Бесплатный фрагмент - В сотворчестве с Эрато

ПЕЙЗАЖИ СЕРДЦА

* * *

В мире этом пекутся про свой авантаж,

Не вверяясь лиризмам и всякой причуде.

Но порой среди прочих случаются люди,

У которых на сердце… начертан пейзаж.

Он им снится ночами, настырный такой,

Он зовет, понуждает искать себя всюду —

И в противоположность обычному люду,

Те навеки теряют уют и покой.

Это могут быть пинии, вставшие при

Живописных руинах былых перистилей…

Это может быть поле оранжевых лилий

Под желтеющим небом вечерней зари.

Амазонских лесов уцелевший секрет,

Что не купит никто за мильярды крусейро.

А, быть может — фазелла рабов Де-Жанейро,

Всё смердящая под кокаиновый бред.

Злые факелы взятых огнем городов.

Неземные дворцы ледяных Гималаев.

Тополя, тростники недоступных тугаев.

В океанской дали водометы китов.

И не смогут сказать даже и ведуны:

Те пейзажи души где-то точно бытуют?

Или прошлое ныне уже арендуют?

А, возможно, сложиться лишь только должны?

Но избранник с пометой на сердце идет,

Он обязан открыть свет, что спрятан в пейзаже.

И пусть мир не узнает о том персонаже —

Что ему? Он в пути благодать обретет!

* * *

О чем листва дубравы затаенно шелестит?

Буряк желал бы четкого союза

С Божественным: на урожай себя надеждой льстит —

Вот он наестся, наконец, от пуза.

Что означают образы подвижных облаков,

Гуляющих над зеленью дубравы?

В них опознает волхв идеи предков и Богов,

Которые всегда чисты и правы.

Какой чудесный знак, паря, отобразил орлан —

Что знаменует этот иероглиф?

Смети врага! — читает князь и поднимает клан,

Поскольку жить нельзя, долг не исполнив.

И смерд, и князь отчаянно желают одного —

Осмыслить шепот Мирового Духа.

Но Истина пребудет за пределами того,

Что видит глаз или услышит ухо.

* * *

Сквозь вершину синего кристалла

Летели гуси с океана южного на северный.

Летели гуси над равниной отогретой клеверной,

Благомощная весна настала.

На равнине в утреннем тумане

В лужавине глаз золотой лягушачий исследует

Камышинку. Лягушка и не знает, и не ведает

О далеком величайшем океане.

* * *

Колесо мирозданья вращается.

Всё старается — превращается,

На лавины частиц рассыпается,

Вновь сливается, обновляется…

Мир старается- превращается.

Зерно по весне превратится в растенье,

Червяк — в аксамитового мотылька превратится,

Яичко — птенец, а птенец — голосистая птица…

Любое творение ждет претворенье.

Ты видишь, песок превращается в воду,

Вода — в белых чаек, а чайки — в лиловое небо…

Любое перевоплощенье — заветная треба,

Никто не изменит тому хороводу.

Ты помощи ждешь от зеркал ощущений —

Там кто-то другой… Не страшись перемены в портрете.

Всё, всё возникает на этой превратной планете

Лишь с тем, чтоб исчезнуть в реке превращений.

Мир старается…

* * *

От облаков прибрежной пены

К туманам, что пасут камены,

Взлетают горы толстотелы —

Зеленые, вершины белы.

Тщась изложить Творцу оферту,

Карабкается в гору смертный.

По мхам его нога ступает —

На мхе следов не оставляет.

Всё выше. Хруст листвы опавшей.

Он с кем в долине процветавшей

Расстался? С братьями? С врагами?

Камней шуршанье под ногами…

Когда же путник обернется,

Возрадуется? Ужаснется?

Своих следов он не отыщет —

Вокруг лишь лед… лишь ветер свищет…

* * *

Цилиндры, параллелепипеды, кубы —

Всё это инкубаторы, а, может быть, гробы…

Из глины, извести, железа и песка

Поставлен базис, где растет веселая тоска.

По черно-дымчатым битумным плоскостям

Мятутся толпы демонов, подвластные страстям.

Топочут несчастливцы — общества мазут,

Повозки самоходные удачников несут.

Потоку не остановиться, не свернуть,

Свечение люминофоров намечает путь.

