Бесплатный фрагмент - Ученик портовой школы

Оглавление

«До 1866-го года по древним китайским источникам, берега нашего побережья в старину были густонаселены.

Многочисленные памятники, найденные здесь, служат подтверждением упомянутых китайских источников.

Причиною, почему они, эти берега, с течением времени совершенно

обезлюдели и мы их нашли пустынными, по словам тех же летописей, явились войны между китайцами и корейцами.

Залив Петра Великого, почти в центре, которого находится наш

Владивосток, стал известен Европе только в 1852 году, через французского китолова, случайно прозимовавшего в бухте, Посьет.

Этот же китолов в 1851 году, по-видимому, посетил и бухту Золотой рог.

Здесь была почти полная тайга. По горам северной стороны бухты, где теперь не только деревца, но даже кустика не найдешь, стоял сплошной, многовековой, дремучий лес, о древности которого долго свидетельствовали громадные толстые пни.»

Н. Матвеев. «Краткий исторический очерк о Владивостоке»

Пролог

Владивосток

Ремонтные мастерские в порту Владивостока. Портовая школа. Погоня. Воспоминания

Был весенний, холодный вечер. Юноша убегал от преследователей. Коля неплохо знал Владивосток, но преследователи знали его лучше. Подворотни, крыши, крытые переходы — ничего не спасало, преследователи дышали в затылок и постепенно нагоняли Николая. А ведь утро началось так хорошо. Коля выполнил свою норму на работе в портовых мастерских, работа была сделана аккуратно и в срок. Мастер, который отвечал за обучение Николая, даже похвалил юношу.

И надо же было так случиться, что такой чудесный день перешёл в такой кошмарный вечер. Возвращаясь домой, Коля решил сократить путь и прошёл через слободу, где жили сосланные на Дальний Восток мужчины и женщины, в простонародье их называли каторжниками. Раньше он никогда не ходил этой дорогой, однако его дружок Ленька посоветовал ему разведать этот путь, потому что, если идти через эту слободу, можно было сократить путь вдвое.

Путь Коля действительно сократил, но на этом пути ему встретился человек, которого он не хотел видеть ни при каких обстоятельствах. Коля думал, что этот человек остался в прошлом, но неожиданно наткнулся на него в слободе, где жили лихие люди.

Когда Коля проходил мимо трактира, ему почти под ноги выкатился клубок из дерущихся мужчин. Драка была нешуточной. Когда клубок распался, Коля неожиданно, нос к носу, столкнулся с отчимом. Этот маленький, но задиристый мужчина всё время оказывался в центре разборок. Злоба, кипевшая в отчиме все двадцать четыре часа в сутки, требовала выхода, и выход, конечно, всегда находился. Коля думал, что оставил своё прошлое вместе с отчимом там, в городе Николаевск-на-Амуре, но, как оказалось, от прошлого убежать было невозможно. Отчим мгновенно узнал Колю, ведь с момента расставания прошло не больше четырёх лет. Глаза маленького мужчины налились кровью, и он прошептал только одно слово: «Убью».

Коля попытался сделать вид, что не знает того, кто стоит перед ним, но это ничего не изменило. Отойдя на несколько шагов, Коля оглянулся — те, с кем лишь несколько минут назад дрался отчим, теперь сгрудились вокруг, будто драки и не было. Коля увидел, что отчим показывает в его сторону, и понял, что пришла пора делать ноги.

Сначала он шёл быстрым шагом, а потом понял, что шаг его не спасёт — надо бежать и бежать быстро.

Коля, наконец, свернул в подворотню. Он уже несколько раз упирался в тупики, и вот, наконец, ему повезло. Единственный путь, который был ещё свободен, вёл его к скалам, нависшим над убогими домишками. В одной из скал он увидел зигзагообразный пролом. Создавалось впечатление, что в скалу когда-то ударила молния. Со временем скала раскрошилась, и в ней появилось небольшое отверстие, небольшая щель. Протиснувшись в эту крошечную щель, Коля сел прямо на землю и перевёл дух.

Преследователи, довольно упитанные, молодые и не очень, при всём желании не смогли бы его теперь поймать.

Николай надеялся, что до завтрашнего утра его поиски прекратятся, иначе он опоздает на уроки в Кадровую школу. Успокоившись, молодой человек решил оглядеться и с удивлением увидел, что может больше не сидеть на месте. Он обнаружил, что оказался в небольшой пещере, которая вела неизвестно куда.

Стоило немного проползти вперёд, и можно было попасть в ещё одну пещеру, большую по размеру, в которой, наконец, была возможность выпрямиться во весь рост. Что Коля и сделал. Однако сегодня поистине был день сюрпризов. Из этой пещеры тоже можно было перейти в следующую — для этого нужно было только перелезть через небольшую горку камней. А потом он увидел дверь, которая была почти покрыта землёй и камнями. Впрочем, камни были мелкими, земля — не твёрдой и не очень спрессованной. Очистив себе путь к двери, Николай толкнул её двумя руками. Сначала дверь не поддавалась, и Коля даже запаниковал, но потом он почувствовал ветер, который прошёлся ласково по его ногам, и понял, что ещё чуть-чуть — и победа будет за ним.

Дверь, наконец, поддалась.

Земляной свод над головой был не плотным и пропускал свет, и юноша видел весь тот путь, по которому шёл. Однако вскоре стало плохо видно. Посмотрев под ноги, юноша обнаружил спуск.

Остановившись и вернувшись немного назад, там, где свет особенно хорошо освещал всё вокруг, Коля сел на землю и задумался. Разум твердил, что пора, пока не поздно, вернуться назад, тем более что преследователи наверняка уже ушли, но душа — душа первооткрывателя и любителя тайн — звала юношу идти вперёд.

В кармане у Коли был небольшой кусок свечи и спички. Хозяйка дома не разрешала Коле читать по вечерам — она боялась, что жилец заснёт с горящей свечой и спалит дом, и поэтому Коля всегда прятал в кармане свечу и спички. Юноша всегда был в поиске свободного времени и места, он буквально «глотал» книгу за книгой, и всегда ему не хватало времени, чтобы дочитать. Стало холодно.

Коля ещё чуть-чуть помедлил и, наконец, решился: он зажёг свечу и двинулся дальше. Однако спуск не кончался.

Когда стало неудобно и тяжело идти, Коля продолжил спуск на пятой точке. Свеча стала опасно мерцать, но потом пламя успокоилось и стало гореть ровно. Спуск под землю продолжался, однако он шёл под таким почти отвесным углом, что Коля пожалел, что пошёл на поводу у своей мятежной души.

Пытаясь затормозить, он упёрся руками в землю. Руки провалились, а за ними и всё тело. Когда юноша очнулся, он с удивлением обнаружил, что свеча при падении не погасла. Правда, огарок был так мал, что вот-вот должен был погаснуть, но пока маленькое пламя исправно освещало всё вокруг. Юноша подполз к огарку свечи и приподнял его. Осветив помещение, он увидел ступени.

Ступени были земляные и почти не угадывались под слоем земли, но зоркий глаз взволнованного юноши всё же углядел их. Ступени вели вниз. Коля перевёл глаза к потолку. В потолке была смутно видна огромная дыра — именно через неё Коля и упал. Молодой человек подпрыгнул, пытаясь каким-то образом достать до отверстия, однако ничего не получилось. Чтобы это осуществить, нужна была высокая лестница, а её, как вы понимаете, не было здесь.

Оглядевшись в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить подпоркой, Коля спустился на несколько ступенек по лестнице и увидел, что ступени перегораживает люк. Путь вёл опять вниз. Комната, в которой он находился сейчас, не имела дверей. Коля простукал стены в поисках какой-нибудь замаскированной двери, но тщетно. Ничего не оставалось, как воспользоваться ветхими ступенями и люком.

