Бесплатный фрагмент - Утро на соседней улице

Лучшая жизнь

— А в чем суть?

— Надо вести обычную жизнь. Ты работаешь, заводишь семью, делаешь покупки. Можешь сходить в кино или принять ванну…

— А кем работать?

— Сама решай.

— А где я буду жить?

— Можешь построить такой дом, какой захочешь, или купить квартиру. Но поначалу это будет скромное жилье.

— А друзья у меня будут?

— Конечно. Ходи, знакомься, общайся, встречайся.

— А если я захочу уехать?

— Уезжай.

— Не понимаю, а в чем суть?

— Тебе надо стать счастливой. Да, здесь все как в повседневной жизни: нужно спать, кушать, заниматься спортом, зарабатывать на жизнь. Но ты можешь построить такую жизнь, какую захочешь, и всегда есть возможность начать все сначала. Твоя задача сделать все так, чтобы тебе действительно нравилось жить, чтобы ты получала удовольствие от каждого дня.

— И что же здесь сложного? Если все можно выбрать, ты можешь просто выбрать все самое классное и будешь хорошо и весело жить.

— Это не так просто, как кажется. Далеко не все знают, чего хотят. А те, кто знает, получая желаемое, тоже не всегда удовлетворены, потому что, оказывается, им нужно было что-то другое. Найти и выстроить свою идеальную жизнь — сложная задача. К тому же повседневная рутина ни куда не денется, останутся неудачи и трудности. Но при всем этом, можно жить вдохновенно и с радостью встречать каждый день.

— Как ты это сказал хорошо.

— Если у тебя все получится легко, то просто наслаждайся, все равно будет интересно.

— Мне кажется, я и так хорошо живу, разве нет?

— Может быть. Сымитируй свою жизнь и посмотри на результат.

— А как измеряется счастье?

— Компьютер считывает импульсы мозга и понимает твое настроение и твои чувства, передавая их персонажу в игре. Когда персонаж в хорошем настроении и испытывает радость, ты увидишь здесь «смайлик». Когда твой герой станет счастливым, загорится вот этот зеленый кружок, пока он желтый — в нейтральной зоне. После этого можно остановить игру или остаться в ней и наслаждаться идеальной жизнью.

— Но только наслаждаться будет он, а не я?

— Ты можешь радоваться за него. К тому же ты увидишь картину своего идеального существования, и можно перенимать опыт в реальности, если вдруг захочешь практического использования результатов игры.

— А можно это будет девочка?

— Можно. Ты даже можешь выбрать прическу и платьице.

— И туфли?

— Любые. Даже на каблуке. Кстати, играть можно от первого лица — в этом случае лучше вживаешься в новую реальность.

— Может, на самом деле на надо тратить время на игру, и просто строить хорошую жизнь в реальности?

— В симуляторе все быстрее, ты запросто можешь перемотать за полчаса год жизни. Можно посмотреть много разных вариантов, больше вещей попробовать. Ты можешь переменить пять профессий за неделю. Правда, это не способствует успешной карьере… Вообще, это просто интересная игра и хорошее времяпрепровождение, так что можешь попробовать.

— А замуж можно быстро выскочить и не думать ни о чем?

— Можно. Все в твоих руках.

— Боюсь представить, что тут еще можно.

— Все можно. Делай, что хочешь, а мне пора идти.

— Глупость какая-то. Вот раньше я понимаю, была «Веселая ферма», а это что-то сложное и дурацкое.

— А ты попробуй. Многие стали проводить в игровой реальности больше времени, чем в обычной жизни.

— Ну, дураки потому что.

— Сказал человек, живущий в «таблетке».

— У меня там только полезные приложения и общение с друзьями — это важно!

— Никто не спорит. Я ушел.

Время стало идти очень быстро. Что с ним делается? Почему это так? Раньше воскресенья тянулись бесконечно — и это было прекрасно. А теперь выходные пролетают в один миг, так что даже не успеваешь побездельничать, понежиться в кровати. Ничего совсем теперь не успеваешь. «Интересно, а в игре можно поставить бесконечное воскресенье? Наверняка ведь не подумали, балбесы, ничего сделать не умеют».

Бесконечное воскресенье поставить было действительно нельзя, потому что «не по науке». В первой версии игры и вовсе про выходные забыли, правда, потом этот недостаток исправили. Но Аня про воскресенья забыла практически сразу и несколько часов потратила на выбор внешности персонажа, а ведь еще надо обставить дом! Так прошли ее реальные выходные.

«Но разве я, например, не счастлива? — задавалась вопросом девушка — Все у меня есть, все у меня хорошо. Надо вообще быть благодарным за то, что имеешь и не искать без конца лучшей доли!» Все эти размышления были для Ани очень новыми, ей не приходилось раньше задумываться о подобных вещах. Однако эта игра словно заронила крупицу сомнения, пошатнула уверенность в чем-то незыблемом. Но что Аня только что делала? Она опять отвлеклась от работы, не так ли? Ах да, она изучала пруденциальные нормативы для страховых компаний — от этого легко отвлечься, но нельзя. Надо разобраться. Оценкой платежеспособности страховых компаний Аня раньше не занималась, только нефинансовые компании входили в поле ее деятельности. Задание казалось довольно сложным, но интересным. Девушка со школы любила цифры и расчеты, и перспектива покопаться в чем-то новом и разобраться в неизвестном казалась даже в некоторой степени волнующей. Может, для девушки это не самое характерное пристрастие, и придется потратить много времени и сил, но достижение результата без сомнения того стоит. Момент, когда ты понимаешь, что освоил что-то трудное и преуспел в решении задачи, когда ты осознаешь, что сегодня в чем-то лучше, чем был вчера — этот момент стоит многого. Хороший момент.

«Работа у меня интересная. Платят нормально. Вот только с личной жизнью, конечно… но это придет. Наверное. Просто иногда надо выбрать что-то одно, сконцентрироваться на этом, чтобы преуспеть. Нельзя ведь успеть везде. Вот выйду замуж, там дети… это хорошо, но об интересной работе и самореализации придется забыть. По крайней мере, на время. Пускай будет постепенно, по мере сил, и все будет» — подобные мысли иногда очень утомляют. На эти вопросы сложно ответить, может, даже пока невозможно ответить совсем.

Конечно, бывают неудобные вопросы и сложные решения, бывают неурядицы и проблемы, но ведь в целом-то все хорошо. Ведь хорошо, же? А сколько времени? Неужели восемь вечера? Стало быть опять провела в офисе 12 часов. Первая пришла, последняя уходит. Нет, тут определенно нужна корректировка жизни. Мысль об игре начинала интриговать все больше — есть о чем подумать по дороге домой.

На траве в сквере, несмотря на то, что уже стемнело, сидело несколько ребят. Они были неподвижны, словно медитировали, на всех одеты большие глухие очки, стилизованные под любимые комиксы. Такую картину теперь можно было наблюдать постоянно.

В кафетерии по обыкновению людно. Кажется, теперь люди стали достаточно обеспеченными, чтобы вообще не бывать дома. На всех столах виднелись голубые линии мобильных устройств, поглощающих все внимание посетителей. Подруга Маша сидела у окна и тоже была в очках. Они были с прозрачными стеклами, но очки для зрения уже ни кто не носит лет десять, значит, тоже какая-нибудь игра.

— Ты и тут успеваешь заниматься?

— Я занимаюсь каждую свободную минуту! Ты не поверишь, кажется, что дел просто миллион! Но сегодня мы отдыхаем, — Маша отключила маленький портативный генератор (их стали делать в виде пуговицы) и голографический ноутбук перед ней исчез.

— Что это еще за очки?

— Я тебе все расскажу, но сперва заказ. Я целый день не ела вообще ничего.

Взяли горячий мясной салат, большой чайники китайского чая (мята и мед отдельно), и немного фруктов. От сэндвичей, хоть и с рыбой, отказались. А на счет десертов пока не решили.

— На улице чудесный вечер для прогулки, но, кажется, теперь никто не гуляет. Все чем-то кругом заняты.

— Я всегда чем-то занята и мне не до прогулок совсем. Сейчас не такое время, чтобы гулять.

— Как это не такое время?

— Хох, я, кажется, зануда. Да-да, надо гулять, отдыхать и вообще. Я никогда не сдам экзамен, не поступлю на магистратуру и подохну в этом милом для прогулок городке, — Маша с иронией захлопала глазами.

— Как же так все совместить?

— Ой, я не знаю. Я умру, если придется думать о чем-то еще. У меня и так забот в голове, просто не передать. Так вот очки… Это просто прекрасно. Они немного корректируют реальность и меняют мир вокруг.

— Что это за бред вообще?

— Это очень крутые очки. Можно задать цвет неба или стен. Можно вообще выбрать любую тему оформления. Хочешь и будешь жить в облачном мире с розовыми пони.

— Разве так может быть?

— Может, держи. Теперь все может быть. Еще можно добавлять или убирать людей, или что угодно. Не нравится тебе человек, нажимаешь «заблокировать», и он через очки просто больше не видим. Правда, все еще слышим, что может создать неловкую ситуацию. А можешь добавить в мир пару веселых ботов. Хочешь, пусть тут кто-то рядом для тебя поет. Хочешь, он и не только споет… Можешь выбрать персонажа и с ним посидеть пообщаться, хорошо провести время. Заведи собаку себе виртуальную… Ты только настройки не сбей, я там классно все придумала.

Через очки был виден яркий искрящийся мир типа «лето на море». Интерьер окрашивался в желто-оранжевые тона. Люди носили шорты и имели чудаковатые прически. У девочек были цветы в волосах. Все пили гавайские коктейли и выглядели веселыми и беззаботными, а за окном плескались волны и горел закат. И даже в воздухе как будто появился запах соленой воды, но ведь запахи очки не передают!

— Это просто невероятно! — воскликнула Аня. — Все как настоящее!

— Ты че орешь, дура! Конечно, как настоящее. Двадцать первый век на дворе. Более того, я тебе скажу, что это даже лучше, чем настоящее. Пару недель в таких походишь, — отметила Маша, возвращая себе очки, — и на полном серьезе кажется, что мир без очков менее реален. Как будто очки нужны для зрения. Без них ты видишь плохо, и поэтому все такое неказистое и грустное. А надел очки и все вновь нормальное и как оно есть.

— В этом как будто есть какой-то обман…

— Ну и пусть будет обман, зато жить так гораздо интереснее. Что толку жить без обмана в нашем «чудесном» городе, который давно пора снести до основания? Если бы эти очки можно было вообще не снимать, я бы не снимала. Придумают, наверное, линзы скоро. Утром одел и пошел. Вот это будет отлично вообще.

— Мне тоже очки подарили. Но игровые.

— О, ну все. Теперь и тебя зараза достигла. А так хорошо держалась. Я так на тебя надеялась, думала, хоть кто-то сможет противостоять. Что за игра-то? «Лучшая жизнь», пади?

— Да, а как ты узнала?

— Сейчас все на ней сидят, только и разговоров. У меня девчата на работе теперь чаще встречаются в виртуальном мире, чем в реальном. Я тебе потом расскажу, как там наших найти. К Катьке в Германию можно хоть каждый день ездить. Только там у всех вроде как альтерэго. Иногда смешно, иногда страшно. Особенно пацаны у нас все оказывается закомплексованные, там таких себе уродцев посоздавали, смотреть тошно. Девчата выглядят в основном как в жизни, максимуму волосы там покрасят, а у этих один бетмен, другой король шотландский. Ты там уже освоилась как-то?

— Да нет. Думаю еще. Вообще, что это за глупость в нашем возрасте за компьютерными играми сидеть? Я понимаю, щеглы сидят, а нам-то куда? Я пробежалась, поняла, что ерунда какая-то и закрыла все это подальше.

— Не-не, ты попробуй. На самом деле очень забавная штука. Ерунда, конечно, но интересно. Сама не понимаю почему, но это затягивает. Забавно иногда пожить другой жизнью.

— И какой жизнью ты живешь?

— Я, понимаешь, путешественница. Я езжу по разным странам, веду блог и пишу статьи в разные журналы. Еще думаю заняться организацией йога-туров.

— Зачем ты тогда поступаешь в финансовую магистратуру?

— Да, брось. Это же игра, ты что. Нельзя же реально так жить. Как вот я сейчас все брошу, сорвусь и поеду куда-то? Во-первых, на какие деньги? Во-вторых, у меня вообще-то есть обязательства. Родителям надо помогать, сестренка на мне. На работе эти все проекты сгорят без меня. Да и писать я не умею вовсе. Я вот только в Непал бы съездила. А так не представляю, как можно без конца где-то шляться.

— Прям, без тебя совсем никак? Все рухнет?

— Думаешь, не рухнет? Может, действительно и не рухнет. А что бы мне и не в Непал тогда? Месяцок поживу, и там видно будет.

— А там еще куда-нибудь.

— В Италию?

— Или в Америку!

— В южную только. В Бразилию хочу.

— Ну ладно, пусть будет Бразилия.

— Ой, ну все. Все решили. Давай праздновать Бразилию. Пирожное хочу. С шоколадом.

— Да, сколько же можно этих пирожных.

— Ничего не знаю, я хочу. Кстати, в этой игре плохо передается вкус еды. Остальное все очень реальное, а еда дрянь. Вот если ты раньше что-то такое ела, то никаких проблем, вкус нормальный. А если пробуешь что-то новое, то, кажется, будто все не так, неправильный вкус.

— А как ты узнаешь, что вкус неправильный, если ты эту еду раньше не пробовала?

— Ну не знаю. Просто, кажется, что вкус должен быть другой. Да все на еду жалуются, сама увидишь.

Интересно, а вот если все вдруг станут путешественниками, будут вести блоги и жить в удовольствие, то кто будет подметать улицы или трудиться в банке? О такой работе едва ли кто-то мечтал с детства. Жить по своим прихотям, не заботясь о пользе для общества — в этом есть определенный эгоизм, не так ли? Но что же теперь, потратить свою единственную жизнь на подметание улиц?

