Адъютант Гитлера Юлиус Шауб в последние годы редко видел фюрера в хорошем настроении. Но сегодня, вопреки сложному положению на фронтах, тот сиял решительностью и оптимизмом. Такого Гитлера адъютант помнил только в июне 1941 года накануне вторжения в СССР. Шауб был давним другом фюрера, они познакомились еще в 1919 году в Мюнхене, где оба служили рядовыми солдатами и проживали в одной казарме. Шеф-адъютантом Гитлера Юлиус стал только в конце 1940 года.

Теперь, он обергруппенфюрер СС, выполняющий секретные поручения Гитлера. Об их характере и содержании никто не знал, даже из ближайшего окружения фюрера. Сегодня, в главном бункере в Берлине, расположенном в ста метрах к северо-востоку от рейхсканцелярии, должно состояться совещание по наступательной операции на Западном фронте. Сюда прибыли: рейсхфюрер СС Гиммлер, рейсхляйтер Борман, начальник Управления имперской безопасности Кальтенбруннер, рейсхминистр авиации Геринг, рейсхминистр промышленности и вооружений Шпеер, фельдмаршал Модель, обергруппенфюрер СС Дитрих, генералы Манштейн и Мантойфель, командиры корпусов и дивизий, готовых к военной операции в Арденнах. Наступление планировалось начать силами 30 дивизий, из которых 12 танковых.

Этот бункер Гитлер впервые посетил в конце ноября 1944 года. Пять метров под землей, четыре железобетона и метр грунта сверху, надежно защищали от бомб авиации союзников. Тридцать комнат, помещений различного назначения — от конференц-зала до туалетов и вент камер, расположенных на двух уровнях с выходами в главное здание и аварийным — в сад. Бункер имел общую площадь около 250 кв. м., его строительство было закончено два года назад. После покушения на фюрера 20 июля 1944-го во время Растенбургского совещания в его Ставке, бункер был оборудован сложными системами сигнализации и досмотра всех без исключения, кто входил к Гитлеру. Тогда, во время взрыва погиб старший адъютант, любимчик Гитлера Шмунд, с которым у Юлиуса складывались непростые отношения, после гибели соперника, Шауб ежедневно пребывал в прекрасном настроении.

Решительность Гитлера и приподнятое настроение его адъютанта являлось особенностью этого дня, на которую обратил внимание Борман. Рейсхляйтер в последнее время стал сентиментален и подмечал все изменения в поведении Гитлера и его окружения.

— Сегодня и фюрер, и его адъютант в хорошем настроении, — сказал рейсхляйтер Кальтенбруннеру, проходя мимо сигнализатора металла, — я уже имел беседу с фюрером двумя часами ранее и был свидетелем его прекрасного настроения! А это значит Эрнст, что победа не за горами!

Кальтенбруннер не ответил Борману и первым подошел к Шаубу, протягивая ему свой «Вальтер». Адъютант с улыбкой на лице наблюдал, как ближайшее окружение Гитлера послушно проходило систему сигнализации, и сдавало личное оружие, которое он клал в специальный сейф.

— Проходите! — вежливо приглашал Шауб, учтиво открывая дверь в конференц-зал нового бункера, — фюрер ждет Вас!

Последними на совещание были пропущены три стенографистки. Не смотря на низкую температуру в конференц-зале, все девушки были одеты по протоколу безопасности в белые блузы и черные юбки. Юлиус вошел следом за ними. Гитлер в это время находился у большой карты, висящей на стене с нанесенными на ней линиями Восточного и Западного фронтов. Он вполголоса о чем-то беседовал с Гиммлером. Увидев своего адъютанта, закрывающего за собой дверь, Гитлер окинул всех присутствующих беглым взглядом и начал совещание.

— Фридрих Великий, — с пафосом закричал Гитлер, — который в тяжелейший час своей войны тоже остался в полном одиночестве, выстоял и победил! Сегодня так же, как тогда, вражеский альянс распадется только в результате предстоящего наступления наших войск в Арденнах. Если каждый будет помышлять лишь об успехе, думать только о победе, она не заставит себя ждать…. Германия превыше всего!

Шауб не раз слышал от фюрера подобные воодушевляющие речи. Он понимал, что такими словами Гитлер хотел должным образом настроить командующих соединений, корпусов и дивизий на победу. Юлиус подумал: «Неужели фюрер всерьез верит, что, наступая на крошечном участке последними имеющимися в его распоряжении боеспособными соединениями, можно достичь своей цели — разгрома вражеской коалиции?» Хорошее настроение внезапно исчезло от таких мыслей, и Шауб снова взглянул на фюрера. Он был удивлен его фанатизмом, и готовностью генералов осуществлять утопическую стратегию точечного наступления, которое способно изменить ход войны, ибо перед лицом превосходства противника ни на какой прочный успех рассчитывать не приходилось.

— Мы стоим на пороге Великой победы! — продолжал фюрер, — нанося удар по англо-американским войскам, мы заставим этих свиней убраться восвояси, тем самым ликвидируем Западный фронт, нанесем сокрушающий удар по советским войскам и быстро переломим ход всей войны в нашу пользу! История еще не знала подобного, мы впишем в нее свою Великую победу, и весь мир содрогнётся от нашей решительности, мощи, веры в себя и нацию….

Шауб снова взглянул на Гитлера. Ему стало жаль его по-человечески, в последнее время у адъютанта закрадывалась мысль о том, что фюрер психически не здоров и напоминает истеричного шизофреника, а не вождя арийской расы.

— Фельдмаршал Модель, ставлю Вам задачу, — перешел к конкретике Гитлер, подходя к карте, — главный удар наносит 6-я танковая армия СС обергруппенфюрера Дитриха и 5-я генерала фон Манштейна. Совершив прорыв, 5-я танковая армия быстро идет вперед. Дислоцированной севернее 6-й танковой армии СС, необходимо сломить сопротивление союзников, и двигаться, не отставая от 5-й, углубляясь в оборону противника не менее чем на сто километров…. Главной целью являются мосты через реку Маас, которая отделяет Арденны от остальной Бельгии. Затем необходимо развивать наступление на Антверпен и столицу Бельгии — Брюссель.

— Мой фюрер, — обратился Модель к Гитлеру, когда тот закончил, — я докладывал Вам, что запас топлива у танковых армий не позволит нам даже просто доехать до Брюсселя, не говоря уже о сражении!

— Модель! — закричал неожиданно Гитлер, — топливо рассчитывай пополнить за счёт захвата вражеских запасов в городах Льеж и Намюр! Если оно тебе к тому времени вообще понадобится…. Поддержать наступление должна секретная операция с кодовым названием «Удар возмездия», и поверьте — мы развернем вспять ход всей войны!

По окончании совещания, Юлиус Шауб выполнил секретное поручение фюрера, он доставил в бункер известного аса Люфтваффе Руделя, и сразу проводил его в кабинет Гитлера. Беседа была долгой, но о чем конкретно Гитлер вел разговор с Руделем, осталось тайной даже для адъютанта по секретным поручениям. Никто из участников прошедшего сегодня совещания, кроме Гиммлера не понял, на что надеялся фюрер, произнося слова: «…весь мир содрогнётся от нашей решительности и мощи…». Неизвестно было, кто готовил операцию «Удар возмездия», какие войска должны участвовать в ней и почему эта операция была подготовлена в засекреченной обстановке в тайне от высшего военного командования Вермахта? Об этом на совещании не было сказано фюрером ни слова. Никто не мог знать, что в Рейхе недалеко от Берлина в городке Бад–Саров под эгидой «Ваффен-СС» работала засекреченная группа физиков под руководством Вильгельма Онезорге, а на авиазаводе в Ораниенбурге были подготовлены четыре тяжелых бомбардировщика «Хейнкель — 177» с увеличенной до шести тонн бомбовой нагрузкой. Неужели четыре самолета могли переломить ход проигранной Гитлером войны?

Союзники

В начале сентября 1944 года из порта Клайд, военно-морской базы королевского флота Великобритании, расположенного на восточном берегу нескольких бухт залива Ферт-оф-Клайд Ирландского моря, отчалил трансатлантический лайнер «Куин Мэри». Этот пассажирский корабль, с 3-мя трубами, расположенными симметрично по отношению к корме и носу, был спущен на воду в 1934-м. Лайнер способен пересечь Атлантику за четверо суток со скоростью чуть более 30 узлов. Этот корабль «призвали на военную службу» в марте 1940 года, перекрасив его в серо-стальной цвет, и с того дня элегантная «королева» стала называться «Серым призраком».

В его помещениях произвели демонтаж парадных элементов, придававших лайнеру роскошь, установили портативные койки, и дополнительно прикрепили к переборкам гамаки. Теперь вместимость судна составила 5,5 тысяч солдат, взамен 2140 пассажиров. В первых числах мая 1940 года на этом лайнере началась переброска войск из США в Англию. Но уже в конце 1941-го «Серый призрак» был вновь переоборудован. Вместо прежних, установили подвесные койки, специально изготовленные из трубчатой стали. Салон первого класса был превращен в госпиталь, громадный гостиный зал и офицерская кают-компания были до предела напичканы этими койками. Вместимость лайнера увеличилась до 16 тысяч солдат, 12 500 коек и 3500 человек, оставшихся без спальных мест, могли размещаться в летнее время на палубе. Сидели вплотную друг к другу, так что повернуться было почти невозможно, спали по очереди. Плюс к тому экипаж в тысячу человек, делали «Серый призрак» своеобразным рекордсменом по вместимости.

В этот сентябрьский день, именно на этом лайнере Черчилль в очередной раз отправился за океан в Квебек с большой свитой, на встречу с президентом Рузвельтом, восьмую по счету за время войны. Она имела кодовое название «Октагон», что означало восьмиугольник, и была названа так, то ли по числу встреч, то ли по геометрии Квебекской крепости. Эти знаменитые фортификационные сооружения на мысе Диаман имели вид восьми лучевой звезды на карте. Здесь и должна была состояться встреча двух лидеров. Крепость являлась частью оборонительных укреплений Старого города, и признана историческим и архитектурным памятником. К тому же имела статус действующей военной базы, и являлась официальной резиденцией монарха и генерал-губернатора Канады.

Черчилль сидел в своей каюте, обставленной специально для этой поездки роскошной мебелью, и смотрел в иллюминатор на вечерний закат. Рядом в соседней каюте была создана «комната карт», где они были развешены на стенах и наглядно показывали положение на фронтах Второй мировой войны. В этой каюте через полчаса должно состояться его совещание с членами Британского комитета начальников штабов во главе с фельдмаршалом Бруком.

Перед самым отъездом в Канаду Черчилль подписал постановление об отмене в Лондоне светомаскировки и после долгих темных ночей улицы города загорелись ярким электрическим светом. Лондонцы и в особенности дети радовались этому событию, как чуду, многие малыши видели это впервые в своей жизни. Но через несколько дней немцы начали бомбардировку Лондона новыми ракетами «Фау-2» и Черчиллю пришлось снова вводить светомаскировку. Это окончательно испортило Черчиллю настроение перед отъездом и сегодня, сидя в каюте, он с горечью и неудовлетворенностью думал об отношениях союзников по антигитлеровской коалиции.

Прошлогодняя встреча с Рузвельтом с кодовым названием «Квадрант», означающее четверть круга состоялась там же в Квебеке. Главная задача, которую Черчиллю нужно обсудить с президентом в ходе предстоящей конференции — совместное создание атомной бомбы. Необходимо было устранить причины, невыполнения американской стороной соглашений по этому вопросу, достигнутых на «Квадранте». В Британии началось строительство полномасштабного завода по производству обогащенного урана с американской помощью и экспертизой. Рузвельт быстро согласился с идеей совместного предприятия, но через полгода американские ученые получили приказ, запрещающий делиться информацией о создании нового оружия, с кем бы то ни было. Складывалось впечатление, что на пути к глобальному военному могуществу английский партнер представляется теперь американцам лишним. Великобритания была нужна на начальном этапе, теперь она стала помехой, лишним потенциальным обладателем сверхоружия.

Тогда, в 43-м Черчилль также отправился за океан на «Сером призраке», скорость которого давала возможность легко уходить от немецких подлодок, при этом корабль всегда шёл зигзагами, остерегаясь торпед. Существовал строжайший приказ командования, не останавливаться ни при каких обстоятельствах, даже для спасения терпящих бедствие. Черчилль, привыкший перестраховываться, приказал разместить на корабле 5 тысяч немецких военнопленных, захваченных в Африке. Информация об их переброске в США в качестве подарка Рузвельту умышленно распространялась по английскому радио, что побудило Гитлера отдать приказ о запрете торпедирования «Серого призрака». Но в этот раз на корабле находилось пять тысяч раненых американских солдат, возвращающихся на Родину со второго фронта. Немецких подлодок уже можно было не опасаться, гитлеровский флот к этому времени потерял преимущество в Атлантике и был подвержен постоянным налетам англо-американской авиации, торпедных катеров и охотников на подлодки.

Черчилль понимал, что создать атомную бомбу без участия США у Англии не получится. Огромные расходы бюджетных средств на ведение войны с Германией и огромные платежи по ленд-лизу США не позволял вложить в атомный проект достаточных средств. И это понимание давило премьер-министру на психику, он начал ощущать, что все сильнее зависит от политики Рузвельта и американское влияние в Европе становится преобладающим. Именно поэтому Черчилль, подчиняясь чувству реализма, с некоторых пор называл себя «лейтенантом Рузвельта».

А еще не так давно он был независимым лидером своей страны, и одним из равных союзников на встрече в Касабланке в январе 1943-го. Рузвельт тогда, преодолев расстояние в 9 тысяч километров, прилетел на конференцию на гидросамолете «Dixie Clipper», названным «летающей лодкой» и находился в приподнятом настроении. Черчиллю удалось навязать ему свой план, предусматривающий захват всего африканского побережья и дальнейшего наступления на Германию и Италию с юга с выходом на Балканы. На каждой встрече лидеров присутствовали члены Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании, которые имели разные взгляды на стратегию ведения боевых действий. Члены Объединенного комитета начальников штабов США не были убеждены в правильности рассуждений англичан, однако тогда не нашли веских контраргументов. Им не хотелось направлять дополнительные силы на Средиземное море, которое они не считали главным стратегическим направлением.

Но уже на прошлогодней встрече в Квебеке Рузвельт занял более жесткую позицию. Президент прислушался к мнению своего генерала Маршалла, считавшего высадку союзнических войск на севере и юге Франции приоритетной, и заявил, что необходимо концентрировать войска для десанта через Ла-Манш.

— Но позвольте, сэр, — возразил ему Черчилль, — Вы же сами согласились с предложенной мною стратегией «не пускать советские войска в Европу».

— Видите ли, друг мой, — парировал Рузвельт, — ситуация на советско-германском фронте может резко измениться в ближайшее время после разгрома танковых армий Вермахта на Курской дуге. По состоянию на сегодняшний день, немцев там без сомнений русские разобьют, и я в первую очередь озабочен Вашей стратегией «не пускать советские войска в Европу».

— Поэтому нужно быстрее оккупировать Румынию и выйти на Дунайскую равнину, чтобы преградить путь советским войскам в Европу, — раздраженно взвизгнул Черчилль.

— Не стоит выдавать желаемое за действительность, — вздохнул Рузвельт, — только сегодня закончилась операция «Хаски», которую планировали провести за неделю. Немцы выбиты с острова Сицилия, но какой ценой? Пять недель по времени! Сколько его понадобится, чтобы Италию полностью освободить от гитлеровских полчищ? Ведь это ваши прогнозы, что англо-американские войска будут в Риме в ближайшие несколько недель, а еще слова: «Кто владеет Римом, тот владеет Италией!» А до Рима еще нужно дойти, друг мой! Гитлер так просто не отдаст нам «итальянский сапог»! Пока войска не выйдут к северным границам Италии, нет хода на Балканы!

— Всё это так, — нервно ответил Черчилль, — но наступление на Рим начнется со дня на день, и мы успеем выйти через Балканы к границам СССР раньше советских войск….

— Я сомневаюсь в этом, — протестовал Рузвельт, — не успеете глазом моргнуть, как Советы освободят свою территорию от войск Вермахта. Это стратегия и я уже вижу, что так и будет!

— И что же тогда? — злился Черчилль, — мы не сможем противостоять СССР и пустим его войска в Европу?

— Придется, друг мой! — рассуждал Рузвельт, — как Вы себе представляете выход наших войск к границам СССР, если части Красной Армии окажутся там раньше наших? Объявим СССР войну и приступим к боевым действиям в их тылу? Поэтому, я согласен с генералом Маршаллом, что нужно открывать второй фронт, обещанный нами Сталину и высаживаться на севере и юге Франции. Иначе Красная Армия, разгромив Германию, без нас оккупируют Францию!

— Выходит, что наступление на Рим придется откладывать? — удивился возмущенно Черчилль.

— Зачем? — спокойно вопрошал Рузвельт, — продолжаем наступать, как и запланировали, но теми силами, которые там имеются у нас на сегодняшний день. Я понимаю, Вас устраивает, что американцы сейчас в Средиземном море решают проблему охраны пути английских торговых судов в Индию, но нужно думать о будущем Европы! Что касается русских, то мы у них в долгу, Советский Союз несет основную нагрузку в этой войне, и мне уже понятно, что он и в одиночку свернет голову фашизму. Пора нашим войскам десантироваться во Франции и как можно скорее двигаться к Берлину, промедление чревато потерей Европы для нас! Ваша первоначальная стратегия, предусматривающая взаимоуничтожение СССР и Германии в ходе войны, потерпела крах!

К концу встречи Черчилль понял, что теряет статус равного партнера в антигитлеровской коалиции, уступая возрастающей роли СССР. Выходило, что с мнением Сталина, которого Черчилль прозвал «дядюшкой Джо», придется считаться, несмотря на уверенность, что СССР не имеет возможности заниматься созданием атомной бомбы. Перспектива обладания новым супероружием уже становилась главным аргументом в политике. Поэтому Черчиллю нужно было на предстоящей встрече с Рузвельтом обсудить вопрос об эффективном сотрудничестве по созданию атомной бомбы, как первоочередной задачи. Имея супероружие, остановить русских можно в любой выгодный для США и Великобритании момент. Черчилль не скрывал антипатии к Сталину и на каждой двухсторонней встрече, старался настроить против него Рузвельта.

Вспоминался неприятный момент в двухсторонних отношениях союзников, когда Рузвельт пытался организовать тайную встречу со Сталиным. В мае 1943 года его эмиссар, бывший посол в Советском Союзе Дэвис прибыл в Москву, с секретным письмом президента к Сталину с предложением двухсторонней встречи. Сталин предусмотрительно отказался игнорировать Черчилля, но действовал решительно. Когда накануне Курской битвы он узнал о переносе даты открытия второго фронта, тут же отозвал послов из Вашингтона и Лондона. Наступило резкое похолодание союзнических отношений. Рузвельт в этот момент сделал неуклюжую попытку доказать Черчиллю, что идея двусторонней встречи исходила не от него, а от Сталина.

Это было не так, хитрый «Дядюшка Джо» всего лишь спровоцировал Рузвельта на этот шаг, пообещав в одной из своих телеграмм распустить Коминтерн. Известно, что эта мощная международная организация управлялась из СССР и активно использовалась им для вербовки агентов советской разведки, работающих, как правило, на идейной основе. В середине мая Сталин официально выполнил свое обещание Рузвельту и тут же Дэвис приехал в Москву с секретным письмом. Черчилль не верил в такие совпадения и понимал, что «дядюшка Джо» ничего не потерял, похоронив Коминтерн. На самом деле его руководящий орган Исполком, был переименован в Международный отдел ЦК ВКП (б) и продолжал действовать. Работа по вербовке агентов дублировалась другой мощной международной организацией — Еврейским антифашистским комитетом, созданным в СССР еще в начале 1942 года. В США был создан Еврейский совет по оказанию помощи СССР в войне во главе с Альбертом Эйнштейном.

Назревала необходимость трехсторонних переговоров, которые впервые состоялись в Тегеране. Именно там Черчилль увидел, как Рузвельт симпатизирует Сталину, и это огорчило его, «задело за живое». Несмотря на возражение Черчилля, президент США все же поселился со свитой в советской резиденции. Черчилль пытался убедить Рузвельта, что его будет прослушивать советская контрразведка, а меры безопасности, на которые ссылался Сталин, придуманы лишь для того, чтобы до начала переговоров знать планы и позицию американского президента. Но Рузвельт отмахнулся от Черчилля, как от назойливой мухи, что выводило премьер-министра Великобритании из эмоционального равновесия в ходе всей конференции. Что же получается? Рузвельт доверяет Сталину больше, чем ему?

С первого заседания Тегеранской конференции Черчилль убедился в «дипломатической зрелости Сталина», ранее он считал большевистское руководство неквалифицированным в международной политике и дипломатии. Советский лидер умело сочетал прямолинейность в несговорчивости и дипломатические хитрости для достижения своих целей. Считая его «упёртость» за тупую прямолинейность, Рузвельт и Черчилль неожиданно «нарывались» на искусно расставленные Сталиным «дипломатические ловушки». Так, например, они принялись активно «проталкивать» согласованную между собой дату начала операции «Оверлорд» — высадки англо-американских войск во Франции, на май 1944 года, и тем самым успешно похоронили «балканскую стратегию Черчилля». И наоборот, опасаясь подвоха, натыкались на глухую несговорчивость Сталина и преждевременно «выкладывали свои козыри» в споре.

На Тегеранской конференции обсуждался пресловутый польский вопрос. Англия и США, поддерживая враждебное Советскому Союзу эмигрантское польское правительство в Лондоне, стремились восстановить такую Польшу, которая была бы послушна англо-американскому диктату и могла бы легко быть превращена в антисоветский плацдарм. Рузвельт и Черчилль возобновили попытки добиться восстановления советско-польских отношений, понимая, что без этого не могло быть и речи о возвращении в освобожденную Польшу их ставленников из числа сидевших в Лондоне польских эмигрантов.

В ответ Сталин заявил, что, если это сбежавшее правительство прекратит враждебную СССР политику, не будет поддерживать связей с немцами в Польше, солидаризируется с партизанами и станет призывать к активной борьбе с оккупантами, тогда Советское правительство будет готово начать с ним переговоры. Советский Союз вновь подтвердил свою заинтересованность в воссоздании сильного, независимого, демократического польского государства с правительством, защищающим национальные интересы страны и дружественно настроенным к СССР.

Обсуждали судьбу Третьего Рейха. В этом вопросе прозвучали первые разногласия между Рузвельтом и Черчиллем, предложившими каждый свой план по его разделу. Президент США хотел, чтобы Германия была расчленена на пять государств: республики Пруссию, Ганновер, Гессен, Баварию и Саксонию. Восточная Пруссия по его замыслу должна была полностью достаться Польше. Черчилль предлагал разделить Германию на Северную и Западную (Вестфалию), которая должна находиться под контролем Лондона. А большую часть южной Германии (Баварию и Гессен) объединить с Австрией и Венгрией в некую «Дунайскую конфедерацию». Он также предлагал передать Польше всю Восточную Пруссию и значительную часть Силезии.

Сталин выступил категорически против этих планов, в особенности в отношении идеи Черчилля об образовании конфедерации из придунайских государств. Но при этом согласился с необходимостью отделения от Германии Восточной Пруссии, разделив её между Польшей и СССР. Советский лидер высказал предложение по поводу послевоенных границ Польши, предусматривавшее компенсировать ей потери её восточных воеводств, вошедших в состав СССР в 1939 г. за счет разгромленной в будущем Германии. Это предложение Сталина, как и его идею о границе между Польшей и СССР в соответствии с так называемой «линией Керзона», пришлось принять.

