Римма не знала и не ведала. С переменами в стране пенсионные пособия были урезаны до прожиточного минимума, а все накопленные сбережения на старость были уже отданы детям, а снохе Галине и похоронные, когда она в последний раз их навещала, а после неё приезжал и Саша, который к тому времени уже растратил впустую сто тысяч долларов и остро нуждался в финансовой поддержке. Для сына Римма и Володя заняли денег у друзей.

Хорошо, что дача кормила, прибыль от продажи лука, петрушки, огурцов и помидоров помогла им рассчитаться с долгами, а Саша с Галей не долги отдавали, а оплачивали своей дочери Марине посещения ламы, что казалось Римме нечестно по отношению к ним.

Большой была обида на сына, Римме не давала покоя обида на сына, который больше заботился о родителях жены, чем о ней с Володей, а в последнее время к ней повадилась заходить в гости бывшая невестка сватов, чтобы рассказывать, как Саша покупал жилье не только теще и тестю, но и их родственникам.

И каждый раз напоследок незваная гостья сочувствовала Римме:

— Ох, уважаемая Римма Иосифовна, мои бывшие свёкры так плохо о вас говорили, что я была уверена, что вы не человек, а выжившая из ума ведьма, а ваш-то сын их просто боготворил, а вас-то с собой в Калининград поди не пригласил

Молча проглатывала Римма обиду, но виду не подавала, потому что очень жалела своего единственного сына. Но особо болела её душа за дочь.

Вера сама выбирала такие трудности, которые невозможно было преодолеть, но как уберечь дочь от собственных неразумных решений, а сына — от житейской слепоты, Римма не знала, хотя была готова за них отдать свою жизнь.

По зову сердца пошла в православную церковь.

Приход Риммы в церковь напомнил женщине её детство, тихие молитвы мамы и угрозы одинокой соседки о страшном суде для грешников. Тогда-то в молодости никого из её сверстников не пугал ад, а в рай они и сами не хотели. Теперь постаревшей женщине очень хотелось быть уверенной в том, что её изнурённая работой мама не истлела в гробу на степном кладбище, а живёт сейчас вместе с папой в раю, на небесах. Жаль, что батюшка о загробной жизни говорил вскользь, а вопросы задать было некому, поэтому Римма исправно ходила на воскресные службы и писала записки за здравие и за упокой своих родных.

Ходила Римма в православную церковь как на работу. Тяжело было стоять всю службу на ногах, но она стояла. Все ставили зажжённые свечи на подсвечник, и Римма ставила, все крестились, и она крестилась, все целовали иконы, и она целовала, как было положено прихожанам. Как все, женщина причащалась, только исповедоваться у неё не получалось искренне, зато на душе становилось спокойнее от молитвы священника, от песнопения церковного хора, правда, слова молитв разбирала она плохо.

Однажды Римма встретилась с женой дальнего родственника, сосланного в Казахстан из Украины, и пожаловалась, что молится она за детей, но всё понапрасну. Тут-то всё и прояснилось. Оказалось, что Римме, как польке, надлежало было посещать не православную церковь, а костёл. Своим первым приходом в костёл Римма была довольна. Молодой ксендз в первый её приход уделил ей гораздо больше внимания, чем батюшка в православной церкви, который её присутствия на службе даже не замечал.

Чтобы лучше познакомиться с Риммой, ксендз пришёл к ней в гости и на глазах удивлённого Володи окропил всю квартиру Шевченко святой водой, а примерно через год Римма узнала, что Бог не отвечает на её молитвы, потому что они с Володей не были венчаны! Женщина вдруг испугалась за свою супружескую жизнь без венчания также сильно, как человек, проклятый цыганкой. Уговорить мужа принять католическое крещение и обвенчаться с ней в костёле стало делом её жизни, но Володя на уговоры не поддавался.

— Римма, я крещён в православной традиции, и менять это крещение на любое другое не намерен.

После этих слов его спокойная жизнь закончилась. За завтраком он выслушивал угрозы жены, за обедом — её агитационные лозунги, а после ужина Римма сдавалась и снисходила до подхалимства. Проходило время, мужчина не собирался менять своего убеждения, и однажды терпение Риммы лопнуло, она объявила мужу молчанку! Тогда Володя обратился к жене с одним простым вопросом:

— Римма, а во сколько нам обойдётся обряд венчания в костёле? Ты же сама знаешь наши пенсионные возможности на сегодняшний день. Ты и так относишь в церковь гораздо больше, чем мы можем себе это позволить, зачем бедному отдавать последнее, когда время такое нестабильное?

— А затем, что так положено! Что может стоить наше венчания для ксендза? Ничего! Конечно, ты, Володя, и не сомневайся, я всё разузнаю, и тебе уже не отвертеться от венчания со мной!

Сколько стоит венчание, Володя так и не узнал, а Римма предпочла эту сумму сохранить в тайне. Не оглашая своего решения, женщина сама перестала по воскресеньям ходить в костёл, который находился на другом конце города.

Как-то весенним тёплым вечером Римму окликнула её коллега по работе, они разговорились как старые знакомые.

— Римма Иосифовна, а вы приходите в нашу церковь, которая открылась во дворе вашего дома, где раньше был садик. Там служит сейчас пастор Дэн, который приехал из Кореи по призыву Иисуса Христа, чтобы рассказать людям в Казахстане о благой вести. Не бойтесь, ведь приход в нашу христианскую церковь «Радость» может быть только добровольным. Я вас буду ждать у входа в церковь в это воскресенье.

Наступило воскресенье, Римма смело отправилась в церковь «Радость» на поиски Бога, отвечающего на молитвы матерей. На пороге её встретил сам пастор, а знакомая женщина проводила в зал для богослужений. Проповедь читал пастор Дэн, а после служения Римма обратилась к нему во время чаепития.

— Скажите мне, пожалуйста, пастор Дэн, какая церковь была бы более правильная для меня?

Ответ пастора из Кореи был простым и коротким: «Та церковь, которая преобразует вашу жизнь согласно заповеди Иисуса Христа».

Пастор церкви Дэн терпеливо учил верующих христианской истине, которая помогала в жизни и наполняла её смыслом. Римма очень хотела учиться вере вместе с мужем. Она настойчиво убеждала Володю посетить хотя бы одно воскресное богослужение в христианской пресвитерианской церкви «Радость», но все её попытки были бесполезны.

— Володя, ты не прав! Не принимать можно то, что ты сам изучил, а отвергать то, что даже не удосужился познать, — это удел дураков. Знаешь ли ты сам, кто такой Господь, как Он жил, что говорил?.. А если знаешь, то почему не ходишь в церковь? Ведь ты по воскресеньям сидишь дома, и не потому, что ты инвалид! Если православная церковь далеко, то давай пойдём в ту, которая близко… В церкви «Радость» я узнала, что и в нашей с тобой ситуации можно радоваться! Эту радость нам дал Христос! Володя, если ты боишься осквернить свою веру, то сиди дома, храни свою веру у себя за пазухой, а если хочешь знать, что думает о тебе Христос, то пойдём вместе на служение.

Нет, не из-за уговоров своей жены Володя пошёл в церковь «Радость», а для того, чтобы уберечь жену от вовлечения в секту, но на служении проповедь пастора о Божьей любви тронула его душу, ум и сердце. В тот день, когда он слышал, как вдохновенно церковь прославляла Бога, как со слезами молилась о прощении грехов, как просто говорил пастор о спасении во Христе и любви Бога Отца, то был потрясён, словно был слеп и прозрел.

— Это моя церковь, — сказал он Римме после служения. — Эта церковь не противоречит моей православной вере, она её укрепляет.

Ко времени приезда внуков Римма с Володей ходили в церковь, где никто не требовал перекрещиваться, а только подтвердить своё крещение, а служители учили верующих братьев и сестёр жить по любви к Богу и к ближнему, как к самому себе.

                                          * * *

В Калининграде наконец-то устоялось весеннее тепло. Пасхальная неделя закончилась, и начались будничные дни. Как-то раз Вера опять зашла к брату узнать новости о её возможности работать в Бельгии медсестрой, но звонков от представителей фирмы, ищущих средний медицинский персонал для работы за границей, не было, как и не было самой фирмы по указанному адресу, что выяснил брат самолично.

Вера поникла духом. Она сидела за столом, потупив взгляд, и сосредоточенно собирала в кучку хлебные крошки со скатерти. Через какое-то время к ней за стол подсела и Галина, даже ближе, чем этого хотелось.

Вера интуитивно почувствовала себя мышью в западне, но отодвинуться не могла, мешал подоконник. Краем глаза она видела, как Галя, наклонившись над столом, указательным пальцем подталкивала в её сторону какой-то листок бумаги, сложенной вчетверо. Бумага на праздничной льняной скатерти упиралась и не хотела плавно переходить границу между Галей и Верой, и тут Верой овладела тревога.

Виновато опущенная голова снохи, вчетверо сложенный листок были явно неспроста, и этот листок, который медленно приближался к ней, был очень похож на похоронку. Молчаливое напряжение становилось уже невыносимо. Вера взмолилась:

— Галя, что это значит? Что это за бумага?.. Она для меня?

Галя посмотрела на Веру ясным взглядом безвинной жертвы, но объяснять происходящее никак не осмеливалась.

— Да говори же, Галя! Что это за бумага? Эта бумага для меня? Что в ней?

Какую-то беду предвещал этот аккуратно сложенный листок. Вера приготовилась встать из-за стола, ей совсем не нужно было знать, что означал сей листок, ибо она не собиралась брать его в руки. Тут и Галина поняла, что так продолжаться больше не может, и, положа руку на сердце, заговорила.

— Вера, Верочка… ты знаешь… что мы тебя любим.

Час от часу не легче, в Верином сердце поселился ужас.

— Вера… нам пришла… эта… Ты помнишь, Катя уезжала в Андрюшино учиться?.. Так это квитанция за телефон. Верочка, твои переговоры с Андрюшино обошлись нам в 500 рублей. Мы не имеем возможности их оплатить!

Вздох облегчения потряс бедную женщину, ведь она уже приготовилась услышать что-то очень страшное.

— Ух, слава Богу! Ну, конечно, я с радостью всё оплачу. Только, прошу, не пугай меня так больше.

И вот удручённая Вера, понурив голову, идёт к автобусной остановке. Ей предстояло на двух автобусах добираться в свой Гурьевск, а в её дамской сумке лежали ненавистная платёжка за телефон, на оплату которой пойдёт половина её зарплаты, и две пышные сдобные булки, которые дала Галина на прощание.

Проходя мимо магазина, Вера услышала за спиной жалобный мужской голос:

— Женщина, подайте, милости ради.

Не обращая внимание на попрошайку, она продолжала идти по улице, словно ничего не слышала.

— Женщина, ну, пожалуйста, подайте на хлеб… Подайте, ради Христа. Кушать хочется.

Вера остановилась и укоризненно посмотрела на человека, который бессовестно просил у неё денег. Этим человеком оказался невысокий белобрысый мужчина, средних лет, который, видя, с каким вниманием его разглядывает вполне приличная прохожая, продолжал канючить: «Подайте, ради Христа».

В ответ лицо Веры недовольно сморщилось, и она махнула было на него рукой, как тут до её сознания дошла очень простая мысль, что её положение ничем не лучше.

— Я, господин побирушка, сама такая же нищая, как и вы! Но я милостыни не прошу, я работаю, с утра до ночи, за гроши! Знаете ли вы, что очень скоро мне негде будет жить? Может быть, вы меня у себя пригреете?.. А не начать ли нам побираться вместе?..

Тут белобрысый нищий растерялся, от лучей заходящего солнца его длинные белокурые волосы стали исключительно рыжими, а лицо странно вытянулось, как на иконах великомучеников.

Но Веру уже нельзя было не остановить, ей хотелось убедить себя и прохожих на улице, что не этот бродяга, а она нуждалась в подаянии!

— Хотите знать, сколько денег лежит в моём кошельке? Ровно столько, сколько стоят два билета на автобус, чтобы добраться до дома! А теперь я протягиваю руку, подайте мне для пропитания моих трёх детей!.. Я работаю, как чёрт в кочегарке, а не могу содержать семью!.. Уходите и не приставайте больше ко мне…

— Женщина, ну что вы так расстроились? Я же не бандит какой-нибудь, я кушать хотел… на хлеб просил.

Увидев толпу любопытных, голодный бездельник опустил голову и поковылял в сторону магазина, а Вера поплелась к автобусной остановке. Ожидая автобус, она успокоилась и тут вдруг поняла, что отказала голодному человеку в хлебе!

— Этот бродяга просил у меня хлеба. А я его обругала и прогнала, как приставучую собаку, а у меня в сумке лежат две булки сдобного хлеба!.. Выходит, что я отказала в хлебе не нищему, а самому Иисусу Христу!.. Я отказала нищему, потому что сама не верю, что даже с Божьей помощью смогу вернуть Гале деньги за переговоры!

От горьких мыслей женщине стало не по себе. Она была рада, что в подошедшем автобусе оказалось свободное место у окна. Автобус тронулся, и перед взором женщины замелькали дома и деревья, но Вера видела перед собой только образ нищего мужчины, рыжие волосы которого теперь казались ей золотым ореолом его святости.

— Я соврала несчастному человеку, умирающему от голода, что на моём иждивении находятся трое детей, а Таню и Витю кормят мои родители… А хлеб? В сумке у меня две булки, нам с Катей и за неделю не съесть!.. Как я могла отругать голодного человека только за то, что он попросил у меня хлеба! Да, это точно, это был Иисус… Он просил у меня хлеба, а я не дала! Как теперь жить дальше?

Как приговорённая сидела Вера в автобусе, как предавшая своего Господа. Внезапно прозвучал голос кондуктора, возвещающий конечную остановку. Женщина взглянула в окно и не поверила своим глазам. Это не был центр города, где стояла православная церковь и находилась остановка маршрутного автобуса в Гурьевск. Это была окраина Калининграда.

Что делать? Если возвращаться назад, то надо купить обратный билет в центр города, а это значит, что в Гурьевск ей придётся ехать если не «зайцем», то идти пешком.

— Вера Владимировна, как я вас сразу не узнала, — обратилась к ней кондуктор автобуса. — Это я, Гришина мама, вы лечили моего Гришку от астматического бронхита. Слава Богу, приступы удушья после лечения больше не повторяются… Сидим на диете, делаем гимнастику. Спасибо вам.

Благодарная мама Гриши разрешила Вере добраться до центра города бесплатно.

И вот площадь, где всего неделю назад так радостно провозглашали воскресение Христа, а теперь праздник закончился и радость померкла. Вера стояла на остановке, и горечь съедала её сердце. В противовес её тяжким думам радостно зазвонили церковные колокола, где-то за спиной послышались жалобные детские голоса.

— Тётенька! Тётенька, подайте на хлеб.

Вера быстро раскрыла сумку и в страхе, что опоздает, в спешном порядке вытащила из сумки румяную булку сдобного хлеба и протянула его уличным мальчишкам. Она лишь успела заметить их голодные взгляды, устремлённые на булку, … тут всё и закончилось. Вот дети были, и вот их не стало, как и булки в её руках.

Счастливая Вера возвратилась домой. Иисус дал ей второй шанс для спасения её души, и она его не упустила!

Эту историю о голодной попрошайке Вера рассказала своим коллегам по работе, но не было никого, кто бы разделил с ней счастье второго шанса.

Однажды к ней в кабинет после приёма детей заглянула детский невропатолог, Марина Петровна, но говорить о больных детях она не собиралась.

— Вера Владимировна, вы не знаете, куда подевалась наша заведующая поликлиникой, Елена Михайловна?

Так как этого Вера не знала сама, то с чистой совестью продолжила свою писанину, но Марина Петровна намёков не понимала и уселась на кушетку напротив врачебного стола.

— Я хотела бы прояснить ситуацию, Вера Владимировна, ведь ходят слухи, что Елена Михайловна, краса и гордость поликлиники, выехала из страны и теперь здравствует где-то в Бельгии. Представляете, какой пассаж? Наша Елена и в центре Европы! Я уверена, что её муж тоже в курсе таинственного исчезновения жены, но молчит ведь как партизан.

Марина Петровна имела о себе высокое мнение, хотя звёзд с неба не хватала и во всём соблюдала гармонию в направлении от хорошего к лучшему. Своей европейской внешностью она гордилась, считая себя эталоном классической красоты деловой женщины, и была довольна своими умственными возможностями. В стране кризис, а она как жила обеспеченно, так и живет.

Марина владела комфортабельным жильём, послушным мужем княжеской внешности, престижной специальностью детского невропатолога, а растить двух сыновей ей помогали родители. Больше всего на свете она не любила тех выскочек, которые опережали её в успехе. В своей жизни, как в шахматах, она была ферзём, держащем всех пешек под контролем.

Поменять Гурьевск на Брюссель было заманчиво, но Елена Михайловна её опередила, сделав шаг конём, и теперь она в Бельгии, а Марина в своей поликлинике. Как любому игроку, для победы ей не хватало фигур. Эту почётную роль она отвела новому педиатру, Лебедевой. Хотя Вера Владимировна разговор об исчезнувшей Елене Михайловне не поддерживала, Марина знала, как залезть людям в душу.

— Вера Владимировна, — начала она разговор, между делом просматривая статистический отчет по диспансерным группам больных детей с неврологией, — вы слышали, как хорошо устраиваются наши соотечественники в Бельгии. В этой стране население стареет и есть угроза полного вымирания, поэтому Бельгия открыта для всех желающих там жить! Задумайтесь, разве вам никогда не хотелось пожить цивилизованно?

Вера внимательно посмотрела на коллегу, и опять принялась дописывать истории развития детей с её участка, ведь такие знающие себе цену счастливые женщины, как Марина Петровна, ни в чьей дружбе не нуждались, если только у них не было для этого специальной причины.

— Если бы вам предложили поехать в Бельгию, — не сдавалась Марина, — где бы вас обеспечили жильём с отдельными спальнями для каждого ребёнка, выдавая ежемесячно социальное пособие, где бы вам гарантировалась нормальная жизнь, учёба, работа, то согласились бы вы принять предложение выехать за границу?

— Уважаемая Мария Петровна, это не имеет значения, потому что фирмы, которые занимаются перевозом людей за границу, спрашивают по тысяче долларов с одного человека, а у меня трое детей! Таких денег у меня нет.

— Вы не совсем правильно информированы. Я знаю фирму, где берут только со взрослого человека тысячу долларов! Только тысяча долларов — и вид на жительство в Бельгии вам обеспечен.

— Это фантазия, а я не фантазёрка.

— Но любая фантазия может стать реальностью, если немного подсуетиться! Деньги всегда можно занять… У вас есть родственники?

— При чём тут родственники? Нет, Марина Петровна, Бельгия не для меня. Я буду искать выход здесь, в Калининградской области.

— Если бы этот «выход» был в Калининградской области, то я бы знала об этом первой.

— Тогда что вас тут держит?

— Английский! Я учу английский язык и прохожу курсы физиотерапевта! Знаете. почему? Потому что я, в отличие от вас, думаю о своём будущем и будущем своих сыновей. Я уже подала прошение в канадское консульство для получения вида на жительство, как специалист в возрастной категории до 40 лет.

— Вы, Марина Петровна, мужественная женщина, но сколько вам лет?

Тут в кабинет зашла патронажная медсестра, и этот разговор закончился с нулевым счётом.

Погода на майские праздники напоминала тёплое лето в Сибири. Окна квартиры были открыты настежь, и весенний ветерок романтично раздувал тюлевые шторы, а Вера сидела на диване, уставившись в телевизор, который без устали пел и веселился, и от дум тяжелело на сердце.

Плата за квартиру заканчивалась уже через два месяца, а на продление контракта с её владельцами денег не было. Катя успешно сдавала экзамены и готовилась к выпускному, а на телеграммы с просьбой выслать денег на бальное платье дочери Женя не отвечал.

В конце апреля, заручившись бумагой из департамента, где утверждался Верин статус приглашённого в Калининград специалиста, комиссия при администрации пообещала в неопределённом будущем выделить семье Лебедевых одну или две комнаты в общежитии посёлка Прибрежный. Это было всё, что ей удалось сделать для воссоединения семьи.

В последнем разговоре с мамой родители поставили перед ней вопрос ребром, или-или. — Вера, послушай, мы с папой скопили немного денег. Этих денег хватит или на один год обучения детей в Караганде, или на их билеты до Калининграда. В любом случае мы на твоей стороне! Выбирай сама!

Этим выбором Вера мучилась уже неделю, а выбрать никак не могла. По телевизору показывали повторы первомайских парадов рабочих и крестьян, живущих в постсоветской стране, но красные колонны демонстрантов уже не настраивали женщину на решительную борьбу с капиталистами. Радостное веселье «Голубого огонька» угнетало, и к вечеру она выключила телевизор, чтобы, сидя на диване, уже не думать о главном: как ей жить дальше; а подумать, что приготовить на ужин.

Неожиданно в дверь постучали.

— Кто?

— Милиция.

Колени подкосились, сил выдохнуть воздух из лёгких не было. Катюша не ночевала дома! С Катей случилась беда! Сможет ли Вера эту беду пережить? Но, может быть, Катя ещё жива? Она в милиции? В больнице? Всё равно где, лишь бы была жива. Опять требовательно постучали.

«О, Господь, не допусти!»

