Бесплатный фрагмент - В миг разъятий

Сибелиус

Габриэль Васильевич завёл кота. До шестидесяти лет жил, можно сказать, без «подворья», а тут вдруг решил население своей квартиры удвоить. Поместил объявление в «Орскую Правду», нашёл доброго человека, который хотел отделаться от своего любимого животного, и отдавал кота без вредных привычек, вместе с ночной вазой для кала.

Кот был прекрасен. Хотя, жирноват. Но котам полнота даже к лицу. Бывший владелец даже назвал какое-то его имя, но Габриэль его сразу забыл. И стал звать его «Сибелиус». Любая кошка откликается на сочетание звуков, где звучит буква «с». Потому что прежде они все — «кис-кис».

Были варианты «Веласкес», «Ксеркс». Но хозяину больше понравилось «Сибелиус». Имя это как-то круглее… мягче, пушистее…

И лохматый Габриэлев новосёл не возражал.

Лишь бы тёплый угол и, чтобы кормили.

Габриэль Васильевич был импотентом от рождения. Поэтому не испытывал по поводу своего увечья никаких неудобств. Как можно переживать по поводу отсутствия желания того, чего себе даже не представляешь? И жил Габриэль один и не страдал от этого. Ну, зачем рядом кто-то ещё? Восемь часов на работе в редакции, народу весь день и так по-за глаза. Все бегают, всем чего-то надо. А нужно кучу текстов до выхода газеты в печать просмотреть. А они — народ — все бегают… Вон, Аклизарий Ефимыч машинистку ненароком ладошкой за левую ягодицу задел… Случайно, конечно. Она ему рассмеялась и сказала дурак.

Дома спокойнее.

Теперь, вот — кот…

Ходит тихо, даже совсем не слышно. Молчит. Всё понимает…

Сибелиус…

Габриэль Васильевич вышел на пенсию и с утра хотел прогуляться для разминки органов. Пройтись к памятнику Тарасу Шевченко, заглянуть в полузаброшенный заросший парк и обратно, к коту… Но случилось непредвиденное. Улицу Крематорскую Габриэль преодолевал в неположенном месте и оказался сбит проходящим мимо транспортом. Как писала потом газета «Орская Правда» — его сбила лошадь.

На самом деле, не всё было правдой в этой городской новости. Габриэля Васильевича сбил конь. Конь-тяжеловоз владимирской породы. Его местный губернатор Аникеев закупил для служебных поездок за полтора миллиона. То ли рублей, то ли долларов. Был указ свыше экономить бензин. И служебный «Бентли» перевели на лошадиную тягу. Двигатель убрали, отвезли к Аникееву на дачу, качать воду из скважины, а к передку машины приспособили кучера с облучком.

Вот эта модификация английского тарантаса и оглушила Габриэля Васильевича своим наездом.

Да, страшного-то ничего не случилось.

Лоб ушиб наш герой, коленку. Ну, наступил ему на спину тяжеловоз копытом. Но — не бездушная же машина! Конь — он же всё понимает. Почуял под собой существо человеческое и не стал давить всей тяжестью. И — жив остался наш Габриэль Васильевич.

Вдобавок — ещё и в газете о нём написали!

Сколько сам таких текстов за жизнь пересмотрел, а вот о себе не читал ни разу.

Когда потерпевший встал, отряхнулся, уладил отношения с лошадью и кучером, он в теле своём почувствовал что-то неладное. Будто в штаны ему во время дорожного происшествия попала палка. Орчанин зашел за угол пятиэтажки, как будто пописать, снял штаны и обомлел. С его органом для мочеиспускания произошло непонятное превращение: из безвольного хлястика он превратился в жёсткий торчащий кожаный стержень. Наверное, конь, когда наступил на Габриэля Васильевича, нанёс травму, которая привела к такому побочному эффекту.

Кое-как бывший импотент натянул штаны, где колом стояло неожиданное приобретение. С которым нужно было что-то делать. Но… Он тут же забыл об этом…

Габриэль Васильевич поднял глаза и увидел вдруг совсем иной мир, как будто попал на другую планету. Или — сразу, что ли — в рай!.. Восприятие мира разительно изменилось. Карагачи и клёны, что тенисто группами собирались в орских дворах, вдруг обрели ярко-зелёный цвет, которого раньше не замечал пенсионер-новичок. А межу ними — трава — в одуванчиках и солнечных пятнышках чистотела. И пятиэтажка, у которой стыдливо затаился со своей проблемой Габриэль Васильевич, тоже стала, хотя и серой, но явно цветной.

Над головой чирикнул воробей. И Габриэль даже присел, настолько громким и звонким ему показался голос невидимой птички. Он раньше слышал, но… не понимал… Ведь, на самом деле — мы не знаем языка животных и птиц, но мы их понимаем. Если с нами всё нормально…

Загремел, зазвякал невдалеке трамвай. Из окошка подвала потянуло мочой и какашками.

Пенсионер поправил на себе штаны и ушёл от дурных запахов в сторону. Он мог теперь ходить с закрытыми глазами, ориентируясь только на запахи. Там — сирень. А там — магазин свежего хлеба. А, в той стороне — заводы. Их нужно обходить стороной.