Получилось так, что на конференции выявилась доминанта политики Сталина по германскому вопросу, и он явно был в выигрыше по сравнению с Рузвельтом и Черчиллем. Перспектива обладания новым супероружием никак не повлияла на ход переговоров, Сталин уверенно вел себя, как независимый лидер, которого не пугало создание кем бы то ни было атомной бомбы. Вспоминая каждый раз об этом, Черчилль с ужасом мысленно стал допускать, что СССР тоже продвинулся в создании нового супероружия и на предстоящей в Квебеке встрече предполагал поделиться с Рузвельтом своими соображениями. Иначе объяснить самоуверенность Сталина Черчилль не мог. Президента США больше волновал вопрос о создании немцами атомной бомбы, он почему-то не опасался успехов советского атомного проекта, и Черчилль твердо решил заострить внимание на работе советского ученого-атомщика Курчатова.

Размышления Черчилля прервал его личный секретарь Джон Колвилл, вошедший в каюту после кратковременного стука в дверь.

— Все собрались, сэр, — доложил Джон, — и ждут Вас!

Черчилль поднялся, закурил новую сигару и вышел из каюты в сопровождении Колвилла. Войдя в «комнату карт» он окинул взглядом собравшихся и уселся на свое место. Здесь присутствовали его помощник Чарльз Ральфи, советник Линдеманн, консультант по вопросам науки Черуэлл, маршал авиации Портал, адмирал Кэннингэм, генералы Исмей и Лэйкок и руководитель Имперского Генерального штаба фельдмаршал Алан Брук.

— Начнем, господа, — объявил Черчилль, — мне бы хотелось, чтобы фельдмаршал ознакомил нас с реальным положением на советско-германском фронте. Прошу Вас, Алан!

— Слушаюсь, сэр, — отчеканил Брук, выходя к одной из главных карт с указкой в руках, — я покажу и проинформирую о семи блестяще проведенных операциях Ставки Верховного главнокомандующего СССР на советско-германском фронте за 1944 год, исходя из последних полученных сообщений нашей военной разведки. Первый удар немцам и их союзникам был нанесён под Ленинградом еще в 1943-м. В январе войска Волховского фронта перешли в наступление, форсировали реку и отрезали немцам путь к отступлению. Зажатые в кольце в районе Новгорода, немецкие соединения были уничтожены. Перешли в наступление войска Ленинградского фронта, которые 20 января соединились с войсками Волховского фронта. Советская Армия освободила всю Ленинградскую область и вышла на границы Прибалтики и Финляндии.

Второй удар был нанесён немцам на Украине и закончился освобождением ее правобережной территории. В конце января Советская Армия начала наступление из районов Кировограда и Белой Церкви, а в феврале она окружила и уничтожила в районе Корсунь-Шевченковский 10 дивизий и 1 бригаду немцев. Командование Вермахта рассчитывало, что весеннее бездорожье приостановит наступление русских, но эти надежды не оправдались. Несмотря на весеннюю распутицу, по дорогам, покрытым толстым слоем жидкой грязи, Советская Армия развернула наступление с целью полного освобождения правобережной Украины. По пути отступления немцы попадали в большие и малые «котлы», где погибло огромное количество живой силы и техники. В наступление перешли войска трёх Украинских фронтов. 26 марта соединения 2-го Украинского фронта вышли на государственную границу СССР с Румынией и вступили на ее территорию. В начале апреля советские войска нанесли немцам поражение в предгорьях Карпат, и вышли на государственную границу СССР с Чехословакией.

Третий удар, сэр, — продолжал Брук, оперируя указкой на карте, — был нанесён немецким и румынским войскам в районе Крыма. Владея этим полуостровом, гитлеровцы ставили под угрозу советский Черноморский флот и всё побережье. Крым являлся для них мостом к Балканам и средством давления на Турцию. Подступы к Крыму, в особенности его ворота — г. Перекоп, а также район Севастополя гитлеровцы сильно укрепили и считали их неприступными. Бои за освобождение Крыма начались 8 апреля. Войска 4-го Украинского фронта взяли Перекоп, форсировали Сиваш и вышли в Крымскую степь. Одновременно Приморская армия, захватившая в 1943 г. небольшой плацдарм в районе Керчи, также прорвала фронт и двинулась на соединение с войсками 4-го Украинского фронта. 13 апреля был освобождён Симферополь. Остатки разбитых немецко-фашистских войск укрепились в Севастополе. Советская Армия начала 7 мая штурм его укреплённого района. После трёхдневных ожесточённых боёв 9 мая Севастополь был освобождён. Черноморский флот и авиация уничтожали вражеские транспорты, препятствуя эвакуации из Крыма немецких войск и военных грузов. За месяц до этого, 10 апреля была освобождена Одесса. Всё это, сэр, изменило обстановку на Чёрном море и приблизило Советскую Армию к Балканам.

Четвертый удар был нанесён финнам в Карелии и привёл к освобождению её большей части. Во время войны немцами и финнами была создана мощная сеть укреплений на одноименном перешейке — так называемый «Карельский вал», как бы «новая линия Маннергейма». Финны считали её неприступной. Однако Советская Армия успешно прорвала все финские укрепления. 20 июня 1944 г. был взят Выборг. Спустя неделю очищена от врага Мурманская железная дорога и освобождена столица Карело-Финской республики — Петрозаводск.

Пятый удар по немецким войскам был нанесён летом текущего года, сэр, в Белоруссии и Литве. Немцы придавали большое значение этому участку фронта, через который лежал кратчайший путь в Германию. Используя многочисленные болота, реки и озёра фашисты превратили всю Белоруссию в мощную крепость. Чтобы взять её, Советская Армия начала наступление одновременно войсками трёх Белорусских фронтов. Под Минском их войска загнали немцев в железное кольцо. Утром 3 июля Минск был освобождён. Около 60 тысяч немецких солдат и офицеров, взятых в плен в Белоруссии, были отправлены в лагери военнопленных. Советские войска победоносно двинулись на Запад, и 13-го июля была освобождена столица Литовской Советской республики — город Вильнюс. Освободив Белоруссию и большую часть Литвы, Советская Армия вступила на территорию Польши, подошла к границам Германии.

Шестой удар нанесли войска 1-го Украинского фронта, освободившие Западную Украину и ее центр — Львов. Продолжая успешное наступление всё лето, Советская Армия полностью освободила украинскую землю от немцев, форсировала Вислу и создала за ней мощный плацдарм западней Сандомира. И наконец, седьмой удар был нанесён в августе текущего года войсками 2-го и 3-го Украинского фронта, которые освободили 24 августа столицу Молдавской республики — Кишинёв. Немецко-румынские войска попытались оказать сопротивление в районе Яссы, но группировка немцев и румын попала здесь в «котёл» и была полностью уничтожена. Стремительное наступление Советской Армии в Молдавии завершилось взятием 31 августа столицы Румынии — Бухареста. Не имея сил продолжать войну, Румыния капитулировала. Ее новое правительство подписало условия перемирия, предложенные Советским Союзом, и объявило войну Германии.

Блестящая победа советских войск в Румынии повлияла на весь ход войны на Балканах и в юго-восточной Европе. Советское правительство обратилось к болгарскому с нотой от 5 сентября сего года, и заявило, что, поскольку Болгария фактически воюет против СССР, он будет отныне считать себя в состоянии войны с Болгарией. Но народ поднял восстание в Софии, сэр, и не далее, как вчера, сверг фашистское правительство. Сегодня войска Советской Армии на пороге столицы Болгарии — Софии. В результате седьмого удара для советских войск открылся путь на территорию Венгрии, создалась возможность освободить Югославию…. Я закончил, сэр!

— Скажите, — обратился Черчилль к Бруку, — какой будет скорость продвижения советских войск вглубь Европы?

— На сегодняшний день советская армия обрела такую пробивную мощь, благодаря которой ее соединения смогут уже к концу текущего года взять Берлин, сэр! — отчеканил Брук, — и соединиться с англо-американскими войсками к началу января!

— И где, на каких позициях это произойдет по-Вашему? — спросил Черчилль.

— Я не могу точно показать линию фронта воссоединения наших войск с русскими, — осторожничал Брук, — но считаю, что большую часть Германии займут советские войска, сэр!

— Как Вы считаете, можно ли не пустить советские войска хотя бы в Центральную Европу? — спросил Черчилль.

— Они уже в Европе, сэр, — опешил Брук, — если Вы внимательно меня слушали….

— Достаточно! — раздраженно оборвал его Черчилль, — Вы слишком увлекаетесь генерал, расхваливая Ставку Верховного Главнокомандующего СССР!

…В незамерзающем порту Галифакса, расположенном в живописной гавани, делегацию Черчилля встречал премьер-министр Канады Маккензи Кинг с военным оркестром и выстроившимся вдоль набережной почетным караулом. Этот второй по величине в мире порт не зря назвали «Воротами Северной Америки». Огромный лайнер «Куин Мэри», причалив к его пристани, производил неизгладимое впечатление и демонстрировал собой мощь Королевского военно-морского флота Великобритании. С борта судна был виден высокий холм в центре Старого города, на котором стояла мрачная крепость, построенная англичанами в середине XIX века. Здесь располагались два гарнизона солдат — английский и американский.

Черчилль, спускаясь по трапу в сопровождении свиты на набережную под звуки военного оркестра, исполняющего бравурный марш, невольно любовался удивительными видами на гавань. Солнце клонилось к закату, и его вечерние лучи придавали ей дополнительные краски. Набережная Галифакского порта застроена старинными зданиями, возведенными в ХVIII столетии, где находится художественная галерея Новой Шотландии, в экспозиции которой насчитывалось более ста тысяч картин, скульптур и других произведений искусства. Здесь же располагался Морской музей Атлантики, перед которым величавый монумент, установленный в честь моряков государств Британского Содружества.

Среди встречавших делегацию был фельдмаршал Дилл, возглавляющий английскую миссию при Объединенном англо-американском комитете начальников штабов, заседания которого постоянно проходили в Вашингтоне. Он искренне приветствовал Черчилля вторым после премьер-министра Кинга и долго тряс ему руку. Черчилль в последнее время был недоволен его работой и не скрывал это, злобно бросая в сторону фельдмаршала колкие взгляды. Обойдя почетный караул, Черчилль со свитой сели в автомобили, и кортеж отправился на железнодорожный вокзал. За красивые зеленые насаждения, Галифакс по праву назвали «городом деревьев». Живописные парки осенью представляли взору весь спектр возможного гербария и были неописуемо красочны.

На юге полуострова располагался старинный парк Галифакс-Коммонс, созданный в середине ХVIII века. К нему прилегал другой парк Поинт-Плесант, разбитый на месте ранее размещавшихся здесь артиллерийских батарей, остатки которых можно увидеть и в настоящее время. Черчилль вспомнил, как он любовался этими парками в первую встречу с Рузвельтом до отъезда в Квебек. Тогда президент США встречал его лично в порту Галифакса и оба лидера решили сделать небольшой экскурс на автомобилях и в сопровождении Маккензи Кинга объехали все достопримечательности города. Сегодня Рузвельт не посчитал нужным встретить старого друга, и Черчилль был огорчен этим, справедливо отмечая потерю своей значимости в антигитлеровском альянсе.

На территории города находится огромное количество культовых сооружений. Такие как, изящная базилика Святой Марии, построенная 1820 г., церковь Святого Георгия, начавшая службу гораздо раньше и готический храм Святого Давида. Интересной достопримечательностью Галифакса являются старинные часы, установленные на его башне по приказу Принца Эдуарда, герцога Кента, до его возвращения в Англию в 1800 г. для гарнизона Галифакса. Часы начали отсчитывать время еще в 1803 году. Но сегодня Черчилль был не расположен к экскурсиям и сразу приказал ехать на железнодорожный вокзал, где уже дожидался специальный литерный поезд.

Преодолев расстояние свыше шестисот миль за двенадцать с четвертью часов, делегация Черчилля прибыла в Квебек. На железнодорожном вокзале их ждал кортеж автомобилей и многочисленная охрана, Рузвельт и сюда не приехал встречать Черчилля, что окончательно испортило ему настроение. Встреча двух лидеров состоялась по прибытию в крепость на террасе Цитадели. Рузвельт, как обычно с улыбкой на лице, предложил сфотографироваться на память вместе с представителями обеих стран в Объединенном комитете начальников штабов. Выставленные в ряд средневековые пушки у крепостной стены и вид на замок Фронтенак придавали снимку своеобразный колорит, и подчеркивали историческую значимость. С президентом Рузвельтом были его помощники Гарри Гопкинс и Фрэнк Уокер, пресс-секретарь Стив Эрли, личный врач Росс Макинтайр, начальник штаба президента адмирал Леги, генералы Маршалл и Арнольд.

В этот же день решили провести первое заседание, и Рузвельт попросил Черчилля открыть обсуждение.

— Я не уверен в оптимизме нашего Объединенного штаба, — начал Черчилль обзор, подготовленный им во время путешествия по океану, — и не советую строить планы в расчете на неизбежность близкого краха Германии. Атака 3-й американской армии остановлена у Нанси, немцы оказывают ожесточенное сопротивление в большинстве портов. Американцы не взяли еще Сен-Назера. Кроме того, фашисты проявляют намерение оказать активное сопротивление на берегах устья реки Шельды, ведущей в Антверпен, который нам столь остро необходим.

— Почему так мрачно, друг мой? — прервал его Рузвельт, — я считаю, что за последние семь недель мы непрерывно одерживали военные победы. Характер развития событий со времени Тегеранской конференции создает впечатление, что имеется замечательный план, который точно осуществлялся. Прежде всего, была произведена высадка в Анцио, а затем, за день до начала операции «Оверлорд», мы захватили Рим. Что Вас так тревожит?

— Создание немцами урановой бомбы, сэр, — ответил Черчилль, — а также успехи советского атомного проекта! Только ими можно объяснить самоуверенность «дядюшки Джо» на Тегеранской конференции.

— Но разведывательные данные говорят об обратном, — возразил Рузвельт, — тем более начала работу миссия «Алсос» и ее командир полковник Паш тоже сообщает об этом.

— Я хорошо понимаю Вас сэр, — пессимистически продолжил Черчилль, — но моя интуиция, подобная чутью матерого хищника говорит обратное.

— Ну, что Вы друг мой, — улыбнулся Рузвельт, — как можно надеяться только на интуицию, отбрасывая реальные сведения разведки? Мы отдельно поговорим об этом завтра с нашим главным специалистом.

По распоряжению Рузвельта в Квебек срочно доставили Оппенгеймера, руководителя ученых-атомщиков, работающих в «Манхэттенском проекте». Он специально для Черчилля сделал доклад и сообщил — атомная бомба эквивалентом в 30 тысяч тонн тротила будет готова в следующем году. Рузвельт добавил, что группа военных американских пилотов уже проводит учебные тренировки атомной бомбардировки на усовершенствованном «Б-29» под руководством Дэвида Грингласа. Черчилль внимательно слушал доклад ученого и информацию Рузвельта, но его профессиональное чутье предупреждало о грядущей опасности в ближайшем времени. Чтобы окончательно прояснить еще один главный вопрос о совместном создании атомной бомбы, Черчилль решил задать его «в лоб» в присутствии Оппенгеймера без предварительного обсуждения с Рузвельтом.

— А что Вы можете сказать по поводу невыполнения американской стороной соглашений, достигнутых на «Квадранте»? Я имею в виду обмен информацией между учеными Манхэттенского проекта и нашими физиками, работающими в «Тьюб Эллойз»? Вам хорошо известно, что мы начали строительство полномасштабного завода по производству атомных бомб в Уэльсе, как совместного предприятия и несем большие расходы. В то же время мы знаем, что с американской стороны существует негласный приказ, запрещающий делиться информацией о создании нового оружия, с кем бы то ни было.

— Такого приказа не существует, друг мой! — успокаивал Рузвельт, — пусть это в моем присутствии подтвердит научный руководитель проекта! Прошу, Роберт, расскажите об этом господину Черчиллю!

— Я лично контролирую обмен научной информацией, сэр! — убеждал Оппенгеймер, — каждый успех нашего проекта доводится до сведения ваших ученых незамедлительно….

— Насколько мне известно, — с раздражением перебил его Черчилль, — вот уже больше шести месяцев наши ученые не получали от вас никакой информации…

— Я сожалею, сэр, — отвечал Оппенгеймер, — за прошедшее время у нас нет пока значимых успехов в работе…. Мы топчемся на месте по многим направлениям, сэр, и как только появится важная информация, мы непременно сообщим!

— Тогда я не понимаю Вашего оптимизма, — недоумевал Черчилль, — Вы только что заявили, атомная бомба будет готова через год!

— Мы вплотную подошли к практическому решению проблемы, сэр, — с улыбкой ответил Оппенгеймер, — и надеемся в ближайшем будущем на серьезный научный прорыв!

Черчилль уезжал из Квебека с чувством необъяснимой тревоги и надеждой отстоять интересы Великобритании на предстоящей конференции в Ялте, где через пять месяцев должна быть достигнута договоренность о разделе территории Третьего Рейха между союзниками. Рузвельт не проявлял обеспокоенности по поводу неудач Манхэттенского проекта, его также больше всего волновал предстоящий раздел Германии. Этому были свои веские причины, о которых знал только он и его государственный секретарь.

Еще задолго до начала войны в США набирала силу наднациональная теневая структура, так называемый Совет по международным отношениям, учрежденный, как независимая организация в сфере внешнеполитических связей. В него входили крупные банкиры, приближенные к тогдашнему президенту Вудро Вильсону, включая учредителей Федеральной резервной системы США, выполняющей функции государственного Центробанка. Деятельность Совета ориентировалась на создание системы глобального управления планетой из США, откуда появилась высшая цель организации — создания Мирового правительства.

Но в своей стране этот Совет уже давно диктовал условия внешней и внутренней политики, вплоть до одобрения кандидатуры будущего президента от любой из двух основных партий. Если кандидатура отвергалась Советом, то никакое волеизъявление граждан не могло повлиять на его выборы, он попросту не допускался до них и «вылетал» из списка еще до праймериза партии. И об этом знал ограниченный круг людей, включая президентов, кандидатуры которых задолго до выдвижения, утверждали на Совете. Государственные секретари, являющиеся членами Совета, назначались им на эти должности без какого-либо согласия избранного президента, с целью строгого выполнение им директив этой организации.

Не исключением был и Рузвельт, у которого накануне выдвижения состоялась беседа с секретарем Совета Даллесом. Так сложилось, что он получил эту должность в начале 1933-го, а Рузвельт баллотировался в президенты на выборах, назначенных в марте. Аллен «рекомендовал» ему кандидатуру государственного секретаря Корделла Халла в случае победы на выборах и призвал строго руководствоваться директивами Совета. С тех пор президент часто общался с Даллесом, и Совет принял решение о создании и финансировании исследований в «Урановом комитете», и впоследствии утвердить Манхэттенский проект.

Никто в Совете не делал ставку на успешную работу этого проекта, он больше являлся ширмой по захвату немецких физиков-ядерщиков, их расчетов и достижений в области создания атомного оружия. Банкиры лучше разведки были информированы, чьи деньги направлялись на создание бомбы Гитлера, сколько, когда и куда были перечислены, а также конечных получателей огромных сумм. Эту информацию они имели от мирового банковского сообщества и точно знали об успехах немцев в этой области. С началом войны Даллес уходит в только что созданное Управление стратегических служб (OSS — Office of Strategic Services) в Берне и вскоре возглавляет его разведывательный центр. Летом 1944-го Совет получил сведения, что в фашистской Германии имеются готовые к применению атомные бомбы, и Гитлер в любой момент может воспользоваться ими в боевых условиях. После этого к сбору разведывательных данных о ядерных разработках немцев подключили и OSS.

Главной задачей военного руководителя Манхэттенского проекта была не разработка нового сверхоружия, а его захват на территории Рейха при оккупации американскими войсками. Вот почему Рузвельта больше беспокоил вопрос раздела Германии на оккупационные зоны. В директивах Совета по этому вопросу говорилось: «На предстоящей конференции в Ялте нужно поделить территорию Третьего Рейха так, чтобы в оккупационную зону США вошли города, где находятся секретные лаборатории, места хранения U-235 и заводы и по его производству. Главная цель проекта: заполучить то, что уже создано немцами, и выдать за собственные разработки. Нужно всего лишь найти их втайне от союзников».

Тайна панического страха Черчилля

Приближался Новый 1945-й год. Линия фронта проходила за пределами территории СССР, и советская армия гнала фашистские полчища к Берлину. Впервые за долгое время войны на одном из заседаний Государственного комитета обороны было принято решение об организации для советских детей «Ёлки Победы» в саду «Эрмитаж». Это должно было ознаменовать грядущее победоносное окончание войны с фашистской Германией и её сателлитами. В течение месяца на этом празднике планировали побывать свыше ста тысяч детей со всех союзных республик, в том числе из освобожденной Молдавской ССР, дети которой возвращались из эвакуации.

На фронтах Новый год был для солдат нашей армии важнейшим символом прежней мирной и счастливой жизни, к которой советские люди мечтали вернуться, когда война закончится долгожданной Победой над сильным и жестоким врагом. Для всех, кто встречал Новый Год в окопах и ждал возвращения солдат в тылу, это был всё тот же тёплый и добрый семейный праздник. Так же, как и в мирное время, советские люди посылали друг другу новогодние открытки с поздравлениями. Но война накладывала и на них свой отпечаток — главным пожеланием солдатам на фронте были скорейшая победа над врагом и их возвращение живыми и здоровыми к своим домашним очагам.

Новый год твёрдо держал традиции наравне с боевыми. В окопах, землянках и блиндажах его отмечали, как могли. Несмотря на тяжелые условия жизни, люди в тылу старались достойно встретить этот праздник. Мужественно преодолевая разруху, недостаток продуктов питания, советский народ не поддавался пессимизму. Новогодние гулянья являлись счастливой отдушиной в череде напряжённых трудовых будней, напоминанием о счастливом мирном времени. Во многих семьях, даже в блокадном Ленинграде, старались достать и украсить елку, накрыть, пусть и скудный, но праздничный стол, встретить Новый год всей семьей. На фронте это был особый праздник. В боевых условиях, где солдаты сталкивались со смертью каждую минуту, даже такие простые вещи, как праздничный стол и елка, были чем-то совершенно невероятными, каким-то осколком прошлой мирной жизни.

Новый 1945-й год героический советский народ встречал с полной уверенностью, что до окончательного разгрома гитлеровского Третьего Рейха остаются считаные дни. Сводки Совинформбюро изобиловали нашими победами на фронтах, как новогодними подарками. В течение 28 декабря 1944 года на территории Венгрии северо-западнее Дьёндиш советские войска, сломив сопротивление фашистов, овладели городом и железнодорожной станцией Сечень. В Чехословакии, северо-восточнее города Шахы, наши войска, действуя в трудных условиях горно-лесистой местности, в результате упорных боёв очистили от противника район между реками Ипель и Грон, и вышли на восточный берег реки от города Левице до Дуная. В районе Будапешта советские войска продолжали бои по уничтожению окружённой в городе группировки противника и одновременно по уничтожению окружённых его частей в горно-лесистом районе в излучине Дуная севернее Будапешта. У города Секешфехервар наши войска очистили от противника стратегический район, заняли его и железнодорожную станцию Полгардь.

29 декабря 1944 года командующие войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов Малиновский и Толбухин предъявили командованию окруженной в Будапеште группировки противника ультиматум. Немецкое командование его отклонило. Парламентер 2-го Украинского фронта капитан Миклош Штейнмец был встречен огнем и убит. Парламентеру 3-го Украинского фронта капитану Остапенко немцы сообщили об отказе, а когда он возвращался, выстрелили в спину. После этого советские войска, продолжили бои по уничтожению окружённой в Будапеште группировки противника. 31 декабря 1944 года, войска 3-го Украинского фронта выполнили свою задачу по ее окружению и созданию внешнего фронта, который проходил по линии Несмей — западнее Замоя — озеро Балатон.