Последнее, что Вера видела в дверном проёме, были две крупные фигуры, а потом потемнело в глазах, и Юре с Мариной пришлось уложить бледную тётю на диван. Выпив стакан с водой, женщина увидела над собой озабоченные лица племянников, которые пришли на репетицию семейного концерта, посвящённого юбилейному дню рождения Саши, так как ни у кого на подарок имениннику денег не было.

Репетиция концерта прошла на славу, а при прощании Юрик ещё раз извинился за свою неудачную шутку, от которой у его тёти до сих пор подёргивался глаз.

После ухода племенников ждать возвращения дочери становилось невыносимым испытанием. Что с ней могло случиться? Где она пропадала? Настала ночь, искать в городе пропавшего ребёнка, что иглу в стоге сена.

«Господи, помоги»!

Катя пришла во втором часу ночи. Она была пьяна в стельку, но это уже не злило её маму, ибо она радовалась, что дочь жива. Шутка племянников помогла познавать горе в сравнении. Укладывая дочь в постель, Вера радовалась, что Господь сохранил её от большей беды, потому что жалел её мать!

Утром следующего дня Вера сказала дочери то, что должна была сказать в любом случае.

— Катя, ты сегодня проснулась в луже собственной мочи, хотя, с твоих слов, выпила только бутылку пива «Балтика». Так как твой папа страдал алкоголизмом, то для тебя достаточно приёма небольших доз алкоголя, чтобы смело отправиться по папиным стопам. Ты думаешь, что алкоголизм тебе не грозит? Да, не грозит, если ты в своей жизни не будешь пить спиртного. Твой отец сдал разряд на мастера по тяжёлой атлетике, у него была недюжинная сила воли, но и он не смог избавиться от этого недуга. Ты скоро окончишь школу, и тебе предстоит самой выбирать, как жить дальше, и тебе самой отвечать за свои поступки.

Больше к этому разговору они не возвращались, потому что больше не было повода. Катя по вечерам серьёзно готовилась к экзаменам, которые сдавала на хорошо и отлично. Вера оплатила счёт за телефонные разговоры с Андрюшино со своей получки, Галя успокоилась, и их родственные отношения вновь потеплели.

Надо сказать, что в последнее время Саша уделял сестре больше внимания, чем прежде. Их разговорам не было конца и края, но тему детства брат с сестрой предпочитали обходить стороной. Вере нравились перемены в брате, хотя и радоваться тому, что Саша изменился в лучшую сторону через свою внезапную бедность, было грешно.

                                          * * *

Время не стоит на месте, неукоснительно подчиняясь тому, кто его изначально завёл, чтобы люди спешили жить, подгоняя этот мир под свои нужды и прихоти, изменяя себя и других.

В праздник Троицы Вера в церковь не пошла, потому что денег на автобусный билет у неё не было, все деньги ушли на Катин выпускной вечер. День клонился к ночи, когда её навестила Надюша, та подруга Галины, которая жила в Гурьевске. Последнее время она частенько заходила проведать Веру, чтобы поделиться с ней своими сердечными тайнами.

Надя ходила в английскую церковь, которая прелюбодеяния не возбраняла и одаривала прихожан хорошими подарками. В разговоре она беззастенчиво описывала свои сексуальные отношения с мужчинами, а Вере после её посещений казалось, что поучаствовала в порнофильмах, но в тот вечер Надюша пришла с энтузиазмом хищницы, почуявшей добычу. Этот энтузиазм не имел ничего общего с её женскими похотями.

— Вера, то, что я хочу рассказать, очень серьёзно и очень заманчиво. Ты слышала о миграции наших соотечественников в Бельгию? Это сегодняшняя реальная возможность попасть с корабля на бал. В Бельгии созданы такие райские условия для мигрантов, что не воспользоваться ими было бы просто преступлением.

— Чтобы туда попасть, нужны деньги. Тысяча долларов с совершеннолетнего человека.

— Нет, не деньги нам нужны, а нужна истинная информация, которую мы можем получить только, если сами разузнаем всё на месте.

— Надюша, не собираешься ли ты отправиться в Бельгию?

— За этим-то я и пришла. Я знаю точно, что у твоего брата есть в заначке приличная сумма. Нам надо только его уговорить поехать на машине в Бельгию и там собрать нужную информацию из первых рук. Медлить нельзя. Берём проблему под уздцы. Собирайся, едем к твоему брату. Моя служебная машина ждёт нас у входа в подъезд.

В любом предложении есть новизна и нет преступления.

Уже через час в просторном зале Сашиной квартиры после бурных переговоров наступила пауза, в которой нуждались все, чтобы переосмыслить полученную информацию. Бельгия вдруг показалась такой близкой, такой доступной страной, как рай, в который стали впускать без проходного билета, но такая доступность и настораживала.

И вот они сидят в зале у Саши, Вера — на высоком стуле у стола, её брат развалился на диване, на диванном валике рядом с ним примостилась Галина, а Надюша с довольной улыбкой раскачивалась в кресле-качалке хозяина дома. Она улыбалась, предвкушая все прелести авантюрного путешествия на Запад.

После новости о гостеприимной Бельгии и последующего утомительного молчания первой заговорила Галина.

— Что нам в этой загранице делать? К чему такой там-там?! Надюша, ведь у тебя прекрасный бизнес в Калининграде? А там ты будешь никто, или тебе нравится туалеты бельгийцам мыть?

— Галя, какие туалеты? Тебе дают пособие, ты учишь язык, а потом делаешь свой бизнес по-европейски! Саша, ну что ты, не будь жмотом, не тормози, когда надо действовать, то действуй! Давай вместе съездим и всё конкретно разузнаем на месте. Да ещё и Европу посмотрим. Там твой немецкий как нельзя кстати будет.

Надюша уже потирала руки от предстоящего успеха этого бесплатного тура по Европе, но брат не спешил с решением.

— Надюша, надо подумать. Давайте-ка я вас на машине до Гурьевска отвезу?

Вера задумавшись сидела в красном «Запорожце», на заднем сиденье, и пристально всматривалась в окно, словно хотела что-то важное разглядеть в мелькании огней ночного города. Она пропускала мимо ушей то, о чем беседовали брат с Надей.

Калининград был празднично убран и сиял в разноцветных подсветках. Вдруг что-то произошло с её сердцем, оно вновь стало говорить со своей хозяйкой.

— Этот слух о Бельгии был предназначен не для Надюши, не для Саши, он для тебя, Вера! Сколько раз можно отказываться от подарков судьбы? Проснись! Бельгия — это то, что тебе предстоит совершить!

Потом сердце смолкло, и Верины губы прошептали ему в ответ:

— Я всё поняла. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского.

На следующий день Вера уже звонила в Караганду.

— Мама, привозите детей в Калининград. Мы с детьми едем в Бельгию!

Принять конкретное решение всё равно что сделать старт к победе.

Вера продолжала жить своей жизнью, словно ничего не случилось, но теперь она в своё свободное время вместе с дотошной Мариной Петровной по крупинкам собирала информацию о возможности легального переезда в Бельгию, которую фирмы выдавали за плату, но всё сводилось к одному: гарантирован был только сам въезд в Бельгию, а в дальнейшем — кому как повезёт.

Для такого везения нужно было быть или гомосексуалистом, или проживать в местах боевых действий, или жить под угрозой смерти из-за политических убеждений. Ни первой, ни второй, ни третьей причины Вера, к счастью, не имела. Поэтому она решила ехать по простой причине — воссоединение своей семьи.

Катя в середине лета получила аттестат зрелости, о её дальнейшей учёбе не могло быть и речи. Денег в семье на её учёбу не было. Вера с дочерью уже переехали из съёмной квартиры в Гурьевске и теперь жили в четырёхместной палате психиатрической больницы посёлка Прибрежный.

В посёлке Прибрежном Вере предложили работать только на одну ставку, что означало не просто нищенское существование, а настоящую финансовую катастрофу. Оставалась только одна надежда, и эта надежда звалась «Бельгия»!

Когда не знаешь о существующих подводных камнях и о коварных рифах, легко плыть вперёд, потому что нет страха перед кораблекрушением.

Будущее казалось Вере позитивно решённым, осталось только дождаться приезда детей в Калининград и подготовить проездные документы. Женщина уже видела себя в скором будущем спасительницей детей, и ей вновь захотелось мечтать о человеке, который назовёт её своей женой. В те дни Вере пришло на сердце откровение, что весть об избраннике придёт к ней через объявление. Конечно, она не стала тянуть время этой встречи, а с помощью Юры подала объявление в интернет, что ищет мужа. Ответа не было ни на следующий день, ни во все последующие дни.

— А вдруг человек, который мне предназначен Богом, умер?

Хотя надежда, воскреснув, умирать уже не хотела.

Глава 4

«И сказал Господь: Нехорошо быть человеку одному».

Не успел Ронни поразмыслить над этим стихом из Библии, которая ему досталась от свидетелей Иеговы, как на улице прогремел гром. Отложив Библию в сторону, он вышел из своего цыганского дома на колёсах и огляделся. Неподалёку в небе вспыхнула молния, фамильный сад за считанные секунды превратился в царство ветвистых голубых призраков.

Гроза под осень всегда носит мистический характер. Если весной она пробуждает природу к цветению, летом — к плодородию, то в ноябре гроза наводит ужас на всё живое, тем более, если она разыгрывается в ночное время. Ветер жалобно гудел в проводах, вершины деревьев, как в лихорадке, метались из стороны в сторону, а дождя всё не было.

Такая путаница сезонов и природных явлений самим Ронни не одобрялась. Надо отметить, что в последнее время его характер стал очень раздражительным, а любое не предусмотренное мужчиной происшествие просто выводило из себя.

— Гроза в ноябре? По какому праву? Кому нужна гроза под зиму? Пентагон развлекается, пытаясь управлять погодой, а человеку невдомёк, что природу насилуют у него на глазах!

Подул порывистый ветер, Ронни продрог и опять забрался в свой мобильный дом, который в просторечье назывался «мобиломом», чтобы в тепле, в уюте пересидеть грозу и вовремя отойти ко сну. Читать Библию расхотелось, думать о жизни тем более. Выключив свет, мужчина наблюдал за явлениями небесной катастрофы, которая с земли выглядела обычной грозой.

Не зря говорят, что одиночество до добра не доводит. Ближе к полночи пришла в голову странная мысль, что небо гремит и мечет молнии, вызывая человека на дуэль. И с какой это стати, ведь Ронни уже не прелюбодействует, а тех голых дамочек, что имели привычку навещать его во сне, в расчёт брать не надо, он их не звал!

Одиночество и потеря имущества уже не кружили голову, первое возбуждение от свободы поутихло, и теперь Ронни стал походить на Робинзона Крузо, которому изменил даже его друг Пятница.

Историю об отшельнике Крузо ему прочитала в детстве Диан, его первая подружка, из своей книжки с картинками, дружба с которой закончилась детской обидой сначала на всех девочек, а со временем эта детская обида переросла в обиду на всех женщин Земли, потому что каждая из них имела специальный набор хромосом, как генетический носитель коварства и соблазна доверчивых мужчин.

— Если грозой управляют из Пентагона, то женщинами — сам чёрт! Они природой созданы, чтобы изводить мужчину, в любом возрасте! Поэтому моё положение хреново. Не родилась та, с которой я был бы счастлив как мужчина. Тогда что остаётся в остатке? Стать монахом? Увы, с моим прошлым в монахи меня не запишут, а в женский монастырь сам не пойду.

Ба-бах! Гроза уже кружила над садом. Ронни вышел из своего цыганского убежища. Свет фонаря падал конусом на небольшой кружок земли, по которому носилась, как ошалелая, сухая листва, а остальной мир утопал в кромешной тьме. От дум и выкуренных сигарет пухла голова, как никогда он нуждался в свежем воздухе и новых идеях!

Выйдя в сад, Ронни тут же пригнулся под порывом штормового ветра, который нещадно раскачивал деревья и бросал в лицо опавшими листьями. Развернувшись к ветру спиной, мужчина уже бежал к почтовому ящику, который висел у ворот родительского дома.

— А что, если не идти против ветра, а найти себе достойную женщину, без всяких претензий на брак? Такая связь будет легальной и взаимовыгодной как для женщины, которая избежит раннего климакса, так и для мужчины, чтобы ему не умереть от «болезни пастора» в расцвете сил. Такая долгая связь между мужчиной и женщиной не может быть подсудным грехом, ибо это будет не развлечение, а обоюдное спасение.

Эта идея сразу пришлась Ронни по вкусу, она давала возможность выйти сухим из воды. Пусть сшибает с ног ветер, пусть гремит гроза, а у Ронни есть план действий, он найдёт женщину для жизни, потому что не его вина, что любовью он обделён.

Как же замечательно жилось кумирам его юности! Джеймс Бонд и Робин Гуд любили прекрасных женщин без каких-либо обязательств, они не старели, и им завидовали все мужчины, всех времён и народов! Эти удальцы избежали семейных уз и имели неизменный успех у красавиц любых сословий, один — служа миру во всём мире, а другой — помогая бедным и угнетённым!

Сверху закапали первые тяжёлые капли осеннего дождя. Накинув на голову куртку, мужчина открыл почтовый ящик, который имел вид пивной бочки. Он надеялся увидеть повестку в суд по поводу развода с Каролин, но почтовый ящик был пуст.

Грянул гром, и в ослепительном свете молнии развесистый тополь у калитки приобрёл гигантские размеры. Ронни поддался интуитивному желанию каждого человека спрятаться от грозы. Только он сделал несколько шагов по направлению к тополю, как перед ним в землю вонзился огненный меч, почти одновременно от грома задрожала земля. Казалось, что небо раскололось и скоро на землю полетят его обломки, но вместо этого весь мир погрузился в мёртвую тишину и мрак. Как слепоглухонемой, Ронни на ощупь приблизился к тополю, положил руки на его грубую шершавую кору и невидящим взглядом посмотрел вверх.

— Ты опять мной недоволен? — произнёс он тихо, и его глаза наполнились дождевой влагой. — Я грешен, но не более, чем другие люди. Я хотел бы быть перед тобой как стёклышко чист, но, увы, не могу. Тебе открыт каждый мой грех. Извини! Мне трудно понять, почему ты ещё терпишь меня на земле, ведь только по твоей милости я не стал законченным негодяем!.. Или стал?

Что-то мешало Ронни в этот поздний час быстренько побежать обратно в свой тёплый мобилом и забраться под одеяло. Глубоко вздохнув, мужчина упал на колени, и ему ясно представилось, что жизнь проходит мимо и он не в силах её остановить, что им было упущено что-то очень важное, без которого жить нельзя и умереть страшно.

И вот у фамильного тополя стоит на коленях уже не безусый Ронни, а потрёпанный жизнью, начисто выбритый, располневший, постаревший человек, как воин, который оставил свой пост и спокойно ждёт решения трибунала.

Дождь уже не капал, а лил единым потоком, словно начинался мировой потоп, а арку Ноя никто так и не построил.

«Господи, будь милостив ко мне».

Эта молитва не была произнесена мужчиной вслух.

Когда промокший насквозь Ронни встал с колен, то был уверен, что его душа чиста. Но как жить дальше? Где гарантии, что он сможет эту чистоту сохранить?

— Боже, ты простил меня, но как мне больше не грешить?.. Я молю тебя, будь моим судьёй прямо сейчас. Ты знаешь моё сердце и то, что мне предстоит пережить в будущем. Если я всё же соблазнюсь грехом и согрешу перед тобой, то нет мне прощения. Лучше убей меня сейчас, убей простым разрядом молнии, убей, пока я чист перед тобою, чтобы больше смертный грех никогда не вошёл в мою жизнь.

Ронни оглянулся по сторонам. Дождь штормом носился по саду, и молнии врезались в землю, как огненные вилы в сено. Не укрываясь от дождя и не ускоряя шаг, он шёл в свой цыганский караван и был спокоен, как спокоен счастливый человек, а через полчаса уже видел десятый сон, уткнувшись носом в угол мобилома, как в подмышку несуществующей, но верной ему женщины. Сквозь сон слышались ему раскаты грома, как удары молота по наковальне, и резкий запах озона щекотал в носу.

Когда твоя жизнь тебе уже не принадлежит, разве убоишься грозы в ноябре?

Утро следующего дня было солнечным, яркие лучи пробивались внутрь его теремка на колёсах. Вместо ветра и барабанной дроби дождя в саду слышался оживлённый мужской разговор. Выйдя на улицу в пижаме и тапочках, Ронни удивился странному вниманию соседей к его походному жилью, словно там спрятался зелёный человечек. Не успел он понять, чему был обязан такому вниманию к своей персоне, как соседи принялись наперебой рассказывать о ночном происшествии.

По рассказу очевидцев, фамильный сад Де Гроте всю ночь обстреливали шаровые молнии, а один огненный шар, приблизительно 10—20 сантиметров в диаметре, пронзил угол мобилома от крыши до основания, а потом фейерверком рассыпался низко над землёй. Угол мобилома, за которым только что покоилась голова его хозяина, был раскурочен и зиял чёрной дырой на радость всему свету.

Когда соседи разошлись, Ронни стало как-то нехорошо от понимания того, что мишенью шаровой молнии была его собственная голова, но Бог оставил его живым!

Стало быть, надо дальше жить и делать добрые дела.

История о шаровой молнии на коллег Де Гроте впечатление не произвела, поэтому она быстро забылась, тем более, что в гарнизоне произошли нововведения, мужской коллектив украсила белокурая статная женщина, Диан Гроссман, офицер. Она быстро влилась в мужской коллектив, своим женским обаянием очаровала всех спасателей.

Офицер Диан Гроссман, дочь знатного майора спецназа, пришла в часть спасателей после того, как была расформирована за ненадобностью одна из контор при министерстве, где женщина-офицер выполняла бумажную работу, связанную с кадрами МЧС.

Своим назначением командиром отряда спасателей сама Диан была довольна, ибо ей нравилось верховодить сильными мужчинами. Все свои замечания и приказы она корректировала с шефом технического оснащения, господином Де Гроте, и всегда следовала его советам, поэтому её решения соответствовали ситуации и одобрялись начальством.

Но однажды Диан зашла в кабинет Де Гроте не по делу, а для того, чтобы пригласить его на чай с именинным тортом. Кто может отказаться от приглашения на именины? Ну конечно же, не Ронни! Он быстренько закрыл свои папочки, часть из которых спрятал в сейф, а часть рассортировал по полочкам, потом с аккуратностью первоклассника разложил все письменные принадлежности по своим местам и только после этого поднялся из-за стола.

Странно, но Диан не торопила его и не спешила выйти из кабинета, чем заслужила похвалу Де Гроте.

— Диан, родина тебя не забудет! Торт — в любое время прекрасный повод собраться дружной компанией, потому что он сладкий, в нём много крема и нет алкоголя. Надеюсь, что ты не купила какую-нибудь фруктовую туфту?.. Молодец, уважаю! Так, будем праздновать твоё совершеннолетие?

— Ронни, мой день рождения будет в декабре. Мы в команде имеем другого именинника, и вы, господин шеф, тоже приглашены.

— Что ж, и этот вариант мне вполне подходит, потому что торт, в отличие от женщин, никогда не изменяет своим вкусовым качествам.

Ронни отворил дверь кабинета и приостановился, желая пропустить коллегу вперёд. Проходя мимо, Диан неожиданно обернулась, и теперь они стояли в дверном проходе лицом к лицу. Её пахучая щёчка нежно прикоснулась к губам мужчины, которому оставалось в свою очередь привлечь прелестницу к себе и поцеловать её в губы, но он не привлёк, а сам первым вышел из кабинета.

Диан от такого пренебрежения растерялась, ведь ей так хотелось чисто по-женски отблагодарить этого благородного мужчину за помощь по службе, а тот не понял момента, ибо на службе его интересовали высококачественная техническая и мобильная обеспеченность гарнизона, сытная еда и желание упорядочить свою личную жизнь, в которой не предусматривались заигрывания с женщинами без серьёзных намерений.

Перед самым Рождеством Ронни подал объявление в газету: «Государственный служащий средних лет ищет женщину, чтобы вместе с ней счастливо жить и стареть».

К сообщению прилагался и номер телефона. Неожиданно как для самого государственного служащего, так и для всего гарнизона спасателей это сообщение вызвало настоящий фурор среди женского населения Бельгии. Звонили дамы всех возрастов и социальных положений, которые желали стареть рядом с Ронни, поэтому виновнику такого женского переполоха пришлось купить добавочный телефон, чтобы в рабочее время никто не отвлекал его от работы.

Сам Де Гроте такое внимание к своей персоне объяснял коллегам без ложной скромности.

— Такой успех — не моя заслуга соблазнителя, а следствие любовного голода разведённых женщин! Они так добивались свободы от мужей, а когда добились, то стали искать любовников для постели и бесплатного работника для домашних дел, когда лампочку ввернуть, когда кран починить. Теперь наши доморощенные феминистки вооружились вибраторами, так как их нынешние кавалеры сидят на диетах, розовые брючки примеряют, шейку шарфиком подвязывают, а проку от них, во всех смыслах, что с козла молока! Вымер нормальный мужик в Бельгии, скоро нас поимённо будут заносить в Красную книгу!..Коллеги, моя проблема усложнилась, трудно найти самую достойную… из тысячи, но не волнуйтесь, я справлюсь…

Знакомиться с женщинами Ронни планировал по двойному графику, на знакомство с каждой из двух женщин мужчина отводил только один час. По его расчётам, всё должно было пройти в идеале: познакомились, поговорили и разошлись по домам, а потом опять то же самое, но с другой дамой. Такие часовые встречи намечалось проводить до тех пор, пока не отыщется та хорошая женщина, которая бы захотела заменить мужчине «суррогатную» жену.

