Бесплатный фрагмент - Улица Лунных кошек

Глава 1. Я — человек

Фима ввалился в комнату и ухнул большую сумку на пол.

— Смотри! Я не знаю, что с этим делать. Все вышло случайно, — он открыл сумку и показал ее содержимое.

То, что находилось в сумке, не имело даже шанса в нее попасть, а уж тем более, там находиться. Это катастрофа! Фима не унимался: ходил из угла в угол и нервно дергал хвостом.

— Нам нужно успеть. Гудара, думай!

Гудара заглянула в сумку и без колебаний произнесла:

— Собирай вещи. В путь…

Почему так сложно понять, что я — человек? Совсем не важно какого цвета у меня волосы, прямые ли у меня ноги. Парнишка в красном пуховике отмахнулся от резкого колкого снега. Да пошел ты! Эти мысли в своей голове прокручивал Егор не первый раз, но когда разговаривал с отцом, отвечал иначе. Почему-то заикался и чувствовал себя ничтожеством, каким-то червяком.

Сегодня произошла очередная стычка с отцом. Будто что-то надломленное вот-вот совсем отвалится, и отмотать назад, переиграть, уже не получится.

Рот закрой, сопляк! Возомнил себя взрослым! Перед глазами Егора стояло, покрывшееся пунцовыми пятнами лицо отца, ноздри от напряжения побелели. Егор, стой, кому говорят! Но Егор не остановился. Он выскочил из квартиры. Сейчас совсем не до этого, лишь бы застать ее живой и тогда он сможет ей все высказать.

Когда Егору было пять лет, погибла младшая сестра. В семье не поднимали эту тему, но чувство вины мигало красной лампочкой каждый раз, как заходил разговор, хотя бы отдаленно будоражащий воспоминания того лета. Егор ничего не помнил. В силу маленького возраста. А, возможно, из-за эмоций, потянувших на дно, в самую темень, подальше от мира память о страшном событии.

Мама почему-то ушла, оставила его с отцом, не сказала ни слова. Бросила, как ненужного котенка. Отец старался изо всех сил быть хорошим, правильным, участвовать в жизни Егора. Не получилось. Вместе они прожили ровно одну неделю, после чего бабушка Алла забрала Егора жить к себе.

Учиться жить без мамы оказалось сложной задачей. И даже спустя год и еще один, и еще, легче не стало. Красная лампочка загоралась неожиданно, Егор пробовал управлять ею, пробовал выключать ее, забыть о ней, но она предательски загоралась.

Именно с бабушкой было спокойнее всего, она заменила ему и маму, и папу, и трагически ушедшую сестренку. Егор почему-то вспомнил в это холодное утро ее слова, они врезались ему в память, когда он был еще маленьким, «нельзя винить ребенка». Да, потеряли одного, но искалечить жизнь второму… так и жить тогда не стоит. Самые важные слова его жизни, как оберег. От них становилось легче на душе и казалось мир прежний. Смысл этих слов он поймет позже. Но тогда маленькому Егору было достаточно чувствовать, что они наполнены любовью и заботой.

Еще вспомнилось, как бабушка перед сном прижимала его голову к груди, подолгу гладила, целовала в макушку. Всему свое время. Чему там свое время, Егор не мог понять. Прижимаясь, почти засыпал от ее ласковых поглаживаний, и ему мерещилось, что мама рядом. Что сейчас он откроет глаза, а она улыбнется ему, возьмет на руки и заговорит с ним. Егорка, какой ты у меня большой. Улыбнется, закружит его и они упадут на ковер, будут долго смеяться.

Отношения с отцом поначалу были хорошими, только из-за частых командировок он навещал сына редко. Егор никогда не думал, что творилось в голове отца. Переживал ли он? И если переживал, то как? Егор помнил, как при встрече они оба не замечали вокруг себя ничего, мир существовал крупными мазками, как часть декораций. Он чувствовал, как их любовь друг к другу увеличилась, они пытались любить сильнее. Егор ждал с трепетом каждый приезд отца, отсчитывал дни и даже часы. Отец неизменно приезжал с игрушкой. Иногда шли в кино. Однажды отправились на хоккей. Терпеть не могу хоккей. Но все-таки как хорошо было нам вместе в тот день. Мы ели хот-доги в фойе — все уделались в кетчупе, а папа вытер мне рот и, глядя на меня смеющимися глазами, щелкнул любя по носу: «Эх ты, мой шустрик». Утрата на время объединила их крепче цемента.

Годы шли. Самые родные и близкие сердцу люди превратились в ершистые комки непонятных, чужих людей. Любой разговор заканчивался нравоучением и руганью.

Идя по утреннему обледенелому проспекту, Егор злился на отца, тот обсмеял его цвет волос. Да зеленый! И что? Егор гневно раздувал щеки. Почему сразу урод? Почему сразу не пойми кто? Кто именно меня понять должен, и как он определит, кто я? Бабушка бы поддержала меня, а он только бесится!

Егор вдыхал морозный воздух и торопился на встречу, которую больше откладывать нельзя. Сегодня он поставит точку, и она должна будет его выслушать. Только бы адрес был верным.

Глава 2. Чертовщина или белая кошка

Тротуар украшало серое, колкое месиво, оно не дружелюбно топорщилось, атаковало ботинки прохожих. Егор подскользнулся и со всего размаху шмякнулся на спину, еще чуть-чуть и ударился бы головой. Соленое месиво врезалось в теплые ладони, и соль предательски побежала в ранки короткими очередями пощипываний. Егор резко вернулся из своих мыслей в холодное февральское утро, посмотрел по сторонам. Перед ним стоял одноподъездный дом. Странный дом. С мягкой дверью, точно сшитой из лоскутков ткани, цвета голубой лазури, с желтыми, розовыми, красными и синими прожилками. Он был похож на размалеванный листок малыша, который учится держать карандаш в руках. Егор прищурил глаза и в неторопливом зимнем рассвете прочитал адрес дома. Не понял. Что еще за улица Лунных кошек? Здесь вроде должен быть проспект Крапольского. Чертовщина какая-то.

Егор оперся на правую руку, пытаясь встать с мокрого соленого месива и почувствовал, как под ладонью что-то хрустнуло, боль прошила руку насквозь резким уколом, он посмотрел на ладонь, в ней торчал переливающийся осколок. Егор достал его и выбросил в снег. Встав с тротуара, он увидел, что из желтого кармана пуховика свисает, не известно откуда взявшаяся гирлянда. Егор потянул ее, и один за другим начали появляться огоньки: мерцающие, яркие, тусклые, матовые, большие и маленькие… Вот это бездонный карман. Когда гирлянда полностью оказалась в руках Егора, он с облегчением выдохнул. Ну, наконец-то. Теперь нужно найти кого-то, кто бы подсказал, где я нахожусь. Но улица была безлюдна.

Он еще раз посмотрел по сторонам и подошел к мягкой двери дома. Потрогал ее. Она и в правду была обита лоскутками ткани. Ничего себе… Не хватало еще, чтобы дверь открыла кошка на двух лапах в человеческий рост в шляпе с цветком и в кружевном переднике. На обложке одной из детских книг он видел такую.

— Именно так и есть, — из-за двери разноцветного дома послышался мягкий голос.

Отворилась дверь, на пороге стояла кошка ростом с подростка, голову украшала шляпа небесно-голубого цвета, правда, без цветка. Со шляпы тонкими струйками на шерсть кошки стекала разноцветная краска, от этого белая шерсть напоминала радужный торт. Кошка лизнула с лапы зеленую краску и произнесла:

— Радугу будешь?

— Что? — вытаращил на нее глаза Егор.

— Извини, но я немного не так представляла себе нашу встречу, — не дожидаясь ответа, она продолжила. — Предлагаю сегодня сварить радугу, а гирлянду будем после чинить. Успею и про фонарики тебе рассказать. Пошли, — скомандовала кошка и протянула только что облизанную лапу Егору.

Он перевел взгляд на гирлянду, из раздавленного фонарика струилась фиолетовая мерцающая жидкость.

— А ты настоящая?

— Держи лапу и узнаешь.

Лапа оказалась мягкой и теплой, слегка пульсирующей. Интересно, а у тигра тоже такая лапа? Вопрос возник сам собой.

— Не знаю. Я с тиграми не общалась, — кошка, как ни в чем не бывало, ответила на его мысли и потянула Егора на лестницу. — Предупреждаю, нас тут много, попрошу не таращиться и задавать вопросы по существу.