Впервые за годы войны советские пограничники встречали Новый год на восстановленной западной границе. Заставы теперь находились далеко в тылу наших войск, ведущих бои за сотни километров от рубежей СССР. У изрубленного осколками пограничного столба №114 нёс вахту рядовой Вершаев. В памятное утро 22 нюня 1941 года он вместе со своими товарищами мужественно отражал натиск немцев, вероломно вторгшихся в СССР. Невдалеке от железнодорожного моста, пересекающего пограничную реку, в наряде бдели Казаков и Шевченко. За последнюю неделю каждый из них имел по нескольку задержаний нарушителей границы. На соседнем участке рубежей Родины дежурил старожил заставы лейтенант Шуркин. На ней же он служил еще до нападения гитлеровцев на СССР. Пройдя по дорогам войны, лейтенант Шуркин снова вернулся на свой участок границы, где бдительно стоял на боевом посту. На всех пограничных заставах встречали Новый год, в полночь командиры поздравили пограничников с Новым 1945-м победным годом.

31 декабря в Кремле Сталин собрал заседание Государственного комитета обороны, председателем которого он являлся. К тому времени Берия был назначен его заместителем вместо Молотова, а Ворошилов выеден из состава главного чрезвычайного органа управления СССР, обладавшего всей полнотой военной, политической и хозяйственной власти. Определенного графика заседаний ГКО не существовало, и они собирались по единоличному решению Сталина в любое время дня или ночи в его кабинете в Кремле или на ближней даче в Кунцево. На каждое заседание приглашался начальник Генерального штаба маршал Василевский, иногда Жуков, занимавший пост заместителя Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами СССР. Никто из присутствующих не догадывался, почему Сталин пригласил в этот день наркома госбезопасности Меркулова.

Когда Берия и члены комитета Молотов, Булганин, Каганович, Маленков, Вознесенский и Микоян расселись по своим местам, Сталин поздравил всех с Новым годом и пригласил на праздничный ужин в Кунцево. После чего заседание продолжило работу в обычном режиме, Василевский, приблизившись к карте военных действий, долго рассказывал о положении на фронтах. Сталин в это время курил свою трубку, набитую табаком папирос «Герцеговина Флор» и казалось, не слушал доклад начальника Генерального штаба. По выражению его лица было понятно, что Верховный Главнокомандующий чем-то озабочен, что не дает ему сосредоточиться на докладе.

Обычно у Верховного имелся ряд вопросов к Василевскому, но сегодня он молчал и только кивнул головой, разрешая ему сесть, после окончания доклада. Когда приглашенный нарком госбезопасности остался в кабинете вождя после окончания заседания, все члены комитета поняли — тревога Сталина не случайна. Особенно нервничал Берия, который вот так же, как сегодня Меркулов, часто оставался там для разговора тет-а-тет. Кроме начальника личной охраны генерала Власика мало кто знал, что с недавнего времени Сталин часто вызывал Меркулова по ночам на дачу в Кунцево. О чем так долго информировал Сталина нарком госбезопасности, в подчинении которого находилась внешняя разведка? А Меркулову в свою очередь было непонятно, почему иногда вместо него, Сталин приказывал приехать на дачу руководителю внешней разведки НКГБ Фитину? Это казалось недоверием и немного обижало Меркулова.

В последнее время Сталин не делился с кем-либо из ближайшего окружения полученной от Меркулова и Фитина информацией. Так он сохранял монополию на право формулировки окончательного решения по любому вопросу, рассматриваемому на заседаниях ГКО. Зная сведения разведки, можно легко ориентироваться в ситуации и делать единственно правильный вывод. Зачастую это вызывало восхищение его ближайшего окружения, но порой недоумение, а иногда даже воспринималось, как странность, граничащая со старческим маразмом. Сталин не пытался объяснять свои выводы и предлагаемые решение, он просто диктовал их Поскребышеву для записи в результирующую часть протокола.

В первые дни войны Молотов, Микоян, Каганович, Калинин, Ворошилов и Берия, открыто возмущались просчетами Сталина во внешней политике в отношении Германии. Они считали также, что и в 1942 году по его ошибке были сосредоточены главные резервы на отражение наступления фашистов на московском направлении. А Гитлер решил нанести главный удар на юге, что позволило его войскам прорвать оборону, там, где их не ждали и стремительным маршем продвинуться до самой Волги и Кавказа. По этой причине Сталин на некоторое время потерял инициативу главного стратега Ставки. Теперь, когда война вышла в завершающую фазу, он принимал решения единолично и считал необязательным информировать состав ГКО о сведениях, полученных из донесений внешней разведки.

В начале ХХ века ученые спокойно занимались исследованиями в области радиоактивности. Они свободно делились информацией, выступали с докладами на международных конференциях, наперебой спешили опубликовать данные о новых открытиях в научных журналах. Удивительный мир атома оставался монопольным достоянием физиков, и, казалось, он никак не мог привлечь внимания разведчиков. В конце 1938 года удалось открыть явление распада атомов урана при бомбардировке их нейтронами. Расчеты показывали, что распад должен сопровождаться выделением энергии, которая на единицу массы в два-три миллиона раз превосходит количество энергии, выделяемой при сгорании каменного угля, нефти и даже пороха. Было высказано предположение, что при наличии достаточно большой массы урана может происходить взрыв колоссальной силы.

Вслед за этим свободная публикация материалов сменилась молчанием в отношении работ и открытий, касавшихся деления атомов. Одним из инициаторов засекречивания исследований в области атомной энергии был венгерский ученый Лео Сцилард, переселившийся в Америку из Европы в годы фашизма. По его инициативе Альберт Эйнштейн отправил письмо президенту Рузвельту, в котором указал на возможность появления бомбы нового типа на основе атомной энергии, которая должна обладать чудовищной разрушительной силой, и высказал опасение, что фашистская Германия может первой создать такую бомбу.

Была введена строгая цензура на научные публикации, в печати запрещалось употреблять даже выражение «атомная энергия». Именно на этот факт обратили внимание начальник научно-технической разведки Леонид Квасников и нью-йоркский резидент Гайк Овакимян. Имея его подтверждающие данные об запрете публикаций по урановой проблеме на Западе, Квасников инициировал посылку директивы резидентурам в США, Англии, Франции и Германии о начале поиска научных центров, где могут вестись исследования по созданию атомного оружия, а также обеспечить получение достоверной развединформации.

Сначала пришел ответ из Германии: в донесении говорилось о том, что недалеко от Пенемюнде в засекреченном исследовательском центре немцы разрабатывают дистанционно управляемые ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2, способные за полчаса преодолеть расстояние в 500 км и стать средством доставки урановой бомбы. В сентябре 1941 года пришла информация из Лондона. Это были ценнейшие материалы, в которых очень кратко сообщалось содержание представленного Черчиллю особо секретного доклада, а также информация о том, что идея создания сверхмощного оружия приобрела вполне реальные очертания. Досконально изучив разведывательные данные из Лондона, Квасников доложил информацию Берии. С началом войны руководство страны объединило НКГБ и НКВД во главе с Берия, а в апреле 1943 года опять разделили наркомат на НКГБ, который возглавил Меркулов и НКВД, оставшийся под руководством Берия.

Реакция Лаврентия Павловича на доклад Квасникова тогда была отрицательной. Берия считал, что это «деза», нацеленная на отвлечение материальных, людских и научных ресурсов от удовлетворения насущных потребностей фронта. Через некоторое время Сталину пришло письмо от ученого-физика Флерова, открывшего еще до войны вместе с Петржаком спонтанное деление ядер урана. Он писал вождю: «Одной такой бомбы достаточно для полного уничтожения Москвы или Берлина, в зависимости от того, в чьих руках бомба будет находиться. Государство, первым изготовившее такое оружие, сможет диктовать свои условия всему миру».

В апреле 1942 года Флеров направляет второе письмо на имя Сталина: «Это мое последнее обращение к Вам, и если Вы не отреагируете на него должным образом, то я, как ученый, складываю оружие, и буду ждать, когда удастся решить атомную задачу в Германии, Англии или США. Результаты окажутся настолько ошеломительны, что нам будет не до выяснений, кто виноват в том, что у нас в Союзе забросили подобные работы…» Когда все аргументы сошлись в один пакет, Берия все же согласился доложить об этом Сталину. Подготовить записку, было поручено Квасникову. Убедительные данные разведки, побудили Сталина принять решение о возобновлении работ по созданию советской атомной бомбы, прекратившихся по причине начала войны.

В феврале 1943-го было подписано распоряжение по Академии наук СССР о создании лаборатории №2 под руководством Курчатова, который сразу же вызвал в Москву физиков-атомщиков Харитона, Кикоина, Зельдовича и Флерова. Они начали работу по организации новой отрасли промышленности с неизвестными доселе сооружениями и производственными технологиями. Нашей разведке поступили сведения, что США и Великобритания договорились о планах совместного создания ядерного оружия и обмене научной информацией по этой проблеме. Работы над урановой бомбой в США стали проводиться под общим названием «Манхэттенский проект», а в Англии — «Тьюб Эллойз». Белый дом принял решение об ассигновании крупных финансовых средств на свой проект. Англичане, которые вели войну с Германией, не могли позволить себе такого объема вложений и поняли, что им в одиночку не осилить создание собственной атомной бомбы, но работ по «Тьюб Эллойз» не прекратили.

Главными объектами «Манхэттенского проекта» являлись строящиеся Хэнфордский и Окриджский заводы, а также Лос-Аламосская лаборатория в штате Нью-Мексико. Именно там предполагалось разработать конструкцию атомной бомбы и технологический процесс ее изготовления. В Лос-Аламосе больше всего боялись проникновения шпионов, особенно агентов нацистской Германии. Поэтому конспирация и меры безопасности были самые жесткие и совершенные. Стена величайшей секретности оказалась весьма эффективной, и ни одной разведке мира, кроме советской, не удалось «заглянуть» за ее пределы.

Начиная с 1941 года, наши разведчики собирали данные по всем странам Запада, ведущим разработки в области создания атомной бомбы. Эту разведывательную операцию назвали хитроумным словом «Энормоз», что в переводе с английского означало «чудовищный». Всего в ней были задействованы 14 особо ценных агентов, в том числе всемирно известный ученый-физик Клаус Фукс. Вначале Великой отечественной войны он передал имеющиеся у него сведения об атомных разработках англичан. Ученый был коммунистом, испытывал симпатию к СССР, которому, как он считал, нужно оказать помощь. Клауса беспокоило, что в Третьем рейхе в ближайшее время будет создано ядерное оружие, а Англия и США делают атомную бомбу в секрете от СССР. Фукс, как и многие учёные, был против монополии одной страны на новое оружие чудовищной разрушительной силы.

В конце 1941 года Фукс пришёл в советское посольство в Великобритании и рассказал о ведущихся секретных работах по проекту «Тьюб Эллойз» и готов безвозмездно передавать секретную информацию. С Фуксом была установлена конспиративная связь через представителя советской военной разведки Урсулу Кучински, под агентурным псевдонимом «Соня». Вскоре он получил английское подданство и его начали привлекать к особо секретным работам. Клаус начал передавать в советское посольство копии своих научных разработок и другие представляющие интерес документы. От него узнали о том, что в Англии велась разработка метода разделения изотопов урана и о строительстве завода для этой цели в Уэльсе. Фукс сообщил, что такие же исследования проводятся в США и что обе страны сотрудничают в создании атомной бомбы.

В Англии работала «кембриджская пятерка» — ядро агентурной сети созданной советским разведчиком Арнольдом Дейчем еще в 30-х годах. В ее состав входили люди, занимавшие различные должности в министерстве иностранных дел Англии, в ее военной разведке, службе безопасности МI5 и даже советника короля Георга VI. В Швеции, Финляндии и Норвегии агентурная сеть и резидентура была не менее многочисленна, чем во Франции и Италии, и этот огромный объем добытой информации поступал в специальное подразделение научно-технической разведки, где он дешифровался, обрабатывался, анализировался и регулярно предоставлялся лично Сталину Меркуловым или Фитиным.

Информация о работах по созданию атомной бомбы в Германии вызывала беспокойство и заставляла Сталина постоянно думать о реальной опасности применения немцами такого оружия. Несмотря, что атомный проект фашистов был тщательно засекречен, перед Новым годом нашим разведчикам удалось добыть показания очевидца первого испытательного атомного взрыва, произведенного немцами на острове Рюген. Свидетелем являлся шведский инженер, чудом сбежавший от гестапо на родину и скрывающийся в Стокгольме под чужой фамилией. Именно об этом сегодня докладывал Меркулов, оставшись в кабинете Сталина после заседания ГКО.

— Как Вы считаете, товарищ Меркулов? — спросил Сталин, — можно верить этому шведу?

— Да, товарищ Сталин, — рапортовал нарком госбезопасности, вытянувшись в струнку, — он инженер-строитель, участвовал в сооружении испытательного полигона на острове Рюген и видел взрыв чудовищной разрушительной силы, одномоментно уничтоживший все строения полигона, танки и две тысячи военнопленных, привезенных туда немцами. От всего этого остался только искорёженный металл и пепел….

— Но все это с его слов, — возразил Сталин, — какими фактами и доказательствами Вы располагаете?

— Фотоснимками итальянского военного корреспондента, побывавшего на острове после того, как немцы вывезли оттуда секретную лабораторию и оборудование, — ответил Меркулов, предоставляя из папки фотоснимки на обозрение Сталину, — посмотрите, это факт, который невозможно оспорить!

— Вы не считаете это фотомонтажом? — спросил Сталин, взяв в руки снимки.

— Никак нет, товарищ Сталин! — отрапортовал Меркулов, — наши эксперты провели исследование, подтверждающие их подлинность.

— А какова должна была быть дальнейшая судьба этих снимков? — спросил Сталин, — ведь этот корреспондент делал их для газеты?

— Он погиб по пути с острова, судно, на котором он плыл, торпедировала немецкая подводная лодка, — ответил Меркулов, — это произошло уже после того, как нашему агенту удалось добыть эти снимки.

— А что по этому поводу сообщает наш резидент, внедренный в англо-американскую миссию «Алсос»? — спросил Сталин.

— Пока ничего! — ответил Меркулов, — остров Рюген еще находится на немецкой территории, куда миссия не может добраться по понятным причинам….

— Хорошо! — прервал его Сталин, — будем считать, что это пока неподтвержденные сведения. Как только получите информацию от второго независимого источника, примем это за факт. Но снимки впечатляют! В любом случае необходимо предусмотреть, чтобы наши войска опередили союзников и взяли остров Рюген при первой возможности. Можете быть свободны! …Да, Вас я тоже приглашаю на праздничный ужин в Кунцево, постарайтесь не опаздывать!

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Меркулов и вышел из кабинета Сталина.

Внешней разведке СССР было известно, что миссией «Алсос» (что означает «Роща») называлась операция, которая проводилась американскими спецслужбами в рамках «Манхэттенского проекта» на территориях Италии, Франции и Германии, занятой союзническими войсками. Ее целью являлся оперативный сбор информации о тайном ядерном проекте фашистов, поиск запасов руды и обогащенного урана, немецких ученых-ядерщиков, в том числе и в концлагерях, с принудительным привлечением их в Манхэттенский проект. Для этой работы американцы образовали специальную группу, одной ее половиной были профессиональные разведчики, а второй ученые-ядерщики.

Сталин тоже проявлял большой интерес к немецким специалистам-атомщикам с привлечением их к работе по созданию советской атомной бомбы. По его указанию для их поиска на территории Германии, занимаемой советскими войсками, уже в декабре 1944 года начали формировать специальную поисковую группу Энормоз из офицеров-разведчиков и ученых, которые должны были носить полковничью форму. В группу «ряженых» зачислили будущих академиков Арцимовича, Кикоина, Харитона, Щелкина. Аналогично миссии «Алсос», наши разведчики, ориентируемые учеными-физиками, должны были вести сбор информации о тайном ядерном проекте фашистов, поиски расчетов, чертежей, лабораторий, запасов руды и обогащенного урана, немецких ученых-ядерщиков с привлечением их в советский атомный проект.

Седьмого января 1945 года к Сталину в его приемную в Кремле явился Молотов с просьбой срочно принять его. Поскребышев не мог пропустить наркома, так как у вождя в это время был Берия с докладом по атомному проекту. Молотов долго ждал, и когда от Верховного Главнокомандующего вышел Берия, с ехидцей поздоровался с ним и проследовал в кабинет. Отделанные дубом и карельской березой стены, диван, кресло, письменный стол, телефонные аппараты, вращающаяся этажерка, книги на ней, настольная лампа и портреты Маркса, Энгельса и Ленина на стенах, действовали на Молотова магически, вселяли страх перед Иосифом, которого его окружение называло когда-то панибратски Кобой.

— Товарищ Сталин, срочная телеграмма от премьер-министра Великобритании Черчилля! — отчеканил Молотов, который держал в руках пакет запечатанный сургучом.

— Открывай, читай! — приказал Сталин, набивая трубку табаком.

Молотов сорвал сургучные печати и извлек из пакета лист бумаги с текстом телеграммы.

— Телеграмма номер 383, — начал вслух читать Молотов, — личное и строго секретное послание от господина Черчилля маршалу Сталину! На Западе идут очень тяжёлые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению наш эмиссар главный маршал авиации Теддер вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Его поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он ещё не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причём лишь при условии сохранения её в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным! Подпись — Уинстон Черчилль

Сталин внимательно слушал Молотова, раскурил трубку и, поднявшись, сосредоточенно прохаживался по кабинету. Молотов ждал реакции и продолжал стоять с телеграммой в руках.

— Что Вы скажете по поводу этой телеграммы? — спросил Сталин, — мне кажется, что господин Черчилль чем-то напуган.

— В переводе с дипломатического языка, — отвечал Молотов, — эта телеграмма означает крик о помощи! Я бы перефразировал ее так: «Нас бьют! Маршал Сталин, спасай!»

— Я прикажу сейчас Поскрёбышеву срочно собрать заседание Государственного комитета обороны, чтобы обсудить наши дальнейшие действия в связи с просьбой премьер-министра Великобритании!

Спустя час, Молотов вновь зачитывал телеграмму Черчилля на заседании Государственного комитета, на которое вновь был приглашен Меркулов. Он скромно сидел последним в ряду за длинным столом и поеживался от ощущения скованности.

— Товарищ Василевский, готовы ли мы выполнить просьбу Черчилля? — спросил Сталин, — я имею в виду раньше начать запланированное нами на 20 января Висло-Одерское наступление?

— Для этого потребуется время, — ответил начальник Генерального штаба, — нужна хотя бы неделя, чтобы срочно подтянуть тылы! Я думаю, что не ранее числа 12 января можно будет начать….

— Хорошо! — констатировал Сталин, — так и определимся, 12-го января начнем наступление! …Но мне непонятна паника союзников, ведь на сегодняшний день наступление гитлеровцев в Арденнах провалилось! Так, товарищ Меркулов?

— Так точно, товарищ Сталин! — отчеканил вскочивший на ноги Меркулов — по нашим сведениям уже 3 января англо-американские войска от мелких контратак перешли в полномасштабное наступление на немецкие позиции.

— Тогда мне лично непонятно, почему господин Черчилль в панике? — спросил Сталин, — еще на Тегеранской конференции он настраивал президента Рузвельта не пускать Красную Армию в Европу! А сегодня сам просит о ее крупном наступлении. По нашим расчётам в результате этой операции мы выйдем на подступы к Берлину, что противоречит стратегии самого Черчилля. Я попрошу Вас, товарищ Меркулов доложить Государственному комитету разведывательные сведения по Арденнскому наступлению немцев, пусть каждый знает, что произошло на втором фронте у наших союзников!

— По донесениям резидентов, — начал Меркулов, — американское командование заранее готовилось к отражению наступления противника в Арденнах! Оно расположило мощные мобильные группировки своих войск к северу и к югу, а в Арденнах намеренно ослабило оборону, дислоцировав там 28-ю и 106-ю пехотные дивизии. Эйзенхауэр расставил ловушку для гитлеровцев, провоцируя их наступление. Все произошло именно так, как он рассчитывал — 16 декабря танковые дивизии СС пошли в наступление. Погода стояла облачная, и это временно сводило на нет превосходство союзников в воздухе. Немцы рвались к реке Маас, но уже 24 декабря у многих частей танковых армий СС закончилось горючее, а прояснившееся небо позволило союзникам ввести в бой авиацию. На следующий день стало понятно, что немецкое наступление потерпело крупное поражение, хотя немцы прорвались почти на 100 км на запад! Американские войска атаковали их своими мобильными группировками 1-й и 3-й армий с флангов, поставив противника под угрозу окружения.

Утром 1 января в рамках операции «Боденплятте» около тысячи немецких самолётов нанесли внезапный удар по аэродромам союзников во Франции, Бельгии и Голландии. В налете участвовали новые реактивные истребители Мессершмитт-262. В результате было уничтожено 305 и повреждено 190 самолётов союзников, значительно разрушены взлетно-посадочные полосы и материально-техническая часть аэродромов. Но и для Люфтваффе итог операции был крайне тяжёлым, от действий авиации и зенитных расчетов союзников было потеряно 292 самолёта, при этом погибло 143 лётчика, ещё 70 пилотов попали в плен.

1 января немецкие войска вновь перешли в наступление, но уже в Эльзасе в районе Страсбурга с целью отвлечения сил союзников, но это были уже удары локального характера, проводимые небольшими силами. Сегодня немецкие войска практически отброшены на исходные рубежи!

— Судя по вашей информации, — заметил Сталин, когда Меркулов закончил доклад, — повода не только для паники, но и какого-либо беспокойства по этому поводу у Черчилля нет! Он ни дурак и ни паникер! Вывод напрашивается сам — или Черчиллю приснился кошмар или ваши сведения, товарищ Меркулов, не соответствуют действительности…. У кого из членов комитета будут мнения по этому вопросу?

Присутствующие молчали, все уже привыкли, что инициатива принятия решения оставалась за Сталиным. Каждый ждал его резюме, посматривая, как вождь прохаживается у длинного стола, дымя своей трубкой и хитро щуря глаза.

— Ну, если вопросов нет, — резюмировал Сталин, — то я надеюсь, что выражаю общее мнение, поручив товарищу Меркулову в ближайшие дни провести дополнительно разведку и подготовить доклад! Предложения есть?

В ответ снова последовало молчание членов Государственного комитета обороны, и Сталин завершил его заседание. Спустя еще полчаса, он пригласил к себе Поскребышева и продиктовал ему ответ на телеграмму Черчиллю:

«№384

ЛИЧНО И СТРОГО СЕКРЕТНО ОТ ПРЕМЬЕРА И. В. СТАЛИНА ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ г-ну У. ЧЕРЧИЛЛЮ.

Получил вечером 7 января Ваше послание от 6 января 1945 года.

К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер еще не прибыл в Москву.

Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам.

7 января 1945 года Верховный Главнокомандующий, маршал И. В. Сталин»

По пути в Кунцево Иосифа Виссарионовича не покидала тревога, он не мог сосредоточиться, садясь в машину. Это состояние вождя было замечено генералом Власиком, который всегда сопровождал его кортеж, следуя впереди в своем автомобиле. Начальник охраны поинтересовался самочувствием вождя, но тот отмахнулся от вопроса, пробурчав в ответ что-то невнятное. В салон рядом с водителем Сталина садился охранник Туков, которого коллеги в шутку называли «пулеуловителем». Он имел привычку дремать в автомобиле и Сталин, обладающий чувством юмора, часто делал Тукову замечания в форме шуток. Но в этот раз, он молчал всю дорогу с безразличием глядя на дремлющего охранника.