Здесь можно спать весь белый день, а по ночам блуждать,

За вероломство, ложь, разгул не станут осуждать.

Здесь оправдает выгода любой лихой разбой,

Здесь паразиты властвуют над черною толпой.

Закона справедливого разрушена стена,

Но выгода, лишь выгода тут превознесена.

Где похоть государствует среди бетонных чащ,

То место умный бросил бы, как запылавший плащ.

Ведь эта гиль рассыплется до малого куска,

Как всё, что было склеено из глины и песка.

ПАСТОРАЛЬ

Земун.

Белая полна река

Облачного молока.

Облака коровы пьют.

Жаворонки им поют.

* * *

Умели рисовать не только кистью

Художники давно забытых лет.

Их творчество, оплаченное жизнью,

Выбеливало дух, дарило свет.

Вот на прогулке, что полдня уж длится,

Художник видит у потока кряж.

Над ним сосна, парящая как птица —

Чудесный, восхитительный пейзаж.

Казалось бы, он просто безупречен,

Как отблеск очищающих идей,

И всё же там — за тем изгибом речки…

Недостает поляны орхидей.

С души тотчас пыль мира отряхая,

Освоит мастер непривычный труд —

Идет в луга, где лан благоухает

Среди зеркальных рисовых запруд.

За годом год он садит корневища,

Природы дива тщится рифмовать.

Порой бедняк, порою даже нищий,

Он денег не желает добывать.

И лишь когда проект небесной воли

Проявлен окончательно и чист,

Достанет он — оплот земной юдоли —

И тушечницу, и бумаги лист.

Сотрудничать с Творцом и мне б хотелось,

Любя его, а также потому,

Чтобы затем сказать нашлась бы смелость:

«Я орхидеями покрыл сто му».

* * *

Небо, небо, всюду небо…

Где зенит, а где вода затона?

И только всплеск циничной рыбки

Изобличает эпигона.

* * *

Кто видел блеск пустыни в Туркестане,

Тот в мощи ей отказывать не станет.

Необозримо смертное пространство.

Необоримо жгучее тиранство.

И дума, отразившись от сюжета,

Приносит сердцу квант особый света —

Что, пролетев через кристалл сердечный,

Затем спешит к Причине Бесконечной.

Щит огненный от края и до края…

Песок… песок… истома бредовая…

Пустыня — удручающая драма.

Но… пробежала по песку агама…

Какая мысль теперь о жизни бренной

Отправится к Создателю Вселенной?

* * *

Даль перепелесая безмерна.

Чернота забывшихся полей.

Бурые леса. Седой, неверный

Луч скользит по щетке тополей.

Там вон лужи выстроились цугом —

То дороги тамошних людей.

Сам ты здесь или с надежным другом,

Не спастись от безнадеги дней.

В зеркалах бесчисленных колдобин

Неба закопченная посконь.

Капельке огня вдали подобен

В бричку запряженный рыжий конь.

Кто там тащится по бездорожью?

И за что попал он в этот край?

За грехи какие треплют дрожью

Сырость, холод и вороний грай?

Здесь надежды больше не лелеют

И не правят гибнущих дорог.

Лишь упрямо в серой дымке блеют

Звоны христианских синагог…

* * *

Я иду без какой бы то ни было цели тропой,

Пробегающей полем, ныряющей в гай и оттуда

Вновь бегущею в травы, которые легкой стопой

Я сминаю, вне страха и вне ожидания чуда.

Я стремлюсь без усилий, без мысли о пользе вещей,

О расчете и проке, о выгоде верных поступков.

Только небо да солнце, веселье плющей да хвощей,

На приволье взлохмаченных скумпий за купкою купка.

Я шагаю без цели себе в этой жизни помочь

И доверием птицы желаю душевность измерять —

Но срывается с ветки и тотчас уносится прочь

Эта птаха свободная, мне почему-то не верит…

ЛЕС

Тут сучья и стволы сплетаются в аркады,

Тут цепкие цветы силки готовы вить,

А лиственных драпри муравые каскады

Ориентиры все стремятся утаить.

Здесь можно тосковать под шелест однотонный

Или потешиться веселых птиц игрой,

Или пугать себя чащобою бездонной…

А можно проторять вечерний путь домой.

ИЗ МЕСЯЦЕСЛОВА

* * *

                    А.Е.

Эх, как они прекрасны в двадцать лет

Уверенные, что судьба, бесспорно,

Счастливый им назначила билет,

И всякое сомненье в этом вздорно.

Прекрасны их открытые глаза,

И яблочная глянцевитость кожи,

Столь трепетной как птичьи голоса,

Еще способной заходиться в дрожи.

Прекрасны их бесстрашные мечты,

Максимализм, амбициозность, рьяность.

Такими были он, и я, и ты,

И что, скажи, от этого осталось?

Да, крутится еще для них кино,

Где fantasy, где action, мелодрама,

И кажется, навеки то дано,

И нет на сердце скепсиса ни грамма.

Но день за днем промчится срок утех,

Фонтан даров струиться перестанет,

И жизнь их всех…

Всех, всех, всех, всех, всех, всех…

Обманет.

* * *

Скоро распустятся чайные розы…

Солнце уж село, но свет не угас,

Вьются в тени посиневшей стрекозы,

В теплой прохладе рисуя… экстаз.

Это весна, но почти уже лето,

Тот эфемерный мистический миг,

Нежный как… С чем бы сравнить можно это?

Будто бы ветром задушенный крик…

Было и скрылось. И нету покоя…

На повороте, изломе пути

Вдруг открывается нечто такое,

Что… вот попробуй словами схвати!

Что-то о том, что напрасна надсада…

Что-то о важности жизни земной…

Что волхование майского сада

Будет прекрасно и новой весной.

* * *

Вот это ливень! Вот это сила!

Земля давно уж его просила.

Недели зноя — и вот настало…

Земля смешалась, затрепетала.

Разверзлось небо, всё потемнело.

Земля простерла большое тело.

Воды потоки… Но мало! Мало!

Земля, как баба, всю ночь стонала.

Упруги струи небесной мощи,

Земля покорна, она не ропщет.

Прикрикнет небо громовым рыком —

Земля в испуге ответит криком.

И плетки молний, и струй удары —

Земля ликует от этой кары.

Но вот затихло всё на рассвете,

Земля предстала в дыму соцветий.

О, сколько счастья! О, сколько света!

Земля справляет Макушку Лета.

* * *

Полулето приветствовало полуосень.

На полу догорал закат.

За окном облака, красноватые в просинь,

Полосатые, словно агат.

Полуполуулыбки и полунамеки

Для касания только взгляд.

Полувзгляд… И прощальные словопотоки.

И помчался месяцепад…

Вот и ждет голоска онемевшей мобилки

Полустоик-полуманьяк,

И тоскует в полупустой бутылке

Полувыдохшийся коньяк…

* * *

В оранжевых жилетах бабы

Шагают боком, точно крабы,

Сметают желтую листву —

Дань ритуальному костру.

Одолевают их артритом

Октябрьские сырые дни,

Им тяжело. Вороньим криком

Перекликаются они.

Но каждый год, учуяв запах

Последних драных хризантем,

Слетаются в сей месяц затхлый

На метлах.. Метлы — их тотем.

О, как намусорило лето!

В своих обшарканных жилетах

Вороны-бабы на посту —

Сметают жухлую листву.

* * *

Зачем те глаза на меня смотрели,

Как-будто бы знали всё?

Но вот не признались — и улетели

По свиткам династии Сё.

Так что же не то? Виноград? Одежда?

Ну должен же быть ответ!

А, может быть, слово мое небрежно?

А, может быть, резок свет?

И тут понимает времени пленник,

Поглядывая в камин:

Для юных глаз ты почти современник

Далекой династии Мин.

* * *

А давай на всю зиму поселимся в дальней деревне,

На весь долгий декабрь, на январь, на февраль бесконечный.

Будем в печку полешки бросать мы от яблони древней,

Той, что телом своим собирала жар солнечный вечный.

Сквозь косое окошко с облущенной синенькой краской

Станем мы любоваться немыслимою пустотою.

В ней найдешь орхидеи, золу, карнавальные маски,

Города и народы, и небо на звездном настое.

В пустоте белоснежной, в ее черноте непроглядной

Все мечты, все надежды и все расставания с ними.