Кошка первой зашла в подъезд, за ней — Егор. Шерсть его новой знакомой была нереально мягкой и приятной на ощупь, какими бывают только плюшевые одеяла. Егор заметил, что шерсть переливается, но краска почему-то не капает на пол, а возвращается вверх к шляпе, завершая круг. Кошка тихо и грациозно поднималась по ступенькам, нервно подергивая кончиком пушистого хвоста. Интересно, она точно живая? А то, может, сон? Егор ущипнул себя за руку. Кошка не исчезла, а боль от щипка осталась.

Взгляд Егора привлек зеленый узор на стенах лестничных пролетов, он напоминал лабиринт и заканчивался на середине стены, дальше рисунок переходил в небо с перистыми облаками на потолке. Кое-где на стенах встречались детские рисунки с уже узнаваемыми очертаниями цветов, домиков, мамы и папы. Будто рисунки из детского сада.

Кошка поднималась по ступеням, Егор не отставал. Гирлянда по прежнему болталась в его левой руке, а раздавленный фонарик, аккуратно открученный от гирлянды лежал в красном кармане пуховика.

— Попробую по существу, — сухость во рту мешала говорить, Егор облизнул губы. — Откуда дом такой взялся? Почему дверь из лоскутков? Это сон? Почему встречу со мной вообще «представляли»? И кого это «нас тут много»? — он на одном дыхании выпалил все эти вопросы. Боялся, что кошка оборвет на полуслове, или сон закончится.

— Тсс. Болтаешь много, — шепнула кошка.

Они остановились на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Егор посмотрел в окно и увидел внизу людей. Люди шли как ни в чем не бывало, словно не стоял здесь никакой дом. Он развернулся к кошке, хотел задать новый вопрос, но передумал. Та наклонилась, подняла странный предмет, очень похожий на штепсель от гигантского провода.

— Опять нас отрубили от питания. Придется сорок третью комнату передвинуть на другой этаж и проверить засов.

— Сорок третья комната двигается? Подъезд вроде один или я что-то путаю?

— Подъезд один, а этажей много. Строители хотели грандиозный проект сделать, да чуток перестарались. Сорок третья по этажам каждый день кочует, и у нас по этой комнате расписание имеется. Все по технике безопасности, — кошка произнесла последние слова с важностью директора школы, к которому пришла проверяющая комиссия.

— Что-то я не готов идти. Может, в другой раз зайду?

— Ну, как же! — улыбнулась кошка, развела в разные стороны лапы и штепсель громко ухнул на пол. — Ждать будем каждого, раз зашел — значит, зашел, и никаких там «в другой раз зайду». И вообще ты болтун отменный, переговоришь даже барофон наш.

— Хорошо. Я помолчу, — Егор поднял штепсель и протянул кошке.

— Вот! Отличная заявка на победу.

— Куда это добро нести? Или воткнуть, может, куда?

— В розетку и втыкай, — показала лапой на стену под окном. — И пошли на третий этаж.

Он воткнул штепсель в розетку, и они продолжили подниматься по лестнице. Егор держался за гладкие металлические перила, считал серые шероховатые ступени — привычка с детства.

С бабушкой каждый день играли в «сосчитай ступени». В пятиэтажных домах нет же лифта. Приходится тащиться с тяжелыми сумками по лестнице. Наверное, она специально придумала эту игру, чтобы веселей было подниматься. Позже это превратилось в привычку, и в каждом новом подъезде он считал ступени. Егор точно знал максимальное количество ступеней в любой застройке — восемнадцать. А здесь девятнадцать!

— А со ступенями у вас тут что?

— Ступени, что же еще. Или цвет не нравится? Стой тут! — кошка вновь оборвала разговор.

На третьем этаже, куда они только что поднялись, была одна дверь. Ее нестандартные размеры позволили бы войти даже слону, не то, что человеку. По краям двери формировался тончайший иней и медленно продвигался к центру, где находился странный навесной замок с пятью отверстиями для ключей, соединяющий две створки двери. Больше всего Егора удивили странные дверные ручки — безупречно начищенные до блеска, золотые запястья в кандалах узника. В углу стоял металлический засов с бегающими по нему кошками.

Егор прислушался, звуки из-за двери доносились глухие и непонятные: то ли пытались выбраться оттуда, то ли подавали сигналы о помощи. Дыхание Егора стало тяжелым, он почувствовал, как внутри все сжимается от страха. Он отгонял мысли о том, что творится за дверью, на столько все было реально и непонятно. Кошка тем временем с легкостью поставила засов, видимо, на место, где он должен быть, будто тот бутафорский, а не металлический. Иней поспешил отступить к краям двери. Из комнаты послышался слабый стон.

Кого они там заперли? Почему не выпускают? Сердце колотилось так, словно вот-вот выпрыгнет из грудной клетки.

Кошка обернулась и увидела немигающий взгляд Егора. Зрачок разлился чернотой, поглотив радужку глаза. Лицо осунулось, посерело.

— Тебя как зовут? — как ни в чем не бывало спросила кошка.

— Егор, — почти не шевеля губами выговорил он.

— Да это сквозняк там, стены сделаны не на совесть, комната промерзает, — быстро тараторила кошка, пытаясь отвлечь его. — Угловая. Понимаешь? Отремонтировать все не можем.

— А засов зачем?

— Ну, так сбегут же… — кошка прикусила язык. Явно сболтнула лишнего.

— Кто? — Егор ожил на мгновение и вновь застыл.

— Ох, что же ты такой любопытный? Не готова я сейчас рассказывать. Пошли. Нас ждут на двадцать седьмом этаже. Ты, кажется, туда шел.

— Нет. Я искал двадцать седьмой дом на проспекте Крапольского, — Егор постепенно приходил в чувства.

— Пошли быстрее. Раз отрубили от питания, значит, чудеса начинаются.

Поднимаясь по ступеням, он всячески старался забыть странные голоса из сорок третьей комнаты и продолжил считать ступени. Получалось не очень.

— Мы пришли, — радостно промурлыкала кошка.

— Это же девятьсот восемьдесят восемь ступеней.

— Как себя чувствуешь, счетовод?

Егор ничего не ответил, только наклонил голову в бок и пожал плечами. Говорить сейчас хотелось меньше всего. Пока поднимались, он успел заметить, что на каждом этаже расположена только одна — обычная — дверь, лишь сорок третья имела странный вид.

Кошка плавно открыла дверь перед Егором, и теплый пряный аромат сладостей вырвался на лестничную площадку встречать гостей. Комната казалась пустой, в центре, на жаркой плите в ушастой кастрюльке что-то булькало. Егор шагнул вперед.

Глава 3. Столетняя бабка

Опять его ждет?..

В светлой комнате на письменном столе лежал черный кот и наблюдал за своей хозяйкой. Та смотрела в окно и царапала ногтем коврик компьютерной мыши.

— Сегодня опять приходили и жужжали. Слышал? Уже который день жу-жу-жу. Жу-жу-жу. Наверное, призрак… А, может, существо из другого измерения. Помнишь, я играла в игру. Там еще много вселенных было, живи где хочешь. Круто же было бы попасть в соседнюю вселенную, правда, Фим?

Кот дернул хвостом, посмотрел на потолок, словно искал эту вселенную, но не ответил.

За окном пролетал снег с остатками листьев, дымила заводская труба, остальное пространство занимала огромная грязно-желтого цвета пупырчатая стена дома культуры. Словно шкура гигантской жабы. Сегодня жаба издавала недовольные звуки, это ученики мучили музыкальные инструменты. К концу года они обязательно научаться на них играть, а пока, это было кваканье жабы.

Монитор компьютера ожил и на экране запрыгал какой-то человечек, Даша внимательно посмотрела на него, и губы ее беззвучно зашевелились. Она читала. Кот лениво потянулся и уставился вместе с ней в экран. Жаль, не умею читать. Что она там видит? Хозяйка взяла в руки мышку, щелкнула ей и человечек исчез.

— Друзья без тебя скучают. Друзья… — девочка печально выдохнула слова и потянулась к рюкзаку. Она что-то искала в нем.

В свои одиннадцать лет Даша ухаживала за котом, делала уроки и даже умела готовить. А каких замечательных разноцветных рыбок она готовит. Мммм…

— Я вот что думаю. Если мир такой существует, то я напишу записку родителям, положу ее в прихожей… или лучше на столе в кухне… Чтобы они не беспокоились, а сама отправлюсь в этот мир и тебя возьму. Обязательно. Жаль только, что ты меня не понимаешь.

Кот наклонил голову в бок, как человек, который удивляется, вопросительно мяукнул. Эх, не могу я тебе ответить. А то и в правду надумаешь бежать, и мне письмецо на столе оставишь: мол, друг мой хороший, прощай, позаботься о моих родителях.

Мечта оказаться в другом месте возникла у Даши не сразу. Кот помнил ее еще веселой и жизнерадостной девочкой, но потом пришло одиночество. Одиночество не знает ни возраста, ни пола. Хотя что в нем плохого?.. Но для Даши одиночество — беда вселенского масштаба. Давит оно на нее. Сильно давит.

