Бесплатный фрагмент - Уроборос

Знаете ли вы, что в это самое мгновение вы окружены вечностью? И знаете ли вы, что можете воспользоваться этой вечностью, если только пожелаете?

Карлос Кастанеда

.

Прелюдия 1

Совсем молоденькая миниатюрная девушка, почти прозрачная, словно тень духа ночи, беззвучно возникла в дверном проходе. Взгляд бешеный, волосы растрепаны, голос хриплый, срывающийся, будто из глубины естества:

— Отец! Они идут! И они… решились.

— Уверена? Может это очередной балаган?

— Нет, верховный жрец все же дожал их. Теперь это уже не те добрые люди, что жили рядом с нами, это толпа, животные. Я видела их глаза, там только зло, и еще — страх (они боятся нас, представляешь) и ненависть, желание убивать. Почти все вооружены: факелы, колы, мотыги, камни. Поверь, на этот раз они не остановятся, — девочка метнулась к отцу и упала в его объятья. — Что делать, папочка?!

Балих нежно прижал дочь к груди, так, чтобы она почувствовала его тепло, уверенность… иную силу, вдохнул запах ее волос, словно в последний раз. Выдавил тихо, успокаивающе:

— Ксенофобия — порок трусов. И почему они всегда звереют ночью, под покровом темноты? Словно не смеют творить лиха под оком дневного светила, боятся увидеть глаза друг друга. Конечно, я сам виноват. Нужно было вести себя более скрытно, не стоило показывать другим наши способности, даже в мелочах. Да что уж… теперь поздно, — он слегка отстранил девочку и поймал ее взгляд. — Успокойся, они не причинят нам зла, теперь это не в их силах. Но оставаться здесь нам уже нельзя, сама понимаешь.

— Что делать?

— Выход всегда есть. Этот мир не принял нас, как видишь. Печально, но сего факта уже не изменить, значит…

— Что?

— Мы должны покинуть его.

Дочь судорожно выдохнула, пытаясь обуздать эмоции:

— У тебя есть план?

— Конечно, белочка, — мужчина с какой-то нечеловеческой тоской взглянул на лик полной луны, льющей холодный свет в открытый дверной проем. — Я давно видел, к чему все идет, было время подумать, подготовиться.

Тишину ночи вдруг расколол одинокий остервенелый выкрик и словно выдох чудовищного левиафана — синхронный рев тысяч глоток.

— О, боги! — залепетала девчонка. — Это не люди — стая диких хищников, взявших след добычи.

— Так и есть. В толпе человек превращается в зверя, не забывай этого. Однако уже близко. У нас мало времени, — отец метнулся к старому плетеному сундуку, извлек оттуда куцую циновку с рваными краями, испещренную каким-то замысловатым орнаментом (всего два цвета: синий и желтый), постелил в центр комнаты, прямо на глиняный пол. — Садись.

— Что?

— Опустись на нее. Это портал, точнее — станет таковым, когда услышит мою волю.

Девушка шагнула к родителю:

— Папа, что ты задумал?

Балих не выдержал ее взгляда, опустил глаза:

— В любом деле нужно учитывать возможные осложнения, вплоть до самого худшего. Конечно, я ожидал подобного, поэтому заранее просчитал варианты будущего, все они — с жертвами, все, кроме того, что я предлагаю. Пойми, милая, это единственный выход. Сейчас ты сделаешь, как говорю, и… я перенесу тебя очень далеко.

— Куда?

— Мне удалось выбрать то место-время, где уровень агрессии общества минимален. Не бойся, помни, ты сильнее их. Я научил тебя многому, мое единственное дитя погружено в тайны, недоступные другим, и в тебе не только сакральные знания, но и навыки их реализации, умение. Помни об этом, но используй силу стихий только в крайнем случае. Не открывайся чужим, не повторяй моей ошибки. Ты доверяешь мне?

— Конечно.

— Даю слово — ты выживешь там, не сомневайся.

— Я? А как же ты?

На лице мужчины мелькнула тень злой решимости:

— Милая, сейчас ты — слабое звено, это тебя надо спасать, поэтому я отправляю свою дочь той дорогой, что легче, безопаснее. А уж за меня не переживай, твой папочка крепче, чем кажется. Я пойду иным путем.

— Мы встретимся?

Балих сжал хрупкие плечи взрослеющего ребенка и прижался лбом к ее челу, глаза в глаза. Голос старшего звучал, как клятва:

— Обязательно. Верь мне. Это произойдет довольно скоро для тебя и спустя вечность для меня.

— Не понимаю.

Звериные рыки, отблеск факелов за каналом — поступь толпы все ближе…

— Этого и не надо, просто верь. Разве я хоть раз врал тебе?

— Нет, — девочка вмиг успокоилась. Не заставляя себя уговаривать, она в последний раз прижалась к отцу и опустилась на циновку.

Мужчина ободряюще улыбнулся:

— И не кисни, солнышко, прими это, как игру. Волшебное приключение начинается. Только представь: нам с тобой предстоит такое… чего не испытывало ни одно существо в мирах. Готова?

Она широко распахнула глаза, жадно вглядываясь в стоящего напротив самого родного человека, стараясь запечатлеть в памяти каждую черту его внешности:

— Начинай! И… до свидания, папочка! Я буду ждать…

— Доброго пути, белочка.

Окружение мрачнеет, воздух застывает, как горный хрусталь, не вздохнешь. Взгляд родителя загорается янтарным, его тело замирает, будто бронзовое, наливается невидимой, но явно ощутимой иррациональной силой, которая концентрируется и, словно пантера в броске, горячей волной обрушивается на девушку.

Нет, это не удар, как казалось, это прикосновение вселенской стихии, оно колоссально и в то же время нежно, заботливо.

Еще мгновение, и в мозгу взрывается ослепительная вспышка…

Забытье…

.

Прелюдия 2

Безбрежная густая тьма, подавляющая слабые проблески бесчисленных крапинок далеких светил.

Космос, Вселенная… бескрайняя и ограниченная, ледяная и испепеляющая, мертвая и дарующая жизнь, немыслимая и простая… Что она такое? Великий хамелеон. Да, она совсем не та, какой кажется. Все эти огромные галактики, газовые гиганты, черные дыры, планеты, обломки комет — все это пшик, в действительности их нет, ведь составляющие их вещество атомы, кварки, электроны — это просто флюктуации бесконечного вакуума, не более, крошечные стабильные вихри пустоты в пустоте, ничто… Вот она — истинная суть материи — внешняя обманка бытия, лживая маска, которую носит Мироздание.

Но есть и нечто, несомненно, реальное. Только глаз избранного увидит это — широченный дымчато-сизый поток, испещренный крошечными ярко-изумрудными искорками. Он медленно струится, охватывая собой все сущее, ветвится, словно трехмерная река, рождая мириады мелких струй, которые живут собственной жизнью, извиваясь замысловатыми узорами, вновь ветвясь и так до бесконечности. Фрактал.

Но это живое всеобъемлющее тело — лишь вместилище величайшего разума-сознания-воли, что доминирует во Вселенной, контролирует, управляет, определяет течение всех процессов: от осатаневшего буйства ослепительных квазаров до ничтожных пузырьков квантовой пены вакуума. Властелин, Хозяин судеб всего существующего.

Кто он: высшее божество, порождение хаоса, осознавшая себя могучая суперстихия? Нет ответа.

И Он не дремлет, слишком уж много задач у истинного Координатора мира миров.

Но вот что-то заставляет Его отвлечься, нечто значимое, нарушающее вселенскую гармонию и в то же время — долгожданное. Реакция незамедлительна: колоссальная квинтэссенция духа вдруг концентрируется, отделяет от себя малую частичку, подобную слезинке, даруя ей Силу, знание, собственную индивидуальность, жажду действия…

Свершается рождение младшего.

— ТЕПЕРЬ ТЫ УЖЕ НЕ ЧАСТЬ МЕНЯ, — гремит ментальная речь Хозяина. — ТЫ — МОНАДА, ОБОСОБЛЕННОЕ СОЗДАНИЕ, ЛИЧНОСТЬ.

Новорожденный стремительно осознает себя, окружающее. Это не трудно, ведь в его памяти уже заложены основы знаний породившего. Он не медлит с ответом:

— Ты даровал мне жизнь, Отец. Зачем?

— ВЕЛИКИЙ ПЛАН ПОД УГРОЗОЙ. ОНИ ЗАПУТАЛИСЬ, ВЫБРАЛИ НЕ ТОТ ПОВОРОТ В ЛАБИРИНТЕ ВЕРОЯТНОСТЕЙ, УХОДЯТ ВСЕ ДАЛЬШЕ ОТ ИСТИННОГО ПУТИ. МНЕ ПРИШЛОСЬ ВМЕШАТЬСЯ, ТОЧЕЧНО. В РЕЗУЛЬТАТЕ ПРОИЗОШЛО ТО, ЧТО МОЖЕТ ДАРОВАТЬ НАДЕЖДУ НА ИСПРАВЛЕНИЕ. Я ЗАПУСТИЛ ТРИГГЕР, А ДАЛЬШЕ — ТВОЙ ЧЕРЕД.

— Что я должен сделать?

На исполнителя льется поток информации, касающийся проблемы, все, вплоть до мелочей.

— Уф-ф… — посланник задохнулся бы от грандиозности задуманного, если б имел легкие. — Исполинская идея, ну и масштаб! Нелегко, конечно, но выполнимо. И, знаешь, я справлюсь, ведь я — Твое чадо.

— ТАК И БУДЕТ. И ЕЩЕ ОДНА ВАЖНАЯ МЕЛОЧЬ: КОГДА ОКАЖЕШЬСЯ ТАМ, НЕ ЗАБУДЬ ОБРЕСТИ ОБОЛОЧКУ.

— Вот как? Зачем мне материальное бремя?

— ИНАЧЕ ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ РАБОТАТЬ С НИМИ. ОНИ НЕ ВИДЯТ, НЕ ЧУВСТВУЮТ АСТРАЛЬНЫХ.

— Я услышал тебя. Дозволь приступать?

— НЕПРЕМЕННО.

— Да будет! — от осознания великих свершений, способных в корне поменять течение бытия, младшего охватил юношеский кураж. — Вперед! Прощай, Отец!

Мгновение, и его нет.

ЧАСТЬ I
ОШИБКА

Глава 1 Гости

Жизнь может развернуться на пятачке.

Стивен Кинг

1

Сновидение было довольно необычным: гротескно-яркое (как в диснеевских мультиках), бредовое, с туманным флером абсурдинки.

Все вокруг виделось каким-то зыбким, пульсирующим, живым, что ли… Казалось — тронь вот эту уличную скамью, и она, сорвавшись с места, задорно заржав, помчится тройным аллюром в пеструю даль.

Серёга Ночин не знал, куда идет, зачем — просто топал вперед прогулочным шагом беспечного туриста, не обремененного мирскими заботами.

Вот он минует широкий проспект, ступая на старую брусчатку тенистой безлюдной улочки. Из-за поворота торжественно выплывает навстречу необъятная туша дородной румянощекой тетки в некрасиво обтягивающем платье невозможно аляпистой расцветки.

«Вот зараза, весь тротуар заняла. Глобус на ножках, ни обойти, ни перепрыгнуть».

— Извините, — вопреки всем правилам уличного движения, он почему-то шагнул влево, стараясь протиснуться между желеобразным колышущимся препятствием и сияющей киношной чистотой стеной многоэтажки.

Все бы ничего, но именно в этот момент в его существование бестактно вмешивается коварная сила судьбы, направляя упитанного колченогого голубя на крышу вышеозначенного дома. Птица, как это часто бывает, приземляется на самый край ветхого осыпающегося навеса надстройки, аккурат на угол давно лишенного цементной основы, держащегося только на честном слове красного кирпича. Каменюка тут же теряет устойчивость и стремительно летит вниз, прямо на темечко неудачливого Сергея, безжалостно кроша череп, превращая в кашу его содержимое.

Бедняга тут же падает, ощущая щекой шершавую поверхность брусчатки. В полуметре от него находит покой рыжий параллелепипед, так неожиданно оборвавший жизнь парня.

Странное состояние. Боли нет, но вот что удивительно: несмотря на размозженный мозг и остановившееся сердце, молодой человек продолжает видеть, чувствовать, мыслить… А, ну да, это же сон.

Кирпич вдруг оживает. Угловатая продольная трещина на торце разверзается широкой улыбчивой пастью, которая рождает глумливые скрипучие звуки:

— Ну что, дружище, здорово тебе прилетело?

— Ну да, от души припечатал, — он облизывает запекшуюся кровь с губы, голос сипит, как у алкоголика с похмелья. — Всегда воспринимал оборот «вот упадет кирпич на голову…» как отвлеченную фразу о совершенно неожиданной смерти, философский пустяк. А тут… надо же, сам попал. Забавно.

— Еще как попал. Ха! В яблочко.

Серёга скривился:

— Каламбурщик, блин… Радуешься, как выигранной лотерее, мокрушник. Тебе-то что с этого?

— Как что? Я пережил настоящее счастье, недоступное большинству моих собратьев — целую секунду свободного полета. Ух-х, здорово! Теперь будет о чем вспомнить за будущие века полного бездействия.

— Ага, смотри, не описайся от блаженства, авиатор хренов. Мог бы и просто так упасть, на тротуар, а угодил аккурат на мою башку, будто целился, гад. Я-то тут при чём? Чем заслужил такое? Долбаная случайность…

— Какая случайность, дурень? В мире все закономерно. Мне нужен был именно ты.

Если б только мог, мужчина вытаращил бы глаза:

— Зачем?

Каменный собеседник вздохнул совсем по-человечески:

— Включи мозг. Упс… у тебя нет его уже, пардон. Ладно, забыли, давай рассуждать логически. Это же сновидение, причем твое, собственное. Оглянись, все это происходит сейчас в твоем сознании, личная грёза. Смекаешь? И вот тут вдруг случается такое несчастье. Следовательно… ну, думай, рожай!