Габриэль Васильевич поспешил домой. Там его ожидал кот Сибелиус. Он конечно, не умирал с голода, но ожидал общения. Потереться об ноги, взобраться на плечи, обязательно что-то промурлыкать в ухо…

Идти было как-то непривычно, но не больно. И, на фоне таких ошеломительных визуальных и органолептических событий, некоторый физический дискомфорт не казался критичным.

Ах! Как пахнут акация и сирень!

Как там кот?..

Габриэль Васильевич вошёл в переднюю, но, вопреки привычному уже порядку, кот не встретил его. Что, конечно, встревожило. Габриэль сбросил потёртые свои туфли и пошёл в комнаты, надеясь, что ничего страшного не случилось. И, правда, кот лежал на полу в углу спальной на оставленных Габриэлем Васильевичем трениках. Но… не один… Возле него копошился какой-то живой комок. Который, при ближайшем рассмотрении, оказался группой милых слепых котяток. Можно было не верить глазам, но, судя по ситуации, Сибелиус оказался… кошкой!.. Что, впрочем, у начинающих котовладельцев случается на каждом шагу.

Ну, кошка, так кошка… Что тут поделаешь!.. Принесла в подоле… Ну, не выгонять же!

Габриэль Васильевич нагнулся к пушистой своей подруге и погладил по голове. Спинке. Животику. Она в ответ благодарно замурчала, лизнула Габриэлю пальцы…

Нужно будет как-то поменять ей имя… А, впрочем, зачем? Человеческое «Саша» одинаково хорошо звучит и для мальчиков и для девочек. «Валя» — «Валентин» — тоже привычно и вполне прилично. Почему бы и не звать кошку «Сибелиус»?

Тем более, что любимый кошачий звук «с» по обе стороны этого прекрасного имени?..

Габриэль Васильевич пошёл на кухню, наполнил кошачьим кормом кошачью мисочку, налил в чашечку молока и всё это отнёс в спальню, к роженице.

Потом вернулся к своему столику, чтобы перекусить. Проснулся прямо-таки зверский аппетит. Хлеб с маслом и крепкий чай с молоком оказались фантастически вкусными. Как никогда!

А в брюках всё так и продолжало торчать!

Что-то нужно делать…

Обыкновенные мужчины знают, что нужно делать в подобных случаях, но Габриэль Васильевич был профессиональным импотентом, откуда у него человеческий опыт?

И он пошёл к.. врачу…

Врач, которого он быстро нашёл по Интернету в списке платных клиник, особо не заморачивался. Если бы мужчина, сосед по лестничной площадке, посоветовал бы сходить в массажный салон или заказать услугу с девушкой из эскорта, то платный врач стал советовать исключительно медицинские процедуры.

Он сказал, что это ничего страшного. Что это приапизм. Сейчас всё лечится. Можно хирургическим путём — сделать надрезы…

Габриэль не дослушал.

У него ничего не болит. Зачем сразу — ножом?

Приапизм… Приапизм… Что это напоминает? Патриотизм! И не только по сочетанию звуков, но и — по визуальному контенту. Сколько раз Габриэль Васильевич видел эти плакаты, на которых были изображены настоящие патриоты. Как правило — это были мужчины с выпученными, глядящими куда-то вдаль, глазами. В них не было ничего человеческого. Они крепко сжимали в руках какое-нибудь орудие убийства и смотрели в сторону предполагаемого противника, которого настоящий патриот непременно должен убить.

Обычно патриоты изображались по пояс.

Как теперь Габриэль Васильевич мог предположить, ниже пояса у всех у них торчали черенки восставшей плоти. Был приапизм.

Но у самого пенсионера-газетчика, кроме некоторого неудобства, никаких агрессивных чувств из любви к Родине не возникло.

Он решил успокоиться, привести свои мысли в порядок и посмотреть, как жить дальше. Ну, если уже станет худо, то, уж тогда идти к хирургу.

А пока решил наведаться к Альбине Николаевне Крутецкой. Своей дальней подруге. Альбина Николаевна работала в музее восковых фигур на Ленинском проспекте и всегда была милой собеседницей, несмотря на значительную разницу в возрасте. На десять лет музейный работник была старше своего друга без вредных привычек. За все сорок лет знакомства Габриэль Васильевич ни разу не оскорбил Альбину Николаевну нескромным прикосновением, ни разу не допустил этого даже вербально. Они часто вместе пили кофей и говорили о прекрасном. Избегая тем, от которых могут родиться дети. Альбина Николаевна, как и Габриэль Васильевич, жила одна, и никто ей был не нужен.

В общем, друг другу они были самые близкие люди, как брат и сестра.

И нынешний визит импотента и пенсионера Габриэля Васильевича не имел бы никаких последствий, если бы не задел он, передвигаясь с чашечкой кофею, среди восковых фигур, главного экспоната — мэра Оренбурга, Никиты Михайловича. Который был изображён в белых рейтузах, как у Наполеона, в его же остальном костюме и с лицом Наполеона. У Никиты Михайловича была отведена в сторону его восковая рука, которую и задел ненароком своим непристойным увечьем Габриэль Васильевич. Оно-то через штаны так всё и выпирало… Рука и отвалилась!

Это же на какие бабки попал пенсионер! Совершить вандализм в отношении первого лица столицы региона!

Но нет положений безвыходных.

У Альбины Николаевне в кладовке оказалась паяльная лампа и немного бензина. Они с Габриэлем скоренько её заправили и вместе руку мэру Никите Михайловичу припаяли.