Сталин пытался понять причину паники Черчилля. Он вновь анализировал ситуацию, возникшую у союзников еще в марте 1944 года, задолго до открытия второго фронта. Тогда Меркулов предоставил Верховному Главнокомандующему донесение, полученное от одного из наших глубоко законспирированных резидентов, полностью объясняющих возникшую ситуацию и меры предосторожности, предпринимаемые военным руководством США и Великобритании:

«У военного руководства США и Великобритании возникли подозрения, что немцы очень продвинулись в своих работах по расщеплению ядра атома урана и опасаются применения «грязных бомб» против Англии и США, содержащих радиоактивные вещества. Серьезно оценивается опасность создания немцами зараженного ими барьера против союзных войск. Наиболее вероятным направлением считается получение плутония, а также возможности в процессе его производства образования в реакторах колоссального количества высокорадиоактивных продуктов деления. Союзниками рассматривается вероятность заражения значительной части территории этими продуктами и катастрофических потерь живой силы при открытии второго фронта.

Джек».

Донесение подкреплялось копиями писем высшего военного руководства союзников, первой, из которых была депеша от генерал-майора Лесли Гровса генералу армии Маршаллу, разработчику плана открытия второго фронта, руководившему всеми операциями американской армии:

«Военное министерство.

Управление инженерных войск, Вашингтон.

22 марта 1944 г.

Начальнику генерального штаба

Радиоактивные вещества обладают весьма сильным поражающим действием. Немцы, которым известно об их существовании, могли наладить их производство с целью использования в качестве оружия. Возможно, оно будет внезапно применено против союзных войск при их вторжении на побережье Западной Европы.

По мнению большинства специалистов, вероятность их применения невелика, но, если это произойдет и какая-либо воинская часть подвергнется их внушающему страх воздействию, может возникнуть сложная обстановка.

Генерал-майор Л. Гровс».

За этим следовало обращение Маршалла, к находящемуся в Лондоне Верховному Главнокомандующему экспедиционными силами союзников генералу Эйзенхауэру:

«24 марта 1944 г.

Англия, Лондон.

Ставка главнокомандующего экспедиционными силами союзников генералу Д. Эйзенхауэру

Дорогой генерал!

С целью довести до Вашего сведения подробности возможного использования гитлеровцами против Ваших войск радиоактивных веществ направляю к Вам майора М. Беннета, который вскоре прибудет в Англию. Его задача состоит в ознакомлении Вас, Вашего штаба и всех, кого Вы еще сочтете нужным, с упомянутыми обстоятельствами. Вопрос является в высшей степени секретным.

Искренне Ваш, Начальник генерального штаба».

В мае генерал Эйзенхауэр направил со свойственной ему предусмотрительностью следующее письмо генералу Маршаллу:

«11 мая 1944 г.

Ставка главнокомандующего экспедиционными войсками союзников.

г. Вашингтон, Военное министерство.

Начальнику генерального штаба генералу Дж. Маршаллу.

Дорогой генерал!

Я дал указания о проведении тщательного изучения обстоятельств, сообщенных мне майором Беннетом. Поскольку союзная Объединенная группа начальников штабов не сообщила мне об этих обстоятельствах, я полагаю, что она, основываясь на имеющихся у нее данных разведки, не предполагает использования противником радиоактивных бомб. В целях соблюдения секретности и предотвращения какой-либо паники я информировал о полученных сведениях очень ограниченный круг лиц. Более того, я воздержался от осуществления широкой кампании по предупреждению указанной опасности, за исключением следующих мер:

1. Адмирал Старк, генерал Спаатс и очень ограниченный круг офицеров их штабов были кратко информированы об опасности. Американские и английские офицеры, принимающие непосредственное участие в операции «Оверлорд», не вошли в это число;

2. Специальные приборы (счетчики Гейгера) американского и английского производства, предназначенные для использования в связи с указанной опасностью, погружены на суда в Англии и могут быть доставлены на континент в кратчайший срок;

3. Предусмотрены специальные линии коммуникаций для возможного дальнейшего снабжения войск аналогичным оборудованием и другой технической помощью;

4. Медицинская служба в замаскированной форме оповещена о возможности появления подозрительных симптомов. Копию соответствующего письма, я прилагаю на случай, если Вас заинтересуют детали.

Аналогичное письмо я направил генералу Исмэю для информирования британской группы начальников штабов.

С уважением, Д. Эйзенхауэр».

…Подъезжая к даче в Кунцево, Сталин подумал: «Даже при такой серьезной угрозе Черчилль не только не паниковал, но ни одним словом не намекал на возникшую опасность в своих телеграммах. А сегодня он требует принятия срочных мер и истерически относится к положению на Западном фронте, где Арденнское наступление немцев потерпело поражение. Казалось бы, нужно только радоваться тому, что Гитлеру не удалась эта агония. Но Черчилль не мальчик, а значит, возникла более серьезная опасность, чем радиоактивное заражение местности. Но тогда нашей разведке были бы известны катастрофические потери в войсках Эйзенхауэра. Скрыть такие факты не под силу ни одной контрразведке мира. Что же случилось на самом деле?»

***

Миссией «Алсос» командовал полковник Борис Теодор Паш, американец русского происхождения и бывший сотрудник военной контрразведки. Русская фамилия полковника — Борис Федорович Пашковский, его отец митрополит всей Америки и Канады Феофил был русским православным священником. В 1894 году Церковь направила его в Калифорнию, а в 1912 году отозвала в Россию, когда Борису было 11 лет. Грянула революция, а за ней Гражданская война и повзрослевший Борис служил в морских частях Белой Армии переводчиком, а когда стало ясно, что победа большевиков всерьез и надолго, уехал в Соединенные Штаты.

Это был эрудированный и энергичный человек, закончивший в России в 1917 году ускоренные курсы Киевской духовной семинарии и по приезду в США — Спрингфилдский колледж. Паш свободно владел русским, английским, немецким, французским и сербохорватским языками. Его мать была сербкой и с детства научила сына своему родному языку. В колледже Борис познакомился с русским эмигрантом, служившим, как и он в Белой Армии во время Гражданской войны и покинувшим Россию в 1924 году. Звали его Михаил Бенедиктов, поменявший фамилию на Майкл Беннет. На основе землячества и знания иностранных языков они быстро сдружились и общались между собой на русском. По окончании колледжа их пути разошлись и только после того, как Паш был назначен командиром миссии «Алсос», встретились вновь.

Это произошло случайно в Сан-Франциско, где Паш занимался обеспечением безопасности и секретности работ по «Манхэттенскому проекту», когда еще эти вопросы входили в компетенцию армейской контрразведки. Он зашел в кафе на Джонс-стрит, и увидел за одним из столиков давнего друга. Выпили, разговорились и Борис, узнав, что Майкл — сотрудник военной разведки, предложил ему участвовать в миссии «Алсос», назначение командиром которой он только что получил от генерала Гровса. Майкл согласился и вскоре был утвержден на должность заместителя командира группы в звании майора. Тогда, в конце 1943 г. начинался первый этап операции по сбору научной информации в Италии, на территории занятой американскими войсками.

В середине декабря группа прибыла в Неаполь. Там она вступила в контакт с отделом разведки пятой армии и итальянским временным правительством. Следующие полтора месяца члены группы занимались допросами в Неаполе, Торонто и Бриндизи итальянских ученых, которые могли что-либо знать о научных исследованиях в Германии и на оккупированной фашистами части Италии. Вскоре выяснилось, что источники информации нужно искать только в Риме. Продвижение союзных войск в Италии приостановилось, Рим оставался в руках немцев, а попытки добыть информацию потерпели неудачу. Миссия прекратила свою деятельность, и к началу марта 1944 г. все ее сотрудники вернулись в США.

По мере того, как окончательный план высадки союзных войск в Европе проходил доработку в Генеральном штабе Маршалла, на основе разведывательных данных возникло предположение о создания немцами какого-либо радиоактивного барьера против союзных войск. Чтобы не посвящать большое количество военных в секреты «атомной разведки», Майкл Беннет исполнял всевозможные поручения по информированию Генерального штаба и Ставки главнокомандующего экспедиционными силами союзников генерала Д. Эйзенхауэру о возникновении этой опасности.

В начале апреля 1944 года было утверждено решение о проведении второго этапа миссии «Алсос» на территории Франции и Германии в ходе продвижения союзных войск после открытия второго фронта. Начальником группы вновь был назначен полковник Паш, его заместителем майор Беннет, а научным руководителем Гоудсмит. Еще до высадки на побережье они имели подготовленный список фамилий известных ученых-атомщиков, адреса их жительства, размещения лабораторий, где они работали, запасов руды и обогащенного урана, включая его металлические слитки. Этот список начинался с фамилии Жолио-Кюри, известного французского ученого-атомщика и его не менее знаменитой жены Ирен Кюри.

В начале августа передовой отряд миссии высадился во Франции и вошел в город Ренн. В ходе обыска лабораторий местного университета были обнаружены различные документы, содержащие информацию, полезную для дальнейших поисков. Напряженная работа началась в конце августа. В этот день передовая группа «Алсос» — Паш, Беннет и два агента Си-Ай-Си, передвигающиеся на джипе «Dodge WC-51» присоединились к передовым частям 12-й армейской группировки, двигавшимся к Парижу. Таких автомобилей в распоряжение Паша и его коллег, было выделено восемь штук, и почти каждое подразделение миссии было на «современных колесах», что позволяло им быть мобильной и действовать автономно от других.

Узнав о том, что подход к городу с юга свободен, группа примкнула к 102-му механизированному полку, двигавшемуся в этом направлении. Однако он был задержан на шоссе вблизи Палезе, и Паш с подчиненными двинулись напрямик. Они вышли в расположение 2-й французской бронетанковой дивизии, которой была предоставлена честь, первой войти в столицу Франции. Джип Паша пристроившись за передовым танком дивизии, входил в французскую столицу. Рядом с шофером по имени Джон расположился Паш, а на заднем сидении Майкл с двумя агентами Си-Ай-Си. Следуя по окраине города, автомобиль неожиданно подвергся обстрелу немецких снайперов. Тут же послышались автоматные очереди стрелковых подразделений и бойцов Сопротивления, производящих зачистку окраин от оставшихся немцев.

— Джон, выезжай из колонны, — приказал Паш водителю, — пойдем отдельно от танков! Видимо на окраине Парижа засели немецкие снайперы.

— Это не лучшее решение, — усомнился Беннет, — снайперы бьют по живой силе, а не по бронетехнике.

— Странно, что фашисты осмелились на обстрел, — возмущался Паш, — мне доложили, что накануне немцы покинули Париж.

Просвистело еще несколько пуль, прежде чем полковник, согласился со своим заместителем, и приказал Джону вновь стать в колонну за первым танком.

— По имеющимся у меня сведениям, — продолжал Паш, — неделей раньше в Париже силами французского Сопротивления было поднято вооруженное восстание. Немцы стремились перегруппировать оставшиеся у них силы, получить подкрепление с фронта и одним контрударом подавить его. Немецкая артиллерия и танки открыли массированный огонь по занятым бойцами Сопротивления районам города, но тем удалось отразить все атаки и оттеснить немцев за пределы Парижа.

Окраины остались позади, и снайперский обстрел быстро прекратился, передовая колонна 2-й французской бронетанковой дивизии приближалась к центру. Несмотря на информацию об артиллерийском обстреле немцами, разрушений в городе не было видно, а широкие асфальтированные улицы с зелеными деревьями у тротуаров были заполнены ликующими парижанами. Они встречали триумфально входящую в город французскую армию, следом за которой вступали войска союзников. В толпах парижан было много вооруженных бойцов Сопротивления, среди которых красовались девушки в коротких юбках и автоматами на плече. Красотки приветливо улыбались и махали освободителям ручками.

Беннет неожиданно для Бориса Паша процитировал стихи:

Под небом Парижа услышала песню

Она родилась в сердце парня

Под небом Парижа влюбилась, хоть тресни

Теперь в твоей власти я, Арно!

— Да ты поэт, друг мой! — удивился Паш.

— Это слова песни Эдит Пиаф «Под небом Парижа» — отозвался Майкл, — вернее ее перевод на английский. А по-французски она звучит так:

Sous le ciel de Paris j’ai entendu une chanson

Ce qui est né dans le coeur d’un mec

Sous le ciel de Paris est tombé amoureux, bien que éclaté

Maintenant dans votre pouvoir, moi, Arno!

— А вот еще прекрасные стихи в тему, — продолжил Майкл, — только я забыл, чьи они:

Ах, Париж, мой Париж,

Не молчи — говори!

Ты ночами не спишь

Нотр-Дам де Пари

Елисейский Дворец

Под сединами крыш

Башня Эйфеля-страж

Охраняет Париж!

Прямо на проезжей части, чтобы поприветствовать входящие войска, останавливались велосипедисты мужчины и женщины, этот вид передвижения в Париже оставался популярным с довоенных лет. Велосипеды маячили повсюду, они сновали по краю тротуаров, заполненных парижанками в праздничных платьях и мужчинами в костюмах при галстуках, что подчеркивало триумф освобождения Парижа.

На одной из улиц Паш и его коллеги увидели стихийную демонстрацию граждан освобожденного города. Ее участники несли французские, американские и английские флаги и транспаранты с надписями «FFI», «DE GAULLE AU POUYOIR», «1944», «VIVE DE ALLIES», «VIVE DE GAULLE». Несмотря, что советские войска не участвовали в освобождении Парижа, Майкл увидел на одном из автомобилей полотнище советского флага, растянутого на его капоте, а из окон машины на древках торчали американский и английский стяги. Но это по видимости был единичные случай.

Вскоре колонна, минуя триумфальную арку, выехала на Елисейские поля, где собралось огромная организованная толпа парижан. Люди оттеснялись от проезжей части цепочкой девушек в белых блузах на выпуск, взявшихся за руки. Здесь же действовали цепочки бойцов Сопротивления и парижских полицейских в прежней, довоенной форме. Беннета удивляла эта организация, он впервые был в Париже и смотрел на его ликование широко открытыми глазами. Напротив Елисейского дворца джип остановил военный патруль, колонна танков продолжила движение, а Джону пришлось припарковаться в стороне. Французский офицер потребовал документы, Паш протянул ему пропуск, оформленный заранее, по которому машины миссии не подвергались проверке, могли без задержки проезжать по всей территории Франции.

В неразберихе наступления этот офицер подозрительно отнесся к предъявленному пропуску и долго выяснял у начальства его правомерность по портативной рации, установленной в патрульной машине. В это время к воротам Елисейского дворца выехали два кортежа в сопровождении легких бронемашин. Из одного вышел генерал Шарль де Голь, а из второго Джордж Маршалл, тут же начался митинг по случаю освобождения столицы Франции, где они обменялись рукопожатиями и выступили с приветственными речами. Офицер патруля, наконец-то, выяснил правомерность пропуска миссии и извинившись перед Пашем разрешил движение. Джип тронулся и проследовал дальше.

На стенах Отель-де-Виль между окнами второго этажа в ряд были вывешены флаги Франции и США. Танки 2-й дивизии Леклерка начали выстраиваться вдоль фасада отеля, на которые тут же взбирались симпатичные парижанки с флажками в руках и молодые люди в праздничных костюмах.

— Красные флаги с серпом и молотом смотрелись бы гораздо лучше на фасаде Отель-де-Виль, — подумал Беннет, — советский народ имеет колоссальные потери в этой войне, и справедливее было бы напомнить об этом парижанам!

Майкл Беннет, он же Михаил Бенедиктов, советский резидент, внедренный в американскую военную разведку в конце 30-х годов и руководящий теперь нашей агентурой в миссии «Алсос», смотрел на триумф «чужого праздника» с нескрываемой грустью. Он скучал по родной стране, ему часто снились молодые березки где-то на Русской равнине, Москва и Ленинград, где он часто бывал, Красная площадь и мавзолей Ленина. Проснувшись, Майкл гнал от себя ностальгию и планировал очередное донесение в Центр под своим псевдонимом «Джек».

Для миссии «Алсос» Паш получил в свое распоряжение многочисленные каналы передачи информации в обход ФБР и МИДа США. Кроме того, контакт с высшим военным руководством позволял обойти многие трудности, связанные с перехватом источников информации на освобождаемой территории. Был задействован и канал связи через Управление стратегических служб США в Берне. Этот канал «вслепую» использовался Майклом для передачи сведений собранных миссией «Алсос», советская разведка имела агента в службе Даллеса еще до начала миссии. Наряду с другими заданиями, «крот» делал снимки, получаемой Управлением информации «Алсоса» и отправлял ее со связником в Москву через нейтральные страны. Этот агент был глубоко засекречен и о его существовании знали только руководители в Москве.

Связь Майкла с Центром осуществлялась по трем независимым каналам: дипломатическому в МИД Великобритании, через одного из резидентов «Кембриджской пятерки», и еще двум, работающим параллельно. Никто не знал полной схемы передачи информации, каждый выполнял только свою часть и даже не подозревал о существовании других. По всем трем каналам использовались разные коды шифрования, что обеспечивало их работу в случае провала одного из них. Передача информации осуществлялась посредством закладок. Эта схема имела один недостаток — время передачи информации в Центр растягивалось как минимум на неделю, зато безопасность связи была максимальна. Такую «мудреную» систему Центр разработал специально для миссии «Алсос», чтобы максимально обезопасить резидента Майкла Беннета.

…Только к вечеру в пригороде Парижа удалось отыскать дом Жолио-Кюри. Это был особняк из природного камня под крышей из красной черепицы, тонущий в зелени развесистых деревьев. Джип остановился у ворот и один из агентов Си-Ай-Си, выйдя из машины, позвонил в дом. На его вызов, на крыльце появился дворецкий, одетый в униформу прошлого века. На вопрос агента, плохо знающего французский язык: «Здесь проживает Жолио-Кюри?» он утвердительно кивнул, но тут же оговорился, что хозяина нет дома. Тогда из джипа вышел Майкл, свободно владеющий французским языком, и продолжил беседу.

— А где мы можем найти Вашего хозяина? — задал он вопрос дворецкому.

— А где сегодня все приличные люди Франции? — дерзко ответил дворецкий, — в центре Парижа на праздновании освобождения столицы! Приходите завтра…. Но я должен Вас предупредить, что хозяин рано уходит из дома в свою лабораторию в Коллеж де Франс. Это на площади Марселена Бертло в Латинском квартале Парижа.

— Неужели университет не разрушен немцами? — удивился Майкл.

— Нет, Колледж де Франс сохранен благодаря моему хозяину! — с гордостью ответил дворецкий, — в его лаборатории делали взрывчатку для бойцов нашего Сопротивления….

— Сегодня не получится допросить Кюри, — сделал заключение Паш, когда Майкл вернулся в джип, — придется это сделать завтра! А сейчас поедем на ночлег в здание штаб-квартиры нашей миссии в Париже на улице Сен Жермен.

— Ты мне не говорил, что в Париже у нас будет резиденция, — удивился Майкл.

— Считай это сюрпризом, — ответил с улыбкой Паш, — штат миссии увеличен до сорока человек, семь офицеров и 33 ученых. Кроме того в наше подчинение передают несколько подразделений Си-Ай-Си.

Утром следующего дня Паш и Майкл прибыли к главному входу университета. У красивых дубовых дверей в виде арки дежурили два человека с повязками отряда французского Сопротивления. Паш предъявил им пропуск, но это никак не подействовало на крепких парней. Только после телефонного звонка кому-то, высокого роста француз объяснил, как найти лабораторию Жолио Кюри и пропустил Паша и Майкла во двор.

— Мы должны Вас допросить, — заявил Паш ученому, представившись командиром разведки.

— На каком основании? — возмутился Кюри, — и по какому праву?

— По праву освободителей, — невозмутимо ответил Паш.

— Мы сами освободили себя! — не соглашался Кюри, — силы Сопротивления подняли восстание к приходу французских войск, а вы всего лишь пристроились к нашей бронетанковой колонне Леклерка и вошли в освобождённый нами город! Я сам участвовал в последних уличных боях за освобождение столицы и могу с уверенностью сказать об этом….

— Ну, тогда мы пришли выпить шампанского за освобождение Парижа! — дружелюбно молвил Паш, поняв, что иначе разговора не будет.

— Это другое дело! — весело откликнулся Кюри, — прошу к столу, я сейчас распоряжусь подать бутылку шампанского.

Паш и Майкл сели вместе с Кюри за стол и он начал беседу с рассказа о том, как ему удалось не допустить разрушения университета немцами. По его словам он передал здания, входившие в комплекс сооружений Коллеж де Франс, под учреждения германских военных властей и благодаря этому помещения университета никогда не подвергались обыскам. Его лаборатория принимала активное участие в движении Сопротивления. Ученый, изучавший вопросы нейтронной эмиссии и цепной реакции, готовил в своей лаборатории примитивные бомбы. Это были противотанковые гранаты, бутылки, наполненными газолином с фитилями для зажигания.

— А почему фашисты не арестовали Вас? — удивился Майкл, — Вы ведь коммунист!

— До 1942 года я был членом партии социалистов, — объяснял Кюри, — гестапо этот факт был неизвестен. Вследствие моей «покорности» военным властям, они даже не попытались установить это!

Подобная информация не представляла для миссии никакого интереса, и Паш с Майклом задавали вопросы о возможности создания немцами атомной бомбы. Кюри охотно сообщил, что некоторые немецкие ученые, интересующие миссию, иногда пользовались циклотроном в его лаборатории в Коллеж де Франс во время оккупации. Но он категорически отвергал принадлежность их исследований к созданию немецкой атомной бомбы. Кюри был ярым противником использование энергии атома в военных целях и пытался убедить Паша и Майкла в том, что немцы далеки от практических разработок в этой области.

Но вопреки всему, Жолио дал ценную информацию о местонахождении многих немецких ученых-ядерщиков на территории Франции и Германии. Это было ему хорошо известно со слов самих физиков, приезжающих пользоваться циклотроном. Паш видел перспективу их захвата и привлечения к работе в «Манхэттенском проекте», а Майкл для быстрого поиска их группой «Энормоз» при оккупации Германии советскими войсками. Успех теперь зависел от того, кому быстрее удастся это сделать. А значит, от темпа продвижения англо-американских и советских войск вглубь Германии. Пришло время, когда срочные донесения разведки могли изменить ход войсковых операций, спланированных заранее Генеральными штабами СССР и его союзников.

Среди фамилий немецких специалистов были Густав Герц, Монред фон Арденне, Николаус Риль, Рудольф Позе. Весь список, составленный со слов Кюри, ушел в Центр по каналу Управления стратегических служб США в Берне, что впоследствии позволило привлечь к работе в советском атомном проекте большое количество немецких специалистов. В середине ноября войска генерала Леклерка заняли Страсбург, и полковник Паш снова вошел в город с передовыми отрядами, миссия заняла помещения Физического института, составлявшего часть медицинского факультета Страсбургского университета. Гоудсмит надеялся захватить здесь Вейцзекера, недавно назначенного профессором кафедры теоретической физики в Страсбурге. Удалось установить, что последние три месяца Вейцзекер отсутствовал в университете, но оставил там много бумаг. Гоудсмит с одним из своих помощников засиживался до поздней ночи над этими письмами и документами. Все они не были секретными, но помогли составить картину немецких исследований в области атомной энергии. Из их анализа Гоудсмит сделал вывод, что немцы, по меньшей мере, на два года отставали от исследований «Манхэттенского проекта».

Уже через месяц началось наступление немцев в Арденнах, и возникла угроза эвакуации Страсбурга. Это подвергало серьезному риску успешность будущих операций «Алсоса» в Германии. Но спустя неделю прорыв немцев остановили, и войска союзников ударили по ним с флангов, а еще спустя неделю началась ликвидация Арденнского выступа. Паш получил срочное донесение от генерала Гровса, вызвавшее недоумение:

«Франция. Страсбург

Штаб-квартира миссии «Алсос»

6 января 1945 г.

Командиру миссии полковнику Б. Паш

Дорогой полковник!

Предписываю Вам совместно с ограниченной группой специалистов срочно прибыть в город Реймс в Ставку главнокомандующего экспедиционными силами союзников генерала Д. Эйзенхауэра для проведения секретных мероприятий, не терпящих отлагательства.