— Это как-то связано со мной?

— Аллилуйя! Мальчик прозрел! А теперь вторая часть логической цепочки: может это не просто сон, возможно — нечто большее? Прислушайся к себе, человече, признайся, ты ведь почти веришь в такой вариант.

Ночин скривился, сплевывая крохи песка, попавшие в рот:

— Допустим. И что все это значит? Мое подсознание выкидывает фортель, пытаясь сказать что-то, предупредить?

— Предупредить — это точно. Только при чем тут твое внутреннее «я»? Почему ты исключаешь некое внешнее воздействие? Может кто-то иной желает тебе помочь, подготовить?

— К чему?

— Узнаешь, очень скоро, — красный камень нагло хохотнул. — Вот веселуха будет…

— Бред! Пока ты только чепуху городишь. Напустил туману… Из всего услышанного я не понял ни слова. Да и что толкового можно ожидать от куска обожженной глины?

— Обижаешь, — речь любителя полетать приобрела оскорбленные нотки. — Я тут стараюсь, боюсь промахнуться, опоздать, а в ответ такая благодарность…

— Ты сам-то слышишь, какой вздор мелешь? Не понимаю, к чему весь этот бессмысленный трёп?

— А тебе и не надо понимать разумом. Главное уже произошло: этот удар по чайнику реально изменил твое уже упомянутое подсознание. До этого ты был слишком рафинированным, цивилизованным, мягкотелым, да что уж — просто нежизнеспособным. Но это в прошлом, благо Небесам. Метаморфоза уже произошла. Сейчас в тебе значительно больше зверя, здоровой агрессии, готовности защищаться зубами и когтями, образно говоря. В нужный момент, вместо того, чтобы хлопать ушами, ты будешь реагировать, быстро, жестко.

Молодой человек попытался сглотнуть, но сухое мертвое горло отказывалось повиноваться:

— Хорошо. Предположим, что это не ночной кошмар, а нечто большее, как ты утверждаешь. Кто-то меня к чему-то готовит, а значит, впереди что-то ждет?

— Еще бы… гы-гы… Такая заваруха… не представляешь. Я даже завидую тебе немного.

— А…

— Хватит вопросов. Ты получил, что нужно, а лишняя информация только помешает. Так что закрой рот (дохляки не разговаривают), и бегом в явь. И так слишком заспался. Прощай, счастливчик.

Кирпич вдруг икнул и кашлянул облачком карминовой пыли, которое, неожиданно превратившись в тяжелую тучу, заволокло все вокруг, стирая границы, гася сознание…

— Хр-р — пушистая мордочка мягко ткнулась в щеку.

— М-м… щекотно… Клио, милая… — Серёга сгреб любимицу в охапку. В ответ раздалось громкое уютное мурлыканье. Вот кто действительно успокаивает, лучше любой таблетки, несет тепло в его дом.

Он снова вспомнил странное видение.

— Уф-ф… ну и пригрезится же… не сон, а глюк шизофреника, — Ночин продрал глаза, громко чихнул, будто кирпичная пыль в сновидении была реальной, сладко потянулся и пошлепал босыми ногами на кухню.

После стакана прохладной воды сознание быстро встало на место, протрезвело.

«Хм… подумаешь, кошмар… бывало и не такое снилось. Не восемнадцатый век на дворе, чтобы в подобную чепуху верить».

В животе заурчало.

Занявшись приготовлением кофе, он вполуха слушал диктора новостей, вещавшего с той стороны телеэкрана. В мире, как обычно, было тревожно: снова обострился военный конфликт между республикой Техас и Флоридо-Карибской конфедерацией, Германский султанат объявил ислам единственной религией государства, полностью запретив на своей территории христианство и другие конфессии, на президента Франко-Британского королевства совершено очередное покушение, озоновая дыра над Антарктидой расширилась уже до юга Аргентины, в залитом нефтяными отходами Каспии вымер последний вид беспозвоночных… Короче, исповедуйтесь, граждане, скупайте индульгенции — грядет конец света. Единственная приятная новость — рубль совершил очередной скачок вверх, сейчас его стоимость равна 1,5 юаням или 92 долларам.

— Ого! — бросив взгляд на наручные часы, молодой человек не сдержал возгласа удивления. — Шесть вечера. Это что же, меня средь бела дня сморило? С чего бы это? Вроде выспался ночью, — он шагнул в коридор. — Вот зараза, суббота же, половину выходного потерял.

Да, веселый вечерок был на грани срыва. Через час с четвертью у него рандеву с друзьями, запланированное в уютной кафешке, с продолжением, разумеется (эх, молодость…), а до того надо успеть смотаться за продуктами — в холодильнике шаром покати, даже хлеба нет. Да и корм у кошки на исходе, а вот этого он не мог допустить, однозначно.

Короче — бегом в супермаркет, благо, тот рядом.

Через четверть часа он уже проходил с затаренной тележкой мимо отдела спорттоваров, направляясь к кассам, как вдруг… что-то толкнуло изнутри. Взгляд, будто не принадлежавший ему, зачарованно уставился на сверкающую алюминием бейсбольную биту. Что-то шепнуло в мозгу: «Смотри, какая красота! Возьми. Возьми! Это необходимо».

Руки сами потянулись к предмету, ладони любовно обхватили рукоятку, поиграли с балансом (чистый металл, такой штукой и убить можно), пара размеренных взмахов и… Серёга сдался, отправив «игрушку» в тележку для покупок.

Постепенно сознание возвращалось в обычное состояние, пытаясь как-то оценить, обосновать недавние внутренние изменения.

«Что со мной творится, бес возьми?!».

Ответа не было.

«Ладно, потом разберемся. Пора!».

Прохладный октябрьский ветерок освежал голову, объемный, но легкий продуктовый пакет не оттягивал руку. Быстрым шагом он миновал магистраль и свернул в кривой слепой переулок, ведущий к дому. Не любил он это место: глухо, темно (ни одного уличного фонаря), злые мрачные вязы нависают над головой…

Вдруг…

Еще ничего не произошло, но он уже знает: опасность! Вновь резкий толчок изнутри, подсознание обжигает кипятком предчувствия угрозы, тело стремительно мобилизуется, переходит в режим боя: реакция обостряется до предела, мышцы гудят в предвкушении адреналинового взрыва.

Через секунду — крадущийся шорох сзади…

Ночин резко разворачивается, вовремя, как оказалось.

В полумраке вырастает сутулая фигура здоровенного (на целую голову выше его), плечистого, коротко стриженного братушки в драных джинсах и серой шерстяной толстовке. В правой лапе гамадрила хищно поблескивает лезвие ножа. И — тишина. Ни тебе угрожающего шепота, ни требования денег — ничего.

Сергей упирается взглядом в лицо агрессора, и тут же понимает: какие, на фиг деньги — у этого типа одна цель — убить, ничего более. Это уже не человек — кукла, зомби. В застывших глазах ни грана мысли, только ледяная чернота абсолютного безумия, расширенные зрачки — будто два колодца в бездну небытия.

Пора! Он это чувствует. Словно древняя память тысяч поколений предков подсказывает: в таких ситуациях действовать надо загодя, на опережение.

Ночин словно преображается в супермена, его движения неожиданно быстрые, по-кошачьи грациозные. Бандит только делает шаг вперед, поигрывая клинком, а Серёга уже успевает аккуратно опустить пакет с продуктами, быстро извлечь оттуда драгоценную биту, перехватить ее покрепче и нанести резкий удар по вооруженной руке налетчика — все за долю секунды.

Выпад получился на загляденье — предплечье врага безвольно повисает, бесполезный нож падает на асфальт и — все та же жуткая тишина. Странно. Он ожидал чего угодно: крика боли, трехэтажного мата, рыка зверя, но не этого пугающего безмолвия, словно перед ним не живое существо, а каменный заговоренный голем.

Верзила не отступает. Хоть и безоружный, он продолжает напирать (конечно, такой и голыми руками удавить может запросто).

«Вот гад, как бульдозер!».

В груди — ни капли страха, только два совершено не сочетаемых чувства: отстраненный трезвый интерес холодного разума и разгорающееся пламя ярости в груди.

Упырь делает еще шаг вперед и тут же получает хлесткий кросс алюминиевой булавой по лицу (и откуда взялись рефлексы?). Четко слышен хруст ломаемой челюсти. Вражина падает на одно колено, но вновь упрямо пытается подняться.

«В натуре — как терминатор, неубиваемый. Да, такого бизона обычными тычками не остановишь. Нужен радикальный ход. Тут не до сантиментов: или он, или я».

Решение принято.

В следующем ударе участвует все тело: упругий толчок ноги разворачивает корпус, который придает дополнительную инерцию плечу-предплечью-кисти, конечности выплескивают всю мощь энергии в сокрушительный выпад — головка металлической дубины врубается точно в висок душегуба, ломая кости черепа.

Глухой звук падения, и — все та же тишина.

— Уф-ф… — с удивлением Ночин обнаруживает, что его собственное дыхание ровно, размеренно (будто в кресле, перед телевизором, а не на ринге). Он смотрит на поверженного, и понимает — тот больше не поднимется, никогда.

Возникло желание отшвырнуть орудие убийства подальше, но снова что-то изнутри: «Нет! Рано».

Огляделся по сторонам — никого.

«Ну и нечего тут торчать, пора домой. Ах, да — пакет не забыть…».

Шумно выдохнув, он двинул дальше.

Настроение препоганое. Расхожее клише: «он понимал, что впервые убил человека» тут не работало. Отнюдь — ни малейших угрызений совести, рефлексии. Да и с чего? Он защищался от существа (а был ли это человек?), которое упрямо хотело прервать его жизнь без всякой видимой причины. Тут уж кто кого…

Нет, не это беспокоило. Душу сосало нечто иное — серьезное темное подозрение в том, что некто могучий вот просто так, походя, взял да и искорежил линию его судьбы. Откуда-то взялось паршивое предчувствие, что с этого момента его бытие уже не вернется на прежние рельсы, отныне все будет по-другому.

«Как так? Не хочу!» — как шестилетнего малыша, его грызло ощущение горячей детской обиды, словно при потере чего-то важного. — «А может, обойдется?».

Хотелось поскорее домой, в уютную квартиру, нырнуть внутрь, закрыть дверь на оба замка, опуститься в кресло: бокал горячего чая (или чего покрепче) в руке, Клио на коленях, и постараться забыть сегодняшний вечер. Но в груди тлела тревога, внутреннее напряжение, будто неприятный инцидент еще не закончился.

Округа совершенно обезлюдела, только пустое мрачное окружение, ни души, как в дешевых постапокалиптических фильмах. В сознании зреет подозрение в ирреальности происходящего, какой-то театральности, показушности. Будто некий кукловод заранее подготовил авансцену для тщательно спланированного действа, главным героем которого является он — Сергей Ночин.

«Плевать!» — молодой человек гонит прочь навязчивые образы и ускоряет шаг.

Вот уже конец мрачного переулка, за густыми зарослями кленов показалась коробка его родной девятиэтажки…

Что это? То ли куча ветоши, то ли брошенный мусор на краю тротуара у кустов. Трудно разобрать в сумраке.

Погруженный в свои мысли, Серёга уже миновал препятствие, и вдруг — звук, слабый стон на грани слуха.

«Человек?» — присмотревшись, он различил под тряпьем очертания тела — маленького, тощего. — «Да что за день такой сегодня, ёлы-палы?!».

Он уже хотел подойти поближе, разобраться, помочь, но… ледяная волна изнутри, из-под самой диафрагмы, остановила, заставила напрячься. Новообретенные инстинкты не подводят, еще не видя опасности, он знает о ней, в секунду преображается, вновь переводя тело в состояние схватки: плоть вибрирует от избытка энергии, все чувства обострены…

Пакет опять опускается на асфальт, заветная бита в руках, резкий разворот назад.

«Ух-х… ну и чудище!».

В пяти шагах — огромная псина, не меньше неаполитанского мастифа, только тоньше, подвижнее, словно составлена только из костей и сухожилий. Голубая шерсть отливает серебром при свете полной луны, острые уши с кисточками, как у рыси, ощеренная россыпью зубов волчья морда, а глаза… боже — в квадратных зрачках плещется то самое безумие, исступленная мания убийства, что и у отморозка, напавшего минутами раньше, один в один.

«Мать моя! Таких не бывает!».

Обострившееся первобытное чутье-интуиция подсказывает: этот зверь десятикратно опаснее того мордоворота, что пытался прервать его жизнь совсем недавно.

Существо сейчас прыгнет, парень чувствует это, даже знает, по какой траектории метнется к нему тело хищника.

Полуразворот, орудие отведено за плечо.

Сейчас!

Без малейшего звука псина срывается с места, покрывая прыжком расстояние между ними.

Удар вышел на славу — резкий, точный, прямо по разверстому слюнявому рылу. Клацающий звук, и животное, прокатившись по грязному асфальту, ловко вскакивает на ноги, вновь принимая боевую позицию. Пары клыков уже нет, вся пасть в крови, но мужчина уверен — такая мелочь не остановит эту тварь, она, как и тот, первый, будет биться до конца, не жалея себя. Цель одна — его смерть.

Новый бросок, и опять он удачно отбивается. Бестия неутомима, она кидается раз за разом, но он, подобно бейсболисту экстра-класса, всякий раз точно попадает по летящей навстречу цели, снова и снова поражаясь своей феноменальной реакции.

Это не может продолжаться вечно. Повреждения, наносимые с каждым новым ударом, делают свое дело — на месте собачьей морды сейчас сплошное месиво из размозженных тканей, костных обломков и вязкой черной крови, да и наскоки врага уже не такие резкие.

Пора!