Наконец, начинает получаться вставать рано. Аня поднялась с постели на рассвете — в 5 утра — и чувствует себя прекрасно. Быстрый завтрак — что-то легкое и вкусное — можно при этом посмотреть какое-нибудь кино на иностранном языке или почитать (хотя, кажется, не рекомендуют во время еды). После завтрака есть время позаниматься (Аня изучает немецкий и скорочтение). Затем какое-нибудь хобби: можно, например, порисовать (с недавних пор мечтательница начала увлекаться мультипликацией). Когда встаешь рано, вдруг выясняется, что свободного времени очень много. И вот только теперь, когда ты в полной мере уделил внимание личным интересам, имеет смысл начать собираться на работу. При этом Аня поедет в офис не автобусом, как обычно, а на велосипеде.

Ее ждет сегодня финансовая рутина и решение сложных, но интересных задач. Ровно также пройдут и другие будние дни. По вечерам иногда можно сходить в спортзал, посмотреть кино, может быть, повидать друзей. Но, как правило, после длительного рабочего дня сил уже ни на что нет, да и ложиться спать теперь приходится рано.

В выходные можно съездить в горы, а лучше просто побездельничать, быстро сделав дома уборку и сходив на рынок. В отпуск надо выезжать из страны — это обязательно. Но путешествовать раз в год слишком мало. Нужно делать это чаще, но где взять средства? Через несколько лет упорного труда Аня получит повышение и начнет позволять себе больше. Она встретит хорошего парня, и дела будут неспешно плестись в гору.

Но вот только в ближайшие пять лет «смайлик» в углу экрана сохранял преимущественно нейтральное выражение лица и едва ли с десяток раз вообще улыбнулся.

«Как же это возможно» — возмущалась Аня, быстро прокручивая дни своей собственной, как ей казалось, идеально выстроенной, жизни. «Что же ты тут торчишь все время с постной миной!» Рожица от этих мыслей стала грустнеть и через десять лет (отнявших не более десяти дней в реальной жизни) впала в депрессию и покраснела.

Самое страшное и неприятное в этой отвратительной игре было то, что, возможно, она все-таки права. Аня нарочно выстроила в игровой реальности свою настоящую жизнь, правда немного доведенную, как ей казалось до совершенства (пока никто рано не встает). Она надеялась разоблачить игру, доказать (может отчасти и самой себе), что в «лучшей жизни» не нуждается. Но, похоже, девушка сама была обличена, и теперь игра посеяла в сердце новые тревожные мысли.

«Пусть же я, — думала со злости Аня, — тоже буду путешественница!»

Самое неожиданное, что игра оказалась способна заменить реальное путешествие в полной мере — настолько все в ней было настоящим и искусно сделанным. Подобные технологии существуют уже некоторое время, но, похоже, в этой компьютерной игре достигли действительного совершенства. Даже трудно поверить, что подобные усилия разработчиков были затрачены на простую игру. Но может это все-таки нечто большее, чем просто игра?

По небольшому португальскому городку Аня шла подчеркнуто не спеша. Ей очень нравилось вдыхать полной грудью атмосферу неизвестной страны и чувствовать под ногами новую, еще не истоптанную до дыр мостовую. Периодически зачинался дождь, но облачная сырая погода только добавляла этому месту романтики. Девушка поднялась на высокую колокольню, чтобы насладиться видом на город, зашла в один из старейших в мире (как гласил путеводитель) книжных магазинов, купив зачем-то книжку на португальском, а затем набрела на церковь Св. Франциска, где внутренняя отделка была выполнена из дерева с позолотой и поражала искусной резьбой. Аня чувствовала густой запах древесины, видела лучи солнца, пробивающиеся разноцветными тенями через витражи, даже, казалось, вполне ощущала энергетику древнего католического храма. В боковом нефе, в северной части строения, расположился алтарь, изображающий ветви дерева. Ветви поддерживали фигуры двенадцати израильских царей. Аня, конечно, понятия не имела, кого изображают скульптуры, но один клик на «огонек» в пространстве дал ей указание на то, что перед ней генеалогия Христа — Древо Иессея.

Подобные «огоньки», конечно, напоминали о нереальности происходящего и их можно было бы отключить. Но новый мир и так создавал мощный эффект погружения, да и функция очень уж полезная. В остальном все казалось совершенно настоящим. Легкая усталость в ногах от ходьбы, шум трамвая, запах дождя, голоса туристов в небольшом ресторанчике на набережной — как же можно не поверить всему этому? Этот день Аня не перематывала. Она любила этот день и путешествовать ей очень нравилось. С перерывом на настоящий обед (мегапикселями сыт не будешь) она провела в португальском городе весь выходной, гуляя по его живописным улицам и осматривая достопримечательности. Но, все же, этот мир не был идеален, хотя и обещал очень много.

Главная достопримечательного города Порту, о котором идет речь, — набережная со складами портвейна — волшебного напитка, который можно идеально приготовить только здесь, в Португалии. Аня, отправившись под вечер на дегустацию, в ходе экскурсии по холодным винным погребам, была принуждена слушать долгую, хотя и интересную, историю напитка. «Зачем, у меня же есть „огонек“?» Из длинного рассказа Аня запомнила только то, что напиток должен получаться сладким и крепким. Он таким и был: сладкий и крепкий, но что-то с этим портвейном все-таки было не так. Вкус казался неестественным, и на это просто нельзя было не обратить внимания. Аня долго сидела, всматриваясь в бокал, и пытаясь понять, в чем же дело и что конкретно ее не устраивает.

— Обидно, не так ли? — только теперь Аня обратила внимание на парня, сидевшего рядом с ней. Напротив расположилась семья американцев, которая Ане сразу не понравилась, и поэтому она вдруг перестала обращать внимание и на всех остальных.

— Побывать в Порту — столице производства портвейна — и так и не понять, в чем же его прелесть, — парень улыбнулся, да и в целом казался милым. Но Аня почему-то вдруг решила держаться к нему холодно.

— А вы не знаете в чем дело с этой игрой? Ведь и правда, что-то с этим портвейном не так, — спросила девушка.

— Они пока не научились воспроизводить вкусы. Ощущения вроде сырости или холода вызываются с помощью стимулирования отдельных частей мозга — это не так трудно, если знаешь, куда послать сигнал. Но для вкуса нужна очень тонкая настройка. Они пока достают вкусы просто из памяти, а когда в памяти ничего подходящего нет, берут код из своей базы данных. В базе записано, какие части мозга как в среднем реагируют на те или иные раздражители. Грубо говоря, разработчики взяли группу людей, налили им портвейна и записали, что у тех происходит в голове. И теперь они пытаются передать ощущения другого человека вам. Но ощущения другого человека — это по-прежнему ощущения другого человека. Чувство вкуса слишком индивидуально, чтобы его можно было кому-то передать. Ощущения запахов, скажем, получают также и они тоже очень индивидуальны, но тут люди обычно просто не замечают подвоха. Отличия в восприятии запахов не так уж сильны, а вот вкус пока каждый чувствует очень по-своему.

— А немного ли вы об этом знаете? Разве об этом писали в Интернете?

— Я просто провел здесь уже некоторое время, — юноша усмехнулся и показался смущенным.

— Вы тоже путешественник?

— Просто иногда посещаю другие страны. Это самый дешевый способ, а удовольствие то же самое. Почти то же самое, — он указал на бокал с портвейном.

— Значит, вы тоже не знаете, каков он на вкус?

— Я, скажем, не знаю другого вкуса портвейна, кроме записанного в базе данных этой игры. Похоже, пока это все, что у нас есть, но это заметно больше, чем ничего.

— Это еще вопрос, что лучше: ничего или ощущение от распития портвейна, принадлежащее кому-то другому.

— Я об этом не думал. Справедливое замечание.

— Кстати, я Аня.

— Сергей. Но будь осторожна со знакомствами в этом мире. Здесь уже довольно много реальных людей, но немало и фоновых программных персонажей.

— Ботов что ли?

— Именно ботов.

— А как же их отличить?

— И это очень интересный вопрос. Как видишь, тут все как настоящее, и отличить реальных людей от созданных программой тоже довольно сложно. Изначально я считал, что это можно сделать после общения с ботом. Компьютер все же должен себя выдавать. Но он искусно ускользает от разоблачения. Так что даже не знаю, есть ли у меня готовый рецепт — эти штуки чертовски хороши.

— А ты сам не бот ли? — внимательно всмотрелась Аня в своего нового знакомого. — А то ты что-то шибко умный!

— Как ты сама считаешь?

Аня задумалась.

— На самом деле, если разницы не видно, то может это и не так важно? Тут все равно кругом обман…

— Но надо признать, что это очень хороший обман!

Завершая прогулку по старому городу, Аня с новым другом посетили еще один древний храм — какой-то самый большой, и, кажется, самый старый. Все эти «новые» и необычные места, конечно, вызывали интерес у засидевшегося дома визитера и производили приятное впечатление, но очень скоро чудеса архитектуры стали утомлять. Все сильнее нарастало ощущение пустой траты времени.

— Это хороший город. Здесь довольно уютно и мило, — заключила Аня.

— На самом деле, это старая часть города, которую туристы посещают едва ли не чаще, чем местные жители.

— Правда?

— В этих маленьких старых домиках условия для жизни часто довольно сложные. Люди стараются перебраться в кварталы поновее с развитой инфраструктурой. Так что здесь есть другие, вполне современные, районы города.

— Опять обман.

— Ну почему же. Многие остались жить и в старой части. Вот посмотри, этому велосипедному магазину уже более 60 лет. Хозяин обитает в квартире наверху и за прилавком ему помогает сын. Молодой человек пока живет в южной части города и зовет к себе отца, но старик ни за что не покинет этот дом и свое дело. А там глядишь, и сынок постепенно проникнется семейным предприятием и захочет быть к нему ближе.

— А мне кажется, я была бы рада пожить в таком уютном захолустье. Держала бы лавку для коллекционеров. Я бы торговала монетами, марками, оловянными солдатиками и прочей всячиной.

— Похоже, ты уже об этом думала…

— Меня дедушка маленькую все время водил в подобные места. Это обычно была какая-то очень тесная лавка, доверху забитая всяким старьем. Там были огромными альбомы с монетами и марками, можно было найти старые книги или пластинки, и кучу вообще всего.

— Ты же помнишь, что здесь все возможно?

— Да, но почему-то эту идею я хочу придержать. Оставлю ее на старость. Но у меня обязательно будет квартира над магазином.

Шли, уже не разбирая дороги, без цели, плутая по узким каменным мостовым. Когда солнце стало клониться к закату, вдруг решили прокатиться на старом трамвае — кажется, это тоже была достопримечательность. Местные власти настойчиво пытались сохранить все эти характерные древности, то ли для туристов, то ли из каких-то ностальгических соображений. Трамвай ходил вдоль набережной и имел кабину как спереди, так и сзади. Когда он доезжал до конечной остановки, водитель переходил в противоположный конец вагона и трамвай начинал движение в обратную сторону. Места для пассажиров были устроены таким образом, что после несложной манипуляции со спинкой сиденья ты снова сидел лицом в сторону движения. Все эти любопытные мелочи очень забавляли Аню и хорошее настроение ее не покидало. Однако она вдруг осознала, что ничего не знает о своем новом знакомом, который, кажется, информирован обо всем на свете и в этом городе прожил все свою жизнь — уж больно ему все здесь знакомо.

— А чем ты занимаешься? — спросила Аня, когда трамвай неспешно начал двигаться в обратную сторону и поездка потеряла перспективу новых открытий.

— Я что-то вроде социолога. Изучаю факторы, влияющие на ощущение качества жизни.

— В этом мире или в том?

— Я предлагаю, чтобы избежать трудностей, жить в рамках одной реальности. Если мы сейчас здесь, то давай и говорить только в рамках этого мира.

— Я в рамках этого мира безработная, у которой очень скоро закончатся всякие средства к существованию.

— Во-первых, в случае проигрыша, ты всегда можешь начать все сначала. Хотя начало, на самом деле, не самое интересное, так что лучше держаться до конца. Во-вторых, людям иногда нужно время, чтобы критично взглянуть на свою жизнь и поискать себя. Очень хорошо, что ты это время нашла.

— Что это за работа, социолог? Как ты до этого додумался?

— Это на самом деле очень интересно. Нужно разобраться, как люди принимают решения, что формирует их представление о счастливой жизни.

Например, очень часто образ счастливой жизни формируется под влиянием внешней среды. Люди хотят работать там, где работают их авторитеты и кумиры, мечтают отправиться в те места, о которых им рассказали, любят те фильмы, которые им расхвалили и объявили лучшими.

Здесь много нюансов. Например, иногда у людей под влиянием косвенных факторов формируется потребность, которую они не могут определить. Они берут чужие мечты, ездят в интересные другим страны, смотрят любимые другими фильмы и кажутся довольными, но живут чужой жизнью. Они не оставляют себе времени подумать над тем, что нужно именно им, не дают себе шанса попробовать что-то очень далекое от их среды обитания.

— Взять и отправиться на южный полюс? Или научиться управлять яхтой?

— Конечно, эти идеи к тебе тоже пришли откуда-то, но они очень далеки от твоей обычной жизни. И если ты чувствуешь, что надо менять что-то в корне — то это действительно верное направление мысли. Почитай, посмотри, подумай и постарайся определить насколько именно тебе это может быть интересно.

— А как попасть на южный полюс?

— Кажется, есть корабль из Чили.

— Чили — это же Южная Америка?

— Да, начать придется издалека…

— У тебя классная работа, на самом деле. И что, тебе еще и платят за нее?

— Вопросы качества жизни людей, и что на него влияет, волнуют и мировые правительства, и крупные корпорации, и даже разработчиков компьютерных игр.

— Так вот откуда ты все знаешь! Ты с ними!

— Я их консультирую — это правда. Но это игра просто отличное место для полевых исследований, так что мне тут очень нравится.