Генерал-майор Л. Гровс»

На следующий день Паш, Майкл, один из агентов Си-Ай-Си и Гоудсмит с тремя учеными-физиками вылетели военно-транспортным самолетом «DouglasC-47» в Реймс в Ставку Эйзенхауэра. Самолет с делегацией миссии сопровождали несколько истребителей. На аэродроме их встретил личный адъютант Главнокомандующего, что говорило о серьезности предстоящих мероприятий. Прибыв в штаб, адъютант проводил группу в кабинет, где к их удивлению уже находился генерал Гровс. Он сухо ответил на приветствия, и сразу же приступил к инструктажу.

— Я напоминаю вам о сверхсекретности, которую необходимо соблюсти, — загадочно произнес Гровс, — никаких отчетов, о том, что станет вам известно сейчас, которые вы обычно высылаете по имеющимся каналам связи, включая Управление стратегических служб в Берне! Главнокомандующий пригласил для разговора только генерала ВВС, который в курсе миссии «Алсос». Возникающих вопросов не задавать и версий произошедшего не строить в присутствии главнокомандующего. Если спросит, отвечать кратко и по существу!

— Рад видеть вас, господа офицеры и ученые! — приветствовал Эйзенхауэр, когда Гровс в сопровождении членов миссии вошли к нему в кабинет.

Ответив на приветствие генерала, группа замерла во внимании. Эйзенхауэр окинул всех взглядом и подал знак жестом руки генералу ВВС Карлу Спаатсу, стоящему в стороне. Тот положил на стол для обозрения результаты аэрофотосъемки, и пригласил Гоудсмита взглянуть на них.

— Что это, сэр? — спросил Гоудсмит, рассмотрев фотографии.

— Это мы хотим выяснить у Вас, господа ученые! — сосредоточенно ответил Эйзенхауэр, — пусть остальные члены группы посмотрят фотоснимки. Прошу ответственно отнестись к выводам, так как по ним будет составлено донесение президенту Рузвельту!

Паш внимательно посмотрел фотографии и передал их Майклу. На снимках были сняты разрушенные фронтовые укрепления, обугленные тела солдат в окопах, стертые с лица земли населенные пункты, вырванные с корнем сгоревшие деревья и выжженные поля.

— Это место дислокации наших 28-й и 106-й пехотных дивизий до наступления немцев, — комментировал Спаатс, — снимки сделаны на участке фронта длинной свыше 20 километров, после провала Арденнского наступления немцев. От двух наших дивизий не осталось ни единого солдата, которые одномоментно погибли в окопах. Не осталось также ни единого очевидца, который мог бы вразумительно ответить, как были уничтожены наши дивизии.

— Прошу ответить мне на вопрос, — подал голос Эйзенхауэр, — является ли это результатом взрыва урановой бомбы, создателей которой вы ищите?

— Но, сэр, никто из нас не видел результата взрыва такого оружия, — ответил за всех Гоудсмит, — судя по силе разрушений вполне возможно, немцы применили здесь урановую бомбу. Чтобы ответить на Ваш вопрос утвердительно, необходимо произвести замеры радиации в местах, изображенных на снимках!

— Такие замеры сделаны, — многозначительно произнес Эйзенхауэр, он достал из папки, лежащей на столе, лист бумаги и протянул его Гоудсмиту.

— Поразительно! — воскликнул руководитель группы ученых, ознакомившись с записью, — радиация в этом месте просто зашкаливает! У меня теперь лично нет сомнений, что на снимках запечатлены последствия атомного взрыва….

Гоудсмит передал результаты замеров остальным ученым, и те после беглого ознакомления с результатами измерений усердно кивали головами в знак согласия.

— Прошу меня извинить сэр, — вступил в разговор Паш, — неужели никто из 1-й и 3-й танковых армий, находящихся к северу и югу от места дислокации погибших дивизий, не заметил этого взрыва? У меня также возникает вопрос относительно средства доставки такой бомбы. В тот день была густая и низкая облачность, и наша авиация бездействовала, как и Люфтваффе.

— Правильно мыслите, полковник! — похвалил Эйзенхауэр, — найдены не только очевидцы из 1-й и 3-й армий, но и две бомбы, не разоравшиеся в местах их приземления. Очевиден факт, что сброшены были три, а взорвалась только одна. Взгляните на снимки этих изделий, извлеченных из земли саперами. При падении они зарылись в грунт на два метра, а это говорит о том, что сброшены они с большой высоты.

Эйзенхауэр достал еще два снимка из своей секретной папки и протянул их Пашу и Майклу. Это был его излюбленный прием подавать информацию порциями, оценивая реакцию на предыдущую. На снимках были сфотографированы огромные авиационные бомбы с неизвестными значками и надписью: «Vergeltungsschlag». Чтобы показать их размер, рядом с ними был сфотографирован один из саперов.

— Удар возмездия, — прочитал вслух Майкл надпись на бомбе.

— А что это за значки? — спросил Эйзенхауэр, указывая на снимок.

— Знаком из трех пурпурных лепестков на синем фоне, похожим на лопасти вентилятора, — отвечал Паш, — немцы обозначали радиацию. У меня нет сомнений, на снимках немецкие урановые бомбы!

— Итак, подведем предварительный итог нашего совещания, — произнес Эйзенхауэр, — до начала наступления, предположительно с одного из аэродромов Италии немцы подняли в воздух на большую высоту три самолета, которые сбросили урановые бомбы на расположение наших воинских соединений в месте прорыва фронта. Одна из них успешно уничтожила две наши пехотные дивизии, а у двух других произошел отказ. Остается непонятным, какой самолет мог быть использован для их доставки к месту сброса? Ведь судя по размерам, одна бомба весит не менее шести тонн! У Люфтваффе такого бомбардировщика нет! …И еще, Гитлер специально выбрал район в ста милях от моего штаба. По их замыслу атомная бомбардировка должна была дезорганизовать и вызвать панику по всему фронту….

— А почему с аэродрома Италии? — поинтересовался доселе молчавший Гровс.

— Именно с аэродрома Италии, — подтвердил предположение Эйзенхауэра Карл Спаатс, — мы проанализировали сводки погоды и выяснили, что в тот день солнечно было лишь на севере Италии. Бомбардировщики шли на высоте 6—8 тысяч метров, недосягаемой для наших зениток и точно сбросили бомбы по заданным координатам. Я уверен, что для этого «Удара возмездия» гитлеровцы усовершенствовали свой «Хейнкель-177».

— Меня интересует вопрос, откуда были привезены бомбы на аэродром? — вступил в разговор Паш, — неважно, где взлетели самолеты, для миссии главным вопросом остается захват создателей ядерного оружия! А, насколько мне известно, таких лабораторий, а тем более конструкторских бюро в Италии нет.

— Немцы могли спланировать операцию, перестраховываясь по погоде и заранее доставить бомбы на аэродром в Италию, — не унимался Спаатс.

— В любом случае, полковник Паш, Вам нужно быстрее искать секретные лаборатории, конструкторские бюро, ученых-разработчиков бомбы, — строго произнес Гровс, — мы не должны отрывать от стратегических вопросов главнокомандующего. По полученным вчера сведениям нашей разведки испытательный полигон атомного проекта немцев находился на острове Рюген и бомбы могли быть доставлены заранее именно оттуда.

— Я жду от вас, господа ученые, рекомендаций по дезактивации бронетехники и военнослужащих, зараженных радиоактивными осадками, — озабоченно произнес Эйзенхауэр.

— Для нашей миссии, сэр, этот вопрос не по силам, — ответил Гоудсмит, — здесь необходимы фундаментальные исследования по химической дезактивации радиоактивных осадков. Что касается рекомендаций, то с техники и солдат сдуть радиоактивную пыль можно струей сжатого воздуха или воды. Зараженную местность дезактивировать сложнее, учитывая ее пространства, но, мне кажется, водой смыть можно! Все это стечет, конечно, в реки и озера….

— Я не собираюсь это делать! — закричал Эйзенхауэр, — моя задача бить немцев, а не заниматься уборкой зараженных ими территорий! Я считаю, что нужно ждать второго «Удара возмездия», Гитлер, наверняка уже знает, что первый не получился, как задумано, и мы завладели двумя бомбами, поэтому он постарается, во что бы то ни стало нанести второй удар!

— Если у него есть готовые, — успокоил Эйзенхауэра Гровс, — быстро сделать такую бомбу вряд ли получится.

— А Вам, полковник Паш до сих пор неизвестно, где у Гитлера находятся заводы по обогащению урана и производства плутония, — нервно укорил командира миссии Эйзенхауэр, — чтобы разбомбить их к дьяволу! Монтгомери, наверное, уже информировал премьер-министра Черчилля и я опасаюсь, что скоро начнется паника в его армии….

— Мы ищем, — виновато ответил Паш, — но пока безрезультатно, проект немцев строго засекречен, сэр!

— В заключение нашего совещания, — уже спокойно произнес Эйзенхауэр, — предлагаю послушать показания капрала 2-й танковой бригады 3-й армии Джека Кэмпбелла. Он доставлен сюда и ждет в соседней комнате. Этот человек, судя по допросам, проведенных нашей контрразведкой, видел больше остальных.

В кабинет главнокомандующего ввели капрала лет тридцати возрастом, который явно опешил от присутствия Эйзенхауэра и генерала Спаатса. Его усадили на стул, и включили яркий свет, направленный в глаза, от него он щурился, отводя их в сторону.

— Расскажите, капрал, что Вы видели утром 16 декабря? — последовал первый вопрос Эйзенхауэра.

— Я заступил в дозор на 7-м наблюдательном пункте, — начал рассказ Джек, — наша подвижная группа находилась в боевой готовности. Мы ждали приказа по нанесению удара по танковой дивизии СС, которая должна была прорвать оборону. Примерно около восьми часов утра я смотрел в бинокль, как раз в ту сторону, где дислоцирована наша 28-я пехотная дивизия. Ведь именно там наши войска ослабили оборону, заманивая немцев в «котел». Видимость была плохая, сэр, потому что низкая, густая облачность и легкий туман не позволяли просматривать местность даже в бинокль. Солнце всходило именно в том месте, куда я смотрел, сэр, но его не было видно из-за этой облачности. Вдруг оно вспыхнуло так, что даже сквозь тучи, я увидел огромный светящийся шар. Мне показалось, что это было не совсем солнце, сэр, потому что он быстро погас и послышался мощный раскат грома.

На позиции, где находился мой наблюдательный пункт, резко усилился ветер, это было похоже на торнадо, сэр. Там, где вспыхнуло солнце, через несколько минут образовался огромный просвет в облаках, в который я увидел настоящее солнце, всходившее над горизонтом…. В это время в ста ярдах от моего местонахождения, из низко висящих облаков на землю упал какой-то предмет. Я не успел рассмотреть его, сэр, но земля содрогнулась от этого удара, это было близко от меня.

— А Вы не слышали гула самолета? — спросил Паш, — я имею в виду перед тем, как упал этот предмет?

— Нет, сэр, — ответил Джек, — у меня от сильного раската грома заложило уши, как при контузии.

— А Вы были контужены? — спросил Майкл.

— Да, сэр, — отвечал Джек, — при высадке в Нормандии я получил при артобстреле легкую контузию, но, слава Богу, меня быстро поставили на ноги в госпитале.

— А какое расстояние было от вас до места вспышки этого «солнца»? — спросил Паш.

— Не могу точно утверждать, сэр, — отвечал Джек, — но это было далеко, примерно в пятнадцати-двадцати милях от меня.

Вопросов к капралу больше не было и его вывели из кабинета, где после такого рассказа воцарилось молчание. Эйзенхауэр пристально смотрел на ученых Гоудсмита, пытаясь определить их реакцию. Паш с Майклом обменивались понимающими взглядами, их глаза блестели азартом интереса к произошедшему и каждый из них был уверен, что все услышанное от очевидца — правда.

— Какой окончательный вердикт специалистов? — задал вопрос Эйзенхауэр.

— Я уверен, сэр, — ответил за всех Гоудсмит, — это подтверждает Ваши предположения, что на позиции пехотных дивизий была сброшена урановая бомба.

— Но почему на месте взрыва нет воронки? — спросил Эйзенхауэр, — судя по мощности взрыва, она должна быть огромных размеров. Посмотрите на аэрофотосъемку, ударная волна смела деревушки в радиусе десяти миль, вырвала с корнями огромные деревья…. Мне непонятно, почему солдаты сгорели, …обуглились?

— Воронки нет, потому что бомба разорвалась на высоте 400—500 ярдов от земли, выше густой облачности, — объяснял Гоудсмит, — по нашим расчётам, если бы бомба достигла поверхности, то ее взрыв должен был образовать воронку диаметром около полумили и глубиной до 100 ярдов. Это карьер, сэр…. Наши солдаты обуглились потому, что в месте взрыва температура возрастает до десяти миллионов градусов, поэтому сжигает все в эпицентре, сэр!

— В таком случае, опираясь на Ваше мнение, я сейчас же отравлю срочное донесение президенту Рузвельту! — подвел окончательный итог Эйзенхауэр, — благодарю вас, господа, за оказанное содействие!

— А где сейчас эти невзорвавшиеся бомбы? — неожиданно спросил Майкл, вызвав у Гровса возмущение.

— Это секретные сведения и я не могу Вам сообщить об этом! — резко ответил Эйзенхауэр, — до свидания, господа! Вас доставят обратно в Страсбург тем же самолетом….

Возвращаясь обратно, ученые Гоудсмита живо обсуждали информацию, полученную от очевидца Джека Кэмпбелла, спорили между собой и удивлялись. Паш молча сидел у иллюминатора и смотрел на проплывающие под крылом самолета облака с нескрываемым раздражением, видимо упреки Эйзенхауэра задели его самолюбие. Майкл тоже молчал и старался скрыть свою радость, ведь сегодня он получил такую секретную информацию, ради которой многие разведчики работали десятилетиями. Он намеревался на следующий день немедленно информировать Центр о применении немцами урановой бомбы в Арденнском наступлении и обязательно сообщить о двух других, которые не взорвались и попали в руки американцев! Но жизнь распорядилась иначе, в Страсбурге Беннета ждал неприятный сюрприз.

Швейцарские часы «Лонжин»

Площадь Дзержинского напротив главного здания НКВД-НКГБ СССР когда-то называлась Лубянской. Это название было дано ей еще в XIX веке по местности, которая в свою очередь нарекли по аналогии с Лубяницей — районом Великого Новгорода. После смерти Дзержинского в 1926 году площади присвоили его имя. В то далекое время Павел Михайлович Фитин учился еще в школе второй ступени в Ялуторовске Тобольской области, а уже весной 1927 года он вступил в партию большевиков. Карьера крестьянского сына резко пошла вверх по окончании сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, куда парень был направлен по комсомольской путевке. По окончании ее, он, как дипломированный специалист руководил редакцией в Государственном издательстве сельскохозяйственной литературы.

После службы в армии Фитин назначается заместителем главного редактора, но вскоре партия направляет его в органы госбезопасности, которые были обезглавлены в результате «большого террора» 37 года. Человека, не имеющего никакого чекистского опыта, кроме пятимесячных курсов в Центральной школе МВД, тут же принимают во внешнюю разведку. Он, стажёр в 5-м ее отделе ГУГБ НКВД СССР, в течение года совершает стремительную карьеру и становится заместителем начальника этого отдела, а с 1939 года он возглавляет уже внешнюю разведку органов госбезопасности в должности начальника 1-го Управления НКГБ СССР.

Под руководством Фитина было проведено множество успешных операций: ликвидация в 1940 году в Мексике Троцкого, создание разведывательной сети «Красная капелла» в фашистской Германии, «Кембриджской пятерки» в Великобритании, широкой агентурной сети в США. В короткий срок Фитин восстановил большую часть резидентур за рубежом, курировал школы особого назначения, где проходили подготовку руководители партизанских отрядов, создал информационно-аналитическое управление, где обрабатывались данные, поступающие от агентов из-за рубежа. В 1943-м разведкой был получен план германского наступления на Курской дуге и вскоре Фитину присвоили генеральское звание комиссара госбезопасности 3-го ранга.

Отношения Фитина с наркомом Меркуловым, бывшим заместителем Берии, складывались удачно, но после того, как Сталин начал вызывать его напрямую в Кунцево для получения информации «из первых уст», нарком явно выражал свое недовольство. А сегодня на совещании Меркулов отчитывал Фитина в присутствии других начальников наркомата за недостоверную информацию об Арденнском наступлении фашистов на втором фронте.

— Сведения получены от одного из резидентов «Кембриджской пятерки», внедренного в военную разведку Великобритании, — оправдывался Фитин, — откуда у Вас, товарищ нарком, такое утверждение?

— От Верховного Главнокомандующего товарища Сталина! — повысил тон разговора Меркулов, — я сегодня докладывал Государственному комитету обороны факты из предоставленных Вами сведений. Товарищ Сталин выразил сомнение в их достоверности и приказал в сжатые сроки провести дополнительные разведывательные мероприятия и доложить ему их результаты.

— Есть! — громко произнес Фитин, — мы задействуем другой канал, сегодня же шифровка уйдет резиденту с агентурным псевдонимом «Джек».

— Это тому, что работает в миссии «Алсос»? — уточнил Меркулов.

— Так точно, товарищ нарком! — отчеканил Фитин, — он работает эффективно и быстро, информация о местонахождении немецких физиков-атомщиков, полученная от него, дает первые результаты. Наш агент, работающий на территории Германии в СД, переправил вчера в Москву немецкого физика-атомщика Фридриха Шефера из университета в Галле, который согласился работать на СССР. Это ученик Рудольфа Позе, подающий большие надежды в физике атома.

— Теперь перейдем к главному вопросу, — спокойно сообщил Меркулов, — к подготовке Конференции глав союзных государств товарища Сталина, Рузвельта и Черчилля в Ялте, которая состоится ориентировочно в начале февраля. Нарком внутренних дел СССР товарищ Берия готовит проект приказа о специальных мероприятиях по Крыму. Уже известно, что для осуществления мер безопасности будет создан специальный штаб, который возглавит заместитель наркома внутренних дел комиссар государственной безопасности 2-го ранга товарищ Круглов.

В состав руководства штаба также войдут первый заместитель начальника 6-го Управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга, начальник личной охраны товарища Сталина Власик. Для обеспечения безопасного проведения встречи будут привлечены советские, американские и британские сотрудники служб охраны и безопасности, а так же корабли и авиация Черноморского флота и ВМС США и Англии.

Одним из главных остается вопрос, о различных формах контрразведывательного и разведывательного обеспечения конференции с советской стороны. Он состоит из двух основных частей. Первое — это обобщение разведывательных данных о военной и политической обстановке в Европе и на ее Западном фронте, необходимых для выработки позиции и требований советской делегации по послевоенному переустройству мира. Ваши управления «Р» и «К», товарищ Фитин, не должны предоставлять подобных сомнительных сведений, перепроверьте их по нескольким каналам. Второе, — это обеспечение безопасности глав государств.

Руководители американских и английских спецслужб, серьезно опасаются покушений на своих лидеров, тем более что из Крыма немецкие войска выбиты, сравнительно недавно, и на его территории могла остаться вражеская агентура. Мы сможем развеять их сомнение, товарищ Фитин?

— Им нужно дать твердое заверение, — отчеканил тот, — если в столице Ирана Тегеране в 1943 году советская разведка и контрразведка сделала невозможное, то у себя на родине и подавно. Мы обеспечим полную безопасность «Большой тройки»!

Нарком продолжил совещание, а Фитин вспомнил, как обеспечивалась безопасность проведения Тегеранской конференции. Незадолго до ее начала 1-м Управлением из резидентуры в Берлине был получен подробный план немецких спецслужб по ликвидации лидеров Большой тройки. Он назывался немцами операцией «Длинный прыжок», которая планировалась по нескольким направлениям. Зная замыслы противника, легко было разработать и реализовать мероприятия по их предотвращению, поэтому главный вопрос безопасности тогда решила четкая работа советской разведки.

Ликвидацию президента Рузвельта немцы планировали осуществить по пути его следования из посольства США, где он должен был остановиться, в здание советского посольства, где должна проходить конференция. Для этого на улицах Тегерана немцы хотели устроить три засады. Эти планы можно было легко разрушить, разместив делегацию Рузвельта в здании советского посольства. Что и было сделано по рекомендации штаба безопасности, куда входили представители американских спецслужб. Сталин предложил президенту этот вариант, сославшись на условия безопасности, а Рузвельт согласился, проинформированный своими спецслужбами.

Ликвидацию Сталина и Черчилля немцы запланировали в зданиях посольств Великобритании и СССР, находившихся рядом друг с другом. Для этого диверсанты должны были проникнуть вовнутрь по водопроводным каналам. С этой целью самолетом была заброшена группа немецкого спецназа, приземлившегося в 60-ти км от Тегерана. Чтобы решить вопрос безопасности, нужно было ликвидировать саму диверсионную группу парашютистов. Она должна была связаться с Берлином по рации и сообщить о готовности высадки основной диверсионной группы. Место приземления десанта было известно, и ликвидировать парашютистов не составило большой трудности. После ареста этой разведывательно-подготовительной группы, террористам не удалось связаться с Берлином, и посылать оттуда основную многочисленную группу было уже бессмысленно.

Третье направление операции было рассчитано на организацию беспорядков в Тегеране. Для этой цели немцы планировали подкупить вождей кашкайских племен, чтобы их отряды в Тегеране напали на правительственные здания, и вызвали хаос в дни проведения конференции. Кашкайцы потребовали предварительную оплату с немцев, а наша контрразведка, зная адрес, где получатели денег встретятся с эмиссарами, арестовала их вместе с банковскими мешками. Это направление операции немцев сорвалось, вожди кашкайских племен не хотели рисковать без оплаты.

Кроме того, под руководством Фитина были разработаны простые, но надежные мероприятия: между английским и советским посольствами создали брезентовый коридор, чтобы перемещения лидеров не были видны извне. А по городу организовали передвижение кортежей лидеров трех стран, в автомобилях, где вместо первых лиц сидели опытные офицеры контрразведки и автоматчики. Это было эффективной мерой, в случае если не удастся выловить всех немецких диверсантов, а они, пытаясь обстрелять или подорвать «холостые» кортежи, были бы сами уничтожены.

Конечно, нужно отдать должное и войсковым мероприятиям по блокированию Тегерана от возможных налетов авиации и крупных диверсионных групп, а также участию нескольких полков войск НКВД, заполонивших Тегеран и обеспечивших усиленное патрулирование по городу. В Ялте задача упрощалась, на освобожденной территории Крыма осуществлена быстрая ликвидация всей агентурной сети Абвера и по решению Государственного комитета обороны депортировали крымских татар, как «враждебного», по мнению Берии, населения.

Фитин слушал Меркулова, но быстро переключился с вопросов организации безопасности предстоящей конференции, о которых тот рассказывал, на «недостоверность сведений, полученных от резидента «Кембриджской пятерки». Откуда товарищ Сталин узнал об этом? Все разведданные Верховному поступали от наркома Меркулова и от него лично, от Фитина. Неужели союзники могли поделиться своей информацией? Это вряд ли! А если даже допустить подобное, то в первую очередь такие сведения американцы или англичане предоставили бы ему, начальнику внешней разведки. Ответить на возникающие вопросы Фитин не мог, не зная содержание телеграммы Черчилля Сталину, о которой умолчал Меркулов пятнадцать минут ранее, рассказывая о его «разносе» на заседании ГКО.

…Вернувшись к себе в кабинет после совещания у наркома, Фитин приказал адъютанту собрать к нему начальников управлений, служб и отделов. Он должен был дать задания по подготовке Ялтинской конференции, но самое главное проанализировать надежность источника «недостоверной» информации.

— Какие на сегодняшний момент имеются разведданные о готовящихся операциях, подобных «Длинному прыжку»? — спросил Фитин начальника отдела по Германии Володырского.

— Таких сведений нет, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, — отрапортовал тот, — возможно Гитлер отказался после Тегерана от каких-либо попыток ликвидации «Большой тройки».

— Возможно! — согласился Фитин, — но расслабляться не стоит! Наоборот, дайте задание резиденту еще раз проверить возможность существования плана террористического акта!

— Есть! — отчеканил Володырский.

— Вы уверены в подлинности информации по Арденнскому наступлению немцев на Западном фронте Европы? — спросил Фитин начальника отдела по Великобритании Шмелева.

— Так точно! — ответил Шмелев.

— А вот Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин не уверен! — отрубил Фитин, — я только что получил от наркома Меркулова «вливание». Лично товарищ Сталин приказал ему перепроверить информацию в ближайшие дни и доложить. Я принял решение поручить это резиденту «Джеку» и прошу руководителя научно-технической разведки «Энормоз» товарища Квасникова и начальника управления «Р» оперативного планирования и анализа товарища Петрова задержаться после нашего совещания. У кого из руководителей имеются срочные донесения последних дней из-за рубежа?

— У меня, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга! — воскликнул Шмелев.

— Так чего же Вы молчите? — удивился Фитин, — докладывайте!

— Так ведь речь шла о достоверности сведений полученных от резидента, внедренного в военную разведку Великобритании…, и я ждал Вашего вопроса….

— Хорошо, Вы его дождались, — прервал Фитин, — я жду Вашей информации!

— В МИД Великобритании вчера поступили сведения их разведки, — начал Шмелев, — о том, что Гитлер собирается предъявить ультиматум США и Англии, угрожая повторить бомбардировку, осуществленную 16 декабря в Арденнах….

— Интересно! — не сдержался Фитин, перебивая Шмелева, — снова эти пресловутые Арденны! Вот Вам, товарищ Шмелев и достоверность информации Вашего резидента! По имеющимся сведениям немцы разбомбили аэродромы англичан и американцев, но потеряли треть своей авиации. Можно ли этим угрожать нашим союзникам? Конечно, нет! Тем более это произошло 1-го января, а речь в предполагаемом ультиматуме Гитлера идет о дате 16 декабря…. Что соответствует началу наступательной операции в Арденнах. Теперь я вижу, что данные, полученные от вашего резидента в Великобритании, не соответствуют действительности. Продолжайте!

— В этом ультиматуме Гитлер будет требовать от США и Великобритании заключения сепаратного мира для войны против СССР, — информировал Шмелев, — подготовку он поручил Гиммлеру….

— Это дезинформация? — спросил Фитин, — чем подкреплены сведения?

— Диктофонной записью, — ответил Шмелев, — разговор между Гитлером и рейсхфюрером СС проходил тет-а-тет.

— Это утопия! — воскликнул Фитин, — кто мог записать их разговор? Англичане, мне кажется, блефуют….

— Мы провели экспертизу магнитной пленки, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, — продолжил Шмелев, — запись подлинна, по сведениям английской разведки она сделана в резиденции Гитлера Берхоф в Баварских Альпах, куда он приезжал сразу после поражения в Арденнах….

— Хорошо! Все свободны кроме Квасникова и Петрова! — закончил совещание Фитин.

— Давайте проанализируем сложившуюся ситуацию, — предложил Фитин, когда все разошлись, — товарищ Квасников, Вы сейчас же отправьте шифровку «Джеку» с дополнительным заданием выяснить, что произошло 16 декабря в Арденнах?

— А почему «Джек» должен это выяснять? — спросил Квасников, — миссия «Алсос» сейчас находится в Страсбурге и резидент выполняет задание по сбору адресов немецких специалистов-ядерщиков.

— Есть у меня одно предположение, которое могут прояснить ученые-физики Гоудсмита, — задумчиво произнес Фитин, — я пока умолчу о нем! …К тому же проверку достоверности сведений, порученную товарищем Сталиным нужно осуществить быстро, без промедления. Так что Вы можете сейчас же приступать, а мы с товарищем Петровым проанализируем, почему полученные разведданные могли оказаться противоречивыми.

Квасников ушел выполнять срочное поручение, а Фитин долго стоял у окна и смотрел на площадь Дзержинского. Была уже ночь и ее освещение, которое c недавних пор регулярно включали c вечера, завораживало и настраивало на лирику. Но Фитину было не до этого, он сосредоточенно о чем-то думал, а Петров ждал, когда начальник задаст вопрос.

— Как Вы считаете, могла произойти перевербовка нашего резидента англичанами? — задал, наконец, первый вопрос Фитин, — ведь если мы выясним, что его сведения — «деза», то нам срочно нужно принять меры по замене резидента. Хотя кем, …я пока ума не приложу.

— Я не думаю, — ответил Петров, — Ким Филби, коммунист, руководитель 9-го отдела внешней разведки Великобритании, работает на нас с 1934 года, только за время войны мы получили от него 914 секретных документов. Предан идеям Маркса, Ленина, бескорыстен. В последнее время….

— Это биография, — возразил Фитин, — я хотел бы услышать доказательства по результатам проверки.

— Последняя проверка была предпринята нами месяц назад, а вообще они бывают у нас регулярными, — информировал Петров, — результат показал, что он не является двойным агентом.

— Как вы проверяете? — спросил Фитин, — я имею в виду технологически.

— Отправляем задание с дезинформацией, — ответил Петров, — если резидент работает на две стороны, то «деза» приводит к определенному противодействию контрразведки МI5, где работает еще один наш человек, сообщающий нам об этом. Они не знают о существовании друг друга, и каждый выполняет свое задание, но есть постоянно действующие методы проверки….

— Это понятно, — прервал его Фитин, — ответь теперь, — почему Ким Филби сообщил непроверенные сведения? Сегодня выяснилось явное противоречие фактов, а это вызывает подозрение, что Ким Филби «прогнал Центру дезу».

— Значит, внешняя разведка Великобритании имела только ту информацию, которую сообщил нам Филби! — предположил Петров.

— Хм-м, странно, — удивился Фитин, — сомневаюсь, что MI5 не доступна более обширная информация, нежели военной разведке? Я имею в виду бомбардировку 16 декабря, которой Гитлер намеревается шантажировать союзников.

— Есть еще один аргумент, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, — возразил Петров, — информация из МИДа о предполагаемом ультиматуме Гитлера получена от Тома Маклина, который является другом Кима Филби со студенческих лет. В 1936 году именно Ким Филби завербовал Маклина для работы на нас. Из чего следует, что он никак не может «подставить» друга, передавая нам информацию, на основании которой появится подозрение, что Ким Филби «прогнал Центру дезу»!

— Ладно, оставим Кима Филби и поговорим о перепроверке его сведений резидентом «Джек», то есть Майклом Беннетом — успокоился Фитин, — меня интересуют канал поставки информации с результатами миссии «Алсос», а также прямой и обратной связи с ним. Хотя все это разрабатывалось под моим руководством, я как ты понимаешь, не могу помнить деталей….

— Основной независимый канал получения информации, собранной миссией «Алсос», — начал Петров, — из Управления стратегических служб США в Берне! Командир миссии «Алсос» Паш получил в свое распоряжение многочисленные каналы передачи информации в обход ФБР и МИДа. В их числе канал связи с Управлением стратегических служб США в Берне. Еще во время его образования в 1942 году в аппарат Даллеса внедрен наш агент «Хаммер». Он снимает на микропленку все отчеты Паша и посредством закладки передает их связнику доставляющему ее в Великобританию. По дипломатическому каналу микропленка попадает к нам.

С каждой кассетой «Хаммер» присылает сопроводительную шифровку с кодом №1, с пояснением информации, списками немецких ученых-атомщиков и их адресами. Дату следующей закладки и место он каждый раз меняет, сообщая об этом связнику шифровкой со вспомогательным кодом №1—1, оставляя ее в месте закладки в отдельной капсуле красного цвета. Аналогично поступает связник, когда передает информацию из Центра. В этом случае связник определяет дату и место закладки. Это сделано для того, чтобы оно посещалось всего один раз и в случае установления слежки за ним, контрразведка не могла выследить ни одного из принимающих закладку. «Хаммер» и связник друг друга ни разу не видели, что гарантирует их обоюдную неуязвимость в случае провала одного из них. Этот канал работает независимо от всей схемы связи с Беннетом.

— Я не понял роль Беннета в передаче информации по каналу Управления стратегических служб Даллеса, — прервал Фитин.

— Он контролирует содержимое отчетов Паша и после каждого из них отправляет две одинаковые шифровки с кодом №2 и №3 по двум каналам связи, независимым от основного, — информировал Петров, — по сути, это дублирование шифровок «Хаммера» но с другими кодами и по иным каналам. Для чего это сделано, я объясню позже.

— Хорошо, продолжайте, — согласился Фитин.

В схеме передачи информации, — продолжал Петров, — работает три канала с кодами шифрования №1, №2 и №3 о которых я уже упомянул, плюс дополнительные №1—1, №2—1, №3—1 для внутреннего употребления между связником и резидентом. Нумерация каналов, как Вы, наверное, поняли, соответствуют номерам кодов, причем Беннет, он же «Джек», единственный во всей схеме, знающий сразу два основных кода: 2-й и 3-й. Здесь все работает аналогично основному каналу «Хаммера», никто из участников схемы не знает друг друга, каждый выполняет свою задачу. Исключение составляет 2-й канал связи, завершающим этапом которого является работа радиста из швейцарского городка Райнах недалеко от границы с Германией. Это сделано для ускорения передачи сообщений от «Джека», которые должны приходить в Центр раньше остальных.

Теперь рассмотрим, как мы контролируем работу всей схемы. Тут возможны два варианта провала любого из участников: арест и перевербовка. Рассмотрим первый из них. Допустим, что «Хаммер» провалился и взят под стражу. Тогда информация от него прекращает поступать в Лондон, а от «Джека» обе его шифровки поступают — одна со связником в Стокгольм, а вторая по радиоэфиру из Райнаха. Если кто-то проваливается и попадает под арест во 2-м или 3-м канале связи, то соответственно прекращается поступление шифровок «Джека» по этому каналу. То же самое произойдет, если проваливается сам Беннет, по 1-му каналу есть информация, а по 2-му и 3-му нет. Задания Центра для «Джека» поступают по 2-му или 3-му каналу. Резидент, получая наше задание по каналу, например, №2, отправляет подтверждение о его получении по каналу №3 или наоборот. Если подтверждение не получено Центром, то это означает провал в каналах связи или самого резидента.

Рассматриваем второй вариант — перевербовка наших резидентов, связников или радиста американцами. Понятно, она имеет цель подменить информацию, поступающую в Центр, «дезой». Допустим перевербован «Хаммер». Тогда его шифровка, пришедшая в Стокгольм, не будет соответствовать двум, поступившим от Беннета и мы точно определяем, что «Хаммер» перевербован. То же самое произойдет, если его связник станет сотрудничать с американцами. Если произойдет перевербовка Беннета, то информация, поступившая нам по двум его каналам, не будет соответствовать шифровке полученной от «Хаммера». Аналогично, если кто-то из цепочки 2-го или 3-го канала начнет работать на американцев. Для того чтобы использовать схему в своих целях с перевербовкой, им придется раскрыть ее в полном составе, то есть все три канала, что практически невозможно!

— А как предусмотрена эвакуация наших разведчиков в случае провала? — спросил Фитин, — если, например, они до ареста заметят за собой слежку.

— Каждый от резидента до радиста имеет адрес конспиративной квартиры, где для него заготовлены документы на другую фамилию, деньги, одежда и средства грима: парики, усы и т.д., — ответил Петров, — провалившемуся разведчику нужно всего лишь явиться туда. К сожалению, на территории Франции, где сейчас работает «Алсос», таких квартир не успели организовать, но в Германии их достаточно. Мы законсервировали там порядка десяти-двенадцати единиц еще в 1939 году и на сегодняшний день все они готовы принять наших людей после провала.

— Но это же нужно переходить линию фронта, — возразил Фитин, — да и на территории Рейха небезопасно находится даже на конспиративной квартире. Гестапо продолжает четко работать, немецким языком нужно владеть в совершенстве…. Да чего я Вам это рассказываю? Вы сами лучше меня понимаете. Выходит, что у нас нет вариантов эвакуации агентуры, работающей во Франции в случае провала?

— Выходит, что так! — согласился Петров, — но если провалившемуся разведчику удастся пересечь линию фронта, то такой вариант вполне работоспособный. Большего сказать ничего не могу, это не моя зона ответственности! Какую еще информацию Вы хотели бы услышать по деталям работы агентуры в миссии «Алсос»?

— Спасибо, товарищ Петров, — поблагодарил Фитин, — теперь я вижу, что «Джека» можно смело использовать для проверки подлинности сведений предоставленных Кимом Филби! Давайте теперь проанализируем, как поведут себя союзники в случае предъявления Гитлером ультиматума.

— Рано судить об этом, — ответил Петров, — пока информации мало, нам неизвестно, какой бомбардировкой он будет шантажировать союзников?

— Вспомните донесение «Джека» о возможном применении немцами радиоактивного заражения местности, — аргументировал Фитин, — думаю, что этим Гитлер и будет шантажировать союзников. Вероятно, что 16 декабря Люфтваффе сбросило «грязные бомбы». Это обычные фугасы, с радиоактивными элементами.

— Я считаю, такое заражение территории Германии вряд ли будет использовано Гитлером, — возразил Петров, — ведь это его страна, как можно допустить заражение собственной территории? Помните, как фюрер, отнесся к использованию химического оружия на нашей территории, которую считал уже своей? Гитлер в то время категорически отказался от использования артиллерией химснарядов.

— Вот именно, что в то время! — аргументировал Фитин, — сегодня он ведет себя, как волк, загнанный в угол и может быть абсолютно непредсказуем…. Кто знает, на что способен зверь, которому жить остается последние минуты?

— Я предлагаю усилить агентуру в ведомстве Даллеса, — сказал Петров, — там концентрируется вся информация разведывательных служб США и по ней можно судить, что предпримут власти союзников на ультиматум Гитлера?

— Мы уже не успеем по времени, — с сожалением заметил Фитин, — этот процесс начнется в ближайшие недели, а на внедрение дополнительных агентов к Даллесу у нас нет возможностей, а их нужно готовить заранее.

— Это задание можно поручить «Хаммеру», — предложил Петров.

— Не следует перегружать его, — отверг предложение Фитин, — за двумя зайцами гоняться, ни одного не поймать! Он достаточно загружен работой по «Алсосу», а это очень важное стратегическое направление. Сами знаете, по информации от резидента «Манхэттенского проекта», как американцы спешат с созданием атомного оружия. Нам категорически нельзя отстать от них….

В кабинет вошел адъютант Фитина Валерий, молодой капитан лет тридцати возрастом. Он мог делать это без предупреждения в случае срочных донесений из любой резидентуры. Фитин демонстративно прервал беседу с Петровым и вопросительно посмотрел на Валерия.

— Срочное донесение, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, — доложил тот, вытянувшись по стойке смирно у входа.

— Давай! — приказал Фитин.

Валерий строевым шагом проследовал к столу шефа и положил перед ним папку, опечатанную специальным талоном с грифом «Секретно!». Такой порядок установил сам Фитин — информация, поступающая в любое подразделение внешней разведки из отдела дешифровальщиков, не должна быть доступна случайному взгляду.

— Свободен! — приказал Фитин адъютанту и тот, повернувшись на сто восемьдесят градусов, щелкнув каблуками, вышел из кабинета.

Фитин вскрыл папку и углубился в чтение, Петров ждал, когда тот сообщит ему от кого пришло донесение и прочитает его текст. Будучи начальником управления оперативного планирования и анализа, Петрову была доступна любая информация, ведь именно в отделы его подразделения стекались все донесения резидентуры, которые обобщались, анализировались и на этой основе рождались дальнейшие хитроумные ходы наших разведчиков за рубежом. Точно такая же папка поступила и в его подразделение, но будучи у шефа в кабинете, он не мог ознакомиться с ее содержанием.

— Резидент Феклисов сообщает о полученной от агента «Макбет» информации о том, что лучших ученых, работающих по «Манхэттенскому проекту» перебросили еще в декабре в миссию «Алсос», значительно увеличив ее штат и возможности! Ваше мнение, товарищ Петров?

— Я уверен, — отвечал тот, немного подумав, — это может означать: американцы кинулись на поиски, а возможно уже и вышли на результат атомного проекта гитлеровцев!

— Но ведь их «Манхэттенский проект» практически оголен! — возразил Фитин, — значит, и работы в Лос-Аламосе заглохли.

— Здесь возможны два варианта, — размышлял Петров, — или успехи американцев в создании атомной бомбы зашли в тупик или миссия «Алсос» обнаружила немецкую секретную лабораторию или завод по обогащению урана!

— Или и то и другое одновременно! — добавил Фитин, — в любом случае мы об этом скоро узнаем! Хотя во Франции найти все это невозможно, союзники еще не вступали на территорию Рейха…

На этом рабочий день Фитина закончился. Часы показывали половину второго ночи, когда он вышел из здания и сел в служебный автомобиль. Каждый раз, уезжая домой, Фитин почему-то бросал взгляд на окна кабинета наркома Меркулова. Если они еще светились, он мысленно укорял себя, что работает меньше своего непосредственного начальника и наоборот, когда уезжал позже Меркулова думал: «Нарком уже видит третий сон, а я только еду домой!». Сегодня было именно так, настроение неожиданно поднялось, и Фитин с удовольствием смотрел в окно на проплывающие мимо виды московских улиц. Он еще не мог знать, что в ближайшую неделю его ждет сюрприз, от которого «голова пойдет кругом», но неожиданно появившееся уже предчувствие какого-то важного события, не покидало его и беспокоило.

***

Стивен Грин, с псевдонимом «Стюарт», агент советской разведки в составе миссии «Алсос», выполнял поручения Беннета по приемке заданий Центра и отправке сообщений по обоим каналам. Он производил закладки для связника и извлекал из них сообщения Центра. Этот молодой еще мужчина тридцатилетнего возраста, был завербован самим Майклом четырьмя годами ранее, и не раздумывая, сразу дал согласие работать на СССР. Американец по происхождению Стивен был сыном одного из руководителей коммунистической партии США, и по идеологическим соображениям, благоволил СССР, первое в мире государство рабочих и крестьян.

Стивен закончил факультет международных отношений Колумбийского университета в Нью-Йорке. Владел тремя языками, английским, французским и немецким, немного говорил по-русски, посещал университетскую библиотеку, интересовался Бахметьевским архивом, одним из крупнейших хранилищ Белой эмиграции. Еще в студенческие годы он был разносторонне развитым эрудированным молодым человеком, интересовавшимся историей России, отношениями СССР, США и Великобритании.

Молодой мужчина пользовался успехом у слабого пола и часто менял подруг, не скрывая своей влюбчивости. Это отрицательное качество разведчика его резидент Майкл рекомендовал ему, как легенду для вечерних прогулок по городу, когда необходимо было забрать закладку связника или заложить сообщение в Центр. В случае слежки и задержания, Стивен мог сослаться на поиски нового знакомства или даже проститутки, о чем хорошо было известно командиру Борису Паш и членам всей группы. Стивена за глаза в миссии называли бабником.

В тот день когда Майкл с Пашем и Гоудсмитом вылетели в Реймс в Ставку главнокомандующего экспедиционными силами союзников генерала Эйзенхауэра, Стивен намеревался вечером забрать задание Центра по каналу №3, о месте и дате закладки которой было сообщено связником в предыдущий раз. После этого нужно было произвести свою закладку по каналу №2 с подтверждением о получении задания и подготовленной Стивеном шифровкой с кодом №2—1 для связника второго канала о дате и месте следующей закладки по каналу №2. Возвращение Майкла из Реймса задерживалось по неизвестной причине и с наступлением вечера, Стивен отправился выполнять свои шпионские обязанности, надеясь успеть к прилету резидента.

Моросил мелкий январский дождь и Стивену пришлось не только надевать длинный плащ, но и захватить с собой зонт. Зимы в Страсбурге теплые, даже в феврале температура воздуха не опускается ниже нуля. В самые дождливые месяцы — декабрь и январь осадки при слабом ветре поливают улицы города практически круглые сутки. Выходя из здания штаб-квартиры, Стивен пробурчал охране свою привычную фразу: «Пойду, посмотрю город» и вышел на улицу, погруженную в непроглядную темень. Электрического освещения здесь не видели с начала войны и все, кто выходил на улицу в темное время суток, брали с собой электрический фонарик на сухих батарейках.

В Страсбурге есть что посмотреть, уникальных и красивых мест с историческим и культурным значением в этом городе довольно много. Эта столица Эльзаса, главным образом известна благодаря своему готическому Кафедральному Собору со знаменитыми астрономическими часами. В Страсбурге есть известный на всю Европу музей, в котором учились Наполеон и Гете. Центральная сказочная часть города всегда открыта для любителей ночных посиделок со спиртным, в ней когда-то располагались многочисленные кафе и рестораны. Сегодня работала лишь незначительное их количество, где до утра засиживались завсегдатаи.

Страсбург официально считался европейской столицей Рождества. В довоенной жизни здесь была особая пора, когда его улицы, одетые в яркие краски, переполнялись ощущением праздника. Запах глинтвейна и сладостей говорили о наступающем Рождестве, а подарки можно было приобрести на каждом метре улицы. До позднего вечера ставились представления на театральных подмостках бродячих артистов.

Площадь Ом-де-Фер называемая «Железный человек» когда-то собирала горожан в народное ополчение для защиты города от врага. Но в 1939 году все жители были эвакуированы в принудительном порядке и вернулись назад только в 1943-м. До прибытия войск вермахта город оставался абсолютно пустым, за исключением гарнизона солдат. После поражения Франции Эльзас был присоединен к гитлеровскому Рейху, и в регионе стала проводиться жесткая политика германизации. С 1943-го Страсбург неоднократно подвергался бомбардировке авиации союзников. Англо-американские эскадрильи значительно повредили его архитектурный облик. Район Старого города больше всего пострадал от бомб, в частности, Дворец Роан, Старая Таможня и Кафедральный собор.

Несмотря на дождливую погоду, улицы не были пустынны, встречались частые прохожие, и Стивен не обратил внимания на двух мужчин в плащах с фонариками, следовавших за ним на безопасном для обнаружения расстоянии. Он побродил, как обычно по городу, заглянул в кафешку выпить чашечку ароматного кофе и, выйдя из него, направился по адресу, где под условным знаком его ждала закладка. Опознавателем обычно была неприметная отметка или вещица, заранее оговоренная связником. В радиусе ярда от нее должны быть спрятаны две капсулы с шифровками, одна резиденту из Центра, а другая, красная для него с указанием места и даты следующей закладки.

В этот раз такое место должно было находиться на улице Гойя №148, и Стивен быстро направился по нужному адресу. Подойдя к фасаду здания, он внимательно осмотрелся, подсвечивая фонариком парадную дверь и стену, пока не заметил условный знак. Это была надпись на французском языке, сделанная мелом на стене «Мусор не бросать!» со стрелкой, указывающей на урну, стоящую недалеко от двери. Стивен приподнял ее, извлек находящиеся под ней капсулы, и быстро сунув их в карман, распрямился в полный рост. Только теперь он заметил, как напротив остановились двое мужчин и светили фонариками ему в лицо.

— Какого черта? — грубо отреагировал Стивен, — вам чего надо?

Мужчины молча сделали в его сторону первый шаг, и Стивен увидел в их руках пистолеты, которые те держали наготове. Он молча рванулся в просвет между стеной и вооруженными незнакомцами, ударив одного из них зонтом по голове. «Неужели провал?» — мелькнуло в мыслях у Стивена — «но откуда эти голубчики? Французская контрразведка или агенты гестапо, которых в городе еще десятки?» Мужчина, получивший удар, взвыл от боли, ругнулся на английском языке и вырвал из рук зонт. Стивен быстро догадался, что его преследователи — соотечественники и это прозвучало в сознании приговором: «Наша контрразведка, чёрт ее побери!»

В студенческие годы Стивен был отличным спортсменом, не раз завоевавшим первые места на университетских соревнованиях, в том числе по боксу. Постоянные тренировки позволяли ему держать хорошую форму, поэтому решение пришло мгновенно: «Пуститься наутек по тротуару, растянув преследователей один за другим, затем резко встретить первого прямым ударом, отправив его в нокаут. Второго можно успеть вырубить апперкотом». Ему даже в голову не приходила мысль, чтобы незаметно выбросить шифровки ради своего спасения, он обязательно должен доставить задание из Центра Майклу, и сделать это необходимо в любом случае.

Стивен побежал по тротуару, изредка оборачиваясь, чтобы не пропустить момент своей атаки. К нему внезапно пришла догадка о том, что задание из Центра, как и сообщение Майкла, можно проглотить, чтобы они не попали в руки контрразведки, а после вернуть их естественным путем в случае удачного побега от преследователей. Это заставило его на ходу попытаться проглотить первую капсулу. Он долго не мог протолкнуть ее в желудок глотательными движениями, и когда понял, это не сможет, сунул ее обратно в карман. Мокрый и длинный плащ мешал ему бежать, а преследователи оказались резвыми парнями. Первый уже нагонял беглеца, и Стивену ничего не оставалось делать, как встретить первого прямым ударом в лоб. Тот вырубился, как предполагал Стивен, но второй мужчина успел с ходу врезать Стивену в челюсть.

Из глаз посыпались искры, и знакомое состояние нокдауна задурманило сознание. Стивен выронил свой фонарик и потерял на время ориентацию в пространстве. В лицо ему направили яркий свет, и он быстро приходя в себя, нанес удар ногой в пах человеку, светящему в лицо. Послышался специфический крик, вырвавшийся изо рта пострадавшего, а Стивен, пользуясь моментом, вновь побежал по тротуару. Отсутствие фонарика тут же обернулось против него, он споткнулся о бордюр и не смог удержать равновесия. Полы мокрого плаща, как путы у лошади помешали сделать быстрый шаг, и Стивен растянулся на тротуаре в полный рост. Удар сзади по затылку погрузил его на пять минут в небытие….

…Самолет приземлился на военном аэродроме близь Страсбурга поздно вечером. Паш, Майкл, Гоудсмит и остальные члены делегации совещания у Эйзенхауэра вышли на летное поле, где их встречали два незнакомых офицера, представившиеся сотрудниками службы контрразведки «Манхэттенского проекта». Один из них назвался майором Митчеллом Беверли и предъявил удостоверение с подписью генерала Гровса. Второй лейтенант Гарри Уокер, «настоятельно рекомендовал» Пашу и Беннету сесть с ними в один автомобиль для конфиденциального разговора, что вызвало явное недовольство Паша. Кортеж тронулся, и майор Беверли начал беседу с информации о том, что генерал Гровс создал свою собственную службу контрразведки, действующую в обход обычных каналов ФБР и службы Даллеса. Проект атомной бомбы, настолько засекречен, утверждал офицер, что даже госдепартамент США ничего не знает о нем.

Служба контрразведки подчинялась лично Гровсу, и неделей раньше он приказал установить слежку за сотрудниками миссии «Алсос». Причиной тому послужило сообщение американского «крота», внедренного по приказу генерала в поисковую группу «Энормоз», готовящуюся к работе на территории Германии, освобождаемой советскими войсками. Она должна была решать те же задачи, что и «Алсос» выполнял во Франции. Этот «крот» передал своему резиденту список немецких ученых-ядерщиков, полученный командованием поисковой группы Энормоз. Этот список был копией того, что передал Паш в отчете через Управление стратегических служб Даллеса.

— А почему Гровс решил, что утечка произошла в моей миссии? — возмутился Паш, — это могли сделать где угодно: в аппарате Даллеса или самого генерала Гровса….

— Мы арестовали сегодня вашего сотрудника Стивена Грина, — заявил офицер, — взяли с поличным! При нем обнаружены шифровки, которые он извлек из закладки на улице Гойя №148.

— Странно, генерал Гровс ничего нам об этом не говорил, хотя расстались мы с ним несколько часов назад, — удивился Майкл, — если можно расскажите, как вы вышли на Грина?

— Вам совсем не обязательно это знать, тем более от генерала! Слежка ведется за теми вашими сотрудниками, которые покидают штаб-квартиру и отправляются в город, — немного раздраженно ответил Беверли, — так что находясь в рабочих кабинетах, вы свободны, как прежде. Но стоит кому-то выйти на улицы Страсбурга, как за ним следуют наши агенты. Так произошло с Грином, которому приспичило прогуляться….

— Где сейчас Грин? — спросил Майкл, — вы депортировали его в Нью-Йорк?

— Я имею инструкцию генерала Гровса, — информировал майор, — согласно которой в силу сверхсекретности вашей работы, мы должны проводить следствие на месте. Мы посадили задержанного под домашний арест под охраной наших людей. Допросы шпиона будут проводиться в вашей штаб-квартире. Я лишь телеграфировал нашим специалистам в Нью-Йорк содержание изъятых у Стивена шифровок, чтобы в кратчайший срок знать, о чем в них идет речь.

— А мне можно будет допросить его? — не унимался Майкл, — ведь это же мой подчиненный!

— Допросы проводить будем мы, — возразил майор, — вы можете поприсутствовать на них с моего личного разрешения!

Паш продолжил задавать вопросы, на которые охотно отвечал Беверли, а Майкл погрузился в анализ сложившейся ситуации. «Да, это провал! — думал Майкл, — и всё по моей вине! Потерял бдительность! Считал, что агенты Си-эй-си выполняют функции контрразведки попутно задачам миссии, оберегая ее от проникновения иностранных шпионов, но это оказалось не так. Я должен был предусмотреть заранее о возможности слежки за каждым членом миссии и предупредить Стивена о соблюдении строгой конспирации при изъятии закладок. Это непростительная беспечность!

Но что предпринять дальше? Основные коды шифрования №2 и №3 вряд ли майору и его коллегам в Нью-Йорке удастся разгадать! Это не под силу их дешифровальщикам, а, не зная их содержания, им будет трудно вести допрос. Этот Беверли возможно попытается перевербовать Грина, чтобы выжать из него информацию. Но Стивену самому неизвестны коды, даже если бы он захотел поработать на американцев. Нужно постараться незаметно для контрразведчиков передать Стивену шифровку в коде 2—1 или 3—1 с подробной инструкцией, что ему нужно говорить на допросах.

Если это удастся, то можно надолго затянуть время расследования, а там что-нибудь придумаем, чтобы вытащить Стивена. Это первое. Далее необходимо принять меры по оповещению связников, чтобы те прекратили закладки. Такая ситуация была предусмотрена Центром и является штатной. Я размещаю в городской газете объявление об утере дорогих швейцарских часов «Лонжин» безо всякого личного контакта со связниками, которые отслеживают каждый выпуск газеты, они прекращают закладки до особого распоряжения. Майор, конечно, уцепиться за ниточку, и организует слежку за местом, где Стивен извлек сообщение из Центра, считая его постоянным. Долго же им придется ждать связника, куда он никогда не явится!

А как передать в Центр информацию особой важности о ядерной бомбардировке, произошедшей 16 декабря в Арденнах? А самое главное, как сообщить, что теперь у американцев имеется две немецкие атомные бомбы, невзорвавшиеся по технической причине? И обязательно оповестить Москву об американском «кроте» в поисковой группе «Энормоз»! Может мне самому сделать следующую закладку с донесением в Центр? Глупо! Эти волкодавы теперь вцепятся намертво и ни на секунду не оставят меня без присмотра, а это значит существует реальная опасность провалить всю разведывательную операцию в миссии «Алсос».

— Вы не возражаете, если я закурю? — спросил Майкл у окружающих, — а то за время полета из Реймса без никотина уши опухли!

— Курите сэр, — разрешил Беверли, — нет проблем!

Майкл закурил «Кэмэл», Паш достал сигару «Эмпреза Кубана дель табако» и, прикурив ее, выпустил изо рта едкий, вонючий дым.

— Как Вы такую гадость курите? — наигранно возмутился Майкл и открыл окно, у которого он сидел, — эти сигары для травли тараканов….

Майкл незаметно снял с руки часы и выбросил их в окно, продолжая возмущаться запахом сигар, которые курил Паш.

— Ваши сигареты «Кэмэл» пахнут не лучше, — отшучивался Паш и неожиданно, как по щучьему велению, спросил, — сколько сейчас времени Майкл?

Майкл вытянул левую ладонь вперед, изображая попытку посмотреть на часы, и скривил физиономию.

— Давно хотел ремешок поменять, — наигранно заявил он, — часы потерял где-то! Мне кажется на летном поле! Э-э-х! Одни убытки сегодня: подчиненного арестовали, и часы потерял, чёрт бы меня побрал!

Кортеж покатил к зданию штаб-квартиры миссии. Паш, Майкл и оба контрразведчика поднялись на второй этаж в кабинет, где собирались провести первый допрос Стивена. «Здесь, наверное, уже установили скрытые микрофоны для прослушки и записи допросов! — подумал Майкл, — а может даже и во все кабинетах, в том числе моем…. Нужно быть осторожным и не взболтнуть чего-либо лишнего, даже оставаясь в одиночестве!» На первом допросе Беверли разрешил присутствие Паша и Майкла. Вскоре ввели Стивена, он старался не смотреть в глаза Майклу, а тот наоборот хотел незаметно для остальных подмигнуть ему, чтобы он держался уверенно. Стивен на мгновенье бросил взгляд на своего шефа и понял, что нужно спокойно вести игру с контрразведчиками, раз уж попался.

— Ну, что же Вы дружок? — спросил Паш, — русским шпионом оказались?

— Мой подчиненный Стивен Грин по-русски плохо разговаривает, — как будто невзначай отметил Майкл, давая понять Стивену, чтобы тот замкнулся с первого вопроса, — я не припомню, чтобы в штате разведки какого-либо государства числился резидент, не знающий языка своей страны!

— Господа, офицеры, — возмутился Беверли, — вопросы буду задавать я! Если разрешил вам присутствовать, это не значит, что вы будете здесь удовлетворять свое любопытство.

— Вы правы майор, — невозмутимо отреагировал Паш, — мы не для того здесь! Но я хочу сразу охладить Вас, Вы не вправе задавать вопросы, касающиеся наших настоящих и будущих разработок. Именно для этого я или мой заместитель будем присутствовать на каждом допросе. Если Вас что-то не устраивает, звоните генералу Гровсу, который утверждал инструкцию о сверхсекретности нашей работы. Я Вам об этом уже говорил по пути с аэродрома….

— Генерал Гровс лично наделил меня полномочиями знать все о работе миссии, — возразил Беверли.

— Кроме того, о чем я только что сказал, — сопротивлялся Паш.

Майкл выразительно молчал и мысленно благодарил Паша за его принципиальность и настойчивость. Стивен понял, что командир миссии неосознанно содействует затягиванию допроса. Он картинно зевнул и потянулся, намекая на усталость.

— Я ничего не буду говорить, пока не высплюсь, — заявил Стивен, — в соответствии с пятой поправкой Конституции США, вы не можете заставить меня свидетельствовать против самого себя!

— Хорошо! — согласился Беверли, — я откладываю допрос до завтра! Сегодня же свяжусь с генералом, чтобы он лично позвонил и подтвердил мои полномочия задавать любые вопросы! А Вам, мистер Грин я бы не советовал упираться, у нас и без Ваших показаний достаточно улик шпионажа, завтра же мы получим от наших специалистов расшифровку сообщений, изъятых у Вас при задержании, и тогда я Вас быстро посажу на электрический стул!

«А вот это вряд ли! — подумал Майкл — шифр практически невозможно разгадать!» Беверли c лейтенантом покинули штаб-квартиру в испорченном настроении, а Паш отправился к себе отдыхать после напряженного дня. Майкл, запершись в своем номере, начал обдумывать, свои дальнейшие действия. Его удовлетворяло взаимопонимание Стивена, которое удалось достигнуть без слов. Теперь он должен играть по тем правилам, которые необходимо подготовить и предать ему. Ключом к вспомогательным шифрам 2—1 и 3—1 были роман Джека Лондона «Белый клык» и Дэвида Сэлинджера «Виноват, исправлюсь». Томики этих романов имелись, как в номере Стивена, так и Майкла и с дешифрованием проблем не будет, остается придумать способ передачи инструкции Стивену. Их комнаты проживания в штаб-квартире находилась на втором этаже по соседству. Майкл решил попробовать осуществить передачу из своего окна в соседнее так, чтобы агент Беверли, охраняющий Стивена, ничего не заметил.

Майкл взял с полки томик Джека Лондона, лист бумаги, карандаш и приступил к шифрованию. Цифры быстро ложились в столбики, отделяемые пробелами один от другого. Майк писал: «Наш код шифровок они не раскроют. Тебе нужно „валять дурака“ и заявить, что ты переписывался с замужней дамой, фамилию которой не хочешь открывать. Доказать шпионаж у Беверли не получится….» Майкл прекратил писать и задумался. А что дальше? В любом случае Стивена отстранят от работы в миссии, отправят назад в Америку с волчьим билетом: «Подозревался в шпионаже против США», с которым он превратится в изгоя. Майкл тоже останется у «разбитого корыта», работать без связи с Центром, невозможно! Он размышлял еще полчаса и вновь приступил к шифровке, излагая созревший план действий и главный вопрос Стивену: где находится место следующей закладки по каналу №2 для Центра, которое он сообщил ранее связнику?

Майкл скатал шифровку в микро рулончик, сунул ее в капсулу и выключил свет. В темноте он снял карниз со шторами, висящий над окном, освободил его, привязал капсулу с шифровкой к концу карниза. «Теперь главное, чтобы Стивен не спал сейчас» — подумал Майкл, открывая окно своего номера, выходящее в темный двор. Выглянул в него, высунувшись наполовину, свет в соседнем окне номера Стивена не горел. Он примерил длину карниза, который оказался коротким и не доставал до окна Стивена.

Майкл поднялся на подоконник и, держась за выступы стены, протянул карниз на всю его длину. Конец с капсулой оказался у форточки соседнего окна, и Майкл тихонько постучал им в стекло. Тишина. Майкл повторил еще раз, реакции не последовало. «Неужели спит?» — мелькнуло в голове у Майкла. Он еще раз, как можно громче постучал в стекло. Наконец, в окне зажегся свет и через минуту погас. В этот момент послышался настойчивый стук в дверь. Майкл от неожиданности вздрогнул и его нога, опирающаяся на выступ стены, соскользнула. Он повис в воздухе, держась левой рукой за выступ, одна нога стояла на подоконнике, вторую он пытался поставить на место, тщетно шоркая ею по стене. Наконец, ему удалось вернуться в устойчивое положение.

— Какого чёрта нужно? — громко крикнул он, имитируя сонный голос.

— Я услышал шум у Вас в номере, сэр, — раздался из-за двери мужской голос, — и решил спросить: всё ли у Вас нормально?

— А кто ты, чёрт возьми? — как можно громче спросил Майкл.

— Я агент Беверли, — отвечал голос, — откройте дверь, я хочу убедиться, что Вы в порядке!

— Пошёл вон, болван! — как можно громче крикнул Майкл, — это не входит в твои обязанности! Я доложу завтра майору, чтобы он дал тебе взбучку….

Голос замолк, а Майкл подумал: «Значит, в моем номере установлен микрофон, шум открывающегося окна не мог слышать агент, находящийся в коридоре! Они негласно прослушивают всех, и теперь нужно, чтобы Стивен молчал и не сболтнул чего-либо…. Он должен был услышать этот разговор, я специально громко кричал для этого». В это время Майкл почувствовал, как кто-то подхватил противоположный конец карниза. «Молодец, Стивен, догадался!» — подумал Майкл. Вскоре тот отпустил карниз. «Теперь нужно дождаться пока он расшифрует инструкцию и привяжет к карнизу ответ на вопрос» — мелькнуло в голове Майкла, он продолжал стоять на подоконнике, держа на вытянутой руке карниз.

Послышался звук вставляемого в замок двери ключа, потом щелчки и у Майкла перехватило дыхание. «Они не только прослушиваю всех, но еще и ведут негласную слежку за каждым» — подумал он, — «иначе эту наглость агента не объяснить!»

— Какого чёрта тебе надо? — как можно громче крикнул Майкл, — кто дал тебе ключ от моего номера?

— Это ключ от номера арестованного, — раздалось из-за двери, — он явно не подходит к замку Вашей двери!

— Я сейчас поднимусь и выстрелю тебе в башку, — гневался Майкл, — тебя разве не предупреждали, что наша миссия сверхсекретная и таким болванам, как ты совать свой нос опасно? Я имею право стрелять, если ты не подчинишься…. Ты кто по званию?

— Капрал, сэр, — отвечал голос за дверью, — мне майор приказал проверять номера в случае возникновения нештатных ситуаций, сэр!

— Я приказываю тебе идти вон, болван! — кричал Майкл, — вместе с Беверли, которому не позволено знать секреты миссии! Иначе завтра тебя выгонят с работы….

В ответ послышались удаляющиеся от двери шаги, а через несколько минут Майкл почувствовал, что Стивен легонько толкает карниз, сигнализируя о том, что нужно забирать его ответ. Всё! Обмен информацией прошел успешно, и теперь Стивен знал план Майкла, согласно которому он должен «поиграться» с Беверли не более двух дней и сделать признание, что является агентом немецкой разведки СД. Майкл предупредил, что затягивать «розыгрыш» опасно, иначе Беверли во время допроса мог применить «сыворотку правды» — мескалин, наркотик из мексиканского кактуса пейот.

По расчётам Майкла, Беверли, понимая, что он ничего все равно не докажет без расшифровки кодов, ухватится за это признание и постарается перевербовать Стивена. Майкл предписывал согласиться на предложение немного позднее, спустя день-два. Потом «закинуть еще одну удочку» — дескать, я располагаю ценными сведениями о том, что в Геттингене работает первый немецкий циклотрон и туда часто приезжает Отто Ган, выдающийся немецкий физик-атомщик. И тут же предложить захватить ученого, выбросив парашютный десант на Геттинген, далеко от Страсбурга. Именно в этом городе находилась конспиративная квартира для Стивена в случае эвакуации после провала.

Майкл предписывал Стивену сбежать во время высадки десанта, в котором он обязательно будет участвовать, переждать несколько дней на конспиративной квартире и, пользуясь поддельными документами выехать в любой городок, расположенный недалеко от линии Восточного фронта. По его сведениям наступление советской армии в ближайшие недели, позволит Стивену оказаться в зоне оккупации советских войск. Затем он должен сдаться, как гражданское лицо, попросить офицера доставить его в особый отдел и только там произнести пароль: «Швейцарские часы „Лонжин“ утеряны» Его знают все «особисты», они свяжутся с управлением Фитина и доложат об эвакуации агента «Стюарта». После чего он останется работать в советской разведке.

Утром следующего дня Пашу позвонил генерал Гровс и поблагодарил его за проявленную бдительность. Он приказал майору собственной контрразведки Беверли «не совать свой нос» в настоящие и будущие разработки миссии, для чего поручил Пашу осуществлять надзор во время допросов с обязательным присутствием лично или его заместителя Беннета. Вскоре в штаб-квартиру явились контрразведчики, чтобы провести первый отложенный накануне допрос Стивена. Беверли вел себя иначе, видимо Гровс «сбил ему спесь», и тот сразу же пригласил в допросный кабинет Паша. Борис, сослался на неотложные дела по планированию совместно с генералом Спаатсом, командующим стратегической авиацией в Европе, бомбардировки завода концерна «Ауэргезельшафт» в Ораниенбурге. Этот завод обогащал уран и торий, и мог быть задействован в производстве бомбы. Паш поручил Майклу присутствовать на допросе и уехал на аэродром, откуда должен вылететь в штаб Спаатса.

— Вы готовы отвечать на вопросы, Стивен? — поинтересовался Беверли, — я смотрю, что Вы не выспались, вчера именно этим мотивировали отказ.

— Я не понимаю, майор, что Вас интересует? — уверенно играл роль Стивен, — моя бессонница или личная жизнь?

— Мне наплевать на твою личную жизнь, — взбесился Беверли, переходя на «ты», — отвечай на первый вопрос: на чью разведку работаешь?

— С чего ты взял, что я работаю на чью-то разведку? — прикинулся Стивен, также переходя на «ты», — я работаю на Правительство США по вопросу гитлеровской атомной программы! Тебе это самому хорошо известно….

— Ты дурака мне здесь не валяй, — прикрикнул на него Беверли, — мы тебя взяли при изъятии шифровок из тайника-закладки!

— Ну и что? — искренне удивился Стивен, — моя личная жизнь, майор, тебя абсолютно не касается! Эти шифровки я получил от дамы моего сердца….

— Зачем? — невпопад выпалил Беверли.

— Чтобы валять дурочку, — улыбнулся Стивен, — когда ее мужа нет дома!

— Кто такая? — возмутился Беверли, — фамилия, имя, адрес этой женщины?

— Я же сказал, что она замужем, — спокойно отвечал Стивен, — и я даже нашей контрразведке не сообщу это….

— Я получил вчера из Нью-Йорка расшифровку, — блефовал Беверли, — так что тебе лучше признаться и не усугублять свою вину. Сотрудничество со следствием суд учтет и возможно тебе удастся избежать электрического стула!

— Вы так быстро прочитали шифровку от моей Банжамин? — наигранно удивился Стивен, — и что же она там пишет мне? Твои бульдоги так и не дали вчера прочесть ответ….

— Не прикидывайся дураком, — закричал Беверли, — кстати, то, что ты вчера пытался скрыться от моих агентов, косвенно подтверждает твою вину!

— Я не знал, что это твои агенты, — спокойно парировал Стивен, — смотрю, два подозрительных типа с пистолетами идут на меня, я подумал, что грабители, врезал одному из них зонтом по голове и хотел убежать.

Майкл смотрел на Беверли, на его напарника лейтенанта Уокера и видел, что блеф явно не удался. Стивен, уверенный в сложности кода шифрования, чувствовал себя спокойно и исполнял предписание Майкла безупречно. Беверли понял, что «перевести Стивена в категорию шпиона» не получится и прекратил допрос. Майкл и Стивен обменялись многозначительными взглядами и поняли друг друга без слов. На втором допросе на следующий день Беверли повел себя агрессивно с первого вопроса, но спокойное выражение лица Майкла подсказывало Стивену продолжение игры «в несознанку».

— Если не хочешь сделать чистосердечное признание, — лютовал Беверли, — я вынужден буду применить специальный психотропный препарат! Сыворотка правды, называется.

Майкл понял, что дальнейшее затягивание игры становится опасным и кивком подал Стивену знак, означающий: «пора колоться». Стивен всё понял, и на его лице появилось выражение растерянности, сменившееся злобой и решительностью. У этого парня был врожденный талант актера и если бы не служба в миссии, то Голливуд мог бы сделать Стивена известной на весь мир кинозвездой.

— Вы не посмеете этого делать! — картинно возмутился Стивен, переходя на немецкий язык, — даже в гестапо такие препараты не применяют! Вы хуже фашистов!

— Ну, вот, ты и заговорил иначе, — с издевкой ухмыльнулся Беверли, также переходя на немецкий язык, которым владел в совершенстве, — зато в гестапо применяют зверские пытки. Мы поступаем гораздо гуманнее.

— Я должен сделать заявление! — с наигранной решительностью выпалил Стивен, подскакивая с места, — я Ганс Кремер, штурмбаннфюрер СС, резидент разведки «СД» и требую прекратить свои эксперименты!

Пришло время Майклу сыграть свою роль в этом спектакле, он резко поднялся и с ненавистью посмотрел на Стивена. Беверли от неожиданности сидел с открытым ртом, переводя взгляд с Майкла на Стивена.

— Чёрт меня побери, — возмутился Майкл, — я проморгал фашиста, ходатайствуя о переводе Стивена-Ганса в штат миссии! По этому случаю, я должен заявить, что покидаю допрос и не намерен участвовать в нем! Вы, майор, можете применять даже пытки к этому выродку, меня его судьба больше не тревожит!

— Позвольте не согласиться с Вами, — протестовал Беверли, — генерал Гровс приказал вести допросы в присутствии командира миссии, либо его заместителя, то есть Вас и в протоколе каждого допроса ставить соответственно подпись!

— Нет проблем, — парировал Майкл, — допрашивайте, я подпишу Вам бланк протокола заранее.

Беверли передал чистый бланк, и Майкл, подписав его, покинул кабинет. Нужно, конечно, присутствовать на допросах для контроля и поддержки Стивена, но сегодня необходимо срочно произвести закладку сообщения в Центр по ускоренному каналу №2 в месте, адрес которого был указан в ответе Стивена. А уж спустя день-другой дать объявление в городской газете об утере дорогих швейцарских часов. Понимая, что за ним увяжется слежка, как только он выйдет на улицу, Майкл продумал план действий заранее.

Неделей раньше состав миссии усилили большой группой ученых из Лос-Аламосской лаборатории, а для командира миссии Паша был получен легковой автомобиль «Packard Clipper», 1942 года выпуска. Это была последняя марка фирмы, сошедшая с ее конвейера до перехода на производство авиационных и морских двигателей, для истребителей «Мустанг» и торпедных катеров. В отсутствие командира, Майкл мог пользоваться автомобилем без ограничений. Он позвонил в гараж и попросил Джона, личного шофера Паша, подогнать «Паккард» к входу штаб-квартиры. Выйдя на улицу, Майкл заметил двух молодых парней крепкого телосложения в плащах и шляпах, которые сидели в автомобиле французской фирмы «Ситроен Traction Avant».

Майкл улыбнулся и подумал, что это как раз тот случай, когда излишняя конспирация вредит делу. «Да и маскировка у агентов никудышняя, — думал Майкл, — если они увидят, что я пошел пешком, то сразу покинут автомобиль и отправятся следом, но я поступлю иначе….» Майкл получил ключи зажигания от Джона, поблагодарил его и со словами: «Ты мне сегодня не понадобишься», отправил отдыхать. Он демонстративно сел в автомобиль, запустил двигатель и рванул с места, набирая быстро скорость. Восьмицилиндровый двигатель мощностью в 125 лошадиных сил позволял разогнаться до 100 км/час втрое быстрее, чем «Traction Avant» с двигателем 35 лошадиных сил.

Последнее, что Майкл заметил в зеркале заднего вида — перекошенные в недоумении лица обоих агентов контрразведки. Хотелось помахать им на прощание рукой, но они не прекращали погони и некоторое время еще маячили в зеркалах «Паккарда». Петляя по городу и убедившись в отсутствии слежки, Майкл направился по адресу закладки сообщения в Центр. Этим местом была ниша фонарного столба по узкой улице Мерсье, закрывающаяся крышкой на петлях, там находилась клеммная коробка для подводящего электрического кабеля. На правом углу этой улицы возвышался белый фахверковый дом с резными деревянными скульптурами, где располагался сувенирный магазин. Оставив автомобиль у этого архитектурного шедевра, Майкл приблизился к столбу и остановился. Осмотрев улицу и убедившись, что на него никто не обращает внимания, он незаметно открыл дверцу и спрятал там капсулу с донесением.

— Никак освещение скоро отремонтируют? — раздался чей-то старческий голос сзади.

Майкл вздрогнул, развернулся и увидел сгорбленного старика, остановившегося сзади него, и пристально смотревшего на Майкла. «Откуда он здесь появился, чёрт его побери? — ругнулся про себя Майкл, — ведь не было никого здесь!»

— Да, скоро включим электричество, — машинально ответил Майкл, заготовленной заранее фразой, — я чиновник муниципалитета, проверяю, что осталось в исправности!

— Заходите к нам в сувенирный магазин, — пригласил старик, — у нас можно недорого купить уникальную вещь в подарок. Ведь Вы иностранец?

— С чего Вы взяли? — удивился Майкл, — я же сказал Вам, что чиновник муниципалитета!

— Ах, да! — спохватился старик, ехидно улыбаясь, — я уже запамятовал….

Он, шаркая, побрел к сувенирному магазину, а Майкл, встревоженный чрезмерной проницательностью старика, провожал его взглядом до самой двери. «Подозрительный старик, — подумал Майкл, — появился, как чёрт из коробки, да и определил во мне иностранца, хотя я французским языком владею в совершенстве…» После того, как дверь магазина захлопнулась за подозрительным стариком, Майкл добрался до автомобиля и сев в него, наблюдал за фонарным столбом.

Спустя полчаса, из магазина вышел мужчина лет тридцати пяти возрастом и, оглянувшись по сторонам, направился к фонарному столбу с закладкой. Майкл внимательно наблюдал за его действиями. Мужчина открыл на минуту крышку ниши и нырнул в нее рукой, затем быстро захлопнул и отправился восвояси. Он не видел, что Майкл наблюдает за ним из машины. «Неужели это место „засвечено“? — подумал Майкл, — такое возможно, если провалился связник и согласился работать на контрразведку! Но тогда за местом закладки наблюдали бы и взяли меня с поличным. А если этого не произошло, следовательно, этот странный старик, человек связника, который отслеживает место с целью изъятия шифровки сразу после закладки. …Значит, сообщение в Центр ушло и можно давать объявление в газету об утере часов….»

Майкл запустил двигатель и, тронувшись, медленно выехал на площадь, куда вела улица. Он неожиданно обнаружил своих преследователей на «Ситроен Traction Avant», выезжающих на ту же площадь, но с противоположной стороны. С улыбками на лице они тут же заметили Паккард, который был, наверное, единственным в этом городе, и сразу постарались «сесть ему на хвост». У Майкла взыграл мальчишеский азарт, и он медленно поехал по улице, давая насладиться агентам их слежкой. Через пять минут, Майкл резко добавил скорости, наблюдая, как улыбки агентов Беверли сменились перекошенными гримасами разочарования и в зеркале заднего вида — их «Ситроен» быстро и неумолимо отставал от его «Паккарда». Он снова сбросил скорость и повторил трюк, улыбаясь от того, как быстро меняется мимика физиономий агентов-контрразведчиков.

Майкл вновь сбросил скорость, позволил своим преследователям приблизиться и демонстративно остановился у здания, где размещалась редакция газеты «Relation». Выйдя из машины, он мельком посмотрел на довольные лица агентов и быстро вошел в помещение. Через окно ему хорошо было видно, как они выскочили из своего «Ситроен Traction Avant» и поспешили за ним. К Майклу в это время подошел клерк и поинтересовался, чего мсье угодно? Беннет попросил его заполнить бланк объявления, намеренно громко диктуя текст. Агенты, вошедшие в редакцию и наблюдающие за «объектом» не сводили с него взглядов, прислушиваясь к словам. Майкл рассчитался с клерком и, выйдя к машине, сел в нее, громко захлопнув дверь. Агенты остались в редакции, через окно которой было видно, как они задавали вопросы клерку. «Наживку заглотнули, как голодные щуки, — подумал Майкл, — отъезжая от здания, — доложат Беверли, который сам слышал, что я потерял часы на летном поле…»

Вернувшись в штаб-квартиру Майкл узнал от Беверли хорошую новость. Тот хвастался, что Стивен, он же Ганс Кремер, штурмбаннфюрер СС и резидент «СД» согласился работать на американскую контрразведку. Кроме того, этот фашист предложил захватить известного немецкого физика-атомщика Отто Гана, совершив дерзкий парашютный десант на Геттинген. Майкл похвалил Беверли за успешную работу и с удовлетворением отметил про себя, что его замысел удался и Стивену теперь нужно суметь скрыться, приземлившись с парашютом в окрестностях города.

Беннет остался без связи с Центром, о чем он сообщал в последней шифровке и просил задействовать резервный канал связи. Он еще не знал, что совсем скоро поиски миссии «Алсос» резко снизят свою интенсивность, и полковника Паша срочно отзовут в США, а вместо него командиром миссии будет назначен Беннет. Ученых, направленных из состава Манхэттенского проекта для работы в «Алсосе», также вывезут в Лос-Аламос. В миссии останутся одни «безусые лаборанты», которые способны лишь опознать немецких ученых-атомщиков, занятых в ядерных исследованиях. Что и произойдет в ходе Рурской операции союзников, когда Беннет арестует Гейзенберга, Гана, Озенберга, и Дибнера. А пока Майкл ежедневно слушал по радио диктора Гая Бёрджесса, ведущего «BBC General Forces Programme», являющегося двойным агентом английской разведки и НКГБ СССР. Беннет ждал начала новой передачи — радио лотереи, что должна была выйти в эфир по получении Центром его последней шифровки.

Самоубийцы

Брюс Стоун, приехал в Сан-Франциско из Лос-Анджелеса летом 1943 года в сезон туманов. Переезд был связан с понижением в должности со специального агента ФБР отдела CID в старшие, после избиения, им задержанного гангстера. Брюса не стали увольнять, благодаря его связям в руководстве регионального офиса, и просто перевели в мегаполис с численностью населения вдвое меньше чем Лос-Анджелес. До этого Стоун никогда не бывал в этом городе, который встретил его своим седым туманом и сразу же понравился мягким климатом. Правду говорят, если не переносите жару Лос-Анджелеса, переезжайте в Сан-Франциско, где всегда ветрено и прохладно. Сочетание воды холодных тихоокеанских течений и высокой температуры воздуха материковой части Калифорнии приводит к образованию тумана, который летом может обволакивать город с утра и иногда до вечера.

Горизонт здесь просматривается сквозь толстый тяжёлый слой тумана, а длинные, узкие улицы выстроены на перекрывающих друг друга холмах. Их буйная растительность соединяется с викторианской архитектурой незабываемым, удивительным способом, который ни с чем невозможно сравнить. Даже потрёпанные центральные кварталы, Тендерлойн и Саут-оф-Маркет, не могут испортить впечатление, производимое на приезжего. А в 20 минутах езды от города можно найти пейзаж на любой вкус. Неслучайно Сан-Франциско считают одним из самых красивых, впечатляющих городов мира, он стоит в одном ряду с Парижем или Бомбеем.

Только после переезда Брюс узнал, что Сан-Франциско всегда соревновался с Лос-Анжелесом. Эти два города оценивали по разным критериям: культуре, карьерным возможностям, отдыху и даже по качеству обслуживания в ресторанах. В этой постоянной гонке выигрывает то один, то другой. Города очень разные, и в то же время такие похожие. Если спросить жителей Лос-Анджелеса что они думают о Сан-Франциско, то они, как сговорились, ответят — это место, куда едут выпустить пар, проверить новые горизонты, найти надёжный источник дохода. Это возможность сбежать от своей старой жизни и начать новую. Если спросить то же у жителей Сан-Франциско, то на вас выльется такой обильный негатив, что сразу становится понятно, как они поголовно ненавидят Лос-Анджелес. Для них это сити, ради которого их покинули самые лучшие друзья, и который принёс на их переполненные побережья тысячи неудачников, бесцельно дрейфующих по стране, а также никому не известных художников.

Как и многие переселенцы, Стоун не жалел, что переехал в Сан-Франциско из Лос-Анджелеса. Но считался здесь в первое время простачком, который верит, что деньги здесь получают только крутые парни. Лос-Анджелес, несомненно, самый «кумовской» город в мире, весь успех замешан на связях, без них там нечего делать. К тому же, люди там живут, мало общаясь друг с другом, на лицо абсолютная нехватка контакта, что принуждает агента ФБР выкладываться на все сто процентов при расследовании. А Лос-Анджелесское метро, как скопление коммуникабельных школьников, туристов, бомжей, ищущих ночлег, и прочих асоциальных элементов, всегда изобилует источниками бесплатной информации.

Напарником Брюса был младший агент Алекс Элдридж, отлично знающий город, и в первое время являлся гидом для старшего по должности. Каждый раз, когда они в процессе службы попадали на новый холм Сан-Франциско, он с удовольствием комментировал открывающиеся с него пейзажи. Вид на мост «Золотые ворота», подсвеченный в ночное время завораживал. Если смотреть на него с острова Йерба Буэна во время заката, то, может почудиться, что солнце садится прямо по южному пилону этого моста, сползая с него в океан. Не уступает своей красотой и Бей-Бридж, соединяющий Сан-Франциско с Оклендом.

В утренние часы, когда густой туман скрывает мосты и гладь залива, видны только верхушки пилонов, точащие как пики остроконечных гор за облаками. С панорамой викторианских домиков, выстроенных в ряд, за которым «нависает» вид современного города, соперничает пейзаж с историческими кабельными трамвайчиками, сохранившимися здесь в рабочем состоянии. Когда туман рассеивается, то остров Алькатрас, где находится знаменитая тюрьма, становится похожим на большой корабль, зашедший в залив. А чего стоят виды с горы Телеграф Хилл, особенно если подняться на ее вершину, где возвышается хрестоматийная башня Койт? Сказать, что это красиво, значит, застенчиво промолчать! Созерцая эти пейзажи и спокойную размеренную жизнь американцев, трудно представить себе, что где-то за океаном полыхает самая жестокая война человечества, унося миллионы жизней.

Брюс был холост, мужчиной высокого роста тридцати пяти лет, в молодости занимавшийся боксом и проживающий на съемной квартире на Ломбард-стрит. Возвращаясь по вечерам с работы, он заходил в какой-нибудь ресторан поужинать с обязательным употреблением виски. Его излюбленным заведением был «Home Dinner», где можно вкусно поесть и пропустить стаканчик-другой с содовой. Как обычно Брюс усаживался у бара, выпивал, а потом, пройдя за столик, заказывал себе бифштекс с кровью или стейк, бобы, а на десерт кусок яблочного пирога с молочным муссом. Иногда, перед воскресным днем, чтобы разгрузить нервную систему после напряженной работы агента уголовного розыска, он, употребив мясное блюдо, заказывал себе еще виски и засиживался до полуночи. В такие вечера приходилось частенько драться с местными молодыми задирами, коих в ресторанах города было в избытке.

В начале января Брюс в очередной раз засиделся в «Home Dinner», было около одиннадцати часов вечера, когда к нему за столик подсела молодая женщина и пригласила его на танец. «Живой» музыки в этом заведении не было, крутили граммофонные пластинки на огромном электропроигрывателе и захмелевшие посетители с удовольствием отплясывали фокстроты и любимый американцами Ритм-н-блюз. В такие вечера Брюс приглашал новую знакомую к себе, где она оставалась до утра, и бывали случаи, что влюблялся, продолжая отношения. Но как только женщины узнавали, что Брюс работает в ФБР, тут же исчезали, старясь не попадаться ему на глаза. В Сан-Франциско не любили «копов» и это пошло еще со времен Великой депрессии, когда коррумпированную полицию боялись больше гангстеров. Несмотря, что президент Рузвельт делал всё для оздоровления правоохранительных органов, этот стереотип надолго прижился в головах американцев.

В этот раз, новую знакомую звали Кейти, это была женщина тридцати лет с ладной фигурой и смазливым личиком. Изрядно выпив и натанцевавшись до упаду, пара отправилась на квартиру Брюса в многоэтажном доме. Не вызывая лифта, мужчина и женщина поднимались по лестнице на третий этаж, продолжая целоваться и дарить друг другу комплименты. Брюс уже предвкушал прелести бурной ночи, но открывая дверь квартиры ключом, который долго не мог найти в кармане, он услышал разрывающийся телефон. Звонок не прекращался ни на секунду, и это свидетельствовало о срочности его вызова на работу. Брюс сделал зверское выражение лица и, закрыв за Кейти дверь, снял трубку.

— Какого чёрта, Фрэнк? — прокричал он, узнав голос дежурного, — я завтра выходной и вообще….

— Брюс, — прервал его голос Френка, — срочно выезжай на Касл-авеню 86, квартира 34! Это недалеко от твоего места жительства, я машину за тобой послал.

— К чёрту машину, Фрэнк, — сердился Брюс, — у меня девушка дома….

— Там произошло убийство, — кричала трубка, — ты же знаешь, что в таких случаях, ты не должен отказываться!

— К чёрту убийство, Фрэнк, — кричал Брюс, — я бы тебя сам сейчас с удовольствием грохнул!

— Так ты оказывается коп? — удивилась Кейти, — чего сразу не предупредил? Я с полицейскими вообще не знакомлюсь!

Кейти выскочила из квартиры, послышался стук ее каблучков по лестнице. Они были звонкими и частыми, что говорило о поспешности ее бегства с места потерянной ночи. Брюс выругался и, закурив сигарету, покинул квартиру. Он спустился вниз, где его ждала полицейская машина с мигалками. Начался мелкий моросящий дождь, с океана дул пронизывающий ветер, асфальт блестел отражением разноцветных уличных огней. Рядом с водителем сидел напарник Алекс Элдридж и криминалист Шон Эванс. Брюс молча сел в автомобиль, который с пробуксовкой колес рванул с места и помчался по ночным улицам Сан-Франциско.

— Приехали, — громко произнес Шон Эванс успевшему задремать Брюсу.

— Кто сообщил в полицию об убийстве? — спросил Брюс, выйдя из машины.

— Звонил какой-то мужчина, не пожелавший представиться, — информировал напарник Алекс, — он назвал адрес и бросил трубку.

— А почему Фрэнк решил, что это соответствует действительности? — спросил Брюс, — может кто-то решил пошутить, как это часто бывает. Я смотрю, в доме не горит ни одно окно, всё спокойно, люди спят….

— Мы должны реагировать на каждый подобный звонок Брюс, — вступил в разговор Шон, — если проигнорировать сообщение об убийстве, то за это можно вылететь с работы!

— Фрэнк сказал, что звонок был сделан из аэропорта, — добавил Алекс, — он четко слышал в трубке гул авиационных моторов.

Дом на Касл-авеню, где произошло убийство, был трехэтажным викторианской архитектуры, как и все остальные, выстроенные по четной стороне улицы. Брюс молча направился к входной двери, Шон и Алекс последовали за ним. Квартира оказалась угловой, имела балкон на фасад и находилась на втором этаже. Поднявшись по лестнице, все трое остановились и осмотрели пол, на котором имелись четкие мужские следы грязных туфлей. Они явно вели из квартиры с номером 34. Брюс постучал в дверь, но никто внутри не отреагировал, он подождал еще минуту и толкнул ее, она оказалась не запертой.

Брюс, Алекс и Шон вошли в квартиру, зажгли свет в прихожей. Следы, такие же, как на лестничной площадке, вели в просторный холл, куда и последовали сыщики с криминалистом. Включили свет, отпечатки грязных туфлей вели в спальню и обратно, прошли туда и увидели труп молодой женщины с огнестрельным ранением в висок, она лежала на кровати с раскинутыми в стороны руками. В левой ладони был зажат дамский «Смит-Вессон». Шон приступил к осмотру трупа, пистолета и альбома с фотографиями, который в раскрытом виде лежал на тумбочке у кровати.

— Сегодня дождь идет почти весь день, периодически прекращаясь, — размышлял вслух Брюс, — когда я покинул ресторан с Кейти, его не было больше часа и тротуары просохли от ветра. Это значит, что мужчина наследил здесь не более двух часов назад….

— Судя по окоченению трупа, — возразил Шон, — женщина застрелилась четыре-пять часов назад!

— С чего такой вывод? — удивился Брюс.

— По окоченелости трупа, — спокойно отвечал Шон.

— Я не о времени смерти, — заметил Брюс, — о самоубийстве!

— В альбоме лежит ее предсмертная записка, — аргументировал Шон, — да и «Вессон» в левой руке. Уверен, когда установим ее личность, выяснится, что она была левшой! Я сейчас сниму пальчики с записки и можете почитать, что она хотела сообщить миру перед смертью!

— Алекс, садись, пиши протокол осмотра, — приказал Брюс, — я чувствую, что дело не простое. Мужские следы, как напоказ, звонок из аэропорта об убийстве, предсмертная записка и револьвер в левой руке….

— Дальше еще интересней, — сказал Шон, снимая отпечатки с альбома, — нам, как специально открыли его там, где имеется фотография этой женщины с высоким худым джентльменом. Снимок сделан летом, скорее всего этого года, это видно по фотке невооруженным глазом. Как будто мужчина, наследивший в квартире, хотел подсказать нам, кого нужно искать!

Брюс посмотрел на фотографию, на ней был запечатлен длинный, худой мужчина, одетый по-джентльменски и женщина, труп, которой сейчас лежал на кровати. Брюс узнал вид, где их сфотографировали, это была лестница, утопающая в тени развесистых крон деревьев и ведущая на вершину горы Телеграф Хилл.

— Ты же сказал, что это самоубийство, — возразил Брюс, — хотя я не уверен, да еще этот звонок в полицию….

— Я высказал одно из предположений Брюс, — улыбнулся Шон, — извини, что влез не в свое дело, это твоя прерогатива строить версии.

— Роберт, — прочел вслух Брюс, держа в руке переданную ему Шоном предсмертную записку, — я ждала тебя всю жизнь, а ты предал меня подлец!

— Есть одна странность, — комментировал Шон, — записка составлена очень давно, это видно по чернилам и бумаге! А еще посмотри внимательнее Брюс, женщина, решившая покончить с собой не нашла целого листа, чтобы написать крупно и сделала это на полоске бумаги мелким почерком. Тебе не кажется это странным? …Я навскидку вижу, что это обрывок ее старого письма Роберту. Кто-то умышленно инсценировал самоубийство, другого объяснения не нахожу!

— Хорошо, — подвел предварительный итог Брюс, — сейчас снимай отпечатки во всей квартире, не забудь сфотографировать мужские следы. Затем отвезем тебя домой, а мы с Алексом проскочим в аэропорт с фотографией этой парочки, может там, опознают высокого и худого джентльмена, который возможно сам позвонил в полицию. Завтра выходной день, а в понедельник Алекс с утра опросит домовладельца, соседей, а также найдет фотографа на подъеме на холм и допросит его. Нужно установить личность «самоубийцы» и ее круг знакомых, после соберемся у меня и всё обсудим.

Шон внимательно посмотрел на фотографию, затем на труп женщины и на следы, оставленные мужскими грязными туфлями.

— Я уже сейчас могу сказать, что следы не принадлежат худому и высокому джентльмену на фотографии, — сказал Шон, — размер не тот! Судя по росту у того, кто сфотографирован с убитой женщиной, размер обуви должен быть, как минимум 11,5, а у того, кто наследил примерно 9-й. Что соответствует мужчине среднего роста….

— Результаты своих экспертиз представишь в понедельник, — осадил его Брюс, — успеешь?

— Конечно, — пообещал Шон и вновь занялся снятием отпечатков.

Брюс и Алекс подождали, когда Шон закончит, и все трое покинули квартиру, опечатав ее дверь. Вскоре их «Бьюик» помчался по мокрому асфальту улиц, оставляя за собой облако водной пыли.

…Во второй половине понедельника Шон явился к Брюсу с Алексом, чтобы доложить результаты экспертизы по самоубийству на Касл-авеню-86. Его богатый опыт эксперта-криминалиста отдела CID не позволял ему ошибаться, но официально дело называлось именно так.

— Ну, что скажешь, Шон? — задал риторический вопрос Брюс, — есть чьи-либо отпечатки в квартире?

— Помимо пальчиков убитой женщины я нашел отпечатки еще одного человека, — информировал Шон, — на альбоме с фотографиями, на кухне, в ванной и теперь могу с уверенностью сказать, что они вряд ли принадлежат убийце. Наивно полагать, чтобы он не стер бы их перед тем, как покинуть квартиру. Кроме того, я сравнил эти отпечатки с имеющимися в делах по убийствам, совершенным в Сан-Франциско за последний год, — никаких совпадений! Отпечатки явно принадлежат мужчине, судя по размерам пальцев. Следы от обуви, как я уже говорил, 9-го размера.

— Что показало вскрытие? — спросил Брюс, — есть интересное?

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.