Бесплатный фрагмент - Век императрицы — 5

НАТАЛИ ЯКОБСОН
ВЕК ИМПЕРАТРИЦЫ

Книга Пятая

МАСКАРАД ДЛЯ ЦАРИЦЫ ПРОКЛЯТЫХ

Синопсис

Эдвин узнает, что покинувшая его супруга в знак упрочения своей власти собирается устроить грандиозный прием для волшебных существ, которые согласны отныне служить только ей. Конечно же, это будет маскарад, потому что сам облик чудесных созданий чаще всего лишь маска для их козней. Сам Эдвин это отлично знает, потому что внутри него живет золотой дракон. Облик изящного аристократа лишь маска для него.

Но как проникнуть на ночное торжество, если его супруга отлично изучила за века все его уловки? Значит надо измениться так, как прежде ему ни разу не удавалось. Это рискованно и непредсказуемо, но он привык рисковать.

Маскарад состоится в полночь в затерянном в лесах склепе, путь куда найти практически невозможно, потому что все дороги ограждены мощными чарами. Эдвин с трудом ищет склеп и жалеет о том, что когда-то по неосмотрительности сам отдал своей неверной супруге целый век неограниченной власти над волшебными существами. Хорошо, что это время уже подходит к концу. Часы скоро остановятся, и он сможет вернуть все привилегии себе, а вместе с ними и саму изменницу. Или же нет? Что если за век предоставленной ей власти его императрица сама стала настолько сильной и коварной, что не уступит свои права уже никому.

Она начала устраивать козни против своего супруга. Например, похитила его любимого придворного живописца и держит у себя в плену. А еще входит в сговор с его врагами.

Все это неспроста. Чтобы принять важные решения Эдвин должен провести ночь у нее на маскараде и оставаясь неузнанным понаблюдать, как в действительности идут дела. Вдруг на самом деле все не так просто, как ему кажется.

С невероятным трудом ему удается найти дорогу в зачарованный склеп и посетить маскарад. Туда же приходит и Августин, которому надоело ждать Розу у себя в келье. Его выставляют с обещанием того, что Роза сама к нему явится, когда ей будет надо. Августин сам по себе ей не нужен, но она собирается использовать его таланты, чтобы захватить власть в его стране, где Августин прочно занял статус святого. У Розы на него большие планы. Также ей легко удается разоблачить Эдвина и в новом виде. Им предстоит разборка, в которой Эдвин проигрывает. Его же собственный бывший слуга-ифрит выставляет его из склепа. Эдвин понимает, что разногласия с Розой придется решать исключительно силой. Первый дело он налетает на склеп, устраивает пожар и возвращает себе назад своего художника Марселя. Он успел привыкнуть к нему, но оставлять его с собой опасно, ведь на Марселя, способного видеть и рисовать волшебных существ, теперь охотится инквизиция. Эдвин относит Марселя в город под названием Лары, где волшебные существа и люди могут мирно сосуществовать.

Также Эдвину удается найти следы к своему двойнику. Юноша по имени Симон, действительно, абсолютно похож на него, но он таким не родился. Двойником его сделали с помощью магии. Руководить им бывший наставник Эдвина — колдун Ротберт, который в свое время пытался добиться власти, захватив в плен Эдвина. Эдвин оказался слишком силен и вырвался, поэтому Робтберт создал его копию, которая будет послушной. Симон слаб. Инфрит, которого принимали за его телохранителя, на самом деле его страж.

Эдвин шокирован тем, что Ротберт до сих пор жив. Он считал, что его наставник давным-давно умер. Эдвин хотел бы освободить Симона и дать ему шанс на самостоятельную жизнь без магического плена, но Ротберт сильный соперник.

Маскарад

Я побрел вперед, сошел с тропы и вдруг ошеломленно остановился. Прямо на пути у меня лежало что-то. Задранная лань. На ней уже пировали крошечные феи пикси. Могильные феи, или проклятые фейри, как их принято у нас называть, потому что они давно уже изгнаны из империи, еще до моего появления там, я так и не знал, в чем они провинились, но хотя частицу этого сложно было не осознать, глядя на то, как жадно они вцепляются крошечными острыми зубками в дохлятину, рвут мясо, упиваются смертью. Их маленькие ротики были перепачканы кровью, а когда они отрывались от добычи, косясь на меня, то в их взглядах сверкала такая злоба и зависть. Черные крылышки слишком нервно подрагивали за спинками, одеяния тоже были дымчато-серыми или черными, а сами они с ноготок или наперсток размером. Но я четко различал их формы, как если бы смотрел в микроскоп, остальным они могли показаться чуть притушенными болотными светляками. Не совсем яркие и не совсем темные. Я был уверен, что трон Розы окружают точно такие же полу светящиеся черноватые фейри, садятся блекло-черными огоньками на ее плечи, ласкают крылышками кожу, придавая ее облику еще большее величие и тайну. Она ведь у нас царица фей. Я сам дал ей этот титул, возразить бы никто не посмел, не потому, что я их повелитель, а из-за самой Розы, она умела каким-то образом подавлять волю волшебных существ, а не только восхищать их. Именно поэтому, ей удалось то, что до сих пор не удавалось никому, стать царицей проклятых фейри и полностью подчинить их себе, хотя они были слишком озлобленны, чтобы вновь кому-то подчиниться после своего изгнания. Но она их приручила, даже этих крошечных жадных кровопийц. Их личики и головки с кудрявыми прическами до сих пор выглядели симпатичными. Мрак вокруг их тел еще больше подчеркивал, что до бюста они до сих милые, дерзкие ангелочки с чрезвычайно злобными взглядами, как и Роза. Во тьме она расцвела еще краше, потому что мрак был достойным фоном для ее светящихся плеч. Контраст еще сильнее подчеркивает красоту, выделяет линии, которые на свету не так заметны. Я сам тоже сиял во мраке, правда, не в таком кромешном, как она. Но она в нем сияла. А править этими жуткими порождениями зла испугался бы любой, кроме нее. Неужели она и вправду затеяла со мной противоборство и доказала, что она выше, деятельнее и смелее.

Еще несколько черных фей, как пиявки налетели на падаль, и темные прозрачные крылышки позади их тел довольно задергались. Тихий хруст жующих челюстей и зубов, рвущих мясо, заставил бы меня поморщиться в другой раз, но не сейчас. Их жуткий пир не произвел на меня особого впечатления, я может быть, сейчас иду в более страшное место, чтобы гнушаться таких мелочей.

Одного щелчка моих пальцев хватило бы, чтобы подпалить и разодранную тушу и паразитов расположившихся на ней, но я не стал тратить на них эту вспышку огня. Не сейчас. Мало ли кто увидит все и донесет свои подозрения до королевы еще раньше, чем юный бродячий эльф доберется до ее маскарада.

Проходя дальше по лесу, я заметил, кажется, парочку пьяно обнявшихся духов, принявшие облик чудаковатых вельмож один с черными конечностями, другой с копытцем дьявола они, смеясь, шли куда — то с маскарада или на маскарад, сказать было сложно. Явно навеселе они не долго задержали видимый облик, их короткое приветствие больше адресовывалось пустоте, чем мне, а потом они исчезли. Где-то мелькали еще духи, такие же дамы и кавалеры, каждый в чудном, хоть и потрепанном наряде и со сверхъестественным уродством, придававшем всему облику поистине колдовской шарм. Для меня это были отребья, но опасное, наполовину красивое, наполовину омерзительное сообщество они все же оставляли. Я не рискнул последовать ни за кем из них. К тому же я замечал их лишь издалека и совсем не на той дороге, про которую говорил мне Лоран. Когда я нашел все же нужный перекресток, время уже близилось к полночи. Сияние месяца едва проникало сюда сквозь верхушки высоких деревьев и призрачным блеском ложилось на притоптанный снег дороги. Здесь в чаще, утоптанная дорога. Это выглядело странным, и свет месяца ложился только на нее так, что она казалась млечным путем. Может быть, это и есть нужный путь, как тот, который приведет меня, куда нужно. Я ненадолго застыл в раздумье.

Ну и что теперь? Мог ли я ожидать на этот раз, что из дорожного тумана ко мне подъедет призрачная карета и отвезет меня в замок к княжне Одиль? Нет, вряд ли в этот раз со мной обойдутся столь галантно. Теперь мне осталось рассчитывать только на самого себя. Об этом я и думал, когда допрашивал Лорана и остальных, но сейчас опять пришла нерешительность. Куда свернуть? Где тот поворот, который приведет меня к цели? Я все помнил и без карты, но когда ищешь заколдованные пути все ведь не так просто, как кажется.

Столько усилий и все тщетно, ни карта семьи Розье, ни мои собственные изыскания так пользы и не принесли. Где то место, в котором начинается владение колдовства и как перейти незримую границу. Моя империя тоже была обустроена среди сокрытых от постороннего взгляда дорог, я сам был мастером в том, чтобы ставить заграждения, но тут растерялся. Может быть, я ждал тот самый единственный в месяце, в году или в целом столетии миг, когда закрытая от людских взглядов дорога в волшебное царство вдруг открывается сама собой, и горе тому путнику, который случайно остановится на перекрестке миров в тот роковой момент. Всю ночь он проведет в обществе фейри, а наутро снова останется в мире смертных и один, после блеска волшебства наступит прежняя рутина жизни, но путь к волшебству назад будет закрыт. Тот, кому повезло однажды, уже не сможет снова отыскать в нужный момент единственную точку, где откроются незримые врата. А если срок этому столетие или два, то он просто до этого умрет. Совсем другая ситуация со мной. Я мог ждать хоть целую вечность, если бы только знал, где и когда открывается путь в ее царство.

Если б только я знал это. Кажется, сам лес гулом ответил на долгий стон моих смятенных чувств и мыслей. Я почти что слышал им эхо, злобное и смеющиеся, но мне самому было не до смеха. Я ждал и надеялся, но что если время за полночь пройдет, а так ничего и не случиться.

Где-то раздался нарастающий шум, и я поспешно спрыгнул с дороги. Все, что мне осталось это укрыться за деревом у перекрестка дорог. Там в засаде я чувствовал себя уютно и мог наблюдать.

Без пятнадцати, без десяти двенадцать. Время шло, а дорога оставалась пустой. Я резко ощущал бег секунд и минут там далеко, в человеческом мире, и они болезненными ударами отдавались в моем мозгу. Дергающие стрелки и крутящиеся шестеренки в часовых мастерских будто стали жить своей отдельной жизнь.

Может быть от того, что я так напряженно ждал мне вдруг стало казаться, что за мной самим наблюдает кто-то. Какой-то голос сзади будто готов был что-то прошептать. Мне даже ясно представилась фигура в просторном темном домино с птицеподобной маской. Баута целиком скрыла лицо и голову, а осыпавшие снегом ветки не дали бы мне его рассмотреть, даже если б я быстро обернулся.

Мне просто кажется. Я тряхнул кудрями, и они как мелкий осеченный по краям золотистый дождик рассыпались у меня по лбу и вискам. Короткие пряди стали еще более непокорными, чем были длинные, и приходилось все время откидывать их с лица.

Когда я привел свой новый облик в порядок и стряхнул с лацканов осыпавшийся на них с веток снег, дорога уже оказалась не пустой. Не было слышно, как звенели бубенцы и упряжка, но великолепные сани с золочеными полозьями уже стояли на тропе по направлению туда, куда смотрел я, будто бы они появились вовсе не оттуда. Хотя проедь они мимо и я бы заметил. Значит, путь их мог лежать только с той стороны. Как же тогда они так быстро развернулись. Все волшебство Розы или кого-то еще. За широкой спиной возницы я не видел коней, но слышал, как беспокойно они храпят. Мне вдруг резко пришло на ум мое же собственное высказывание, они ведь вовсе не кони и к тому же очень свирепы. Что ж, настоящую лишь едва смиренную колдовством свирепость я похоже увидел только сейчас. На снег сыпались искры из лошадиных ноздрей, явно зачарованная упряжь лишь слегка смиряла их неукротимый нрав, а обугленные непропорционально длинные руки возничего будто бы были предназначены специально для того, чтобы силой заставить их подчиняться, если что-то вдруг пойдет не так. При такой-то длине его черных когтистых рук ему явно не понадобиться хлыст.

И все-таки как бы причудливо не выглядело это средство передвижения, а оно послано сюда, чтобы доставить меня к ним. Я чуть было не рванулся вперед, но вовремя сумел сдержаться. Нельзя было дать волю чувствам и вести себя опрометчиво. Любой шаг может стать роковым.

Я задержал резкий отчаянный вздох, опасаясь, что он может запалить кору дерева передо мной и привлечь внимание возницы. В данном случае оно было бы нежелательным. Я хотел понаблюдать немного за ним. В любом случае он приехал раньше двенадцати и теперь будет ждать. Каких усилий мне стоило не рвануться вперед и не выместить на нем свою злобу, но сейчас разумнее было ждать.

Больше не было фигур, мелькающих за деревьями, но кое-где в чаще ярко вспыхивали огни, и я знал, что там прогуливаются компании развеселившихся фейри. Горе тому путнику, на которого они случайно набредут в лесу в ночь своего разгула. Очевидно, в резиденции Розы сегодня довольно тесно, раз многие предпочли продолжить свое веселье на открытом пространстве или же их тянуло нагадить хоть чем-то подвернувшимся по дороге смертным и этих завершить свой праздник. Наверняка, апофеозом торжества должно было стать чье-то убийство, я подумал об этом, и мне стало не по себе. Нет, всего одним убийством удовлетворился бы кто-то из моих бывших знакомых, а от моих новых фаворитов я даже не знаю чего ожидать. Возможно, даже Розе захочется убить на потеху всем такое существо, как я. Она ведь мечтает меня убить, чтобы упрочить собственную власть. Я чуть не ударил сжатым кулаком по стволу бука, возле которого стоял, но тут вдруг услышал издалека знакомый голос. Кто-то бранился с возницей.

Я неожиданно напрягся, конечно же, было сложно не узнать этот богатый тембрами, бархатистый баритон, он будто бы говорил из прошлого. Во мне все замерло. Это он, конечно же, Винсент. Мой Винсент, такой бесшабашный и очаровательный, несмотря на то, какая черная гноящая злоба таилась внутри него.

Все так же оставаясь в укрытии я быстро посмотрел на его долговязую фигуру, все так же облаченную во все черное, но довольно изысканное. Очевидно только благодаря маскараду рукава с широкими раструбами и подвязки чулок отдавали слегка серым цветом. Он всегда одевался в черное, и приятный контраст с таким трауром составляли его вьющиеся каштановые кудри, небрежно остриженные под каре и слегка касающиеся щек. Их густая масса не скрывала блестевшую в ухе, будто живая капелька крови, рубиновую сережку, он так давно уже не снимал ее. Не изменил он своей привычке и сейчас, но вряд ли это на память о тех временах, когда мы были близки.

Он не чуть не изменился, и когда-то много тысячелетий назад он, возможно, был прав: я — белокурый, как ангел, и он весь пронизанный тьмой, мы идеально подходили друг другу, наш контраст только больше усиливал притяжения и должен был остаться с ним, чтобы хоть как-то сдерживать зло, которое теперь, оставшись без контроля, выплеснулось наружу в полной мере.

— Как ты мог упустить его? — дико жестикулируя, кричал он на продолговатое черное существо на месте возничего. Я не слышал его глухих ответов, только истошные вопли Винсента.

— Опоздал, значит? Он, который неусыпно следит за этой дорогой годами, и вдруг не явился на час раньше? Неужели ты думаешь, что я так глуп, чтобы поверить в твои отговорки.

Да, он окончательно одичал. Даже оставаясь за деревом, я видел, как злобно и одержимо полыхают его глаза, как трясется от гнева его слишком исхудавшее, но все еще достаточно крепкое физически тело. Несмотря на излишнюю худобу, он все еще может уложить один десяток людей, а то и сверхсуществ. Но никаких манер у него, похоже, начисто не осталось. Я не удивился бы, если б кричащие существо перед санями оказалось обычным смертным пьяницей или опустившимся и промотавшим впустую все свои возможности чародеем, дни которого сочтены. Что же сделало его таким обозленным, отсутствие роскоши при моем дворе?

— Ничего, если ты не боишься меня, ее величество еще тебе покажет, как уклоняться от исполнения приказов, — с наступлением двенадцати Винсенту чуть полегчало, он перестал кричать, приосанился и откинул волосы, упавшие на лицо. Теплые, карие глаза, которые когда-то мне так нравились, теперь полыхали красными отсветами. Он быстро, но внимательно оглядел округу, с какой-то странной жадностью принюхался, будто силясь уловить мой запах, чего естественно сделать никак не мог. Даже если он что-то и заподозрил, то ощущение было мимолетным.

— Ладно, отвези меня во дворец, — быстро скомандовал он вознице, чуть запнувшись перед последним словом, будто произнося его, совершал святотатство. — Ну, живее…

— Не велено… раньше срока… — теперь глухой ответ был почти различимым.

— И ты думаешь, что ждешь не напрасно? — Винсент уже запрыгнувший в сани, осторожно свернул меховую полость, взятую с сидения, и снова вышел наружу. Темно — синяя баута, перекинутая через его локоть ни чуть не смутила меня, она ведь вовсе не была черной, как у того, кто представился мне, а напротив расшита павлиньими перьями и явно предназначена для его госпожи.

— Что ж, любовь моя, я так и знал, что ты не придешь сегодня, — уже почти без сарказма прошептал Винсент, но глаза его еще долго всматривались в пустоту перед ним, будто ему хотелось увидеть или создать в ней что-то похожее на ту золотую красоту, о которой он всегда мечтал. Но он не видел ни меня, ни даже тех царапин, которые мои ногти уже нервно оставляли на коре дерева.

Еще минуту, другую он все-таки искал, и я вдруг уловил в нем что-то, в самой глубине его существа, какое-то чувство, которое я никогда бы не осмелился приписать ему, длительное и трогательное, тщательно припрятанное за его неизбывным сарказмом, но все-таки существующее. Сложно было поверить в то, что оно может у него быть, к тому же, что оно не умирает так долго… на протяжении стольких лет, хоть они и более быстротечны для нас, чем для простых людей.

— Все поехали! — Винсент будто еще больше разозлился на то, что пространство перед ним остается пустым. — Ангел сегодня не почтит нас своим присутствием. Так и скажем при дворе.

Он злобно швырнул свою накидку на сиденье и уселся сам.

— А ну, гони, и оставь путь свободным, так на всякий случай, я надеюсь, что, несмотря на орды мотающихся бездельников, за дорогой сегодня все равно есть присмотр.

И все-таки удила звякнули всего за миг до полночи, и в этот последний миг все еще мог прилететь я, но Винсент этого не учел. Вокруг борозд от полозьев крутилась золотистая пыльца. Я быстро перевернул на пальце перстень с печаткой, я надеялся остаться невидимым даже для своего бывшего приближенного, если только такое возможно. Мне просто необходимо было пойти за ними и уповать на то, что они не заметят меня. Винсент в любом случае узнал бы меня. Думаю, даже посыпь я голову и пеплом, и все равно остался бы для него прежним неотразимым соперником, сопоставимым только с блеском золота. Винсент всегда считал меня воплощением золотого идола, смогу ли я быть для него всего лишь эльфом, всего лишь существом похожим на того, кого он когда-то страстно желал и очевидно продолжать желать до сих пор. Вся его ненависть ко мне выплескивалась из этого неудовлетворенного желанья, и мне не хотелось винить его ни за что. Но он был опасен для всех, даже для себя самого.

Как я мог проверить, похож ли я сейчас на себя самого, когда зеркала под моей рукой уже не было, а я боялся что любое даже мелкое колдовство сейчас, чтобы достать осколок стекла и то может поставить под угрозу мою невидимость. Сначала мне нужно было встретить других, а не Винсента и понять, признают ли они во мне императора.

Наверное, длинный канал и гондолы, мелькнувшие передо мной, были всего лишь очередной наколдованной иллюзией, я тут же скинул со своих глаз пелену и снова увидел только лес и мчащиеся на несколько метров впереди меня сани. Они уже летели над снежной дорогой так, что полозья не касались ее. Я шел не по следам, а прямо за ними, боясь как упустить их из вида, так и приблизиться к ним настолько, чтобы можно было заметить меня. Почему-то мне слышался поток воды и всплески весел, а не хруст снега, и я понял, что длинные каналы и барки это иллюзия в честь карнавала. Роза все помнила и нашу прогулку по воде под звездами, но, тем не менее, это место не было резиденцией фей. Оно казалось куда мрачнее и непредсказуемее.

Ехать пришлось недолго. Вскоре на сузившейся дороге между нами появился проблеск, заблестели светящиеся фонари на заснеженных ветках елей и появились другие приглашенные. Они входили в большие створчатые двери, больше напоминавшие врата в другой мир. Краем глаза я заметил, что за порогом действительно открывается совсем иная реальность. Сани замедлили свой ход, в гуще сверхсуществ под масками, разочарованно завывших от того, что приехал всего-навсего Винсент, двигаться стало трудно.

— Сенсации не будет, пока что, — с натянутой улыбкой заявил он возмущенной толпе, ломившейся вперед, чтобы увидеть императора, которого не было. Он быстро спрыгнул с саней, избегая лап тех, кто смог дотянуться и с досады раздавить его. В толкотне он не мог легко исчезнуть, поэтому, воспользовавшись своим очевидно новым мастерством полета, сделал большой прыжок и приземлился на возвышения у окна над порталом уже в самом здании. Я едва успел рассмотреть, во что превратился его костюм, но какую-то маску себе он очевидно придумал.