После очередного падения монстра, человек не ждет, как раньше, нет, он сам бросается в атаку и, не давая противнику времени подняться, с утробным хаканьем обрушивает увесистую дубину прямо на лобастую башку зверя. Удачно! Кости черепа целы, но сотряс мозга есть наверняка.

Потрясенное чудище вновь распластывается на земле. Вот он, шанс! Не теряя ни мгновения, он наносит новый тяжелый удар, в ту же точку, еще один, еще, еще… обезумев, забыв обо всем, словно осатаневший троглодит, добивающий загнанную добычу.

Через минуту сознание возвращается. Он приходит в себя, тупо глядя на то, что недавно пыталось покончить с ним.

Наконец включается разум, пытаясь осмыслить произошедшее. Что это, что творится?! Как так получилось, что его жизнь в одночасье превратилась в некий гибрид ночного кошмара и бреда сумасшедшего? Одного взгляда на случившееся достаточно, чтобы уяснить — происходит нечто аномальное, из ряда вон. Единственное, что понятно — его явно пытались убить, причем — дважды. Вне всяких сомнений: здоровяк-зомби и немыслимое существо, только внешне похожее на пса — звенья одной цепи. Вопрос: кому понадобилась его жизнь, зачем?

Но больше всей этой безумной мистерии мужчину поражало то, что он выжил. Это казалось невозможным. Да, он всегда умел неплохо драться, но разве это помогло бы сейчас, будь он хоть чемпионом по рукопашке? Нет, вряд ли. Откуда у него появилось это животное чутье на опасность, эта невероятная реакция, сила, точность, безошибочность? Ведь промахнись он хотя бы единожды в поединке с четвероногой бестией, Сергея Ночина уже не существовало бы в природе, однозначно.

Он криво усмехнулся: «Да, пожалуй, та болтливая каменюка из сна действительно права — меня каким-то образом намеренно изменили, подготовили к выживанию. Только вот кто, зачем, с какой целью? И — главный вопрос: что дальше? Господи… не верится, что все это было в реальности».

Снова стон за спиной…

«Боже! Совсем забыл!».

Он метнулся к лежащему в густой тени, осторожно нагнулся. Неизвестно, что произошло с бедолагой, но человек явно нуждался в помощи. Маленький, еще ребенок, точнее — подросток.

То, что во мраке чудилось тряпьем, на деле оказалось довольно приличной чистенькой накидкой, что-то вроде туники.

«Мать моя, так это девчонка!» — из-под одеяния торчала голова, покрытая угольно-черной гривой нечесаных волос (правда, ровно обрезанных на уровне плеч) и босые ноги.

Незнакомка сонно выдохнула и что-то тревожно забормотала на неизвестном языке.

«Не похоже, что при смерти. Скорее очень устала, измождена, или с голодухи вырубилась. Вроде не ранена, крови не видно», — Серёга огляделся по сторонам. По-прежнему никого вокруг.

Что делать? Первая мысль — вызвать скорую. Конечно, самый разумный вариант. Но что-то внутри, та самая заноза, что подсказала ему купить биту, снова толкала на приключения: «Ты еще не понял? Не тупи. Это же всё — нити одного клубка».

«А ведь и верно, леший их дери!» — в мозгу у молодого человека вдруг сложился паззл.

Так и есть. Совершенно немотивированное нападение бандюги, затем зверь. И ведь эта псевдопсина бросилась на него только после того, как Ночин заметил девочку (а пройди он мимо, возможно, нападение и не состоялось бы). Выходит, оба врага хотели только одного — не допустить его встречи с этой тощей пигалицей.

«Чего ж в ней такого особенного? Лопочет не по-нашенски, одета странно, без обуви. Что-то с ней стряслось, однозначно. И кто-то оч-чень не желает, чтобы я нашел ее. Неспроста. А может судьба свела?» — парень нервно хохотнул последней своей мысли. Будучи убежденным материалистом, он не принимал подобные мистические взгляды, и сам поднял бы на смех, отважившегося на такое высказывание пару часов назад.

Пару часов… Как давно это было, казалось — в другой жизни. Как все изменилось за это короткое время, реальность неожиданно совершила безумное сальто и встала с ног на голову (а может наоборот — так было всегда, просто он, дурак, жил в неведении?).

Он вдруг будто увидел себя со стороны: молодой человек посреди темного переулка рядом с распростертым в беспамятстве ребенком и трупом жестоко забитого чудовища. А в сотне метров — тело уничтоженного им же громилы.

И что дальше? Неотложка, полиция… И как он будет объяснять случившееся? Рассказать правду? Ну да… Кто примет всерьез такую бредятину? Да если и поверят — на нем мертвяк, это убийство, хоть и самооборона (а это еще доказать надо).

Нет уж, тут задерживаться нельзя.

— А, как пойдет… — зло сплюнув, он зашвырнул окровавленную биту подальше в кленовые заросли, шагнул к лежащей и, не забыв об опостылевшей магазинной сумке, осторожно взял девчонку на руки, прислонив хрупким телом к своему плечу. — Лёгонькая какая, лет четырнадцать, не больше. Да она ж совсем окоченела, в холщовой накидке-то, в октябре…

Укутав ее своей курткой, он двинул к подъезду.

Лифт уже месяц, как на ремонте числится. Ничего, с таким грузом на пятый — не проблема.

На третьем входная дверь 118-й квартиры тихонько скрипнула, и в проеме нарисовалась до тошноты знакомая физиономия Варвары Самуиловны — старой сплетницы, которая всюду совала свой нос, подобно своей тезке из русской пословицы.

— Батюшки! Это как понимать, Серёженька?! — узкие щелочки глаз соседки округлились до размера пятака. — Напоил бедняжку — и домой, насильничать? Боженьки, да она дитя совсем! Ты чего ж творишь-то, непутевый? Про педофилов в новостях насмотрелся?

«Вот, блин, влип…».

И тут же, словно вспышка в мозгу — спасительная идея. Ночин зачастил, импровизируя на ходу, стараясь добавить в голос уверенности и озабоченных ноток:

— Да вы что, баб-Варь?! Это же Юлька, племяшка моя, еще вчера приехала в гости. Разве не видели? Очень хотела Москваград поглядеть. Вот и водил ее сегодня весь день по городу, с самого утра, показывал красоты столицы. Умотал салагу совсем. Молодежь-то у нас хлипкая, сами знаете. Она в кофейне как навернула две порции блинов со сметанкой, так прямо там и вырубилась на сытый желудок, не добудишься. Ну, я вызвал машинку — и домой. Что тут криминального-то? А вы уж из меня маньяка сделали. Обижаете.

Как нельзя кстати, названная Юлей что-то буркнула неразборчиво, словно во сне, неосознанно подтверждая речи несостоявшегося извращенца.

— А обувь где? Почему босая?

«Вот же глазастая баба! Ничего не упустит», — войдя в раж бывалого враля, Серёга тут же нашелся, кивнув на продуктовый баул, с трудом удерживаемый и без того занятой рукой:

— У нее туфли на размер больше оказались (купила, что понравилось, по моде, дуреха), в такси слетали все время, вот я и сунул их в пакет, чтоб не потерять. Хотите — покажу?

— Не стоит, — старуха скривилась, с трудом пряча разочарование от ускользнувшей сенсации. — Я тебя, Ночин, уже, почитай, годков тридцать знаю, потому и верю. Не способен ты на пакость, это видно. Ладно, ступай, а то не донесешь груз-то.

— Пока, баб-Варь.

«Тридцать… Ха! Мне всего двадцать шесть. Ладно, главное — пронесло. Вроде повелась, 02 звонить не будет, надеюсь», — с трудом освободив одну руку, он звякнул ключами и распахнул дверь.

Дома, наконец-то…

2

— Ваше купе, — проворковала пышная проводница лет пятидесяти. — Устраивайтесь. Билет и паспорт, пожалуйста.

Алексей протянул служительнице РЖД заранее приготовленные документы и, пройдя в помещение, уютно расположился на обтянутом дерматином пухлом диванчике. Душу грела надежда: «А может, не будет попутчика? Поеду в одиночестве, с комфортом…».

Нет, он не был ни интровертом, ни мизантропом, просто не очень любил знакомиться. Да и мало ли кто попадется в соседи — кто-то сразу за бутылкой потянется, а иной болтать без умолку начнет, или худший вариант — когда первое не исключает второго.

Он непроизвольно улыбнулся, смакуя предстоящую командировку: международный конгресс по атомной энергетике в Кенигсберге, высший уровень, соберется вся российская научная элита, да еще дюжина мировых светил с Запада. Вот он — шанс познакомиться с асами любимой специальности, напитаться интересных идей, да и себя показать… А что, хоть ему всего двадцать четыре, а кандидатская уже на выходе: экспериментальная часть завершена, рукопись закончена и многократно выправлена, осталось только защититься. А его выступление на таком форуме — первый серьезный шаг к желанной цели.

Голубые мечты пассажира прервал напряженный голос проводницы:

— Извините, но у вас билет недействителен.

— Что?

— Смотрите сами, — женщина сунула бумажки ему под нос. — В паспорте: Алексей Васильевич Горст, серия: 12 10, номер: 395782.

— Ну да.

— А теперь — билет. Фамилия — Горт, серия: 10 12, номер: 596382. Тут ошибок больше, чем цифр.

— Погодите, — молодой ученый почувствовал, как заманчивый прибалтийский город вдруг тает, будто мираж, — такого просто не может быть. Поверьте, я человек крайне ответственный. Сам еще при покупке дотошно сверял все данные. Это ошибка какая-то.

В голосе женщины появились ледяные нотки:

— Ошибка — не ошибка, а пустить я вас не могу, гражданин. Извольте покинуть купе.

Взглянув в глаза железнодорожной феи, он понял: спорить бесполезно. Что делать?

— Не торопитесь с решением, — Алексей бросил взгляд на часы: 19.34. — Отправление в 19.52, верно?

— Да.

— Еще целых 18 минут. Подождите, я решу проблему. Дежурный по вокзалу где сидит?

— Первый этаж, кабинет 103, как войдете — сразу увидите.

— Успею! Давайте сюда документы, разберемся.

Оставив багаж, Горст рванул на перрон. Быстрый взгляд на огромный циферблат над входом — все те же 19.34. Замечательно!

Уже приближаясь к дубовым дверным створкам храма рельсовых путешествий, он почувствовал — что-то не так. Легкое дуновение сзади пробрало, как дыхание рока. Чувствуя неладное, он резко оглянулся и… уронил челюсть. Пассажирского состава Москваград — Кенигсберг не было, исчез, будто и не существовало вовсе. Как так — такая громада, и за один миг? Невозможно, может, померещилось? Молодой человек по-детски похлопал глазами — транспорт по-прежнему отсутствовал, словно испарился. И это было не единственное изменение: полный одышливый мужчина, что курил рядом только что, тоже пропал в мгновение, на его месте материализовалась парочка ярко крашеных тинейджеров, да и киоск с продуктами, действующий секунду назад, сейчас был закрыт. Над задраенным окошком надпись: «работает с 9.00 до 20.00».

— Как?! Но сейчас всего… — парень бросил взгляд на запястье и обомлел: 20.26. — Что за фигня?! Невозможно!

Может часы сломались? Он снова взглянул на вокзальный счетчик времени — 20.26. Уже начиная закипать, Алексей достал из кармана мобильник — те же 20.26.

— Да вы издеваетесь?!

Шумно выдохнув, он присел на перронную скамью, пытаясь осмыслить случившееся.

«Может шутка чья-то? Фу… аж в глазах потемнело».

В отчаянии он поднял взгляд и тут же понял настоящий масштаб свершившегося — со зрением все было в порядке, просто солнце, которое минуту назад висело багровым шаром над западными кварталами, сейчас уже было за горизонтом, город окутали сумерки. Невероятно! Теперь уже не было никаких сомнений: объективное время Вселенной реально прыгнуло на 52 минуты вперед — с 19.34 до 20.26. Причем, это заметил только он — Алексей. Для остальных, как видно, ничего экстраординарного не произошло, очевидно, состав отчалил вовремя, так же, как и киоск закрылся по расписанию. Ничего не заметив, мир продолжал беспечно пребывать в неведении, только один злосчастный Горст попал в эту переделку.

«Почему я?! И вообще — что это было, мать твою?.. Такое же в принципе невозможно!» — и тут тяжелым молотом по черепу очередная мысль. — «Конференция! Все накрылось. Что я скажу начальству? Правду? Да меня засмеют, за идиота примут. Господи! Ну и влип… А может, не поздно еще?».

Он бросился бегом к дежурному по вокзалу.

Выслушав сбивчивый рассказ, пожилой плешивый мужичок за столом в потертом форменном кителе бросил странный взгляд на посетителя (служаку совершенно не удивила информация о немыслимом временном скачке, видно насмотрелся всяких чудиков на своем веку) и буркнул:

— От нас-то вы чего хотите? Состав отправился в путь вовремя, по расписанию. Кто виноват, что вас не оказалось на борту в этот момент?

Да уж… что тут скажешь?

— Извините, а следующий рейс в Кенигсберг…

— Завтра, в это же время.

«Вот засада!» — он вышел на перрон, глубоко вдохнул воздух, пропахший креозотом, и бессильно прислонился к колонне искусственного мрамора.