Собственно, это была уже не просто дружба, а совместное ведение хозяйства. За что в нашем Уголовном Кодексе даже имеется определённая статья. Если, к примеру, мужчина в одном доме починяет кран, а в другом копает яму для деревянного туалета, то налицо многожёнство. Потому что просто так мужчина кому-то яму для уборной копать не будет.

Тут его, прямо возле ямы, нужно и хватать!..

Но нашему Габриэлю до многожёнства было ещё — ох! Как далеко!

Ещё утром о таких поворотах невозможно было и помыслить!..

Габриэль Васильевич нечего не срывал от своего музейного друга Альбины Николаевны. Решил не таиться и здесь.

Он, собственно, и пришёл поделиться своей проблемой.

Но тут возникла некая загвоздка…

Что-то изменилось в облике Альбины Николаевны… Она оставалась, как бы и прежней, и, в то же время… От неё исходил какой-то тонкий, божественный аромат. Это был оттенок между «Шанелью №5» и «№4»… Раньше бы Габриэлю Васильевичу такие сравнения и в голову, точнее, и в нос не могли прийти. И слов-то таких он никогда, даже в уме, не касался!.. Да, да! Даже — между «№4» и «№5»… И, ещё слегка — запах полыни… Из Адамовского района, с Восточного Оренбуржья…

И — она, что ли помолодела? Откуда это красивое, из лёгкого шифона, платье?.. И — у его знакомой женщины-друга, оказывается, есть НОГИ! Прекрасные ноги!..

Стали совсем незаметными, исчезли морщинки. И седина в длинных волосах — как у современных моделей…

А — глаза! Какие у неё глаза!..

И Габриэлю Васильевичу стало как-то не по себе. И — как же можно такой красавице, этому небесному созданию, открыть своё уродливое состояние? Возможно ли рассказать, тем более — представить обзору весь этот ужас?..

Тут надо бы сделать некоторое отступление.

Когда мужчина находится в состоянии сильной эрекции, то практически любая женщина в его глазах становится не только приемлемой для соития, но и — красавицей. Ради которой, можно пойти на любые жертвы. На любой подвиг. Лишь бы отдалась.

Наш герой, по причине врождённого своего равнодушия к женщинам, знать этого не мог. И потому внезапное превращение давней своей подруги из обыкновенной женщины в существо неземной красоты его просто ошарашило, лишило всяческого иммунитета, сбило у него все настройки.

У Габриэля Васильевича не только дерзко и неумолимо торчала плоть. У него трепетало сердце!

Конечно, Альбина Николаевна друг, и доверительные отношения у них испытаны, проверены годами. Но, как после всего этого снять штаны и показать ей ЭТО?

Пенсионер, бывший импотент, не знал, что дружба между мужчиной и женщиной, на определённом этапе благополучного развития отношений, именно этого и требует. Как доказательство самых серьёзных намерений. И даже — любви!..

Из чувства такта и права всякого человека на личные тайны, мы не будем раскрывать подробности личной биографии смотрительницы музея восковых фигур. И всё же…

Альбина Николаевна была всю жизнь… девственницей. Обычно этого женщины о себе не скрывают и в молодости даже гордятся природным дефектом.

Девственниц нетрудно распознать по внешнему виду. Между ними и остальной частью половозрелого населения как бы существует невидимая стена. Смотришь на такую девушку, которой уже за сорок, пятьдесят — и видишь, что она — ДРУГАЯ. И — ладно, если она в этом своём ином состоянии уходит в иночество, в монастырь. Где такое психическое состояние человека вполне естественно, но, часто они оказываются в школах…

Почему девственницы так любят школы? Любят учить?

Российские школы — инкубаторы девственниц.

Они там вырастают.

И потом там же остаются учителями. Учительницами.

Что для учеников и для школы становится сущим наказанием.

Учительницы-девственницы, конечно, необыкновенно умны. Но они сухие, нервные. Обидчивы. Стервозны. И неоправданно жёстки по отношению к ученикам.

Конечно, бывают исключения. Возможно, где-то встречаются девственницы после сорока, которые мягкие, добрые и пушистые.

Например, те, кто сейчас читает эти строчки…

К слову о стервах.

После потери девственности определённая стервозность женщине даже к лицу…

Отсутствие какого-либо опыта полового общения как-то незримо, интимно связывало девственницу Альбину Николаевну с Габриэлем Васильевичем. В его отношениях с женщинами, принимая во внимание особенности физиологии, никогда и конь не валялся.

Но тут возникла нештатная ситуация…

Альбина Николаевна внимательно рассматривала аномалию на теле своего друга.

То надевала очки, то их снимала и разглядывала торчащий предмет отстранённо.

Осторожно брала пальцами за среднюю часть, пробовала на твёрдость.

Тёплый, напряжённый стержень, заострённый для проникновения.

Рычаг, способный перевернуть жизнь…

Пожилая девушка взялась за края своего платья… Которое, лёгкое, реяло, полыхало на ней без всякого ветра, как знамя, призывая на баррикады…

А платья Альбина Николаевна носила всегда длинные, тёмные. Производила впечатление монахини, или вдовицы. Но сегодня… Так ли сошлись звёзды?. Откуда-то взялся откровенный шифон, цветной и прозрачный. Полыхающий на красивом теле.

И на лице девушки возникла незнакомая улыбка-загадка…

Она остановила руками волнующееся цветное облако, подняла платье и осторожно опустилась, присела прямо на Габриэля Васильевича.

