Бесплатный фрагмент - Универсальный ключ успеха

Предисловие

В стенах некогда могучего предприятия, полуразрушенного реформами, развернулась работа по его возрождению. Новая фаза экономической войны задает жесткий темп. В условиях ограниченности во времени и ресурсах как никогда важен человеческий фактор. Этот источник дополнительной силы подобен сказочному колодцу с живой водой. Открыть его крышку, омыть лицо и душу живительной влагой, возродить в истинном ключе мысли, чувства, желания способны немногие. Как правило (и это должно быть правилом), они встают у руля и ведут за собой остальных. Бонусом безымянная каста немногих получает способность насытить себя бесценными знаниями, которые для них также материальны, как солнечный свет для всех. Все это в совокупности обеспечит прорыв в решении застарелых проблем и новых задач.

Но прежде только всепоглощающая страсть способна основательно встряхнуть мысли и чувства. Иначе говоря, каждый из немногих должен пройти ряд приключений на грани фола. Как раз такие испытания уготованы отчаянным участникам проекта возрождения: нестареющему сибариту, он же всезнающий инженер и тонкий менеджер, и архивариусу, она же пленительная девушка, успевшая выскочить замуж. Как они справятся, кто и что ведёт их как по тросу над бушующим огнём хаоса и скуки обыденной жизни в незабвенный край нирваны, гармонии, да и попросту в добрый миропорядок — об этом роман «Универсальный ключ успеха».

Глава 1. Стратегический резерв

Тонкие пальцы девушки на мгновение разжались, и пухлая папка грохнулась на пол, острым краем шмякнув по пальцам ноги. Полина, вскрикнув от боли, захромала к офисному креслу. Два физических метра превратились в двадцать мучительных шажков босиком по битому стеклу. На сидение красавица плюхнулась в страшной досаде на себя и на эту странную папку, выскользнувшую из рук.

Крупные слезинки покатились по пригожему личику, размывая тушь на ресницах. Быстро глянув в зеркало, что висело на стене у входа в помещение, Полина дала волю слезам. В слоеном стекле отображалась не модная девушка, а полная дура. Такой никогда не суметь найти мостик между фантазиями и реальностью, между мечтой и действительностью.

Только на минуту представив, так и будет отныне, Полина готова разрыдаться, как на похоронах любимого. Флёр пригожести вмиг слетел с облика двадцативосьмилетней девушки. Осталось исхудалое личико Бледное, с тонкими полосками бескровных губ.

Искорка красоты теплилась в дивных глазах. Глаза, что сразу обращают внимание редкой пленяющей роскошью, природным таинством смешения цвета, линий и спокойного отблеска красивых фантазий.

Как знать, не эти ли сокровенные картины оставались опорой для самодостаточности, иначе — твердой уверенности в себе. В придачу к магическим очам природой дан тонкий стан, легкий развал бедер, длинные стройные ноги, волосы цвета спелой пшеницы — казалось бы, сейчас её выход на подиум…

Но выход может быть лишь в служебный коридор с множеством рабочих комнат, где корпят инженеры и специалисты разных квалификационных категорий, уровней знаний, навыков и компетенций. Они периодически заходят к ней, потому что Полина — архивариус, а комната, где плачет от досады, — технический архив.

Полина турнула ногой вредную папку со встроенным замком. Угол стеллажа оборвал её полет. Корешок папки треснул. Из щели серпантином взвились крохотные открытки в виде сдвоенных сердечек. Валентинки! Что за наваждение?! В прошлый раз вылетело приглашение на вечер; принять его не решилась. Эх, раздобыть бы ключики, да открыть эту непонятную папку.

Боль чуть унялась. Полина смогла встать. Первые шаги невольно приблизили к папке. С опаской взяв её в руки, вернулась к столу. Положила точно посредине. Не отрывая глаз от загадочной папки, медленно опустилась на стул. Внезапная дрожь прошла по телу. Перочинный нож блеснул в девичьей руке. Разгоралось желание раскромсать вдоль и поперек странное канцелярское изделие. Полина взметнула руку, в сжатом кулаке сверкнуло острие, обращенное вниз. Ещё минута и стальное жало войдет в кожаную плоть… Вдруг посинели пальца, словно кто-то накрепко сжал запястье. Кулачок разжался; упавший нож разломился на две половины.

«Ничего не понимаю — прошептала девушка, уставившись на папку. — Кто сжал мою ладонь? Ведь кроме меня здесь нет никого. В этой комнатушке в двадцать квадратных метров, сплошь заставленной стеллажами с архивными документами, нет никого… кроме меня и этой папки, не так ли?»

Красивая ладонь легла на папку. Отшлифованный ноготок подцепил в трещине корешка уголок листка. Тотчас вскрик ударил в потолок. Полина, отдернув ладонь, поднесла её к губам. Капля крови повисла на пальце. Неужели кожа столь тонка, что поранилась листком бумаги?

Дрогнул свет в люминесцентной лампе. В изменившемся спектре искусственного освещения папка не поменяла цвет. Кожа обложки так эластична, что казалась живой. Если бы не цвет, похожий на элитный шоколад. Наверное, размышляла Полина, такая кожа называется сафьян.

Углы сафьяновой папки обрамлены медными пластинами, покрытыми тонким слоем бесцветного лака, местами стёртого. На пластинах гравировка: вязь неведомых символов, замысловатых линий. А посредине лицевой стороны на заклепках установлен овал из той же медной пластины, но гораздо толще. Края завалены, всё отшлифовано до блеска. Поле овала занимают четыре латинских буквы в готическом стиле. Толщиной папка сантиметров в десять. Сбоку две металлические застёжки и замочек между ними. Были бы ключики, Полина уж точно отважилась проверить содержимое таинственной папки.

Но ключики увезла прежняя хозяйка архива, зачем-то оставив папку. Как и многое другое. Что поразительно, если потрясти папку, из специальной прорези вылетают листочки, как ответы на вопросы, непосильные для мозгов, как подсказки, толчки фантазии.

Только что выуженный из папки листок плотной бумаги снова оказался открыткой-валентинкой. Большой такой открыткой, увеличенной копией лежащих под ногами. Полина подняла с полу одну из них. На стол легли два алых сердечка, большое и маленькое. Сюжеты картинок разные: пухлые полураскрытые губы, зовущие и манящие, алое сердечко в обрамлении таких же алых букв, утверждающих «Only you in my heart!», в другом картонном сердечке — дары, которые оно несёт возлюбленным.

Дары ли несет любовь? В книгах, фильмах, на сцене — что ни любовь, то трагедия, драма, горечь и боль. А в будничной жизни — скукотища!

Невольно вспомнилась первая любовь, до сих пор не нашедшая равнозначной замены… Как будто это было вчера. Так долго ожидаемая страсть соблазнила сладко-мечтательным ароматом — и оборвалась с обидой. Потом они обходили друг друга стороной. Если случайно сталкивались — ни единого слова не молвили, глаза в сторону, камень на сердце. Вскоре он женился, она вышла замуж. Закрепилось шрамом ощущение растоптанного начала в прекрасное. Что не хватило им? Осталось неразрешимой загадкой. К слову любовь — дурь и блажь вставали рядом. Начало большой любви пришлось разменять на нечто практичное спокойное понятное…

Затрезвонил телефон внутренней связи. Полина схватила трубку. Нежного уха коснулся вежливый и строгий голос шефа: «Полина, вы что-то долго ищете проект ТХМ ХХ. Найдите немедленно и принесите мне». В последней фразе звучали нотки раздражения и недовольства.

Аббревиатура проекта подсказывала, что разработан головным отраслевым институтом. Значит место хранения, всё-таки, на стеллаже №8. Полина снова подошла к этому стеллажу. Только-только обшарила его вдоль и поперёк полку за полкой, папку за папкой, посмела взять сафьяновый раритет. Неужели, опять перерыть стеллаж №8? Затем с первого стеллажа по восьмой. Одно затягивало: вдруг найдёт ключики от таинственной папки. Попутно убедится, что проекта нет. Он исчез!

***

Прошло одиннадцать месяцев, как Полина устроилась архивариусом в технический отдел когда-то известного машиностроительного завода. Устроилась с трудом, хотя окончила колледж по специальности «архивоведение». Производство еле держалось на плаву, но работы с документацией не убавилось.

С должностью, считала, повезло. Само её название — архивариус — приятно звучало. Опыт работы по специальности мизерный. По существу, кроме квалификационного удостоверения государственного образца, никаких полезных производству навыков. Причем, обивала пороги работодателей после декретного отпуска, что предполагало бесконечную череду больничных листов по уходу за ребенком, трехлетней дочкой Дашей, удачно пристроенной в муниципальный детский садик.

Взрослая жизнь у Полины долгое время не складывалась. Окончила общеобразовательную школу с хорошими отметками и растерянностью: она вправе начать самостоятельную взрослую жизнь, но каким образом? Крепким здоровьем не отличалась. К восемнадцатилетнему возрасту имела пару хронических заболеваний с мудреными названиями. С виду девушка худосочная, мало приспособленная к суровой взрослой жизни.

Пять-шесть лет учёбы в институте представлялись непреодолимым барьером, невыносимым напрягом умственных и телесных сил. Это не под силу хилому здоровью. Поэтому мама и папа Полины подтолкнули дочку в колледж на курс архивоведение. А после успешного трехгодичного обучения устроили хрупкое чадо в заранее обговорённое теплое местечко — архивариус строительно-монтажного предприятия.

Помнится, отсутствие перспектив витало в воздухе. Двадцатилетняя девушка осваивала профессию без энтузиазма под постоянным гнётом быть уволенной в целях сокращения затрат. Сама поглядывала по сторонам, находясь в объятиях фантазий о любви. И вдруг туман сексуальных грёз всколыхнул симпатичный паренёк, с которым в рабочий перерыв случайно столкнулась в бесконечных коридорах административного здания.

Извечная ситуация, она сказала: «Это он!» Затем пошла череда долгих месяцев, когда примеривались друг к другу. Идеальное соотносилось с реальным. Первый поцелуй насторожил. Руки, тронувшие грудь, обожгли холодом. Он говорил не те слова, что хотелось услышать. Сказал, что любит — не верилось. Как-то сорвалось свидание. В душу упала едкая капля обиды, которая разрасталась и дурманила с той же силой, что буянила в сердце, томила и сушила страсть к реальной любви. Однажды вырвались резкие слова, как полоснула по живому холодная сталь клинка. Первая любовь так и не состоялась.

Полина разом сникла. По ночам душили слёзы, глаза воспалились, лицо припухло, измученное сердце каменело. Болезни обострились. Боль в животе не отпускала ни на минуту: то жгла, то ныла, то колотила прямо в голову. Полина зачастила к врачам: обследования, консультации, уточнение диагноза.

Пришлось частенько прибегать к услугам такси. Купила дисконтную карту таксопарка. Утонченные пальцы набирали один и тот же номер. Через какое-то время приметила, что и водитель тот же, что был вчера и позавчера. Эдакий более чем самоуверенный крепыш с гладко причёсанными назад, словно напомаженными чёрными волосами, разговорчивый как большинство таксистов, и не обременённый особыми знаниями. Искренний до удивления; выкладывающий без утайки, как реальные впечатления, так и планы на будущее.

Полина слушала краем уха. Подкрадывалась мысль: парень-то вроде бы ничего, простой и свойский. Он, казалось, мог бесконечно говорить об автомобилях, и, видимо, это его главная страсть. В легкую поведал пассажирке о мечте: он за рулём новенькой иномарки с двухлитровым двигателем, рядом на сидении моднячая жена-симпатяга (он выразительно взглянул на Полину), деньжат в кармане, что семечек в стакане. Остальное — приложится.

Достойных денег никто не платил, отчего крепыш был чуть злой, и приходилось крутиться-вертеться на двух работах. Таксовать — вторая работа, первая — электромонтер на заводе, куда впоследствии перебралась Полина.

Прошло какое-то время, и Полина, сама того не заметив, стала женой крепыша. Через год родила дочку. Три года просидела в декретном отпуске. Строительно-монтажное предприятие, где раньше работала, разделили на части: какая-то часть была продана, другая ликвидирована, что-то ушло за долги кредиторам. До трудоустройства Полины никому нет дела. Выручил муж: разузнав о вакансии архивариуса на заводе, в штате которого числился сам, упросил администрацию принять Полину. И резон хороший подобрал: трудовые династии повышают вовлечённость работников в стратегию предприятия. Иногда клюют на высокие слова.

Ура, работа найдена! Осталось напрячься, быстрее вникнуть, как правильно и грамотно исполнять обязанности. Однако желание лучшего употребления сил вновь обрывалось при плотном контакте с реальностью.

Рабочее место далеко от оптимального. Оно представляло собой комнату длиной метров семь и шириной — четыре. От стены подобно зубьям расчёски громоздились металлические шкафы-стеллажи. У входной двери, в углу, притулился письменный стол со списанным компьютером. Узкое оконце подобно амбразуре. Похоже, раньше здесь было складское помещение, которое наскоро переоборудовано под архив. О том, как будут работать здесь без естественного освещения в затхлом застоявшемся воздухе, администрацию не заботило.

Рассказывают, что когда-то с плановой проверкой заявлялся инспектор по труду. Архивариусу быстро оборудовали рабочее место непосредственно в помещении производственно-технического отдела (сокращенно — техотдел), а в архив она, якобы, всего лишь захаживает за папками с документами. После инспекторской проверки стол в техотделе остался, но захаживать архивариусу приходилось как раз наоборот: из архива в техотдел, чтобы утром показаться и доложиться начальнику, в перерывы — для чая.

Чай в техотделе любили: дообеденный чай и послеобеденный. Во второй половине дня происходил основной чайный перерыв, когда текла беседа, слышался смех, оживлённый говор.

После чаепития в просторной комнате техотдела Полина уходила в тесную душную комнату без окон с массивной стальной дверью, заставленной стеллажами. И каждый раз мнилось, что кто-то идёт вслед. Странные метки и знаки предшественницы Полины, оставленные на стеллажах, в журналах усиливали смутную догадку, что здесь произошла необыкновенная драма… По крайней мере, чем-то чрезвычайно неординарным разбавляли скуку рабочих будней.

При взгляде на сафьяновую папку холодок бежал по спине. Почему архивариус, чьё место она заняла, неожиданно и спешно уволилась? Из послеобеденных чайных перерывов Полина составляла облик загадочной предшественницы. Зовут Нина. Она примерно её возраста, якобы круглая сирота, устроенная на работу по какой-то федеральной социальной программе. Проработала ровно три года, точно берегла это место для неё.

Таким образом, воображение Полины занимали две основные загадки: что за история приключилась с Ниной, и как быстро находить архивные документы, затребованные высоколобыми инженерами.

***

Послеобеденный чайный перерыв в техотделе начинался точно в 14.00. Это полувековая традиция. Сотрудники отодвигали в сторону инструкции, чертежи, схемы, над которыми работали. Из недр письменного стола водружали на освобождённое место кружки, конфеты, печенье и тому подобное. Каждый угощался сам. Общим был кипяток, приготавливаемый в пузатом металлическом электрочайнике. И общими будут темы для разговора.

Валерий Борисович, начальник техотдела, в недалёком прошлом инженер-конструктор, а в очень далёком — преподаватель черчения, всё чаще подумывал о трости с шикарным набалдашником. (В древние времена трость считалась атрибутом Богом избранных) Ноги состарились раньше головы, говаривал он. Тело давненько перешагнуло пенсионный возраст, но голова полна интеллектуального заряда.

Монументальный двухтумбовый стол Валерия Борисовича занимал центр диагонали напротив входной двери. Линию другой диагонали, как крылья некой творческой птицы, образовали спаренные компьютерные столы. За столами, друг напротив друга, трудились четыре инженера: Светлана Ивановна и Светлана Петровна, Любовь Васильевна и Любовь Николаевна — хорошо и со вкусом одетые пожилые дамы. У входа столик для Полины приставлен вплотную к двухуровневому столу, заставленному оргтехникой: ксерокс и принтер формата А3, сканер с автоподачей, плоттер для распечатки чертежей.

Ровно в два часа пополудни забурлила вода в чайнике. Рабочую комнату затопила вязкая тишь. Сотрудники поглядывали друг на друга, пробуя уяснить: отчего не клеится разговор.

Разорвала тишину Любовь Николаевна:

— Почему-то нет Полины? Видел кто-нибудь её сегодня? — Собственная рассеянность раздражала Любовь Николаевну, как капающая вода из крана. Она считалась правой рукой начальника техотдела, исполняла его обязанности на период отсутствия. Поэтому нельзя терять лица.

— Только что Валерий Борисович самолично к ней ходил! — сказала Светлана Ивановна, словно подзадоривая и бросая тему для разговора: каким образом молоденькие сотрудницы бодрят пожилых начальников.

Все многозначительно переглянулись, а зачинщица очередного витка кривотолков зашлась в астматическом кашле.

— Девушка наша проект ТМХ ХХ не может найти. Третий день ищет. Заявила мне, что проекта нет, обыскалась. Я ей сделал устный выговор. Ведь по графику подошло время запускать проект. Разрабатывать под него планы, ведомости и так далее, — прихлёбывая чай, проронил Валерий Борисович. Речь его была слегка невнятна: давал знать недавно перенесенный инсульт. Любое волнение усиливало невнятность. — В нынешней ситуации отсутствие проекта означает срыв мероприятий стратегического плана по импортозамещению! Без грамотной технической документации ничего путного сделать нельзя.

— Помочь бы Полине, — оправившись от кашля, сказала Светлана Ивановна. — Я-то не могу: пылища невозможная в архиве, воздух затхлый. Задохнусь тут же. Полине, между прочим, не мешало бы периодически протирать пыль со стеллажей. Пропылесосить папки, полки.

— Полина не уборщица! — вспылила Любовь Васильевна. Глаза за толстыми линзами блеснули гневом. Она с детства боролось за справедливость, будь то голодающие дети стран третьего мира, вырубка лесов в Сибири, Южной Америке или списки работников на премию, в первых рядах которых значились одни и те же лица.

— Трудно представить, как уборщица будет протирать стеллажи. Наверное, все-таки, это Полина должна делать, — заметила Любовь Николаевна жестким тоном начальника. — Кто-то из нас должен реально помочь Полине.

— Помимо того, что пыльно, там темнотища невероятная! — парировала Любовь Васильевна. Сощурив близорукие глаза, чтобы прочитать этикетку на йогурте, припасенном на полдник, добавила: — Я не вижу надписей и на папках, и на этикетках. Как жаль, лупа разбилась… Пожалуй, одна Светлана Петровна способна помочь нашей девочке.

— Вау! Я не могу тем более, потому что и ходить теперь трудно: разболелись ноги, коленки прямо выворачивает. Опять погода дурит, а с нею и коленки. Сегодня пойду в аптеку. Возьму витазол в таблетках, — отнекивалась Светлана Петровна, стройная дама с пепельными волосами. — Эти папки только со стремянки можно достать, ступеньки на ней очень крутые и такие узкие.

— Моего веса стремянка вообще не выдержит! — подхватила Любовь Николаевна, более чем пышная дама с волосами цвета беж. — Какой проект? Валерий Борисович, пожалуйста, еще раз озвучьте.

— ТХМ ХХ.

— Кстати, если две буквы Т и М отбросить, оставшиеся три соединить вместе, добавить точка ру, то в поисковой строке можно найти много проектов, — сообщила Светлана Петровна, хихикая.

— Не до шуток, — оборвал Валерий Борисович.

— Я как будто его видела. Не у вас ли на столе, Валерий Борисович? — спросила Светлана Ивановна.

— Верно, он был у меня на столе, эдак год-два назад, — ответствовал начальник. На всякий случай украдкой проверил содержимое ящиков стола.

— Год-два назад?! — вскричала Светлана Ивановна. — Как быстро летит время! Я как сейчас помню, как вы недели три кряду корпели над этим проектом.

— Вам бы вспомнить, куда он запропастился. В чем рабочем столе он пылится, если нет в архиве? Сколько говорено: выдали документ — запишите, не ленитесь. Главное в архиве — учёт, упорядоченность, строгая система классификации документов.

— Полина старается. Еще и года не работает. Вы хотите, чтобы в одночасье порядок появился, — выпалила Любовь Васильевна дрогнувшем от обиды голосом. — Сдаётся мне, что напортачить с проектом могла и Нина. Последние полгода какой сказочный и сумасшедший роман у неё был с Игорем Васильевичем! Нашим любезным Василичем из планового отдела! А вообще, вы не видите какую-то странность, некий рок, что наши отделы время от времени постоянно перекрещиваются в сумасшедших историях, словно сюда мы ходим не работать, а решать буквально все проблемы!

Тему тут же подхватили, расширили домыслами, толкованиями. Нина — странная двадцатишестилетняя девушка, четыре года назад пришла в техотдел по чьей-то протекции. В архивном деле поначалу ни в зуб ногой. Между тем, с похвальным вниманием и старанием учитывала замечания-наставления. Игорь Васильевич, пятидесятилетний джентльмен, руководил отделом плановиков. Как и каким образом у них возникла всепоглощающая страсть, неуёмная жажда близости? — это оставалось интригующей тайной для сотрудников, сладкой и манящей перспективой испытать самим нечто нереальное, высшее. События, схожие с великими драмами любви развертывались прямо на глазах обескураженных сотрудников. Это закончилось тем, что…

Красный телефон прямой связи с директором предприятия взвыл как пожарная сирена, прервав беседу о превратностях любви. Валерий Борисович суетливо отставил недоеденный пирог с кружкой чая и, стараясь сохранять спокойствие, дрогнувшей рукой взялся за трубку. В мгновение в комнате установилась мертвая тишина.

Разговор вышел короткий: Валерий Борисович с некоторыми промежутками сказал два раза «нет» и один раз «хорошо», вскочил, словно ужаленный. Входная дверь хлопнула, едва не вдарив по пяткам начальника. Через десять минут он вернулся с перекошенным лицом и трясущимися руками, которым не мог найти место. Выдвигал и задвигал ящики стола, стопу документов переложил с левого края стола на правый, потом снова на левый. Две Светланы и две Любови в молчании допивали чай, мельком поглядывая то на крайне взволнованного начальника, то друг на друга.