И вдруг мужчина вспомнил Лариску, свою бывшую — врача-психиатра, неплохого, между прочим (потому и разбежались — невозможно жить с мозгоправом, который видит тебя насквозь). Экс-жена частенько рассказывала ему об интересных пациентах, забавных синдромах, и вот один из них вдруг вспомнился. Лёха будто снова слышал голос супруги:

«Транс — удивительная штука. Это тихая форма эпилепсии, без судорог и тому подобного, характеризуется внезапным выключением сознания, когда роль первой скрипки берут на себя подсознание и устоявшиеся двигательные навыки. Представь: человек лежит на диванчике у телевизора, смотрит футбол, пивко посасывает, и вдруг его разум вырубается, напрочь, а внутреннее „я“ берет контроль на себя и начинает действовать. Внешне это выглядит так, словно пациент нормален, все его поступки кажутся логичными, адекватными. Например, он берет саквояж, бросает туда всякий хлам, что под руку попадется, одевается по погоде, направляется на вокзал (удивительно, но чаще всего их тянет именно на РЖД), покупает там билет, скажем — до Саратова и отправляется в путь. А спустя несколько часов, или сутки, странник вдруг приходит в себя. Представь состояние этого несчастного: только что он сидел дома, в комфорте, а в следующее мгновение курит в холодном тамбуре несущегося невесть куда поезда, и на часах уже иные цифры. Именно так, ведь он был в полной отключке и не помнит совершенно ничего из того, что было в период транса, это время просто пропало для него. Не позавидуешь болезному».

Холодной змеей в мозг заползла страшная мысль: «А вдруг и у меня такое? Мини-транс, на 52 минуты. Забылся, как истукан, а время шло. Вот тебе и объяснение».

— Ну, нет! Невозможно, — выдохнул Алексей, напугав проходившую мимо женщину, и забормотал шепотом. — Мы же ежегодно диспансеризацию проходим, нас проверяют, все специалисты смотрят. Если бы было у меня что-то подобное, давно вычислили бы. Кто же допустит психа до преподавания в политехе?

Парень снова вернулся мыслями к проблеме. Что делать? Он не может сдаться просто так. Подумаешь — поезд. Что, на нем свет клином сошелся? Есть же другие способы передвижения. Точно! Самолетом!

Увядший росток надежды снова оживал, поднимался, окропленный свежей влагой новой идеи.

Горст извлек из кармана смартфон и погрузился в интернет-поиски. Так, ближайший авиарейс из Домодедово в 23.54, чуть меньше трех часов осталось, свободные билеты есть в наличии, «эконом», слава богу (бизнес-класс он бы не потянул). Молодой человек прикинул: вход в метро рядом, тут до аэропорта без пересадок рукой подать, полчаса, не больше. Главное, чтобы на регистрации не задержали.

«Решено! Нечего тянуть», — он отыскал глазами огромную букву «М» над раззявленным входом в подземку на другой стороне широченной улицы, терпеливо дождался зеленого и, окрыленный новой перспективой, торопливо зашагал к цели.

И вдруг…

Снова тот же холодный сквозняк в спину (теперь-то он его ни с чем не спутает), только на этот раз сильнее, настоящий порыв.

Мгновение, и снова все меняется: ночное небо, яркая иллюминация, другие авто, иная плотность движения на шоссе.

— Не может бы…

Истеричный визг тормозов слева. Пунцовая от гнева рожа водилы торчит из открытого окошка седана:

— Ты куда прешь, баран?! На красный!

Ошеломленный Алексей оцепенел в шоке, хватая ртом воздух, как рыба на берегу.

— Ты глухой? Идиот! Вали назад, быстро!

Наконец-то рефлексы взяли свое — он метнулся к обочине, шумно выдохнул и тут же бросил взгляд на запястье: 00.17. Очередной провал! Сверяться с другими счетчиками минут не было смысла, на этот раз он точно уверен — его часы не врут.

Все. Крылатая машина уже в пути, летит прочь, унося с собой его розовые мечты. Конец командировке.

Замерев посреди тротуара, как изваяние, обтекаемое густым потоком суетливых прохожих, он пытался принять, осознать произошедшее. Хотя, что уж тут понимать — очередной скачок свихнувшегося времени, только на этот раз более серьезный, аж на три с небольшим часа вперед. Что же это такое? Может он действительно двинулся умом?

«Ну, нет, нестыковочка», — спасительная мысль посетила разум, — «разве я смог бы целых три часа стоять столбом на проезжей части, это в Москваграде, при таком-то движении? Невозможно. Меня бы уже давно или размазали по асфальту, или отправили в отделение. Нет, тут что-то иное. Только вот — что? Ясно одно: это происходит только со мной. Что во мне такого, зачем все это?».

Толпа густела, напирала. От души чертыхнувшись, обескураженный диссертант отошел в сторону, под навес автобусной остановки и попытался включить логику:

«Итак, что мы имеем? Первое: это точно не сумасшествие, все что было — случилось в действительности, с этим не поспоришь, факты — вещь серьезная;

Второе: такие фокусы со временем не имеют никакого здравого объяснения, по сути — такое невозможно, если верить современной науке. Однако это стряслось. Следовательно, это мы, люди чего-то не знаем. Да ладно, мы многого не знаем;

Третье: выходит, мне повезло (или не повезло) столкнуться с неким таинственным феноменом. Фантастика!».

И вдруг новое озарение: «Стоп! А ведь оба раза эти сдвиги помешали моему путешествию. Что это — случайность, или кто-то очень могучий не желает, чтобы я попал в город янтаря?» — он криво хмыкнул. — «Ну нет. Не льсти себе, Лёшенька. Кто ты такой, чтобы проделывать с твоей драгоценной персоной такие штуки? Букашка, никому не нужная, не значимая».

Мужчина тихо застонал:

— Боже! Что за бред?! Мистика какая-то, дьявольщина. Так и в высшие силы поверишь.

Он нервно хмыкнул, не понимая, докапывается ли его сознание до правды или наоборот — прячется от нее.

Что теперь?

Стоило молодому человеку понять, что командировка однозначно сорвалась, участие в конференции накрылось медным тазом (да и леший с ней, не вешаться же), его желание бороться тут же капитулировало. Невыносимо захотелось домой, в теплую постельку, глубокий тихий сон без сновидений, а завтра проснуться и понять вдруг — ничего не было, просто привиделось в кошмаре.

«Ладно! Хватит киснуть. Надо уметь проигрывать, братец Лёха. Подумаешь — конгресс прохлопал, это же не катастрофа всей жизни, всего одно из сотен испытаний на пути к цели. Начхать, прорвемся. Багаж пропал, но документы и бумажник на месте — уже хорошо», — он решительно направился к выходу в город. — «Пора к себе, в родное пристанище. И к бесам сон. Эх, напьюсь сегодня…».

Всего за две остановки до дома маршрутка неожиданно заглохла. Поколдовав десяток минут над мотором, водила с кавказским акцентом выдавил сквозь зубы:

— Все, приехалы. Далше — своим ходом.

«Что за вечер! Все к одному», — Горст первым покинул транспорт, зябко запахивая ворот куртки. — «Ладно, тут недалеко. А если по новостройке напрямую срезать — не больше километра выйдет. Ботинки запачкаю. А, ладно, это меньшая из бед».

Бросив взгляд на залитые мраком пустынные каменные джунгли обширной строй-зоны, он достал сотовый, включил функцию фонарика и шагнул вперед.

Каблуки проваливались в мягкий рыжий грунт. Ходьба по пересеченной местности, изобилующей рытвинами, колдобинами, массой строительного мусора, порядком утомила. Правда, до дома оставалось всего ничего — не больше четверти пути. Вон он, его квартал, каменные коробки уже темнеют невдалеке.

Эх, если б все так просто…

Согласно закону «оптимиста» Мерфи, неприятности имеют тенденцию множиться, и чем они крупнее, тем их больше. Как оказалось, случай Алексея — не исключение.

Сначала его слуха достигли приглушенные мужские голоса (Первая мысль: «Кому понадобилось торчать на этом пустыре в такое-то время?»). Как только он обогнул угол спящего башенного крана — лицом к лицу столкнулся с довольно неприятной кампашкой: четверо парней разного возраста подпирали плечами панельную стену новостройки. Висящая сверху на проводе голая лампочка, которую забыли погасить уходящие строители, тускло освещала ссутуленные напряженные тела незнакомцев, тлеющие цыбарки в зубах, волчьи взгляды…

— Опа, — хрипло выдохнул облаченный в рыжую косуху, стриженый под ежик шатен с крупной татуировкой паука на шее, — а вот и гости! Выруби-ка свой прожектор, глаза слепит.

Горст послушно выключил мобильник.

— Тебя как занесло-то сюда, дядя? Клад ищешь?

Остальные дружно заржали.

Судя по всему, этот был лидером шайки, самый старший, лет 25, не меньше. Как только он сделал шаг вперед, троица товарищей синхронно двинулась, ловко окружая жертву, отрезая пути к отступлению.

Попятившись, Горст уткнулся спиной в очередную стену. Загнан в угол, в буквальном смысле. Пути для отступления не наблюдалось.

«Да что же за хрень творится?!» — Алексей вдруг понял, что сегодня, пожалуй, худший день в его жизни. — «Вот нарвался. Что за шпана: банальные гопники, или кто похуже? Надо как-то реагировать».

— Гм… Ре… — он прокашлялся, приводя в норму предательски засипевший голос. — Ребят, я тут рядом живу, мне бы до хаты… Вам, наверное, деньги нужны? — он достал бумажник. — Вот, сколько есть. Я простым преподом работаю, в универе, зарплата… сами понимаете.

— Бабло — это само собой, — зашипел татуированный и извлек из-за пазухи ослепительно сверкнувший обоюдоострый клинок, очевидно — хирургический ланцет. В его голосе появились нехорошие нотки нарастающего возбуждения. — Как тебе инструментик? Сталь особой закалки, покруче бритвы будет.

Звучно сглотнув, несчастный прохрипел:

— З-зачем это? Я и так все отдам.

— Отдашь, куда денешься, Только мы с тобой поиграть хотим, — криво ухмыльнулся главарь, в его зрачках метались безумные искры ликующего предвкушения. — Ты, главное, не сдерживай себя, можешь орать до посинения, никто не услышит. Такая музыка ласкает слух.

Вот теперь стало по-настоящему худо. Такого ужаса выросший в рафинированной среде интеллигентов молодой человек не испытывал ни разу. Он попытался что-то пробормотать, но язык прилип к сухому нёбу.

«Приплыл…» — сердце прыгнуло панической экстрасистолой и рухнуло куда-то вниз, под диафрагму. — «Это ж натуральные отморозки, хуже гестаповцев».

— Молчишь? — гоготнул стриженный. — Ну, молчи. Твое соло еще впереди. Панда, ну-ка, зафиксируй его.

Нависающий сбоку плечистый верзила двухметрового роста со странной мультяшной кличкой послушно оказался сзади и крепко обхватил жертву, вывернув руки пленника за плечи.

Леха дернулся было — бесполезно. Хватка детины была просто чугунной.

Двое остальных из банды вели себя по-разному. Низенький черноглазый брюнет в ярко-канареечной куртке и мокасинах того же цвета пожирал глазами мизансцену, как некое таинство, словно пытаясь постичь нечто сакральное, боясь упустить даже мелочь. Четвертый, невзрачный рыхловатый тинейджер, судя по виду — самый младший (лет 16, не больше), наоборот, стоял в отдалении, постоянно отводя тусклый взгляд. Казалось, ему совсем не нравится происходящее, угнетает, но что-то удерживало подростка, не позволяло уйти.

Упырь с татуировкой на шее приблизился, жадно ловя взгляд несчастного. Его голос вдруг стал доверительным, почти ласковым, как у стоматолога, готового выдрать зуб у перепуганного малыша:

— Боишься? Да, вижу. Страх — это хорошо, он очищает, еще как… Погоди маленько, вот пообщаемся — станешь сияющим, как ангелочек. Это гарантирую, уж мы постараемся, — он порывисто выдохнул, как влюбленный перед соитием и приблизил лезвие из острейшей медицинской стали к левой брови страдальца.

«Боже!» — Алексей зажмурил глаза, пытаясь вспомнить хоть какую-то молитву. Тщетно.

Вдруг тихий шорох справа и звонкий детский голос:

— А чё эт вы тут делаете-то, а?

«Слово в слово, как в известном старом фильме», — совершенно не к месту выдала обалдевшая от событий память.

Раскрыв веки, Горст оторопел: в паре метров от своры бандитов стоял худенький мальчишка лет десяти, бледный, синеглазый, с волосами невозможного оттенка — пепельно-платинового.

Старший отреагировал немедленно:

— Ты откуда образовался, шкет? Ишь, любопытный какой. Вали, щегол, пока я в настроении. Повторять не буду.

— Да я не против, — пискнул пацан и кивнул на пленника, — только этого отпустите. Он мне нужен.

— Чего?! — на роже лидера сменилась целая гамма чувств, от полнейшего изумления до закипающей ярости. — Во дурень борзеет! Да ты хоть понимаешь, гаденыш, куда влез? Присоединиться хочешь? Климушка, — обратился он к именуемому здоровяку, — отпусти-ка пока этого (никуда он не денется) и сломай руку щенку.

Тупо гоготнув, Панда ослабил хватку, шагнул к ребенку и… вдруг с утробным стоном распластался прямо в грязи, скрючившись, как больной с приступом печеночной колики.

— Что с тобой? — в голосе вожака впервые прозвучала тревога. — Траванулся что ли? Говорил же тебе — не жри чебуреки у вокзала.

Мальчишка издал странный звук и вдруг выдал с вызовом:

— Чего тупишь, Витек? Это я его вырубил.

Парень с ланцетом в руке задохнулся от неслыханной дерзости. Вызывающее поведение малолетнего наглеца не просто вывело из себя, но, что гораздо хуже, сбило с настроя предстоящей операции. Сплюнув в сторону, он рыкнул:

— Ты откуда мое имя знаешь, падаль?

— Мне все о тебе ведомо. Меня, кстати, Марком кличут.

— Конец тебе, убогий! Был Марк, уйдешь во мрак. Ха! — татуированный головорез, привыкший всегда и везде считать себя королем ситуации, рванул к наглецу и тут же рухнул наземь, как подкошенный, невольно копируя положение своего товарища по несчастью. Правда, этот не стонал — тихо скрипел зубами, терпя боль.

— Ну и ты отдохни, за компанию, — мальчишка коротко взглянул на черноглазого любителя наблюдать, и тот мягко опустился на грунт в позе эмбриона.

— А вот с тобой не так просто, — обратился Марк к полноватому подростку, прячущему взгляд. — Ты, Валентин, по сути, парень неплохой, мягкий, нет тьмы в тебе, только вот воли маловато: слишком внушаем, слушаешь, кого не надо, идешь на поводу у всякой швали. Твоя проблема в том, что не повезло с компанией, связался с ублюдками, а назад выйти уже характера не хватает, увяз с потрохами. Правда и зла ты не делал, сторонился этого, только на стреме стоял, да на подхвате шустрил, шестерил, не более. Потому ты прощен. Только совет на будущее — впредь осторожней выбирай товарищей, иди к людям, а не к шакалам, в общество, а не в стаю. Опыт у тебя уже есть, так что, отличишь первых от вторых. И еще: с этой секунды ты забудешь все те мерзости, что творили эти скоты, не нужна тебе такая память, она чернит душу. Все понял? Ну, тогда беги домой. И никому ни слова о том, что тут видел.

Не веря своему счастливому спасению, Валек припустил опрометью прочь. Минута, и нет его.

Юный блондин хихикнул по-детски и хитро прищурился, взглянув на остолбеневшего Горста:

— Ну что, Алеша, удивлен?

— Еще бы…

— Конечно. У тебя наверняка масса вопросов ко мне. Обещаю — поговорим, но позднее. А сейчас надо закончить с этими. Начатое всегда следует доводить до конца.

Мальчишка обратил взгляд на коротышку в желтой куртке:

— Вот это Василий — студент техникума связи и, по совместительству — полнейший социопат. Его тяга к злу безгранична, но врожденная трусость не дает ей реализоваться на деле, как у этих двоих. Поэтому он не действует сам, берет чужое. Только представь: за всю свою короткую жизнь этот утырок не причинил физической боли собственными руками ни одному существу, но он обожает наблюдать, как это делают другие, более того — он получает от этого настоящее половое наслаждение и кончает прямо в штаны на пике созерцания пыток. Потому и не получалось у него с дамами: удовольствие от секса ни шло для него ни в какое сравнение с немыслимым кайфом от вида чужих страданий. Вот и связался с этой парочкой душегубов, паразитировал на их грехах.

— Что ждет его?

Юный блондин вздохнул:

— Увы, формально он не являлся палачом, только соглядатаем, потому не заслуживает жесткой кары, но… конечно, это редкостный урод, то, что он делал — омерзительно, творил зло, хоть и косвенно. Поэтому Васютка должен искупить его.

— Как?

Юный собеседник дернул бровью:

— Я только что поменял естество его личности, плюс на минус, так сказать. Отныне в нем нет тяги к мраку, наоборот — всей душой он будет стремиться делать добро другим. Для него это внове, незнакомо, трудно, но с годами научится, поверь, более того — ему понравится. Только представь — героя даже любить будут. И если этот тип проживет долго, то компенсирует содеянное, очистится, — мальчик улыбнулся. — А теперь поспи, Вася. Завтра у тебя начинается новая жизнь.

Чернявый гулко выдохнул, почувствовав отступление боли и мгновенно провалился в забытье.

— Ну а теперь самое трудное, — Марк нахмурился. — Если Василий был латентным садистом, то эти двое — самые натуральные, лютые. Их не деньги интересуют, они наслаждаются муками других, упиваются. Итак, знакомься. Тот бугай — Клим, как ты уже слышал, он же — Панда. Ну а этот татуированный герой — Виктор, по кличке Паук — главный двигатель и лидер всей шайки. Именно он выбирал жертв, выдумывал новые пытки, планировал их последовательность и реализовывал собственными руками. В этом смысле его можно назвать хирургом-вивисектором, в то время как Клим — ассистент мучителя, хотя усердствовал не меньше.

— Вот же твари! — Алексея передернуло от гадливости. — И много жертв на их совести?

— Двадцать восемь человек. И заметь — ни один не выжил, но никто не умер слишком быстро, эти зверства длились часами. Хочешь, покажу парочку эпизодов? Закрой глаза.

— Нет! Только не это, — Горст содрогнулся от предстоящей перспективы. — Есть вещи, которые я не хотел бы пускать в свою память, никогда.

— Вот это верно. Да, я не все сказал о Витеньке. У него была одна идейка фикс: проверить на практике, сколько может протянуть человек на пределе истязаний крайней степени. Ты удивишься, но дольше всех продержалась дряхлая старушка, которая еще была жива, когда этот изувер перепахал ей весь живот и удалил обе почки (без наркоза и обезболивающего, разумеется).

— Охренеть! — молодой человек вдруг почувствовал непреодолимое желание придушить гада на месте.

— Не торопись. Это было бы слишком просто для этого таракана. Не дождется такой милости. Мы поступим иначе, — Марк дернул пальцем, и распростертого Паука скрючило в жутчайших конвульсиях, правда, раззявленный рот издавал только сиплые надрывные звуки, не более. — Я удалил связки, иначе ты оглох бы от его воплей.

— Что с ним?

— Сейчас он испытывает в точности те же страдания, которые причинял своим жертвам, всем, без исключения, одному за другим. Зеркальный ответ, так сказать. Это будет продолжаться примерно шесть дней (в палате реанимации ему не позволят сгинуть слишком быстро), пока не закончится вся эта кошмарная серия из 28 мучеников (старушку я оставил напоследок). А на пике заключительной пытки его мозг просто взорвется, в буквальном смысле. Согласись — адекватная кара, достойная.

— Знаешь, — выдохнул парень, — я не злой человек, но скажу: этот нелюдь заслужил подобное. Ну а с тем что?

— Климушка? Тот еще зверюга, но ему уготовано иное. Смотри.

Верзила вдруг расслабился, блаженно улыбнулся и хрюкнул. В области промежности быстро расплывалось мокрое пятно.

— Что с ним?

Мальчишка впервые нахмурился:

— Другое воздаяние, не похожее на предыдущее, но по мне — тоже достойное содеянного. Отныне он — полнейший идиот, недочеловек, начисто лишенный не только сознания, но и основных навыков, даже рефлексов. Всю оставшуюся жизнь (если это можно назвать жизнью) он будет пускать слюни, ходить под себя и ничего более. Кусок мяса, тупое тело, лишенное не только разума, но и души.

— Да, силен ты на фантазии.

Юнец закусил нижнюю губу до белизны и выдохнул:

— Дело сделано. Идем-ка отсюда, приятель, не стоит обычному человеку смотреть на подобное. Я обещал тебе ответы, так что можем продолжить общение, если ты не против, конечно.

— Против?! Ты шутишь? Самый безумный день в моей жизни, и тут я встречаю чело… гм… того, кто не просто спасает меня, но и, надеюсь, сможет хоть как-то объяснить, что за бредовая ерунда творится со мной сегодня?

— Ну, тогда потопали. Тут неподалеку есть заведеньице, убогонькое правда, но и мы не баре. Там и побеседуем.

Услышав очередной сдавленный звук, Леха с трудом подавил желание оглянуться.

— Вот это верно, — собеседник понизил голос, — не стоят они твоего внимания, забудь, будто не было. А вот что надо помнить, всегда и каждому: ни один проступок, ни одна гадость, совершенная человеком, не остается безнаказанной, никто не увильнет. Это закон! И без разницы, пнул ты когда-то котенка, или угробил сотню сородичей — Немезида обязательно навестит тебя и воздаст адекватно, каждый получает ровно ту порцию страданий, что заслужил, все по-честному, кому-то полушку, а кому-то — россыпи мук. И вот что замечательно: никто не знает, когда ожидать кары (да они и не ждут, дети беспечности), а она накрывает тебя в самый неожиданный момент — сейчас, через полчаса, через год, иногда — в глубокой старости, когда ты уже успокоился, расслабился, в душе простил сам себя, а порой, когда не успеваешь расплатиться в этой жизни, долг взимается в иной, следующей. Но когда бы ни случилось — это неизбежно.

— Ты сказал — «в иной жизни»? Что ты…

— Любопытство — это замечательно. Но есть вещи, дружище, которые закрыты для простого смертного. Не стоит тебе соваться туда. Лишние знания могут не только сломать карму, но и изменить судьбу, а это неприемлемо.

Минут через пять они успешно миновали зону новостроек и, не без труда протиснувшись через щель в наспех сколоченном листовом ограждении, вернулись в гостеприимное лоно города.

— М-да… А вот и кабак, — подал голос мальчишка. — Вон, через дорогу. Идем?

3

Кончено.

Звездчатая чернота бесконечности стирается из памяти, призрачное кобальтовое искрящееся аквамариновыми сполохами змееморфное тело всеобъемлющей сверхсущности растворяется, уходит…

Да, славно попутешествовала, Высшая.

Серая распахивает веки и выныривает из того упоительного состояния астрального забытья, который наивные двуногие принимают за обычный сон ленивого животного.

Хорошо…

Она сладко, до дрожи потягивается всем телом, вибрирующим от кисточек ушей до кончика хвоста, окончательно возвращаясь на этот уровень косной реальности, пасть растягивается в розовом клыкастом зевке, шершавый язык касается влажной пуговки носа.

И тут — легкое движение на самом краю поля зрения.

Желтый взгляд прирожденного охотника устремляется к цели, узкие щелочки зрачков в секунду ширятся до круглых бусин…

Ах, это… пустяк, напрасная тревога — слева, под потолком, у самой стены вяло движется небольшое облачко полупрозрачного охряного существа, украшенного волнистым узором тонких молочных полос. Это просто иной, гость, рядовой житель потустороннего. Молодой, любопытный, вот и лезет в мир телесных, хочет осмотреться, узнать, что здесь, да как.

Клио снова расслабляется. Пусть его… погуляет… пришелец безобиден, как и большинство бесплотных. Этому можно, но иногда встречаются и другие представители призрачного племени: жестокие, хищные, жаждущие чужих страданий, такие способны паразитировать на душах двуногих Соседей, истязать их, рождать страшные недуги, сводить с ума. Вот с ними надо быть начеку, разбираться без раздумий. Неоднократно она встречала подобных тварей, и каждый раз прогоняла вон, а двоих, особо непонятливых — просто стерла с лица бытия, безвозвратно. Так и должно быть, защита — одно из ее призваний. Не зря сородичам Серой дарована способность сокрушительного ментального удара, против которого не способен устоять ни один из иных.

Воистину, Высший — душа дома, хранитель, он надежно защитит не только жилище, но и того, кто внутри.

Да, так они и живут вместе с глубочайшей древности: двуногие и пушистые. Соседи — крупные, шумные, энергичные, уверенные в своем доминировании над другими носителями жизни, считающие себя хозяевами всего вокруг. Они слишком ориентированы на предметное, неплохо научились использовать вещественное окружение, но совершенно не способны чувствовать потустороннее, предвидеть значимые события, сливаться с полем Эгрегора великого знания во время трансов-путешествий. Увы, они видят мир совсем другим, однобоким, далеким от истины, но такова природа этих существ. Иного им не надо, да и незачем, ведь все это умеют Высшие (потому и носят этот благородный титул). Более того — если необходимо, то четвероногий союзник может и исцелить двуногого партнера от приключившейся хвори, реально удлинить жизнь сожителя. Разумом Соседи не догадываются о незаменимости своих пушистых спутников (за исключением тех избранных, кто способен на настоящее ви́дение), но инстинктивно чувствуют ценность Высших, платят им добром, даря комфорт, тепло, пищу, ласку… А это немало.

Что это? Дружба двух видов? Нет, пожалуй, просто взаимовыгодное сосуществование, симбиоз.

Идет!

Кошка слышит сквозь стену звук знакомых шагов приближающегося партнера, ее Соседа. Поступь тяжела, что-то несет.

Так и есть. В отворившемся проеме появляется он с молоденькой двуногой самочкой на руках. Это создание пережило нечто немыслимое, она потрясена, измотана, ее сознание заплутало в дебрях беспамятства, но ненадолго — скоро вернется. С этой гостьей все будет хорошо, вроде бы… или… Странно — нить ее судьбы запутана в тугой узел, не разберешь, что дальше. Да, непростая девочка.

Клио смотрит глубже, погружаясь в самую суть новенькой, и вдруг инстинктивно напрягается: уши прижаты, загривок вздыблен… Вот оно в чем дело… самой-то незнакомке ничего не грозит, пока… но что за мрак эта несчастная привлекла за собой — змеистый ворох темных пугающих возможностей, потенциальных угроз, готовых реализоваться в нечто ужасное, фатальное. И это лишь начало, а что дальше? Высшая чувствует — впереди целый шквал тревожных событий, несущих другие, еще нерожденные опасности, каждая из которых может затухнуть, как остывающая головня, а может и разгореться в адскую свистопляску загубленных жизней, грядущей катастрофы. Это уж как пойдет… А вот как будет, не может сказать даже она — слишком много определяющих факторов, способных повлиять на шаткое равновесие настоящего, слишком… и они будут множиться.

Ясно только одно — с этого мгновения все изменится, и не только в этом доме, масштаб надвигающейся лавины пугает.

Успев переодеться и покормить кошку, Ночин вот уже четверть часа гипнотизировал найденку, утопающую в глубоком кресле в состоянии полузабытья. По всему видно — вот-вот очнется.

Насчет ее возраста он, пожалуй, слегка ошибся. Гостье было лет 16, не меньше. Об этом свидетельствовали начавшая оформляться грудь и слегка раздавшиеся бедра. Вся какая-то хрупкая, субтильная, хотя не скажешь, что недокормленная, просто тонкокостная. Узкое миловидное лицо, ровный прямой нос, кожа смуглая, почти бронзовая.

Ненавязчивый рингтон телефона вывел его из состояния задумчивого созерцания.

— Алло.