В ней ни яви, ни сна, нет ни правды, ни лжи плотоядной,

Распростертую вечность увидим глазами своими

В нашем чистом прохладном жилище, внимая покою,

Переложит сверчок нам с небесного горние песни.

В черноте, в белизне мы, обнявшись, сроднимся с зимою…

Ничего, что тебя радом нет, вся равно ведь мы вместе.

2016

VAE VICTIS!

* * *

Кто же Он — светлый, негибнущий, чистый,

Неуязвимый для зла,

Истый, лучистый, бесцветный, цветистый,

Животворящий людские тела?

Тонкого тоньше и шире вселенной,

Он и земля, и луна,

Счастья носитель благословенный,

Правда на все времена,

Тот, кто не женщина и не мужчина,

Дивный, без глаз и ушей

Видящий, слышащий; остов, станина —

Черни, князей, торгашей,

Сам нерожденный — создатель созданий

В нашем и в дальних мирах,

Яркий, блистательней звездных блистаний,

Скрытый во всех существах,

Многообразный и все же единый,

Свойства и действий лишен,

Он целомудренный, стойкий, безвинный,

Слава великая — Он!

Кто Он — свидетель и мира хранитель?

Память людей — решето.

Кто Он — прибежище душ, вызволитель?

Нет, не припомнит никто…

БЕДОЛАГА

Ездил он на митинги в столицу,

Там орал — аж вылезал из кожи —

Призывал на бой настропалиться,

Он листовки раздавал прохожим.

Кто-то скрытый, кто-то темноликий

Обещал за это синекуру,

Пищу и прибыток превеликий.

Кто же был тот невидимка-гуру?

За погром в своем дому сулили

Жизнь — как у процентщиков Брюсселя:

Яхты, острова, пентхаус в Лилле,

Чипсы, секс обученных мамзелей.

Отшумели пламенные гики,

Отсверкали лозунги и стяги,

Скипетр захватили Бени Крики —

Вечные… извечные плутяги.

А статисты по своим лачугам

Разбрелись. И стало так, как было:

Цены, хвори, всюду дань бандюгам.

Пуще нищета зашебаршила…

Рюмки измусоленные грани…

Гиря пыльная — полуторапудовка…

И опять на голубом экране

Надоевшая поет жидовка…

ПОД ПОКРОВОМ ШЕХИНЫ

Мутит Хазария, сеет разврат —

Снова на брата озлобился брат.

Где подстрекатель, что крутит урод,

Не понимает несчастный народ.

Хочешь достатка? Бездолья не знать?

Ну так Женеву иди воевать.

Вену и Бонн разори, бунтовщик,

Где укрывает дуван ростовщик.

Лондон громи — каганата оплот,

Там ваша кровь, ваши слезы и пот.

Глупости нету для смертного злей —

Брата идет убивать дуралей.

Каган хохочет, хихикает бек:

Гой — это точно — недочеловек!

* * *

Это июнь. Это залив.

Порт удивительно неговорлив.

На карауле стал хамеропс.

Дама. Скамейка. Ряженый мопс.

Этот прошел… Этот прошел…

Выдался отпуск уж очень тяжел.

Завтра опять в епитимью —

Завтра отъезд, снова в семью.

* * *

Их всё больше на мусорных свалках,

На помойках дворов.

Не форсить им, увы, в катафалках —

Замерзать у костров.

Шибера, лихари наплодили

Это племя дворняг.

Вши, клещи, аскариды скрутили

Для дворняг зодиак.

Что там ищешь ты, синя рожа,

Старый мусорный крот?

До чего они сутью похожи:

Ростовщик — нищеброд…

Ничего, потерпи, мой сердечный,

Всем уж выписан счет.

Это детство почти бесконечно,

Старость быстро пройдет.

* * *

Они напали на спящих

Своею потною кодлою.

Бывать ли пакости вящей?

Подлые.

Они напали на глупых,

Ростовщики тамплиерские,

Из тьмы явившись приглубой.

Мерзкие.

Они напали на пьяных,

На чтящих мифы эстрадные,

На враками обаянных.

Смрадные.

И снова за шальным искусом

Ждет возвращение кредита,

А вам пришелся не по вкусу

Ответ Божественного Тита.

СВОБОДНАЯ

Она стоит у двери клуба,

Она свободней всех людей.

Стоит–качается голуба,

И так похожа на суккуба

В недужной бледности своей.

Кофточка розовая нараспах.

Пятна помады на мокрых губах.

Она свободна, точно птица,

Еще свободней, может быть.

Она такая баловница,

Вот может… до чертей упиться.

Или двух негров подцепить.

А может смело заголиться —

На дансинге задрать подол.

Ругнуться, если обозлится.

И плюнуть. На пол повалиться,

Увеселяя дансинг-хол.

Ночь пронеслась как волшебный фантом,

Что же досада кружится винтом?

Ей разрешили службу в кассах,

Курить, дрессировать слона,

Варить трубу на теплотрассах,

Учить детей в начальных классах,

Как стать такою, как она.

Вколов гормонов, может бицепс,

Как у мужчины накачать.

А может в порно подрядиться.

И в драку, если что, ввинтиться.

А может бабу замуж взять!

«Надо бы дочку от тетки забрать —

Месяц прошел уже, е… твою мать!»

Сто лет ее освобождали

В медоточивой западне.

Ну что ж, крутни сальто-мортале

Здесь, на крыльцовом пьедестале,

Освобожденная вполне!

ПОДРАЖАНИЕ
ИВАНУ ЗАХАРОВИЧУ СУРИКОВУ

В доме тощей старушонки,

Что уж тоще нет,

Ровно в пять за неуплату

Отключили свет.

До того уже успели

Воду отключить

И повестку в суд словчились

Старенькой вручить.

Ей субсидию для нищих

Надо бы просить,

Но прописан внук в квартире —

Тщетно лебезить.

Внук на заработки в Польшу

Съехал и пропал.

Да и правильно, а что б он

С нею вызябал?

Он хороший. И как скопит —

Денег привезет.

Ясно, быть рабом у пшеков

Тоже ведь не мед.

Вот уж сумерки. Старуха

Кутается в плед.

И не ведает сердяга

Бед своих секрет.

Где-то в Цюрихе далеком

Жабище живет,

Кровь людскую эта жаба

Мерзкая сосет.

Обложила данью страшной

Робких глупышей:

И молодок, и старушек,

Хилых, крепышей.

Есть приказчики у жабы,

Те, конечно, в срок

До копейки, до полушки

Соберут оброк.

Вечер. В доме у старухи

Холодно. Темно.

Тихо барабанит дождик

В черное окно…

* * *

Что-то захотелось мертвечины…

Чтобы труп, конечно, свежим был.

Чтобы трупорассекатель чинно

В нежном месте мясо отделил.

А бальзамировщик пусть смешает

Уксус, перец, кервель, майоран,

В амальгаму эту погружает

Мясо… Не забыл бы про шафран!

А когда мертвятина размякнет,

Надо ее жарить и томить.

Пусть парад фантазий не иссякнет —

И приспешник сможет удивить.

Кус филейный, шеевый, ветчинный…

Сладок труп, когда в нем есть шафран…

Что-то захотелось мертвечины…

Приглашу-ка телку в ресторан!

* * *

По-над юдолью зла душа летела,

Покинув на земле родное тело.

Возможно, прах угасший оставляла,

А, может, попросту в ночи гуляла.

И было страшно ей и одиноко —

Где прячется Божественное Око?

Где сестры?! Только лист сухой промчался,

Но так никто ей и не повстречался…

* * *

Поэты миру дешево обходятся,

Вот потому в грязи он и живет.

С тех пор, как объявился Гесиод,

Поэты миру дешево обходятся.

Не нужен мёд богохвалебных од

Там, где ни честь, ни праведность не водятся.

Поэты миру дешево обходятся,

Вот потому в грязи он и живет.

ВАЛЬСОК 2013

Под ночными каштанами Днепрожидовска,

Там, где крашеных лампочек бусы горят,

В городском безыскусном саду вдоль киосков

Люди томно свершают прогулки обряд.

И петунии дышат ночными духами,

И звучит из динамиков голос певца,

Остановленный Днепр в темноте отдыхает,

Смех посыпался с чертового колеса.