— Получается у тебя здесь та же работа, что и в жизни. Ты что, счастливчик?

— Скажем, я здесь не с целью игры. Я не ищу здесь другой жизни и мнение наглой «рожицы» мне безразлично. Когда ты знаешь подноготную, пропадает весь азарт. Мне остается только жить той жизнью, которую я имею.

— Это разве не противоречит вообще всему?

— Игра не работает для меня, но это не значит, что она не может помочь тебе.

— Может мне тоже надо просто жить той жизнью, что есть и не выпендриваться? Вдруг я сейчас узнаю, как жить счастливо, но не смогу так в реальности и мне станет еще более паршиво.

— Это твое решение. Но его, наверное, будет правильнее принять, имея больше информации. Ничего не менять — самый простой путь.

— Черт, какой же ты умный. Мне нравится твоя работа. А набор на социологов еще открыт?

— Мы что-нибудь придумаем.

— Все. Официально заявляю, что болтовня об устройстве жизни мне больше нестерпима. Я не хочу об этом думать, и не хочу ничего об этом слышать. И вообще я в отпуске.

Аня сидела у окна и почти не смотрела на своего собеседника. Он же не сводил с нее глаз, но был учтив и сдержан. Теперь девушка начала понимать, что этот неподдельный интерес к ее персоне, скорее интерес исследователя, а не поклонника — и это даже несколько обижало.

— Я знаю точно, как найти бота! — осенило девушку. — Есть профессия, о которой точно никто не мечтал и никто ни за что не согласился бы на такую работу в своей «лучшей жизни».

Кафе и рестораны в Порту обычно закрываются после обеда и возвращаются только часам к семи, чтобы накормить посетителей ужином. Это необычная особенность может сбить с толку заезжего гостя. Когда Аня с Сергеем зашли в небольшой приглянувшийся им ресторанчик в узком кривом переулке, для вечерней трапезы еще было рано. В заведении было пусто и только крупный мужчина с усами сидел за столиком в углу и неторопливо перелистывал газету.

— Вы открыты? — осторожно спросила Аня.

Мужчина заметил посетителей, вскочил с места и затараторил: «Конечно-конечно, проходите. У меня есть для вас отличное местечко». Он усадил пару за уютный маленький столик у окна.

— Чтобы вы хотели сегодня на ужин? Рыба, мясо, овощи?

— Может, что-то из мяса.

— О, вы просто обязаны попробовать нашу фирменную баранину. Ее все очень любят. Вам обязательно понравится.

— Ну, давайте, — заинтригованно согласилась Аня.

Через пару минут подошел повар, затем несколько ребят официантов. Мужчина с усами оказался хозяином заведения. Однако он не сидел без дела: активно принимал заказы, разносил тарелки с яствами, наливая с большой охотой дижестивы, и при этом постоянно общался с посетителями, отпускал шутки и любезности.

Хозяин и его работники были добры и приветливы, при этом у них совершенно не было заискивания. Здесь все делалось с улыбкой и искренне. Несмотря на то, что ресторан быстро наполнился, и работы было очень много, атмосфера складывалась самая дружественная. Казалось, что зашел на ужин к знакомым, трудно было их упрекнуть за любой промах или даже оставить чаевые — странно платить друзьям.

— Если бы я не знала, что это программа, ни за что бы, ни поняла, что это не настоящий человек.

— А почему ты думаешь, что он не настоящий?

— Таких официантов как здесь не бывает!

— Ты считаешь, что не бывает официантов, которые любят свое дело?

— Я таких не встречала, — девушка улыбнулась, и вообще за последнюю пару часов значительно смягчилась.

— Тебе пора бороться со стереотипами. На самом деле, это действительно программы. Но эти персонажи были в точности списаны с реальных людей. Чаще всего характеры смешиваются и меняются. На основе нескольких отсканированных личностей создаются тысячи характеров и типажей игры. Но в этом ресторане все воспроизведено в точности. Ты можешь поехать в Порту и встретить этих людей в реальной жизни.

— Слушай, но они ни чем не отличаются от всех остальных в зале. Даже от нас не отличаются. Они совершенно свободно поддерживают разговор, очень естественно выглядят, но все же они ведь не люди!

— Это старый и сложный вопрос: что делает человека человеком? Ты видишь прототипы реальных людей. Они точно также думают, испытывают эмоции, реагируют на обстоятельства. В основе всех подобных программа лежит модель мозга человека. И они абсолютно реальны и свободны в рамках этой вселенной. Но в таком случае, даже не смотря на отсутствие оболочки в физическом мире, можно ли говорить, что они не люди? К тому же, если не видно разницы, может и не важно, с кем ты общаешься?

— Просто это странно и немного страшно. Когда узнаешь, с кем имеешь дело… Хочется все-таки иметь дело с настоящими людьми, а не с созданными характерами.

— Почему?

— Знаешь, стекло может быть похоже на алмаз. Пока не покажешь специалисту, даже и не поймешь…

— Но пока ты убеждена, что это алмаз, стекло выполняет все присущие алмазу функции в качестве украшения. Оно делает тебя ярче, увереннее в себе, дает тебе больше поводов для гордости, служит предметом зависти окружающих. И если стекло останется неразоблаченным, оно и дальше будет исполнять работу алмаза не хуже самого алмаза.

— Да, но разоблачение убивает все. Оно уничтожается все хорошие воспоминания, и делает тебя посмешищем. Стекло все же не алмаз, даже если очень похоже.

Подходило время прощаться. Договорились встретиться снова через пару недель, скажем, в Италии и если получится.

Путешественницы из Ани не получилось. Она пробовала разные виды поездок и в дальнейшем, и бесспорно немного посмотрела мир, но все же старалась не тратить время подобным образом. Путешествовать было интересно, и Аня понимала, почему некоторые люди столь одержимы этим занятием. Девушке очень нравилось изучать новые города и вообще получать новую информацию, дающую пищу для ума. А вот походы в горы, осмотры природы и вдыхание кислорода, многодневные переходы по морю — утомляли и казались нестерпимо долгими. Но это как раз и стало важным открытием проведенного эксперимента: Ане хотелось чего-то деятельного, созидательного, может быть даже творческого, и это открывало новые просторы для дальнейшего поиска.

Следующий месяц прошел в бесконечных пробах. Спорт хоть и таил потенциал, например, неподдельный интерес вызывал альпинизм, но быстро наскучил. Немалое вдохновение давали занятия музыкой. Аня оставила в своем реальном дневном графике уроки игры на фортепиано, но все же не хотела браться за музыку всерьез. Была даже неплохая попытка освоить кулинарию, что принесло немало пользы в дальнейшей жизни. Однако когда готовка становится работой, пропадает вся романтика. Довольно быстро утратили очарование занятия фотографией, садоводством и писательством — все это давалось трудно.

Несмотря на то, что в игре преуспеть не удавалось, она нравилась все больше. Пробовать новое было весело, да и альтернативный мир оказался по-настоящему захватывающим. Ане нравилось находиться там: проводить свободное время за интересным занятием в интересном месте, общаться с разными вымышленными и реальными людьми (какая действительно разница), узнавать что-то новое. Девушка начинала смотреть на свою жизнь и на окружающий ее мир с необычного ракурса, и все было таким вдохновляющим, таким большим и неисчерпаемым. В игре словно открывались все двери, и ты действительно можешь делать что угодно, и ничего не больше не бояться.

На фоне этой игровой вселенной обычная жизнь выглядела все более серой. Привычные вещи были теперь скучны и однообразие становилось невыносимо. Может, судьба Ани всегда что-то менять и постоянно увлекаться чем-то новым и неожиданным? Такая жизнь, кажется, ей действительно начинает нравиться. Почему-то ей показалось, что Сергей бы одобрил идею. Он часто ей вспоминался в последние дни, хотя Ане все еще не нравилось, что он с «ними».

В Стокгольме Аня неожиданно наткнулась на выездную выставку русских «передвижников». Девушка уже имела возможность познакомиться с разными направлениями живописи, как классическими, так и более современными, и очевидно, что картины мастеров никак не возбуждали ее чувств. Но «передвижники» неожиданно впечатлили до глубины души. Реализм на картинах был невероятным. Казалось, что можешь почувствовать боль героев, вжиться в атмосферу сюжета, услышать историю из другого времени. Как можно было передать нечто подобное через рисование? Этому вдруг безумно захотелось научиться: вызывать бурю эмоций посредством небольшого (или большого) клочка холста и красок. На выставке было также много черновиков и предварительных зарисовок к крупным полотнам. Подобная картина — это большая работа, требующая длительного поиска и череды проб и ошибок.

Жизнь в альтернативной реальности начинала входить в свое русло, у нее появился свой темп. Здесь была работа, увлечения, отдых. Много времени уходило на встречи с друзьями, кто-то был знаком Ане по ее «настоящей» жизни, а со многими она познакомилась уже в альтернативном мире.

Иногда трудно было понять, какая жизнь реальнее, но компьютерная определенно была гораздо ярче. Похоже, и многие Анины знакомые считали также, так что неожиданные встречи в разных странах мира стали нормой. Иногда эти встречи случались при совершенно поразительных обстоятельствах. Где-то на французском острове запросто можно было наткнуться на коллегу по работе, который сменил галстук на фартук и торгует мороженным, а IT-специалист из соседнего подъезда вдруг оказывается матерым велогонщиком в Уругвае. Старый Анин приятель открыл в себе страсть к кинематографу и осел в Австралии, а ее собственная тетя, известный в нашем маленьком городе электро-инженер, стала пекарем и открыла чудесную булочную в компьютерной версии своего же дома. Соседки даже сетуют, что этой булочной нет в реальности. Конечно, трудности со вкусопередачей портят некоторые хлебобулочные изделия, но посетители как-то со временем приспособились. Эту особенность игры оказалось даже можно использовать при создании новых рецептов, хотя Аня так и не поняла, как именно нечто подобное происходит.

— Орет и орет, за каждую копейку орет! — ворчал мужчина в супермаркете, закончив разговор по телефону. Он вел за руку маленькую девочку, которая на всякий случай притихла и клянчила теперь гораздо меньше обычного. — Что же взять? — вздохнул мужчина и затерялся среди полок с продуктами вместе с дочкой.

Аню удивляло, что даже в игре люди находят способ создавать проблемы и видят повод жаловаться на что-то. Похоже, некоторые просто неспособны радикально изменить свою жизнь. Часто можно было увидеть, что игроки создают лишь несколько улучшенную версию своего обычного существования. Конечно, наверное, кому-то хватит и этого (ведь кто-то же должен хорошо жить взаправду), но кому-то, возможно, стоило бы использовать весь потенциал симулятора. Кстати, а ведь наверняка есть люди, которые живут счастливой жизнью и эта игра не вызывает у них никакого интереса. Наверное, попробовали раз в нее сыграть и тут же решили не тратить на эту безделицу время, поскольку у них и так в жизни есть увлекательное занятие, и им, конечно, не хочется отвлекаться.

Функция перевода была отключена, но русскую речь Аня все же слышала часто. То в супермаркете кто-то выругается, то зазывала в ресторане поздоровается, завидев земляков, то кто-то совершенно по-русски спросит: как пройти до монумента Витторио Имануила II. Казалось, что «наших» в Риме было больше, чем итальянцев. Да и в целом, город Ане не нравился. В компьютерной версии стало еще больше эмигрантов, зато немного прибрали улицы. Вместе с тем атмосфера здесь была тяжелая, не уютная. Наверное, лучше всего было бы наскоро осмотреться и сбежать в маленький городок на побережье. Зато Аня сделала несколько сырых, но кажется удачных, зарисовок с местных двориков. Отчего-то проверять в игре жизнь художника не хотелось. Может, было страшно вновь услышать отрицательный ответ. Но в качестве невинного увлечения у Ани появился блокнот с набросками.

— Привет. Что рисуешь? — посмотрите кто, наконец, объявился. У Сергея была та же мятая рубашка и свойственное ему доброе выражение лица.

Аня быстро захлопнула блокнот.

— Как дела? — спросила она как будто даже строго.

— У меня все хорошо, — улыбнулся Сергей.

— Чем занимался? — продолжала допрос Аня.

— Я? Я работал, — развел руками собеседник.

— Ах да, у тебя же тут не отдых, а серьезное занятие.

— Ну, кто-то же должен работать, — у Сергея, похоже, было хорошее настроение.

— Мне кажется, многие люди находят лучшую жизнь просто в том, чтобы ничего не делать. Они готовы пожертвовать комфортом и всем остальным только ради того, чтобы целыми днями любоваться на горные красоты или на течение реки. Серьезно, человек готов питаться одними корешками, но пусть ему дадут без конца смотреть на то, как солнце садится за горизонт.

— С другой стороны, какая тебе разница? Это их жизнь и они могут прожить ее так, как захотят.

— Но кто будет создавать машины и покорять космос, кто будет строить школы или, скажем, работать в муниципалитете? Это ведь все нужные вещи для общей благополучной жизни? Каждый человек должен что-то давать и обществу, в котором живет, чтобы человечество могло существовать и развиваться. А если все уйдут в горы, то мы вернемся в каменный век. Или ты считаешь, что я не права?

— Я только хочу сказать, что давать что-то обществу или нет — это индивидуальный выбор. Человек все же имеет право на некоторый эгоизм.

— И можно все время тратить на компьютерные игры и ни о чем не заботиться?

— Можно. Если хочешь, то можно. Ты никому ничего не должна.

— Эх, — протяжно вздохнула девушка, окинув взглядом крыши и вдруг вспомнила, что она в Риме, в интересном новом городе. — Мне тут нравится. Не в Риме, но в этом мире. Он такой живой, такой интересный, наполненный всякими вещами. Я бы хотела бывать тут больше, может, пожить немного у моря. И, может, тоже побездельничать, найти простенькую работу на полдня для минимального заработка, а в остальное время смотреть на воду и встречать рассветы.

— Ты так не сможешь.