— Серый, зараза, ты где пропадаешь? — голос давнего приятеля Мишки Копеляна был полон праведного негодования. — Все на месте уже, тебя одного ждем, тормоз.

«Упс… Совсем забыл про вечеринку», — Ночин лихорадочно соображал, как бы соврать, чтобы не обидеть друзей:

— М-м… Тут… понимаешь, Мишель, одна проблемка неожиданно нарисовалась…

— Да, я даже знаю какая — неожиданно потерялась совесть. Угадал? — голос в трубке гоготнул. — Ничего, это дело поправимое. Сейчас всей бандой заглянем к тебе и поищем хорошенько.

— Не до шуток мне, остряк. Тут форс-мажор. Светку помнишь, дочь Кешки Зуева?

— Это та, которую ты крестил когда-то?

— Точно, — Серёга импровизировал на ходу, — та самая. Так Иннокентий заглянул час назад, представляешь — попросил присмотреть за дочуркой. У них с женой неожиданно проблема нарисовалась с кредиторами, вот они и подорвались срочно решать. А девчонке-то всего пять, одну дома не оставишь.

— И надолго?

— Да кто знает?

— Погоди, у них чего, соседей нет? С чего к тебе-то притащили?

— Да почем мне знать? Такое не спрашивают. Тем более, я крестный отец вроде, грех отказывать. Да не нуди ты, думаешь, кайфую от этого? Я ж сам в обломе — хотел с вами зависнуть, а тут… Так что звиняйте, братцы, сегодня без меня.

Выслушав длинную эмоциональную тираду друга, Ночин буркнул прощание, нажал на «отбой» и снова уставился на гостью.

«Точно не нашенская. Похоже, откуда-то с юга, иностранка», — он вдруг спохватился. — «А чего я завис-то? Расслабился, хозяин. Она же на пределе, вымотана чем-то, наверняка голодна, да еще и возможное переохлаждение… Что бы ей этакого?.. Ага, точно!».

Порадовавшись, что все-таки не бросил продуктовый пакет во время всех вечерних перипетий, молодой человек принялся за дело.

Когда, минут через десять, он вернулся с кухни, держа в руках бокал чудесного обжигающего напитка, девушка что-то муркнула про себя, и в ту же секунду распахнула веки.

«Ух-х… Матерь божья!» — Сергей перестал дышать, зачарованный малахитовым цветом огромных миндалевидных глаз. — «Разве бывает такое… у жгучих брюнеток?».

— Ну что ж, — он шумно вдохнул и широко улыбнулся. — Давай знакомиться, путешественница. Я, — он коснулся свободной ладонью своей груди — Сергей, Сережа. А ты?

Незнакомка хлюпнула носом и, вдруг почувствовав одуряющий аромат, зачарованно уставилась на сосуд в руке мужчины.

— Ах, да. Это тебе, — опустившись на колено, он протянул ей наполненную кружку. — Только аккуратнее, не обожгись.

Девчонка осторожно приняла емкость, обхватив ее озябшими ладошками, поднесла к губам, подула, сделала маленький глоток и, закатив глаза, издала такой чарующий звук наслаждения, что у парня защекотало внизу живота.

«Да, похоже, впервые пробует. Может желание загадывать», — он удовлетворенно присел рядом, хваля себя за выбор. Действительно, густой огненный какао, сваренный на цельном молоке, без воды, с приличным количеством сахара — прекрасный источник быстрой живительной энергии с идеальным балансом углеводов, белков, жиров, минералов, бодрящего кофеина. Пожалуй, это именно тот «энергетик», который способен помочь человеку в подобном состоянии, для начала.

— Закончила? Ну и прекрасно. А теперь — основное блюдо, — парень вновь метнулся на кухню и вернулся с тарелкой, на которой царствовал огромный четырехэтажный, залитый майонезом бутерброд с колбасой, сыром, ломтиками свежих огурчиков-помидорчиков и зеленью. — Уж извини, что успел…

Гостья не заставила себя просить дважды и хищно набросилась на угощение.

Через минуту трапеза была закончена. Молодой человек протянул сыто икнувшей смуглянке заранее приготовленный стакан воды и слегка расслабился: «Ну вот, обогрел, накормил, теперь можно и разговор вести… если получится».

Словно услышав его мысли, девчонка снова откинулась на спинку кресла с широкой улыбкой на лице, удовлетворенно отдуваясь, рассеянно осматривая комнату, и выдохнула:

— Дириг, тиль. Ки-туш калаг, дагаль.

«Вот и голос подала. А толку-то? Что это: инглиш, дойч, испаниш, джапан? Ничего подобного. Такого в жизни не слыхивал, ни малейшего сходства с известными языками».

— Ну что, подруга, — он опустился на стул напротив, — как общаться-то будем? Я ж ни бельмеса в твоем чириканье.

А-на? — «иностранка» прислушалась к его речи, задумалась на мгновение. — Гиг дуг.

Скинув с плеч его куртку, она вдруг сползла на пол, змеей метнулась к оторопевшему мужчине, бесцеремонно приблизив лицо к лицу, и осторожно прикоснулась прохладной ладошкой к его лбу, не отпуская взгляд приютившего ее человека.

Простое действие возымело странный эффект: в ушах зашумело, слегка поплыло перед глазами, на мгновение вдруг показалось, что тонкие пальцы гостьи, словно бесплотные, проходят сквозь кости черепа и погружаются в его мозг. Щекотно, но приятно…

Серёга даже забалдел малость, как домашний котяра, которому чешут загривок. Но через десяток секунд все закончилось.

Девица отпрянула, удовлетворенно прищурившись, и вдруг выдала с заметным мягким акцентом:

— Вот теперь пообщаемся.

«Очуметь! Что это?!» — Ночин не просто ошалел, он был в смятении. Еще бы: незнакомая малолетка, появившаяся невесть откуда, прикасается к нему и меньше, чем за минуту осваивает язык Ломоносова и Пушкина. Немыслимо! Может все-таки это чей-то тупой розыгрыш и девица изначально владела русским?

«Не, отпадает, однозначно», — он вспомнил обе схватки в переулке. — «Если так, тогда и два трупа на улице — тоже шутка. Нет уж, тут все по-настоящему, по-взрослому».

Стараясь не выказывать удивления (что у него плохо получалось), Сергей выдавил:

— Так ты… гм… только что выучила нашу речь?

— Да. Точнее — впитала. И не только язык, но и культуру, менталитет. Хм… Как тебе современные словечки?

— Что?! Разве такое возможно?

— Для большинства — нет, — девчонка кокетливо улыбнулась, — но я — особенная, кое-что мне по силам.

— Ну и как тебе русский?

— Не очень, — незнакомка досадливо скривилась, — слишком сложный, очень много синонимов. Не понимаю, зачем столько лишних мусорных слов, обозначающих одно и то же? Не вижу смысла. У нас проще, понятнее: одно понятие — одно слово.

— Такое разнообразие называют богатством языка. Это украшает тексты, выступления. Очень удобно в литературе, риторике… Хотя… вопрос спорный. Но мы отклонились от темы. Ты так и не ответила.

— Все просто: я проникла в твое сознание-личность, в ту его зону, что вы зовете памятью, и копировала в себя наиболее полезную ее часть. Что тут непонятного?

— Особенная, говоришь? Ну и поворот! — мужчина резко выдохнул, успокаивающе выставив ладони перед собой. — Ладно, не все сразу. Слишком много необычного за один вечер. Давай притормозим, попытаемся разобраться, начнем сначала, по порядку. Как твое имя?

— Лони. А отец зовет меня Куг-Лу.

— Очень приятно. А я — Сергей, — повторил он. Ну вот, хоть что-то. Начало положено. Еще вопрос: кто ты, откуда взялась?

Гостья по-кошачьи свернулась в кресле, подобрав ноги под себя, и выдала с пафосом:

— Я — человек из славного народа черноголовых, основавших великую страну Ки-ен-ги.

— Стоп! — хозяин потянулся за смартфоном, стараясь удержать в памяти незнакомые слова. — Погоди, сейчас глянем. Включив голосовой интернет-поисковик, он четко произнес в динамик:

— Ки-ен-ги…

После секундной паузы гаджет выдал:

«Ki-en-gi (-r) (место + владыка + благородный (шумерское)) — так называли свои земли шумеры, что примерно означает „страна благородных владык“».

— Охренеть! — вырвалось у парня. Он бросил смущенный взгляд на зеленоглазую девицу, но та, судя по всему, откровенно наслаждалась нестандартностью ситуации. — Не может быть! Погоди.

Открыв нужную страницу Википедии, он быстро нашел: «„Черноголовые“ — самоназвание народа шумеров».

Он снова уткнулся в дисплей и не смог удержаться от возгласа:

— Мать вашу! Шумер — это же еще до Египта, самая первая цивилизация на Земле! Аж три тысячи лет до нашей эры. Это же долбаных пять тысяч лет назад!

— Что?! — теперь уже собеседница была на грани шока. — Сколько? Этого не может быть!

— Ну, если ты говоришь правду, то так и есть.

На смуглых щеках девы проступил неожиданно яркий румянец:

— Я никогда не лгу! — ее лицо исказила легкая гримаса, в голосе явно чувствовалось смятение. — Но ты удивил. И представить не могла себе такие масштабы. Ну ладно сто, ну двести… но… пятьдесят сотен лет! Мамочка! Немыслимо!

Видя такую откровенную растерянность гостьи, мужчина парадоксальным образом успокаивался, приходил в себя. Желая, но боясь поверить в невероятное, он попробовал расспросить спасенную:

— Скажи вкратце, как выглядел твой мир?

— В двух словах не опишешь. Благодатные земли, очень тепло, солнечно, не то, что ваша ледяная страна, — Лони зябко повела плечами. — Наши предки прибыли туда издалека, с острова Дильмун, и выбрали место для жизни там, где две великие реки медленно текут рядом, впадая в море. Эти воды заливали всю равнину вокруг, превращая ее в бескрайние болота. Никто, ни одно племя до нас не отваживалось там жить. Но народ черноголовых умен, трудолюбив и упорен, мы — лучшие. Праотцы взялись за дело, и всего за пару веков, избороздив огромное пространство густой сетью каналов и арыков для оттока и притока воды, они превратили тухлую бесплодную топь в бескрайние поля тучных пашен, щедро питаемых водой. Разве это не чудо? — она на пару секунд задохнулась от избытка эмоций и закончила. — Да, это было очень трудно, но оно стоило того — мы создали удивительные места — настоящий земной рай, обитель изобилия, где урожай плодоносит трижды в год, где нет голодных, люди живут в городах под властью закона. Вот она — великая страна Ки-ен-ги.

Все это время хозяин не отрывал взгляда от дисплея смартфона, стараясь найти несоответствие между рассказом девчонки и теми данными, что давала мировая сеть информации:

— Да, убедительно. А где конкретно жила твоя семья?

— Эреду. Это один из самых первых наших городов, недалеко от Ура, ближе к морю, у великой Ифрати. Юго-Запад.

— Ифрати — это Евфрат, судя по всему, — наконец парень поднял восторженные глаза на собеседницу, его голос звенел от возбуждения. — Все сходится, штопор мне в глаз! Но как? Это же…

4

Таинственный знакомый оказался прав — кафе было так себе (словно попал в забегаловку семидесятых). Темновато, тесновато, грязные полы вздувшегося, местами драного линолеума, запятнанные стены с ветхими постерами забытых кумиров рока тридцатилетней давности, хлипкие стулья, усталая равнодушная обслуга, и среди всего этого витает тяжелая сизая пелена слоистого табачного дыма, насыщенного запахами гари, пота и застарелого перегара.

Клоака.

Они присели, выбрав слегка покосившийся столик в самом углу зала, справа от входа.

Удивительно, но официант не заставил себя ждать — перед ними материализовалась упитанная тушка невысокого плохо выбритого мужичонки лет тридцати:

— Добрый вечер. Что будем заказывать?

Как старший (формально), Горст открыл рот первым:

— Что тебе, Марк? Проголодался, наверное?

Пацан криво усмехнулся:

— Разве не понял еще — мне этого не надо, совсем. Но, чтобы не смущать остальных, закажи воды.

— Гм… — Алексей поднял глаза на гарсона и пустился в импровизацию. — Уж извини, парень, но то, чем здесь кормят, я не рискну предложить ребенку. Мальчику стакан воды. Ну а мне… м-м… коньяку… Хотя нет, не тот случай — триста граммов водки, подороже.

— Закусывать чем будете?

И тут мужчина понял, что после всего того фейерверка «подарков» фатума, кои обрушились в этот день на бедовую головушку без пяти минут кандидата наук, у него совершенно пропал аппетит. Озадаченно крякнув, он выдавил:

— Гм… Мы сыты, оба. Так что, любезный, давайте сока томатного, ну и фисташек, что ли…

Не пряча разочарованной физиономии, служитель Бахуса молча удалился.

«Пора», — он поднял глаза, поймав ставший вдруг неожиданно мягким синий взгляд юного блондина. Первое, что сорвалось с языка:

— Ты не человек.

— Разумеется. Как ты заметил, я и не пытался скрывать это.

Лёха шумно вздохнул и выдавил:

— Инопланетянин?

— Совсем сдурел? Давай оставим эту тему. Придет время — все узнаешь, обещаю, это случится совсем скоро.

— Ладно. Скажи, с какой целью ты явился сегодня туда, на пустырь: ухайдокать тех гоблинов, или спасти меня?

— Рассуди сам. Уродов, нуждающихся в «порке» в мире предостаточно, и поверь, их есть, кому карать, без моего участия. А вот твоя персона, дружок… Ты даже не представляешь, к чему оказался причастен, к действу какого масштаба… Потому я и послан к тебе, чтобы разъяснить, направить. Кстати, можешь звать меня посредником, эмиссаром. Не похож, да? Конечно, — юнец хихикнул, — прибыв на место, я, дурень, тут же совершил ошибку, мелкую, но все же… Не мудрено: мне совсем не знаком ваш мир, впервые пришел в материальное.