Первая встреча произошла в престижном ресторане. Её звали Линой. Она имела упитанное тело, была широка в бёдрах, и её высокая грудь при вздохе касалась подбородка Ронни.

— Хороша баба! — думалось ему, когда та уверенной походкой подошла к нему вплотную, ведь, что там ни говори, а приятно знакомиться с дамой, прелести которой не надо разглядывать через лупу.

После чашечки кофе Лине захотелось познакомиться с Ронни поближе в дорогом ресторане, а тот не возражал, так как был голоден. Если женщина скромно заказала себе фужер десертного вина, то он — шикарный обед, хотя цены кусались уже со страниц меню. Разговор проходил по ресторанному этикету. Вопрос, пауза, ответ, пожевали, попили, хотя жевал только кавалер, а его дома утоляла жажду вином.

Когда ресторанное знакомство подошло к концу, Ронни рассчитался за бокал вина и за свой обед золотой банковской картой «Денис Клуб», потому что он не любил давать чаевые в подобных заведениях, а для Лины золотая банковская карта была знаком свыше, и по окончанию встречи она смотрела на сытого и довольного жизнью мужчину с нескрываемым обожанием.

Выйдя из ресторана, Ронни посмотрел на часы, он ещё успевал на встречу со второй претенденткой, но Лина не отпускала его без обещания прийти к ней в гости. Когда мужчина согласился, то на вторую встречу с дамой он опоздал.

Через неделю Ронни уже сидел как званый гость в доме у Лины.

Лина была женой директора крупного предприятия, который год назад сошёл с ума и был помещён в сумасшедший дом, от ранней деменции никто ведь не застрахован, и теперь его младший брат стал единственным полноправным владельцем фамильных предприятий, а Лине от былого богатства достались только банковская карточка, чтобы заправлять бензином свой дорогой автомобиль, покупать себе еду и одежду, и право жить в огромном доме своего больного мужа.

Второе свидание с Ронни закончилось знакомством в постели, а дальнейшие встречи проходили без всяких условностей или знаков внимания, строго по воскресным дням. Поиск женщины Де Гроте прекратил, его устраивали нетребовательность и повышенная сексуальность любовницы.

Но в один из воскресных дней Ронни остался дома. Ему хотелось выспаться и на досуге подумать о жизни. Сначала он дремал, сидя за своим компьютером, потом — в уюте спального дивана перед телевизором, а когда перекочевал в постель, прозвучал телефонный звонок.

— Папа, это ты?

— А кто может быть ещё, если ты набрал мой номер? Ты знаешь, который сейчас час?

— Ты дома?

— Если старый мобилом можно назвать домом, то я дома. Где же мне ещё быть? Что ты хочешь, Тим? Не тяни резину, говори…

После выхода Тима из тюрьмы его отношения с отцом практически прекратились. Несколько раз Ронни виделся с сыном у своей сестры и один раз у гаража его друзей, мимо которого он проезжал как бы случайно.

— Папа, мне нужны деньги.

— Тебе нужны деньги? Вот так новость! А кому они не нужны?

— Па, ты меня не понял: мне позарез нужны деньги. Только ты можешь меня выручить.

— Я это понял. Объясни мне эту денежную нужду. Зачем тебе понадобились деньги среди ночи?

— Чтобы дожить до утра!

— А вот теперь я совсем ничего не понял. На что тебе нужны деньги?

— Долг у меня, за машину, что я купил в рассрочку, мой долг вырос, пока я сидел в тюрьме. Мне нужно к утру отдать деньги, иначе меня… изобьют… убьют. Эти ребята шутить не умеют.

— Сколько?

— Сто тысяч франков!

— За подержанную крашеную машинку, которая непригодна для езды по городским улицам, сто тысяч франков? Твои друзья нашли дурака!

— Папа, меня могут убить!

— Конечно, могут. Твои друзья и не на такое способны. Тим, ведь ты знал прекрасно, во что ты ввязался. Я тебя заранее предупредил, что там, где обманом делаются деньги, не место быть тебе, моему сыну! Но ты сам себе голова, и твой петушиный гонор я не намерен оплачивать! Учись, Тим, отвечать сам за свои поступки и платить за них по-мужски, без бабских криков! Не будь дойной коровой для бандитов и сам не переступай закон! Это мой тебе отцовский совет.

Пи-пи-пи…

Разговор прервался. Ронни был убеждён, что был прав. Мужчина знал нравы компании сына, поэтому этим отказом он уберегал его от дальнейших вымогательств. Через два дня Пегги рассказала отцу, что Тиму привольно живётся у своей очередной богатой подружки, что он по-прежнему работает в гараже, только теперь ездит на более скромной машине, марку которой Пегги уже позабыла.

                                          * * *

Генерал при министре внутренних дел, вице-директор, отвечающий за обеспечение подразделений МЧС, был обескуражен.

Подготовка годового плана по финансированию технического оснащения колонн спасателей зашла в тупик, а сроки на его утверждение в министерстве поджимали, и всё из-за запроса коменданта 6-й колонны МЧС на приобретение новейшей химической лаборатории. Покупка этой лаборатории в тысячу раз превосходила годовые запросы других подразделений МЧС королевства, поэтому этот запрос нуждался в дополнительном согласовании с министром. Перед тем, как отправить докладную в министерство, генерал повздыхал, погладил свою лысую макушку и попросил секретаря соединить его с комендантом 6-й колонны МЧС.

Комендант 6-й колонны спасателей уже с утра ожидал министерского звонка и без промедления соединил генерала со своим шефом по техническому снабжению, ибо тот эту кашу заварил, так пусть и сам расхлёбывает.

Разговор генерала с офицером Де Гроте был коротким и конструктивным.

— Уважаемый Де Гроте, мы уже привыкли к вашим квалифицированным изысканиям и требованиям по техническому оснащению колонны спасателей, и надо признаться, что мы ни разу не были разочарованы в результатах вашего труда, но в вашем последнем запросе вы изволили перейти дозволенные границы. Зачем вам нужно устанавливать в части МЧС такое дорогостоящее оборудование, которое вы определили, как «крайне необходимое»? Вы единственный в своем роде технический шеф, кому эта передвижная химическая лаборатория кажется необходимой. Другие колонны довольны тем, что они имеют. Учтите, цена лаборатории баснословная! Перед тем, как мне нести доклад министру, убедите меня в необходимости того, что вы просите.

— Господин генерал, я хочу кое-что уточнить. Я обращаюсь к вам как к специалисту по термоядерной механике, за плечами которого университетское образование. Вы, надеюсь, понимаете, что без определения природы отравляющего вещества невозможно выбрать к нему противоядие. Если произошла утечка отравляющего газа в окружающую среду, то ждать определения ядовитого вещества в стационарных условиях преступно. На обеспечении каждого подразделения МЧС должна быть передвижная лабораторная установка, которая работает великолепно в полевых условиях. Такая лаборатория существует на вооружении наших военных. Эта установка — новейшая разработка ученых-химиков. Я проанализировал деятельность всех предприятий, производящих ядовитые вещества на закреплённой за мной территории, и, основываясь на результатах исследования, приписал к этому запросу и объяснительное письмо, которое могу повторно отправить вам по факсу.

Через неделю после этого разговора происходило расширенное заседание в кабинете министра по МЧС. Пост министра в те годы занимала женщина, в звании директора-генерала.

На заседании должен был утверждаться бюджет финансирования службы спасателей на год вперёд. Когда обсуждался доклад генерала, вице-директора по техническому оснащению гарнизонов МЧС, в кабинете послышался недовольный шумок.

— Опять этот господин Де Гроте чудит!

— Заказывай ему оборудование на миллионы!

— Это оборудование годится только во время катастроф!

— Деньги народа на ветер бросать никому непозволительно.

Эти недовольные возгласы перебил строгий женский голос министра.

— Позвольте вам заметить, уважаемые генералы, что наша служба и есть служба, действующая во время катастроф! Мы с вами обязаны ликвидировать последствия непредвиденных катастроф в кратчайшие сроки.

Опять заседание в кабинете министра прервалось отдельными возгласами.

— Но господин Де Гроте требует то, что сам не знает! Опять отличиться хочет.

— Да кто он такой? Шеф технического обеспечения! Даже по званию ему не положено так распоряжаться средствами государства.

Тут в разговор вмешался генерал, вице-директор технического обеспечения подразделений спасателей, который знал господина Де Гроте лично. Он встал с места и обратился к министру и присутствующим на заседании генералам.

— Господин Де Гроте имеет не только университетские знания, но и практический опыт спасателя. Он начинал службу рядовым агентом, многие годы проработал на месте происшествий, кончил университетские курсы по ядерной физике и информатике. На должности шефа технического обеспечения 6-й колонны Де Гроте добросовестно исполняет свои обязанности и несёт полную ответственность за свою службу. В доказательство его профессиональной пригодности я каждому из вас, господа генералы, предлагаю ознакомиться с результатами исследования Де Гроте, доказывающими необходимость закупки этой химической лаборатории на вооружение службы МЧС.

К концу заседания разрешение на приобретение дорогостоящей передвижной химической лаборатории было подписано министром МЧС.

Де Гроте был счастлив. Технические новшества всегда занимали все его мысли и доставляли радость. Работа приносила огромное удовлетворение, только с личной жизнью у него как-то не получилось.

Мужчина продолжал жить на цыганский манер в мобильном доме на колёсах, тогда как в его особняке проживала его бывшая супруга.

                                          * * *

Каролин очень злилась, и злилась на всех и вся! От злости у неё пропал аппетит, когда адвокат предупредил, что её дом будет выставлен на открытые торги! Женщина была уверена, что не позволит никому отнять у неё дом, в котором она была замужней дамой и воспитала троих детей. Каролин не подпускала даже близко потенциальных покупателей, а все бумаги, касающиеся дома, были ею спрятаны в надёжном месте, поэтому цена за дом давалась самая малая, ведь в старых бумагах не было указаний о пристройках, о гараже и о жилом втором этаже, которые достроил в своё время хозяин дома.

---

Так как семья Де Гроте распалась, а у Каролин росли долги и налоги не выплачивались, то дом, так или иначе, нужно было срочно продать, чтобы его не выставили на открытых торгах.

О продаже дома услышала Вивиан и решила купить этот дом, ведь в этом доме она была счастлива, как любовница самого хозяина, но Каролин не хотела иметь никаких дел с бывшей няней, тогда та обратилась за помощью к Ронни лично.

— Вивиан, пусть твой друг, с кем ты собираешься начать новую жизнь, возьмёт в банке половину предполагаемой цены в мелких бумажных купюрах стоимостью в тысячу франков. Перед такой толстой пачкой денег Кринь не устоит, как пить дать не устоит.

Так и случилось. Дом был продан, но это совершенно не интересовало его бывшего хозяина, ибо этим домом уже откупился от Каролин и от всего, что было с ней связано. Он даже не обратил никакого внимания, что его не попросили расписаться под актом купли-продажи, а новые владельцы дома на чердаке обнаружили склад детских игрушек, ещё в магазинных упаковках!

Когда Каролин оказалась на улице, то она сняла для себя и дочери квартирку, потом обратилась в социальную службу за финансовой поддержкой, в которой ей было отказано ввиду её хорошей работоспособности.

Дом был продан, Ронни продолжал оплачивать долги Кринь и с нетерпением ждал официального развода.

                                          * * *

Одним летним днём в 6-ю мобильную колонну спасателей пожаловала «высокая» комиссия с проверкой. Возглавила эту комиссию сама госпожа министр МЧС, которая в окружении высоких чинов делала обход гарнизона.

Де Гроте занимался своими привычными делами в гараже, настоящим украшением которого являлся новейший вездеход. Этот джип не знал преград, он был создан, чтобы покорять пустыни и горы, болота и снежные завалы. Конечно, мужчине хотелось, чтобы на это чудо техники комиссия обратила своё уважаемое внимание, но не комиссия, а министр приостановилась возле гаража.

— Если не ошибаюсь, то у этого вездехода стоит господин Де Гроте, шеф технического обеспечения гарнизона?.. Вы меня извините, господа, но я хочу встретиться с ним лично, для служебного разговора.

Комиссия осталась стоять на самом солнцепёке, а женщина в чине директора-генерала вошла в прохладу гаража, и вездеход был удостоен особым министерским вниманием.

Когда основные темы разговора были исчерпаны, госпожа министерша стала задавать неофициальные вопросы, надеясь на честные ответы своего подчинённого.

— Признайтесь, господин Де Гроте, мы создали замечательные условия для спасателей в гарнизонах, ведь, отработав 24 часа, каждый спасатель имеет право на два дня отдыха. Вы согласны?

— Госпожа министр, из 35 мужчин, проходящих службу в нашей колонне, только ещё трое не ушли из семьи. Знаете, что служит поводом к разводам? Именно эта ваша система работы. Всю неделю жена работает, а когда она с детьми собирается поехать на берег моря и отдохнуть всей семьёй, ему не удается, муж-спасатель или на службе, или уставший после 24-часовой службы, или готовящийся пойти на службу, а их жены в свои выходные дни хотят быть рядом со своими мужьями, но это по статистике им удаётся только один раз в месяц. Не верите, так посчитайте сами… Понимаете, если не муж лежит в постели с женой, то в этой постели лежит уже его сосед. Какой брак устоит при таком графике работы спасателя?

— Интересно, я об этом не думала, этот вопрос стоит рассмотреть.

— И ещё, госпожа министр: в последнее время был введён новый график работы, тюремное заключение такого строгого режима, что даже в туалет отпускают по пропускам. Отменили время для занятий спортом и сократили обед до 30 минут, словно спасатели не живые люди, а запрограммированные министерством роботы. При таком положении дел при объявлении чрезвычайной ситуации спасателей самих надо будет спасать.

— А что вы думаете о том, что служить спасателями стали женщины? Это ведь тоже положительно влияет на улучшение качества службы МЧС.

Тут Ронни покраснел от негодования, но сдержался. Когда на практике сталкиваешься с подобными решениями министерства, то трудно держать язык за зубами.

— Уважаемая госпожа министр, я имею своё отдельное мнение по этому вопросу, за которое уже не раз пострадал от нашего коменданта гарнизона. Позвольте, я на этот вопрос отвечать не буду.

— Господин Де Гроте, если бы ваше мнение по этому вопросу было мне неинтересно, то мои подчинённые не жарились бы сейчас на солнце. Говорите, я слушаю внимательно, хотя кое-что я уже слышала.

— Госпожа министр, я понимаю это так, что в экстремальных условиях каждый спасатель должен нести свою индивидуальную задачу, невзирая на половые различия между товарищами по службе. Тут не приходится полагаться на чью-то сентиментальность или галантность. Если надо кидать мешки с песком в разрушенный водой проём, чтобы сдерживать натиск водной стихии, то их надо кидать всем! Если надо разгребать завалы, под которыми лежат живые люди, то надо их разгребать всем личным составом, но для этого нужно иметь мужскую силу. Это факт! Если женщина одевается в униформу и клянется под присягой служить своему народу, то ей на службе положено забыть свой «слабый» пол. На меня жаловалась одна дама, обвинив меня в дискриминации женщин. Но ни о какой дискриминации не было и речи. Шло обычное учение бригады спасателей. Предстояло перенести на предполагаемое место происшествия насос с мощным двигателем. Этот насосный двигатель на железной платформе надлежало снять с платформы вездехода и на руках перенести к водоёму. Да, это тяжёлая задача даже для четырёх мужчин, но спасатель женского рода отказалась быть четвёртым в этой команде, мотивируя свой отказ тем, что она якобы дама. Мне пришлось прямо на учении напомнить ей приоритеты нашей службы и что её зарплата как спасателя не ниже, чем у мужчин. Какая работа — такая зарплата, но задание должно быть выполнено по инструкции. Она на меня в суд подала, но судья был на моей стороне, потому что судьёй был мужчина.

Глава службы МЧС молчала, и её молчание было расценено мужчиной как желание его слушать дальше, и он продолжил свою речь.

— Сознаюсь, в этом случае я поступил не как джентльмен, но в полевых условиях этот отказ может быть расценён как простое дезертирство. Я, мужчина, не виноват в том, что наши женщины забыли, как хорошо быть женщиной. Все в нашем руководстве знают, что мужские нагрузки женщинам не по плечу, но под влиянием эмансипации фанатичным феминисткам предоставляются рабочие места с лёгкими нагрузками, которые всегда предназначались для мужчин предпенсионного возраста. Теперь пожилых мужчин выгоняют преждевременно на пенсию как негодный товар, чтобы с трибуны народу внушать о равенстве мужчин и женщин? Ведь с самого создания мира этого равенства никогда не было и не будет.

— Не горячитесь, господин Де Гроте, но женщинам тоже нужен заработок, и мы обязаны давать им возможность работать.

— Лучше было бы, госпожа министр, чтобы имели работу их мужья и получали бы вдвое больше, чем в нынешние времена. Тогда бы как от мужчин, так и от женщин было бы для государства больше проку, и дети бы воспитывались матерями достойными гражданами отечества.

Тут Ронни понял, что разговорился, и решил сгладить ситуацию.

— Но я должен подчеркнуть, что ребята из отряда офицера Диан Гроссман не жалуются на её руководство. Как офицер она честна и ответственна. Я признаю тот факт, что женщины имеют талант руководить мужчинами, ведь это заложено в их генах. Женщины отлично справляются с руководством, но только в том случае, когда мужчины сами знают свою работу, но в технике… Боже упаси… дать женщине доступ к технике!

Говоря это, Ронни с чувством похлопал по чёрно-глянцевым крутым бокам нового джипа. На такой положительной ноте этот разговор с министром и закончился.

Уход комиссии, как и её приход, не нарушил режима работы гарнизона, и по расписанию подошло время обеда.

С недавних пор офицеры стали обедать за одним столом с рядовыми агентами, все, кроме упрямого офицера Боба Шторма, которому всегда была по душе строгая субординация.

Посещение министерской комиссии тоже никак не повлияло на аппетит спасателей. В тот день за обед отвечал рядовой Жиль, который когда-то окончил поварскую школу. Суп у него получался пресным отваром овощей; мясо пахло не мясом, а вываренной резиной с запахом азиатского рынка; а потушенные на скорую руку овощи трудно было разжевать. Поэтому ожидать вкусной еды в обед в его дежурство не приходилось, ребята не столько ели, сколько давились кусочками баранины из овощного рагу.

Человека во время еды всегда тянет на разговоры, особенно если у него проблемы с желудком. К этому времени желудок у Ронни был прошит как средство против внезапного ожирения, есть много он не мог, поэтому не столько ел, сколько ворчал на свою жизнь, на своё правительство и на всех женщин сразу.

— Если серьёзно рассматривать негативные и позитивные стороны инвазии женщин как в мужские службы, так и в их личную жизнь, то можно прийти к выводу, что женщины — это те загадочные элементы, которых даже Менделееву не удалось бы систематизировать. По собственному горькому опыту я заявляю: не существует в природе двух одинаковых женщин, а их поведение в быту, на кухне и в постели не имеет никаких логических объяснений. Ребята, я предлагаю вам, мои товарищи по службе — тебя, Диан, это не касается, — выступить в поддержку моего фонда в защиту мужчин, которые в эпоху женского насилия ещё не пали духом.

Тут офицер Диан, высокая стройная блондинка, перевела разговор за столом на другую тему. Она призывала своих сослуживцев проведать в больнице беднягу Беекермана. За столом началось настоящее веселье от воспоминаний о несчастном случае, произошедшем на территории гарнизона, хотя Беекерман до сих пор в больнице с травмой головы.

Это случилось за неделю до прихода комиссии.

Комендант дал распоряжение офицеру Диан Гроссман силами её отряда привести в порядок открытый полигон, на котором паслись баран и несколько овечек, не дающие траве разрастаться. Это небольшое стадо приобрёл в своё время ещё Альфонс, решив перенять опыт своего друга Ронни по использованию гусей вместо газонокосилки. Овечки хорошо справлялись с подстрижкой травы, но вдоль проволочного забора траву принципиально не щипали, и она вырастала за лето выше самого ограждения.

День стоял ясный, солнце — в зените, да и задание было немудрёным.

Агент Беекерман первым лихо перепрыгнул через заборчик, чтобы успеть до прихода напарников с косами выбрать из травяных зарослей сухие еловые шишки, которыми в зимнее время хорошо растапливать открытый очаг в гостиной.

Мужчина неспешно выискивал в траве шишки и не глядя кидал их в пластмассовое ведёрко, что стояло поодаль. Увлёкшись, он не заметил приближение барана, который за свою драчливость был прозван Гладиатором. Гладиатор не терпел у себя на поле соперников, особенно если соперник крался по полю, прижимая голову к земле.

Кудрявые подружки Гладиатора сбились в стайку на другой стороне поля и с подобострастием смотрели на своего рогатого предводителя. Баран долго стоял посреди луга и сердито косился на наглеца, ползущего в траве у забора, но Беекерман кроме шишек ничего вокруг не замечал. Такое неуважение к себе Гладиатор не мог стерпеть, вскоре он стал вызывающе бить копытом о землю, не отрывая взгляда от прыгающей в траве мужской задницы.