— Разнес нас в пух, — наконец, признался Валерий Борисович.

— Что же мы такое натворили? Мы! — почти что носители стратегических знаний и редкого опыта, заметьте, — воскликнула Любовь Николаевна. Остальные закивали в поддержку. Они — весомая часть стратегического резерва.

— В том и дело, что почти! Если в целом — низкая результативность. В частности — отсутствие у нас проекта ТХМ ХХ, что в настоящее время срывает сроки освоения новой продукции. Нам в некотором роде повезло: требуется доработка проекта. Пока проект будет где-то дорабатываться, где-то корректироваться, необходимо сформировать техзадания на изготовление некоторых комплектующих деталей. За те годы, в которые проект из-за отсутствия финансирования пылился в архиве, многое изменилось. Следует поменять тип технологического оборудования с ориентацией на отечественного производителя. Переработать технологическую часть: выбор и планировки оборудования. Архитектурно-строительная часть в целом остается без изменений. Возможно, сумеем воспользоваться результатами экспертизы промбезопасности проектной документации. Но где сам проект? Где?! Нам предстоит проработать к тому же первоначальный проект, шестидесятилетней давности, по которому выстроено наше административно-производственное здание. Придется покопаться в центральном архиве, запросить отчёт об обследовании здания и так далее. Иначе это здание следует сравнять с землей, как не отвечающее ни требованием промышленной безопасности, ни современным технологическим решениям. Вообще ничему! Нас прогнать взашей!

— Нас взашей?! — Губы Любовь Васильевны искривились. Очки съехали на кончик носа. Глаза вытаращились, концентрируя негодование. — Так не лучше погибнуть здесь под обломками здания, когда оно рухнет от природного катаклизма, от попустительства властей? По крайней мере, выплатят компенсацию нашим семьям.

— Скажи еще, поставят памятник с надписью: «Здесь шестьдесят лет кряду работал техотдел, который был нужен в эпоху сталинской индустриализации, во время Второй мировой войны, в хрущёвскую дебильную оттепель и брежневский пьяный застой. Но в горбачевскую весну получил такую затрещину, усиленную пинками и ударами под дых сворой гайдаровских младореформаторов, либералов пакостных, выдрессированных дядей Сэмом, что героически погиб полным составом».

— Слишком длинна эпитафия, — возразила Любовь Николаевна.

Две Любови загорячились. Экспромт Васильевны понравился: суть отражал верно, но концовка для умалишенных. Валерий Борисович подытожил:

— Сами видите, возобновление работы над проектом — это вопрос жизни и смерти. Иначе точно взашей выпрут. Будем жить на пенсию, которой не хватит даже на хорошие сапоги. Никто не будет разбираться: стратегический резерв мы или стратегический балласт. Наша задача — не дать резерву уйти в балласт.

Женщины восхитились метафорой начальника. Не зря он тридцать лет хранил традиции славного техотдела, как вотчины для избранных технических интеллектуалов. Здесь никогда не было пришлых. В кресло начальника садились только проверенные люди.

— Причём, эта внеплановая работа не отменяет всего того, над чем мы сейчас работаем, — продолжил начальник. — Как нам успеть сделать плановые и внеплановые работы? Думайте, предлагайте!

— Проектом займется, разумеется, Полина, — сказала Светлана Николаевна. — В помощь ей из группы подготовки производства пусть дадут человека. Они съездят в центральный архив, сделают запросы. Помнится, и в прошлый раз так было. Не впервой теряли и восстанавливали проекты!

— За нашим архивом мы присмотрим сами, в смысле перейдём на самообслуживание, — предложила Светлана Петровна.

— Кто конкретно этим займётся? Кто временно заменит Полину? — уточнял Валерий Борисович. — И чтобы я не слышал: в архиве темно, воздух спертый, неудобные стремянки. Предлагаю понедельно в дополнение основным обязанностям выполнять работу архивариуса… Возражений нет! Ну, и великолепно! Необходимые распоряжения я незамедлительно сделаю.

***

Тем временем Полина, иссушив внезапные слёзы от телефонного наезда начальника, с облегчённым сердцем решила глянуть на себя в зеркальце. Рука выудила из сумочки косметичку, на полпути к лицу дрогнула. Зеркальце выпало. К счастью, не разбилось. Это хороший знак, но такую страшную личину, мелькнувшую в серебре стекла, явно приготовили для узловой сцены фильма ужаса.

Тушь на ресницах потекла, черными стрелами разорвав глазницы. Помада размазана кровавыми пятнами. Посиневший нос разбух, вот-вот исторгнет фонтан крови. Прикрыв лицо руками, Полина крадучись побежала в туалет. Встала к умывальнику. Не глядя в зеркало, крутанула краны. Брызги легли пятнами на белую футболку и темные джинсы в обтяжку. Она вздрогнула, как от десятка вонзившихся иголок. Отрегулировав напор, тщательно вымыла обезображенное лицо сначала теплой, потом холодной водой. Прошмыгнула в архив. Дверь с размаха захлопнулась. Она снова одна среди стен и стеллажей.

Полина с волнительным трепетом взялась прихорашивать поблёкшее лицо. Раскрытая косметичка содержала полный набор цветных порошков, жидкостей, гелей для преображения себя… Легкие пассы бархатной кисточки по линиям губ, вокруг порозовевшего носика, легчайшие прикосновения к векам и бровям наполняли свежестью и благостью. В висках уже не стучит кровь, а растекается ровным теплом по молодому телу. Красный цвет помады стремительно выстроил в голове целый ряд смутных призраков-образов: алые губы с открытки-валентинки, упругая твердь алой головки фаллоса, продолжительный минет с каких-то снимков, со всплывшего в памяти эпизода из взрослого видео, тайно подсмотренного девочками-подростками. Собственный опыт эротических игр… Как просто можно получать бесконечные удовольствия, скрытые в собственном теле! Неожиданно снова гулко застучало сердце, томление пульсирующей волной, спустилось вниз по телу в средоточие ног. Вдруг закралось сладкое предчувствие, ноги, словно онемели. От внезапной истомы перехватило дыхание — такое бывало редко. Что ж, деваться некуда, она попалась. Теперь она зомби в тумане ожидаемой сладости. Рука Полины скользнула вниз, под тонкую материю трусиков. Пальцы как бы невзначай тронули ту тайную точку, где особенно приятно и это особенно оказалось настолько сильным, что совладать с искушением, остановиться никак нельзя.

Девушка оглянулась: массивная дверь вошла влитую со стенами. Изящные пальчики выхватили из сумочки упаковку презервативов, купленные дня два-три назад, которыми так и не воспользовалась, попросту забыв про них за ненадобностью. Муж все эти два-три дня таксовал в ночную смену. До выходных далеко, когда можно утешиться мужской лаской.

Упаковка полетела в корзину. Два пальчика облачились в резиновую оболочку с тонким слоем силикона. Спинка кресла под нажимом гибкого стана откинута назад, глаза прикрыты — переместиться в мир фантазий для Полины легче легкого. Гибкий псевдофаллос отнюдь не имитировал фрикции — он мастерски управлял нарастающим возбуждением. Сладчайшая фантазия становилась реальностью, дыхание перешло в сдерживаемый стон блаженства… вдруг сознание прошила вспышка. Лопнула капсула с накопленным дурманом, рухнула плотина — и тело, оборвав щупальца реальности, воспарило в край грёз, став одной из них. Несколько минут, которым нет счёта, Полина не могла и пошевелиться. Даже скрип двери не сразу вывел её из этого ступора: она лишь незаметно сунула в обшлаг сапога использованное резиновое изделие.

Приятный мужской голос раздался за спиной:

— Тук-тук-тук! Не помешал, надеюсь… Вам плохо?

— Не совсем, — Полина замялась, не зная как ответить: видел ли вошедший, чем занималась? догадывается ли, что испытала? Она повернула кресло к нежданному гостю.

Вместо двери в проёме, как в рамке картины, красовался импозантный седовласый мужчина неопределенного возраста. В модном светлом костюме, без единой морщинки облегающем пропорциональную фигуру, тренированную физической работой. Она как будто его знала. Это инженер из отдела плановиков.

— Не совсем это в смысле нездоровится? — с обаятельной улыбкой выспрашивал инженер, годящейся в отцы.

Полина согласилась:

— Да мне нездоровится. Я думаю это давление: сегодня оно скачет. Я бы пошла на больничный, но у меня срочная работа. Если не выполню её, меня сотрут в порошок. Ну, или уволят. Тогда мне придется повеситься или застрелиться.

— Ужасная перспектива!

Она кивнула.

— Случайно, не заключается ли эта работа в том, чтобы возродить проект ТХМ ХХ?

— Верно! В этом и заключается. Но не возродить — разыскать.

— Наши боссы только что решили, проект в большей части утерян. Да и нужен проект для доработки. Возможно, чтобы на основе его сделать новый. Это бы значительно ускорило проектирование. Теперь необходимо определиться, что осталось от проекта. Есть ли копии? Копия, поставленная у нас на инвентарный учёт, была на правах подлинника?

Полина, пожимая плечами, промолвила:

— Вы задали много вопросов.

— Вопросов гораздо больше. Если на эти вопросы ответ будет отрицательным, придется заново собирать материалы, то есть поднять проект старее, по которому три четверти века назад все построено, в том числе и это здание, где с вами находимся. Вы в курсе, что оперативным решением дирекции создана аж целая группа? Мы с вами в одном звене. Мне поручено курировать вашу работу. Вам не сообщили?

— Нет. Меня лишь поругал мой начальник. Вы не могли бы мне принести стакан холодной воды?

— С удовольствием! Кстати, меня зовут Евгений Борисович.

— Я Полина, к счастью не Борисовна.

— К счастью — это значит, что вы ни чья-то дочка? Местных борисовичей, ухватившихся за руль власти.

— Пожалуй так.

— Видите, мы с вами находим общий язык! — Евгений Борисович вышел. Полина между тем быстро вытащила из сапога склизкую резинку, шустрые пальчики запаковали резиновый компромат в бумагу. Девушка швырнула его в мусорное ведро, как бросала обертку от съеденного шоколада. Снова расслабилась в кресле, соображая о неожиданном повороте в служебных обязанностях.

Взяла косметичку. Успеть бы подправить помаду на губах и расправить ресницы. Опрометчивое желание совместить два процесса: соображения о новом служебном статусе и прихорашивание у зеркальца вновь ввело Полину в ступор. Зеркальце вновь выпало из рук, вслед полетела помада. Взгляд испуганной девушки метнулся вдогонку. Её вещи брякнулись в стенку вентиляционного воздуховода. Девушка ахнула: любимое зеркальце рикошетом угодило в расщелину между полом и воздуховодом. Встав ребром, провалилось в расположенный под архивом бывший Красный уголок, превращенный в кладовую. Воздуховод отозвался пикирующим звуком. Этот странный звук оборвал скрип ржавых петель открываемой двери.

Полина с негодованием обратила глаза на вошедшего седовласого инженера.

— Что-то не так? — поинтересовался Евгений Борисович.

— И да и нет, — ответила Полина, принимая со смущением стакан кристально чистой воды.

— Вполне женский ответ! Не думайте о плохом, когда будете пить воду.

— Вы экстрасенс?

— Я человек с немалым жизненным опытом, что раскрывает глаза на многие и многие вещи.

— Обалдеть! Сегодня сумасшедший день. Но вам я благодарна.

— Это обыкновенная любезность, — Евгений Борисович кивнул на стакан, — Попробуйте. Пейте не спеша.

Полина поднесла стакан к губам и, не отрывая глаз от приятного на вид мужчины, маленькими глотками опустошила.

— Как вкусно! Неужели такая вода бежит по нашим трубам? Может быть, я начинаю слетать с катушек?

— И да и нет, — ответил Евгений Борисович. Оба прыснули со смеху.

В проёме двери показался Валерий Борисович. Полина враз надула губы. Обида до сих пор не унялась.

— На некоторое время оперативным регулированием вашей работы будет заниматься Евгений Борисович, — указал старикан-начальник. Полина кивнула. Она в курсе. — Докладывать о проделанной работе будешь мне.

Полина пожала плечами:

— Докладывать или закладывать? Что значит оперативное регулирование?

Валерий Борисович скрипнул зубами.

— Позвольте, я вмешаюсь, — сказал Евгений Борисович. — Предлагаю организовать совместные еженедельные планёрки, скажем по средам, где обстоятельно будем анализировать сделанное и насколько приблизились к намеченному.

— Неплохая идея. Принимается, — буркнул Валерий Борисович.

— Тогда, Полина, пройдёмте ко мне в кабинет. Обсудим детали нашей совместной работы. — Полина с очевидным удовольствием с обратной стороны захлопнула дверь душного архива. Сейчас кабинет Евгения Борисовича представился раем… или хотя бы тем местом, где мысли, чувства и физические действия обретают некое радостное единство. Интересно, какое оно на вкус?

Глава 2. Десерт сибарита

Рабочий кабинет Евгения Борисовича по занимаемой площади равнялся помещению архива. Для одного инженера это многовато. Однако, если учесть, что Евгений Борисович вёл целое направление: пласт функций по обеспечению производства — простор рабочего пространства был несоизмеримо меньше объёма выполняемой работы. Когда-то здесь сидели три инженера, а в соседней комнате еще два, и делали то, что сейчас делает один Евгений Борисович.

Правда, с тех времен объёмы производства в разы упали. И что немаловажно, взамен печатных машинок, матричных ксероксов появилась быстродействующая оргтехника, новые средства коммуникаций. Это интернет, электронный торги, IP-телефония.

Компьютерные программы содержали бездну возможностей для ускорения работы. Электронные формы документов, электронный документооборот, электронные формы планирования, отчетности — в итоге ряд должностей вымер. Появилось нечто вроде электронных роботов.

Из живых существ в кабинете осталось деревце лимона. Его возраст, похоже, равнялся трудовому стажу Евгения Борисовича. Благодаря грамотному уходу деревце выглядело коренастым, высотой чуть больше метра, с крепкими ветвями, ярко зелеными листьями с ладонь. Ежегодно лимон плодоносил: три-четыре увесистых фрукта вызревало в канун Нового года. Ярко-желтые, запашистые, сочные. Хороший десерт к чаю. Плоды зачинались и зрели как ребенок в материнском чреве — ровно девять месяцев.

Чаепитие традиционно подытоживало год. По количеству вызревших плодов чаепитие разбивалось. С кем-то за чашкой эксклюзивного чая строились планы на будущее, а с кем-то — на грамотное расставание.

С юношеских времен Евгений Борисович вел тетрадь, куда аккуратно заносил поразившие мысли, фразы, идеи. Некоторые становились девизом жизни. Как следующее послание Саади: «… И ещё скажу: на каждую весну нужно выбирать и новую любовь, — друг, прошлогодний календарь не годится сегодня!»

Лимон готов вот-вот раскрыть бутоны. Это значит, грядет настоящая весна с обилием тепла и солнечного света. И должен быть зачат плод, как на деревце лимона, так и в сердце Евгения Борисовича. В нынешнюю весну кандидатур для романа любви почему-то не проглядывалось.

Почему? Старею?! Сердце не готово для нового чувственного приключения?

Похоже, что завал работы задвинул в темный угол эту важную составляющую его жизни. Разве что Полина может чем-то помочь. Но чем? Девушка заторможена какими-то грезами, какими-то несбыточными мечтами. В реальной школе любви она не прошла и подготовительного класса, хотя вроде бы и замужем.

Евгений Борисович распахнул окно. Зябкий ветер тряхнул бутоны лимона, ударил по двери, рванул в коридор. С растрепанными волосами показалась Полина. Легка на помине.

— Вы проветриваете кабинет? — спросила девушка, от мурашек передергивая хрупкими плечиками.

— Подготавливаю кабинет для нашей беседы. Сегодня явный недостаток свежего воздуха.

— Беседы двух поколений?

— Возраст — это не приговор, это не линия раздела. Вот сейчас мне столько же лет, сколько и вам.

— Двадцать восемь?!

— Когда люди общаются на положительной волне, они отождествляются на лучшем, что есть у обоих.

— Мы с вами на положительной волне?

— Разумеется. В вашем лице нет ни тени отрицательных эмоций, или я не прав?

— Отрицательных эмоций нет, но нет и положительных.

— Это поправимо. Присаживайтесь.

Расстановка мебели в кабинете сделана так, чтобы исключить лишние движения. В работе всё делать кратчайшим путём. Даже посетитель невольно подвигался к одному из столов, где так и подмывало ощутить опору мягкого офисного кресла, обозреть удивительный кабинет, где всё в недоступном для понимания единстве.

— У вас уютно, — сказала Полина, присев рядом со столиком, на котором расположилось деревце лимона. — Зеленый уголок релакса. Это что, настоящий лимон?

— Он не только настоящий. Этот лимон адаптирован к нашему суровому климату с недостатком солнца. Через неделю лимон начнет цвести. А может быть и раньше. Это деревце способно улавливать позитивный настрой. И в знак благодарности чем-то радовать: цветением, ароматом, зеленой листвой как лакмусовой бумажке здоровья, и в итоге — плодами.

— У меня не получается подавлять негатив. У меня негатив уходит со слезами.

— Как раз в этом и заключается возрастная разница. У вас буря эмоций производит разбалансировку сил. У меня все эмоции могут тут же трансформироваться в созидательную силу.

— Как? И отрицательные и положительные? Не верится, как такое может быть. Допустим, за стеной сосед ближе к ночи начнет стучать молотком. Ребенок не может заснуть. Как тут настроиться на позитив?

— Очень просто. Берете молоток и стучите в дверь соседа.

— Молотком?

— Нет, зачем же. Козонками пальчиков, если нет звонка.

— Тогда зачем молоток? Чтобы треснуть им по башке соседа, ну или пригрозить?

— Опять же, нет. Чтобы помочь ему побыстрее сделать работу, а быть может на завтра договориться помочь. Тогда, уверяю вас, в большинстве случаев сосед проникается пониманием, что он не один, и что рядом хорошие люди. А кто захочет вредить хорошим людям?

Полина рассмеялась, в первый раз за этот день.

— А с вами интересно!

— Вы уже сказали уютно, теперь — интересно. Знаете, детскую игру в «тепло-холодно», когда ищут что-то заветное и хорошо припрятанное?

— Вроде бы знаю.

— Зачастую эта игра идет целую жизнь. И многим так и не удаётся найти то заветное, ради чего, быть может, и родились.

— Ужас! Где же тот паршивец, кто всё хорошее припрятал?

— Посмотрите в зеркало. Вы его там увидите.

Полина посмотрела. Для этого надо было всего лишь обернуться и привстать: зеркало висело рядом с дверью. Девушка вдруг ахнула, закрыв лицо руками. Пальца задрожали как листья от порыва ветра. Алые ногти раскаленными углями впились в нежное личико.

— Что такое, Полина? — Евгений Борисович обхватил её острое плечико широкой ладонью.

— Там в зеркале или в открывшейся двери глядит что-то чудовищно-страшное.

— Вот уж точно, у страха глаза велики! — Евгений Борисович в два шага оказался у зеркала. Чудеса! Оно потемнело, словно за окном разыгралась гроза. И всплывший мрак того и гляди разразится молниями. Подобие вспышки ухнуло в зеркале. Бледное лицо с распоротой щекой на миг разорвало мрак. В щеке торчал осколок зеркальца. Евгений Борисович прижал правую ладонь к середине груди. Он знает это лицо! Но как, тридцать лет спустя он появился здесь? Вскрик Полины, обмякшей в кресле заставил вернуться к столу. Руки выхватили со стола пластиковый конверт, которым тут же стал обмахивать лицо Полины.

Длинные ресницы колыхались вслед за движением плотного листа. Чистая нежная кожа зарумянилась, тонко очерченный нос ловил незнакомый аромат. Уголки губ выказали улыбку от внезапного удовольствия.

— Он ушел? ­ — прошептала Полина.

— Кто? Здесь никого кроме нас, деревца лимона.

— Нет, кто-то заглядывал в кабинет. — Упрямилась гостья.

— На ваш вопрос, где же тот паршивец, подразумевался ответ, что это мы сами.

— Вы так больше не предполагайте. Из ваших предположений вырастают страшилища.

— Страшилища вырастают из наших комплексов. Возможно, на мгновение показался гротеск на себя в глазах других.

— Неужели, я такая страшная?!

— В моих глазах — нет.

— Тогда, что же было? Вы верите в телекинез?

— В современном российском быте телекинез скорее невозможен.

Полина развела руками: как же так, везде есть, у нас невозможен.

— Вспомните русский эпос, народные сказки. Чтобы телекинез состоялся нужна говорящая щука или золотая рыбка. У нас встретить можно лишь говорящего попугая-сквернослова.

Полина рассмеялась.

— С вами весело!

— Смотрите, вы сказали: с вами уютно, интересно, весело, чуть прежде было — страшно! О чём это говорит?

Полина пожала плечами.

— Мы подбираемся к телекинезу в нашем российском варианте. Мы будем двигать предметы материального мира руками других, а приводной механизм — это наши желания, внушенные им путём подстроенных ситуаций.

— Но пока я пришла, выполняя указания начальника. То есть мы пешки в их руках.

— Это не совсем так. Мы выполняем их указания, потому что это и в наших интересах. Вы же хотите, чтобы наш завод встряхнулся добрым начинанием, чтобы закипела работа и созданы новые рабочие места. Без производства, без умения что-то продуктивно делать — каюк любой стране. Наше начальство так и не перестроилось с той эпохальной перестройкой, которая случилась ещё до вашего рождения, Полина. Они управляют персоналом через страх, через низменную основу человека, а надо через высшие мотивации. Поэтому умные люди лишь позволяют им управлять, а наше сердце, наши помысла на другом уровне.

— У меня такое ощущение, что вы меня сильно мотивировали, и что научите телекинезу в российском варианте. А может быть, мне перебраться к вам в кабинет?

— Вы уже перебрались мысленно, в своих желаниях. Делать это официально пока не стоит. Приходите, как возникнет необходимость в чем-либо.

— В чем?

