Бесплатный фрагмент - В начале было слово

В начале было Слово

Земля каруселью летит, вращая латунные стрелки, и солнца бессменный софит работает в качестве грелки, и старый шарманщик, шутя, мотает нехитрую пряжу, — из семечка будет дитя, а кто оно, время покажет. И снова, и снова, и вновь он крутит свою рукоятку, и людям внушает любовь, а люди на ненависть падки. Мелодии чистых сердец забил оглушительный скрежет, а смерть — неподкупный истец, без выбора ровницу режет. Кто прав, кто неправ, — всё равно, — оборваны хлипкие нити, всё новое было давно, кружится шарманка событий. Но грешен и слаб человек, всего ему, смертному, мало… Отмерен шарманщиком век, и жизнь не начнётся с начала.

Я пила эту жизнь горстями, из сусальных причастных чаш, я питалась её вестями, я менялась c ней баш — на баш. Но пришла я однажды в полночь за советом к одной звезде, чья известна заблудшим помощь, и ответила — «быть беде» — мне звезда на мои терзанья, на вопросы мои и плач. «Ты всегда всюду будешь крайней, не спеши, давай, не чудачь. Посмотри, как осталось мало, — три пригоршни, да часть пути…» Так звезда мне в ночи шептала, чтобы душу мою спасти.

***

Склоняюсь пред роскошеством твоим,

Великое, незыблемое Слово!

Изрёк тебя Господь, непогрешим,

И было в мире к счастью всё готово,

Да только набежали «мудрецы»

С безумным неумелым толкованьем,

Их поддержали жалкие льстецы,

А тех — лжецы с восторженным камланьем,

И понеслась нелёгкая… Как знать,

Кем были бы поэты в наше время,

Когда б могли со Словом совладать,

Господнее неся святое бремя,

Непогрешимо совестью своей

Соразмерять и литеры, и звуки?

Увы, с крикливой наглостью гусей

Они трубят, кто сдуру, кто со скуки

О пустоте и пишут в пустоту,

Терзая Слово, посланное Богом,

И ловит бред их кто-то на лету

В своём мировоззрении убогом.

И недосуг им думать, что за всё

Ответим пред Создателем однажды,

И Слово изречённое спасёт

Лишь тех, кто наш язык убить не жаждал

Ни вывертами речи, ни строкой,

Сбивающей кого-то с панталыку,

Ни выдуманным слогом и рукой

В свою дурную грудь потом не тыкал,

Мол, вот он я, отличник и писец,

Почти что классик, обитатель Леты,

Так натрудил в писаниях крестец,

Что даже вышел прямиком в поэты!

*

Увы, язык, страдалец дерзновенный

В стране, где ложь заполнила сердца,

Не быть тебе реликвией нетленной,

Претерпевая с теми до конца,

Кто, умирая за живое Слово,

За веру, что растоптана ворьём,

Узнал, что жизнь лишь потому сурова,

Что мы во лжи, как в патоке, живём!

И больно мне смотреть на поколенье,

Чьи мысли куцы, как невнятный бред,

Кто принимает блеянье за пенье,

И для кого авторитетов нет.

***

Лавандово-полынный ветер пряно

Объял селенье жаркою волной,

Он замахал ветвей крылами рьяно

И закружился в вихре, как шальной.

Он задышал взволнованно и часто,

На гулких трубах тонко заиграл,

Он в двери беспардонно застучался,

Взметая придорожной пыли вал.

Литавры грома охнули со стоном,

И затянула солнце тучи темь.

И дождик грянул по камням со звоном,

Смочив живой водою душный день.

А после глянец розовый заката

Горел над перевалом вдалеке,

И облака, гонимые пассатом,

Купали отражения в реке…

***

Месть тиранов — сырое блюдо,

Но его подают горячим.

«Пусть отведают гнев, паскуды,

Мы державных обид не прячем.

Убивая вас, врём красиво,

Чтобы знали, как вякать праздно.

Пусть немного выходит криво,

Но, как видите, не напрасно.

Трепещите, тогда не тронем,

Может быть, и объедков бросим.

Скоро всех на тот свет погоним,

Как в тридцатых, — как траву скосим.

Над богатством не стыдно чахнуть,

Нынче нищим быть недостойно.

Деньги нефтью и кровью пахнут

Этой массы народа дойной,

Но без них не бывает власти,

А плебеям вранья довольно.

Мы — бандиты державной масти,

Нам народ убивать не больно.

Не из ряда вон, всё законно,

Скот на бойне — на рынках мясо».

Ложь с экранов течёт зловонно

Под продажных подонков пассы.

В уши — ужас, а в рот — затычка,

Больше праздников и салютов!

У тиранов одна привычка —

Свой народ ненавидеть люто.

И опять стукачи в фаворе, —

Подлецам ли грустить о чести!

Нет трагичнее тех историй,

Что вещают о царской мести.

Романс перед грозой

Томительно и нежно пахнут розы

И тянут в окна розбеги шпалер.

Дождь неохотно протыкает воздух

И размывает дымкою пленэр.

Крадётся ветер, прядает ветвями

И проникает в окна без помех,

И светляки за ним летят роями

На занавески в поисках прорех.

Там, за горой, вдали грохочут громы,

Гроза вот-вот обрушит Божий гнев,

На крышу моего нацелясь дома

И гомоня басами нараспев.

А горлицы со стонами скликают

Своих любимых, прячась в деревах,

И тучи темь вечернюю сгущают,

И первобытный навевают страх.

Без Бога

Метаться поздно, продана страна

И предан Бог. Разменною монетой

Над подлой бранью катится луна,

И ночь сияньем адовым согрета.

Невинный разум тщится опознать

Былых святынь поруганное имя…

И плотною толпой кочует рать,

Влекома в бездну присными своими.

Ей так знаком страдательный падеж

И содомитов щедрые ладони!

Век ужаса приветствует невежд,

Сам сатана воссел на царском троне.

Вертепы в храмах музыкой гремят,

А на амвонах веселится нечисть,

И бесовской разлит повсюду смрад,

Как будто Богу и ответить нечем.

Спираль молчанья захлестнула люд,

Ведь смерть бывает «не со мной — с другими»…

А в алтарях еретики снуют,

И мерзость запустения — над ними.

***

Бастарды века, парии страны,

Где красное от крови стало чёрным,

Пожалуйте на бал у сатаны,

Куда вы все стремились увлечённо.

Там мумии протухшие смердят

В добротных и сияющих ковчегах,

Над ними звёзды выстроились в ряд

И холуёв, — как летошнего снега.

Пляшите, что ж вы, трубы без сурдин,

И скрипачи наяривают лихо,

И ваш «Титаник» чешет мимо льдин,

Без устали готовый паром пыхать.

Ну, что ж вы, вот же, будущее ждёт,

Оно вцепилось намертво в форштевень…

И только корабельный знает кот,

Когда заря желанная взойдёт,

И всем сам чёрт жратву положит в рот,

И адовым огнём забрезжит темень.

***

И промолчали. И свершился век.

Взошёл Антихрист в золотой короне.

И стал рабом не Бога человек,

А нечисти, усевшейся на троне.

Просил царя и… допросился люд.

«Вот царь вам по ранжиру и по чину!»

Его адепты на крестах распнут

Всех, кто Христа из сердца не отринул.

Но остальным свободы не видать,

Как ни лижи туфлю иезуита…

Предавшая Христа, толпится рать

Бездумных и безумных у корыта,

Где хлёбово налито. Суетясь,

Владыки к недрам поспешают ада,

Где им «подарки» заготовил князь

Рогатый. Патриархов ждёт награда

За паству, приведённую на дно

Смердящей и огнём кипящей бездны, —

Из чаши гнева ярости вино

Пить тем, кто жил для веры бесполезно.

Кто на амвонах пляски затевал,

Самим плясать на углях негасимых.

Апостасийный завершится бал

На безобразных выжженных руинах.

***

Судьба меня не баловала,

Но я потворствовала ей

И испытала бед не мало,

Не накопив себе рублей.

Учителя мои в могилах,

Взыскать мне не с кого, увы.

И, если б хворь не посетила,

Я б не сносила головы.

Я не боялась ни засады

И ни наветов от врагов.

Я антидотами от яда

Считала разум и любовь.

Душой бездумно не кривила,

И всех простила, не кляня.

Была со мною Божья сила,

Она и вынесла меня

На свет, что тварен и прекрасен,

Как чистой истины рассвет,

А мир, безумен и опасен,

Растаял в дымке, словно бред.

Мне жаль лишь хлопоты пустые

И время, что не пустишь вспять,

И обороты холостые,

И жизнь, что снова не начать.