— Ну, я могу попробовать, — Аня улыбнулась. На одну только секунду ей показалось, что она сможет так жить, но это все же звучит скучно. Разве что устроить себе отпуск? — Отпуск что ли устроить, — вздохнула она.

— Но ты знаешь, что ты и вправду можешь остаться в этом мире?

— Как же тут останешься? А уборку дома кто сделает, а работу завтра? Да, и мне бы еще поспать по-настоящему.

— Можно было бы переехать в игру навсегда…

— Как это? Купить тут домик у моря?

— Компьютер создает точную карту твоего мозга, когда ты входишь в игру, и он может использовать это, чтобы перенести сюда твою сознание целиком. Ничего не изменится в общем: ты будешь тем же человеком, с теми же мыслями и чувствами, сохранишь воспоминания, будешь иметь прежние мечты и хотелки. Но этот мир станет для тебя единственным. Ты будешь также колесить по миру, менять образ жизни, пробовать новое. А еще можешь не стареть и не болеть, если захочешь. Можешь, например, стирать плохие воспоминания и хранить хорошие, даже просматривать их как в кино. Можешь каждый день менять внешность. Конечно, тут есть общие законы реальности, но приятных бонусов очень много. Грязную и рутинную работу у нас делают фоновые программы, а ты можешь выбрать себе интересное занятие по душе и жить счастливой лучшей жизнью.

— Подожди-ка, ты пытаешься сказать, что я могу перейти на постоянное жительство в компьютерную игру?

— Ты удивишься, когда узнаешь, как много людей уже сделали это.

— Это же сумасшествие какое-то! — Аня воскликнула, но не слишком разгоряченно. Почему-то эта идея не показалось такой уж дикой, такой уж плохой. Что-то внутри как будто подталкивало ее согласиться даже без дальнейших расспросов и раздумий. Но тут она кое-что вспомнила из новостей в социальных сетях. — Многие это сделали?! Так игра убивает людей, не так ли? Игроки впадают в кому и уже не возвращаются. Ты пытаешь убить меня прямо сейчас, чертов социолог!

— На самом деле они прекрасно живут в новом мире, и им очень нравится — это сознательный выбор.

— Звучит как слоган. Но ведь они же не живут там!

— А зачем?

— Ну… Так же ведь нельзя… Нельзя взять и уйти в игру… — Аня бормотала что-то, но в душе понимала, что так можно, ведь действительно можно остаться здесь насовсем, и почему же нет?

— Так можно, — вторил Сергей мыслям Ани.

— Ты же агитатор какой-то!

— После слов «Игра убивает людей» я действительно выгляжу злодеем. Поэтому больше я тебе предлагать ничего не буду, но знай, что такая опция существует, и будет существовать в дальнейшем.

— Почему ты мне рассказал об этом?

— Мне показалось, что здесь тебе будет лучше.

— Но ведь правильнее было бы что-то здесь понять и найти, а строить хорошую жизнь там. Это сложнее, но на то она и реальность!

— Это игра для удовольствия, что-то здесь искать никогда не было целью. Но это тоже реальность, просто другого рода. Новое измерение не делает эту реальность в чем-то хуже той, к которой ты привыкла. Здесь все проще, лучше, ты и сама замечала, что жизнь в игре гораздо ярче и насыщеннее.

— Постой, а ведь ты тоже программа?

— Да, это действительно так.

— Но ты же сказал, что ты человек?

— На самом деле нет, я этого не говорил.

— Черт, почему я вообще слушаю какой-то искусственный разум! — с этими словами Аня мгновенно покинула игру и с силой отбросила очки в сторону.

В ближайшие годы тысячи людей предпочтут компьютерную вселенную обычному существованию, в силу ее привлекательности. Для Ани это решение обещает быть сложным: красивый, сверкающий мир или обычный серый и рутинный? Может все-таки воспользоваться открывшейся возможностью?

С одной стороны, идея грандиозная, стоит рассмотреть ее всерьез. С другой стороны, можно ли вообще решиться на такую радикальную перемену? Если бы Ане было нечего терять, то сделать выбор было бы проще. Но ведь есть вещи, которые она любит в своей реальной жизни, есть люди, которыми она дорожит. Может, это не идеальная жизнь, но все же сносная и вполне приличная. А как все будет складываться там, в этом волшебном мире, неизвестно. Может, на деле все окажется не так уж и идеально. Стоит ли рисковать всем, что имеешь ради этого воздушного замка, ради сияющего призрака? Кажется, что у нее все не настолько плохо, чтобы бросаться в подобную авантюру и столь отчаянно искать лучшей доли. А может, Аня просто трусиха? Жила же как-то и как-то проживет. И не так уж плоха эта жизнь, если ее немного больше ценить и относиться к некоторым вещам несколько проще.

Скоро эти мысли об игре поблекнут и все войдет в привычное русло.

Аня действительно жила как прежде, за исключением того, что теперь ранним утром она часто сидела в сквере у дома и что-нибудь рисовала. То ли это были дворовые пейзажи, то ли люди с их несовершенной жизнью, а, может, она даже замахнулась на что-то значительное? Но что-то она там рисовала и часто по дороге в сквер заходила в булочную своей тети, некогда известного в нашем городке инженера-электрика.

Одним днем

Альфред всегда просыпался в хорошем настроении, и от этого ему казалось, что все люди вокруг тоже встречают утро в добром расположении духа. Лежа в кровати, он чувствовал себя отдохнувшим и готовым к свершениям нового дня. Вот только некоторая тяжесть ощущалась в мышцах, и Альфред еще не понимал, что она означает.

Сквозь большое окно прямо из кровати можно было наблюдать едва забрезживший над городом рассвет. Вид на жилые кварталы с высоты двенадцатого этажа открывался впечатляющий, а утренний воздух был таким чистым, что взор не встречал никаких преград до самого горизонта, скользя по степному простору далеко за пределы городских улиц. Видимо, именно для того, чтобы обеспечить эту вдохновляющую картину, на окне не было штор. Не то, чтобы они были открыты или что-то в этом роде, — их не было совсем. Только теперь Альфред обратил внимание на довольно спартанскую обстановку в комнате. Мебель была старенькая, хотя ухоженная. Комплект состоял из двуспальной кровати, на которой Альфред был один, большого шкафа и письменного стола с книжными полками. Стол и подоконник рядом с ним были завалены книгами, блокнотами, всякой мелочью, вроде батареек и ручек, и разными мобильными гаджетами. По стенам были развешаны киноафиши, копии агитационных плакатов советского времени и карты мира, Европы и Южной Америки. На карте мира была приклеена какая-то записка. К кровати взамен ночного столика была приставлена табуретка, на которой стояла бутылка воды и лежала толстая книга, заложенная карандашом. На перекладинах табуретки висели теплые носки. «Очень функционально» — подумал Альфред. Рядом с кроватью стоял также стул, плотно заваленный вещами. По углам комнаты валялись сумки, рюкзаки и коробки. С первого взгляда помещение выдавало довольно беспечное отношение хозяина к своему жилищу, но при этом было светлым и чистым. Альфред отметил последний факт не без удовольствия. Порядок и чистоту он с некоторых времен стал ценить особенно сильно.

Все эти наблюдения Альфред сделал практически моментально, едва открыв глаза, и теперь его переполняло желание немедленно подняться с постели — душа и тело рвались на подвиги. Он откинул одеяло и немедленно оказался на ногах. Но решительный порыв к действию остановила сильная тупая боль в правом колене. Едва наш герой ее осознал и обратил внимание на это неуместное обстоятельство, как левая нога тоже отозвалась острой болью в пятке и неприятным стягивающим ощущением в районе ахиллесова сухожилия. Теперь только Альфред понял, что все его тело болит и ноет. Помимо ног отличились также поясница, шея и правый локоть. Рука едва сгибалась. Похоже, вчера с ним что-то случилось. В голове мельтешили пока неясные воспоминания: цветастные картинки, образы людей, запахи деревьев и дороги, фейерверк разнообразных чувств. Альфред еще не мог разобрать всего, но воспоминания явно носили героический характер. Даже пока не находя повод для гордости, он знал, что этот повод есть. Есть какая-то причина быть довольным собой и это приносило облегчение. Случилось что-то хорошее. Речь без сомнения шла о достижении или подвиге. Так всегда бывает. Возможно, позже он будет знать чуть больше.

Что ж, стало быть, сегодня никаких физических нагрузок, придется отложить прогулки по городу и походы в горы, можно заняться чем-то интересным дома. Может добрести с книгой до кафе или парка или сходить в кино. Благо книг вокруг было много. Альфред для начала проковылял на кухню. В коридоре обратил внимание на велосипед и лыжи. В квартире была еще одна просторная комната, исполнявшая роль гостиной. Он раздобыл стакан воды и теперь стоял на широкой веранде, вдыхая утренний воздух. Было немного прохладно и свежо. День обещал быть хорошим.

В зале на столе были небрежно брошены стартовый номер «234» и медаль с надписью «42 км 195 м». Стало быть, у нас утро после марафона. Забавно то, что марафон Альфред бегал, но вот день после марафона у него был впервые. «Надо пить больше воды и хорошо питаться», — вспомнил он. И прогулка тоже пойдет на пользу — желательно растянуть мышцы, тогда они быстрее восстановятся. Холодильник, однако же, был совершенно пуст. «Наверняка ты думал только о завтраке перед марафоном, но не после него» — вспомнил Альфред распространённую ошибку юных бегунов. И, чувствуя, что заслужил награду, пусть даже заслужил не он, а тот, другой, решил позавтракать в кофейне: побаловать, так сказать, и себя и того другого. Ему так и не было известно, где проводит такие дни так называемый Другой и помнит ли он потом произошедшее. Альфреду хотелось бы, чтобы тот помнил. Ему казалось, что отведенные себе дни он проводит с пользой и удовольствием и Другим они тоже должны нравиться. Ну и что, что два дня назад в прорыве нахлынувшего азарта он, например, просадил все деньги в покер, а на прошлой неделе разбил чей-то спорткар, едва не угробив и себя, — но все же, и этого нельзя не признать, произошедшее принесло много эмоций, было захватывающе интересно и, без сомнения, послужит основной для хороших баек. Альфред терпеть не мог пресные жизни. О да, он принес много ярких воспоминаний Другим, и надеялся, что они тоже разделили все его впечатления.

На улице дышала прохладой молодая весна. Альфред шел по тенистой аллее, надеясь найти какой-нибудь кафетерий с летней террасой, уже открытый в такое ранее время. Под мышкой у него был Джек Лондон, а в наушниках звучало что-то из кантри. Какой сегодня день недели? Марафон часто бывает по воскресеньям, стало быть, возможно, день сегодня будничный, рабочий. Но что уж поделать, душа просит отдыха.

Кафетерий нашелся не скоро и неизвестно, когда будет следующий, так что выбирать не приходилось. Летник был уютный, но расположен близко к дороге. Благо машин пока совсем мало. Альфред любил подниматься на рассвете и всегда находил это хорошей и полезной привычкой по многим причинам. «Завтрак по-деревенски» включал омлет, бекон, жареные грибы, корнишоны, запечённый картофель и зерновой хлеб, и Альфред вдруг почувствовал сильнейший голод. С едой он справился быстро и теперь пил кофе, погрузившись в трущобы Ист-Энда. За «Людей Бездны» этот непостоянный читатель взялся, наверное, уже полгода назад. Несколько месяцев роман никак не попадался ему на глаза, а теперь именно эту книгу он неожиданно обнаружил прямо на прикроватной табуретке. Каковы были шансы? Все-таки интересно складывается вся эта странная жизнь.

Провести за чтением весь день было заманчиво, но все же очень тянуло на экспедицию по неизведанным территориям. Альфред не был уверен, что бывал здесь раньше. Кажется, это Россия, или какая-то из постсоветских стран. Все города этого региона очень похожи между собой, они как дети разных матерей, но одного отца. В кофейне говорили по-русски, но мелькали азиатские лица. Он любил иногда озадачить прохожего фразой типа «Простите, а какой это город? А в какой стране он находится?», но пока людей на улице практически не было. К тому же очень скоро гость города увидел электронное табло «Гид по Алматы» — быстрое разоблачение его разочаровало. «Ведь даже не успел насладиться пребыванием в неизвестности», — с сарказмом заметил он. «Гид» давал исчерпывающую информацию о местонахождении вновь прибывшего и пунктах интереса в городе, прилагая подробную интерактивную карту. Вот и повод для постмарафонской прогулки. В Алматы Альфред не был, и, честно говоря, не сильно сюда стремился, но раз уж представился случай, надо брать все.

Кажется, все же был выходной, и даже вроде праздник. Наверное, был март. Какие у нас праздники в марте? Международный женский день уже прошел, что тогда? К обеду на улицах было множество беспечно слоняющихся людей всех возрастов. «Даже прогул не получился» — почему-то подосадовал Альфред. Он поднялся на канатной дороге на гору, чтобы полюбоваться видом со смотровой площадки, сходился в центральный парк и зашел в какой-то старый православный храм, также считавшийся местной достопримечательностью. В Национальном музее он, похоже, был единственным посетителем. Проделанной работы было вполне достаточно, чтобы составить впечатление о городе и на знаменитый, как его уверили, алматинский горнолыжный курорт путешественник уже не поехал. От чего-то очень захотелось выпить пива, но не темного, какое бы предпочел обычно Альфред, а скорее сидра.