Не вовремя прибыл официант, водворив на стол скудный заказ.

— Давай за знакомство! — Горст плеснул прозрачной жидкости в стопку, чокнулся со стаканом соседа, наполненным минералкой, проглотил махом и запил хорошим глотком густого сока. Так ты о чем? Какую ошибку?

— Выбрал себе внешность дитя, думал, что так привлеку меньше внимания посторонних, но лопухнулся, как оказалось.

— Не понимаю. По мне — вполне удачный ход. Вспомни, как опешили те упыри, увидев пацана в ночи. Вот это был выход! Только торжественного марша и света рамп не хватало.

— Да? Может быть. Но сейчас иная ситуация. Глянь туда, — существо, называющее себя посредником, кивнуло в сторону стола неподалеку, за которым расположились четверо хорошо подвыпивших мужиков сомнительной внешности. — Они с самого начала нехорошо посматривают на нас, с осуждением, так сказать.

— С осуждением? А что не так-то?

— Сейчас поймешь. Вот, смотри, начинается.

«Опять четверо», — несостоявшийся участник конференции с тоской взглянул на группу уже порядком накидавшихся завсегдатаев, — «что ж мне так везет на это число сегодня?».

Один из собутыльников, самый горластый и здоровенный, судя по всему — заводила, вдруг хрюкнув нечто нечленораздельное, грузно поднялся и шаткой походкой двинулся в их сторону. Пара шагов, и кряжистый, благоухающий соляркой и еще чем-то органическим, до бровей обросший соловой бородой организм плюхнулся на жалобно скрипнувший стул напротив новоприбывших. Его мутные блеклые глазенки с трудом поймали взгляд Алексея, из запачканного селедочным жиром рта вырвалось:

— Ну чё… ик… веселишься?

— Веселились, — неожиданно зло рявкнул Горст, удивляясь собственной смелости, — пока ты не приперся. Чего надо?

Гость вытаращил зенки от неожиданной дерзости скромного на вид фраера, но тут же нашелся:

— Ты рамки-то не путай, олень. Думаешь, поверю, что сына в этот гадюшник притащил? Хрена с два! Отродясь сюда никто детей не водил, неча им тут делать, — он резко подался вперед, дыша на собеседника одуряющим микстом из ароматов чеснока, хрена, воблы и сивухи. — Я ж тебя, насквозь вижу, утырок. Где мальца надыбал, чем поманил? Чё за планы на вечер? — бугай вдруг привстал, его мыльный взгляд пылал праведным гневом. — Да мы с корешами тебя за такое…

И вдруг, словно выстрел — резкий детский голос:

— Заткнись, Валет! Или как тебя мамочка звала — Валюша?

— Чё? Откуда мое погоняло зна… — детина перевел взор на ожившего вдруг мальчишку и отпрянул, будто обжегшись о его ледяной колючий взгляд. Удивительно, но здоровяк действительно захлопнул пасть и снова опустил зад на сиденье.

Выразительно кивнув на своего спутника, Марк зашипел оцепеневшему пришельцу:

— Ты чего себе навыдумывал, фантазер? Из него такой же педофил, как из тебя телевизионная дикторша, смекаешь? Выкинь этот бред из головы. Ишь, ты, герой, твою мать, защитник детей выискался. Ты бы лучше о собственном сыне подумал, козлина. Димке одиннадцать всего, а ты уже его жизнь в ад превратил, неандерталец. Он же единственный отпрыск твой, поберег бы беднягу, так нет, паскуда, по шесть раз на дню его с грязью смешиваешь, опускаешь, как можешь. Нравится руки распускать, папаша гребаный? Когда ему первый раз руку сломал, в три года? Урод! Ты в своей семье — кость, понимаешь? Жену гнобишь, отпрыска изводишь.

Названный Валетом растерянно хлопал глазами, избавляясь от хмеля с каждой секундой.

Посредник продолжал:

— Ты хоть понимаешь, в кого превращаешь ребенка? В изувера отмороженного.

— Да с чего ты взял?

— Все просто: я вижу будущее. Хотя тут и без особого дара все ясно. Вспомни ту дыру, где ты детство провел, своего папашу-урода, который лупил тебя по пьяни до синевы, а как он поступал с твоей матерью… Что, Валентин, несладко в селе жилось с таким-то родителем? Ну-ка, закрой глаза, видишь отца? Ага, прекрасно. А теперь скажи, как он кончил? Молчишь? Ничего, я напомню, — посредник выдержал десятисекундную паузу и вдруг начал хрипло декламировать, с чувством, с надрывом:

Хилую деревню первый снег занес —

Брошенные хаты, церква, да погост.

Не идет работа, не крепка рука,

Что-то червем точит сердце мужика.

На задах, у клёна, ждут, махру смолят.

Драные фуфайки, бегающий взгляд…

Быстрый топот — третий обогнул сарай.

Клекот из утробы: — Ну, принес? Давай!

И бутыль по кругу, горло — прямо в рот.

Так сосет сивуху конченый народ.

Вера — сила жизни, истина, ответ,

Но ты станешь тварью, коли Веры нет.

Если нету Бога, значит можно брать:

Грабь, бухай, насилуй — некому карать.

Вот оно — простое счастье упыря.

А чего мудрить-то? Все и так зазря.

Всех положат в землю, коль придет конец.

И никто не спросит: чистый иль подлец.

И семья — по боку, на детей — плевать.

Там одни проблемы, тут же — благодать.

Жри ее, не бойся. Дальше — нипочем.

Был ты человеком, станешь поросём.

Ну а может — волком: хищным, лютым, злым

Эх, раскинь-ка душу, там и поглядим.

Кончили, икая, разбрелись в народ.

Но неймется Мишке — тот домой идет.

И не спится бесу — он на кураже.

Рвется гниль наружу в пакостной душе.

Тихий лай дворняги, а в ответ — пинок.

Кубарем в канаву падает щенок.

Вот родная хата, тут лишь повод дай…

Только вякнет кто-то — рви, души, хватай!

И идет потеха, что удар — с плеча.

Под хмельным угаром — рыло палача.

Сын родной — Валютка взглядом душу пьет,

А ведь все запомнит, подрастет — убьет.

***

Шумное дыханье, горькое, свое.

Мозг, как наковальней, плющит забытье.

И покой по хате — вырубился гад.

Только ночь, а утром снова будет ад.

Но не сбылись страхи бездны на краю —

Солнце пощадило бедную семью.

Скот, что мучил близких, тот, что был постыл,

Захлебнувшись рвотой, к полночи остыл.

Кончена судьбина, ну а что там ждет:

Жажда или пытки — Высший разберет.

Тень-душа очнется, у златых ворот…

Рай ему заказан, кто же отопрет?

Нет, ему пониже, где погорячей,

Отольются слезы тех, кто был слабей.

Лишь отец, померший пару лет назад,

Спросит: — что ты делал, кто тебе был рад?

А в ответ — быдлячий взгляд из-под бровей:

— Я не знаю, батя. Как во сне, ей-ей…

И никто не вспомнит, только мать одна.

С облегченьем всхлипнет битая жена.

Тощие детишки выдохнут с трудом:

Больше тятьки нету, светел стал их дом.

На здоровяка было жалко смотреть: поникший, сгорбившийся, с потухшим взглядом, дрожащей губой, он с трудом сдерживал слезы.

Марк приблизил лицо к физиономии незваного гостя и зашептал:

— Время прошло, у тебя уже своя семья. Скажи честно: кем ты стал в итоге — таким же, как он, а может и похлеще? Нечего ответить? Ну и правильно. Что тут скажешь? А теперь прикинь: ежели ты через отцовские побои превратился в конченого отморозка, думаешь, с Димкой по-другому будет? Нет уж, история всегда повторяется, уж поверь. Знаешь, кем он вырастет — подобным тебе, только злее в десять раз, и тьму эту он в мир принесет, за свои страдания на других сторицей отыграется. Подумай, сколько лиха совершит твой сын в будущем.

Молчание, только неровное хриплое дыхание никудышного отца нарушает тишину.

Марк слегка повысил голос:

— Так вот, Валентин, знай, люди разные бывают, одни слабенькие, а другие с таким стержнем рождаются — не согнуть. Если на человека давить каждый день, как ты на своего ребенка, одни ломаются, а другие, как Димка твой, только крепче становятся, но и злее, жестче, вот в чем проблема — ты уродуешь его личность. Хочешь, расскажу, как жизнь твоя повернется в будущем, один из двух вариантов?

— М-м…

— Ну, слушай, — парнишка поймал взгляд совершенно протрезвевшего мужчины. — Сначала он тебя боялся, как зверя, потом, когда подрос и увидел твое отношение к матери — стал ненавидеть, люто, до одури, но научился скрывать это. Единственное, что сейчас держит Дмитрия в рамках (хоть и с трудом), это осознание того, что ты, какой-никакой, но отец, что вы все еще почти семья (для него это слово много значит). Но это временно. Через пару лет, когда он созреет ментально, почувствует в себе зародыш мужского начала, в его сердце родится третье чувство к тебе — презрение, как к клопу-паразиту, который каждый день сосет жизни самых близких людей, разрушает их. А за презрением придет отторжение, неприятие. Вот это будет конец, точнее — приговор.

— Ч-чего? — голос папаши был еле слышен.

— Того! — Глаза эмиссара вдруг вспыхнули яркой лазурью. Двадцать шестого ноября, в четырнадцатый день рождения сына, ты в очередной раз притащишься домой на бровях, с теми же придирками, наездами, оплеухами, как обычно, не замечая, что все изменилось. Вот тогда он и убьет тебя.

Валет выпучил глаза, челюсть отвисла, только небритое адамово яблоко ходило ходуном.

Юноша безжалостно продолжал:

— И вот что поразительно, Валек. Это не будет случайная бытовуха. Нет, заранее зная, в какое чудовище ты превратишься в этот день, он все холодно спланирует, рассчитает и избавит-таки семью от демона. Точка. Внешне все будет обставлено, как случайность, поверь, у парнишки хватит ума на это. Полиция поверит — кому же охота копаться в грязных мелочах? Дело закроют мгновенно. Если тебе станет легче, скажу — вдвоем они заживут гораздо лучше. Счастливы не будут, конечно (при таком-то багаже памяти), но свет увидят.

Долгая пауза. Минута, не меньше. И вдруг тихий полустон из горла домашнего изверга:

— Ты говорил о двух вариантах, но рассказал только об одном.

— О втором знать не стоит. Он радикальнее, страшнее для тебя, но лучше для твоих родных, — юноша с волосами цвета снеговых облаков впервые отвел взгляд, бросил сухо, словно треснула щепка. — Ну, все, вали к своим гамадрилам. Разговор закончен.

Валет безропотно поднялся и как-то обреченно побрел к своему столику.

— А вот теперь смотри, — шепнул посредник, впервые коснувшись своей ледяной рукой кисти спутника, — видишь, на его пути, на полу лежит кусочек соленого огурца? Обронил кто-то.

— Да.

— Вот она — развилка судьбы, выбор одного из двух путей, о которых вопрошал этот несчастный. Если пройдет мимо — все будет, как предсказано мной, вплоть до убийства, а если поскользнется…

— Что тогда?

Малолетний консультант не успел ответить.

Подошва старого кованого башмака опускается на влажный раскисший ломтик на линолеуме, и ожидающий смерти от руки сына с грохотом падает оземь.

Секундная пауза, чье-то тихое хихиканье и…

— Смешно вам?! — мужчина, получивший жестокое откровение минуту назад, встает, потирая ушибленное колено. В его глазах крупными градинами закипают слезы, голос дрожит на пределе, в горле что-то клокочет. Кажется, еще немного и…

Так и есть — взрыв!

Дико взвыв, плохой муж и отвратительный отец опрометью бросается на улицу, прямо на проезжую часть. Сквозь незашторенное окно кафешки Алекс видит, как проносящийся мимо ослепительно-белый джип сбивает бегущего невесть куда человека, ломая кости, круша череп, подбрасывая вверх, как тряпичную куклу. Совершив полет по высокой дуге, уже мертвое тело падает на влажный асфальт противоположной полосы шоссе и по нему тут же с хрустом проезжает стремительное маршрутное такси — контрольный выстрел рока.

Финиш.

— А вот и вторая версия судьбы. Развилка пройдена, — Марк хмыкнул и цинично добавил. — Исполнено. Так им будет легче, да и на сыне не будет греха убийства.

Горст вдруг почувствовал, что его серьезно потряхивает.

— Каким бы гадом он не был — за упокой, не чокаясь, — чертыхнувшись, он наполнил стакан из-под сока до краев водкой и залпом выпил. — Уф-ф… Знаешь, не нравится мне здесь, совсем не нравится. Идем-ка ко мне домой. Тут недалеко, один квартал всего. Там и побалакаем.

Парнишка вытаращил на него глаза, наполненные странным ожиданием, затаенной надеждой:

— Так ты приглашаешь меня к себе?

— Да. А что тут…

— Ничего, — мальчик лучисто улыбнулся, — побежали!

— Вот он, — выдохнул Горст, указывая взглядом на старую пятиэтажную хрущевку. Словно в предчувствии чего-то пугающего, на него вдруг нашла странная нервозная говорливость. — Вот так живут ученые в этой стране. Все разваливается, с балконов камни летят, а навесы-то — еле держатся. Сюда, правее, к этой двери. Еще три шага, и…

— Стоп! — Мужчина послушно замер, и… — рвущий уши скрип. Через секунду, до предела обветшалый бетонный козырек над подъездом отрывается от стены дома, оставляя в ней обрывки обнаженных ржавых арматурин, и всей массой рушится вниз.