— Да хоть в чем! Нужна техническая консультация? — пожалуйста. Хотите чаю с лимоном? — добро пожаловать на чай. Нужна душевная консультация? — и в этом не будет отказа… Сейчас мне, всё-таки, нужен состав проекта ТХМ ХХ. Хотя бы разобраться по учетным карточкам: что было, что есть и куда уплыло, чего нет. Поройтесь в картотеке, в любом случае надо начать с этого. Где-то должен быть след. Уж не похитил ли кто эту интеллектуальную ценность?

Полина передернула плечиками. Просторный кабинет с новенькой мебелью и зеленым уголком из тропических дерев ни в какое сравнение не шел с душным и пыльным помещением архива. Да и сам хозяин кабинета оказался интересным человеком. Бывают ли мужчины, которые не стареют? Старый мужчина — этот тот, у кого пуза отвисло, кожа как у печеного яблока, ходит с отдышкой, голос скрипуч, потухли глаза…

— Вы о чем-то задумались? — спросил Евгений Борисович.

— Отгадайте. Раз уж мы говорили о телекинезе.

— Вы думали, есть ли мужчины, которые не стареют.

— Почти в яблочко!

— Но это не телекинез, а психология. Иногда лица говорят больше, чем слова.

— Я подозреваю, этот лимон вовсе не лимон, а замаскированное деревце с молодильными яблочками.

— На этот раз вы угадали. Яблочки, как всякий мистический плод, срывают в определенное время. Например, папоротник цветёт в начале лета, всего одну ночь. С этого деревца плоды поочередно срываю в декабре.

— Хотела бы попробовать.

Евгений Борисович приблизил лицо к глазам Полины:

— Заказ принят. Пока могу сказать одно: редко, кто с первых взрослых шагов понимает, какой нам предоставлен дар жизни. И чем раньше придёт понимание, тем лучше. Тем больше шансов найти вариант своего неувядания. Вот мы сколько времени толчемся вокруг да около, но не о проекте. Думаете, почему?

Полина пожала плечами.

— На Руси был такой хороший обычай. Прежде чем нанять работника, его садят за стол и кормят. Внимательно смотрят. Потому что как он ест, говорит о многом. Наш разговор — это не собеседование при найме на работу. Это поиск общих точек, скажем так, чтобы соединить усилия. Нам удалось. Теперь о главном: о проекте…

Из кабинета Полина вышла посвежевшая. Невнятное задание начальника обрело четкую форму плана конкретных действий. Ни о чем не надо тревожиться, никаких смутных страхов. Даже, если что-то пойдет не так, есть грамотный коллега. Он поправит без смешков и всякого рода уничижения. Этот Евгений Борисович, оказался компанейским… парнем. Как будто чуть взрослее, намного умнее, но не старше. Так и не сказал, сколько ему лет. 40? 50? 60? Точно не тридцать. Это мужу тридцать с небольшим. Если их представить вместе, то муж кажется неряшливым сгустком энергии.

Евгений Борисович как будто всё знает, всё умеет, всё у него под контролем, даже грозным начальникам он позволяет руководить собой. Завидный мужчина. Крепкие руки, широкие плечи, легкая походка, зубы ослепительно-белые. Глаза живые и теплые, как лучики света. Как он сказал красиво: «Наша проблема вырастает в перспективу, в личный рост!»

Вау!

Полина плюхнулась в офисное кресло. Отполированный ноготок густого сиреневого цвета утопил кнопку пуска компьютера. В старой электронной машине что-то заскрипело, заурчало, словно проснулся старый ворчун, недовольный, что потревожили. Пока компьютер грузился, шальная мысль уколола сердце. Она попробовала представить какая у Евгения Борисовича женщина. Элегантная стерва с огненной гривой волос? Или наподобие наших инженеров, ну типа Светланы Ивановны, Петровны, Васильевны, Николаевны? Может, что-то среднее.

Когда мужчина приятно выглядит и приятно напрягает тебя, подтянут и быстр в движениях, это значит, что у него есть строгий контролер. В виде собственного придирчивого взгляда, либо хорошая женщина, чьим расположением он дорожит…

Компьютер загрузился. На мониторе появилась оригинальная картинка рабочего стола. Прежняя хозяйка архива уж точно обладала навыками очень опытного пользователя. Например, каталог она сделала точной копией деревянного шкафа с выдвижными ящичками, в которых плотным рядом расположились учетный карточки документов. Есть система поиска, но Полина никак не могла уразуметь алгоритм её работы. Тыкалась по кнопкам и значкам: когда-то удавалась попасть в нужное место, чаще у компа съезжали мозги — протестовал зависанием. А Полина просто-напросто выдергивала шнур из розетки, посылая ко всем чертям отупевший комп.

Сегодня манипуляции с компьютерной мышкой, наконец, дали желанный результат: виртуальный шкаф с документами по велению реального архивариуса открывался и закрывался, без проволочек и зависаний. Списки документов, учетные карточки являлись взору как россыпь драгоценностей в ходе археологических раскопок. Уже не раз Полина от радости хлопнула в ладоши. Сколько времени она тщилась уразуметь классификатор электронного архива — впустую! А сегодня пальчики летают по клавиатуре, мышка снуёт туда-сюда, подобно челноку швейной машинки. И раскрываются недоступные прежде электронные копии документов. Радуясь успеху, благодарила Нину за ценный труд.

Получается, Нина за короткое время сумела отсканировать бездну документов: инструкции, стандарты, методические указания, пояснительные записки, чертежи. Габаритные документы отправляла в типографию, затем электронные копии связывала в удобный альбом.

На одном ящичке рука задержалась, мелькнуло смутное подозрение: странно, почему он словно обит кожей, причём дорогой сафьяновой. Сафьяновой?! Словно с головой бросаясь в омут, ткнула в алую кнопочку, напоминающую обнаженное сердечко. Экран вспыхнул алым заревом — и погас. Черный-пречерный монитор, предвестник грянувшей беды, черная метка компу. От страха Полина закрыла ладонями глаза. Опять эта сафьяновая папка. Она и здесь, в виртуале, нашла тайное пристанище.

Сквозь пальцы брызнул золотистый свет. Медленно опуская ладони, увидела: монитор лучится рассеянными солнечными бликами. Плывут три серых облачка. На каждом знак вопроса. Внизу на крохотном клочке зеленой лужайки выпрямилась лилия с тремя соцветиями.

«Ответь на три вопроса, и, быть может, сафьяновый ларчик откроется» — прошелестел в голове вкрадчивый шепот.

Облачко выплыло на середину. Закорючка вопросительного знака рухнула вниз, рассыпавшись на буковки, которые тут же выстроились в слова, а слова в предложение:

«Ты хочешь узнать больше о любви?» — Первый вопрос показался пустяковым. Полина передернула плечиками, естественно, нажав кнопочку «да».

Первый бутон лилии распустился.

«Готова отдать самое ценное, чтобы любовь вошла в сердце?» — Полина заколебалась. Что для неё самое ценное: дочь? муж? работа?

На дисплее выскочил хронометр, пошел отсчет. Секундная стрелка рваным ходом плыла к финишу. Полина поднесла кончики пальцев к вискам — так делал папа, когда возникала трудная задача. От бархатных прикосновений умерился стук взволнованного сердца. Внимая благостному успокоению, девушка прикрыла глаза.

Что за дурацкий вопрос! Рука потянулась отключить программку-розыгрыш. В это же мгновение стрелка достигла финиша. Пальцы отдернулись от клавиатуры как от раскаленной жаровни. Натуральная волна ударила в грудь, повалила на спинку кресла. Из динамиков монитора вырвался устрашающий рев.

Полина прикусила губы. Голова отказывалась понимать суть игры. Не ответила на второй вопрос, ну и пусть! Эта сафьяновая папка заразила электронные мозги слабенького компа смертоносным вирусом всепоглощающей любви.

Сознание архивариуса помутилось. Она схватила клавиатуру обеими руками, дрожащими от ярости. В мгновение доска с кнопками стала грозной палицей. Со всего размаха треснула ею по компу.

Он устоял. Лучащийся свет монитора превратился в трехгранный клинок. И этот клинок схлестнулся с увесистой тороидной палицей. Девушка вскочила, бросилась наносить по компу удар за ударом. Странный световой щит их отводил. Видя, что с монитором не совладать, разъяренный пользователь ПЭВМ опустилась на колени. Но совсем не для того, чтобы признать поражение. Бульдожьей хваткой руки уцепились за системный блок. Прилагая титанические усилия вырвала блок из отсека стола. Вырвала с кишками и жилами, в виде всех этих шлейфов и проводков. Присев на корточки, тужась, как штангист, выполняющий жим, с воплем взяла вес. Системник взлетел на выпрямленных руках. К черту любофь!

Ни секунды не колеблясь, Полина швырнула импровизированную булыгу в клинок монитора. Прежде чем навек погаснуть, на зеленой лужайке раскрылся второй цветок лилии, воспарили слова: «Ты почти правильно ответила на второй вопрос. И это почти оставило тебя без моих подсказок раскрыть третий вопрос». Как будто монитор был еще и параллельно подсоединен к другому неведомому системнику.

«Что я наделала?» — пронеслось отрезвляющим ветром. Но поздно. Её системник смачно припечатал дисплей к стене. Вспышка света озарила комнату архива. И наступила темень. Явилась та первозданная Тьма, из которой вышел страшный Атум — первый Бог Вселенной.

Сейчас Атум, как и прежде, воспарит над бездной, произнесет магическое заклинание, приступит к творению мира, и прежде оплодотворит себя, чем сотворит подобное себе. Тот древний египетский миф выбрал место нового творения в полуразрушенных корпусах прежде могучего завода. Словно вокруг незыблемая водная гладь, первозданная темнота и распростертая в беспамятстве девушка, которой лишь два хрупких цветка лилии, вошедшие в память, не дают сгинуть в первозданное небытие…

***

Евгений Борисович в приятной рассеянности шагал в кабинете взад-вперед от окон к двери. Лакированные листья лимона колыхались вслед. Из тугих бутонов прорывался долгожданный аромат. Или это витал запах Полины. Аромат молодого тела, якобы модных духов.

В отличие от прожженного бабника, Евгений Борисович всего лишь подмечал, говоря техническим языком, «изюминку» женской натуры, зерно, не давшее всходы. И затем вместе они либо взращивали плод, либо искореняли сорную траву в цветнике души. Предваряя вхождение в интимный мир, развитым чутьём проводился молниеносный экспресс-анализ на годность к подпольному приключению.

Подпольному, потому что первые всходы в цветнике души должны быть невидимы никому, кроме их двоих: умудренному мужскому началу и внимающему женскому. Хотя может быть и наоборот: умудренный женский и внимающий мужской. Уберечь ростки от сплетников и сплетниц — тех, которые взахлеб судили и рядили, промывали косточки, вникали, обсуждали выведанные интимные подробности. Суды-пересуды губят подобно проказе.

В техотделе издавна велась дурная традиция перемывать косточки другим. Две Светланы и две Любови — закоренелые сплетницы. Чаепитие у них, как пир вампиров, выпивающих душевные соки выбранной жертвы. Как известно, чтобы стать вампиром недостаточно быть укушенной этим бесом бессмертия. Нужно самой вкусить кровь замаскированного монстра. То есть в данном случае посплетничать о сплетнице. Потому в техотделе не прекращались интриги.

Принимала участия Полина в интригах и сплетнях? Скорее, нет. Её не считают полноценным членом техотдела: какой-то архивариус-недотепа. Вечно заспанная молчунья, которая никак не может пробудиться от сна явного, от сна грёз и фантазий.

Есть надежда, что эта производственная проказа не тронула девушку.

А значит, девушка становится ближе.

Евгений Борисович приостановился у книжного шкафа. На одной полке стояли инструкции, стандарты, методические указания, регламенты — всё это временами использовалось для справки. На полке выше разместились технические книги, содержавшие базовые знания по профилю работы. Книги эти читаны-перечитаны, обращался к ним изредка. Тончайший налет пыли покрыл корешки белесой мутью, лёг на полированную полоску полки, где обосновался ряд сувениров: фигурки из гжели, полудрагоценных камней, бронзовая статуэтка, мельхиоровая рамка для фотографий, резные изделия из липы…

Никто не знал, не догадывался, что памятные сувениры либо вручены, либо куплены в знак состоявшейся любви. Когда удавалось, каждую весну встречать по-новому, с новыми ощущениями и новым субъектом интимного внимания — на этой полочке появлялся новый памятный знак. Самое дорогое — ощущения порой всплывали в сердце как сияние граней бриллианта. Память — капризная барышня. Кнопочки управления ею порою недоступны. Алгоритм их активации, считал Евгений Борисович, никогда не будет до конца уяснён. Только такими козьими тропами, как взыгравшее сияние в небесах, как обрывок мелодии, как памятный знак в виде сувенира возвращал дивные ощущения. Возвращал, чтобы подтолкнуть к новым.

Евгений Борисович салфеткой смахивал пыль, ставя плотнее друг к другу памятные знаки успешных и безопасных интимных приключений, важных личный свершений. Если завяжутся отношения с Полиной, каков будет сувенир? Место найдется для новых памятных регалий, но всё-таки возраст, близкий к пенсионному, что-то нудит, что-то шепчет на ухо, как вредный старикашка-ворчун. Возраст — плохой советчик. Все друзья-ровесники состарились. И он знает, почему…

Распахнулась дверь. Ворвавшийся ветер пронесся по фигуркам, сдувая пылинки; прошелся по серебру волос Евгения Борисовича. Он обернулся, интуитивно предполагая, кто бы это мог быть.

Разлохмаченная Полина с круглыми глазами, надкусанной губой, на которой алели бусинки крови, казалось, рухнет в изнеможении. К груди прижимала ворох каких-то деталюшек, опутанных сетью разноцветных проводов. Вздымалась девичья грудь в такт колотившегося сердечка. Глаза бледной красавицы мокрые от слез.

Евгений Борисович в доли секунды оказался рядом с гостьей. Придерживая за локоть и талию, довёл до кресла. Руки Полины разомкнулись. Все деталюшки рухнули в мягкое седалище. Мигом к ослабевшей девушке пододвинулся стул. Она также ухнула жесткой посадкой

— Говорить можете? — спросил Евгений Борисович.

Она кивнула. Указывая на металлические изделия и проводки, сказала:

— Где-то здесь ваш злосчастный проект.

— В смысле?

Губы старшего коллеги разъехались в улыбке. Таким же образом разъезжались мысли в голове.

— Это всё, что осталось от компа. Я не понимаю, что случилось, не понимаю абсолютно. Комп сбрендил!

— Это как же? Подробнее, пожалуйста.

— Не поверите, на мониторе выскочила программка и стала задавать вопросы. Я её и тыкала, и сворачивала — впустую. Пришлось отвечать на вопросы. От этих вопросов у меня задымилась голова, комп свихнулся. Он заскрежетал, как мясорубка, в которую попала кость. И даже покрылся синим пламенем. Чтобы не спалить архив, я его схватила и решила выбросить в коридор. За что-то он зацепился, выпал из рук. И превратился в груду деталей. Я взяла эти комплектующие и бегом к вам. Но, может быть, было что-то не так, как сейчас говорю.

— Ладно, подробности оставим на потом. А зачем бегом ко мне?

Полина пожала плечами:

— Где-то здесь жесткий диск. Надо скорее вставить в ваш комп, чтобы не потерять данные. Я ведь нашла в нём электронный архив с бездной отсканированных документов.

— Не беспокойтесь, в этом случае скорость ничего не решает. Это же вам не донорское сердце, которое может жить всего шесть часов.

Хлопнула оконная рама. По шторам пробежала вереница зеленых огоньков. Полина задрожала. Слова вылетали из одеревеневших губ, как дробь барабана.

— Вы видели, видели?

— Что и где?

— Там возле штор зеленое свечение. Такое же было и вокруг моего компа.

Евгений Борисович подошел к окну, взялся за шторы. Полина ахнула, закрыв лицо руками. Мрак застил глаза. Так было, когда пропала надежда на возможность реальной первой любви. Мрак и холод ночи, распухшее от слез лицо. Тягостное утро с еще большей болью.

Вдруг теплая рука коснулась головы, приятным баритоном окружили слова.

— Полина, вы напрасно пугаетесь. В моем кабинете никогда ничего не бывает, что может досадить, вызвать негатив. Успокойтесь. Все под контролем.

— Это у вас, у меня — нет.

Она отняла руки: зеленое свечение исчезло. Уголки губ дрогнули в слабой улыбке.

— И вправду ушло!

— Присаживайтесь. Я стульчик придвину к моему зеленому оазису. Видите, сколько тут зелени, и без всякого свечения.

Вдруг взвыли псы за окном. Лай, переходящий в заунывный вой возвращал к предощущениям больших неприятностей.

— В этом году необычно много бездомных собак, — сказал Евгений Борисович. — За зиму на территории завода собралась целая свора.

— Откуда они взялись?

— Очередная волна кризиса. Некоторым становится трудным прокормить себя, не говоря уж о собаке. Доллар скачет как припадочный: то вверх, то вниз.

— А почему из-за какого-то доллара столько неприятностей?

— Вы наверное знаете, что была «холодная война двух сверхдержав». Победила Америка. Но проиграла не Россия — проиграл весь мир. По праву сильнейшего ускорилось подчинение всего и вся в глобальном масштабе. Подчинение через доллар, через военную мощь, через междоусобные войны, через ложь и лицемерие. Глубоко законспирированное высокотехнологическое рабство. Но решать судьбы мира, думать за всех может только Бог, который где-то далеко и одновременно растворен во всем. Кто берёт на себя его функции, явно рискует. Рискует окончательно расколоть мир баррикадами с последующими освободительными войнами, а то и предсказанным апокалипсисом. Поэтому священная задача — чтобы неминуемая гибель евро-американской цивилизации не привела к гибели всего мира. Все-таки многополярный мир — это лучшая альтернатива уразуметь Божественный замысел, создать гармоничную цивилизацию.

— Гм, где же наверняка больше присутствует Бог: в церкви? мечети?

— Церковь и мечеть — это самый короткий путь к Богу. Но воцерковление требует серьезных усилий над собой.

— А в церкви можно помолиться, чтобы было много денег? Я, все-таки, думаю, будь в достатке деньги, решатся многие личные проблемы. Хотя бы муж не будет работать на двух работах, больше времени будет дома. Мы каждый год могли бы отдыхать на море. В нашем уральском краю мне катастрофически не хватает солнца.

— О достатке молятся. Однако не конкретно, чтобы приплыло в карман много денег. Пока рубль привязан к доллару, а доллар — это зло.

— Как же быть?

— Забыть о деньгах и жить для души. Потребность в деньгах сама собой утрясется. Многие вещи просто не нужны. И как раз те, за которые просят много денег.

Полина хохотнула. Евгений Борисович откинулся на спинку кресла, краешком глаз любуясь простодушной девушкой. Это царственное простодушие. Внешне Полина близка к идеалу телесной формы. Стройная, гибкая, с тонкой талией. Некоторые даже не подозревают, какое сокровище заключают в себе. Внешние данные Евгений Борисович ставил на первое место.

Он и сам тщательно следил за внешним видом. Всегда подтянутый, бодрый, с приятным ощущением мускульной силы. Собственные физические данные под строгим контролем: вес, осанка, завидный мускульный потенциал (отчасти занимался бодибилдингом), отсутствие болезней. Раз в год по собственному почину проходил медицинское обследование, совмещенное с профилактическим пролечиванием: массаж, ванны, процедуры и прочее.

Как-то взял за правило, пред тем как поехать в санаторий (предпочитал российские с уникальными лечебными факторами) посещать косметический салон, где смягчали кожу лица, красили волосы, убирая седину, делали педикюр. Он пропитывался молодежным сленгом, одевал бейсболку, козырьком назад. Для пробы на пару с племянником шли на дискотеку. Восхищенные взгляды девчонок, их восторженный шепот, говорил, что попали в тему. На пару с племяшом снимали девчонок, как два генерала выбирают помощниц перед строем замерших контрактников женского пола.

Однажды ощутил себя настолько молодым, что по приезду в санаторий с ходу познакомился с двумя девчонками возрастом чуть за двадцать. Себя выдал возрастом чуть за тридцать. Три ночи они провели вместе. Девчонки потом признались, что у них впервые секс втроем; и такой он оказывается классный. Великовозрастному бой-френду стало стыдно, что переусердствовал в сексе. Быть первым, уж точно не хотел. Благо, что всего на неделю прилетели подружки.

Евгений Борисович задумался, глядя на притихшую Полину, на её тонкие пальцы, бархатную кожу почти детской руки. Девушка явно неопытна, но гонор молодости страхует от самоуничижения. Это и хорошо и плохо. Может наделать ошибок, потратить уйму времени и сил на их исправление.

— Хотите, чайку, Полина. В это время у вас в техотделе чаепитие идет полным ходом.

— Хочу, если у вас найдётся чашка и ложка.

— Найдется и чашка и ложка, и всё, что вам угодно.

— Всё-всё?

Брови Евгения Борисовича взметнулись вверх. Быстрый взгляд мгновенно оценил ситуацию. Растерянная девушка, сломанный компьютер, трудное производственное задание. Чтобы выбраться из такой ситуации, она пожирает его глазами, уже готовая выполнять указания.

— Сказать: есть все и ничего не надо — значит сказать, что жизнь остановилась. Новое перестало входить в неё. А это, — он пожал плечами, — это допустить к себе скуку. Это хуже тех собак, что воют за окном.

Гостья помолчала, вскинула брови, спросила с лукавой улыбкой:

— У вас, наверное, и чай особенный?

— Безусловно! Он особенный. Отчасти увлекаюсь фитотерапией. Сам составляю сборы трав. Вы знаете, иногда не хватает одного сильного ощущения, чтобы всё остальное встало на свои места.

Полина вздрогнула, мотнула головой:

— Как это?

Евгений Борисович, выдерживая паузу, залил кипяток в заварочный чайник, накрыл остроконечную крышку тканым полотенцем, расшитым красочными узорами. Присел напротив милой коллеги, не сводящей с него глаз.