Этот факт про сидр был достаточно интересен. Альфред часто задумывался о том, кому принадлежат на самом деле все эти мысли и желания? Ему, Альфреду, или тому Другому? Если позволите, то кто именно хочет сидр? Когда мы будем исходить из существования некой души в человеке, то кочующее от тела к телу сознание Альфреда волне можно обозвать чем-то в этом роде. Но ведь тело со своими потребностями и привычками, и, самое главное, физический мозг все еще принадлежали Другому. В этом мозгу собраны нейронные связи, отвечающие за жизненный опыт, со всеми вытекающими из него желаниями, страстями, идеями и озарениями. Многие мысли и желания — всего лишь плод химических процессов, происходящих в теле и в голове. Так же, как Альфред чувствует боль в ноге или жажду, что, очевидно, вызвано сигналами чужого тела, он, вполне возможно, попадает под влияние и других процессов, происходящих во вверенной ему оболочке. И если с физическими желаниями еще более или менее понятно, даже с сидром можно строить предположения, то как быть, скажем, с желанием поиграть в гольф или более того, с мыслью, допустим, о месте человека во вселенной? Откуда приходят эти идеи, вопросы, образы и рассуждения? Все же из мозга физического или из бесплодного сознания Альфреда? Первое было бы легко объяснить, а второе? Но если все мысли не его, не Альфреда, то, не имея еще и тела, он совсем ничего собой не представляет, не так ли? Стало быть, Альфред ни чем не является? Он не более, чем временный дурман и недолгое помешательство Другого. Эти ужасные вопросы преследовали Альфреда постоянно. Он старался пересечь их поток, едва они снова проникали в его сознание. Ответа не было, и это ужасно раздражало. Было время, когда Альфред тратил месяцы на библиотеки и Интернет, на разговоры с учеными, психологами и священнослужителями. Он находился в поисках ответов на свои вопросы, пытался понять, что с ним происходит, и как долго будет продолжаться? Но так и не найдя никакой нити к разгадке, Альфред решил просто наслаждаться тем, что ему отведено и брать то, что ему предлагают. Чье бы ни было это желание, прямо сейчас Альфреду хотелось бы выпить сидра, и это могло подарить ему вполне определенное удовлетворение и даже счастье — разве этого мало? Возможно, даже тот Другой станет скоро немного счастливее. «Поскольку все за, вперед, в бар! А где он?» — и маршрут каким-то туманом, каким-то неясным ощущением всплыл в голове сам собой. Ну, что ж, давайте доверимся тому, кто знает этот город лучше.

***

— Вы ведь понимаете, что эти люди грабят страну? В данном случае они совершенно наглым образом присваивают наши пенсионные деньги, — незнакомец говорил тяжело, медленно, но с горячностью. Сказывалось сильное опьянение. Альфред смотрел на кривые желтые зубы своего собеседника и пытался понять, как он завяз в разговоре с этим толстым неприятным человеком.

— Вы ведь понимаете? — незнакомец как будто ждал ответа, так что Альфред решительно сообщил, что понимает. Он хотел было встать и уйти, но тут же спасовал. Было неудобно. Нужно найти предлог. Всему виной была потрясающе красивая девушка, милая маленькая брюнетка, которую Альфред заприметил, едва войдя в бар. Он влился в шумную компанию, дабы инициировать с ней контакт и знакомство. Но вся компания теперь как-то разбрелась по сторонам, и Альфред остался наедине с этим странным незнакомцем, который, однако, видел в нем ценного собеседника. Девушка вроде как собиралась на танцпол, но наш охотник теперь никак не мог найти ее взглядом. Провал, без сомнения. Теперь он имел дело с незнакомцем, который мешал ему наслаждаться чудесным сидром — последним утешением вечера. Нужен предлог. Альфред разом осушил едва початый стакан.

— Пойду на бар, возьму еще, — сказал он и, не дослушав новый важный тезис про произвол правительства, посчитал себя вправе удалиться из-за стола. Уходить еще не хотелось, но и возвращаться к новому знакомому тоже. Так что Альфред, взяв новую кружку сидра, остался сидеть за баром, и втайне надеялся остаться тут незамеченным. Обилие народа этому благоволило.

Спустя некоторое время конспиратор почувствовал мягкие женские руки на своей спине.

— Отчего вы нас покинули? — это была она. Все, кажется, складывалось лучше, чем ожидал Альфред. Похоже, он успел вызвать интерес, и его нечаянное отступление заставило ее этот интерес проявить. «Подсекай», — промелькнуло в голове.

— Я тут просто, я …, — пробубнил в ответ Альфред и выругался про себя. Не успел сориентироваться, что уж.

Через пару часов он вылез из машины на парковке перед пабом в невероятно счастливом расположении духа. Все сложилось идеально, и девушка… ах, просто не описать… невероятная!

При том образе жизни, который приходилось вести Альфреду, на долгие ухаживания не было времени. Приходилось действовать решительно, с напором, практически сразу обнаруживать свои намерения и проявлять несгибаемую настойчивость. Это срабатывало на удивление часто. Неудач, конечно, было много, но каждая победа оправдывала все поражения. Альфред все же записал номер девушки и спрятал его в карман — для Другого. «Не забудь позвонить ей, недотепа. Попробуй сам такую вытащить», — наставлял он.

— Дружище! — как будто кто-то звал Альфреда. Он обернулся и тут же получил хук справа. Осматривался лежа на земле. Четыре человека. Одно лицо, несмотря на темноту, показалось знакомым. Да, без сомнения, у них случилась перепалка в пабе и этот коротышка грозился ему навалять. Альфред совсем было про него позабыл.

Ловелас чувствовал себя в драке неуверенно. Иногда спасали рефлексы Другого, но как правило он был бит, и часто довольно сильно. Просыпаться после драки и вкушать последствия героизма ему тоже доводилось. Особенно памятен был день, проведенный в больнице Нюрнберга. Все лицо походило на свекольный борщ, сломанный нос вправляли через ноздрю каким-то прибором, — боль непередаваемая. Не смотря на легкую степень опьянения, Альфред быстро оценил свои шансы и припомнил достижения в беге. Он рванул прямо из положения лежа, едва нападавшие двинулись в его сторону. Ноги стали болеть даже меньше, и как будто благодарили за такую вечернюю разминку. Пробежал кварталов пять — даже дыхание не сбилось. Только потом обернулся назад. Никого. Ночные улицы были совершенно пусты.

Глаз болел, лишь бы не выбили. Да и поражение было очень обидным. «Негодяи, — ругался Альфред, — испортили день». Нет, нельзя так думать. Настроение портит не неприятность, а последующие мысли о ней. Надо забыть об этом, сменить волну. Стоит, вдыхает полной грудью ароматы ночи, пытается расслабиться. Еще немного и позитивный настрой начинает помогать. Да, вот так. Даже уже смешно. Уже стал думать о произошедшем как о новом приключении. «Отличное завершение потрясающего дня», — честно радовался Альфред и смеялся. Чувство облегчения накрыло его, и глаз наверняка в порядке. Может, только фингал будет. Хороший шрам был бы лучше, но фингал сойдет быстрее.

***

Альфред проснулся в невероятно уютной постели. Приятная мягкая сонливость все еще одолевала его, и было так хорошо, что вставать не хотелось совершенно. Вместо этого его прижимало к подушке и накрывало одеялом непреодолимое желание поваляться подольше. За пределами кровати было прохладно, что-то сквозило, а тут внутри тепло, укромно — идеальное сочетание. И настроение! Настроение не просто хорошее, а с признаками счастья. Как будто что-то самое лучшее в жизни происходило с тобой этой ночью, как будто мечты уже сбылись, как будто жизнь в это утро удалась и мир прекрасен. И можно просто лежать, отдыхать, радоваться этому мягкому одеялу, воздушному матрасу и свежей наволочке. Может быть, еще хоть часик понежиться и подремать? А лучше вовсе остаться в этой кровати навсегда.

Это непременно был только один день и не более того. И новый день только что начался, так что надо преодолеть это приятное, доставляющее столько удовольствия, состояние и встать, идти, что-то делать. Покинуть столь добрую к тебе кровать, отвергнуть ее искреннюю заботу, отказать ее белому совершенству. Но зачем? Кому это надо? Что это за причина, которая может поднять человека от такого сна? Вырвать его из крепких дружеских объятий любящего Морфея? И тут причина открылась. Альфреду очень захотелось в туалет. Должно быть, свою роль сыграл и проклятый сквозняк, который задевал под одеялом пятки. Еще минут десять ему удавалось отстоять свое право остаться в этой кровати навечно, и даже, кажется, на пару минут он сумел задремать, но непреодолимая нужда одержала верх. Обиженный, он поднялся и отправился искать нужную дверь, нацепив мягкие белые тапочки как последнюю надежду пронести уют и мягкость с собой еще хоть какое-то время. После он намеревался было снова вернуться в кровать, но это уже было совсем не то. Он понимал, что чувство счастья ушло, в голове появлялись ясность и заботы, свидетельствующие о полном пробуждении, желудок начинал урчать, тело наполнялось энергией и требовало деятельного участия в чем-нибудь.

На столе нашлась банка с молотым кофе, и Альфред, все еще не смирившись до конца с неизбежным, вздыхая, поставил турку на огонь. Рядом в небольшой кастрюле варилась каша. Пока можно чуть осмотреться. Квартира была однокомнатной, маленькой, но все было чисто, обставлено приличной мебелью и со вкусом. «Крепкий средний класс» — определил Альфред. Но личных вещей на полках почти не было. Пара книг да несколько картинок. Люди, живущие на съемных квартирах и имеющие опыт частых переездов, нередко приходят к такому минималистическому обустройству. А, может, он и вовсе был в гостях.

Кофе он предпочел выпить стоя на балконе в толстом мягком халате. Утренние теплые лучи мягко ласкали лицо. Даже беглый взгляд на окрестности позволил распознать обветшалые улицы Рима. Здесь Альфред бывал неоднократно. Новых открытий посещение города не таило, а беспечные прогулки по паркам и пастериям и в первый раз не принесли так уж много радости. Надо чем-то себя занять и как-то достойно провести так замечательно начавшийся день. «На работу что ли сходить? — вдруг подумал Альфред. — С такой скудной обстановкой дома, человек, должно быть, дорожит своей службой. К тому же это довольно интересное проведение досуга, разве нет? Многим людям, вероятно, было бы в жизни очень скучно, если бы они не были постоянно заняты делом. Работа — это новый опыт, общение с людьми. Главное, чтобы не стройка и не камерный оркестр, где можно напортачить. А так было бы интересно заняться новой профессией». Озабоченный этими размышлениями взломщик чужих жизней без труда отыскал в шкафу костюм и голубую рубашку.

На работу шел пешком. Это должно было быть недалеко. Шел, как будто гулял, — вразвалочку, ступая лениво. Должно быть, в обычное время человек ходит по этому маршруту, озадаченный рабочими мыслями и занятый планированием своего расписания. Впереди трудная насыщенная неделя, много хлопот, забот и важных дел. Альфред, в свою очередь, шел на работу с пустой светлой головой и даже сам завидовал своей легкости и приятному покою в душе. Груз ответственности не давил на его плечи, а хлопоты не занимали чистый поток его сознания.

Похоже, это банк или что-то в таком роде. Альфред миновал охрану, поднялся на нужный этаж в лифте, заполненном молчаливыми людьми, легко обнаружил свой рабочий стол. Этот предмет офисного интерьера был завален бумагами и папками, и не содержал никаких личных вещей. «Мелкий серый зануда», — подумал Альфред. Он был в одном кабинете с еще шестью людьми. Все сидели молча, уткнувшись в мониторы час за часом. Только на кухне по соседству у бойлера с водой иногда возникали разговоры вполголоса. Альфред обратил внимание на единственную в кабинете девушку — загорелую молодую блондинку, она сидела за столом также безвылазно, как и все, и только иногда посматривала в окно. Однодневный Ромео никак не мог найти возможность с ней заговорить, не разрушив офисную идиллию.

Альфред сидел перед монитором, но понятия не имел, что нужно делать. Внутренний голос подсказывал ему открывать папки и файлы и что-то считать. Но инструкции были слишком неконкретными и не позволяли ровно ничего сделать. «Лучше бы на стройку — подумалось Альфреду — или улицу подмести. А то и в оркестр: на трубе подудеть».

«Что заставляет людей любить работу?» — размышлял он от безделья. Разумеется, тех людей, которые ее любят. Точнее, вопрос, который его занимал в эту минуту, можно было сформулировать так: можно ли любить такую работу, как эта? Как-то часто приходилось любовь в работе видеть у представителей творческих профессий, таких, как художник-иллюстратор или фотограф. Они творят и получают удовольствие от созидания. Если только им не ограничивают свободу творчества, что иногда случается у наемных креативных сотрудников. Но есть люди, Альфред их даже встречал, которые любят и все вот такое счетоводство. Но почему? Может быть тоже за эффект созидания? Только здесь он выглядит иначе. Людям нравится достигать результата. Когда они решают сложную проблему, завершают проект, выполняют задание — они видят итог, нечто сделанное, и это тоже сотворение чего-то, хоть оно и не ощущается тактильно. Люди гораздо больше получают вдохновения от работы, когда видят плоды своих трудов. В тоже время те, кто выполняют только часть чего-то и не видят общей картины, должны быть гораздо более разочарованы в своей деятельности. Так ли все это? Проверить было сложно, нужно больше примеров. Но гипотеза выглядит стройной. Хотя все еще остается возможность в правоте тех, кто говорит, что просто надо заниматься тем, что тебе близко, и что тебе нравится. Но неужели кому-то органически может нравиться подметать улицы или целый день вносить цифры в таблицы? Значит, есть виды работы, которые просто нельзя любить. И то, что множество людей принуждены такой работой заниматься без природной склонности, было очень прискорбно.

Альфред всматривался в напряженные лица и пытался угадать за ними чувства и внутреннее состояние. Но видел он либо усталость от постоянного решения проблем либо твердость в стремлении их решить, но столь же безрадостную. А чаще и вовсе спокойное безразличие. Л. Толстой считал некоторые виды трудовой деятельности лишь нравственно анестезирующим средством, вроде табака или алкоголя, позволяющим людям забываться и не думать о прочих сторонах своей жизни (по его мнению, порочных). Опять же, возвращаясь к тому, что некоторым людям просто нечего больше делать, кроме как работать. А их склонности настолько не ясны им самим, что им до некоторой степени все равно, чем заниматься. Некоторые хотят петь, другие рисовать, а третье чего-то вроде петь или рисовать, но точно не понятно чего и поэтому пока можно посчитать цифры. Но опять же и здесь надо отдать должное индивидам, которые от природы имеют математические склонности. Однако речь в целом о тех, кто так и не понял, в чем его склонность. Альфред однажды встретил человека, который бросил работу в офисе, поскольку всегда мечтал стать писателем. Едва, однако же, взявшись за роман, он осознал, что и писателем быть вовсе не хотел, не интересно ему это. Просто этот клерк восхищался некоторыми мастерами пера и хотел бы на них походить, но писать все же не хотел. Пришлось вернуться в офис до выяснения истинных потребностей души.