Я вспомнил, что сам до сих пор без маски и поэтому сделал быстрый жест, будто бы лез под плащ, чтобы достать ее, но на самом деле она оказалась у меня в руках нежданно-негаданно. В противоположность всему, что я носил до этого золотому и черному, это была плотная полумаска насыщенного фиолетового цвета, обшитая золотистой каймой и блестками так, будто это кисть художника вкрапила в нее со всех сторон прямые штрихи по краям и россыпь золотых капелек. Я надел ее, и она как пластина ровно легла мне на лицо и чуть не вросла в кожу. Ленточки завязались сами, я не шевельнул ни пальцам, чтобы урегулировать размер маски и то, как она сидит на лице. Все сошлось само. Я надеялся, что стал хоть немного другим и принял видимый облик. Теперь, проталкиваясь через толпу нечисти, которая шумела и гомонила от того, что им не привезли императора, я чувствовал себя полностью неузнаваемым. Никто даже не обратил внимания на хорошенького эльфа в фиолетовой маске и коротком щегольском плаще.

Когда я проходил мимо роскошных саней, то заметил, что они уже превратились в ржавые железяки. Такая метаморфоза особенно поражала, учитывая то, что лошади из упряжки тоже исчезли и возничий. Я подумал, что кони, наверное, распрямились, встали в полны рост и приняли прежний облик ифритов или кого — то еще. Когда Роза хотела наказать их за что–то, то они вполне могли быть лошадьми.

Сутолока перед входом ясно давала понять, что с меня тоже, как и со всей очереди потребуют приглашение. Я уже полез в карман за картой — всем, что у меня осталось от присланного послания, но тут внезапно чья-то рука едва коснулась меня, явно стараясь удержать. Я повернул голову, и мои глаза столкнулись с глазами, сверкавшими загадочно и напряженно из прорезей фиолетовой, как и у меня, маски. Я не сразу понял, что так потрясло меня, пока вдруг не сопоставил все, это были мои глаза, такие же ясные и выразительные, только тени дракона в них не было. Рука в перчатке расшитой жемчугом тоже удивительно напоминала мою, и локоны, собранные на затылке лентой. Казалось, что бледные губы под маской хотят шевельнуться и произнести что-то, но им не позволяет какой — то запрет. Глаза в окаймленных золотым прорезях были одновременно и настороженно и непередаваемо печальны. Незнакомец сунул что — то в руку гоблину, обряженному в ливрею, который заменял здесь консьержа. Кажется, то блеснула монета. Неужели даже здесь подкупают или это нечто особенное, а вовсе не подкуп. Мне было все равно, мне хотелось еще раз заглянуть в эти глаза и понять, действительно ли они так похожи на мои, но его уже и след простыл.

Я хотел уже показать на входе карту, но вытащив ее из кармана обнаружил, что это снова приглашение при чем отмеченное широкой золотой росписью, но пропускающий даже не спросил его с меня. Он так ошеломленно смотрел вслед тому, кого только что пропустил, что я и несколько тех, кто шел за мной попросту не удостоились его внимания.

— Позволите составить вам компанию сегодня вечером?

Я откинул с плеча ласково, но твердо обвившую меня клешню какого–то существа во фраке и напудренном парике. Его хриплый льстивый шепот неприятно тронул сознание, будто обладал наркотическими парами. Я вовсе не собирался якшаться с приглашенной сюда нечистью, я искал глазами Розу, но видел только огромное скопление танцующих, спешащих куда — то и извивающихся в разгульном веселье масок. Здесь были все образы со всего мира, но я знал, что под карнавальными костюмами они еще более отвратительны, чем кажутся сейчас.

В склепе ли я оказался? Похоже, что да. Во всяком случае, теперь это была огромная, уходящая в бесконечность зала, ярко освещенная люстрами, которые, однако, не были прикреплены к уходящему в невидимую даль потолку, а висели прямо в воздухе высоко над нами. Они планировали там сами по себе, как и бра, которым не хватило место на стенах. Только факелы крепко удерживались в скобах, а глотатели огня, выдыхали целые потоки, которые растворялись в воздухе над огромным пиршественным столом, по которому носились, если не ошибаюсь, хвостатые переодетые жонглерами, арлекинами и пьеро. Мимо меня пронесли фейри в черно — красных костюмах дьявола и дьяволицы. Только черные общипанные крылышки на спинах слегка портили их азарт, да и дамы на лице под маской пробивалась рябь, напоминавшая черные перья.

Ифриты витали где–то в высоте, и я чувствовал это, лишь некоторые из них продолжали нести свой пост здесь внизу. Я не сразу понял, что в зале есть наблюдающие, но пока я не ощущал, что кто–то из них присматривается конкретно ко мне.

Когда же кончится эта зала? Я шел вперед, через гомонящую и танцующую толпу, но не видел ни конца ни края пространству уходящему вдаль. Освещенное множеством нетающих свечей оно представлялось бесконечным.

Но мне не понравился сам свет. Он был таким бледным и призрачным, его неестественная мертвенность явно напоминала о том, что это место должно быть не горнилом разнузданного веселья, а гробницей. Как ей удалось так преобразить все здесь. Роза, Роза, Роза, билось в моем мозгу, неужели сейчас я увижу тебя снова.

Я старался не обращать внимания на то, что столы ломятся от таких блюд, как свежее мясо и не только от растерзанных ланей, а в кубки льется из кувшинов поддерживаемых невидимыми руками кровь. Мне было все равно, что под роскошными и внушающими ужас карнавальными домино вокруг меня гомонится самое отвратительное скопище нечисти. Феи с черными крыльями и какими–либо уродствами пробивавшимися на нежных лицах, эльфы отрастившие когти и окрасившие свои кудри в унылый черный цвет, другие ранее красивые сверхсущества теперь изуродованные ветвистыми рогами, копытами, деформацией крыльев и конечностей или ожогами лиц. Мне было все равно, что они почти касаются меня своими вычурными карнавальными костюмами, когда я продираюсь вперед. Я искал Розу, и когда нашел ее, то ощутил резкий болезненный удар. Ее золотое платье мелькнуло на тронном возвышении, поставленном так же посереди залы, у которой, кажется, просто не имелось конца. Темные локоны убранные в причудливую прическу змейками стекали по обнаженным плечам таким бледным, что мне показалось, что она не до конца еще превратилась в человека из статуи. Но она была живой. Она двигалась и зловеще смеялась, декламируя что–то восхищенной толпе уродливых и чрезвычайно худых черных существ, одетых в роскошные камзолы и маски. Они казались чем–то комичным, насмешкой над истинными кавалерами, но они были сильны и опасны и они восторгались ею.

Красивая поза античной скульптуры или актрисы оставалась непринужденной, когда Роза давала кому-то из ифритов и других мерзких тварей поцеловать ее руку. Она протягивала им ладонь грациозным величественным жестом и тут же отнимала ее. Она кокетничала, но весь ее облик сквозил величием, а чрезвычайно длинный золотой шлейф, стекавший от ее платья в залу золотой змеей, кажется, жил своей собственной жизнью. Множество золотых бантов на платье тоже колыхались сами по себе, а плечи и руки оставались обнаженными, будто специально, чтобы подчеркнуть, что она до сих пор остается наполовину статуей. И золотые обручи и браслеты на предплечьях только усиливали это впечатление. Завышенная талия строго подчеркивала мраморную грудь, а от нее вопреки любой мне известной моде расходились пышные, как облака золотые складки парчи. Это подчеркивло ее сходство с богиней. Она и была богиней. Я засмотрелся. Такая красота, сравнимая разве только с божественной, среди этого сборища дьявольских тварей. Мне захотелось в миг прибегнуть к своим прежним возможностям, испепелить их всех и забрать ее, украсть, увести силой и поставить на пустой постамент для статуи в своем замке, чтобы потом на коленях умолять ее о том, чтобы она осталась моей. Я чуть было резко не вздохнул, и тогда огня было бы уже не сдержать, а за ним и последующего разоблачения, но тут я вдруг услышал ее высокий чистый смех и голос, насмешливо произносящий стихи.

Собравшиеся вокруг нее ужасающие кавалеры тоже хихикали, чтобы угодить ей, только ифрит, как страж, стоящий за ее троном оставался бесстрастным. Медный ангел, которого она увела у меня, дремал на приступках ее тронного возвышения и тоже сонно улыбался, восхищенно смотря на свою госпожу.

Я бы тоже стоял так и смотрел на нее целую вечность, если бы вдруг не понял, она насмехалась надо мной. Все это общество она собрала здесь, чтобы высмеять перед ними меня. Тот отрывок из театрального либретто, который она им читала, был ею же самой и сочинен, она уже положила на стихи тот момент, когда обвела меня вокруг пальца и теперь торжественно зачитывала это перед всеми.

Наверное, впервые за вечность мне сделалось дурно. Кто-то толкнул меня в локоть, но я даже не заметил. Высокая сильная фигура в длинном темном домино и бауте с птичьим клювом уже давно фланировала вокруг меня, но я этого даже не замечал. Я отстранился, давая ей пройти, и сам не помня как продрался через толпу, чтобы добраться до маленького столика с закусками и выпивкой. Может кровь в этих резных бокалах сейчас успокоит меня, я готов был уже схватить ее, не думая о том, какая там может оказаться примесь и какой эффект это произведет на меня. Винсент ведь не лыком шит, я думаю, он позаботился обо всем в этой зале, чтобы не дать мне спуску. На нежной женской руке вдруг перехватившей мое запястье неприятным контрастом выделились обожженные дочерна ногти. В кровь, заменяющую вино, с них посыпался пепел.

— А я вас здесь раньше не видела? — игриво произнесла кокетка с иссиня — черными локонами, задорно обрамляющими ее красную маску. В вырезе платья, где должна была вздыматься грудь, я заметил черные цветы и догадался, что все ее тело не без изъяна, но вела она себя так непринужденно, будто это здесь вовсе не считалось некрасивым. Конечно же, даже у моих фей тот или иной дефект вовсе не сочли бы недостатком, но те изъяны, которые я видел у присутствующих здесь, были уж слишком заметны.

— Золотой эльф, такого у нас еще не было, вы недавно в изгнании? — она потянулась к моим волосам, но я отдернулся голову от ее руки так, что маска слетела с моего лица и я срочно вынужден был поправить ее все теми же волшебными силами и впредь следить за тем, чтобы контроль моего волшебства над собственным обликом не ослабевал.

— Да, вы очень красивы, не каждый здесь может похвастаться столь идеально чистым лицом, — почти пропела она, и оторвала от своей маски крупный черный цветок, будто всего лишь с ним играла, но на его месте в разрыве маски тут же стала видна затягивающаяся ранка, и я с отвращением понял, что черные цветы вовсе не являются частью ее наряда, а растут на ее теле. Мне захотелось подальше отодвинуться от нее, но она не отставала.

— Как же изменились законы в Империи, если император налагает опалу на таких невинных детей, вряд ли вам исполнилось больше, чем пара сотен лет.

— Вы знаете о законах Империи, — с иронией отозвался я.

— А разве все мы не знаем, — она обиженно надула губки. — С нами всеми там плохо обошлись, но этому скоро придет конец, госпожа так сказала.

— Что?

— Вы вряд ли утратите свой облик раньше, чем еще через сотню лет, — она внимательно и с лукавой улыбкой изучала меня. — Не хотите потанцевать?

— Нет, — я не знал, что сказать, а поэтому ляпнул первое что пришло в голову. — В Империи меня отучили от танцев.

— С помощью темниц? Говорят император не жалеет никого, кто красив, как и он, — она флиртующе открыла такой же сделанный целиком из черных цветов веер, который, кажется, прирос к ее руке в кружевной перчатке, стряхнула с него какое — то крошечное черное существо и начала грациозно обмахиваться им.

От благоухания ее цветов, подхваченного быстрыми взмахами, у простого эльфа наверняка бы закружилась голова, и леди удивлялась, почему я до сих пор не пригласил ее в центр танцующих пар.

— Простите, я ищу здесь друзей, — я хотел уйти, но ее рука с обожженными ногтями хорошо заметными под кружевными митенками, цепко ухватилась за меня.

— Разве я плохая компания? Если вас смущает, что я одна, то я могу привести и другим дам, чтобы нам стало веселее, у них изъяны не в тех местах, что у меня, так что вместе мы компенсируем друг друга.

Коготки других уже ощупывали меня. Я рассмотрел фею с волосами соломенного цвета, убранными в высокую прическу, оплетенную клеткой, кажется, птицы уже прижились на ее наряде так, что стали частью ее самой, другая в одежде болотного цвета и с такими же волосами оставляла мокрые следы от своих прикосновений на моей коже. В глазах уже пестрило от обилия цветов, синего, желтого, голубого, от напудренных париков, причудливых платьев и украшений. Я хотел уйти от них, но не мог их всех переполошить. Один из стражников уже обратил на нас внимание и теперь его продолговатое тело также маячило за окружившими меня фееями.

— Я унес последний подарок из погреба императора, до того, как он прогнал меня. Кто хотел бы попробовать, это самое изысканное его вино, и он не с кем бы не хотел им поделиться, — я достал ту самую флягу, которую предусмотрительно наполнил еще в замке и протянул ее своей первой даме.

— Это не кровь, но намного лучше, — пояснил я, и черные жасмины на ее теле взволнованно шелохнулись.

— А за что император прогнал вас? — фея с соломенными волосами и птичками окружившими ее хотела прильнуть ко мне, но та первая возразила ей.

— Не приставай, он не хочет говорить, — ее пальцы сомкнулись на фляге и она сделала быстрый глоток. — Император ведь мог и обжечь его прекрасное лицо, а это уже плохие воспоминания.

— А вас всех тоже прогнал он? — спросил я, когда моя фляга пошла по кругу, прелестные, ужасающие создания одна за другой прикладывались к ней и подошедшие стражники тоже, и все они, выпив лишь по глотку, впадали в какое-то странное опьянение. Теперь я видел их неестественные улыбки, слышал неестественный смех, который рвался из них наружу против их воли.

— Какая разница, — отозвалась фея в зеленом колпаке, ласково погладив жабу, сидевшую на ее обнаженном плечике. У этой леди были хрупкие кости и кожа в крапинку, а голос такой дразнящий, что сразу было понятно, серьезно она не говорит никогда, но на этот раз в ее словах была горечь.

— Нас бы любой выгнал, — отозвалась другая с синими волосами и в платье, облепленном живыми бабочками, если бы они не шевелили непременно крыльями, то она бы напоминала гербарий.

— И вас тоже, хоть вы так красивы, но чем-то же вы ему не угодили, значит, в вас есть какой-то порок, — рука состоящая целиком из веточек, а не из пальцев шевелясь легла мне на сердце. — Порок вот здесь, — и лесная фея рассмеялась так, что смех этот зазвучал как шелест листвы.

— И теперь вы с нами, — фея в черном платье и белом напудренном парике тоже приложилась к моей фляге. Молодое лицо резко контрастировало с почти седыми волосами, с ее пальцев падали пауки.

Я отстранился от нее и заметил:

— Я не останусь надолго с вами.

— Все так говорят, — рассмеялась белоснежная дама, прикрывавшая длинным античным платьем копытца на месте свои ног. — Но потом все остаются здесь.

Моя первая компаньонка, удивительно напоминавшая мне цветочницу, уже смеялась, не в силах остановиться. За ней по очереди все другие ее подруги, и даже несколько охранников. Я скинул с себя слабо цепляющуюся за мое плечо руку черной феи и поспешно отошел от них.

Теперь мне опять придется искать Розу. Я выглядывал в толпе золотое платье и мраморные плечи, но видел только маски, беснующиеся по всем сторонам.

Ощущение того, что кто-то в длинном домино и маске с птичьим клювом идет за мной, не пропадало. Но где-то впереди я увидел мраморные плечи в ореоле золота, и все страхи тут же уступили место ревности. Роза опиралась на руку одетого в камзол чудища, которое хоть и было ниже ее на голову, но вело себя, как знатный кавалер, прибавить сюда еще горгулий, которые суетились вокруг ее шлейфа, то расправляя, то приглаживая его, так что его длинная золотая полоса свободно скользила меж собравшихся, и конечно же Винсент уже был тут как тут, лишь на шаг почтительно отставая от своей госпожи.

Я чуть не выругался. Почему он так неустанно следует за ней, будто ее черная тень. Будь он проклят. Неужели ему не надоело лебезить и прислуживать так, будто он является ее собачкой и при этом бросать мрачные взгляды по сторонам.

Я остановился и снял с лица маску. Мне вдруг захотелось, чтобы она увидела меня и не узнала, чтобы я имел шанс хотя бы приблизиться к ней.

— Роза, — прошептал я, будто магический призыв, конечно же, не рассчитывая на то, что она обернется, но ее мраморные плечи вдруг вздрогнули, будто она была совсем живой, а не статуей. Она не обернулась, но ее рука на руке уже другого кавалера нервно сжалась. Я не видел ее лицо, но знал, что оно по детски капризно нахмурилось.

Мне захотелось вдруг рвануться к ней, но кто-то сзади удержал меня. Слишком крепкие и сильные, будто сделанные из стали руки, вцепились мне в локти. Я раздраженно сбросил их и обернулся. Незнакомец в маске с птичьим клювом и в просторном домино, скрывавшим его мощную фигуру, оказался на голову выше меня.

— Полегче, господин, — я брезгливо одернул рукав, и вдруг заметив в глазах под прорезями маски такую знакомую мне насмешку. А потом голова с птичьим клювом склонилась в легком поклоне, и он быстро исчез, просто отвернулся и пошел прочь, легко прокладывая себе дорогу, как если бы парил над всеми ними.

Хорошо если он не привлек ко мне излишние внимание. Здесь ведь не кланяются никому, кроме королевы.

— Прекрасно выглядишь, малыш, — когтистая кисть со смолистого цвета кожей легла мне на запястье.

— Уйдите с дороги, — я прошел мимо, но еще кто-то с пепельным лицом, в черном фраке и напудренном парике попытался погладить меня по щеке когтями.

— Такой прекрасный эльф без надзора, — проворковал надо мной издевательский глуховатый голос.

— Надо проверить есть ли на нем изъян, а то вдруг он просто сбежавший, а не изгнанный, — подхватили другие уродливые существа.

— Тогда придется вернуть его императору, — пошутил кто-то и круг нечисти около меня дико расхохотался.

— Наверное, он переживает, что утратил такого красавчика, — когти того, кто оделся как вельможа хоть и был неописуемо мерзок прижались к моему горлу. — Твой изъян под одеждой, а не на лице, нам придется раздеть его, чтобы проверить. Зачем попросту тратить колдовские возможности.

— Мой изъян внутри, — тихо прошептал я, — если хотите демонстрации, то лучше не в этом зале.

Возможно, кто — то бы взял нож, чтобы проверить, но от моего легкого вздоха тот кто стоял рядом отшатнулся, закрывая обожженную щеку рукой.

— Как это… — опасливо проворчал он, но другие уже отступили. Руки державшие меня обожглись о мои запястья. Кто — то уже дул на собственные пальцы. Я отряхнулся и пошел прочь, но кто — то уже крикнул мне вслед:

— Ты нарушитель порядка.

— Серьезно? — я схватил с праздничного стола одного хвостатого, разыгрывавшего из себя глотателя огня. — А как вам такой порядок.

Я легко взмахнул в сторону стола и большие букеты черных роз в амфорах тут же воспламенились. Неудачливый глотатель огня тут же высвободился из моей руки и поспешил унести лапы, а с сожженных цветов на белоснежную скатерть, мясо и кровавое вино уже сыпался вихрем пепел.

Конечно же, такой широкий жест привлек внимание уже целой большой группы, но собравшиеся вокруг меня старались держать между нами дистанцию.

— Он взбесился, — удивилась какая — то фея, и ее веер взмахнул, сам по себе повиснув в воздухе. Такое восклицание могло бы спасти меня, а невинный мальчишка, стоящий перед сожженным столом, не вызывал подозрений, но тут кто — то вскрикнул.

— Это любимые цветы ее величества.

И все нечисть всполошилась.

Какой — то громила сзади удержавший меня, кажется, был одним из ифритом. Он быстро спланировал на стол и осторожно, но крепко обхватил мои запястья. Кто — то из карликов уже спешил к Розе, грациозно взмахивающей веером где — то далеко от нас в другой части залы, но я явно слышал ее голос и угодливый смех окруживших ее подданных.

— Говорите, сжег цветы? — переспросила она, смеясь, и все рассмеялись. — Всего — то цветы, — перед несчастным карликом на полу вдруг выросла целая охапка черных роз, которые пьяняще благоухали, и роса с них превращалась в бриллианты, но стоило несчастному потянуться за ними, как с них поползли кусачие могильные черви. Гном быстро отдернул руку под оглушительный смех прекрасной императрицы и ее жуткого общества.

— Я привыкла видеть, что один прекрасный кавалер может сжечь намного больше, чем всего — то букет цветов.

И опять этот мерзкий смех, звенящий, злобный, поднимающийся к самому потолку, от этих звуков меня просто мутило. И от общества Розы тоже. Интересно, если меня вдруг вырвет кровью, которая тут же воспламениться, они наконец поймут в чем дело. Хорошо, что я не обычный человек, иначе у меня от этого смеха уже давно бы хлыну из ушей кровь. Ужасающее диссонирующее эхо от него о сих пор звенело в подвесках хрустальных люстр.

— Как наказать его? — Роза между тем нахмурила брови и повелительно махнула упавшему к ее ногам карлику. — Пусть он танцует с нами в последних рядом.

Это явно была уловка, чтобы наказуемый настрадался больше чем от пыток, потому что окружающие довольно закивали и захихикали.

Я едва успел надеть маску, когда меня отволокли к рядам танцующих. Контрданс, кажется. Цепочка обрывалась на последнем, выходит наказание в том, что я должен обменяться и протанцевать здесь со всеми партнерами, и все они постараются поранить меня или закружить в танце до смерти.

— Говорят, не все выдерживают такой танец до конца, — шепнула мне какая- то фея и тут же исчезла в толпе.

Честно говоря, когда музыка, исходившая от невидимого оркестра, заиграла, мне было все равно, что при каждой смене партнера чьи-то когти скользят по мне, я отвечал им быстрым огненным прикосновением или таким сильным пожатием, что они вздрагивали от хруста собственных костей. Благо их кости срастаются очень быстро и возмущения не последует. Я мог бы одним взмахом руки заставить их всех танцевать вечно и без остановки, но пока решил вести себя мирно. Пока они не догадывались кто я, и считали меня всего лишь юным и агрессивным изгнанником под стать им самим. Зато теперь им хотя бы становилось ясно, за что меня выгнали. Несколько красивых рук с угольными черными ногтями также оказывались в моей, но я не позволял чаровницам, когда — то пострадавшим от моего или иного огня закружить меня до упаду в дьявольском танце. Партнеры быстро менялись, и от каждого из них на душе мог бы остаться неприятный осадок, если бы я не причинил хоть минимальный вред при соприкосновении каждому из них. И вот наступил момент. Я напрягся всеми фибрами души. Винсент вынужден был поклониться и неохотно отойти к другой паре, и я взял благоухающую руку Розы. Лилейные пальчики с золотыми ногтями легли на мою ладонь, будто были предназначены специально для нее, и мраморный холод ее кожи ни чуть не обжег меня, как других. Ифрит и бронзовый ангел, с которыми она танцевала до этого, теперь порвали цепь и наблюдали, но это уже не имело значения. Я смотрел ей в глаза, гадая, узнает ли она меня под маской или же токи проходят в самых наших прикосновениях. Всего несколько па, затем медленный поворот, мы двигались, но не отрывали друг от друга глаз. Ее шлейф плавно скользил по мрамору, как живой, оставляя пространство для передвижений. Я даже чуть склонил голову, чтобы наши лица почти сравнялись. Мне хотелось остановить танец и прижаться к ее губам в поцелуе, даже если окажется, что я целую мрамор. Вот за какое святотатство меня точно изгонят отсюда, и тогда я сожгу их всех, и заберу ее. Я это сделаю. Роза! Я знал, что стройное тело передо мной твердо, как мрамор, но все равно хотел обнять его и прижать к себе. Неужели она видит во мне всего лишь юного эльфа, который чем — то малость провинился и за это его так жестоко изгнали. Император ведь зол теперь, когда потерял ее, и может наказать за самую мелкую провинность слишком строго. Думает ли она так? Во всяком случае, я не мог прочесть в ее взгляде ничего, ни капли узнавания или приветливости. Все, что я смогу получить в конце танца это коварную улыбку и смертный приговор, а пока что со мной танцевала ожившая скульптура, и лицо ее было милым, но невыразительным, а классическая застывшая красота черт сама по себе напоминала о холоде могилы.

Я, наверное, проявил излишнюю пылкость, стараясь обратить на себя ее внимание, потому что на нас начали смотреть. Нечисть шепталась и приглядывалась к нам. Думаю, мой взгляд в прорезях маски на миг сделался умоляющим, я не хотел выпускать ее руку. Этот танец не должен кончаться, потому что сейчас она моя, хотя и сама не знает об этом.

Я мог ведь сделать своим волшебством так, что цепь партнеров оборвется, и я останусь с ней на весь вечер или хотя бы на весь танец, но я сообразил это слишком поздно, на смену мне пришел другой кавалер. Он прикоснулся к ее руке с таким благоговением, будто действительно поклонялся божеству, а не танцевал с дамой. Я заметил его светлые локоны и фиолетовую маску, я уже видел его у входа, но и подумать не мог, что он может быть так обходителен, почти подобострастен. Странно, но что — то в его осанке показалось мне знакомым. Он бы даже напомнил мне меня самого, разве только его движения были несколько тяжелы. Кажется, танцевальные па давались его ступням с трудом, как если бы его лодыжки и запястья удерживали невидимые цепи или же сам он такое долгое время провел в цепях, что до сих пор чувствует себя скованным и не может плавно двигаться. Еще одно существо похожее на ифрита двигалось в танце за ним, гигантского роста и громоздкое оно могло напугать, и я даже не понял, кого оно охраняло, королеву или ее партнера. Мне было и все равно, я со всеми здесь собирался драться. Точнее уничтожить их всех и забрать ее, таков был план, но как осуществить его и при этом не столкнуться с ее ненавистью. Это ведь ее избранное общество, каким бы омерзительным оно не казалось мне. Простит ли она меня, если я как обычно пойду на поводу у собственных желаний и сделаю все так, как захотел. И вообще может ли статуя простить и полюбить кого-нибудь.

Я оглянулся на хвостатых жадно разбиравших на полу детали разломанной скрипки и удивился, как смычок ее до сих пор может играть сам по себе не касаясь струн. Какие — то обломки инструментов растоптанных статуями или гостями тоже продолжали источать музыку. Засмотревшись, я сам не заметил, как порвал цепь и оказался лицом к лицу с тем из танцующих, с кем не должен бы был. Он и не собирался вести кого — то в танце, исполин в длинном домино и маске с птичьим клювом. Ему бы больше подошел костюм смерти, подумал я, когда от него дохнуло могильным холодом. Мне почему — то показалось, что он хочет коснуться меня, и в этом было нечто пугающее, обдающее запахом смерти, но эротичное. От этого становилось не по себе. Я будто очутился рядом с магнитом, который притягивает меня к себе и к смерти. Он и я невероятно смущали танцующих, потому что неподвижно стояли в центре них и им приходилось обходить нас стороной, сходя с уже заданной диагонали. Почему — то я не смел поднять глаз на него, и это было дико и странно. Кого мне бояться. Неужели трепет перед кем — то могу испытывать я, дракон. Но ведь у меня еще был и создатель, вдруг напомнила услужливая память, заставляя оцепенеть. Я почти догадался, кто стоит передо мной. Сознание тревожно забилось, и только когда поток танцующих и праздно шатающейся рядом нечисти увлек меня далеко от незнакомца, я понял, как мои предположения абсурдны. Этого ведь просто не могло быть. Сегодняшнее торжество просто перевернуло все мое мировоззрение. Мой мертвый наставник не мог быть здесь и не важно, что от того незнакомца на меня дохнуло холодом разверзшейся могилы. Это был кто — то из толпы и всего. Здесь все выглядят необычными.

Я заметил нескольких, чьи лица были так сильно опалены, что они никогда не снимали масок и те вросли в лица, обрастая кожей и кровяными сосудами. Ужаснее всего это было наверное для дам, но своей осанки они не утратили. Были и горбуны, но ни один из них не похож на Ротберта. Нельзя о нем вспоминать, нельзя произносить его имя. Зачем понимать зло, если не для того, чтобы оно вернулось, а я не хотел этого. Я быстро пошел куда — то, пересекая залу, то по диагонали, то кругами, словно таким образом мог уйти от беды, если она действительно сама пришла сюда за мной.

Я видел, что Роза снова танцует с бронзовым ангелом. Это был ее любимец и верный страж теперь, пока она не выманит из моего замка кого-нибудь еще, если там еще остался хоть кто-нибудь соблазнительный. Нехотя я должен был признать, что они отлично смотрятся вместе. Идеальная пара, ангел, отлитый из бронзы и богиня, которая способна становится мраморной. И все — таки я всегда самонадеянно полагал, что она создана для меня, а не для кого — либо еще. А если и не создана, то я могу околдовать ее, похитить или соблазнить. Но теперь вышло, что я не мог ничего, и от этого приходил в неописуемую ярость.

Дракон внутри меня злобно шевельнулся, и я отошел подальше к арочным стенкам, стараясь заставить его успокоиться.

Еще несколько раз я ощущал, как меня касаются руки с выжженной чернотой вместо ногтей или чьи-то цепкие лапки, но я легко стряхивал их с себя и старался отойти подальше.

Что я могу предпринять сейчас, чтобы спасти положение? Разве я пришел всего лишь посмотреть на нее? Разве могу я уйти просо так?

Ни одного ответа у меня не находилось. Я мучался сомнениями и не знал, что мне делать. Однако эта ночь ведь когда-нибудь кончится. Что если с первым криком петуха я окажусь среди руин и пустоты, а все это исчезнет, и не будет уже Розы в опасной близости от меня. Сейчас мне хотя бы есть, кого похитить, и ради кого сжечь всех остальных, а может же выйти так, что с первыми лучами рассвета этого не будет. Но подгонять себя было бессмысленно. Я застыл в нерешительности и только наблюдал, как она танцует то с одним, то с другим, но чаще всего с пресловутым бронзовым истуканом. Из любой части залы, где я не оказывался, Роза в ее золотом наряде было видна так хорошо, как если бы стояла на консоли или на сцене, предназначенная для того, чтобы ею восхищались все. Я знал, что бронзовый ангел и даже ифрит любят ее, и я мог призвать собственные законы, чтобы наказать их за то, что они сбежали с ней из империи, прямо здесь развернуть свитки своих волшебных указов и оставить лишь горстку пепла от нарушителей порядка, но почему — то я оставил Розе карт-бланш на выбор всех, кого она захочет увести с собой из моей страны. Благо, она ограничилась самыми невостребованными членами моего общества, а другие так и остались со мной. Но мне — то среди них было тошно, в их роскоши, блеске и приветливости, я предпочитал терпеть грубость здесь среди ее вакханалии, потому что так можно было хотя бы видеть ее. Странно, что именно здесь я снова почувствовал себя живым и готовым продолжать жить, потому что здесь была она. Ее присутствия мне всегда хватало, что стряхнуть с себя пыль и мрак веков, и разыгрывать перед ней сияющего ангела, ни чуть не утомленного темным злом внутри себя.

Но присутствовать здесь вовсе не было наслаждением, хотя весь зал взрывался от неугомонного веселья и хохота. Сложно было догадаться, если не обладаешь тайным зрением, кто из присутствующих кто, и какая отвратительная физиономия может скрываться под вызывающе роскошной маской. Можно было бы ужаснуться от того, скольких роскошных костюмов наутро не досчитаются торговцы, если бы для некоторых из гостей затейливым нарядом не послужила бы их собственная внешность. Но, очевидно, все — таки Роза велела всем хотя бы войти в эти двери, имея при себе маску, поэтому в некоторых безобразных руках таковые оставались просто зажаты на протяжении всего празднества и лишь иногда разнообразия ради подносились к челу. Назвать лицами то, что я видел перед собой было бы неприемлемо, и я заранее подумал о том, в каком шоке будут на завтра продавцы, если в их лавки потехи ради вернут потрепанные и разодранные костюмы и маски. Кроме привычных крыльев и ангельских головок на безобразных телах здесь можно было увидеть и тех, кто явился в полном облачении. В толпе будто в насмешку надо всем хаосом, царившим вокруг иногда встречались рыцари, шейхи, султаны, рани и цыганки, можно было увидеть живыми мертвых властителей и казненных, которые несли в руке свои отрубленные, но все еще шевелящие губами головы. Простым смертным такой бы маскарад вряд ли удался, особенно учитывая то, что из — под каждого детально продуманного наряда так или иначе выглядывал какой — либо изъян их сверхъестественности. Также я видел здесь тех, кто давно отбросил домино: фавнов, мавок, финадирри, ночниц и даже зеленушек в их лесных платьях и красных колпаках. Будто все отбросы темного мира стекались сюда, как на огонек свечи. А я не должен был показать, что меня тошнит от одного их присутствия. Кто из простых смертных и моего возвышенного, хоть и также проклятого мира мог по доброй воле забрести сюда?

Ответ пришел сам собой. Я увидел в толпе серую широкую рясу, которая лишь вначале могла показаться карнавальной, да и только потому, что очень уж не сочеталась со златокудрой изящной головой. Насаженная на это рубище, она как венец преображала все убогое одеяние.

Кто — то принял облик Августина? Я оторопел и проследил за ним взглядом. Нет, ошибки быть не могло, это он, и неохотно впустивший его консьерж до сих пор злобно смотрел ему вслед. Видимо, они сильно поспорили. Я сильно сомневался, что Августина действительно пригласили сюда. Его лицо казалось взволнованным. Он будто не видя стряхнул со своего плеча чью-то когтистую длань и продолжил пробиваться вперед. Нечисть странно отворачивалась от него и чуть отстранялась, давая ему узенький проход, как если бы он был прокаженным. Я чувствовал, что внутри у него все горит еще сильнее, чем у меня. Но он пришел сюда по доброй воле, потому что иначе не мог. Что только он наврал в инквизиции? Почему его не будет всю ночь. Он показался мне непривычно робким и испуганным, но в нем все еще ощущалась упрямая непоколебимость. Если он вбил себе в голову, что ему надо сюда прийти, то сам дьявол не сможет вытащить его за порог. А мне захотелось это сделать, просто взять и спасти от них всех этого хорошенького монашка, которого явно могли сделать финальным угощением на сегодняшнем застолье. У него не было с собой даже маски, чтобы прикрыть лицо, а жаль, она бы ему пошла. Мне нужно было бы схватить его собственническим жестом и утащить отсюда, но я не мог сейчас тратить время на этого дурачка. Раз гибель тянет его, как магнитом, то в итоге он все равно ведь к ней придет. Если он мечтал когда — либо обручиться с Розой, то это будет обручение со смертью. Мне не за чем вмешиваться, если дурак сам роет себе могилу. И все — таки почему — то, я даже не знаю почему, возможно во мне проснулся какой — то отцовский инстинкт, но мне хотелось заслонить его собой, если уж вдруг с ним соберутся поступить совсем жестоко.

Он, конечно же, искал Розу, а не меня. Это естественно было бесполезным занятием. Царица занятая проведением торжества почти никого не замечала. Она высокомерно обсуждала что — то с кем — то, кто был переодет сенешалем. Маленький пухлый мажордом с длинными руками и черной мордочкой скакал возле ее шлейфа также ожидая распоряжений. Хвостатые переодевшиеся герольдами и взявшие трубы уже встали наготове в оконной арке, расположившейся над самым длинным пиршественным столом.

— Настал час! — вдруг произнесла Роза, ни чуть не напрягая свой звонкий голос, он музыкой разнесся бы над залой, даже если бы она говорила в полтона. Ее гости сразу притихли. И похоже кроме меня в зале вздрогнул кто — то еще. Был ли здесь еще кто — то кроме меня и Августина, кто пришел неприглашенным. Думаю для всей нечисти двери сегодня в ночь были открыты, только наверное контроль за входом был установлен для того, что субъектов еще не входивших в ее общество можно было внести в одну из ее черных колдовских книг. Что ж, вполне необходимая регистрация, если они назовут свои имена для нее или еще хуже распишутся, то вечно будут вынуждены служить ей. Может и от меня этого хотели потребовать на входе. Хотя вряд ли, Розе нужна была моя кровь, а не моя служба. И все же я с трепетом ждал того момента, когда она велит гостям снять маски, если конечно такой момент ею предусмотрен.

Августин остановился, не отводя взгляда от ее далекого силуэта. Он даже старался подвинуть впередистоящих, чтобы получше рассмотреть ее за их головами. Я догадывался, какие муки и смятение его сейчас раздирают, но у меня хватало своих забот, чтобы образумить еще и его.

Между тем Роза внимательно присмотрелась к толпе, скопищу безобразных голов и баут, она постоянно оставалась будто на постаменте и видела всех. Ее брови нахмурились, и последовала реплика, которой я так боялся.

— Мне кажется здесь есть лишний. Приведите их мне!

Наступившего за этим переполоха я даже не ожидал. Мои приказы никогда не выполнялись с такой подобострастностью. С визгами и хохотом все чуть ли не вприпрыжку кинулись выполнять ее приказ. Срывались одна за другой цветастые маски, павлиньи перья и гагачий пух полетели от плащей, с хрустом рвались домино и попадали в огонь половинки отломанных накладных крыльев существ, которые на самом деле их не имели, или же тех, у кого под бутафорскими раскрывались тут же их собственные. Августин оказался в меньшинстве. Маски у него не было, а сорвать с себя сутану он не позволял, храбро придерживая свои лохмотья, когда стая нечисти окружила его и множество когтистых лап начали его ощупывать. Он брезгливо уворачивался от них, ругался и в ответ на его сопротивление слышался дикий смех. Его окружили, меня пока нет. Эльф грациозно снявший с себя маску и плащ ничьего внимания не привлек. Я был своим среди своих, не считая пригожую внешность. Это мне на первое столетие, как я понял, простили, поэтому я пока остался в стороне. А вот Августина подтащили к ее трону.

— Вот! — его швырнули перед ней на колени, так что он оказался прямо у нижней ступеньки ее тронного возвышения. Кажется, он даже обжег пальцы о ее светящийся шлейф, который Роза тут же брезгливо дернула и велела своим пажам — карликам пригладить материал.

— Он! — какая — то когтистая рука указала на плененного. — Он человек!

— Почти… — смущенно добавил кто — то.

— На вертел его, а потом на стол, — тут же подхватили более задорные голоса.

Я понимал, что мальчик не в себе и совсем не от того, что оказался в таком окружении. Не будь он искушен волшебством, окажись он просто человеком и его щеки сейчас бы залил румянец стыда от того, что его так унизили на глазах у его богини. На коленях стоять перед ней он кажется давно уже привык, но все — таки хотел считать, что способен защитить ее от всей этой толпы, а не оказаться у них в руках.

Сейчас он не мог сделать ничего, и нечисти это кажется было забавно, а Розе и вообще все равно. Она рассматривала свой веер из пышных золотых перьев, а на лице у нее застыла капризная гримаса раздумья.

— Ваше величество… — Августин все — таки чуть приподнялся, скрывая смущение.

Браво! Мысленно подумал я. Наконец — то, он стремится доказать, что может быть мужчиной, а не беспомощным ребенком. Так повел бы себя поверженный рыцарь, у которого все еще сохранилась честь и возможность когда-нибудь доказать себя. Но откуда честь в нем, откуда вдруг взялись это странное смешение силы и почтения на его еще мальчишеском лице. Даже его голос прозвучал более вдумчиво и по — взрослому. Уже не детский надрывный крик, а что — то близкое к баритону. Он глубоко склонил голову перед ней, а потом все же поднял взгляд нее, силясь скрыть, что ему больно.

— Не смей обращаться к светлейшей, пока она тебе не разрешила, — кто — то грубо дернул его за локоть, но он даже не шелохнулся.

— Как же он всем нам надоел, — заявил еще кто — то, и возглас радостно подхватили все.

Кажется, его готовы были здесь растерзать и совсем не потому, что он в рясе. Они ведь знали насколько святость лжива, а еще они конечно же знали, что он все — таки тоже фаворит, как и Винсент, но в отличии от мрачно прислонившегося к колонне Винсента у него не было сил ни чтобы исчезнуть, ни чтобы защититься.

А если б были, вдруг предположил я, неужели тогда он в полной мере мог бы повести себя, как рыцарь достойный своей дамы. Это стало для меня открытием. Я не сводил глаз с разыгравшейся передо мной сцены. Никогда ни актеры, ни мимы, ни акробаты не привлекали меня так, как теперешняя пантомима. Августин стоит перед ней на коленях, его вот — вот готовы растерзать зато, что он тайно прокрался сюда, чтобы увидеть ее, а Розе как будто нет до этого дела. Она демонстративно повернулась к сенешалю и отдала какое — то распоряжение. Тот кивнул и с поклоном удалился.

Между тем недовольных становилось все больше. Кто — то пнул Августина сзади так, что он чуть не упал, другие щипали его, дергали за волосы, старались сдвинуть с места и в довершении чей — то коготь так сильно полоснул его по щеке, что из продолговатой раны заструилась кровь и капнула на его рясу.

Мне захотелось вмешаться, но я остался стоять спокойно, лишь внутренне ужаснувшись от того, что его лицо теперь помечено. Как он явится теперь назад в Рошен? Что скажет? Почему его щеку перерезает такой уродливый шрам от дьявольского когтя? Каким искушением он это объяснит? И как на него теперь там посмотрят? Но эти вопросы в первую очередь должны были волновать его, а мне казалось чудовищным то, что такую совершенную красоту здесь вдруг осквернили. Я и не полагал насколько же все — таки для меня было привычным видеть его лик таким лучезарным, как раньше. А теперь он даже не пытался приложить руку к кровоточащей щеке, как это сделал бы другой. Он просто стоял и терпел то, как кровь стекает его на шею и пятнает серый капюшон. На грубой холщевой ткани будто распускались пурпурные бесформенные цветы.

— Ну, хватит! — Роза вдруг сложила веер и ее негромкий возглас тут же установил безропотную тишину.

Августину позволили встать. Он чуть поднял руку, будто желал прикоснуться к раненной щеке, закрыть от взгляда Розы свое новое непрошенное уродство, но тут же опустил кисть. Его больше никто не трогал, и почему — то его кровь ни чуть не притягивала их. Никто не принюхивался и не жаждал ее, хотя на человека поранившегося в их обществе уже давно бы накинулись, чтобы растерзать его. И Августин вовсе не был неприкосновенным, просто его кровь не притягивала их, как если бы была кровью сверхсущества абсолютно обособленного от остальных.

Вдруг произошло чудо, которого я не ожидал. Шрам на его лице начал медленно затягиваться. Не так быстро, как у меня. Рана все еще оставалась открытой и кровоточила, но уже не так сильно. Ее края начали срастаться. Такое медлительное восстановление могло ни к чему и не привести, но оно все — таки шло так неспешно и явно болезненно для него, будто кто — то сшивал его кожу невидимыми нитками. Если все пойдет дальше также, то через несколько минут или большее полчаса его лицо снова станет прежним, но этого момента дожидаться никто не стал.

Роза щелкнула пальцами, вызывая кого — то из толпы, и отдала подошедшему монстру быстрое распоряжение.

— Уведи его и прочти ему по дороге нотации так, как ты это умеешь, — я расслышал ее шепот и догадался, что речь опять идет о применении силы.

— Научи его как нужно вести себя…

Я понял, что Августину, который нехотя вышел в сопровождении чудовища, по дороге в Рошен явно не поздоровится. Он совсем не желал уходить, сопровождающий тащил его почти силой. Разве можно было подумать, что этот мальчик обезумел до такой степени, что не хочет уходить из этого вертепа. Сейчас я бы мог только дружески сжать ему руку и успокоить его, но между Розой и мной давно уже была пронизана граница жестокости. Вроде бы творить зло это моя привилегия, но я только сегодня понял, что пользовался ей не в полной мере.

— Теперь угощение!

Трубы герольдов возвестили о том, что главный этак пиршества начался, сразу после заявления Розы. Она быстро хлопнула в ладоши.

— Приведите того из мира смертных, кто сегодня имеет честь отужинать с нами.

Формулировка явно была сардонической, потому что сдержанное хихиканье одобрило ее.

Полусонный юноша в порванной одежде, которого втащили в залу, точно не принадлежал к сверхъестественным созданиям. Самый обычный человек, опьяненный чарами, перепуганный и не имеющий возможности сопротивляться. Кто — то развязал веревки стягивающие его запястья, после чего его оставили в центре небольшого круга, со всем сторон оттесненного стеной самых невообразимых и уродливых сверхсуществ. Он боязливо оглядывался на них, потирая освобожденные запястья и понимая, что из этого круга уже не выйти. В его взгляде сквозило отчаяние.

— Герберт, — вдруг раздался нежный женский голос, и я увидел, что Роза уже прошло в круг, всего на миг приняв образ статуи, и будто пройдя сквозь него, чтобы стать живой.

Ошеломленный юноша застыл при виде ее, как если бы услышал восклицание серены.

— Сегодня ты наш гость, — полумраморная она приблизилась к нему, не дав ему отпрянуть, обвила его шею своими руками тонкими и твердыми, как камень, а потом ее холодные губы лишь слегка коснулись еще щеки.

Кто — то из толпы уже принюхивался к аромату свежего мяса, но только не Роза. Она едва улыбнулась уголками губ, а затем были опять музыка и несколько па танца. Всего двух трех минут хватило, чтобы восхищенный пленник добровольно опустился перед ней на колени, сжимая ее холодную руку в своей и поднялся к губам, а затем Роза отдала приказ своим головорезам. Уж не знаю, кто из них следил за пиршественным столом, но крики несчастного еще долго стояли у меня в ушах. Разделка не заняла много времени. Роза все — таки преподнесла своим гостям тот ужин, который обещала, но единственный смертный приглашенный на нем оказался едой. Я отошел как можно дальше, чтобы никто не предложил мне обломок кости или хрящик с еще теплым мясом. Огнеглотатели, вертела, ужасающие кушанья, как я от этого устал. Хоть меня здесь и назвали бы варваром, но в своей империи я ни за что не допустил бы такого зверства. Меня тошнило, как от желания прикоснуться к тому, чем угощаются они, так и от гадливости. Это убийство на глазах у всех и последующая разделка казались такими дикими. Они резали и ели живьем, слушая крики. И я знал, что Роза тоже притронулась к кубку с кровью, учтиво поднесенному ей, а может даже и к туше. Насколько далеко зашло это ее пристрастие, я сказать не мог. Оно развелось уже, когда она ушла от меня, и мне приходилось мучиться вопросом, а не в подражание ли мне они все это здесь устраивают.

Живот скрутила резкая боль, и я прижал к нему руку, стараясь успокоить рокот и вибрацию огня внутри. В груди и в желудке все жгло, но я мужественно держался, стараясь, никому не показать насколько мне тошно.

Я спрятался в арке и с удивлением обнаружил, что за ней проходит темная галерея. Где — то там в ее глубине вдруг сверкнул золотой шлейф, и я прижался к арочному своду, чтобы меня не заметили. Дама в золотом, которая опиралась на лапу ифрита и терпела бегущих за ней карликов была мне хорошо знакома. А кавалер в черном почтительно держащийся на шаг от нее и подавно.

— Скоро крик петуха? А то они все мне уже так надоели, — слова произнесенный чересчур пренебрежительным тоном долетели до меня и эхо подхватившие их в галереи вдруг резко приостановилось, будто ему запретили звенеть.

— А это на них подействует? — переспросил Винсент.

— Глупенький, здесь все действует только так, как захочу я, — ее кокетливый, но строгий тон тут же привел его в чувство, и Винсент покорно поклонился, а потом и голоса и шаги вдруг стихли. Но я все понял. Конечно же никакие крики петухов и рассветы им не страшны, но поскольку Роза знакома с суевериями, она может апеллировать только ими. Когда ей хочется играть в какую — то игру, то она основана на тех правилах, которые моя госпожа успела подхватить либо из мира смертных, либо из моего замка. Как занятно. Она внушит им, что крик петуха гонит их прочь и тем самым привьет им необходимость опасаться его и целого ряда других, выгодных чем — то ей правил. Я до такого и додуматься не мог в своей стране, старался, как могу придерживаться справедливости, но ее метод оказался куда более действенным.

Выйдя из арки я заметил, что на меня изредка устремляются странные взгляды. Я что разоблачен? Но почему же тогда никто не кидался схватить меня и оттащить на суд к королеве. В светящихся глазах нечисти читалось лишь что — то ошеломленное, а не враждебное, а потом они быстро отворачивались, словно вообще не хотели обращать на меня внимания. Я протиснулся вглубь, все еще шокированный тем, что повсюду вижу волосатые тела монстров обтянутые корсетами и фраками, и лапы с когтями манерно сжимающие кубки с кровавым содержимым. Толпа не редела, но некоторые как бы невзначай отодвигались от меня, освобождая узкий проход. Я искал глазами Розу, но не мог ее найти, а потом вдруг меня поразило ослепительное видение. У одного из арочных проходов какой — то юноша, удивительно похожий на меня прежнего прижимался к громоздкому туловищу то ли ифрита, то ли какого — то другого чудовищного создания. Я рассмотрел лишь профиль молодого человека и да и то всего на мгновение, золотистые локоны быстро скрыли его лицо. Он со стоном облокотился о бок своего жуткого провожатого. Он едва держался на ногах и когтистая лапа то ли из сострадания, то ли выполняя функцию стража крепко поддерживала его, обхватив за запястье.

— Нам пора, — повелительно сказал кто — то третий, подойдя к ним, его фигура была скрыта под просторным домино, но все равно возвышалась на голову над толпой, но только не над монстром. Тот обхватил своего молодого подопечного еще крепче, заставляя его, прихрамывая, ковылять за собой.

Я начал протискиваться вперед, чтобы посмотреть внимательнее. Кажется ли мне или может это всего лишь иллюзия колдовского маскарада, что этот незнакомец так похож на меня, только волосы его сверкают чуть бледнее, но длина у них, как была у моих, а кисти рук под порванной рубашкой изящны, как мои. Куда — то девались его маска и камзол, он едва мог прихрамывать за своим проводником, и совсем не потому, что он пьян от торжества или от поданных здесь угощений. Его походка действительно была тяжелой.

— Держись прямее, Симон, ты нас опозоришь, — злобно шикнул на него тот другой в домино и кажется, даже пихнул его в плечо.

Ну, вот, Симон, а не Эдвин. Вроде бы я разобрался во всем, в чем хотел. Мне уже казалось, что того, кто издали так похож на меня непременно назовут моим именем, а затем он повернется и окажется моим двойником, но его звали по-другому. Я должен был успокоиться, а вместо этого лишь распалился. Похоже, из-за переполоха, который чей-то фокус произвел в моей империи все, кто носит светлые локоны, как у меня теперь будут казаться мне издали моей же копией. И каждый ли раз, когда я буду подходить к ним близко иллюзия будет развеиваться или же кто — то один непременно окажется моим двойником.

Но такого ведь просто не может быть, утешил я себя, однако смутные подозрения все еще остались. Ощущение того, что кто — то неусыпно наблюдает за мной лишь усилилось. Я старался отыскать в толпе золотистый, змейкой скользящий меж когтистых ступней шлейф Розы, но больше не видел его. А вот кто — то в бауте с птичьим клювом, кто на голову выше меня, стоял перед моим сознанием, как настоящий. Я мысленно представлял себе широкую клетку груди под просторным домино, под которой наверняка ползают могильные черви и лицо… нет, я не мог представить каков этот исполин лицом, я лишь подозревал, что тело его ужасно, а сила неизмерима. Или так только кажется.

Я нащупал в своем кармане приглашение, которое снова превратилось в игральную карту. Может, стоит сесть за один из ломберных столиков, где режется в карты нечисть и сыграть с ними, точнее сжульничать, иначе они не понимают? И выиграть поцелуй одной из болотных фей или ифритов? Ну, уж нет. Живое золото, перекатывающее по зеленому сукну, на которое играли гномы, было куда заманчивее, но и к ним я тоже не присоединился. Лучше я сохраню свою карту на память, вместо того, чтобы сейчас бездумно поставить ее на кон и впутаться в очередную переделку, когда игроки озлобятся из — за того, что какой — то там несмышленый юный эльф все время их обыгрывает. Конечно, я мог закатить глаза, рассмеяться и объяснить, что юнцов любит провидение, но мне не хотелось сейчас становиться актером. Если торжество действительно подходит к концу, то я должен отыскать Розу. Зала ведь может в любой миг исчезнуть и я останусь на голой пустоши, так и не приблизившись к ней. И надежды увидеть ее снова у меня возможно тоже не будет.

У самого выхода кто — то вдруг опять перехватил мою руку, лицо под баутой с птичьим клювом приблизилось ко мне и я опять ощутил зловоние могилы, почувствовал невероятную силу прикосновения. Его крепкая стальная ладонь будто хотела раздавить мне кости. Сверкающие алым глаза с вызовом смотрели из прорезей, и казалось, что они хотят загипнотизировать меня. Смотря в них я будто погружался в алую бездну. Быстро сглотнув раскаленную слюну, я сделал какой — то неопределенный жест, силясь вырвать руку. Не знаю, может быть моем лице промелькнула тень узнавания, и он сощурился. Поддавшись магнетизму такой встречи, я чуть было не прошептал знакомое имя, но одумался быстрее, чем незнакомец меня покинул. Это ведь только карнавал, здесь каждый прикрывает лицо маской, чтобы нельзя уже было определить знаком он другим или нет. Каждый пришел инкогнито, каждый при первом позыве враждебности или симпатии может намекнуть, что он знаком со мной или поддразнить. Так и этот некто мог уловить тайну в моем сердце и намекнуть, что он тот, кого я уничтожил. А на самом деле все не так. Это всего лишь правила маскарада. Но мне почему-то все еще казалось, что этот незнакомец совсем не хотел отпускать меня, когда маскарад закончится, даже напротив он явился сюда, чтобы заявить права собственника на того, кого он собирается утащить с собой в ад.

Ну, пока я и так был в аду. Блестящий люстрами и зеркалами изысканный ад Розы был целиком ее великолепным созданием, а она здесь единоличной правительницей. Пока что я остался на запятках созданный наперекор мне уникальной цивилизации. И это можно было бы легко исправить, если бы не осознание моей собственной вины и не любовь.

Уходивший незнакомец в бауте как-то странно обернулся на меня, быстро сверкнул красными глазами и я ощутил, как горло сдавливает ком. Какое — то странное жжение разлилось по груди, будто я попробовал яда. Так действует на людей только золотая пыль или мое вино, но я то не человек. А этот некто будто дохнул на меня мириадами волшебства и я невольно поднес ладонь ко рту, а затеял сдавленно кашлянул, чтобы прогнать ощущение колющих частичек через нос попавших в горло. Сознание напомнило, что сейчас бы неплохо было бы и сдержаться, но слишком поздно, легкая струя огня, вырвавшаяся из моих губ, опалила не только холодный ночной воздух за распахнутыми дверями, но и спины некоторых гостей. Взвизгнув они кинулись прочь, а пепел от прожженной на мраморе дорожке так и остался.

Я смущенно отодвинулся в сторону, отвернулся и лишь для того, чтобы увидеть, как какой — то карлик кланяется мне.

— Ваше величество… — то ли насмешливо, то учтиво поприветствовал он, а затем вдруг где — то пробили часы. Далекий, гулкий, монотонный бой нарастал с каждым ударом, и чем больше их прозвучало, тем сильнее редела толпа сверхсуществ передо мной. Когда я увидел, что сама Роза двинулась ко мне сквозь сильно поредевшую толпу, то раздался последний удар и прежде чем передвигающиеся стрелки тикнули в такт ему, зала погрузилась во мрак. Последним, что осталось от роскоши были свечи, но они и скоро потухли. В ноздри мне ударил запах красок и свежего мяса. Какой — то дух очень похожий на ребенка в зеленом кафтане и красной шапочке пробежал, чуть ли не у меня под ногами, стремясь укрыться в темной нише. Несколько пажей — карликов торопливо убегали, прижимая к себе подсвечники с горящими свечами — все, что осталось от прежней роскоши. Это снова был склеп, холодный, темный и бесконечный, но можно было назвать его пустым или необитаемым?

Неуверенно я двинулся вперед, разглядывая выступающие из тьмы весьма оригинальные фрески на стенах, которые очевидно появились здесь недавно. Брикетики благовоний тлевшие на железных треножниках давали немного света. Где — то вдалеке в таких же стальных ступенчатых подсвечниках полыхали огарки свечей. Темнота доминировала над всем, но где — то далеко в ней зарождалось красноватое свечение.

На полу перед одной нишей я увидел хвостатого, который в спешке подбирал баночки с гуашью и мастихин. Ни за что не поверю, что эти твари могли поспособствовать созданию таких великолепных фресок, которым место было бы совсем и не в склепе. Но у меня не было сейчас возможности наслаждаться ими. Я держался настороженно. В этом месте всего можно ожидать.

Обращение «ваше величество» все еще звенело у меня в ушах. Значит, я разоблачен. Как жаль, что здесь нет зеркала, чтобы проверить насколько я изменился в прежнюю сторону после той вспышки огня.

Хвостатый быстро смылся из — под моих ног, но как по волшебному повелению в следующем простенке между колоннами холодно блеснуло зеркало. Овальное, чистое, оплетенное в тонкую медную раму, как в венок оно манило меня к себе, и я приблизился. Какое странное ощущение, будто передо мной расступается водная гладь или появляется ярь — медянка, тут же преобразило кусок стекла с амальгамой передо мной. Оно было таким непредсказуемым, это зеркало, даже более незнакомым, чем восхитительная ангельская голова с короткими золотыми локонами, упавшими на уши и лоб, которая отразилась там. Я чуть было не прикоснулся к стеклу рукой. Зеркало это великая тайна. Зеркало и твой двойник в нем, который копирует тебя, повторяет твои движения, но остается отдельным от тебя существом по ту сторону неизведанного мира, заточенного частично в кусок стекла. Мне это всегда казалось таким странным. Видеть другой мир, выглядывающий на нас из ограниченного пространства зеркала, как из тайного окна и своего двойника в нем.

— Клянусь, Эдвин, ни одна кокетка из Виньены не смотрится в зеркало так же часто, как ты.

Красивый насмешливый голос доносящийся до меня и в миг захвативший все окружающее пространство мог принадлежать только ей одной. Я резко обернулся, тут же забыв о зеркале и о том, как выгляжу сейчас.

Роза медленно сходила с тронного возвышения в глубине склепа и ее платье еще недавно бывшее золотым теперь на глазах меняло все оттенки красного от яркого королевского пурпура и багрянца до сдержанного нежно — алого цвета. Конечно же, корона в ее волосах снова была рубиновой и тяжелой, до этого круто завитые локоны теперь свободно струились почти до талии.

Я спрятал руки за спиной, как если бы меня вдруг застали за чем — то нехорошим. Мне нравилось просто смотреть на нее, и еще я хотел всеми силами подчеркнуть, что пока что не собираюсь сражаться.

Где — то за ее спиной мельтешили тени и осторожно передвигались волки. Темные силуэты на стенах все еще танцевали менуэт, но очертания их были безобразны.

— Прекрасная в аду, — прошептал я, но без вызова, она и в правду была единственным прекрасным, что можно было отыскать здесь, в ее новом обществе.

— А фрески? Разве они не красивы? Ты хотел бы выкупить по сходной цене того живописца, который написал их для меня? — она явно издевалась, но голос ее оставался бесстрастным, и он будто ранил мне уши.

— Ты же знаешь, тебе не нужно со мной торговаться, я и так отдал бы тебе все свое золото, — возразил я.

— А если я предпочту отнять его у тебя? — на ее лице вдруг промелькнула ярость.

— Тогда мне придется тебе угодить развязать войну, — парировал я.

— Тост за войну был последним, который я хотела провозгласить на моем празднике, но ты заявился раньше, чем мы успели…

— Еще раньше на самом деле… — я легко взмахнул головой, непривычно легкой от потери шевелюры.

— Теперь я вижу. Для это большая жертва конечно, — она нахмурилась и ее платье налилось бардовым цветом. — Но не льсти себя мыслью, что тебе не заметили еще до этого. Просто разоблачили поздно.

Она шла по направлению ко мне долго, а все еще не приблизилась, будто ее шаги замирали где — то во времени и пространстве, или же место казавшееся здесь небольшим на самом деле имело большую продолжительность.

— Зачем? — вдруг спросил я.

— Что зачем? — с невинным видом осведомилась Роза.

— Ты знаешь…

— Ах, да, — она усмехнулась и с деловитым видом начала загибать пальцы. — Я ушла, я увела твоего фаворита, я унесла с собой сведения из твоих колдовских книг, я не плачу дань, да и не за чем…

Она пнула башмачком какую — то тварь, которая ловко приспособилась бегать рядом и загибать пальцы, подражая ей.

— Перестань, — потребовал я.

— О, нет, давай продолжим, я натаскала на тебя святошу из Рошена, которого ты между прочим давно уже мог сдуть огнем, но почему — то не стал, будем считать, что из солидарности, а не из трусости, я не поблагодарила тебя за то образование в области колдовства, которое ты мне дал и уж тем более за это не заплатила, я забрала у тебя все твои тайны и использую их по своему усмотрению и против тебя самого…

О, Роза, я не знал, что ей ответить и не осмеливался зажать уши руками, а поэтому просто поднес ладони к вискам. Казалось, голова вот — вот лопнет, не выдержав всего этого, и умолять ее о пощаде было бесполезно.

— Я за твоей спиной сошлась с твоими злейшими врагами, я приютила всех кого ты изгнал или кого вышвырнули еще до тебя и создала свое королевство, я хочу отнять власть у тебя и готовлюсь объявить тебе войну, я заставляю служить себе всех, кого ты хотел бы уничтожить, я избиваю каждый день твоего драгоценного Винсента, чтобы он и думать не смел о тебе, я приняла тех, кого ты хотел казнить, я столько времени прилюдно насмехалась над тобой, вместо твоих сокровищ я унесла все твои полезные знания, чтобы стать королевой выше тебя и еще я украла твое сердце.

Точно, последнее было в цель и оказалось самым весомым.

— И вот такую жену, Эдвин, ты хотел бы вернуть, — закончила она, мрачно, торжественно и все с той же прежней насмешкой. Согнутые иллюзией лишние согнутые пальцы тут же исчезли с ее рук.

— Да, — подтвердил я, решительно и одержимо. Голос был хриплым от сдавившего горло огня. — Да, хочу. Как мне вернуть то, что потеряно.

— Никак, — отрезала она. — Ты пришел сюда только, чтобы посмотреть на меня. Вот и смотри, потому что наслаждение будет коротким.

Я хотел схватить ее за руку, но мои пальцы прошли сквозь нее, как сквозь бесплотный призрак.

— Вот видишь, кто из нас более умелый чародей, — торжествующе провозгласила она и ловко увернулась от следующего прикосновения. — Я научилась тому, о чем ты не мог и помыслить.

— Так вот в чем дело. Колдовство. Тебе всегда хотелось соревноваться в нем со мной и выиграть. Ладно, ты выиграла. Что еще?

— А то что я не хочу, чтобы ты уступал мне все, как положено джентльмену. Я хочу отнять у тебя все, — гневно возразила она. — Так ведь должно было быть. Подсознательно ты хотел, чтобы кто — то поступил с тобой, как ты с князем, чтобы понять, что не ты хуже всех, что нашелся кто — то неблагодарнее тебя.

Да, наверное так, она была права, но я усмехнулся, не желая призвать поражения.

— Потрясающе, вы взяли на себя роль моих исповедников и спасителей. Ты и этот негодяй Винсент. Может быть вы еще предоставите мне духовника, чтобы я покаялся, этого наглого мальчишку — плебея.

— Которого ты пытался соблазнить, чтобы он оставил нас? — она надменно изогнула брови. — Видно вкус у меня не плохой, если ты хочешь того, что я уже присмотрелся для себя.

— Ладно, — сдался я. — Признаю, что вся моя любовь и способности были отданы ученице, от которой я ожидал, что она предаст меня, но не чтобы облегчить мне совесть, а потому что такого судьба. Раньше предал я, теперь должны были предать меня. Ты довольна? А теперь услышь правду, все, что я делал, я делал ради любви. Я жил только ради тебя.

— Не правда, твоей любви и еще и на свете не было, но и тогда ты согласился взять на себя роль пугающей знаменитости в сверхъестественном мире только ради того, чтобы потешить собственной тщеславие, а вот этот мальчишка плебей стал великим ради меня.

— Он сам не знает, что творит, — обреченно отозвался ее на ее тираду.

— И правильно, восхищение женщиной никогда не должно знать границ, особенно если она королева.

— Королева нечисти. О, Роза. Для него ты и без короны была богиней.

— А для тебя только в ней? — поддела тут же она.

— Я не знал, кого подбираю в заколдованном лесу, найденыша, принцессу, актрису со сцены «Марионетты», и мне было все равно. Я подбирал ту, которая меня погубит.

— Ты так давно все предусмотрел? — опять насмешка.

— Нет, но я почувствовал, — серьезно ответил я. — Когда мы находим падшего ангела, подбираем его и пригреваем на груди, мы чувствует, что любовь к нему наша погибель.

— Ты сам падший ангел, — разозлилась она, — и даже в большей степени, чем сам считаешь.

— Куда уж больше, — я отвернулся не в силах выносить ее обвиняющего взгляда и подавляющего блеска ее короны, которая казалась такой роскошной и тяжеловесной на этой изящной голове.

— Я потерял все, потому что упустил тебя. Скажи мне, что ты хочешь теперь, и я дам это тебе, чтобы ты вернулась, — медленно и отчетливо произнес я, глядя в упор на нее. — Я не хочу развязывать войну.

— Боишься воевать? Или у тебя установлены новые законы запрещающие кровопролитие? А если мы будет драться лишь направляя друг на друга чары.

Я покачал головой.

— Ну, хорошо, если я скажу, я мне нужна твоя восхищающая взоры золотая голова, ты подставишь шею под лезвие, чтобы выполнить мое желание?

Вопрос явно был с подковыркой. Она ждала ответа. Гнев уже не преобладал в ней, только проницательность, будто она хочет что — то прочесть в моем уме.

— Когда — то я говорил, что да. Знаешь, я не цепляюсь за жизнь и чтобы доказать это пришел сюда сегодня, — мог ли я рассказать ей о бессонных долгих ночах, когда я сидел у окна Марселя или в каморках других живописцев и бесконечно долго выглядывал ее в потоке толпы и о том, какая безысходность охватывала меня из — за того, что я никак не мог обнаружить искомого. Нет, слов она не поймет и ее орава нечисти тоже. Я могу сделать только то, для чего сюда пришел, подставить шею под занесенный кем — то меч, но Роза не спешила велеть меня обезглавить. Возможно, она просто испытывает меня.

Я растерянно развел руками.

— Как я могу доказать мое стремление сюда, где меня ждет смерть?

— Кто — то не даст тебя убить, ты об этом знаешь?

— Кто — то… — я лишь неопределенно повел плечами, давая знать, что не понимаю ее. Выражение лица Розы вдруг показалось мне настороженным. Она явно что — то подозревала, но как не заглядывала внутрь меня, лжи обнаружить не могла. Я открыл ей свой разум и понял вдруг, что ей неинтересно его читать. Она и так все это знала. Никакого ожидаемого коварства отыскать ей так и не удалось.

— Хочешь поиграть в шахматы? — Роза хлопнула в ладоши и перед нами вдруг возник низкий шахматный стол с живо двигавшимися по доске фигурками, то ли из плоти, то ли из слоновой кости сложно было понять. Вначале все они показались мне всего лишь крошечными леплехунами или демонами. Но приглашением нельзя было пренебрегать. Странно. Что Роза вдруг уже готовясь выставить меня за порог переменила свое мнение, будто ее впечатлила неожиданно названная мной и безусловно безупречная родословная.

— Лучше вначале сразится так.

— Это лучший вариант сражения, — подтвердил я, садясь на подбежавший сзади на бронзовых ножках стул. Я чуть прижал его когтем, чтобы он в ненужный момент не вынырнул из — под меня. Мало ли чего вздумается вещам Розы, бесшабашным, как и она сама.

— Потому что бескровный, — подразнила она меня.

— Я не боюсь пролить свою кровь.

— Еще бы, она ведь огненная, все тут же разбегутся. Жаль, что ты не показал этого малышке Флер, она бы оценила.

— Мне стоило догадаться, — многозначительно кивнул я. — Вот почему она напоминала мне тебя.

— Не ищи отговорок, — Роза сделала вид, что обижена, а между тем фигуры перед ней сами выстраивались вряд и сортировались по цветам, но не на черный и белый, а черный и красный. Ее платье тоже внезапно стало красно — черным, с угольного цвета буфами и бантами, будто у коломбины, волосы распустились под короной, принявшей изящную форму диадемы. Она будто хотела еще раз сыграть во Флер. Раструбы рукавов усыпанные блестками и обрезанные в форме треугольников и цветов напомнили вдруг о сцене и арлекинаде. Или о дьяволице на маскараде.

— Думаешь, у Флер был шанс занять твое место? Кстати мне не следует и сейчас называть тебя Флер?

Она брезгливо отстранилась от гарпии прыгнувшей на шахматную доску и та прыгнула на меня, но я быстро стряхнул ее с локтя, заодно спеша проверить наличие золотых в кармане, после того, как маленькое чудище с визгом убежало.

— Как ты любишь подбирать бродяжек, — с отвращением протяну Роза. — Аристократов без гроша в кармане, картежников, актрис…

Две маленькие армии шахмат уже выстроились перед нами на столе. Первый ход сделал я, передвинув пешку не рукой, а силой мысли, двинулась она, честно говоря, крайне неохотно, я и целый полк сдвинул бы с места легче чем эту костяшку, но вот она заняла место на новом поле, а Роза вместо того, чтобы ответить на вызов сделала вид, что задумалась и откинулась на спинке сидения, более роскошного, чем мое.

— Я ведь уже сделала самый ловкий ход, правда? — вдруг спросила она. — Я Флер имею в виду. Вызвала ли у тебя столько жалости эта бродяжка, сколько полагаю я?

— Ты и сейчас ведешь себя не как принцесса, а как бродяжка, — осторожно заметил я. — Ну имея в виду все это… вокруг нас…

— Ах вот что, — она разозлилась. — Значит, ты выбрал меня за то, что я чистокровная принцесса. Конечно, ты завидуешь мне, ведь я единственная дочь и наследница, а ты никому не нужный третий сын, по законам майората младший и гроша не стоит, для придворных и для тех ты, наверное, был не важнее пустого места.

Замечание больно кольнуло, я все еще стеснялся своего прошлого и испытывал стыд перед Флорианом, если я мог, я бы извинился перед ним за то, что носил корону, которую по справедливости подобало носить ему, ведь он старший. И мертвый, услужливо напомнила память, и кроме того все это было много тысячелетий назад, и ты сейчас не в том мире, где мог бы быть смертный принц. Уж получилось так, что я надел корону раньше него, корону и проклятие, как приложение к ней.

А теперь и Роза, моя любовь и моя ученица, завоевала свою корону и свой темный мир. Я должен был бы ею гордиться, но испытывал только горькое чувство утраты.

Хотя, должно быть, я все драматизирую. Сейчас мы сидим здесь и пререкаемся как дети, а не как двое озлобленных друг на друга чародеев. Мы не воюем, а играем. Магия стала для нас игрой. Но она на самом деле опасна и может уничтожить всех нас, если мы будем порознь. Смогу ли я вдумчиво объяснить все это Розе или она только посмеется надо мной.

Я засмотрелся на нее, пока мы играли. Это смешение алых и темных красок передо мной о чем — то болезненно напомнила, но я не мог вспомнить о чем, будто этот фрагмент памяти принадлежал вовсе не мне, а остался в чьем — то чужом прошлом. Но смущал он почему — то именно меня и восхищал одновременно.

— Алое и черное, наверное, ад оформлен в тех же тонах, — обратился я к Розе так, будто произносил комплимент. Это и был комплимент, учитывая необычность обстановки.

В ответ она усмехнулась.

— Тебе вернее знать, это ты обращаешь землю в ад, а не я.

— Ты хочешь, чтобы я покаялся, так позови Августина, за помилование он даже демону отпустит грехи, — я пытался высмеять сегодняшнюю ситуацию. — Вели ему оправдать меня, и я стану настолько праведен, насколько ты сочтешь нужным.

— Ты и так невинен, — вдруг отозвалась она, и не ясно было серьезно это, или я слышу очередную дьявольскую шутку, но Роза продолжила мысль. — Виновен тот, кто принудил тебя ко всему этому. Ты хочешь покарать его?

— Что ты имеешь в виду? — тишина вокруг над вдруг показалась мне напряженной.

Пока шла игра на одной, а затем на второй и уже на третей сделавшей неудачный ход шахмате остались следы от ее ногтей. Она нервно царапала доску, но смотрела на меня, и взгляд ее прожигал мне душу.

— Давай лучше поговорим о тебе, — предложил я. — Роза, Флер, я уже не знаю кто передо мной.

— Тебе она нравилась? — восторженно отозвалась Роза. — Лично я нахожу, что при жизни она была очень красивой, а с помощью моей магии я сделала все возможное, чтобы она продолжала быть красивой и сейчас.

— Красота понятие обтекаемое, — флегматично отозвался я, и вдруг до меня дошло. — Ты хочешь сказать, что и впредь станешь использовать это тело.

— Пока он не сгниет, но мои чары делают все, чтобы оттянуть разложение на как можно дольше. А потом может быть и другие тела… Я так люблю многообразие красоты в отличии от тебя.

— А ты сама, разве ты не совершенство?

— Совершенство должно быть из мрамора, — убежденно отозвалась она.

— Почему?

Роза только пожала плечами.

— Камень нельзя пронзить ножом, нельзя обжечь, нельзя возбудить в нем какое — либо чувства, ни страх, ни горечь, ни обиду, его нельзя ничем растерзать, чтобы быть вне опасности, когда я сплю, я статуя.

— Но это же неправильно! — возмутился я.

— Разве не ты сам хотел видеть во мне скульптуру?

— Я хотел видеть в тебе богиню.

— А я оказалась обычной коварной девчонкой, — парировала она так, будто бросала еще один вызов.

— Нет, — серьезно возразил я.

— Тогда кем?

Ее беспечный тон меня поразил, и я отвел в том же тоне.

— Достойной императрицей всех этих проклятых созданий, многие из них безобразны, чудовищны, отвратительны, но их королева прекрасна.

— О, наконец — то комплимент, — театрально вздохнула она. — Хотя можно было выразиться и поэтичнее, Флер наслушалась от тебя и лучших признаний и к тому же получила больше монет, чем когда — либо могли мечтать Винсент или я.

Ну, Винсент сколько бы их не имел, а все равно бы попрошайничал, но об этом я предпочел умолчать, чтобы не сердить ни ее, ни ее снующих в опасной близи от нас и едва отличимых от темноты подданных лишний раз.

— Другим нет, но тебе никогда не нужно меня просить, чтобы получить от меня абсолютно все. А теперь один намек и я дал бы тебе больше золотых монет, чем ты смогла бы раздать даже этому неисчислимому скопищу твоих… подданных, — порываясь назвать их тварями, я подумал о том, что это прозвучит не слишком вежливо. — Для меня не проблема предоставить тебе все богатства мира. Только скажи, примешь ли теперь золото от меня?

— Золото, золото, золото, — пренебрежительно протянула она, — ты только о нем и думаешь. Какой же ты меркантильный.

— Ну я же дракон, — хоть раз мифы послужили мне оправданием.

— Теперь признать его в тебе еще сложнее, чем раньше, — Роза окинула взглядом мою по мальчишески остриженную голову. Пряди спутались так, как если бы были живым золотом, только что добытым из волшебного рудника. — И откуда в тебе взялась такая стеснительность, явно уж не для маскировки. Может быть это общение с прекрасной нищенкой в такой степени перевернуло твой характер, что ты стал похож на побитого школяра.

Она еще раз откинулась на спинку своего роскошного сиденья, мерцавшего то нефритом, то перламутром, и рассмеялась.

— Подумать только, всемогущий Эдвин снизошел до уличной девчонки, — пошутила она, и хвостатый у ее ног сделал вид, что хватается за животик от смеха, показал язык и тут же проворно шмыгнул за кружевной подол своей хозяйки. Он еще потом воровато высовывал мордочку из — за ее черного ажурного шлейфа, чтобы проверить, какова моя реакция, но я уже привык к подобных выходкам и научился попросту игнорировать их.

— Я ведь мог подыскивать горничных для тебя.

— О таковых я позабочусь самостоятельно.

— Кто бы знал, что ты окажешься недоступной в своем склепе.

— А монсеньер привык к тому, что актрисы доступны, — как будто сама Флер вдруг сделала передо мной шутливый реверанс, но только на этот раз ее шею венчала чернокудрая головка Розы.

Все как будто превращалось в семейную ссору, хотя на шахматной доске перед нами мы вели войну, и кто может знать, что происходит сейчас там, в моем мире, пока я веду словесные баталии здесь. Последняя надежда оставалась на то, что Перси и другие мои поверенные за всем проследят.

— Мне так не хотелось встретить дьяволицу здесь…

— А ты ожидал увидеть улыбающуюся фею?

— Ну, по крайней мере ангела, — я всего лишь вспомнил эпитеты в стихах Августина, но Роза приняла это за личное оскорбление.

— Да, как ты смеешь ставить мне все в вину, — неожиданно вспылила она, может потому, что партия подходила к концу и все тут уже лихорадочно искали повод, как выставить меня за порог, раньше чем я напрошусь провести с ними вечность.

Роза что — то гневно произносила, ставила мне все в вину, а я не мог отвести от нее глаз, настолько она была прекрасна.

— Даже Августин и тот лучше тебя, — закончила она свою речь, худшим оскорблением, какого я мог от нее дождаться.

— Но он же плебей… — попытался возразить я.

— И тем не менее у него есть то достоинство, которого никогда не будет у тебя — честность.

— В отношении вас может быть и да, но это его сомнительное качество ни в коем случае не распространяется на весь остальной мир.

— А остальной мир не имеет значения, если бы ты любил хоть кого — то по — настоящему, то ты бы уже не задумывался о том, как мир отнесется к этому. С первым порывом любви для влюбленного мир и вовсе перестает существовать, остается лишь объект его любви и желания этого объекта.

— Какие из твоих желаний я не выполнил?

— Все, — это была наглая ложь, но Роза с победоносным видом скрестила мраморные руки на груди, и я заметил, что партия окончена при чем весьма нечестно. Ее шахматы просто сбили с доски мои, при чем сделали это так неуловимо быстро, что мне осталось только принять шах и мат. Я мог бы изменить все колдовством, но не хотел портить ее блестящий ход, потребовавший наверное всю концентрацию энергии. Осталось только принять поражение и проигнорировать очередного хвостатого так же торжествующе пробежавшего перед нами по опустевшей доске. Он наверное ожидал найти на ней золото, но смог подхватить только ферзя и несколько пешек, которые довольно быстро начали двигаться в его когтях, чем привели зверушку в неописуемое смущение, а потом и вовсе исчезли.

— А теперь ты предложишь мне уйти, и двери этого места впредь будут заперты для меня? — цинично предположил я, но в сердце больно кольнуло. Я опасался такого исхода, но знал, что он неизбежен, если только мне не удастся установить перемирие.

— Ерунда, — Роза взмахнула рукой и дверь возникшая прямо позади меня быстро сама по себе захлопнулась и закрылась на щеколду, дверь, которую прямо в центре склепа, которую с обеих сторон окружали не стены, а всего лишь пустота, но я по опыту знал, что даже прозрачный воздух в таких странных местах может служить неодолимой преградой.

Медленно, будто комок копошащихся змей по плоскости двери поползли, оковывавшие ее, тяжелые цепи. Когда она была покрыта ими, как сеточкой, Роза произнесла.

— Ну вот, если ты действительно опытный колдун, то тебе не составит труда пройти сквозь нее.

Я опешил. Чего она добивается от меня всеми этими играми?

— Ты не можешь, — весело заключила она, — а вот я могу.

Грациозное тело в снова целиком поалевшем платье прошла сквозь дверь так, будто ее не существовало вообще. На самом деле ее правда не должно было быть, и при соприкосновении с телом Розы она на миг стала прозрачной, как зеркало, но осталась прочной. Я тронул ее силой мысленного дара, настоящее железо. Как оно вообще могло появиться здесь.

Дверь однако так же быстро и пропала, но оставшаяся на прежнем месте возле нее Роза ощущала себя победительницей.

— Ты считаешь, я сам не могу продемонстрировать тебе пару подобных фокусов.

— Это не фокусы, это великое искусство, — воинственным тоном возразила она, и я знал, что она и уж тем более ее свора с кулаками будут отстаивать подобную теорию, посмей я им только возразить.

— Тебя уже давно пора провозгласить отступником за то, что ты считаешь игрой то, что я является наукой. Это великий дар, а не игрушка. Но почему — то все, чего мы добиваемся с таким трудом ты считаешь всего лишь цирковым фокусом. Ты привык к дарованной тебе силе и пренебрегаешь ею, ты раздаешь свое волшебное золото этим глупым смертным и можно подумать, что они немного благодарны тебе, ты стараешься держать в оковах тех, кто призван править всеми, ты придумал для них свод идиотских законов, запрещающий практически все. Ты и к нам хотел бы все то же самое применить? Запомни, мы не последствие волшебного трюка, мы не позволим с собой играть и уж тем более не потерпим того повелителя, который из — за своей безграничной любви к смертных готов заложить своих собственных подданных.

— Так вот почему вы всеми силами стараетесь доказать, что мир смертных полон злобы и что один смертный мальчишка, ставший в нем лидером, может поставить под угрозу все.

— Мальчишка, которого всегда можно будет убрать, — подкорректировала она. — Но ты должен был натерпеться от него столько, чтобы понять, что люди далеко не добры и вовсе не заслуживают твоей тайной опеки над ними.

— Я и так это всегда понимал, но ты же знаешь, что встречаются иногда те, кто по уровню интеллекта равен нам и сами они чаще всего становятся жертвой в людском мире зла. Разве не вправе я их защитить, раз уж я, как и любой другой ангел или эльф, являюсь поклонником всего прекрасного, — я имел в виду и ее саму, но она уже вряд ли хотела помнить, что когда — то жила среди людей и страдала, как они, даже больше. Возвышенные души всегда страдают больше прочих, поэтому они так мне близки.

— И ты считаешь, что нашему волшебному народу нужен император, который является поклонником людей?

— Ты бы подошла на эту роль больше несомненно, скажу даже больше, они были бы в восторге от тебя, у тебя их буйный нрав, но сила есть только у меня.

— И золото, — подвела она все к тому же итогу. — Отдай мне свою силу так, как ты обещал отдать золото и мы будем в полном расчете.

— Стать золотой тенью подле тебя?

— Другие бы стали.

Я вспомнил другой медоточивый голос также коварно нашептывавший мне: « у тебя есть сила, но ум только у меня, в твоей красивой золотой голове ему и место и нет, да он тебе и не нужен, зачем тебе думать вообще, если думать за тебя могу я». И теперь те же самые слова только уже из других уст, я вдруг понял, что даже если дам Розе все, что она захочет, она все равно не останется со мной. Это всего лишь игра.

Она сама сказала, что хочет отнять у меня все и сейчас просто выдумывает причину, по которой это можно сделать.

— Я буду править лучше тебя, когда я этого добьюсь.

— Что ж, я дал тебе такую возможность, — заключил я. — Это твой век, разве не так? Я дал тебе столько времени, сколько ты пожелаешь, чтобы ты могла насладиться своей властью над сверхсуществами.

Такое обещание она выманила у меня когда — то за картами, столько уже лет тому назад, что я едва помнил, но только теперь осознал, что мой добродушный жест обернулся против меня же самого.

Роза вдруг кивнула куда — то, где в одной из ниш поблескивали остатки разобранных на винтики старинных часов.

— Это мои любимые, — заявила она. — Они остановились и уже давно не идут, пришлось разобрать их по частям, чтобы вытащить от туда лепрехунов и часовых фей, которые уютно в них поселились. Только собрать назад их стало почти невозможно. Похоже мое время теперь не кончится никогда, если только они снова заработают.

— Любой из моих часовщиков смог бы их починить или даже я сам, если никто другой уж точно не может.

— Мне не нужны твоя помощь, — опять вспылила Роза. — И никакие подачки от тебя тоже не нужны. А своих часовщиков у меня и без тебя хватает.

— Этих… существ.

— Твои не лучше, — она уловила брезгливость в моем тоне и ответила резко.

— Часы ничто, свою власть я похоже и так уже проиграл, — я хотел тронуть их, чтобы снова соединить детали, но перед моей вытянутой рукой мгновенной распустился цветок, усеянный мелкими шипами. Они выступили всеми иголочками преграждая нишу и малиновый бутов в центре их совсем с ними не сочетался.

— Роза, такой хрупкий нежный цветок, — пробормотал я. — Ее так легко сломать.

— Не забудь про шипы, — отозвалась она. — Знаешь, почему розу называют царицей цветов, именно из — за этих самых шипов, и каждый, кто захочет сломить ее может очень здорово уколоться, особенно если шипы смазаны ядом.

Где — то в высоте уже нетерпеливо копошились крылья летающих ифритов. Меня спешили выставить отсюда опять, но каким образом, если я уже здесь.

— Я думал, что для финального угощения ты хотела бы предложить своим гостям тушу дракона, если после убийства она не превратиться опять в человеческое тело, чтобы шокировать всех.

— Когда-нибудь я им это и предложу. В любом виде. А теперь подумай о том, что где — то в театре может найтись еще очередная коломбина и уйди.

— Ты не можешь со мной так поступать, — я чуть было не схватил ее запястье своей золотой клешней, но вспомнил о том, что это бесполезно и выступившие когти нажали вжиматься назад.

— Я так решила окончательно и бесповоротно. Но ты можешь привести еще свои войска или прислать послов для переговоров. Со мной будет тяжелее чем с Лораном, Эдвин, если я собираюсь сражаться с кем — то, то я так и поступаю. А пока не приму дальнейшего решения я изгоняю тебя отсюда раз и навсегда. Ты позоришь своим присутствием наше общество, поклонник людей и живописцев.

Последняя фраза была выговорена с такой злобой, а потом только взметнулся передо мной алый шлейф.

— Роза! — я двинулся к тронному возвышению, хотя уже не видел ее стоящей передо мной фигуры, но может быть там все еще стоит статуя, перед которой я могу преклонить колени.

— Уходи! — опять донеслось до меня. — Ты недостоин к нам присоединиться.

Кто — то толкнул меня в плечо, хотя никого не было видно только пустота.

— Ты же обещал выполнять мои желания, — она опять мелькнула на тронном возвышение, уже готовая превратиться в статую, и глаза ее полыхнули, как два рубина. Спорить с ней сейчас было бессмысленно.

Что ж, значит, я должен делать как обещал. Только я подумал об этом, как какая — то незримая сила подтолкнула меня прочь. Я вынужден был развернуться и пойти к двери. Как в огромной галереи мимо меня мелькали то волки, то ее твари, расположившиеся в нишах и возле них, крылатые, черные и безобразные, будто в насмешку обряженные в жилеты и сюртуки. Я проходил мимо них, как ангел, которого изгоняют из ада, однако по иронии судьбы ближе всех из них к преисподние находился именно я.

На этот раз я не очутился в снежном лесу, а забрел в какую — то галерею античных статуй, расставленных на постаментах прямо по периметру с обоих сторон темного канала. Я пролетел над ним, роняя блестящую тень золотого змея прямо на темные воды. Я даже не знал склеп это все еще или какая — то приложившаяся к владениям Розы иллюзия. Но такого места здесь я еще не видел. Галерея кончалась водопадом, и я пролетел туда, чтобы расположиться в гроте под ним. В голове у меня мутилось, и я просто прилег на камни. Мои уже не сдерживаемые никакой магией и тут же бурно отросшие локоны устлали бледным золотом мокрый камень, к которому я прижался виском. Я где — то ободрал ладони, наверное, когда прикоснулся к Розе или когда тронул шипы, теперь моя кровь шипела смешиваясь с водой.

Что ж, меня опять выгнали. А чего я собственно говоря ожидал. Роза засела в склепе, будто в осадном пункте, ее сложно там отыскать и поэтому она хочет вечно прожить в своей гробнице. Разве можно такое допустить? Несмотря на то, что она стала королевой всех этих тварей, я же не могу отпустить ее.

— Ты уже это сделал, — чья — то рука нежно легла мне на затылок, а затем провела по щеке и почти не обожглась, возможно, только из — за близости к нам воды, а не потому что я был слишком мягок. Сон ли это? Я снова слышу знакомый голос и не путаюсь выпустить когти, чтобы наказать изменника.

Я вдруг увидел себя его глазами. В месте, которое они называли узилищем, и в котором я вынужден был бы остаться навсегда, не будь у меня крыльев. Я лежу в каменной нише грота, лицом к струйкам водопада и почти сплю. В этом месте я почти сливаюсь с его нейтральным цветом. И действительно, что это за красивое существо, которое будто состоит из белизны кожи и золота волос и распущенных за спиной крыльев. Смотря его глазами, я не узнал себя, но чего — то более прекрасного невозможно было и представить.

— Ты занимался самобичеванием? — Винсент поставил на мокрый камень лампаду, издавшую белесый свет и почему — то брызги от водопада не могли затушить ее. — У тебя вся спина в ранах.

Да? А я и не заметил. Пощипывание боли началось только после его прикосновения, и очевидно вечер среди слуг Розы сказался на мне не слишком благотворно. Меня будто высекли, но алые полоски на спине затягивались быстро. Я не придавал значения тому, каким образом они вообще могли там появиться.

— Она бросила меня, — мои губы едва шевельнулись, будто я не произносил давно уже известный факт. — И ты уходишь с ней снова.

— Да… но я люблю тебя, Эдвин.

— Я знаю, — ответил я так равнодушно, будто его чувства не имели для меня никакого значения вообще. Так в целом и было. Он тут же убрал руку, будто действительно обжегся.

— А раны на твоей спине?

— Они пройдут совсем, как только я захочу, просто мне хочется чувствовать боль, чтобы забыть о сердце…

Он встал, но решил оставить мне лампаду, как будто сверхъестественной зоркости мне не хватало для того, чтобы отлично видеть в темноте.

— Она хотела бы, что б ты ушел как можно быстрее…

Уголки моих губ разошлись в слабой усмешке.

— Я знаю, мой проказливый демон, а теперь ступай, дай мне выспаться до того момента, как я захочу спалить тебя.

Такое предостережение он понял, но ушел все же неохотно. Его шаги смешались с шелестом водопада. Вода текла, будто была неиссякаемой и светилась, мне казалось, что от струй доносится тихая песня, а из оставленной Винсентом лампы выползают деформированные черви или крошечные существа подобные увиденным мне на маскараде.

Я ведь рисковал проснуться в цепях, но спать так хотелось. Один миг сна в подобном месте мог оказаться столетием, другим, но что мне еще делать, как не спать вблизи ее склепа, может даже охранять его. Казалось, статуи внизу в галереи зашевелились и ифриты летят ко мне. Все вокруг наполнилось шепотом.

— Хорошо, Роза, я уйду, — я нехотя приподнялся, все еще сонный, но готовый ринуться в путь. И тут будто меня коснулось чье-то белое крыло. Какое — то бледное лицо прижалось ко мне в поцелуе, но всего на миг, словно выступив из сна. Я огляделся по сторонам, но никого не обнаружил.

Пора, я ведь собирался уйти. Мне снова мерещилась зала для маскарада, но теперь она была пустая. Однако я знал, что кто — то идет за мной. Или летит. Еще недолго и я уже стоял в лесу, кутаясь в свой плащ, а за спиной у меня смеялась разбредающаяся по своим дневным укрытиям нечисть. Думаю, что до самого рассвета еще они будут ловить запоздалых путников, но ко мне больше не пристанет никто. Я всех распугал или им дали какой — то приказ.

Вокруг опять только снег и не проходящая ночь. Все мои видения исчезли, как если бы их и не было. Нет больше ни залы, ни галереи со скульптурами у канала, ни водопада, ни белого ангельского крыла, ни царицы проклятых в ее золотом наряде и со слугами — ифритами. Все как будто не было вообще и можно было засомневаться в том, не приснилось ли все это, если бы не пьяные компании тех, кто был со мной на маскараде, которые все еще задержались и продолжали кутить в лесу, правда довольно далеко от меня, почти скрытые завесой ветвей. Но бродячие огоньки в чаще все еще сверкали, следуя за ними.

Она опять меня выгнала, я стоял так, будто не собирался сдвинуться с места, а потом все же сделал шаг вперед и тут чья — то рука знакомой хваткой сдавила мне запястье.

— Добрый день тебе, принц, ведь скоро же день, — глухой голос под баутой раздался внезапно, но обернувшись маски с птичьим клювом я уже не увидел, только высокую громоздкую фигуру, скрытую черными одеждами так, что виднелись только глаза, сверкающие, алые, налитые кровью и огнем.

И это обращение «принц».

— Пора снять маску, — его неряшливая когтистая рука потянулась к моему лицу, но я отпрянул и вырвался, чуть не оставив кусок рукава в его когтях. Еще секунду после этого я отряхивался, будто чужие руки оставили на мне некую позорную отметину. Волосы не перевязанные лентой в беспорядке струились мне на глаза, и я почти не смотрел на него.

— Сними маску ты, — грубо потребовал я, четко осознавая собственную силу и преимущество надо всеми, в том числе и над приставшим ко мне сейчас. Хотя что — то в его манерах и тоне все — таки меня поколебало, может, потому что он казался таким пугающе знакомым, звучащим из веков давно оставленных позади.

И вопреки всем мысленным предупреждениям и угрозам, которые я мог послать ему, его рука снова обхватила меня, теперь уже за талию, почти любовно и собственнически, но прикосновения было сильным и опасным, будто готовым сдавить ребра. Хриплый голос зашептал мне на ухо, обдавая зловонием и жаром:

— Ты знаешь трактир в Лизаре, на пустоши, у самых лесных дорог, твоя жена собирается купить там поместье. Укромное место, в нем и убить можно, а никто не узнает. Таверна «Ястреб». От Рошена туда легко доехать даже в почтовой карете, только уехать сложно. Ты слышишь меня?

Я вырвался, ощущая гнев. Он что не понял, кто я. Нужно показать когти и огонь? Но его рука не дрогнул провела по моей щеке и исчезла так же неуловимо, прежде чем я смог перехватить ее.

— Теперь тот трактир будет называться «Возмездие» запомни, и мы встретимся там завтра в полночь, мой мальчик.

Голос донесся до меня уже из чащи, и я стоял бы оторопев, если б хоть на минуту задумался над тем, кого он мне напоминает. Но я и думать об этом не желал. Однако это фамильярное обращение «мой мальчик» все еще не давало мне покоя. Только одно существо, зная, что дракон, позволяло себе называть меня так, и я чуть было не выговорил его имя вслух, пока не сообразил, что слушателем мне станет лишь лесная чаща, и хорошо еще, если не те, кто таиться в ней.

Тени прошлого

Я вернулся в Рошен и бродил там в предрассветных сумерках, ощущая сонливость и какую — то сдавленную боль в груди. А ее слова до сих пор летели за мной из склепа. «Даже Августин благороднее тебя». Стоило вспомнить это ее выражение, и жалости к нему у меня почти не оставалось. Я хотел достать его из его высокой башни и изуродовать когтями его чудесное лицо, если только посланный Розой провожатый уже не сделал этого по дороге. Хотя вряд ли ему разрешили трогать лицо святого, разве только и без того уже пострадавшее тело.

Что же мне теперь делать? Я прошел мимо дома Розье, даже не обращая внимание на зажженные окна. Меня не интересовали сейчас ни старик, ни Беттина, ни даже те расплывчатые тени, которые мелькали за кисейными занавесями. И склеп меня тоже не манил, чтобы выспаться там. А то, что мои и чьи — то чужие монеты звенят там, перекатываясь по полу, стало вполне обычным делом.

Уж не взяла ли Роза пример с меня, когда обосновалась в склепе. Она ведь знала о том, что я спал иногда до знакомства с ней в Склепе Семи Ангелов. Только в отличии от нее я никогда не планировал остаться в гробнице навсегда, она служила мне лишь временным убежищем, когда я оказался в опасности еще до того, как стать императором, а потом я принес туда на хранение свой золото, чтобы оставить запас на крайний случай. И золота там становилось все больше, хотя я уже его туда не носил. Я вообще бывал там крайне редко. Жить в месте последнего погребения усопших мне никогда не приходило в голову. Так могла сделать только Роза. Точнее Одиль. Чем дальше, тем больше в Розе начали проявляться ее пагубные черты, при чем в полной мере. Иногда мне казалось, что даже княжна Одиль побрезговала бы такими шуточками. А у меня еще сохранилось хотя бы частичное уважение к чужой смерти, по крайней мере я никогда не насмехался над мавзолеями. Но в плане жизни я похоже выбрал большее из двух зол. Роза коварнее Одиль, согласен, но как мне дальше жить без нее.

Я заметил, как какая — то белесая тень отделилась от склепа и следует за мной. Пока я задерживался, она тоже останавливалась, плотно прижимаясь к фасадам попутных зданий. Я старался не обращать внимание на нечто эфирное, следующее за мной, а потом и вовсе забыл про него, пока какой — то голос не окликнул меня.

— Эдвин!

Я остановился. Голос будто был создан из того же эфира, что и сама тень и звучал еще слабее эха. Он почти сливался с тишиной спящего города. Но что будет потом, когда начнут тушить фонари и улицы зальет свет солнца. Исчезнет ли это бледное существо тогда или растворится в дневном мерцании. Или же ему срочно нужно будет убегать назад в склеп. Хотя почему я решил, что оно следует за мной именно из склепа?

Стоило бы сейчас развеяться и слетать в Виньену, навестить Марселя, но мне не хотелось портить ему жизнь и редкостные моменты вдохновения своими жалобами. Нельзя позволить, что он, талантливый и утонченный, наблюдал за мной в миг слабости. Он был слишком драгоценен для меня, чтобы нагрянуть сейчас к нему с визитом и привести за собой очередную свору моих недоброжелателей. Поговорить с ним было бы в какой — то степени утешением, но я и так доставил ему массу хлопот. Он бы не понял меня, если бы я сейчас вломился в окно мастерской, чтобы заключить его в дружеские или даже братские объятия и излить свою скорбь. Он видел божество, а не просто друга и слишком вольным обхождением я бы только вогнал его в краску.

Потом обязательно надо будет его навестить, но сейчас я вдруг понял, что в городе, который сейчас лежит передо мной, Рошене, есть только одно спокойное место, где можно хоть закатить истерику и никто кроме стен меня не услышит. Хотя возможно в Склепе Семи Ангелов даже стены живые и жадно станут внимать каждому звуку чужих рыданий.

Бледное существо практически уже соприкоснувшееся со мной порхнуло в темноту, когда я развернулся и пошел к дымке тумана, окружавшей склеп плотным кольцом. Никто кроме меня просто не мог сюда войти. Кто — то из Розье мог еще помнить про это место, но вряд ли знал, где оно находилось. Оно стало только моим за последнее время, и все таки странное ощущение того, что мне приходится делить его с кем — то не оставляло меня.

Конечно, там же есть еще и скульптуры — семь мраморных ангелов, расположившихся каждый ниже другого на ступень или две по периметру лестницы. Не было на ней перил, только они, чуть поодаль от прохода и от закопченных стен, на которые полился грязный свет от масляной лампы, как только я вошел. Они казались стражами этого места, и монеты устилавшие пол и лестницу под их ногами остались неизменными, разве только их стало больше. Мне показалось, что золото сдвинулось чуть вниз, а возможно и какие — то кружочки золота сейчас срочно передвигаются по плитам пола и ступеням, чтобы не угодить мне под сапог.

Прекрасные проклятые ангелы. Я не хотел вспоминать историю семью, выстроившей для них столетия назад этот склеп и ставшей заложниками их волшебства. Мне не хотелось думать о людях одурманенных золотом, властью и неприкосновенной ангельской тайной, к которой имели доступ только они. Но сами ангелы начали странным образом притягивать меня, хоть они и были из мрамора. Но как восхитительны их лица, след привычно умиления на чертах изваяний здесь сочетался с едва уловимым коварством, гневом, отчужденность грозного небесножителя или карателя. И лишь на лице статуи стоявшей в самом низу лестницы иногда я видел тихую улыбку сострадания. Прочие казались лишь теми, кто способен наказывать и принимать благодарение за свой праведный гнев. Но мне они почему то были близки, особенно первый, с его заостренными в форме крыла же ушами, змеящимися до плеч локонами и пустыми глазницами, которые почему — то всегда казались мне исполненными хитроумия и ярости. Стоило только дать волю внутреннему зрению и эти глазницы представлялись мне вовсе не мраморными, а пустыми и кровоточащими, но не утратившими выражения гнева. Но гнев смягчался, когда я подходил к ним. Мне представали лишь безупречные лица.

Сам не зная зачем, но я начал призывно шептать их имена, по идеи это должны были быть их имена, по крайней мере так их звали в хрониках, но произносить вслух их никому не советовалось. Может, кроме меня их никто и не знал. Я сам точно не мог вспомнить, откуда узнал их. Проходя мимо каждого я произносил его имя вслух, но только шепотом, хотя звуки тут же жадно ловила тишина, и относила каким — то шипящим эхом. Даже масло в раскаленной лампаде зашипело, когда я назвал их всех по очереди от первого до последнего.

— Мэстем, Норей, Дориэль, Сетий, — еще несколько ступеней ниже и передо мной вспыхнул светильник, которого я никогда раньше тут не замечал, его свет озарил мраморные лица, будто заставляя их ожить, я ступил еще ниже и попеременно поворачиваясь, то влево, то вправо, чтобы взглянуть в лицо каждой следующей статуи продолжил перечислять их. — Рамиэль, Новелин и… Амадео.

Имя последнего я выговорил, едва достигнув его, и оно показалось мне чем — то приятным.

— Верный богу, — шепнул мне кто — то, перегнувшись через мое плечо, но естественно на лестнице за мной никого не было и не могло быть, только статуи в своих привычных позах и на своих привычных местах, каждый на своей ступени и еще лишняя лампада на правой стороне где — то посередине.

Я уже отвернулся, но тут снова кто — то зашептал горячо и доверительно, приникнув к моему уху.

— Или возлюбленный бога, как тебе больше нравится? Многозначное имя, но суть у него одна. Иначе Амадео был бы лишним.

Я опять резко обернулся и снова лишь ярко разгоревшийся лишний светильник ввел меня в смущение. Светильник правды, вдруг всплыло где — то глубоко в сознании, а влево от него у стены прямо за спиной Сетия проходит какая — то темная горизонталь — полоса порока, выше над Мэстемом забранное сетчатым переплетом окна для птиц, но почему именно для птиц, названия всплывали у меня в голове, но я не понимал, что они значат. Призрачный фонарь над окном, которого я не видел, но что — то мигнуло там. Сундуки с сокровищами, но не мои, тайный проход. Я тряхнул головой, чтобы сбросить с себя наваждение.

— Амадео, — рефреном билось в моем мозгу последнее имя и кажется я снова произнес его вслух.

Я сошел с лестнице и остановился перед последней скульптурой. Почему — то она нравилась мне больше, чем все остальные. В отличии от других стоя рядом с ней можно было ощутить смутное ощущение тепла и дружеских объятий, будто мраморные крылья укутывают тебя и вдруг оказываются живыми и мягкими. А еще это почти невинное выражение на его открытом лице. Только легкая тень коварства и уныния в улыбке, он будто бы переживал какую — то боль, но все равно слал улыбку приязни неизведанному.

Я хотел присмотреться к нему поближе, даже может быть поднести лампаду к его лицу не такому непроницаемому и бесстрастному, как у других, но вдруг обнаружил странное изменение. Нет, сама статуя стояла здесь, как и прежде, ни одного камешка не было от нее отбито, поверхность осталась гладкой, как была, формы идеальными, но через левое плечо и крыло статуи было перекинуто, что — то тускло блестевшее и хрупкое, будто паутинка. Золотая сеть. Это можно было понять только присмотревшись поближе. На самом деле это было сетка, тонкая, но удивительно прочная, она была мягкой, но стоило намотать ее на палец и она стянула бы, как проволока. Единственное, что отличало ее от рыбацких сетей это сияющий цвет, и мне почему — то показалось, что она сплетена из чьих — то волос, но ведь такое было невозможно. Уже хотя бы этот яркий золотой цвет возражал моему предположению. Если бы сеть не была такой мягкой и липкой, то можно было бы подумать, что она сплетена из настоящего золота или раскаленных жидких солнечных лучей.

— Там позади тебя спирали архитекторов, тайные ходы и пути вселенной, — настойчиво шептали уже другие тоненькие голоски мне на ухо, но я отмахнулся от них, как он блох. Не важно, что они искушали меня на все лады. Я представлял себе фигуру Амадео покрытую этой тонкой золотой сеткой, и мне вдруг захотелось убрать ее навсегда, хотя сейчас она всего лишь была перекинута через плечо ангела, а не покрывала его чело и фигуру, как это мне представлялось в видении.

И я сделал то, что наверное нельзя было делать, потому что кто — то шептал мне, что это запрещено и нарушителя проклянут за это. Но я и так был проклят. Я протянул руку и стянул сеть со скульптуры. Жидкий золотой поток тут же оказался у меня в руках и будто ободрал ладони, но я быстро кинул сеть к сундукам, где лежали прочие сокровища.

Интересно, как она попала в склеп. Мне казалось, что только гномы рудокопы или ювелиры могут создать нечто подобное, или волшебные пряхи, или… предположений было множество, и все они относились только к моему миру, а не к человеческому, но я не находил ответ. Гномы не осмелились бы принести это сюда даже в качестве дани, они бы просто не смогли проникнуть в защищенное мной от вторжений место. Никто не приносил сюда дань, никто вообще об этом месте не знал. Я властвовал здесь один, но сейчас мне почудилось, что я тут всего лишь гость.

По дороге в замок ощущение того, что кто — то следует за мной стало совсем призрачным. И все — таки тихое «спасибо», которое эхом разнеслось по склепу, когда я снял и отбросил сеть не давало мне покоя. Какие звуки, какие голоса, то шепчущие, то, когда двери склепа уже были закрыты поющие на такой высокой ноте, что лопалось оконное стекло и образовывались трещины в камне. Но стоило мне закрыть и снова открыть глаза, и нанесенных повреждений будто и не было. Люди привыкли к тому, что вблизи от склепа Розье всегда творится чертовщина, но я бы назвал это по — другому. Пугающее и притягательное действо походило на моим же воображение сотворенную мистерию. Даже очутившись в теплых покоях своего замка, обитых драпировками и застеленных коврами, я внутренним взором видел перед собой склеп, освещенный всего одной лампадой и неподвижные статуи, а еще мне казалось, что внутренность склепа разрывается от неописуемо богатых по колориту и окрасу ангельских голосов, поющих на такой высотой ноте, что содрогается земля под ними, а кровь течет из ушей тех путников, которые случайно оказываются вблизи склепа.

— Ну как? — Ройс оказался на удивление трезвым и даже вооружился пушистой щеткой, чтобы смахивать пыль с мебели. Совершенно нехарактерная для него усердие, гораздо чаще его можно было видеть нерадивым.

Я скинул плащ, ощущая тепло от камина, который вспыхнул, как только я вошел.

— Что как, Ройс?

— Уф, а я — то пытался растопить его битый час и ничего не выходило, — он уже восторженно смотрел на занявшие пламенем поленья, которые потрескивали и сыпали искрами, но не раздроблялись.

— Ты хотел увидеть госпожу?

— Я… э… — он поломался и кивнул.

Ну и что я мог сказать ему теперь? Правду. Он выглядел таким обнадеженным, что разочаровывать его не хотелось.

Конечно же, я имел полное право устроить ему взбучку, а не отвечать на вопрос, но вместо слов я со скорбным видом пожал плечами, и Ройс, хорошо меня поняв, тот час приуныл.

— Неужели еще долго ждать ее возвращения?

Я удержался от того, чтобы сказать, что такого может не состояться вообще, но вместо этого чуть дразня спросил:

— Она что заменяла тебе мать, старшую сестру, окружала тебя заботой? Кажется ее возвращения должен ждать только я.

— Но я ведь теперь с вами, — запнувшись вымолвил он, тут же готовый увернуться от удара или предмета, который я могу в него запустить.

— Ах, да… ты теперь со мной, — передразнил я. — Почему же она тогда нет.

Я пошел и опустился перед камином, Ройс семенил за мной так, как если бы был привязан.

— А вы не пригласите ее обратно? — вдруг попросил он.

Я только откинул голову и расхохотался так, что мой бестолковый слуга вздрогнул всем телом. Пригласить ее? Конечно. Знал бы он, чего это мне уже стоило.

Не понявший причины такого веселья Ройс отступил от меня на шаг.

— Иди, возьми в погребе еще одну бутылку или даже две. Я тебе разрешаю.

— У меня еще та не кончилась, — возразил Ройс.

— Тогда пойди и займись своими делами, если не хочешь больше пить. Оставь меня одного, — гневные нотки прозвучавшие в моем голосе окончательно убедили слугу. С минуту он еще неуверенно терся на пороге, ожидая то ли приказов, то ли каких — то разъяснений, но вскоре его и след простыл. Кто — кто, а Ройс путем опыта узнал, что злить меня лишний раз не следует.

Я бы просидел так в раздумьях очень долго, если бы странные изменения в замке и вообще в империи вдруг не насторожили меня. В самом воздухе я уловил опасность. Какая — то маленькая черная тварь, прошмыгнувшая у меня под ногой была так похожа на тех, что я повстречал на маскараде. Один нажим ступки и темное пятно от нее расплющилось у меня под подошвой, замарав ковер. Как это похоже… Я прислушался ко всем стенкам невидимых границ в своих владениях и не ощутил никакой защиты.

Найти Перси не составило труда. Мне хотелось припереть его к стенке и потребовать подробный отчет, ведь я оставил его следить за всем здесь.

— Ты видел новую шахматную залу, оформленную только в черных и белых тонах? Знаешь о новых статуях в моих галереях? Знаешь о том, что границы империи сейчас едва охраняются и чужие проникают к нам? Кто позволил тебе так за всем недоглядеть? Кто приказал тебе?

И знакомый ответ, произносимый уже множество по раз, поразил меня так, как если бы я слышал его впервые.

— Вы сами.

И Перси начал перечислять, что я сам пригласил весьма странных архитекторов, чтобы из незанятого пространства они оформили эту залу, сам послал за новыми экспонатами своей и без того многочисленной коллекции, сам сказал, что пор впускать к нам и наших опустившихся собратьев.

— В резиденции фей было запротестовали, но вы велели и их распустить на сегодняшний вечер. Они так обижены.

— Перси, я не возвращался всю ночь, — я положил руку его на плечо и доверительно заглянул в глаза. — Как ты мог перепутать еще раз.

Он чуть было не расплакался золотисто — алыми слезами, которые грозили испачкать его накрахмаленный стоячий воротник.

— А еще вы велели напомнить вам, когда вы вернетесь о встрече, на которую завтра собираетесь пойти.

— Понятно, — я убрал руку и постарался связать в памяти концы с концами. — А кто — то из моих доверенных лиц, — я имел в виду тех немногих, кто носил почетный чин министров и советников, но не имел права вмешиваться в мои дела. — Что они?

— Вы их всех распустили, сказали, что сегодня праздничная ночь, но они все — таки не ушли. Они дежурили всю ночь в своих залах собраний. Их напугало все это…

— Меня тоже, — признался я, повергнув его в легкий шок. Перси привык, что я ничего не боялся.

— Что с вами? — спросил он, как мне показалось многозначно.

— Ничего… но не ошибись в следующий раз, ладно.

Он согласно кивнул.

А потом я обратил внимание на одну из своих лесных гробниц. Звон лопат о промерзшую землю был таким непривычным. Я устремился туда, зная, что Перси едва поспевает за мной. Эльфы, которые совсем не были моими рудокопами чем — то занимались там, у кромки невидимой границы недалеко от елей. Непривычные черные камзолы на них резко контрастировали с многоцветными головами шатенов, рыжих и блондинов.

— Что вы тут делаете? — я был в бешенстве. — Кто вам приказал ворошить мою землю?

И ответ поразил меня вновь, тихий и испуганный.

— Вы!

— Вы сами.!

Что это? Неужели кто — то хочет свести меня с ума.

— Вы видели меня? Своими глазами? — я был поражен, это какая — то уловка.

— Да, вас, — стройно закивал мне ряд голов.

— Только вы вели себя как — то странно, — робко заметил один из них. — И глаза у вас постоянно меняли цвет.

— Глаза? — я подумал о Лоране, но его сил вряд ли бы хватило, чтобы хоть ненадолго притворится мной.

— И на шее у вас осталась царапина, — подтвердил их версию Перси. — Я хотел вам помочь, но вы отшатнулись.

— Царапина? У меня не бывает царапин, такие, какие не проходят сразу.

— Но тогда вы выглядели чуть иначе, я думал вы опять сменили прическу, — виновато поддакнул Перси.

— То есть хочешь сказать, что это был не я. Вы слушаетесь чьих — то приказов кроме меня?

Они испугались, я слышал, как взволнованно бьются их сердца под куртками и черными камзолами.

— Что в сундуке? — потребовал я.

— Черное золото. Вы велели зарыть его прямо на границе, ваш новый странный слуга принес его. Ифрит.

— Выбросите, немедленно! — приказал я. — И подальше от наших границ, куда-нибудь в омут и следите, чтобы он утонул прежде, чем кто-нибудь выхватил его оттуда.

Они закивали, ухватили сундук за кольца и поспешили выполнять приказ. Перси хотел проводить меня обратно в замок, но я отмахнулся от него.

— Следи за границей сам, раз уж распустил моих стражей.

С чувством собственной вины он поплелся делать то, что я сказал.

Хорошо еще, что против меня не назрело восстание. Того императора, с которым возникает столько неразберихи многие были бы не прочь и свергнуть. Когда последний фонарь эльфа скрылся за кромкой моих владений, я побрел назад к замку, лихорадочно размышляя по дороге. Когда я брел уже по бесконечным залам и переходом своей крепости, то мысли все еще оставались в полном сумбуре. К тому же здесь, как и в лесу меня не оставляло чувство, что какая-то белая бесплотная фигура следит за всеми моими действиями, прячась за стволами деревьев и оставляя на них длинные борозды от когтей. Завтра я посмотрю действительно ли там есть царапины. Деревья сами простонут, чтобы показать мне их, а сегодня надо подумать. Нужно хотя бы составить стратегию, как защититься от неизвестной напасти. Похоже кто — то ратует за то, чтобы мой же народ счел меня умалишенным, все выглядит так, как будто я то отдаю приказы, то сам забываю о том, что это сделал и начинаю всех бранить за то, что они верно служат мне же самому.

Сколько уже было таких случаев с моими подданными и каждый раз они говорили, что видели меня, хотя сам я был в другом месте, не мог же я раздвоиться или на самом деле все забыть. Я же не терял память, я отлично помнил, что ничего подобного не приказывал. Но приказать все это прикрываясь моим авторитетом было верным шансом проникнуть в мою империю и захватить ее.

Я вдруг вспомнил незнакомца на балу, смутно похожего на меня. Неужели…

Нет, я отказывался в это верить. Роза тут ни при чем. Я был уверен, что некто передавший мне приглашение на вечер ни имеет никакого отношения к ней.

— Ваше высочество, — голос прозвучавший над самым ухом был таким нежным и мягким, что ни чуть не напомнил мне о моем прежнем наставнике. Он никогда не обратился бы ко мне на подобной интонации. К тому же звук был таким, будто исходит из уст бесплотного, тут же быстро отлетевшего от меня.

Я пошел в тот направлении, куда как показалось, этот голос хотел меня привести.

Казалось, что некто, кого я никогда не в приглашал в свой замок расположился теперь где — то прямо вблизи моей спальни. Непривычно медленной для себя поступью я прошел по нескольким лестничным пролетам, крытым переходам и обитым в пастельный шелк чайным комнатам, устроенным здесь специально для Розы и тех гостей, которых она находила забавными. Но сегодня она не сидела там за полированным столиком в кругу моей нечисти, смешившей ее шарадами и комплиментами, теперь у нее была своя компания, как это не прискорбно. Обойдя гостиные, галереи и зеркальные залы я внимательно оглядывался по сторонам, но тщетно. В зеркалах не маячило ничьего отражения, кроме моего и моих крохотных слуг, рыцарские доспехи в коридорах не провожали меня долгими горящими взглядами, как обычно, даже тиканье в часовых башнях смолкло. В наступившей тишине хорошо можно слышать шевеление чужого крыла, если бы кто — то влетел в распахнутое окно непрошеным, но и того не было слышно. Однако я был уверен, что какая — то эфирная субстанция проникла в замок, может быть, даже в мои личные покои и остается здесь незамеченной всеми.

Только в своей спальне я заметил его — существо подобных которому даже я до сих пор не видел. Он сидел в просторном кресле возле моей постели, укрывшись крыльями, как плащаницей, и я невольно удивился тому насколько они ослепительно белы, в то время как дивное лицо с кристально чистыми голубыми глазами выглядит почти прозрачным. Ни у кого в моей империи даже у меня самого не было таких сияющих белых крыльев, такой гладкой мерцающей кожи, сквозь которую просвечивали бы все тончайшие прожилки, окажись он человеком и такого печального, но все же испытующего выражения глаз. Под веками у него будто бы залегли глубокие тени, которые тоже казались абсолютно белыми. Я невольно поразился его красоте и даже не испытал гнева от того, что он пришел сюда не приглашенным.

— Я мог бы окликнуть тебя в одной из темных галерей, — будто оправдываясь заговорил он. — Мог бы притвориться ожившей статуей или накрыться плащом и подсесть к тебе в таверне, но я боялся, что ты тут же прогонишь меня. Тогда мне пришлось бы уйти.

В его бесцветном, почти сливающимся с тишиной голосом послышалась какая — то обреченность, но я уже не внимал ему.

— Ангел! Настоящий в отличии от меня, — наконец удалось прокомментировать мне.

— Я был им, — холодно отозвался он и взгляд его подернулся дымкой. Мне показалось, что под бледными губами сверкнули заостренные кончики зубов, и его прозрачные пальцы, длинные и цепкие, будто готовы вцепиться в чье — то горло сами по себе, прежде чем он сам даст ими волю или сумеет сдержаться.

— И в отличии от тебя у меня выбора пути уже нет, — в его голосе на миг зазвучала сталь, всего на мгновение глаза опасно сверкнули, а потом передо мной сидел все тот же ангел, кроткий, опечаленный и будто жаждущий сочувствия. Роскошные оперенные крылья обвились вокруг его хрупких плеч, он сидел подтянул колени к себе, даже край его одеяния не касался резных ножек кресла, а по — кошачьи выгнутая спина находилась далеко от спинки, в такой позе он почему — то показался мне сиротливым, брошенным, не имеющим ни приюта, ни чье-то заботы, если таковая ему конечно нужна. Он выглядел одиноким, но как же тогда те другие шесть ангелов в склепе, разве он не из их числа?

— Седьмой ангел…

— Зови меня Амадео, — вскинув голову быстро поправил он. — Ты ведь знаешь, как меня зовут, там дважды ты уже назвал меня по имени.

— Верный богу, — повторил я.

— Вряд ли, — отозвался он, почти резко, но враждебность быстро прошла, его облик вновь вызывал сожаление. Хотелось утешить его, хотя невозможно было понять почему. Зачем этому опасному создания нужно чье-то сострадание и утешение.

— Я взял на себя смелость наблюдать за тобой, ты ведь знаешь? — он снова вздернул голову и бледно — золотые кудри, так удачно сочетавшиеся с его белой кожей легли на его лоб и скулы так, что показались вдруг золотыми червями. Они будто жили своей собственной жизнью, но остались такими круто завитыми и бледными, что он до сих пор выглядел статуей. Только вот, когда он был мрамором, на его лице не было такого обиженного и обреченного выражения, как теперь, когда он ожил и оказалось, что он не только не каменный, а вообще нематериальный. Почему — то он казался мне побитым, как если бы кто — то так глубоко оскорбил его, что он до сих пор не мог этого забыть. А он ведь наверное еще более вечен чем я, если первое впечатление не ошибочно.

— Я пришел предупредить тебя, ты ведь знаешь…

— Нет, не знаю.

Белые крылья нервно шевельнулись, такие же ослепительные, как снились мне во снах, но я почему — то был уверен, что там в галереи под водопадом меня касались не они.

— Наверное, ты пришел сюда, чтобы призвать меня к возмездию, как и любой карающий ангел ты за то, чтобы я применил против своих врагов железо и огонь.

— Я этого не говорил, мой светлейший…

— Что? — обращение показалось мне странным.

— Прости, — слова сорвались будто против его воли. — Я вспомнил, как мы называли давно того, кто тебе подобен.

— И кто же это?

— А ты сам не знаешь?

Я только покачал головой и понял, что совершил оплошность, теперь он уже не скажет ничего, что могло бы еще слететь с его уст. Они снова стали каменными для этой темы. У статуи не выманишь ничего, если только вдруг она не ожила. Но каким образом и почему это произошло сейчас спустя сотни лет, а не тогда, когда я первый раз пришел в склеп, и почему ожил один Амадео, а не они все. Неужели он мог оказаться самым безобидным из них или общим посланником.

— Тебя привели ко мне Розье, это точно, — заключил я. — И явно ты пришел рассказать мне ни о других поколениях этой семьи, приносившей жертвы вам.

— Вряд ли тебе будет интересно услышать о династии тех, кто всего лишь занимался колдовством, хотя и делали они это не совсем так, как принято у других.

— Неужели есть такие методы темной волшбы, с которыми я еще не столкнулся?

— Есть много большее…

Я устало кивнул и прислонился затылком к стенной панели у камина. Похоже да, если он явился сюда и я знаю, что он настоящий, а не иллюзия.

— Если ты действительно пришел предупредить меня о чем — то неблагоприятном, то почему только сейчас. Опасность ведь, если она есть, существует уже довольно давно.

— Я порывался прийти и раньше, но сеть ты ведь снял только сейчас.

По моим губам пробежала понимающая улыбка.

— Я так и думал. Ее было не порвать. Почему? Она ведь выкована из золота, может, даже теми, кто сейчас является моими подданными.

— Не совсем, но во многом это правда.

— Тогда что не так? Золото даже заколдованное это ваш металл. Я ведь не ошибаюсь, что у вас как и у меня оно не переводиться, только вы используете его несколько для других целей, — передо мной замельтешили мрачные образы людей из семьи Розье, принимающих его, и других случайно подвернувшихся несчастных. Стало жутко и неприятно даже от обрывков увиденного, но я знал, что вина Амадео за это самая меньшая. Если его вообще можно считать виноватым, учитывая ту жертву другим шести, которую он принес. Я читал его судьбу в его глазах, как будто в колдовской книге.

— Дело в ее волосах, частично вплетенных в сеть, — вдруг пояснил он не отрывая взгляда, и его длинные пальцы сложенные на согнутом колени вдруг шевельнулись сами по себе, независимо от его желания, будто хотели кого — то растерзать. — Мы с тобой даже более близки, светлейший, чем ты предполагаешь.

И опять это обращение, показавшееся мне смутно знакомым. Кого называли так? Кого — то кто носил доспехи и алый плащ, кого — то у кого на щите были выгравированы руны, кого — то кому кланялись и люди и сверхсущества, потому что в битве он был подобен солнцу или кого — то совсем другого, кто был его любимым пленником там на небесах, но сам был создан стать богом. Белые крылья, пронзительные глаза, боевой клич, а потом мертвенное спокойствие падения. Мне одновременно явились и мрак и такая болезненная вспышка самых сильных чувств, будто я влюбляюсь в первый раз. А потом, когда я попытался вспомнить больше, голову охватила такая резкая боль, что мозг сдавило, как в тисках. Сознание неслось куда — то по лабиринту, но эта боль воздвигала в нем тупик. Я не мог узнать больше, как не старался, потому что с каждой попыткой снова мыслить, боль становилась лишь сильнее. Не было больше кого — то в солнечных бликах с руническим щитом и жуткими тварями покорно кланявшимися ему. Краткие ослепительные видения лишь раздразнили на меня. Я обратился к Амадео с неожиданным упреком.

— Близки? Потому что меня бросила жена, точно так же как тебя девушка, которую ты силой украл из семьи Розье, чтобы она жила с тобой в твоем склепе.

— Все было не так, — решительно возразил он. — Я спас ее.

— Спас, вот как значит это называется? Убивать всех поклонников юной барышни одного за другим, как каких-нибудь цыплят, это значит ее спасать.

Знания приходили ко мне сами собой, но Амадео все еще пытался возражать.

— Ты всего не знаешь.

— Зато я знаю теперь, какие пиршества вы себе устраиваете во крови, пусть всего и раз за столетие. И она жила так с вами? А теперь ты хочешь, чтобы я помог тебе ее найти.

— Я думал, что если сам помогу тебе, то ты окажешь взаимную услугу.

— Если бы я мог? — мой вздох не был огненным, скорее холодным. Я ощущал, как все чувства постепенно охватывает мороз. В присутствии Амадео мне совсем не хотелось становиться драконом, это было первое мое партнерство, когда я чувствовал, что уникален в глазах собеседника сам по себе, а не как чародей, дракон и уж тем более принц. Он видел во мне самом что — то такое, что делало меня ценнее всех чудес мира, а вот я сам в себе этого никогда не замечал. — Я никогда не встречал той, кого вижу в твоем сознании.

— Даже если нет, я в любом случае должен тебя предупредить.

— С какой стати?

Он только пожал плечами и в такт им растерянно дернулись крылья.

— Постой! — вдруг сообразил я. — Это вы прогнали Винсента из склепа, до того как туда заявился я. Конечно же, вы перепугали его до такой степени, что он не мог уже оставаться там постоянно. Почему? Неужели вы берегли место для меня? Если да, то кто же я вам такой? С какой стати вам угождать мне или каким — то образом помогать.

— Есть одна мелочь, о которой ты узнаешь когда — нибудь…

— Ты можешь сказать сейчас?

Он задумчиво уставился на огонь. Я мог видеть только его точеный профиль и задумчивый сапфировый огонек в непроницаемых глазах.

— Я знаю многое, поверь мне, — произнес Амадео, — но эти знания не радуют меня, и уж тем более вряд ли они принесут удовольствие другим.

— Тогда что мешает тебе стать статуей и молчать вечно?

Он поднес согнутый тонкий кулак и беззвучно ударил себя по груди.

— То, что находится у тебя здесь, — пояснил он. — А еще мои обязанности.

— Какие? Карать смертных и виновных, и невинных, когда они не ждут рокового шелеста твоих крыл.

— Все в чем — то виноваты, — коротко бросил он.

— И такой моралью ваши действия оправданы?

— А ты можешь что — то против этого сказать, — его глаза опасно блеснули. — Есть только наименьшее зло, и наибольшее, я предпочитаю находить своими когтями последнее.

— А иногда находить тех, в ком то или другое возмещено таким потрясающим влечением к тьме, что даже затворник из склепа готов предложить им свою компанию.

— Мы никогда не были затворниками, так только кажется, мой светлейший.

— А кто накинул на тебя сеть, уж не она ли?

Он только улыбнулся мне той холодной мраморной улыбкой, от которой мороз пробегал по коже.

— Какое бы зло или добродетель в тебе ни были, но я вижу в тебе то, чего нет больше ни в ком, а еще что — то такое, что сродни мне. Поэтому я пришел, чтобы помочь. Ты принимаешь мою помощь, светлейший?

— Если она не обернется мне во вред.

— Другим да, тебе вряд ли, — все также загадочно пояснил он, и несмотря каменную холодность его черт и движений, он показался мне вдруг сам совсем беззащитным. Чем может помочь это изнывающее от скорби существо. Робкий, обиженный, нежный, как можно было назвать, чтобы передать то ощущение хрупкости, больше моральной, чем физической, когда посмотришь на него, сжавшегося клубком на моем кресле и с безнадежной тоской смотрящего в даль.

— Это я напугал Винсента, когда он попытался занять место в склепе, — вдруг признался он.

— Что ж, благодарение тебе, — мой тон был едва саркастическим, но я подумал, что не найди я тогда склеп, и моя участь могла стать более плачевной, чем после ночей одиночества и успокоения там, за которые я смог набраться силы, пока обозленный наставник искал по всему миру своего сбежавшего ученика.

По каминной полке проползло еще одно из гнусных созданий Розы, мысленным усилием я загнал его в табакерку и прихлопнул тяжелой крышкой.

— Похоже пока что мне придется помогать себе самому, — заключил я, одевая плащ. — Пора наводить порядок в империи.

Когда я спустился по лестнице в холл, Амадео неотступно следовал за мной, не касаясь перил. Мы прошли мимо Ройса, который уже ничему не удивлялся, но другие мои слуги взволнованно прятались по своим укрытиям, при приближении Амадео, будто увидели давнего врага.

— Куда ты?

— Разве ты не можешь читать мои мысли?

Он только неопределенно пожал плечами.

— Сначала в резиденцию фей, кажется, это место пострадало больше всего от вражеских происков, — я вспомнил безудержную охоту фейри веселиться. Куда только могла бы выплеснуться их бьющая через край энергия, если бы не увеселения устраиваемые специально для них. Эти прелестные леди взбунтуются против меня раньше всех, если ограничить их свободу.

Но когда я пришел туда, то передо мной все также почтительно расступались и приседами в реверансах, как до этого. Только появление Амадео за моей спиной почему — то повергло их в шок. Иногда взгляды полные укора быстро отворачивались от меня, но я успевал прочесть в них что — то вроде того, как же я мог привести сюда этого.

Я поднял руку, призывая ко вниманию.

— По-прежнему ваша вся ночь. Не смейте слушать никого, кто приказывает вам разойтись. Здесь нет и не будет закона кроме того, который уже установлен в первый день моего правления. Ночь для веселья. И я дарю ее вам.

По зале пронесся ропот и только. Робкие улыбки быстро угасали. Восхитительное сборище передо мной показалось мне испуганным.

— Позже вы узнаете все, что должны узнать.

И никак не комментируя присутствие ангела рядом со мной я двинулся дальше. На всех болотах, где жили мои существа, во всех лощинах, где располагались театры и обиталища нечисти, во всех крепостях и собраниях совета, во всех охранных пунктах страны я снова устанавливал свои прежние законы. В каждом бастионе я требовал кровавую подпись со своих поверенных, что только мои приказы будут исполняться ими.

— Кровь не даст вам преступить это соглашение, — говорил я, и рыцари фейри, охранявшие мои границы послушно ставили свою подпись. Они не понимали в чем дело, но по обычаю слушались меня.

Когда обход бы закончен, я позвал к себе в тронную залу всех ответственных лиц. Они явились, мои министры, военачальники и советники, надобность в которых обычно никогда не возникала. Прекрасные и безобразные они стояли передо мной, уважительно смотрели на мантию перекинутую в мой трон и тот час кидались выполнять мои приказы. Как только я велел что — то очередной приближенный тут же исчезал. Я знал, что не пройдет и мига, а он уже будет выполнять повеление. Окно специально было открыто, чтобы впускать и выпускать тех, кто сегодня ночью нужен мне. Там в мире смертных уже загоралось утро, а мою страну все еще окутывали сумерки. Ночь не окончится, пока я не закончу разборку со всем этим хаосом, творящимся в моих владениях.

Я назначил новых дозорных, усилил охрану у границ, отправил патрули, чтобы выдворить из страны всех, кто проник сюда в момент смуты, я приказал соглядатаям искать виновников в мире смертных, я поставил шпионов и здесь на каждом квадратном метре необитаемого пространства, отправил дозор в места общественных увеселений, чтобы искать лишних среди моих подданных, приказал подслушивать каждый разговор, и все это время Амадео стоял позади меня. Как какая — то мифическая принадлежность он занял место у драпировок над моим троном, и следил за всем таким невыразительным взглядом, будто ничего не происходило вообще. Он как будто присутствовал совсем в другом пространстве, хотя я ощущал его за своей спиной. Почему я не прогнал его, потому что не хотел или не мог. Или я ощущал перед ним какую — то солидарность. Но с какой стати?

Последним, кто остался в тронном зале был омерзительный тип. Он сам прибыл на ночной совет, хотя его никто не звал, но он очевидно не мог пропустить тревожный огонек в зале императора. Сгорбившийся и уродливый он все же по моей моде был обряжен в синий с галунами сюртук. Да и служил он весьма плохо, иначе бы ему уже давно было место среди отребьев составлявших общество Розы. Этот гоблин следил за внешними границами моих стран и ближайшим к ним городами. Его хитрость, пытливость и дальнозоркость позволяли ему улавливать все волнения смертного мира и доносить их до моих писцов. При его телосложение ему не понадобились бы сапоги — скороходы, пожелай я дать ему такие, чтобы обойти за ночь все огромное пространство, за которым он вел дозор.

— А теперь скажи мне ты, — я схватил его за локоть так, что он испугался и попятился, ожидая моего огня. — У моей жены действительно поместье в Лизаре?

Он только кивнул.

— Как часто она бывает там?

Возможно, он думал, что я сам все знаю, а его спрашиваю только для проверки, поэтому ответ его был обдуманным и медлительным. Язык в его пасти едва ворочался издавая хриплые звуки.

— Крепость в Лизаре посещается куда реже, чем поместье в Рошене, но охрана там выставлена всегда.

— У нее есть еще поместье в Рошене? — я иногда встряхивал его, чтобы он продолжал быстрее.

— В нескольких кварталах от дома Розье. Поместье «Королевские цветы» в районе Манетт.

Я кивнул, конечно же, самый фешенебельный район города, где до сих пор несмотря на зверства инквизиции сохранились богатые особняки, в которых даются роскошные приемы.

— Они устраивают званые вечера каждый день, — как на допросе продолжал гоблин, — и поместье пользовалось бы дурной славой, потому что наутро многие из них не возвращаются, но всех тянет туда, потому что потому что графиня Розабель знаменита.

Я все понял и выпустил его.

— А крепость?

— Они приобрели ее недавно и только еще обустраивают там все.

Он с поклоном ожидал разрешения удалиться и я дал таковое, оставив его лишь с одним единственным распоряжением на будущее.

— Присматривай за ними!

Он еще раз поклонился и исчез, обернувшись раза три вокруг своей оси.

Я задумался. Выходит, даже последний из моих верноподданных, и тот знает о Розе больше, чем я. Интересно, на какие деньги они обзавелись поместьем, спросил бы Ройс, но я полагал, что в данном случае Роза использует лишь свое обаяние и колдовство. Отлично, для нечисти у нее есть склеп, а для смертного общества поместье, где наверняка гостей охмуряет та же самая нечисть. Я почти слышал, как подвески хрустальных люстр и стекла в окнах дрожат от звонкого смеха Розы, когда она наблюдает, как разделывают и обирают ее гостей. Почему я не взглянул на все это раньше тайным зрением, на белое бальное платье «графини» и ее золотую тиару, на карточные столы, где шла игра, на танцы, где руки людей соприкасались с когтями, на потайные комнаты, где оставались избранные. А что в крепости? Я заглянул туда, но увидел только передвигаемую мебель и предметы роскоши, которые странные слуги еще только туда ввозили, шокируя редких в этой местности путников.

— Не забудь завтра в полночь у тебя встреча, — как бы между прочим напомнил Амадео, но я даже не бросил взгляда на него.

— Я советую тебе пойти, — вкрадчиво добавил он.

— Чтобы ты мог увязаться за мной, — усмехнулся я, давая понять, что его присутствие не так желательно, как он думает. Но он все же увязался. Когда на следующий вечер я стоял на нехоженых тропах вдали от Рошена, Амадео следовал за мной, на этот раз соблюдая почтительную дистанцию. На открытом пространстве он не старался прильнуть ко мне так близко, чтобы я ощущал его дыхание на своем затылке.

Грозовое небо над нами было хмурым, дороги унылыми. Небольшой город Лизар совсем не манил меня своим убогим видом, но возможно наэлектризованность готовой грянуть буре сказалась и на мне. Ветер подувший в лицо, всколыхнул перья птиц, упавшие на дорогу. Черные вороны с криками неслись по направлению к городу. Унылая крепость находившаяся вдали будто отталкивала их от себя.

— Не единственный, ты больше не единственный, — послышалось мне в шуме надвигающейся бури, и казалось, что я снова слышу голоса прях, провозглашавшие меня когда — то лишь одним, но теперь резко изменившиеся. Шепчущие ноты стали надрывными. — Ты больше ни один такой в обоих мирах.

Какой — то части меня, возможно, сохранившей еще в себе что — то человеческое, вдруг стало не по себе. Я закутался плащ, развернулся и пошел в город. Мне нужно было просто посидеть в шумной таверне среди людей, дать им свое поющее золото, чтобы смутить их и забыться. Среди испуганных и взбешенных присутствием дьявола людей я снова осознаю, что равных мне нет. Но единственная большая таверна в городе уже была запружена теми, кто смотрел на совсем другого фокусника. Я едва смог пробиться в задние ряды. Никто даже не обратил на меня внимания. Людям гораздо интереснее было наблюдать не за теми, кто входит и выходит, а за какой — то высокой огромной фигурой в черной накидке, которая сгорбившись склонилась над очагом. На круглом столике рядом стояли бокал с вином, кувшин воды и карты. Нет, карты не лежали на столешницы, они взмывали в воздух сами по себе, описывая круги и толкая друг друга, а толпа зевак восторженно выла.

— А где его ассистент? — вдруг спросил кто — то, толкнув товарища в бок.

— Наверное, не придет сегодня, — раздался равнодушный ответ, как будто все это здесь уже давно стало вполне обычным зрелищем.

Но я понимал, что вижу не просто фокусника, чародея. Однако кто посмел демонстрировать свое искусство так открыто вопреки всем моим уставам. Но я слишком опешил, чтобы испытывать сейчас праведный гнев. Эти когтистые руки колдовавшие над шипящим маслом и вином что — то мне напоминали.

— Подойди, милая! — черный коготь поманил к себе полногрудую дочь трактирщика и та подошла, будто очарованная тем, кто зовет или загипнотизированная им. Шнуровка на ее корсаже вдруг туго натянулась, так что девушка вынуждена была ослабить ее, и вдруг ее пальцы нащупали на груди за корсажем дублон, один, потом другой, и вдруг монеты посыпались на стол потоком. Золото пело и звенело, но тут же превращалось в черный цвет, как только кто — то старался схватить его. Жадные руки ловили лишь гнилушки.

— А теперь дай мне руку!

Она неуверенно протянула ее вперед, не зная, что будет дальше, что в то время, как вода перед ним обращалась в вино, а вино в кровь и шипящие масло лилось вверх искристым потоком, более ярким, чем даже огонь за спиной дьявольской сгорбленной фигуры.

Маг — фокусник вдруг изъял прямо из пустоты острый кривой нож и кольнул руку прелестнице.

— Нет, — она хотела отдернуть кровоточащий палец, но он удержал его и капнул на тушку мертвого сокола на столе, которая тут же ожила. Глаза птицы загорелись дьявольским огнем, и она полетела, чтобы царапать и клевать тех, кто подвернулись, но людям было весело, пьяные, они хохотали, смотря на все, что происходит. Неужели так мало нужно, чтобы привести в полный восторг толпу или они принимают все это за показуху, или же он уже успел одурманить всех их.

Между тем очередная капелька женской крови уже превратило и вино и воду в застоявшееся золотое болотце. Котенок спавший на табурете у огня вдруг проснулся и начал жадно принюхиваться, но не к птице, севший на стропила потолка, а как мне показалось к крови. Только я наверное заметил, что единственный кровавый мазок маг опустил себе на ладонь и кажется черная кожа на ней вдруг стала белее.

— А теперь слушайте, кто поют эти монеты! — крикнул он, и горстка золотых вылетев из его кулака описала круг над столом и задержалась прямо в воздухе. Тот высокий чистый оглушающий звук, который вдруг раздался действительно был похож на песню. Казалось тысячи крошечных ротиков расположены на этих дублонах и издают протяжный звук одновременно.

Волшебство кончилось как только кто — то попытался схватить крайнюю монету. Вся структура круга тут же порвалась и золото хлынуло вниз, обращаясь в тлеющие угольки.

— Но ты заслужила монету, милашка, — когтистая рука протянула золотой харчевнице и та с благодарностью схватив его и спрятав на груди поспешно сделала реверанс. А потом она понеслась выполнять заказы, но фигура в черном плаще и капюшоне осталась на месте. Было ли представление окончено я не знал, но публика не расходилась. Мне показалось, что широкие плечи под накидкой дрожат, когда когтистые руки вдруг оперлись на стол и их обладатель болезненно и тяжело захрипел. Он принюхивался к чему — то, будто чуял здесь в таверн самый изысканный и опасный аромат.

Меня мучили вопросы. Кончилась ли мистерия? Понимают ли эти люди, куда они забрели или принимают все за изысканный фокус, чтобы их потешить. Почему же тогда на развлекавшегося не сыплются подачки, никто н приглашает его выпить. Все будто застыли. И вдруг обернулся он сам, резко смахивая капюшон со своей головы и провозглашая:

— Ну, кто из вас в Лизаре еще отказывается подчиняться мне?

Я находился у самого выхода и лицо повернувшиеся ко мне должно было больше ужаснуть тех, кто стоял в первых рядах, но только я ощутил, как почва выходит у меня из под ног. Это лицо, запавшее, обгоревшее, с красными глазами, сверкающими как угольки из черных провалов глазниц, почти неузнаваемое и все равно до сих пор знакомое.

Мне захотелось уйти, выйти на открытое пространство, вдохнуть свежий ночной воздух и понять, что все увиденное в таверне было лишь дурным сном. Однако пара колдовских фокусов может и была всего лишь иллюзией, но лицо передо мной нет, если его можно было еще назвать лицом. Скулы с небольшим наростом мяса и кожи едва дернулись, а черный безгубый рот приоткрылся, демонстрируя удивительно белые клыки.

— Кто из вас готов пойти на дракона со мной? Кто хочет золота и власти?

Гул множества голосов оглушил меня. Они могли бы удивиться, что я не кричу вместе с ними, если бы их внимание всецело не было приковано к нему точно также, как его ко мне.

— Кому из вас не надоела власть нечисти над вашим краем? Во всем, что вы терпите от них виноват он. Его золото окончательно спасет вас от нищеты, а приведу вас к нему я.

Произнося все это он смотрел на меня и наверное улыбался, если этот оскал можно было назвать так. Мои сжавшиеся кулаки привели бы его в восторг и поэтому я вышел. Дверь сама захлопнулась за мной, но до меня все еще доносились звуки происходящего внутри, звон кружек и потрясание кулаков, а также треск огня в очаге и присутствие рядом чужой нечисти.

— Дракон, вельможа — все одно. Слушайтесь меня и я приведу вас к его сокровищам и власти.

Я отошел подальше, пренебрегая вниманием Амадео, который уже стоял подле меня.

— На встречу действительно стоит пойти, — заключил я, все еще продумывая и сопоставляя все, что увидел.

— Я же тебе говорил, — отозвался он.

Я присел на валун у дороги и подпер голову руками. Неужели то безобразное лицо, которое я увидел может быть его лицом. Неужели передо мной снова тот, о ком я силился забыть уже долгое время.

— Не переживай так, все обойдется, — раздался надо мной голос Амадео.

— Обойдется, — вспылил я. — Ты хоть понимаешь о чем говоришь?

Он вздохнул.

— Ангел из склепа, — произнес я так, будто это звучало, как оскорбление. — Сидел бы ты всю вечность там.

Шок постепенно сменялся расчетливым спокойствием. Разве раньше я не подозревал того, чему сейчас получил подтверждение? Да, послание было от него. Да, под баутой и домино на маскараде был он. Да, он возможно заодно с розой и это неудивительно, ведь она… я помнил, кому она родня, но не понимал ее целей. Однако кем был тот другой в сопровождении ифрита. Чьи глаза смотрели на меня из — под фиолетовой маски.

До двенадцати еще оставалось время. Я хотел посмотреть на крепость Розы, а если можно и пробраться туда. Меня до сих пор поражал тот факт, что она имеет дома и в мире смертных и уж там — то ее можно будет когда — нибудь найти.

Небо надо мной еще больше помрачнело. Обиженный Амадео старался держаться на расстоянии от меня и иногда даже прятался за валунами, пропуская мимо нас путников, но все же не отставал.

— Ты больше не единственный, — опять долетали до меня дразнящие голоса, они будто звучали в моей голове.

— Добрый вечер, милорд, сегодня у вас куда меньше шрамов, — этот голос уже был человеческим.

Я едва заметил маленького горбуна у дороги, который завидев меня встал, опираясь на свой посох.

— Шрамов? — удивился я, что он говорит, неужели и этот убогий человечек принял меня за кого — то другого. — Почему ты решил, что у меня когда — то были шрамы.

— Ну, милорд, зачем же так стесняться, мы же договорились я никому не скажу, той золотой монеты, которую вы дали мне, вполне достаточно.

Его костлявые пальцы сжали на груди золотой кружок.

— Она будет со мной до последний минуты, милорд, — с каким — то тайным смыслом проворковал он. — До самой последней минуты, чтобы…

— А откуда ты узнал, что я могу быть ранен, — насторожился я, уже понимая, что он перепутал меня с кем — то. Возможно, стоит двинуться по направлению к нему, как и к другим, чтобы показать, кто я есть на самом деле, вовсе не безобидный мальчишка, но я чего — то ждал. Может мне уже надоело демонстрировать всем, что я дракон.

От отпрянул от меня, чуть не упав при моем же первом шаге по направлению к нему.

— Вы не помните, я приводил к вам лекаря.

— Серьезно? — я вдруг утратил к нему интерес, значит, он говорил о простом смертном.

— Лекаря, который живет в разрушенной башне… он смазал ваши раны, и они затянулись, если б мой горб исчез также, как ваши раны. Правда шрамы у вас остались, но вы дали мне монету, чтобы я никому не говорил.

Может он безумный и таким образом хочет выманить подаяние. Я нашел для него пару медяков и швырнул на дорогу, давать мое золото в эти дряхлые руки мне почему — то не захотелось.

— Держи и забудь о том, что я здесь был.

— Вы и прошлый раз почти так же сказали.

— Нет, — одернул я его, — ты никогда раньше не видел меня.

— Как же…

Я отмахнулся от возражений и хотел пройти мимо, но его руки сжавшие медяки вдруг на миг освободили дублон, висящий у него на шее. Монету, совсем, как я видел в таверне. Золото проклятых.

— Откуда она у тебя.

— А вы не помните, милорд? — он поспешно спрятал и медяки и монетку висевшую на красной ленте у его горла. — Вы сами мне ее дали.

Я отошел от него со смутными подозрениями. Я сам. Опять тот же ответ. Ну что можно с этим поделать. Если бы только мои сверхсущества, склонные к выдумкам и проказам, а теперь даже этот убогий нищий клянется, что видел раньше меня. И этот голос шепчущий в высоте «ты не единственный». Что бы это все могло значить.

Еще издалека я окинул взглядом крепость. Угрюмая сложенная из серого камня со множеством крупных шахматных башен она добавляла шарма этому пустынному месту. У входа действительно все еще копошились слуги, внося напольные часы и мебель в таких количествах, будто готовились преобразить весь замок. Мохнатые и скрюченные, непропорционально сложенные тела носильщиков были одеты в те же черные сюртуки, что и на маскараде. Тонкие ноги передвигались очень быстро, дряхлые руки на деле оказывались очень выносливыми. Внутри замка паучьи лапки ее слуг старательно начищали люстры и ремонтировали щербатые неровности в кладке камней на парапете башен. Видимо, Роза, решила по-королевски обосноваться и здесь.

Подъехавшая из пустоты карета остановилась у распахнутых ворот. Горбатый кучер спрыгнувший с облучка открыл дверь, и изящная рука дамы легла на его когтистую клешню, чтобы опереться о нее.

Я направился туда же, к гостеприимно распахнутым створкам ворот, где уже исчезал ее золотистый шлейф.

— Стой, твои раны на спине еще не до конца закрылись, а ты уже хочешь получить новые, — запротестовал Амадео, но его совет опять остался без внимания.

Я безрассудно спешил в крепость, в которой не смотря на продолжение ремонтных работ уже полыхала торжественная иллюминация в верхних залах и виднелись силуэты гостей.

В этот раз я просто грубо растолкал копошившуюся перед входом нечисть и прошел в ворота минуя высохший ров, уже беспрепятственно, очевидно потому, что отсутствии всяких манер с моей стороны внушило этим тварям уважение. Кто — то даже снял шапку, прежде чем я его толкнул и почтительно отошел в сторону.

Оказавшись в просторной прихожей я первым делом заметил мерзких насекомых копошившихся в подвесках так низко свисавшей люстры, что казалось еще чуть — чуть и она упадет на залу, придавливая всех карликов носящихся здесь. Только потом я обратил внимание на то, что все здесь носят темные цвета, черный бархат, черный шелк, да это уже не маскарад. Теперь я сильно отличаюсь от них. Золотой здесь лишь ее цвет, а я будто вопреки ее законам заявился сюда с золотой вышивкой на своем камзоле. Это резко выделяло меня на фоне других. Я быстро провел по шитью пальцами, и узор стал черным, не в моем вкусе конечно, но нельзя выделяться.