Как-то, придя из школы, она села в коридоре и, стягивая сапоги, рассказала квартире, воздуху в этой квартире, коту, одежде, сломанному зонтику, как ей надоели эти парадные улыбки и пустые вопросы.

— «Как дела?» Да плевать они все хотели на то, как у меня дела. И маме с папой я ни капельки не нужна. Они никогда меня не слышат. И даже не видят. Уйди я из дома — не сразу и хватятся.

Кот никогда не видел, чтобы домой к Даше приходили друзья. Видимо, их и не было. Зато он знал о первых столкновениях Даши с миром, о всех ее переживаниях. Но чем тут поможешь? Время такое. Все дети у гаджетов. Даже летом, глядя в окно он редко видел детей. Удобно эти взрослые придумали. Дали ребенку в руки гаджет и искать не надо, по каким помойкам ходит, с каких гаражей прыгает.

Поначалу, когда появился компьютер, Фима видел, что хозяйке нравится в нем пропадать. Да и самому коту это на лапу было: пока Даша играла, он мог нежиться на солнце и лениво потягиваться. Наигравшись вдоволь, Даша все больше ходила грустной, чего-то ей не хватало.

— Фима, знаешь, учительница математики мне вчера сказала, что родителей не выбирают и любить их нужно такими, какие они есть. Любить. Хорошо ей говорить. Она, наверное, своих родителей любит, а я вот не знаю, — Даша достала из рюкзака то, что искала — расческу.

Фима опять промолчал, он сидел и смотрел на Дашу.

— Интересно получается: если у тебя есть родители, то ты их должен любить. Их же не выбирают. А ребенка родители обязательно любят? Они тоже его не выбирают. А как вообще понять, что тебя любят? Я вот люблю свои джинсы. Но джинсы молчат и не обнимают теплее, хотя расшиты разноцветными розочками. Люблю солнечную погоду. Но природа капризная и не устраивает погоду такой, какой я ее загадываю. Маму и папу, вроде, тоже люблю, но не уверена, что они меня тоже. Когда они говорят «люблю», то щиплют за щеки, гладят по голове, отворачиваются и быстро уходят. Иногда мне кажется, что это у них ритуал такой. Как подарки на новый год или день рождения. Купил, подарил, забыл.

Даша взяла маленькое круглое зеркальце с книжной полки и комната взорвалась цветными переливами солнечных зайчиков. Кот сразу спрыгнул и понесся за ними. Даша заливисто рассмеялась, будто не было грустного разговора. Немного поиграв с котом, Даша посмотрела в зеркальце, распустила аккуратный тугой пучок темных волос. Они мягко рассыпались, качнулись к шее и замерли. Она бережно их расчесала.

Кот остался сидеть у стены, где исчез последний солнечный зайчик.

— Фима, пошли пить чай. Я тебе витаминки любимые дам, — Даша положила зеркальце с расческой на стол, вышла в коридор и уже оттуда добавила. — Сегодня розовую или голубую рыбку?

Кот мяукнул и побежал за Дашей. Любую. Вкус у них одинаковый, а размер и форма не важны, тем более цвет. Фима громко размурлыкался, предвкушая лакомство.

На маленькой кухне, где из мебели стоял гарнитур в две узкие секции, стол и три табурета, пряталась заветная коробочка с рыбками. Сколько Фима не пытался их отыскать, не мог. Где она их прячет?.. Под духовкой что ли?.. Среди сковородок с дурманящим блинным запахом?..

Даша достала рыбок и протянула коту. Иногда она доставала абсолютно одинаковых рыбок и предлагала выбрать. Кот делал вид, будто выбирает, чтобы поддержать игру. Сегодня пусть будет розовая. Голубая осталась лежать на ладошке девочки, не тронутая.

— Я тебе секрет открою, — девочка провела рукой по черной шелковистой шерсти кота. — Ты же хранить секреты умеешь? — и не дожидаясь ответа — он ей, собственно, и не нужен был — продолжила. — Я знаю, что в этом мире я одна. Ну, еще есть ты и Жужжалка.

Благодарный кот заглянул в глаза юной хозяйке и увидел в них одинокое одиночество. Он смотрел на Дашу, и беспокойство побежало мурашками по телу от ушей до самого кончика хвоста. Он ни дня не жалел, что пришел в этот дом, но что они упустили, чего не учли? Еще этот Жужжалка! Кот его подери.

Даша налила в чайник воды и ставила его на плиту, когда щелкнул замок входной двери, и в квартиру, бурно обсуждая что-то, вошли родители.

— Даша, ну ты где? Возьми у папы коробки, а то он их все уронит, и вид будет не товарный, — из коридора в кухню звонко влетел мамин голос.

Даша вышла в коридор, за ней кот. Она протянула руки, чтобы взять коробки. Фима готов был вытянуться в полный рост и забрать эти коробки с фейерверками, будь они не ладны. Странные они эти взрослые: будто со своими взрослыми делами сами разобраться не могут, для этого им обязательно нужен ребенок.

— У кого-то опять будет праздник с друзьями и смехом, — Даша не отрываясь смотрела на отца.

Папа, обладатель низкого бархатного голоса и всегда горячих рук, как ни в чем не бывало посмотрел сверху на Дашу и аккуратно передал коробки ей в руки, снял пуховик и повесил в шкаф. Шапки он не носил, поэтому тряхнул головой и мелкие капельки-снежинки полетели в рассыпную, оголяя черные, как смоль, волосы. Кот брезгливо скинул с себя попавшие на него капли.

— Пап, — робко начала Даша, — ты меня видишь?

— Так, меня сегодня не беспокоить, я занята проектом, — мама Даши, кажется, никогда не закрывала свой рот. Она могла разговаривать из любого места квартиры, как сейчас из спальни, — Дим, представляешь, мне предложили место старшего редактора. Даже не верится.

— Поздравляю, пупсик. А мне сейчас нужно рекламу дать. С сегодняшнего дня начинаю выполнять план по продажам, — папа обошел Дашу, как препятствие на дороге и направился в ванную мыть руки.

Дашин вопрос остался висеть в воздухе подтверждением ее невидимости.

На кухне засвистел чайник, оповещая, что пора бы его снять.

— Пап, куда коробки убрать? В кладовке места уже нет.

— Дашка, а ты что там спрашивала у меня? — вода перестала журчать, и папа вышел из ванной, вытирая руки о пушистое синее полотенце.

— Да, так. Ничего, — Даша смотрела в глаза папе и не двигалась с места.

— Тогда положи их на журнальный столик, я потом уберу.

Даша направилась в большую комнату. Чайник, тем временем, озверело свистел.

Вот почему так? Когда приходили гости, кот видел, что родители как будто гордились Дашей. Они крепко обнимали дочку, нахваливали, демонстрировали любовь. Когда гости уходили, любовь и гордость забрасывались в самый темный угол. О ней даже не вспоминали.

— Дашуль, чай налей. Мне как всегда две ложки сахара, — откуда-то из коридора донесся мамин голос.

— Хорошо, мам, — Даша взялась за дужку чайника и отдернула руку, — Ой, горячущий-то какой, — она обмотала руку полотенцем и сняла чайник с плиты. Из носика чайника вылетали клубочки пара, обжигая веселым приветствием. Даша разлила чай по кружкам, в кухню вошли родители.

— Так, — потирал руки папа, — что там у нас с пряниками к чаю?

Кот запрыгнул на широкий подоконник. В прозрачных кружках дружно застучали чайные ложечки. Родители разошлись по комнатам с чаем и пряниками.

Фима перебрался на колени к Даше. Она вдруг стала похожа на столетнюю бабку с пустым взглядом и телом одиннадцатилетней девчушки. Ни дать, ни взять — колдунья. И он такой черный.

— Мне кажется, они меня не любят. Заняты, чем угодно. Видел, папа даже не услышал мой вопрос? — Слезы прозрачными, бесшумными паровозиками побежали по щекам и капали на шерсть животного.

Вот бы отвезти тебя к Гударе на радугу с печеньем. Черный кот не мигая смотрел умными глазами на девочку. Даша прижала кота к груди, и он почти почувствовал, что она идет к себе в комнату на ватных ногах.

Свет из маленькой черной лампы пролился на стол со стулом, часть ковра и спинку кровати, брызнул на стены, замер. Даша легла вместе с Фимой на кровать и спустя несколько минут оба услышали:

— Жу-жу-жу, жу-жу-жу.

Голос не пугал кота, его пугало другое, что Даша больше не боится этого жужжания и даже говорит, что Жужжалка, как она называла невидимого гостя, ее жалеет и понимает.