Он в это время лежал на полу, и так было даже удобно.

И эти два пожилых человека вдруг узнали, что такое счастье. Оно нахлынуло на них так внезапно, неожиданно!

Так прорывается плотина. Так взрывается атомная бомба, когда критическая щепотка порошка попадает в основной заряд.

Оказалось, что не нужно Габриэлю Васильевичу ничего резать. Всё разрешилось естественным путём. И потом ещё раз. И ещё много, много раз.

У них любовь была давно, нужен был детонатор…

То, что произошло в Музее восковых фигур на улице Крематорской, могло вполне заслуженно попасть в Книгу рекордов Гиннеса.

Вряд ли на земном шаре можно было бы вспомнить подобный случай, когда в один день теряют свою невинность любовники в возрасте дожития. Умереть в один день после шестидесяти — это сколько угодно, а вот начать жить…

А потом они без сил и дыхания лежали на полу музея восковых фигур. Со стороны — седые и старые.

Да, если посмотреть на них со стороны, то они, седые и старые, лежали на потёртом коврике посреди зала, окружённые мёртвыми восковыми фигурами. Одежды новорождённых любовников, скомканные, валялись, разбросанные по полу, местами пыльному. И среди них не было цветного шифона, не пахло в воздухе никакой «Шанелью», а на любовников — чего уж греха таить — нельзя было смотреть без жалости. Оба с дряблой кожей, в морщинах…

Казалось, что эти изношенные чехлы от людей умерли. Хотя — счастливо. В один день.

Нет…

Где-то в пустой квартире их ожидала кошка Сибелиус.

У них было ещё всё впереди…

В золоте заката плескалось расплавленное солнце…

Мы же филологи…

Ах! В лиственном лесу как хорошо! Густолиственном, с высокими стволами! Солнце сквозь ветки, листья, листву. От этого промеж деревьев полумрак, полусвет. От лета тепло. Нет никаких буреломов, буераков. Свободно в лесу и просторно. Листва прошлогодняя ковриком. Грибы кое-где. Разные — и ядовитые и благородные. Никто не собирает. Макар сюда телят не гонял, не долетала сюда даже редкая птица. Если и прячется кое-где в редкой кустве ходячая или летучая живность, то — нет её на виду. Гулять в таком лесу — одно удовольствие. Даже воздух вокруг красивый!..

Арчик и Милюся шли по тропинке на опавших листьях. Узкой, извилистой, почти не заметной. Рюкзачки у обоих на плечах, на головах панамки. Джинсы, кофточка, рубашка — всё по-летнему, но — чтобы не кусали мошки и комары. Милюся хотела «в поход» в коротком платьице, чтобы ногами всё время отсвечивать впереди Арчика, чтобы держать его в тонусе, но молодой мужчина, хотя идея была ему и приятна, нашёл силы в себе от этого отказаться. Потому что лес — это не Ленинский проспект в любом городе. Не только комар, но и гадючка какая может найтись, за ножку цапнуть. — Джинсы надевай — сказал он Милюсе. И она послушалась. Потому что была уже невестой Арчика, будущей женой. И нужно было привыкать его во всём слушаться.

Друзья-знакомые сказали будущим молодожёнам, что в густолиственном этом лесу есть озеро с тёплой водой и форелью на завтрак. На берегу озера избушка. В которую заходят все, кому не лень, или кому делать нечего. Отдыхают там. Зализывают раны. Кивер чистят, весь избитый. Снасти готовят, перебирают, рыболовецкие, на форель к завтраку. Но обычно, по большей части, никого там нет. На столе большая кастрюля с сухарями, соль, спички для возможных гостей. Кровать широкая, на двухсполовинойспальная, если гости разного пола, или просто любят друг друга. На полочке у кровати совсем рядом — чтобы легко было достать — коробочка с презервативами. Импортными, с выкрутасами и с отечественными, нашими. Там, на всякий случай, для опознания, автомат Калашникова нарисован.

Ещё лавка есть, на которой человека можно сечь розгами. Ну, для тех, кто понимает. Розги тут же стояли, в кадке с солёной водой.

Друзья-знакомые знали там всё в подробностях. Бывали уже не раз. Им понравилось.

Будущие молодожёны от ближайшей автостанции до заветной избушки три дня шли и три ночи. Отдыхали в самодельных шалашах. Арчик юноша оказался рукастый. Мог из подручного материала на ровном месте дворец соорудить. Шалаши у него получались уютные и тёплые всю ночь. А ворох листьев вместо привычных городских матрасов пропитан был ароматами леса, и в нём можно было бы и утонуть, если не обняться и не прижаться крепко к любимому и уже почти родному телу.

И уже четвёртый вечер наступал, как сквозь толстые стволы грабов, каштанов, берёз и клёнов забрезжила, наконец, вожделенная избушка. Настоящая, из брёвен. Или выстроенная «под старину». Арчик и Милюся подошли к ней без всякой робости. Потому что чего бояться. Двадцать первый век, вокруг цивилизация. Уже давно человек человеку друг. Крылечко такое корявое, ступени толстые, замшелые, «под старину». Зашли в комнату. Всё, как им рассказывали друзья-знакомые: стол, кровать. Просторная такая комнатёнка. Лавка, да, лавка возле стола, возле неё бочка с водой и розги в специальном колчане. Всё, как им друзья описывали. Только они ничего не сказали про вторую лавку. Которая стояла по другую сторону стола. А на ней мужичище сидел с бородой, в рваных штанах и безрукавке. И глаза его на гостей из-под лохматых бровей непонятно поблёскивали.