— Если про чай, то так. Через пять минут в кружке заплещется янтарный напиток. В нём букет ароматов. Первый глоток — и воспринимаете сразу все. Но потом определяете доминирующий вкус и наслаждаетесь им.

— Никогда так чай не пила. В первой фразе вы намекнули на универсальность подхода. Тогда, если не про чай, то как?

— Так же. С небольшими оговорками.

— И что, много этих оговорок?

— Это зависит от правильности действий. Вот смотрите, сколько можно себе нагрести неурядиц только вследствие рассеянности, невнимательности. Вы, скорее всего, по рассеянности ткнули в активную кнопочку вашего компа. И что? (Полина пожала плечами). Выскочила программка, от которой задымили ваши мозги и комп съехал с катушек. В наших поисках проекта мы отброшены назад. Путь наш удлинился; впереди, как в сказке, непроходимый лес, населенный чудовищами.

— Ой, не пугайте меня, а то снова по рассеянности напортачу.

— Что же вы такая пугливая? — В словах звучала теплота, нежели упрек.

— Мне в техотделе всегда дают понять, что не дотягиваю до нужного. До грамотного архивариуса. Не говоря об инженере.

— Вы хотите быть инженером?

— А что? Глядя на инженерш техотдела, думается, и я смогла бы так картину гнать. Ну конечно, кое-что надо уметь. Например, быстро печатать, знать офисные и чертёжные программы. Совсем не обязательно самой что-то творить, или, говоря иначе, делать совершенно новую работу. Наши инженерши прежде чем за что-то взяться, ищут «рыбу», образец, чтобы содрать. Так и я могу работать. Правда, нет у меня диплома — это проблема решается в легкую, когда есть деньги. Трехгодичный ускоренный курс без отрыва от производства. Да ещё по направлению от завода — вышка у тебя в кармане.

— В кармане «вышка», то есть диплом о высшем образовании. А в голове копилка, куда складывается увиденное, услышанное, усвоенное?

Полина кивнула. На щеках заалел румянец, как будто уличили в постыдном. Она сказала:

— Мне бы научиться отсеивать лишнее: взять от наших инженеров крупицы лучшего, отсеять их склоки, подкалывание, суды-пересуды о других.

— Некоторые вещи либо принимаешь целиком, либо проехали.

— Но вы только что говорили, что есть умение из общего аромата выделять доминирующий, или нужный. Затем усвоить только его.

Евгений Борисович улыбнулся. Слегка коснувшись ладони взволнованной девушки, сказал:

— Вы не заметили, что перефразировали мои слова? При внешней схожести фразы, вложили иной смысл. Этот приём свойственен инженерам техотдела.

— А вдруг они сначала делают себе подобной, и лишь после раскрывают настоящие ценные секреты.

— Если они есть, — заметил с усмешкой Евгений Борисович. Мгновение подумав, поправился: — Есть у них чему поучиться, кой-какие ценные знания можно извлечь. Правда, слишком много апломба у ваших инженеров.

— Да, согласна! Этим они меня отталкивают. Меня держат за дуру, о которую можно потесать языки, когда больше не о ком.

— Представляете, как вы утрете им нос, раздобыв и реанимировав проект, по которому в наш захиревший завод вдохнут продуктивную жизнь!

— Я представляю! Но реально некоторые части проекта необходимо создавать заново. Нашим инженершам не суметь.

— Среди моих знакомых есть крепкие пенсионеры, бывшие конструкторы, которые по временному найму с радостью возьмутся за предложенную работу.

— Почему вы не начальник? Вы такой умный! Мне кажется, что за двадцать минут общения с вами поумнела на несколько лет.

— Вы мне льстите.

— Нет!

— Я бы сказал так: потому и не начальник!

Полина снова хохотнула. Закинув ногу с ногу, с обожанием взглянула на старшего коллегу. Взгляд Евгения Борисовича метнулся к ногам красавицы, пусть они скрыты джинсами, и сама обладательница красоты и молодости пропиталась пылью архива — она прекрасна! Затем взгляд переместился на полку, словно бронируя место для следующего сувенира, что станет символом этой девушки.

С некоторой приятной грустью Евгений Борисович сказал:

— Есть, ещё причины, что не дадут в полной мере снова стать начальником.

— Я знаю какие! Вы добрый.

— В чем-то вы правы. Тщеславие и доброта — вещи несовместимые! Мы совсем забыли про чай.

— Да и про доминирующий аромат!

— Но примете к сведению, главное — работа.

— И минута отдыха! ­ ­ — добавила Полины, готовая от распирающей благодарности расцеловать коллегу. Не все плохо, что плохо начинается.

Глава 3. Дополнительные сведения об элементёрах

(элементёры­ — останки человеческих душ)

Радиоприёмник, закрепленный на стене у книжного шкафа, передал сигналы точного времени. Голос диктора едва слышен. Взгляд Евгения Борисовича переместился к наручным часам. Девять часов вечера. За окном сгущаются сумерки, на письменном столе чернила текста сливаются в кромешную тьму. Да уж засиделся! Более чем на три часа продлил себе рабочую смену.

Работа по восстановлению проекта не отменяла текущие обязанности. Это разработка технических заданий на закупки материалов и услуг. Чтобы быть правильно понятым беспристрастной электронной системой, чтобы закупочная процедура прошла без сучка и задоринки важно соблюсти обоюдно принятые правила. Жизнь по правилам, оказалось, имеет изысканный вкус.

В домашнем архиве до сих пор хранится виниловый диск «Play’N’game» от Nazareth, выпущенный в 1975 году, и в том же году диск обосновался в коллекции юноши Евгения. Более сорока лет этот диск, как и десятки других сохраняет изначальный свойства: без помех воспроизводится на HI-FI аппаратуре, передавая ощущения рокерской юности.

Жизнь, считал Евгений, это игра по строгим правилам. Возможные сценарии можно пересчитать по пальцам. Так было и будет. В его жизни сыграны несколько сценариев, где он главный герой. В каждый сценарий внесены строго дозированные импровизации — это нечто вроде романтической дури здравомыслящего господина. В новом сценарии, куда уже влез, что-то настораживает.

Раздался басистый лай бездомных собак, как будто совсем рядом, под окном. Евгений Борисович, вздрогнув, стряхнул оцепенение. Чушь! Пусть даже с каждым разом сложность выбранной роли возрастает, правила есть. Значит, будет и решение проблемы с восстановлением проекта. Он с блеском сыграет новою вариацию искателя утраченных ценностей.

Пора домой. Ужин отменяется, сразу по приезду, переодеваюсь в спортивный костюм и легкой трусцой по стадиону накручу километров семь.

Евгений Борисович облачился в стильное кожаное полупальто, погасил свет в кабинете, закрыл его на замок. Редкие фонари аварийного освещения вырвали из мрака длинный коридор. Слева и справа поблескивали лакированные ручки запертых кабинетов, таблички под золотое тиснение с фамилиями специалистов и руководителей. Все цивильно в офисном корпусе, вопреки производству, дышащему на ладан.

Чеканя шаг, Евгений Борисович прошествовал по коридору. Прежде чем нажать на кнопку кодового замка выходной двери, оглянулся. Из щелей дверного проёма комнаты архива изливался свет. Неужели Полина тоже задержалась? Нет, она бы сообщила, и кроме того, у неё ребенок — его нужно вовремя забрать из детского сада. Есть муж — ему надо приготовить ужин.

Кто же в архиве? Он постучался. Стук возвратился слабым эхом. Чуть тронул дверь — тишина. Дернул сильнее — звякнул засов замка.

— Полина, это ты в комнате?

— Нет, это я, — проскрежетал мужской голос.

— Валерий Борисович?

— Валерий Борисович, — послышалось из-за двери.

Что за чертовщина?! Кто-то глумится? Голос странный. Как будто знаком, но звучит как из могилы заживо погребенных.

Зданию скоро восемьдесят лет. В его стенах за эти годы трудились, пожалуй, несколько тысяч человек. Несколько тысяч судеб, так или иначе, соприкоснулись со стенами здания. Пора появиться привидениям, как в старинных замках, как в любом доме, прослужившим не одно поколение.

— Вы работаете, Валерий Борисович?

Что-то тяжелое грохнулось на пол. Алая струйка выбежала из-под двери. Евгений Борисович едва успел отскочить, пристально вглядываясь на расползающееся красное пятно. Боже мой, вдруг у него случился очередной инсульт. Евгений Борисович, что есть силы рванул дверь на себя. На это раз дверь легко поддалась. Он едва сам не упал от резкого рывка.

В комнате никого не оказалось. Мерцала настольная лампа. Несколько архивных папок аккуратной стопкой обосновались на краю стола. Одна папка раскрыта и лежит точно посередине под настольной лампой. Алая струйка вытекала из лежащей на полу пластиковой бутылки. Евгений Борисович наклонился, чтобы поставить её вертикально, но не удержался и сам грохнулся на пол. Качнулся стеллаж с кипой архивных документов. Евгений Борисович вскочил, обвел взглядом комнату. Ладонью надавил на архивный шкаф, проверяя устойчивость. Сердце ухнуло от странного ощущения: от металлических полок исходило противодействие, словно их поддерживали с обратной стороны. Чертыхнувшись, щелкнул выключателем лампы. Поскорее уйти отсюда, игры с невидимками не в его правилах.

В этом техотделе вечно что-то происходит. Он знал его репутацию, сам начинал в нём работать. А суть такова: кто хоть год проработал в техотделе, сотворит необычное в жизни, судьба здесь активирует неординарность. Это факт, это проклятие, это благо.

Без полоски света у порога вход в архив зиял черной дырой. Шагни в неё — и сгинешь навеки. Внезапно захолонуло сердце. Седовласый инженер на минуту отключился от реальной обстановки. Вдруг обдало жаром. Евгений Борисович носовым платком промокнул капельки пота со лба. С усмешкой подумал, бросает в жар, как женщин при климаксе?! Не приведи, Господи! Какой климакс?! Это всего лишь аура техотдела. Скорее прочь отсюда.

***

Старлей с удобством расположился в кресле, в метре от которого только что на полу барахтался Борисович. Напротив кресла размещено зеркало. В нём ощутим облик Полины. Она, сомневаясь в достойном внешнем виде, на дню не раз и не два прихорашивается. А Старлею всегда хочется помочь: откинуть упрямую прядь девичьих волос, провести иссохшей рукой по шелковистым прядям.

Так бы он гладил дочь.

И в этот раз он не сумел сбросить бремя условностей, выйти из-за стеллажей, побрататься с Евгением. Что-то Евгений ощутил фибрами сердца. В смутных ощущениях уловил облик ночного гостя. На какие вещи раскрыть Евгению глаза? Как подтолкнуть его к пониманию, что вслед за призраками приходит нечто реальное, чего нет в его жизни, и без чего жизнь не может считаться состоявшейся.

С десяток лет назад Старлей приметил бездомных собак, в зимнюю стужу пробирающихся к зданию. Свора одичавших псов плутала по лютому холоду в поисках главаря и теплого убежища.

Он схватил самого здоровенного пса, одной рукой взялся за крестец, другой за складку загривка. Легко оторвал от пола на два метра, тряханул псину так, что лязгнули клыки. Остальные псы притихли, поджав уши. Оставалось накормить собачин, чтобы стать их главарем. Старлей повел свору в тайную комнату, где приготовлена миска с тушеным мясом. Псы с урчанием набросились на сытную еду. Наевшись до отвала, улеглись у ног Старлея, помахивая хвостом и ловя его сумрачный взгляд.

Теперь он господин стаи бездомных псов. С притворной яростью вожака трепал какую-нибудь псину, замечая, что в эти минуты его руки покрываются собачьей шерстью. Щетина на лице разрастается до глаз. Передние зубы становятся зловещим комплектом заточенных резцов и резко выпирающих устрашающих клыков…

Старлей раскрыл окно. Зловещий вой вырвался наружу, словно распалял ярость у одних, страх у других.

Евгений Борисович ускорил шаги. Навстречу неслась галопом свора диких собак. В призрачном свете луны и мутного сияния уличных фонарей псы выглядели осатаневшей стаей фантастических существ. Клыкастых, ощерившихся в безумной ярости.

Пешеход приостановился. Приостановились и псы. Для бездомных собак эти псы слишком упитаны. Мощная грудь с крепкой шеей, увенчанной раскрытой пастью, с белыми, как бивни слона, клыками. Толстые лапы и густая шерсть. В окрасе преобладают желтые песочные тона.

Невольные стражи невесть чего с глухим рычанием взирали на одинокого путника. В это время суток заводская территория превращалась в их вотчину. Любой прохожий — враг. Казалось, если страх завладеет сердцем, вдруг он кинется бежать, выкажет агрессию — исход предрешён. Его тут же разорвут на части, обглодают до костей. Белых, как их клыки. Но прохожий с невольным восхищением любовался дикой мощью когда-то домашних послушных собачек.

Сделал шаг вперед. Псы сгрудились плотнее на его пути. Не пропускают, провоцирую на трусость и агрессию. Вот они взяли в круг. Несколько псин, присев на передние лапы, приготовились к смертоносному прыжку, способного повалить с ног любого. Другие бегали кругами, временами с лаем подскакивая к ногам. Похоже на классическую облаву.

Евгений Борисович сорвал шапку, швырнул в сторону. Псы, на лету схватив, разорвали в клочья. В мгновение вернулись на исходную, готовые также разорвать бесстрашного путника. Вдруг до ушей донесся истошный вопль, чудовищный по силе и зловещий по тону. Псы мгновенно обмякли, враз слетела агрессия. Толстые лапы скачками понесли мощные мохнатые тела в сторону, откуда исходили жуткие звуки.

С непокрытой головой и поднятым меховым воротником модного кожаного полупальто заспешил к заводской проходной, где поджидал безотказный автомобиль с включенным автозапуском мотором и, наверняка, согретым салоном. Ранней весной ночи холодные.

***

Старлей стоял у входа в здание, где размещался архив. Комбинезон цвета хаки, кожаные сапоги, начищенные до блеска — он выглядел франтоватым военным. Офицерская фуражка с кокардой советских времен сметала всякие сомнения — это служивый командир, закаленный в боях и лишениях, способный в засаде ждать сигнала активных действий.

Правда, засада длится тридцать лет. Он порой сомневался, человек ли он, и живы ли те идеалы, за который не жалели жизни. Седые волосы связаны в пучок. Во всё лицо щетина, в самом деле похожая на собачью шерсть — с таким видом на военный смотр не пойдешь.

Тридцать лет назад Старлей чудом выжил в групповом несчастном случае со смертельным исходом. Выжил, чтобы отомстить. Истинный виновник смертельной драмы — господин N до сих пор здравствует. Купается гад в роскоши. Ещё тогда, в день групповой смерти, Старлей, уходя из жизни с мертвыми друзьями, понимал, что этот несчастный случай совсем не случайность. В игре в жизнь появилась новая роль: хранителя гонимых ценностей. И что самое трудное в этой роли — приравнять месть к торжеству похеренных идеалов.

Вслед за аварией, унесшей из жизни тех, кто реально определял судьбы завода, началась приватизация. Дабы не допустить прихватизацию всех сокровищ завода, Старлей изъял из архива часть документации. Той, что на правах подлинника без права на копирование хранилась в специальном шкафу.

А заключала в себе документация ценнейшие сведения о дислокации на территории завода секретной базы ТМ3Х — подземное хранилище неприкосновенного запаса продовольствия, провианта (амуниции), арсенал сверхсекретных технических новинок для выживания в ядерном аду.

Официально, это место на территории обозначено как бомбоубежище. Толщина бетонных стен такова, что выдержат прямое попадание ядерного боезаряда. Одна из подземных стен имела замаскированный вход в тоннель для перехода в следующее подземное сооружение. Это уже целый комплекс строительных и технических устройств, позволяющих автономно жить не менее 50 лет критически важному персоналу завода. Здесь могли комфортно разместиться порядка 70 человек из числа высших управленцев, лучших специалистов и рабочих, с женами и детьми.

Самая продвинутая версия Ноева ковчега перешла в полное владение Старлея. На одних продуктов можно сколотить огромное состояние. Если же продать все секреты технического устройства подземного города, можно стать баснословно богатым человеком.

Господин N и К° не знали об истинных богатствах завода. Они купили, что наверху, снаружи. Внутреннее богатство осталось им недоступным.

Правда, есть одна закавыка, связанная с предполагаемой реконструкцией завода по проекту ТХМ ХХ. Некоторые корпуса должны встать прямо над подземным городом. Это значит, при строительстве могут наткнуться на некоторые технические сооружения и раскрыть обитель автономной жизни, так долго хранимую в секрете и неведении.

Порывы ледяного ветра трепали седые волосы Старлея. Подбежавшая свора якобы диких собак прервала мысли о будущем завода, о Евгении, которого чуть было не посвятил в свою тайну.

Псы хороши и на вид. Львиного песочного окраса. Широкогрудые, коренастые, с мощными лапами и скуластыми мордами. В профиль напоминают немецкую овчарку, но с укороченной мордой стаффордширского терьера. Эти две породы послужили основой для собственной. Развитый интеллект немецкой овчарки и пробивная мощь стаффордширских терьеров — отличный сплав для охранной собаки, способной без колебания разорвать кого и что угодно по команде Старлея.

В племенной стае три кобеля и две сучки. Клички подобраны в армейском духе. Самый крупный кобель Прапор. В отсутствие Старлея Прапор становился вожаком. В перемещениях по территории завода он бежал чуть впереди. По правую сторону пристраивался Сержант, по левую — Ефрейтор. Это два молодых кобелька, трех лет от роду. Особи женского пола держались позади. Две разновозрастные сучки ростом меньше и на вид не столь агрессивны. Имена у них гражданские: Рая и Долли.

Первым подбегал к Старлею Прапор. Широким лбом тыкался в ноги хозяина. Чуткие руки, поглаживая, трепали загривок. Вслед за вожаком за порцией ласки подбегали Сержант на пару с Ефрейтором. Сучки могли ластиться часами, лизали руки, поскуливая от радости.

В минуты братания с четвероногими друзьями Старлей ощущал радостную теплоту. И, между тем, держал строгий самоконтроль. Четвероногая братва могла запросто взбунтоваться, отступи Старлей от образа лидера. Конечно, преданность собак останется. Но двуногий друг станет ведомым звеном стаи. И будет четко исполнять волю вожака в страхе быть покусанным.

Обряд приветствия свершен. Старлей засобирался домой. Ледяной ветер не располагал к ночной прогулке, и псы, похоже, набегались вволю. В его доме сухо, тепло и сытно. Под двухметровой толщиной бетонных стен создается впечатление абсолютной тишины, где разверзаются глубины потрясающих возможностей.

Проектный вход в подземный дом (через бомбоубежище) Старлей заблокировал разборкой основного приводного механизма. Ныне бетонные плиты вросли друг в друга. Посторонний физически не сможет попасть в его подземные владения. За десятилетие добровольного заточения сделал несколько коммуникационных соединений с внешним миром. Одно через вентиляционный короб, но здесь 83 метра пробираться ползком. Это аварийный выход, на крайний случай.

Второе — через проходной канал теплотрассы.

(по федеральным нормам безопасности каналы тепловых сетей бывают проходные в полтора метра высоты и непроходные, проходные каналы устраивают в местах, затрудненных для ремонта и облуживания. — Прим. автора).

Изначально проектом предусматривалось автономное теплоэлектроснабжение с подключением к силовому кабелю сверхсекретной подземной электрической сети, соединяющей подобные сооружения ТМ3Х с главным командным пунктом, где-то в глубине России, и с несколькими генерирующими источниками электроэнергии, рассредоточенными по Сибири.

Если массированный ядерный удар сметет российскую страну, если на внешнем фронте враг восторжествует, будет существовать другая Россия — подземная, которая через поколение снова выйдет наверх. Россия непобедима.

За все тридцать лет сверхсекретный кабель ни разу не обесточивался. На всякий случай Старлей выполнил резервирование электроснабжения от используемых на заводе сетей электро и теплоснабжения. Сделал так, что никто не сможет обнаружить.

Много тепла и не требовалось. Круглый год естественная температура в подземной обители составляла 5 градусов по Цельсию. Тепло требовалось для бытовых помещений: комнаты для отдыха и комнат для работы. Персонал хранителей секретной базы ТМ3Х состоял собственно из Старлея, Порфирия, пяти псов. Да и Порфирий на самом деле кот с измененной психикой.

***

Порфирий под стать собакам был внушительных размеров и свирепого нрава. Окрас тигровый, со лба на грудь опускался белый галстук.

— Как дела, Порфирий? Чем обеспокоен? — сказал Старлей, зайдя в служебную комнате базы ТМ3Х.

— Мур-р, — ответил кот. Вскочил со стула, ткнулся широким лбом в голень хозяина. Спина дугой, хвост трубой.

Коту восемь лет. Его слепым двухнедельным котенком принесли за шкирку собаки, как игрушку щенкам. Котенок прозрел в темноте подземелья. Когда началось половое созревания Порфирия, Старлей оскопил его. Развитие кота пошло по другим направлениям.

Порфирий обнюхивал пасти утомившихся ночными прогулками собак, обалдевая от незнакомых запахов. Ластился к хозяину, как изнывающая от скуки леди. Поминутно настораживал уши, подрагивая усами и кончиком носа.

— Опять что-то ломит наши стены? — У кота вздыбилась шерсть. — Придется сделать обход.

Обычно обход уникального комплекса подземного жизнеобеспечения производился по графику. В последние месяцы внеочередные проверки шли одна за другой. И тому была весомая причина.

Луч фонаря медленно полз по стыкам бетонного панциря. Взгляд Старлея следовал за пятном сфокусированного света, выискивая следы протечек, трещины, отслоений, следов плесени.

Всё в хорошем состоянии, кроме шлюзовой камеры.

Продовольственные запасы хранятся в помещение площадью 800 квадратных метров на стеллажах трехметровой высоты. Между стеллажами метровый проход. Имелся центральный проезд шириной 2 метра. Пол отшлифован до зеркального блеска, чтобы электрический погрузчик мог развернуться практически вокруг оси, заблокировав ведомые колеса.