«Однако же к чему это я?» — поймал себя Альфред на пустом занятии философствования. Открыв пару новостных сайтов, он убедился в том, что и здесь ничем себя занять нельзя. Перемещаясь географически, наш путешественник перемещался также и во времени, хоть и в узких пределах — обычно в отрезке, не превышающем года. Вот и сейчас Альфред, кажется, оказался за четыре месяца до вчерашней ночевки. Иногда интересно было почитать новости, познакомиться с мыслями и прогнозами людей, и оказаться в гуще событий, когда знаешь, что будет дальше и чем все кончится. Иной раз было просто удивительно, насколько люди не видят и не понимают грядущих значительных перемен. И как легко они находят объяснения этим большим событиям после, словно с самого начала именно такое развитие ситуации и было единственно ожидаемым и возможным.

Но в этот раз и в этот период истории не происходило ровно ничего интересного. И вообще, похоже, приближался перерыв, если не время ланча. Альфред понял это по некоторому облегчению, которое пронеслось по комнате. Костюмы стали позволять себе громкие реплики и вздохи, человек напротив заложил руки за голову и откинулся на спинку кресла, другой даже встал и бесстрашно разминал спину. Девушки не было. Альфред вдруг припомнил, что, кажется, она вышла из кабинета пару минут назад. Должно быть, пошла на кухню. В любом случае надо срочно бросать это сиденье в конуре и безвкусный кондиционированный воздух.

Через полчаса он уже сидел в поезде, который несся в Остию — на море. Еще был шанс застать и солнце, и теплую воду. И даже хорошо, что трата времени в офисе позволила миновать слишком жаркий полдень. Анита сидела рядом, смеялась и была полна света и жизни, которые еще час назад там в запертой комнате едва в ней угадывались. Неожиданный побег вдохновлял девушку еще больше, чем Альфреда. Энергия в ее теле била ключом и проявлялась в через чур активной смешливости и непоседливости. Даже удивительно, как легко офисному саботажнику удалось вытащить эту миловидную особу из кабинета. Должно быть, девушка втайне тоже мечтала о побеге, наблюдая из окна за проходящим мимо чудесным солнечным днем.

***

Альфред просыпался каждый день новым человеком. Но это были люди схожего возраста и конституции. Он, скажем, никогда не оказывался в теле старика или женщины. Иногда ему очень хотелось выяснить, есть ли другие такие люди, как он? Он описывал свою историю в интернете, в блогах, на всех языках в мире. В такие моменты его питала надежда, что кто-то, обретя столь необычный и таинственный дар как у него, отправится за ответами туда, где все ищут подсказки в первую очередь. Именно так поступил и сам Альфред в свое время, но столкнулся с редким случаем полного непонимания со стороны глобальной информационной паутины. Может ли быть где-то девушка, которая ведет столь же переменчивую жизнь? Может быть, Альфред даже встречал ее. Вот это была бы парочка. Но все его сообщения, отправленные в космос, возвращались оттуда без ответа.

На этот раз у Альфреда очень болела голова, а в горле ощущался отвратительный кислый привкус. Тело ныло, явно от длительных лишений и неправильного обращения. «Бывают дни, когда жалеешь, что проснулся», — подумал Альфред и в очередной раз подивился тому, как кто-то может довести себя до такого отчаянного состояния разложения.

Он попытался повернуться на бок и увидел, что рядом с ним лежит отвратительной внешности толстая женщина. Альфред едва не вскочил от испуга. Если бы он не был в таком разбитом состоянии, он бы наверняка вскочил и убежал. Вместо этого он лег на спину и перевел взгляд на потолок. Немного придя в себя, мученик осторожно поднялся и покинул комнату.

От него пахло немытым телом, а квартира была хоть и прибрана, но в очень скверном состоянии. «Как же так вообще можно жить?» — задыхался Альфред. Он залез в желтую ванную, кое-как помылся и чем-то почистил зубы. С трудом удалось найти чистую одежду: какую-то потянутую футболку и спортивные штаны с начёсом. Голова трещала по всем швам. Нечего было и думать о завтраке в таких антисанитарных условиях. Да и в холодильнике были только кетчуп и майонез. Пришлось обойтись стаканом воды и скорее бежать прочь.

На улице было хорошо. Помятое красное лицо обдувал ветерок и даже голова начинала успокаиваться. Альфред дошел до какого-то парка и сел на лавочке, где-то в его глубине, подальше от прохожих, которые по какой-то неведомой причине не выпускали чужеродный элемент из центра своего внимания, едва завидев этот элемент поблизости.

Альфред просто сидел там и смотрел на реку. Шелестела листва, выясняли отношения птицы. Солнце струилось сквозь ветви золотыми нитями. Ужас пережитого утра сменялся легкостью и покоем. Умиротворение с трудом пробивало себе путь в его больную голову. «От этого дня уже будет достаточно просидеть без движения в таком вот чудном месте», — убеждал себя Альфред, ибо что-то сделать, предпринять любою попытку к активному отдыху он не мог совершенно, не имея решительно никаких физических сил и финансовых ресурсов.

Однако становилось жарко. И пребывание на открытом воздухе, особенно в штанах с начёсом, доставляло все больше неудобств. «В реке, что ли, искупаться?» — подумалось Альфреду. Он огляделся и, не предвидя угроз более значительных, чем случайный укоризненный взгляд заблудившейся в этой гуще мамаши с ребенком или смущения конспирирующихся студентов, немедленно привел план в исполнение. Удивительное везенье — оказаться здесь. Вода была ледяной, а солнце пекло сверху огнем. Сегодняшняя грубая кожа Альфреда покрылась мурашками от этого перепада температур. Тело наполнялось жизнью, а душа! Душа набирала высоту для полета. Альфред теперь лежал мокрый на траве и даже мурлыкал какую-то песенку про лето.

На удивление захотелось физической активности. Кажется, у сторожки на входе в парк болтался старый велосипед. «Можно бы одолжить да прокатиться». Эта идея сразу захватила только что исцелившегося от смертельного недуга пациента и он решительно тронулся в путь босиком, держа в руках сильно поношенные и плохо пахнувшие кроссовки. Сторож немало удивился такой просьбе и поначалу неуверенно отослал в прокат велосипедов. Но, еще раз окинув собеседника испытывающим взглядом, вошел в положение и признался, что велосипед, должно быть, стоит тут под навесом со времен гражданской войны, так что если босяк желает, то может не только прокатиться, но и вовсе оставить велосипед себе, лишь бы он его не бросил где-то в парке в качестве металлолома.

Альфред покрутил педали, прислушиваясь к скрипу, оценил кривизну колес, и спросил масло и пару инструментов. За пару часов он, казалось, разобрал велосипед до винтика и собрал его вновь. Омолодившийся жеребец выехал из под своего навеса тихо и беззвучно, едва шурша резиной по мягкой траве, словно готовился к победоносному забегу. Он гордо блестел на солнце, и лишь потертости и царапины выдавали в нем житейский опыт. Сторож во все время ремонта не отходил ни на шаг от места действия. Он взирал с неподдельным интересом на ловкие уверенные движения бродяги, и кое-кто из близких ему людей, хорошо знавшихся скупую мимику старика, мог бы даже разглядеть на этом морщинистом и выцветшем лице признаки восхищения. «Там в прокат ты все же зайди, — сказал старик напоследок, провожая новоиспеченного велосипедиста. — Покажи им. Они порадуются». Старик, как это свойственно иногда старым людям, в этот момент проникся неподдельной заботой о молодом гибнущем таланте.

Альфред с большим удовольствием изучал довольно обширные парковые угодья на велосипеде, и, окончательно утвердившись в хорошем настроении, даже вступал в разговоры с прохожими, шутил со студентами и показывал веселые рожицы детям. Правда, езда наперегонки с каким-то мальчишкой едва не довела его до инфаркта. В пункте проката, на который Альфред набрел совершенно случайно — у него и в мыслях не было опускаться до хвастовства — его работу действительно оценили. Никто долго не мог поверить, что это действительно тот самый древний механизм, который был создан по утраченным археологией технологиям если и не во времена гражданской войны, то лет пятьдесят назад точно — по прикидкам одного прыщавого типа, считавшегося, по всей видимости, здесь главным знатоком теории. Альфреду неожиданно предложили работу. Предчувствуя, что действующая альтернатива хуже, он немедленно согласился. Работа, правда, была на неполный день и малооплачиваемой, но на свежем воздухе.

Велосипед он все же вернул и, находясь на волне оптимизма, у сторожа также спросил о потребности в помощнике. Сторож обещал поднять этот вопрос в следующем же разговоре с администрацией, который будет иметь место, наверное, в ближайшее пару дней.

Жить было хорошо. Альфред шел к выходу из парка уверенной радостной походкой, игнорируя боли в разных частях тела, служащие отголоском длительного, но уже оставленного в прошлом распутного пребывания на белом свете. Он думал о том, можно ли изменить столь запущенную жизнь? Одно было точно, пить больше нельзя. Этот человек, должно быть, пьет от каких-то мыслей о плохом, чтобы заглушить боль пережитого или просто отвлечься от убогости своего существования. Но стоило только «забыть» на день обо всех скверностях, — Альфред, разумеется, не мог их забыть, ведь он просто не знал, о чем этот человек переживал — как, кажется, начали появляться проблески света.

На секунду он остановился, припомнив, что ничего не ел по прошествии всего дня, и вдруг ясно ощутил подсасывания в пустом желудке. «У прохожего, что ли, червонец спросить? Совсем стану бродягой», — Альфред стоял на месте, прибывая в полной растерянности. Попрошайничать ему не приходилось. «Как же быть, как же быть…» — бормотал он, пока не припомнил застолье в кафе на речке. «Должно быть, все уже пьяны, с пяти часов сидят», — приосанился Альфред. Он еще раз себя оглядел: не так уж плохо, если освещение будет не очень светлым. Природная способность сходиться с людьми и вести беседы на любые темы, а также множество интересных историй и жизненных анекдотов сделали свое дело, и к полуночи Альфред объелся до тошноты. Яства не были очень вкусны, однако это в полной мере компенсировалось их обилием. Не зная о возможностях наесться в будущем, «друг» со стороны невесты и «бывший коллега» со стороны жениха на всякий случай наполнился доверху, и кое-что унес в карманах штанов с начесом. Но особенную гордость Альфреда вызывало воспоминание об отказе от вина и водки. Приступ этой нравственности и черты стремления к здоровому образу жизни, так не свойственные характеру известного распутника и повесы, склонного к саморазрушению и наделавшему немало дел в самых разных частях света, объяснить невозможно. Просто как-то так сложилось.

Домой идти не хотелось совсем. Перспектива увидеть еще хоть раз ту страшную женщину вгоняла в дрожь. Так что Альфред во второй раз не достиг выхода из парка, забился в самую чащу, и не в силах более сдерживать дремоту, нагоняемую сытостью, уснул на траве под елкой, вкушая ароматы цветов и прочие радости теплой летней ночи.

***

«Именно такую физиономию я бы себе и нарисовал», — думал Альфред, глядя на свое отражение в зеркале. Очень уж ему нравилось то, что на него смотрело оттуда. Не то, чтобы лицо было шибко красивым, но уж очень оно подходило к темпераменту и натуре Альфреда. Казалось, что его наружность должна быть именно такой. Торс только был худощав, стоило бы поработать над набором мышечной массы.

Интерьер жилья тоже был выполнен в приятных бело-серых тонах. Это был небольшой одноэтажный дом, очень светлый и просторный. Альфред чувствовал себя здесь на удивление комфортно. А когда вышел на веранду и обнаружил, что его дом стоит на краю утеса над озером в горах, то все сомнения отпали — это дом мечты. Лучшее место, в котором Альфреду приходилось бывать. Может быть, не самое красивое или роскошное, но очень уж тут было хорошо. Как будто душа на месте, как будто вернулся в родные края после странствия. «Как будто именно так и должно быть», — заключил Альфред.

Он уже сделал небольшую уборку, — очень уж хотелось сохранить гармонию этого места, немного подернутую пылью, — и сделал зарядку для бодрости духа и здоровья тела. Так что теперь можно было спокойно наслаждаться кофе в это все еще раннее утро — и даже кофе казался именно тем, который нужен. Хотя, возможно, этот напиток просто разделил общее благодушие Альфреда от пребывания в таком замечательном месте.

По соседству была еще пара домов, но основная часть города находилась выше, на пологом берегу озера. «Нужно немедленно исследовать этот городишко». Одеваясь, наш вдохновленный герой обратил внимание на фотографию в рамке на стене. Он был там не один, а в сопровождении прекрасной милой девушки. Альфред влюбился с первого взгляда как мальчишка. Что-то невероятно притягательное было в этой улыбке на изображении. Трудно описать постороннему человеку, который без сомнения заключил бы, что «улыбка как улыбка», в чем именно заключалась эта притягательность. Но Альфреду эти маленькие черточки в уголках глаз и легкая кривизна губ рассказывали целую историю любви и приключений, потрясающую воображение и не отпускающую до последней страницы. Историю, вызывающую радость за ее героиню и непреодолимое желание быть частью описываемых событий. Одна эта фотография уже наполняла его текущее существование в этом месте и в этой жизни смыслом и, похоже, не все было зря и не все было пустым у этого Другого. От этой мысли стало немного грустно. Альфред со всем отчаянием и дрожью вновь осознал, что он только гость в этой чужой прекрасной жизни. Он как актер, которому лишь на время надо притвориться кем-то еще, а потом предстоит вернуться в узкое темное помещение под сценой.