Момент атаки был молниеносным. С одного удара барана, любимца всего гарнизона, несчастный собиратель шишек ласточкой перелетел через забор, легко перевернулся в воздухе через голову и шмякнулся в центр клумбы с вечно цветущими розами.

Свидетели этого происшествия были настолько ошеломлены аэродинамической красотой полёта тяжеловесного агента Беекермана, что пообещали это событие внести навечно в славную историю гарнизона.

После того, как господина Беекермана увезли на «скорой помощи» в больницу, для барана настал его последний час. Овечки погоревали в своём сиротстве, но недолго, и опять принялись щипать травку на лугу. Живой вес Гладиатора был равен 280 килограммам, но его мясо оказалось жёстким и мстительно невкусным.

---

                                          * * *

⠀

Когда на службе всё хорошо, то почему бы не навестить своих друзей или любовницу. Ронни не стал ждать воскресного дня, а пошёл к Лине среди недели, так как ему хотелось получить порцию женской ласки и любви.

В самую полночь во входную дверь дома требовательно постучали. Этот стук обеспокоил Лину, она накинула халатик и поспешила к входной двери, а так как Ронни был у неё в гостях, то он продолжал дремать в её роскошной кровати, которая на поверку имела жёсткий матрас.

Лина открыла дверь. На пороге богатого особняка выстроился полицейский патруль нравов в полном составе. Полицейские агенты знали, что надо делать. Через минуту заспанный Да Гроте был варварски вытащен из тёплой постели кровати любовницы и посажен за стол для допроса. Только когда он подписал составленный агентом протокол, мужчина пришёл в себя от недоумения.

— Уважаемый господин, — обратился он к недружелюбному судебному исполнителю, — все бумаги подписаны, вы довольны?.. А теперь, прошу, объясните по существу, что здесь происходит? К чему был организован этот захват? Кто здесь террорист?

— Вы, господин Де Гроте, уличены в связи с любовницей! За неверность своей супруге вам угрожает… развод!

— Да?.. Вот это номер! …Я уже почти год добиваюсь развода, любой ценой. Всё, что имел в жизни, я оставил жене в обмен на покой. Вы даже не представляете себе, как я был счастлив, что Кринь, то есть моя бывшая супруга, сама выставила меня за дверь. Это было почти два года назад. Я буду вам очень признателен, если вы походатайствуете за меня, где положено, чтобы ускорить наш развод. Как на исповеди, я признаюсь, что спать в одной кровати с милой женщиной, которую вы напугали своим ночным приходом, — это всего лишь малая плата за мой супружеский подвиг, который длился 30 лет.

Полицейские еще немного потоптались у порога и покинули дом Лины.

— Ничего не понимаю, — недовольно пробормотал один из них. — Целый месяц мы караулили этого Де Гроте, чтобы поймать с поличным, а выяснилось, что всё впустую?! Вот мы по ночам чужие постели перетряхиваем, когда наши собственные пустуют. Как надоела мне эта служба, в чужом дерьме копаться! Всё, завтра напишу рапорт, а то моя Эрика разводом угрожает.

                                          * * *

Быстро пролетело лето, как-то незаметно проплакала дождями осень, и вот вся страна вновь стала готовиться к Рождеству.

Это Рождество Ронни планировал провести с Линой, но в гостях у подруги он почувствовал себя плохо, засопливил нос, разболелась голова. Мужчина выпил аспирин и решил провести рождественский вечер в кресле перед телевизором. Болеутоляющее лекарство немного улучшило его самочувствие, но болело горло и ломило суставы.

Лина не поверила в болезнь любовника, решив, что тот просто играет у неё на нервах.

— Ронни, что ты уселся перед телевизором? Нас пригласили мои друзья на дискотеку, после дискотеки посидим в ночном баре. Обещали составить нам компанию и супруги адвоката Ван Дер Брюк, так что одевайся, мой голубок, и хватить ломать комедию.

— Лина, тебе уже самой за сорок, а ты на дискотеку собралась… Там люди зомбируют себя ритмами аборигенов во время своих шаманских празднеств. Нет, не уговаривай, а ты ступай себе хоть на луну, а я лучше посижу у камина. Сегодня я слаб и для выхода в свет не гожусь, я нуждаюсь в покое и ночном отдыхе. Ты можешь мне принести горячее молоко?

— Значит, ты слаб? Я всю неделю тебя прождала, локти кусала, сгорая от желаний, а теперь ты отправляешь меня одну на праздник, чтобы проспать всю ночь?.. Я тебе надоела? Так зачем ты мне нужен? Ты предлагаешь мне гулять одной и искать другого мужчину, здорового? Давай поднимайся, сегодня ты мой!

Этот приказ дамочки в вечернем платье Ронни даже развеселил, ибо в ней проявился сварливый образ Каролин, и только теперь мужчина осознал свою независимость от них обеих! Он без слов поднялся с кресла, оделся и, покашливая, поехал болеть домой, в свой уютный тёплый мобилом.

Через какое-то время Ронни опять подал объявление в местную газету. В этот раз мужчина решил не спешить, а дать себе шанс подойти к выбору партнёрши более грамотно. Оказалось, что дам вовсе не интересовал его оклад, жильё или характер, что было бы логично с их стороны, но девять женщин из десяти проверяли его на мужскую потенцию.

Бывали вечера, когда мужчина так уставал, засыпал прямо за рулём, так и не доехав до дома. Да и кто бы выдержал три свидания за день, когда все три незнакомки сразу тащили его знакомиться в гостиничные номера или в домашнюю постель! Так долго продолжаться не могло, поэтому Ронни стал назначать места первых свиданий только за столиком, и только в самом дешёвом кафе.

Однажды пришла на первое свидание скромная молодая женщина и повела себя иначе, чем её предшественницы. Стала задавать вопросы о его жизни, интересоваться его семьёй, работой, и такое внимание к себе очень импонировало искателю порядочных женщин. Наконец-то ему повезло, он встретил ту, которая умела слушать и даже утешать, но потом разговор коснулся Каролин. Тут Ронни совершенно забыл, зачем он пришёл в кафе, и так разгорячился, что напугал эту скромную особу, которая предпочла больше с ним не встречаться.

Как выяснилось позже, она была подсадной уткой, работавшей на социальную службу, где разбиралось дело о разводе супругов Де Гроте. Последствия этой встречи были печальны для Каролин, потому что социальная служба отказала ей в жалости, и женщине был назначен финансовый опекун, который и стал распоряжаться её доходами.

Ронни продолжал встречаться с дамами, пока не познакомился с миловидной подтянутой красоткой в возрасте, которая пришлась ему по душе.

Лилиан в первый вечер отсидела с Ронни в кафе, на второй — пригласила его в отель и осталась довольной результатом этого ночного свидания, а на третий день она встречала мужчину у себя дома и кормила его вкусным ужином, в уверенности, что сытый любовник более щедр на ласки.

                                          * * *

Прошло три месяца. Как-то раз, в пятницу Ронни проводил инспекцию в бункере атомной станции, которая требовала от него большего внимания. О Лилиан он вспомнил только тогда, когда вышел из бункера, потому что увидел на своём мобильном телефоне 10 пропущенных звонков. Такая темпераментность Лилиан пришлась ему по вкусу.

В субботу любовники договорились откушать жареную свежую рыбу на голландском побережье.

В тот тёплый субботний день любовники наслаждались любовью даже по дороге в Голландию. В самый разгар их дорожного интима позвонила Лина, которая чуть ли не плакала в трубку телефона от раскаяния. Она обещала Ронни больше никогда не перечить ему, лишь бы он скорее вернулся к ней. Так как мужчина любил честность отношений, то поставил разговор на громкую связь.

По мере того, как говорила Лину, в глазах у Лилиан закипала ревность. Ох уж эти женщины!

— Лина, — обратился к бывшей любовнице Ронни, — рядом со мной сидит уже другая очаровательная дама, которая вчера приготовила для меня горячий ужин из свиных рёбрышек с тушёными овощами… А ты сегодня собираешься потушить спаржу с ветчиной? Да, это очень вкусно, но свиные рёбрышки у Лилиан были очень аппетитны, поэтому наш разговор уже не имеет смысла.

Но Лина не сдавалась.

— Я тоже могу готовить и кормить тебя, как… — кричала она в трубку.

— …как твою любимую овчарку… Лина, ты ведь не умеешь готовить даже омлет, — прервал её развеселившийся Ронни.

— Нет, дорогой, я хотела сказать, что ты мне необходим как добрый верный друг. Я жить без тебя не могу. Я научусь готовить так, что пальчики оближешь.

Тут Лилиан уже не могла молчать и перешла в наступление, а Ронни не мешал женщинам общаться между собой. В заключение этой перебранки по громкой связи Лилиан обратилась к Ронни с забавным предложением:

— Ронни, а люби ты нас обеих. Две женщины — это же лучше, чем одна.

С предложением Лилиан сразу же согласилась и Лина.

— Дорогой, люби нас обеих! Ведь мы обе так тебя любим!

Тут мужчина разозлился!

— Баста! С меня и одной хватит! Всё, Лина, ищи себе другого мужчину. Уверяю тебя, что не все мужчины вымерли в стране, а то в Тунис поезжай, там любят богатых блондинок.

Именно в этот вечер и начались серьёзные отношения между Ронни и Лилиан, которые устраивали их обоих. Лилиан привела его в свой дом не как приходящего партнёра, а как своего постоянного.

В этой женщине прекрасно уживались две различные личности.

Со стороны глядя на её поведение, можно было подумать, что она родилась пуританкой и успела состариться непорочной девой. Лилиан при посторонних соблюдала безупречный этикет и скупостью в эмоциях держала гостей на расстоянии, но за закрытыми дверями в один миг превращалась в игривую пастушку с подкрашенными волосами.

Ронни удивлялся этой способности Лилиан вежливо шутить, мило улыбаться и вести приятную беседу тогда, когда ей самой не хотелось ни шутить, ни улыбаться, и тем более не хотелось вести приятную беседу, потому что всем своим существом она ждала только одного — ухода гостей. Когда за ними закрывалась дверь, Лилиан вновь становилась жизнерадостной любовницей, с наслаждением угождающей любимому мужчине едой, комфортом, свежестью постельного белья и ухоженным телом, всегда готовым к играм страсти.

Почему она не ужилась со своим мужем? Ронни не понимал, что ему ещё не хватало.

Видимо, бывшему мужу Лилиан, Вилли, примерному работнику на фабрике по сбору электронной аппаратуры, с годами надоело заниматься с женой любовью каждую ночь, вино его больше не возбуждало, и он чувствовал себя виноватым перед ней.

Можно предположить, что развод был местью Лилиан за своё женское неудовлетворение.

Однажды в субботу Вилли после работы пришёл домой, а жены и детей не было, зато на столе в гостиной стояла открытая бутылка хорошего вина. Мужчина вино выпил и крепко заснул, а проснулся оттого, что кто-то грубо ломился в дверь. Это были полицейские.

На суде Лилиан обвинила мужа в том, что тот периодически напивается и она с детьми остаётся ночевать на улице, и полицейский агент это подтвердил. Но и после развода Вилли не переставал любить свою бывшую жену, выплачивая ей двойные алименты. Ронни был покорён добродушным характером Вилли, и между ними завязалась своеобразная мужская дружба, их объединяла одна женщина, которую один искренне любил, а другой использовал в своих планах.

К двойным алиментам от бывшего мужа одинокая по своему гражданскому положению Лилиан получала и льготы от государства, так как официально она никогда не работала, а работала только по-чёрному и работу свою очень любила, потому что была рождена создавать в домах порядок и чистоту, за что ей хорошо платили благородные люди.

Переехав жить в квартиру к Лилиан, Ронни пребывал в уверенности, что нашёл ту «хорошую женщину», которую искал.

Отпуск и выходные дни проводили они в путешествиях.

Как-то раз Ронни повёз Лилиан в свой курортный домик, который стоял на кемпинге для натуристов в горных Арденнах. По дороге в Арденны Лилиан уверяла его, что «никогда-никогда» не опустится до того, чтобы обнажаться публично, как это делают проститутки или продажные женщины, но Ронни её успокоил. Никто не принуждает её ходить по кемпингу натуристов голой.

Не успели они расквартироваться на отведённой площадке у бассейна, как мужчина опешил от вида голой любовницы, выходившей из каравана.

— Лилиан, что я вижу, глазам своим не верю! Ты же клялась по дороге, что не разденешься даже под угрозой смерти!

— Ронни, посмотри вокруг. Здесь все нагишом бродят, мне даже стыдно выйти одетой.

Лилиан испытала истинное наслаждение гулять под голубым летним небом обнажённой, чувствовать тепло солнечных лучей и ощущать блаженство от волн горячего ветра, ласкающего тело. Она уже не стыдилась своего тела, и всё было прекрасно, как в сказке. Только на второй день пребывания на кемпинге смог Ронни удовлетворить её возросшую на природе сексуальную активность, а на четвёртый день отдыха случилось то, что должно было случиться.

Лилиан издалека увидала, как голого Ронни радостно обнимает какая-то обнажённая дамочка, тиская его между грудей, и она напала на соперницу первой. Дерущихся женщин разлил водой из бассейна сам виновник происшествия, который не чувствовал себя виноватым, а гордился своей любовницей, ставшей знаменитой женщиной на кемпинге за свой ревнивый характер.

Потом Лилиан вдруг приспичило купить для поездок самый шикарный мобилом того времени, с двумя спальнями и душевой кабинкой. Новый мобилом жрал бензин как бегемот, но дизель оплачивался самой Лилиан.

Настало время развода Де Гроте с Каролин. Ронни пришёл при полном параде на суд, где был официально объявлен свободным!

После развода счастливые сожители вновь отправились зимовать в Испанию. Свобода казалась Де Гроте фламинго в полёте, такого же бело-розового цвета.

Часть 2

Глава 1

Если поездка в Испанию для Ронни была обычным путешествием за экзотическими впечатлениями, то для Веры планируемая поездка в Бельгию была не чем иным, как отчаянным прыжком в бездну, которая именуется Европой.

Женщина не имела нужды узнать подробности о климате или о географическом расположении Бельгии. Её не интересовали ни королевские династии, ни знаменитые музеи, ни государственный язык. Вся эта информация не имела никакого значения для достижения её цели — спасти семью от нищеты.

Иммигрировать одинокой женщине с детьми в западную страну, куда их не приглашали, со стороны выглядело рискованным мероприятием, но для самой Веры это был единственный путь в будущее, где она сможет содержать семью и дать детям достойное образование. Странно, но в этом беспросветном положении дел у неё не было даже мысли поехать к родителям, которые помогли бы ей обосноваться в Караганде. Видимо, слишком дорожила она свободой. Она готова делать ошибки, рисковать, чтобы в жизни иметь личные победы, которыми делиться ни с кем не собиралась, как и своими бедами.

Бельгия представлялась ей страной, где течёт молочная река в кисельных берегах, куда ведут все пути, которые Бог для неё предусмотрел как запасной выход из сложившейся безвыходной ситуации.

Когда родители примирились с желанием дочери покинуть родину, то пришла для Веры пора ставить в известность о переезде в Европу и Сашу. По этому случаю в квартире брата был созван семейный совет. Не успела Вера выговориться, как Галя от возмущения даже подпрыгнула на стуле.

— Вера, не смей выезжать из Калининграда!

— Что?.. Галя, как это понимать? Почему?

— Ты обязана!

Сделав паузу для глубокого вдоха, как это делают спортсмены перед прыжком в воду, Галина продолжила:

— Ты обязана выписаться из нашего второго дома, где живут мои родители и мой брат Гена. В этом месяце ты ещё и своих детей прописала по нашему адресу! Моя мама не в состоянии платить двойные коммунальные услуги! Сначала заплати коммунальные и выпишись с адреса моих родителей, а затем можешь ехать хоть на кудыкины горы.

Это прозвучало благословением для Веры, каким невестка провожала её побег «за бугор», и она разулыбалась.

— Не волнуйся, Галина, я оплачу все коммунальные расходы, как платила до этого, и клятвенно заверяю, что выпишусь в адресном бюро, но только в последний день перед моим отъездом в Бельгию. Только обещай, что мой отъезд туда, не зная куда, останется в тайне.

Хорошо, что Галина хотела верить невестке и принудила себя до конца разговора сохранить нейтралитет. Саша молчал, но молчал позитивно, его жизненный опыт говорил, что это смелое решение сестры имеет-таки свой здравый смысл, но одобрить его открытым текстом ему мешали собственные финансовые неудачи.

— Тётя Вера, а почему именно в Бельгию, а не в Германию или во Францию? — спросил Юра, сидевший за столом перед тарелкой с пельменями, купленными им по дороге с работы.

— Потому что Бельгия находится как бы в тени истории человечества. Я о ней практически ничего не знаю. Ведь это говорит о скромности её народа, не правда ли?

— Тётя Вера, вы авантюристка! — подытожил разговор Юра и с аппетитом продолжил свою трапезу.

В зал, где проходило семейное вече, влетела развесёлая Марина. Она сдала очередной экзамен в институте международных отношений и находилась на седьмом небе от счастья.

— Что это вы такое важное обсуждаете, что папа отложил свой учебник по немецкому языку?.. Ревизор приехал? — обратилась она ко всем сразу, усаживаясь на диване.

Саша внимательно посмотрел на свою любимую дочь и обратился к ней с неожиданным предложением:

— Марина, ты бы не хотела сама поехать с тётей Верой в Бельгию? Ведь ты ничего не теряешь. Возьмёшь академический отпуск в институте, а в Бельгии свой английский потренируешь, а если не получится там устроиться, то вернёшься домой.

За Марину ответила встревоженная Галина.

— Зачем настраивать ребёнка на глупость? Ну и что там, в чужой стране, будет делать твоя любимица? А? Мыть туалеты местному населению? А ты, Вера, лучше бы о своих детях подумала, чем ехать в чужую страну и всех баламутить. Твоим детям не нужны твои авантюры, им нужно хорошее образование.

Сказав это, она свысока оглядела присутствующих, ожидая поддержки, но поддержки не было. Женщине не хватало смелости сказать другую правду, о которой она предпочитала промолчать.

Галина боялась, что с отъездом Веры родители мужа вспомнят о долге и потребуют его вернуть, и всё из-за своей суматошной дочери, которой не сидится на месте! А как прикажете рассчитаться со свёкрами, если те деньги, которые дали взаймы, до сих пор находились в коробках с продуктом «Герболайф», в которых уже завелись жучки?!

Вера о жучках ничего не знала и приписала плохое настроение снохи к её вредному характеру, но как обычно Галина метила в бровь, а попадала в глаз! Именно за невозможность дать детям приличное образование совсем исстрадалось её материнское сердце.

— Это я не думаю о детях?.. А кто о них ещё думает, как не я? Кто мне поможет содержать моих детей или их обучать? Может быть, ты, Галя?.. Не согласишься ли ты оплатить Кате учёбу в медицинском училище, с отдачей, конечно? Нет? Так знай, если мытьё туалетов будет оплачиваться достойно, то я с удовольствием буду мыть туалеты! Именно ради будущего своих детей я стану в Бельгии самой хорошей уборщицей туалетов!

Саша заулыбался. Марина восторженно посмотрела на свою тётю, а Галя фыркнула в кулачок. Разговор был закончен на хорошей ноте. Теперь этот смелый план по борьбе за воссоздание семье нищему врачу осталось только осуществить в реальности. Римма и Володя приняли несуразное решение Веры с болью в сердце, но благословили ее на миграцию в страну Бенилюкса.

Когда мама по телефону сообщила, что взяла билеты в Калининград, чтобы привезти младших детей к Вере, то та с ещё большим усердием стала добывать информацию о миграционной ситуации в Бельгии и заодно готовиться к райскому житью за границей.

Однажды в суете дней она на часок заскочила к Саше, чтобы попить чаю и сообщить, как идёт подготовка к её побегу в Европу, но брата не было дома.

Стоял жаркий солнечный день, и прохлада каменного дома была очень желанна. Галя суетилась на кухне, не замолкая ни на минуту. Пересказав все новости, поохав о том и о сём, она выразила своё недовольство приездом свекрови в Калининград. Вера слушала сноху вполуха и думала о чём-то своём, но когда она отправилась домой и уже подходила к автобусной остановке, то смысл сказанных Галиною слов для неё внезапно прояснился. Тут обида на невестку за себя, за свою маму развернула её в обратный путь, к дому брата.

Дверь открыл Юра, его мама отдыхала в зале.

При появлении Веры красивые чёрные брови Галины недоумённо поднялись дугой, тёмно-синие глаза сконцентрировались на гостье, и губки недовольно сузились в тонкую линию. Женщина очень не любила, когда мешали её послеобеденному сну.

— Вера, не поняла, что, собственно, случилось? Почему ты вернулась?

— Галя, ты не вставай с кресла. Я просто хочу прояснить для себя ситуацию, понять то, что ты сегодня сказала обо мне и о моей маме.

Женщина села на стул напротив золовки.

— Галя, ты сказала, что за Маринкой, как и за мной, тебе приходится ходить следом с тряпкой в руках. Это что такого я в твоём доме натворила, что тебе приходилось за мной следом убирать? Я уже не та неряшливая девочка, что была в детстве, так сколько можно меня этим попрекать? Ведь я и так стараюсь как можно реже бывать у вас в гостях, чтобы даже случайно не наследить. Если всё-таки что-то не так, то укажи мне на это сразу, а не говори потом намёками.