Казалось бы, только вино может храниться десятилетиями, отчего его вкус лишь улучшается. Однако не только вино — из года в год убеждался Старлей. Как бы не хулили диетологи консервированные продукты, но при научном подходе к консервированию

(а в Советском Союзе даже организация труда была научная; не заостренная на бережливость, поиск издержек и прочего, а именно научная, то есть с умом и здравым смыслом)

обработанные по особым технологиям продукты, могли обеспечить полноценное сбалансированное питание в течение пятидесяти лет. И пользовался этим богатством один Старлей да его верные четвероногие друзья.

Технология производства продуктов питания разрабатывалась для сверхдлительного космического базирования и перелётов. Срок хранения продуктов по существу исчислялся временем сохранности упаковки.

Упаковка суперская! Такую не увидишь в обычных продуктовых магазинах. Металлические контейнеры с разносторонним напылением: с внутренней стороны оно нейтрально к хранимым пищевым продуктам, с наружной — способно противостоять даже кислотному дождю. Есть продукты и в стеклянной таре, крышки запаяны. Есть брикеты в упаковке из высококачественной аустенитной стали, которую вообще не берет никакая ржа.

Линии стеллажей обозначены по типу продукта:

Молоко

Телятина

Индейка

Зерновые

Мука

Сахар

Чай и кофе (сублимированные)

Кусковой шоколад с 90-% содержанием какао

Сухое вино разных оттенков

Топленое масло

Обезвоженные овощи (картофель, капуста, морковь и свёкла)

Растительная приправа

Сухари, печенье

Комплексы витаминных и минеральных добавок,

Лекарства (таковых немного: антисептики, перевязочный материал, двадцатилитровые бутыли с ректифицированным пищевым спиртом).

Основное лекарство — здоровый образ жизни со специальным комплексом целебных медитаций. Для этого сооружен компактный спортзал, комната для чтения и прослушивание музыки.

Именно здесь Старлей понял, какие книги нужно обязательно прочесть, чтобы правильно развить ум, сердце, сохранить на долгие годы психическое и физическое здоровье. Эти книги составили личную библиотеку, как и строго избранная подборка музыки.

Если Евгений Борисович входил в поборники секса, то Старлей — в противники. Секс не нужен, это пустая трата энергии. Сексуальная энергия трансформируется в энергию высшего порядка.

— Без нас ты подходил к шлюзовой камере? — спросил Старлей.

Порфирий кивнул.

— Что тебя тревожит?

Кот оскалился.

— Ты сам понимаешь, мы не просто узники этого никем не знаемого подземного дома. Мы пробиваем ход в другой мир, где обретается бессмертие. Там, наверху, создали много школ, как прожить жизнь не впустую, как узреть воочию параллельные миры. Создали психотропные порошки и таблетки, алкоголь. Билет в параллельное, купленный таким образом, слишком дорог, расплачиваться приходится здоровьем. По пьяни и по дури легко ошибиться и открыть не ту дверь.

Кот смотрел не мигая. Мимика отсутствовала, мысли изливались из голов.

— Давая поговорим через наше устройство, то бишь наш электронный переводчик. Не возражаешь? — Усы кота дрогнули, словно мысли обрели вибрацию на особой волне.

Старлей установил на голову Порфирия искусно сделанную корону из двойного ряда трезубцев, обращенных вверх и вниз. Царственный атрибут сделает слепых зрячими, глухих слышащими. Через беспроводной интерфейс корона связывалась с ноутбуком. Сигналы от головы специально разработанной программой переводились в слова. И таким образом шел диалог.

— Старлей, сукин сын, задолбал меня экспериментами, — говорили динамики ноута.

— Не ругайся Порфирий!

— Это я так, беззлобно.

— Так, всё-таки, кто приходил в шлюз? Мыши меня не интересуют.

— Меня как раз интересуют мыши. Видел и кое-что другое. Ты сядь, хозяин, а то брякнешься услышав такое.

— Ты думаешь, меня еще можно чем-то удивить? Я предполагаю, что бы это могло быть. — Старлей сел в кресло, любуясь короной. Царь! В каждом ряду короны по восемь трезубцев. Кольцо из восьми трезубцев смыкалось на рассекающем и воссоединяющем клине. Нижняя часть клина рассекала лоб, спускаясь к переносице; верхняя взметнулась антенной.

За основу короны взят эзотерический круг из девяти вершин, с удивительными пропорциями, ассоциативно связанных с высшими сферами бытия. Начиналось как раз из желания сделать материальный слепок знания. А получилась вполне работоспособная модель передатчика биотоков.

На остриё каждого трезубца вмонтированы четыре светодиода разного цвета. Иногда ноут не мог перевести в слова биотоки Порфирия. И буйство таковых фиксировали светодиоды, причем цвет закреплен за определенным спектром эмоций.

Красный — раздражен, готов порвать, шмякнуть когтистой лапой, вонзить клыки в сочную плоть.

Желтый — позитивный.

Голубой ­ — фантазии.

Розовый — созерцательность.

Сияние четырех светодиодов смешивалось в сочную палитру.

— Сам знаешь, предполагаешь одно, видишь другое, — сказал Порфирий голосом ноута.

— Я вот, что думаю: ты начал говорить лишь с помощью нашей. Каким же образом мне протереть глаза, надеть какие-то специальные очки, чтобы уметь видеть, как ты. А то, понимаешь ли, пытаю тебя расспросами каждый раз! Вдруг ты лукавишь, рассказываешь басни, как сказочный кот Баюн?

— Не знаю про такого кота. Я знаю лишь что вокруг.

— Ах да, возможно, в этом несовершенство моего переводчика. Сигналы родовой памяти оно не может распознать.

— Ну-у, ты там сам решай, что совершенно, а что нет. Мне порой хочется сорвать корону, чтобы не мучить тебя моими, э-э-э… ощущениями, впечатлениями, короче — интимной жизнью.

— Ха! Интимной жизнью?! Удачное слово! Твои ощущения человечны, мне не надо входить в твой образ, как пишут книги, где животные говорят человеческими голосами.

— Мы животные, всегда говорим. У вас это называется телекинез, телепатия, ясновидение и прочая хрень. Ты, впрочем, близок к этому.

— К чему? К умопомешательству?

— Ты не живешь обычной человеческой жизнью, как те, что наверху. Твоя необычная жизнь, открывает чудесную жилку в тебе.

— Ты знаешь, чем отличается человек от животного?

— Догадываюсь, но… Не могу подобрать человеческого слова.

— Я тебе скажу: у меня есть цель!

— Мур-р! А у меня сметана из твоего сухого молока.

— Вот до чего договорились: мне всегда нужно то, чего у меня нет. Ты довольствуешься существующим.

— Потому что всё уже давно есть. На любой цвет и вкус. Научись это видеть.

— Тебе ли учить меня, Порфирий?

— Я и не учу. Тебя научит, кто ломиться в шлюзовую камеру.

— Кто или что это?

— Скоро только сказка сказывается. Оно бесформенно. Оно даже не оно — это они. Я назвал их Они-я — они так взвывают.

— Кто они?

— Понимаешь ли, хозяин, Они-я сделано… как бы тебе понятнее сказать… Они-я сделано из остатков вашей жизни. Всегда были люди, которые после смерти своего тела, не могут найти другой форму, перескочить на другой уровень. Ведь многие не верят, что жизнь, мой друг, бесконечна, бессмертна что ли. И как ты знаешь, эти многие не понимают бесценного дара жизни и все делают с тонностью наоборот. Вместо добра — зло, вместо любви — распри, интриги… ну и так далее. И когда они умирают, их души, как тлеющие огоньки, как мерцающие сгустки скованной энергии. Как цветные магнитики, не знающие к чему прицепиться. Когда-то, в какие-то времена их становится так много, что они цепляются друг за друга. Представляешь, их притягивает не Бог, как ты частенько называешь единосущное начало. Они притягиваются к подобному, то есть к себе подобным. Эта масса хилых огоньков нарастает, сплачивается, между ними возникают какие-то связи, которые делают это существо сильнее, способность к новой жизни возрастает. Так рождаются чудовища. Им вообще на небеса вход закрыт. Тогда Они-я ищут новую форму здесь. Входит в реально живущих, через страх и ужас, через мечты и фантазии о сверхвозможностях, о сверхчеловеке.

Порфирий замолчал. Светодиоды излучали густой красный свет. Цвет свежепролитой крови.

— Так вот, им стало нужен наш подземный дом. Это чудовище разрослось до таких размеров, что начинает отвоевывать куски реального пространства. И, похоже, начнет с нашего пограничного мира. Его не столько интересует наши запасы еды (Они-я пополняет энергию другим способом: за счет творимых бед ужасом и страхом выбивает из привычной колеи). Ему нужен дом.

Старлей, усмехнувшись, проронил:

— Подземная обитель зла. Есть такой фильм «Обитель зла».

— И что? Я ваши фильмы не смотрю, или очень редко. У меня свои фильмы. Это ты как раздобыл себе ноут, так часами глазами приклеиваешься к нему.

— Многие художественные вещи построены исключительно на реальном. И весь художественный задел (некоторые говорят вымысел) — это дополнительный свет в комнате, что позволяет заглянуть во все углы.

— Хозяин, слушая тебя, выискивал в башке способ защиты, или не в башке, а как ты говоришь — в родовой памяти. Ведь если Они-я пролезет через шлюз в экспедицию, нам кранты: ты никогда не сможешь выбраться наружу. Я ещё могу выбраться по воздуховоду. Но ты останешься здесь, а наши псы — снаружи без кола и двора.

Старлей, закинув ногу за ногу, откинулся на спинку кресла. Длинными пальцами правой руки массировал виски. Как-то вдруг всё ускорилось и все направлено против. Реанимируется проект по запуску нового типа оборудования. Новые корпуса зайдут на территорию подземных складов. Соответственно, при земляных работах наткнутся на бетонные плиты. Примут их за старый фундамент (это территория почти сотню лет используется как производственная площадка) начнут долбить сдуру и отверзнется россыпь богатств, копи царя Соломона.

Допустим, он сможет притормозить реализацию проекта, изъяв их архива всю проектную документацию. Но как дать отпор мифическому Они-я? Кому перепоручить Порфирия, собак? Не бросать же их на произвол судьбы? Тем более, что неведомый лик её ломится в дверь. Оно готово смести, поглотить. И мы всего лишь станем одной из клеток разрастающегося чудища. Второй вариант судьбы — Борисович. С его помощью можно ускорить давнюю задумку…

Старлей с Порфирием двинулись к шлюзу — пограничной зоне, где призраки реальны. Шлюз одновременно соединял пространство, что под куполом неба и что глубоко под слоем плодородного гумуса с сетями подземных инженерных коммуникаций.

Сбросной водовод диаметром около полутора метров когда-то использовался для отвода отработанной промышленной воды. В прошлом веке здесь кипела масштабная производственная жизнь. Для химических производств требовался немалый объём охлаждающей воды. В качестве которой использовали природную прудовую воду. Сбросные водоводы (рукотворное русло подземной реки) — подземные каналы, проложенные с уклоном в сторону водохранилища.

Во времена перестройки, «лихих девяностых» происходила масштабная остановка производств. Корпуса химического сектора завода остановили. Что было наверху металлического, демонтировано и сдано в переплавку. Но разветвленная сеть коммуникаций осталась. Осталась в заброшенном состоянии. О ней просто забыли.

Главный проход подземного склада плавно входил в тоннель Через сто двадцать метров тоннель заканчивался массивной металлической перегородкой с двухстворчатыми воротами. Это так называемая транспортная экспедиция. В ней устроена вертикальная шахта, куда подъёмниками перемещали сначала стройматериалы, затем оборудование, провиант. После чего вход закрыли бетонными плитами, завалили грунтом.

О шахте, шлюзовой камере не знает никто. Кроме Старлея, Порфирия, охранно-розыскной бригады псов и нового подземного сверхсущества, многорукого и многоликого.

***

Гулким эхом раздался лай. Порфирий насторожил уши. Чудовище научилось маскироваться. Да так искусно, что лишь Порфирий мог уловить фальшивые отголоски в радостном лае. По стенам тоннеля электрические лампы, заключенные в герметичные светильники, мерцали двумя путеводными нитями. В руках Старлея поблескивала сталь именного пистолета.

Тоннель уперся в металлические ворота, упрочнённые бронированной сталью с двойной изоляцией. Открыть их под силу лишь троим, одновременно воздействующим на массивные запоры. Для одиноких стражей предназначен вмонтированный в дверь поворотный механизм с маховиком посредине.

Старлей взялся за маховик. Исхудалая рука уверено вращала чугунное колесо в сторону открытия, приводя в движение запорный и уплотняющий механизмы двери. Со скрежетом дверь выходила из прочного зацепления с железобетонной рамой. Свежий ветерок ворвался в подземелье.

Порфирий чихнул раз, другой, третий: новые запахи раздирали ноздри. Курьёзный вид чихающего Порфирия ободрил Старлея. Маховик запорного устройства двери завращался быстрее. Вскоре дверь плавно повернулась. В шлюзовой камере повизгивали от радости четыре здоровых псины. Они волнами радости окружили Старлея. Каждого пса погладил, каждому заглянул в глаза, на мгновение сжимая в ладонях умильную мордашку. Это в его ладонях мордашки умильные. Там наверху, псы являют лик беспощадного зверя.

Запустив собак в подземелье, Старлей захлопнул дверь. Быстрыми движениями проворных рук штурвал закрутился как колёса стартующего автокара. Засовы с жутким скрежетом зашли в упрочненные гнёзда рамы.

В тоннеле соблюдали меры предосторожности: никакого визга, никаких отвлечений. Выстроились в линию. Впереди рысцой бежали собаки, следом шел Старлей. Замыкал крепкий отряд хранителей подземелья Порфирий. Он то и дело настораживался, оглядываясь назад. Только он слышал пульсирующий напор на основные ворота. Это сосредотачивался клубок элементёров. Что-то ему пока не хватает, чтобы проломить ворота. Одним махом снести с пути. Это чудище, похоже, боится собак.

Собаки — живые орудия возмездия. Они, не задумываясь, погибнут, исполняя волю хозяина. Брызнет кровь. И в ней погибель для элементеров. Это знал Порфирий. В далекие времена не было ни городов, ни заводов. А был очаг на костре, такая же пещера вместо дома. Люди приносили кровавую жертву. В теплой крови что-то есть такое, отчего веками живут вампиры и чего боятся элементёры. Боится любая нечисть.

Собак пятеро. Если поочередно они будут жертвовать собой, дойдет очередь и до него, Порфирия. Кот присел, лапой почесав за ухом. Умирать, блин, не хочется.

— Порфирий, не время выискивать блох, — сказал хозяин.

— Знал бы ты, какие блохи сгребут мне башку. — От гулких ударов шерсть у кота встала дыбом. Зарычали собаки. В их глазах вспыхнул кровавый огонь.

— Это гидромолотом неподалёку роют котлован, — сказал хозяин насторожившимся псам

— Какой, нахрен, котлован. Это рвутся к нам, чтобы похоронить заживо. На этот раз навсегда, — буркнул Порфирий.

— Какой сегодня с утра супец вам приготовил! Выварил натуральные кости, которые вы в прошлый раз приволокли в шкуре двух зайцев. Заправил овощами, которые в мясном бульоне стали лучше свежих. На второе блюдо — по банке тушенки.

— Откармливай, откармливай, чтобы крови в каждой псине было больше.

— Ты чего, Порфирий, бурчишь? И тебе пшенная кашка на молоке с витаминами сварена.

— Кашка?! Тьфу! Я вот пойду наверх и мышей наемся. Вот это благость, шик. Пока ловлю, душевно отдохну. Потом эту мягкую мышку с хрустящими косточками и розовой потешной мордашкой чуть придушу. И начну поедать заживо. Сначала выгрызу хребет. И выпью всю кровь. До капельки высосу. Мышка трепыхнется в последний раз — а я скорее сомкну клыки точь-в-точь по ушкам. Раскушу надвое головку и втяну в себя сладкие мозги. Правда, мало, их у мышки. Бывает, что съедаю всю. Остаются лапки, да хвостик… Точно также нас будет поедать чудовище.

— Не паникуй! — Старлей выключил ноут.

На кухне Старлей вынул пять одинаковых по размеры чашек, но разного цвета. За каждой собакой закреплена чашка определенного цвета. Бытуют мнение, что собаки не различают цветов. Живут в черно-белом мире. Однако ни одна из его собак никогда не путала чашки. А, быть может, это очередное упражнение по развитию сверхспособностей, каких в арсенале Старлея немало.

Псы по команде «сидеть» замерли в одной линии. Кот фыркал от смеха. Ему никто не скомандует «сидеть», «стоять», «фу», «фас» и т. д. Никто не управляет им. Разве что звуки параллельных миров. Шерсть до сих пор топорщится от напора клубка элементёров. Шлюзовая камера пропитывается ужасом. Стены впитывают боль и страдание. Страх от немощи реализовать задуманное переходит в ярость. Там в шлюзовой камере дрожат стены, рождая новую реальность, готовую поглотить, растерзать, размазать по стенам кровавым пятном… Эти же чудики, псы, ждут команды «кушать»!

Порфирий, подрагивая кончиком хвоста, обходил чашки. Прямо вслед за Старлеем, чья рука с половником разливала ароматную похлебку по чашкам. Принюхивался, окуная усы в чашки. Псы обалдевали от всёдозволенности кота. Когда хозяин до краёв заполнит посудины, Порфирию главное — отскочить прежде, чем прозвучит команда «кушать». Иначе псы сметут его как былинку в поле, а то и сожрут, не заметив.

Команда Старлея прозвучала как выстрел стартового пистолета. Псы ринулись к чашкам. Клыкастые пасти с громким чавканьем поглощали похлебку. Старлей уселся поодаль, наблюдая за трапезой. Улыбка блуждала по лицу, разглаживая морщинки, прогоняя нелегкие мысли. Так мать не нарадуется аппетиту малыша. Любовью и надеждой полнится сердце.

Вдруг кот с рёвом вспрыгнул на стол, словно пол превратился в раскаленную сковороду. Глаза Порфирия расширились от ужаса, хвост расшеперился, волосы по хребту встали гребнем. Мощный гул толчками прошел по стенам, ударил в пол. Миски с похлебкой заходили ходуном. Собаки оторопели. Присев на задние лапы, бесстрашные псы уставились на Старлея. Они ждали команды, готовые по одному слову хозяина разорвать любого. Старлей, не выказывая в лице минутного замешательства, метнулся в диспетчерский пункт. Следом кинулись собаки.

Эта комната напичкана средствами контроля и связи. Здесь стояла военно-полевая радиостанция, кстати, способная выдать сигнал в космос, также и принять сигнал, пульт управления охранной системой, в основном состоящей из акустических датчиков. Имелись незадействованные видеокамеры, два канала с датчиками ночного видения.

На дисплее, показывающем спектр частот, улавливаемых акустическими датчиками, полоса нижних частот зашкаливала. Причем, низкочастотные колебания уходили за предел слышимых частот. Это тот звук, что сводит с ума, что является предвестником аварий, катастроф. Этот звук лишь ощущается клеточками тела, приводя в смятение разум на подсознательном уровне.

Так сдвигается земная твердь в начале мощного землетрясения.

Так съезжают с опор громадные агрегаты, зачиная техногенные катастрофы.

Так является нечто ужасное, чему пока нет названия.

На дисплее обозначилась зона с крайне высоким уровнем гула. Это шлюзовая камера. Датчики, установленные в ней, казалось вот-вот выйдут из строя, судя по хаотичному провалу сигнала.

Старлей, сжав кулаки, двинулся к источнику сигнала. Псы бросились вслед. Порфирий шел по пятам Старлея, временами лапой ударяя по голенищу сапог. Хозяин приостановился. Обычно насмешливое выражение Порфирия сменила маска отчаяния и боли. Кот с воплем ринулся в обратную сторону, поминутно оглядываясь. Старлей понял: его направляют в оружейную комнату.

Устроители подземного склада предусмотрели вооруженную охрану. В окрестностях завода располагалась воинская часть внутренних войск. В случае ядерного конфликта элитный спецвзвод должен переместиться в подземное защитное сооружение. Разумеется, где военные, там и оружие. Оружейную комнату замаскировали под одну из секций склада. Старлей подобрал ключи к мощному замку. На всякий случай держал оружейную комнату запертой.

За первой, обычной на вид, двери располагалась подвижная решетка из металлических прутьев толщиной в двадцать миллиметров. Решетка опиралась на ролики. Как только рука Старлея разомкнула запорное устройство, решетка от легкого толчка скользнула по направляющим. Вспыхнул свет и глазам предстал арсенал, устрашающей мощи. В пирамидах поблескивала вороненая сталь автоматов АК-74, ручных гранатометов… На отдельном щите — пять снайперских винтовок. Ящики с патронами аккуратно сложены штабелями.

Старлей, не раздумывая, выхватил два автомата, взвалил на плечо сумку с патронами. Вновь повернул к шлюзовой камере.

По мере приближения к точке, связывающей пространство (и миры), видимая дрожь пробегала по ногам. Не от страха — от бьющегося взаперти чудовища.

Тоннель, соединяющий подземную базу с выходом наружу, составлял 115 метров. Это 250 шагов. И это 250 мгновения отборного ужаса. Шаг за шагом, мгновение за мгновением приближались к первому охранному рубежу. Усилился поток воздуха.

Старлей не включил освещение тоннеля: пусть ничто не искажает и не сглаживает. Пусть это Они-я явится в первозданном виде, когда только Тьма властвовала над миром, когда из воды, затопившей твердь, вздыбился первый Бог Атум…

Воздух казался ионизированным, точно шел разряд оголенного электрического кабеля. Старлей приостановился. Псы замерли, наклонив головы. Ноздри подрагивали, по полу разливался смертельный яд. С каждым мгновением инородного газа становится больше.

Не стоять, — читалось в свирепых мордах.

Бежать навстречу! Рвать, кромсать, размазывать по стенам.

Старлей передернул затвор автомата. В камере полнится нечисть. Звуки сверхнизкой частоты — это набат нечисти. Так идёт призыв её к сбору. Так оглашается окрест началом шабаша. С каждым мгновением их становится больше. Удары — это вливание новых сил. Черти, ведьмы, упыри сплачиваются в единого кроваво монстра. Когда их станет так много, рухнет преграда. Бетонная стена, способная противостоять ударной волне ядерного взрыва, превратится в песок от наплыва нечисти. Видимо, наверху дела обстоят еще хуже, чем в тот памятный день, ровно тридцать лет назад.

Единственная защита — разъединить. Мгновенно в голове обрисовался план. Пуля калибра 7,62 вошла в патронник. Последние метры к цели растворила ярость. Псы, чувствуя настрой хозяина, с каждым мгновением словно теряли телесную форму. Псы словно превращались в ударную волну отмщения.

У массивных ворот шлюзовой камеры воздух до предела насыщен озоном. По ту сторону ворот уже начался распад реальности. Эта страшная реакция — один из сценариев загадочных смертей, нового оружия ликвидации очагов сопротивления. Вместе со всем: с людьми, животными, сооружениями. Тот благостный воздух, без которого любая жизнь остановится через четыре минуты, стал сырьем для отравляющего заряда. Молекулы кислорода под воздействием непонятной энергии распадались на атомы. На озон, который сразу вступая в соединение с азотом, образовал смертельный туман из паров азотной кислоты, закиси и окиси азота, не менее опасных. Контур двери светился желтой линией — это прорывался яд сквозь уплотнение.

Старлей повернул рубильник мощных вентиляторов, предусмотренными проектировщиками, как раз на случай выхода в среду с чрезвычайно опасной концентрацией распыленного яда.

Загудели двигатели вентиляторов. Желтый контур двери растаял, как иней.

Во входной двери имелось смотровое окно, через которое мог пролезть лишь Порфирий. Это окно также уплотнялось винтовым зажимом. Старлей крутанул штурвал зажима. Окошко вышло из рамы, плавно повернулось на шарнирах. Черный квадрат отобразил блики громадного фиолетового осьминога. Так вот каков облик чудовища! Старлей сбросил с плеч ранец с патронами два автомата АК, взял наперевес ручной пулемет, расправил ленту с патронами.

Получай же, гад, порцию горячего! — вороненое дуло вошло в окошко. Щелкнул предохранитель. И палец Старлея до упора надавил на гашетку. В шлюзовую камеру ворвался вихрь огня. Огня нашего, рукотворного, отлитого в пули.

Прошил Они-я сверху вниз, слева направо, по диагонали. Снова сверху вниз, слева направо, по диагонали… Пули рикошетом дважды, трижды прошивали чудище. Бетонный пол собирал обильный урожай пустых гильз. Вскоре лента пулемета кончилась. Старлей отбросил в сторону разгоряченный ствол, воткнул в окошко два дула автомата. Один ствол взяв правой рукой, другой левой. Пальцами на обеих руках одновременно надавил на спусковые крючки.

Автоматная очередь дуплетом полетела в шлюз. Гул стихнул. Наступила привычная абсолютная тишина, если не считать мощные раскаты двух автоматных стволов.

Отвел душу. Давно так не стрелял, разве что в Афганистане в 1984 году. Автоматные очереди расчленили Они-я на сотни клочков. Отработав по пять рожков с патронами, Старлей швырнул на пол дымящиеся автоматы.

Вслед за тишиной наступила тьма. В черном квадрате окошка на полу шлюзовой камеры словно тлели угли от пожарища, разнесенного другим ураганным огнём.

Но эти крохотные сгустки разорванного чудовища вдруг обрели подвижность. Из каждого огонька вырастала нечто такое, от чего зашевелились волосы. Черный квадрат стал экраном, и картина, развернувшаяся в нём, потрясла. Перед глазами с феноменальным ускорением развивалась эволюция живой жизни. Из зарева пожара вылетели искры. Они словно намагничены. Они притягивали частицы окружающего. Они превратились в младенца, на котором различим гребень дракона, затем в крупноголового ящера, где гребень уже простирался от головы до хвоста. Вдруг тысячи ящеров взлетели, ударились в стену и рухнули вниз. Но это не смерть — это начало укрепление зла.

Рухнувшие ящеры обрели четыре лапы и багровую шерсть. Гребень драконы вырос в пылающей пасти. Четвероногое воинство вновь кинулось грызть бетон стен. С умопомрачительным остервенением выбивали щербины в монолите бетона. Отгорев яростью, сползали на пол. И следующая волна — нашествие огненных обезьян, где драконье клеймо вылилось в устрашающие клыки и перепончатые крылья. Они с визгом, разрывающим слух, облепили стены, потолок.

Старлей отшатнулся, подхватил остывший пулемет. Зарядил. Вороненое дуло вновь вошло в смотровое окно. Палец уверенно лег на курок.

Вытаращенный зрачок пулемета возымел действие. Огненное отродье ухнуло на пол, словно дьявольский котел принял новую порцию плоти. Взметнулся огонь. Какие-то мгновения котел бурлил, метая огненные блики. Лицо Старлея побагровело. Он выпустил из рук пулемет, схватившись руками за лицо. Острая боль прошила тело. Казалось, кожа на лице обгорела. Теперь он и есть Красная Маска Смерти из прозрений Эдгара По, перешедшая в другой мир.

Тревожась, что это действительно так. Действительно, на лице обгорела кожа, оголив пропитанные кровью мускулы лица, Старлей опустил руки, отвернулся от окна, поднял веки. Короткий вздох вырвался из коченеющей груди: глаза не лопнули. Он видит! Псы, точно по команде, сидели в линию, как второй рубеж охраны. У Порфирия зрачки мерцали тем же огнем, что бушевал в камере. Взгляд гипнотизировал. Старлей впился в эти зрачки. Вдруг багровые оттенки пропали, осталось обычное сияние кошачьих глаз. Бледно-голубое сияние звездного неба.

Старлей повернулся к окну. В бледно-голубом сиянии копошились фигурки. Маленькие человечки с огромными руками-клешнями. Вдруг они разом повернули головы. Старлей в ужасе отпрянул. Эти лица искажены смертельной агонией. С выражением отчаяния, злости, жаждой мщения многие уходят из жизни.

Старлею довелось лицезреть на ужасающие минуты смерти. Мало кто умирает с любовью к прожитой жизни с надеждой на трансформацию этой любви, словно она и есть то русло, что вынесет душу в райские кущи благостной вечной жизни.

Умирают со злостью, с надрывом, со скрежетом зубов. Кто-то в беспамятстве, захлебываясь рвотной массой, кто-то с пеной в глотке, закатив глаза. Их не ждут в благостной вечной жизни. Их держит реальный мир. Держит богатством, роскошью, высшим набором физических наслаждений. Держит незавершенными делами по ликвидации конкурентов и врагов, вознамерившихся вырвать лакомый кусок жизни. Они не могут уйти — они поселяются рядом как призрак грядущей беды.

Такого отвратительного сосредоточия фигур, захлебывающихся в злости, Старлей не видал. Безумные взгляды, лязгающие челюсти, искаженные лица… Ба! Да тут полно знакомцев. В реальной жизни они были отъявленными негодяями, первостатейной сволочью, хладнокровными убийцами, гадкими лицемерами. И сколько еще не менее отвратительных морд, пусть не знакомых, но схожих по обуреваемой злости, безумной страсти крушить остатки доброго. Словно это доброе — причина безвременной кончины.

Старлей захлопнул окно. Голос дрогнул:

— Получилось еще хуже, страшнее, опаснее. Если они проникнут сюда, нам точно копец.

Псы окружили Старлея. Кот прыгнул на руки. И припадая к груди хозяина, обхватил лапами шею. Влажный нос уткнулся в человеческую кожу.

Они вместе. Но этого мало.

Глава 4. Дом для чувственного счастья

На дворе погожий майский день. Небо блестело яркой синевой. Искрилась молодая травка на газоне. Полина рассеянно любовалась этой сочной зеленью и первыми желтыми цветами. Сегодня она обулась в новые туфли на высоченном каблуке. С некоторым колебанием сменила привычные темные джинсы на модную юбку, наполовину обнажающую стройные ножки. Вот бы ещё курточку с получки сменить и тогда… тогда восхищенный муж исцелует её всю и сумеет довести до классной чувственной развязки.

Полина поджидала Евгения Борисовича, совершенно не думая о нём. Так поджидают служебный автобус, чтобы поехать в центральный архив. Редкий эффект расширения внимания открывал прежде неведомое разнообразие оживающей природы. Бронзовый жук и юркая ящерица, птичий щебет, стрекотание, воркование. Всё это создано для неё, стройной дивчины в модных обновках.

Сложный запах веет отовсюду. Сладковатый дурман заползает в сердце. Вот тонкие ноздри Полины трепетно вдохнули флюиды изысканного букета мужского одеколона, уже знакомого. Она повернулась. Улыбка тронула губы: элегантный джентльмен отлично вписался в чувственный пейзаж.

— Я вышел вовремя и даже чуть раньше, — произнёс Евгений Борисович. Мужской оценивающий взгляд пронесся по силуэту Полины. На миг в глазах вспыхнуло восхищение и понимание романтического настроя молодой женщины. Вечная жажда любви! В первом приближении — быть обласканной мужским вниманием. Его, увенчанного серебристой шевелюрой, не берут в расчет. В обыденном понимании он должен нянчить внучат и не распускать слюни на молодых дивчин.

Полина неожиданно ощутила: весенней разноголосицы прибыло с появлением старшего коллеги с репутацией эксперта. Может быть, эксперта не только в деловых бумагах, каких-то там закупочно-финансовых процедур? Спина её стала прямее, улыбка шире, тон дружелюбней.

— О, напротив! Я вышла подышать.

— После зимы не хватает кислорода. Что ж, пойдём потихоньку, не спеша, так сказать, плавно переместимся в пространстве, чтобы одновременно побольше вдохнуть свежего воздуха, ощутить весеннее тепло и не нарушить унылым и скучным диссонансом все эти весенние мотивы. В это время спешить не стоит, и вообще как говорят мудрые люди: «кто понял жизнь, тот не спешит».

— Вы поняли?

— Почти, и в достаточной мере, чтобы уметь наслаждаться простыми вещами. Простыми на первый взгляд…

Так обволакивая девушку приятными легко льющимися словами, в которых как бы между прочим, много любопытной информации, интересного смысла, пикантных подробностей, оригинального взгляда на обычные вещи, они дошли до автомобиля Евгения Борисовича. Это был Ситроен класса С5 золотистого цвета.

— У мужа подержанная иномарка с правым рулём. Мне необычно садиться там, где в нашей тачке место водителя, — сказала Полина, усаживаясь на переднее сидение. — У вас комфортнее. Наверное, дорогая машина? Мощная? Куча разных опций?

— Недешевая, — ответил Евгений Борисович. — Двигатель здесь трехлитровый. Диаметр цилиндров 87 миллиметр, ход поршня — 82, мощность — 210 лошадок. До ста километров за 7 секунд; учитывая габариты и передний привод, это эффектный разгон… Вам понятно, о чём я говорю?

— Не то, чтобы понятно, скорее привычно. У мужа говорить о машинах — любимая тема. Я его слушаю, поддакиваю даже, потому что ему приятно говорить о хороших машинах. А мне на самом деле приятнее ездить на хороших машинах. — Она звонко засмеялась. Евгений Борисович понимающе улыбнулся.

Полина продолжала рассуждать:

— Так вот она какая иномарка с шестицилиндровым двигателем! Зачем так много горшков?

Евгений Борисович знал, что тертые автолюбители называю горшками цилиндры. Не выказывая удивления, пояснил:

— Я привык жить с запасом. Приступая к любому делу я держу в уме и руках несколько вариантов, которые упакованы в объёмистые горшки, образно говоря. Если дело пойдет не так, не по плану — распаковываю горшок за горшком.

— Любопытно. А мы наоборот живем в кредит. Наберём кучу кредитов, а потом крутимся-вертимся, чтобы расплатиться.

— Типичная ситуация для нынешнего времени. Хотим всё и сразу.

— Как-то можно по-другому?

— Можно. Допустим, я что вижу, оглядываясь назад?

Полина рассмеялась неожиданному повороту в разговоре.

— Обычно говорят, оглядываясь назад, вижу гору выпитых бутылок и толпу разбитых сердец!

— Ну и ухарь, ваш такой герой! Я мыслю по-другому. Я вижу солнечную поляну, где я создал (или помогал создать) эксклюзивный цветник. Каждый год добавляет в цветник (как говорят поэты: сад моей души) минимум по одному чудесному растению.

— Как красиво сказано! — Полина простодушно вытаращила глаза на собеседника. В нем выказался завидный мужчина. Всё у него организовано по-умному: ход мыслей, ориентация впечатлений; аккуратный внешний вид; одет со вкусом, но не броско. В нем нет и намека на дряхлость, свойственной дядьке солидного возраста, как-то: отечное лицо, отдышка, свисающий горбом живот, шаркающая походка — фу!

— Скажите вы всегда ездили на таких хороших машинах?

— Я всегда ездил на новых машинах. Покупаю машину, откатываю на ней в среднем лет семь, продаю, покупаю новую. Только чуть лучше, чуть дороже.

— А такие как мы докатываем эти машины.

— Ну и что! Вас это напрягает? Своё первое авто, к слову, я купил в тридцать лет. Тогда для меня это было великим событием. А вам наверняка и тридцати нет?

— Мне скоро двадцать девять.

— А мне тридцать один.

— Тридцать один? Вы меня старше всего на два года?

— Я хотел сказать этим, что просто вас старше… не важно на сколько. Вы же не можете определить сколько мне лет.

— Ну почему? Я бы сказала лет пятьдесят пять… нет вы гораздо моложе. Сорок пять! А быть может и сорок.

— А, может быть, тридцать пять или тридцать один?

Полина, улыбаясь, пожала плечами.

— Знаете, Полина, для меня календарный срок потерял значение. Возраст — это окаменевшее время, времени же я не замечаю, значит, не замечаю и возраста, Для меня всегда было и есть важно — поставить правильно цель и выполнить. Сам процесс от постановки задачи до путей её решение, не поверите, может приносить огромнейшее удовольствие. Вы начинаете расти в собственных глазах. Вы обретаете ключ к успеху в любом деле. Как его обрести навсегда, мы еще поговорим. А сейчас смотрите: грозный начальник явил больше чем недовольство, он даже вскользь заметил, намекнул, что вообще сомневается в вашей компетентности, значимости и нужности. Вы, не сбиваетесь на грубость, на желание надерзить в ответ на нелицеприятную оценку. Вы сосредотачиваетесь, мобилизуете силы и волю. Начинаете работать увлеченно, включая всё новые и новые ресурсы. Вы доказываете сперва себе: вы не пустое место, вы — величина, к которой прибавляются с каждым новым делом ваша значимость. Такая перспектива вас привлекает?

— Привлекать-то привлекает, но как это сделать?

— Есть целая методика, процедура, порядок действий, механизм осуществления — назовите, как вам больше нравиться. Суть не в названии. В придачу разработан и отлажен механизм, я бы сказал, безопасной передачи опыта, выработки и укрепления личных способностей или как сейчас говорят потенций, умений. К чему я это говорю?..

— Я знаю! — перебила Полина. — Вы умный, я дура.

— Да нет же! Запомните: вам я не судья, не арбитр, не экзаменатор. Наша задача, моя и ваша, (уже в рифму!) превратить монотонную и нудную работу в некий созидательный процесс, наполненный положительными эмоциями.

— Наверное, это очень трудная задача, но я целиком полагаюсь на вас.

— И это правильное решение! — сказал Евгений Борисович тоном ведущего ток-шоу. — Скоро мы подъедем к центральному архиву. В настоящее время там собрана документация, что осталась после раздела огромного советского предприятия. Нам сначала придётся разобраться по каким параметрам построен у них учет, как классифицируются документы: по номерам зданий, по году проекта, по инвентарным номерам.

— Может вообще никак не классифицируются. Документы свалены в кучу.

— И такое может быть. Тогда мы увязнем надолго. Что, упали духом?

— Только после вас, — ответила Полина, откинувшись на спинку сидения. Пусть элегантный автомобиль мчит хоть на край земли. С таким многоопытным напарником не пропадешь. В боковом окне смазывались силуэты реальности. Прямо по курсу размечена полоса для квалифицированного движения. Индикация на панели управления вселяла уверенность, что всё под контролем у загадочного мужчины.

***

Некогда архив занимал треть этажа четырехэтажного административного здания, по площади это приближалось к четыремстам квадратных метров. Здесь хранились десятки тысяч единиц архивных документов, что входили в незыблемое основание технической поддержки гигантского предприятия. Когда же предприятие было раздроблено, архив целиком достался проходимцу как довесок сухожилий к филейному куску парного мяса. Новый владелец тут же распорядился вывезти архив на складскую базу. Освобожденную площадь сдал в аренду.

Для персонала архива наступили чёрные дни. Сначала техническую документацию, на основании которой построены и не раз реконструированы все здания и сооружения предприятия, свалили, в самом деле, в кучу, чтобы при удобном случае сдать в утиль. Через короткое время в их адрес посыпались настойчивые запросы на дубликаты или копии тех или иных технических документов.

И тут же пришло понимание, что оказанием подобного рода услуг можно зарабатывать деньги, причём стоимость услуг определили фантастически высокую. К техническому архиву присоединили архив отдела кадров. Вылезла идея о создании компактной фирмы по управлению интеллектуальной собственностью некогда гигантского предприятия, где в былые легендарные годы работало 20 тысяч человек, не считая ряда смежных предприятий.

Евгений Борисович и Полина подъехали к новому месту базирования архива: длинному одноэтажному зданию с множеством дверей. Раньше здесь размещалась швейная фабрика. Фасад здания отремонтирован смуглыми гастарбайтерами в модном стиле «евро», принятым за образец респектабельности, и дополнен пристройками в виде легких крылечек-подъездов из пластмассы и металлопроката. На каждом подъезде вывеска: агентство недвижимости, турагентство, салон сотовой связи, массажный кабинет, оптика, аптека, алкомаркет и многое другое. Архив именовался «Копицентром».

Менеджер Кирилл, как явствовало из лейбла, в белейшей рубашке, черных брюках и вишнёвом галстуке с тренированной любезностью встретил сухопарого джентльмена и стройную спутницу. Новенький Ситроен красовался у самого подъезда.

— Нам нужно воспользоваться архивом завода N. Надеюсь, попали по адресу? — сказал Евгений Борисович. Полина, морщась, приготовилась услышать: архив есть, придется вам поискать самим, предварительно одев респираторы и черную-черную робу (халат из плотной ткани).

— Почти. В настоящее время мы расширили спектр копировальных и типографских услуг. Обслуживания архивов завода N, как и РМЗ, МПЗ и прочих уже не является базовой составляющей нашей работы.

— Но архив-то у вас есть?

— Архив есть. Но нет Марьи Ивановны, в чьём ведении он находится. Она в коротком отпуске. Знаете ли сейчас сезон весенней работы на дачном участке. Вторая сотрудница по горящей турпутевке в Турции.

— Кроме как Марья Ивановна и второй сотрудницы никто с архивом не работает?

— Точно так. Тут нужны специфические знания. Куча коробок, куча папок, кучи пожелтевших бумаг. Марья Ивановна одна умеет быстро находить, что запрашивают.

— Печально, как же нам быть? Дело наше не терпит отлагательства. Далеко ли дача? Не съездить ли нам за Марьей Ивановной? На пару часов нельзя ли оторвать специфического работника от земледельческих дел?

— Знаете ли, Марья Ивановна очень суровая дама. За крепким словцом в карман не лезет.

— Я полагаю, мы сумеем найти подход. Вы только адресочек дайте.

Вишневый галстук у менеджера Кирилла съехал на бок. Так показная любезность съезжает на обочину в ситуации, требующей искреннего участия. В первую очередь его отругает Марья Ивановна за разглашение служебной информации. Ведь на самом деле, Марья Ивановна должна сидеть на рабочем месте и структурировать развалы архива.

— Что же вы мнетесь? Смелее, Кирилл, — сказал Евгений Борисович, словно схватил менеджера за грудки. — Звоните при нас и скажите, что приехал давний знакомый, хочет повидаться, одновременно решить производственную и личную проблему.

Кирилл и Полина переглянулись: ого! старики-разбойники! В руках Кирилла полыхнул телефон.

— Марья Ивановна, к вам приехал давний знакомый, — выкрикнул в трубку Кирилл. Марья Ивановна молодца! Мобильник не вынимает из кармана. Прикрыв ладонью динамик телефона, Кирилл спросил: — Спрашивает как зовут.

— Скажите, хочет сделать сюрприз. Позитивные эмоции гарантируются.

Кирилл повторил. Выхватил ручку из кармана, под диктовку записал адрес. Листочек с координатами перекочевал в руки Евгения Борисовича.

— Вы в самом деле, знаете эту Марью Ивановну? ­ — спросила Полина уже в машине.

— Возможно знаю, возможно — нет. Мир тесен. Все мы как-то, где-то и когда-то пересекались. И вообще с большинством нормальных людей можно легко установить партнерские отношения, и даже приятельские, исходя из поставленных задач, — сказал Евгений Борисович, нажав клавишу старта автомобиля.

— Что значит нормальными?

— Например, мы нормальные.

— То есть мы — эталон нормального.

— Не обязательно быть эталоном. Потому что его нет! Нормальность проявляется в направленности действий.

— Ничего не поняла из того, что сказали.

— И это нормально!

Они рассмеялись. Полина откинула с лица непослушную прядь волос.

— Давайте заменим слово «нормальные» на «адекватные»

Полина с шумом выпустила воздух из груди:

— Ну и заковыристое слово.

— Напротив, это слово означает, наши желания всегда сочетаются с желаниями других. А когда наши хотелки не подкреплены нашими ресурсами, сделаться лучше можно лишь при плотном взаимодействии с другими. Причем, позитивном и тесном.

— Плотном или тесном? — лукавая улыбка расцвела на губах Полины.

— Это по ситуации. Так интереснее?

— Вполне… Кстати, а что вы скажите Марье Ивановне? Наверное, нам надо помолчать, чтобы тщательно обдумать ложь, с которой приедем.