«Этот человек, должно быть, живет счастливо и едва ли нуждается в каком-то необычном ярком дне и походе в казино, — думал про себя Альфред, решая, чем себя займет сегодня. — Так что надо просто попытаться не наломать дров».

Теперь он явно видел в убранстве помещения руку женщины, но ее самой не наблюдалось. «Надеюсь, ты сам не наломал дров», — мелькнуло в голове нашего героя, ощущающего одновременно радость от пребывания в чудном местечке и печаль от осознания его скоротечности.

«Но на печаль нет времени! Нужно жить! Как бы так мило и весело мне сегодня пожить?»

Прошелся по городу, невероятно уютному и столь же старому, зашел в книжный, посмотрел кино, наведался в чудесный гриль-паб и завел новых знакомых. Бредя вечером к дому по горной тропинке, обозревая крутые скалистые ландшафты, залитые огнем умирающего солнца и становившиеся от этого еще более живописными, Альфред осознавал бесцельность своего существования и пустую трату сегодняшнего хорошего дня. Он надеялся, что дома его встретит та девушка с фотографии, и он воочию увидит историю в ее улыбке. Но жилище было пустым и холодным.

***

Альфред стоял на веранде и только сейчас стал в полной мере осознавать все возможности, открывающиеся ему новым положением, и все проблемы с ним связанные. Мысли неслись в голове неостановимым потоком. Неужели настал конец его странствиям? Неужели эта чудесная жизнь и это прекрасное место принадлежат ему, Альфреду? Значит ли, что никакого Другого больше нет и есть только он, Альфред?! И мысли его и физиономия тоже его! И каждый день, из всего их великого множества, находится в безраздельном владении одного человека, коим является Альфред! Судьбе достаточно было бы просто остановить эти бесконечные перемещения, чтобы осчастливить их вынужденного участника, но она еще и прервала их в таком идеальном, не побоимся же этого слова, месте, остановила колесо в наилучшем положении, предварительно продемонстрировав огрехи всех остальных положений и тем еще больше приумножая ценность именно этой остановки.

Это был Второй День! Второй день Альфреда в одной географической точке, в одном образе, в одной манере существования. День, который шел за тем, что был вчера. Скажем прямо, последующий день. Кровать, в которой он проснулся, была ровно той, в которой наш герой вчера заснул. И веранда была той же, и озеро, и город. Рассвет был, конечно, другим, но не будем этого отрицать — он все же был очень похож на вчерашний! И вкус кофе! Самый лучший на свете вкус кофе, а уж Альфред-то знал в нем толк!

Теперь можно было жить с какой-то большой целью, делать большие вещи и не довольствоваться лишь сиюминутным удовольствием. Можно жить ради чего и зачем-то. Надо только выбрать зачем? Альфред точно знал, что теперь начнет писать книгу. Совершенно верно, он напишет о своей невероятной жизни и своих впечатляющих странствиях. Ах, сколько историй, сюжетов, характеров в его голове. Сколько мест и способов бытия он переменил, как много всего слышал и его больше видел собственным глазами. Стоило бы приняться за работу немедленно, не откладываю ее ни на секунду. Вдохновение и сопутствующие ему радость и энергия, захватили начинающего мечтателя.

Но есть и некоторые нюансы. Стоило бы подумать о повседневном хлебе. Надо бы найти способ заработка, чтобы протянуть до завершения работы над книгой, в успехе которой Альфред не сомневался ни на минуту. Шутки в сторону, надо быстро решить все проблемы повседневного бытия и приняться за дело, не упуская ни капли имеющейся решимости, не теряя ни мгновения этого вдохновенного состояния, преисполненного желанием и стремлением. И ведь неизвестно, будет ли третий день? Наверняка будет, Альфред уже успел смириться с новыми обстоятельствами и вжиться в новое амплуа, и не допускал мысли о возвращении к прежней изменчивости и непостоянству.

Надо выяснить, есть ли у него работа, должен ли он кому-то платить за дом, есть ли вообще у него какие-то обязательства, может, у него есть счет в банке и сбережения, что было бы неплохо, может быть, имеются в наличии родственники, которых надо навестить и кружок по становой стрельбе, который следует посетить, — бытовые тонкости жизни захватывали сознание, наполняли его мгновенно и доверху. Главное, чтобы эти поддерживающие стороны существования не стали заполнять все дни целиком. Альфред этого, конечно, не допустит. И странно, что девушка так и не появилась. А ведь теперь, впервые, он мог бы, пожалуй, и влюбиться, и остепениться, и жениться. Но сперва книга, сперва цель!

Альфред обнаружил себя в городе, ходящим взад и вперед по небольшому скверу. С чего же начать?

***

Теперь уж Альфред остепенился, и надо признаться, что на это ушло удивительно мало времени. Даже полной недели не миновало, но наш герой уже проводил по восемь часов в день в кофейне, где состоял бариста, сберегая вечера для друзей, которых успел обнаружить, и для молодой рыжеволосой девушки, с которой успел сойтись. Он занялся спортом, ходил на рынок, много читал и любил новые фильмы. Разумеется, теперь не могло быть и речи о том, чтобы просадить все деньги в казино или сбежать на весь день в какое-нибудь желанное место, дабы придаться там беспечным развлечениям.

Необходимо признать, что каждый отдельный день для Альфреда перестал быть таким уж особенным событием и 24-часовые отрезки времени начинали все больше сливаться в один планомерно движущийся поток, напоминающий безостановочно и бесшумно текущую реку. Под тяжестью других забот все чаще приходилось откладывать на потом милые сердцу радости, и при этом, несмотря на всю дисциплину и собранность, проявляемые Альфредом, его книга двигалась медленно и по прошествии трех месяцев ее уже почти можно было назвать заброшенной. Надо признать, что эти месяцы было на удивление трудно назвать хоть чем-то примечательными, что объяснило бы такую растрату времени на них.

Теперь невозможно идентифицировать точный день, ввиду их проявившегося единообразия, — вероятно, это было воскресенье, так как на одной из улиц появился рыбный рынок, — мы назовем его просто некоторым днем, в который жизнь Альфреда оборвалась. Друзья и знакомые усопшего потом высказывали смутные догадки, что произошел то ли дорожный инцидент, то ли камнепад, но без сомнения оставалось одно: Альфред совершенно неожиданно погиб на горной дороге, по обочине которой каждый вечер устало шел к своему дому. Известно, что ему было 34 года, он был холост, работал в кофейне «Small chats» и жил в районе стадиона для игры в керлинг. Больше о нем почти ничего выяснить не удалось.

Утро на соседней улице

Утро выдалось прохладным, и уже стал появляться осенний ветер, но прогулка по берегу все равно доставляла большое удовольствие. Может, Филип только шел чуть быстрее, чем обычно, но он определенно не собирался возвращаться домой, пока не достигнет причала. Это уже стало утренним ритуалом: выйти из дома незадолго до рассвета, пройти сквозь деревья по тропинке, усыпанной еловыми иголками, к воде, вдоль берега дойти до причала и провести пару минут в уединении, вглядываясь в горизонт и слушая тихий плеск волн.

Сегодня ему было почему-то особенно хорошо. Филип вдруг почувствовал, что по-настоящему счастлив. Хотелось сказать кому-то неведомому «спасибо». Спасибо за это утро, за эту насыщенную жизнь и успех, за маленький уютный дом, который еще спит за деревьями, за счастливую семью, за улыбки детей, за покой на душе и за робкие всплески воды у причала. Все сложилось, все в этой жизни удалось.

Филипу вдруг захотелось вспомнить тот день, когда все в его жизни изменилось, и это оказалось не просто. Его прошлое существование, которое жизнью назвать теперь язык не поворачивается, казалось чем-то очень далеким и нереальным. Как будто это все был сон или случайный полет мысли. Какая-то альтернативная реальность. Вроде того, что могло бы быть и так, но, слава небесам, не было. Но ведь это была его жизнь, более того — большая часть его жизни. Сколько с тех пор прошло? Да ведь лет пять, не больше. Надо с чего-то начать. Все случилось в определенный день пять дет назад, кажется, поздней осенью. Что это был за день, с чего он начался? Так, по порядку. Было утро…

Итак, было утро, солнце уже вставало поздно, и уже тогда Филип имел привычку вставать на рассвете. Забавно — это одна из немногих хороших вещей, которые он принес из того времени. Он поднимается на рассвете, сразу ставит себе кофе, готовит быстрый завтрак на двоих — сегодня его очередь — что-то вроде творога со сметаной и фруктов. Зарядка — короткая, завтрак с пробудившейся женой, ей нужно внимание и пустые разговоры, затем какие-то мелкие домашние заботы, лампочки надо вкрутить или еще что-то, кому-то позвонить. Затем привести себя в порядок, побриться, рубашку погладить. Жена уходит на работу чуть раньше, а на плите еще остается кофе на одну маленькую чашку. Филип помнил это очень хорошо, из всего дня у него именно в этот момент появляется ровно двадцать минут свободного времени. Работа будет до позднего вечера, но и после найдутся дела: в магазин зайти, что-то к ужину сделать, еще одни лампочки поменять, потом опять уделить всем внимание, кто его потребует, может даже куда-то сходить: посмотреть или послушать что-то, что интересно другим, и лечь спать, чтобы не допустить разрыва мышиного колеса. Двадцать минут — не больше и не меньше, когда можно пожить для себя и ничего никому не должен. Обычно в это время Филип читал. Возможно, потраченный непонятно на что весь остальной день — это преувеличение, но почему-то никак не удавалось вспомнить, что же еще в жизни происходило хорошего в остальное время. Весь остаток дня на плечах будет висеть какой-то груз обязательств, чувство, что ты что-то кому-то и в больших количествах должен. И, похоже, только вот в эти утренние мгновения это чувство пропадало и можно было почитать книгу, при этом остановиться и запомнить мгновение. Больше остановок не будет. Вот чего не хватало — остановок. Время твоей жизни там, в том мире, умирало стремительно, заботы — сиюминутные и грядущие — забирали все мысли и чувства, не позволяя осознать текущей момент, подумать в тишине над тем, что ты делаешь и куда движешься. Но вот, мгновение отдыха ушло, пора начинать этот стремительный день.

Филип совершенно точно помнил, что всегда ходил на работу по одной и той же улице. Офис был близко — минутах в двадцати пешей ходьбы. С годами маршрут выработался устойчивый и наиболее оптимальный: вверх по улице Фартышкина надо пройти три перекрестка, свернуть налево и идти по тенистой алее, где не так сильно чувствуются выхлопные газы, перейти небольшую речку по узкому древнему мостику, по ступенькам подняться на проспект Дармышева, простоять довольно долго на светофоре крупного перекрестка, еще метров двести и, зайдя со двора, затеряться в огромном стеклянном здании. Должно быть, уже пару десятилетий Филип неизменно ходил на работу именно так, не отступая от линии ни на шаг. Этот маршрут он проходил автоматически, даже не задумываясь над дорогой, ноги шли сами собой, а их обладатель думал о делах предстоящего дня. Он шел, ничего не видя, и сейчас без успеха пытался припомнить: а какие деревья были на той аллее? Вроде какие-то примечательное, дубы, что ли.. или клены какие-нибудь.

Но в этот раз, впервые за всю жизнь, в утреннем ритуале произошел роковой сбой. Фартышкина перекопали всю. Вдоль нескольких кварталов прямо по центру улицы тянулась глубокая канава, кругом стояла строительная техника и лениво, от одного очага безынициативной деятельности к другому, ковыляли рабочие в белых касках. Филип бы прошел и сквозь стройку, но улицу перерезала предательская желтая лента, а пара грозных полицаев на корню пресекала любые намеки на переход колыхающейся на ветру границы. Делать было нечего, придется идти в обход, по параллельной улице Тармышкина. Крюк, может, и не большой, но неприятный — улица Тармышкина была куда менее привлекательной для прогулки, чем ее расчлененный собрат. Грустная, грязная, без единого дерева, обрамленная серо-синими облупившимися стенами — больница там, что ли, была за этой стеной или районное отделение каких-то государственных органов, а, может, даже детский сад — и очень много таких же серых и изможденных лиц — все это делало улицу типичным представителем современного мегаполиса, не в пример широкой, зеленой и прибранной улице Фартышкина. Фартышкина содержали в образцовом порядке, поскольку предполагалось, что, если в город прибудет глава государства, то его повезут до резиденции именно по этой улице, дабы он мог насладиться процветанием и порядком во вверенной ему республике.

Филип свернул направо перед самой лентой, очень быстрым шагом достиг улицы Тармышкина. И, оказавшись на новой территории, остановился, вдруг осознав, что он, может быть, и в жизни никогда по этой улице вообще не ходил. Филип тяжело вздохнул, лицо его выражало обиду и злость, он сделал решительный шаг, поскользнулся и упал на спину. Наледь уже была, наверное, и снег лежал. Так что это, вероятно, был ноябрь. В общем, Филип довольно сильно отбил поясницу и, кряхтя, поднялся снова на ноги. От обиды слегка захотелось плакать.

«Жизнь — дрянь», — вдруг ясно осознал контуженный, но все же решительно продолжил свой путь на работу, может, только жалел себя немного больше, чем обычно. А в остальном уже начал мысленно пробегать по рабочему графику на сегодня и перестал обращать всякое внимание на изменения в утренней прогулке: компьютер в голове скорректировал маршрут и теперь уверенно, почти с прежней машинальностью вел подопечного по новому пути.

Отставание от графика, ведь все-таки крюк был, хоть и небольшой, гнало бедолагу вперед, и он даже предпринял неубедительную попытку проскочить на красный свет светофора очередной перекресток — машин в этот час было мало. Однако едва Филип сошел с тротуара, как получил трескучий удар по голове.

