Бесплатный фрагмент - Уроки магии

НАТАЛИ ЯКОБСОН
ШАНС ДЛЯ ЧАРОДЕЯ

В погоне за драконом

— Вы пришли во время, — леди Серена загадочно улыбнулась и указала на большие напольные часы. — До полуночи еще долго. Целый час мое общество не будет представлять для вас опасности.

Фердинанд снял треуголку и, скрепя сердце, поклонился. За свою жизнь он ни разу не раскланивался ни перед женщиной, ни перед королем и теперь никак не мог понять почему он должен оказывать знаки почтения демону. Но холодный, лукавый взгляд таинственной дамы, как будто предупреждал «берегись!». Ощутив свинцовую тяжесть в голове и непозволительное раньше слабоволие, Фердинанд отстегнул перевязь со шпагой, мушкеты и кинжал, и положил на пол перед креслом, в котором сидела призрачная, словно сотканная из лунного света и опасная леди. До этого момента он бы ни за, что не расстался с оружием, но раз пришел в гости к злому духу, то надо подчиняться его требованиям. Теперь Фердинанд раскаивался в своем опрометчивом поступке. Зачем его только понесло в старую, заброшенную башню, кишевшую крысами, пауками и невидимыми, но проказливыми обитателями. Винтовая лесенка, ведущая наверх, заросла мхом и плесенью, несколько ступеней стерлись, другие грозились провалиться под ногами, но ночной посетитель смело поднялся наверх. Постучаться в дверь, за которой могло скрываться зло в самом страшном из своих обличий, не посмел бы никто, но Фердинандом руководила жажда мести. Почему бы не заключить договор с дьяволом, объединить две силы темную и военную против одного врага.

В комнате, наспех приведенной в порядок, он нашел всего лишь бледную, прекрасную даму, но, побыв минуту с ней наедине, решил, что лучше было бы встретиться с чудовищем, чем с этой женщиной, больше похожей на ожившую статую. Тяжесть теперь уже сковала все тело. Зеленые, светящиеся каким-то неземным светом глаза леди Серены взирали на Фердинанда, как на осужденного, который уже стоит на краю эшафота. Ее кожа фосфоресцировала еще ярче, чем сетка из мелких бриллиантов, покрывавших обнаженные руки и плечи. Острые ноготки правой руки царапали подлокотник кресла, а в левой была зажата маленькая книжечка в черном переплете, похожая на молитвенник, но молитвенником быть она никак не могла. Напротив, Фердинанд бы ничуть не удивился, если бы за спиной красавицы появился легион тьмы.

— Хм… дайте подумать, — Серена нахмурилась. От исцарапанного подлокотника уже отлетали стружки. — На протяжении нескольких лет, вы ищите того, кто доставил вашей семье массу неприятностей, но боитесь, что не сможете выделить из целой людской толпы одного единственного врага. Он ведь мастер перевоплощений. Разве можно определенно сказать, кто он теперь чиновник или бродяга, материя или туман?

— Чего вы потребуете за свою помощь? — Фердинанд решил перейти в прямое наступление и тут же ощутил, как по спине побежали мурашки. В помещении вдруг стало очень холодно, даже на стенных нишах засверкали льдинки.

— В нашей среде все договоры заключаются по шаблону, — зловещий, мелодичный голос Серены почему-то отдавался в мозгу неприятной болью, и Фердинанд, как бы защищаясь, поднес руку ко лбу. На безымянном пальце блеснул перстень с монограммой.

— Во-первых, ваше кольцо, — властно потребовала Серена.

— Но это фамильное, — попытался возразить Фердинанд и тут же замолчал. Кто-то третий, незримо присутствующий рядом заставил его снять перстень и вложить в тонкую, белую ладонь Серены.

— Оно пригодиться нам в наших планах, — снисходительно пояснила она. — Через день после завершения дела, мы решим на конклаве, что потребовать с вас в качестве платежа. Боюсь, цена окажется несколько выше, чем у ваших предшественников.

Фердинанд взглянул на белый, гладкий череп, лежавший в стенной нише, но не вздрогнул, не попытался протестовать. Со злым духом шутить нельзя. Вот, когда окажешься за пределом владений дьявола, тогда можно попытаться расторгнуть договор. Серена утверждает, что печать на нем нерушима, что пакт с дьяволом расторгнуть нельзя, что никому это не удастся, но ведь Винсенту удалось.

— Вы сказали, что я должен искать его на маскараде? Как я отличу его от толпы гостей?

— Просто! — Серена откинулась на спинку кресла и что-то прошептала, всего пару слов, значения которых Фердинанд не понял. На низком столике тут же вспыхнул трехсвечный канделябр, выхватив из полутьмы предметы незатейливого интерьера.

— Вы не замечаете ничего необычного, — Серена встала, подол бального платья зашуршал по пыльному ковру. Она стояла в пятне света, и этот свет казался еще ярче, потому, что в его круг не ложилась ни одна тень.

— Иногда к вам будут стучаться люди, которых отрядили для поимки сбежавшего ученика. Их вы узнаете сразу, — Серена направилась к распахнутому окну. Ее звонкий, зловещий смех был красивым, но неприятным. — Винсента вы узнаете сразу. Только запомните, за свой побег он заплатил дорогую цену. Теперь, у него, как и у меня нет тени.

— Нет тени, — повторило шепчущие эхо, и фигура женщины растаяла во мгле. Лишь туман клубился на том месте, где она стояла.

По прихоти судьбы

Прислушавшись к бою курантов, юноша невольно вздрогнул. Времени осталось совсем немного. Надо было выспаться до рассвета, но жесткая койка с соломенной подстилкой не располагала ко сну. За зарешеченным окном серебрились лунные лучи, слышались шаги часового и голоса, произносящие пароль при смене караула.

Узник откинул со лба прядь каштановых волос и потянулся к заточенному перу. Милостивая госпожа оставила ему чернильницу, полную густых фиолетовых чернил и стопку листов, надеясь, что он сам подпишет себе смертный приговор, но он медлил. В его распоряжении еще три или шесть часов, в зависимости от того, как долго продлится спор о его дальнейшей судьбе. Может, стоит рискнуть и записать историю своей жизни, а потом спрятать рукопись так, чтобы найти ее смогли только Аллегра или Эдвин.

Хорошая мысль! Винсент поднялся с койки. За последние дни он сильно похудел, кожа стала еще бледнее, но лицо осталось таким же приятным и миловидным, как в дни ранней юности, будто не было всех этих лет, проведенных глубоко под землей за изучением черных книг.

За окном раздалось неприятное карканье, блеснули красные, размером с бусинки глаза. Винсент усмехнулся, увидев сквозь железные прутья пернатого шпиона, ворона. Вот, кто станет его посланником и доставит письмо по назначению. После долгих раздумий Винсент все-таки решился написать покаянную записку, признаться Эдвину во всем.

Надо действовать быстрее, пока ворон не улетел. Винсент схватил лист бумаги, перо, от волнения чуть не посадил кляксу. Как же начать свою исповедь, в какие слова облечь правду, которую он до сего момента так тщательно скрывал. Не все ли это равно теперь, когда он знает, что обречен. Быстрым летящим почерком Винсент записал:

Эдвин… Я не хотел нападать на тебя под маской разбойника, тогда, в темном переулке, под куполом забытого города. Таков был приговор судьбы, ты должен был умереть, но, увы, остался жив. Проклятый и прекрасный, ты всегда был для меня идеалом, и я раскаиваюсь в том, что причинил тебе зло. Не совсем искренне… но раскаиваюсь. Для меня такой подход к делу уже достижение, ведь раньше я ни у кого не просил прощения и сейчас не прошу. Просто, знай, тот, кто однажды причиняет кому-то зло, сам потом бывает наказан вдвойне…

Все не то! Винсент с досадой скомкал бумагу и бросил на пол. Он так и не научился писать письма, не мог выразить в словах всего того, что чувствовал. Вот Эдвин тот всегда был умен и красноречив. Только с помощью своего ораторского дара смог отразить нападение разъяренных инквизиторов. Винсент сожалел, что не обладает ни талантами своего кумира, ни его лучезарной, божественной красотой, ни его тайной силой. Конечно, Винсент и сам был похож на красивого, бледнолицего эльфа, но если б взаправду был эльфом, то не сидел бы сейчас в заточении. Будь он более прилежным учеником и сейчас смог бы пройти сквозь эти стены, как если б их не было вообще.

Смотря на плотную кладку серых камней, Винсент задумался. На чистом листе бумаги, сильно нажимая на перо, он вывел свое полное имя, просто для того, чтобы знать, что он кто-то, а не бесплотный дух.

Винсент де Онори, виконт

По-настоящему, этот титул ему никогда не принадлежал, хотя должен был перейти к нему по наследству, но измена и опала изменили почтение перед именем виконтов на суеверный страх. Винсент никогда ни во что не верил, но сейчас почему-то решил облегчить совесть, перо скрипнуло под его пальцами, а потом плавно заскользило по странице. Времени осталось немного, всего за какие-то часы он должен был начать и закончить историю своей жизни, а после спрятать рукопись. Аллегра обязательно найдет ее и отомстит. Винсент смахнул с бледного лба капельки холодного пота, от воспоминания о прошлом ему стало страшно и плохо, превозмогая слабость и дрожь, он начал писать.

Знамение

Я непроизвольно поднял руку, чтобы осенить себя крестным знамением. Труп висельника, болтавшийся на суку, не только вызвал дрожь, но и всколыхнул в душе неприятные воспоминания. Набравшись смелости, я поднял голову, чтобы посмотреть на посеревшее лицо, на бечевку, петлей обвившую шею и ободравшую грязную пораненную кожу. Вороны давно выклевали повешенному глаза, отодрали клочки плоти и одежды, но обрывки алой накидки с капюшоном все еще колыхались на ветру.

Я не хочу, чтобы то же самое произошло с моим отцом, твердил я про себя, не хочу, не хочу, не хочу. Но ведь ты хочешь, чтобы его опасное предприятие увенчалось успехом, ты мечтаешь о славе, а значит, ты такой же преступник, как и твой отец, услужливо напоминала совесть.

Конь подо мной испуганно заржал, и я крепче сжал поводья. Породистые скакуны из отцовской конюшни часто оказывались норовистыми, и я ломал голову над тем, почему конь до сих пор не вздыбился и не понес, а только испуганно рыл землю копытами. Возможно, он боялся проскакать мимо трупа, болтавшегося в петле. Замерзшая, покрытая тонкой корочкой льда почва под ногами тоже не располагала к быстрому бегу. Я хотел оторвать взгляд от уродливой маски смерти, от порванных скул и проступающих из-под гниющей плоти костей, но не мог. Обрывок накидки пламенел и трепыхался на ветру, как магическое знамя. Мне он казался чем-то колдовским, вещью, которая оберегает труп от окончательного распада. Голые ветви дуба с повешенным тоже сильно отличались от прочих лесных деревьев, покрытых пушистой шапкой снега. Интересно, почему, если весь лес в снегу это дерево напоминает о давно прошедшей осени. Ворона, пикировавшая вниз и вцепившаяся клювом в плечо покойника, быстро вернула мне ощущение реальности. Она жадно обдирала ключицу. У ее пернатых подруг мертвечина не вызывала отвращения, напротив они мечтали присоединиться к страшной трапезе. Наверное, ночью под таким деревом пируют ведьмы, подумал я, и сам удивился своим мыслям.

Раньше я никогда так часто не задумывался о колдовстве. Конечно, в детстве я наслушался историй о том, как ведьмы готовят мазь для полетов из трупов висельников или крови младенцев, о том, как нечисть собирается по ночам на шабаши на горе отверженных, но никогда не придавал этим историям особого значения. Если бы в мире и существовало колдовство, то жить было бы намного легче. В этом случае я бы без труда обучился колдовским навыкам и заполучил бы все, что хочу без заговоров и интриг, с помощью одной лишь магии. Но магии не было.

Руководствуясь этой моралью, я жил спокойно, ни разу не оглядывался на суки с повешенными, ожидая увидеть в сумерках возле них закутанную в плащ фигуру женщины, которая несет корзину и нож, чтобы срезать с трупа куски плоти, необходимые для приготовления колдовской смеси. Я не ездил в канун дня всех святых на гору отверженных, чтобы мельком подсмотреть за шабашом. И даже в детстве, когда мои ровесники дрожали после страшных сказок, услышанных в гостиной у камина, я не опасался, что ночью в темное окно моей спальни заглянет бледное лицо колдуньи — кровожадной похитительницы непослушных детей. Нам часто рассказывали о ней, но я даже уже не помнил ее имени, потому что никогда не верил в нее. Я спал спокойно, пока был ребенком, а когда подрос бесстрашно объезжал отцовские леса. Другие пугались здешних свирепых волков, поговаривали о том, что эти звери на самом деле оборотни и спастись от них можно только с помощью серебряной пули или креста. А я надеялся только на собственный палаш и ружье. Мой брат Поль считал, что не аристократично вместо шпаги и арбалета таскать с собой это тяжелое оружие, а мне оно нравилось. Иногда я брал с собой даже цеп, на случай если попаду в окружение стаи волков. Мои воспитатели были в ужасе от таких манер, от моей ветрености и необузданности, а я только смеялся им в лицо. И в итоге остался один. Правилам этикета теперь обучали только Поля. Меня же предоставили самому себе. Теперь я мог разъезжать по лесам без сопровождения сколько душе угодно, мог общаться с деревенскими жителями и менее удачливыми, чем соседями-помещиками, мог хоть сам участвовать в местных шабашах, если бы таковые были замечены мною в реальности, а не только в пыльных книгах из нашей скудной библиотеки. Отец решил, что я уже достаточно взрослый, чтобы сам защищать себя, а если однажды меня раздерут волки. Что ж, тогда в этом моя вина. Если я оказался таким слабаком, что дал себя поранить или убить, то не заслуживаю быть его сыном и следующим виконтом. К тому же у отца еще был Поль. Если сыновей в семье двое, то потеря одного из них не такая уж трагедия. Все равно титул и земли могут перейти по наследству лишь к одному из нас.

Нет, я совсем не собирался умирать. Напади на меня хоть волки, хоть грабители, хоть специально нанятые убийцы, я бы сумел дать им отпор. Мне едва исполнилось девятнадцать лет, и я хотел жить, хотел добиться успехов, хотел приключений, раскрытия тайн и мимолетных интрижек со всеми встреченными красавицами. Кстати, недавно в деревне я заметил одну весьма миловидную особу. Может, сейчас мне завернуть туда. Может, я встречу ее там опять сегодня. Но конь упорно не хотел ни развернуться назад, ни проехать мимо повешенного.

— Вперед! — строго скомандовал я. Такой тон голоса всегда заставлял слушаться, как слуг, так и коней, но на этот раз он не возымел действия.

Рваная красная накидка висельника дернулась на ветру и хлестнула меня по руке. Я отпрянул и едва удержался в седле. Ощущение было таким, будто по моей коже прошлись раскаленным железным прутом, будто ко мне прикоснулась какая-то скверна. Я поморщился. Неудивительно, что я испытываю такое отвращение, никого по доброй воле не заставишь прикоснуться к разлагающимся останкам. Только ведьма может красться с ножом к трупу висельника, не испытывая при этом ни брезгливости, ни страха.

— Говорят, из семени висельника вырастает волшебный корень — мандрагора, — пискнул кто-то, прошмыгнувший прямо под копытами у моего коня, и я начал озираться по сторонам в поисках того, кто это сказал.

Наверное, ребенок, решил я, заметив рядом с пнем низкорослое существо в яркой накидке. Только голос был совсем не детским.

— Откопай корень и обнаружишь в себе колдовской талант, — все еще звучало в моих ушах, хотя никто больше не говорил. Однако, все это было очень похоже на шутки детишек из деревни. Обычно они не смеши подшучивать над сыновьями дворян, но я был каким-то особенным. Я ведь наследник местного феодала, все окрестные земли после смерти отца станут принадлежать мне, тем не менее, мальчишки из деревни обожали меня дразнить, как если бы хотели подружиться со мной, как с ровесником. А взрослые парни приглашали выпить пива вместе с ними, что, в общем-то, было нарушением этикета. Но в случае со мной об этом никто не думал. Я как будто мог стать всюду своим: и при дворе короля, если бы чванливый отец позволил мне там бывать, и на сельском празднике для пахарей и жнецов, и даже… мне было странно об этом подумать.

— Даже в кольце фей и эльфов, танцующих под луной, — добавил за меня голос разума или это снова был голос того странного ребенка у пня. Когда я смотрел за тем, как дети гоняют мяч в деревенском дворе, мне казалось, что я вижу нечисть, пирующую в покрытой мраком лощине, слышу злобные шутки и смех сверхъестественных существ, наблюдаю, как за их спинами раскрываются стрекозиные крылья. Все это мечты. А жаль. Пусть другие боятся говорить о нечистых силах, мне бы хотелось встретить их.

Я оглянулся на ребенка, уверенный в том, что он смеется надо мной после того, как подшутил. Но его уже не было. Зато на пне сидел какой-то юноша не из местных. Он снял шляпу, приветствуя меня, хотя я его не знал. Наверное, бродяга, если судить по его рваной сношенной одежде. В нем не было ничего особенного, но я почему-то не мог оторвать от него глаз. Его вид притягивал меня, как магнитом. Я не сразу разглядел, что его одежда зеленого цвета. Вся его одежда, начиная от порванной шляпы и кончая чулками, выглядывающими из рваных же башмаков. Цвет вешней зелени, ровный, без тонов. От этого ощущение было таким, что тощий юноша сам сейчас превратиться в заросший мхом пень или молодое деревце.

Так как он можно было одеться на деревенский праздник или карнавал, устроенный в чьей-то усадьбе. Но сейчас был день, а не вечер, и нигде не ожидалось никаких торжеств. Разве только не в человеческом мире, а в находящемся по ту сторону от нашего царстве фей. Я усмехнулся своей мысли и пришпорил коня. Пора ехать дальше. Мой гнедой был чем-то напуган, я чувствовал его страх, но на этот раз он не помешал ему сдвинуться с места.

Вскоре висельник остался далеко позади, но я все еще замечал красную накидку, мелькавшую в гуще кустов по краям дороги. Наверное, это тот ребенок, которого я заметил, решил проследить за мной. Мне это не понравилось, но сделать я ничего не мог. Мне вовсе не хотелось пускаться в погоню за хулиганом.

Проезжая мимо деревни я стал свидетелем небольшого переполоха. Сам я бы не догадался, в чем дело, если бы двое деревенских парней не объяснили мне, что кто-то опять вытоптал ночью большую часть посевом. Я только небрежно пожал плечами. Гибель урожая это всегда плохо. Ущерб ведь первым делом касался владений моего отца, но я не мог заставить себя поверить в то, что ночью на стернях полей танцует и вытаптывает всходы нечисть. Хотя многие жители деревни в это верили. Даже сейчас где-то сверкали серпы и вилы, которые в случае чего можно будет применить, как оружие. До меня доносились яростные крики, брань, даже молитвы.

У торца церкви я заметил рыдающую девушку. Я обратил на нее внимание лишь потому, что она была довольна миловидна. Лишь потом мне удалось расслышать странные причитания.

— Я видела ее, — шептала девушка, обращаясь к утешавшей ее подруге. — Она как мое собственное отражение. Это значит, я скоро умру.

Я даже придержал коня, жадно разглядывая медового цвета косу, обвитую алым бантом, бурно вздымавшуюся под сорочкой грудь и симпатичное личико в веснушках, по которому катились слезы. Я не сразу обратил внимание на ее отражение в цветном витраже церковных окон. Точнее мне показалось, что отражения у нее сразу два. И одно из них вдруг подмигнуло мне. При чем довольно лукаво. Никогда не видел такого выражения во взгляде простодушных крестьянок. Такими искушенными бывают лишь глаза светских львиц, но взгляд был много обещающим, и это меня обнадежило. Мне захотелось сойти с коня и самому утешить ее, но когда девушка обернулась ко мне, то казалось, что она видит меня впервые. Тогда кто же мне подмигнул?

Мне не хотелось прослыть местным волокитой. И все же отъехать от девушек было сложно.

На паперти я заметил того же самого странноватого юношу в зеленом, которого видел утром в лесу. Как быстро он успел оказаться в деревне, а ведь шел сюда пешком, без коня. А я вот даже галопом не смог его опередить. Ну и бегун. Я несказанно удивился.

Мой конь как-то напрягся, когда мы проезжали мимо. На секунду я даже подумал, что он снова заупрямиться. Он прядал ушами, и я наклонился, чтобы успокоить его.

— Господин! — вдруг окликнул меня незнакомый юноша, и я тут же обернулся на его голос. Он смотрел на меня с улыбкой, но как будто скалился. Два ряда острых зубов казались остро заточенными иголочками. Мне сразу стало неприятно.

— Ты не хочешь в полночь посмотреть на явление близнецов?

— Что? — я не смог его понять, а он внезапно встал и оказался прямо рядом с моим конем, будто и не было шагов разделявших нас. Его рука гладила темную гривы, и конь вздрагивал. Я обратил внимание на то, какие длинные и тонкие у него пальцы.

— Разве ты не хочешь увидеть своего близнеца? — раздался короткий смешок, неприятный, как оплеуха. — А он тебя хочет.

Инстинктивно я потянулся к эфесу шпаги. Ощущение было таким, будто мне только что дали пощечину. Мой конь испуганно храпел, но не смел сдвинуться с места. Незнакомец, словно его загипнотизировал. И меня тоже. Я ощутил, как немеют пальцы, чуть коснувшиеся резьбы на гарде.

— Знаешь, придание? Те, кому суждено скоро умереть, могут в эту полночь увидеть в церкви своего бледного близнеца. Если он посмотрит прямо на тебя, это значит, что твои дни сочтены.

Он снова оскалился, и я вздрогнул. Не помню, когда в последний раз мне было страшно. Наверное, в тот вечер, когда я склонялся над своим израненным учителем фехтования и проклинал тех, кто это с ним сделал, а из леса доносился гадкий смех. Точно такой же, как я услышал сейчас. А потом незнакомец вдруг вздрогнул и юркнул в тень. В этот самый миг колокола на соборе зазвонили.

Опасный заговор

Пока я проезжал мимо деревенских домов, крестьяне обращались ко мне с просьбами и жалобами, которые я должен был донести до ушей моего отца. Для них это был удачный случай, и они его не упускали. Ведь я мог обратиться напрямую к их феодалу. В то время, как отряженную ими делегацию, отец мог бы и не принять. Никто лучше меня не знал, как сложно оторвать его от личных занятий и заставить обратить внимания хоть на какие-нибудь дела.

Что я мог сказать ему на этот раз? Кто-то вытаптывает посевы, крадет кур из деревни, а иногда даже детей. Крестьяне говорят, что это расшалилась нечисть. Весьма туманное утверждение, на мой взгляд, но они так считают, и если не помочь им, то сами примут меры. Вот, что я должен сказать отцу. Мне даже стало неловко, когда я застыл перед дверями его кабинета. Минуту я разглядывал позолоту и резьбу на филенках. Потом сжал руку в кулак, но так и не постучал. До меня донеслись голоса. Я понял, что отец в кабинете не один. Нехорошо было стоять под дверями и подслушивать, но я это делал. Сам не зная зачем. Наверное, меня заинтересовали обрывки разговора, который я случайно услышал.

Какой-то тоненький голосок над моим ухом пропищал, что случайностей не бывает, но я к нему не прислушался. До меня доносились шелест бумаг, звук шагов, движений и даже аромат воска, наверняка, расплавленного для печати.

— Это измена…

Слова меня насторожили. Один говоривший сомневался, другие лишь посмеивались над ним. Кажется, в кабинете их было несколько. Во всяком случае, я различил сразу несколько разных голосов разных по тембру и один такой тихий и приглушенный, что он показался мне почти несуществующим. Он звучал, как эхо, но кажется, именно он был самым весомым. К нему прислушивались. Другие замолкали, когда звучал он. Меня вдруг потянуло открыть дверь и войти лишь для того, чтобы увидеть говорившего. Я даже не побоялся обличить себя, как подслушивающего, такое впечатление произвел на меня этот голос. Но всего на миг. Потом меня словно обдало холодом, будто это за мной кто-то подглядывал в замочную скважину, а не наоборот. Правда, сквозь нее много и не рассмотришь. Если бы только в двери была щель, но ее не было. Мои пальцы скользили по абсолютно гладкой поверхности. Я мог лишь с помощью воображения увидеть то, что происходило внутри. Мне представилась привычная обстановка в кабинете отца, его гости, стоящие полукругом и всего один человек словно обособленный от них всех. Я видел плотно задернутые на окнах шторы, необычную птицу, усевшуюся под стропилами потолка и какое-то неземное сияние. Но все это была лишь моя фантазия. Так я думал тогда.

Я весь превратился в слух.

— Иногда измена лишь к пользе.

Чье-то замечание неожиданно показалось мне веским.

— Но она может привести на эшафот, — возразил другой голос.

— Тот, кто боится, не заслуживает быть с нами.

— Вы боитесь не того, — голос подобный эху в миг перекрыл все остальные, заглушив всеобщую какофонию. — Бояться следует того, что происходит в королевском замке, под самым носом у короля, который вынужден молчать. Вы все решили, что пора положить этому конец. Ни один человек, который ратует за торжество справедливости, не может с вами не согласиться. Эшафот для предателей, а мы всего лишь восстанавливаем человеческие права на человеческий престол. На нем не должен будет по праву наследия восседать не человек. Вы все меня поняли?

Наступила минута молчания. Наверное, говоривший оглядывал зал. Я ощутил вдруг такое томление.

Его речь не должна была остаться без одобрительных кивков. И все же я услышал, что кто-то сомневается.

— Но это все равно предательство.

— Предательство состоит в том, что мы не хотим видеть на нашем троне дьявольское отродье?

Я не понял, о чем они говорили, но последнее возражение меня вдруг взбудоражило.

— Он ведь всего лишь младший принц. И он так и останется никому не нужным третьим сыном, как бы его не баловали. Как бы им не восхищались. Народ не поднимет бунт, чтобы посадить на престол его.

— Значит, это сделаем мы, чтобы он точно на этот престол уже не сел. После смерти короля и его сыновей наследника вообще не останется. Но ведь зло все равно нужно искоренить. Не следует жалеть даже тех, у кого ангельская внешность. Помните, что именно дьявол был самым прекрасным ангелом. Когда будете заносить меч для удара, пусть ваша рука не дрогнет при взгляде на него. Говорят, в нем кроется страшная сила, которая все разрушит. Нужно этого не допустить. У нас ведь есть кузен короля. И следующий король.

Я услышал, как чокаются бокалы. Кузен короля… Ну или почти кузен. Более дальняя родня, конечно. Но раз дело дошло до заговора. Это же мой отец. Я с трудом сглотнул. По моей шее, будто уже прошлось лезвие топора. Голоса долетали до меня, как из тумана.

— Может, не стоит, — все еще мялся кто-то. — Ведь младший принц не может ничего унаследовать. Если только старшие братья умрут. Тогда и будет пора восставать. Но сейчас. Он ведь ни на что не имеет права. Так какое нам дело до него, даже если он тот, кем мы все его считает… ведь трон он все равно не займет.

— Ага, — издевательски протянул голос, отдающий хрипотцой, и мне снова почудилось, что я слышу всего лишь дразнящее эхо. — Люцифер тоже не хотел восставать, но он это сделал.

— И был повержен, — резонно прибавил кто-то.

— Но мы окажемся более удачливыми. За нового короля.

И опять звон бокалов. Мне стало дурно. А ведь я должен был бы возликовать. Если мой отец станет королем, я ведь его старший сын и наследник. Пусть его план безрассуден, но я должен верить в успех. Кому от этого будет больше выгоды, чем мне.

И все же я чувствовал себя как-то не на своем месте. Я еще раз напомнил себе, что нельзя подслушивать. Но ведь если бы я этого не сделал, то не узнал бы столько интересно. Отец обычно молчал о своих делах, как рыба. Я не мог вытянуть из него ничего, кроме слов о том, что он вечно занят. Непонятно чем. Теперь все встало на свои места. Помню, даже Поль учил меня быть ловчее и узнавать все самостоятельно. Вот я это и делал. И все равно совесть больно меня жалила. Особенно из-за того, что я слышу этот голос, подобный эху. Он будто прокатывался по дьявольскому лабиринту или по райскому саду. Где все от его звуков обращается в пепел. Подслушивая его, я будто открывал какую-то божественную тайну и заранее чувствовал, что буду наказан за это.