— Зачем молчать? Давайте её обдумывать вслух. Только не ложь. А как умилостивить Марью Ивановну. Мы же не жулики, у нас взаимодействие взаимовыгодное.

— У меня такое ощущение, что мы говорим на разных языках. Вы на каком-то старославянском книжном, я на усеченном российском.

— Я еще могу говорить на китайском.

— Да ну!

— Когда все в школах изучали один из европейских языков, я записался в группу, где изучали китайский.

— Почему? — с жаром экзаменовала Полина, предполагая, что Евгений Борисович вот-вот объявит Китай однозначной сверхдержавой, правда при плотно-тесном сотрудничестве с Россией, что подвинет к краху евро-американскую цивилизацию.

­ — Кто-то из моих предков происходил из стран Востока. Только я не могу построить генеалогическое древо, дознаться кто этот предок. Из Персии, Китая, Индии? Все эти культуры мне ближе и понятнее… Китайский, как и персидский мне дался легко… мне еще потому приятно с вами общаться, что глаза у вас восточной принцессы.

Полина хлопнула ресницами, чуть слышно проронила:

— Спасибо за комплимент. На Востоке у женщин незавидная доля. Многоженство, гаремы и прочее унижающее женщину.

— Это осталось в прошлом. Между прочим, в гаремах красавицы жили в роскоши, наслаждаясь жизнью. Восточный владыка метался между законной супругой, которая непременно была краше всех, и разнообразием женских натур, собранных в некое подобие заповедника чувств, эмоций, наслаждений. Поэтому бывало, одна восточная принцесса воплощала в себе все многообразие гарема, если она была суперкрасавицей. Представляете, какой тонкий подход…

Подобными правдивыми байками водитель услаждал слух и будил воображения красавицы Полины вплоть до ворот дачного товарищества. С остановкой двигателя автомобиля радио «Романтика ЕХЕ», где ди-джеем выступил седовласый коллега неопределенного возраста, прекратило вещание. Сияние глаз Полины тронула мечтательная дымка.

Территория дачного товарищества простиралась по склону горы. Когда-то здесь проходила широкая просека, так называемая лесозащитная полоса. Просеку расширили, размежевали на участки, отдали в частное владение. Добавили по пятнадцать метров до кромки леса по обе стороны от дачного массива во исполнение федеральных пожарных правил. Получился частный клин в заповедном лесу с вековыми хвойными и лиственными деревьями. По одной пятнадцатиметровой полосе проложили автодорогу, протянули линию электропередачи — цивилизация пришла в дачное сообщество.

Солнце сияло в зените. В чистом небе разливались рулады невидимых птиц. Воздух недвижим, одни ароматы витали обволакивающими порывами, да шмели, похожие на крутолобых бычков, разносили запах первых цветов.

— Не проголодались? — спросил Евгений Борисович, любуясь жмурящийся Полиной.

— Предлагаете пощипать травку?

— Есть повкуснее блюдо. Это сосновые побеги. Нежно-зеленого цвета, мягкие, с приятным хвойным ароматом. Витаминов не счесть.

— Вы серьёзно?

— Это как вариант, если не найдем магазинчик… Обычно в таких дачных поселках есть передвижные продовольственные лавки.

— О, не беспокойтесь! Я могу без еды обходиться день.

— Напрасно, легкий ланч взбодрит. Судя по номерам на домиках, усадьба Марьи Ивановны рядом. Давайте-ка прямиком к ней. Раскрутим её на угощение… для начала.

***

Марья Ивановна ростом на голову выше Полины и на полголовы — Евгения Борисовича, и весом, пожалуй, в двукратном размере от совместного веса нежданных гостей. Она стояла на крыльце суровым стражем, разглядывая нежданных гостей. Как будто знакомо лицо импозантного мужчины. Однако где и когда их пути пересекались не вспоминается. Архивист со стажем терялась в догадках. Припоминал Евгений Борисович.

Ба! Она работала бухгалтером в управлении рабочего снабжения в группе по зарплате. Это управление в первую очередь разорвали в клочья; работников вышвырнули на произвол судьбы. В спокойное советское время она отличалась богатырской красой. Густые вьющиеся волосы цвета полевого меда. Миндалевидные глаза греческой богини. Роскошная фигура, достойная кисти Ренуара.

Помнится, он примерял Машу как очередную спутницу будущей весны. На весну того года уже выбрана пассия. Короткий роман развивался строго в русле «play’n’game». Машу оставил про запас. Через год напрочь забыл, ведь одиноких женщин всегда больше чем тех, кто способен разбить в пух одиночество. Немало и тех, кто вроде бы не одинок, но сердце томится в ожидании исключительной любви.

Оказывается, оставленное про запас возвращается. Причем, с потерей потребительских свойств. Вместо рослой красавицы Маши встречает глыбистая Марья Ивановна.

— Хочу сказать вам, Мария, что двадцать пять лет назад вы совершили роковую ошибку.

Марья Ивановна побледнела. Цепенеющие глаза требовали пояснения. Как ни в чем не бывало, Евгений Борисович продолжал:

— Вы на три дня больше посчитали отпуск одной из ваших сотрудниц. Этих трех дней хватило, чтобы она чуть было не стала законной супругой тому, кто хотел быть с вами.

— ?

— Поясняю, Мария Ивановна. Представьте, вдруг вы на дачном участке обнаружите самородок золота размером с кулак. Он изменит вам жизнь подчистую.

Марья Ивановна прикинула: окажись в её руках золотой слиток, она, пожалуй, купила бы дом в элитном поселке на берегу озера. Брови сползли к переносице, нос наморщился, с плотно сжатых губ готово сорваться: п-фу!

Однако, отдавая дань приличному виду незваных гостей, сказала:

— Не люблю пустые фантазии, вместе с фантазерами.

Ага, вот что бывает, когда улетучиваются проблески фантазий: много тела и минимум божественной красоты — прошелестело в мыслях Евгения Борисовича. Оглянувшись, он увидел, печать подобных мыслей в утонченном челе Полины. Она кивнула с улыбкой.

— Верьте не верьте, Марья Ивановна, но некоторые поступки сродни находке или утери увесистого золотого слитка.

— Это неоспоримо! — пробасила хозяйка. Кашлянула, высморкалась и, подбоченившись, проронила: — Если вы себя приравниваете к золоту, это по меньшей мере не скромно!

— Хорошо, что ушло, то ушло. Сейчас (не упустите момент! — говорил вид гостей) предлагаем вам сделать два добрых дела, баш на баш.

— А что, вообще, надо от меня?

— Первый момент: ностальжи. Это сделали: полили сердце горечью и сладостью. Второй момент: вы садитесь в наш автомобиль; не теряя времени, мчимся на вашу работу, где вы отыскиваете нам техдокументацию. Нужна позарез! У себя обыскались! Услышьте нас, любезная Марья Ивановна!

— Знаете ли вы, любезные пришельцы, что отменила поездку к детям в столичный град, чтобы завершить садовое строительство. Нанятые строители запропастились. Я отлучусь — заявятся они.

— Сделаем мы.

— Вы не поинтересовавшись, в чем заключается работа, готовы подрядиться? — Марья Ивановна покачала головой.

— А вы думаете, строители берутся за дело как-то по-другому? Большинство из нынешних строителей из числа тех, кто потерял работу. Это бывшие электрики, слесари-сборщики, релейщики, киповцы и так далее. И потом, Марья Ивановна, в бывшем Союзе мы научены делать всё. Быть универсалами, хотя бы по домашнему хозяйству. Так, что сделать?

Марья Ивановна посторонилась, пропуская к себе на участок незваных гостей.

— Мне нужно смонтировать печку в бане и срубить берёзу на участке. Прошлым летом в берёзу ударила молния. Я бы никогда не подумала, что молния такое может сотворить с березой.

Высоченная береза с неохватным стволом выглядела словно раздетой. От удара молнии растрескалась береста; сверху донизу она свисала лохмотьями. Под белым разодранными одеяниями ствол почернел. Бугристые наросты на коре снизу от земли отливали тем же черным блеском. Черноствольная береза среди других берез, опушающихся нежной зеленью, выглядела погибшим форпостом, захваченным нечестью.

— Видите, как погибают березы. Смотрю, порой слезы наворачиваются.

— Если есть бензопила, то через час-другой погибшая красавица предстанет в виде поленницы чурбаков, — сказал Евгений Борисович.

— Бензопила есть. Осталась от мужа.

— Что с мужем?

— Умер. Прихватило сердце. Работы лишился: завод прикрыли, разорили. Он у меня по специальность токарь. Работал на станках с числовым программным управлением. Таких специалистов еще поискать! А куда не устроится, везде старались облапошить. У меня зарплата стала больше, чем у него. Это ему сильно не нравилось. Мужчина, все-таки, должен больше зарабатывать. Здесь отстроили из заготовленных впрок стройматериалов, рубленый дом, баню, гараж. И все единым строением, впритык. И, как на беду, замкнула электропроводка в бане. Моментально пожар охватил и баню и дом. Успели выбежать, да отогнать машины. И что плохо, застраховали на четверть стоимости. На страховые деньги мы смогли купить лишь шлакоблоки. Муж сам выстроил из них дом… Тут его сердце прихватило. Привезли в реанимацию почти бездыханного… Баню сама достраивала. Ведь у нас двое детей. Слава Богу, к тому времени взрослые. Один за одним уехали из города. Осталась одна, но дачу не брошу. Без неё загнусь, слягу, половина смысла уйдет из жизни.

— Зачем бросать. — Евгений Борисович посмотрел на часы. — Время полдень. У нас есть минимум десять часов, чтобы продуктивно поработать на вашей даче. А с утречка едем в архив, и вы находите нам нужную документацию. По рукам?

Марья Ивановна кивнула. Полина захлопала глазами: такого поворота не ожидала!

— Полина, вас в пять вечера отвезу в город.

— В принципе, муж в командировке, дочку может забрать бабушка. Для неё это за счастье. Если нужна, хочу остаться.

— Ладно, посмотрим, насколько будете нужны… Итак, Марья Ивановна, Есть во что переодеться? Заодно глянем, какой инструмент в наличии.

В метре от керамзитобетонного дома с металлической дверью и решетками на окнах громоздился такой же неприступный гараж. Залитая бетоном дорожка уткнулась в фундамент. Скрипнули металлические ворота. Дневной свет ворвался в настежь распахнутую воротину. Вслед вспыхнул свет электрический.

Перед глазами Евгения Борисовича предстало внутреннее убранство. Везде порядок. Универсальный верстак с приспособлениями для слесарных и столярных работ. Вдоль стены протянулся стеллаж с инструментом: слесарным, монтажным, всевозможные машинки с электроприводом, газонокосилка, кусторез, полный набор садового инструмента… ага! вот и бензопила. Евгений Борисович ловко выхватил её с полки. Видно, что периодически пила использовалась: свежие опилки был на шипах отбойнике, поблескивала смазка на цепи.

— У вас супруг был мастер на все руки, гляжу, — сказал Евгений Борисович.

— Видите, с первого раза определили! Эти инструменты называл лучшими помощниками. Когда глубокой осенью заканчивался дачный сезон, тщательно чистил, регулировал что-то; всё в исправности содержал.

Евгений Борисович рванул кик-стартер — бензопила взревела. Полина со страхом отшатнулась. В сильных мужских руках пила рассекала воздух подобно той молнии, что раздела березу. Марья Ивановна вынесла пакет с одеждой, выстиранной и хранимой на случай приезда детей.

Евгений Борисович заглушил пилу.

— Переоденемся здесь? — спросил Евгений Борисович. Видя замешательство девушки, добавил: — Повернемся спиной. Оглянусь лишь по вашему разрешению.

Полина пожала плечами:

— Можно и не отворачиваться. Представим, что на пляже. Сегодня солнце пригревает как летом. Я может быть позагораю.

— Так одевайте сразу шорты и рубашку с коротким рукавом. Я, пожалуй, оденусь в этом же стиле. В бригаде, пусть из двух человек должны соблюдать дресс-код.

Полина, не раздумывая, скинула с себя верхнюю одежду. Осталась в крохотных трусиках черного цвета. Маленькую грудь поглотил бюстгальтер бежевого цвета.

— А ничего, если я буду в таком виде? — Полина вопросом обратила внимание.

Евгений Борисович быстро окинул взглядом девушку.

— С вашей фигурой нужно участвовать и побеждать в конкурсах красоты, а не рубить березы.

— Мерси. Податься в лесорубы — это полбеды, а вот сидеть одной в пыльном архиве — тоска смертная!

— Сочувствую… при рубке деревьев, посоветовал бы вам накинуть рубашку, обязательно одеть кепи с козырьком (вместо защитной каски); ноги пусть целиком загорают.

— Так и сделаю. Кстати, какая моя роль в нашей бригаде?

— Вы будете подавальщицей.

— Кем-кем, давальщицей?

— Вас не устраивает такая роль?

— Это смотря в каком плане. — Чуть видимым движением девушка повела бедрами.

— Тогда назовём вас логистом. Это почти одно и то же. Обязанности логиста — зорко наблюдать за ходом работы, и подносить-подавать необходимое, чтобы процесс не остановился. Точно и вовремя подать запчасти, заготовки, инструмент. В нашем случае — инструмент, приспособления, подать напряжение, выровнять шнур питания, и так далее.

— Вы мне будете говорить, что надо? Я ведь логист понарошку.

— Одно условие: слушать внимательно и не прекословить.

Двое работников (Евгений Борисович, поигрывая мускулами; Полина, сверкая обнаженными ногами) встали рядом с березой. Трудно сказать, какой она высоты. Может, подрубленная, хрястнуть по крыше бани, снести прогон забора, покалечить самих лесорубов.

— Марья Ивановна, укажите направление и место, куда должна упасть береза. Она точнехонько упадет по обозначенным координатам. Что ж, вы её сразу не срубили?

— Вся наша улица сговорилась и передвинула забор на семь метров, вот и попали дерева на участок.

— Тем самым оставили проблему на будущее. А не решенное вовремя имеет свойство усугубляться.

— Сможете уложить березу по участку для картошки?

— Разумеется! — Евгений Борисович с улыбкой взглянул на Полину. Такая вот работа: укладывать в четком порядке, и не только предметы.

Резкий рывок кик-стартера. В бензопиле проснулся зверь. Бешено вращающиеся челюсти вонзились в белую плоть. Когда в руках сила и сноровка, повалить дерево не сложно. Требуется всего лишь соблюсти правила, уже лесорубные. Как можно ближе к земле сделать пропил до сердцевины ствола, ориентировав в сторону падения. Затем наискосок, сверху вниз, сделать пропил. С обратной стороны посередине клина осторожно подпилить. Как только ствол, накренившись, затрещит, скорректировать падение с помощью ломика, багра.

Евгений Борисович, так всё и сделал со сноровкой бывалого лесоруба. Береза рухнула в указанное место. Не останавливаясь, мастер-универсал пошел вдоль ствола. Пила летала в крепких руках, снося ветви и сучья. Марья Ивановна с Полиной оттаскивали тонкие ветви в кучу для немедленного сжигания, сучья просто отодвигали — их можно пустить на дрова, распилив под размер.

Оголив ствол, неутомимый лесоруб расчленил его на восемь двухметровых частей, далее каждую — ещё на восемь частей. Из чурок получилась поленница в три метра длины и полтора высоты.

— Вот тебе и береза! — сказала запыхавшаяся Полина, обозревая аккуратно сложенную поленницу.

— Время ушло чуть больше часа. — Евгений Борисович кивнул на бензопилу: — Отличный инструмент!

Марья Ивановна раскраснелась от разом выполненной работы. Не находила слов для благодарности. И, казалось, готова расцеловать и мастера и помощницу.

— Сколько же я вам должно по деньгам? — вдруг спросила она.

­ — Возьмем недорого: по тыще на брата, — объявил Евгений Борисович, подмигнув Полине, и тут же поправился: — Взяли бы. Но сегодня день добрых дел!

— Впервые слышу про такой день, — буркнула Полина, подумав, что тысяча рублей не помешала бы.

— Иногда нужно делать бескорыстно. Добро возвращается.

— ОК! Если уволят, уберут из архива, пойду работать лесорубом! Менеджером лесорубов.

— С такой сексапильной начальницей выработка лесорубов возрастет на порядок! — воскликнул Евгений Борисович.

Полина смутилась, поправив рубашку-сарафан, из-под которой то и дело выглядывал черный треугольник трусиков.

— Второе мероприятие — это монтаж печи, — сказал Евгений Борисович, не обращая внимания на смущение напарницы.

Марья Ивановна встрепенулась:

— Если печь соберете, по гроб обязана буду.

— А сколько за монтаж печи берут? — поинтересовалась Полина.

— Запросили десятку.

— Десять тыщ! — пришла очередь воскликнуть Полине. — Евгений Борисович, за двадцать рабочих смен мы заработаем двести тысяч! Бросаем немедленно нашу пыльнобумажную неблагодарную работу!

— Давайте сначала опыта наберемся, Полина. Опыта совместной работы. Чтобы производительно работать, хорошенько следует притесаться друг к другу. Выработать командный дух, выстроить процесс так, чтобы время такта операций совпадали.

***

Баня построена как средоточие релакса: опрятна снаружи, приятна внутри; парная, моечная, комната отдыха — отдельными помещениями. Собрана из бруса, снаружи и внутри обшита ценным материалом. Предусмотрены сейф-дверь, пластиковые окна; удачно встроено крыльцо, одним видом ориентирующим на воспаряющую легкость, с какой выйдут после грамотной и продуманной череды банных процедур.

Однако стержневой элемент бани — печка — сделана с изъяном. Печка объединяла три помещения. Топка выведена в комнату отдыха. Снизу парилки сделана пятисантиметровая щель для обогрева моечной. Планировка верная. А печка смонтирована по старинке, в этом ошибка.

— У вас прямо на трубе печке установлен бак для нагрева воды. Сдается мне, что вода в нём постоянно кипит?

— Да, пока протопишь все в пару.

— Я вам советую сделать выносной бак. Конструкция печи такое предусматривает. Всего лишь чуть докупить, и часа два-три работы. И вы получаете универсальную баню-сауну. Изначально будет сауна. Печка топится, прогревая все помещения. Через минут сорок в самой парной воздух будет устойчиво держаться 100 градусов при влажности 10—20%, может быть и того меньше по влажности; в моечной градусов 30—40; в комнате отдыха — 25. Стоит вам взять тазик с водой и веником, плеснуть на камни — ядреным паром жахнет. А можно и без веника томить тело в стоградусной жаре.

— Мне бы хотелось попробовать, — сказала Полина. — Стоградусную сауну, ядреный пар с душистым веником.

— Именно сегодня?

Полина кивнула. Марья Ивановна, подбоченившись, заулыбалась:

— Оставайтесь с ночевкой. Места хватит. С утра сгоняем в офис.

— Я бы не прочь. Как вы, Полина?

— И я не прочь. Хоть денек мне же надо отдохнуть от семейных дел.

— Значит, принимаем приглашение? — допытывался Евгений Борисович с хитрецой в глазах.

— Сколько длится банная процедура? — спросила Полина.

— Часа полтора-два… как пойдет. Бывает дольше и намного, если завяжется душевный разговор.

— Душевный разговор? Это как?

— Душевный — не значит интимный. По понятиям здоровой жизни секса в настоящей бане не должно быть, — сообщил Евгений Борисович, как отрубил.

— Почему? — недоумение терзало Полину.

— Представьте, стоградусная жара, обливаешься потом, расслабляешься, напрягаешься, упругий веник бьёт по разгоряченному телу. Центр наслаждения перемещается. Он словно выходит из тебя, разливается вокруг, как нирвана, как нашедшие форму фантазии.

— Прямо садо-мазо какое-то. Ещё больше захотелось… попариться, — с томным придыханием воскликнула Полина.

— Что же, не теряем времени?! Здесь логисту больше работы.

Евгений Борисович, взяв ручку и листок бумаги, быстро составил калькуляцию. Докупить следовало: дымоход с крепежом, зонт-сэндвич, бак выносной, теплообменник универсальный, фартук для оголовка и кое-что по мелочи.

Марья Ивановна список одобрила. Итог в денежном эквиваленте хоть и кусается, но куда деваться? Деньги на бочку!

По мобильной связи Евгений Борисович сделал заказ. В магазине его хорошо знали как постоянного клиента и мастера на все руки. Продавцы, одновременно выезжающие на заказ сделать то-то и то-то по дачному профилю, порой консультировались у Евгения Борисовича — он мог предложить оригинальное решение конкретного варианта дачного вопроса. Оперативно привести на место заказанные материалы для внештатного консультанта и постоянного покупателя — дело чести.

Пока заявленные материалы ехали по заторам городских улиц, по ухабам проселочных дорог Евгений Борисович разобрал дымоход. Вместо примитивной конструкции дымоотвода из обыкновенной толстостенной трубы должен встать современный набор сандвичей из нержавеющей стали. Для этого разделку в потолке и крыше следует увеличить.

Марья Ивановна, поколебавшись, дала добро. Случись внезапный дождь, окажись пройдохами, недотепами, выплывшие вдруг доморощенный мастер с подручной — останется баня зиять пустым оком в крыше, через него бурные майские грозы затопят парилку.

Умелыми действиями по разделке потолка с помощью электролобзика и дрели Евгений Борисович унял беспокойство хозяйки. Он из тех, кто отвечает за слова и дела. А подручная — длинноногая девушка с тонкой талией и гибким станом готова разбиться в лепешку, но выполнить указания мастера.

Лобзик, пила, молоток… — неслось сверху. И Полина, быстроногая фурия, сверкая красивыми ножками, с улыбкой в сияющем радостью лице доставляла прямо в руки главному умельцу. Дело спорилось, как в хорошо поставленном видеокурсе по монтажу печки для бани. Слаженность работы радовала, пожалуй, всех троих. И эта радость нарастала как природное тепло летом.

Вскоре звякнул мобильный телефон Евгения Борисовича — прибыли комплектующие. Машина тормознула у ворот дачного товарищества. Куда дальше? Евгений Борисович растолковал. Марья Ивановна вышла встречать.