Коля был заинтригован, но уже немного устал. Впрочем, ступени вывели его в помещение, через которое можно было уже выйти на улицу. Однако Коля не торопился выходить вон. Помещение, в котором он, в конце концов, оказался, имело несколько комнат. Комнаты были пыльные и не жилые, однако не это удивило Колю. Обе комнаты имели дверцы, в которые мог пролезть лишь очень худой человек или крупное животное. Дверцы были похожи на люки. Ни один из этих люков Коля открыть не смог.

В комнатах не было окон, однако темно не было — приоткрытая входная дверь давала достаточно света. Впрочем, уже смеркалось, и Коле надо было принять решение: либо он ночует здесь, либо идёт домой, если можно было назвать домом ту неуютную комнату, которую он снимал у квартирной хозяйки. Если бы у мальчика была целая свеча, а не огарок, он, не раздумывая, остался бы ночевать здесь. В сумке у Коли было несколько книг. Свеча и книга — вот и всё, что требовалось юноше, чтобы скоротать этот холодный вечер. Но свечи не было. Тот огарок, что был у него в начале пути, он потерял при последнем спуске, да и свету в огарке оставалось секунды на две-три.

Однако, когда Коля уже совсем собрался уйти, он обратил внимание на странное возвышение, которое было покрыто ветхой тряпкой. При ближайшем рассмотрении оказалось, что тряпка была не столько ветхой, сколько пыльной. Потянув за край, мальчик с удивлением увидел у себя в руке скользкий и блестящий шнур.

Темнело катастрофически быстро, но скудного света было ещё достаточно, чтобы увидеть то, что вначале не было видно. Тряпица была шелковым покрывалом — покрывалом очень тонким и искусно сшитым. Встряхнув покрывало и подняв облако пыли, Коля ожидал увидеть под тканью мусор, однако с удивлением обнаружил большой жестяной таз. Таз был доверху забит всякой мелочёвкой, не имеющей никакой цены. Здесь были рваные китайские матерчатые туфли, сломанная расческа, кочерга и множество никому не нужного хлама. Впрочем, кое-что ценное для себя Коля всё же нашёл. Под слоем хлама лежала свеча. Свеча была синей. Она была выгоревшей лишь на четверть, и даже был ещё виден оттиск завода, изготовившего её, а также дивный узор, оттиснутый ближе к основанию свечи. Узор изображал дракона. У дракона на оттиске было около тридцати голов.

Николай не поверил своим глазам. Это было невероятно!

Его находка была именно тем чудом, которое сейчас требовалось юноше.

Коля повертел свечу в руках. Свеча, как свеча. Кроме синего цвета и диковинного оттиска, в свече не было ничего особенного. Спички у юноши были. Коля осторожно поднёс пламя спички к свече. Свеча загорелась не сразу, но вспыхнув, фитиль горел ровно и без фокусов.

Юноша был счастлив!

В помещении стало совсем темно. Коля попытался притворить дверь, от которой немилосердно дуло, но дверь не закрывалась. Выглянув из двери, чтобы понять, где находится, Коля понял, что снаружи помещение выглядит как ветхий, маленький сарайчик. Ряд похожих сарайчиков стоял справа и слева. Пройдя ещё несколько шагов, Коля понял, что находится в квартале, где жили азиаты — китайцы и корейцы. В народе этот квартал прозвали Миллионкой. Дворов в этом квартале было ещё немного, однако они были так густонаселены, что трудно было назвать точную цифру инородцев, которые проживали там.

«Весной 1883 г. была произведена» всенародная» перепись г. Владивостока. Инициатором явился губернатор. По переписи населения всех сословий, национальностей, обоего пола насчитывалось в 10.002 человека»

Н. Матвеев. «Краткий исторический очерк о Владивостоке»

Квартальный Иван Семёнович Рында пытался провести перепись населения квартала, где жили китайцы, но сбился на первой тысяче в одном из дворов и бросил это дело, велев помощнику написать в отчёте приблизительную цифру. Однако не доглядел: помощник вместо тысячи добавил ещё три нолика — получился миллион. Помощник потом был наказан, но цифра уже была отправлена.

Помощник губернатора наткнулся на странную цифру и отправил проверяющих. Иван Семёнович попытался исправить ситуацию: для этого при проверке во двор согнали такое количество китайцев, что было уже невозможно что-то посчитать. Так повторялось не раз и не два. Пока не была объявлена следующая перепись, проверяющим приходилось посещать странный двор и пытаться пересчитать население.

Так и пошло в народ название этого двора — Миллионка. А потом, позже, и весь квартал получил это неофициальное название.

«В 1886 г. всех жителей города, как Население постоянных, так и временных, насчитывалось более 13 тысяч. В том числе войск было: морского ведомства офицеров и чиновников 158, нижних чинов 1980, их семейств 585 душ, военно-сухопутного ведомства: офицеров и чиновников 49, нижних чинов 1.528, их семейств 428, гражданского ведомства: русских мужского пола приблизительно 2.300, женского пола до 1.000, иностранцев: белой расы обоего пола до 100, желтой расы: китайцев, корейцев и японцев до 5.500 человек. Сверх того, в летнее время для заработков приходили из Кореи, Китая, Японии и осенью возвращались обратно на родину около 3.000 человек»

Н. Матвеев. «Краткий исторический очерк о Владивостоке»

Юноша присвистнул: каким-то образом он прошёл огромный путь. Слобода, откуда начался его бег с препятствиями, была в районе Первой Речки, а сейчас он находился недалеко от берега моря, в районе Семёновского базара, на Миллионке. Странный сарайчик оказался местом, которое сокращает расстояния.

Вернувшись назад, Коля попытался найти место, недосягаемое для сквозняка, однако такого места в комнате не нашлось. Коля перешёл в другую комнату, но и там от сквозняка спрятаться не смог. Тогда мальчик решил подняться по лестнице назад, наверх. Здесь было чуть теплее. Однако сесть прямо на пол Коля не решился: завтра у него был учебный день, и на урок ему надо было явиться чистым. Спустившись снова вниз, Коля взял покрывало и хотел встряхнуть его ещё раз, однако увидел, что этого не требуется — покрывало блестело в свете свечи и было абсолютно чистым.

Удовлетворённо вздохнув, Коля зажал покрывало в руке: шёлк был настолько тонок, что в сложенном виде уместился в ладони. Наконец, с приготовлениями было покончено, и юноша достал книги из сумки. Свеча давала достаточно света, чтобы читать, покрывало защищало от холодного пола — что ещё было надо для счастья?

Коля был не привередлив, он ещё помнил то время, когда бродил по тайге с китайцем Ченом. Иногда путникам приходилось спать на голой земле — да что там иногда, чаще всего так и было. Когда Чен чувствовал опасность, мнимую или настоящую, то спали даже без костра. Поэтому сейчас Коле казалось, что у него просто царские условия.

Что же, имя мальчика вы уже знаете, позвольте назвать его фамилию, а также то место, где он учился. Мальчик откликался на фамилию Матвеев, звали его, как вы теперь знаете, Николай.

А учился он в Портовой школе, во втором, выпускном классе. На дворе стоял ноябрь месяц 1886 года. Коля открыл учебник и углубился в домашнее задание.

Пока он читает, давайте я вас познакомлю с перечнем предметов, которые изучались во втором, выпускном классе Портовой школы. Раньше эта школа называлась Кадровой, и принимались туда мальчики всех сословий, даже совершенно неграмотные, но потом, по прошествии некоторого времени, было решено принимать в школу мальчиков, имеющих какие-то основы по наукам чтения, письма и арифметики. Первый класс Николай закончил с отличием, во втором классе программа несколько усложнилась. Во втором классе изучались: закон Божий — богослужение православной церкви по учебнику Рудякова, русский язык, синтаксис по учебнику Кирпичникова. Точные науки состояли из арифметики и геометрии.

В арифметике изучались простые и десятичные дроби, а также правила процентов, а в геометрии — главнейшие сведения из планиметрии и стереометрии. И был ещё предмет — черчение. Он почему-то давался Коле с трудом, а изучалось там чтение и составление чертежей, несложных таблиц, масштаб и геометрическое черчение в объёме курса геометрии.

Вот, чтением чертежа Коля и занялся, потом пришло время повторить правила по русскому языку и сделать несколько упражнений. Писать было неудобно: чернила с ручки испачкали край покрывала, что почему-то неожиданно огорчило Колю. Он попытался оттереть пятно, но, конечно, у него ничего не получилось — пятно лишь больше размазалось. Огорчённый юноша убрал учебники и ручку назад в сумку. Достав книгу, которую дал ему учитель по словесности, он углубился в чтение. Было три часа ночи, когда он перелистнул последний лист. К сожалению, книга была прочитана. Спать не хотелось. И Коля стал вспоминать. Юноше редко выпадало свободное время, да и воспоминания о детстве были не очень приятными, однако это была его жизнь, и от воспоминаний о ней, добрых и злых, никуда было не деться. Коля думал о маме, ему отчаянно хотелось вернуться и расспросить отчима о том, где сейчас его мама, но юноша понимал, что из этой идеи не выйдет ничего хорошего и ответов на свой вопрос он не получит.

Давайте же последуем за воспоминаниями мальчика и вместе с ним вернемся в то время, когда ему исполнилось двенадцать лет.

Часть первая

Глава первая

Отчим. Побег из дома. Встреча с китайцем

Отчим

О чём думал Николенька, покидая родной дом? Наверное, о том, что теперь ему уже двенадцать лет, и он может, наконец, убежать от ненавистного человека. Но скорее всего более прозаичные мысли витали в его голове. Коля хотел убедиться, что с его мамой всё в порядке, и отчаянно хотел есть.

День рождения Коли было позавчера. Оно прошло очень хорошо. Всё получилось здорово именно из-за того, что отчим находился в тот вечер далеко от дома. Был именинный пирог, свечи, которые он задул вместе с друзьями, даже был маленький подарок, который смогла себе позволить мама. Это была последняя пища, которую он ел за эти два дня.

После того как явился отчим, во рту у мальчика больше не было и маковой росинки. Объявился отчим под утро, был уставший и злой. Найдя какую-то провинность, он накинулся на пасынка и попытался избить его. Мама Николая не стала спорить с мужем. Нельзя сказать, что она была робкого десятка, однако в отношения между сыном и новым мужем не вмешивалась.

Тогда Николенька успел убежать. Целый день он слонялся по городу и лишь поздно вечером вернулся домой. Мама тихонько открыла ему заднюю дверь и провела Колю через чердак в его комнату. Однако через два часа отчим проснулся и стал бродить по дому, пытаясь найти того, на ком можно выместить своё плохое настроение.

Досталось коту и собаке.

Тут бы и отправиться отчиму на боковую, да, к несчастью, Николенька что-то уронил, пробираясь впотьмах к кровати. На этот раз Коля убежать не успел. Отчим бил мальчика так сильно и с таким остервенением, что мама вынуждена была вмешаться. Однако это не привело ни к чему хорошему. Вскоре женщина лежала на полу и стонала от побоев, которые нанес ей муж. Разобравшись с женой, отчим решил продолжить воспитание пасынка. Однако женщина нашла в себе силы и огрела чугунной сковородой, которая лежала рядом с ней на полу, озверевшего мужчину. После этого силы покинули женщину, и она потеряла сознание. Николенька бросился к матери и попытался привести её в сознание, но вдруг увидел, что отчим уже стоит на ногах. Более того, в руках отчима был кухонный тесак, которым он обычно разделывал мясо. Выражение лица отчима не оставляло никаких сомнений.

Коля больше всего на свете хотел удостовериться, что с мамой всё в порядке, но отчим был совсем близко, и мальчик выбежал на улицу. Он бежал и плакал. Слёзы застывали на лице, мальчик стирал их ладошкой и бежал дальше. Он не чувствовал холода, хотя выскочил на улицу только в том, в чём собирался ложиться спать, он не чувствовал боли физической — душевная боль заполонила весь его разум. Все его мысли были о маме, единственном родном человеке, который остался у него на земле.

Ни бабушек, ни дедушек своих Николенька не знал — они где-то жили, но Николенька их никогда не видел.

Будь он сейчас в том месте, где родился и вырос, он мог бы попросить помощи у японки-кормилицы. Кормилица была для Коли как вторая мать и никогда не отказала бы ему в помощи. Но Япония была далеко.

Там, в Японии, было уже тепло, и люди шли смотреть на цветение деревьев. Там был похоронен отец Николеньки. Здесь же, в холодном, чужом городе, не было ещё даже намёка на весну.

Год назад Коля уже пытался убежать, но его случайно нашёл и привёз домой сослуживец и друг отчима.

А произошло это так. Николенька тогда ушёл уже довольно далеко по льду, а по берегу как раз проезжал на телеге по своим делам один из сослуживцев отчима. Было шесть часов вечера, уже темнело, но было видно ещё довольно хорошо.

Сослуживец разглядел Николеньку без труда. В тот день небо было чистым, и было видно далеко. Мальчик тогда отчаянно устал и брёл по льду уже с трудом. Когда Колю окликнули, первым побуждением мальчика было убежать, но ноги его уже не несли, и Коля просто упал.

Друг отчима поднял вяло отбивавшегося мальчика на руки и отнёс его в телегу. Закутав Николеньку в свой тулуп, сослуживец погнал лошадь назад к городу. Коля ничего не рассказал своему спасителю, хотя тот несколько раз спрашивал мальчика, почему он убежал из дома. На горьком примере жизни с отчимом Коля знал, что лучше держать язык за зубами, иначе всё сказанное им обернётся потом против него.

Отчим тогда ещё чего-то боялся, не все знали про его звериную натуру.

Он не посмел тогда ударить Колю, а просто запер мальчика в сарае и запретил жене давать мальчику еду.

Много лет спустя, уже взрослым человеком, Николай Матвеев вернулся в Японию — страну своего рождения и детства. Там, в тёплом климате и среди цветущих сакур, он нашёл покой и вдохновение для своих литературных трудов. Жизнь в Японии была для него одновременно возвращением к корням и новой страницей. Николай стал известен как краевед и летописец, посвятивший себя изучению и описанию истории Дальнего Востока и культурного переплетения России и Японии.

В Японии он продолжал издавать книги, писал стихи и рассказы, в которых отражалась его многогранная судьба — ребёнка, пережившего тяжёлые испытания, и мудрого человека, сумевшего сохранить любовь к родине и уважение к культуре двух народов. Его жизнь в Японии была наполнена тихой работой и воспоминаниями, которые порой возвращали его в холодные улицы Владивостока и суровые дни детства.

Побег из дома

Сейчас Коля опять бежал к реке. Зная упёртый характер отчима, он не сомневался, что тот организует погоню. Путь мальчика снова лежал к тому месту, где была река, которая сейчас лежала во льду, но теперь он решил дождаться ночи и бежать в другую сторону.

Легко сказать, но трудно сделать!

С приходом вечера становилось всё холоднее. Коля спрятался в лодочном сарае, который стоял недалеко от реки. Найдя какое-то рваньё, он закутался и попытался согреться, но старая ветошь тепла не давала совсем.

День никак не хотел уходить полностью. Темнело очень медленно. Когда темнота упала полностью, Николенька уже не чувствовал ни рук, ни ног. Ползком, съехав с крутого берега, он шлёпнулся прямо на неровный лёд.

И начался его бесконечный путь. До того, как упала ночь, он приблизительно наметил маршрут. Сейчас же он только знал, что идёт в противоположную сторону от того места, где нашёл его год назад сослуживец отчима.

Перед выходом он нашёл в сарае огромные, старые валенки. Валенки были потрёпанные, но ещё целые. Мужчина, который носил эти валенки, наверно был в жизни настоящим русским богатырём. Валенки были настолько большими, что в них могли поместиться ещё три такие же маленькие ноги, как у мальчика. В валенках было тепло, но идти было очень тяжело.

Примерно через час мальчик почувствовал, что устал. Перед глазами всё сливалось. Повернув голову, Коля попытался разглядеть хоть что-то на левом берегу. Но всё вокруг было серо-белым. Не единого огонька, всё холодно, мертво и тихо.

Коля старался идти так, чтобы держаться поблизости от берега, но ему удавалось это с трудом — ни одна из рек никогда не течёт абсолютно прямо. Иногда мальчику казалось, что он остался один на всём белом свете. Ноги отказывались идти, но Коля знал: упади он сейчас, и никто не придёт ему на помощь. Ночь тянулась бесконечно.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Коля попытался представить, что делает сейчас его кормилица в далёкой Японии.

Он сам этого не помнил, но мама рассказывала, что кормилица однажды не вернулась с прогулки. Юная женщина просто украла Колю. Она ходила с белым мальчиком по деревне и показывала ребёнка. Маленький Николенька был, вероятно, первым европейским ребёнком, родившимся в Японии. Потом кормилица вернулась. Она рассказала опухшей от слёз матери Коли, что у неё было дело в деревне, которая находилась недалеко от города, но с Николенькой она не смогла расстаться и на полчаса, так как привязалась к мальчику и решила взять его с собой. Кормилица не ожидала, что задержится надолго.

Жители деревни сбежались, чтобы посмотреть на диковинного мальчика, и каждая семья считала своим долгом пригласить кормилицу с ребёнком к себе в гости и угостить малыша чем-то вкусным.

Мама Николеньки, Фекла, не стала заявлять в полицию. Она побранила кормилицу, и на этом тогда это дело и закончилось. Это была история любви и нежности. Это была история о том, что забота и любовь не имеют территориальных границ.

Голос матери звучал в ушах мальчика, и эта давняя история, рассказанная самым близким человеком на земле, грела сердечко мальчика, не давая ему упасть, не давая заснуть на холодном льду реки Амур.

Вспоминая Японию, Коля представлял себе весенние сады с цветущими сакурами, где когда-то жил его отец и где он сам провёл первые годы жизни. Там, в тёплом климате, жизнь казалась иной — яркой, наполненной тихими радостями и заботой кормилицы, которая была для него почти как вторая мать. Эти воспоминания давали мальчику силу идти дальше, несмотря на холод и усталость.

Вот так он и шёл, шёл медленно, иногда останавливаясь на несколько минут. Когда стало светло, он увидел, что находится почти на середине реки. Ни правого, ни левого берега не было видно. Ближе к полудню стало теплее. А вскоре мальчик учуял запах костра. В голове его промелькнула мысль о лихих людях, которыми пугал его отчим, но мысль как пришла, так и ушла. Страха не было.

Встреча с китайцем

Костёр был как путеводная звезда. Коля шёл к нему и считал шаги — так было легче. На самом деле мальчик шёл уже на пределе сил. Его целью было место, где лёд плавно переходил в мерзлую землю, но буквально в пяти шагах от этого клочка мерзлой земли ноги перестали держать своего хозяина, и мальчик упал.

Когда Коля очнулся, он увидел, что лежит возле костра. Приподняв голову, он заметил китайца, который суетливо бегал от костра к огромному коробу, вероятно, заменяющему дорожную сумку, и обратно к костру. В большом котле на огне что-то булькало и источало резкий, неприятный запах.

Увидев, что мальчик пришёл в себя, китаец издал гортанный звук. Подойдя к Коле, он наклонился и оттянул веко над глазом Николеньки. Коля испуганно дернулся, а китаец удовлетворённо кивнул.

Погладив мальчика по голове, он придавил одной рукой веко левого глаза Коли, а другой смазал его мазью с резким запахом, похожим на то, что варилось в котле. Потом повторил процедуру с правым глазом. Николенька пытался открыть глаза, но китаец крепко держал веки, чтобы мальчик не навредил себе. Через несколько секунд он ослабил давление и отпустил веки.

Из глаз мальчика текли слёзы, а китаец подстелил себе коврик и сел рядом. Он говорил что-то себе под нос и промокал глаза мальчика удивительно белым и чистым полотенцем.

Он просидел около мальчика не меньше часа. Когда Коля заснул, китаец укрыл его ещё одним одеялом, а потом открыл крышку короба. Вокруг было тихо и пустынно. Мужчина расположил лагерь около берега реки, не желая углубляться в густую приморскую тайгу — место, где китайцы промышляли охотой и собирательством.

Приморская тайга того времени была суровой и непредсказуемой: густые леса, покрытые мхом и папоротниками, скрывали множество диких зверей — от лис и кабанов до редких амурских тигров. Китайские охотники, подобные этому мужчине, знали эти земли как свои пять пальцев. Они промышляли не только охотой, но и собиранием редких растений — женьшеня, корня которого ценность была выше золота. Эти корни добывали с особой осторожностью, ведь они росли в самых труднодоступных местах.

Китаец достал из короба корень женьшеня. Острым ножом, похожим на скальпель, он отрезал от корня тонкий кусочек — размером с лист бумаги — и опустил его в котёл с бульоном. Прежде чем спрятать корень обратно, он убедился, что мальчик спит.

Николенька горел в лихорадке три дня. Хождение в двадцатиградусный мороз почти раздетым не прошло для него даром. Но время шло, и однажды Коля понял, что озноба больше нет. За эти несколько дней китаец построил над местом, где лежал Коля, что-то вроде шалаша из веток и мха.

К счастью, дело шло к настоящей весне, и снег больше не выпадал. Встав на корточки, Николенька упёрся в низкий свод шалаша, а потом выполз наружу на свет божий. От света у него заболели глаза, и закружилась голова.

К счастью, китаец был недалеко — он подхватил почти потерявшего сознание мальчика и отвёл к костру.

Посадив Колю на бревно, он набрал из котла жидкость в пиалу и дал мальчику выпить. На вкус варево было приятным — смесью компота и супа с оттенками горечи, соли, сладости и кислинки. Попробовав напиток, мальчик вдруг ощутил зверский голод и дважды попросил добавки. Когда в очередной раз он протянул пустую пиалу, мужчина улыбнулся, но добавки больше не дал.

День быстро клонился к закату. Спать не хотелось, и Коля остался сидеть на бревне. Настало время думать о том, как жить дальше. К счастью, китаец сам решил за мальчика. Одна из его длинных кофт подошла Коле как раз. Одев мальчика, китаец решил, что тому не стоит без дела сидеть — мальчик вполне способен был выполнять несложную работу.

Короб, в котором китаец носил все свои вещи, прохудился. Надрав с дерева тонкие полоски коры, он показал Коле, как при помощи глины и коры подновить дно и бока короба.

Через два дня они двинулись в путь — в глубь таёжных просторов, где жизнь шла в тесной связи с природой, а китайские охотники и собиратели жили в гармонии с лесом, уважая его дары и опасности.

Коля не знал, куда лежит путь китайца, но его это не волновало. Он всецело доверял этому маленькому и смуглому мужчине, который спас его. Единственное, что доставляло неудобство, — это отсутствие возможности поговорить с китайцем. Мальчик соскучился по человеческой речи. Он пытался что-то понять из того словесного потока, который несся к нему из уст китайца, но у него ничего не получалось.

Прошло не меньше двух месяцев, прежде чем Коля начал понимать китайскую речь и даже стал что-то коротко отвечать своему спасителю.

Китаец был охотником и торговцем. С февраля по ноябрь он бродил по тайге, а потом на два-три месяца возвращался домой, в Китай. За месяц — полтора до встречи с Николенькой китаец продал русскому предпринимателю скот, который предварительно купил у корейцев на ярмарке в городишке, что стоял на реке Тумэнь. Город назывался Бян-Лян-Дзинчен.

Приморская тайга того времени была суровой и таинственной. Густые леса, покрытые мхом и папоротниками, скрывали в себе множество диких зверей — от лис и кабанов до редких амурских тигров. Китайцы, подобные этому мужчине, промышляли здесь охотой и собирательством, добывая ценные корни женьшеня, грибы и другие дары тайги. Они знали каждую тропинку, каждый укромный уголок, где можно было найти пропитание и укрытие. Для них тайга была не просто местом работы — это была часть жизни, тесно связанная с природой и её циклами.

Через год, когда китаец снова отправился на ярмарку, с ним вместе уже был Николенька. В тот день, когда Коле исполнилось тринадцать лет, никто не дарил ему подарков, и именинного пирога со свечами тоже не было. О том, что у него был день рождения, Коля вспомнил только через две недели. Вспомнил и тут же забыл — не до того было. Просто где-то на периферии сознания мальчик поставил галочку. Он постарался не забыть, что ему исполнилось 13 лет.

А потом пролетел ещё год, и ещё год.

Время летело с невероятной скоростью. Коля возмужал и окреп. Дни, когда китаец возвращался на родину в Китай, были отдыхом и для Коли. Обычно они договаривались о месте следующей встречи. Чаще всего Коля находил брошенные ветхие постройки в тайге — времянки, оставленные охотниками и искателями женьшеня. Если такой не находилось, Коля строил времянку сам, используя знания, полученные от китайца и опыт жизни в тайге.

В этом году Коле исполнилось пятнадцать лет. На этот раз он не забыл о своём дне рождении и ждал его с трепетом, сам не зная почему. День настал и прошёл, а Коля загрустил. Он вспомнил последний день рождения, который провёл с мамой.

В этом году китаец решил изменить время своего, так называемого, отпуска. Торговля шла так хорошо, что не было времени на отдых. Они добывали и продавали морскую капусту, червя морского — трепанга. За морскую капусту давали за пуд шестьдесят-семьдесят копеек серебром. А в этом году ещё выгодно продали грибы, растущие на дубовых стволах. В общем, год выдался урожайным во всех смыслах.

На все вырученные деньги китаец купил корень женьшеня и подарки для домочадцев. У Коли наличных денег не было — так договорились с самого начала. Китаец кормил, поил, одевал Колю, а это, как считал сам китаец, дорогого стоило.

Как считал китаец, так считал и Коля.

Между старым мужчиной и юношей почти не было противоречий.

У китайца было только два недостатка. Во-первых, он был очень недоверчив. Во-вторых, он был шаманом. Само по себе шаманство, конечно, не могло быть недостатком. Досаду в Коле вызывало то, каким образом китаец использовал свои способности.

Два раза в году наступало время, когда китаец пил странное снадобье и заедал его такими же странными грибами. Обычно это происходило в дни зимнего и летнего солнцестояния.

В эти дни Коля просто прятался или уходил подальше от места, где шаманил китаец. Рядом с ним в это время находиться было опасно.

Иногда, по зову шамана, к времянке приходили звери — словно духи леса сами приходили на поклон к своему проводнику. Иногда же он сам превращался в животное — в могучего медведя или грациозного тигра, обретая их силу и мудрость.

В те дни, когда шаман входил в транс и обретал звериную сущность, находиться рядом с ним было просто опасно. Его энергия становилась неуправляемой, а границы между миром людей и миром духов стирались.

Два раза в году Коля терпел этот ужас — зимнее и летнее солнцестояния, когда китаец устраивал свои «дни откровений». Но в прошлом году шаманский транс не ограничился двумя разами. По зову души, так сказать, китаец четыре раза устраивал для себя дни откровений — периоды, когда он погружался в состояние шаманских галлюцинаций и мистических переживаний. В этом году таких дней уже было пять.

Несколько раз китаец пытался приобщить и Колю к своим ритуалам, даже заставлял заучивать магические слова и обряды, но русская душа мальчика противилась всему сверхъестественному. Ему было трудно понять и принять этот мир духов и трансформаций.

После дней откровений у шамана начиналось настоящее похмелье — да, да, похмелье бывает и от странных грибов и снадобий. В эти периоды китаец не буйствовал, но его память и рассудок страдали. Перед началом ритуалов он обычно прятал свой короб с магическими принадлежностями так, чтобы никто, даже Коля, не мог его найти. После дней откровений, когда он долго не мог прийти в себя, отсутствие короба становилось поводом для подозрений. Шаман обвинял Колю в том, что тот коварно воспользовался его доверием и украл короб.

Так повторялось не раз и не два.

Память постепенно возвращалась к шаману, но происходило это очень медленно. Коля обижался на эти подозрения, но выхода не было — он боялся уйти и остаться одному. А ещё он был очень благодарным человеком, считая китайца своим благодетелем, что в какой-то степени было правдой, и не хотел ответить на добро злом.

Однако подозрительность шамана принимала болезненные формы. Последний день откровения был в декабре, и Коля едва пережил его.

В этот раз, как только китаец достал из короба склянку с розово-зелёной водичкой и коробку с грибами, Коля ушёл вглубь тайги. Он спрятался в гнезде для мёртвых — помосте, воздвигнутом высоко на дереве, где таёжный народ хоронил своих усопших. Помост был пуст, и мальчик спокойно провёл там несколько дней.

На исходе третьего дня, когда, по расчётам Николеньки, день откровения должен был завершиться, на него напал коршун. Сначала мальчик испугался, но потом понял, что в личине коршуна был китаец. Прежде чем Коля успел сообразить, что делать, коршун вырвал у него порядочный клок волос.

Спустившись на землю, Николенька заплакал — ему было больно, и было жалко китайца, который, казалось, двигался по пути саморазрушения. Вероятно, после грибов и дурманящей воды шаман начал искать короб. Не найдя ни короба, ни Коли, он снова решил, что его обокрали, и принял роковое решение «похмелиться» грибами. Это вновь привело его в транс, и результатом стал злобный коршун.

Такое происходило с китайцем впервые. Обычно хватало трёх дней, и с шаманскими делами было покончено до следующего раза. Возвратов в животное состояние за один сеанс не было — но всё бывает в первый раз.

Этот опыт стал для Коли тяжёлым уроком. Он понимал, что шаманство — не просто вера или традиция, а глубокая связь с духами тайги, с её силами и опасностями. И что жить рядом с таким человеком — значит постоянно балансировать между миром людей и миром духов, между реальностью и мистикой.

Китайца звали Чен, однако мальчик про себя называл его шаман Амба. Амбой таёжный народ называл тигра. А так как во время шаманских трансов китаец чаще всего вызывал тигра или сам обращался в тигра, то Коля и величал старого китайца именно этой кличкой.

Сейчас же Коля был в тайге один. Чен ушёл домой.

Обычно шаман, амба, никогда не извинялся перед Колей после своих выходок во время транса, но этот последний раз оставил в душе у Николеньки гнетущие воспоминания. Коля даже стал сторониться старого Чена.

Вероятно, китаец что-то понял, потому что перед уходом погладил Колю по голове и подарил один из своих корней женьшеня. Корень был совсем маленький и напоминал желто-коричневого человечка.

Китаец уже давно ушёл, а Коля всё ещё чувствовал прикосновение жилистой руки к своим волосам. Последний раз так прикасалась к его волосам мама.

Кстати, во время странствий по краю Коля вместе с китайцем забредал в город, где осталась его мама. Николенька с трепетом и тревогой шёл к родному дому, однако зря он таился — вместо дома было пепелище, сгорели также и соседние дома. Выгорел почти весь квартал. Так и получилось, что спрашивать о судьбе мамы Николеньке оказалось некого.

Один из домов на соседней улице был почти отремонтирован, но хозяин обновлённого дома ничего не знал о маме Коли — он купил этот участок под землю недавно. Чен был полон сочувствия и не торопил Колю, пока мальчик пытался найти следы мамы.

В конце концов сам Николенька принял решение уйти из города, который так и не стал ему родным после переезда из Японии.

На этот раз Коля приготовился к своему отпуску заранее. Чен оставил Коле продуктов, что-то мальчик добыл в тайге сам. Времянку Николенька соорудил так, чтобы она была близко к реке, но, чтобы лихие люди не смогли углядеть его жильё. Говоря о лихих людях, упоминаются, конечно, хунхузы — краснобородые солдаты.

Безусловно, мальчик-бродяга не мог быть добычей или серьёзным врагом для банды китайских мужчин. Но ненависть к любому европейцу была так сильна у хунхузов, что убивали они просто так, даже не преследуя наживы.

До 1840–50 годов русских в этом краю не было. Вся территория вокруг была диким краем, принадлежащим китайцам. После Айгуньского договора территория от Амура и дальше отошла русским.

Но официальный договор для китайских бандитов ничего не значил. За время скитаний вместе с Ченом Коля несколько раз видел издалека хунхузов, однако Чен не меньше Коли боялся лихих людей. Хунхузы грабили всех, кто попадался на пути. Своих соплеменников они грабили с не меньшим удовольствием, чем русских. Поэтому, услышав издалека родную речь, первым побуждением Чена всегда было спрятаться. Вообще Коля с Ченом всегда старались ходить дикими, нехожеными тропами. Чен рассуждал так: лучше потерять полдня, пробираясь по буреломам, чем потерять товар при встрече с бандитами, а то и жизнь.

Николенька немного одичал за три года странствий, иногда боялся, что забудет родную речь. Большее время года он проводил в тайге. И вот сейчас Коля с удовольствием расположился у костра, который он развёл так, чтобы никто посторонний его не увидел. Этому искусству его тоже научил Чен. Чен даже научил Колю, какое дерево подкладывать в огонь, чтобы запах костра не распространялся далеко и на этот запах не пришли незваные гости.

Коля предвкушал несколько месяцев отдыха, прежде чем Чен вернётся и жизнь покатится по наезженной колее. Коля не знал, что больше он старого китайца не увидит никогда. До конца жизни Николая мучили вопросы о том, что же произошло с его наставником. Ему казалось, что старый китаец просто бросил своего нерадивого ученика, но потом его бросало в пот от страха, что хунхузы убили Чена и отобрали всё, что было в коробе. Коля прождал Чена не два месяца, как договаривались, а все четыре.

Провизия кончалась, но Коля не хотел трогаться с места — он упорно верил, что китайца задержали неотложные дела и он вот-вот вернётся. Ещё два месяца Коля питался тем, что находил в тайге: ловил рыбу, ставил силки на птиц, искал съедобные коренья. Охотиться он боялся, хотя Чен оставил ему ружьё.

Когда минуло полгода, мальчик понял, что его друг и наставник больше не вернётся. Однажды утром Коля собрал котомку и отправился по тому пути, по которому полгода назад ушёл из тайги его старший друг — китаец Чен.

Эта неопределённость и страх перед хунхузами — жестокими и беспощадными разбойниками, которые не признавали никаких договоров и законов, — преследовали Колю. Хунхузы, как известно, были грозной силой в Приморской тайге, и их влияние распространялось далеко за пределы Владивостока и городских окраин. Они не щадили никого — ни своих, ни чужих, и их появление всегда означало опасность и хаос.

Коля понимал, что без Чена ему предстоит выживать в этом суровом мире самому, среди диких лесов и враждебных людей. Но в душе он хранил надежду и память о том, чему научил его шаман Амба — уважению к природе, осторожности и силе духа.

Глава вторая

Снова один. Судьбоносная встреча. Путь во Владивосток

Снова один

В августе в тайге было раздолье — можно было жить и радоваться каждому дню. Однако Николаю было не радостно. Подошло время делать выбор: либо капитально обустраиваться на зиму в тайге, либо отправляться в путь, пока дороги ещё твёрдые и сухие.

Коля выбрал второе. Выбор он сделал, но осуществление плана откладывал со дня на день. В нём всё ещё тлела маленькая искорка надежды, что Чен вернётся. Однако настал день, когда небеса опустились, и мелкая изморось стала напоминать, что впереди большая непогода.

Когда Коля выбрался из тайги на большой тракт, перед ним встал новый выбор — в какую сторону идти. Можно было податься в Хабаровку, где прошлым летом выгодно распродали товар, можно было идти к озеру Ханкай. От того места, где стоял сейчас Николенька, было рукой подать до этого озера.

Но Николеньку манил город Владивосток. За всё время странствий с Ченом он ни разу не был в этом городе. Зная желание мальчика увидеть Владивосток, Чен обещал, что они отправятся туда, когда будет большая ярмарка, но так и не выполнил своего обещания. Коля слышал об этом городе давно — о его оживлённых улицах, китайских лавках и людных кварталах, таких как Миллионка12.

Владивосток для Коли был символом нового начала, местом, где он мог найти ответы на свои вопросы и, возможно, встретить свою маму или узнать о её судьбе. Город манил его своей загадочностью и многонациональной жизнью, где переплетались судьбы русских, китайцев, корейцев и маньчжуров13.

Так, стоя на распутье, Николенька сделал шаг в сторону Владивостока — в город, который обещал новые испытания и надежды, но также и встречи с прошлым, от которого он не мог уйти.

«Особое совещание 25 мая 1870 г. по делам Приамурского края, между прочим, постановило: «Морские учреждения перенести из Николаевска во Владивосток, где назначить пребывание главному командиру. Степень власти этого должностного лица в морском отношении применить к власти главного командира портов Европейской России; в военном же и гражданском отношении к правам военного губернатора. Войска, находящиеся в местностях, подлежащих управлению главного командира, передать в ведение сего последнего, как в командном. При сем сообразить, не может ли быть организован из переданных таким образом команд особый морской батальон. Для надобностей порта и для удовлетворения требований в стратегическом отношении остров Русский, разделяемый от Владивостока проливом Босфор Восточный, передать из удельного в морское ведомство».

Н. Матвеев. «Краткий исторический очерк о Владивостоке»

Порт в Николаевске был перенесён во Владивосток ещё до того, как Коля с мамой переехали из Японии в Николаевск. Это произошло в 1870 году. Таким образом, Владивосток стал городом-соперником Николаевска.

До 1870 года Николаевск был столицей Приморской области. После переноса порта город стал постепенно приходить в упадок. Конечно, это происходило не сразу. До того, как Коля ушёл из дома, Николаевск ещё оставался большим, ярким и шумным городом. Улицы этого города Николенька знал как свои пять пальцев. Отчим заставлял Петю ходить по улицам и продавать пирожки. Даже когда пирожки были распроданы, отчим находил повод придраться, а уж что говорить о тех днях, когда пирожки не продавались до конца.

После переноса порта во Владивосток в Николаевске воцарилась мрачная атмосфера города, который когда-то процветал. Легко представить, как жители Николаевска отнеслись к инициативе переноса порта. В досужих разговорах, на кухнях и во дворах часто упоминали имя города-соперника — Владивостока — и не всегда в положительном ключе.

Николенька же, для которого Николаевск так и не стал родным городом, вслушивался в название неведомого Владивостока и представлял себе паруса, шум ветра, пиратов и зарытые клады. Он мечтал владеть Востоком вместе с этим пока незнакомым городом.

И вот сейчас Коля оказался на перепутье — он не знал, в какую сторону идти.

Судьбоносная встреча

Не успел Коля пройти и десяти шагов по тракту, как увидел, что на него несётся лошадь. Лошадь тащила за собой возок, который болтался из стороны в сторону. Кучер был без сознания, а из возка выглядывали два испуганных лица — молодой женщины и мальчика. Не осознавая того, что делает, Коля кинулся к лошади и повис на уздечке. Он изо всех сил пытался затормозить бег лошади. Животное было вся в мыле, что-то напугало её так, что она уже много километров неслась, не разбирая дороги.

Николенька чувствовал, что не может сдержать лошадь, понимал, что ещё немного — и возок опрокинется. Пострадают все, в том числе и он. И вдруг Коля внутри себя услышал магические слова, которые часто говорил строптивым животным его наставник, китаец Чен. Не раздумывая долго, мальчик закричал эти слова.

Показалось ему или это было на самом деле, но лошадь чуть снизила бег.

Воодушевлённый успехом, Коля, теперь уже гораздо спокойнее, повторил заветные слова, а потом ещё раз и ещё раз. Старый китаец был бы горд за своего ученика. Наука, которая не давалась Коле во время обучения с Ченом, в самый критический момент вдруг пригодилась.

Лошадь снизила бег, а потом совсем остановилась. Женщина и мальчик выбрались из возка, кучер так и сидел с опущенной на грудь головой.

Подойдя к кучеру, Коля понял, что мужчина мёртв. Лошади боятся мёртвых людей, вероятно, внезапная смерть кучера и напугала лошадь.

Женщина была женой командира части, который квартировался в Турьем Роге на озере Ханкай, мальчик — его сыном. Они ехали навестить сестру матери, которая жила в нескольких километрах от Турьего Рога. Кучер ни на что не жаловался, лишь потирал виски, и отказался от еды, когда мама мальчика, Анна, предложила остановиться и перекусить где-нибудь на полянке.

Помолчав, Анна продолжила рассказ:

— Простите, не знаю, как величать вас по батюшке, — женщина запнулась, — мы с сыном отправились в дорогу сразу, как отобедали. Я должна была сегодня непременно навестить сестру. Это надо было сделать ещё тремя днями ранее, но мой сын, — женщина перевела глаза на мальчика, — Миша, — внезапно обратилась она к находящемуся в прострации сыну, — подойди сюда, поблагодари юношу, который нас спас!

Мальчик не отреагировал на слова матери, он сидел на пне и смотрел куда-то в пространство. Женщина досадливо повела плечом, но не стала настаивать.

— Так вот, Миша сильно заболел, а на следующий день приехал посыльный от сестры и передал от неё письмо. В письме была просьба: сестра просила приехать как можно скорее. Конечно, в доме есть слуги, но в такой деликатный момент сестра хотела, чтобы рядом с ней был родной человек.

Коля попытался вклиниться в монолог женщины, но вскоре понял, что это бесполезно. Женщина была в шоке. Речь её убыстрилась, стала несвязной.

Этот эпизод прекрасно подчёркивает, как судьба неожиданно сводит людей и меняет их пути. Магические слова Чена, которые казались мальчику лишь частью обучения, в критический момент спасли жизни. А встреча с Анной и её сыном открывает перед Колей новую главу — с болью, тревогой и надеждой.

Позже стало ясно, что Анна ехала к сестре, которая была уже на последнем сроке беременности. Сестра ждала Анну тремя днями ранее, но заболел Миша, и Анна не смогла сразу поехать к сестре. Вне себя от тревоги, она еле дождалась момента, когда сыну стало легче, и велела кучеру срочно закладывать лошадь. Миша увязался за матерью. У сестры был сын, несколько лет старше Миши, и Миша соскучился по кузену, уговорив маму взять его с собой.

Но всё это Коля узнал позже, сейчас же он немного растерялся.

Ситуация была непростой.

В наличии были: бьющаяся в истерике мать, мальчик, который ни на что не реагировал, мертвец-кучер и лошадь, которая всхрапывала и косила глазом на кучера, который так и лежал на облучке. Мальчик был лет десяти-двенадцати. Коля потоптался рядом с мальчиком, а потом подошёл к женщине. Анна сидела, закрыв лицо руками. Она не плакала, но было видно, что ещё чуть-чуть — и она разразится слезами.

— Меня зовут Николай, — внезапно заговорил юноша, — я хочу вам помочь!

Анна отняла руки от лица, но ничего не ответила.

— Если вы покажете, в какой стороне ваш дом, — Николенька решил не обращать внимания на поведение собеседницы, — то я попытаюсь вас отвезти домой.

— А кучер? — вдруг вклинился в разговор Миша, — что с ним будет?

— Я боюсь мертвецов, — вдруг зарыдала Анна, — я не смогу ехать с ним рядом!

— С вашего разрешения, — Коля легонько дотронулся до руки Анны, — если вы позволите, я попытаюсь что-нибудь придумать. Однако…

Николай прислушался, ему показалось, что он услышал чьи-то голоса.

Вскоре голоса стали слышны сильнее. Говорили китайцы, и их было много, не меньше четырёх человек.

— Тсс, — Коля прижал палец ко рту, — говорите тише!

— Что? — вскрикнула Анна, — что это ещё такое?

— Мама, — Миша подошёл к матери вплотную, — говори так, как велел тебе господин Николай.

Николенька оглянулся, ему показалось странным, что о нём говорят как о господине. В какой-то момент ему даже показалось, что где-то рядом находится ещё один Николай.

Слова сына возымели действие, лицо Анны побелело ещё больше, но говорить она не пыталась. По лицу женщины потекли слёзы, а Миша сел прямо на землю возле ног матери и с тревогой вглядывался туда, откуда часом ранее пришёл Коля.

Николеньке пришла в голову мысль, что вернулся Чен и ищет его, но он тут же отмёл эту мысль. Чен никогда не собирал вокруг себя большую компанию людей. Он и Колю-то таскал с собой, потому что у мальчика было безвыходное положение.

Китайцы прошли стороной, и голоса стихли.

День клонился к вечеру. Коля наконец выяснил, в какой стороне находится дом Анны и Михаила. Кучера нельзя было оставлять на голой земле — дикие звери вмиг поужинали бы несчастным человеком. Но и с собой взять его не получалось. Если лошадью будет управлять Николай, то Анне и Михаилу придётся ехать в компании кучера. Анна на уговоры сына и Коли не поддавалась. Положение казалось безвыходным. На поляне повисла тишина.

Однако эта тишина помогла Коле принять решение. Он предложил Анне поместить кучера пока в гнездо для мёртвых. Один из таких помостов Николай видел недалеко отсюда. Тогда он ещё удивился, что гнездо соорудили так близко к тракту.

Анна согласилась с идеей Коли, а Миша лишь с уважением посмотрел на взрослого мальчика и кивнул.

Около каждого помоста обычно свисала верёвка — она была нужна, чтобы поднять мёртвого человека на помост. Всё это не составило бы труда для взрослых мужчин, но Николенька не был ещё взрослым мужчиной в полном понимании этого слова, а Михаил и того подавно. Они провозились до позднего вечера.

Сумерки надвинулись стремительно. Ехать ночью было опасно. Коля распряг лошадь и отвёл её в кусты. Повозку тоже замаскировали. Быстро соорудив времянку, Коля разложил свой походный тюфяк и предложил Анне располагаться. Женщина была так устала морально и физически, что даже не стала возражать.

Миша отказался спать. Тогда Николай предложил мальчику сходить вместе с ним за ветками дерева Мос — так называл это дерево Чен. Костёр из обычного валежника было опасно разжигать — путники находились слишком близко к тракту.

Костёр разожгли маленький, лишь бы не замёрзнуть и не дать комарам искусать себя. К часам двум ночи Миша стал клевать носом, Коля отвёл мальчика к времянке и помог расположиться рядом с мамой. Сам Николенька просидел всю ночь около костра.

Утром, после того как впрягли лошадь в повозку, Коля ещё раз проверил, хорошо ли затушен костёр, и, наконец, двинулись в путь.

Ехали около двух часов, как вдруг увидели солдат на лошадях. Миша издал возглас и дернул мать за рукав. Анна тоже оживилась, лишь Николай с опаской поглядывал в сторону приближавшихся солдат. Повозку он остановил.

Следом за солдатами показалась повозка, в ней сидел отец семейства — Василий Иванович. После слёз, возгласов и недоуменных взглядов в сторону Николая выяснилось следующее. У сестры Анны, Варвары, родился в эту ночь мальчик. Чуть оклемавшись от родов, Варвара велела мужу запрягать лошадей и мчаться с радостной вестью к Анне. Муж Варвары выполнил требование жены и помчался в Турий Рог, однако прибыв туда, был сильно удивлён. От Василия Ивановича он узнал, что Анна должна была уже прибыть к сестре, но так и не приехала. Пока суд да дело, настал рассвет, и Василий Иванович, чуя худое, велел запрягать повозку и взял с собой солдат. Было бы быстрее, если бы отец семейства мог сам сесть на лошадь, но буквально накануне он повредил ногу на охоте.

Василий Иванович с трудом вылез из возка — повреждение ноги было серьёзным. И снова наука Чена пригодилась Коле. Вернее, пригодилась бы, если Василий Иванович разрешил вылечить ногу, однако Коля даже не стал подступать с этим вопросом к мужчине. Просто в его голове молнией сверкнул перечень трав и ингредиентов, из которых можно было бы составить мазь для хромающего.

Тем временем Анна перестала плакать и перечислять ужасы, которые ей пришлось пережить. Накал эмоций стал снижаться. Коля понял, что ещё чуть-чуть — и семейство капитана отправится в обратный путь, домой. Значит, пора собираться в путь и ему, Коле.

Внезапно Василий Иванович подошёл к Николаю. Вместо слов благодарности он обнял мальчика.

— Поехали с нами, — мужчина не стал тратить слов на ветер, — я знаю, что ты сирота, значит, будешь у меня вторым сыном. То, что ты сделал для моей семьи, не имеет цены. Жизни не хватит, чтобы расплатиться с тобой!

Мальчик не успел даже серьёзно подумать, как события понеслись вперёд. Вместе с Колей несколько солдат вернулись к помосту и сняли тело кучера. Тело положили в возок, где ехал Василий Иванович, туда же сел и Коля. Мальчик покойников не боялся. Вскоре отправились в путь. Впереди ехали солдаты, за ними двигался возок с Анной и Михаилом, которым управлял один из солдат. Закрывала колонну повозка с Василием Ивановичем, мёртвым кучером и Николаем. Ехали медленно — боялись растрясти Анну и Михаила. Дорога была неровной, ехать нельзя было в одном темпе.

Прошло не меньше часа, когда появились первые жилые дома. Путники достигли поста Турий Рог. Дом, в котором жили Василий и Анна, был большим, и нашлась комната и для Коленьки.

Сначала Коля тяготился тишиной и размеренной жизнью в семье. Ему, отвыкшему от уюта и добрых отношений, было страшно привыкать к комфорту и заботе домашних. Но постепенно он привык и даже начал находить удовольствие в жизни, где всё размеренно и спланировано.

Посещение церкви по воскресеньям и большим праздникам, завтрак, обед, полдник, ужин — всё было расписано по часам. Домочадцев собирали на трапезу по звуку корабельного колокола. Повар, служивший на кухне, раньше был корабельным коком и не хотел менять своих привычек.

Так прошёл месяц, потом второй.

К удивлению домашних, Василию Ивановичу легче не становилось. Это был не тот случай, когда время лечит. Доктор, единственный пока врач военного поста, сказал, что с ногой всё в порядке — обыкновенное растяжение.

Однако боль перекинулась на вторую ногу, и вставал хозяин дома по утрам с трудом.

Однажды вечером в доме начался переполох. Возвращаясь со смотра, Василий Иванович упал и не мог встать самостоятельно. Солдаты принесли мужчину домой.

Опять вызвали врача. Тот что-то мямлил, но стало ясно — доктор просто не знает, что на самом деле происходит с хозяином дома. В доме поселилась тоска и чёрное уныние. Телеграфировали во Владивосток.

Оттуда пришло сообщение, что врач будет не раньше, чем через две недели. Дороги раскисли из-за дождей. По ним и в хорошую погоду невозможно было проехать, чтобы не растрясло, а что уж говорить про непогоду и сезон дождей.

В один из редких солнечных дней Василий Иванович сидел на веранде под козырьком. Коля давно ждал этого момента — хотел поговорить с хозяином дома один на один, без восклицаний Анны и слёз прислуги. Василий Иванович выслушал предложение мальчика и попросил время подумать.

Однако уже через час прибежал солдат и позвал Колю в комнату Василия Ивановича. Мужчине было так плохо, что он не мог говорить толком, только кивнул головой Николаю. Также кивком отослал солдата из комнаты и предложил Коле придвинуть стул и сесть рядом, сетуя на то, что не может сам достойно пообщаться.

Беседовали недолго, видно было, что Василию Ивановичу тяжело говорить. Коля попросил дать самый острый нож, ручные грабли, две-три лопаты разной величины и плотный короб, сквозь стенки которого не проникал бы свет.

Василий Иванович черканул несколько слов домоправителю и обессилено откинулся на подушку.

Домоправитель долго читал записку и недоверчиво косился в сторону Коли. Он хотел что-то спросить, но наткнулся на Поскриптум — хозяин знал характер домоправителя и, чтобы предупредить расспросы, велел выдать требуемое без вопросов и рассуждений.

Задачей юноши и Василия Ивановича было, чтобы как можно меньше людей знало о лечении, которое хотел применить Коля.

Коля отсутствовал два дня. Он задержался бы в тайге и дольше, но помнил о тяжёлом состоянии Василия Ивановича. Удивительно, но стоило мальчику чуть углубиться в тайгу, как все новые привычки, полученные в доме Василия Ивановича, испарились без следа. За эти два дня он ел всего два раза, спал от силы часа четыре, не умывался и не менял одежду.

Однако когда мальчик вернулся, оказалось, что время на исходе. Василий Иванович был в беспамятстве. Уже пригласили священника. Врач распорядился больше его не приглашать, так как помочь больному уже ничем не мог.

Когда Николай вошёл в дом, он удивился тишине, царившей вокруг. Анна Николаевна спала, потому что всю ночь не отходила от постели мужа, а слуги жались по тёмным углам. Войдя в спальню хозяина, Коля сразу почувствовал тяжёлый запах. Открытые окна не помогали. Рядом с постелью Василия Ивановича дремал Миша.

Николенька тихо разбудил Мишу и отправил его спать. Он пообещал мальчику, что теперь будет дежурить у постели больного сам. Михаил не стал противиться, лишь бросил ещё один взгляд в сторону отца и ушёл, тихо затворив дверь.

Я с удовольствием рассказала бы о том лечении, которое использовал Николай, но не имею права. Всё, чему научил Чен Николая, должно остаться в тайне. Скажу только, что для изготовления лекарства Коле пришлось использовать подарок Чена — тот самый корень женьшеня, который Чен подарил мальчику перед тем, как уйти, как оказалось, навсегда.

Мальчик только успел вынуть из тела хозяина дома деревянные иглы, как прибежал слуга и сообщил, что прибыл батюшка. Однако когда священник вошёл в комнату, оказалось, что визит был преждевременным. Василий Иванович был ещё слаб, но уже находился в сознании. Вскоре священник уехал.

Лечение было долгим. Лишь спустя полгода хозяин дома стал выходить на улицу, да и то не один. Домочадцы боялись повторения болезни, поэтому рядом всегда находился кто-то из семьи или слуг, и, конечно, Николай.

Домашние привыкли к Николаю, и мальчик чувствовал себя в семье Анны Николаевны и Василия Ивановича как дома. Василий Иванович, когда ему стало чуть легче, занялся инспекцией знаний Коли и был очень огорчён, узнав, что мальчик не умеет читать.