***

Компромисс между злом и добром невозможен,

Как ни пробуй зверьё и людей уравнять.

Мир всегда был немирен, обманчив и сложен,

Но равны ли в правах крепостные и знать?

Ничего не меняется тысячелетья.

Современны ли мы, если время — ничто?

Власть не сдобу бросает в толпу, — междометья,

И невежество пыжится, судьи-то кто!

Искалечено общество, души в загоне,

И куражатся бесы за красной стеной.

Вся страна мчится в пропасть в безумном вагоне

И мечтает вернуть, в лету канувший, строй.

Что за чувство — любовь в узурпаторах власти?

Жажда миром владеть их заводит в тупик.

Величайшее зло и большое несчастье,

Если холод в сердцах поселился владык.

Вот уже миновало столетие бреда,

Рецидив, как диагноз, стоит у дверей.

Про насилие с пытками вашего деда

Много разных инструкций лежит у зверей.

Несебр

Вечный город пахнет пылью,

В тесных улочках ветра.

Чаек выбелены крылья, —

Птиц пронзает эскадрилья

Небо серое с утра.

Море пенится и плещет,

В сонном мареве восток…

Дум моих коснулся вещих,

Из щелей ворвавшись, трещин,

Дыр небесных, — ветерок.

Что он выветрит, не знаю,

Голова моя седа.

Я мечтаю не о рае,

Я сама себя караю,

Я погибла навсегда.

Этот город, как звучанье

Из навечно сжатых губ…

И прощенье, и прощанье

Бережёт его молчанье,

Чей давно мне голос люб.

***

Я в коконе жизни проделала узкую дверку,

Протиснуться трудно, держать оборону легко,

Ведь жизнь оказалась совсем не такой на поверку,

Как в самом начале, где в горло текло молоко.

Она не лучилась от счастья, и тутовым червем

Мотал вкруг меня свои нити, мной прожитый, век.

И нить сопрягалась с судьбой, как с оборванным нервом,

А каждое слово моё до меня кто-то рек.

И нового не было в этом бесцельном круженье,

Лишь бабочкой зрела внутри подсознанья душа.

И часто её колебало, как ветром, сомненье,

И часто за ней не водилось, увы, ни гроша.

Но вот и замкнулся виток, как последняя малость,

Как подвиг незримый, проплаканный мною насквозь.

Из дверки смотрю, — так немного от жизни осталось,

А вере с надеждой любви повстречать не пришлось.

Бушуют повсюду словес громовые раскаты,

И страсти кипят, застилая пресыщенность глаз.

И больше ничто на земле опустелой не свято,

И разума свет незаметно для мира угас.

А я всё смотрю и не чаю от горя ослепнуть,

И жалость ползёт в моё сердце превыше начал…

Как в этой пучине бездумной Cознанью окрепнуть,

Когда даже кокон Земли человечеству мал.

***

На дворе заметно посвежело,

Гладит ветер-с-севера траву.

Вечный звёздный пояс, млечно-белый,

Запоясал ночи синеву.

Кружится земное веретёнце

И мотает пряжу зим и лет…

Я смотрю из мутного оконца,

Как луна роняет зыбкий свет.

Как она, безстрастно-безучастна,

Равнодушно движется в выси,

Словно мне внушая, — жизнь напрасна.

Но шепчу я: «Господи, спаси!»

Распогодит утро хмарь и морок,

Выцветит ночное забытьё,

Вместе с солнцем выйдя на пригорок,

И благословит моё житьё.

***

Вы опять обделались от страха,

Нищие безумные рабы!

Липнет к телу потная рубаха,

В ряд стоят отверстые гробы.

Похоронят вас, не сомневайтесь.

Лишь под смех властительных врагов

Вы друг с другом поактивней лайтесь,

Подле их пластаясь сапогов.

И, рассеяв кровь свою по миру,

Затянув потуже пояса,

Кланяйтесь плешивому сатиру,

Отдавайте катам голоса.

Вы им заложили правду даром,

Вы надежду с верой обрекли,

Сами став воистину кошмаром

Для своей поруганной земли.

***

В туманном зеркале прохлада

Угасших чувств, ушедших лет…

Мне ничего уже не надо,

Лишь только видеть горний свет.

Вся жизнь прошла, как наважденье,

Её преследовал обман.

Есть лишь в молитве утешенье

И исцеление от ран.

Скушна мне видимость земная,

Где бред царит и суета.

Я в мутном зеркале растаю,

О бренном думать перестав.

И пусть клянут за непохожесть

Меня опять мои враги,

Любовью жизнь свою итожить

Мне, Боже правый, помоги!

Уйду, ни с кем не попрощаюсь,

Желаний прах с себя стряхнув

И перед Господом покаясь,

С молитвой тихою усну…

***

Осенняя река, спокойна, величава,

Несёт с верховий сор и палую листву.

Прозрачна и чиста, смирила гордость нрава

И держит ветви ив теченьем на плаву.

Она забыла вновь и ливневое буйство,

И скачки по камням, разливы меж холмов…

Весенней маеты она забыла чувства,

Когда летела в даль с оттаявших хребтов.

Была она смела, в круги водоворотов

Тащила дерева и ветки, и кусты,

И рушила мосты под громовые ноты,

Теперь она полна прохладной немоты.

Вот так и мы, порой, свистим дроздами, скачем,

Не думая о том, что неизбежен час,

Когда над нами жизнь водой сомкнётся с плачем,

И душу заберёт, и позабудет нас.

***

Поутру дым, мешаясь с облаками,

Тянулся вверх по склону от жилищ.

И, запотев, блистал дорожный камень,

И рёбра деревянных утлых днищ

Смолёных лодок, брошенных у пруда,

И клювы горделивых белых птиц,

И листьев золотых и алых груда,

И глиняные бровки черепиц.

Ещё прохлада не ушла в низину,

Ещё седели влажно зеленя,

А уж гора почёсывала спину

Лучом рассветным. И фазан, маня

Свою подружку, перьями играя,

Кричал зазывно в утренней тиши.

Стоял покой от края и до края

Моей долины. И моей души.

***

Узнаваем запах хризантем,

Ладанно-полынный и летучий.

Голос ветра чужд людских фонем,

Он снуёт и нагнетает тучи.

Скорбен вид осенних берегов,

Меж которых время ищет встречи

С чистотой и нежностью снегов

В мире, где от зла укрыться нечем.

В золоте купаясь нажитом,

Барствует октябрь в последней неге,

И горит негаснущим костром

Солнце в голубом своём ковчеге.

И пока ещё ласкает свет

Землю ненастырно и нежгуче,

Ткёт она листвяный пёстрый плед,

Ловит росы в лабиринт паучий.

***

Через кровь приходят в мир владыки,

Через страх владыки правят Римом.

Жизнь всегда находится на стыке

Лжи и правды, смерть — неумолима.

Я не прорицатель старых истин.

Люди не имеют в сердце Бога.

Для Его вина готовы кисти, —

Вызрел гнев, и сузилась дорога.

Что ещё осталось от плавилен,

Где когда-то теплилась надежда?

Стрелок ход сегодня семимилен,

Век вражды открыл стальные вежды.

Брызжет ад в пустые души ядом,

Продаётся дух за первородство,

И в объятья нежити всем стадом

Протоплазма проклятая рвётся.

Не спасти ни старца, ни ребёнка

От разрухи, голода и тлена.

Адова распахнута воронка,

Нет страны. Есть подлость и измена.

Кавказ

Там князь на князе, князем погоняет,

Что ни гора, то вотчина царя.

Там вырезали тех, кто не камлает

Аллаху, лишь затеплится заря.

Там кровь лилась, не тёплая водица,

Из русских молодых яремных вен…

Стране героев было чем гордиться

И стало чем, величию взамен.

Кто резал глотки, тот герой России,

В учебниках про это есть глава.

Мы платим дань, хоть нас и не просили,

Но правда нынче — праздные слова.

Гуляй, рванина, от рубля и выше,

Кричи народ безумию «виват».

Аллах тебя наверняка услышит,

Он точно тут ни в чём не виноват.

***

Души теплятся еле-еле,

Им до смерти совсем немного.

Только вспомнят ли, что в купели

Присягали на верность Богу, —

Не правителям, не бандитам,

Не ворью, что прилипло к трону,

Не чиновникам у корыта,

Не пустому людскому звону, —

Присягали на верность чести,

Безусловности Божьих правил…

Но топтались всю жизнь на месте,

Ибо чёрт от присяг избавил.

Смутно сердцем внимая страху,

Что из вечных доносят кущей

Крест с крестильной твоей рубахой,

На каком ты счету, словущий?

На каком ты счету у Бога,

Окаянное вражье семя?

Но осталось совсем немного.

Канет в ад человечье племя.

Съест огонь, — ни вражды, ни плача, —

Ничего от «побед» над Духом…

А пока гонит бес Удача

Стадо вскачь — за набитым брюхом.

***

Миром правят иезуиты,

Дураки разевают рты,

А «элиты» ползут к корыту,

Воплощающему мечты.

Будет день, но не будет пищи,

Будет край, но падёт страна.

И воссядет на пепелище

Сам владетельный сатана.

Всё по плану и по ранжиру,

Бессловесен ленивый скот.

У одних скудоумье с жиру,

У других же — наоборот.

Жёлтый карлик вдруг станет чёрным,

Не успеют глаза моргнуть…

Мы приучены жить под чёртом, —

Сами выбрали страшный путь.

Наши деды крушили храмы,

Рассчитаемся все сполна.

Мы стоим у смердящей ямы,

Где оскалился сатана.

***

Люд, отведавший крови, становится зверем.

Результат революций — могилы и бред.

Вновь Россия плывёт от потехи к потере,

И предела ни буйству, ни крайностям нет.

То картечь, то железа, а правят всё те же,

Не сменив за столетие курс корабля.

Только воздух над чёрной пучиной разрежен,

И всё меньше цена у души и рубля.

Но не чуют конца ни владыки, ни смерды.

Не указ для заблудших заветы времён.

И плодятся безумцы для плача и смерти,

Отдавая свой разум в постыдный полон,

Тупо жвачку жуя из чужих словопрений,

Не имея ни мнений, ни нравственных вех.

И царит над страной дряблый чокнутый Гений,

Раздувающий кузни убийственной мех.

***

И вновь осенние дожди с небес на землю зачастили.

Прохлада выстуженных слёз стекает в узкий водосток.

Где летней жаркою порой ветра, удушливы, бродили,

Там в луже пенистой плывёт кораблик — клёновый листок.

Ах, перестаньте лить тоску, уймитесь струи дождевые!

Пусть снова золото и медь блеснут под солнечным лучом,

И листья клёна, шелестя, осенней грусти вестовые

Летят, касаясь паутин, и мне ложатся на плечо.

Не говорите мне, дожди, что вам пора, что ваше право

Стучать ночами по крыльцу, по крыше дома семенить…

Заворожённые места, мои заветные дубравы

Ещё готовы с ветром петь и жизнь без устали любить.

***

Ветер спит, свернувшись, словно ласка,

Он устал, гоняя облака,

На палитре смешивая краски,

Чтоб свои раскрашивала маски

Осени прозрачная рука.

Ветер спит, неслышный, как дыханье,

Разметав опавшую листву…

И ветвей раздетых колыханье,

И голубки сизой лепетанье

Не разбудят павшего в траву

Спящего кудлатого бродягу —

Ветра, повелителя теней.

За его великую отвагу

Сказывать невиданную сагу

О земле, люблю его сильней,

Чем иное созданное чудо,

Волшебство событий и судеб…

Я опять лечу свою простуду,

Рядом чай, с айвой и мёдом блюдо,

И с коровьим маслом — чёрный хлеб.

***

Дворцы — скотам, а для народа — хлевы.

Кому-то надо горе горевать.

Взошли в стране дремучие посевы, —

Им на детей и внуков наплевать.

Опять на кухнях шепотки и толки,

Из-под дверей вползает липкий страх.

В мозгах Страшил опилки, да иголки,

Враньё имперский празднует размах.

Ушами любят барышни и бабы.

Комфортна ложь, утопиям сродни.

«Эх, нам бы победить пиндосов кабы,

Тогда б владели миром мы одни».

Каков народ, такая и держава.

У сытого с голодным дружбы нет,

Где нет давно ни совести, ни права,

И разума померк целебный свет.

Великий Гудвин, наглый и ужасный,

Стращает всех иллюзией труда.

И только дуракам, увы, не ясно,

Что не избегнут Божьего суда.

Лимония

Конфликт полушарий мозга

царёва, считай, беда.

Гешефт у орды кремлёвской,

— идут на убой стада.

Руины, кругом руины,

куда ни направить взор.

Но гнут перед бандой спины,

приветствуя свой позор.

И ждут от владыки мёда

в потерянных берегах.

И празднуют год от года

октябрьский постыдный крах.

***

У котелка давно пробило днище,

И вытек гнев, остался только гной.

Там, за стеной кровавой, толковище,

И каждый новый выживший — герой.

Под спудом века проклятое царство

Ещё трясёт козлиной бородой.

Народ, как встарь, приветствует мытарства,

И одежонкой хвастает худой.

Лети-лети двуглавое потомство,

Зажавши в лапах скипетр золотой…

Уже сто лет с Христом Россия бьётся,

Пустив к себе всех бесов на постой.

Их звонок зов и сладкозвучна ярость,

И в царские цвета одета плоть.

Недолго им торжествовать осталось, —

Кого обидел разумом Господь.

Грядёт конец лукавству и распутству,

И с сонных глаз исчезнет пелена.

И собственною кровью захлебнутся

Те, кем была растерзана страна.

Романс со снегом

«Никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти». Солон

В молчанье снега — неизбежность рока

С медово-горьким духом хризантем.

В нём первозданность чувства без порока, —

Вот потому он холоден и нем.

Он не несёт в себе предубеждений,

Изъяны прикрывая белизной,

И не даёт сгуститься чёрной тени…

Он строг, но не злопамятен со мной.

Мои следы он бережно, штрихует,

На плечи налагает тихий сон,

Не поминая прожитого в суе

И уводя мой разум во полон.

Летит, летит, летит с небес остылых

И плети гнёт ещё цветущих роз,

И стелет омофоры на могилах

Ноябрьский снег, всемилостивый крёз.

И что ему неволиться уныло,

Когда он мирно-властен над землёй.

Он знает, то, что будет, всё уж было,

И ценны только нежность и покой.

Моему Нельсону

В дальний угол двора псом протоптана узкая тропка.

Он поёт в тишине, и вибрирует тенор певца.

Лунный замерший лик смотрит влажно, тревожно и знобко,

И туман подступает к последней ступеньке крыльца.

Эта ночь неспроста осторожно крадётся по крышам

И сползает с горы, в сонном свете луны серебрясь.

Ей охота взглянуть на певца, ею пёс мой услышан…

И вплетается звук в тонкорунную звёздную вязь.

Пёс поёт, задирая кудлатую голову в небо,

Полететь бы ему над осенней остывшей землёй!

Я к нему выхожу и даю ему белого хлеба,

И туманная ночь улыбается вместе со мной.

***

Память бродит по старым комнатам,

Где в забвении и пыли

Лет моих затерялось золото,

Не поменяно на рубли.

Не поменяно, не растрачено,

Не затёрто ни в дурь, ни в грязь.

Им когда-то за всё уплачено, —

Покуражилось горе всласть…

Обнищали мои сограждане,

Горше стало моей стране.

Жизнь течёт бытиём нерадужным

И, наверное, снится мне.

Там, далёко, всё звон, да россказни,

Нервотрёпка, — не передать.

Здесь — небес с облаками простыни,

Гор извечная благодать.

Ностальгия, — какие глупости!

Тени нет ни тоски, ни зла.

Не скучаю по совокупности

Снега, олова и стекла.

На осколки разбилось зеркало,

Оловянные сбились лбы

В стаи, бросившись в пропасть стерхами,

Как в объятья своей судьбы.

Вырастая из чуждых путаниц,

Я жалею лишь детский плач,

Глядя в олово глазок-пуговиц,

Чей хозяин — тупой палач.

Я горюю по неизбежности,

По растраченной стороне,

Что от снежности до небрежности

Тонким плачем сквозит во мне.

После

Коромысло светил на оси мирозданья качнулось,

Расплескав драгоценное время меж звёзд и планет.

Первозданность начал в первом снеге на землю вернулась,

Равнодушие мира вплетая в неяркий рассвет.

И на ниточке звука спустился уют снегопада,

Затуманилось небо, в реке обмелевшей дрожа.

Долгополого ветра настигло дыхание хлада

И разрезало воздух на струи, кинжальней ножа.

Из колодца пространства смотрело ослепшее солнце,

Проникали в глубины сознания нежность и явь,

И казалось, что жизнь, покружив по задворкам, вернётся…

По безмолвию снежному с ней мы отправимся вплавь

Через двор, через поле и сквозь горизонта оковы,

Оторвавшись в незримом скольженье от дел и от бед,

Мы услышим из уст мироздания Божие Слово,

Для которого нет пустоты и забвения нет.

***

Тоска и усталость от тупости, грязи и лжи.

Когда же страна встрепенётся и выйдет из комы?

Ведь сколько во мраке болот за слепцом ни кружи,

Нет шанса добраться живым до родимого дома.

Лишь сами повинны вы в том, что грядущего нет

У ваших детей, оцифрованных лагерной меткой.

И всё, что вас ждёт, — это пошлый содомский балет

И вечный позор за колючей заборною сеткой.

Вы всё проглядели, проспали, продули вконец,

Так радуйтесь новой беде, как вчерашнему грому…

А дьявол — в деталях, он в подлости подлинный спец

И знает, что верите вы лишь тельцу золотому.

Вы встали с колен? Неужели? А где ж ваша блажь

Стучать по носам США и «прогнившей» Европе?

Чем выгодней Родину полным молчаньем продашь,

Тем глубже окажешься в полной безвыходной жопе.

И дальше молчите, сопите в две дырки гуртом.

Крым наш, и спасибо, и больше не надо ни крошки.

А что будет с нами, об этом узнаем потом,

Когда от России останутся рожки, да ножки.

***

Как долог бал у сатаны

Под пологом ночного мрака

У красной зубчатой стены…

Нет ни знамения, ни знака,

Что шабаш кончится зверья,

Забывшего про Божью кару,

Эпоха кончится вранья,

Исчезнув в зареве пожара,

И кол осиновый воткнут

Народы в дряблую грудину.

Опять свистит знакомо кнут, —

Лишь подставляй покорно спину.

Опять лоснятся холуи

Вокруг преступного владыки,

И годы смрадные свои

Влачит он, наглый и безликий,

С апломбом, позабыв про стыд,

Кряхтя слова фальшивой глоткой…

А над страною мрак разлит,

И глушат смерды страх свой — водкой.

***

Я чужое время проживаю

И чужое бремя волочу,

За грехи не жду от Бога рая, —

Праведность мне вряд ли по плечу.

Я кричу от боли, не смолкая,

Криком, запечатанным в груди.

Кровь свою на воду не меняю,

Родину оставив позади.

Там мои могилы и распятья,

Там мои иллюзии и сны,

Там узнала я, что мне не братья

Те, кто мне по духу не равны.

Проклят род мой древний на столетье,

Что залито красным сургучом.

Кончится ли это лихолетье,

Иль в России русский — обречён?

Мчится время адово по кочкам,

В грохоте и скрежете зубном,

А земля моя ослабла в корчах,

На юру забывшись продувном.

Сбудется иль нет её мечтанье

Обрести покой и тишину,

Или вновь ей выпадет прощанье

С сыновьями, павшими в войну?

Я — песчинка, малая частица

Той земли, что кровь моя и боль.

Русь моя, подстреленная птица,

Мой последний, мой смертельный бой.

***

Понты от горделивого ничтожества

Приятны для безумного убожества.

Всеядных и невежественных множество,

А тупость ослепительней художества.

Что делать, если хваткою бульдожею

Схватилась власть с зубастой подлой рожею

За королевство глада, бездорожия,

Чудачества и пьяного безбожия?

Опять глазницы пялятся кровавые

Над нищей одураченной державою.

Позор довлеет над ушедшей славою,

И смерть грозит невиданной расправою.

Смеётся над страной блатная вольница,

Шумит среди чумы её застолица.

Народ на палача наивно молится

И гибелью своею не неволится.

А что ему востребованность с сытостью,

Гордится он своею недобитостью.

***

Мелькают дни, как спицы колеса.

Чем дальше в лес, тем толще партизаны.

Разбив свой лоб, не плачь по волосам.

Растратив ум, не береги карманы.

Из старых истин соткана судьба,

Но по лбу бьют одни и те же грабли.

И если жизнь лишь сон, а не борьба,

Тем будешь безнаказанней ограблен.

Напрасно всё, и если не прозрел,

Так и умрёшь, обманут дураками.

Коль головой своей ты только ел,

Расталкивая ближних кулаками,

Так и уйдёшь безсмысленно в компост,

И съест тебя червяк без уваженья…

А мир вокруг прекрасен и непрост,

Как высшего порядка уравненье.

Но мир вокруг — творенье не твоё,

Ты рвёшь его, как половую тряпку

В пылу домашних кухонных боёв,

Свою гоняя с матюгами бабку.

И телевизор — истинный «пророк»

Вольёт тебе дерьма в глаза и уши,

И скажет вновь, что бедность не порок.

А голова опять попросит кушать…

***

Суетность смыслов и шаткость расхлябанных вех,

Прошлое в кляре и бред доминанты кошмара…

В царстве чужого добра так ли короток век?

Новая жизнь в старой клетке даётся не даром.

В башне заклинило вал музыкальных часов,

Звон колокольчиков слился с речами пустыми…

Плачут скитальцы над трупами выспренних слов

В самой безбрежной, безбожной, безлюдной пустыне.

За словоблудием барства — плебейство и страх.

Воры и шмары танцуют под сенью шалмана,

Где у зубчатой стены в драгоценных гробах

Спят зачинатели подлости, лжи и обмана.

Выбор дороги зависит от ног палача.

Душит невежество глотки пронзительным гневом.

Тех, кто не хочет быть битым в затылок с плеча,

Ждёт новый ужас под те же блатные напевы.

***

Мы не вышли из этой комнаты,

Не окончен двадцатый век.

Там во власти серпа и молота

Был лишь щепкою человек.

На понятьях бандитских зиждется

Скотский разум бездумных масс.

«Речка движется и не движется»,

А на тумбочке — Карла Маркс.

Ушлый пи*ор придумал библию

Для содружества бля*ских сил

И протухшей вчерашней рыбою

Рабский социум накормил.

Ни стыда и ни грамма совести,

Изменён на века геном.

Нет печальней на свете повести,

Где страной управляет гном.

Ходит маятник, движет стрелочки,

Гирьки вешают бытиё.

Есть всегда для народа стрелочник,

И в руке палача — цевьё.

***

Где правят палачи народа,

В народе лад и тишина.

Народу нравятся Нимроды

И на чужой земле — война.

Народ при зрелищах и хлебе,

Чего ещё ему хотеть,

Когда его судьба — на небе,

А на земле лишь плач и смерть.

У нищебродов всё едино,

От Бога воля — не в пример.

Честит народ другого сына,

Чей дед был кат и лицемер.

Поруган воздух над Россией

Дыханьем смрадного лжеца,

Что был ей многих лет мессией

В преддверье страшного конца.

И вот народ взалкал победы

Над игом мерзкого ворья,

И кликать стал другие беды,

В лице такого же зверья,

Чей партбилет хранится втуне,

Язык научен говорить,

Спина не гнётся на трибуне,

И сладко чёрту угодить.

***

На народных костях — многословие,

На «святых» черепах — благолепие…

В смертный омут шагали сословия,

Богатела престольная склепами.

Мёртвый идол потел красной юшкою,

А живой — пыхал трубочкой пенковой…

Даже спаленки были с прослушкою.

Коридоры кончались застенками.

Сколько их, продырявленных пулями,

Без войны, без вины, без помянников?

Кулаками, прикладами, стульями

Сколько пытанных в смертных предбанниках?

Сколько мёрзших в этапах завшивленных,

Евших чёрную корку не досыта?

Сколько, сколько их, властью зашибленных,

И укрытых тайгой, не погостами?

И опять поднимаются головы

Тех, кто слёзы считает безделицей…

Только правда — она хоть и голая,

Вкруг неё жизнь пока ещё вертится.

Тащит трупной кремлёвскою славою

От зубчатой стены, и под звёздами

Воры нынче торгуют Державою.

Ну а почести — пулями розданы.

***

Закинут острый крюк России в глотку.

У ВЧК альтернативы нет.

Сгоришь в аду, раскачивая лодку, —

Придут, разбудят ночью, — и привет.

Опричнина — ответственная служба,

Изобретенье власти на века.

За КГБ домысливать не нужно.

Шаг влево или вправо, — и пока.

Мы все виновны здесь без вариантов,

А ФСБ могёт задать вопрос.

У мастеров заплечных дел талантов

Достаточно. Ты враг, — и досвидос.

Под занавес империи не нужно

Вопить о богоданности свобод.

Зачем они, когда народ недужный

Своим убийцам смотрит прямо в рот!

Иди, холоп, молчи и плачь по воле,

У крепостных на волю права нет.

Не спрашивай: «откуда» и «доколе»,