— Г-гос-споди… — выдыхает Алексей, понимая, что в то самое мгновение, он должен был оказаться в точности там, под обломками… если бы не оклик спутника. Неминуемая смерть. — М-мать моя… Как ты узнал? Ах, да… ты же…

— Успокойся. Дальше опасности нет. Не стой пнем. Тут есть место, где протиснуться. Идем внутрь, быстрее. Нас не должны видеть здесь.

Глава 2 Прикосновение

Тайны — они ограничивают наши возможности, чтобы их раскрывать.

Т. Соловьева

1

— Уф-ф… — быстро восстанавливая дыхание, с легкой улыбкой на губах, Дина Спица ввалилась в женскую раздевалку.

Да, физкультура это хорошо, конечно — бодрит, тонизирует, тело в форму приводит, но с фантазией у их физрука полный ноль: уже восьмой урок подряд — 40 минут бега по периметру площадки, как кобылы на ипподроме — тупо. Хоть бы в волейбол…

«Да сколько можно? Стоило на пять минут в туалет отлучиться и снова…» — увидев свою соседку по комнате в общаге, Ленку Звонареву, исходящую тихими рыданиями в углу, у своего шкафчика, она, игнорируя разноголосый девичий гвалт, шагнула к подруге, присев рядом и буркнула:

— Ну чего опять?

Молчание. Только всхлипы стали чуть громче.

— Говори же! Снова Блудов?

— Да, — невысокая невзрачная блондинка хлюпнула носом и зашептала. — Дин, сколько можно? Я так не могу. Чего он ко мне пристал? Я же вообще не высовываюсь.

— Вот потому и получаешь, дура. Сколько говорила тебе — нельзя быть такой робкой мышкой. Ладно, давай, выкладывай, что там у вас? Мне конкретика нужна.

— Да препод после физры стал нам о диетах говорить, что полезно для тела, здоровья, про фрукты и морковь в основном. А потом, на перерыве, этот балабол… — бледное личико Лены вдруг поплыло, предвещая очередной эмоциональный взрыв.

— Ты это брось, — Спица резко встряхнула товарку за грудки, ловко прерывая истерику. — Соберись. Нам с тобой по шестнадцать уже, а ты куксишься, как первоклашка. Не ной, говори по делу. Что этот дебил на сей раз выдал?

— Ну? Он же, как обычно, на публику работает, рисуется. Короче, спрашивает меня при всех: «Звонарева, а ты что про морковку скажешь?». Молчать нельзя, не отстанет, проверено, ну я и говорю, что, мол, в этом овоще много витаминов и фактор роста еще… А он мне: «Да, Леночка, ее-то тебе точно не хватает, только выбирай покрупнее. Тебя же размер беспокоит, фактор роста. Гы!». И тут его понесло по полной. Ты не представляешь, какие гадости он говорил про морковь и… гм… тех нестандартных способах, как мне использовать этот предмет. И все в таких подробностях, до мелочей. Срамота! Боже, как подобное можно девушке… Мамочки! — горемыка надрывно выдохнула и упала в объятья подруги, уткнувшись мокрой мордашкой в ее грудь.

— Все, все, успокойся.

Через пару минут Лена слегка пришла в себя и снова зачастила:

— А самое противное — люди кругом, девчонки, пацаны. Кто-то смеялся даже, и ни один не одернул нахала, — она резко выдохнула. — И так — каждый день, уже полтора месяца. Господи! Это же измывательство какое-то! Ты же понимаешь, он не остановится, никогда. Все! Не могу больше. Завтра же заберу документы.

— С ума сошла, одуванчик?! И куда дальше — в дворники пойдешь, или на трассу? Из-за одного ублюдка свою жизнь губить? Нет уж, мы по-другому поступим.

— Как?

— Есть у меня один способ, безотказный, — Спица резко поднялась. — Сиди тут, не высовывайся, Я все решу. Обещаю, с сегодняшнего дня он забудет о тебе.

Не дожидаясь ответа, девушка покинула помещение.

«Да, этот ушлепок совсем зарвался», — Динка со злостью пнула пустую пачку из-под сигарет на кафельном полу. — «И ведь кого выбрал, паскуда — самую беззащитную. Ленка… она же вообще, как из другого мира, словно ее в институте благородных девиц воспитывали, в девятнадцатом веке. Надо же — при слове „туалет“ краской заливается, дуреха. А этот и рад стараться, уродец. В одном Звонарева права, этот козел сам уже не остановится, не сможет. Если вовремя не тормознуть паскуду, он ей натуральный ад устоит. Ничего, уж я ему растолкую…».

Она знала таких, как Блудов — недалекие трусоватые подростки среднего звена молодежной иерархии. Им далеко до лидеров, кишка тонка, а выделиться-то хочется, очки заработать, вот и изгаляются, кто как может. Но не каждый из них превращается в такого подонка — только те, у кого внутри сидит гнусный вонючий комплекс неполноценности, осознание того, что ты в чем-то хуже остальных, много хуже. Эта язва не заживает, наоборот — растет, зреет, мучает душу, прет изнутри гноищем, и ты исподволь начинаешь догадываться о своей ничтожности. И что делать тогда? Не смиряться же с таким. Нет, конечно. Надо доказать, что это не так, что ты гораздо круче, чем считает собственное подсознание, причем доказать не только другим, прежде всего — себе. Только вот вопрос: а как это сделать, что совершить? Набить морду более сильному или равному? Куда там… на это пороха не хватит, нет у тебя стержня на такие поступки. И что тогда? Остается беспроигрышный вариант — публично травить самых безответных, тех, кто не огрызнется, не сможет дать сдачи, ведь при этом ты ничем не рискуешь, а внутренняя самооценка тут же повышается, временно заглушая боль от того, что смердит из самого нутра. Но в том-то и проблема, что временно, потом все возвращается заново. Значит, чтобы постоянно гасить внутреннюю боль, чувствовать себя выше, унижение других должно быть регулярным, не прекращаться, никогда. И плевать, что при этом чувствуют те, кто оказался слабее.

«Да, Сашенька, такие, как ты не меняются по своей воле, таких лечить надо, народными методами!» — резким ударом ноги девушка распахнула дверцу мужской раздевалки и выкрикнула, заглушая гомон множества юношеских голосов:

— Блудов! Ублюдок! Ты где?

Тишина, секунды две, не меньше.

Затем блеющий тенорок слева, чуть дрожащий, с еле заметными нотками растерянности:

— Ты чего, Спица?

Вот он. Среднего роста, сутуловатый, русые сальные волосы, на курносом носу красуется парочка перезревших прыщей, серые глазки бегают по сторонам, стараясь ухватить реакцию сверстников, выдать лучший ответ на публику. Похоже, нашел — его голос неожиданно твердеет:

— Чё за концерт? Дури нажралась или с бодуна?

— Дури во мне своей хватает, — она резко шагнула к оппоненту, почти прижав того к стене, — и ты это знаешь. Про Звонареву ничего мне сказать не хочешь?

— Заступница нашлась. Ну, если так приперло, можно и перетереть. Только тут-то зачем, при народе?

Динка словно выплюнула:

— Так ты же при всех ее унижать любишь, вот давай при всех и разберемся. По-моему — справедливо. Короче, недоносок, слушай сюда, повторять не буду: еще раз она твой голосок поганенький услышит — я тебе язык вырву, без анестезии.

Она прекрасно понимала, что такого хамства от девчонки (даже такой авторитетной, как Динка) Сашенька не стерпит, ну не позволит ему тот самый комплекс, поэтому, уже развернувшись, сделав вид, что уходит, она с нетерпением ждала ответа, надеялась на реакцию, ей хотелось этого…

— Слышь, коза. Тебя куда несет? За базар можно и ответить.

Вот оно!

Девчонка резко обернулась, поймав взгляд соперника, в ту же секунду ее рука хищным щупальцем метнулась вниз, к самой промежности «героя», бесстыдно обхватив слегка выступающие причиндалы, ладонь мягко, но с силой сдавила их.

— Оу-ххх, — засипел Блудов, согнувшись вопросительным знаком. Его скривившееся от боли прыщавое личико стремительно приобретало мраморную белизну.

Заступницу несло невесть куда. Она не знала, чем закончится этот концерт, но была твердо уверена — иначе никак. Если сейчас отступить — Ленке конец, девчонка, чего доброго, и в петлю полезет, с нее станется, а этот… он же тогда совсем распояшется. Нет, решать проблему надо немедленно, жестко, радикально.

Спица склонилась, приблизив губы к уху парня, и рявкнула так, чтобы слышали все:

— Так что ты там о морковке говорил? Может тебе ее куда-то пристроить, пока моя рука рядом? Ты как, с ориентацией не определился еще? А то вдруг понравится?

— Ну, все, с… ка… — прошипел юнец, — конец тебе, однозначно. Только время дай — закопаю, вместе с подружкой…

— А чего тянуть-то? — Дина убрала ладонь с больного места любителя потрепать языком, отступила на шаг и вызывающе развела руки в стороны, как бы обращаясь ко всем. — Я за свои слова отвечаю, это всем известно. А вот ты… не факт. Раз сказал — действуй, — она выдержала щадящую паузу, дав отроку отдышаться, восстановиться от уходящей боли. — Закопать решил? А давай прямо сейчас, здесь. Если не трус.

Вот оно — ключевое слово, на которое всегда отвечают подобные особи, пожираемые изнутри собственными демонами неуверенности.

— Ладно, — в ожившем взгляде Сашки читалось нескрываемое торжество, — сама напросилась. Я девчонок не бью, но ты будешь исключением, дорогуша. Такое не прощают.

Группа парней синхронно расступилась, освобождая место для ристалища.

Вот она, минута истины…

Кто-то выставил смартфон, собираясь заснять грядущее безобразие на видео, но Спица так зыркнула на горе-оператора, что тот отшатнулся и смущенно спрятал гаджет.

«И откуда берутся эти видео-паразиты? Какой кайф снимать грязь человеческую? Не понимаю», — она резко выдохнула и перевела взгляд на противника.

Пора!

Девушка чувствует знакомый звон в ушах. Мышцы гудят, наливаясь энергией, адреналин действует, подстегивая реакцию. Тут, главное — холодный мозг, расчет, никакой ярости — она только мешает, ослепляет, в состоянии исступления можно нарваться, пропустить, проиграть. Конечно, это не первая ее драка, и пусть тот, кто напротив, раза в полтора тяжелее и имеет противоположный пол, но внутренне он уже уязвлен, да и его тщательно скрываемая робость никуда не делась.

С утробным шипением парень бросается вперед и делает широкий выпад с правой. Его кулак летит в скулу соперницы. Она резко уходит влево и точно бьет снизу. Апперкот великолепен. Челюсть недруга звонко клацает, голова откидывается назад и тело любителя мучить слабых, жалко опрокидывается на спину.

Она не обольщается, понимая — это далеко не все. Одного девичьего удара недостаточно, чтобы вырубить шестнадцатилетнего парня. Хоть и оглушенный, он быстро поворачивается на бок в попытке встать.

Нет уж… Динка давно усвоила правило уличной драки: «не позволяй врагу подняться». Подло, бесчестно? Да, но это жизнь.

Прыжок вперед, и с широченным замахом ноги, девица обрушивает удар по раззявленному рылу соперника. Шнурованный подъем кроссовки с силой впечатывается в лицо, сворачивая нос, плюща мягкие ткани. Да, нога — не рука, тут и женской мощи достаточно.

Хлюпающий звук, и тишина. Только получивший свое упырь тупо трясет окровавленной мордой, не в силах встать. Это нокаут, однозначно. Да и сотряс есть, наверняка.

Бой окончился, не успев начаться, как и всегда. Только в кино драки между героями длятся бесконечно, в реальной жизни все иначе.

Победительница раскрыла, было, рот, чтобы сказать что-то кислотно-презрительное, но поняла вдруг — уже не стоит. Того, что сделано — достаточно, слова тут будут не к месту.

Sic transit gloria mundi.

Да, отныне место Блудова — на дне. Куда ж еще тому, кого побила девчонка. Самое забавное в том, что он сам — автор того, что стряслось, сам напросился. А ведь веди себя, дурень, достойно, не задирай других — жил бы проще, без проблем.

2

— М-да… — Сергей сгорбился, опустив раскаленный лоб на кисти рук. Мозг просто отказывался принимать увиденное, услышанное, пережитое. Да и как возможно поверить в подобное? Немыслимо. Его рациональный разум современного человека, закоренелого материалиста, прагматика, находился в полнейшем смятении, пасовал, не в силах признать, что старый знакомый мир перевернулся в одночасье, оказавшись совсем не таким простым и познанным.

А может…

Как хотелось, чтобы все это оказалось фарсом, мистификацией, чьей-то безумной затеей, идиотским фейком. Эх, если б так, он первым посмеялся бы над собой с огро-омным облегчением. А идеальным раскладом было бы сейчас вдруг проснуться и понять, что вся эта чушь — просто кошмар, морок. Но, увы, что-то в облике новой знакомой, во взгляде ее диких глаз, в каждом движении, слове, убеждало лучше фактов. Как бы ни желалось обратного, но само естество его духа, та часть, что отвечает за некое потаенное интуитивное чувство, вопило: «она оттуда, так и есть!».

«Да что я, как тупой упертый ретроград, цепляющийся за старое!» — взбеленился он вдруг и мысленно отхлестал себя по щекам. — «Прими истину, Ночин, не трусь. Вот оно — то исключительное событие, о встрече с которым мечтал бы каждый нормальный человек».

Стало полегче.

— Выходит, ты — настоящая путешественница во времени? Как же это получилось у тебя?

— Помог кое-кто, — глаза девчонки сверкнули изумрудным. — Погоди. У меня вопрос: то, что ты назвал… Шумер — это часть вашей человеческой истории, или что-то из иных сфер?

— Конечно наша. Они, собственно, и основали людскую культуру, первыми ввели письменность, земледелие, законы, построили города… еще задолго до египтян.

Лони выдохнула с заметным облегчением: