Бесплатный фрагмент - Вальс осени

Когда ты думаешь, что силы больше нет,

Когда ты смотришь в небеса, не видя свет,

Когда забыл, что за закатом есть восход…

Иди вперёд и не жалей разбитых ног……

Ещё станцует осень вальс с тобой на «Бис!»

Ты обязательно взлетишь, раз падал вниз…

Ирина Самарина-Лабиринт, 2020

Пролог

«Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим».

— «Все будет настоящим — и жемчуг в первом действии, и яд в последнем».

Фаина Раневская

В маленьком захламлённом кабинете стало душно. Леонид Прянов, младший лейтенант полиции, включил старенький вентилятор и с тоской провёл взглядом по старому шкафу с облупленной и местами облезлой зелёной краской, доверху забитому папками, по столу, заваленному бумагами. И как только Павел Никитич может здесь что-либо найти? Но, однако, следователь Павел Никитич Моисеев одним точным движением вытащил из высокой кучи хаотично разбросанных бумаг распечатанные результаты экспертизы и зачитал:

— «Смерть наступила в результате проникновения острого режущего предмета в сонную артерию. На рукоятке острого режущего предмета, по форме напоминающего кухонный разделочный нож, обнаружены отпечатки пальцев Руслана Геннадьевича Шилина». Как тебе, Лёня, такое, а? — Павел Никитич достал из нагрудного кармана старого вязаного ручной вязкой свитера пачку сигарет. Леонид знал, что начальник курит только «Winston» синего цвета. Сам Лёня обходился дешёвым «Максимом», и привычки шефа к дорогим сигаретам при небольшой зарплате не разделял.

— Но это невозможно! Руслан Шилин скончался от огнестрельного ранения раньше, чем произошло убийство Назарова! — возмутился Леонид, — Ты уверен, что эксперт ничего не попутал?

— Уверен, Лёня, уверен. Здесь всё чётко. Смерть Шилина наступила двенадцатью минутами раньше смерти гражданина Антона Петровича Назарова. Ошибки быть не может.

— Но пули в теле Шилина из огнестрельного оружия, обнаруженного в руках убитого Назарова. Очевидно, что стрелял Назаров! Смерть гражданина Шилина, по результатам медэкспертизы, наступила мгновенно. Но как Шилин, погибший двенадцатью минутами раньше, мог убить Назарова, своего убийцу?!

— А чёрт его знает, Лёня… У богатых свои причуды, — усмехнулся Моисеев и меланхолично закурил сигарету, вынутую из новой синей пачки с надписью «Winston», — Может, это призрак убитого отомстил своему убийце, — но, заметив испуганный взгляд младшего лейтенанта, поспешно произнёс, — Да шучу я, Лёня, шучу!

Леонид Прянов открыл протокол места преступления, ещё раз пробежался взглядом по исписанным крупным размашистым почерком строчкам и вдруг поинтересовался:

— А жена Шилина не может быть к этому причастна? Её муж всё завещал сыну — Руслану Геннадьевичу Шилину и абсолютно ничего — ей. Геннадий Шилин умер за сутки раньше своего сына. Тебе это не кажется подозрительным?

— Нет. Там как раз всё чисто. Геннадий Юрьевич Шилин умер от сердечного приступа в 23 часа 53 минуты местного времени. У него были проблемы с сердцем, как и у большинства людей, которые нервно и напряжённо работают.

— А где на момент его смерти находилась его жена? Лариса Дмитриевна Шилина? Она исчезла за день до его смерти, — Леониду всё больше казались странными обстоятельства дела.

— У неё алиби. За день до кончины супруга она сбежала к своему любовнику Алексею Викторовичу Клименкову. У них и до этого был продолжительный роман, о котором знали все сослуживцы Геннадия Шилина. И обманутый супруг знал, кстати, тоже. На некоторое время любовники прекратили встречи по настоянию самого Геннадия Шилина, но за день до его смерти Лариса Шилина снова сбежала к любовнику. Здесь, скорее, у господина Геннадия Шилина был бы мотив — убить жену из ревности. У Ларисы Дмитриевны мотива нет. Права на наследование компании «Золотая империя» перешли к её пасынку.

— Но после его гибели… — начал своё предположение Леонид.

— Лариса Дмитриевна вступит в права как единственная прямая наследница, — продолжил недосказанное Моисеев, — Ты полагаешь, Лёня, что хрупкая женщина может одним стремительным метательным движением произвести такой точный смертельный удар разделочным ножом, да ещё с большого расстояния?

— Это могло быть заказное убийство, — Леонид продолжал упорно, впрочем, не слишком уверенно придерживаться своей версии.

— Где можно найти киллера, практикующего метание ножей? — усмехнулся Павел Никитич, — Хотя…

Моисеев вдруг напрягся, бросил задумчивый взгляд в окно, где от сильного порыва ветра летели вниз с деревьев берёзовые листья. Они, круглые и мелкие, как золотые монеты, золотым же дождём ложились на землю. Павел Никитич, видя живой интерес в глазах младшего лейтенанта, продолжил:

— Видел я однажды такого человека, который так умело и ловко метал ножи с закрытыми глазами… В наш город приезжал цирк. Вот там был виртуоз, один цыган… Но цирк уехал год назад. Да и как бродячий цирк можно связать с убийством генерального директора крупнейшей золотодобывающей компании «Золотая империя»? У тебя есть идеи на этот счёт, Лёня?

— Нет… — растерянно помотал головой помощник Моисеева, — Даже не представляю, как это всё вообще можно связать…

Несколькими днями раньше… Загородный дом Антона Петровича Назарова

В кабинет своего шефа Артур проник беспрепятственно. Он просто взял запасные ключи в железном шкафу на посту охраны, зашёл в дом, сняв ботинки, поднялся по широкой деревянной лестнице на второй этаж, на ходу вспоминая, как год тому назад он почти силком на руках тащил вниз по этой лестнице красивую девушку. Он торопился успеть вовремя увезти её из этого дома, где с ней произошло ужасное… Возможно, этой девушке тогда показалось, что Артур груб с ней, но у него просто не было в запасе времени объяснить ей то, что он спасает её жизнь…

Вот и сейчас Артур проделал этот путь по этой лестнице с высокими резными перилами в кабинет своего шефа Антона Петровича Назарова. Его хозяин не увлекался новомодными средствами охраны личной неприкосновенности и поэтому о сенсорных замках, реагирующих только на отпечатки пальцев владельца кабинета, не подумал и не установил. Артур провернул ключ в замке два раза, толкнул коленкой тяжёлую дубовую панель, и двери открылись. Артур прошёл внутрь и направился сразу к столу, на котором находился ноутбук Назарова. Личный охранник Назарова знал пароль, быстро ввёл его, и на экране, замигав, начали загружаться файлы. Когда система полностью загрузилась, Артур открыл электронную почту хозяина. Все пароли были сохранены в компьютере, так как Антон Петрович ленился лишний раз вводить их, и предпочитал, чтобы они вводились автоматически, как только он открывает почту или иные документы. Почтовый ящик, давно не открываемый, был переполнен письмами. Артур удалил всё и очистил корзину, проверив, не сохранил ли Назаров интересующие его фото в облаке. Нет, не сохранил. Тем лучше. Затем Артур начал открывать все папки и архивы с фотографиями. Нужные ему фото обнаружились быстро. Они хранились в папке с названием «БДСМ сессия». Так папку назвал тот фотограф, отправивший снимки Назарову по электронке. Артур открыл папку, начал просматривать фотоснимки той девушки и снова залюбовался её красотой.

Вот особенно этот кадр, где можно хорошо рассмотреть лицо девушки, такие удивительно зелёные глаза, какие редко встречаются в природе, как у русалки или ведьмы. Они, чуть раскосые, большие, очень выразительные, полны слёз, и такие чистые, яркие и живые даже на снимке. Она смотрит в объектив испуганно, в её глазах страх и боль. Почти на всех снимках девушка обнажённая, в вызывающе-сексуальных позах, надолго привлекла внимание молодого охранника. Но Артур вовремя отдёрнул себя. Он здесь не для того, чтобы любоваться актрисами. Одним щелчком мыши Артур удаляет фото и очищает корзину. Но, уже закрывая программы на компьютере, парень вдруг вспомнил, что, наверняка, у полицейских есть программа, восстанавливающая удалённые файлы. Артур захлопывает крышку ноутбука, не дожидаясь, пока экран погаснет сам, берёт ноутбук в руки и выносит из кабинета.

На первом этаже расположена гостиная, где Назаров предпочитал отдыхать и где любил принимать гостей. Здесь же имеется большой камин. Артур никогда не понимал прихоть хозяина иметь камин в доме, где есть центральное отопление. Но вот сейчас камин очень пригодился. Парень приносит сухие дрова из кладовой и растапливает камин. Огонь разгорается быстро, лижет красными языками закопчённую чугунную решётку. Артур никогда не любил камины, ему не нравился дым и копоть от открытого пламени. Вот привычная с детства печка у деда с бабкой в деревне была практичной и многофункциональной, а камин… так себе… прихоть богатых.

Артур терпеливо ждёт, когда прогорят дрова, и как только появляются раскалённые угли, он кидает ноутбук в камин. И с удовлетворением замечает, что на этот раз камин превзошёл обычную печку. В узкую дверку печи ноутбук было бы не просунуть. Артур наблюдает, как пластиковый корпус медленно плавится, превращаясь в бесформенную массу, как растекается и шипит на кирпичах. Но комнате разносится удушливо-ядовитый запах пластмассы, чёрная копоть поднимается вонючим облаком в дымоход. Но Артур продолжает стоять и наблюдать, как то, что было ноутбуком, где его хозяин хранил важные документы и фото, догорает в пламени. Возможно, что-то хозяин хранил на флешках. Артур снова поднимается наверх, открывает сейф в кабинете, сгребает все флешки и возвращается к камину, и тоже швыряет их в огонь, а затем снова приносит дрова, набивает ими топку, чтобы следы расплавленной пластмассы прогорели окончательно.

Артур смотрит с удовлетворением на трещащие и разгорающиеся поленья, подходит к бару, наливает из большой пузатой бутылки с тёмным стеклом дорогой коньяк в рюмку и не спеша выпивает, затем садится в кресло, где любил сидеть хозяин, долгим и пристальным взглядом смотрит на огонь. Теперь всё. Имя этой девушки никогда не всплывёт в деле Назарова. Он сделал ей ещё один подарок, теперь никто и ничто больше не напомнит ей об ужасе, пережитом в этом доме.

Год спустя…

Леонид Прянов открыл папку «Архив» и положил в неё дело Антона Петровича Назарова с пометкой «нераскрытое». Чудовищная, страшная и нелепая гибель генерального директора золотодобывающей компании «Золотая империя» так и осталась неразгаданной даже таким опытным и въедливым следователем, как Павел Никитич Моисеев.

Глава первая. Актриса с зелёными глазами или Кошка на раскалённых углях

«Она была нежная, ранимая и слабая как Лаура,

но ей пришлось стать сильной, расчётливой и циничной, как Маргарет.

Она вынуждена была превратиться в кошку на раскалённой крыше»

Цитата автора

Начало лета. Сирень цветёт так тревожно и пряно. Молодые листья тополей шелестят на лёгком тёплом ветру. Мила спешит, легко огибая встречных людей плавной походкой танцовщицы. И это несмотря на то, что она на высоких каблуках. Лёгкий подол шёлкового платья подрагивает в такт её шагам. Но вдруг у самого края тротуара Мила остановилась. Она смотрела, как ветер вырвал яркий воздушный змей из рук маленькой девочки, ещё секунда и змей отброшен ветром на проезжую часть. Девочка стоит на краю и смотрит, как машины несутся по дороге, в её глазах слёзы.

Мила быстро выбегает на проезжую часть и ловко хватает воздушного змея за хвост перед тем, как проносится следующая машина, затем протягивает змея за верёвочку ребёнку.

— Спасибо, — растроганно улыбается девочка, на её мягких щёчках показываются милые ямочки. Вот такой быстрый переход от горя к счастью.

— Держи крепче и не выпускай, — произносит Мила и дальше спешит по улице, не оглядываясь на счастливую улыбающуюся девочку.

У входа в поликлинику её ждёт младшая сестра Аля. Она специально попросила Милу сходить на УЗИ вместе. Девушки поднимаются по этажам, Аля скрывается за дверью кабинета, а Мила терпеливо ждёт сестру. Але семнадцать лет, но ей уже поставлен страшный диагноз — порок сердца. А УЗИ должно этот диагноз подтвердить.

Аля выходит из кабинета вместе с медсестрой, которая отдаёт результаты обследования Миле.

— Что? — тревожно спрашивает Мила.

— Идите на приём к доктору, он вам всё объяснит, — сдержанно отвечает медсестра.

Доктор долго рассматривает результаты, что-то сравнивает, что-то долго пишет в карту больной, затем поднимает глаза и произносит:

— Требуется срочная операция.

— Нужны деньги? — интересуется Мила.

— Нет. Операция будет плановая. Сейчас конец мая, очередь на операцию подойдёт в начале августа. А пока подготовительный этап. Нужны лекарства. Сразу предупреждаю вас, они дорогие, но необходимы. И до и после операции потребуется курс реабилитации в хорошем санатории, это тоже, увы, будет не бесплатно. Ваша сестра студентка? Пусть сдаёт сессию, берёт академический отпуск на год и начинает готовиться к операции, проходит курс лечения, сдаёт необходимые анализы.

Как только Мила увидела в витрине аптеки, сколько стоят нужные лекарства, она поняла, что таких денег у неё нет.

— Может, купить только один препарат, а второй потом, когда я найду деньги? — робко поинтересовалась у подруги Лены.

— Нет, нужно пройти курс полностью. Я попрошу у родителей и займу тебе денег. До середины лета. Ты же сможешь отдать через полтора месяца? А то им в Турцию ехать, нужно будет заплатить за путёвки.

— Да, конечно, — неуверенно ответила Мила, вспоминая, что на подоконнике в кухне лежат несколько неоплаченных квитанций за квартиру и коммунальные услуги.

В театре закончился сезон, а новый планировался только в начале сентября. Это летнее затишье грозило безденежьем для Милы. И как только она подумала о том, что нужно срочно искать заработок, как случайно встретила старого своего знакомого Славку Петрова, бывшего актёра, а теперь артиста цирка. Поговорив немного о том, как живётся, Мила обмолвилась о том, что ищет работу. Славка мгновенно оживился:

— Нам нужна ассистентка для одного номера, мы как раз ищем. Только согласишься ли ты, Милка, не знаю… — замялся парень.

— Нужны специальные навыки, да?

— Нет, навыки не нужны. Но это такой номер… Старинный цыганский номер. Метание ножей. В общем, приходи завтра к нам, познакомлю тебя со Штефаном, он тебе всё лучше меня объяснит.

Весь вечер Мила принимала решение. Недавно она оплатила весь курс послеоперационной реабилитации в санатории и уже отправила туда Алю на месяц. Денег Лены, взятых в долг у её родителей, хватило только чтобы купить лекарства Але, а ведь надо ещё погасить задолженность за квартиру и отдать долг родителям Лены, который у Милы так и не получилось отдать вовремя… Так что денежный вопрос не был решён. И Мила понимала, что курс лечения, возможно, придётся повторить, за квартиру тоже нужно будет через месяц, в крайнем случае, через два, платить, иначе хозяйка их выселит. К тому же, нужно купить зимние вещи для себя и Али, съездить к бабушке, купить ей дрова на зиму. Как только Аля вернётся из санатория, ей придётся брать академический отпуск на год, а это значит, что вместо двух лет, Миле придётся содержать младшую сестру три года, поэтому нужны какие-то деньги на счету. И девушка приняла решение.

На следующий день, встретив Славку возле развлекательных павильонов в городском парке, где временно расположился купол цирка, Мила была готова ко всему.

— Это Штефан Вишняков, настоящий цыган, — парень представил Миле смуглого мужчину с большими чёрными глазами, такими чёрными, что в них совершенно не видно было зрачков, — Штефан, эта новая ассистентка, будет вместо Данки.

— А с Данкой что? — испугалась девушка.

— Да ничего страшного, — заржал Славка, — Замуж вышла, муж запретил.

— Когда цыганка выходит замуж, она должна вести себя скромно, — объяснил Штефан, — Да ты не бойся. Глаз у меня меткий. Данка вообще не боялась. И ты не бойся, красивая.

— Да, через три дня сворачиваем шатёр и уезжаем, — объявил Славка и пояснил Миле, — Это у вас в театре мёртвый сезон, а мы за лето должны как можно больше населённых пунктов объездить. Самое тяжёлое, Мила, тебе покажется не у щита стоять под прицелом ножей, а жить в фургоне и не иметь возможности помыться. Но заработок того стоит.

— Вячеслав сказал, тебя Мирела зовут? — поинтересовался Штефан, смотря на девушку бездонными чёрными глазами, а когда она кивнула, он снова спросил, — А ты знаешь, что это цыганское имя?

— Нет… — растерянно произнесла девушка и от чего-то смутилась, — Так назвала меня бабушка в честь своей подруги детства.

— Понятно, — серьёзно кивнул Штефан, — Значит, подругой твоей бабушки была цыганка. Это добрый знак, Мирела, мы сработаемся вместе.

Через три дня Мила уехала вместе с цирковой труппой в другой город, где они так же развернули шатёр и расклеили афиши с анонсом. Штефан не звал Милу на репетиции, тренировался один, очертив мелом силуэт девушки на деревянном щите, а перед выступлением зашёл к Миле в фургон и принёс бутылку водки.

— В первый раз выпей, но немного. Важно в первый раз себя преодолеть, потом будет выходить легче.

Мила с благодарностью приняла бутылку, выпила полстакана водки, больше просто не смогла и, чувствуя, как её подташнивает то ли от страха, то ли от алкоголя и немного раскачивает из стороны в сторону, забралась на помост, служивший ареной. Под тревожную музыку Штефану завязали глаза чёрной повязкой и вкатили столик с остро наточенными ножами. И когда Штефан взял в руки нож, и острое лезвие сверкнуло в лучах софитов, Мила почувствовала, что теряет сознание от ужаса. Она зацепилась ногтями в деревянную стену так, что под ногти больно впились занозы, зажмурила глаза. Музыка смолкла, и девушка услышала такую тревожную тишину в зале, что зазвенело в ушах. Но ещё секунда, и Мила поняла, что это нож пролетел в нескольких сантиметрах от её уха и вонзился в деревянный щит. Публика восторженно ахнула, а Штефан взял второй нож…

«Еже еси на небеси, да светится имя твоё, да пребудет царствие твоё…» — Мила шептала молитву застывшими губами, от животного ужаса, охватившего её, забывая слова. Нож пролетел и вонзился в деревянный шит с опасной близостью, но не задел девушку. Сердце бешено застучало в груди. «Мама… Мамочка!!!» — девушку сковало от страха, она не открывала глаз, слышала только стук ножей о дерево и восторженно — испуганные выкрики публики. Наконец, ножи кончились. Снова заиграла музыка, раздались громкие аплодисменты, свист и улюлюканье. Штефан сорвал повязку с глаз, приблизился к девушке, взял её за дрожащую липкую от холодного пота руку.

— Как ты, девочка? Жива?

— Вроде да, — прошептала Мила срывающимся голосом.

Таких громких восторженных оваций Миле ещё ни разу не приходилось слышать, уходя со сцены.

Мила догадывалась, что Штефан просто жалеет её и бережёт её нервы. Как — то Славка обмолвился, что Данка и на репетициях служила мишенью, но сейчас Штефан тренировался один, он тренировался каждый день и подолгу. Мила восхищалась его упорством, но так как на репетициях задействована не была, то быстро заскучала и попросила директора цирка задействовать её где-нибудь ещё.

— Лике нужна помощница в номере с голубями, — предложил он.

В обязанности ассистентки входило открывать клетки с птицами и вовремя подавать кольца, шарики и другой инвентарь. Номер был очень красивым. Лика, в светло голубом струящемся платье, сама как большая светлая птица, держала на руках голубей и раскачивалась на качелях.

Миле понравилось бывать на репетициях, репертуар цирка очень разнообразный, кроме клоунов и жонглёров, были номера с огнём, девочка с огромной коброй, эквилибристы показывали своё мастерство в воздухе, Микола Бабич, мускулистый силач, под громкое улюлюканье публики разрывал руками цепи, когда его опутывали ими. Фокусник разрезал ящик, в котором находилась красивая девушка, пополам, а два дрессированных пуделя — Жиля и Диля, любимцы детворы, с удовольствием фотографировались со всеми желающими после представления. Крупных животных, не считая трёх пони, не было. Как объяснял Славка, их трудно было перевозить с места на место в таком напряжённом графике. И верно, каждый день они давали представление в разных местах. Тяжелее всего, как Славка и предупреждал, была невозможность помыться и постирать бельё. Вечером Мила кипятила чайник, чистила зубы и подмывалась водой из кружки. Это всё, что можно было сделать в походных условиях. Как-то раз Штефан уговорил директора цирка остановиться в дешёвом придорожном отеле. В ту ночь Мила впервые за несколько недель спала на мягкой кровати и мылась в душе. Правда, вода оказалась холодной, и девушка даже чуть не заплакала от разочарования и обиды, но всё-таки помыла голову холодной водой и смыла многодневную усталость с тела. Как подозревала девушка, Штефан сделал это ради неё, после того, как Мила обмолвилась, что не мылась много дней. После отдыха в отеле появились новые силы, и дорога уже не казалась такой монотонной и утомительной. Мила стала замечать, как Штефан посматривает на неё бездонными чёрными глазами, но встретив её взгляд, торопливо и смущённо отворачивается. Часто в своём фургоне, который она делила вместе с Ликой и другими женщинами, стали появляться букеты полевых цветов. Сначала Мила не придала этому значения, но Лика усмехаясь, объяснила ей, что до появления Милы, в их фургончик цветы не приносили.

Вообще, отношения цирковых артистов сильно отличались от тех отношений, к которым Мила привыкла в театре. Если в театре кипели бесконечные интриги, зависть и сплетни, то среди цирковых взаимовыручка была главным правилом. Артисты страховали друг друга, действовали чётко и слаженно, на каждодневных репетициях так физически выкладывались, что на всё остальное просто не хватало времени и сил.

И когда гастроли подошли к концу, Мила вдруг неожиданно для себя обнаружила, что ей становится грустно, когда она думает о том, что скоро придётся расставаться с труппой.

Из гастролей Мила вернулась в конце лета. На автовокзале её встречала Аля, выглядевшая посвежевшей и даже поправившейся, чего нельзя сказать о её старшей сестре. Когда Иван увидел Милу, он ужаснулся, девушка, и без того стройная, ещё больше похудела, выглядела усталой и измученной.

— Ты кровь для Рейха сдавала, что ли? — раздражённо спросил он.

— Нет, просто дорога вымотала. Сначала города, потом небольшие деревеньки и сёла, каждый день в пути. Иван, извини, я с вокзала домой, мечтаю принять ванну. Весь месяц мечтаю. Буду мыться много часов.

Аля засмеялась, а Иван подхватил сумку Милы и повёл девушек к своей машине.

И действительно, как только Мила оказалась в своей квартире, сразу же закрылась в ванной комнате, где долго лежала, блаженно закрыв глаза, в горячей воде с морской солью и ароматной пеной.

— Приготовь сестре поесть, я продукты привёз, — велел Иван.

— А ты не останешься? — спросила Аля, бросив кокетливый взгляд на парня из под полуопущенных ресниц. Всё-таки, какие они разные, в который раз заметил Иван. Вся красота досталась Миле, Аля же была полноватой и какой-то невыразительной в чертах лица.

— Нет. Миле нужно отдохнуть. Мы с ней встретимся завтра, — и он вышел на лестничную площадку.

— Жаль… — вздохнула Аля, — Жаль, что не останешься.

Театр создает иллюзию близкого знакомства с незнакомым человеком;

отсюда великие страсти, которые возбуждают актрисы.

Жерар де Нерваль,

французский поэт

Евгений Подольский, режиссер театра, достаёт распечатанную на листках пьесу и читает ремарки автора.

— Вот, главная героиня тонкая светлая натура, да у неё даже грудь маленькая. Об этом даже в ремарках указано!

— Ну и что? — пожимает плечами Ирина Савельевна, художник по костюмам, — Искусство опосредованно, ты это знаешь, Женя! Ну и что с того, что актриса будет худосочной блондинкой? Если она не понимает саму суть своего персонажа, то какая польза от её внешней эффектности?

— Ты всё-таки хочешь, чтобы я попробовал Мирелу Новак в образе Лауры Уингфилд? В моей постановке эту роль всегда исполняла блондинка. Вот, смотри «она сейчас словно кусочек стекла, которого коснулся луч света, и он заиграл мимолетным призрачным блеском», — зачитал ремарку Подольский.

— Хочешь, не хочешь, Татьяна Озерцева лежит с температурой и воспалённым горлом, я сегодня звонила ей. Бедняжка, даже говорить не может, — вздохнула Ирина Савельевна.

— Как она умудрилась заболеть ангиной в конце лета? Ладно, сегодня подгони костюмы на Новак. Придётся отдать ей роли Озерцевой на этот сезон. Надеюсь, что справится, — произнёс режиссёр, думая про себя, что рискует, давая роль актрисе, только что закончившей театральное училище.

— Справится, — улыбнулась Ирина Савельевна.

— Озерцева задействована сразу в двух спектаклях, она играет полностью противоположных по характеру героинь. Маргарет Поллит и Лауру Уингфилд. Получится ли это у Мирелы Новак?

Когда Мила получила эти роли, несколько секунд она не могла дышать от распирающего счастья в груди. Девушка даже приказала себе: «Дыши! Дыши! Это правда!!!». Сколько раз девушка наблюдала из пустого зрительного зала репетиции, ловила каждое слова Татьяны Дмитриевны, которая в пьесах Теннесси Вильямса была просто бесподобна. Что до самой роли, то Мила, если уж совсем откровенно, не понимала Маргарет из «Кошки на раскалённой крыше». Зачем она покупала самые лучшие дорогие виски для спивающегося мужа, девушке не понятно. Если бы она сама оказалась в подобной ситуации, то старалась бы как-то бороться с этой пагубной привычкой мужчины. Когда Мила поделилась этими своими размышлениями с Иваном Покровским, звукооператором и своим другом, он усмехнулся:

— Ты, Милка, ещё молодая и глупая, тебе подрасти надо.

И больше ничего не стал ей объяснять. И что ей не хватает жизненного опыта и понимания действительности такой, какой её видит зрелая женщина, Мила тоже поняла на репетициях, когда читала наизусть монолог Маргарет Поллит:

— Всегда приходилось унижаться перед людьми, которых терпеть не можешь, только потому, что у них есть деньги и власть. Я была бедна, как церковная мышь. Тебе не понять… Когда я закончила школу, у меня было только два вечерних платья! Одно мама сшила по готовой выкройке, а другое перепало от богатой кузины, наглой девки. Как я её ненавидела! Ох, как я её ненавидела! А на свадьбу надела бабушкино подвенечное платье… Вот я и стала кошкой на раскалённой крыше!

Мила говорила монолог, а сама понять не могла, почему Маргарет так и не родила ребёнка от мужа, почему ненавидела родственников за их богатство. Почему, если кузина отдала своё платье, которое, наверно, было не дешёвым, раз кузина богатая, бедная родственница её ещё больше возненавидела? И почему идти под венец в подвенечном платье любимой бабушки — это такая беда? Мила считала, что её героиня просто не знала настоящей бедности, такой, когда даже двух вечерних платьев может не быть.

Но, так или иначе, а монолог юная актриса прочитала убедительно. После репетиции Иван заметил:

— Мила, тебе нужно почувствовать себя взрослой зрелой женщиной.

— Каким образом? — заинтересовалась актриса.

— Приди завтра на репетицию не в джинсах и маечке, а в красивом платье, на каблуках, сделай сложную причёску, — предложил парень, бросая выразительный взгляд на кеды, а потом на забавный хвостик на макушке девушки.

— И это поможет? — с сомнением спросила Мила и вдруг созналась, — Героиня борется за наследство, мне это… неинтересно.

— Героиня борется за счастье, всё то, что ей дорого. Ты видишь только внешнее, Мила, — ответил Иван. И Мила не стала с ним спорить, он, всё-таки, немного старше её, восемнадцатилетней, на три года, вот из армии недавно вернулся и, возможно, понимает в мотивах людей больше, чем она.

Если роль Маргарет юная актриса искренне пыталась понять и почувствовать к ней симпатию, то чтобы полюбить Лауру Уингфилд из «Стеклянного зверинца» не требовалось никаких усилий. Милу очаровала эта героиня сразу и сильно. Актриса понимала каждую её реплику, каждое движение души за простой фразой. Даже читая ремарку: « Волосы у Лауры уложены не так, как обычно, причёска мягче и больше ей к лицу. В облике Лауры проступила какая-то хрупкая, неземная красота…», Мила понимала, что эта полностью её героиня, совпадающая с ней во всём, с каждым порывом её души. Она играла на сцене так естественно, как будто себя.

А м а н д а. Где ты пропадала, ведь ты же не ходила в колледж?

Л а у р а. Гуляла.

А м а н д а. Неправда!

Л а у р а. Правда. Просто гуляла.

А м а н д а. Гуляла? Зимой, в этом пальтишке? Это же верное воспаление легких! Где ты гуляла?

Л а у р а. Как когда. Чаще всего в парке.

А м а н д а. И с простудой — тоже?

Л а у р а. Я выбирала меньшее из двух зол, мама. Я не могла пойти в колледж. Меня вырвало там прямо на пол!

Аманда. Так ты хочешь сказать, что каждый день с половины восьмого утра до пяти вечера болталась в парке? Я думала, что моя дочь посещает Торговый колледж Рубикэма.

Л а у р а. Это не так страшно, как кажется. Я заходила куда-нибудь погреться.

А м а н д а. Куда ты заходила?

Л а у р а. В художественный музей или в птичник в зоопарке. Я каждый день ходила к пингвинам. Иной раз вместо завтрака я брала билет в кино. А потом я чаще всего бывала в «Жемчужине» — это большой стеклянный дом, где выращивают тропические цветы.

«Стеклянный зверинец» Теннесси Вильямс

Да, эта странная девушка была понятна ей, в отличие от практичной Маргарет. И публика тоже понимала эту героиню, когда её исполняла Мила Новак. Букеты цветов в гримёрке и ожидающие актрису поклонники у входа в театр — явное тому подтверждение.

Однажды после репетиции Иван Покровский задержал Милу и отвёл в сторонку от остальной труппы.

— Мила, я слышал, тебе деньги нужны. А мне заказали фотоссесию рекламы итальянских колготок одной фирмы для каталога. Да ты не волнуйся, Милка, раздеваться не надо, ты даже в платье будешь от их фирмы. Если согласна, жду тебя послезавтра в два часа дня по адресу, который скину тебе на вотсап.

— Хорошо, я согласна.

Мила доверяла Ивану. Если он сказал, что всё будет достойно, то так оно и будет. И когда девушка приехала в студию, её уже ожидала визажистка и представитель фирмы — заказчика.

— Это действительно превосходное качество! — восторженно произнёс приземистый полноватый мужчина в элегантном тёмно-сером костюме, — А если бы вы видели нижнее бельё! Это же сказка! Ни одного шва, вы можете представить?

— Нет, не могу, — серьёзно ответила Мила, — Когда я надеваю нижнее бельё, мне кажется, что его производители не знают, для кого его делают.

— Вот здесь вы правы, юная леди! Чтобы шить для женщины, женщину нужно любить! Женщиной нужно восхищаться как шедевром искусства!

Съёмка прошла на удивление быстро и легко в приятной рабочей атмосфере. На Милу надели тёмно — синее шёлковое платье строгого покроя, но короткое. В нём девушка почувствовала себя школьницей. Она садилась на стул, элегантно кладя одну ногу на другую, или ложилась на диван, кокетливо приподнимая ноги в красивых ажурных чулках на спинку стула. Иван сосредоточенно щёлкал затвором фотоаппарата, а Мила изящно и быстро принимала красивые позы, и это было легко, потому что с лицом практически не приходилось работать, всё внимание уделялось стройным ногам в дорогих итальянских чулках или колготках. Прощаясь, представитель фирмы подарил девушке несколько чулок и колготок разных моделей. И деньги за съёмку на карточку перевели в тот же день. Не заказ, а просто праздник души какой-то!

Следует прощать талантливым актрисам их капризы…

Жюль Ренар, французский писатель

А вот со следующим заказом всё было совсем иначе, он был полной противоположностью первому и засел в душе Милы глубоким страшным рубцом. Этот заказ предложил ей её бывший однокурсник Сашка Емельцев. И если бы не реально большие деньги, которые платил за него заказчик, Мила бы ни за что не согласилась.

— Съёмка обнажённой натуры, БДСМ атрибутика, бандаж, но, в принципе, ничего сложного, справишься, — заверил Емельцев, — Ты подходишь под требования заказчика по всем параметрам. Он хочет шатенку, невысокую, зеленоглазую, стройную. В общем, я сразу подумал о тебе. Соглашайся, Мирела. Где ещё ты заработаешь такую сумму за два-три часа съёмки?

— Хорошо, только я хочу работать с Иваном Покровским. С другим фотографом откажусь.

— Это принципиально? — спросил Емельцев, и Мила кивнула, а он ответил, — Хорошо, будешь работать с Покровским.

Мила не совсем представляла, что ей придётся делать, поэтому отнеслась к заказу слегка легкомысленно. Как и в прошлый раз с ней долго работала визажистка, но это была уже другая девушка. Первый этап съёмки — в одежде. Мила, одетая в красивый полупрозрачный пеньюар стояла напротив симпатичного парня, тело которого распирало от мускулов. Наверно, его нашли в стриптиз — клубе, заметила девушка. Миле распустили волосы и повязали на глаза чёрную ажурную повязку, а парень обнял её за плечи. После ещё несколько эффектных поз, Емельцев сам говорил, что нужно делать, а модели в точности выполняли его указания. Затем он позвал ещё одного парня, не такого эффектного, как первый, но такого же серьёзного и сосредоточенного, который принёс с собой чемоданчик, открыл его и достал верёвки. И Милу попросили зайти за ширму и полностью раздеться. Предстать обнажённой перед несколькими практически незнакомыми мужчинами Мила стеснялась, но пересилила себя. Работа есть работа, к тому же все здесь, чтобы выполнить работу и получить за неё деньги. Никто не собирался приставать к девушке с непристойными предложениями.

— Сначала пара кадров — вы вместе, а затем только ты, — объяснил Емельцев, — Заказчику нужны снимки модели, связанной в технике шибари. Слышала о таком, Мила? Это древнее японское искусство. Связанное в этой технике обнажённое тело женщины выглядит очень красиво, как бабочка, запутавшаяся в паутине. И не бойся, верёвки очень мягкие, сделанные из натуральной ткани, шрамов на коже не оставляют.

И работа началась… Миле связали запястья, заставили её партнёра прислонить её к стене, а ей велели обхватить его спину ногами, а связанные руки перекинуть через его шею. Всё это Мила выполнила механически, радуясь, что её обнажённое тело скрыла мощная фигура мужчины. А потом Милу заставили встать на колени, а парня схватить её за волосы и отвести её голову назад, затем, наоборот, приблизить лицо к его ширинке. Парень с обнажённым торсом был всё-таки в джинсах, и это немного лучше, чем, если бы он полностью разделся, как и она. На Милу надели ошейник, пристегнули цепь, а потом развязали её затёкшие от грубой верёвки запястья, но только чтобы затем привязать её уже с вытянутыми вверх руками к приделанной заранее к потолку перекладине. Парень, затягивающий на её запястьях верёвки, увлёкся и сделал это профессионально, подвязав девушку таким образом, что ей пришлось приподняться на носочки, чтобы снизить боль от подвешивания. И прежде, чем она издала глухой стон, послышался сердитый голос Ивана Покровского:

— Стас, верёвки ослабь! Не видишь, что делаешь?!

Парню пришлось послушаться и чуть спустить верёвки, чтобы девушка могла полностью встать на ступни. Иван быстро защёлкал затвором, свет от ламп слепил глаза, и они слезились, но Мила терпеливо смотрела в объектив.

— Отлично, — похвалил Емельцев, — Теперь девайсы.

Стас достал из чемоданчика зажимы для сосков с утяжелителями и силиконовый фалоимитатор.

— Так, это убери, — Иван хмуро взглянул на фалоимитатор, — Порнуху я не снимаю.

— Заказчик хочет… — начал Емельцев, но Иван его резко перебил:

— Я читал договор, там обговорён этот пункт.

Мила бросила на друга благодарный взгляд, а Стас убрал фаллоимитатор обратно в чемоданчик. Но и того, что осталось, было достаточно, чтобы испугать девушку. И она сорвалась, не выдержала, и когда Емельцев приблизился к ней с зажимами для сосков, Мила жалобно взмолилась:

— Саша, не надо! Давай без этого! Я не могу…

— Можешь, — жёстко отозвался он, — Или хочешь, чтобы из-за твоих капризов сорвалась сессия, и заказчик нам ничего не заплатил? Денег не получишь не только ты, Мила, но и вся съёмочная группа!

Девушка ощутила, как её сосков касаются мужские пальцы и пощипывают, заставляя их набухать. Мила попыталась извиваться, но Емельцев опять предупредил:

— Тихо, тихо… Так нужно, Мила, потерпи.

И вдруг девушка почувствовала острую боль сначала в одном, а потом и в другом соске. Она опустила испуганный взгляд вниз и увидела, что на её сосках зажимы. Боль от сосков волной разливалась вниз, по всему телу. Девушка невольно застонала. Но и это было не всё, мужчина подвесил к каждому соску утяжелители, небольшие гирьки. И хоть они были совсем лёгкие, тело девушки пронзила такая невыносимая боль, что из глаз невольно покатились слёзы. Емельцев отошёл, и сразу же ослепила вспышка фотоаппарата. Девушка, не в силах терпеть острую пронзительную боль, выгибалась и стонала, но от её движений становилось ещё больнее. А ещё было очень стыдно и унизительно.

— Хорошо! Как хорошо! — восхищённо воскликнул Емельцев, — И даже не нужно прилаживать усилий, чтобы играть! Как всё натурально!

— Зажимы убери, достаточно, — послышался голос Ивана, громкий и требовательный.

— Но у нас ещё кадры с флоггером, — начал Емельцев, но фотограф его опять перебил:

— Убери зажимы, иначе я прекращаю сессию.

Емельцев и на этот раз вынужден послушаться, и снял с груди девушки зажимы, один за другим. Когда он это делал, Мила каждый раз сильно вздрагивала всем телом, снимать зажимы оказалось намного больнее и чувствительнее, чем их надевать. Девушка почувствовала, как дрожат её губы, она едва сдерживала готовую вот-вот начаться истерику. Мила снова опустила взгляд на свою большую полную грудь, её соски побагровели, распухли так сильно, что напоминали две ягоды. К ней приблизился парень с флоггером в руке, надавил его рукояткой на подбородок, заставив девушку поднять голову и посмотреть в объектив мокрыми от слёз испуганными глазами. В этот момент Мила так остро чувствовала свою беспомощность, как никогда до этого. Она одна совершенно голая, крепко привязанная за руки, а перед ней четверо мужчин. Мила, несмотря на застилавшие глаза слёзы, видела похоть и вожделение в глазах каждого, смотрящего на её тело. И только взгляд синих глаз Ивана оставался внимательным и серьёзным, как всегда во время работы. Мила смотрела на него и чувствовала себя немного увереннее, она знала, что он не позволит мужчинам выйти за рамки дозволенного.

— Возьми рукоятку в рот, — приказал Емельцов. Мила почувствовала, как деревянная рукоятка надавливает на её губы и разомкнула губы. Снова вспышка камеры.

— Отлично, детка, отлично! — возбуждённо воскликнул Емельцев.

Девушку отвязали, она стала растирать затёкшие руки. Мила не чувствовала ничего, кроме боли в затёкшем теле и огромной усталости. Емельцев, наконец, объявил о конце сессии. Мила поспешила скрыться от жадных взглядов мужчин за ширмой, где её ждала девушка-визажистка.

— Ты хорошо держалась, умница. Очень профессионально, — произнесла девушка и протянула Миле влажные салфетки, — Вытри лицо, ты плачешь. Тушь водостойкая, но всё равно сейчас потечёт.

Глаза воспалились от яркого света софитов, лицо опухло от слёз, руки затекли так, что Мила не могла удержать салфетку. Незнакомая девушка принялась ей массировать плечи, приговаривая:

— Сейчас… сейчас пройдёт. В аптеке мазь от ушибов купи, запястья смазывай.

Мила обратила внимания на свои запястья, покрытые красными полосами. Как же она выйдет на сцену в таком виде?!

Наконец, Мила оделась, очистила лицо от макияжа, причесалась, прибрав волосы в тугой узел, и несмело выглянула из-за ширмы. Стас снимал верёвки с потолка, Иван и его ассистент уже убрали камеры, Емельцев нетерпеливо потирал руки.

— Давай посмотрим, как получилось, Иван, — обратился он к фотографу.

— Позже. Завтра отдам тебе готовые материалы, — отозвался Иван, подошёл к Миле и обратился к ней: — Тебя жду, Мила. Пошли, подвезу до дома.

Больше он ничего никому не сказал, только кивнул на прощание своему ассистенту, подхватил сумку с камерой и вышел. Мила последовала за ним.

На улице уже темнело, заканчивался долгий летний день. Солнце светило на листья берёз, растущих по краям тротуара, делая их румяными, праздничными. Иван подошёл к своей старенькой «тойоте», открыл багажник, положил в него сумку, а Мила стояла и наблюдала за его простыми действиями. С её глаз по щекам текли слёзы. Иван захлопнул багажник, взглянул на девушку и подошёл к ней.

— Ну, всё, забудь, — произнёс он, — Ты прошла через это, теперь забудь. Это в прошлом.

И не дожидаясь её ответа, обхватил за плечи и привлёк к себе, девушка прислонилась к его груди и тихо всхлипывала, подрагивая плечиками. Иван терпеливо ждал, пока она успокоится. Наконец, она жалобно всхлипнула и подняла голову.

— Ты осуждаешь меня? — спросила она, пытливо заглядывая в его глаза.

Его синий пронзительный взгляд оставался спокоен, бесстрастен.

— Нет, — искренне ответил он, — Ты не понимала свою героиню Маргарет. А сейчас ты сама побывала кошкой, только не на раскалённой крыше, а на раскалённых углях. И больно, и лапы жжёт, и спрыгнуть нельзя, так?

— Так, — кивнула девушка, уголки её нежных бледно-коралловых губ дрогнули в слабой улыбке.

— А давай-ка прогуляемся? — вдруг предложил Иван, желая отвлечь девушку от того, что ей пришлось только что пережить, — Поедем в старый город, походим по набережной, посидим в кафешке?

— Давай, — с готовностью кивнула Мила и провела ладонью по мокрой щеке, вытирая слёзы.

На бульваре играл небольшой уличный оркестр и несколько пар кружились под лёгкую музыку вальса. Мила тоже захотела танцевать и увлекла к танцующим парам на площадь Ивана, который сначала отпирался и говорил, что не хочет танцевать. Тогда Мила начала упрашивать его, чтобы они опять станцевали вальс вместе, как тогда в детстве… Он уступил, и вот они тоже кружат в вальсе, а перед ними мелькают высокие кроны тополей, мерцают разноцветные фонарики, а лёгкий ветер треплет волосы. И такой это оказался детский восторг, как будто наступило Рождество. Об этом Мила и сказала Ивану, когда они, запыхавшиеся и весёлые, прислонились к кованой изгороди, чтобы отдышаться.

— А ты знаешь, я был на Рождество в Париже. Я тебе это говорил, Мила? — произнёс Иван.

— Нет. Не говорил, — девушка посмотрела изумлённым детским взглядом, а Иван продолжил:

— Весь Париж светится в это время, когда темнеет. Всё, витрины магазинов, мосты, театры, купола церквей. Мы гуляли на Больших Бульварах, возле «Прентан» и «Галери Лафайет». На улицах тоже живая музыка, скрипачи, гитаристы, акробаты и танцоры, художники и жонглёры. А ещё там жарят каштаны в жаровнях, и можно подойти к огню и погреть руки.

— А глинтвейн и имбирное печенье тоже есть? — поинтересовалась девушка.

— Конечно! И люди там в этой праздничной толпе такие разные, европейцы, африканцы, кого только нет! И все, знаешь, как-то всё-таки отличаются от нашей толпы.

— Чем отличаются?

— Свободой, что ли, не знаю. Вот идёт парень, например, с длинными ярко зелёными волосами или девушка почти совсем лысая, и никто не оборачивается, не смотрит с осуждением или любопытством. В людях есть терпимость, понимаешь?

— Понимаю, — ответила Мила, вспомнив, как приехав к бабушке, пошла в магазин в короткой пёстрой юбке, а деревенские женщины за глаза её потом назвали «гулящей».

— А ещё чувство стиля есть. Потом, на обратном пути, мы были в Риме, и я решил купить себе костюм, чтобы выглядеть так же элегантно, как итальянец. Продавец помог мне с костюмом, но сказал, что даже в дорогом костюме я не смогу выглядеть как итальянец. Для этого нужно родиться среди красоты, жить среди неё, естественно принимать её в себя.

— Как интересно! А фотографии у тебя есть?

— А как же! Я ведь всегда беру с собой камеру. Хочешь посмотреть, Мила? Приезжай ко мне завтра после репетиции, я как раз с заказом закончу и покажу тебе свои альбомы.

— Хорошо, — сразу же согласилась девушка, — А как ты оказался в Европе?

— О, это интересная история! Только не моя.

— Расскажи, — просит Мила и от нетерпения подталкивает его кулачком в бок, — Нет, ну, расскажи!

— Тогда слушай, — с охотой уступает Иван, — Мой прадед Иван Васильевич…

— Это в честь него тебя назвали? — перебивает Мила, Иван кивает и продолжает:

— Так вот у моего прадеда был друг Фёдор Петрович, с которым он вместе ушёл на фронт. Им тогда лет по двадцать было, а может и меньше, совсем молодые. Мой дед получил два ранения, лежал в госпитале, а его друг Фёдор Петрович дошёл до Европы. И, оказавшись во Франции, встретил там свою будущую жену. Помнишь, как в песне: «Как-то утром на рассвете заглянул в соседний сад, там цыганка-молдаванка собирала виноград», — Иван пропел чистым красивым баритоном, а Мила не выдержала, засмеялась. Иван продолжил, — Только вместо сада была апельсиновая роща, куда Фёдор Петрович залез попробовать апельсины, которые никогда до этого не ел. А в этой роще он встретил красивую девушку, которая собирала апельсины, и влюбился в неё с первого взгляда.

— Девушка француженка?

— Ну да. Фёдор Петрович бы и вернулся домой, но его девушку бы в Советский Союз не пустили, и он остался во Франции. Теперь живёт в Провансе в деревенском доме, у него много детей, а внуков ещё больше. Много лет мой прадед ничего не знал о своём друге, и семья Фёдора Петровича, кстати, тоже ничего не знала, но в начале девяностых его дети разыскали русскую родню и моего прадеда, позвали в гости. А так как дед уже очень старый, то один поехать не смог, взял с собой меня. Вот такая вот история.

— Интересная и необычная, — согласилась Мила.

Они ещё долго гуляли, сидели на веранде кафе и смотрели на реку в багровых всполохах заката. И Миле было так хорошо и спокойно, как будто и не было самых ужасных двух с половиной часов в студии. И только, когда посмотрела на часы, Мила обнаружила, что уже поздно, она с сожалением произнесла:

— Одиннадцать часов! Нужно домой, Аля не уснёт, пока я не вернусь. А ей нужно соблюдать режим.

— Тогда возвращаемся, — спокойно произнёс Иван, смотря на неё всё тем же серьёзным внимательным взглядом.

Заархивировав файлы, он отправил их по электронной почте заказчику. А потом снова открыл папку и стал просматривать фотографии. Каждая из них удерживала внимание, будоражила воображение и вызывала эмоции. Всё-таки как возбуждает боль красивой девушки. Возбуждает вид того, как она терпит эту боль… Иван смотрел на настоящие, не искусственные слёзы, на настоящие эмоции — страх, стыд и страдание на лице Милы и понимал, что заказчик будет просто в восторге от этой работы. Это не актриса, которая играет боль и страх, это девушка, которая испытывает страх и боль по-настоящему. Он вспомнил, как сдерживался из последних сил, чтобы не дать по морде Стасу или Емельцеву, когда увидел это животное вожделение в их глазах. Видела это и Мила и ещё больше боялась. А её стоны… такие чувственные, приглушённые от боли… Это же просто с ума можно сойти! Иван быстро закрывает папку, с минуты на минуту должна прийти Мила и, конечно, ей неприятно будет увидеть фотографии и пережить всё это ещё раз.

И, действительно, звонок в дверь. Иван срывается с места, не успев закрыть страницу почтового ящика.

На пороге стоит Мила в тонком сером платье, поверх которого накинут светло-бежевый плащ. Капли воды блестят в её шоколадных волосах.

— На улице дождь? — спрашивает Иван, девушка кивает:

— Да, а ты не увидел в окно? Ты работал, да? Я помешала? — догадывается она.

— Работал, но уже закончил. Проходи, Мила, — Иван помогает девушке снять плащ и, заботливо расправив его, чтобы он быстрее высох, вешает его на плечики.

Девушка проходит в комнату и видит перед собой фотостудию, но в уменьшенном виде. На стене висят фотографии, на которых изображены пейзажи. На полках коробки с плёнкой и неизвестные девушке предметы, о значении которых может знать только тот, кто занимается фотографией. В углу непонятные приспособления для проявления изображений.

— Ты работаешь с плёнкой? — спрашивает девушка.

— С плёнкой тоже, — отвечает Иван и достаёт с верхней полки несколько альбомов.

— Ой! — удивлённо восклицает Мила и осторожно берёт в руки фотоаппарат, — Это же «Лейка», да?

— Да, моего деда, — кивает Иван, — Старая, да. Но до сих пор в рабочем состоянии.

Мила так же осторожно кладёт фотоаппарат на полку, садится на диван и берёт альбомы.

— В основном я фотографирую природу. У меня одних только видов заката штук триста, и все разные, ни один не повторяется. А в этом альбоме — только зима. В школе я каждый год участвовал в фотоконкурсе «Крещенские узоры» и всегда занимал первое место, — говорит Иван, присаживаясь рядом.

Пейзажи были прекрасны. У Милы от восхищения замерло в груди. И разглядывая изображения, она понимала слова Ивана без всяких объяснений:

— Миг красоты неповторим и быстротечен. И только в объектив удаётся поймать эту неуловимую мимолётность. Я, кажется, вообще не понятно говорю?

— Мне всё понятно, — отозвалась девушка, не поднимая взгляда от альбома, — А людей ты не фотографируешь?

— Только когда заказ, за который получаю деньги. То, что я показываю тебе, это для души. А вот альбом Франции, Париж и Прованс, а вот Рим, это вообще отдельный альбом. Даже на фотографиях я не смог передать того, что почувствовал там, в Риме. Я тогда весь день проходил по городу, и только поздно вечером, когда зашёл в кафе, вспомнил, что с утра ничего не ел. А ещё понял, что влюбился.

— Влюбился? — Мила подняла голову и заинтересованно посмотрела на Ивана, — В кого?

— В этот город, — ответил Иван, и Миле это стало понятно, ей не требовалось переспрашивать и уточнять. Она сразу поняла его тогдашнее состояние — уставший путник, очарованный тем, что он увидел, настолько сильно, что это чувство вытеснило все другие и стало в тот момент самым сильным, настолько ярким, что вспыхивает в глазах Ивана даже через годы живым завораживающим огнём.

Они смотрели фотографии долго, очень долго, и так увлеклись этим занятием, что не заметили, как прошло несколько часов. Первым опомнился Иван, он предложил девушке выпить чай и пошёл на кухню его заваривать. Мила очень бережно положила альбомы на полку и подошла к столу, где мерцал экран компьютера. Девушка тронула мышку, экран засветился ярким светом, и Мила увидела в строке электронной почты адрес, по которому несколько часов назад был отправлен архив «БДМС сессия». Адрес получателя — Антон Назаров, генеральный директор золотодобывающего предприятия « Золотое руно». Мила навела курсор на уголок, закрывающий документ, но не успела свернуть страницу. В комнату зашёл Иван.

— Кто он такой? — сильно волнуясь, спросила девушка.

— Да не важно, Мила, — Иван подошёл, взял из её рук мышку и закрыл страницу почты, — Забудь о нём, не стоит внимания. Человек, сделавший такой заказ, не может быть психически нормальным. Пошли пить чай. Я же знал, что ты придёшь и купил вкусных пирожных в кондитерской.

Мила поддалась его обаянию, улыбнулась, мгновенно забывая неприятное волнение и такие неприятные воспоминания вчерашнего дня.

«Актриса Х сложена так чудесно, что,

в каких бы туалетах она ни была, платья на ней не видно».

Станислав Ежи Лец,

польский поэт и афорист

Настраивая аппаратуру и подбирая свет, Иван слушал вдохновлённую речь рекламного агента, а девушка, которую он собирался фотографировать для рекламного баннера, сидела на стуле посередине комнаты и терпеливо ждала.

— Акция называется «50 оттенков белого», на самом верху баннера надпись, — говорит Даня Зайцев, менеджер по рекламе, — А внизу будет так: « экспресс — отбеливание», акция с 5 июля по 5 августа. Скидка 30 процентов. Кстати, сам не хочешь воспользоваться? Цена вообще отличная за двадцать зубов. Нигде дешевле не найдёшь.

Ивану не мешала болтовня Дани для того, чтобы сосредоточиться. Он слушал и делал свою работу. Эксплуатировать этот раскрученный бренд с оттенками может только человек без фантазии, да и какие у отбеленных зубов должны быть оттенки, Иван не представлял, но Даня ждал ответа.

— Неа… — нехотя произнёс фотограф, — Ненавижу ваши стоматологические клиники. Нет никакого желания их посещать. Кстати, почему зубов двадцать?

— Это называется зона улыбки, первые десять зубов сверху и столько же снизу. Эффект потрясающий. А почему не хочешь? Неужели боишься врачей? Зато как потом блеснёшь всеми тридцатью двумя перед девушками, — Даня повернулся и шутливо подмигнул Миле.

— Ага, — простодушно ответил Иван, — У меня их всего двадцать восемь.

— А чего так?

— Недавно только удалил последний зуб мудрости. Сколько намаялся с ними! Лет в двадцать начали расти и болеть, так что пол лица опухало. А как выросли, верхние пришлось удалять, а на нижних ещё и дёсны разрезали в хирургии. Да ещё киста была на передних, тоже пришлось разрезать.

— Да, действительно, намаялся ты с зубами, — согласился Даня. Иван отвечать не стал, он обратился к Миле:

— Готово. Начинаем.

Девушка встряхнула головой, высвобождая пышные локоны шоколадного цвета из заколки. Пряди легли на щёки, красиво обрамляя лицо.

— Мне улыбаться? — спросила она.

— Да, но не очень радостно. Поднеси палец ко рту, прикуси зубами, да вот так, и на меня смотри, — Иван сразу же включился в работу, забыв про Даню. Защёлкал затвор фотоаппарата, Мила с кокетливым призывом смотрит в камеру, подперев подбородок рукой и чуть прикусив указательный пальчик. Ярко-красная помада оставляет след на пальце, глаза призывно смотрят так, как будто девушка снимается не для рекламы стоматологической больницы, а на обложку мужского журнала с эротическим содержанием. Губы у Милы немного капризно припухшие, а когда она растягивает их в соблазнительной улыбке, образ становится порочным и чувственным. Глаза тоже очень выразительные, чуть раскосые, по- кошачьи зелёные, тонкие брови взлетают вверх.

— Чёрт, какой красивый насыщенно зелёный цвет! — не выдерживает Даня, — Жаль, что заказчик захотел в техники сепии, а то бы такой цвет получился на фото обалденный!

И зубы у девушки белые без всякого рекламного отбеливания. Сразу видно, что сигареты и алкоголь она не употребляет. Кожа такая нежная… Мысли Дани прервались.

— Всё. Готово, — говорит Иван, и девушка сразу же вновь стала серьёзной и целомудренной. Даня хотел было пригласить её вечером куда-нибудь вместе сходить, но она молча переодела туфли на высоком каблуке на лёгкие чешки и подошла к Ивану.

— Три минуты, Мила, и поедем, — ответил он на её молчаливый вопрос. За всё это время она оставалась молчалива, никак не реагируя на комплименты и шутки Дани.

Уже выйдя из студии и сев в машину, Иван снова сделал попытку начать разговор, от которого девушка постоянно легкомысленно отстранялась.

— Мила, возьми у меня деньги или я сам заплачу за лечение.

— Даже не вздумай! — сразу же возмущается девушка, — Только попробуй! И мы больше не друзья. Если ты сделаешь по-своему, я не смогу больше доверять тебе и обращаться за помощью.

— Хорошо, ладно, — Иван поторопился согласиться, — Но сколько ты можешь эксплуатировать свою внешность? Я снимал тебя в нижнем белье. А в последний раз и вовсе без белья!

— Что поделаешь, если я ничего больше не умею? — небрежно пожала плечиками девушка, наблюдая, как Иван вывел машину из парковки и пристроился в крайний ряд. Она продолжила, — В театре мне столько денег за месяц не заплатят, как за час фотосессии.

— Мне это всё не нравится. С тобой стало невозможно пойти в кафе, погулять по городу. Тебя стали узнавать и просить автографы.

— Ты завидуешь моей известности? — засмеялась Мила. Уж что-что, а завистливым её друг не был никогда.