— А, Жужжалка, это — ты? — не открывая глаз, она пододвинулась к стене, — Садись, — край кровати примялся.

Кот спрыгнул с кровати на пол и выгнулся дугой, распушил хвост. Не нравился ему этот Жужжалка. Даша лежала на кровати, кот наблюдал за ней и за третьим — невидимым –, чье присутствие выдавала лишь вмятина на краю кровати.

Глава 4. Радуга в ушастой кастрюльке

Егор оказался в просторной квадратной комнате, где каждое движение его звучало гулко. Он бросил рюкзак на пол у самого входа и не разуваясь направился в середину комнаты. На плите в ушастой кастрюльке булькала разноцветная жидкость.

— Часы сегодня утром не работают, — кошка с человеческий рост помешивала жидкость большой оловянной ложкой и внимательно смотрела на Егора. — Ты бы пуховик снял и ботинки тоже.

Стоя на том же месте, Егор поспешил стянуть с себя ботинки.

— Вон туда, — кошка вильнула пушистым хвостом, и у стены напротив появились обувник и вешалка.

Ага. Егор быстро убрал ботинки в обувник и накинул пуховик на вешалку. Та качнулась. Еле удержав вешалку, Егор спросил:

— А что варите? Варенье?

— Не, радугу.

— Эммм… Что?

— Радугу говорю. Тугой на ухо?

— Да нет. Вроде…

— Сейчас только доварю радугу и включим барофон, послушаем болтовню.

— А зачем вы слушаете болтовню? — Егор подошел к плите и прилип взглядом к радуге.

— Среди болтовни мы услышим сигналы точного времени. Иногда барофон выдает интересные новости.

Кошка зачерпнула радугу из кастрюльки и посмотрела, немного отклонившись назад. От радуги шел голубой пар, пахло фруктовой сладостью.

— Хм, какая-то она сегодня бледная. Вроде давно кипит, — кошка повернулась к Егору. — Я не представилась. Меня зовут Гудара.

— Приятно познакомиться, Гудара. Интересное у тебя имя. Никогда такого не слышал.

— Никогда? Да, ты только что его услышал, — Гудара пошевелила усами.

— На все у тебя найдется что сказать. Почему я никого не вижу? Мне казалось вас тут много, — Егор чувствовал себя в безопасности, здесь все предметы находились, как на ладони: вот плита, вот кастрюлька, вот радуга. Обувник и вешалка не в счет.

— Так все по делам разбежались, будут к вечеру. Они нам сейчас больше мешали бы. Предлагаю готовить твою радугу, пока мы вдвоем.

Забавно: я с кошкой у плиты. Как же вкусно пахнет сладким, аж нос щекотит. Будто в сладком облаке. Кажется, даже в уши и в нос попало. Егор вдруг почувствовал свежесть летнего дождя, закрыл глаза, и схватил за хвост детство, как ребенок цепко хватает кота за хвост и держит в маленьком кулачке.

Егору пять или шесть лет, в ярких солнечных лучах он бежит через детскую площадку к бабушке, в воздухе парят, искрятся дождевые капли, мягкий голос бабушки зовет: «Егорушка, мой хороший…» Теплые руки с грубоватой и одновременно нежной кожей обнимают его за плечи. Он поднимает глаза, сверху на него смотрит бабушка и улыбается каждой морщинкой, словно солнце, которое светит только для него.

Неожиданно в комнате послышался треск, Егор мотнул головой, стряхивая то ли сон, то ли явь. Открыл глаза. И увидел, что на одной из стен появилась деревянная полка. Звук шел оттуда. На ней что-то лежало.

— Внимание! Внимание! Сбежал опасный преступник… точное время одиннадцать часов одиннадцать минут и одиннадцать секунд… уже прошлое… как время бежит… и преступники бегут… организована погоня. Но что это мы видим? В погоне участвует… ш-ш-ш-хр-ш-ш-хр. А сейчас для вас играет легкий джаз. Птички, любовь, мечты… — и песня заполнила звучанием пространство комнаты.

Гудара подошла к полке с говорящей штукой, Егор тоже. Кошка слушала песню, а Егора больше интересовало то, что на полке. О! Да это «кирпич» — телефон, с кнопками и крохотным черно-белым экраном.

— Глядя на этот «кирпич» сложно себе представить, как вообще изобрели сенсорные панели.

— Это наш барофон. Это он и болтает.

Егор молча мотнул головой, типа, я так и понял.

— Я сейчас видел бабушку, — не зная куда деть руки, он спрятал их в карманы спортивок. Егор хотел замолчать, но все-таки договорил начатое. — Скорее, даже обнимал ее, так явно все ощущалось. Даже во сне ни разу ее не видел с тех пор, как она умерла, Егор смотрел себе под ноги. Возвращаться в мир не хотелось. Там все так сложно.

— И нечего тебе в том мире делать. Лучше глянь вот, — кошка показала картонную коробку, откинула крышку и начала что-то искать.

Разве может это быть реальностью? Или это волшебство? Хотя, скорее всего — сон, и я не могу проснуться.

— Мне бояться или привыкать к чудесам? — Егор заглянул в коробку.

— Да разве ж это чудеса? Это обычная жизнь. Ты не можешь видеть всего не то что в мире, а даже в этой комнате. Твое время течет там, куда ты смотришь и где стоишь. Все остальные куски пространства для тебя закрыты и текут в своем времени и со своими событиями. Видение твое было реальным, но под ногами его не найти.

— Придется привыкнуть. Я бы еще раз хотел вернуться туда, ну ты понимаешь…

Егор заглянул в коробку, кошка по-прежнему что-то искала, перекладывала. Что она ищет? В коробке всего один предмет.

— Что видишь? — Гудара вдруг остановилась, подняла глаза на Егора.

— Шапку-ушанку вижу.

— А еще что?

— Ничего.

— Ну, значит доставай ее. Варить радугу будешь в ней.

— Ха-ха! Не очень смешно. Шапка сгорит на плите, и мы задохнемся от вони горелого меха.

— Умный какой. Научись мне доверять и делать то, что я велю, пока я рядом.

— Хорошо, — буркнул Егор и достал из коробки теперь уже свою личную «кастрюльку». Отнес ее на плиту.

Началось невероятное: шапка подняла свои уши и аккуратно завязала их бантиком.

— Кастрюлька у меня и впрямь ушастая, — улыбнулся Егор. — Все по технике безопасности. А что дальше?

— Задавать вопросы, конечно. Бери щепотку соли и перца, наливай в кастрюльку воду и жди.

— Получается какая-то каша из топора, а не радуга. У радуги же семь цветов, я думал мы краски будем добавлять. Ну, там акварель или гуашь. На худой конец овощи.

— Худой? Вот ты чудак. Самая лучшая радуга из специй состоит. Но прежде чем ее варить, придется приготовить бульон. Назови самую странную цифру в твоей жизни?

— Девятнадцать! — выпалил Егор.

— Ух, быстрый какой. А что у тебя с этой цифрой странного связано?

— У вас девятнадцать ступеней в каждом лестничном пролете. Вот это и странно. Максимальное число ступеней для домов похожей постройки восемнадцать. А тут, что ни пролет, то девятнадцать.

— Верно. Эта цифра означает высшее предназначение, и далеко не все здесь считают ступени.

— Это я-то — высшее предназначение? — Егор прыснул смешком.

— Смейся, смейся. Единица — это сила, но у нее нет собственной воли. Девятка направляет единицу. Девятка — это усиленная тройка, а тройка умеет выходить сухой из воды, находить решение в любой ситуации. Если коротко, то ты тут не случайно, и тебе предначертано сделать то, что другие не смогут.

— Ну и завернула. И что предлагаешь? Меня кинуть в бульон?

— Сходи девятнадцатую ступень принеси.

Егор постоял немного на месте, покрутился, озадаченно посмотрел на Гудару, потом на дверь, вышел на лестничную площадку.

— Да, задачка. Ступень оторвать и положить в кастрюлю-шапку, где кипит радуга. Да еще и доверять кошке в переднике.

— Я все слышу, — из-за двери раздался голос Гудары. — Побыстрее. У нас не так много времени. Бери ступень и возвращайся.

Егор посмотрел на крайнюю ступень, зажмурил глаза, как штангист присел, положил руки на ступень. Потер одним ботинком о бетонный пол, потом вторым. Он был готов одним сильным рывком поднять ступень над головой, но никаких усилий не понадобилось. Ступень отделилась от лестницы с такой легкостью, что от рывка Егора откинуло к двери.

Огромный кусок бетона, некогда бывший ступенью, уменьшался. Да так быстро, что на ладони уже лежала настоящая карманная ступенька, не больше брелока. Егор вернулся в комнату, подошел к кошке, пожал плечами, как бы задавая вопрос: «И что мне дальше с этим делать?»

— Бросай ее в воду и помешай до полного растворения. И часы снимай, всыпай время тонкой струйкой.

— Всыпать время?!

— Время, время. Тонкой струйкой всыпай, будто манную кашу варишь. Смотри, чтобы без комочков, а то радуга получится с дырами.

— Не понял. Мне часы потрясти что ли?

— С боку видишь головку плавхода? Вот ее откручивай, и время само посыплется.

Егор открутил головку плавхода и перевернул часы в свою ушастую кастрюльку. Посыпалось время в красках и цифрах, с песком и снежинками, с мерцающими картинками и ручьями. Струйка времени заворожила Егора, он аж открыл рот, пытаясь разглядеть и запомнить все то, что сыплется из часов.

— А потом часы работать-то будут, или им капут? — он не сводил глаз со струйки, а сам думал о том, как все это могло там помещаться?

— Ну, как сказать? И да, и нет, а может у тебя будут другие часы, а может они тебе уже без надобности.

Егор вытаращил глаза на Гудару. Последняя фраза «без надобности» настораживала.

Глава 5. Две попытки и не больше

Сторонница минимализма Гудара хранила все предметы вне комнаты и только по ее желанию они могли проявиться здесь. Вот и сейчас кошка держала в лапах лакированную шкатулку. Крышку шкатулки украшал узор из соломенных ромбиков, потрескавшийся от времени. При каких обстоятельствах и как давно появилась эта шкатулка, она не помнила. Самое главное — шкатулка умела хранить предметы и звуки.

Гудара высвободила звуки из шкатулки, и они на перебой забренчали и затикали. Можно было не смотреть, что находится в шкатулке, так как тиканье часов ни с чем не спутать. Часы до краев наполняли шкатулку и дергали своими ремешками, как рыбки хвостом.

— Вот это улов! Какие они разные. Они все сломаны.

— Почему ты так решил?

— Решать-то нечего. Они же время разное показывают. И зачем вам — кошкам — часы? Никогда не видел кошку с часами.

— Конечно, если ты не видел, то этого нет, — кошка наблюдала за реакцией Егора. — А к примеру, можешь сказать, что сейчас делают твои родители? — Гударе все больше нравился этот парень.

— Откуда я могу это знать? Я давно живу с отцом, а маму видел последний раз лет в пять. Я точно могу сказать, что они не делают.

— Уверенный какой. Запусти руку в шкатулку и достань часы, — она протянула ему шкатулку.

Егор зажмурил глаза, чтобы соблюсти чистоту эксперимента, и нащупал совсем крохотные часики на тонком, жестком ремешке. Маленькие позолоченные часики с крошечными стрелками и еще более крошечными цифрами. Циферблат в диаметре не больше десяти копеек, черный ремешок, покореженный временем, изнутри был бежевым с выбитым рисунком ромбиком.

— Я тебе уже говорила, что время живет и течет по-разному. Ты в руках держишь хранилище времени другого человека. Иногда бывает, время отведено, но им не воспользовались, и тогда оно запирается навсегда в часах того человека, — голубые кошачьи глаза пристально смотрели через линзы очков. — Который сейчас час?

— На каких часах-то смотреть? Из своих я время высыпал, а эти показывают два часа и две минуты.

— Неплохо. Человек, чьи часы ты сейчас держишь, придет к тебе. Будь внимателен и слушай все, что он тебе скажет.

— Дурацкая шутка, — Егор крепко сжал маленькие часики, точь-в-точь как у бабушки Аллы. Неужели это они?

— А я и не шучу, мой мальчик. Ты просто помни о том, что я тебе сейчас сказала. И сумей воспользоваться этой встречей. Время сегодня остановилось для тебя и для меня. Я часы и себе достала. На моих не такие радужные цифры.

— И что там у тебя? — еще улыбаясь, но уже не так радостно, он ждал ответа. Веселье казалось помрачнело в красках.

— Одна минута первого. Придется чем-то жертвовать. Будем надеяться, что мы с тобой справимся, — Гудара спрятала в передник часы. — Ты свои тоже бы припрятал, а то, кто знает, где пригодятся. Да и глаз на них могут положить.

Егор подошел к рюкзаку и не задумываясь сунул часики на дно самого глубокого кармана. В этом кармане можно потерять что угодно, а уж маленькие часики даже не нащупать. Егор задумался о хозяйке часов. Каждой клеточкой своего тела он скучал все больше и больше, скучал по ласковой улыбке и добрым глазам бабушки Аллы. Хотелось вновь почувствовать чуть горьковатый запах ее духов и дурманящий аромат пионов, что стояли раньше в пузатой хрустальной вазе в зале на столе.

— Воспоминания — это хорошо, и у тебя будет возможность повидать бабушку, поверь. А сейчас вернемся к радуге.

Предметы в комнате исчезали достаточно быстро, если ими не пользовались. Полка с барофоном все еще находилась на своем месте, Гудара подошла к ней и вполголоса произнесла:

— Нам бы специй чуток и молочка, а то чайку даже не попить, — почти сразу на полку плюхнулись пакеты со специями и звякнула стеклянная бутылка молока. — Ну, вот, другое дело. С молоком и жить можно, — Гудара повернулась к Егору и улыбнулась, если кошки вообще могут улыбаться, и добавила. — Давай доваривать радугу.

На столе возле ушастых кастрюлек она положила пакетики со специями и поставила бутылку молока. Егор внимательно наблюдал за кошкой и пытался хотя бы запомнить цвета пакетиков. Кошка тонкой струйкой всыпала в свою кастрюльку специи.

— А почему мне нужно варить свою радугу? Разве я не могу воспользоваться твоей?

— Ты что? Исключено. Считай, что радуга — это как отпечаток твоего языка, она уникальна.

— Хочешь сказать, что по одному и тому же рецепту сварятся разные радуги? — он высунул язык и потрогал его рукой.

— Я это просто знаю. Бери фиолетовый «брабар» и «молнию», фонарик твой чинить будем.

— Он не мой вовсе. Я не знаю, откуда взялась эта странная гирлянда.

— Так уж и странная? Все, что лежит в моем кармане, — мое. У тебя, конечно, может быть иначе, если ты подворовываешь яркие вещицы.

— Что? — возмутился Егор. — Я никогда…

— Да шучу я, шучу. Мне все про тебя известно, и можешь даже не скрывать. Гирлянда твоя. Смотри, — кошка подошла к пуховику и зацепила коготком гирлянду, потянула ее из кармана. — На гирлянде есть потухшие фонарики, это те люди, что ушли из твоей жизни. И у тебя их было три. Сам считай и вспоминай. Гирлянда все время добавляется новыми фонариками и светит ярким светом, иногда фонарики блекнут — им не хватает молнии. А иногда они трескаются, как сегодня. Но это не фонарики, а люди, которых ты знаешь или еще узнаешь.

Егор совершенно запутался в фонариках, кошках, радугах и часах.

— Неужели ты до сих пор думаешь, что все случилось просто так? Случайный дом вырос перед тобой, случайная кошка в шляпе вышла тебя встречать. Случайного не бывает, и даже обстоятельства не складываются в лучшую или худшую сторону — они выстреливаются так, как им нужно, а ты либо принимаешь правила игры, либо game over. Смотри, вот это ты, — и она показала на первый фонарик в гирлянде. — Это ты. Ты просто играешь в жизнь и не понимаешь свою роль. Пока.

Егор взял в руки гирлянду и заглянул в свой фонарик. Там бежали картинки из его детства: игрушки в комнате, паровозик в парке аттракционов, воздушные шарики… Заглянув в другой фонарик он увидел, как женщина бросает чашку на пол и закрывает лицо руками. Ее взметнувшиеся длинные светлые волосы обвисли и замерли.

— А теперь посмотри на фиолетовый, который разбился. Что-то видишь?

— Там девочка и, вроде бы, кот. Она плачет. Теперь она бежит, заходит в дверь и падает.

— Что еще?

— Вижу мужчину и женщину, они ищут девочку. Но никак не найдут… — Егор затих и немного погодя добавил, — девочка этого не хочет.

Свет в комнате моргнул и потух, по стенам пошла дрожь, барофон зашипел:

— Х-р-шарах. Время… Положите… Ш-ш-рах.

— Опять скачок. Поторопимся. Сыпь молнию и брабар в радугу! — хвост Гудары дергался то в одну, то в другую сторону, она нервничала. — Держи специи, — напористо протянула два пакетика и желтовато-серую ложку для помешивания радуги.

— Да сыплю я уже, сыплю, — руки Егора дрожали, порошки всыпались неравномерно, он мешал радугу не переставая. — Что дальше?