Но внешний вид обманчивый. Мужик оказался человеком добрым и даже весьма занятным. По всем признакам, он в этих краях обретался давненько, возможно, даже и родился. И речь у него была особенная. На нашу похожая, но — другая. Если вслушиваться, то понять можно.

Когда с ним поздоровались, он, правда, пробубнил что-то вовсе непонятное: — Во досюлишны — от веки, во которы-то давношны леты.

Ну, ладно. Досюлишны, так досюлишны. Представились. Узнали, что, то ли мужика, то ли уже деда, Эгиминионом зовут. Ну, с его-то словариком тут ничего удивительного.

— Сказывайте, надыць церез древляу добро ли прочухали? Махотка, лахудра — ець жонка твоя, али бляць? Мурьё-то у ней порато баско! Жрать хоцете, у в чистоей параше на столу тюря сготовлена.

Ну, чего тут неясного?

В общем, даже разговорились.

Сели за стол. Вместе тюрю похлебали. Из тарелок алюминиевых, деревянными ложками. Бородач всё блюдо своё нахваливал, чмокал за столом, чавкал, крошки с бороды отряхивал и вслух всё приговаривал: «баско!».

Арчик с Милюсей переглядывались: главный вопрос завис в воздухе: — неужели и спать на широченной этой постели, что в углу, с этим козлом придётся? Но Эгиминион, как будто услыхал про их эту озабоченность и сказал по-своему, что спать он будет в пристройке, пусть дорогие гости — и мужчина, и бляць его — ни о чём не беспокоятся.

Ну — и всё.

После трапезы абориген собрал вещички и тихонько слинял в свою пристройку.

Молодые вздохнули с облегчением. Тут же разделись, переоделись в купальные костюмы — и к озеру.

А красота вокруг стояла, действительно, необыкновенная. Тишь да гладь. Вода — сплошное зеркало. Прозрачная — до самых своих тёмных глубин. И только видно было в этой воде поблёскивающих рыбок и рыбин, которые в тех глубинах плавали сыто и неторопливо. На берегу песочек. Дно прибрежное тоже песчаное — ступать одно удовольствие. И — пологое. Далеко в озеро можно было зайти, а никаких ям.

Поиграли молодые, пообнимались в воде, поцеловались. Наплавались от души — и в избушку, на отдых. Потому что уже даже ночь наступила. И звёзды ясно высыпали в темнеющем небе. И воздух становился всё гуще, всё насыщеннее запахами деревьев и цветных трав.

И в кровати просторной, на грубом белье, заснули Милюся и Арчик, как убитые, опять-таки, обнявшись…

И вот наступило утро. В сказочном месте. Через маленькое окошко в избушку проник лучик света и попытался разбудить Арчика. Он безрезультатно посветил ему вначале на одно закрытое веко, потом на другое. Потом переместился к Милюсе. Она полураскрытая лежала в утреннем тепле, со счастливой на лице полуулыбкой. И лучик скользнул вначале к ушку девическому в завитушках-волосках, потом переместился к глазам, на закрытые веки. И Милюся зажмурилась, открыла глаза, отвернулась от солнечного зайчика. Потом сладко потянулась полуголым телом, маленькие вздутые грудки затопорщились потревоженными сосочками. Тут уже и Арчик проснулся, увидел всю эту утреннюю красоту своей невесты и изъявил мгновенное желание. На что девушка только радостно рассмеялась, соскочила с постели, и как была, нагая, с белым своим телом побежала вниз с крыльца в озеро.

Ну, Арчик — за ней! Догонять же нужно! Проблема же осталась!

Встретились уже, обнялись среди брызг, в воде, обнявшись и сразу же соединившись. Жадно, по максимуму. Как будто до этого тысячу лет пребывали в воздержании.

И потекли прекрасные мгновения любви, когда останавливается время, куда-то пропадает весь окружающий мир. В общем, всё происходило, как всегда. И тут…

Раздался страшный треск.

А потом, всего в десятке метров от нашей пары как будто в воду упал огромный камень. Всплеск, какое-то рычание, барахтанье!

Огромный бурый медведь плюхнулся с дерева, нависшего над озером. Видимо, мишка на него влез и там уснул. И, к утру — расслабился. И — упал!..

Но в этом не было ничего ни опасного, ни страшного: медведь хорошо умел плавать и, фыркая, медленно уплыл за поворот, скрылся.

Сердечко Милюси билось, как у воробья, так и норовило выпрыгнуть через левую, покрывшуюся пупырышками, грудь. Да, ладно бы — сердце… Девушка ощутила сильный спазм в низу живота.

Сильный дискомфорт ощутил и Арчик, поскольку в текущий момент он частично находился как раз там, в низу живота своей невесты. Наверное, даже — и в животе.

Влюблённые сначала дёрнулись. И стало больно. Потом попытались решить проблему осторожным усилием. Что причинило боль обоим.

Они оказались друг с другом связанными намертво.

Вообще-то, уже считанные дни отделяли Милюсю и Арчика от вступления в законный брак. Это — когда — «только смерть разъединит». Но, во-первых, этот день ещё не наступил, а во-вторых — нельзя же все клятвы воспринимать так буквально!..

Хорошо, что у берега было достаточно мелко.

Будущие молодожёны, обнявшись — уже чисто дружески, двинулись боком на сушу.

Так же, четвероногим существом, стали взбираться по ступенькам.

Тут, из своей пристройки, вышел Эгиминион с вытаращенными глазами. И сказал на своём, но очень понятном, языке: «ёптыть!!!!!!!!».

— Ты, Эгик! — сдавленно крикнул ему Арчик, — простыню, пожалуйста, принеси!..

— Не реви! Всяко быват! — с готовностью ответил ошарашенный событием бородач и скрылся в избушке.

Вынес простыню. Делая вид, что отворачивается, подал его потерпевшим.

Ну, ладно, стыд прикрыли. В дом вошли. А — дальше что? В самом главном-то ничего не изменилось! Долго такое может продолжаться? А, если… Вот — если руку перетянуть жгутом, а потом так и оставить, то потом её только отрезать. Она же без движения крови пропадёт!

Ну, руку ладно.

Но отрезать…

Нет, об этом и думать нельзя. А — как же тогда… любовь?..

Стояли посреди комнаты, нужно было подумать, как жить дальше. Не век же стоять! Арчик — он же башковитый — к табурету повёл свою королевишну, сел сам, а её к себе сверху — ноги врозь — пристроил. В привычной, в общем-то любовной позиции. Но не тот был случай, чтобы предаваться утехам. Что дальше-то?..

Эгиминион в грубых и диковинных своих выражениях обрисовал ситуацию. Много слов было трудно разобрать, поэтому приходилось их значение толковать наугад. Одно было ясно: телефона нет, Интернета нет, никакой врач сюда не доберётся, нужно что-то придумывать самим. На крайний случай «торчило» придётся обрезать… При такой «дорожной карте» Арчик дёрнулся. Он сказал, что, если много дней не есть, то любой человек худеет. И тогда всё может разрешиться само собой. Хотя, яйца уже сейчас почти чёрные, а, что с ними будет потом?..

Эгик почесал свою лохматую репу и сказал, что у них в деревне бабка Узорпизер такие ситуации разрешала. Приглашала известного в округе кузнеца Мирабо, и тот… Он был известен не только тем, что ковал подковы и мог ещё их на спор сгибать и разгибать, скручивать винтом, но и — елдыком, великим и безобразным. Так вот — этот Мирабо за поллитру толстый свой мехирь-елдык жонке загонял в гузно, и у ей от ужаса всё разжималось.

Но, где ж теперь та бабка Узорпизер? Где Мирабо?..

— Нет! Нам такое не подойдёт! — с жаром воскликнул будущий муж Милюси. Даже, если бы он был! Давайте подумаем ещё!..

Через три часа тот же самый Арчик сказал Эгиминиону: — Может, попробуем?..

На Милюсе уже совсем не было лица. Всегда вздутые, готовые к сжиманиям и ласкам юные грудки даже обмякли и обвисли. Может, из них ботокс вытек — кто знает?.. На то, что сказал Арчик, она никак не отреагировала. Надо, так надо! Лишь бы скорее!

Женщина, когда мужчине нашёптывает в ухо, что хотела бы, чтобы он из неё не выходил, побыл подольше, не совсем искренна. Или — она просто знает, что ничем не рискует, время пребывание имеет всегда разумные пределы. А мужчине приятно.

Встали с табурета, пошли к кровати.

Где ж ещё, как не на кровати, проводить подобную терапию.

Шли осторожно, опять боком. В лицах, обращённых друг к другу, уже не было любви, одна озабоченность: как бы не споткнуться, не упасть. Хотя, возможно, в этом случае ситуация бы разрешилась сама собой, и не нужно было бы ничего отрезать…

Эгиминион принёс жбан со сметаной. Заткнутый затхлой тряпицею. Сказал, что будет в него мехирь обмакивать, чтобы глыбозько, скользко, было. Лубрикант, в общем.

Арчик лёг на спину, Милюся — сверху. Особого выбора позиций не было.

Андролог Эгиминион снял штаны…

Во время терапии, он пытался как-то руководить процессом. Советовал Милюсе «не жать в себе», ласково называл её «елдоимица ты наша». Но ничего не получалось, хотя «плешью» «елдыка» своего он всю «матицу» внутри «исторкал»…

Остановился даже, чтобы «пых» перевести. «Опристал», говорит. Встал с кровати, пошёл к окну, зачерпнул, выпил из оцинкованного бака, воды. Вернулся обратно, из жбана «сгорстал», зачерпнул в горсть сметаны, сожрал. Потом снова руку в сметану окунул, плешь своему мотовилу обмазал, пальцы облизал — и снова за лечение.

Милюся сразу, конечно, в самом начале, вскрикнула. Потом ещё немного покричала, потом просто стала постанывать. Это потому, как среди махов объяснил Эгик, что «сквозень» у ей со всех сторон тесный. «Знамо дело — невеста». «Ёптыть».

И Арчик, там, внизу, терпя уже который час, биение чужих яиц о свои, вдруг не выдержал и закричал в отчаянии: «Ну, сколько же можно, ну, что, милая, может, тебе ещё что-нибудь и спереди вставить?!!».