Голоса других заговорщиков не возбуждали во мне ничего подобного. Я узнал некоторые из них. Это все были близкие друзья моего отца. Они часто собирались вместе, чтобы поохотиться или попировать. Значит, вот что они обсуждали во время своих сборищ. А я и не знал. Хотя все происходило прямо у меня под носом. Будем надеяться, что король так же ненаблюдателен, как я. Тогда их план точно удастся.

Заговорщики продолжали обсуждать то, насколько это опасно. А я все подслушивал. Теперь речь шла о времени, дате, условном сигнале. Они выбрали день осеннего равноденствия. Как же это скоро. Меня аж замутило.

Я только что подслушал заговор. И что мне за это будет? Ничего. Или все-таки я буду наказан. Я все еще жадно ловил чужие слова. В них содержалось нечто запретное. Чего я еще не мог понять. Они снова говорили о короле, которого собираются свергнуть.

— У него сын-демон, король так любит его, что отдаст ему трон, хоть он и младший, но зато отмеченный тьмой. Я найду лучшего кандидата, точнее мы вместе уже нашли, — кто-то шептал это, склонившись над ухом моего отца, а я каким-то образом слышал.

— Другой кандидат? Нет, только я, — это уже был голос отца. Он впервые что-то сказал. Вернее прошептал, украдкой от других. — Не тот, кого выбрал ты, это буду я, а он только после меня.

Чья-то рука со стальными когтями обвила запястья отца. Или я это только себе вообразил?

— А ты ведь согласился еще давно, — даже этот шепот был подобен грому.

Кто мог так неуважительно говорить с моим отцом? Я едва успел отпрянуть, когда дверь резко открылась. Из кабинета вышел некто в маске, коротком черном плаще с капюшоном, из-под которого поблескивал жилет синий расшитый звездами, как кусок неба. Клочок небес украденный им. Я на миг остолбенел от собственного смелого сравнения. Я понял, что такую расцветку могут носить только звездочеты, и отмахнулся, но незнакомец подошел, коснулся меня и, кажется, торжествующе улыбнулся.

— Это будешь ты, а не он, ты тоже отмечен, — шепнул он тихо и доверительно.

Я с удивлением воззрился на него. Незнакомец… нет, он не был незнакомцем. Я будто знал его и в то же время не знал. Серые пронзительные глаза рассматривали меня из прорезей маски. Кажется, еще секунду назад они были голубыми. Его ни чуть не смутило, что я подслушивал. Он вроде с самого начала это знал.

Интересно, он один из всего тайного собрания услышал мои шаги или учуял мой запах. Я не знал, что мне делать. Меня спас отец. Он тоже вышел из кабинета и позвал гостя за собой. По дороге он махнул мне рукой, так пренебрежительно, что в словах это значило бы «иди, иди отсюда, не мешай мне вести дела». Я был обижен, ведь я же наследник, но все же пошел, отец только хотел меня защитить от своего странного знакомого. Так мне во всяком случае показалось. Хотя есть такие вещи, от которых защитить никого нельзя. Меня вдруг неодолимо потянуло к этому человеку. К этому существу. Я вдруг понял, что не могу называть его человеком. Поль бы надо мной посмеялся. Кстати, надо найти его и обсудить все это. Я остановился на полпути. Нет, нельзя. Весь оптимизм куда-то пропал. Это ведь серьезные вещи, а не игрушки. Поль так болтлив. Я посмотрел вниз из окна и заметил его на поляне перед домом в компании ловчих и сокольничих. Похоже, мой брат собирался на охоту, отложив все свои уроки по стрельбе из лука и фехтованию, и даже не предложив мне поучаствовать. Я не обиделся. Поль был таким смазливым и ветряным. Деревенские девушки были от него в восторге. Отец давно поставил на нем крест, как на юном вертопрахе и бездельнике. Его надеждой был только я, старший и более смышленый. Так почему же он не захотел в разговоре с незнакомцем признать меня своим наследником. Ему не хотелось делить шкуру еще не убитого медведя? Или же причина куда более сложная?

Я с задумчивым видом проходил по крытым галереям поместья. Мне тоже хотелось отправиться на соколиную охоту, но меня никто не пригласил. Я почувствовал себя обойденным. Висевшие на стене в качестве украшения старинные скрещенный шпаги напомнили мне о моем учители фехтования. Я взял одну из них и услышал вдруг как-то смеется в оружейной. Смех долетел до меня внезапно и показался мне волшебной музыкой. Женский смех. Откуда вдруг в нашем поместье взяться красивой и юной женщине, если только это не служанка. Мне бы так хотелось затеять с кем-то недолгую интрижку. Так чего же я жду.

Я заметил какие-то царапины на стене, будто следы от чьих-то когтей, но не обратил на это особого внимания.

Несмотря на ясный день, свечи в канделябре у входа в арсенал были зажжены. Мне это показалось странным. Но гораздо больше меня заинтересовал нежный цветочный запах, распространившийся у входа. Я был уверен, что он сопровождает какую-то миловидную особу, приехавшую к нам с визитом. Может, дочь одного из друзей отца. Или чью-то юную супругу, что еще лучше, потому что за замужней особой можно поухаживать без риска оказаться в одночасье помолвленным. Почему-то я был уверен, что женщина, напевшая что-то в арсенале, очень хороша собой. Странным было только то, что от нее пахло не духами. Это был аромат полевых цветов. Я только сейчас это понял, а когда заглянул в арсенал, уже было поздно о чем-то думать. Мало сказать, что я потерял голову. Леди, кружившаяся среди полок с оружием, показалась мне самой прелестной и грациозной особой на свете. Я никогда не встречал таких красивых дам, хотя знал всех окрестных аристократок. Однако при виде незнакомки мысли обо всех остальных девушках тут же вылетели у меня из головы. Не необычное поведение лишь усилило мой восторг. Ни одна из знакомых мне девушек так бы не сделала.

Она пританцовывала в круге пустого пространства меж разбросанного в беспорядке оружия и навела что-то, иногда смеялась. Ее смех волшебной музыкой разливался по оружейной зале. Алебарды, мечи, арбалеты, а также палаши и кинжалы, сброшенные с полок, сверкающей грудой валялись у нее под ногами, будто кто-то хотел положить к ее стопам весь мир. Странно, что, танцуя по обнаженным клинкам, красавица не ранила ступни. Иногда мне казалось, что она парит прямо над полом. Несмотря на день, несколько трехсвечных шандалов в зале были зажжены. По ним ползали какие-то существа, раздувавшие огоньки на фитилях.

— Скоро, уже скоро, — различил я слова в пении чаровницы. — Победа или смерть. Сломанное оружие. Скорое поражение. Мы подбираем оружие побежденных.

Древко алебарды сломалось прямо у нее под ступней, хотя она не коснулась его. Я жадно следил за ее танцем и чувствовал себя подглядывающим в замочную скважину шпионом. А ведь это поместье, которое я когда-либо унаследую. Я его следующий хозяин. Я должен чувствовать себя, как дома и ничего не стесняться. А я как назло оказался таким застенчивым. Одного взгляда на ее гибкое тело, облаченное в дымчатый атлас, мне хватило, чтобы отступить в тень и простить ей то, что она ступает по оружию моих предков. Оно было довольно дорогим и хранило в себе память о былых победах. Отец гордился этими мечами и копьями точно так же, как нашим фамильным гербом. Но даже если прелестница сорвет со стены щит с гербом и наши знамена, чтобы протанцевать и на них, я не найду в себе силы возразить. Мне так приятно видеть, как она танцует. Ее ступни будто вычерчивают на полу какие-то символы. Я где-то слышал, что движения и танцы могут передавать какую-то символику, но не помнил где. Я нахмурился, а она между тем продолжала напевать.

— Грядущее поражение… — ее голос зазвенел и лопнул, как струна. Девушка вдруг осеклась. Наверное, заметила меня, притаившегося в темном проходе дверей. Я заметил, что по моему вышитому золотыми нитями рукаву ползет какое-то странное насекомое. Это и ни клоп, и ни таракан, и ни паук. Такие размеры больше подошли бы раку или скорпиону. Так почему же его конечности вдруг показались мне человеческими. Я стряхнул его с руки до того, как оно жадно вгрызлось в мой рукав. А красавица между тем вынула шпагу из открытого армуара и провела пальчиком по ее острию. Я зажмурился, ожидая, что сейчас она пораниться и не увидел крови. Ее крови, во всяком случае. Моя собственная рука вдруг оказалась в крови. Я обнаружил, что белая накрахмаленная манжета уже заляпана алыми каплями. Наверное, меня укусило то странное насекомое, но ощущение было таким, будто палец мне порезали острым лезвием шпаги. Я посмотрел на девушку. Она улыбалась. Шпага в ее руках уже была сломана, а тонкие пальцы, ухватившие за узорчатую гарду, вовсе не показались мне слабыми.

— Грядущее поражение, — повторило эхо ее слова и разнесло их не только по арсеналу, но и по длинному коридору за ним. Шандалы и бра в миг погасли. Но яркий дневной свет после них показался мне таким тусклым. Я смотрел на груду, сваленного на полу, оружия. Его бы хватило на целую армию. И при виде всей этой стали и железа на полу, казалось, что оно отняло у поверженного легиона и свалено под ноги победителям.

Девушки рядом уже не было. Казалось, что я ее себе вообразил или же она успела спрятаться в одной из глубоких стенных ниш, где стояли старые рыцарские доспехи. А вот запах полевых цветов остался. Только теперь он мешался с запахи воска, жженой амбры и каленого железа. Мне стало неприятно. Крестьяне ведь говорили о нечисти, которая пляшет на полях, но я до сих пор им не верил, потому что не встречал до сих пор сверхъестественных существ. Разве только тогда, когда напали на моего любимого учителя фехтования, но это ведь могли быть и просто браконьеры, которых он застал в отцовском лесу. Мы часто проводили уроки там на поляне. Теперь его больше не было со мной. И при взгляде на его травмы мне становилось так дурно, будто раны и впрямь были чем-то сверхъестественным. Ни одно оружие не может поранить человека так, чтобы из жженых царапин выползали жуткие насекомые, и сочился яд.

И все равно я оставался реалистом. Фей не существует. Тем не менее, все оружие моего отца будто было свалено под стопы одной из них. Она предрекала нам грядущее поражение. Вместе с грудами шпаг, стилетов и мечей весь блеск и слава нашего рода словно были принесены в дань нечистым силам.

Я хорошо знал моего отца. Он слишком решителен и напорист. Если кто-то его и победит, то это должно быть сверхъестественное существо. Но если я не верил в них, то и в наше поражение поверить не мог.

Талант, как наказание

Мне уже несколько раз снилась нарядная кавалькада. Они проезжали мимо меня на конях, украшенных кокардами и попонами, мелодично звенели золоченые сбруи, слышался неземной смех, подобной райской музыке. Таких кавалькад не встречалось в наших лесах, будь то хоть компания эльфов из иных миров, я мог ездить по лесам днями напролет, но их не встретить. Куда больше они напоминали эскорт принца. Разодетые в пух и прах кавалеры. Одни мужчины, дам в кавалькаде не было. В последнем сне среди их голов как будто блеснуло золото. Я заметил одного всадника, который не носил берета. У него были кудри золотые, как рассвет. Прячась за елью, я наблюдал за ним. Мне нестерпимо захотелось увидеть его лицо. И вот он обернулся. Я чуть не задохнулся от созерцания такой красоты. Ничего подобного я в своей жизни не видел. Один взгляд на него был подобен солнечному удару. Меня пронзило. Вот что означает стрела купидона. Он сам как купидон, только прекраснее. Никто не выказывал преклонения перед ним открыто, но казалось, что вся неземная кавалькада окружает именно его. Слышался смех, подобный звону золотых монет, но не было веселья. Смех без радости. Разве такое может быть? Позже я узнал, что может. Когда сам стал лицемерен, как они.

Даже проснувшись, я вспоминал удивительного всадника. Его золотые локоны, лазурные глаза, как два осколка небес. Он смотрел на меня, как и я на него, так же пристально, но как будто сквозь меня. Его белый конь словно был крылатым. А потом я заметил в небе нечто. Солнце. Золото, крылья… Я не мог понять. Заметил лишь тень легшую на лес.

— Кто ты? Ангел? Принц? Эльф? — мысленно спрашивал я у всадника, но ни одно из этих существ не казалось мне достойным его. Я не рассчитывал на ответ, но он вдруг обратил внимание на меня. Еще миг и я чувствовал его уже рядом, спешившегося, близкого и какого-то солнецоподобного. Меня вдруг обожгло от его близости. Красивые пальцы впились мне в запястья и это уже были когти. Я ощутил боль. Раны и ожог.

— Ты солнце?

— Нет, я дракон.

Шепот обжигает, но какие лазурные у него глаза. И я проснулся.

Камин в моей комнате был разожжен, несмотря на жаркую ночь. Здесь стало так душно. Я готов был ругаться на слугу, который совершил такую оплошность, но очень кстати вспомнил, что давно уже запретил слугам заходить в мою спальню. Это была моя самая большая странность. Я не хотел, чтобы кто-то трогал мои вещи и нарушал уединение. Камин было некому разжечь, разве только огонь на треснувших поленьях вспыхнул сам. В мою сторону отлетели снопы оранжевых искр и опалили мне руку. Нехотя я задрал рукав сорочки. Кожа действительно покраснела. Я не любил огонь. Разожженные крестьянами костры чем-то отпугивали меня. Теперь я понял, что всю жизнь боялся обжечься. У меня давно было предчувствие, что ожог, полученный мной, может оказаться таким болезненным, что уже не даст мне жить. Ожог от адского огня.

Юноша-дракон из моего сна, как будто смотрел на меня до сих пор, и его взгляд пронзал. Но над огнем склонялся кто-то другой. Я уже собрался отругать его. Если это он развел огонь, то должен понимать, что нарочно разбудил меня. Я проснулся от треска пламени и еще от странного поскребывания когтей в дымоходной трубе, будто кто-то карабкается по ней вниз, чтобы проникнуть в мою спальню. Это была не кошка. Это было существо по размерам подобное человеку. Сгорбленная фигура у огня внушила мне определенные опасения. Я даже потянулся к кинжалу, спрятанному рядом с постелью. Так на всякий случай. Теперь я понял, что припрятал его неспроста. Никогда не знаешь, когда нагрянут нежданные гости: воры или душегубы. Он, скорее всего, относился к последним, потому что до сих пор ничего не взял. Даже кремень или огниво, чтобы разжечь огонь он, должно быть, принес с собой, потому что у меня их не было.

Вдруг он выпрямился и обернулся, а плащ, вытканный звездами, взметнулся за его спиной, как морская волна. На этот раз он оказался без маски, но не узнать его было нельзя. Я сразу понял, что это он, хоть и не видел его лица, но резцы острых зубов, выглядывавшие из-под бледных губ, были знакомы. Странно, у него были седые волосы и юное лицо, такого сочетания я еще никогда не встречал. Одна белая прядь спадала на гладкий чистый лоб без единой морщинки, какой разительный контраст молодости и чуть ли не древности.

Он склонился над огнем, облаченный в просторное вытканное звездами одеяние чернокнижника.

— Как вы попали сюда? — недоуменно я взирал на гостя отца, который вроде бы еще днем уехал из поместья, и вот он стоит передо мной. Я был несказанно поражен, а он двигался по комнате, быстро, грациозно и совершенно бесшумно, будто и в самом деле был призраком. Я даже подумал, что он, может быть, уже мертв. Он ведь мог свернуть себе шею по дороге или стать жертвой разбойников, а его привидение решило посетить меня. Но он был живым. Он улыбнулся мне, желая выказать расположение, однако лишь напугал.

— Через дымоходную трубу, конечно, — невозмутимо ответил он. — А ты разве не понял?

Что ж, определенные догадки у меня были, но вслух я их не высказывал. Не мог же он прочесть мои мысли. Или все-таки мог? Бледная, будто посыпанная мелом рука с очень длинными пальцами потянулась, чтобы отвести локон с моего лба. Если б мог, я бы отшатнулся, но все тело странно оцепенело.

— Ты тоже одаренный, — он склонился надо мной, внимательно рассматривая, и даже принюхался к воздуху, словно силясь почуять какой-то аромат зла. — Я сказал твоему отцу, но он отказывается верить. И все лишь потому, что твой талант не является наследственным. Глупец. Он даже не понимает, что такие таланты по наследству не передаются. В одной семье не могут родиться сразу несколько избранных.

Его речи показались мне странными.

— Кто ты? — собственный вопрос показался мне дерзким. Я, конечно же, знал, что он является другом моего отца и вместе с ним заговорщиком, но спрашивал не о его имени и титуле. Я имел в виду нечто другое, более тайное, о чем спрашивать, может быть, и нельзя.

Однако он незамедлительно ответил.

— Я Магнус, — представился он, и немного подумав, добавил, — хотя раньше до вступления в орден у меня было другое имя, был титул, замок… но я пожертвовал всем ради нашего общего дела.

— Какой орден? — я насторожился. Мне вовсе не хотелось спутаться с религиозным фанатиком. А его глаза так странно и одержимо блестели.

— Тех, кто ненавидит дракона…

Его ответ показался мне загадочным. Хотя если припомнить мой недавний сон. Вернее сны. Я схватился за голову. Нет, это только совпадение. Только иллюзия.

— Ты безумец, — бросил я ему в лицо.

— Нет, — он склонился еще ближе ко мне и шепнул. — Я твоя судьба. Я могу открыть тебе глаза на правду.

— Какую правду? — мне захотелось встать и высвободиться из его объятий, как из тисков. — Я и так все знаю.

— Ты даже не знаешь, какая сила дремлет внутри тебя.

Я окинул взгляд его плащ, вытканный золотыми звездами, и пренебрежительно усмехнулся. Странная одежда не оставляла сомнений в роде его занятий. Как же я раньше не догадался.

— Все вы, звездочеты, на самом деле шарлатаны, — напрямую сказал я, хоть это и могло прозвучать оскорбительно, но он не обиделся. Напротив его выразительные глаза вдруг зажглись азартом. И я заметил, что они у него разного цвета: один карий, другой зеленой, будто глаза двух совершенно разных людей. А ведь издалека они показались мне прозрачными, как хрусталь.

— Продемонстрировать тебе пару фокусов? — теперь он практически торжествовал.

— Не люблю фокусников, — я хотел встать с постели, но он меня удержал.

— Я имел в виду вовсе не циркачей. И я совсем не собираюсь выпускать голубя из шкатулки. Есть фокусы совсем другого рода. Они требует не ловкости, а особого дара.

— Все жулики так говорят.

— Но ты еще ни разу не видел мага.

— Мага? — теперь я все же засмеялся. Меня даже не беспокоило, что слуги, проснувшиеся ночью, могут услышать мой одержимый смех. — Еще спроси меня не видел ли я танцующий на поляне фей?

— А если и видел? — Магнус внимательно ко мне присмотрелся.

— Тогда я всех их соблазнил, — мне захотелось выпить, но графина с вином рядом не оказалось. Дернуть за сонетку и позвать лакея я не решался. Только не в присутствии Магнуса. Я выдворю его отсюда сам без помощи прислуги. Пусть уходит обратно через дымоход, раз утверждает, что пришел сюда именно этим способом.

— Ты красивый и дерзкий мальчик, — Магнус оценивающе оглядывал меня с ног до головы, — но, чтобы добиться расположения сверхъестественно существа, этих качеств мало. Зато твой дар они могли бы оценить.

— Дар, о котором я даже не знаю, — поддел его я. — Мне бы больше хотелось иметь что-то реальное, а не нафантазированное.

— Как скажешь, — Магнус щелкнул пальцами, и огонь в камине мгновенно погас. Мы остались в полной темноте. Он стоял совсем близко. Я ощущал его холодное дыхание на своей щеке. Если один вздох юноши-дракона из моего сна обжигал огнем, то дыхание Магнуса напоминало о морозной зиме, стуже и ледяных узорах на стекле. На миг мне показалось, что мое лицо от него сейчас покроется корочкой льда.

Такие же холодные, как лед пальцы, заскользили по моей шее и плечам. Казалось, что это льдинки касаются моей кожи и прожигают ее холодом даже сквозь одежду.

— Ты мне нравишься, — Магнус шепнул слова мне в самое ухо, и я снова вздрогнул от обжигающего холода.

— А теперь смотри! — он снова щелкнул пальцами, и, несмотря на окружающую нас темноту, я заметил золотой перстень с печаткой на его руке. На нем были выгравированы какие-то странные символы, которых я не рассмотрел. Вышитые звезды на плаще Магнуса тоже вспыхнули ярким светом. Они образовывали целую вязь из символов и созвездий. Как я раньше этого не заметил.

— Чего бы ты хотел? — его голос был таким вкрадчивым.

Я ничего не произнес вслух, но представил себя луг, где резвятся феи, затем лощины, полные пирующей нечисти и ручьи, где живут никсы и русалки. Мне было интересно узнать, как они выглядят и насколько сладки их губительные объятия.

Я прикрыл веки всего на миг и вдруг ощутил на губах сладкий поцелуй, похожий на свежесть родника. Я открыл глаза и действительно увидел создание настолько прекрасное, что его вид поражал. Скорее всего, то была речная нимфа, потому что с ее кожи стекала вода. Сама кожа напоминала о лилиях. Спутанные волосы сверкали, как золотистая канитель. Она снова меня поцеловала. Мне было приятно, но вдруг какая-то слизь вытекла из ее губ и чуть не скользнула мне в рот. К счастью, я поспешно отстранился и с изумлением стал наблюдать за зеленой лягушкой, которая, вынырнув из губ красавицы, теперь прыгала по ковру.

— Жуть! — я схватил вспыхнувший вдруг подсвечник и хотел бросить горящей свечей в квакушку. Лучше сжечь эту мерзость, чем дать ей прыгать по моим вещам. Она уже заскочила на полированный стол и оставила склизкий след на книге в кожаном переплете.

— Останови ее, — потребовал я от Магнуса, но свечи из рук все равно не выпустил. Еще секунду лягушка мерзко квакала, а потом вдруг ее не стало, но прямо на столе вырос неизвестный природе зеленый цветок.

— Как ты… — я обернулся к ночному гостю и тут же покраснел. Неужели это он был той речной нимфой, которую я недавно целовал. Ведь кроме него в комнате никого не было. Он ведь мог превратиться в нее всего на миг. Нет, я наверное схожу с ума. Как я могу верить в такие перевоплощения? Это же глупо. Неужели ему удалось меня одурачить?

— Ты и так глупый! — это пропищала свеча в моей руке. На миг пламя приобрело человеческое лицо. От неожиданности я выронил канделябр. Едва он упал на пол, свечи погасли. А я уже опасался пожара. Больше всего на свете меня страшил огонь.

— Хочешь, я сделаю так, что каждая из этих свечей станет прекрасной девой, с которой ты сможешь проводить время, когда уединишься у себя в комнате. Ты запрешься у себя, все будут думать, что ты один, а из пламени каждой свечи выйдет по пери. Как это тебе?

— Ты это можешь? — я снова схватился за голову, будто рассудок убегал, а я старался его удержать.

— Я… — Магнус глянул на потухшие свечи, и на тех заплясали искорки. — да ты и сам это можешь.

— Вряд ли, — уныло буркнул я.

— Ты недооцениваешь себя, мой мальчик, — он взял меня за плечи.

— А ты меня переоцениваешь, — прикосновение его холодных длинных пальцев мне было неприятно.

— Ни в коем случае, — Магнус широко улыбнулся. — Я точно знаю, какую цену для меня ты представляешь.

— А мой отец знает, что ты здесь?

Он не ответил. Но его длинные паучьи пальцы сомкнулись вокруг моих плеч с еще большей силой. Он будто держал в когтях мою душу или старался выдавить ее из моего тела.

Пусть все это окажется лишь ночным кошмаром. Еще недавно, заметив его, выходящим из кабинета отца, я ощутил непреодолимое влечение. Теперь оно превратилось практически в неприязнь. Я молился о том, чтобы все это оказалось сном. Но бог, если только он есть, в чем я всегда сомневался, ни разу не отвечал на мои молитвы.

Магнус мне не снился. Он стал рядом. Его разноцветные глаза словно заглядывали внутрь меня и видели все, что происходит в душе. Кажется, он надо мной смеялся в той же степени, что и хотел увлечь за собой.

— Давай подружимся, малыш, — вдруг предложил он и снова широко улыбнулся.

— Не называй меня так, — я попытался стряхнуть его руки и не смог.

— Но ты кажешься мне слишком юным.

Я хотел возразить, что он и сам выглядит не старше меня, но вдруг осознал, что это только внешность. Она может оказаться обманчивой. Я чувствовал это по его манерам и речам. Он казался древним и мудрым. Эти качества в сочетании с его внешним видом являли такой же контраст, как седые волосы в сочетании с юным лицом. Он не был юным. Я чувствовал это.

— Тебе нужен наставник, чтобы раскрыть твой талант.

— А если такового у меня нет.

— Ты, правда, так думаешь? — его длинные тонкие пальцы коснулись моего подбородка. Какими же они были сильными, словно сделанными из гибкой стали.

Мне показалось, что он прав. Я действительно не такой как все. Иногда я особо остро ощущал это. Меня манили голоса природы, птиц и странные знаки, которые я видел то здесь, то там. Люди смеялись надо мной, особенно дети. Или это были вовсе не дети? Можно ли допустить, что я видел волшебный мир и принимал его за часть мира смертных. Взгляд Магнуса намекал на это и еще на очень многое.

— Я могу не захотеть открывать в себе подобные таланты, — осторожно намекнул я.

— И тогда твое желание тебя погубит.

— Ты так много говоришь…

Он начал меня раздражать, но деться от него было некуда. Хотя это я был у себя дома, а не он. Но только он один из нас двоих вел себя тут, как хозяин. А ведь он, возможно, вор, авантюрист или даже взломщик. Как он на самом деле сюда вошел? Подкупил прислугу? Но ведь ключ от моих апартаментов есть только у меня.

— Меня пугает твое нежелание стать счастливым, — протянул Магнус, хотя сложно было поверить, что он вообще испытывает от чего-то страх.

— Счастливым? Что ты имеешь в виду?

Уже не в первый раз его странные заявления меня настораживали.

— Ты так многого мог бы достигнуть, если бы научился управлять своими способностями. Только подумай, золото само дождем будет сыпаться в твои ладони, женщины или феи сами станут искать тебя и обольщать, а корона, о которой так мечтает твой отец, окажется прямо в твоих руках, стоит тебе лишь пожелать. Чародей может все, Винсент. А я чувствую, что ты будущий чародей. И знаешь, я никогда не ошибаюсь. Это мой дар.

Как странно он произнес мое имя. Никто его так не произносил. Он будто имел на меня прав больше, чем и отец, и брат, и вся моя родня или знакомые мне люди. Его голос, называющий меня по имени, ласкал слух, но из бледных губ, казалось, вот-вот вынырнет змеиное жало.

— Винсент, — он заставил меня посмотреть ему прямо в глаза. — Винсент де Онори. Как же ты приглянулся мне и каким же ты можешь оказаться способным.

— Но зачем я тебе?

— Всем нам нужен кто-то, чтобы разделить с ним вечность.

— Вечность? Ты собираешься жить вечно?

Он усмехнулся.

— Ну, тогда я тебе не компания. Я ведь умру когда-нибудь. А перед тобой, звездочет, вся вечность.

Я не знал, смеюсь ли над ним или говорю вполне серьезно. Мне ужасно захотелось спать, и я уже не думал, что делаю.

— Перед тобой тоже, — шепнул он. — Если только ты этого хочешь. И если не хочешь, вероятно, тоже. Жизнь мага это замкнутый круг. Ты можешь из него и не вырваться.

— Теперь уже ты меня пугаешь.

— Но ведь ты же не веришь мне, — в его интонации угадывался сарказм. И я понимающе усмехнулся.

— Теперь послушай меня серьезно, — его худые длинные пальцы схватили мое запястья и схватили с поразительной силой.

— Серьезно? — я удивился, как он вообще может быть серьезным. Лично я не мог.

Магнул нагнулся ко мне. Его морозное дыхание обжигало мне щеки.

— Престол не может перейти к тому, кто не отмечен нашим талантом. Это будет противоестественно. Но твой отец этого не понимает. Нам предстоит убедить его.

— А иначе?

Он долго и внимательно смотрел на меня.

— Думаю, ты уже знаешь.

Но я не знал, хотя изящные стопы, танцующие по обнаженным шпагам не ранились сами, но зато шпаги ломались от их давления. Даже если все это мне приснилось, сон мог что-то означать.

— Отняв власть у законного правителя, можно будет передать ее лишь тому, кто является избранным.

— А если нет?

— Тогда и отнять ее не удастся.

— На моей голове плохо смотрелась бы корона, — пошутил я, поняв, что он имеет в виду.

— А власть в твоих руках? Удержать ее незаконно может лишь тот, у кого есть к этому особая предрасположенность.

— Или тот, кого хорошо поддерживают, — я подумал о принце, который на самом деле приходится сыном дьяволу, а не королю. Уж того темные силы точно поддержат. Ему даже делать ничего не придется самому, чтобы удержать контроль над страной.

— Но ты лучше.

Я отрицательно покачал головой.

— Тебе, просто, кажется.

— Мне никогда не кажется, — возразил Магнус, и его замечание было веским. — Но тебя сложно убедить. Однако, немного времени у меня есть. Я могу дать тебе подумать. Если вдруг надумаешь, поищи меня в таверне «Черный лес».

— «Черный лес»? А где это? — название показалось мне незнакомым, хотя, как юный вертопрах и пьяница, я часто посещал все таверны, пивные и кабаки, которые только находились в окрестностях. Может быть, таверна «Черный лес» находилась где-то очень далеко, где я еще не бывал.

— Это близко, — Магнус предупредил мои вопросы и пояснил, — близко для каждого, кто ее ищет. Просо зайди в любой лес и спроси у первого встречного, куда тебе идти.

Встречного? В дремучем лесу? Да. Он что издевается. Или принимает меня за дурачка. Его шутки начали казаться мне неуместными. В конце концов, я сын графа. Я ношу титул виконта и являюсь наследником богатого поместья и обширных земель. Разве я не заслуживаю хоть чуть-чуть уважения? Если и нет, то моя шпага заслуживает. Я фехтую так хорошо, что могу поставить на место любого наглеца. Но почему-то вызвать Магнуса на дуэль показалось мне почти святотатством. Он ведь звездочет. Как же вызвать на дуэль звездочета. Для меня это все равно, что драться с попом. Нужно иметь уважение к чужой рясе, даже если в нее одет и слабак. Но Магнус совсем не выглядел слабаком. Так что же не дает мне подраться с ним. Возможно, некая внутренняя сила, которая исходит от него и частично меня подавляет.

В его присутствии я чувствовал себя каким-то скованным.

Кто-то перевернул песочные часы на столе, и песчинки медленно заскользили вниз. У меня еще есть время. Осознание пришло внезапно. Вернее, не так уж много времени. Песок быстро убывал, перетекая из одного стеклянного полушария в другое. Когтистая лапка скользнула по латунной оправе песочных часов, но существа, которому она принадлежала, я не смог рассмотреть в темноте. А вот оно меня, похоже, хорошо видело и ехидно посмеивалось.

— Подумай над моим предложением, как следует, малыш, — слова Магнуса донеслись уже откуда-то издалека.

Сам он сидел на подоконнике, свесив ноги вниз, и его звездный плащ развевался, напоминая кусочек ночного неба. Мне показалось, что еще минуту назад он был куда длиннее, а теперь едва достигал ему до пояса. Чем-то он напоминал крылья большой хищной птицы. Плащ-крылатка, так вроде бы называют такой фасон. Я сам никогда не носил такие, а стоило бы попробовать.

Магнус даже не сделал вида, что хочет уйти назад через дымоход. Хотя утверждал, что вошел именно этим путем. Лгунишка.

— До встречи! — он махнул мне рукой.

Тут я действительно испугался. Он ведь собрался прыгнуть вниз. Вся его поза говорила об этом. Он сидел на подоконнике, перекинув ноги через него, и напоминал большого черного кота, изловчившегося к прыжку.

— Не надо! — чуть было не произнес я. Ведь отведенные мне комнаты располагались под самой крышей высокого трехэтажного здания. Тот, кто выпрыгнет из окна, скорее всего, разобьется. Но этого сумасшедшего ни чем было не остановить. Он прыгнул.

Или просто сделал вид, что прыгнул? Вдруг он таким образом хочет привлечь мое внимание? Я ведь мог попытаться остановить его и вернуть назад. Не на это ли он напрашивался. Я взял светильник и выглянул из окна уверенный в том, что ночной гость зацепился за карниз и сейчас станет молить о помощи, но нигде не было и намека на то, что из окна только что выпрыгнул человек. За карнизы или фронтоны никто не цеплялся. На земле не осталось тела. Магнус как будто взял и улетел или попросту растворился в ночи. Но ведь такого не бывает. Но ведь и те фокусы, которыми он меня развлекал всю ночь, тоже превосходили все мои фантазии. Впервые я начал задумываться, а не прав ли он.

Примета близнецов

Проезжая мимо пахотный полей, я заметил, что посевы действительно вытоптаны. Значит, мне уже не удастся посмотреть на выросшие колосья и на то, как по ним пройдется серп во время сбора урожая. Я любил смотреть на золотящуюся рожь, на работающих жнецов и стога сена. Как-то раз я пробовал развлекаться с юными крестьянками в таком стогу, но ни чем хорошим это не закончилось.

Под ногами моего коня пронеслось какое-то существо, и конь чуть не вздыбился. Должно быть, то была полевая крыса. Хорошо бы, если б конь затоптал ее ногами. Я теперь не мог крыс, жаб и саранчу. Последнюю особенно. Неприятно было смотреть на поле после ее налетов. Но и сейчас стерни выглядели не лучше, чем урожай, поеденный саранчой. Вытоптанное поле выглядело не лучше, чем, если бы его пожег драконий огонь. Но я не верил в драконов и смеялся над теми чужеземцами, которые якобы видели их собственными глазами и даже пострадали от их налетов. Один раз в двери нашего поместья постучался и начал выпрашивать подаяния тот, чьи земли и дом спалил дракон. Этот человек начал слепнуть, как сам он сказал от того, что долго смотрел, как горит огонь дракона на его полях. Мне стало жаль его, и я подал кошель монет, позаимствованный у отца, но в сказки об огнедышащих тварях так и не поверил.

Теперь же мне предстояло поверить в то, что на засеянном поле ночью плясала нечисть. Лучше б уж деревенские девушки водили рядом хороводы. На притоптанную ими траву было не страшно посмотреть, а здесь меня объял какой-то суеверный страх. Особенно, когда я заметил отпечаток ступни на стерне. По форме это была необычная ступня. Похоже на женскую изящную ножку, но там где должны были быть пальцы, контуры следа нарушались, превращаясь в размытые очертания когтей. Я спрыгнул с коня и присмотрелся внимательнее. Если бы не размеры стопы, то я решил бы, что это след от куриной лапы с длинными коготками. Но нижняя часть была такой изящной. Я засмотрелся.

Мимо меня с гоготом пронеслось какое-то крохотное существо. Оно хваталось за колокольчики и травинки, будто раскачиваясь на них.

— Привет, бездельник, — донеслось до меня.

Голос был таким тоненьким, что вначале мне показалось, что я себе его вообразил. В голове забили тревожные колокола. Неужели я и впрямь вижу крохотного человечка, размером не больше ноготка, в причудливом ярком одеянии, с красным колпаком на голове и землистого цвета кожей. Ведь это какой-то бред. И, тем не менее, существо было проворным и живым. Оно остановилось, стоя на листе подорожника, быстро показало мне язык и было таково.

Озадаченный, я даже не заметил, как присел прямо на землю. Ну и дела. Мой конь испугано ржал и бил о землю копытами.

Я глянул на леса, раскинувшиеся недалеко за стоптанным полем. Что если там и в правду обитает много таких существ? И что если ночью они выходят из леса, чтобы танцевать под луной? И им даже не важно, что они затаптывают чужие посевы, тем самым лишая крестьян пропитания? Ну, тогда жалобы, обращенные ко мне, можно было понять, и пожалеть озабоченных крестьян. А еще и моего отца, потому что именно ему крестьяне обязаны были платить десятину. Хорошо, что ночные гости не добрались еще и до господских полей. Те, к счастью, располагались довольно далеко от леса, и люди, приходившие туда отрабатывать барщину, своим недовольным видом могли распугать любую нечисть.

Мой брат Поль с самого утра опять уехал на охоту, забрав с собой все наших гончих псов и собрав по дороге целую дружину. Он часто охотился сам или в компании соседей. Ему нравилось хвастаться своими охотничьими трофеями. Он даже развешивал выделанные шкуры убитых зверей на стенах в зале для пира. Я пока что никакими подобными заслугами не отлился. Все дело было в том, что мне не нравилось убивать животных. Стоило лишь посмотреть в глаза загнанной лесе, и я тут же передумывал спускать стрелу с арбалета. Кто-то счел бы меня трусом, однако убить врага я бы не постеснялся. Мне было жаль лишь зверей. В отличие от Поля я никогда нарочно не вытаптывал цветы на лугах, не справлял нужду в ручьи и не велел срубать раскидистые деревья лишь из-за того, что их кроны закрывают мне вид из окна. И я боялся признаться даже самому себе в том, что точно так же, как животные, деревья, реки и цветы кажутся мне одушевленными. Если бы Магнус спросил меня, различаю ли я голоса зверей и птиц, и улавливаю ли существование живых созданий в стволах дубов и в родниках, то я сказал бы да. Со мной такое случалось. Но проговорись я кому-то об этом, и меня сочли бы ненормальным или еще хуже того колдуном.

Колдун. Разве не так назвал меня Магнус. Или он употребил другое слово. Маг. Ну разве это не одно и тоже. Чародей, маг, колдун, чернокнижник, волшебник… Слов было множество. Я не улавливал между ними никакого различия, но, наверняка, оно имелось, пусть и незначительное. Магнус мог бы мне все объяснить. И зачем я только подумал о нем? На память сразу пришло его предложение стать моим наставником. И оно вдруг показалось мне заманчивым. Хотя, что в этом может быть заманчивого. Мне не нужны учителя. Я от них еще в детстве устал так, что можно было завыть. А он ведь предложил мне именно это, но имел в виду определенно нечто другое, что-то более тайное и даже интимное. Наставник это тот, кто может научить тебя запретным искусствам и одновременно стать твоим другом, даже покровителем. Где-то я об этом читал. В какой-то старинной книге, которую совершенно случайно обнаружил в библиотеке отца. Она была там явно лишней. Во всяком случае, не в одном перечне имущества, которое я должен унаследовать, она не значилась. Предмет будто прибыл к нам сам собой и вытеснил с верхних полок все остальные книги. Он лежал обособленно, и я бы не нашел его вообще, если бы однажды не услышал голос, зовущий меня заглянуть наверх.

Первая глава в той книге называлась «Запретные искусства». Потом в ней шли какие-то формулы и рецепты, но совсем не кулинарные. Я читал плохо, потому что не мог разобрать всех букв. А ведь азбука мне знакома. Но некоторых букв в том тексте я действительно не смог найти в алфавите. Читать ту книгу было все равно, что расшифровывать иероглифы, но я старался, как мог и даже не знал зачем. Наверняка, и это Магнус смог бы мне объяснить. Так почему бы не пойти к нему? Одна беседа с ним ничего не будет мне стоить. Мы просто поговорим и расстанемся, но я получу ответы на все свои вопросы. Совсем не обязательно после этого становится его учеником. Хотя это ли он мне предлагал? Мысли путались. Магнус оказался самым сложным из всех моих знакомых. Не человек, а загадка. Да и человек ли он вообще?

Я решился заехать в лес и своими глазами убедиться в том, что в нем обитают сверхъестественные существа. Однако, вокруг было спокойно. Птичьи трели ласкали слух. Я заметил дятла, с сосредоточенным видом долбящего ствол. А потом пару зябликов на ветках. Где-то даже промелькнула серая шкурка, напоминающая заячью. Все, как и должно быть. Ничего необычно. Когда кто-то швырнул в меня шишкой с высоты, я был уверен, что это белки, но, подняв глаза, изумился. Высоко в ветвях сидела девушка и смеялась надо мной. При чем это была не крестьянка. Те были способны на любые проделки. Но увидеть в лесу в одиночестве барышню… на такое я даже рассчитывал. Ее пышное зеленое платье было таким роскошным, что ее можно было счесть дочерью герцога или даже принцессой. Оно само напоминало крону весеннего дерева, а кружева на нем пенились, будто первый вишневый цвет. Казалось, что из гладкой кожи девушки прорастают зеленые веточки и листья, но вблизи это, скорее всего, окажутся искусно сплетенные кружева. Не могут же листья расти прямо из человеческой кожи. Если только передо мной человек.

Девушка смеялась, весело и заразительно, но смех был таким глухим и шелестящим, будто это шуршала листва. Можно было и перепутать. Ее волосы издалека показались мне белыми, как черемуха. Они вились и, казалось, что пряди состоят целиком из мелких цветочков. Ей было так весело. Неужели это она запустила в меня шишкой. Но дуб, на котором она сидела, вряд ли плодоносил шишками, скорее уж желудями. Он был таким высоким и разросшимся, что в его стволе могло разместиться целое королевства. Королевство фей. Я усмехнулся при этой мысли. В книге, которую я читал, было сказано, что некоторые деревья могут оказаться входом в волшебную страну. Но как такое может быть, мне оставалось непонятным.

Я хотел провести рукой по коре, но что-то меня остановило. Возможно, я испугался пораниться или подцепить занозу. Кора дерева была такой шероховатой и, казалось, что на ней проступают тайные письмена, целые строки из незнакомых мне знаков и символов.

Я поднял глаза, чтобы еще раз посмотреть на девушку, сидящую, как птичка на ветке, но больше не увидел ее. Может, она забралась в дупло, располагавшееся высоко наверху, но, как ни приглядывался, я не смог различить там дупла.

Дриада. Слова всплыло в голове само. Я был счастлив посчитать, что встретил дух дерева, но в действительности, наверняка, все было более прозаичным. Я вообще был прозаиком, а не поэтом. Романтика меня отпугивала, стихи утомляли, но побегать за женщинами я всегда был не прочь. Многие из них находили меня весьма миловидным, но не спешили при этом уделять мне много внимания.

Я привык довольствовать легким комплементом о том, как я мил, а потом сидеть и ждать, пока хоть у кого-то найдется время на тайное свидание со мной. Времени обычно так и не находилось, хотя взгляды и речи дам часто были весьма многообещающими. Жаль, что мне нравились лишь лгуньи, жеманницы и кокетки. Вот Поль был куда удачливее меня, а потому часто посмеивался надо мной. Он говорил, я хорош собой, но слишком глуп. Дамы таких не любят. Чтобы их привлечь, нужно блеснуть интеллектом. Что ж, он это умел, а я нет. Поэтому мне оставалось только завидовать ему и жадно смотреть по сторонам.

Если бы самая злая фея предложила мне пофлиртовать с ней, то я бы не отказался, при условии, что она будет обворожительной, конечно. И не важно, какими окажутся для меня последствия. Говорили, что вступать в любой даже самый контакт с нечистью слишком опасно, ведь волшебная подруга может похитить твою душу, свести с ума, довести до самоубийства и тому подобное. Но молодая горячая кровь в моих венах требовала риска и приключений. Я был безрассуден. И становился все более безрассудным.

Мне захотелось залезть на дерево и проверить, куда спряталась барышня. Даже поймать ее, если получится. Вот будет потеха. И удовольствие заодно. Я уже представил себе, как хватаю руку, из которой прорастают листья и целую губы свежие, как цвет вишни. Как рука, обнимающая меня, превращается в ветку. А потом я проснусь, оплетенный живым кустом, в который превратилась моя любовница. Последнее предположение меня отпугнуло, но всего на миг. Я смело начал карабкаться по ветвям вверх.

— Глупец, — кто-то произнес это или мне только показалось. Я навострил уши. Голос явно был не женским. Он слегка гнусавил. Так может говорить только старое или очень древнее существо. Думаю, оно намеревалось остановить меня. Но я не послушался.

Самые нижние ветки находились довольно далеко от земли, и мне пришлось прыгать, чтобы дотянуться до них. Даже влюбленный, поющий серенаду под окнами своей избранницы, так не старается. Ветки оказались неприятными на ощупь и колючими. Одна из них царапнула меня по щеке. Я оглянулся и заметил, что земля оказалась куда дальше, чем показалось вначале, будто дерево вдруг стало выше. Будь я пьян, и такая метаморфоза была бы вполне объяснима, но я был трезв, как стеклышко, аж со вчерашнего дня. А значит, мне совсем не кажется, что дерево сильно выросло в высоту всего лишь за миг. Если я сейчас упаду, то есть риск сломать себе шею.

Значит, придется не падать. О том, как мне потом удастся спуститься, я даже не подумал. Главное добраться до цели. Где-то в высоте мелькнул подол зеленого платья или это только зашелестела листва. Я удвоил усилия, как раз в тот момент, когда кто-то снова запустил в меня шишкой. Она больно ударила меня по плечу, и я чуть не выпустил ветку. Хорошо, что мне удалось удержаться, иначе бы я упал. Страшно даже подумать, что тогда бы случилось. Дерево все росло вверх, крона становилась пышнее, а просвет между ветвями напротив сужался. Скоро солнечный свет не сможет проникнуть сквозь листву, такой она стала плотной, как один сплошной кусок материи. У меня по спине побежали мурашки.

— Ну, что доигрался, — голос снова был гортанным и гнусавым. Совсем не похоже на нежный девичий тон. Мне было неприятно его слышать.

Неужели это говорит дерево? Или существо под ним? Я нехотя глянул вниз? Боже, как тут высоко. Неудивительно, что некто внизу под дубом кажется мне гномом. Я сам пожалел, что вскарабкался на такую высоту. Но ощущение того, что красотка в зеленом прячется где-то рядом, прямо среди листвы, до сих пор меня возбуждало.

— Вот бы ее поймать и посадить в клетку, — это подумал не я, голос отдался от стенок разума. Было ли всего лишь совпадением, что ярко-зеленая птичка в этот самый миг спорхнула с ветки и гордо пролетела прямо мимо моей щеки. Ее коготки и жесткое оперение слегка задели меня и даже оцарапали. Я поморщился от боли. Интересно, что это была за птица. Я не знал ее названия. Я просто никогда раньше не видел таких ярких и красивых птиц. Только не в нашем лесу. Может, она залетела откуда-то издалека. Из тех краев, в которых я никогда не был. Или из страны фей? Нет, это уже слишком. Такое нелепое предположение. Я не ребенок, который готов поверить в сказки. Но ведь дерево, на которое я взобрался, растет само по себе, будто волшебное. И, кажется, что за одно мгновение оно готово дорасти до самых небес.

Вроде это был дуб, но я заметил в листве цветы похожие и на черемуху, и на липу, а затем ни превратились в колючки репейника. Одна из них впилась мне в руку. Что за чертовщина. Несмотря на боль, я хотел залезть на сук и какое-то время посидеть там, в безопасности, если только дерево не скинет меня на землю само. Колючка впилась в кожу, как живая и я не мог ее отодрать.

Я представил себе девушку, которая сейчас поманит меня, поцелует и сбросит вниз. И ее смех будет звучать надо мной, как шелест листвы. Это было бы слишком жестоко, но это достойное наказание тому, кто спутался с дриадой. Ну, вот, похоже, я и впрямь начал верить в сказки. Должно быть, схожу с ума.

На миг мне почудилось, что из гущи листвы на меня смотрит мое же собственное лицо. Лицо двойника с горящими азартом глазами, будто кто-то выставил передо мной зеркала. Тогда отражение в нем двигалось само по себе, независимо от меня. С криком я сорвался и полетел вниз. Сейчас я разобьюсь, но чьи-то руки вдруг подхватили меня. Они крепко обвились вокруг талии. Я ощутил на шее морозное дыхание. Рука, нырнувшая за пазуху, как змея, распахнула на мне камзол.

— Так лучше? — мы уже стояли на твердой почве. Как приятно было ощущать под ногами землю и знать, что я не разбился, а дерево больше не растет. Оно снова стало прежних размеров. Более нормальных, должен я сказать. Так мне больше нравилось. Но кто же стоял рядом.

Я обернулся и ощутил себя так, будто меня ошпарили кипятком. В тени дерева стоял и улыбался мне Магнус. Странно, но при свете дня он показался мне еще более зловещим, чем ночью. Возможно потому, что его глаза напоминали о тьме. Они стали черными, как ночь и сверкали, словно говоря: сейчас яркий день, но мгла спряталась в тени, к вечеру она снова завладеет миром, и вместе с ней я опять приду к тебе, чтобы искушать.

Его странные речи подтачивали меня, как вода камень. Еще прошлой ночью они произвели сокрушительную реакцию, начали разрушать все мои представления о жизни и мире, но я боялся признаться в этом даже самому себя.

Вроде бы я собирался задать Магнусу множество вопросов, но сейчас, когда он так неожиданно оказался рядом, все они вылетели у меня из головы. Былые намерения стали вдруг неважными. Я смотрел на его седые волосы, остриженные под каре, белые брови и такие же белоснежные ресницы над черными блестящими глазами. Казалось, что с их кончиков сейчас упадут снежинки. Концы волос чуть вились, напоминая морозный узор. А абсолютно молодая здоровая кожа на щеках покрылась румянцем. Он выглядел таким молодым и в то же время всезнающим. Я опять стушевался в его присутствии, а неестественно длинные, на этот раз унизанные бесчисленными кольцами и перстнями, пыльцы хищно потянулись ко мне.

Я отпрянул, и Магнус коротко рассмеялся. Одет он был иначе, чем ночью. Бархатные бриджи, высокие щегольские сапоги, расстегнутый на груди красный дублет и короткий с алой подкладкой плащ — и никакого напоминания о том, что он принадлежит к касте звездочетов. Разве только символ в форме очерченной кругом звезды висящий на цепочке у него на шее. Такие символы называют пентаграммой. Где-то я уже видел их. Наверное, в той же самой книге, которая меня так привлекла.

Было странным то, что Магнус не носил при себе никакого оружия, будто и так с голыми руками чувствовал себя достаточно защищенным и от грабителей, и от медведей, и от волков. Ну, ведь он же маг, если верить его утверждением. А для мага естественно обороняться лишь с помощью чар. Зачем ему шпага? Хотя все дворяне обычно носили ее при себе, даже если не собирались пускать ее в ход. Так было положено. Может, Магнус вовсе и не дворянин, хоть и вел он себя довольно горделиво. У него были стать и манеры аристократа, но какая-то диковатость сводила это ощущение на нет. Мог ли он охотиться в лесу без лука и арбалета, раз уж он маг? Такие примитивные вещи, наверное, не требуются тому, кто и так с помощью колдовства достанет себе все, что захочет. Разве только для маскировки. Любопытно, скрывает ли он от людей то, что он маг или конспирация давно уже стала для него лишней?

— Хочешь, я научу тебя не бояться высоты? — он вновь потянулся ко мне.

— Я и так не боюсь.

— Ага, — он издевательски хмыкнул.

Мои щеки залил румянец стыда и поспешил отвернуться. Да, он прав, дерево чуть меня не убило, но разве я знал, что оно волшебное.

— Я был прав, ты действительно еще совсем не умеешь использовать свои таланты, — Магнус танцующей походкой двинулся ко мне. — Ты даже не подозреваешь о том, что они у тебя есть.

— Допустим, мне они и не нужны, — я хотел достать стилет и ударить им по коре дерева, но сдержался, сообразив, что результат может оказаться непредсказуемым. Я не хотел, чтобы его ветви прямо сейчас меня задушили.

— А если бы я не оказался рядом…

Об этом мне не хотелось и думать, но признаваться ему в своих сомнениях я не хотел. Оставалось лишь надеяться, что он не может читать мои мысли. Но он как будто мог.

— Решайся, малыш, и я научу тебя летать.

— Летать? — заявление показалось мне абсурдным, но я вспомнил, как его руки обвились вокруг меня там на высоте. Как он мог очутиться там, если не мог летать. Он ведь подхватил меня, когда я уже падал. Да, похоже, в его словах есть резон.

— В это сложно поверить, да? — он оказался совсем рядом. Вьющаяся белая прядь упала ему на лоб. Мне вдруг захотелось отвести ее ему за ухо и проверить, не окажутся ли его уши заостренными, как у эльфа.

Откуда-то издалека донеслись звуки множества голос, музыка, трубы герольдов и охотничий рожок. Все это вдруг показалось мне слаще райского пения.

— Не слушай, — Магнус поспешно оттащил меня в сторону, пытаясь при этом зажать мне уши.

— Ты, что с ума сошел?

— Нет, но ты сойдешь, если будешь слушать, а я вовсе не хочу, чтобы мой будущий ученик сошел с ума.

— Кто тебе сказал, что я согласен стать твоим учеником? — я во все глаза уставился на проезжающую мимо нарядную кавалькаду и уже не мог больше вымолвить ни слова. Нечто подобное я уже видел во сне, но тут все происходило несколько иначе. Кроме мужчин в ярких зеленых дублетах процессию сопровождали и женщины. При чем какие! Таких модниц и красавиц сложно было себе вообразить, но с каждой из них что-то было не так. Из-под островерхих колпаков и вуалей вылезали какие-то странные существа. Украшения в виде увитых жемчугом рогов на их головах казались живыми. Даже их платья будто сшиты из листьев и цветов. Прозрачные или цветные накидки за их спинами трепыхались, как настоящие крылья. Издалека они и казались крыльями, будто живые существа на спинах у дам. Я засмотрелся, особенно увидев девушку в белом наряде, сделанном целиком из цветов мирта.

— Свадьба фей, — холодно прокомментировал Магнус.

— Что? — за спиной герольда, шедшего последним я вдруг увидел ее одного кавалера, которого будто и не было раньше. Он словно вырос из чьей-то тени и последовал за процессией. В отличие от другие он не был одет в зеленок. Его прическа напомнила мне мою собственную. Каштановые волосы вились, чуть касаясь стоячего ажурного воротника. Камзол был тоже такого же покроя, как у меня, только не шафранового оттенка, а черный. Перед тем, как кавалькада скрывалась вдали, юноша обернулся и его глаза злорадно сверкнули. Мне пришлось опереться о дерево, чтобы не упасть. Это было мое собственное лицо, которое улыбалось мне со стороны.

— Не смотри! — вновь предостерег Магнус, который поддерживал меня, не давая упасть, но я уже не мог оторвать глаз. Райские голоса и музыка, достигшие моего сознания, превратились вдруг в какой-то зловещий гул. Мне стало дурно. Чудесная процессия давно уже исчезла, будто растворилась в лесу, а я все еще не мог прийти в себя после увидено.

— Какой же ты слабонервный, — буркнул то-то сверху. Это был все тот же гнусавый голос, который дразнил меня и до этого, но я уже больше не обращал на него внимания.

— Что все это значит? — я только сейчас сопоставил реальность с моими снами и с сожалением подумал, что не увидел юноши из моего сна. Кавалькада прошла мимо, но кавалера, который испугал меня и одновременно восхитил, в ней не было. Меня охватило чувство, похожее на тоску. Но говорят, что все, кто однажды хоть мельком увидели фей, начинают потом так сильно тосковать по ним, что жизнь становится им не мила. Так что мое теперешнее состояние вполне объяснимо и естественно. Нечего валить все на образ из сна. Или его отсутствие.

— Близнец может встретиться тому, кто скоро умрет, — прошептал Магнус тихо и ехидно. Его язык, как змея, лизнул мне ухо.

— Отстань, — я вырвался из его крепкой хватки и пошел прочь. Он даже не попытался меня преследовать. Напротив он прислонился спиной к волшебному дереву так, словно не боялся его фокусов. Что б оно его раздавило. Наглец был уверен, что я все равно потом стану искать его сам. Это уверенность исходила от него почти ощутимыми волнами и довольно сильно ранила мое самолюбие. Я дворянин, а не левретка. Я не стану ничьим учеником и не буду бежать ни за каким хозяином или наставником. Все мои наставники ушли в прошлое вместе с детством. Они давно вознаграждены, уволены, получили хорошие рекомендации и отбыли восвояси. Теперь я сам себе хозяин.

К полудню я вышел на лесную поляну. Здесь было тепло, солнечно и приятно. Меня привлекла свежесть воды. Рядом протекал ручей, а полуденный зной вызвал у меня жажду. И я пошел на звук текущего по камням потока.

Вместо того, чтобы зачерпнуть пригоршню воды и напиться, я глянул в ручей, и мне показалось, что я вижу, как мое отражение раздваивается, будто в воду кроме меня смотрит еще и мой близнец. Но ведь у меня же нет близнеца. Я даже обернулся через плечо, чтобы это проверить. Как одно отражение может отделиться от другого и смотреть на меня ясными глазами праведника, в которых вдруг промелькнуло что-то коварное. Это не мой взгляд, но лицо мое. Точно такое же, как и то, которое отражается рядом. Второе отражение вдруг подмигнуло мне. Оно будто хотело сообщить что-то, но лукавило. Наверное, у меня солнечный удар. Я передумал пить из ручья и присел рядом на берегу, подальше от воды. Мне не хотелось снова глянуть туда и увить раздвоенное отражение, будто из-под воды на меня смотрит некий речной дух, полностью скопировавший мои черты.

— А он довольно миловидный.

Я и сам мог это признать. Трава, на которой я присел, вдруг показалась мне жесткой и колючей. Я понадеялся, что кроме клевера и ромашек в ней не прорастает еще и репейник. Ощущение было таким, что подо мной кто-то нарочно раскидал иголки. Красавица в зеленом присела рядом, напоминая шуршанием юбок о шелесте листвы. И вот это уже был куст, растущий у ручья.

Тебе все мерещится, Винсент, пожурил я сам себе. Или кто-то нарочно шутит надо мной. Это ведь так интересно дразнить дурачка. И весьма занятно. Я ведь всему верю.

— Будем знакомы, я Клея, — и вновь это же не куст, а девушка.

Я не решался пожать протянутую мне руку, опасаясь, что она прямо в моих пальцах снова превратиться в ветку. После минутного колебания я взял и поцеловал ее. В ноздри мне ударил резкий запах листвы, но веткой рука не стала. Только тоненькие зеленые жилки пробежали под кожей, напоминая о листьях.

— Зачем ты лез на мое дерево?

— Твое дерево? Здесь все принадлежит моему отцу, а значит мне.

— Да, что ты. Мой народ жил здесь еще задолго до того, как ваши предки вторглись на эту землю. — Вы сами здесь гости.

— А кто же тогда хозяева?

Она повела зелеными бровями. Ярко-изумрудные дуги красиво сочетались с белой кожей, от которой веяло ароматом мирта. Ее глаза меняли цвет от карего до желтого и даже совсем белого. Это были тона коры дерева и цветов, которые могут на нем расти. Она сочетала в себе всю гамму своих владений. Ну вот, я уже признал, что это ее владения, а не мои. Стоило появиться девушке, и я охотно признал себя нищим. Пусть забирает все, что у меня есть, ведь она так красива. А если налетят еще и ее подруги. Требуя себе то одно дерево, то другое, то поляну, то луг, то ручей. Тогда и мой отец уж точно разориться.

Клея провела рукой по моему распахнутому камзолу в том месте, где должно было биться сердце, и внутри у меня все затрепетало. Казалось, что по моей белой батистовой рубашке скользят не пальцы, а тонкие прутики. Не удивлюсь, если на ткани останется зеленый лиственный сок после этого прикосновения.

Клея больше не смеялась. Она смотрела на меня серьезно и задумчиво.

— Поклянись мне, что остановишь людей, если они однажды захотят срубить мое дерево, и, возможно, когда-нибудь я тебя отблагодарю.

— Как скажешь, — я даже не спросил, почему она, хозяйка этих владений, хочет поручить следить за ее деревом мне. Разве только хочет назначить меня своим егерем.

— Я смогу остановить любого, — пообещал я.

— Даже людей с пилами и топором?

— Конечно.

— Они так обозлились на меня.

— Люди из деревни?

Она кивнула.

— За что?

Клея пропустила вопрос мимо ушей, намеренно или нарочно, я не понял.

— И еще я ненавижу огонь, — ее хорошенькое личико перекривилось. — Не позволяй никому жечь костры рядом с моим жилищем.

— Жилищем, то есть деревом?

— Да, — она кивнула, и пряди ее волос затрепетали, как гроздья черемухи или ветви мирта. Казалось, вот-вот с них облетят лепестки и посыплются на землю белоснежным крошевом.

— И внутри этого дерева можно жить?

Она улыбнулась, слегка саркастически.

— Возможно, когда-нибудь я приглашу тебя внутрь, и ты сам все увидишь.

— Буду ждать с нетерпением, — ляпнул я, даже не уверенный до конца в том, что она думает о том же, что и я. Клея играла со мной и кокетничала, но она не выглядела влюбленной. Скорее равнодушной. Вероятно, она использовала меня для чего-то, но мне было все равно. Я был очарован ею. Впрочем, как и многими другими. Есть ли на свете еще один парень, который влюбляется так часто, как я. И так же часто остается неудовлетворенным. Девушки вертели мною, как хотели, а я им это позволял. Но Клея показалась мне особенной. Она ведь, в конце концов, дух дерева, а не простая жеманница из мира смертных. Но вела она себя именно, как самоуверенная кокетка. Как бы не нажить проблем от общения с ней. Однако, если Поль увидит меня в ее компании. То он сильно позавидует. Если только вместо красотки, он не увидит диковинный куст. Клея была способна на такие зрительные обманы. Я на них уже насмотрелся, а все еще не мог понять, как же она это делает. В один миг девушка, а во второй уже живое существо из зеленых веток. Такие перевоплощения меня интриговали и очаровывали.

— Ты видел когда-нибудь своего близнеца?

— Нет.

— А ведь у тебя он должен быть, — она взяла мое лицо в ладони и внимательно заглянула глаза. В ее пальцах уже проросли листочки, и прикосновение было прохладным.

— Клянусь тебе, что точно знаю. Я первенец графа. Мой единственный брат на три года младше меня.

— Я не о близнеце из плоти и крови, — возразила Клея. — О близнеце из мира духов. Он уже должен был у тебя появиться.

Я весь похолодел, вспомнив отражение и слова юноши в зеленом. Двойник возникает у того, кто скоро умрет. Мне это совсем не понравилось. А Клея наверняка знала, о чем говорит, но в ее тоне не слышалась сочувствия. Она нарочно меня пугает.

— Не говори больше об этом, — попросил ее я.

— Как хочешь, — Клея недоуменно пожала плечами. — Почему только люди считают, что стоит о чем-то промолчать, как это уже станет неважным.

— Потому что люди в отличие от вас наивны, к тому же не обладают умением читать мысли. Им удается скрыть правду друг от друга, но не от такой, как ты, — я заметил ярко-оранжевую рыбку, плескающуюся в ручье. На моих глазах она становилась то зеленой, то желтой, то золотой. В ее чешуе словно были заключены все цвета радуги. Наверное, это от присутствия рядом Клеи мне начинают казаться такие вещи.

— А ты знаешь про волшебную мазь? — вдруг спросила она.

— Нет, а что это?

— Одно чудодейственное средство, правда, после его применения потом будет сильно щипать глаза, но ты увидишь то, чего люди не могут.

— И где добыть такую мазь?

— Купи у карлика, — отозвалась она так простодушно, будто карликов, продающую такую мазь, всюду было полно. — Или срежь немного коры с моего дерева, чтобы приготовить мазь самому.

— Но я не умею.

— Ерунда. Ты должен уметь, — она посмотрела на меня так пронзительно, будто видела эту способность где-то глубоко у меня внутри. Ее прозрачные глаза прожигали меня насквозь, и я отвернулся.

— Тебе пора идти, иначе в поместье тебя хватятся, — назидательным тоном сообщила она.

— Нет, что ты, — я беспечно мотнул головой. — Меня и не подумают искать. Разве только если я не буду ночевать дома несколько дней подряд. Отец понимает, что я уже в том возрасте, когда нужно предоставлять сыну свободу.

— Только не сегодня, — со знанием дела сказала она и навострила уши так, будто слышала что-то за сотню миль отсюда. — Сегодня у него к тебе срочные дела. Грядут неприятности Винсент. Так что спеши. Тебя ищут.

Неоправданный риск

Клея оказалась права. Отец неистовствовал. Вначале я думал, что его планы сорвались, но все оказалось намного банальнее. Он не хотел, чтобы беспокойство в его владениях привлекло внимания короля сейчас, когда он вынашивает свои тайные замыслы и готовит заговор. А слухи о том, что на землях графа де Онори резвится по ночам нечисть, уже дошли до столицы. Нами заинтересовалась инквизиция. Отец кричал на меня так, будто это я во всем виноват.

— Ты принимал жалобы от крестьян, — это было главным обвинением. Он сам никогда бы до такого не снизошел.

— Да, — не мог не признать я свой, как оказалось, проступок.

— Вот и иди, помогай им сам.

— Но как? — если мне не выделят людей и средства, то, что я могу сделать. Восстановить одну потерю урожая дело нешуточное.

— Иди, ночуй на полях и лови преступников сам, раз уж ты такой доброжелательный и хочешь всем помочь.

Я хотел предложить ему временно отменить десятину и барщину, чтобы крестьяне могли заняться снова пострадавшими полями, но подумал, что новые посевы тоже кто-то может вытоптать.

— Что я могу сделать?

— Все, что хочешь, — отец явно желал свалить все на меня, а сам вернуться к своим тайным занятиям. Его вообще раздражало то, что нужно на что-то отвлекаться. Хорошо, что он еще не отколотил меня, а заодно и невиноватого ни в чем Поля, который вполне мог попасться под горящую руку.

— Сидя всю ночь на поле и возьми с собой попа, это, по крайней мере, воодушевит крестьян. И развеет слухи. Понял?

Я кинул, но едва отец вышел за дверь, со всей силы ударил кулаком по первому попавшемуся предмету. Это оказалось зеркало в круглой латунной раме. Разбитое стекло впилось мне в руку. Мелкие осколки посыпались на пол, и, казалось, что от них исходит не звон, а злорадный женский смех.

— Проклятие, — я сжал окровавленную руку, и меня охватило отчаяние. Как же сжимать шпагу такой израненной рукой. Я не могу ночевать в опасном месте и обороняться, будучи покалеченным. — Хочу, чтобы раны прошли, — прошептал я вслух. — И чтобы в них не осталось стекла.

Женский смех и звон одновременно смолкли. В осколках на миг мелькнуло чье-то отражение. Я смотрел и не верил своим глазам. Мелкие окровавленные стеклышки сыпались на пол с моей руки, а раны исчезали так быстро, будто кто-то невидимый зашивал их, как порванную ткань. Мне совсем не было больно. Я не чувствовал больше боли вообще. Ну, разве это не чудо?

Моя радость была секундной. Стоило вспомнить о намеках Магнуса, и я уже не мог больше радоваться. Он ведь сказал, что я могу все, стоит мне только захотеть. Неужели он прав? Или это все ловко подстроенные фокусы, чтобы убедить меня в его правоте. Но я ведь сделал все сам. Я велел ранам зажить, и они зажили. Мое желание оказалось так сильно, что исполнилось. Или магия его исполнила.

— Ты слышал, как я ругался? — спросил я у озадаченного лакея, прибежавшего на звон бьющегося стекла.

— Милорд, — он запнулся. — Простите, но я не понимаю иностранных языков.

— Иностранных? Так ты слышал только что чужеземную речь?

— Все знают, как вы любите науки милорд. И как усердно вы учитесь, — пробормотал он.

Я больше не стал к нему приставать. Лучше прослыть ученым мужем, чем магом. Отцу сейчас не хватает только сына — чародея. Он собирается свергнуть короля лишь по той причине, что его приемный сын отмечен дьяволом, а сам растит первенца-колдуна. Ну и ситуация складывается.

Я смотрел на абсолютно чистую кожу на своей руке. Ни одной царапинки не осталось. Но пятнышки крови алели на белой манжете. Я присел на ступень винтовой лестнице в пустынном коридоре. Подальше от слуг, и решил еще раз проверить свой талант. Все мои мысли напряглись при взгляде на бурые пятна. Я пожелал, чтобы они исчезли, зажмурился и прошептал одними губами свое пожелание. Теперь никто уже не мог его услышать, но когда я раскрыл глаза, пятнышки начали светлеть. Через миг они исчезли совсем. Ну и чудеса. Я с довольным видом разглядывал белую манжету. Выходит, прачки и лекари мне больше не нужны. Я со всем могу справляться сам.

Возможно, мне даже Магнус не нужен. Вопреки всем его уверениям можно обойтись и без наставника. Учителя не требуются тому, кто сам может всему научиться.

Лично я всегда ратовал за самостоятельность. Зачем отнимать чье-то время, раз все равно не нуждаешься в наставлениях.

Мне даже захотелось чем-то отметить свое открытие и выпить. Хорошо бы спуститься сейчас в погреб и откупорить одну из лучших бутылок отцовского вина. У него отличный вкус и выдержка. На поля к ночи я отправлюсь уже пьяным, и мне будет все равно, с каким чертом сидеть рядом. Храбрецу нужен алкоголь. Я был в этом всегда уверен.

Было удовольствие стащить пару бутылок, при этом не встретившись с отцовскими виночерпиями. Я взял их из самой дальней ячейки, тоскливо взглянул на бочонок, который у меня не хватит сил унести с собой, и вытащил зубами пробку из горлышка. Уже ощутив тонкий букет, я мысленно похвалил отцовского винодела. Некто прошмыгнувший меж полками испортил мне все удовольствие.

Я оторопело уставился на маленькое пухлое существо, чьи ручонки потянулись к крану у бочки и подставили кружку под струю.

— Не смей! — велел я, но малыш в красной одежонке меня даже не послушал. Тогда настал момент применить магию. Я велел моим чарам сковать его руки и заметил, как они дрогнули, как остановилась струйка вина, льющаяся из бочки. Воришка мне попался. Я с удовольствием это отметил и двинулся к нему.

— Перестань, — вдруг попросил он, будто знал, каким образом я его задерживаю. — Прекрати это, Винсент де Онори, и я предложу тебе кое-что взамен.

— Взамен украденного вина? — я удивился, что он знает мое имя, но вида не подал. Меня смутило злобное старческое личико, так не сочетавшееся с ростом и размерами ребенка. Красный колпак делал его смешным.

— Ты ведь гном, — я почесал в затылке. Кажется, я еще не успел напиться, а мне уже такое мерещится. Но разве Клея не говорила мне о карликах? Купи мазь у карлика, посоветовала она. Не у этого ли. Я окинул его оценивающим взглядом. Есть ли у него с собой такая мазь? Может, Клея имела в виду не всех карликов подряд, а каких-то определенных? Она не сказала мне, где их можно найти. Но один гном уже попался мне сам.

Нужно было воспользоваться предоставленным судьбой шансом и, если только у него действительно есть мазь, выманить ее. Покупать ее у гнома мне совсем не хотелось. Что если в уплату он потребует не монеты, а что-то более серьезное. Например, заставит меня поклясться больше не применять в его отношении чар. Или дать какое-то обещание, которое я потом не смогу выполнить.

— Мне нужно от тебя кое-что, — я старался не спускать с карлика глаз и уж тем более не ослаблять над ним своего контроля. Иначе он выкинет еще какой-нибудь фокус и убежит, захватив вино. А я останусь с носом.

— Я могу сделать так, что все эти изысканные вина прокиснут и станут непригодными, — пригрозил он.

— А я смогу исправить ситуацию в обратное направление, — смело отозвался я, уже уверенный в своих тайных силах.

— А что ты сделаешь, если в бутылках заведутся змеи и насекомые. Особые насекомые, каких ты уже видел. Они могут сожрать не только все запасы из твоих погребов, но и еще и плоть любого, кто попытается им помешать. Они так любят человеческое мясо.

Он плотоядно облизнулся, на миг обнажая ряды острых как иголочки зубов.

— Не смей меня запугивать. Я ни с кем не собираюсь драться голыми руками. Зачем мне это, раз у меня есть талант.

— Талант? — он презрительно хмыкнул. — Я бы это так не назвал.

— Тогда как же?

Он попритих. Гном все еще пытался двигать руками и не мог. Я знал, что он не сможет убежать, пока я сам его не отпущу. Интересно, насколько хватит моих сил? Как долго мг вообще может удерживать плененное волшебное существо? Я почти видел, как вокруг него оплетается незримая для других паутина чар, тонкая, но непробиваемая.

— Перестань, — взмолился он, когда эта паутинка стала его почти душить. — Я ведь могу так много сделать для тебя, юный баронет.

— Я не баронет, а виконт, — поправил его я. Этот титул в его устах прозвучал, как оскорбление. Может, он намеренно перепутал.

— Виконт. И надеешься стать графом после смерти отца. А может и кем повыше, — он гнусно захихикал.

Выходит, я был прав. Проныра был хорошо осведомлен, и если путал что-то, то преднамеренно. Мне захотелось его отколотить. Но это подождет. Вначале нужно выманить у него мазь.

— Мне нужно от тебя одно средство, которое помогает смертным узреть мир сверхъестественных существ.

Гном окинул меня подозрительным взглядом.

— Как будто, ты до сих пор не видишь.

Я поежился под его пронзительным взглядом.

— Допустим, оно нужно не для меня.

— И что?

— Ты мог бы дать мне его. Тогда я тебя отпущу. Идет?

— И позволишь мне и дальше выпивать в твоем погребе?

Ну и наглец. Я чуть не взорвался, однако нужно было сохранять хладнокровие, иначе я рискую не получить от него того, чего хочу.

— Это погреб моего отца. Я не имею права позволять кому-то бывать здесь без его позволения. Но возможно потом за очередные мелкие услуги я смогу давать тебе по бутылке вина.

Гном недовольно хмыкнул.

— Пока ты сюда не заявился, я мог брать все и за бесплатно. Другие мне не препятствовали.

Наверное, он имел в виду поваров и виночерпиев, которые каждый вечер сюда заглядывали, чтобы выбрать, что подать к столу.

— Ты хочешь получить волшебное средство для них? — его крохотные глазенки подозрительно сузились и стали буравить меня пристальным взглядом. Я ощутил, что он пытается прочесть мои мысли. И совершенно неосознанно поставил на них какой-то моральный заслон. Гном тут же состроил недовольную гримасу. Должно быть, наткнулся на мою незримую защиту и понял, что я не так прост, как кажусь.

Да, Винсент, ты молодец, мысленно похвалил я сам себя, знаешь, как справиться с наглым волшебным народцем, который топчет крестьянские посевы. В то, что гном мог сделать это из одной лишь вредности, я уже ни на миг не сомневался. Хотя если посмотреть с другой стороны, то зачем ему уничтожать посевы и урожаи тех, в чьих погребах он потом добывает себе выпивку и пропитание. Если закрома людей, живущих вокруг, опустеют по его же вине, то где он станет воровать себе еду? Может, он настолько глуп, что сам этого не понимает. Хотя на меня он произвел впечатление хитреца. Но я молод и неопытен, меня совсем несложно ввести в заблуждение. Поэтому я решил быть с ним как можно более осторожным.

— Мне просто нужно и все.

Он снова недовольно хмыкнул, но все же сдался.

— Мазь или стекло? — наконец спросил он. — Что выберешь?

— А что лучше?

— Господин чародей сам не знает?

— Не называй меня так!

— Какой ты нервный, — в его голосе прозвучал такой сарказм. — Значит, лучше стекло?

— Нет, лучше давай мазь, — Клея говорила мне только о мази, про стекло она даже не упоминала, и я испугался, что гном хочет меня обмануть.

— Как скажешь.

Всего секунда, и он выудил откуда-то сверкающий флакон с позолоченной крышечкой. Меня так заворожила жидкость сверкающая внутри, что я на миг утратил не только контроль над чарами, но даже рассудок. Зеленоватое вещество сверкало и переливалось. Оно казалось живым существом, заточенным внутрь стекла. Я даже не сразу вспомнил, что уже не удерживаю гнома.

Он сбежал, унося одну из откупоренных мною бутылок. Наглый воришка. Я пожалел, что не могу поймать и отлупить его. Хотя если применить чары… Но сейчас у меня нашлось занятие поинтереснее.

Меня потянуло прямо сейчас подойти к зеркалу и нанести мазь на веки. А ведь это могло быть опасно. Что если гном обманул меня и дал флакон с совсем другим веществом? Например, с тем, которое может вызвать слепоту или воспаление? Что если вместо запрошенного средства он предложил мне то, которое способно создать у меня перед глазами кошмарные видения? Тогда я начну вести себя странно, и окружающие примут меня за сумасшедшего. Гном ведь мог подстроить мне такую пакость. Но… если я и впрямь чародей, как утверждал Магнус, то и сам могу определить, держу ли в руках именно то, что хотел. Я поднес флакон к свету, и вещество в нем вздрогнуло, как будто я его обжег. На миг оно показалось мне огромным живым слизняком, который боится света. Но ведь это не так. Я глядел на зеленоватую жидкость и все больше уверялся в том, что это и есть нужный мне состав. Кроме других необходимых ингредиентов, в нем присутствует именно то волшебство, которое я искал. Гном меня не обманул. Я брал это скорее чутьем, чем путем здравых размышлений. И все равно использование волшебного средства может оказаться опасным.

Услышав позади звон стекла, я быстро обернулся, почти уверенный в том, что за моей спиной сейчас вырастет инквизитор, пришедший обвинить меня в колдовстве. Но между полок с бутылками мелькнула только изящная женская головка. Чьи-то когтистые лапки вынули одну бутылку из ячейки и передали даме. Точнее даже не передали. Бутыль, как будто сама перенеслась по воздуху. Я быстро сморгнул, желая прогнать видение, но оно не исчезло. А ведь я еще даже не применил мазь. Дама быстро улыбнулась мне. Я узнал в ней девушку, танцевавшую в арсенале. И быстро отметил, что в ее руках оказалась бутыль самого лучшего вина, какое только можно было найти в нашем погребе. Она тихо рассмеялась и исчезла за полками. Сухой звонкий смех больше напоминал о звоне чокающихся бокалов. Было даже неясно, слышу ли я звук бьющихся бутылок или смех женщины. Спьяну ведь можно и перепутать. Но сегодня я был трезв целый день, а почувствовал себя так, будто осушил целый погреб.

Что-то со мной не так. Я ощутил себя каким-то опустошенным. Вокруг творились такие странные вещи, а я даже не мог понять, что к чему, но был уверен, что другие всего этого просто не замечают. Например, Поль, он охотился весь день со своими соколами и даже не обращал внимания, что прямо в нашем поместье приоткрылась щель между дверями в волшебный мир. В эту щель заглянуть успел только я и, кажется, не лишился рассудка.

Меня зашатало, и я присел. Стоит ли применять волшебную мазь прямо сейчас или лучше потом? А может еще спросить совета у Магнуса? Ну, уж нет, и без него обойдусь. Хотя если от подобного эксперимента мне вдруг станет плохо, то обратиться за помощью больше не к кому. Только он один из моих знакомых разбирается в подобных вещах. Ну и еще Клея. Только чутье подсказывало мне, что помогать она не станет. Она легкомысленна, как и все феи. Феи? А откуда вообще я знаю что-либо о феях?

Даже в той книге, которую нашел в отцовской библиотеке, я о них еще не читал. А еще Клея ведь дриада, а не фея. Я собственно не видел в этом особой разницы.

Клея. Теперь каждый раз в шелесте листьев мне слышалось ее имя и ее смех. Наверное, я влюбился. Уже не в первый раз за свою недолгую жизнь. Вернее увлекся. Я увлекался бесчисленное количество раз. Но что такое любовь мне предстояло понять намного позже. Она то меня и разбила. Точнее сожгла. Любовь это огонь. Во всяком случае, для меня. Испепеляющий все ядовитый огонь, рожденный из дыхания дракона. Если кто-то спросит меня, что такое влюбиться в дьявола, я на это не отвечу. Мне просто станет больно об этом говорить. Но пока что я жил и наслаждался жизнью. Кроме только что проснувшейся тяги к волшебству у меня не возникало никаких особых забот. Да, и волшебство, честно говоря, было просто развлечением. Будучи сыном богатого отца, я не был вынужден пускать в ход чары, чтобы наколдовать себе немного денег на жизнь. Но каково приходится тем, кто колдует ради того, чтобы заиметь несколько золотых, которые не позволят уже остаться без ужина. Мне еще предстояло это узнать. Пока что я лишь мечтал о золоте, отнятом у гномов, об игорных домах, где дьявол позволяет тебе без конца выигрывать, о волшебных кошельках, в которых монеты никогда не иссякают. Однако особой нужды во всем этом для меня не было. Все подобные фокусы сейчас, продемонстрируй мне их Магнус, стали бы для меня лишь забавным приключением.

Меня можно было назвать тупым и бесшабашным. Кто-то восхищенно и злорадно шепнул мне вслед слово:

— Вертопрах.

Я как раз выходил из дома, чтобы отправиться на свое уже запланированное ночное приключение, и меня глубоко поразило то, что кто-то осмелился назвать меня так. Я ведь сын хозяина. Слуги не посмели бы ехидничать на мой счет, разве только за моей спиной и вне досягаемости от хозяйских ушей. А знатные гости отца были слишком манерными и чопорными, чтобы выражать подобные мысли вслух. Они могли думать о человеке все, что угодно, но оскорбляли его лишь тогда, когда хотели вызвать на дуэль. Однако вертопрахом меня назвал женский голос. Я обернулся, ожидая увидеть за спиной даму, пусть даже крылатую и одетую в цветочные лепестки вместо платья, однако не увидел никого. Даже отцовские лакеи не подсматривали за мной из окон, как они делали это обычно, когда я куда-нибудь уезжал. Правда, на миг мне показалось, что я действительно вижу какой-то призрачный силуэт в дверном проеме. Наверное, игра воображения. Я всего лишь перепутал вьющуюся у двери жимолость с изящным женским станом, а тень за порогом с крыльями.

Я ведь даже еще не применил мазь, а мне уже мерещиться бог весть что. Например, сейчас мне казалось, что какой-то гном стучит молоточном по черепице на крыше, но, наверное, это были только вороны. Что же будет со мной после того, как я воспользуюсь волшебным средством. И стоит ли пользоваться им вообще. Меня еще раз потревожило опасение, а что если гном подсунул мне какое-то средство, от которого я ослепну или мир перед моими глазами навечно затмят сверхъестественные кошмары, которые сводят с ума. И не достаточно ли будет в случае побочного эффекта всего лишь смыть мазь водой, чтобы снова прозреть. Я так мало еще разбирался в подобных вещах. Вначале стоило проконсультироваться обо всем этом с Магнусом, а потом уже экспериментировать. Но я боялся, что он тоже может меня обмануть. Все сверхъестественные создания так хитры.

Я шел на поле, чтобы провести там ночь и заранее боялся, что увижу Магнуса уже сидящего на стерне и поджидающего меня. Что-то в нем привлекало меня и одновременно отталкивало. Я не мог этого объяснить. Притяжение смешивалось с каким-то суеверным страхом и чувством легкого отвращения. Уж не колдует ли он, чтобы приворожить меня к себе. Я представил себе фигуру в звездном плаще пляшущую у костра, и мне тут же стало дурно.

Запоздало я подумал о том, что неплохо было бы прихватить с собой что-нибудь на ужин. Хотя бы куриную ножку и краюху хлеба со стола для прислуги. Меня мучил голод, а поворачивать назад уже было слишком поздно. Я как раз приехал к полям, стреножил коня и разочарованно начал лазать по полупустой седельной сумке. Конечно же, никто из кухарок не догадался положить туда скудный ужин, завернутый в салфетку. Но ведь я и не давал им такого распоряжения. Выходит, сам виноват. Хотя в отличие от меня о Поле они всегда проявляли крайнюю заботу. Может, потому, что он был младшим. Меня всегда любили и уважали меньше, чем его. Хотя с чего бы это? Разве я был менее миловидным? Или дело было в том, что в отличие от малодушного Поля, я хоть иногда проявлял характер?