Всё бредут по дорожкам веселого сада

Простодушные люди нарядной толпой,

И не знает никто, где силки, где засада,

И в какое ярмо их загонит разбой.

Как их будут хватать с городских перекрестков

И тащить на забой служки гуртовщика

Под глухими каштанами Днепрожидовска…

Это будет потом… А пока… а пока…

Пока.

* * *

Тщетно земляне мечтают о дальних галактиках —

Слишком предметны их планы и цели убогие,

Слишком брутальные в плотоугодливых тактиках.

Ими, увы, не разгаданы и корненогие.

Может быть, для человека природа — отказница?

Как не увидеть родства со своими собратьями?

Кровь их бесцветна, да только важна ли та разница?

Грубая кожа на них. Но близки восприятьями.

Так же они осязают небесного зодчего.

Не привести констатации безоговорочной,

Будто бы звуки и образы им недоходчивы.

Нет, бессознательного не бывает в подсолнечной.

Пилит железо молчальников крепкие талии…

Да, человеки профит как всегда фетишируют.

Дарят друг другу красивые их гениталии…

Музыку сфер под себя колпаки аранжируют.

Ну, так какие там высшие цивилизации!

Инопланетник далекий сейчас обхохочется,

Глядя на наши психические абберации.

Лучше уж пусть homo sapiens дома закончится.

SIC!

В.П.

Живет Виктория в сапфирном замке,

А в замке сад.

Что за ветвями, как лесной русалке,

Ей невдогад.

А на ветвях, причудливо извитых,

Цветет Мольер,

Платон, Эсхил средь листьев глянцевитых

И Лабрюйер…

Печальный Эдгар ронит яд лиловый,

Жужжит Джером,

И Фету Хлебников являет новый

Свой палиндром.

Могучие граф Лев и Тютчев ясный.

Шелка Сапфо.

Тут Кальдерон, там Вьяса богогласный.

Ли Бо, Дефо…

Виктория сад розовый, имбирный

Лелеет, но

Не ведает, что за стеной сапфирной…

Всё сожжено.

Гранитный столп среди кипящей серы,

На нем дворец.

Внизу провал, где корчатся химеры —

Грядет конец?..

Всё уничтожил пламень бесшабашный.

Кому ж теперь

На недоступном кряже в синей башне

Открыта дверь?

История — то буря, то услада —

Всё перетрет.

Виктория — хранительница сада

Покорно ждет.

ЛАБИРИНТ ЭРАТО

* * *

Течет в сети координат, координатам не подвластна,

Общеизвестная река по маковым просторам красным.

Та безызвестная река по желтым площадям сурепки

Бежит, через ее зигзаг и выражаются объекты.

Произведенье длин соседних двух сторон душисто-бело —

Гречишного квадрата аромат поток разделит смело.

Но вместе с тем по аппликатам искони река три мира

Соединяет. В ней отражены вдоль зарослей аира

Разнообразность берегов, ландшафтов, арабески русел,

Стезей, повсюду щедро выведенных на земном убрусе,

Все арсеналы видимых фигур, невидимых инерций,

И айсберги иззябнувших веков, и блестки шустрых терций.

Речушка детства — как она узка! Всего полсотни сажен,

И как же переплыть на берег тот успешно? Кто подскажет?

Узка… Но в несусветной глубине лихих чудовищ гребни…

Кровь стынет! Прежде, чем на стрежень выплывать, сперва окрепни.

Идут коровы вдоль реки с наполненными выменами,

Цветут здесь милые цветы с неведомыми именами.

И дозревает сласть уже на ветках диких абрикосов,

Отрадный ветерок болтает о начале травокосов…

Зачем испытывать судьбу и тощим животом ложиться

На ледяную мглу, когда так сладко марево душицы?

Зачем?! Но кто-то там, внутри, велит сейчас раденье взмылить —

Надменный интеграл реки необходимо пересилить,

Поток, стремящийся во тьму — провиантмейстер черной смерти

И все несущиеся в нем объекты пестрой круговерти.

Оставить сеть координат, поймавшую тебя однажды,

Чтоб никогда уже не знать земной неутолимой жажды.

* * *

Какое миленькое время

Увеселяло в прошлом веке нас!

Как-будто жили не в яреме,

А в неге, где-то на горе Парнас.