Вот до какого состояния может дойти человек, когда у него несчастный случай. Он даже не понимал, какие страшные, обидные для Милюси слова кричит, и их ещё продолжил: «Эгик, падла! Сука поганая! Родной!.. Пойди возьми в моём рюкзачке дилдо, фаллос искусственный, ну, @уй, чтобы понятно. Я Милюсе вместе с кольцом хотел на нашу свадьбу подарить. Неси его сюда, я ещё попробую ей в рот потыкать!».

Эгиминион повиновался.

Но, как только Милюся увидела перед глазами это мужское чудовище, с ней произошёл неожиданный ужас. Трудно сказать, почему. Покажите женщину, которую может напугать вид мужского естества. Но, видимо, тут подействовало всё сразу: и медведь, и боль от спазма, и позор на глазах от незнакомого человека. И его елдык-мехирь, который всё «гузно», весь «сквозень» забил сметаной…

И — уже не от боли.

А от наслаждения и неожиданного счастья закричала Милюся.

Пробили, наконец, старательные «торканья» Эгиминиона заледеневшую от медвежьего испуга, психику.

Расслабилось в ней всё, разжалось…

Молодые, конечно, ещё ночь в гостеприимной избушке переспали.

А утром засобирались в обратный путь.

Почему-то уже не хотелось бегать по песчаному бережку озера и смеяться. Не хотелось ни форели, ни вечеров, обнявшись, смотреть на чистые звёзды.

Эгиминион их не задерживал. Когда молодые с ним прощались, Арчик ему даже руку не протянул.

Сколько людям добра ни делай…

И вот — скрылись среди стволов деревьев жених и невеста.

А Эгиминион пошёл в избу. Которая теперь опять стала полностью в его распоряжении.

В глубине комнаты стоял ещё неприметный шкафчик. Из него абориген достал охотничью рацию, сделал вызов.

— Алё! Игорь, привет! Почему не отвечал? Да, тут, понимаешь, история вышла интересная… К нам в охотничий домик парочка приезжала отдыхать. Молодожёны. Ну, пошли купаться, и в воде у невесты с перепугу вагину заклинило. Жених, естественно, был в это время, в ней. Можно было, конечно, по рации и «скорую» вызвать, но я вспомнил, как ты про случай рассказывал из своей врачебной практики. Что можно в женщину войти с другой стороны, пропальпировать, нажать на матку — и спазм уходит.

Ну, я подумал, что всё это можно сделать и чуть по-другому… Эти двое — оба оказались настолько перепуганы, что можно было им любую чушь в головы втюхать. Я ещё, забавы ради, перед ними деда-старовера разыграл…

Ну, ты будешь смеяться, но проблему я решил. Я сладкую парочку, если использовать словарь архангельских говоров — «разженил», разъединил.

Заодно и у девушки перед свадьбой получился такой «девичник», о котором даже и мечтать не приходилось.

**********

И ещё один день подходил к концу. Сама вода темнела, отдавала в воздух накопленное за день тепло. Оранжевым окрашивался приозёрный берег, стволы деревьев.

Журналист Василий Петрович развёл на песке небольшой костерочек, уселся на пенёк рядом и долго, долго смотрел, как разгораются сухие сучья, на огонь.

На огонь вообще можно смотреть долго.. долго… долго… не отрываясь…

Этим летом я провёл…

Узел связи от нашей компрессорной находился на окраине Орска. Совсем рядом — речка Орь. Чистая вода, маленькое течение. То широкая — там, где позволяет ландшафт, то — совсем похожая на ручей. Её кое-где сжимают бетонными плитами, чтобы сделать мостик, переход. И тогда, и правда, кажется — ручей. Но, возле узла связи, Орь весьма представительна: широка и глубока. И мост через неё — настоящий, с перилами, в несколько десятков метров.

Летом вода в Ори очень тёплая. Именно, ввиду своей мелководности. И я привык во время обеда бегать к ней купаться. Тем более, лето в 2020 году выдалось жаркое, выше всяких средних норм.

Была обыкновенная пятница. Как всегда, обед — время купания. Я сел на велосипед и поехал к излюбленному своему месту. Где не ступает нога человеческая, и где можно купаться без всяких трусов. В чём есть какая-то особая, отдельная прелесть.

Вот, и в этот раз: разделся, плюхнулся в глубокую ямку под берегом. Места я уже знал. Не было тут ни коряг, ни камней. Фыркаю, окунаюсь, выныриваю. И тут… Чувство какое-то… Ощущение… Что я не один в этой всей благодати…

Ещё разок нырнул-вынырнул, огляделся — никого.

Время обеда кончалось. Вышел по мелководью на берег. Так и хотелось, хоть ладонью, прикрывать задницу. Как будто кто мог наблюдать… Оделся.

Нет… Никого… Показалось…

Понедельник снова выдался жарким.

Опять время обеда — сел на велосипед и к речке.

Почему-то задумался, собираясь привычно снять с себя последнее, задержался. Нет, никого здесь нет. И не бывает. Сейчас народ в основном на машинах, у них свои легкодоступные пляжики. Кто станет пробираться сюда среди кустов по узким тропинкам?

Вода замечательная. После лёгкого стресса от погружения в прохладную гладь, быстро привык, плескаться и плавать в «потеплевшей» воде хотелось до самого вечера. Может, и правда: а, ну её, эту работу? Там сейчас остался напарник Митрич. Как он говорит, он своё уже откупался. В обед просто спит на потёртом нашем диванчике. Митрич, по его словам, уже и выпил всё своё. Поэтому жизнь для него наступила безнадёжно скучная. Спит. Ест. Работает. До пенсии два года. «Возраст дожития»…

Нет, на работу, конечно, надо.

И тут…

Опять ощущение, что кто-то рядом… Вроде и нет никого, и вроде — есть… Только не видно…

Вышел на берег, оделся, походил вдоль речки. Нет никого. Показалось. Во второй раз?

В среду я опять пришёл не берег Ори, но раздеваться сразу не стал и в воду не полез. Тихо подкрался к месту, где всегда купался. Там горка чистого, намытого половодьем, песка. И тихая речная бухточка. Место очень удобное для интимного отдыха.

Я прислушался. Всплески, или это у меня опять глюки?

Нет. Правда, кто-то плещется…

Пробрался ещё выше по течению, раздвинул ветки талы и…

Девушка купалась в моей речке!.. Прямо недалеко от моего пляжика!

Купалась… Топлес…

И девушка эта неожиданно крикнула мне из воды: — Что вы там стоите! Идите купаться! Вода совсем тёплая!

Это — вместо того, чтобы испугаться, прикрыться…

Может, она там и не просто топлес, а…

В этой летней жаре меня даже в жар бросило…

Но прятаться уже не имело смысла.

Я вышел из кустов на песочек, поздоровался. Снял с себя всю одежду, вместе с трусами.

Раз уж, она такая смелая…

Купались вместе, знакомились, смеялись. Девушку звали Сара. Вообще — полное имя Сардина. А так — для своих — просто Сара. Она тоже любит это место. Тут всегда тихо и никого не бывает. Кроме рыб и лягушек. А теперь вот и я появился. Сара всё время думала, что это только её место. Но ей не жалко. Я могу приходить в любое время и купаться, сколько захочу. Спасибо, конечно.

— Пошли на берег, позагораем?

— Нет, мне нельзя…

— ?????

— У меня ног нет…

— Что? Нет ног? Ты, что — инвалид? А, как ты сюда пришла? Тебя кто-то привёз?

— Нет… Я тут живу…

— Где — тут? У тебя тут дача? Дом?

— Нет… Я в воде живу. В реке. Я — русалка…

А я знаю, что на самом деле русалок не бывает. Ни русалок, ни водяных, ни — кикимор. Если они и бывают, то только в сказках. А мне уже скоро тридцать! Я в сказки не верю!

Эта Сара, Сардина решила надо мной подшутить! И — надо же! Ещё и имя морское!..

Но, у русалок, правда — ног нет. Должен быть, как у рыбы, хвост.

Я сказал Саре: — Покажи!.. Если можно…

И Сара, усмехнувшись и, зачем-то — отбросив в сторону прядь длинных светлых волос своих, нырнула. И на поверхности воды промелькнуло во всю свою длину её белое тело… постепенно переходящее в… рыбий хвост. Который был весь, как и положено, в сверкающей рыбьей чешуе…

А я раньше с Любкой дружил. Но — не сошлись характерами, потому что у неё из армии вернулся первая любовь, и она не успевала. Когда Любка приходила ко мне и расстёгивала кофточку, застёгнутую где-то перед тем невпопад, она говорила: — Ну, ты же понимаешь?

В общем, девушки у меня не было уже так давно, что я от русалки-Сардинки глаз не мог оторвать.

Хотя, даже, если бы у меня девушка была вчера и даже только что, то я бы всё равно пялился бы бесстыдно на её постоянно обнажённую грудь. Мы, мужчины, все такие. Потому что кобели.

От полового желания до любви с первого взгляда один шаг.

В моей душе это чистое и светлое чувство зародилось, почти одновременно с эрекцией.

Но я в этот момент находился в воде, и Сара о том, что со мной творится, могла догадаться исключительно по глазам.

Если вы оказываетесь в воде с голой, пусть и наполовину, девушкой, то круг тем для разговора существенно сужается. Если она в вечернем платье, или в джинсах, то можно поговорить о Сезанне и Бриттене, Шнуре, Обломове Васе, или вообще — об Охло-быстине. Если топлес, то — есть ли у неё друг? На каком расстоянии?

Своими вопросами я Сару только рассмешил.

У них, у русалок, сплошная полигамия. Друзья на каждом шагу, и все сплошь дельфины. То, что дельфин и русалка не пара — выдумки для рифмы, потому что у большинства песен мозгов не бывает. Вот они и не пара. Уж, чего-чего, а заниматься любовью у них есть чем, и всё замечательно совпадает. Правда, с поцелуями сложнее. Русалки с дельфинами не целуются. А — хочется. Потому что верхняя-то половина у речных девушек человеческая…

— И, — я тут поймал момент, — ты можешь со мной поцеловаться?

— Конечно, — смеясь, ответила Сара и подплыла ко мне вплотную.

Я обнял девушку, прижал к себе. Прекрасные белые груди с маленькими розовыми сосочками, внебрачно прильнули к моей волосатой груди. Её тело сверху было тёплым, чуть ли не горячим, а внизу…

Я уткнулся в холодную чешую…

Что, впрочем, не охладило моих намерений с девчонкой поцеловаться поскорее, я жадно впился в губы, которые уже меня ожидали…

Голова пошла кругом!

Эти русалки так целуются! Только… Вот этот странный привкус… Селёдочного рассола… Как будто целуешь… вагину…

Ну, если любишь…