Чаплик, очевидно, был не очень здоров на голову — это было заметно при первом же мимоходном знакомстве: пустой, слегка удивленный взгляд и приоткрытый рот как-то сразу выдавали историю нелегкого бытия. В какой-то момент он стал приходить на перекресток Тармышкина и Кривоедова с палкой в руках и пытался регулировать движение. Однако милиция и обыватели его довольно быстро с проезжей части согнали. Чаплик не сдался, он решил давать указания, стоя на углу перекрестка у обочины, и тут уж возражений не последовало. Почувствовав расположение и увидев открывшееся поле для полезной деятельности, Чаплик стал приходить на перекресток каждое утро. Теперь уже много лет прошло и все к нему привыкли. Автомобилисты приветствовали необычного регулировщика утром веселыми гудками, водители автобусов, стоя на светофоре, открывали переднюю дверь, чтобы выдать Чаплику полтинник на обед — он полтинники принимал охотно, и со временем даже убедился, что так и должно быть. Ежели какой-то новенький управляющий общественным транспортом не выдавал монеты, по незнанию или даже, кто знает, по нежеланию, то Чаплик делал несколько робких стуков в запертую дверь — после этого он либо получал полтинник от запамятовавшего водителя, либо, если дверь не открывалась, списывал это на то, что автобус был неправильным, и что-то в нем не функционировало должным образом — в общем, спускал. Чаплику плохо удавалось говорить, так что он этого не делал, и имя ему дали местные обыватели, очевидно усмотрев в его неуклюжей фигуре с палкой какое-то крайне отдаленное сходство с персонажем Чарли Чаплина. Вот только Чаплик ни в пример прообразу был очень крупным и высоким, однако новое имя полюбил. Со временем регулировщик сделался всеобщим любимцем и городской достопримечательностью. Во время международных спортивных соревнований по различным видам бессмысленной физической нагрузки его даже приезжали фотографировать туристы. Получив информацию из интернета (про Чаплика писали уже на многих языках мира), они, однако, на положенном месте достопримечательность не находили. Охраняющие порядок органы в период крупных мероприятий с участием иностранных гостей были особенно строги и деятельны, так что трудовые подвиги Чаплика на время пресекли. После, однако, побывав в вынужденном отпуске, регулировщик вернулся во все оружии. Утвердившись в том, что он теперь полноправный и оплачиваемый работник, Чаплик пришел на службу в желтом жилете, неизвестно где приобретенном, и с палкой, выкрашенной в красный цвет — т.е. по всей форме. К обязанностям регулировщика он своевольно добавил заботу о пешеходах, так что иногда бил их по головке палкой за неправильный переход улицы. После нескольких ситуаций, характеризующихся непониманием и угрозами сдать регулировщика «куда следует», пешеходы, однако, остепенились и стали вести себя прилично. И очередная попытка перехода улицы на красный свет, первая за долгое время, стала неожиданностью даже для самого Чаплика, так что удар получился необычно сильным. Пешеход скорее удивился, чем разозлился, и, обернувшись, увидел не менее удивленный взгляд Чаплика. Ругаться нарушитель не стал, что было необычно, он только вздохнул, сделался грустным и снова повернулся к светофору, теперь уже проявляя должное терпение и выдержку.

Только перейдя, наконец, улицу, Филип решился вновь себя пожалеть и даже погладил все еще звенящий затылок. Почему-то его конфузило проявить слабость на месте происшествия на глазах у многочисленных свидетелей. Теперь же жест случайного прохожего, выражающего заботу о своей голове, казалось, не привлекал никакого внимания. Только одна низенькая старушка неподалеку стояла и настойчиво, явно с укоризной, вглядывалась в нового гостя на ее улице. Филип даже растерялся и, заглянув себе за спину убедился, что пенсионерка смотрит именного на него. Робея, он прошел мимо и боковым зрением почуял, что хозяйка улицы провожает его взглядом. Гость поспешил удалиться.

Филип все еще продолжал путь по улице Тармышкина, когда его внимание привлекло необычно красивое здание — явно случайный кусок исторического центра. Здание было имперского периода и выкупалось большими окнами, времен отсутствия общедоступного переменного тока, а выкрашено оно было в желтый цвет с белыми обрамлениями окон и фасадов. Это был музей, теперь Филип его припоминал по фотографиям. Вот оно — еще одна остановка. Яркий, запомнившийся элемент. Казалось, что жизнь, пытаясь обратить на себя внимание, настойчиво бьет его по голове, как тот чудак на перекрестке. На музее было огромное объявление о выставке Ван Гога. Вот почему Филип остановился у этого здания. Ван Гог был его любимым художником, точнее, художником, которого он знал только по картинкам и со студенчества мечтал увидеть вживую. И тут вот, нежданно, собственной персоной — десятки самых известных полотен великого гения в родном городе Филипа, а он ничего про это не знает. Да, на такую выставку никаких денег не жалко. Но жалко времени. Ведь надо на работу. Филип решил, что ничего — он придет вечером. Хотя на самом деле точно знал, что, когда он выйдет из офиса, все музеи будут давно закрыты. Выставка шла уже две недели и сегодня был ее последний день: 7—24 ноября. Кстати, вот и точная дата — день перемены наступил 24 ноября далекого года. Филип постоял еще минуту, соблазняемый мыслью «ненавистную работу бросить» или как минимум «заболеть». Но не решился, и, на этот раз даже притопнув от обиды ногой, продолжил свой нелегкий путь.

Он прошел второй перекресток, будет еще третий, и обнаружил прямо перед собой на тротуаре небольшой трактор с прицепом, который медленно двигался вперед. Мужичок в желтом жилете следовал за дребезжащим транспортом и лопатой забирал из прицепа нечто похожее на смесь крупной соли и грязи, а затем широким жестом рассыпал смесь по наледи на тротуаре. Филип некоторое время шел позади процессии, обдумывая как бы ему получше обойти этот фронт работы городской службы. Поддев очередную порцию загадочного вещества, работяга, однако же, на этот раз опорожнил лопату целенаправленно в грудь прохожего.

— Какого… — закричал было Филип, но был так ошеломлен и разозлен, что оказался не в силах закончить фразу.

Между тем рабочий уже успел набрать новую порцию субстанции и отправил ее второй раз прямо по тому же адресу, демонстрируя при этом невероятную кучность стрельбы.

Филип стоял усыпанный весь целиком и смотрел на то, как недрогнувшими руками ответственный сотрудник коммунальной службы вновь полез своей лопатой в прицеп. Прохожий подошел ближе и, надеясь избежать угрозы, немного обошел трактор, не сводя при этом глаз со свершающегося трудового подвига.

— Да… да как же вы… — прячась, Филип собрался разразиться руганью, когда совершенно отчетливо понял, что рабочий его не видит и полностью пренебрегает присутствием постороннего. Соленая грязь теперь вновь широко рассеивалась по тротуару, не нанося никому явного ущерба. Осознавая тщетность призыва обидчику к ответу, обиженный медленно побрел вперед, старясь оставить позади все плохие воспоминания, уже успевшие скопиться за короткое утро.

Филип наскоро отряхнулся — повезло, что грязь была сухая, так что почти вся сошла. Однако при этом на рубашке, еще пару минут назад бывшей белоснежной и идеально выглаженной, обнаружились множественные мелкие дырки. Соль прямо на глазах прожигала хлопковую ткань насквозь. Ком подступил к горлу человека, только что утратившего ценнейший предмет гардероба.

Филип этого никому не говорил, но эту рубашку он ненавидел. Он терпеть не мог того, что на работе его заставляют носить этот элемент униформы. Худой и высокий, в белой рубашке, он напоминал отполированного глиста. К тому же все в офисе ходили в белых рубашках и эта уравниловка, когда человек превращается из индивида в типовой шаблон, просто выводила его из себя. Да и трудовую повинность свою Филип, в глубине душе, тоже ненавидел, и рубашка была не чем иным как символом той проклятой работы.

— Но ведь работать надо. Нужно на что-то жить, — ответил Филип сам себе, когда эти мысли о рубашке вновь пронеслись в его голове. К тому же на рубашку были потрачены денежные средства, не говоря про труд и время на ее чистку и глажку — так что сентиментальное чувство жалости к утрате все же возымело место.

Возвращаться нет времени, придется в этот раз немного отойти от формуляра. Филип застегнул покрепче кофту и решил, что сегодня будет весь день ходить так. Жарко стало почти сразу, белый воротничок, выглядывающий из-под кофты, потел, но долг велит терпеть. В офис надо прийти вовремя в любом случае. «Как же много на сегодня дел», — качал головой путник.

И тут на тротуаре обнаружился широкий поток людской массы. Очевидно, никто не шел за трактором — Филип теперь знал почему — люди вытекали на улицу из дворов и подворотен, откуда только можно. Кажется, кто-то даже вылезал из окон ближайших домов. И все они двигались вперед в одном направлении, в едином порыве. Филип влился. Однако скоро обнаружил, что в определенный момент поток расступается, словно река, огибающая скалу с двух сторон. На пути стоял попрошайка со стаканом в вытянутой руке. Казалось, что толпа боится подступить к нему ближе, чем на три метра, и проситель шел вперед, окруженный значительным пустым пространством. Попрошайка выглядел странно, в его лице было что-то от носорога — он имел выдающийся крупный нос с выраженной острой горбинкой. Филип редко отказывал просителям и автоматически нащупал в кармане пару мелких монет, однако, повинуясь стадному чувству, он обогнул попрошайку стороной и прошел мимо. Мысль, мол, «зря ничего не дал» стала резко грызть его сознание. А вдруг тому человеку действительна нужна хоть какая-то помощь? Очень уж жалостливо и обреченно выглядел проситель. Пытаясь выиграть минуту для размышления, Филип даже отошел в сторону постоять. «Нет, надо вернуться», — решил он и на этот раз приготовил даже денежную купюру вместо мелкой разменной монеты. Однако, обернувшись, меценат не обнаружил ни просителя, ни толпы, ни даже проклятого трактора, который мгновение назад еще грозно гудел за спиной. Тротуар был совершенно пуст.

Хотя, нет, не совершенно пуст. Приглядевшись, Филип все же заметил кого-то во дворе, стоявшим в стороне у деревьев. Да это ведь та самая старушка, уже встреченная ранее! Она вновь сверлила его взглядом, но в этот раз была не одна. Вторая бабуля была еще ниже ростом и имела куда более суровое выражение лица. Первая что-то громко вещала второй. Что-то вроде: «смотри-ка какой, я ведь говорила тебе». Объект внимания представителей мудрого возраста вновь решил поспешно ретироваться.

Неинтересный и машинальный путь на работу сегодня оказывался переполнен событиями. Филип даже стал думать, что может никогда не добраться до места, если прямо сейчас каким-нибудь образом не покинет вредную улицу Тармышкина. Ничего, еще один перекресток и можно свернуть в сторону знакомых территорий.

— Первым делом надо сделать это и это, потом написать, затем позвонить, и, обязательно требуется подпись. Нет, никак сегодня не успеть, — размышлял про себя труженик, когда, наконец, достиг финального для этой части пути перекрестка. Мельтешение на площади привлекло его внимание, и, уже сойдя с ненавистной улицы, он вдруг резко обернулся. На площади был рынок. Филип стоял в оцепенении и не верил своим глазам. Как же такое может быть? Ведь это был не просто рынок, рынок был воскресным. И уже через минуту к нему прошло осознание и просветление. Ответственный работяга вчера провел большую часть дня, думая о делах на понедельник, и сегодня проснулся в полной уверенности, что этот понедельник наступил. Разочарование смешивалось с радостью. Воскресение и весь день впереди — наверняка удастся выкроить время для отдыха и заветного праздного времяпрепровождения. И даже этот утренний путь не будет потрачен зря. Ведь поход на рынок как раз является частью воскресных домашних обязанностей. Вздохнув чуть более свободно, чем обычно, и, как будто, едва заметно улыбнувшись, Филип бодро проследовал на рыночную площадь.

Он потратил не менее двадцати минут, в отдалении бродя мимо мясных лотков. Первый мясник, который его окликнет, наверняка убедит приобрести свою продукцию. Поэтому важно заранее самому выбрать, к кому лучше подойти, и чьему внушению выгоднее поддаться. Наконец, приглядев неплохие свиные антрекоты, Филип решительно подошел к нужному прилавку.

— Почем? — деловито спросил он.

— Да пол выгоды всего, треть, если еще вон ту рульку отберете, — важно кивал мясник, не выпуская из рук окровавленный тесак.

— Сделайте кило, а рулька вам в подарок остается, — сказал Филип, довольный своей непреклонностью.

Мясник скривил лицо, не желая двинуться из-за столь мелкой продажи. Филип растерялся.

— Ну, дайте два, — искал он компромисс.

— Возьми всю порцию, они какие есть, добротные, — мясник поднял антрекоты и продемонстрировал их добротность, как будто в руках у него было не мясо, а алмазное колье.

Филип прикинул, что там и три кило может выйти, но согласился. Взвесили, вышло три с половинной. Почти половину бюджета, наличного в распоряжении, придется отдать.

— Нормально, — не подал он виду. — Заворачивай, да смотри не подмени на цыпленка. Я эту манеру вашу знаю.

Мясник, уже переменивший картину лица на более благодушную, завернул мясо старательно, с заботой, и протянул покупателю сверток двумя руками почти торжественно. Покупатель сунул руку в карман за выкупом, желая скорее покончить с досадной по своим размерам покупкой, но тут же вынул ее обратно и стал испуган и взволнован. Сунул еще раз туда же, потом в другой карман, третий, и, наконец, обмяк и заключил: «деньги крадены, денег нет». Мясник положил сверток на место, но не распаковал, в тайне надеялся, что сделка еще совершится. Однако несостоявшийся покупатель шел до конца: покачал головой, кривясь, извинился и отошёл в сторону, продолжая совать руки по карманам, очевидно, с прежним успехом. Хозяин выругался, взял вновь свой нож и тут же завладел внимание другого нерадивого покупателя, имевшего неосторожность подойти к восьмому прилавку слишком близко.