Вот и сейчас я решил, что сам раздобуду себе еду. Хотя бы оружие осталось при мне. Я мог подстрелить куропатку или фазана, развести костер и зажарить добычу. Я наследник этих земель и имею право подстрелить здесь дичь. И все равно, когда поднимал арбалет, я чувствовал себя почти браконьером. Почему? Не знаю. На меня вдруг напал какой-то странный суеверный ужас перед убийством любого существа, которое может встретиться ночью в этих местах. В сумерках вытоптанные стерни производили жуткое и неприятное впечатление. Казалось, что следы на них живут и движутся сами по себе независимо от тех, кто их оставил. А еще мне казалось, что некогда пахотная земля под моими ногами теперь выжжена и отравлена, а ступившего на нее ждет агония и смерть.

В общем в темноте на меня напал страх. Я даже начал ощущать тяжесть гномовой склянки у себя в кармане как нечто противоестественное. Мне захотелось выкинуть ее и идти дальше с чувством облегчения, но я не решился.

— Винсент, обернись, — кто-то звал меня полушепотом. — Тебя ведь зовут Винсент?

Но я не оборачивался, потому что не слышал позади себя ни шороха листьев, ни звука чьих-то шагов. Я полагал, что все это шутки Клеи, хотя ее дерево и находилось довольно далеко отсюда. Но я уже зашел в лес, а здесь она могла шалить повсюду. Она и подобные ей. Но о других таких существах я пока не думал. Если крестьяне и ожидают увидеть их ночью танцующими на полях, то должны прийти сюда сами с факелами, сетями и пахотными орудиями. Они сами во главе с местным священником могли бы сражаться с нечистью. Жаль только, что в этом случае они спалят отцовский лес, простершийся рядом со злополучными полями. Такой риск всегда существовал, поэтому отец и забеспокоился. А еще страх перед сверхъестественным легко мог стать поводом для восстания и мятежа. Какой землевладелец не опасается мятежей? Лично я боялся только того, что в этом случае может пострадать дерево, где обитает Клея. Она ведь просила охранять его.

Даже, судя по ее словам, стоило поверить в то, что нечисть приходит из леса. Так зачем же я углублялся в него? Не лучше ли было посидеть и подождать, пока феи станут танцевать в лунном свете где-нибудь на открытом пространстве. На тех же самых полях. Но только не в чаще.

Как назло я не заметил вокруг никакой живности. Были какие-то быстрые движения в кустах почти неуловимые для глаза, но, подойдя ближе, я не мог обнаружить ни зайца, ни кролика, ни даже норку крота. Странным мне показалось то, что даже уханья сов в ночи не было слышно. Я начал оставлять засечки на деревьях, чтобы не забыть, откуда пришел. Легкие царапинки от кончика стилета застывали на коре в форме белой буквы «В», для меня это значило «здесь проходил Винсент», но стволы будто стонали, получив рану. Иногда мне казалось, что оставленный мной вензель кровоточит. Ведь Клея просила не трогать деревья. Я схватился за голову. Темнота вокруг действовала мне на нервы. Я захотел развести костер, но сложно оказалось найти для него места, еще сложнее собрать хворост в темноте. Я наломал сучьев, нашел в кармане кремень. Вроде бы все было так просто, но огонь никак не хотел загораться. Мне пришлось приложить довольно много усилий. Потом я сидел и грел озябшие руки у огня, но мне все равно было холодно.

Моя обнаженная шпага лежала на земле рядом с костром. Я собирался использовать ее, как вертел, но подходящей дичи не подернулось. Если точнее, то в лесу мне не попалось ни зверей, ни птиц вообще. Я не замечал ни филинов, ни сов, а все еще мечтал о жирной перепелке. Ее нужно было искать ни здесь. Я зря забрел в чащу. И какой черт меня сюда потянул. Склянка гнома почти завибрировала в моем кармане, будто там билось второе сердце. Я сжал ее пальцами и вдруг заметил какое-то движение в круге света от костра. Какое-то существо, будто само выползшее из пламени извивалось на земле яркой оранжевой струей. Разве это не сказочное существо, поймав которое я подобно алхимику смогу производить с его помощью золото из ничего. Нет, должно быть, у меня двоиться в глазах. Я нарочно отвернулся и сразу заметил птицу, севшую на ветку ближайшего ко мне дерева. Никогда в жизни я еще не видел таких птиц. Ее оперение переливалось всеми цветами радуги, иначе ее можно было бы назвать жар-птицей. Я заворожено смотрел на чудесное создания и даже не решался поднять лук. Нельзя стрелять в нечто подобное. Но если бы у меня только была сеть или клетка, чтобы ее поймать. Наконец я заметил в устах лису такую же рыже-золотистую, как вьющаяся у огня саламандра. Она тоже подбиралась к костру и вызывающе смотрела на меня блестящими ярко-изумрудными глазами.

Птица, лиса и саламандра. Я взволнованно схватился за оружие, хотя и знал, что это бесполезно. Мне не хотелось его применять. Они будто окружали меня, подкрадываясь к костру. Три создания, каждое прекрасное по-своему. От них исходило нечто зловещее. На миг я запаниковал, но тут же услышал голос.

— Не тот, — произнес, казалось, сам лес вокруг меня приятным женским голосом. — Но от него исходит нечто подобное. Издалека можно и перепутать.

Я смотрел, но больше не видел ни лисы, ни птицы, ни саламандры. Напротив, возле моего костра стояли три девушки. Если бы только одна, то я подумал бы, что животные принадлежат ей и теперь прячутся за хозяйкой, но девушек было ровно три, как до этого зверей. Три грациозные дамы. Я увлеченно разглядывал каждую из них. Венок из бабочек на голове у одной оказался живым и трепещущим. Десятки крылышек взмахивали, путаясь в ее курчавых золотистых волосах. Это же мотыльки и ночницы, сонно определил я, но среди них встречаются и лимонницы. Такие же бабочки запутались в ее платье, будто сотканном из плотной паутины.

Вокруг шеи второй дамы сияло нечто, подобное ореолу. Приглядевшись можно было определить, что это стоячий воротник, ни фриже и ни жабо, а будто солнце, сотканное из золотых нитей.

Третья дама выглядела особенно хорошенькой, если бы не веснушки, рассыпавшиеся по ее лбу, носу и щекам наподобие золотистой вуали. Со стороны, казалось, что они тоже живые и подвижные, как мелкая моль, облепившая ее кожу. Рыжие волосы почти сливались по цвету с одеждой сильно напоминавшей окраску какого-то ядовитого гриба. А еще гусеница обвивалась вокруг ее лба, как фероньерка.

— Милый мальчик, — произнес вдруг кто-то. Я так и не понял, которая из них это сказала, ведь губы не шелохнулись ни у одной.

— Да, милый, — рыжеволосая дама оценивающе взглянула на меня. — Оставим его в живых.

— Почему бы нет? Я люблю развлекаться с милыми смертными юношами, — блондинка двинулась ко мне. Крылья бабочек все еще тревожно бились в ее волосах. Я не мог отделаться от навязчивого ощущения, что за ней следует радуга, чудесным образом преображающая ее паутинчатое платье. Радуга, как шлейф или ореол. И она сильнее, чем свет от моего костра. Но дама вдруг остановилась, так и не ступив в круг света от пламени. Что-то словно ее удержало.

— А он не так прост, — услышал я от нее.

Ее подруги нахмурились. Я внимательно смотрел на них, а они переглядывались между собой, будто вели молчаливый диалог.

— Не просто юный пустоголовый красавчик, — нараспев сказала одна из них.

— Не просто смертный, но умный вряд ли, — поправила ее другая. — Иначе не зашел бы на наши земли.

— Ваши земли? — возмутился я. — Но они принадлежат моему отцу.

Не нужно было этого говорить. Я тут же привлек их пристальное внимание. Три пары сверкающих глаз уставились на меня и чуть не свели с ума. Они сверкали, как драгоценные камни, пустые и бездушные, но их взгляд пронизывал насквозь.

Я замер от этих взглядов. Гипнотические глаза уставились на меня с трех сторон, и ощущение было таким, будто мое сознание проваливается в черный бездонный колодец, откуда нет спасения. Нет выхода. Я оцепенел. Но всего лишь на миг. Через миг я пришел в себя и вздрогнул, будто только, что обнаружил, что стою на краю обрыва и нахожусь в смертельной опасности. Один шаг вперед и все было бы кончено. Я мог попасть в их нежные коготки и уже назавтра стать обезображенным трупом. Я только сейчас осознал, чего мне могло стоить их общество этой ночью. А чащу вокруг меня уже разрывал оглушительный несмолкающий смех. Красавицы хохотали. В этом хохоте было что-то неприятное, зловещие, и в то же время от звуков исходила какая-то гипнотическая красота. Я заметил, как белка, выползшая из дупла дуба, вдруг задержалась и прислушалась к чарующим звукам. Неужели и она сейчас превратиться в красавицу. Но этого не произошло. Я тупо смотрел на пышный беличий хвост и думал о том, что любой из моих слуг с удовольствием содрал бы его на шапку. Многие из челяди специально носили с собой охотничий нож как раз для такого случая. Только вот им бы пришлось расставлять силки или долго гоняться за белкой, а к женщинам она вдруг пошла сама. Черные глазки загипнотизировано сверкали. Зверек проворно запрыгнул на плечо светловолосой даме, но ловить бабочек в ее волосах почему-то не стал, хотя они непрестанно шевелились, будто запутались в ее кудрях, как в паутине и теперь хотели вырваться.

Я зачарованно смотрел на женщин, слушал смех, который вовсе не казался мне оскорбительным, хотя смеялись, наверняка, надо мной.

— Твои земли? Или твоего отца? — явно издеваясь, переспросила рыжеволосая и презрительно хмыкнула.

— Подумать только, каков нахал, — протянула брюнетка в платье похожем на солнце, — отстаивать у нас то, что испокон веков принадлежало нам.

Она двигалась гибко и грациозно, как саламандра. Я заметил, что в ее темных волосах отливают рыжинкой красные пряди, похожие на расплавленный огонь. Изящная рука, унизанная кольцами и цепочками, потянулась погладить белку, и зверек пискнул, как будто его обожгли. Я внимательно и восхищенно разглядывал ее пышный наряд из парчи, такого насыщенно золотого оттенка, что, казалось, он отлит из расплавленной лавы солнца. Он облегал ее, как вторая кожа и казалось, что это движется вперед не женщина, а саламандра. Ее шаги были абсолютно бесшумными. Я испугался, что сейчас она подойдет ко мне, и одно лишь прикосновение к ней или к ее сверкающему наряду обожжет меня, как несчастную белку.

— Глупый красивый мальчик, — вздохнула она. Ее кукольное личико с припухлыми губами выразило притворное сожаление.

— Смазливый и глупый, — хором подтвердили две другие, но я смотрел лишь на даму в золотом. Она зачаровала меня. Не больше не меньше, чем любая другая из явившийся мне триады, но все-таки… Я не мог оторвать взгляд от чистого, будто выбеленного лица, как у большой фарфоровой куклы. Его черты были совершенных пропорций, что особенно настораживало. Лица людей не бывают столь правильны и пропорциональны. Такими можно изваять лишь статуи, а у человеческого тела всегда найдутся изъяны. Высокий стоячий воротник с заостренными кверху клинышками напоминал узорчатое солнце. Свет тек по нему, как вязь по кружеву. Он казался раскаленным, как вулканическая лава. А лицо в его обрамлении все равно оставалось холодным. И белым. Лишь ярко-оранжевые напомаженные губы и подведенные черным глаза неприятно резко выделялись на бледном фоне.

Фероньерка из алых камней на ее лбу вдруг показалась мне трепещущими каплями крови.

— Это ты в гостях у нас, а не мы у тебя, — вдруг четко произнесла дама в наряде солнца и с грацией королевы. — Неужели до сих пор не понял?

— Я… — мне стало неприятно от того, как ее алчный взгляд скользит по моей обнаженной груди. Воротник вдруг сам собой распахнулся, будто кто-то порвал его. Я ощутил, что в шейном платке у меня запуталась бабочка и теперь отчаянно бьет по шее крыльями. Хоть бы она задохнулась. Только задыхаться вдруг начал я. Рыжая дама с осанкой хищной лисы свирепо глянула на меня, и на горле раскрылись царапины, как если бы чья-то лапа прикоснулась ко мне когтями.

— Перестаньте, — дама с бабочками в волосах сдалась первой. — Ведь он сильнее, чем мы думаем.

— Но он не тот, — обиженно сказала та, что была похожа на саламандру. — И это не его владения. И не его отца. И не кого-либо из их предков. Это наши земли. Мы позволили людям жить здесь, а не наоборот. И за это люди нам заплатят.

— Но он не простой человек, — блондинка оценивающе смотрела на меня. В ее лазурных глазах будто светилась радуга, и смотреть в них было невыносимо больно. — Я это чувствую.

— Вот если бы ты еще почувствовала, где тот, кого мы ищем, — язвительно подметила брюнетка.

— В королевском дворце, я полагаю, но нам туда нет хода, — не менее язвительно отозвалась светловолосая.

— Нет, я чувствую, что он рядом, — рыжая принюхалась к воздуху и поморщилась от гари от костра. — Это не он разжег костер своим дыханием, но он рядом. Судя по запаху, он намного более пригож, чем этот мальчик. И мы могли бы уже сейчас представиться ему, если бы набрели на его след.

— Кто-то его от нас скрывает.

Все три пары глаз вдруг разом уставились на меня.

— Нет, не он, — подумав, заключила рыжая. — Но пока мы видим здесь только его — сына хозяина наших земель.

Она презрительно усмехнулась.

— Так давайте проявим вежливость и представимся, — предложила брюнетка, и я сразу ощутил себя, как при королевском дворе. Это было смешно, кафтан на мне был порван, я сидел на земле весь в крови, а чувствовал себя так, будто стою у трона неземной безымянной заоблачной королевы.

— Я Фамьетта, — сказала она и слегка кивнула мне, так что подвески на ее лбу звякнули, переливаясь всеми цветами красного и оранжевого.

— Меллисандра, — неохотно кивнула блондинка, смахивая со лба бабочек.

— Роксана, — дама похожая на лису хищно улыбнулась, обнажая острые зубы.

Я с трудом сглотнул. Вот мой звездный час. Три грациозные красавицы стоял передо мной в ночи и жаждут знакомства сами. И это ведь далеко не бордель. Мне не придется лезть в карман за кошельком, чтобы познакомиться с ними поближе. И все равно я заробел. Как будто даже мимолетная улыбка каждой из них могла стоить мне не всего отцовского капитала, но намного больше — жизни.

— Я Винсент де Онори, следующий граф в этих владениях, — прошептал я. Каждое слово давалось мне с трудом. Казалось, язык распух, а губы занемели.

Три красавицы смотрели на меня игриво, почти вызывающе.

— Так давай подружимся со следующим графом, — сказала Фамьетта, и все они с легкостью рассмеялись.

Горящая головня вдруг откатилась от костра и опалила мне лодыжку. Я тихо ойкнул, бархатные бриджи оказались прожжены. Над голенищем высоких сапог расползалась дыра. Знакомство мне дорого обошлось. Я надеялся, что дублоны из кармана сейчас тоже не посыплются на землю, чтобы кто-то мог проворно их подобрать. Например, те низкорослые существа, которых я замечал то на деревьях, то в кустах. Они, казалось, шастали повсюду.

— Ну, вот мы и знакомы, — почти пропела Меллисандра. Ее смех тек ко мне серебристым ручейком и полностью завораживал.

— Всегда приятно знать, с кого будешь собирать налоги на землю после очередных графских похорон, — ехидно добавила Роксана.

— Простите? — я не понял.

— Видишь, старик ему ничего не сказал, — Роксана взглянула на Фамьетту так, будто выиграла пари. — Я была права.

Она протянула руку вперед, но величественная дама в золотом даже не шелохнулась, будто заранее знала, что подруга лишь опалит об нее пальцы. Раздался тихий всхлип.

— Ну, зачем ты так, — Роксана насупилась. — Он ведь тоже должен платить нам дань, когда придет его черед наследовать. Иначе мы затопчем его пахотные поля и перебьем всех селян.

— Его отец об этом знал и не платил, — недовольно заметила Меллисандра.

— Однако он не похож на отца, — Фамьетта разглядывала меня внимательно и даже немного заинтригованно.

— То есть он более щедрый, — я заметил в речи рыжей скептицизм. — Или ему больше жаль крестьян. Старику вот будет жаль только если мы раздерем и его собственное горло. Он спит и грезит стать королем.

— Но этот другой, — Фамьетта взмахнула рукой, в миг пресекая все споры, похоже, в этой маленькой компании лидировала она. — Не такой, как его отец. Особенный. В нем есть что-то… наше.

Она тоже принюхалась.

— Но он никто, просто человек, — Меллисандра сжала кулаки. Я вдруг представил ее парящей над обрывом и манящей меня к себе, на верную смерть. Она бы это могла. Радуга вокруг нее, подобная ореолу, могла создать любые иллюзии. Иногда это меня пленяло.

— Не просто человек, — Фамьетта провела пальцем по цепочкам на своей ладони, закрепленным в колечки на пальцах, и те разом зашевелились, как живые змеи из золота. Как конечности саламандры.

— Поди сюда, мальчик, — она поманила меня к себе. — Винсент, говоришь? Мне нравится твое имя, и многим в моем мире понравилось бы твое лицо.

— В вашем мире? — взволнованно и с недоверием переспросил я. — Но вы говорили, что этот мир вокруг — ваши угодья. Так зачем же идти куда-то еще.

Опять смех. На этот раз почти беззлобный.

— Смышленый малыш, но уже не ребенок, чтобы его похищать.

Кажется, это сказала Роксана. Три голоса сливались для меня в одну мелодию, и я уже не мог различить, кто из них что говорил.

— Хочешь пойти станцевать с нами на полях? — пригласила Меллисандра. — На пахотных полях твоего отца?

— Это так весело танцевать под луной, — добавила Роксана. — И топтать посевы.

— И ломать капканы.

— И опрокидывать кринки с молоком.

— И выжигать рожь.

— И насылать плесень на хлеба.

— И убивать людей — этих глупых насекомых в нашем мире. В мире, который изначально после падения принадлежал нам.

Женщины смеялись, а я весь съежился у костра, будто его пламя могло меня от них защитить. Бесполезный карабин лежал рядом, и какое-то существо из леса уже осматривало его, даже трогало, но я то знал, что пули мне не помогут.

— Ведьмы, — хотелось прошептать мне, но я понимал, что существа, которые стоят передо мной, куда более древние и опасные, чем те, которые занимаются в закрытых хижинах колдовством. Ведьмы лишь пытаются призвать себе на помощь чары, которые пошли от этих существ. А сами эти существа сейчас стоят рядом с моим костром, который вот-вот затухнет, потому что длинные тени от их фигур уже ложатся на пламя и оно шипит, как от контакта с ветром и водой.

Мне стало холодно, хотя я сидел у огня.

— Пошли танцевать, — настаивала Меллисандра. Она протягивала ко мне руки, гибкие и цепкие, как сухие ветви кустарника.

— Пошли, тебе понравится с нами плясать, но за ночь ты стопчешь свои башмаки.

— И ноги сотрешь до крови.

— Даже сильнее. До самой кости.

Новый взрыв смеха сотряс мое сознание. Я пьянел от этих звуков. Они сводили меня с ума. Но даже в таком состоянии разум четко отмечал, что Фамьетта нравится мне больше остальных. Возможно потому, что она здесь самая сильная и самая соблазнительная. Я не мог оторвать взгляда от полушарий ее груди, от шнура в корсаже, который извивался, как живая змея, от тонкого стана, затянутого в корсет, как в стальной лист. Я знал, что она может вырвать мне глаза или сжечь их прямо в глазницах из-за того, что я так беззастенчиво пялюсь на нее, но мне на какой-то миг стало все равно. Я хотел ее, несмотря на то, что она вся будто создана из огня. Она сама огонь. Но я жаждал сгореть в ее объятиях. Мне до боли хотелось обхватить руками тонкий стан, гибкий, как у саламандры и пусть контакт с ее кожей обратит меня самого в золотую глыбу. Мне все равно.

— Саламандра, — прошептал я одни губами. Этим именем назвать ее было бы правильнее и точнее. И она вдруг улыбнулась мне в ответ. Почти призывно. Я с трудом сглотнул. Сейчас я готов был бы пойти с ней куда угодно, даже если она сама сбросит меня в обрыв.

Де другие дамы смеялись так, будто хотели заманить меня даже не в разбойничье логово, а в место куда пострашнее.

— Да, не трусь же, пойдем. Неужели ты не любишь развлекаться, — не отставала Меллисандра. — Светский щеголь в деревне забыл о торжествах. Или твой отец против того, чтобы ты веселился.

— Что еще можно ждать от сына такого отца, — равнодушно проговорила Фамьетта, но ее равнодушие задело меня сильнее, чем любое презрение. Я будто получил пощечину и никак не мог прийти в себя.

Карабин под моей рукой выстрелил, потому что крохотное существо все-таки надавило на курок. Пуля задела мои пальцы и расщепила полено, которое я собирался отправить в огонь. Я почему-то не мог отделаться от ощущения, что она должна была меня убить или хотя бы смертельно ранить. Дамы смотрели на меня слегка разочарованно. Неужели живой я не так симпатичен, как мог бы оказаться мой труп.

— Милый мальчик, — протянула Миллисандра так издевательски, что любой был бы унижен.

— Но не тот, — эхом повторила Меллисандра. — Совсем не тот. Не тот, перед кем, нам сейчас следовало бы сделать реверанс.

Она хитро посмотрела на своих подруг, как если бы совершенно простая фраза имела для всех троих какое-то особое значение.

— Пошли, — пропела она и развернулась в сторону чащи.

— А как же он? — Роксана не хотела уходить та просто.

— Его так легко не тронешь, — бабочки в волосах Меллисандры еще сильнее забили крылышками. — А жаль. Он мог бы стать нашим избранным для сегодняшнего развлечения. Он ведь все-таки аристократ. У нас давно уже не было гостя-аристократа на ночном собрании. Видно придется опять выбрать какого-нибудь крестьянина.

— Зачем? — я не должен был задавать вопрос, но не смог удержаться.

Женщины обернулись ко мне так удивленно, будто считали, что я вообще не могу их расслышать. Наконец, Роксана хищно улыбнулась.

— Чтобы потанцевать с нами, — пояснила она, тряхнула рыжими волосами, как плащом и уже не она, а рыжая лиса убегала т меня в чащу.

Последние мгновение я мог наблюдать за изящной рукой Фамьетты, ласкавшей зверька, а потом видел уже только опаленную тушку белки на земле недалеко от костра. У меня голова шла кругом, в ушах все еще стоял серебристый смех. Такой гадкий, ехидный, издевательский. И все равно такой красивый.

Мне стало дурно. В глазах помутилось. Казалось, прямо сейчас меня вырвет, но этого не произошло. Еще бы. Стоило ли опорожнять и без того пустой желудок. Слишком поздно я заметил, что мой ужин исчез прямо с вертела. Монеты, табакерка и ажурный носовой платок из кармана тоже куда-то пропали. Нужно было внимательнее следить за теми странным существами, что вертелись вокруг костра. А я вместо этого уставился на обольстительные женские фигуры и поплатился за это. А было бы за что. Возможно это вовсе и не женщины флиртовали со мной. Падшие создания леса, духи природы, нечисть, имеющая сходство с девицами, о которых я мечтал. При чем лишь отдаленное сходство. Я вспоминал нечеловеческие черты своих новых подруг и сам содрогался от мысли, что они меня совсем не отпугнули. Ни кожа саламандры, ни перья и бабочки, будто произрастающие прямо из волос, ни лисий мех на коже, ни конечности похожие на сухие ветки. Красота и уродство в одном лице. Меня должно было бы от этого тошнить, а я ощущал лишь болезненное желание.

Все было так сложно.

— И какого сейчас храбрецу, который пошел охотиться на нечисть, — в моей голове, как проклятие, зазвучал презрительный голос Магнуса, хотя его самого, конечно же, не было рядом.

Зато какой-то шаловливый огонек продвигался сквозь листву. Я не сразу различил мальчика в зеленом. Это он вроде бы нес фонарь, хотя самого фонаря я не видел. Но свет двигался рядом с ним. Свет в форме мерцающего шара.

— Эй, ты, — окликнул он меня, едва от моего костра остались лишь затухшие головни. — Устал плясать на полях и решил присесть тут. Это не твое место.

— Я и не ходил сегодня плясать, — ответил я, игнорируя наглость. Он обращался ко мне, как к давнему знакомому, хотя я совсем его не знал.

— Надоело? — острые уши шевельнулись под зеленой шапкой, сшитой в форме клинового листа. Со стороны казалось, что это именно кленовый лист обмотали вокруг его золотистой головы и придали черенку вид украшения. Он был похож на лакея. Только его зеленая ливрея и бриджи тоже как будто были сшиты из листьев, что придавало одежде роскошный и щегольский вид. Лакеи так нарядно не выглядят и не ведут себя так развязно.

Он принял меня за кого-то своего. За кого-то, кто пляшет на полях всю ночь вместе с остальными. И я решил подыграть ему.

— Не то чтобы надоело, — с деланным безразличием признался я. — Мне просто не хватает компании.

— Да там ее полно, — весело отмахнулся он.

— Я имел в виду моего личного компаньона.

Теперь он посмотрел на меня уже с явным интересом. Обратил внимание на распахнутый ворот и кровь.

— От тебя несет человеком, — он принюхался к крови. — Недавно убил?

Я медленно кивнул, не желая признаваться в праве.

— Но ведь еще не полнолуние, — обвинил он. — раньше полнолуния нельзя.

Я виновато пожал плечами.

— Ты ведь не выдашь, — как легко оказалось притворяться и лгать.

В один миг он оказался рядом. Нечто похожее на фонарь бухнулось на землю рядом с ним и тут же перестало сиять. Его губы легко коснулись моей кожи, чтобы жадно слизнуть кровь. Лишь с трудом я заставил его отстраниться.

— Пойдем со мной, — с придыханием прошептал незнакомец. — Мы спляшем вместе на зло другим. И вместе напьемся, когда придет срок. У меня припрятан серп в дупле дерева, я могу кого-нибудь зарезать.

Мне стало дурно, но я не подал вида. Моя кровь поблескивала на его губах. Он придвигался все ближе, а его потухший фонарь недовольно шипел. Мне даже почудилось, что это живое существо. То ли кукла, то ли женщина похожая на шар размером с кулак. Я уже ничему не удивлялся.

— Пошли, — он потянул меня за рукав. — В отличие от тебя я скороход, а ты кажется немного медлителен.

Я заметил, как проворно он двигается, но промолчал.

— Я мог бы пронести тебя над всем королевством всего за одну ночь, — похвастался он. — Я делаю так с путниками, которых застаю в сумерках на дорогах. Проношу их над всей страной всего за одну золотую монету. А потом сбрасываю их в пропасть. Ну знаешь там где ущелье в самом конце этой проклятой страны.

— Почему ты называешь эту страну проклятой. По-моему она благословенна, — я рассчитывал это лишь с учетом отцовского богатства. Нечисть на его землях как раз в счет не шла.

— Ну, потому что ею будет править он… разве сам не знаешь, — парень заворожено уставился на луну, проглядывающую сквозь ветви деревьев и его глаза расширились, сами напоминая две круглые луны.

Я действительно не знал, что ответить. Мне мало, что было известно. Но я уже считал себя хорошим актером, потому что смог ввести этого встречного в заблуждение. Если только смог.

А вдруг он тоже притворялся?

Его фонарь уже сам летел перед нами, озаряя путь. Он вел нас из леса к пахотным полям. Визг и крики, доносившиеся оттуда, сразу меня насторожили. Похоже там и впрямь шли пляски, как в дни сбора урожая, когда селяне поют и танцуют, украшают лентами стога, пьют крепкие напитки и празднуют. Но сейчас праздник был другим. Я сразу уловил различия. Крестьян там как раз не было. Восхитительные наряды с деталями, как на маскараде в свете луны производили поистине зловещее впечатление. Я замер, хотя мой друг тянул меня в пляс. Н удивлялся тому, что я такой пассивный, тянул меня за рукав, так, что ткань трещала, царапал, кусал до крови, злился, что я не уделяю ему достаточного внимания. Его живой фонарь меня обжигал, а я все не мог оторвать взгляд от буйства красок, мистические знаков, лиц, похожих на маски и крыльев. Да, самых настоящих крыльев, которые двигались за спинами собравшихся и были живыми, а не пришитыми к дьявольским костюмам. Хвосты и рога шевелились. Отвратительные ступни с когтями выглядывали из-под шитых золотом юбок, плешивые затылки обрамляли живые черви вместо локонов, темно-синие наряды на самом деле оказывались павлиньими перьями, растущими прямо из кожи, шляпки в форме грибов действительно были ядовитыми грибами. Мелькали копыта под бриджами кавалеров, и они топтали отцовские поля, и я пришедший сюда воевать с нечистью, не мог вымолвить ни слова. Потому что при всех своих жутких уродствах это сборище было прекрасным. Настолько прекрасным, что их лица и манеры полностью заворожили меня. Одна фея со стрекозиными крыльями посмотрела на меня, и я понял, что сейчас отдал бы этому сборищу не только посевы, но и все отцовское добро, если только эти изумительные создания примут меня в свои круги.

И это с ними я хотел воевать.

Опасные и красивых, они, к сожалению, оказались еще и кровожадными. Восхитительные твари. Они не обращали внимания на меня. А я сходил с ума по каждому из них. По каждому и по каждой, не зависимо от пола. Да и имел ли для них значения пол вообще. Они ведь нечеловеческие создания. Но, кажется, они приняли меня за своего. Лишь кто-то заметил, что от меня разит человеком. Это был красавчик, похожий на черта с копытцами и хвостом, но внешне очень даже привлекательный. Дама с веером из павлиньих перьев, плотно вросшим ей в руку тут же объяснила это тем, что, наверное, я недавно воровал что-то в деревне и теперь на мне остался запах людей. Пусть думают так.

Я жадно разглядывал каждого, а мои ноги сами двигались в пляс в такт их чудесной музыке. Я танцевал уже несколько часов без остановки на отцовских полях, под сияющей луной, в компании нечеловеческих существ. По натертым ступням у меня уже сочилась кровь, а я ощущал себя невыразимо счастливым. Что если этот дурман развеется утром, и я проснусь с ногами стертыми до кости, уже не способным подняться, а только полсти. Что если я допляшусь до того, что больше вообще не смогу ходить? Ну и пусть. Мне было все равно. Такой миг этого стоит. Я был своим в кругу восхитительной нечисти. Я смотрел на нечеловеческие лица. Наблюдал за волшебными фокусами. Пьянен от музыки, ритм которой все ускорялся.

И вдруг я заметил одно напуганное существо в кругу неземных созданий. Оно трепетало от страха, усталости и боли. Оно было здесь таким чужеродным и отвратительным. Почти как гадкое раздавленное насекомое среди ярко оперенных птиц. Мне совсем не было жаль его, напротив я ощутил омерзения. В контрасте с неземной красотой он смотрелся так убого. Я не сразу осознал, что это человек. Всего один смертных в кругу бессмертных. Крестьянин, судя по одежде. Бедняк из ближайшей деревни. Он узнал меня, и его глаза теперь молили о помощи. Какой затравленный у него был взгляд. Неужели он не понимает, какую честь ему оказали, пригласив сюда. Вернее заманив. Но это было не важно. Этот грязный крестьянин может танцевать всю ночь под чудесную музыку в кругу волшебных созданий, а ему страшно. Я не мог его понять.

— Отстань! — я отпихнул его, когда он вцепился мне в рукав и заметил, что пальцы на его руке раздроблены.

— Попробуем его на вкус, — прошептал мой спутник, доставая что-то из кармана одежды. Стилет. Тонкие пальцы пробежали по лезвию. — Я не боюсь железа. Вопреки преданиям людей. Нужно же как-то добывать угощения.

Он нарочно задел кончиком лезвия плечо уставшего измотанного мужчины, который и мог бы упасть, но его подогнувшиеся ноги все еще продолжали выделывать какие-то причудливые па, будто дергал его как марионетку и заставлял продолжать пляску.

Капелька крови выступила как рубин. Такая красота под грязной истрепанной одеждой. Такая роскошь. Мой друг облизнулся.

— Кровь, — прошептал юноша в золотой маске. Я присмотрелся и понял, что это вовсе не маска, а его настоящее лицо, окаймленное золотыми ветвистыми рогами.

Другие принюхались.

Человек, минуту назад моливший меня о помощи, напоминал загнанного зверя. Кажется, его ступни кровоточили, как мои. Существа вокруг жадно хватали своих когтями живое тело. Он падал, а ноги все равно продолжали отчаянное движение.

Я отступил прочь, позволяя другим окружать его все теснее. Я не мог смотреть на то, что они с ним собираются сделать. Ведь это все уже не забава. Красивая дама, из чьей кожи образуя воротник, прорастали павлиньи перья, целовала меня, а я ничего не чувствовал. Ее губы были безвкусными, как вода. Роскошное платье состояло не из кружев, а из таких же перьев прорастающих прямо из ее кожи. На миг я отдался во власть ее поцелуя, потому что не желал слышать крики, доносящиеся будто издалека. Но ведь человек кричал совсем рядом со мной, а я не мог и не собирался ему помочь. Как это на меня не похоже. Похоже, волшебное общество сумело развратить меня всего за ночь. Я все еще не верил, что в него попал.

Но это был не сон. Мой спутник уже выбрался из гущи толпы, он вытирал окровавленные губы рукавом, облизывался и спешил увести меня у прекрасной дамы.

— Где ты будешь ночевать? — без предисловий спросил он. — У меня есть на примете отличное дупло. Мы вдвоем там как раз поместимся.

Его рука по-хозяйски скользнула мне под кафтан.

— В дупле? — я поморщился.

— Да, а что?

— Я хотел переночевать в графской усадьбе.

— А ты любишь роскошь, красавчик? — он засмеялся. — Хочешь спрятаться там в каминной трубе, пока еще не топят. Или на крыше. Или под кроватью.

— Желательнее в самой кровати.

— Ну и ну.

— Я так уже делал.

— Спал в кровати графа, когда его отвлечет на всю ночь бессонница, — лукаво подмигнув, предположил спутник.

— Нет, в кровати его сына, — я поморщился, хоть это и не была ложь.

— А ты ловкий малый.

Я так не считал, но решил, что лучше будет промолчать.

— Но ведь втроем в одной кровати будет слишком тесно. Лучше пошли сегодня ночью со мной в дупло, — он настойчивее притянул меня к себе.

Мы шли почти в обнимку, удаляясь прочь от вытоптанных полей. Я даже не ощущал сожаление от того, что отца лишили таким образом дохода. Они ведь сегодня ночью могли пойти выбивать окна в поместье, а вместо этого вытоптали лишь будущий урожай. Что с того? я пребывал бы в эйфории и дальше, пьяный от общества неземных, от их музыки, от их близости, как вдруг кто-то рядом со мной прошипел:

— Человеческая кровь!

Это было обо мне. Я взволнованно обернулся. Ко мне уже принюхивались.

— Вторая жертва? — спросила какая-то красотка, изогнув бровь. Вернее, не бровь, а червяка, который полз по ее лицу, изображая брови. — Но ведь за ночь можно лишь одного.

— Да бросьте вы. Он со мной, — мой спутник хотел провести меня дальше, но нас уже обратили внимание.

Множество глаз разом устремились на меня, и я почувствовал себя, как в мышеловке. На миг мне даже стало страшно, так внимательно и алчно они смотрели. А потом где-то мелькнуло золотое платье. Женщина-саламандра так похожая на раскаленное солнце что-то шепнула другим и в миг сняла напряжение.

— Пусть идут, — рука в кольцах взмахнула, отпуская нас, и эта уже была конечность змееподобного чешуйчатого существа. Я представил себе саламандру, ползающую в атаноре алхимика, чтобы своим прикосновением обратить различные сплавы в золото. А потом перевел взгляд на солнцеподобный воротник и изящную кукольную головку. На этот раз она показалась мне зловещей. А потом нам разрешили уйти.

— Мой ученик, — шепнул чей-то голос. Это Магнус склонялся к даме-саламандре, но я мог видеть его в толпе только миг. Однако голоса еще долго долетали до меня, будто пойманные издалека в сети моего сознания.

— Почему он не носит черное, если он твой ученик?

— Еще рано, он новичок, а не адепт и при том довольно неуклюж. Простите его.

— В этот раз, простим, так и быть. Но следи за ним. Иначе.

Когти саламандры царапнули, будто по железу. Я хотел обернуться и не мог. Как же она была красива и пугающа. Фамьетта. Одновременно и кошмар и сладкое роскошное видение. Я еще долго вспоминал ее. А мой пьяный нечеловеческий друг вел меня в обнимку по поляне. Мы двигались к усадьбе отца и разве только не орали пьяные песни. Он шептал мне что-то интимное и дерзкое, но я делал вид, что не слышу. Лишь возле самого дома он скривился и прошептал что-то об оберегах, текущей воде и стали. Он не хотел разворачиваться назад, но ему пришлось. Он выразил надежду, что мы еще встретимся. Даже сказал, на каком перекрестке в полночь мне следует его поджидать.

На всякий случай я не стал его разочаровывать. Мне не хотелось, чтобы когти нечисти вцепились и в меня, как в того крестьянина. Я слышал страшные крики, но не понимал, что такого с ним делали эти красивые создания, что нужно было так сопротивляться и кричать.

У меня помутилась голова. До дома я дошел почти ползком и мог бы заснуть на пороге. Мне все равно, что меня разбудят ногами и что это будут человеческие ноги, а не высших существ. Почему-то это было для меня важно. То, что в поместье живут просто люди. Это главное. Люди! Несовершенные люди, общества которых я больше не хотел, но оно меня спасало. Потому что при воспоминании о красивых соблазнительных неземных существах мне вдруг начало становится по-настоящему страшно.

Дьявольский двойник

С утра я был в стельку пьяным. Так решили слуги, которые нашли меня валявшимся на пороге. Правда, выяснить, в каком трактире я выпивал всю ночь, никому не удалось. Зато отец орал так, будто это его, а не меня будили ушатом холодной воды и пинками сапог. Он твердил, что я порчу его репутацию тем, что шатаюсь все ночь бог весть с кем и бог весть где. Благо ему можно было кричать, сколько он захочет. А вот я едва посмел заикнуться о том, что он сам уже достаточно испортил свою репутацию заговором против короля, как тут же получил звонкую пощечину. У нас бы дошло до драки, не вмешайся Поль. Бедняга всегда был слабеньким и малодушным, но на этот раз решил принять отцовский гнев и удары его трости на себя. Мне было его жаль.

Но еще больше мне было жаль себя. Признаться не слишком приятно, когда с утра тебя будят ударами чьих-то ног. Слуги обнаружили меня, когда открывали дверь черного хода, до главного я добрести ночью так и не смог. Но и там вряд ли все обошлось бы меньшей кровью. Открывавшаяся дверь больно задела меня по голове, и теперь на моем виске красовалась глубокая ссадина. Вначале она сильно кровоточила. Я даже полагал, что умру, потому что какое-то время кровь не удавалось остановить ничем. Напрасно было прижимать к ране влажный платок или звать лекаря. Я думал, что обречен, но это оказалось не так. Стоило подумать о чем-то приятном, например о Фамьетте, как рана тотчас зажила, будто кто-то прижег ее раскаленным клинком. Казалось, это она сама прикоснулась ко мне, и крошечный шрам покрылся жженой коростой.

Я прикрыл его прядью волос и решил, что мне еще повезло. Ведь слуги, которым никак не удавалось открыть с утра дверь, потому что пьяный сын хозяина развалился на пороге, могли случайно выбить мне глаз или сломать нос. Они так усердно расталкивали меня, когда обнаружили, будто я был ковром, из которого выбивают пыль, а не человеком. Хорошо еще, что удар в висок не оказался смертельным. Я как-то слышал, что если хочешь убить соперника в рукопашной, то надо бить ему по виску. Я ведь мог и умереть. От этой мысли на душе стало черно. Хоть моя жизнь и была пустой и бесполезной, но я не хотел с ней расставаться. Ни в коем случае не хотел.

Мне хотелось жить и наслаждаться пением соловья в терновнике. Солнцем в небе. Травой на нескошенном лугу. Плясками на деревенских праздниках. Бутылкой крепкого вина. Жареным цыпленком на столе. Чистым воздухом у ручья. Самим ощущением жизни.

Я хотел быть живым и хоть немного счастливым. Я хотел быть простым человеком. Самым обычным. Как все люди.

Как люди, которые, по словам Фамьетты, бесправно живут на земле, которая им не принадлежит. И оскорбляют своим присутствием ее земли. Ее, а не мои. В голове тут же всплыла дикая пляска ночью. Пляска в кругу нечисти, нарочно вытаптывающий поля моего отца.

— Говорят, что люди, которые провели ночь в обществе фей, наутро будут охвачены такой черной тоской по минуте волшебства, мелькнувшей в их скудной человеческой жизни, что наутро непременно сами влезут в петлю, — мысль оформилась в моей голове так четко, будто это одна из ночных знакомых снова зашептала мне на ухо свои аморальные речи. Я даже обернулся через плечо, чтобы проверить, что за моей спиной точно никто не стоит.

Мне хотелось выпить чего-то крепкого. Хотя слуги, которые были уверены в том, что я и без того слишком сильно пьян, наверняка, получили приказ от отца весь день отказывать мне в выпивке. Но все равно стоит отыскать виночерпия и сказать ему, что я должен опохмелиться. Пусть уж лучше думает так. Я прикинул, удастся ли мне самому выпросить у ключницы запасной ключ от погреба или лучше послать за этим Поля. Ему в доме всегда доверяли больше, чем мне, хотя это было нечестно. Он ведь еще больший вертопрах и гуляка, чем я, но дома умеет притворяться приличным. Так что лучше отправить за вином его. Только вот при мысли о погребе мне почему-то стало дурно. Я вспомнил противного гнома и тут же передумал туда идти. А тем более посылать туда брата, который и не предполагает о том, что на наши излюбленные ячейки с бутылками уже может быть наложено какое-то заклятие.

Поль так наивен. Раскрепощен, испорчен и наивен. Не стоит подставлять его. Он ведь сегодня хотел защитить меня, хотя наверняка уже и пожалел об этом. Разгневанный отец тут же начал кричать, что мы оба бездельники, молодые лодыри и подлецы, недостойные его снисхождения и тем более права наследовать его земли. Это еще было обосновано тем, что в моих карманах за ночь не осталось ни одной монеты. Отец решил, что я все пропил. Что его совсем не порадовало.

Я не стал валить вину на фей, чтобы не усугублять дело. Хоть все и знали о том, что я пошел ночью в поле ловить сверхъестественных существ, но никто бы не поверил мне, если бы я стал утверждать, что встретил таковых. И тем более в то, что таковые меня обокрали. Даже Полю стало бы смешно, заяви я такое. Отец и так был недоволен тем, что за ночь я не совершил ничего достойного, даже не заехал к деревенскому священнику, чтобы отвести его на якобы испорченные нечистью места. Ему было бы приятнее, если бы я всю ночь прошатался там с попом, махающим над полем кадилом или бубнящим псалмы. Так выглядело бы пристойнее. Репутация феодала возросла бы в глазах подчиненных от этого поистине благотворительного акта. Его сын приобрел бы авторитет храбреца не побеждая нечисть, а лишь делая вид, что он охраняет своей шпагой читающего молитвы пастыря. Естественно лишь до того момента, пока шпагу не пришлось бы пустить в ход. Отец был против крайних мер, раз в тех нет необходимости. Его заговор против короны не в счет. Власть и деньги это единственное, за что он готов был сражаться любыми способами. В других же случаях было куда лучше и безопаснее изобразить из себя театрального героя. Так считал отец. Я же оказался дураком. Я пошел драться с нечистью там, где удобнее было просто сделать вид. Тогда бы меня уже славили в деревне во благо отцу. Кому не хочется иметь сына-героя. Священник тут же разнес бы слухи обо мне, позови я его с собой. В мой адрес посыпались бы похвалы. Незаслуженные, но лестные.

Теперь же меня только осуждали, полагая, что всю ночь я где-то беспробудно пил и успел пропить не только деньги, но даже перстни и кольца со своих рук. Лошадь, по сплетням прислуги, я тоже пропил. Ведь домой пришел пешком.

Так бы все и считали, не прискачи конь сам обратно. В его аккуратно расчесанную гриву кто-то вплел маргаритки и цветы вереска. Пока конюхи шептались об этом, я думал о том, которая из моих ночных знакомых могла это сделать? Фамьетта? Меллисандра? Роксана? А может, это была моя подруга Клея? Она добрее других, она могла пожалеть моего коня и отправить назад. Вот только зачем еще было заплетать в его гриве косички, которые теперь ни один конюх не мог расплести? Говорят, так поступают лишь гномы и домовые. Правда, я их ни разу на этом не ловил. И вообще единственный гном, которого я видел воочию, лез не в стойло к коням, а за бутылкой в погреб.

Жалкий пьяница! Вот кого должны были ругать слуги, а не меня. Естественно я никому бы об этом не сказал, потому что опасался насмешек. Какой бред может прийти в голову подвыпившему глупцу, начали бы шептаться обо мне. Им всем и так было весело. А мне вот не очень.

Но вопреки россказням о визитах к нечисти и плачевных последствиях таковых, я умирать не хотел. Мир не был охвачен черной тоской лишь от того, что я не увижу больше фей. Краски неба не потускнели, свет не сделался мрачным, роскошь отцовского дома и зелень леса за ним вовсе не показалась мне угрюмой. Никакого чувства безнадежности не пришло. Хотя сказки и утверждают обратное. Я ни чуть не сожалел о том, что больше не увижу нахалок, которые утверждали, что земли, которые я должен наследовать, на самом деле принадлежат им. Какие самоуверенные! Лучше было с ними больше и не сталкиваться. И о новой встрече с тем мальчишкой в зеленом, который слишком уж беззастенчиво прижимался ко мне, пока мы шли домой, я тоже не мечтал. Он сказал, что его зовут Каем. И честное слово, он был пригож, как девица. Даже красивее девицы. Тем не менее мысли о нем не вызывали во мне тоски. Даже пляска в волшебном обществе под луной не вызывала во мне желания снова бежать на поля и дожидаться сумерек, когда восхитительные и проклятые создания снова соберутся устроить праздник.

Я не стал бы умирать от того, что меня на этот праздник больше не пригласили. Я не утратил рассудка после встречи с волшебными созданиями. Может потому, что у меня и раньше рассудка не было. Это могло быть объяснением. Сумасшедших ведь не сведешь с ума еще раз. Нельзя ведь повторно отнять у человека разум, если его уже нет. Даже явись ему вся нечисть мира, это будет бесполезно.

Так я думал и хвалил себя за находчивость. Между тем роковая встреча была уже почти на пороге. Должен настать миг, когда я пойму, что даже на сумасшедшего найдется управа. Тогда еще я не помышлял об этом. Тогда я был почти счастлив. Я жил простыми радостями. Мир не покрылся мраком от того, что одно волшебное существо недосягаемо для меня. Так было пока. До поры до времени.

— Ты веришь, что феи способны лишить смертного рассудка? — осторожно спросил я у Поля.

Он только устало закатил глаза, потирая синяки и ушибы, оставшиеся после ссоры с отцом. Признаться, это заставило меня ощутить себя виноватым. Ведь с отцом поругался я, а досталось ему.

— Я знал одного человека, который говорил, как ты, — признался Поль, наконец, — бургомистра из одного небольшого городка. Он клялся, что к нему по ночам является фея. Сразу после наступления сумерек. Бледная рука стучала в его окно, часы били полночь, и появлялась женщина. Прямо в его закрытом кабинете, куда не мог просто так пройти никто.

— Скорее не фея, а блудница, — понимающе хмыкнул я.

— Допустим, — Поль играл небольшим стилетом и случайно поранился. Я отвернулся. Запах его крови резко и неприятно ударил в ноздри, будто смешались сталь, специи и жаркое. Гвоздика и сырое мясо. У меня помутнело в глазах. Но всего на миг.

— Она звала его с собой в чудесное общество, — продолжил брат. — Он признался, что танцевал с ней под луной в обществе неземных созданий, а когда решил вернуться к ним наутро, то не обнаружил на том месте ничего, кроме болотной трясины. А разве на ней потанцуешь? Его нашли там однажды в стоптанных башмаках и с израненными ступнями.

Я болезненно поморщился, вновь ощущая боль в собственных натертых ступнях.

— И что с ним произошло потом?

Поль легко передернул плечами, будто это само собой разумелось.

— Он повесился.

— Да ну?

— А что ты удивляешься. Все, кто повредились умом, кончают так. Бродят по лесам и пустошам в поисках королевства фей, которое они якобы видели, а потом либо их загрызают дикие звери, либо бедняги сами сводят счеты с жизнью. Не все ли равно.

Похоже, ему это было глубоко безразлично. Он лишь поддерживал нашу беседу, как непринужденную светскую болтовню, а сам смотрел вдаль на служанок, начищающих холл. А вот мне было жутко и неприятно.

— По мне, так они все сумасшедшие. Вместе с тем косарем из деревни, который недавно взял серп и зарезался. До этого в пивных он утверждал, что ищет странных существ, с которыми отплясывал ночью на стернях. Похмелье чем угодно может закончиться, — деловито заключил Поль, который и сам редко бывал трезвым. Только в отличие от меня он готов был лицемерно порицать свои пороки, за что и являлся любимчиком отца.

— Тот косарь говорил, что его охватила черная тоска… ну, безвыходность, боль, тяга к этим существам, непреодолимое желание снова их увидеть.

— Он чего только не говорил, но никто ему не верил. Пока он не зарезался, естественно. На том и решили, что он все-таки рехнулся.

— Рехнулся? — недоверчиво переспросил я. — Но ведь крестьяне так суеверны.

— И что с того? — начисто забыв об уроках манер, преподанных ему, Поль вальяжно развалился прямо на ступеньках у входа в холл.

— Как думаешь, Маделейн могла бы обратить на меня внимание? — заговорщически спросил он.

— Кто такая Маделейн?

— Новенькая служанка.

И всего-то? Меня больше интересовали феи, о чем я глупец наивно ляпнул вслух.

— Ну, ты и шутник, — Поль расхохотался.

— А ты скромник, — пожурил я его. — Она же просто служанка. Позови ее к себе и делай все, что хочешь. Кто из челяди посмеет тебе отказать.

Он посмотрел на меня с уважением, как на умного. Такое случалось не часто. С меня редко можно было взять пример.

— Значит, ты считаешь, что люди лгут, когда уверяют, что их обольстили и свели с ума сверхъестественные создания?

— Конечно, — Поль даже не ставил себе такой вопрос. — Люди пьют, Винсент, особенно крестьяне. Что им только не почудится по дороге из пивной. А еще нужен предлог, чтобы отлынивать от работы.

С каких это пор он стал таким циничным. Я услышал тихий шелест и пение, доносящееся со стороны арсенала, и тут же вспомнил о девушке, танцевавшей на обнаженных шпагах с голыми ступнями.

— Поль! — я потянул его за локоть, но он уже не слушал меня.

«Победа превратиться в поражение». Услышанные недавно слова не давали мне покоя.

— Ты не считаешь, что отец поступает нехорошо…

— Почему? — ясные глаза брата тут же устремились на меня. Он уже все знал и совсем этого не стеснялся. — Разве плохо стать принцами, Винсент. Ты не хочешь быть главным при дворе?

Я от него отвернулся. Мне вдруг стало противно. Этот алчный блеск в его по-детски наивных глазах и то, как вольготно он делит шкуру еще неубитого медведя.

— Я пойду.

— Опять на поля? — брат почти издевался.

— Нет, больше меня туда не тянет.

До меня все еще доносилось тихое чуть насмешливое пение. Возможно, я ошибался, и то напевала себе под нос Маделейн, натирая тряпками полы. Маделейн, которую я даже не знал, но которая привлекла внимание Поля. Вряд ли служанка могла оказаться феей и легко обольстить его. Скорее всего, обычная молоденькая доярка с пышной грудью, которая пришла подработать в господском доме. Но тогда этот нежный голос, поющий как по нотам, не мог принадлежать ей.

Я зашел в затененную галерею. Солнце уже садилось. Его свет играл на ветвях ясеней, пробивавшихся в окна с арочными сводами. Зелень приятно сочеталась с холодным гранитом арок и колонн. Здесь было тихо и приятно. Кипарисы и персиковый цвет за окнами приятно оживляли пейзаж. Я смотрел на беседки и ротонды в саду под галереей и заинтригованно прикидывал, в которой из них могла прятаться гостья, которую я недавно видел в арсенале. Она должна была быть где-то здесь, если только не привиделась мне. Она могла прятаться внутри пустых рыцарских лат, выстроившихся в шеренгу по коридору или в нишах между картинами, или за драпировками. Я трогал гобелены, когда проходил мимо, но за ними каждый раз оказывалось пусто. И вдруг девушка выросла на моей дороге сама. Она пристально смотрела мне в глаза всего миг. И хоть она была ниже меня ростом, казалось, что это она контролирует ситуацию, потому что ее взгляд вот-вот меня испепелит.

Я не успел на нее засмотреться, потому что в следующий миг она уже сидела на подоконнике и обдирала листочки с кипарисовой ветки. Ее ступни под пышными оборками юбок все еще были не обуты, но ран на них не осталось. Шпаг под ее ступнями на полу я тоже больше не видел.

— Я сорву с клена два листа и сделаю из них себе башмачки, — пообещала она, поймав мой озабоченный взгляд, но ее глаза смеялись.

— Кто ты?

— Брианна, — немного помедлив, отозвалась она.

— Предвестница поражения?

Она взглянула на меня, чуть обозлившись.

— Хочешь все знать?

— Ну да, хотел бы.

— Бестолковый щеголь, — она вскочила. — Лучше удирал бы отсюда, пока еще можешь бежать.

— Ты об этом пела? Это было предупреждение?

Она изумленно обернулась на меня, будто я сказал что-то неожиданное.

— Ты слышал, как я пела? — ее глаза чуть округлились.

— Ну да, — я робко пожал плечами. — А что?

Она надула губки почти обиженно.

— Твоя шпага сломана?

— Нет, она цела и в ножнах.

— Ты просто не поднимал ее против него.

— Кого? — я никак не мог ее понять. Она говорила загадками. Или просто я был неимоверно туп.

— Того с кем нельзя сражаться. Ведь все равно проиграешь.

— Я его не боюсь, — запальчиво отозвался я, хотя мало понимал, о ком идет речь.

— И зря, — ее голосок был таким певучим и дерзким. — У него много способов победить. Даже драться не надо. Ведь это он…

— А что здесь делаешь ты, Брианна? — я повторил ее имя медленно, нарочно подчеркивая, что оно мне незнакомо. Ее нет в списке гостей отца. Никто ее не звал сюда. Она пришла сама, как олицетворение беды или как моя личная галлюцинация.

— Живу, — непроизвольно откликнулась она.

Я только усмехнулся.

— Я всегда живу там, где ожидается нечто подобное, как здесь. И всегда недолго. Потом я живу уже в другом месте.

— Как удобно, — я не совсем ее понял, но такие мотивы все равно показались мне очень хитрыми. — Таким образом, получается, что у тебя всегда есть крыша над головой.

— Но какая крыша, — она обиженно насупилась. — Ты хоть знаешь, что здесь случиться.

Вопрос был риторическим, и она ответила сама.

— Конечно, не знаешь.

— Так и не дразни меня. Скажи сама.

— Я уже сказала, когда пела.

«Победа обернется поражением». Я вздрогнул, вновь читая эту фразу в ее глазах.

— Лгунья, — обругал я ее. — Убирайся прочь.

— С чего бы это? — она нагло расселась на окне. Высокий арочный свод и листва заключали ее образ, как в раму. Брианна была непередаваемо прелестна. Но мне то, что с того? Ее флирт лишь способ задеть меня побольнее. Даже если я нравлюсь дамам, они всегда так делают.

Я хотел прогнать ее и все равно внимательно разглядывал. Брианна. Кудри шоколадного оттенка, рассыпавшиеся по зеленым кружевам, будто сотканным из листочков клевера. Глаза теплого кофейного цвета. Я знал, что они могут менять цвет, но мне было все равно.

— Уходи, — повторил я.

— Кто ты такой, чтобы мне указывать? — она опять проявила недопустимую наглость.

— Я наследник этих земель. И я велел тебе убираться прочь.

— Да что ты.

— Здесь я хозяин, — во мне уже все клокотало от бессильной ярости, потому что прогнать это ловкое существо я никак не мог. Оно появлялось то здесь, то там, не давая себя схватить. То за драпировками, то в нишах, то под забралами рыцарских лат сверкали ее глаза, а потом Брианна снова вырастала за моей спиной, трогала плечи, явно издевалась.

— А мне принадлежит все, что я захочу взять. На этот раз я хочу твое поместье. Твои земли и так уже наши.

— Так это вы по ночам танцуете на стернях?

Она нагло рассмеялась, будто разбился вдребезги хрустальный колокольчик.

— Умный мальчик.

— Я давно уже не мальчик.

— Но ведь ты и не мужчина, — она вдруг оказалась рядом, так близко, что я ощущал ее дыхание, благоухающее лавандой и сиренью. — И ты не маг, — она пренебрежительно стряхнула со стола колоду карт. — до сих пор не маг. А ведь мог бы…

Она нахмурилась, будто почувствовала что-то, что ее встревожило. Я уже знал это выражение на ее хорошеньком личике. Брианна чует неладное.

— Ты не один, — вдруг произнесла она. — Двойник уже рядом.

— Что? — я ощутил себя так, будто на меня выплеснули жбан холодной воды.

— Ты что не смотрелся в зеркало, — она наступала на меня, снова глядя прямо в глаза. Меня поразило неприятное ощущение, что зрачки у нее как зеркало, мое отражение в них двоилось.

— У меня нет двойника.

— Уже есть, и он тебя ждет.

Она провела вдруг холодной рукой по моему лбу.

— А ждать осталось недолго.

Я хотел снова возразить, что не имею брата-близнеца, но тут припомнил, что речь может идти совсем о другом.

Близнецы. Мне же о них рассказывали. Близнец возникает в зеркале у того, кто скоро умрет. Мне стало не по себе. Скорее всего, это только ее злые шутки.

Я хотел обвинить ее в том, что она нечестна, но Брианны уже не было рядом. Лишь шелестела листва за окнами, будто эхо ее насмешек. Часто ли теперь в шелесте листвы мне будет мерещиться смех Клеи или любой другой из моих сверхъестественных знакомых.

К счастью я испытал облегчение, поняв, что Брианны больше рядом нет. Мы проговорили от силы пару минут, но она уже успела довести меня до крайности. Еще немного и я сам выхватил бы шпагу из скоб на стене и накинулся бы на нее. Она сама меня к этому провоцировала. Вот только я подумал, что лезвие, скорее всего, прошло бы сквозь нее, не причинив ей при этом ни малейшего вреда. Я же помнил, как легко она танцевала босиком на сломанных лезвиях и при этом ни разу не поранилась. Это шпага сломалась бы, а не Брианна.

Моя радость оказалась преждевременной. Меня еще не покинули. Напротив, начали дразнить. Идя по коридору, я стал замечать, как скользит за поворотами прямо передо мной зеленоватый шлейф Брианны, хотя ее самой не было видно. Но странного вида паучки падали с ее платья. Они, как древоеды, вцеплялись в предметы вокруг и оставляли на них крошечных дырочки. Один из них проел мне сапог. На маленькую жженную дырочку было страшно посмотреть.

Я хотел укрыться в своей комнате, но заметим, что дверь туда приоткрыта и статная фигура Брианны в пол-оборота уже застыла на пороге. Миг и она исчезла в проеме двери, а я тут же раздумал идти к себе.

Не то, чтобы я боялся ее, просто мне не хотелось вступать в очередные словесные баталии.

Какое-то время я бродил по дому без всякого занятия, а потом присел на пороге черного хода, там, где утром меня и нашли. Как выразилась прислуга, полумертвого или мертвецки пьяного. Какая разница? Разве два эти слова не значили в их устах одного и того же — повода распустить сплетни. Что ж, пусть сплетничают. Я сидел на пороге и подкидывал монетку, которая завалялась у меня в кармане. Орел или решка? Если решка, я пойду сегодня ночью снова на поля, если орел останусь спать дома и поставлю зажженную свечу перед окном, чтобы отпугнуть фей. Нежные пальчики Брианны, наверняка, не привыкли к близости огня. На них тут же останутся ожоги, если она захочет проскользнуть через окно в мою комнату.

Так идти мне на поля или нет? Я подкинул монету, она покатилась, упала на ребро и осталась в таком положении, будто кто-то поддержал ее пальцами. Я тупо смотрел на мерцающий диск.

— Это ведь ваше, молодой господин?

Пухлая ручонка вдруг протянула червонец обратно мне. Я с недоумением глядел на маленького человечка, втиснувшегося рядом со мной на порог. Мне не показалось, он сидел рядом, тот самый гном, у которого я вытребовал волшебную мазь. Я ведь так ее до сих пор и не испробовал.

— Чего ты хочешь? — я с недоверием смотрел на него.

— Всего лишь дать совет, — лукаво сощурился он.

— Платить за твои услуги в будущем? — мои пальцы невольно потянулись в карман проверить на месте ли склянка.

Он улыбнулся так мерзко и широко, что обнажил почти все свои острые зубы-иголочки. Казалось, что его рот весь полон шипов. Этот гад смеялся надо мной, а я смотрел на него как-то остолбенело, будто он меня на миг заворожил.

— Хотите узнать свою судьбу? Пойдите сегодня ночью к воротам сельской церквушки.

— Ночью там закрыто, гном, — одернул я его. — Или ты не знаешь.

— Не сегодня. Сегодня та самая ночь, когда можно увидеть свою будущее, — при последнем слове «будущее» он так скривился, будто был уже уверен, что оно у меня мрачное. — Ночи солнцестояния, равноденствия, некоторых праздников, те самые ночи, когда ты можешь заглянуть в церковное окно и увидеть свою судьбу прямо в лицо, задиристый мальчик.

Я пропустил оскорбление мимо ушей.

— Значит, я могу заглянуть в лицо своей судьбе?

Он не ответил. Он просто исчез. Монетка так и валялась передо мной на земле. Только теперь она лежала уже не ребром, а решкой. Что ж, если мне предстоит ночная дорога к сельской церкви, то она так или иначе пролегает мимо полей. Я поднял червонец и подкинул его еще раз, зная, что он опять упадет решкой. Один раз, второй, пятый. Все один и тот же результат. Решка! Будто у монеты она с обеих сторон, как не поверни. Видно, гному было очень нужно, чтобы сегодня ночью я отправился в село.

Я вспомнил деревенские разговоры о близнецах, появляющихся перед смертью. Близнец стоит возле того, кто вскоре должен умереть. Белый, как сама смерть и абсолютно похожий на тебя. Он, по сути, и есть твоя смерть или сама душа, готовая вот-вот отойти в потусторонний мир. Помню что-то о них звучало в колыбельной, которую пела мне няня. Или это вовсе была не няня, а фея с крыльями, похожая на Брианну. Ну, вот, в голове у меня окончательно помутилось. Я почти видел ее сидящую у люльки рядом с обескровленным трупом настоящей няни и поющую о том, что старший сын графа не доживет до своих восемнадцати лет.

Были ли это иллюзии, навеваемые неизвестно кем? Или в них содержалась доля правды? Я не знал. Но едва начало смеркаться, я пошел седлать коня, сам, без помощи конюхов. Кстати, мой конь после ночных похождений сам вернулся назад. Только слабоумный мальчишка с конюшни утверждал, что его привела какая-то дама, в волосах которой росли незабудки. Естественно, ему никто не верил. Старшие конюхи говорили, что это умное животное, само пришло за пьяным хозяином, который, должно быть, вывалился из седла. Удручало только то, что роскошная лошадиная грива оказалась вся спутанной, закрученной в жгуты и бесчисленные косички, которые не удавалось ни прочесать, ни расплести. Кстати, гриву коня цветами тоже кто-то украсил. Ярко-красными маками и клевером. Это было красиво, но не слишком удобно для конюхов. Чтобы они не ворчали, мне теперь самому придется возиться со скребницей и расчесывать ему гриву, если только я справлюсь. Когда искал седло, я ощущал себя не на своем месте. За мной будто кто-то следил. Гном? Фея? Или это в глазах коня появился какой-то сверхъестественный блеск, будто в лошадиной шкуре теперь обитает всезнающее волшебное существо, а самого коня больше нет. Я ощущал некую робость, приближаясь к нему.

— Ну и красавчиком ты стал, — я коснулся спутанной гривы, попробовал расплести одну из косичек и вдруг ощутил, что мягкие, как шелк волоски стали жесче проволоки. Ну, ладно. С косичками ведь намного красивее.

Выезжая во двор, я ощущал за спиной гадкое хихиканье гнома, его присутствие рядом, следящие черные глазки. Но я не обернулся. Пусть следит. Все равно в поля за мной он не побежит. Я почему-то был в этом уверен. Склянка с неиспробованным зельем так и лежала в моем кармане. И я был не таким дураком, чтобы использовать его сегодня ночью. Лучше потом. Этой ночью, если верить словам гнома, меня и без того ждало нечто любопытное.

Проезжая вблизи полей я обратил внимание на странный запах разложения, витавший в воздухе. Возле кустарника собралось воронье. Среди чахлых листьев ярко выделялось какое-то тряпье. Еще до того, как приблизился, я уже знал, чей труп увижу. Какой-то инстинкт, а не зрение, подсказал мне, что там лежит мертвец. Крестьянин. Тот самый, что танцевал ночью с ними. Я склонился над трупом. Вся кожа была усеяна мелкими ранками и порезами. Укусы. Даже мухи не роились над ним. Будто на укусах от их зубов все еще оставался яд. Его не скоро найдут в кустарнике. Я поехал дальше.

Воронье теперь летело за мной. Всю дорогу меня сопровождало противное карканье. Можно ли накаркать беду? Наверное, да. Труп крестьянина оказался не единственным, который я нашел тем вечером.

Когда я подъехал к деревне, уже стемнело и, тем не менее, я смог разглядеть, что девушка лежащая у колодца мертва. Я не знал, как она умерла и почему, но над ней будто до сих пор склонялась какая-то тень. Лицо было облеплено мокрыми прядями, как будто она только что побывала внутри колодца. Остекленевшие раскрытые глаза под ними казались двумя драгоценными камнями, запутавшимися в мотке пряжи. Я узнал ее. Это была та самая девушка, которая твердила о раздвоенном отражение. Я хотел перекреститься и не смог. Если бог не может уберечь меня от смерти, то зачем он мне. Магнус, стоящий в дверях трактира и невидимый другим почти аплодировал.

Я прошел мимо, стараясь держаться в тени. Никто еще не приговаривал меня к смерти, но предсказание как будто прозвучало. Магнус словно заявлял мне, что спасти меня может только он один. Но кто он? Он уже не смотрел на меня и демонстративно занимался другими делами. Ничего подобного я в жизни не видел и поэтому не смог удержаться от любопытства. Он двигался между игорными столами неуловимо, как тень, никто его не замечал, зато он сам часто брал что-то со стола: деньги, карты, вещи, которые хоть чего-то стоили. Он склонялся над людьми и что-то шептал им в уши, а потом они совершали странные необдуманные поступки, и вновь золото из их рук доставалось Магнусу. Он же их облапошивает! Я хотел вмешаться и не смог. Все тело будто оцепенело, разум мне отказал. Я не мог произнести ни слова. А Магнус вдруг оторвался от своего занятия и посмотрел на меня. Так лукаво.

Я тут же ушел. На это у меня воли чудесным образом хватило. А вот помешать ему нет. Может, и не стоило. По сути, эти люди не более честны, чем он. В трактирах всегда хватает воров и мошенников. Зачем мне, сыну графа, уважаемому в деревне парню, лезть не в свое дело. К тому же, что я им скажу. Что их поступками руководит некто, кого они не видят? Даже если потом они и не досчитаются монет в своих кошельках, то вряд ли обвинят в этом призрака. А вот меня после такого заявления могут высмеять.

К тому же мой путь лежал не к трактиру, а к церкви. Она находилась чуть на отшибе в другом конце города. Я шел по спящим улицам бодрой походкой, даже не обращая внимания на существ, которые как будто следят за мной из всех уголков. Это были вовсе не кошки. И не дети, они давно уже спали. А может просто воображение. Подходя к церковному двору, я неожиданно ощутил робость. Смущение. Даже страх. Кладбище и погост невдалеке только еще больше усиливали это ощущение. А на небе как раз проглянула луна.

Ладно, нужно быть смелым. Я пожалел, что не прихватил с собой бутыль. Сейчас не помешало бы выпить для храбрости. Но будь, что будет. Я подошел как можно ближе, чтобы заглянуть в ближайшее окно и вдруг понял, что из закрытой церкви доносятся звуки песнопений. Похоже на заупокойную мессу. Сама дверь неожиданно тоже оказалась незапертой. Я увидел свет, ложившийся на порог и ступени. Внутри церкви собрались люди. Женщины в черном, в старомодных мантильях и накидках. Это ведь совсем не крестьянки.

Я осторожно обошел порог, встал на цыпочки и заглянул в окно. Цветные витражи обычно витражи свет свечей, но только не в эту ночь. Свечи и правды были зажжены, но какой мертвенный бледный свет они источали. Он собирался облачками над нефом, как само сияние загробного мира.

Я старательно разглядывал людей, собравшихся внутри, но не мог рассмотреть ни одного лица, даже четкого профиля. Не люди, а тени. Я видел только очертание скул, мантильи, волосы. А вот и девушка, которая работала служанкой в доме отца. Может это и есть Маделейн, но здесь она одета, как знатная дама. Во все черное. Как на похоронах. Может это и есть похороны. Но кого же тогда хоронят. Герцога? Короля? Вокруг присутствовала некая молчаливая торжественность, будто это и есть королевские похороны. Только я почему-то не ощутил облегчение от того, что произошло событие, которое на благо планам отца. Ведь если король и вправду умер, то на престол сядет сам дьявол. Ведь Брианна пела, что победа моего отца превратиться в поражение. А его советники утверждали, что в обход старшим сыновьям престол унаследует младший, потому что в нем сидит демон. Возможно, у меня двоилось сознание, но в скромной сельской церкви я действительно видит торжественный катафалк короля. Только труп в нем еще был живым. Он еще двигался. А рядом с ним два его сына. Только третьего здесь нет. Он в мрачном торжестве почему-то не участвует.

Потом я заметил стройного юношу в черном. Он был так изящен, так горделив и в нем улавливалось что-то смутно знакомое. Будто собственное зеркальное отражение я разглядывал длинные каштановые волосы, изящные руки, сложенные на эфесе шпаги, воротник-жабо и изящную шею под ним. Рубин на черном камзоле выделялся, как кровавая слеза. Ведь у меня есть такой же. Не помню, кто мне его подарил. Я думал, второго такого нет. А потом юноша обернулся, и я чуть не свалился с ног. На меня смотрело мое собственное лицо только более бледное, более надменное, более неземное. В нем появилось нечто дьявольское, как если бы сам сатана принял мой облик. Бескровные губы дерзко усмехнулись, обнажая острые, будто заточенные зубы и я отшатнулся. Я больше не мог смотреть. Мой близнец. Моя смерть. Так утверждали все. Увидеть своего близнеца в полночь в церкви это значит вскоре умереть.

Я упал на землю, поднялся и побежал прочь. Мне даже не хотелось еще раз заглянуть в окно. Взгляд близнеца, как будто меня преследовал, и я несся со всех ног, сам не зная куда. Это было глупо, ведь я мог скатиться в обрыв или сломить себе шею, но я не думал об этом. А думать всегда нужно заранее. И понесло же меня ночью в церковь. Лучше было нечего не знать. Странно, но при взгляде на себя самого я поверил в примету и теперь будто пытался убежать от собственной смерти. Но ее не обгонишь.

Нужно было остановиться и все обдумать. Раньше я никогда ни о чем не задумывался, но теперь пришло время. Хотя ум и размышления это не моя сильная сторона, но все же… Гном ведь мог меня обмануть. Он хотел отомстить и нарочно дал такой совет. Наверное, решил, что от расстройства я сам потом сломлю себе шею. Но как он мог подстроить то, что я увидел. Рука сама потянулась в карман к заветной склянке. Один способ есть. Можно видеть то, чего нет или видеть то, что есть, но к чему остаются слепы все люди. Чтобы человек, рожденный незрячим к потустороннему миру, ненадолго прозрел есть одно средство и оно у меня в руках. Это волшебная мазь. Может, стоит, наконец, ее опробовать.

Я взвесил склянку в руках. Жидкость в ней искрилась и кажется меняла оттенки. Она светилась сама собой. Я откупорил флакон и позволил крошечной капельке скатиться мне на мизинец. Кожу чуть защипало. Хорошо, если гном не обманул меня и не дал то зелье, от которого я ослепну. Я осторожно коснулся влажным мизинцем ресниц. Вначале ощущение было странным, но не неприятным, а потом в глаз как будто ударила молния. Веко обожгло. Я зажмурился всего на миг. Жжение постепенно прекращалось. Только когда я открыл глаза, то не увидел ничего необычно. Ни радужных расцветок, ни фейерверка волшебных красок, ни пляшущих лепрехунов. Только какой-то ребенок в красной шапке стоял у колодца и смотрел на труп девушки, на который до этого засмотрелся и я.

— Они позвали ее из колодца. И она сказала об этом своей подруге, — совсем не детский голос прозвенел, как колокольчик. — Нужно прийти еще за ее подругой.

Ребенок ждал от меня какой-то жеста, и я вынужденно кивнул, сам не понимая зачем. Я чувствовал себя немного опьяненным, присел на край сруба и заметил, как мотылек танцует на веревке от ведра. Да, это вовсе и не мотылек. Я присмотрелся к нему и разглядел под крыльями линии женского тела. Маленькая ночная фея. Ее танец напоминал кружение опавшего листа. Мне захотелось пить, я зачерпнул воды из ведра и тут же ее выплюнул, заметив, что в воде жужжат крошечные существа, похожие на пикси. Бог мой. Я посмотрел на воду. Их же здесь полно. И в траве тоже. И в каждом комочке земли. Мне захотелось сбросить туфли, чтобы в них тут же набежали кучки крохотных лепрехунов. Они лазали всюду. Мне стало стыдно, что я ступал чуть не по ним. Как же теперь ходить по почве, чтобы не раздавить их. Я облокотился о сруб и услышал тихое «ох». Боже, и внутри дерева кто-то жил, прямо в дырах между бревнами.

— Простите, — прошептал я, даже не зная, поймут ли они. На каком языке они говорят, эти крошечные существа.

Ребенок в красной шапке куда-то исчез. Я сидел один в кругу живых существ размером не больше букашек и боялся двинутся, чтобы им не повредить. Наверное, я схожу с ума. Или вокруг меня действительно все это есть.

В смазанном глазу защипало. Я прикрыл его. Ничего. Вторым глазом я ничего не видел. Может смазать мазью и его. Вероятно, тогда я увижу еще больше. Но я не решился. Нечто ползло к колодцу и крохотные существа разбегались. Я протер смазанный глаз. Даже хотел промыть его водой. Можно ли смыть водой волшебную мазь. Или ее срок все равно не истечет раньше положенного времени. И интересно, что это за срок. Могу ли я смазав глаза однажды видеть этих существ уже всю жизнь.

— Винсент! — Поль выходил из таверны пьяный вдругаря. Две девушки висели на нем, как на простом сельском парне. Я так и не понял, которая из них Маделейн и, собственно, является ли ею хоть одна из них. Что бы мой брат не делал здесь, но его явно привели сюда ни феи. Обычные девушки. Я отвернулся от них чуть ли не с призрением. А еще мне не понравилось крошечное существо, сидящее на кафтане Поля. Сам он похоже его не замечал, но оно было довольно агрессивным и я испугался.

Интересно, видят ли эти трое женский труп у колодца или они настолько пьяны, что решили, будто девушка всего лишь спит. Я попытался сморгнуть действие мази одним лишь движением век, однако все еще продолжал видеть существо теперь уже лазающее по карманам моего брата.

— Поль, — я хотел намекнуть ему на воришку, но вдруг понял, что это будет зря. Он ничего не чувствовал и не видел. Разве только поделиться с ним мазью. Тогда он тоже увидит. Я бы так и сделал, но меня смущали две девушки рядом с ним: блондинка и брюнетка. Мне не понравились они обе, ни их скромные блузки и юбки, ни потрепанные шали, ни пышные формы. Разве только цветы в волосах. Они напоминали о полях фейри. Зато я заметил стройное рыжеволосое существо за углом какого-то здания, и дремавшее влечение тут же проснулось. Это было неземное существо, хотя оно и выглядело, как красивая женщина. Оно пряталось возле дома бургомистра и, кажется, над чем-то смеялось.

Ее волосы напоминали пламя в ночи. Но я почему-то был уверен, что в действительности она не рыжая. Любая фея могла стать, как блондинкой, так и брюнеткой. А рыжий цвет, как огонь. Значит ли это, что в доме бургомистра вскоре разгорится пожар? Или еще где-то в этом поселении. Рыжее существо несказанно меня привлекало. Оно улыбнулось мне, а потом начало делать знаки какому-то ребенку в доме, чтобы он зажег лампаду. Дальше я смотреть не стал. Я будто уже чувствовал запах гари.

Я не должен вмешиваться, я знал это. Так четко, будто Магнус поймал меня за рукав и шепнул мне это на ухо. Такова мораль фейри и смертных, которые их видят. Нельзя вмешиваться в развлечения неуловимых существ. Даже если они подожгут поместье отца, я не имею права к ним лезть.

Если не остаться в стороне, то все будет еще хуже. И я остался. Я не проронил ни слова. Ни поднял тревогу. Ни зазвонил в набат. Другие же ничего не видели. Спутницам Поля понравился я. Жаль, что смертные женщины больше не нравились мне. Они же не феи. Теперь меня тянуло только на волшебных существ. Был ли это каприз или моя природа. Я оглянулся на трактир, надеясь мысленно задать этот вопрос Магнусу, но не заметил его в дверях. Позже я его спрошу.

Вопросов у меня накопилось много. Интересно, если применить мазь не только к глазам, что тогда будет? Например, можно смазать ею уши и тогда я стану слышать все звуки запретного мира, понимать язык фей? А если нанести мазь на кончик языка, стану ли я ощущать вкусы травы и лепестков, как райскую пищу? Говорят ведь, что феи едят цветы. Как они могут это делать, если не ощущают вкус по-особенному.

Но, кажется, мазь и так уже подействовала слишком сильно. Я смотрел на спутниц Поля. Они не разговаривали со мной, но в голове звучали их имена, будто звуки колокола: Марисса и Анетта. А ведь они не называли своих имен. Так, может, я сам это выдумал?

Поль не стал навязывать мне ни свою, ни их компанию и давно уже ушел, а до меня все еще доносились звуки их болтовни.

— Он странный, но красивый, твой брат, очень красивый, — щебетала Марисса.

— Говоришь, он наследник графа, — осторожно выспрашивала Анетта.

А Поль пьяно смеялся в ответ. Он не хотел говорить обо мне. Я уже не видел даже его силуэта вдали, а все еще улавливал его мысли.

— Нечестно, что Винсент нравится им больше. Он ведь ничего из себя не представляет. Милый, но глупый. И почему вообще он родился старшим?

Я даже не сразу различил, как в общую сельскую пастораль вторглись уже совсем другие звуки. Кто-то полз по щебенке и песку, насыпанному возле колодца. Какое-то жуткое обожженное существо со щупальцами вместо пальцев вырисовалось в моем воображении. Нечто такое может выйти лишь из ночных кошмаров. Я устало вздохнул.

— А по запаху ты очень красив.

От этих слов на меня будто дохнуло гарью. Я не успел ничего сообразить прежде, чем те самые щупальца, которые мне привиделись, сомкнулись на моем горле. Я широко распахнул глаза. Оно было передо мной. То самое существо, которое я себе представил. И оно действительно не могло подняться. Оно ползало по земле, лишенное каких-либо конечностей, на которые можно твердо опереться и встать. Целиком обожженное, даже без кожи, а с какой-то паленой кашицей вместо нее, от которой исходил мерзкий запах паленого. Оно будто сгорело заживо и теперь выбралось прямо из пекла. За продолговатой спиной подрагивало что-то похожее на опаленные крылья. Или это был всего лишь уродливый тонкий нарост. Но он шевелился сам по себе.

Я оцепенел.

— Падший ангел, — хотелось шепнуть мне, — обожженный и уродливый, — мозг сам подсказал этот ответ, но я молчал.

Паленые щупальца погладили мою щеку.

— Почти мое лицо, каким оно было у меня когда-то. Если б только ты мог увидеть.

Оно смотрело на меня, пустые белки глаз подрагивали под горелыми веками. Оно принюхивалось ко мне, как к чему-то лакомому. Оно было слепым. Я понял это почти сразу, как взглянул на него. А потом его привлек запах трупа девушки. Я почувствовал, как хватка ослабела.

Если б только оно отпустило меня, но оно не спешило.

— Я все скоро умру, — прошептал я, едва слышно, но оно расслышало и рассмеялось глухим утробным смехом больше похожим на эхо. Эхо запредельных миров. Мне в голову ударили картины блеска, яркости, золота и небес в лазури, райских голосов, больше похожих на музыку, красивых лиц. Божественно красивых. Неужели это существо пришло из того мира. Я не мог в это поверить, но я знал, что ему предложить. Оно ведь было слепо, а у меня в кармане осталась заветная склянка. Вот чем откупиться от дьявола. Если оно и есть та смерть, которая должна прийти за мной, то я рискну предложить выкуп.

— Я знаю, что вам нужно. Не я. Вас привлекло это, — я достал склянку, но существо не проявило особого энтузиазма. Хотя, кажется, оно и в самом деле стало принюхиваться к моим ресницам. Оно было ниже меня ростом и чтобы приподняться опиралось щупальцами о мои плечи. А уродливые вялые конечности волочились по земле.

— Это не мое лицо, а зелье. Оно помогает прозреть. Возьмите, я дарю вам, — я посмотрел на его пустые глаза и сделал свой жест абсолютно бескорыстно. Всего лишь потому, что мне показалось — когда-то эти глаза были невероятно красивы. Когда-то… До того, как родился я. До того, как родилась сама земля. Возможно…

Секунду оно размышляло. Принюхивалось ко мне так, будто надеялось учуять подвох, а потом жидкие щупальца сомкнулись на склянке, и я ощутил желанное освобождение.

Существо, как будто сказало мне:

— Иди.

Хотя не было произнесено ни слова, но я побежал. Сначала осторожно, с оглядкой, потом быстро. Оно уже отползло прочь от того места, где мы стояли, когда я обернулся в последний раз.

Мой конь послушно топтался на одном месте, хотя кто-то уже отпутал его поводья от коновязи. Удивительно, как существо, ползающее в округе и набрасывающееся на людей, не тронуло коня. Пока забирался в седло, я вспоминал щупальца, тянущиеся к моему лицу. Похоже, кто бы оно не было, его интересовали только красивые лица.

Я не жалел, что отдал склянку ему. Смазанный глаз снова начало слегка пощипывать, будто его со всех сторон кололи иголочками. Ощущение было непривычным и неприятным. Я хотел еще раз промыть его водой, но испугался возвращаться к колодцу. Это существо, наверняка, все еще ползает где-то поблизости. А что если оно нападет на Поля? Я чуть было не развернул коня, но передумал. В отличие от меня Поль гулял в шумной компании. К тому же неприятности в последнее время цеплялись ко мне одному. А если честно, я просто струсил. Мне не хотелось еще раз заглянуть в те жуткие слепые глаза. Я бы продал душу лишь бы только этого не делать, не то отдал бы еще одну склянку, имейся она у меня в наличии.

Что за существо!

Я хотел бы его забыть. Но боялся, что оно все еще мне присниться.

Чертовщина в поместье

На подушке осталась вмятина, кто-то спал на моей кровати, пока меня не было, чьи-то когти порвали полог и оцарапали витые столбики балдахина.

Я легко не обратил бы на это внимания, если бы не заметил еще и накрытый, как для пиршества стол. Учитывая то, что я запретил слугам входить в мои покои, никто не мог его сюда принести. Дубовый стол был довольно тяжелым и длинным. Он едва разместился, поставленный поперек комнаты. Мои собственные комоды и тумбы оказались сломанными под его тяжестью. Вокруг разместились стулья. Ровно тринадцать. Можно было не пересчитывать. На белой камчатой скатерти остались отпечатки чьих-то продолговатых ступней с когтями. А вина пролилось столько, что я до сих пор ощущал его запах. Пустые бутылки громоздились рядом, явно позаимствованные из отцовских погребов. Да, мне за это будет нагоняй. Зато нечисть вдоволь повеселилась. Видно, отцовских полей им уже не хватало. Я пришел к ним всего раз, и они уже добрались до поместья. Вернее, до моих личных апартаментов. Они пили вино из кубков, ели мясо с серебряной посуды, танцевали прямо на столе и ломали мои вещи. Мои самые любимые вещи. Они каким-то образом поняли, чему именно я отдаю предпочтение, и раскромсали именно эти предметы. Ну и друзья! Таких бы Полю, а не мне. Жаль, что они не предпочли мне моего брата.

Однако я за ночь так устал, что едва обратил внимание на беспорядок. Вместо того, чтобы ругаться на незримых гостей, тут побывавших, я спокойно сбросил дублет, сел на смятую кровать и принялся снимать сапоги. Кого-то мое поведение явно разочаровало, потому что из пустоты раздались вздохи, стоны и недовольное ворчание. Нужно было лечь спать, не раздеваясь, так бы я, наверное, привлек к себе поменьше внимания. Хотя эти бестии, наверняка, отлично видят в темноте и слышат сквозь стены. Вовсе не надо зажигать свечу или громко шуметь, чтобы они тебя рассмотрели или расслышали.

Я устало вздохнул, хотел прилечь и чуть не вскрикнул, когда моя рука укололась обо что-то острое. Прямо на подушке посверкивало какое-то украшение. Я помедлил секунду и поднял его. Брошь. Изящная брошь с аметистом. Едва я начал вертеть ее в руках, Брианна уже стояла рядом. Разгневанная и раздосадованная, будто выросшая прямо из-под земли.

— Это ваша? — я попытался улыбнуться.

Брианна грубо выхватила сверкающий аметист, легко оттолкнулась ступней от подоконника и скрылась в ночи. Значит, она и вправду умеет летать, иначе разбилась бы.

Не придав увиденному особого внимания, я начал искать кувшин с водой или тазик для умывания, но не нашел ни того ни другого. А глаз щипало уже нестерпимо. Мне требовалась вода, но ее не было. Сонетка для вызова прислуги тоже куда-то исчезла. Кто-то будто перерезал ее когтями.

С трудом мне удалось найти колокольчик и вызвать лакея. Вместо него явился заспанный Поль. Как только он успел добраться до дома раньше меня? Я даже начал задумываться, его ли видел в деревне или мне только почудилось. Интересно, какие побочные действия еще могла вызвать мазь, которую дал мне гном. И ту ли мазь он мне дал, какую нужно.

Но на сей раз Поль узрел все то же, что и я. Минуту он остолбенело стоял на пороге и рассматривал остатки бурного пиршества.

— И кто же здесь так повеселился? — он тоже успел сосчитать все тринадцать стульев, отметив так же царапины на их шелковой обивке и вылезшие пружины, а также кучу сломанных и разбитых вещей.

— Я не знаю.

В ответ он только недоверчиво присвистнул.

— Я, наверное, схожу с ума, — я поднес пальцы к вискам, словно пытаясь удержать в голове убегающий рассудок.

— Сходишь с ума? Да, ты просто пьян, — он указал на пустые бутылки и грязные бокалы.

— Но я совсем не пил, — я даже не ел, но они пировали за столом в мое отсутствие, распахнутое окно подтвердило мои догадки. Они ели и пили, пока меня не было, уничтожили весь винный запас и даже разбили одну бутылку. Ягоды винограда рассыпались по полу вместе с осколками, кишмиш — мой любимый сорт. На подоконнике отпечаталась худая ступня Брианны, ее крыло отпечаталось на стене, но Поль ничего не знал и не заметил. Острые коготки разорвали подушку, и перья рассыпались по простыне. Что за кутерьма? Эти духи никогда не оставят меня в покое.

— Ты видишь отпечаток крыла? — я схватил Поля за плечи.

— Ты сам его нарисовал, точнее, выжег свечой? — высказал предположение он. Неужели это все, что могло прийти ему на ум?

— Да, нет же, приглядись, разве я смог бы сделать такое.

Но настаивать было бесполезно. Он, конечно же, мне не поверил.

— Значит, кто-то из твоих гостей решил подшутить. Вернее, гостей отца. Ведь это они здесь были.

Вот какой вывод напрашивался сам собой. Бесполезно было его разубеждать.

— Выходит, они слишком чванливые лишь для общения со мной, ты их вполне устраиваешь, — он не произнес этого вслух, а лишь подумал, но я услышал и отметил сквозившую в этих мыслях обиду. Винсент старший, Винсент более любимый, Винсент всем нужен, потому что он наследник. Поль сильно меня переоценивал и даже этим не смущался.

— Я пойду спать, — вслух произнес он. Хотя большая часть ночи уже давно осталась позади, я попытался отнестись к его заявлению с пониманием.

— Только не говори отцу, — предупредил я.

Поль нехотя кивнул, давая понять, что отсутствие такого количества бутылок в погребе будет хорошо заметно и без его намеков.

С этим я и сам был согласен.

Ну что мне делать, раз нечисть решила порезвиться уже не на полях и не в охотничьих угодьях отца, а в моей собственной спальне. Я даже не знал, стоит ли ложиться в постель или из-под простыни в тот же миг меня схватят чьи-то когти.

Так я и остался сидеть возле кровати. В глаза мне бросился один предмет, которого не было здесь раньше. Канделябр с шестью свечами совершенно точно не принадлежал мне. Но он стоял на столе, покинутом после пира. Свечи в нем то поочередно вспыхивали, то гасли, как будто кто-то невидимый зажигал их нарочно. Зеркало в углу тут же жадно ловило и отражало блики пламени. Красивая, таинственная игра темноты и света. Я засмотрелся, и мне захотелось спать. Голова клонилась к плечу, как под воздействием гипноза. Уже на грани сна я подумал, что пламя похоже на фигуры стройных женщин. Женщин, которые на самом деле женщинами не являются. Они существа из другого мира и пространства. Созданные из крови, пряжи и огня. Они прядут огонь, и он превращается в нити. Женщины с огненными волосами. Одну из них я видел мельком перед домом бургомистра. Она велела ребенку взять лампаду и поджечь дом.

Я проснулся от ощущения того, что мой сон вот-вот станет реальностью.

— Брианна, — я прошептал имя феи, но она не появилось. Имен других, кто пировал здесь ночью, я не знал. Однако, какое-то когтистое существо, прятавшееся под кроватью, очень ловко меня расцарапало. От боли я тут же пришел в себя. Из поцарапанного локтя сочилась кровь. Левый глаз до сих пор ныл от боли. Я кинулся к все еще пустому тазику для умывания и заметил гнома. Он стоял посреди бардака в моей комнате и нагло ухмылялся.

— Что ты хочешь? — огрызнулся я. У меня самого было сейчас лишь одно желание, накинуться на него с кулаками. Я даже не испытывал стыда от того, что хочу избить существо, которое намного меньше меня размером.

— Ищешь воду, да? — усмехнулся коварный гном. — Тебе не поможет. Можешь не искать.

— А святая вода? — я вспомнил полную купель в ночной церкви.

— Святая вода? Да, ты сам проклят.

— Прекрати издеваться.

— Во всяком случае, тебе сейчас даже источники в раю не помогли бы.

— Что ты мне дал? — глаз кольнуло, как кончиком кинжала, и я едва удержался от крика. Знал бы я раньше, что гном окажется так вероломен или мазь так опасна.

— Так больно, что ты вырвал бы себе глаз, верно? — злорадствовал тот, кто сам дал мне эту мазь. Как хорошо, что я успел смазать ею только один глаз. Ну вот, глупец, я хотел узреть волшебный мир, а теперь ослепну. Неужели так поступают с каждым, кто хочет подсмотреть в щель между мирами, чтобы увидеть запретное. Нет, кажется, я слышал еще, что их сводят с ума.

Тогда я подпадал и под вторую категорию. Присутствие сверхъестественных существ рядом определенно губительно действовало на мой рассудок.

— Убирайся! — крикнул я на гнома.

— Я бы мог вырезать тебе глаз, чтобы помочь, — он нашел на полу мой кинжал и деловито размахивал им. — У тебя карий глаз. Я оболью его смолой, и получится янтарь. Ты хоть знаешь, какими чудесными свойствами будет обладать такой камень.

— Я велел тебе убираться, — я постарался пнуть гнома ногой, но он увернулся. Вырезать глаз! Подумать только! Ну и предложение!

Заметив, что я настроен решительно, гном отступил.

— Это единственная помощь, которую сейчас я смогу тебе оказать, — почти обиженно пробурчал он перед уходом. — Смотри, а то потом станет еще хуже.

Хуже действительно стало. Я промаялся весь день, а ночью пришла Брианна. Точнее не пришла, а просто появилась в резном кресле у моей кровати. Ее ловкие пальчики мастерили что-то из зеленых листьев и лепестков, которые она принесла в фартуке. Со стороны казалась, что она вяжет без спиц, одними лишь тонкими неестественно длинными пальцами. На ее голове появился затейливый чепчик, сделанный целиком из живых листьев и ягод. Я смотрел на нее одним глазом, потому что второй же полностью заплыл, и мне казалось, что она вся лишь иллюзия.

— Дай взглянуть, — она вдруг склонилась, рассматривая покрасневшую кожу вокруг века. Кончики ее длинных пальцев коснулись моих ресниц, и я вздрогнул.

— Это все гном виноват, — попытался пожаловаться я, хоть Поль и учил меня в детстве, что нехорошо ябедничать, но я не смог удержаться. Красивое лицо Брианны с тонкими чертами было сейчас таким же строгим, как у нашей бывшей гувернантки. Я был бы не против, если б она устроила моему обидчику нагоняй, но она лишь медленно покачала головой.

— Ты неправильно ее применил.

— Мазь?

Она молча кивнула.

— Слишком много, — после внимательного осмотра пояснила она.

— Но я взял лишь крошечную капельку.

— Для человеческого глаза это много. К тому же, это ведь было с тобой в первый раз. Для новичка смертельная доза и сотая доля капли.

— Так почему же я до сих пор жив.

— Не знаю, — серьезно сказала она.

— Ты можешь чем-то помочь.

Она лишь приложила к покрасневшей коже листья, и мне как будто стало легче. Конечно, было наглостью с моей стороны просить ее о помощи после того, как мы с ней ссорились, но что поделаешь. Магнус был далеко. Он не пришел мне помочь. А Брианна вдруг лукаво улыбнулась.

— Знаешь, что, — она вдруг достала из кармашка фартука маленькую радужную призму. Крошечное стеклышко легко ей в ладонь и засверкало, будто пропускало через себя весь свет яркого летнего дня. — Если еще раз тебе захочется заглянуть по ту сторону, то вовсе не обязательно калечить себя. Есть более легкий путь.

И стеклышко вдруг легло в мою руку. Я даже не ощутил, как Брианна его мне передала. Оно просто вдруг стало моим.

— Это за тот урон, который вы мне нанесли, — пошутил я, вспомнив о перебитых и расколотых вещах.

Она пожала изящными плечиками.

— Используй его, как монокль, лорнет или еще лучше, как подзорную трубу. Только не засмотрись особо, а то еще случиться что-то похуже…

Она вновь коснулась моего века, еще нежнее и бережнее, чем раньше. И боль совсем отступила.

Я сделал вид, что заснул, но Брианна не ушла. Всю ночь я слышал смех, шутки, звон бьющихся бокалов и грохот, как будто вся нечисть из леса пришла танцевать на обеденном столе.

Нужно было встать и разогнать их всех, но я не решился. Пусть вначале опухоль на веке пройдет и тогда я решу, что делать.

Мир сквозь волшебное стекло

Я сидел в таверне с Магнусом. Он не заманил меня сюда. Я сам принял приглашение. Мне нужно было много узнать от него, но я не решался задавать вопросы. А он не спешил озвучивать то, что прочел в моих мыслях. Так бы мы и сидели в угрюмом молчание, если бы не его неожиданное предложение погадать мне.

Изящная колода карт, будто из ниоткуда возникшая в его руках, тут же привлекла мое внимание. Золотое тиснение, затейливые рисунки, изображавшие сверхъестественных созданий и изумительные символы на рубашках каждой карты — всего этого вполне хватило бы для того, чтобы заинтересовать кого угодно.

— Ведь ты хочешь узнать свою судьбу?

Знакомые слова вызвали болезненный отклик, но я все равно кивнул.

— Обычно именно за этим ко мне и обращаются все, — похвастался Магнус. — За предсказанием.

— И ты облапошиваешь их, — услужливо напомнил я, исходя из собственных наблюдений.

Он даже не обиделся.

— Не всегда. Но не бойся, с тобой я буду предельно честен. Настолько, насколько вообще могу.

В том, что он может быть хоть в чем-то честен, я сомневался, но все равно сосредоточил внимание на картах, которые тасовали будто не его руки, а некая незримая сила.

Передо мной замелькали, как в калейдоскопе какие-то картинки, лица, события. Столько всего, что не имело отношения ко мне. Будто целая история мира. Я прикрыл глаза, чтобы рассудок не потерялся во всем этом, как песчинка в море. Как много всего мне мерещится в этих картах. В одном сознании этого всего просто не уместить.

Попутно Магнус показывал мне карты и пояснял их значение.

— Вот это — слава.

Передо мной мелькнуло изображение феи с лирой и пером в руках. Магнус назвал ее Ланон Ши. Карта тут же снова исчезла в колоде.

— Это — власть, — он показал мне золотоволосую женщину в короне с драконом у ее ног.

— Это — богатство, — картинка, на которой лепрехуны резвятся в полной до краев сокровищнице, показалась мне живой. Я почти услышал мелодичный звон монет и их смешки.

Но на смену ей тут же мелькнула следующая карта. Русалка, ускользающая из сетей рыбака.

— Мечта, — пояснил Магнус. — А вот надежда.

Рисунок нимфы с цветами в волосах мне понравился.

— Это влюбленные, — карта со сплетенными телами крылатого ангела и девы практически выскользнула у меня из рук.

— Видно в любви тебе не повезет, — заметил гадающий.

Так пошло и дальше. Карта с драконом означала силу, ангел в огне — могущество, цверги — тяжелый труд, танцы фей — пустые забавы, друэргары — хитрость, нимфы — искушение, отсеченная рука — судьбу, ангельская труба — рок, а серп в крови — страшный суд. Семь карт каждая с изображениями мраморных ангелов как будто вовсе выпадали из всеобщих определений. Даже не знаю, зачем они были в колоде. Но практически все карты оказывались не для меня. Как и все мои мечты, намекнул Магнус. Ну и гадальщик. В итоге он перетасовал колоду в последний раз.

— Ничего не выходит, как будто ты целиком пуст, — пробурчал он.

— И что?

— Мне бы капельку твоей крови.

Я не отказался подставить свой палец под шип, хотя бы ради удовольствия и дальше смотреть на мелькающие в его руках картинки. Они словно жили сами собой, даже подмигивали мне. Я особо не верил в пророчества и не ждал от них ничего особенного.

Но вот Магнус вытащил из колоды и положил передо мной на стол всего одну карту. Мало сказать, что я удивился. Я всегда считал, что смерть изображают в виде старухи или скелета с косой, но передо мной лежала карта с изображением висельника в красной накидке. Капюшон наполовину закрывал его посеревшее лицо, вокруг окровавленной шеи, наполовину въедаясь в плоть, обвивалась петля. Внизу под виселицей, где должна была вырасти мандрагора, копошились в траве злобные карлики. На удивление хорошо выполненный рисунок. Я бы похвалил художника и купил эти карты, даже если бы они стоили целый кошель золотых монет. Хотя вряд ли Магнус согласился бы продать мне их. Он использовал их с целью напугать и, наверное, уже не в первый раз. Все было тонко рассчитано. От красочного изображения висельника и нечисти у меня по коже побежали мурашки. Кажется, в жизни я уже видел нечто подобное.

Или на самом деле все было не совсем таким. Каким был тот висельник, мимо которого я проезжал в лесу? Я уже и не помнил. Мне хотелось сдавить голову руками, чтобы выжать из мозгов всю правду. Часто мне казалось, что я смотрю на мир сквозь волшебное стекло, которое донельзя искажает истину. И тогда мне мерещатся разные странные вещи и совпадения. Как в случае с Лилианой де Шарбоне, девушкой, которая жила в соседнем поместье. Помню в детстве, мне показалось, что я вижу ее стоящей в кругу фей. А потом близнецы в церкви…

Я перевернул карту рубашкой вверх. Но толковать ее значение уже не имело смысла.

— Смерть, — вслух произнес я, и слово вовсе не показалось мне страшным. — Повсюду смерть. Знаки смерти… выходит, скоро я умру. — Мне все-таки стало дурно при виде того, как какие-то насекомые похожие на крохотных фей копошатся в моей кружке с пивом. — Но я вовсе не хочу умирать.

Я всегда был жизнелюбивым парнем и весельчаком. Мне хотелось жить, странствовать и искать приключений. Хотелось подстраивать шутки над соседями и потом до упаду смеяться. Но представить себя лежащем в гробу я совсем не мог. Однако Магнус высокомерно заметил:

— С судьбой не поспоришь.

Похоже, он был прав. Я вспомнил свой сон о юноше, который превращается в дракона и сжимает меня, как в объятиях смерти. Странно, что по утрам, просыпаясь, я боялся погибнуть, но во сне в его объятиях мне этого хотелось. Его слова и прикосновения обжигали, но это был приятный огонь, хоть я и должен был в нем сгореть. Господи, неужели я стал фаталистом? Я схватил кружку с пивом и сделал большой глоток, не взирая даже на гомон, притаившихся в ней странных насекомых. Пикси, так, кажется, их называл Магнус.

Он скрестил свои длинные паучьи пальцы на столе и внимательно посмотрел на меня, будто видел во мне что-то такое, чего другие не способны разглядеть.

— Знаешь что? — вдруг проговорил он, и его голос показался не слаще яда. — Говорят, что будучи висельником, ты окажешься ближе всего к своему истинному предназначению, и когда ты уже будешь находиться на грани жизни и смерти, петля вдруг может оборваться. После этого едва коснувшись ногами земли, ты увидишь мертвую стражу, своих маленьких новых друзей в траве, и поймешь, куда тебе идти.

— И куда же? К черным фейри, которые уже сколачивают мой гроб на кладбище? — я усмехнулся при такой безрадостной мысли, что даже на собственные похороны мне придется топать самому. Лишний раз стаптывать ботинки, хотя уже и не надо. Я всего должен добиваться сам. А вот для гробовщиков это будет даже вполне удобно. Труп не придется тащить. Он припрется самостоятельно и станет недоуменно наблюдать за тем, как ему готовят в гробу его последнее и чрезмерно узкое ложе. Должно быть, в гробу жутко неудобно. Черт, что за мысли лезут в голову. Я сам по себе начинаю петь панихиду. Это все дурное влияние Магнуса. Я сам не заметил, как выругался вслух, но его это совсем не обидело. Он сидел передо мной и казался непоколебимым, как статуя. Ни человек с военной выдержкой, ни аристократ с прекрасной осанкой не может держаться так. Он будто и вправду был дьяволом, который пришел за моей душой.

— Чего ты хочешь от меня? — напрямую спросил я, но он не ответил. Очевидно, решил, что я слишком пьян и когда протрезвею, уже даже не вспомню, о чем спросил.

— Знаешь, есть одно место, — его тонкие длинные пальцы переплелись между собой, как если бы были живыми белыми червями. На них блеснул перстень с печаткой, который я уже прежде замечал. Символы на нем оказались звездой и черепом. Раньше я не мог их разглядеть, как ни старался, а теперь начал ломать голову над тем, что они могли бы означать.

— Что за место? — я снова отпил из кружки, быстро и небрежно, как это делают только батраки и поденщики. Кажется, от общения с ним я сам становлюсь все более грубым, как деревенский мужлан. А ведь я виконт. — Ты говоришь о Ларах?

Он нахмурился.

— Брианна рассказала мне об этом городе. Если там сверхъестественные существа и люди уживаются вместе, зная друг о друге и даже сохраняя перемирие между собой, то там может затеряться и такой обреченный парень, как я. Никто не выдаст меня ни властям, ни смерти. Может быть, даже я стану возлюбленным какой-нибудь феи. Как ты думаешь?

— Брианна? — он недовольно хмыкнул. — Тебе не следует общаться с ней и с другими подобными ей вертихвостками. Они не научат тебя ничему хорошему. Знаешь ли, феи такие озорницы. Если они вдруг пригласят тебя танцевать, то непременно заманят к обрыву. Не путайся с ними. Это мой совет.

Ну, по крайней мере, он признал, что они феи. Это уже прогресс. Другой бы не решился болтать о таких вещах. Однако его властное обращение мне не понравилась.

— Кто ты такой, чтобы мне указывать. Ты мне не отец, — я расплескал пиво из кружки, так от гнева дернулась рука. Мне хотелось бы с ним подраться, но Магнус все еще сохранял спокойствие.

— Есть некто важнее, чем твой отец, который никогда тобой не занимался, как следовало бы.

Что ж, в этом он был прав. Отец всегда уделял куда больше внимания своим личным амбициям, чем воспитанию сыновей. И все же я недоверчиво хмыкнул.

— И кто же это?

— Твой наставник, — холодно сообщил он.

— Уж не ты ли это? — с сарказмом протянул я, припоминая тупых краснолицых гувернеров и учителей, которые когда-то были ко мне приставлены. В воспитательных целях они предпочитали использовать линейку и розги, а занятия проводили небрежно, так как часто отвлекались на вино и обильный стол во дворце виконта. Не удивительно, что я их невзлюбил. Они могли научить меня читать молитвы и раскланиваться перед дамами, да и то весьма неуклюже. Единственным, к кому я привязался, был учитель фехтования. Но с ним произошел несчастный случай. Прямо во время занятий. С тех пор он стал калекой на всю жизнь и больше не мог никого учить. Мельком я видел существ, которые на него напали. Все выглядело так, будто кто-то приревновал меня к нему.

Возможно, так оно и было. Ревность. Я сам наугад вытащил из колоды карту с изображением пламенной женщины, у которой из глаз вырывались струи огня. А вокруг нее усмехались карлики. Их размещение на карте чем-то напоминало пляску вокруг костра.

Ревность сжигает. И рядом с Магнусом я ощущал себя, как в центре костра.

— Никогда не применяй свои чары против волшебных существ, — вдруг посоветовал он.

— Почему?

— Они могут обернутся против тебя же. Мы маги, мы избраны, но мы только учимся. А эти существа были созданы уже такими.

— То есть сильнее нас, — впервые я не стал спорить с ним насчет того, что во мне тоже дремлет некая сила.

— Можно даже сказать всесильными, — подсказал он.

— И я должен их бояться?

— Просто избегай ненужных конфликтов. Никто не знает, к чему они могут привести. Понял?

Я нехотя кивнул.

Общение с ним тоже могло привести к нежелательным последствиям, но я пока об этом не думал.

— А ты не хочешь подумать о месте, которое называется Школой Чернокнижия. Только не расспрашивай о нем Брианну. Она там не училась. Она же фея, а там могут учиться лишь смертные. Избранные, разумеется.

Об этом думать я как раз не хотел, в чем открыто и признался.

— Когда-нибудь у тебя может не остаться выхода, — лукаво сверкнув глазами, заметил Магнус.

— Что ты имеешь в виду, — я посмотрел на него и как будто снова увидел блеск стали под голыми ступнями красавицы и услышал ее песню. «Победа превратиться в поражение».

— Я думаю, Брианна тебе уже сказала, — только и заметил он.

Магнус все еще сидел в таверне и околдовывал ее завсегдатаев, когда я уже ехал назад домой через лес. Мне всюду мерещилась смерть, не старуха с косой и не голый скелет в плаще, а висельник в красном.

Левый глаз больше не болел. Иногда я подносил к нему волшебное стекло и тут же видел странных существ. Они смеялись и тут же ускользали из моего поля зрения. Иногда манили меня за собой, но я не шел за ними. Я еще не так глуп.

По дороге мне попалась избушка егеря. Дверь была приоткрыта, и я решил войти. Обитают ли в ней такие же существа, которых не замечают хозяева. Задержавшись на пороге, я прислонил к глазу стеклышко, но никого не увидел. Никого кроме юноши в углу. Должно быть, это и есть егерь. Он старательно прилаживал струны к запылившемуся музыкальному инструменту. Довольно странное занятие для егеря. Я стоял и смотрел на него. Он заговорил первым.

— Проходите, господа, — он вдруг поднял свой ясный взгляд. Глаза на тонком лице светились еще ярче, чем мое стекло.

— Но я один, — я все еще терся на пороге, даже обернулся через плечо.

— Да, — юноша поморщился. — Значит, мне показалось, что с вами кто-то есть.

Я еще раз обернулся. Никого. Однако он смотрел так, будто видит второго гостя. Музыкальный инструмент в его руках вдруг заиграл сам собой. Струны дернулись, и юноша поспешно приложил к ним пальцы.

— Эта лютня, — пояснил он.

— Вы музыкант?

— Я ношу ее на память об одной женщине.

Ведь у егеря должна быть жена, но этот юноша слишком молод. И одет он слишком хорошо для егеря.

— Жиль, — представился он, едва лютня замолчала.

— Винсент, — я протянул ему руку.

— Я знаю, — он быстро глянул за мое плечо. — И все-таки вы не один. Что-то пришло с вами.

Я попытался рассмеяться, но смех вышел жалким.

— Говорят, что смерть идет прямо за мной.

— Верно, говорят, — юноша кивнул.

— То есть вы ее видите, — я снова рассмеялся, на этот раз уже более искренне.

Он сощурился.

— Знаете, здесь бытует суеверие. Нужно лишь взглянуть в зеркало в полночь, поднеся зажженную свечу или подойти к дверям церкви в ночь в канун дня поминовения всех душ, там голос назовет имена всех тех, кто вскоре умрет. Я бы вам советовал попрактиковать все это, а не докучать вопросами мне.

Ответ был однозначным. Грубым и наглым. Оскорбленный, я развернулся, желая тут же уйти. Стеклышко звякнуло в моих руках, отнятое от глаза. Уходя, я все же обернулся, но уже не увидел Жиля. Лишь какие-то маленькие существа лазали по подоконнику.

Я ведь уже был возле церкви вчера ночью и видел там двойника. Так зачем же меня понесло туда во второй раз? Я сам не знал, но решил на этот раз выбрать часовню в другом селе. Путь туда был недалеким. Если в деревне надо мной подшутили духи, то не могут же они это сделать снова еще в другом месте.

Говорят, двойник получается тогда, когда душа приобретает телесную форму. Ночью в канун для поминовения всех душ я уже пробрался в церковь, чтобы подсмотреть за появлением двойников. Кто умрет среди окрестных жителей и служек? Мне это было почти что интересно, но среди двойников я увидел себя. Двойник нагло улыбнулся мне и, должно быть, исчез с первым криком петуха, рядом стоял двойник какой-то красавицы в темной накидке. Я все запомнил и чтобы спасти свою жизнь был не против податься в колдовство. Как легко меня все-таки запугать.

Вот и сегодня ночью, я лег под порогом часовни и стал ждать, пока прозвучит голос, который меня напугает. Я был уверен, что первым названным именем будет мое. Но вместо этого где-то глубоко под землей я услышал звон монет, будто кто-то внутри могил пересчитывает золото. Целое состояние. Или это мне сниться. Я плотнее приложил ухо к земле. В пустой часовне как раз голосов не звучало. Там вообще никого не было. А далекий звон золота был таким мелодичным, заманчивым, призывным. За ним я бы прыгнул вниз с обрыва, как за песней сирен. Мне стало страшно еще до того, как что-то изменилось вокруг. Будто где-то подул сильный ветер, хотя кругом царила тишина. Ни бури, ни ветра, ни грозы, но голос вдруг прозвучал.

— Фердинанд, король Винора, — тихо, но четко произнес он, и внутри часовни в такт ему раздалось шипение, как будто погасла задутая неизвестно кем свеча.

Я затаился, стараясь даже не дышать. Определенно в часовне кто-то был. До меня доносились звуки: шипение, тихий свист, даже шепот.

Второй голос прозвучал первому в такт.

— Флориан, старший сын короля, наследник Винора, — произнес он, будто справлял панихиду.