Продолжая высверливать монтажные отверстия в стене под трубы, Евгений Борисович услышал за спиной знакомый голос:

— Вот кто у нас клиентов отбивает! — Перед ним стоял Стас, такой же мастер-умелец, сумевший открыть и держать уже лет десять небольшой бизнес по индивидуальному строительству с прицелом на монтаж под ключ отопительных систем. С виду ему лет сорок, всегда одет со вкусом, даже во время работы. Избегать неряшества и во внешнем виде и в делах — его кредо. Обустройство бань — одно из его любимых занятий. В памяти собрана целая энциклопедия конструктивных решений бань и саун. Евгений Борисович всегда добавлял в эту коллекцию ценные сведения.

— Чего вдруг за шабашку взялся, Борисович?

— Совершенно бесплатно, так сказать, по давнему знакомству. Кстати, следуя твоим советам, что выносной бак гораздо лучше насаженного на трубу, особенного для нашего солидного возраста.

— Да ладно. Что-нибудь интересное? — Стас кивнул на баню.

— Я бы сказал применено лучшее типовое решение.

— Помощь требуется?

— У меня, видишь, какая помощница, красавица Полина. — Евгений Борисович глазами указал на Полину и пояснил: — Старательная! На ходу все понимает и делает с огоньком.

— Ого! К нам в магазин пойдете, Полина? Нам как раз требуется толковый продавец с отличными внешними данными.

— Я подумаю над вашим предложением, — на полном серьёзе сказала Полина, но вышло несколько иронично. Все рассмеялись.

— Я не шучу, — сказал Стас.

— Я поднатаскаю Полину по нашим терминам и понятиям, — сказал Евгений Борисович, видя замешательство симпатичной помощницы.

— По рукам, — сказал Стас. Обратившись к Полине, дополнил: — Наш телефон у Борисовича.

Выгрузив комплектующие из багажника элегантного минивэна, протянул товарный чек Марье Ивановне. В качестве бонуса, объявил доставку за счет фирмы. Марья Ивановна не церемонясь и не проверяя чек, рассчиталась.

— Полина, вы нарасхват, — сказал Евгений Борисович, когда Стас уехал, подняв вслед облако пыли. — В молодые годы отчего бы не попробовать себя на том или ином поприще?

— Страшно ошибиться и вляпаться.

— Это верно! Но можно и просидеть у окна, всего страшась, услаждаясь одними фантазиями и грезами.

— А почему только в молодые годы пробовать себя? И сколько это — молодые годы?

— Если этот вопрос обращен лично ко мне, знайте, я постоянно у себя и в себе что-то меняю. Ощущение постоянных перемен равнозначно ощущению молодости.

— За вами хоть ходи и записывай! — неожиданно встряла в разговор Марья Ивановна, протиравшая тряпкой новый выносной бак.

— Действительно, увлеклись разговорами. Вперед за дело. На всякий случай комплектующие, фурнитуру, инструмент буду называть так, как они обозначены на ценниках в магазине. Например, укреплять бак будем саморезами PZ. Для них соответствующие биты, отличие в следующем….

Новая конструкция печи вырисовывалась в натуре в строгом соответствии с правилами безопасности. Выносной бак вместимостью 60 литров разместили на прочных кронштейнах на высоте в метр от пола. Внутри печи установили теплообменник; гофрированной трубой из нержавеющей стали соединили с баком. Теперь по известным законам природы, как только забушует пламя в топке, вода начнет циркулировать, воспринимая тепло.

В разрыв дымохода вставили отрезок трубы из нержавейки толщиной в один миллиметр, подогнали её под сандвич, то есть воткнули в трубу с двойными стенками, между которыми негорючая теплоизоляция. Дополнительно расширили проем в потолке и установили металлическою разделку в виде квадрата с бортами, куда засыпали три ведра керамзита. Самым волнующим моментом стал монтаж оголовка трубы на крыше.

Евгений Борисович по приставной лестнице легко забрался на конёк крыши. Высота 6 метров. Простор неописуемый. Крылья бы вместо рук и взмыть в солнечную высь. Он попробовал. Полина с Марьей Ивановной ахнули.

Когда спустился, женщины не устояли перед искушением обнять его, живого и невредимого. На крыше сверкал новый оголовок трубы с искрогасителем, проем в крыше уплотнён термостойкой гофрой.

— Вы рисковали, — промолвила Полина, с обожанием вглядываясь в Евгения Борисовича. Вот тебе и мужчина предпенсионного возраста! Это государство готово его отправить на пенсию и возможно заслуженно, ведь тридцать пять лет непрерывного производственного стажа! Но чисто по мужской линии его рано списывать. Полине кое-что забрезжило: не зря же существуют браки с разницей в возрасте в тридцать лет. Иногда импонирует такой тип поведения: спокойная взвешенность поступков. Абсолютно нет молодой горячности, дурашливости, нет лишних слов. Есть точность, ясность, мастерство.

— Мы вас хотели оставить заместо флюгера — сказала Марья Ивановна, тая в улыбках. С плеч ушла в небытие двойная ноша. Оперативно и качественно сделан перемонтаж печи, и при этом никто не пострадал.

— Как в сказке про золотого петушка! — ответил Евгении Борисович, отряхиваясь и приводя себя в порядок. — В наше время, если золотой петушок перемещается на землю, пользы больше будет.

— Это верно! Правда, убежать может, — сказала Марья Ивановна, непроизвольно глянув на Полину

— На то он и золотой, чтобы если не для всех, то для многих быть нужным и полезным, — отшутился Евгений Борисович. — Печку нужно затопить, проверить герметичность стыков. И вообще основательно протопить баню, чтобы все проверить в целом.

— Заодно и попаримся, мне много не надо, — предложила Полина

— Я не против, — сказал Евгений Борисович и посмотрел на хозяйку.

— Время восемь вечера. До полуночи париться будем. Устраивает по времени? — спросила Марья Ивановна.

Гости кивнули. От легкой усталости туманились мысли. Не хотелось куда-то ехать, трястись в машине. Хозяйка вызвалась сама истопить печь. Гости уселись на террасе, удобно разместившись в плетеных креслах. Впереди разгоралась заря. В алом свете заходящего солнца лицо Полины казалось девственно прекрасным. Словно настоящей страсти она никогда не знала. Всё что ранее случилось — приготовление к большой красивой любви.

— Расскажите что-нибудь, — попросила Полина. — У вас такой приятный голос, что хочется слушать, даже не вникая.

— Хотите, расскажу одну историю, которая случилась тридцать лет назад. Эта история и страшная и грустная, и смешная и веселая.

— Такое бывает?

— Бывает и не такое. Вот смотрите, как дневной свет начинает дробиться через толщи горизонта. Это говорит и о том, что самое прекрасное в начале и конце. В начале жизни раскрашивают дни мечты и фантазии. Я вижу, что это чудесное действие тревожило и вас. Чтобы был такой же прекрасный закат нужно что-то еще, что сокрыто в дневном свете и в линии горизонта и не только в нем. Давайте попробуем чуть пересесть, и перед нами откроется совершенно другой вид. А это значит, что умение смотреть и видеть напрямую зависит от тех людей, с кем встречаешься и через кого видишь…

Полина слушала заворожено. Так с ней никто не говорил. Она чувствовала, что её всегдашние фантазии обретают физическую форму.

Температура в парилке — сто десять градусов по Цельсию. Полина не верила глазам. Согласно учебникам по физики вода должна кипеть, а человеческое тело на девяносто процентов из воды. Значит, она сейчас превратится в пар, как бедная красавица Снегурочка. Эта мысль ужасала. Глазами, полными животного ужаса, Полина смотрела то на Евгения Борисовича, то на Марью Ивановну.

Соблюдая правила приличия, у всех троих интимные места прикрыты тканью, что не совсем удобно в плане гигиены. После первых пяти минут испытания стоградусной жарой следовало обмывание водой прохладной, желательно с мыльной пеной. Создавалась нелепая ситуация, словно в одежде залазишь в ванну, полную пенной свежести.

Евгений Борисович обнаженной фигурой вызывал очередную волну восхищения, окончательно запутывая, сколько же ему лет. Мускулистый поджарый торс легкоатлета. Громадная сила словно скрыта, словно смещены акценты с ураганной мощи на потрясающую неутомимость. Полина невольно любовалась мужской фигурой по имени Евгений Борисович, и дополнительное мужское достоинство, что с таким же ненавязчивым акцентом выпирало в холщовых пляжных шортах, ничуть не смущало.

У Марьи Ивановны и Полины пропорции тела почти одинаковы: длинные ноги, узкие плечи, пухлые бедра. Только у Марьи Ивановны все эти достоинства залиты застарелым жиром.

Если в стоградусной жаре Полина таяла, то Марья Ивановна — плавилась.

— Глаза не лопнут? — спросила Полина, облизывая пересохшие губы. — Наверно, для глаз точно вреден такой жар?

— Не вреден, — с трудом проговорила Марья Ивановна. — Ты прикрой глаза, или моргай почаще. Ресницы не приклеенные?

— Нет! — вскрикнула Полина

— Всё натуральное? Ничем хроническим не болеешь?

— Нет, — прошептала Полина.

— Тогда сиди.

— На третьем заходе можно будет веничком похлестать, — сказал Евгений Борисович. В моечной в деревянной кадушке распаривался березовый веник.

— Это обязательно? — спросила стройная молодка.

— А ты думаешь, для чего у нас мужчина в парилке?.. чтобы банщиком поработал!

— Да кем я не работал! — проговорил Евгений Борисович, чувствую, как жар доходит до костей.

— Не расслышала: кем или с кем? — спросила Полина.

— Это равнозначно. В команде всегда так: что не делаешь сам, пропускаешь через себя, чтобы в случае необходимости помочь.

Полина вскрикнула, прислонившись спиной к стенке полога:

— На сучок напоролась!

— Не может быть, принцесса ты наша на горошине, — сказала Марья Ивановна. — Липовая доска здесь высшего качества. Ни сучка нет, ни задоринки, отшлифовано и покрыто лаком на восковой основе.

— Жжет! — Личико Полины искривилось о боли.

­ — А нагнись-ка, — попросил Евгений Борисович. Полина тут же сложилась вдвое. — Точно, это металлическая бретелька лифчика обожгла. Всё металлическое надо снимать.

­ — Я сняла: сережки, кольцо обручальное, цепочку с крестиком.

— Кстати, на Руси по православной вере снимать крестик нательный ни в коем случае нельзя. Иначе дьявол запустит когтистую лапу. Может быть, это не бретелька, но коготок дьявольский.

— Не пугайте! — взмолилась Полина.

Евгений Борисович продолжал:

— На Руси православные, отправляясь в баню, надевали деревянные крестики на холщовой нити. Но в нашем случае либо сбросить лифчик, либо закончить на этом банную процедуру.

— Не вопрос! Расстегните, будьте добры. — Привычным движением мужские пальцы разомкнули замок. Полина выпрямилась. Маленькие груди трепетно дрогнули от заколотившегося сердца. Евгений Борисович лишь краем глаз коснулся оголённой прелести.

— Пожалуй, и я освобожусь от лишних тряпок, — сказала Марья Ивановна. Батоны грудей вывались на живот, а лифчик скомкался в углу полога. — Мы вас не смущаем, надеюсь? Вы давно не юноша, мы — давно не девочки.

— Смущать не то слово.

Марья Ивановна усмехнулась:

— Соблазняем?

— Провоцируете!

— На что провоцируем? — Взгляд Марьи Ивановны опустился ниже пояса Евгения Борисовича. Бугорок подозрительно стал больше. — Ах, вон про что! Вы мужчина видный. С добрым сердцем и золотыми руками. Если вы вдруг захотите, я не устою. Женщина я незамужняя. Тем более когда-то приударяли за мной, да что-то не сложилось. Чует сердце, что к вашим качествам — доброе сердце и золотые руки — добавится еще.

Евгений Борисович улыбнулся:

— Искусный любовник? Нет, это слово и что за ним стоит, избегаю.

— Гм, что тогда?

— Я бы сказал так. Всегда быть начеку. Не упустить возможность для мгновений радости. И разумеется, в каждом мероприятии, в каждом соприкосновении, в каждом контакте на первый план — мастерство. Короче, обоюдно быть искусными партнерами.

— Я поняла, — сказала Марья Ивановна. — Если возникнет возможность усилить удовольствие, постараюсь соответствовать. А впрочем, не церемоньтесь.

Они рассмеялись. Полина сверкнула глазами:

— Иногда жалеешь, что замужем.

— Похоже, у нас пошла волна, говорить без утайки, и даже говорить, что никому не сказали бы, — заметил Евгений Борисович, плавно переводя тему. В песочных часах все песчинки перетекли в нижний цилиндр. Пора на выход.

— Жалеть не надо, девочка, — сказала Марья Ивановна. Спокойный взгляд вспыхнул лукавинкой: — Надо пользоваться моментом… чтобы отвлечься и расслабиться.

— Сдается мне, подобное я только что сказал? — Евгений Борисович пристально взглянул на Марью Ивановну. Она кивнула. В замкнутом пространстве, да еще пронизанным пеклом, мысли и желания настраиваются на одну волну.

Евгений Борисович открыл дверь парилки. Теперь прохлада заключила троицу в объятия. Он вышел первым, опрокинул на себя ведро холодной воды, осушив тело широким махровым полотенцем, уселся в пластмассовое кресло в комнате отдыха. Тем временем в моечной женщины смывали липкий пот, мочалками растирая тело. Он краем уха слушал их визг, ахи, сдавленные стоны, плески воды из тазиков — улыбался. Посмотрим, в какую нирвану их введёт распаренный веник. У Маши в руках сила есть: уж она его отхлещет! Будет он вертеться как угорь на сковороде.

Шум в моечной стих. Друг за дружкой перед блаженствующим Евгением Борисовичем появились две фурии. Обе легкие, подвижные, пусть в разных весовых категориях. Плюхнулись рядом на заготовленные кресла, расставленные полукругом у панорамного стекла топочного экрана. Угли мерцали малиновым цветом.

— Переходим на ты? — спросила помолодевшая Марья Ивановна.

— Я не против. Пусть желание дамы будет законом для мужчины.

— Приятно слышать, правда, Полина?

Полина кивнула, обмолвилась:

— Я даже не знаю может быть ещё лучше, чего можно хотеть.

— Ага, острый пар расстроил твою программу действий. Ты начинаешь ощущать удивительную красоту мгновений. Отключается не разум, а врожденные установки. Это путы. Сейчас жар да веник окончательно выведет из прежних рамок, — толковал Евгений Борисович.

— Надеюсь, не из рамок приличий, — как бы между прочим поинтересовалась Полина.

— Неприлично одно: трепаться о себе и других, — сказала, как отрезала Марья Ивановна.

— Но мы не беспамятные существа, — защищалась Полина, словно припертая к стенке неотразимыми доводами.

— Можно сказать просто. Например, классно провела вечер, — сказал с улыбкой Евгений Борисович.

— Вы учите меня врать?

— Скорее, как жить по правде!

— Ни фига себе?! Я чувствую у меня сносит крышу.

— Сейчас веничком вынесет остальное через прореху в твоей красивой головушке.

Полина привстала, обратив затуманенный взор на Евгения Борисовича, словно спрашивая: это комплимент? От резкого движения полы халата распахнулись.

— У Полины красивая не только головушка, — ответила за мужчину Марья Ивановна, протягивая рука, чтобы одернуть бесстыдные полы халата.

В моечной вдруг брякнуло. Марья Ивановна с вытянутой рукой и Полина с распахнутым халатом замерли. Евгении Борисович повернул голову в сторону моечной, соображая что это могла быть. Рухнул смонтированный им дымоход? Треснула от перегрева стенка печи? Вырвалось пламя и заплясало по полу и пологу, заглатывая кровавой пастью девственною белизну липы?

Замешательство длилось три секунды. Евгений Борисович вскочил, на ходу сбрасывая халат, распахнул дверь моечной. Один в один повторяя его действия вслед ринулись женщины. Раздался характерный хлопок вырвавшегося пара. Женщины взвизгнули и прижались к спине атлетической мужской фигуры. Но момент единения оказался кратким. Евгений Борисович скрылся в облаке пара. Вдруг ворвался свежий воздух. Толщи плотного пара устремились в комнату отдыха. Схватив заготовленный веник, Евгений Борисович круговыми движениями ускорял выгон жара. Снежная белизна и колючесть пара стремительно пропадала. И вот в полупрозрачной пелене остались две обнаженные женщины и оголенный мужчина, рьяно махающий веником. Крышка выносного бака валялась на полу.

Все уставились на неё с облегчением. Вот в чем причина хлопка! Вода в баке закипела, а крышка припертая внушительного размера махровым полотенцем, присыпанная ворохом нижнего белья, поднимала давление пара. Полотенце, трусики и лифчики лежали под ногами.

Марья Ивановна согнувшись надвое округлившейся попой обозрела остолбеневших гостей. Евгений Борисович выхватил веник из тазика, полного кипятка, стряхнул излишнюю влагу. Резной лист приклеился точно посредине полушарий. Марья Ивановна взвизгнула.

— Давайте-ка, девоньки, прямиком в парилку. Одна на верхнюю полку, другая на нижнюю. Двумя вениками отбарабаню!

Вторая рука выхватила второй веник. Поднял оба веника на уровня лица, изображая березовое чудо-юдо. Испуг перешел в дурашливый смех Полины, гомерический хохот Марьи Ивановны, хихиканье Евгения Борисовича

— Ой, чует сердце одними вениками не ограничишься! Дубиной мужской поддашь пару, — сказала Марья Ивановна, покачивая бедрами. — Малолеток оставляем охлаждаться за порогом моечной.

— Это кто малолетка? я?! — Полина оторопела. — Да я так могу умотать!

«Правда, в сумасшедших фантазиях» — с легкой горчинкой прошелестело в головушке.

— Ладно, вам рядится! На обеих веник припасен, и, может быть, не только не веник.

Последние слова потонули во взыгравшем паре от ковшика кипятка, выплеснутого на раскаленные камни. Приятная гладкость липовой доски, упругие березовые ветви, мелькающий в клубах обнаженный мужской торс, способный усладить каждую клеточку разомлевшего тела…

Глава 5. Боевая пуля в травматическом пистолете

Как обычно прибыв на работу за пять минут до начала рабочего дня, Полина лишь на мгновение задержалась у двери техотдела. Шумливый говор отвращал. Развернувшись как флюгер от резкого порыва ветра, прямиком процокала в кабинет Евгения Борисовича.

Ввалилась к нему свежая, благоухающая ароматом духов, с накрашенным сияющим личиком. Плюхнулась на мягкое офисное кресло для посетителей, закинула нога за ногу, расслабила спину по профилю кресла. Любуйтесь мною!

— Доброе утро, Евгений Борисович!

— Доброе утро, Полина! Ты отлично выглядишь.

— Еще бы после такой бани!

— Понравилась?

— Не то слово. Я впервые ощутила нечто необычное. Я, конечно, и раньше ощущала что-то подобное, но фантазируя. Или хмельная от фантазий довершала чем-нибудь реальным.

— Скорее кем-нибудь?

Она кивнула:

— Кем-нибудь — это муж. И только до вчерашнего дня.

— Теперь необычного будет много.

— Интригуешь? — Полина улыбнулась.

— Подготавливаю, чтобы коленки не дрожали.

— Хочешь сказать, что много необычного — это много страшного?

— Отчасти. Ты в архив заходила?

Полина мотнула головой. По коже поползли мурашки. Сафьяновая папка, которую нельзя открыть. Сумрачный свет и силуэты, повисающие над полом.

— А что случилось? — румянец на лице вдруг словно полинял.

— Вынужден огорчить: в добытом у Марьи Ивановны с таким неординарным способом проекте нет двух альбомов чертежей. Что любопытно, это подземные коммуникации: водоснабжение и водоотведение, сети отопления, схемы прокладки электрокабелей, выкопировки из генплана. Кое-что могу восстановить, сделав заново проекты на сети теплоснабжения. Что-то придется снова искать. Сегодня поступим так. Ты с отдельных папок делаешь ксерокопии, я отметил эти папки и листы. Аккуратненько всё склеиваешь, подшиваешь, не срезая штампов, наименование чертежа или схемы. Возможно, понадобится дня два на эту работу. А я этим временем снова свяжусь с Марьей Ивановной, чтобы разобраться куда могли запропаститься остальные документы по описи.

— Хорошо, Евгений Борисович. Всё в точности исполню… Можно мне у тебя чаю попить? В горле сухо, першит от этих пыльных документов. Мне в техотдел, где у нас также заведено утреннее чаепитие, не хочется идти.

— Конечно-конечно! Что же я сам не догадался. Дома не завтракаешь?

— Не успеваю. Пока ребенка соберёшь, пока сама соберёшься — на завтрак времени не остается. Муж начал работать по сменам, графики работы у нас не совпадают. Мы с дочкой собираемся — он спит. Проснется, сам готовит себе и нам на ужин.

— Вообще-то принято разделение труда. Мужчина выполняет одну часть домашней работы, жена — другую.

— Никакого разделения нет, все делается вместе!

— Может быть и правильно. Сейчас у вас совершенно другие стандарты жизни.

— То есть?

— Это длинный разговор, да и нужен ли он? Нам поставлена другая задача, которая заключается отнюдь не в том, чтобы актуализировать некоторые нюансы, или новые аспекты, вечного конфликта «отцов и детей».

— Я бы с удовольствием и эту задачу порешала. С вами, Евгений Борисович, её точно можно решить!

— В тебе, гляжу, много оголтелого максимализма.

— Потому что появилась возможность с тобой кое на что открыть глаза.

— Полина, у нас конкретная задача. Мы же сбиваемся на другую. Не замечаешь? Хотя бывает так, чтобы решить одну проблему, за которую первоначально и беремся, приходится предварительно решить ряд других.

— Вы это о чём? Действительно, некоторые проблемы тормозят… — Полина, потерев ладошкой лоб, откинула волосы с лица.

— Не заморачивайся! Это к слову. Чай готов. Есть конфеты, печенье, сахар, шоколад.