— Макай в кастрюльку кисть! — Гудара протянула длинную кисточку из мягкого беличьего меха и сыпанула в радугу что-то такое, что та задымилась холодом. — Нам нужно остановить утечку жидкости из фонарика.

Гудара поставила перед Егором покореженный металлический поднос, на него поставила ушастую кастрюльку. Егор положил на стол опустевшие пакетики, ложку. Под ложкой растеклась радужная лужица.

— У тебя две попытки окунуть кисть.

— А потом что?

— Потом она рассыплется на мелкие кусочки. Смотри на фонарик и представь какой он был раньше, — Гудара не переставая дергала кончиком хвоста, будто пытаясь таким образом помочь.

— Я не знаю, какой он был, — Егор в растерянности смотрел на фонарик, хотелось бросить и кисть, и фонарик, бежать подальше из этой нереальной комнаты.

— Значит, придумай, — напирала кошка. — Представь, макни кисть в кастрюльку и проведи по фонарику, словно он целый, а ты его кисточкой красишь. Две попытки!

— Понял, — сердце Егора колотилось, ладошки вспотели. Он не понимал, чем его действия помогут фонарику или девочке. Представить этот треснувший фонарик целым оказалось трудной задачей. — Как? Гудара, помоги!

— Закрой глаза, посмотри на фонарик снаружи и изнутри, — голос Гудары звучал неторопливо и ласково, как будто времени — вагон. Егор успокоился и закрыл глаза.

Фонарик изнутри выглядел огромным, над головой Егора повис ровный купол, он открыл глаза и решительно окунул кисть в холодный дым радуги, очертил границы фонарика, как если бы тот был целым.

Барофон что-то опять прошипел. Рука Егора дрогнула и кончик кисти продавил купол фонарика.

— Макай еще раз и проводи вновь. Быстрее, пока не засохло.

Егор опустил кисть в радугу еще раз. Окно в комнате распахнуло порывом ветра. Время замерло, и оба увидели, как маленькое перышко приземляется в самый центр фонарика. Все, что Егор мог сейчас сделать, это закрыть движением кисти изъян. Так в фонарике появилось перышко.

— Вот тебе и птичка… — задумчиво проговорила кошка.

Егор облегченно выдохнул, вытер пот со лба и спросил:

— Ну, что? Надеюсь, не испортил?

— Ты создал. Давай пить чай, Егор, а то я что-то совсем умоталась сегодня.

Глава 6. Человеку нужен человек

Гудара разливала ароматный чай по кипельно-белым кружевным чашкам. На столе красовалась бутылочка белейшего молока, печенье на полосатом блюдце с отколотым краешком ожидало своего часа.

— Руки помой, — как бы невзначай произнесла Гудара. Она разглядывала только что отремонтированный фонарик и смотрела сквозь него на свет.

— Слушаюсь, — повернулся Егор в поисках раковины или, может, ручного умывальника. В этой аскетичной комнате могло быть все и ничего сразу.

— Сзади тебя раковина, — кошка то снимала, то надевала очки.

Егор обернулся и увидел у стены крохотную раковину, в которой можно было помыть разве что чашку из-под чая. Чересчур тут все эргономично, ничего не мешается и появляется только в нужный момент. Где же оно хранится, и сколько еще богатств и ушастых кастрюлек спрятано?

Домыв руки и не комментируя появление раковины, Егор обтер их о спортивные штаны. В местах, где попала вода, ткань заиграла пятнами неоднородного цвета. С печальной надеждой он произнес:

— Испортил я все. Руки-корявки у меня.

— Ну, почему сразу корявки? Ты сделал что-то новое, но я не знаю плохо ли, хорошо ли.

— Откуда взялось это перо? И сквозняк некстати ворвался. Я бы предпочел ничего не делать, особенно, когда чувствую, что промахнусь, или не получится. Знаю, что сработает закон подлости.

— Скажи мне, а какую музыку ты любишь?

— Да разную люблю. Все зависит от настроения.

— Иначе вопрос задам. Тебе нравится рок или Моцарт?

— Фу-у-у, только не Моцарт. Только не этот сопливый клавесин!

— Так ты слушал Моцарта? — Гудара смеялась и смотрела на Егора. Какой же он смешной в своих суждениях, милый и прямолинейный. — Знаешь слово «клавесин».

— Знаю и что? Вот к примеру, рок мне нравится больше, а Моцарт — старье.

— А я не про старье тебя спрашиваю. Посмотри на это с точки зрения классической музыки. Когда-то только Моцарта называли классикой, а рок был новым направлением в музыке. Ты можешь назвать рок классикой?

— Да! — твердо ответил Егор.

— Тогда, выходит, твои руки-корявки изобрели нечто новое, и сдается мне, что очень скоро в фонариках появятся не только перья, — Гудара замолчала, она думала.

Радуга в ушастых кастрюльках варилась на медленном огне. Егор и Гудара швыркали чаем. Он теплыми струйками проскальзывал в их улыбающиеся рты. Руки Егора и лапы Гудары держались за тепло в кружках.

— Помешай радугу и тяни вверх. Она не должна подгореть, — Гудара дыхнула на свои лапки. — Что-то холодно мне. А ты не мерзнешь?

— У меня не подгорит ни радуга, ни картошка, — подмигнул он, не ответив на вопрос. — Знаешь, какой я мастер в жарке картошки? Я могу часами говорить про то, как аппетитно она выглядит, как вкусно пахнет, а жаренки какие делаю… закачаешься, — Егор потянул ложку вверх, радуга слилась с ложки.

— Радуга открывает путь в любую сторону времени, пространства, энергии. Считай, что она некий трансформатор. Если она будет жидкой, то это попросту вкусная конфета. Попробуй на вкус.

— Не. Я боюсь это есть. Сама попробуй.

Гудара протянула ложку, зачерпнула радугу, лизнула варево Егора и промурлыкала себе под нос что-то еле слышно.

— Ну, что?

— Радуга.

— Я понимаю, что не огурец. На вкус какая?

— Попробуй и узнаешь, — она смотрела на Егора и думала о том, как справиться с тем, что ждет их впереди.

Он взял ложку из ее лап, скривился, но лизнул-таки.

— М-м-м. Неожиданно…

Вкус находился не на языке, он проник под кожу. Тело наполнилось разноцветной жидкостью. Егор взял с полосатого блюдца печенье и откусил, запив чаем, комната поплыла под ногами.

…На полу — разбитая чашка. Женщина сидит на коленях и собирает осколки, молча плачет. Мальчик лет пяти в синих колготках, белой футболочке стоит рядом и в оцепенении смотрит на нее, мужчина отчаянно жестикулирует.

— Ты не можешь так поступить. Нельзя! Ее больше нет, но есть он, и, прошу, останься матерью. Ты можешь не любить меня, но только не его, — мужчина рукой показывает на мальчика.

— Не-мо-гу, — надрывным голосом отвечает женщина и сжимает в руках собранные осколки, на пол медленно падают красные капли крови.

Мужчина поднимает на руки мальчика и выходит из кухни, дверь захлопнулась…

Егор рухнул на пол. Комната поглотила звук падающего тела. Кошка аккуратно обошла Егора, наклонилась над ним. Тот ровно дышал. Холодными подушечками лап Гудара потрогала лоб Егора. Он открыл глаза.

— Жив?

— Жив. Только я не п-понял, что это б-было? — от волнения Егор начал заикаться.

— Нужно успокоиться, — Гудара провела мягкой лапой по его голове.

Видение оказалось коротким, но ярким. В согретой варевом комнате по телу бежал озноб и не собирался останавливаться. Тогда Гудара достала из духовки теплое одеяло и накрыла трясущегося Егора, он закрыл глаза, но из страха открыл вновь и спросил:

— Од-деяло из д-духовки? П-почему?

— Ну, как сказать почему? — она пожала плечами. — Я вижу твой страх и хочу тебя отвлечь. Я не пеку одеяла в духовке, если ты об этом, — попыталась изобразить смех Гудара. — Я должна была предупредить тебя о печенье. Ты уж прости меня.

— А что с ним н-не так? Оно оч-чень вкусное. Мне даже пок-казалось, что п-печенье чернич-чное-прич-черничное.

— Это печенье едят не часто. Оно погружает в прошлое, и тогда можно насладиться моментами, которые уже никогда не вернутся. Если его съесть без подготовки, то увидишь самые темные, тревожные уголки памяти. Я готовлю его редко, но помногу. На всякий случай. Это зрюн-печенье.