— Нет, Верочка, это у меня к слову вырвалось, — залебезила Галина, но Вера на этом не успокоилась и продолжала рубить сплеча.

— Так следи за тем, что ты говоришь. Но теперь я хотела бы знать, в чём ты обвиняешь мою маму? Почему тебя так злит её приезд?

— А что тут знать? Если бы твоя мама не дала мне деньги взаймы на этот чёртов бизнес, то мне не нужно было бы эти деньги отдавать.

К женщинам в зал вошёл Юрий, которого тоже заинтересовал этот необычный разговор, больше походивший на семейный раздор, а его тёте понадобилось дополнительное время, чтобы понять последнюю реплику его мамы.

— Галя, тебе мои родители заняли деньги по твоей же просьбе, и ты за это винишь мою маму? Однако это абсурд!

— Твоя мама, конечно же, потребует с меня долг, чтобы я оплатила твой путь в Бельгию, а где мне их взять?

— Галя, подожди, а я сама, лично, просила или прошу у тебя родительские деньги?.. Так если нет, то ответь мне честно на мой вопрос: ты бы дала мне деньги, если бы их имела?

— Конечно, я бы дала.

— Тогда считай, что ты мне их уже отдала. Хорошо? И больше не будем к этой теме возвращаться, давай жить дружно!

Наступила примиренческая пауза. В этот момент на глазах Веры и Юрика что-то случилось с Галиной. Она вдруг горько расплакалась, как обиженный на всех взрослых подросток. Юра принёс маме стакан воды, а Вера и сама не знала, что ей надо делать, она виновато смотрела на рыдающую женщину и молчала. Потом Галя вытерла слёзки, прилично высморкалась в платочек и начала говорить о своей жизни.

Вера слушала историю золовки и удивлялась своей слепоте, ведь она и не заметила в суете лет драму, которая происходила у неё под носом, быть в семье нелюбимой дочерью и врагу не пожелаешь. Отрывки из рассказа Галины долго звучали в её памяти, требуя осмысления.

— Верочка, пойми, что я не со зла всё это сказала. Даже сейчас, через столько лет моего замужества моя мама продолжает решать за меня, что мне делать, а что не делать, я не могу пойти против… В первую очередь я вынуждена заботиться о своей собственной маме. Если что-то происходит не по её воле, то она грозится умереть, у неё ведь слабое здоровье, то давление поднимется, то случится приступ стенокардии. Думаешь, легко жить на два дома… Вера, мне стыдно глядеть твоей маме в глаза за то, что я до сих пор не отдала им свой долг, ведь они мне поверили и последние сбережения отдали.

Вера искренне сочувствовала своей снохе и покинула дом брата в упадке душевных сил, словно ей пришлось покопаться в чужом белье, требующем стирки.

Но время не обращало внимания на Верины переживания, оно так быстро мчалось вперёд, что на долгие раздумья его не оставалось.

Катя успешно окончила школу. Как сказала её классная руководительница, что успеха на выпускных экзаменах приехавшей из деревни Лебедевой никто из педагогов не ожидал, поэтому заслуженную почётную грамоту для неё не успели заказать.

Для получения аттестата зрелости Катя вышла на подиум в чёрном длинном платье при фирменном макияже, который преобразил не только выпускницу, но и её маму, ибо за их парадный вид отвечала Галина, семейный специалист по классической красоте.

После выпускного вечера Вера с дочерью переехали из Гурьевска в посёлок Прибрежный и поселились в комнате одного из корпусов психиатрической больницы, где Вере предстояло работать педиатром в поликлинике.

Переездные хлопоты заключались в доставке на место нового жительства телевизора, узла с постельным бельём, одного чемодана с книгами и двух чемоданов с личным имуществом самой Веры и её дочери.

Вход и выход из этого закрытого больничного городка был охраняем.

Настал день приезда мамы с детьми в Калининград.

Вера с Катей прибыли на вокзал загодя, чтобы встретить бабушку с детьми непосредственно у вагона, номера которого никто из них не знал. Первой увидела маму Вера, которая обняла её так крепко, словно хотела защитить от всех бед. Потом она раскрыла свои объятия для Танюши, доченька светилась радостью, закрыла от счастья глаза и трепетно прижалась к её груди.

Девочка вытянулась, похорошела, её распущенные по плечам волосы переливались золотом в свете заходящего солнца. Тут Вера уже не сдерживала слёз, а удивлялась, как она выдержала столь долгую разлуку с детьми! Обнимая девочку, Вера увидела за её спиной мальчика с сиротливым выражением на лице, и внезапное сомнение прокралось в её сердце: «Этот толстый лысый крепыш не мой ли сын Витюша?»

В знакомых тёмно-карих глазах сына стоял страх быть не узнанным мамой. Внезапно женщину охватило острое чувство жалости к своему малышу, а слёзы уже рекой лились по её щекам. Это были слёзы любви и слёзы раскаяния, ведь она сама обрекла детей на страдания и разлуку, а теперь вновь их обрела.

Витя не мог даже пошевелиться, чтобы не спугнуть чудесное видение, когда на перроне появилась мама, она была ещё красивее, чем прежде, красивее богини Венеры, только не в белых одеждах, а в своём кожаном плаще. Мальчик никак не мог решиться войти под её добрый покров, он стеснялся прижаться к ней, как делал это раньше, потому что чувствовал себя уже достаточно взрослым мужчиной, хотя страх вновь потерять маму и её любовь навсегда поселился в его сердце.

Вера подошла к сыну сама, она нежно провела рукой по его коротко подстриженным волосам, а потом прижала к себе негнущееся тело ребёнка и замерла от ощутимой Божьей милости, сошедшей на неё. Витя медленно высунул руку из кармана брюк и осторожно положил свою горячую ладошку на материнское плечо.

— Мама, нашего Витю в школе называли лысым панком.

Но Таню перебила подоспевшая Катюша, опять начались поцелуи и объятия. Радость встречи детей с их мамой переполнила сердце Риммы, хотя оно уже горевало от предстоящей разлуки с ними, но она не проронила ни одной слезинки.

Семья воссоединилась, но её будущее благополучие по воде вилами было писано. Вера привезла маму и детей в просторную комнату, которая была на самом деле палатой на четверых пациентов психиатрической больницы. На ночь Катя улеглась на больничную кровать, Таня с Витей устроились спать на полу, а Вера и Римма разместились на двух диванах. Когда весёлый шёпот детворы сменился на их сонное дыхание и в тёмной комнате наступила тишина, то тревога, а вернее сказать, паника, полностью овладела сознанием и телом Веры.

Как она могла признаться маме в первый день её приезда, что затея отправиться с детьми в Бельгию потерпела крах?

На днях она получила от бывшего мужа письменное разрешение на вывоз детей за границу, которое было написано от руки, где Женя разрешал ей, как матери, увезти детей в Бельгию на постоянное место жительства. С таким письмом визу Вере заведомо не получить! Оставалось одно, нищенствовать в Калининграде!!! Но даже грядущая нищета не могла заставить Веру вновь разлучиться с детьми. Осознание того, что она безумна, кружило голову, как на карусели.

«Безумству храбрых поём мы песню!» Эти знаменитые строки Горького уже потеряли силу вдохновлять бывшую комсомолку на подвиги. От безысходности Вера чувствовала, как её тело катастрофически быстро теряло вес и при этом стало медленно подниматься над диваном, но виртуальная невесомость не приносила облегчение. Какое-то время она чувствовала не только парение тела, но и абсолютную пустоту в голове. Теперь ей оставалось только перестать дышать, и… вдруг послышался тихий шёпот с дивана, где лежала мама. Этот шёпот прерывался шумными вздохами.

Вере тут же подумалось, что и с её мамой творится что-то неладное.

— Уж не колдует ли моя мама по ночам?

Эта мысль была неприятна, но от маминого бормотания Верино тело вновь приобрело тяжесть и опустилось на постель.

— Мама, что это ты там шепчешь? Почему не спишь?

— Верочка, я разговариваю с Господом и молюсь в Духе Святом Богу.

— Ты молишься Богу, лёжа в постели?

— Я молюсь Богу в любое время.

— Мама, если ты не спишь, то я должна тебе признаться в том, что все мои надежды на переезд рухнули. Я не вижу выхода. Ждать жильё, обещанное мне в администрации как специалисту, бесполезно. В лучшем случае я получу две комнаты в общежитии, а в том общежитии по коридору страшно даже днём проходить.

Римма села на диване и, прикрыв колени одеялом, приготовилась слушать, а Вера сидела по-казахски, сложив ноги калачиком, набиралась духа рассказать правду, и в этом ей помогала темнота, царившая в палате для умалишенных, а правда была горькая и безутешная.

— То письмо, которое я получила от Жени, я не рискну показать в посольстве, а без него мне не дадут визу, чтобы выехать за границу.

— Как можно от непутёвого человека ожидать чего-нибудь путёвого? — бодро начала ночную проповедь мама. — Но я, Вера, вот что тебе скажу. Я не знаю в жизни такой ситуации, когда бы я не получила то, что мне необходимо иметь. Но для этого надо действовать, даже если наши действия кажутся нам безнадёжными. Помнишь пословицу: под лежачий камень вода не течёт? Мы будем делать то, что мы сможем, а то, что не сможем, по нашим молитвам будут делать Божьи руки!

Вера нуждалась в любых утешениях, даже если они были совершенно бездоказательны.

На следующий день мама уехала на постой к Саше, так как Вере предстояло переселение из отделения для стариков с деменцией в бывшую сапожную мастерскую, которая представляла собой полуподвальное помещение, состоявшее из двух небольших комнат и длинного коридора. Окна располагались под потолком, в конце длинного коридора находился санузел, посередине коридора без окон, напротив входной двери, стояла газовая плита.

В доме у сына Римма не собиралась сидеть сложа руки и дожидаться даты своего отъезда в Караганду. Она с утра до вечера звонила по всем телефонам из рекламной газетки, то есть реально в небо пальцем тыкала, чтобы хоть как-то помочь дочери выехать в Бельгию.

Вера после работы в Прибрежном приезжала к брату в Калининград навестить маму, но прежде она заходила к Маргарите, увядающей аристократке, делала ей массаж спины и на заработанные деньги подкармливала маму мясными продуктами.

Римма неделю прожила в Калининграде, на жизнь не роптала, но про себя считала дни до отъезда домой, к мужу, потому что все накопленные ими сбережения она отдала детям и чувствовала себя нищей.

Вера взяла только небольшую часть этой суммы, чтобы оплатить получение заграничных паспортов и проезд в Бельгию, где собиралась быть беженкой, то есть без денег. Саше удалось сохранить в тайне от семьи, что он получил от мамы приличную сумму денежных средств на постройку дома его мечты с отдельным флигелем, предназначенным для его состарившихся родителей, а его жена Галя подумала, что свекровь все свои сбережения отдала одной Вере, чтобы та смылась за границу, а семью своего сына оставила на бобах.

Римма не понимала, почему к ней так холодно относятся в доме сына, словно она нахлебница, ведь она все накопления и то, что они с Володей смогли занять у друзей, отдала детям, в надежде, что её будут в Калининграде кормить, а её посадили на голодную диету, но делала вид, что перешла на сухари и воду добровольно.

Вера хорошо знала, что без мяса мама голодает, но что она могла поделать? Хорошо, что брат её приютил у себя в доме, а то бы ей пришлось маяться в тесных комнатушках Вериной полуподвальной квартиры, где через стенку круглосуточно работает больничная прачечная. Жить в бывшей сапожной мастерской при психиатрической больнице маме было бы куда тяжелее, чем в доме Саши, где хозяйничала обидчивая Галина.

В каждый приход дочери Римма её убеждала, что ей живётся привольно, что волноваться за неё не надо, так как после войны с голоду уже никто не умирал.

— Вера, доченька, подумай, много ли мне надо? Кусочек хлебушка с солью и стакан воды, вот я сыта и довольна жизнью, тем более, что я так занята тем, что обзваниваю разные фирмы, которые связаны с Бельгией, что уже не до еды.

— Мама, я опять звонила Жене. Он говорит, что потерял паспорт и не может оформить официальное разрешение на вывоз детей. Если ждать, пока он паспорт восстановит, то мне уже…

Вера не закончила фразу, потому что не хотела сыпать соль на рану себе и маме, которая выглядела всё-таки голодной.

— Мама, я кулёк свежемороженых пельменей принесла, — перевела она разговор на приятную для обоих тему. — Давай их сварим. Хоть по несколько штук, но достанется всем.

На запах отварных пельменей собралась вся семья, кроме Галины, у которой опять разболелась голова, а Саша давился хлебом с квашеной капустой, потому что не кушал мяса после того, как экстрасенсы посадили его на сыроедение.

Когда Вера пришла навестить маму на следующий день, то встревожилась за её здоровье, так как она осунулась и постарела, хотя и продолжала утверждать, что не голодна и чувствует себя хорошо.

— Ну что ты волнуешься за меня? Для волнений нет повода! Главное, чтобы хлеб и вода в достатке, а большего мне в мои-то годы и не надо! Я ведь не тружусь на даче, как ломовая лошадь, а целые дни дома сижу у телефона или в ожидании звонка, или сама звоню, наудачу. Ведь должен же быть выход с получением визы!

Надо сказать, что Римма так убедила Веру, что ей нравится эта тюремная диета, что та сама поверила в этот бред, но однажды та проговорилась.

— Ох, Вера, — размечталась как-то Римма вслух, когда поила дочь пустым чаем на кухне своей снохи, — вот скоро приеду я домой, в Караганду… там я уж мяса наемся: нет дураков голодными ходить.

От этой случайно оброненной мамой фразы Вера облегчённо рассмеялась. Как она любила свою необычную маму за неподражаемую стойкость характера.

Но домой уехала Римма сытой!

В последний вечер перед отъездом она заметила Юрика, который, не зажигая свет в коридоре, отправился на кухню и там стал втихомолку есть докторскую колбасу, купленную им для себя лично.

Римма прошла за ним следом на кухню и села напротив внука. Юрику, отрастившему усы и бородку, присутствие бабушки за столом не мешало есть с аппетитом бутерброды с колбасой. Вот тогда-то в Римму вселился бес. Она встала, взяла из выдвижного шкафчика большой кухонный нож и, крепко держа его перед собой, уверенным шагом подошла к внуку, а тот от неожиданности проглотил целиком непрожёванный кусок колбасы, откашлялся и пожелал бабушке спокойной ночи.

Но Римма спать не хотела, она хотела есть и одним махом ножа отрезала от колбасы толстый кружок, потом вернулась на своё место и стала кушать колбасу без хлеба, и Юра составил ей компанию, делясь с бабушкой последними новостями на работе.

Перед самым отъездом Римма нашла номер одной фирмы «Такси по Европе». Начальник фирмы «Такси по Европе» пригласил её дочь на собеседование, но собеседование состоялось уже после её отъезда в Караганду.

По дороге на фирму, а потом, сидя в комнате ожидания, Вера тихонько молилась всеми известными ей молитвами и заодно старалась представить рядом с собой слепую старицу Матрону, мощи которой она целовала в Москве.

Начальник фирмы «Такси по Европе» сидел за обычным столом в своём кабинете, он имел вид нормального человека, неспособного совершать чудеса. Не виляя вокруг да около, Вера напрямую рассказала свою проблему, которая заключалась в том, что ей крайне необходимо уехать с детьми в Бельгию, а визы на выезд у неё нет, потому что официального разрешения на вывоз детей за границу муж не прислал, а прислал только никем не заверенное письмо, и то, написанное собственноручно.

В ответ начальник ничего не сказал, быстро встал и удалился. Вера испугалась не на шутку: «Как я попалась!.. Теперь допрос… КГБ?»

Через десять минут в кабинет вошла представительная женщина, села в кресло начальника и жестом пригласила посетительницу продолжать разговор. Вере захотелось встать и сказать, что она пошутила, но дело уже было сделано.

— Я уже всё сказала.

Вера стала подниматься, но женщина, сидевшая в кресле начальника, коротким жестом повелела ей сесть обратно на стул и без каких-либо эмоций проговорила прейскурант, словно читала его по листочку: «Билеты в один конец будут стоить 100 долларов на одного человека, с 12 лет, до 12 лет проезд бесплатный».

— У меня эти деньги есть, паспорта тоже, но нет виз на меня и детей, потому что нет официального разрешения на вывоз детей за границу от их отца.

— 100 долларов.

— Нет, вы меня не поняли. Дело в том, что я имею на руках только неофициальное письмо бывшего мужа, где он соглашается отправить детей в Бельгию для проживания.

— Не волнуйтесь, я всё поняла. Визы мы вам сами оформим, но вам нужно будет заплатить дополнительно ещё 100 долларов за визу. Это будут визы в Италию, а такси отвезёт вас в Бельгию. Согласны?

В знак согласия Вера только осторожно кивнула головой, чтобы лишним движением не спугнуть удачу.

— Принесите документы по списку в течение этой недели и ждите вызов.

За неделю Вера оформила все нужные документы, а Надя из Гурьевска написала бумагу, по которой Лебедева Вера Владимировна работала у неё на фирме и в течение года ежемесячно получала зарплату 1000 долларов. Под этой бумагой стояла её подпись и круглая печать, но разве бы она сбегала с детьми в Европу, если бы получала такие деньги…

В начале августа документы были собраны и предоставлены на фирму «Такси по Европе». Вера заплатила за визы, но за такси оплату принимали перед самой поездкой. Теперь надо было спокойно ждать вызова и умудриться найти ещё 300 долларов.

На лето младшие дети были отправлены в пионерский лагерь по бесплатным путёвкам, как беженцы из Казахстана.

Катя с аттестатом зрелости на руках попыталась заработать деньги, продавая пирожки. Только за первый день работы она получила 80 рублей, а в последующие дни работала уже бесплатно, из-за допущенной растраты пирожков с капустой, а потом и картошкой.

Через неделю Вера с Сашей решили зайти на рынок, чтобы как-то поддержать Катюшу и съесть по пирожку с капустой, девочка стояла у передвижного прилавка, улыбалась покупателям, а под глазам высыхали подтеки размытой от слез теши. Через неделю ее ограбили,, пока она отлучалась в туалет, унесли дневную выручку, тогда Вере удалось уговорить Катю поискать другую работу.

Когда младшие дети приехали из лагеря, то Танюшина голова кишела вшами всех мастей, а Витя похудел и осунулся, он очень не любил разлук с мамой.

Условия жизни Веры с детьми можно было оценить, как отвратительные. В конце тёмного коридора стояла электрическая плитка, а туалет был непроходим, даже для воды! Вера до язв прожигала свои руки, чтобы восстановить проходимость сифона в унитазе, но ничего не помогало, и она каждое утро выносила полное туалетное ведро в действующий туалет, который находился в другом больничном корпусе. Мылись дети в тазике. Бельё стиралось тоже в тазиках. Кровать для Вити поставить было негде, и мальчик спал на полу в комнатке без окон.

Когда главный врач больницы, пришедший из отпуска и возлагающий на Веру большие надежды, спросил её, как она живёт, то её ответ был лаконичный: «Туалет не работает, но я не жалуюсь».

Сантехник, присланный администрацией больницы, знал, что туалет был забит бетоном, и за работу по пробиванию канализационных труб он хотел расплаты натурой. Вера отказалась платить натурой за проходимость унитаза, она уже знала цену этой «натуры» ещё при её жизни в Андрюшино.

К концу августа Катя нашла работу официанткой в пригородном ресторане, который принадлежал одной богатой армянской семье.

— Мама, не беспокойся, мой хозяин добрый семьянин, он обещал меня охранять как свою собственную дочь.

Но Вера не могла уснуть, пока Катюши не было дома. От долгого ожидания в уме рождались такие ужасы, что женщина чувствовала, как седеют её волосы. Однажды она не выдержала и решительно разбудила Таню, чтобы вдвоём пойти на поиски её старшей сестры. Но выйти за ворота им не удалось, ибо на выходе из больничного городка их остановил охранник.

— Товарищ охранник, разрешите мне с дочкой выйти в посёлок, чтобы встретить служебный автобус, на котором должна приехать с работы моя старшая дочь.

Мужчина, служивший охранником, очень неодобрительно смотрел на Веру.

— Уважаемая доктор, эта маленькая девочка, что спит, стоя на ногах, и есть ваша защитница? Вам кто-нибудь кирпичом по затылку даст из-за угла, тогда вы и младшую дочь потеряете.

Вера посмотрела на Таню, её глаза закрывались сами по себе, длинные волосы запутались, как кошма, а тонкое тело дрожало от ночной прохлады, решила не искушать судьбу и вернулась домой, а через час Катя постучалась в двери полуподвальной квартиры.

— О, Боже, как я рада, что дева Мария тебя хранила!

— И вовсе не дева Мария, а мой «босс». В его ресторане кушают только очень почтенные гости. Мне дали чаевые.

— Но как ты прошла через ворота, они же на замке? Как сторож пропустил?

— Мама, прямо за прачечной в заборе есть проход. Я деньги принесла. Мы можем Витьке за учебники заплатить, ведь скоро школа.

На следующий день Вера купила на Катины «чаевые» учебники для Вити и кусочек сыра для всей детворы. На следующую ночь она опять разбудила Танюшу, теперь они сидели вдвоём у выдолбленного прохода в стене, огораживающей территорию больницы, и ждали, когда в темноте покажется Катя. Тогда девочка, зевая, решила, что детей она «заводить» не будет.

                                          * * *

Первого сентября Вере позвонил начальник фирмы «Такси по Европе».

— Ваш выезд намечен на 25 сентября. Такси подойдёт в 6 часов утра по адресу вашего брата. Вы хоть знаете, куда вы едете и что вас в Бельгии ждёт?

— Я знаю только то, что еду в Бельгию насовсем, заплатить фирмам за документы беженца в Европе я не могу, но надеюсь, что не пропаду. Может быть, вы в курсе, как там наши люди прижились.

— Интересная вы женщина, первый раз встречаюсь с таким экстремальным оптимизмом. Я могу вам только сказать, что ни одна из миграционных фирм не может гарантировать получение вида на жительство. Это конторы Остапа Бендера «Рога и копыта». Чтобы сказать, за каким углом находится в Брюсселе комиссариат, эти аферисты дерут с людей по тысяче долларов с человека, а наши «лопухи» эти деньги дают. Я сам неоднократно ездил в Бельгию. Прекрасная страна, уважительный народ. Я спрашивал у наших соотечественников о том, как они живут. Никто из перевезённых через нашу фирму людей на жизнь не жаловался, к хорошему быстро привыкаешь. Холодильники у них ломятся от продуктов, но каждому переселенцу всегда хочется чего-то большего. Они быстро забывают, что находятся на иждивении в чужой стране, а хотят жить также обеспеченно, как живёт коренное население. Такова, знаете ли, жизнь.

— Нет-нет, а я всегда буду довольна всем, если смогу жить вместе с детьми. Я умею быть благодарной.

— Хорошо, а деньги заплатите за день до отъезда Маргарите, вы с ней знакомы.

Всё, теперь до переезда оставалось только две недели.

Дети продолжали ходить в школу, Катя подрабатывала в армянском ресторане, а Вера работала в поликлинике и свою крамольную идею навсегда покинуть страну держала за семью замками, особенно от детей. Она не хотела ставить их перед выбором своего будущего, чтобы дети никогда не укоряли себя за то, что уехали из родной страны, потому что для детей действует аксиома: где мама, там и отчизна.

Эту мудрость придумала Вера, чтобы оправдать себя саму!

Поддержкой для неё в этом выборе оказался её бывший муж. Женя в последнем разговоре по телефону сказал своё напутственное слово: «Вера, ты есть и будешь всегда моей самой любимой женщиной. Прости, что я не смог тебе дать, что должен был. Хорошо, что ты увозишь детей из этой страны, где всё поставлено с ног на голову. Особенно это нужно Вите, чтобы здесь не спился, а ты выходи там замуж за хорошего человека, только… только фамилию сына не меняй».

Поддержал Веру и папа, но не так, как бы ей самой хотелось.

Володя несколько дней гостил в Калининграде, он хотел сам попрощаться с дочерью и внуками перед их дальней дорогой, а заодно и привезти дочери недостающие на переезд 300 долларов. Вера не пустила его к брату, а оставила жить у себя в бывшей сапожной мастерской. Отцовское напутствие Володя сказал дочери за завтраком, когда дети были в школе, а Катя на работе.

— Эх, жаль, что я не воспитал в тебе настоящего патриота своей Родины, а теперь вот дожил до того дня, как мне суждено проводить тебя в страну капитализма.

Вот эти слова отца были для Веры ложкой дёгтя в бочке мёда. С папой много не поспоришь. В этот раз она не взорвалась, как обычно, а стала спокойно рассуждать, глядя папе в глаза.

— Папа, я была и остаюсь патриотом, но скажи мне сам, какой страны? В Казахстане, где я родилась, выросла, получила образование и вышла замуж, я вдруг превратилась в чужестранку. Моя подруга в Зеренде, коллега Роза, ни с того ни с сего стала доказывать мне, что русские люди заняли все пастбища для овец под целину и навязали её казахскому народу русский образ жизни. Вышло так, что даже для моей подруги я стала дочерью русских злодеев, которые веками унижали её несчастный народ, мешая казахам кочевать от одного пастбища к другому. Вот я переехала в Россию, не потому, что не любила Казахстан, а потому что попала в экономический кризис. Но в России меня записали в казашки, хотя мой язык от рождения был русский. Ты украинец, мама — полька, я родилась казашкой, а вышла замуж за русского. Где родина для меня и где родина моих детей?

— И теперь ты пытаешься менять свою жизнь переездами? Если бы ты одна попала в этот кризис, то это было бы одно дело, но сейчас весь народ «варится» в этом кризисном котле, а настоящие советские люди не сбегают на Запад, как крысы с тонущего корабля. Они остаются патриотами своей страны и помогают Родине вновь стать сильной и богатой.

— На Западе я тоже буду патриотом своей Родины! Именно за границей писали книги наши русские писатели! А я еду на Запад, чтобы выжить, я не могу влиять на политику и экономику моей страны, мне бы суметь поднять на ноги моих детей.

— Ты забыла, что у капиталистов овечье лицо и сердце зверя. Там надо, моя дорогая дочь, именно выживать, чтобы что-то иметь. Разве тебя этому не обучали в школе?

— Папа, ну что тебе самому дал наш советский строй?

— Возможность учиться, получить высшее образование. Это было бы невозможно в царское время. Потом право защищать свой народ в суровые годы войны, поддерживать партию рабочих и крестьян, растить своих детей в духе коммунистической морали: не укради, не прелюбодействуй, будь всегда готов помочь слабому человеку или бедным в другой стране. Я думаю, что наш Господь, Иисус Христос, был первым на Земле истинным коммунистом. Он призывает нас к равенству и справедливости.

— Но я сама не хочу этого всеобщего равенства, папа. Я хочу жить в обществе, где все живут по единому закону, где справедливо оцениваются усилия человека и его способности, пусть даже эта оценка будет проходить по капиталистическим нормам. Пусть богатеют капиталисты, если их работники и их семьи будут иметь достаток.

За завтраком в полутёмной комнате Вериного жилья наступило молчание. Володя встал, подошёл к дочери, положил руку ей на плечо и сказал: «Верочка, хоть ты и „капиталист“, но спасибо за завтрак».

Они понимали друг друга, и одобрение отца было необходимо Вере, чтобы решиться изменить свою судьбу. Днём позже они ехали к Саше в гости, и Володя по дороге рассказывал дочери свои воспоминания о Калининграде. У него на парадном кителе висела медаль «За взятие Кенигсберга», вместе с другими боевыми орденами Красной Звезды и с медалями «За Оборону Сталинграда», «За битву под Курском».

— Вера, а знаешь ли ты, что я после взятия Кенигсберга служил здесь год комендантом?

— Папа, о войне ты нам, детям, почти ничего не говорил.

— А что я мог вам рассказать? После войны хотелось поскорее забыть всё, что с ней связано, а не то что о ней рассказывать детям. Так вот, при взятии Кенигсберга я был ранен, после госпиталя меня назначили комендантом нынешнего Калининграда. Это чужой город для русского человека, поэтому я никогда не соглашусь сюда переехать, о чём стала мечтать твоя мама.

Выговорившись, Володя немного замялся, но, видимо, подумав, что молчание не всегда золото, продолжил разговор с горечью в голосе.

— На подступах к городу немцами была организована такая оборона, что только безумный мог её атаковать. Сколько моих товарищей здесь полегло, ведь враг обстреливал нас прямой наводкой. Мои товарищи погибали не на своей земле, а на чужой, а когда вошли в город, то многие с ума сходили оттого, как красиво и комфортабельно жили их враги. Ну, ты понимаешь, о чём я говорю… Вымытые улочки, приятные дамочки и домики с бирюльками, и наши бойцы, потерявшие на подступах к городу своих боевых товарищей, в пропахших потом и порохом гимнастёрках, чувствовали себя «быдлом». Волком на нас смотрели граждане и гражданки Калининграда, словно не они, а мы затеяли эту войну.

Опять наступила пауза в разговоре, Вера не торопила папу.

— Представляешь, они с хрусталя кушали, когда их сыны наши деревни до пепла сжигали. Да, были и случаи мародёрства, когда наши солдаты врывались в уцелевшие от бомбёжки дома, решетили автоматными очередями зеркала, дорогую мебель, иногда до полного уничтожения, мстя за погибших товарищей. Потом приказ пришёл Сталина: «Расстрел на месте за мародёрство». Приказ есть приказ, но выполнять его… трудно. Не нравится мне этот город, хорошо, что ты отсюда уезжаешь… только зачем в Бельгию?

Провожали папу на поезд Саша и Вера с детьми. Витя и Таня долго бежали за дедушкой, которого полюбили за месяцы, проведённые в Караганде вдали от мамы.

С вокзала отправилась Вера с детьми в гости к Саше, чтобы вместе пережить боль расставания. За чаем с пирожками Галина, между прочим, обратилась к Вере с новостью. Откуда она только узнавала столько новостей, но эта имела силу нокаута.

— Вера, ты не знала, а Бельгия закрылась для миграции с первого сентября.

Когда Вера поняла, что не ослышалась, то не позволила себе и глазом моргнуть. Да и что теперь моргать, когда её поезд ушёл, оставив пассажиров в зале ожидания. На другой день, сразу после работы, она пошла за поддержкой к Марине Петровне, которая была в курсе её планов иммигрировать из страны.

В трёхкомнатной квартире Марины Петровны не было семейного уюта. Может быть, такое впечатление Вера имела, потому что эта семья жила по басне Крылова, где в одной упряжке лебедь, рак и щука уже который век тянули воз в разные стороны.

Если Марина Петровна уже спала и видела себя гражданкой Канады, то её муж Николай, высокий долговязый мужчина, мечтал поскорее поехать в тихий православный монастырь на границе с Белоруссией и там проводить время отдыха в крестьянском труде и в разговорах о жизни со старым монахом. Подобные причуды мужа выводили Марину Петровну из себя, и она устраивала скандалы, когда узнавала, что Николай тайно отправлял в монастырь деньги, взятые от прибыли своего небольшого дела — аптечного киоска в универмаге.

Сыновья Марины и Николая в родительской опеке уже не нуждались, и улица была для них вторым домом. Из всей семьи ехать в Канаду хотела только сама Марина Петровна.

Вера рассказала Марине Петровне и её мужу новость про закрытие Бельгии, как будто просила милостыню, которая оказалась сострадательным молчанием.

Чуть позже в комнату вошли их сыновья, они бессловесно стояли, прислонившись к противоположным косякам двери, и тоже с жалостью смотрели на Веру, которой пришлось начать разговор, не в молчанку же играть.

— Бельгия закрылась для миграции с первого сентября. Мамины деньги потрачены, а на свою зарплату я не могу купить даже учебник по математике для сына, потому что тот учебник, который я уже купила, вдруг оказался непригодным, а новый стоит 50 рублей при моём окладе в 800 рублей. Ещё неделя-другая, и я не смогу покупать детям еду. Как жить дальше? Не могла Бельгия закрыться на три недели позже! Я оплатила визы, и теперь я… нищая…

Тут Вера выговорилась, а утешительных слов опять не услышала, ибо её затею с переездом в этом доме не одобряли. Во взгляде старшего сына Марины Петровны светилась надежда, что его маму образумит эта трагедия тёти Веры. Мальчик был влюблён в свою одноклассницу и мамин кураж жить на чужбине разделить не мог.

Вера понимала, что она говорила впустую, и, хотя присутствие в комнате людей не могло её утешить, но в этом присутствии она очень нуждалась. Чтобы окончательно не пасть духом, женщина опять заговорила, как бы рассуждая про себя:

— Я молилась Богу, стоя перед иконой Николая Чудотворца, икону Матроны я ношу всегда с собой. Николай Чудотворец мог совершить чудо и в моей жизни, как это произошло по молитве святой Матроны, но святой для меня чудо не совершил. Я так верила, но… может быть, я недостойна?

— Вера, перестань молоть ерунду. Ты стала похожа на моего мужа. Это Николай всё время канючит и просит, чтобы мы покаялись. Надеяться на Бога хорошо, когда всё организовано и за всё оплачено… Слушай, а не поехать ли тебе с детьми к маме в Казахстан?

Марине очень хотелось помочь несчастной коллеге, которую преследовало тотальное невезение, и в душе она облегчённо вздохнула, что не пустила дело с переездом в Канаду на самотёк, а всё рассчитала до мельчайших подробностей. В посольстве осталось заплатить за миграционную карту, что будет сделано после продажи дома, и сдать экзамен по английскому, который она обязательно сдаст.

Вера продолжала сидеть на диване у чужих людей, хотя ясно понимала, что засиделась, и вдруг случилось то, чего так жаждала её душа. Тихо, с короткими паузами, заговорил сам хозяин дома. Николай говорил, сидя в углу на своём высоком стуле во главе стола.

— Вы верите в спасение Господа, Иисуса Христа… за нас умершего на кресте и… вознесшегося на небеса?

— Да, я верующая женщина.

— Через вашу веру… даже если для всех будет включён «красный светофор» … то для вас загорится зелёный свет. Верьте в могущество Бога и в его любовь! И не бойтесь идти вперёд!

Эти слова Николая и были тем добрым напутствием, которое не дало женщине сойти с намеченного пути.

В последнее воскресенье перед поездкой Вера приехала в городскую церковь. Людей в церкви было немного, потому что воскресная служба уже закончилась и в просторном здании деревянной церкви царил покой. Женщина зажгла свечку перед иконой Николая Чудотворца и поглядела в глаза святому.

— Может быть, я и не стою того, чтобы для меня творить чудо, но…

Вера замолчала, какая-то женщина в длинном чёрном одеянии подошла, чтобы тоже постоять перед иконой Николая Чудотворца, а начатый разговор со святым мог состояться только без свидетелей. Когда женщина, перекрестившись, ушла, Вера продолжила свою исповедь.

— Всего, что имела или могла иметь, я уже лишилась, и даже не знаю, справедливо или несправедливо, теперь собираюсь изменить родине… Мне не нужен авторитет среди людей, нет желания разбогатеть или быть знаменитой, но я благодарю Господа, что Он не отнял у меня детей. Я читала, что Иисус перед вознесением на небеса сказал, что он позаботится о верующих в него людей, и Он будет заботиться обо мне и детях, о моих родителях, которых я оставила одних в старости.

При воспоминании о мужестве мамы и о доброте отца по щеке скатилась слеза, и завершила Вера свою молитву следующими словами: «Помоги мне в пути, потому что нет у меня другого защитника, кроме Тебя. Теперь моя судьба в Твоих руках. Приму всё, что ты мне дашь, с благодарностью!»

Уходила Вера из церкви задом наперёд, лицом к алтарю, она низко поклонилась у порога, потом резко развернулась и вышла на улицу.

В то воскресенье она договорилась с племянницей Мариной сходить на базар и заложить золотое кольцо, чтобы Вите купить новый учебник по математике.

За кольцо, что Римма подарила дочери по окончании медицинского института, Вере дали 200 рублей, и женщина почувствовала себя богатой «новой русской». От этого прекрасного чувства беспечности Вера купила на память племяннице попугая, обещавшего в будущем заговорить человеческим языком. Оказывается, только попугаи мужского рода могут передразнивать голоса людей, и только тогда, когда они сидят в клетке в одиночестве, без своих подружек.

Потом Вера и Марина с клеткой в руках нашли на базаре нужный учебник по математике за четвёртый класс, купили кое-что из продуктов, съели по дороге по два вкуснейших пирожка с капустой и, измотанные базарной суетой, отправились по домам.

Уже темнело, когда тётя с племянницей, уставшие походом по базару, стояли на городской остановке. В это позднее время автобусы ходили редко, и их ожидание напоминало лотерею: повезёт или не повезёт, а в этот вечер не везло им обеим.

В ожидании автобуса Марина рассказала тёте о том, какие мудрые вещи говорил московский лама, которого она навещала. Особенно заинтриговало Веру хождение племянницы по горящим углям.

— Для того, чтобы не обжечь стопы, — объяснила ей Марина, — надо использовать силу своего духа. Силу духа надо мысленно сконцентрировать внизу живота.

— А почему не в голове?

— Потому что именно низ живота является центром энергетических сил человека.

— Марина, что тебе лично даёт эта «животная» сила в жизни? Я хочу понять, как в реальной жизни использовать твоё умение ходить по горящим углям?

Марина задумалась и не ответила, вместо неё заговорила Вера.

— Ты знаешь, Марина, во сколько обошлось твоему папе это посещение ламы в Москве?

Этот Верин вопрос тоже остался без ответа. Когда молчать надоело, Марина попыталась добиться понимания от своей тёти, которую любила, и та уезжала за границу.

— Папа нас с Юрой с детства приучил жить в довольстве. А теперь… как теперь жить в этой постоянной нищете? Что теперь делать мне и брату? Отец сидит целые дни дома, зубрит свой немецкий как фанатик, а благополучие семьи его не заботит! Не папа, а говно в мешке! Учение ламы даёт эту стабильность, стабильность духовную, если нет материальной. Я нахожу покой, слушая ламу.

— Это хорошо, но тогда, когда тебя кто-то в этом духовном покое кормит и одевает. Сколько тебе лет, Марина?

— Тётя Вера, забыли? Мне уже 23 года.

— Я в 23 года лечила детей и жила на свой заработок. Плохо, но жила, пусть голодала, но была свободна в выборе и несла ответственность за свой выбор. Дай папе шанс опять стать самим собой. Ему тоже нужен покой, но не от внешнего мира, а от вас с мамой… Почему ты сама не захотела поехать со мной в Бельгию? Ты могла бы потренировать свой английский, Европу посмотреть, мне помочь с детьми. Ведь, в отличие от меня, у тебя всегда есть шанс вернуться домой.

— Я думала об этом, но мама отговорила меня. Она сказала: «Пусть твоя тётя Вера первой поедет в Бельгию, устроится там, а потом и ты приедешь на всё готовое».

Эти слова сильно огорчили Веру.

— Да, Марина, твоя мама как всегда права. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Вот и мой автобус подошёл. Прощай! Твой попугай однажды пожелает тебе тоже счастливого пути!

                                          * * *

Быстро пролетели последние дни в Калининграде, и настал понедельник, день отъезда. Пять часов утра.

— Дети, собирайтесь. Мы едем в Бельгию.

— В Бельгию?

— Ура, у нас каникулы!

— А как же моё сочинение об осени?

Растерянную Таню, написавшую прекрасное сочинение про осень, перебил Витя:

— Я хочу ехать в Бельгию! — крикнул он, подкинув к потолку подушку. — Ура! У нас сегодня контрольная работа по математике! Мы едем в Бельгию!

— Это правда? Мама, мы едем в Бельгию?

Этот вопрос задала Катя, до которой доходили слухи о Бельгии, но она не верила в реальность этого путешествия в Европу. Не зная, что ждать от этой очередной маминой затеи с переездом, Катя остро почувствовала тоску, ей не хотелось покидать родную страну, своих новых друзей.

— Катя, мы уезжаем в Бельгию, и это наш единственный шанс быть вместе.

Из психиатрической больницы Веру с детьми забирал Саша, он привёз переселенцев к себе домой, куда должно было подойти международное такси.

Потом Галя напоила отъезжающих вкусным чаем с клубничным вареньем и дала в дорогу кулёк с пирожками. Она была довольна, что Вера выписалась из квартиры, где проживали её родители, и была рада, что Саша по доверенности получит Верину зарплату, заберёт к себе её вещи и новый цветной телевизор.

Звонок в дверь. Такси ждёт на улице. Рассвет сменился ясной зарёй.

На пороге из дома Саша всунул в руку сестры денежную бумажку в 100 долларов, всунул так, чтобы жена не увидела его щедрый жест. Он гордился мужеством сестры, которую так и не узнал по-настоящему.

Когда Вера с детьми уехали, семья Саши собралась на кухне, и каждый думал о своём. Неожиданно за столом прозвучали знаменитые строки поэта Революции.

— Безумству храбрых поём мы песню.

Эти строчки Горького в задумчивости пропел Юра, а Галина уточнила их скорбный смысл:

— Как бы эта песня не обернулась для Веры горьким плачем.

Глава 2

Отправиться в Бельгию за лучшей жизнью было бы под стать какому-нибудь авантюристу, но не рядовому врачу, имеющему на иждивении трёх несовершеннолетних детей. Но Вере выбирать не приходилось, ей казалась эта поездка в Брюссель «дорогой жизни», только не по обледеневшему озеру, а по трассе Калининград — Брюссель.

В годы войны по «ледовой дороге жизни» везли по замёрзшему Ладожскому озеру хлеб и продукты питания в блокадный Ленинград. Водители грузовиков рисковали жизнью ради спасения людей, они совершали подвиг, который в буднях человеку не совершить.

Вера имела гораздо больше шансов выжить, когда решилась покинуть родной берег, чтобы пристать к чужому, но скоростная трасса в Европу ей казалось не менее опасной, как и любой путь в неизвестность. Проявлять мужество в этом пути не требовалось, так как за такси было заплачено, поэтому Вера оставила все тревоги на потом и решила за дорогу хорошо отдохнуть, чтобы набраться сил для старта, который ей представлялся прыжком в неизвестность.

Когда прозвучал приказ «Отдать швартовы!», то суетиться ни к чему. Надо довериться капитану корабля под названием «Судьба и её жертвы», спокойно ждать прибытия в чужую гавань, смотреть вперёд, не оглядываясь назад.

Пересечение границы между Российской Федерацией и Польшей не вызвало никаких особых переживаний. Польша удивила Веру своей образцовой чистотой и отсутствием населения на улицах. Куда подевался среди белого дня весь польский народ, она не знала и заскучала. Скоростная дорога по Европе была однообразна, она не изменялась с пересечением границ между странами. Поэтому смотреть в окно автомобиля пассажирам такси быстро надоело.

Впервые за долгие годы Вера могла посвятить себя детям, которые нуждались в общении с мамой, и их неспешный разговор создавал в салоне настроение отпускников, едущих на курорт. Мамины истории, взятые из семейного архива, по большей части были грустными, но и над бедой можно посмеяться, когда беда уже позади.

Катюшу вполне устраивала роль молчаливой слушательницы. Она сидела рядом с водителем такси и не сводила взгляда с убегающего вдаль горизонта, её тревогу перед неизвестностью побеждало чисто юношеское любопытство. Мысленно она торопила время, ибо ей хотелось поскорее узнать, что случится по окончании этого пути в её персональной жизни. Иногда думать о будущем Катюше мешал тихий мамин голос и её излишняя открытость. Разве обязательно слушать шоферу подноготную всех скитаний её семьи.

Таксист, несмотря на свой молодой возраст, имел респектабельную внешность. Он был одет и пострижен по-европейски. Хотя выпуклый затылок шофёра такси к концу поездки был Верой досконально изучен, но по одному виду наголо выбритого затылка трудно было судить о характере его обладателя, поэтому женщина решила признать таксиста временно глухонемым и не стеснялась в историях говорить правду о своей жизни.

Рассвет застал путешественников на границе Германии с Бельгией. В машине стихли разговоры. Слышалось только монотонное гудение хорошо отлаженного мотора. Младшие дети сладко спали. Витя посапывал на маминых коленях, а Танюша — осторожно прислонившись к её плечу. Катюшина голова моталась из стороны в сторону, девочка боролась со сном уже из последних сил, но место рядом с шофером она не хотела уступать никому.

С первыми лучами солнца задремала и сама Вера, во сне она осторожно обнимала младших детей, и Брюссель казался ей не просто местом прибытия, а городом её мечты. Страха не было, потому что старт новой жизни был уже взят, а дальше всё в руках Бога.

От дрёмы её разбудил вопрос водителя такси, в котором чувствовалось раздражение.

— Женщина, извините за любопытство, но сколько у вас есть денег при себе?

В подложечной области у Веры нехорошо ойкнуло. В мыслях зашевелилось страшное подозрение, что этот молчаливый шофёр только казался положительным человеком, а на самом деле он имел наглый выбритый затылок и нехорошие планы кинуть Веру по дороге в Брюссель, если она не доплатит за поездку. От страха перед неясным замыслом таксиста Вера честно выдала всю правду.

— У меня есть только одна бумажка в 100 долларов. Это всё, что я имею.

Она стала лихорадочно рыться в своей сумке, но деньги куда-то запропастились, тогда Вера окончательно расстроилась и поникла.

Таксист на мгновение оглянулся на Веру, затихшую на заднем сиденье, а потом недоумённо покачал головой.

— Тогда хотя бы адрес, куда вас нужно отвезти, у вас имеется?

Теперь настала Верина очередь качать головой в знак отрицания. Она не понимала, куда это клонит таксист, чуть приподнявшись, взглянула в салонное зеркало, в котором отражались серые глаза мужчины, а в них неясные блики рассвета, и в панике продолжила поиск денег.

Напряжённость обстановки разрядил глубокий вздох шофёра, ибо он понял, что его пассажирка — женщина без царя в голове и она нуждалась в руководстве нормального мужчины.

— Хорошо, я сначала доставлю одну посылку по месту назначения. За посылкой придёт человек, который живёт уже пять лет в Бельгии. Я отдам ему посылку и попрошу его указать вам, гражданка, нужный адрес, куда вам с детьми необходимо обратиться в Брюсселе. Как говорила моя бабушка, добро добром полнится.

— Спасибо.

Что оставалось Вере делать, как мысленно не благодарить бабушку водителя такси, который чётко указал её проблему. Ведь и в самом деле до этого момента её совершенно не заботило то, что нужно ей предпринять в Брюсселе, когда наступит время выходить из такси, которое приближалось со скоростью 120 км в час.

И вот владелец посылки указал беглецам место нахождения комиссариата и ушёл, бережно неся посылку, а таксист поехал своей дорогой. Вере стало понятно, что теперь обратного пути нет.

Стоять в центре столицы Европы с тремя детьми и четырьмя сумками было глупо, но Вера стояла, а её дети испуганно столпились вокруг неё. От понимания своего ужасного положения у неё поначалу отнялся язык, потом стали слабеть ноги в коленках, и для того чтобы быстрее прийти в себя, она уселась на ближайшую скамейку, а за ней и дети, по старшинству, не забыв окружить себя сумками, как баррикадой.

К сожалению, Вера не была Алисой, которая попала в Зазеркалье, а оставалась многодетной мамой в зеркальном мире высотных зданий, окна которых беспристрастно отражали голубую неизмеримость неба, и в этом отражении ничего человеческого не виднелось.

Брюссель жил своей жизнью, в своём спокойствии царствуя над народами. Город красовался сверкающей монументальностью, строгой гармонией старинной архитектуры, которая меркла в зеркалах современных высотных зданий, и гордился чистотой улиц и зелёных газонов, но был равнодушен к туристам и беженцам.

Редкие прохожие переговаривались между собой на французском языке, которого Вера совершенно не понимала, кроме «Мерси боку», напетые хриплым баритоном Михаилом Боярским.

В фантастических приключениях герои с радостью открывали новые миры или с восторгом путешествовали во времени, но человека в приличном возрасте переместить в другое временное измерение, то это может быть расценено как нарушение прав человека.

Вера вспомнила, что её никто за рукав сюда не тащил, и это, как ни странно, её успокоило. Настроившись доказать себе самой свою дееспособность в экстремальных условиях вознёсшегося до небес Запада, она по-шпионски огляделась вокруг.

Выйдя из московского времени, Вера и её дети оказались под властью чуждой реальности, в которой надо было немедленно двигаться дальше, но в каком направлении двигаться, они не знали.

— Пресвятая богородица, помоги мне, — взмолилась женщина про себя. — Неужели я стала жертвой собственных иллюзий? Я явно опасна для общества и особо для собственных детей! Замыслить такое предприятие мог только полный идиот! Боже, не дай мне сомневаться в неразумности моих планов. Помилуй, хотя бы ради моих детей, они не виноваты, что имеют такую мать… Или пусть мои планы будут и твоими планами. Пусть для меня будет гореть «зелёный свет!» Только дай мне добраться до комиссариата! Матушка Матрона, молись за меня всеми твоими святыми молитвами.

Вера с жалостью посмотрела на Катю, Таню и Виктора, а те сидели рядом с ней на скамейке, пугливо озираясь по сторонам, а над ними возвышались небоскрёбы самодовольного Брюсселя, и мимо проходили люди из мира международных новостей, которым было совершенно безразлично, откуда в самом центре столицы Европы появилась эта семья несчастных русских.

Когда Вера пришла в себя, то вспомнить, за каким углом находится комиссариат, она не могла, все углы зданий были похожи друг на друга. Кручение вокруг собственной оси не помогло! Теперь она не знала даже примерное направление к комиссариату, где ей предстояло признать себя беженкой. Двигаться наудачу не имело смысла, а для того, чтобы обратиться к полицейским, надо было сначала их найти, поэтому оставалось одно — идти на прямой контакт с местным населением.

Сначала Вера обратилась к чернокожему мужчине, идущему по тротуару танцующей походкой, подчеркивающей элегантность его белого костюма, и задала вопрос на том английском языке, который упрямо штудировала в Андрюшино:

— Вэа э комиссариат? Плиз!

Мужчина на мгновение приостановился, огляделся и, посчитав, что ему что-то послышалось, опять продолжил свой путь. Ко второму мужчине, уже в узком чёрном костюме, но с бледной кожей, женщина обратилась с тем же вопросом. Теперь она произносила слова с очень утрированным иностранным прононсом, растягивая рот на каждой гласной букве. Этот европеец, не останавливаясь, приветливо помахал ей рукой и был таков. Вера сильно расстроилась за свой английский язык, который в Брюсселе явно не понимали.

Катя сначала посмеивалась над усилиями мамы ловить прохожих на улице, но потом до неё постепенно стал доходить смысл происходящего. По дороге в Европу она мечтала сыграть роль племянницы крёстного отца, который должен был её взять под опеку, ведь с мафией считаются везде, даже здесь, в центре Европы, но теперь её семья напоминала кочующих цыган, у которых отобрали единственную кибитку.

Младшие дети боялись даже слово сказать и не отходили от мамы ни на полшага.

Вере мешало присутствие детей, на которых жалко было смотреть не только постороннему, но и ей самой. Усадив Катю, Таню и Витю обратно на знакомую скамейку широкого бульвара, женщина дала им строгий наказ со скамейки не вставать и оберегать четыре тяжёлых сумки от возможного покушения местных бандитов и отправилась на разведку местности.

Приглядев одинокую пожилую иностранку, беззаботно выгуливающую собачку на поводке, Вера подошла к ней какой-то лисьей походкой и вежливо поздоровалась международным приветствием.

— Хэлло!

— Хэлло! — услышала она в ответ.

Верина открытая улыбка сработала! Бельгийка внимательно посмотрела на прилично одетую беженку, внезапно оказавшуюся перед её носом, и потянулась к кошельку.

— Мадам, Брюссель, комиссариат. Сенкью вэри мач!

Кудрявая собачка дамы весело затанцевала перед Верой, первой почувствовав в ней хорошего человека. Глаза у дамы почему-то прослезились, и она, по-старушечьи высморкнувшись в платочек, указала беженке длинным указательным пальчиком нужный угол, за которым находился комиссариат.

Но и тут вышла осечка, ибо в то утро комиссариат был закрыт, а иностранцев, желающих сдаться в миграционное рабство, приглашали прийти на следующий день. Хорошо, что у Веры был ещё один адрес, который ей оставил на всякий случай владелец посылки.

Искать отель по бумажке с адресом было гораздо проще, чем на словах. До отеля путники доехали на метро. Сам отель выглядел скромно, как изнутри, так и снаружи. В помещении отеля было всё опрятно и без излишеств. За регистрационной стойкой стояла пожилая француженка, она без слов привела Веру с детьми в номер и ушла, даже не спросив паспорта, которые были отданы таксисту, согласно инструкции всезнающей Марины Петровны, ведь в паспортах стояла итальянская виза, куда всю семью при рассмотрении дел могли выслать из Бельгии.

Для Веры Бельгия казалась гораздо роднее Италии, ведь в состав Бельгии входили часть Голландии, где учился мореходному делу царь Пётр Первый, часть Франции, где произошла первая революция с Гаврошем на баррикадах, и часть Германии, куда переехала жить тётя Лиза, попутчица в поезде.

Какое это успокоение для души, найти на ночь пристанище в виде большой комнаты, где в рядок стояли шесть кроватей, покрытых белоснежным постельным бельём, а в углу красовался большой игрушечный самосвал, мечта каждого парнишки, что давало Вере возможность не волноваться до утра.

В небольшом садике, закрытом от внешнего мира высоким забором, расположились душевые кабинки. Вера помылась сама и обязала малышей принять душ под открытым небом, только Катя наотрез отказалась от этой водной процедуры.

Светило осеннее солнце, в ожидании ужина хорошо было посидеть у раскрытого окна. Небо над Брюсселем ничем не отличалось от неба в Калининграде, а запах осенней прелости был тот же, что по всему свету.

Неожиданно Вера услышала русскую речь.

В садике возле душевых кабин собрались русскоговорящие гости отеля, объединённые страхом принудительного возвращения на родину, и каждый из собеседников что-то недоговаривал, опасаясь невзначай сболтнуть лишнего.

Чтобы не терзать себя заранее, Вера применила пословицу, что дорога ложка к обеду, поэтому все проблемы она оставила на завтра и предалась отдыху, чтобы утро стало мудрее вечера. Ужин в отеле был бесплатным! Горячий чай, бутерброды с колбасой и сыром давались без счёта. После ужина все гости отеля отправились спать, каждый в свою спальню, которая на ночь не закрывалась.

Ещё до восхода солнца в отеле прозвучала всеобщая тревога, чтобы все как один покинули отель в 6 часов утра. За 40 минут надо было воспользоваться единственным на этаже туалетом, собрать сумки и успеть взять по бутерброду с ветчиной на маргарине и булочку с джемом. Покинув отель, Вера с детьми в одном ряду с другими мигрантами потопали в комиссариат.

Серый рассвет, серые фигуры людей шли в молчании по серым безлюдным улицам, шаг за шагом, продвигались толпой к центру столицы Европы, где уже потухли уличные фонари.

Человеку со стороны могло бы показаться, что в дребезжащем предрассветном тумане двигается поток зомбированных вампиров, которые, спасаясь от света восходящего солнца, спешат укрыться в подземелье мрачного комиссариата.

В этой онемевшей толпе можно было легко потеряться, поэтому младшие дети без напоминания крепко держались за сумки, которые тащили Вера с Катей. При подходе к зданию комиссариата толпа стала ожесточаться, потому что вход во двор комиссариата был узким, и его охраняли полицейские в форме и при амуниции.

Толпа сосредоточивалась на главном — не пропустить свою очередь и успеть пройти во двор комиссариата до полудня. Угрюмое молчание людей нарушалось только испуганным попискиванием новорожденных детей. К 12 часам пройти через заветную калитку Вере и детям всё-таки удалось, а ещё через час их вызвали на процедуру опознания, где каждого беженца сначала фотографировали в профиль и фас, а потом снимали отпечатки пальцев. Целью этих арестантских мероприятий было получение мигрантом регистрационного листа с номером. Пронумерованных людей выпускали во внутренний двор комиссариата, более просторный и лучше охраняемый, на котором собрались представители всех народов планеты Земля, объединённые незавидным положением изменников своей родины.

Надо сказать, что русская речь отличалась от других языков мира отсутствием речевой музыкальности, поэтому даже самый тихий шёпот русского человека можно было разобрать по шевелению его губ. Таким шпионским образом Вера узнавала нюансы получения земляками статуса беженца.

В Брюссель приехали русские, которые на родине время зря не теряли и были основательно ознакомлены с гуманитарными законами демократического Запада. Они прекрасно разбирались в законах по миграции, зная заранее, как отвечать на провокационные вопросы.

Теперь Вера знала, что нельзя жаловаться на бедность, а безусловным поводом для получения статуса беженца могла быть только угроза для жизни человека в стране, где он проживал. Тот, кто мог доказать, что его возвращение домой чревато смертной казнью по политическим мотивам, заранее радовался своей победе над бельгийским бюрократизмом. Положительно рассматривались дела выходцев из азиатских республик бывшего СССР, где проходили боевые действия.

Вера без сопротивления принимала тот факт, что по своему нынешнему статусу она уже находилась на самом низком уровне общественной жизни. Даже самый бедный нищий, самый бездомный на её родине, имел более высокое общественное положение, чем она в тот день в столичном городе Брюсселе.

От напряжённого внимания к разговорам незнакомых русских людей женщину отвлёк резкий толчок в бок. Какая-то африканка в драповом пальто поверх своего экзотического цветного наряда беспардонно толкала локтем в бок. На возмущённый взгляд Веры африканская красавица повела глазами в сторону, где на сумках сидела Танюша, бледная, засыпающая от усталости. Над дочерью вплотную стоял высокий араб в широком бежевом плаще, его туманный взгляд витал где-то между облаками, в то время как руки, засунутые в широкие карманы плаща, ритмичными движениями массировали замаскированный половой член. Это всё происходило над головой у Танюши, задремавшей у ног араба.

— Мерзавец! Как вы смеете это делать! Что… что вы себе позволяете!!! — крикнула Вера, кидаясь на мерзавца с кулаками.

Танюшка с испуга подскочила, а насильник тут же скрылся от расправы женщин, которые на разных языках желали кастрировать на месте негодяя, позорящего звание беженца. Вскоре страсти улеглись, и утомление вновь овладело толпой.

После полудня наступила очередь и для Веры с детьми войти внутрь зала ожидания, где по радио озвучивались на английском языке номера как приглашение пройти на допрос. Боясь пропустить свою очередь, женщина не заметила, каким образом у неё из-под носа утащили одну из четырёх сумок, но детей в поле зрения оставалось по-прежнему трое, и никто не мешал им делать то, что они хотели.

Катя спала, положив голову на скрещенные руки, поверх сумки, набитой её вещами. Витя играл у ног мамы. Он возил игрушечную машинку по грязному полу, создавая на пути игрушечного автомобиля заграждения из мусора, подобранного им с пола. Таня собрала вокруг себя маленьких детей всех национальностей, и на глазах у восхищённой детворы умело выуживала из бракованного автомата с чипсами монеты, на которые тут же покупались в соседнем автомате пакетики с конфетками.

Когда выкликнули её номер, сил волноваться у Веры уже не было. Информация, подслушанная ею, утверждала, что при первом собеседовании с кандидатом в беженцы интервью не проводится, а только задаются вопросы для общего знакомства, а потом выдаётся регистрационный бланк с круглой печатью и адресом для дальнейшего проживания в Бельгии.

В кабинете, куда её завели, с Верой вежливо говорил человек, сидевший за столом с двумя тумбами. Переводчица быстро переводила вопросы чиновника на русский язык, а Верины ответы — на французский. Вера отвечала честно и коротко, но в её ответах была только часть правды, которая обостряла обстановку её приезда в Европу, и эта частичная правда почему-то больше походила на ложь, но совесть женщину не мучила: слишком критической была ситуация в этот момент.

Когда она получила долгожданную бумагу с круглой печатью и размашистой подписью, солнце клонилось за горизонт и на улице быстро темнело. Переночевать пришлось опять в отеле, адрес которого ей дали в комиссариате. Отель был в ту ночь переполнен, но Веру с детьми впустили против правил, потому что она хоть и опоздала, но имела троих детей, и ещё, потому что не было в Божиих планах оставить её семью ночевать на улице. Помолившись перед сном, Вера спокойно проспала до самого утра, а утром следующего дня их опять разбудили как по тревоге, чтобы после умывания и завтрака выпроводить всех на улицу.

Ночевать в европейских отелях не так уж плохо, если не знаешь, что это ночлежки для бездомных.

Из Брюсселя до города Гента шёл скоростной поезд, который больше напоминал приёмную у депутата: чистота, мягкие кресла, индивидуальные столики и туалеты, сверкающие белизной. В пути до места назначения Лебедевым предстояло провести в поезде полтора часа. Перед их глазами мелькали зелёные поля, где прогуливались откормленные коровы с выменем до земли, на скошенных полях пыхтели трактора, словно сошедшие с картинок. Интерес к новой стране и её жителям помогал путникам скоротать время, которое летело уже со скоростью локомотива. За десять минут до выхода из поезда Вера начала беспокоиться. В Генте им предстояло сначала приехать автобусом в Мерелбеке, а там найти ОСМВ, службу социальной помощи населению, что оказалось гораздо проще, чем это представлялось с утра.

К полудню Вера, сопровождаемая детьми, вошла в зал ожидания ОСМВ, где ей должны были предоставить на ночь жильё, в чём после четырёх часов ожидания она уже сильно сомневалась. Вечерело, а в комнате с жёсткими стульями оставались без социальной помощи только Вера с детьми и молодой африканец.

Тяжко ждать, когда на горе рак свистнет, когда ни горы, ни рака нет и в помине. Видимо, от этого утомительного ожидания на Катю ни с того ни с сего напал нездоровый смех. Этим смехом тут же заразились и малыши, и молодой африканец поспешил сбежать в коридор, чтобы не захохотать вместе с этими сумасшедшими русскими.

Беспричинный детский смех мешал Вере мысленно воспроизвести образ святой Матроны, а в этом была большая нужда, её семья нуждалась в помощи святой, потому что наступала ночь, а места для ночёвки не было, а так как дети не хотели понимать серьёзность ситуации, то получили от мамы по увесистому подзатыльнику, что вызвало новый приступ смеха.

Перед самым закрытием конторы Веру вызвали в кабинет и обнадёжили, что ночевать они будут не на улице. Для жилья Лебедевым была отведена старинная пристройка на краю небольшой деревни, которая больше напоминала загородный дачный посёлок, но без ограждений и сторожевых собак.

Эта постройка примыкала к заброшенной церкви, в которой при царе Горохе размещалась церковно-приходская школа, а в последние годы процветало увеселительное заведение с баром и игральным залом. Теперь в одной половине одноэтажного здания размещался склад Красного Креста, а другая — служила пристанищем для вновь прибывших в Бельгию беженцев.

В дальней комнате, где, по всей вероятности, когда-то находилась учительская, стояли три кровати, на одной из которых, деревянной и резной, не стыдно было и королей укладывать на сон грядущий, а на двух других — и его слуг. Новую белую постель для всех членов семьи захватила с собой молодая девушка, которой было поручено помочь одинокой матери с детьми обустроиться на новом месте.

За спальней следовала комната, которая занимала центральную часть жилой постройки. Она представляла собой классную комнату с высокими окнами, где из мебели сохранились только сдвинутые в ряд стулья, учительский стол и классная доска. Довольный Витя сразу оценил гулкий простор пустого помещения как классное футбольное поле, а мячом ему послужила пустая банка из-под кока-колы.

К классной комнате примыкала прихожая. Прихожая напоминала зальную комнату, где рядом с печкой-буржуйкой стояло кресло, а под окном — длинный диван. Украшением этой прихожей был высокий бар, за которым размещалась кухня.

Ванной комнаты для жильцов предусмотрено не было, а туалеты с белыми унитазами находились под навесом на школьном дворе. Рядом с унитазами стояли вёдра с водой для смыва. Эта примитивная туалетная техника была уже Лебедевым известна.

Проведя обзорную экскурсию по комнатам бывшей церковно-приходской школы, социальная работница ушла, а перед уходом вручила Вере картонный ящик с едой по списку: чай, кофе, сухое молоко, сахар, различные консервы, молоко и йогурт, шоколад и конфитюр, нарезанные ветчина, колбаса, сыр и хлеб.

После сытного ужина Вера и дети тут же полюбили Бельгию без всяких условностей. Сон в чистой постели пошёл беглецам на пользу, а аппетитный завтрак удвоил их хорошее настроение. Тёплое солнечное утро сияло, небеса беззаботно голубели, словно во всём мире не было печали и страданий. Пока Вера обустраивалась на новом месте, её дети весело играли в бывшем школьном дворе, но выйти за калитку никто из них не решался.

На следующий день к Вере зашла Тесс.

Тесс старательно поддерживала имидж деловой женщины, но на самом деле она была простой домохозяйкой, разведённой, воспитывающей двух совершеннолетних детей. Курсы русского языка Тесс посещала, чтобы ей не урезали пособие по безработице. Отец Тесс был коммунистом и не одобрял новой политики российских властей. После развода с мужем женщине достался большой дом, а после смерти папы — красый «Москвич. Знание русского языка поднимало её в глазах других добровольцев ОСМВ, желающих помогать бедным беженцам в интегрировании в цивилизованной демократической стране.

История русской семьи Лебедевых была Тесс непонятна, а сама Вера даже раздражала, особенно её счастливый вид. Во время разговора с беженцами Тесс обычно тоже улыбалась, но улыбалась она по долгу службы, чтобы, войдя в доверие, выведать подноготную своих подопечных и зафиксировать эту ценную информацию во всех подробностях в рапорте, который отправлялся в комиссариат, где решалось, кого депортировать, а кого миловать. Через неделю она уже имела полное представление о семье Лебедевых.

«Мадам Лебедева хитра, закрыта для общения, хорошо владеет эмоциями, и непонятно, что у неё на уме. Приехала в Бельгию, чтобы жить на социальное пособие. Документов не имеет, скорее всего она была в своей стране замешана в какой-то криминальной истории, поэтому скрывается от полиции. Лебедева говорит, что детский врач, хотя её словам трудно верить, ведь какой доктор побежит из своей страны? Она имеет трёх детей, все трое не хотят учиться, непослушны и не знают хороших манер. Семья Лебедевых не способна интегрироваться в Бельгии».

Тесс терпеть не могла счастливых людей, тем более мигрантов. Она уже не раз лечилась от депрессии, а от вида всем довольной Веры её болезнь только обострялась. Уже при первой встрече Тесс попыталась объяснить этой женщине, что Бельгия — очень маленькая страна, а беженцев слишком много для такой маленькой страны.

Вера искренне сочувствовала бельгийскому народу, но уезжать обратно на свою родину не собиралась, хотя Тесс не раз взывала к её национальной гордости.

— Вера, вы, русские люди, нет дружить. Африканец плюс африканец одна семья. Один рус плюс другой рус — чужие, враги. Вы должны русских мигрантов… дружить. Дружба, мир.

Благодаря стараниям Тесс объединить всех русских на чужбине к Вере в дом стали приходить вновь прибывающие в Мерелбеке мигранты, говорящие по-русски.

Сначала Веру познакомили с семьёй из Калининграда. Ольга и Игорь. Они приехали навестить Лебедевых на велосипедах. За чашкой чая Игорь рассказал, что Мерелбеке — это пригород Гента, а в Генте находится православная церковь, где собираются русские люди на бесплатное чаепитие.

Потом Веру навестили два брата, приехавшие с отцом и сёстрами из Афганистана. Братья-афганцы хорошо говорили на русском языке, поэтому Тесс отнесла их тоже к русскому народу. Братья были так добры к Вере, что решили показать, где находится супермаркет «АЛДИ», продукты там стоили в несколько раз дешевле, чем в деревенских магазинчиках.

Дорога до «АЛДИ» лежала между крестьянскими угодьями, распаханными к зиме полями. В хорошем настроении довольного туриста возвращалась Вера с покупками домой в окружении взрослых сыновей знаменитого афганца, пилота и политического деятеля, получившего образование в СССР и сбежавшего от произвола «Талибана» в Бельгию.

Катя, Таня и Витя встретили эту интернациональную компанию с радостью. Впервые в отшельничестве их посетили настоящие гости, для которых был устроен праздничный ужин.

Стоял солнечный октябрьский день.

Дети в школу по-прежнему не ходили, Вера безвылазно сидела дома, поэтому приход братьев по миграции из Афганистана был настоящим событием, которое полагалось отметить. После еды Катя, Таня и Витя отправились во двор кататься на велосипедах гостей. Если младший из братьев решил поиграть с детьми во дворе, то его старший брат остался сидеть за праздничным столом вместе с Верой, как взрослые люди.

Беседа о странных нравах европейцев протекала весело. Вдруг молодой усатый афганец, не меняя радостного выражения лица, признался женщине, что хочет с ней близости.

— Ты молод и горяч! Нехорошо то, что ты задумал. Образумься! Ищи себе достойную женщину своего возраста… Так, убери немедленно руки от меня! … Не прикасайся ко мне. Я этого не люблю и прошу уважать меня и мой дом!.. Не позорь себя и меня!

Охладить пыл молодого афганца Вере не удалось. Его сильные волосатые руки уже уверенно обнимали её плечи, а влажные губы тянулись к её лицу. Женщину возмутило поведение гостя, тем более, что вульгарное подпрыгивание подстриженных усов было отвратительно и напоминало ей возню навозных жуков.

Когда Вера, сдерживая гнев, встала из-за стола, то молодой и сильный гость легко перебросил её через плечо и понёс в дальнюю спальню церковной пристройки, а то, что она отчаянно вырывалась из его рук, только разогревало страстное желание обладать женщиной, неважно какой, лишь бы удовлетворить мужскую потребность, которая за эти долгие месяцы воздержания сводила его с ума.

Кричать Вера не могла, потому что рядом были дети, но грубые поцелуи нелюбимого мужчины были настолько противны, что дух её возмутился и каким-то непонятным приёмом она столкнула насильника на пол, потом быстро вскочила с кровати и побежала вон.

Катя очень удивилась, видя, как мама вбегает в прихожую с расстёгнутой блузкой на груди.

— Мама?.. Мама, как не стыдно!.. Это чем вы здесь занимаетесь?

Такого позора перед детьми Вера ещё не испытывала, но оправдываться перед дочерью не собиралась. На этом праздник закончился, и гостям было указано на дверь.

Через какое-то время стали ходить слухи, что старший сын знаменитого афганца выехал из Бельгии в неизвестном направлении, а Тесс долго допрашивала Веру о месте его возможного пребывания.

Быстро прошёл необычно тёплый октябрь, наступил такой же тёплый ноябрь. Из детей училась только Танюша, она ездила в город Гент в школу для детей мигрантов. Катю в школу не взяли, потому что она была уже почти совершеннолетняя, а для взрослых беженцев языковые курсы открывались только в феврале, и девушка занимала себя поделками, мастерила домики из картона и становилась ворчливой, а Витя молча гонял мяч по двору и учил с мамой английский язык.

---

За эти месяцы Вера отдохнула и похорошела. Еды было достаточно, крыша над головой не протекала, у каждого из членов её семьи имелись персональные велосипеды, которыми их обеспечил Даниэль, сосед по улице.

Даниэль был пенсионером с техническим стажем и «золотыми» руками. В свободное время он изучал испанский язык и добровольно работал при ОСМВ. Мужчина ремонтировал для бедных мигрантов велосипеды, которые хранились на полицейском складе.

Сначала ездить на двухколёсном средстве передвижения Вера категорически отказывалась. В её понятии уважающая себя женщина на велосипед не сядет, но так как в их пригород автобусы из центра ходили только два раза в день, то нужда заставила её освоить и это транспортное средство, ибо дешёвый супермаркет находился в пяти километрах от их жилья.

Оказалось, что они жили не в самом Мерелбеке, а на окраине, где не было даже тротуаров, и ездить на велосипеде Вере приходилось по проезжей части улицы, и она пришла к выводу, что все местные жители имели личные автомобили, хотя самих жителей не было видно ни ночью, ни днём, и об их присутствии можно было судить только вечером, по мерцающему свету в окошках усадеб, в одном из которых, неподалёку от бывшей приходской школы, жили Даниэль и его жена Николь.

С Николь Вера общалась на английском языке, и они могли часами беседовать, затрагивая вопросы от семейного счастья до международных отношений.

Нет, не зря женщина тратила своё свободное время на изучение английского языка в Андрюшино! Однажды ей приснился страшный сон. Это был не тот обычный ночной кошмар, когда она пыталась во сне найти себе работу, кому-то доказать, что у неё есть диплом врача, безнадёжно заглядывая в окна деревенской больницы. Нет, этот её сон был ещё ужаснее, в нём Вера не могла говорить ни на каком языке. От невозможности общения с людьми она теряла свою идентичность, а это так мучительно, сознавать свою никчёмность, и в какой-то момент Вера вспомнила, что знает русский язык! Это было так радостно, что она проснулась с решением немедленно начать учить фламандский язык, на котором говорили все в округе.

                                          * * *

Первое месячное пособие в 30 тысяч франков Вера получила утром, а в обед его украли! Его украли из рюкзака, который болтался у неё за плечами, когда она в магазине бельгийского текстиля, куда её привезла Николь, хотела купить Кате шапочку, а Тане — шарфик.

Хождение в полицию было напрасным, жить было не на что.

Вера вернулась домой в полуобморочном состоянии. Сначала она попыталась себе внушить, что деньги из рюкзака были украдены тем, кто имел большую нужду, чем она, но самообману разум не провести! Когда бедственное положение семьи женщина осознала в полной мере, то без сил плюхнулась в единственное мягкое кресло, что стояло у печки буржуйки, и онемела.

Дети как могли пытались её успокоить.

— Мама, не молчи. Мы и без денег справимся, нам не привыкать. Ты отдыхай, а мы пока уберёмся дома, — успокаивала маму Катя.

Потом из-за её плеча высунулась растрёпанная головка Танюши.

— Мама, хочешь я тебе стихи почитаю, тебе они нравятся, это Пушкин:

«Я к вам пишу — чего же боле?

Что я могу ещё сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

Но вы, к моей несчастной доле

Хоть каплю жалости храня,

Вы…»

— Нет, это «ты» оставишь маму в покое, Пушкин сейчас нашей маме не поможет.

— Катя, а ты не толкайся… Мама, отдыхай спокойно, мы можем жить не кушая, 40 дней, как Иисус Христос. Это учитель в школе говорил, а в школу я буду по абонементу ездить, мне денег не надо.

Последнее, что помнила их обворованная мама, как Витя укрывал её одеялом, и потом она провалилась в глубокий сон.

Через два часа Вера открыла глаза, а мир за это время нисколько не изменился. Сидевшая рядом с ней на табуретке Таня обрадовалась маминому пробуждению и прилегла к ней на грудь. Катя пошла на кухню и поставила на плитку чайник, а Витя, нежно обняв маму за шею, попросил кушать, а кушать было нечего.

Что делать?

Социальная служба заняла 10 тысяч франков, а 2 тысячи подарила Николь, и на 12 тысяч франков Вера по экономии продуктов побила все рекорды, устанавливаемые самыми скупыми мигрантами в Бельгии.

В середине ноября Вера получила письмо из комиссариата. Это письмо было написано на французском языке, прочитать его взялась Тесс, которая прибыла, как будто её кто-то пригласил. Перед тем, как огласить содержание письма, она попросила позвать детей, чтобы они узнали новость из первых уст, хотя Вере очень не хотелось посвящать детей в проблемы взрослых.

И вот всё семейство собралось в импровизированном зале. Катя уселась в кресло, а Вера с младшими детьми — на диване, Тесс предпочла стоять посредине комнаты с раскрытым письмом в руках. Она тянула время, чувствуя себя вершительницей судеб. Дождавшись, когда в комнате наступила мёртвая тишина, женщина приступила к своей задаче — на русском языке объявить решение комиссариата.

— Я вам уже говорить, наша Бельгия — маленький страна. Очень маленький. Люди азиль искать нельзя в маленький страна. Это неправильно. Это плохо для мой страна… Вам надо пять дней ехать Бельгии вон.

Прощальную слезу выдавить ей так и не удалось, поэтому она скорбно откашлялась.

Удивительно, но эта новость никак не отразилась на поведении Веры. Она понимала, что вокруг неё дети, которым не надо знать всю подноготную их положения в Бельгии.

— Тесс, спасибо за перевод, но нам некуда идти. У нас нет в России адреса, нам ехать некуда.

— Ты говорила, что твоя мама полька? Там тоже быть твоя родина.

Вера представила, как бродит по безлюдным улицам Польши с тремя истощёнными от голода детьми, и резко встала с места.

— Нет, Тесс, мама никогда в Польше не жила, потому что она родилась в Советском Союзе, а я родилась в Казахстане. Пусть меня выгоняют, как это положено, потому что добровольно я это сделать не могу!

— Наша служба обещал много денег дать. Много вещи дать. Только надо ехать.

Тесс ещё целый час уговаривала Веру любыми путями покинуть страну и в конце концов сама устала от этих бесполезных уговоров. Как только за ней закрылась дверь, Вере и её детям захотелось кушать, чтобы накушаться впрок.

К пирожкам подоспели Игорь с Ольгой.

Игорь сразу понял, в чём дело. Он немного понимал по-французски и внимательно изучил бумагу, присланную из комиссариата.

— Всё верно… Вера, у тебя уже в первый день сдачи в комиссариате взяли первое интервью. И это хорошо, что пришёл первый «негатив», потому что за первым «негативом» есть вероятность получить «позитив». Вот если бы ты получила бы «позитив» на первое интервью, то тебе было бы хуже, потому что дважды позитивы не даются!

— Игорь, что мне делать?

— Успокоиться. Надо написать протест на это решение комиссариата, и в течение пяти дней отправить его по адресу, который указан в письме. Лучше всего, если протест напишет адвокат, у меня есть адрес, а потом… суп с котом. Надо тянуть время, и кто знает, может быть, найдутся сотни причин, чтобы вам здесь зацепиться. Так что не горюй, а этих волонтёров не слушай, должность у них такая жандармская.

— Спасибо, Игорь. Дай мне адрес твоего адвоката.

Два последующих дня и две ночи писала Вера с помощью русско-нидерландского словаря своё несогласие с решением комиссариата по её выселению из Бельгии, потому что денег на адвоката у неё не было. Эта рукописная апелляция занимала пять тетрадных листов. На четвёртый день после получения злополучного конверта Вера отослала апелляцию заказным письмом и опять зажила нормальной жизнью иммигрантки, в которой каждый месяц ей предстояло отмечаться в органах администрации Мерелбеке, чтобы продлить срок пребывания в Бельгии ещё на один месяц, и каждый день ждать ответ из комиссариата. По статистике, это время ожидания, изо дня в день, из месяца в месяц, имело силу самосуда над теми, кто пытался найти своё счастье на чужбине. Распадались даже самые крепкие семьи, слабохарактерные люди сбегали обратно на родину, а упрямые портили свой характер и постепенно начинали ненавидеть и Бельгию, и её добрый народ.

Глава 3

К ноябрю осень в Бельгии окончательно потеряла свою привлекательность, начались бесконечные дожди, серые дни и длинные унылые вечера. Сырость в природе проникала в души людей и портила настроение впечатлительному человеку.

Вера с детьми по-прежнему жили одиноко, изолированные от мира заборчиком вокруг заброшенной церквушки, и с каждым вечером грустили всё больше и больше, под барабанную дробь дождя. Что там ни говори, а каждому человеку нужно общение родных людей, поэтому одним таким ненастным вечером Вера отправилась с младшими детьми на центральную площадь, где возле церкви стояла телефонная будка.

В это позднее время суток в телефонной будке горел тусклый свет, прожектором освещалось здание церкви, и в его голубых лучах мистически оживал барельеф распятого Христа. В дополнение к этому световому ансамблю ярким синим светом привлекала внимание витрина деревенского магазинчика, украшенная жуткими атрибутами старинного кельтского праздника Хэллоуина.

Пройдя через площадь, на которой не было ни души, Вера с Таней и Витей прямым ходом направились к телефонной будке, где было тесно, сухо и светло.

Сначала Вера попыталась дозвониться до родителей, но тщетно, потом позвонила брату, но его дома не было, поэтому она поговорила с его женой, голос которой на чужбине был такой родной. Телефонный разговор с Галиной прервался на полуслове, потому что деньги на карточке быстро закончились, и ничего другого не оставалось, как возвращаться домой.

На улице — ни души, дождик как моросил, так и моросит, а с полей подул холодный ветер. Вера продрогла и ускорила шаг, за ней еле поспевала детвора. Но на полпути к дому Витю словно муха какая укусила, он вбежал во двор богатой виллы и уселся на крыльце под навесом, а над ним тут же загорелся фонарь, словно мальчика здесь ждали.

— Витя, не дури, догоняй!

— Мама, я не пойду домой!

Вера остановилась, без сына бежать домой не было смысла.

— Витя, не говори глупости. Дождь идёт. Мы и так все промокли. Вставай и пошли домой, не тащить же мне тебя на руках как маленького.

— Нет, я лучше посижу здесь, до утра.

К такому упрямству детей Вера ещё не привыкла.

— Это почему же ты не пойдёшь домой? Вставай, а то мы все как один простудимся по твоей вине!

— Не пойду я в твой дом, он мне совсем не дом, а так, стены да крыша.

— Зато там нет дождя, сухо и тепло. Что тебе вдруг в голову взбрело? Зачем артачиться, когда до дома осталось недалеко?.. Ты что, до утра собираешься чужие ворота сторожить?! К чему такое упрямство?

— Потому что там живёт… привидение!

— Что за чушь? Какое ещё привидение? Ты сам как привидение, которое решило мокнуть под дождём. Витя, — убеждала сына Вера, сменив тон на более ласковый, — какие такие привидения ты выдумал, тебе всё примерещилось, а сейчас пойдём скорее домой. Пожалей Таню, она и так дрожит как цуцик, а Катя ждёт нас к вечернему чаю. Подумай сам, какое привидение уживётся с твоей воинственной сестрой?

После этих слов мальчик задумался, поднялся, недоверчиво посмотрел на маму и понуро зашагал следом за ней, в убеждении, что в новом доме живёт привидение, и даже не одно, но с Катей, которая всегда защищала Витю, ему было не страшно, ведь его сестру в деревне Андрюшино боялись все пацаны.

Подходя к дому, Вера даже вскрикнуть не успела, а только интуитивно прижала детей к себе, когда из распахнутой калитки на них выскочила как оглашенная Катюша и в тапочках на босу ногу, в фартуке поверх джинсовых брюк, рванула вдоль по улице, но потом опомнилась и вернулась. Подойдя к маме, указала пальцем на окна бывшей церковной школы, в них отражалось сине-голубое мелькание телевизора.

— Мама, мама, там… там… дома привидение!!!

Витя тут же взбодрился и ударил кулачком по воздуху, он был прав! Танюша тихо ойкнула.

— Катя, не мели чепухи! Какие могут быть привидения в наши дни?

Войдя в калитку, они прошли по двору гуськом, озираясь по сторонам. Впереди шла Вера, за её спиной крались дети, шествие заключала Катя с какой-то веткой в руке. Перед порогом дома что-то чёрное промелькнуло и тут же сгинуло.

— Чёрная кошка, — неубедительно произнесла Вера, потом все по очереди вошли в дом.

В доме было необычно тихо, безмолвно рябил экран чёрно-белого телевизора. Освоившись, Вера накрыла стол для вечернего чая. За чаем с заграничными печеньями Катюша рассказала историю о её встрече с домовыми.

— Мама, вы ушли из дома, а я принялась за уборку. Сначала убралась в спальне, потом в классной комнате, потом стала наводить порядок в комнате с баром. Вымыла полы и по привычке выключила свет, чтобы поставить чайник на плиту, но, как только свет потух, с верхней полки вешалки у входа свалилась мамина сумка и в меня полетел стеклянный стакан, что стоял на тумбочке под вешалкой. Слава Богу, что он разбился в метре от моих ног.

Вера тут же подтвердила, что сама поставила этот стакан на тумбочку для обуви перед тем, как уйти на переговоры, но поставила не на край, а у самой стены, чтобы даже случайно его не уронить. От этого факта рассказ Кати показался ещё более правдоподобным, а девушка продолжала:

— Тогда я ещё не испугалась, включила свет, замела стекляшки в совок и выключила, а передо мной падают часы, которые всегда стояли на шкафу за стойкой бара… чуть мне голову не разбили, но промахнулись!

Тут все разом посмотрели на высокий шкаф со стороны кухни, на котором красовались эти старинные часы, без стрелок на циферблате. Теперь эти старинные часы виделись не как часы, а как орудие убийства в руках домовых, и от этого страшно стало всем, а Катюша в полной тишине как ни в чём не бывало продолжала нагонять жуть.