В молодости я много экспериментировала с едой, искала неповторимый рецепт и нашла, превратив обычное сахарное печенье в зрюн-печенье. Помогала людям и заметила, что те часто упускают время из-за своей гордыни, ложных убеждений, а некоторые — в силу неопытности. И в момент, когда что-то менять поздно, изнутри начинают атаковать страхи. Избавиться от страхов можно лишь встретившись с ними лицом к лицу, а это возможно лишь в прошлом.

— Гудара, к-какое же это наслажд-дение, когда меня трясет, и я не знаю от ч-чего? Вер-рнее, знаю, но не с-совсем.

— Ты без подготовки его съел. Вот и полезло из глубин всякое. Обычно страхи лезут. У тебя тоже что-то там сидит: темное, похожее на клубок разных ниток. Ко мне иногда приходят взрослые, правда, редко. У них все проросло глубоко, пустило корни. Тут ничем не помочь. Но дети — другое дело. Помочь им я могу, пока их темнота в метании ищет укромное местечко в душе. А вот ты уже на границе взрослой жизни стоишь, и потому темнота корни пустила, но не глубоко. Вырвать можно еще.

— П-пустило знач-чит… А как вырвать-т-то? Туда же не з-залезть руками.

— Руками нет, а радугой можно. Много чем можно. Важно — знать что это. В видении были твои родители и ты?

— Д-да.

— Расскажешь?

— Поп-пробую, — Егор глубоко вздохнул. Тело под теплым одеялом расслабилось, будто что-то высвободилось, и он начал неторопливый рассказ. — Сам я п-помню мало, большую ч-часть мне рассказала б-бабушка.

Лето. Жара. В нашей комнате открыто окно. Подоконники широкие, на них сидеть можно и там всегда стоят цветы. Но сегодня их там нет. Мы с сестрой на полу. У меня машинки и железная дорога, а у нее — куклы, разноцветные такие. А вот, сестра карабкается на подоконник. Что!? Не понял, что это было? Она просто исчезла в окне.

Прибежали родители. Мама бросается к окну. Кричит. Как страшно кричит! Аж холодно внутри. Отец трясет меня, что-то спрашивает, паровозик жужжит колесами по рельсам, гудит. Не хочу! Не хочу! Не трогай меня, отпусти! Я хочу в мой домик!

— Что было дальше я не знаю. Они, наверное, побежали вниз или еще куда, но я один сидел под столом и ковырял обои. Я только сейчас услышал их слова. В моей памяти лишь обрывки картинок. Я даже не помню, чтобы отец меня уносил или отрывал от мамы. Бабушка говорила, что уговаривала маму вернуться в семью, но безуспешно. Она ее почему-то жалела и утверждала, что я обязательно ее пойму, когда вырасту. Вырос. Но не понял.

Почему-то я оказался не нужен маме без сестры. А мама ведь не умерла. Она просто ушла. Я так ждал ее. Искал среди прохожих.

— Представляешь, оказывается, все это время мама жила в нашем городе. Никуда не уезжала. Это ведь я к ней шел, хотел сказать в глаза, что я вырос без нее. У меня и адрес есть, правда, он одиннадцатилетней давности. Мне хотелось… мне очень хотелось, чтобы она была рядом. Чтобы у меня были и мама, и папа. А не так… Гудара, разве человеку не нужен человек?

В почти пустой и совсем невероятной комнате разлилось такое…

Глава 7. Стучи, сердце, стучи

Чем проще всего поделиться? Конечно, тем что тебе не нужно. Но когда ты делишься ненужным, ты вроде бы отдаешь это и привязываешь себя невидимой нитью к человеку. Отдал и рад? Отдал и забыл? Нет — отдал и всегда помнишь, что поделился ненужным хламом.

Бывают такие люди, что поделятся ценным и душа распускается огромными красными сердцами. Поделятся и отпустят. Поделятся и приобретут еще больше — сделают счастливей еще один мир.

Но делиться драгоценным могут не все, хочется сберечь для себя. А другие и рады бы поделиться, но нет рядом тех, кто готов принять, и тогда закисает, затягивается ряской сердце. Каждый листец плотнее прижимается к листцу, закрывает солнце, и есть лишь одна сила, что способна пробить ковер ряски, — любовь.

Стучи, сердце. Стучи… Не останавливайся.

Даша с закрытыми глазами слушала музыку в наушниках. На подушке у ее шеи посапывал кот. Его мягкая лапа без когтей лежала на щеке Даши. Он всегда так спал, когда чувствовал, что девочке нужна помощь, но что он — кот — мог сделать, чем он мог помочь? Вот и оставалось положить лапу и прижаться крепче.

Разговоры с Жужжалкой превратились в само собой разумеющиеся и, похоже, не пугали Дашу, уж больно часто она вспоминает то, что наговорил ей Жужжалка. Невидимый гость обещает ей, что где-то есть мир, и в нем, именно в нем, ее примут такой, какая она есть, и сегодняшняя столетняя старуха вновь станет девочкой одиннадцати лет. И она верит.

Если Даше встречи нравились, то кот как-то настороженно вел себя, смотрел со стороны, распушал хвост и иногда ходил кругами, поглядывая на то место, где находился Дашин собеседник. Она не придавала этому значения, ведь, коты — существа своенравные, и что они могут понимать в силе одиночества.

Сегодня Жужжалка мне рассказал про путешествие в мир, где живет. Звал с собой. Но я не тороплюсь. Уж больно он странный. То ли доброта его слишком карамельная, то ли вкрадчивый голос, как куски сладкой ваты, прилипает и тает. А вата эта чернее ночи, карамель похожа на кусок пластилина, размазанный по губам.

Все бы ничего, но это прикосновение… Допустить, что голос поселился в голове… Только вот прикосновение невидимого гостя было настоящим. Теплые руки, тонкие длинные пальцы… А то, как он наклонился послушать биение сердца?

А сердце почему-то замерло, затаилось в ряске и почти остановилось. На цыпочках бежали тук-туки сердца. «Тсс, — говорило им сердце. — Не шумите». Жужжалка послушал сердце, быстро отпрянул, выпустил руку и сразу ушел.

Прошло несколько минут, прежде чем сердце вновь заколотилось, затрепетало, будто мотылек в банке ожил. Открыли банку и он вылетел на свободу. И что это с сердцем? Ей захотелось забыть беспокойное ощущение, и она нащупала наушники под подушкой. Их тонкие проводочки всегда путались, как бы хорошо она их не складывала. Даша села на край кровати, распутала наушники и подключила к телефону, полилась ритмичная музыка. Поджав ноги под кровать, она почувствовала мягкую игрушку, достала ее. Эту игрушку мама почему-то терпеть не может, — черный пузатый кот в зеленых штанах с хвостом бобра. При виде ее мама всегда ворчит: «Откуда она у нас взялась?» Будто мама вовсе и не об игрушке говорит, а о ней. О Даше.

Даша обняла игрушку и с музыкой в ушах уснула.

Темные шторы висели по краям окна. Ночной свет приступил к обходу комнаты. Ясными ночами в большое окно светила луна, сегодня она полная, желтая, с белым налетом. Луну цвет не заботил, она выходила в свой черед после солнца и отпускала лучи в вольное скольжение. Те бежали по окнам и домам, разбегались по дорогам и траве, освещали ночных прохожих, скользили по снегу. Лучи освещали все, что попадалось на пути.

Лениво потягиваясь со стола на ковер, с ковра на край кровати полз луч, поглаживая и осматривая каждую мелочь. Путь его пролегал через книги, игрушки, скомканный носовой платок… Слезы? Луч пополз дальше.

Кот открыл зеленый глаз и иссиня-черный зрачок из круглого превратился в эллипс. Кот зевнул, потянулся и спрыгнул с кровати. Эта встреча происходила всякий раз, когда Даша забывала занавесить окно.

— Чалу, привет, — протянул мягко кот, лениво потягиваясь и мягко всаживая коготки в ковер на полу.

— Привет, рад встрече, дружище, — тихо прожурчал луч.

— Мне нужна твоя помощь.

— Ты же знаешь, что помочь я всегда рад, но не всегда это возможно. Я лишь луч и могу самую малость.

— Может, ты сталкивался с чем-то подобным? — кот запрыгнул на подоконник. — Уже не первый раз к моей хозяйке приходит странный гость, я не вижу его, — зрачки сузились в щелочку, он дернул усами, желая стряхнуть остатки сна. — Я чувствую его.

— И что же в этом плохого? Гости — это радость. А вот платок со слезами меня пугает куда больше, — луч двигался дальше по комнате.

— Моя хозяйка хочет уйти, — он посмотрел на спящую Дашу. — Ей помогут, я точно знаю. Сидеть и наблюдать — не самый лучший вариант.

— Помнишь, ты говорил, что обстоятельства не складываются в плохую или хорошую сторону, что они складываются так, как им надо? — Чалу с трудом удерживал себя на краю комнаты.

— Говорил, но это не мои слова.

— Мне кажется, что сейчас дело обстоит именно так. Мое путешествие только начинается этой ночью, я загляну во множество окон. Окно Гудары сегодня раскрыто, радугой пахнет на всю округу. Передать ей твои слова?

— Я не слышал о ней лет десять. Ты уверен, что именно она варит радугу? Может, кто другой?

— Не могу утверждать наверняка, если есть что передать, говори быстрее, мне пора, — Чалу заскользил прочь.

— Мне кажется, к нам приходит их главный узник из блуждающей комнаты, — кот встал лапами на стекло. — Времени совсем мало. Пусть свяжется любым способом со мной.

— Жди, — и луч отправился бродить по другим окнам.

В незанавешенных окнах луч встречали человеческие питомцы, и все что-то ему рассказывали. Чалу — мудрый дозорный. Обходил свои владения, интересовался жизнью домашних животных. Одни болтали о прошедшем дне, другие просили защиты от хозяев. Но никто из них не видел странного гостя.

Распрощавшись с Чалу, Фима свернулся клубком и уснул там же на подоконнике. Думать о том, как скоро Чалу доберется до Гудары, было невыносимо. В любом случае, раньше завтрашней ночи не встретимся. Даша ворочалась и бормотала во сне: «Пойдем… пойдем… пойдем…»

Ночь близилась к концу, еще немного, и начнет светать, Чалу добрался до окна Гудары и вспомнил, как та готовила свою первую радугу.

Теплым летним вечером белая молодая кошка варила первую в своей жизни радугу. Строго по рецепту взвешивала ингредиенты, боялась добавить лишнего. Доварив радугу, она закрыла окно и легла спать. Радуга медленно остывала на плите в ушастой кастрюльке, когда случилось непредвиденное: комната до отказа наполнилась теплом, и радуга неожиданно рванула фейерверком. Все в комнате, включая кошку, превратилось в разноцветные кляксы. Когда утром пришли другие коты, то не узнали белую, грациозную красавицу. Перед ними сидела мокрая, уличная кошка в ярких пятнах и вылизывала шерсть. С тех пор, даже зимой, когда Гудара варит радугу, она оставляет окно открытым.

Чалу заглянул в окно, Гудара сидела на табурете у плиты и что-то читала в огромной коричневой книге. Луч постучал в окно тонким хрустальным «тук-тук» и кошка подняла взгляд к окну.

— Друг мой, я рада видеть тебя! Ты с проверкой, не иначе, — кошка поправила очки на веревочке с разноцветными бусинами.

— О, проверка тебе давно не нужна, — луч скользнул по спящему человеку, который лежал на расшитом цветами круглом матрасе. — А это новый ученик?

— Вроде того.

— С каких пор ты берешь в ученики людей? Хотя это не мое дело, я пришел за другим, — Чалу перешел на шепот.

— Говори, ты его не разбудишь, да и знает он уже достаточно много. Скрывать нет смысла.

— Надеюсь, блуждающая комната по сей день охраняется? — голос Чалу звучал как всегда размерено. — Или нам стоит готовиться к собственным блужданиям?

— Не могу однозначно ответить на твой вопрос. Происходят странности, — Гудара отложила книгу и сняла очки, очки повисли на шее. — Есть опасения?

— Есть подозрения, что ваш главный узник покидает тайком комнату и навещает одну девочку.

— Как? Засовы были отрыты, хотя замок не тронут. Но, может быть, и тронут… Чалу, возможно ты прав. К нам пришел парнишка с разбитым фонариком. Девятнадцать ступеней, два двадцать на часах, и видит он четко только тот предмет, который ему нужен. Хм.

— Ох, моя дорогая. Я бы посидел дольше, но мне пора. Твоей помощи просил Фима, если помнишь такого, — луч вновь зазвучал как хрусталь. — Он по-прежнему живет у той девочки и говорит, что его хозяйку навещает ваш главный узник. Помоги ему с этим разобраться, пока не стало поздно, — луч простился и отправился отдыхать до завтрашней ночи.

Светало.

Глава 8. Те самые «нас тут много»

Гудара не спала всю ночь, она что-то искала в книгах, говорила с собой. Видимо, мысли гудели в голове, как рой пчел, так сосредоточена она была.

На полу под окном кошка поставила четыре керамические миски и разливала молоко, добавляла в каждую миску каплю радуги из небольшого флакончика, когда под потолком появились дверцы комодов и ящиков. Одни плохо окрашенные, из старого дерева, другие лакированные, как крышка рояля. Дверцы открылись, почти одновременно на пол пушистыми клубками упали одна кошка и три кота. Это обитатели комнаты, про которых Гудара говорила «нас тут много», прибыли из своих путешествий. Дверцы у потолка тихо закрылись и исчезли.

Кошки подошли к мискам и стали жадно лакать молоко, переглядываясь друг с другом.

— Да, — начала Гудара и посмотрела на спящего Егора. — У меня, как и у вас, много вопросов к этому парнишке. Вернее, даже не к парнишке, а к тому, что предстоит нам пережить вместе. Я вас жду, — обратилась она к кошкам. — Нам необходимо поговорить, пока он спит.

Рядом с плитой появился длинный стол и высокие стулья, на них-то и рассаживались только что прибывшие из недельного путешествия друзья Гудары. Первым занял стул белый кот с малюсеньким хвостом и большим черным пятном на заднице — счастливчик Бобби. Следом за Бобби на стул села Ори — молочного цвета кошка с коричневыми подпалинами и непропорционально большими ушами. Вислоухий Британец сел рядом с Гударой. Не торопился лишь последний рыжий кот с черными полосами. Гигант Нун-Мэйн с львиной гривой, массивными мускулистыми лапами сел во главе стола напротив Гудары, положил лапу на стол, как бы разрешая приступить к разговору.

— Ну, рассказывай, — крутился на стуле счастливчик Бобби, усаживаясь после недельной гулянки в обличье обычного кота. Ему вновь придется привыкнуть, как и всем, к более крупным размерам и ходить на двух лапах.

— Бобби, ты всегда успеешь высказаться. Отсутствие воспитания, как видно, течет по твоим жилам, — оборвал Британец.

— Мои дорогие, давайте без ссор. Нам сейчас необходимо объединиться. Пока вас не было, случилось то, чего мы ждали. И не только, — неожиданная легкость разлилась по телу Гудары. С момента встречи с Егором она впервые почувствовала, что все у них получится, сомнения куда-то исчезли.

— Куда уж мне до аристократа, — махнул небрежно Бобби в сторону Британца и повернулся к Гударе. — Ты говорила, что парнишка придет завтра. Я понимаю, что ночь наступила, и завтра настало, но он здесь явно не с ночи.

— Ох, Бобби, — кошка оглядела своих друзей. — День выдался трудный. Нас успели отключить от питания, засовы на сорок третьей были почему-то открыты, приходил Чалу и есть подозрение… — Гудара помедлила, — что наш главный узник разгуливает на свободе и навещает одну девочку.

— Что за глупости? Я засовы сама проверяла. Все было в порядке, — обиженно отвернулась к окну Ори.

Кошки начали спорить, перебивать друг друга, вспоминая, кто чем был занят. Больше всего обсуждали, чья ответственность, если узник сбежал. Гудара звонко стукнула ложкой по оставленному блюдцу со зрюн-печеньем, и все затихли. Она рассказала о событиях прошлого дня и поделилась своими опасениями. Все молчали, первым нарушил тишину рыжий гигант Нун-Мэйн:

— Нам нужно разделиться на пары и проверить этажи, пройтись по округе. Может, что и найдем, а засовы на комнате… — Нун-Мэйн обратился к Ори, — проблема общая, и претензий к тебе здесь нет.

— Сложней всего с Фимой, — Гудара посмотрела на свободный стул, который стоял с левой стороны от нее, — Он просит помощи, и чем раньше я выйду на связь, тем лучше будет всем нам.

— Могу я рвануть, я же — счастливчик, — предложил свою кандидатуру Бобби. — Ну, если нет протестующих? — все молчали. — Гудара, готовь комод, я рву когти к нему, — Бобби соскочил со стула и уже предвкушал всю остроту путешествия.

— А можно посмотреть гирлянду? Любопытная вещица, — Ори остыла и была готова к общению.

От разговоров в комнате Егор проснулся, но делал вид, что спит. Кошки не обращали на него внимания и продолжали обсуждать дальнейшие действия. Когда Егор оказался на свободном стуле, кошки замолкли.

Сердце Егора колотилось бешено. Еще бы, такая встреча, появились загадочные «нас тут много». Осмотрев всех присутствующих, Егор спокойно произнес: