Бесплатный фрагмент - У сверхдержав тоже есть чувства

Предисловие

Перед вами история «Барби-Дуровской Федерации (Б-ДФ)». Или же «Федеративной Социалистической Республики Дуровски (ФСРД) ” на момент событий описанных в книге.

Да, название может показаться странным, даже смешным. Но я намеренно выбрал такие названия, чтобы напомнить: то, что кажется необычным нам, может быть абсолютно нормальным для другого языка или культуры.

Толерантность к языкам и культурам — это способность видеть глубже, чем поверхностные смешные звучания. Потому что за каждым словом стоит не просто набор букв, а целый мир.

Если в процессе чтения вы почувствуете лёгкую усмешку из-за необычности названий, это нормально. Но я прошу вас задуматься: а как звучат наши собственные названия на других языках? Возможно, они вызывают у кого-то такой же смешок.

Эта книга — о том, как за словами всегда стоят люди, их жизнь и борьба. Постарайтесь увидеть не только названия, но и мир, который за ними скрывается.

Глава 1. Архитектор нового мира

В высокой цитадели на центральной площади города Припикса горел свет в одном из верхних окон. В городе давно наступил вечер, но внутри кабинета жизнь кипела. Просторное помещение, уставленное книжными полками и заваленное бумагами, казалось, не знало покоя. За массивным дубовым столом сидел человек. Его спина была слегка сутулой, а седые пряди волос разбавляли тёмную шевелюру. Руки этого человека, привыкшие к письму и переговорам, держали простую шариковую ручку. Казалось, он сейчас собирается подписать что-то важное.

Этот человек часто задавался вопросом, как он оказался здесь. Ведь он никогда не стремился к власти. Но сегодня его имя было известно каждому жителю Бобровского Союза.

Его звали Фёдор Иванович Мазиров.

На первый взгляд, Фёдор Мазиров выглядел совершенно обычным человеком. Среднего роста, с лёгкой сутулостью, в тёмно-синем костюме, который, хотя и был качественно пошит, сидел на нём так, словно Мазиров никогда не придавал значения внешнему виду. Его лицо, с мягкими, округлыми чертами, казалось слишком добродушным для политика, но стоило услышать его голос, как первое впечатление исчезало. Говорил он тихо, размеренно, но каждое слово звучало так, словно прошло через десять фильтров рациональности.

Сегодня он стоял у окна своего кабинета в старой цитадели Припикса — города, который ещё недавно был столицей поверженной Визеградской Империи. С этого окна открывался вид на центральную площадь. Ещё пару месяцев назад на этой площади стояла статуя с надписью: «Живи вечно Империя», но теперь её место занял временный мемориал в честь победы социал-демократов, и их партии «Бобры».

— «История нас не простит, если мы сделаем что-то не так», — пробормотал Мазиров, словно обращаясь к своему отражению в стекле.

Неожиданно высокая, стройная женщина, с короткими серебристыми волосами, уложенными идеально, как будто её прическа всегда была не только частью внешнего вида, но и заявлением вошла в кабинет с таким видом, словно до сих пор занимала свой пост. Её глаза — тёмно-карие, глубокие и внимательные — словно читали людей насквозь. На ней был строгий чёрный жакет и юбка, которые подчёркивали её осанку и лидерское достоинство. Это была Анна Ларцкая — лидер павшей империи.

Анна Ларцкая была премьер-министром Визеградской Империи в один из самых сложных периодов её истории. Она пришла к власти, когда страна балансировала на грани экономического и политического краха. Её реформы помогли стабилизировать экономику: она сократила инфляцию, провела успешные переговоры с международными кредиторами и укрепила государственные институты.

Люди уважали её за решительность и способность находить баланс между интересами разных групп. Даже те, кто не согласен с её политикой, признавали: Анна была настоящим лидером.

Однако, несмотря на все её достижения, Ларцкая столкнулась с невозможной задачей. Левая оппозиция — коммунисты и социал-демократы — набирала силу. Идеи равенства, социальной справедливости и перераспределения богатства становились всё более популярными среди народа, уставшего от кризисов.

Анна понимала, что борьба с этой идеологией приведёт к расколу. Она сделала выбор, который только усилил уважение к ней: добровольно ушла в отставку.

— «Если народ хочет перемен, я не буду стоять у них на пути», — сказала она в своей последней речи.

Её уход стал переломным моментом. На её место пришли те, кто верил, что только радикальные меры могут спасти страну. Именно тогда на политическую сцену вышел Фёдор Мазиров.

Её манеры не терпели суеты. Анна всегда двигалась с выверенной грацией, будто каждый её шаг был продуман заранее. В её походке, в том, как она держала подбородок высоко, чувствовалась внутренняя сила, которую не сломили ни годы политических интриг, ни поражение в гражданской войне.

— «Фёдор, — начала она с лёгкой ироничной улыбкой, — снова пытаетесь устроить этот ваш «идеальный мир»?

— «Анна, — ответил Мазиров, жестом указывая на стул напротив себя, — рад, что вы всё-таки нашли время на старого друга.»

Она медленно опустилась в кресло, сложив руки на коленях. Её пальцы, длинные и аккуратные, выдавали привычку к самообладанию. Даже сейчас, когда Ларцкая больше не занимала пост премьер-министра, она выглядела так, будто одной её фразы было достаточно, чтобы подчинить себе любую комнату.

— «Я не просто нашла время, — ответила она. — Я пришла посмотреть, как вы собираетесь переделать мир».

— «Ты была хорошим лидером, Анна, — сказал Мазиров, откинувшись в кресле. — Возможно, даже лучшим из всех, кого я встречал».

— «Хорошим, но недостаточно», — ответила она, глядя на него с лёгкой грустью. — «Знаете, товарищ Мазиров, я иногда думаю, что если бы я задержалась хотя бы на год, всё могло быть иначе».

Мазиров улыбнулся.

— «И что бы ты сделала? Подавила бы протесты силой? Это не в твоём стиле.»

— « Нет, — вздохнула Анна. — Я бы, наверное, попыталась договориться.»

— «Это не всегда работает, — мягко заметил он.»

— «Но ты ведь тоже пытаешься, Фёдор. Ты хочешь построить союз на доверии. Не слишком ли это наивно?»

Мазиров ненадолго задумался.

— «Возможно. Но я не вижу другого пути.»

Анна посмотрела на него с уважением. Она знала, что Мазиров был другим лидером. Он верил в людей, иногда даже слишком сильно. Пока два недопонятых лидера разговаривали, в комнату зашла кошка. Её звали Мелисса, и она давно стала своеобразным символом Визеградской Империи. Когда-то она жила в кабинете Анны Ларцкой, сидела на её столе во время важных переговоров и даже «участвовала» в заседаниях парламента. Сейчас кошка обошла кабинет, потёрлась о ноги

Мазирова и села на подоконник, глядя на площадь. Её пушистая шерсть, чёрная с белой полоской на хвосте, блестела в лучах вечернего солнца.

— «Она всё ещё жива, — улыбнулась Анна, глядя на кошку».

— «И, похоже, лучше нас обоих справляется с переходами власти, — заметил Мазиров».

Мелисса мяукнула, как будто подтверждая его слова.

Когда Анна ушла, Мазиров снова подошёл к окну. Толпа у мемориала начала расходиться. Только несколько человек остались у подножия памятника, где лежали цветы.

Кошка Мелисса мягко запрыгнула на стол, потянулась и свернулась клубком рядом с бумагами. Мазиров погладил её по голове и задумчиво сказал:

— «Если даже кошка может быть символом стабильности, почему мы, люди, так часто разрушаем всё вокруг себя?»

Его голос звучал не как вопрос, а как утверждение.

Позади него, за массивным дубовым столом, сидел один из его ближайших соратников, Алексей Даст. Даст внешне был его противоположностью: высокий, с мощной фигурой и громким голосом, он напоминал генерала, привыкшего отдавать приказы. Но сейчас даже он молчал, внимательно слушая слова своего лидера.

— «Фёдор Иванович, вам нужно больше верить в людей, — осторожно заметил Даст.»

Мазиров усмехнулся.

— «Верить в людей? — Он обернулся, его глаза блеснули. — Я верю в них. Но знаешь, Алексей, иногда мне кажется, что люди слишком устали. Они хотят перемен, но боятся их.»

Он прошёлся по кабинету, медленно, будто обдумывая каждое движение. На стенах висели карты, схемы будущего Бобровского Союза, проекты конституции. Всё это было его детищем — хрупким, как стекло, но таким амбициозным, что от него замирало сердце.

— «Мы строим новый мир, — сказал он, остановившись перед столом. — Но этот мир слишком легко может стать старым, если мы не будем осторожны».

Даст откинулся на спинку стула.

— «Поэтому у нас есть вы, Фёдор Иванович. Вы всегда знаете, что делать».

Мазиров снова усмехнулся.

— «Знать, что делать, и делать это — разные вещи, Алексей».

Он замолчал, глядя на карту. На ней были отмечены страны, которые ещё недавно были отдельными государствами, а теперь стали частью конфедерации.

— «Бобровский Союз должен стать примером, — наконец сказал он. — Примером демократии. Честных выборов. Справедливости. Если мы упустим это, тогда зачем мы вообще боролись?»

На столе перед ним громоздилась стопка бумаг: отчёты о восстановлении инфраструктуры, планы реформ, жалобы от граждан. Всё это было важным, но Фёдор чувствовал, как его мысли блуждают. Он поднялся, накинул лёгкое пальто и подошёл к окну. Город за стеклом бурлил жизнью, но в этой активности он видел признаки усталости — люди не верили в перемены, они просто пытались выжить.

«Мне нужно выйти», — тихо сказал он самому себе.

Он взял со стола ключи и направился к двери. Перед выходом он обернулся к кошке:

«Не скучай, Мелисса. Ты, наверное, единственная здесь, кто точно знает, что делать».

Улицы Припикса встречали его шумом и хаосом. Узкие тротуары были забиты людьми, пытавшимися успеть по своим делам. Фёдор медленно шагал по главному проспекту, где когда-то стояли баррикады. Он помнил, как этот город сотрясали протесты, крики и выстрелы. Теперь здесь царила тишина, но в этой тишине ощущалась скрытая напряжённость. По крайней мере Фёдор, идущий уверенным шагом без охраны, в капюшоне который почти полностью закрывал его лицо никакой напряжённости не чувствовал. Он привык.

Солнце клонилось к закату, заливая горизонт багровым светом. На окраине Припикса, в зоне старого полигона, грохотали звуки учений. Солдаты выстраивались в ровные шеренги, их лица были напряжёнными, а движения чёткими, как у хорошо настроенного механизма.

Здесь, среди пыли и звуков автоматных очередей, стоял человек, наблюдавший за всем этим с неподдельным интересом. Его высокая фигура выделялась на фоне остальных. Чёрный офицерский китель, идеально выглаженные брюки и сапоги, блестевшие так, будто их только что начистили. Этот человек был Пётр Васильевич Валайков, генерал, которого уважали за его жёсткость и стратегический ум.

Пётр Васильевич родился в семье военных. Его отец, строгий и требовательный человек, с детства внушал ему, что дисциплина и порядок — основа жизни. Эти уроки Пётр усвоил рано и пронёс через всю свою жизнь. Во время революции он быстро зарекомендовал себя как человек, готовый принимать жёсткие, но эффективные решения. Его стратегия не всегда нравилась союзникам, но она приносила результаты.

Валайков верил в то, что сила — это единственный способ удержать государство в руках.

«Страх — это самый надёжный инструмент управления», — часто говорил он. Для него люди были частью большого механизма, который должен работать без перебоев. Если одна деталь ломалась, её нужно было заменить.

Уставшие глаза Мазирова внимательно изучали происходящее на поле. Он остановился в нескольких метрах от солдат, наблюдая за их тренировками.

«Впечатляет, правда?» — раздался голос Валайкова.

Фёдор повернулся и увидел генерала, стоявшего с непроницаемым выражением лица.

«Да, впечатляет», — ответил он, подходя ближе.

Валайков кивнул в сторону тренировочной зоны. «Эти ребята знают, что делают. Настоящие профессионалы».

«Без сомнения», — согласился Мазиров. — «Но скажите, Пётр Васильевич, что вы намерены делать с этой силой?»

«Использовать её», — спокойно ответил генерал.

«Для чего?» — спросил Фёдор, сложив руки за спиной.

«Для поддержания порядка», — ответил Валайков, его голос звучал твёрдо, но без эмоций.

«И что вы подразумеваете под порядком?»

Валайков чуть повернул голову, его ледяной взгляд встретился с усталым, но твёрдым взглядом председателя.

«Порядок — это стабильность. Это контроль. Люди должны знать, кто здесь главный».

Фёдор слегка нахмурился. «Контроль и порядок — это не одно и то же, Пётр».

«Иногда это одно и то же, товарищ председатель», — холодно сказал генерал.

Мазиров вздохнул и посмотрел на горизонт, где солдаты выполняли команды.

«Я хочу построить союз, где люди будут жить без страха», — сказал он.

«Люди уважают только тех, кого боятся», — отрезал Валайков.

«Вы ошибаетесь», — твёрдо произнёс Мазиров. — «Если мы построим государство на страхе, оно разрушится. История это доказала».

Валайков слегка усмехнулся: «Тогда, может, пора переписать историю?»

Фёдор развернулся к генералу, его лицо было спокойным, но в голосе чувствовалась стальная решимость:

«История уже всё сказала. Она повторяется только тогда, когда её не слушают».

Пётр молча посмотрел на председателя, а затем медленно кивнул. «Время покажет, кто из нас прав».

Мазиров ничего не ответил. Он развернулся и медленно пошёл прочь, оставляя Валайкова на фоне поля, где солдаты продолжали тренироваться под его руководством.

Глава 2. Голос мира

На пятом этаже старого дома в Припиксе горел свет. Окно небольшой квартиры было занавешено плотными шторами, за которыми угадывался силуэт девушки, сидящей за столом. квартира казалась уютной и теплой, несмотря на старую мебель и слегка облупившуюся краску на стенах. Здесь всё говорило о простоте и спокойствии, которые стали редкостью в это беспокойное время.

За письменным столом, заваленным книгами, тетрадями и стопкой исписанных листов, сидела Евгения Евдакимова. Свет настольной лампы мягко освещал её лицо. Она медленно выводила слова в своём дневнике, время от времени делая паузы, чтобы обдумать следующее предложение.

«2 марта 2009 года.

Сегодня, кажется, был самый обычный день. Работа, библиотека, немного прогулок. Всё как всегда. Но иногда за этим «как всегда» скрывается что-то большее. Что-то, что не сразу заметишь. Я часто думаю, что могу найти это большее в книгах или в людях, которых встречаю.

В библиотеке нашла книгу о том, что счастье — это процесс, а не цель. Мол, не нужно гнаться за ним, нужно просто жить. Красиво звучит, правда? Но я почему-то не чувствую от этого лёгкости. Кажется, что я всегда где-то за этим счастьем бегу, а оно всё ускользает. Может быть, я просто не понимаю, как его искать.

Ещё сегодня встретила Илюшку. Ты его знаешь, дневник. Конечно, знаешь. Мой добрый Илюша. Мы с ним такие разные, но это не мешает мне находить в нём что-то удивительное. Он был какой-то грустный. Сначала шутил, как обычно, про мою куртку, мол, она выглядит так, будто пережила тысячу гос переворотов. А потом как-то замолчал. Его глаза… такие тёплые, добрые, но сегодня в них была грусть, которую он пытался скрыть. Илюшка всегда такой — хочет быть сильным, всё держит в себе. А я смотрю на него и думаю: «Почему ты не делишься? Почему не даёшь мне помочь тебе?»»

Евгения отложила ручку, задумчиво посмотрела на окно, за которым мерцали огни ночного Припикса. Она провела рукой по волосам, собранным в низкий хвост, и встала из-за стола. Её квартира была небольшой: комната, совмещённая с кухней, ванная и крошечная прихожая. Всё здесь было аккуратно, но без лишнего. Евгения не любила загромождать пространство.

Она подошла к окну, отдёрнула занавески и посмотрела вниз. Улица казалась безмятежной. Редкие прохожие, несколько машин. Город жил своей жизнью, не замечая её тихих раздумий.

Раздался дверной звонок. Евгения удивлённо повернула голову. Было поздно, и она точно никого не ждала.

Когда она открыла дверь, на пороге стоял Илья Кадрэ. Его каштановые волосы слегка растрепались, а в руках он держал привычный рюкзак. Он был невысоким, но в его фигуре чувствовалась какая-то уверенная лёгкость. На лице играла усталая, но всё же искренняя улыбка.

«Привет, Жень,» — тихо сказал он.

«Илюшка? Что ты здесь делаешь так поздно?»

«Можно войти?»

«Ну, конечно, проходи,» — ответила она, отступая в сторону.

Илья прошёл в комнату, поставил рюкзак у стены и сел на стул у стола. Его лицо выглядело усталым, но он пытался сохранять свою привычную доброжелательность.

«Ты какой-то задумчивый. Что случилось?» — спросила Евгения, садясь напротив.

Он опустил голову, избегая её взгляда. «Мама опять ругалась. Она сказала, что я слишком много времени провожу с тобой.»

Евгения нахмурилась. «Из-за чего?»

«Из-за твоих идей, книг, да и вообще… Она считает, что я должен больше думать о будущем. Она хочет, чтобы я был как мой брат — серьёзный, целеустремлённый, с планами на жизнь. А я? Я студент-филолог, который думает о словах, а не о карьере.»

Евгения села прямо и внимательно посмотрела на него. «Тебе ведь девятнадцать, Илюш. Ты взрослый человек. Почему она до сих пор думает, что может решать за тебя?»

Илья усмехнулся, хотя в его улыбке было больше горечи, чем радости. «Потому что я живу с ней, Жень. Потому что ей кажется, что она знает лучше. Знаешь, я иногда чувствую, что она просто боится, что я сделаю ошибку.»

Евгения тихо вздохнула. «А ты сам как думаешь? Ты делаешь ошибку?»

«Не знаю,» — ответил он, глядя на свои руки. «Я знаю одно: мне нравится быть с тобой. Мне нравится слушать тебя, обсуждать книги, даже спорить о каких-то мелочах. Ты делаешь меня лучше, Жень.»

Она не сразу нашла, что сказать. «Илюш, ты — самый добрый человек, которого я знаю. Если кто-то этого не понимает, это их проблема, а не твоя.»

«Ты так считаешь?» — спросил он, глядя ей прямо в глаза.

«Я это знаю,» — уверенно ответила она.

Илья слегка улыбнулся. «Знаешь, Жень, я просто хотел сказать тебе спасибо. Ты — лучшая, что у меня есть.»

Евгения отвела взгляд, чтобы скрыть внезапно блеснувшие слёзы. «Илюш, я просто хочу, чтобы ты был счастлив. И чтобы ты понял, что никто не имеет права решать за тебя.»

Он кивнул и встал. «Мне пора. Спасибо, что выслушала.»

Когда дверь за ним закрылась, Евгения долго сидела за столом. Она снова открыла дневник, взяла ручку и начала писать.

«Илюшка ушёл. Он сказал, что я лучшая, что у него есть. А я боюсь, что из-за меня он только усложняет себе жизнь. Почему так сложно просто быть собой? Он добрый, тёплый, настоящий. А я? Я только усложняю. Надеюсь, он знает, что я всегда на его стороне.»

Она закрыла дневник, потушила лампу и легла спать. За окном начинался дождь, а город замирал в ночной тишине.

Глава 3. Ужасный выбор визеградов

Пару месяцев назад в Федеративной Социалистической Республике Дуровска (ФСРД) прошли выборы канцлера. Этот день стал поворотным моментом для Бобровского Союза. ФСРД, как центральная республика Союза, была его сердцем: здесь находилась столица Припикс, отсюда координировались все ключевые решения. И теперь у этой республики появился новый лидер Пётр Васильевич Валайков.

Его кандидатура была неожиданной, но эффективной. Валайков, известный прежде как генерал с железной дисциплиной, сумел завоевать доверие избирателей благодаря своему умению говорить просто и убедительно. Его лозунги звучали так, словно они могли спасти каждого:

«Единство нации ключ к нашему будущему.»

«Порядок, которого вы заслуживаете.»

«Зарплаты для наших, а не для чужаков.»

Партия Валайкова, названная «Союзом силы», базировалась на идее мощной руки, которая наведёт порядок, но её главной фишкой стало единство. Он искусно играл на противоречиях, разжигая недовольство мигрантами из соседней Республики Кесья и одновременно обещая повышение зарплат и льготы для граждан.

Его речи на митингах собирали толпы.

«Мы, визеграды! Моя цель одна нация! Мы не допустим, чтобы кто-то извне ослабил наш Союз! Мы обеспечим рабочих местами, а детей сильная республика, сильный Союз!»

Эти слова отзывались в сердцах людей, уставших от неопределённости.

Теперь Пётр Валайков был не просто жёстким генералом, но и главой самой важной республики в Союзе. Его кабинет в Припиксе, обставленный минималистично, стал центром новых решений, которые касались всей страны.

Каждое его действие было тщательно продумано. В начале своего правления он занялся укреплением армии. Военные бюджеты были увеличены, учебные лагеря стали работать круглосуточно. В это же время он начал создавать свою личную гвардию — подразделение, подчинявшееся только ему. Валайков не скрывал своих амбиций. Для него ФСРД была лишь ступенью к более высокой цели.

«Бобровский Союз нуждается в сильном лидере,» — говорил он своим приближённым. «Мазиров слишком мягкий. Люди уважают его, но они не боятся. А без страха порядок невозможен.»

14 апреля 2009 года.

Цитадель Припикса в этот день выглядела как обычно: массивные стены, украшенные гербами Союза, казались нерушимыми, а длинные коридоры с высокими потолками напоминали о величии, которое некогда здесь рождалось. Дежурные охранники стояли на постах, лениво переговариваясь между собой. Казалось, ничего не предвещало беды.

По центральному коридору уверенной походкой шёл Пётр Васильевич Валайков. Его высокую фигуру, одетую в офицерский китель, невозможно было не заметить. Он двигался с решимостью, не обращая внимания на тех, кто останавливался и отдавал честь.

«Здравия желаю, генерал Валайков!» — выкрикнул один из охранников, вытянувшись по стойке «смирно».

«Тихо. Помалкивай,» — коротко бросил Пётр, даже не замедлив шага.

Охранник растерянно замер. Остальные переглянулись, но никто не осмелился сказать ни слова. Все знали, что человек, идущий по коридору, был не просто канцлером ФСРД, но и тем, кто мог заставить замолчать любого.

Под своим кителем Валайков спрятал пистолет. Он готовился к этому дню с холодной точностью. Его план был прост: Мазиров должен покинуть свой пост немедленно.

В это время Фёдор Иванович Мазиров сидел за своим столом. Кабинет был тихим, свет настольной лампы мягко освещал груду документов, над которыми он склонился. На его лице застыла смесь усталости и решимости. Он прекрасно знал, что этот день станет поворотным.

На стене напротив висела карта Бобровского Союза. Её границы, которые он когда-то помог провести, теперь казались ему линиями, разделяющими народы, а не объединяющими их.

Раздался стук в дверь.

«Входите,» — спокойно произнёс он, не поднимая глаз.

Дверь открылась, и в кабинет вошёл Пётр Валайков. Его сапоги глухо стучали по полу, а взгляд был направлен прямо на председателя.

«Фёдор Иванович,» — сказал он, остановившись у стола.

«Пётр Васильевич,» — ответил Мазиров, складывая бумаги в стопку. Его голос звучал спокойно, но в нём была скрытая усталость.

Они смотрели друг на друга несколько мгновений, как два человека, которые слишком хорошо понимали, что вот-вот начнётся.

«Ты, как всегда, пришёл не вовремя,» — усмехнулся Мазиров, жестом приглашая его сесть.

«Я пришёл вовремя, Фёдор. Это вы слишком долго оттягивали неизбежное.»

«Неужели? И что же ты считаешь неизбежным, Пётр?» — спокойно спросил председатель, откинувшись на спинку кресла.

«Ваш уход,» — холодно произнёс Валайков.

«Ты уверен, что можешь говорить со мной в таком тоне?»

«Уверен,» — ответил он, снимая с себя китель и аккуратно укладывая его на спинку стула. «Фёдор, вы слишком мягкий. Ваша мягкость привела Союз на грань развала. Вы всё ещё верите в свободу и равенство, а люди хотят порядка и силы.»

«Порядка и силы?» — переспросил Мазиров, подняв брови. «И это ты называешь депортацию кесьийцев? Ты разрушил всё, что мы создавали. Ты сделал из Союза механизм страха.»

«Я сделал то, что должен был сделать. Мигранты подрывали экономику. Мы вернули рабочие места нашим людям. Зарплаты выросли, люди довольны. А твои „демократические эксперименты“ сделали нас слабыми.»

«Ты говоришь, как истинный автократ, Пётр. И я думал, что ты выше этого.»

«Это вы думали, что я выше. Но на самом деле я просто видел, как вы тратите силы на разговоры, пока Союз разваливается.»

В этот момент Валайков достал пистолет из-за пояса и направил его прямо на голову председателя.

«Теперь всё просто, Фёдор. Вы уходите. Либо добровольно, либо я сам займусь этим вопросом. Моя гвардия уже готова занять цитадель. Одним приказом я могу покончить с этим прямо сейчас.»

Мазиров молча смотрел на него, затем медленно встал.

«Знаешь… А ведь ожидаемо, Петя,» — сказал он, слегка усмехнувшись.

«Это хорошо, что вы это понимаете. Значит, всё пройдёт быстрее.»

«Но ты должен знать одно,» — продолжил Фёдор, не отводя взгляда. «Союз, построенный на страхе, не будет долгим. Люди слушаются, пока боятся. Но страх проходит. И когда он пройдёт, они уничтожат тебя.»

«Люди будут слушаться столько, сколько нужно. А ваша эпоха закончилась, Фёдор.»

Мазиров медленно опустил руку к пиджаку, но в тот момент Валайков сделал шаг вперёд и надавил дулом пистолета на его висок.

«Не стоит. Вы слишком умны для этого.»

Мазиров опустил руку, тяжело вздохнув.

«Ты выиграл, Пётр. Я не стану сопротивляться. Но знай: ты идёшь по пути, который уничтожит тебя.»

«Время покажет,» — холодно ответил Валайков, убирая пистолет. Он понял, что сопротивляться бесполезно.

На следующий день, 15 апреля 2009 года, Фёдор Мазиров выступил с обращением к народу.

«Сегодня я объявляю о своём уходе с поста председателя Бобровского Союза. Моим преемником станет Пётр Васильевич Валайков. Это моё собственное решение, принятое ради сохранения Союза и его стабильности. Благодарю вас за доверие и поддержку на протяжении этих лет.»

Анна Ларцкая, бывший премьер-министр Визеградской Империи, выступила с резкой критикой:

«Мазиров уступил человеку, который разрушит всё, что мы строили. Это катастрофа для Союза.»

Алексей Даст отреагировал ещё острее. Его выступление на площади Припикса собрало тысячи людей.

«Пётр Валайков — это не лидер, это диктатор! Он пришёл к власти через кровь и угрозы. Мы не должны позволить ему разрушить всё, ради чего мы боролись.»

Люди, стоявшие в толпе, молчали. Каждый из них знал, что начинается новая эпоха, и она будет жестокой.

Глава 4. В тени сомнений

7 сентября 2012 года

Прошло три года с тех пор, как Пётр Валайков возглавил Бобровский Союз. Эти годы изменили всё. Для одних они принесли стабильность, для других — ощущение пустоты. Михаил Питин, депутат от партии «Бобры», как и большинство своих коллег, жил в условиях, которые можно было назвать привилегированными, но всё чаще он задавался вопросом: «Какого чёрта я здесь делаю?»

Михаил вошёл в главный зал парламента чуть раньше обычного, надеясь выпить кофе и спокойно провести утро. Но его надежды были разрушены в тот момент, когда он подошёл к своему месту. На столе снова появились каракули.

На этот раз это было что-то вроде карикатуры на самого Михаила. Его голова была изображена непропорционально большой, а рядом красовалась надпись: «Лучший блогер парламента».

«Ну кто это делает?!» — выругался он, оглядываясь.

Из-за спины раздался знакомый голос.

«Что случилось, Мишаня?»

Михаил обернулся и увидел Арсения Годумова, одного из самых раздражающих коллег. Годумов был депутатом рангом выше, чем Михаил, и никогда не упускал возможности это показать. Он всегда был безупречно одет: клетчатый смокинг, идеально выглаженная рубашка, галстук-бабочка, будто сшитая специально для его самодовольной физиономии.

Арсений обладал манерами, которые он сам считал утончёнными, но которые на деле выглядели как театральная игра. Он говорил с еле заметным высокомерием, будто каждое его слово стоило больше, чем всё, что когда-либо сказал Михаил.

«Снова художества на твоём месте?» — спросил Годумов, приподняв одну бровь.

«Да, Арсений, снова. Может, это ты? У тебя ведь столько свободного времени между твоими „важными“ делами,» — огрызнулся Михаил.

Годумов усмехнулся, приглаживая свои волосы. «Миша, у меня нет времени на такие глупости. Да и зачем мне это? Ты же сам прекрасно справляешься с ролью комика.»

Михаил вздохнул. Ему не нравилось это утро.

Когда началось заседание, Михаил сидел, разглядывая свои бумаги. Тема обсуждения была стандартной: новые реформы, направленные на усиление контроля над экономикой. На трибуне выступал председатель, а в зале царило напряжённое молчание.

Рядом с ним сидел Годумов, который время от времени смотрел на Михаила с видом человека, знающего больше, чем остальные.

«Ты что-то слишком часто сидишь в своём телефоне, Миша,» — шепнул он, не глядя на соседа.

«Может, я новости читаю,» — ответил Михаил.

«Или свои блоги снимаешь? Знаешь, я давно хотел тебе сказать: ты рискуешь. Публичность не всегда полезна, особенно когда ты так любишь вставлять свои шуточки.»

Михаил повернулся к нему, стараясь держать лицо спокойным.

«Спасибо за совет, Арсений. Как всегда, вовремя.»

«Всегда рад помочь,» — ответил тот с притворной улыбкой, наклоняясь ближе. «Но ты всё-таки подумай о своей карьере. Ты ведь ещё можешь исправиться.»

После заседания Михаил вернулся в свой кабинет. Он взял свой телефон и открыл страничку своего блога в социальной сети.

«Всем привет!» — начал он, глядя в камеру. «Сегодня у нас в парламенте был обычный день. Как всегда, много разговоров, много бумаг и… конечно, много неожиданных сюрпризов. Например, вот этот шедевр, который я нашёл на своём столе.»

Он показал в камеру каракули с карикатурой.

«Честно говоря, я уже думаю, что здесь работает какой-то таинственный художник. Если вы смотрите это видео, великий мастер, напишите мне. Я дам вам заказ на портрет Годумова в полный рост. Всё, надоели, я пошёл есть баранку в свой кабинет.»

Михаил улыбнулся, сохраняя непринуждённый тон, хотя внутри у него росло напряжение.

Позже в его кабинет вошёл Годумов. Как всегда, он выглядел идеально: клетчатый смокинг, наглаженные брюки, начищенные ботинки.

«Миша,» — начал он, закрывая дверь, — «я решил зайти и поговорить. Твои блоги — это, конечно, весело, но не думаешь ли ты, что пора повзрослеть?»

Михаил откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

«Арсений, если ты хочешь что-то сказать, скажи прямо.»

Годумов сел напротив, скрестив ноги.

«Скажу прямо. Ты становишься проблемой для партии. Я не говорю, что тебя сейчас кто-то уберёт, но тебя внимательно слушают. Ты всё чаще сомневаешься в решениях, всё чаще задаёшь вопросы. Это плохо.»

«Плохо для кого? Для меня или для тех, кто принимает эти решения?»

«Для всех,» — ответил Годумов. «Ты можешь быть полезным, если перестанешь играть роль шута. Подумай о своём будущем, Миша. Мы все здесь не ради веселья.»

Михаил посмотрел на него, затем встал и подошёл к окну.

«Знаешь, Арсений,» — сказал он, глядя на город за стеклом, — «вот что я понял за последние три года. Иногда шутки — это единственное, что помогает людям выжить в этом безумии.»

19:03 того же дня.

Михаил записал ещё одно видео.

«Сегодня был тяжёлый день. Иногда мне кажется, что парламент — это не место для идей, а место для пустых слов. Но, знаете, я продолжаю верить, что мы можем что-то изменить. Пусть это будет шаг за шагом, но всё-таки.»

Он выключил камеру, выключил свет и снова посмотрел на город за окном.

«Как долго я смогу продолжать так?» — подумал он, чувствуя, что что-то внутри него меняется.

Глава 5. Первые звоночки

На пятом этаже старого дома горел свет. Михаил Питин сидел за своим столом, обдумывая последние события. Прошёл почти год с тех пор, как он начал замечать, что система, которой он служит, рушится изнутри. Его блоги становились всё популярнее, саркастичные шутки об абсурдности парламента разлетались по интернету. Он всё ещё оставался членом партии «Бобры», но с каждым днём чувствовал, что его лояльность уходит в прошлое. В эти месяцы Михаил старался быть осторожнее, но напряжение становилось всё ощутимее. Репрессии усиливались, протесты участились, а в стенах парламента всё чаще шептались о недовольстве.

Утром Михаил шёл по коридору парламента. Вокруг раздавался привычный гул: депутаты обсуждали предстоящее заседание, кто-то спешил в кабинеты, кто-то просто болтал. На пути к своему месту он встретил Арсения Годумова.

«Миша, ты выглядишь уставшим», — заметил Годумов, поправляя свою неизменную бабочку.

«Спасибо за заботу, Арсений. Это всегда так вдохновляет».

«Я всего лишь замечаю, как тебе всё труднее следовать нашим ценностям», — сказал он с лёгкой усмешкой.

«Если ты про „сила и единство“, то это не ценности, а лозунги», — отрезал Михаил.

«Лозунги, которые держат этот Союз вместе», — холодно ответил Годумов. — «А твои шутки, Миша, делают тебя… уязвимым».

Михаил остановился и посмотрел на него.

«Знаешь, Арсений, иногда уязвимость — это не слабость, а напоминание о том, что мы всё ещё люди».

«Может быть. Но люди здесь не задерживаются надолго, если начинают играть в героя».

После заседания Михаил решил зайти в буфет. Там он встретил двух коллег, которые оживлённо обсуждали новый законопроект о «государственном единстве».

«Слышал? Теперь за оскорбление государственных символов будут давать три года», — сказал один.

«Три года?» — удивился второй. — «За флаг?»

«Не только за флаг. За всё. Даже за карикатуры, если они будут признаны оскорбительными».

Михаил, проходя мимо, не удержался:

«Если так, то половина нашего парламента должна быть уже за решёткой».

Коллеги засмеялись, но в их взглядах мелькнуло что-то тревожное.

После работы Михаил решил прогуляться по центру города. Его внимание привлекла группа молодых людей, собравшихся возле памятника. У них были плакаты, и они оживлённо спорили.

«Простите, вы не могли бы не так шуметь?» — обратился к ним прохожий в костюме.

«А вы могли бы не мешать?» — резко ответил один из парней.

Михаил остановился и посмотрел на них.

«Протестуете?»

Девушка из группы повернулась к нему.

«А вы кто такой?»

«Просто прохожий».

«Да? Тогда идите своей дорогой», — бросил парень.

«Знаете, если вы хотите, чтобы вас услышали, грубость не поможет», — сказал Михаил.

Девушка усмехнулась.

«А что поможет? У нас забирают голоса, нас не слушают. Единственное, что остаётся, — это кричать».

Михаил посмотрел на неё.

«Кричать нужно в нужное время и в нужном месте».

«А вы, случайно, не депутат?» — спросила она с подозрением.

Михаил замер, а затем кивнул.

«И что вы здесь делаете? Пропагандируете порядок?»

«Нет, я просто пытаюсь понять, почему вы стоите здесь, а не ищете других путей».

«Потому что других путей нет», — тихо ответила девушка.

Михаил хотел что-то сказать, но передумал. Он повернулся и ушёл, чувствуя, как внутри у него растёт чувство вины.

Вернувшись домой, Михаил нашёл в своём почтовом ящике письмо без обратного адреса. Оно было запечатано обычным конвертом, внутри — короткая записка:

«Ваши блоги читают не только граждане. Будьте осторожны».

Михаил перечитал записку несколько раз, затем аккуратно сложил её и убрал в ящик стола.

Позже он записал видео для своего блога. Говорил спокойно, но в словах чувствовалась тревога:

«Сегодня я много думал о том, что делает нас сильными. Это не армия и не законы. Это способность слышать друг друга. Но, кажется, мы теряем эту способность. Если мы продолжим двигаться в этом направлении, то однажды окажемся в стране, где каждый будет бояться даже думать иначе».

Он выключил камеру, долго смотрел на экран, затем закрыл ноутбук.

«Когда я начну что-то делать?» — снова задал он себе вопрос, который не давал ему покоя.

Город Припикс укрывался в ночной тишине. Питин вышел из дома. Он не мог уснуть. Гнетущие мысли о том, куда катится Союз, о записке с угрозами и о своей бесполезной роли в системе не давали ему покоя.

«Просто немного подышу», — сказал он себе, надевая пальто и направляясь в сторону тихих переулков.

Он часто гулял по ночам, чтобы привести мысли в порядок, но сегодня всё было иначе. Он чувствовал, что это будет не просто прогулка.

Михаил замедлил шаг, когда в одном из переулков услышал приглушённые голоса. Ему показалось, что кто-то спорит. Он остановился, прислушиваясь.

«Если останемся, нас схватят», — прошептал мужской голос.

«И что? Уйдём сейчас — покажем, что боимся», — ответил другой, более твёрдый и уверенный.

«Хватит, вы оба», — раздался женский голос. — «Если начнётся патруль, мы не успеем даже бежать».

Михаил осторожно выглянул из-за угла. Трое людей стояли в переулке: двое мужчин и девушка. Михаил сразу узнал её — это была та самая девушка с митинга.

Его сердце забилось быстрее. Он не знал, что делать: уйти или подойти? Любопытство взяло верх.

«Эй, вы!» — сказал он, делая шаг вперёд.

Трое резко обернулись.

«Кто это?» — спросил один из мужчин, сжимая кулаки.

«Спокойно», — сказал другой. Это был Алексей Даст.

«А ты ещё кто такой?» — девушка шагнула вперёд, её голос звучал настороженно.

«Прохожий», — ответил Михаил, поднимая руки. — «Случайно услышал вас».

«Случайно? В таком месте?» — с подозрением спросил первый мужчина.

«Слушайте, я просто гулял. А теперь, похоже, угодил в не самое удачное место».

«Ты здесь не случайно», — уверенно сказал Даст, глядя Михаилу прямо в глаза. — «Кто ты?»

«Михаил Питин».

Эта фраза заставила их замереть.

«Ну, конечно, депутат», — пробормотал мужчина. — «Шпион, скорее всего».

«Если бы я был шпионом, вы бы уже говорили со мной в другом месте», — ответил Михаил, складывая руки на груди.

Девушка усмехнулась.

«Что ж, ты хотя бы честный».

«Зачем ты здесь?» — спросил Даст, делая шаг вперёд.

«Уже сказал. Я гуляю. Не думал, что наткнусь на такую… дружескую компанию».

«Знаешь, Питин», — Алексей говорил спокойно, но его голос был твёрдым, — «в такие времена гулять по ночам опасно. Особенно для людей вроде тебя».

«Людей вроде меня?» — Михаил хмыкнул. — «Это каких?»

«Людей, которые говорят слишком много, но делают слишком мало», — сказал Даст, его взгляд стал изучающим.

Михаил почувствовал, как внутри что-то закипает.

«Я не обязан отчитываться перед тобой. Если ты думаешь, что твоя вечная агитация что-то изменит, ты ошибаешься».

«Ошибаюсь?» — Даст прищурился. — «А твои блоги что-то изменили? Или ты просто играешь в честного депутата, чтобы сохранить место?»

«Слушай», — Михаил сделал шаг вперёд, стараясь не повышать голос. — «Я не знаю, кто ты такой, но твоя самоуверенность раздражает».

«Зато я знаю, кто ты», — ответил Даст. — «Ты — человек, который видит всё, но боится признаться даже себе».

Михаил замолчал, чувствуя, что попал под удар.

«Хватит», — сказала девушка, прерывая напряжённый разговор. Она повернулась к Михаилу. — «Если ты не собираешься нас выдавать, просто уходи».

«Я никого не собираюсь выдавать», — ответил Михаил.

«Тогда зачем ты здесь?» — продолжала она.

«Хороший вопрос», — сказал он, глядя на неё. — «Может, просто хотел понять, что здесь происходит».

«А понял?» — усмехнулась девушка.

«Пока нет», — признался Михаил.

Она посмотрела на него, её взгляд стал мягче.

«Мы просто хотим, чтобы нас слышали».

Вдалеке послышались звуки сирен. Все замерли.

«Это полиция», — тихо сказала девушка.

«Чёрт», — пробормотал первый мужчина. — «Они нас нашли».

Даст повернулся к Михаилу.

«Ты можешь уйти и забыть об этом».

«Ты всегда так уверен, что люди сделают то, что ты скажешь?» — ответил Михаил.

«Нет. Но я уверен, что если ты останешься, это испортит жизнь не только нам, но и тебе».

Михаил задумался.

«Хорошо. Надеюсь, вы знаете, что делаете».

«Мы хотя бы пытаемся», — сказал Алексей, отворачиваясь.

Группа начала уходить, скрываясь в тени. Михаил остался стоять, слушая, как их шаги затихают.

«Кто они? И почему я чувствую, что теперь связан с ними?» — думал он, глядя в пустоту.

Этой ночью он снова не мог заснуть.

Глава 6. Время страха и надежды

После прихода к власти Петра Валайкова Бобровский Союз постепенно превращался в государство, где каждый шаг, каждое слово и даже каждая мысль могли стать причиной для подозрений. Год за годом законы становились жёстче, а власть — более централизованной. Но в 2013 году ситуация начала стремительно меняться.

Сначала всё выглядело как укрепление порядка. Правительство ввело «Закон о защите культурных ценностей», согласно которому любое оскорбление государственных символов или лидеров могло привести к административным штрафам. Многие восприняли это как незначительное ужесточение, но уже через несколько месяцев на улицах Припикса появились первые случаи задержаний за безобидные действия.

Один из таких случаев получил широкую огласку. Девушку по имени Анна Савельева, студентку университета, арестовали за то, что она якобы разместила в своём блоге карикатуру на Валайкова. Карикатура, как выяснилось позже, оказалась фотоколлажем, где Валайков изображался в виде персонажа из популярного мультфильма.

На суде Анна пыталась объяснить, что это была не её работа, а пересланная картинка. Но её слова никого не убедили.

«Мы не можем допустить, чтобы такие вещи распространялись», — заявил судья, приговаривая её к шести месяцам колонии общего режима.

Этот случай вызвал возмущение в обществе. Многие задавались вопросом: как такая мелочь могла привести к реальному сроку?

В июне на улицах столицы начали собираться небольшие группы протестующих. Их требования были просты: освобождение Анны и других несправедливо осуждённых.

Лозунги вроде «Свобода Анне!» и «Нет диктатуре!» стали появляться всё чаще. Сначала полиция пыталась разгонять митинги мирно, но к июлю начались массовые задержания.

«Мы живём в стране, где за слова сажают в тюрьму», — говорил один из протестующих. — «Если мы будем молчать, завтра посадят нас всех».

В этот период на свет начали выходить истории других арестованных. Например, художник Сергей Рафаль был приговорён к году исправительных работ за уличный перформанс, где он изобразил разрушение стены как символ свободы.

Его защита утверждала, что в этом не было ничего политического. Но прокуратура настаивала:

«Этот перформанс имеет подстрекательский характер. Это угроза нашему обществу».

К осени протесты стали более организованными. Люди начали координироваться через социальные сети, несмотря на то, что правительство усилило контроль над интернетом.

В этот период полиция начала применять более жёсткие меры: силовые разгоны, массовые задержания, блокировку аккаунтов активистов.

Один из самых резонансных случаев произошёл в октябре, когда молодую учительницу литературы Ольгу Демину арестовали прямо на митинге. Её обвиняли в том, что она якобы организовала протест, хотя она была там просто участницей.

«Я пришла, чтобы поддержать своих студентов», — говорила она позже. — «Но теперь меня обвиняют в подстрекательстве к беспорядкам».

Суд приговорил её к двум годам лишения свободы.

К декабрю стало ясно, что протесты превращаются в сопротивление. В Припиксе и других крупных городах начали появляться агитационные листовки, призывающие людей объединяться.

Параллельно с этим активисты начали находить поддержку у международных организаций. Одна из таких встреч произошла тайно, в одном из старых зданий университета.

Алексей Даст, лидер сопротивления, участвовал в этих переговорах, пытаясь заручиться поддержкой.

«Мы не боремся за власть», — говорил он. — «Мы боремся за право жить без страха».

Но с каждым днём борьба становилась опаснее. Люди исчезали, организации закрывались, а полиция усиливала давление.

В ночь на 7 декабря 2013 года Алексей Даст сел на поезд, направляясь в соседний регион, в город Крушд, для встречи с единомышленниками. В его купе оказался профессор Борис Госсип — человек, чьи статьи о природе власти давно вдохновляли оппозицию.

Эта встреча была случайной. Их разговор начался с обычных вопросов, но вскоре перерос в глубокую дискуссию.

Поезд двигался вперёд, а за окном мелькали тёмные силуэты заснеженных деревьев.

Ночь медленно укутывала бескрайние просторы Бобровского Союза. Поезд, устало скрипя, катил по замёрзшим рельсам, увозя своих пассажиров всё дальше от столицы.

Госсип был человеком приметной внешности: густая борода, которая, казалось, существовала отдельно от его лица, лысина, блестящая в свете тусклой лампы, и очки, которые он постоянно поправлял, будто проверяя, всё ли он видит правильно. На столике между ними стоял заварочный чайник, два стакана в подстаканниках и тарелка с лимоном.

«Алексей», — начал Госсип, нарезая ломтики лимона, — «вы ведь понимаете, что революция — это не просто лозунги и протесты».

Даст усмехнулся, облокотившись на стену купе.

«Борис Михайлович, вы, как всегда, начинаете издалека. Говорите прямо».

«Прямо? Хорошо. Вы готовитесь к чему-то большему. Но вы уверены, что это действительно необходимо?»

Алексей посмотрел на профессора, его взгляд стал серьёзным.

«А у нас есть выбор? Мы живём в стране, где страх стал основным инструментом управления. Вы же сами это говорили».

Госсип кивнул, задумчиво потирая бороду.

«Да, говорил. Но любое сопротивление рано или поздно сталкивается с выбором: идти до конца или отступить. Вы готовы идти до конца?»

Даст вздохнул, потянулся за стаканом и сделал глоток чая.

«Борис Михайлович, вы знаете, я не идеалист. Я понимаю, что будут жертвы. Но если мы сейчас ничего не сделаем, наши дети будут жить в ещё худших условиях».

«Хорошо», — продолжил Госсип, откинувшись на спинку кресла. — «Давайте обсудим один из самых спорных вопросов. Что вы думаете о смертной казни?»

Даст поднял брови, слегка удивившись вопросу.

«Вы серьёзно?»

«Абсолютно. Это же ключевой вопрос, Алексей. Если вы будете у власти, что вы выберете?»

Алексей задумался.

«Я думаю, что смертная казнь — это крайняя мера. Её нельзя вводить ради мести».

«Значит, вы допускаете её существование?»

«В редких случаях, возможно», — неохотно признал Даст. — «Но это должно быть чётко регламентировано. И только за такие преступления, которые угрожают жизни тысяч людей».

Госсип покачал головой.

«А вы знаете, что история показывает: революции часто вводят смертную казнь сразу же после победы?»

«Потому что это способ удержать власть», — резко ответил Даст.

«И вы думаете, что ваши люди смогут удержать власть без этого?»

Даст замолчал, сделав ещё глоток чая.

«Не знаю. Может быть, вы правы. Но мне хотелось бы верить, что мы сможем быть другими».

«Революции, Алексей», — начал Госсип, его голос стал мягче, — «это всегда баланс. Баланс между надеждой и страхом. Люди идут за вами, потому что вы даёте им надежду. Но если страх становится сильнее, всё рушится».

«Вы хотите сказать, что мы рискуем?»

«Конечно. Вы рискуете превратиться в тех, против кого боретесь».

Алексей усмехнулся.

«Я слышал это тысячу раз. И знаете, что я вам скажу? Мы не такие, как они».

«Пока», — мягко добавил Госсип.

«Что значит „пока“?»

«Пока у вас есть идеалы. Но власть меняет людей, Алексей. Она размывает границы, стирает принципы. Я не говорю, что вы превратитесь в диктатора. Но ваши соратники?»

Даст молчал, глядя на стакан с чаем.

Поезд замедлился, где-то вдалеке послышался скрип тормозов.

«Знаете, Борис Михайлович», — наконец сказал Даст, — «вы всегда умели выбивать из меня уверенность».

Госсип улыбнулся, поправляя очки.

«Это не моя цель, Алексей. Я просто хочу, чтобы вы были готовы ко всему».

«Я готов», — твёрдо сказал Даст, глядя на профессора.

«Посмотрим», — ответил тот, поднимая стакан. — «А теперь за ваше здоровье. И за то, чтобы ваш путь был правильным».

Они выпили чай, а за окном поезд снова начал набирать скорость, унося их в неизвестное будущее.

Внутри себя Даст чувствовал, что готов практически к любым трудностям. Он окончательно решил, что по прибытии в Крушд он создаст свою партию.

Так и появится оппозиционная левая партия «Повстанцы».

Глава 7. Первый шаг Евдакимовой

Зима укутала Припикс в хрупкий, снежный покров. Город казался замершим, но под этой тишиной бушевала скрытая буря. С каждым днём новости о новых арестах, протестах и давлении на студентов заполняли умы тех, кто ещё пытался сохранить в себе искру независимости.

Евгения Евдакимова сидела за своим письменным столом. На столе лежал её дневник, а рядом — чашка чая, из которой ещё поднимался тонкий пар. Она уже несколько минут смотрела на пустую страницу, пытаясь подобрать слова.

«Каждый раз, когда я вижу, что происходит вокруг, я чувствую, как внутри меня нарастает тревога. Но теперь тревога превращается в гнев. Гнев не на людей, которые боятся, а на тех, кто заставляет их бояться. Страх стал нашей реальностью, и мне больно видеть, как он разрушает всех нас».

Её рука замерла. Она почувствовала, что это не просто записи для самой себя. Это были слова, которые она должна была сказать вслух.

Днём Евгения шла по коридору университета, где уже царила привычная суета. Студенты обсуждали экзамены, перемену погоды и редкие успехи футбольной команды.

Но в глубине коридора, перед расписанием, она заметила знакомое лицо. Это был преподаватель истории политики, Иван Сергеевич Зотов, человек с острыми чертами лица и строгим взглядом. Его лекции часто касались современных событий, и он не скрывал своей лояльности к правительству.

На лекции Зотов, как всегда, говорил уверенно:

«Мы живём в эпоху стабильности, которую удалось достичь благодаря смелым реформам нашего лидера. Эти реформы обеспечили порядок и сделали возможным развитие нашей страны».

Евгения слушала, сжимая руки в кулаки. Она больше не могла молчать.

«Простите, Иван Сергеевич», — подняла она руку, и её голос прозвучал чуть громче, чем она ожидала. — «А как вы объясните, что этот порядок уничтожает свободу?»

В аудитории стало тихо. Зотов посмотрел на неё с явным раздражением.

«Евгения, вы молодая и, безусловно, наивная. Вы не понимаете, что свобода без порядка превращается в хаос».

Евгения встала. Её голос дрожал, но она не собиралась останавливаться.

«А порядок, который уничтожает свободу, превращается в диктатуру. Разве нет?»

Некоторые студенты захихикали, но большинство смотрели с интересом.

«Это сильные слова», — сказал Зотов, его тон стал ледяным. — «Вы хотите сказать, что нынешнее правительство ведёт нас к диктатуре?»

«Я хочу сказать, что когда людей сажают за карикатуру или за то, что они просто выражают своё мнение, это не похоже на свободу, о которой вы говорите».

В аудитории зашумели. Несколько студентов украдкой улыбнулись.

Зотов попытался вернуть контроль.

«Евгения, ваши слова опасны. Вам стоит задуматься, прежде чем бросаться обвинениями».

«Опасны не мои слова, а те, кто хочет их заглушить», — ответила она и села, чувствуя, как её сердце бешено колотится.

После занятий Евгения шла к выходу из университета. На улице её ждал Илюша, закутанный в шарф и тёплую куртку. Он стоял у лестницы, переминаясь с ноги на ногу, и выглядел явно раздражённым.

«Привет», — сказала Евгения, улыбнувшись.

«Привет?» — ответил он резко. — «Ты вообще собираешься мне что-нибудь рассказывать?»

Евгения остановилась, удивлённая его тоном.

«О чём ты?»

«О твоей новой страсти. О том, как ты играешь в героя перед всем курсом».

Она нахмурилась.

«Это не игра, Илюш. Ты сам видел, что происходит. Я просто не могу молчать».

«А ты не думаешь, что, пока ты „не можешь молчать“, кому-то из нас за это придётся заплатить?»

«Что ты хочешь сказать?» — её голос дрожал, но не от страха, а от гнева.

«Хочу сказать, что я устал стоять в стороне и смотреть, как ты рвёшься куда-то, где тебя могут сломать».

Она посмотрела на него, стараясь понять, что именно он чувствует.

«Ты переживаешь за меня? Или просто ревнуешь?»

Илюша отвёл взгляд.

«Может быть, и то, и другое».

«Илюш…» — она взяла его за руку. — «Я знаю, что это сложно для тебя. Но я не могу иначе. Если мы будем молчать, то кто тогда будет говорить?»

«Может, кто-то другой?» — с горечью ответил он.

Она посмотрела на него мягко.

«Если не я, то кто?»

Он не ответил. Вместо этого он слегка сжал её руку и сказал:

«Просто будь осторожна, ладно?»

«Я обещаю», — прошептала она.

Позже вечером она записала в своём дневнике:

«Сегодня я поняла, что мой голос вызывает не только одобрение, но и страх. Даже у тех, кто мне близок. Но если я не буду говорить, я потеряю себя. А это страшнее всего».

Она закрыла дневник, посмотрела в окно и долго сидела в тишине. За окном был Припикс — город, который ждал перемен, но боялся их.

Глава 8. Письмо, планы и срыв

Зимнее солнце тускло освещало окна Евгении Евдакимовой. В тот день она проснулась с ощущением, что мир вокруг неё изменился. После её выступления в университете что-то сдвинулось — одногруппники шептались, на неё смотрели по-другому.

Она подошла к двери, чтобы забрать утреннюю почту. Среди обычных конвертов лежал один, который сразу привлёк её внимание. Это было письмо.

Евгения вернулась в комнату и осторожно вскрыла конверт. На плотной бумаге аккуратным почерком было выведено её имя.

«Дорогая Евгения,

Ваше выступление в университете вдохновило многих, включая меня. Ваши мысли о свободе и порядке тронули моё сердце. Я хотел бы помочь вам донести ваши идеи до более широкой аудитории. Если вы готовы, я организую ваше выступление перед парламентом.

С уважением,

Борис Михайлович Госсип».

Евгения перечитала письмо несколько раз, прежде чем его отложить.

«Парламент?» — подумала она.

Позже в тот же день Илюша, как обычно, зашёл к Евгении. Он всегда знал, где искать ключ.

«Женя, ты дома?» — крикнул он, входя в комнату.

«Здесь», — отозвалась она, не отрываясь от письма.

Илюша заметил конверт на столе.

«Что это у тебя?»

«Письмо».

«Письмо? От кого?» — спросил он, подходя ближе.

Евгения, стараясь не выглядеть виноватой, ответила:

«От профессора Госсипа».

«От кого?» — его тон стал острым.

«Это известный политолог», — добавила она.

«И что ему нужно от тебя?»

«Он предложил мне выступить в парламенте».

Илюша побледнел, затем покраснел.

«В парламенте? Ты шутишь?»

«Нет, это серьёзно».

«Женя, а ты не думаешь, что он может быть… ну, не знаю, каким-нибудь маньяком?»

Она закатила глаза.

«Маньяком? Илюша, это профессор с мировым именем!»

«С мировым именем? А как насчёт того, чтобы ты подумала, что я тоже с именем? Личным? Я, между прочим, твой парень!»

Евгения отложила письмо и тяжело вздохнула.

«Илюш, ты сейчас ревнуешь к профессору?»

«Я ревную к его письмам», — буркнул он. — «Почему ты сразу не сказала мне?»

«Потому что ты бы всё равно устроил драму», — спокойно ответила она.

«Конечно! Потому что я вижу, куда это идёт!»

Евгения покачала головой.

«Послушай, если тебе не нравится, что я делаю, ты можешь не приходить».

Он замолчал, чувствуя, что спор заходит в тупик.

«Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности», — наконец сказал он.

«Я знаю», — ответила она, мягко улыбнувшись. — «И я ценю это».

29 января 2014 года. Здание парламента.

Евгения стояла за кулисами, готовясь к своему первому крупному выступлению. Борис Госсип помог ей написать речь, отточить интонации и продумать каждый аргумент.

«Ты справишься», — сказал он, похлопав её по плечу.

Тем временем в зале для зрителей Илюша уже занял своё место. Он не хотел приходить, но любопытство победило. Ему казалось, что он обязан поддерживать Евгению, даже если это значило сидеть среди совершенно незнакомых людей.

Рядом с ним сидел мужчина в длинном плаще и капюшоне, скрывающем лицо.

«Простите, вы здесь давно?» — спросил Илюша, пытаясь завязать разговор.

Мужчина обернулся, слегка приподняв капюшон. Под ним открылась строгая, уставшая бородатая физиономия.

«Достаточно давно, чтобы понять, что это место стало пустышкой», — ответил он.

«Сильно сказано», — заметил Илюша, пытаясь скрыть смущение.

«Здесь больше говорят, чем делают», — продолжил мужчина.

«А вы кто? Политический обозреватель?»

Мужчина усмехнулся.

«Можно и так сказать».

«Интересно», — ответил Илюша. — «И что вы здесь делаете?»

«Наблюдаю за тем, как продолжают рушить то, что я построил».

Илюша нахмурился.

«Построили? А вы, случайно, не…»

«Да», — спокойно ответил мужчина, снимая капюшон. — «Я — Фёдор Мазиров».

У Илюши глаза округлились.

«Мазиров?! Тот самый?!»

«Тот самый», — подтвердил он, с лёгкой улыбкой на губах.

«Вы! Вы разрушили нашу страну! Вы отдали её Валайкову! Вы… вы просто…»

Мазиров тяжело вздохнул.

«Молодой человек, вы, кажется, сейчас чуть не подавились своими эмоциями».

«Подавился?! Я подавлюсь вами, если вы не уйдёте!»

«Тише, тише», — спокойно сказал Мазиров. — «Я понимаю ваше негодование».

«Понимаете? Понимаете?! Вы…»

Но прежде чем Илюша закончил свою фразу, из-за кулис послышался голос:

«Тишина в зале, пожалуйста!»

Евгения начала свою речь, но в зале было слишком шумно. Споры Илюши с Мазировым привлекли внимание, и охранники подошли, чтобы разнять их.

«Молодой человек, если вы не успокоитесь, нам придётся вас вывести», — сказал один из охранников.

«Да пожалуйста! Но только вместе с ним!» — выкрикнул Илюша, указывая на Мазирова.

Зал зашумел, а Евгения замерла, видя, как разгорается хаос.

«Женя, это он!» — закричал Илюша, указывая на Мазирова.

Она только покачала головой, не веря своим глазам.

В итоге выступление пришлось прервать, а Илюшу и Мазирова вывели из зала.

Вечером Евгения сидела в своей комнате, не в силах поверить, как всё обернулось.

Илюша постучал в дверь.

«Женя, я всё испортил, да?»

«Да, Илюша».

«Прости», — пробормотал он.

«Если ты ещё раз увидишь Мазирова, лучше промолчи», — сказала она, не глядя на него.

Он вышел, оставив её в одиночестве.

«Как мы дойдём до изменений, если даже между нами хаос?» — записала она в дневнике перед тем, как уснуть.

Глава 9. Крушд. Начало повстанцев

1 февраля 2014 года

Поезд пересекал заснеженные холмы региона в Дуровске — Крашфанк, продвигаясь всё ближе к его столице — городу Крушд. За окном мелькали деревушки с остроконечными крышами и узкие дороги, скрытые снегом.

Алексей Даст сидел в своём купе, листая записи в блокноте. Он тщательно готовился к поездке, зная, что Крушд — не просто город. Это символ культурного и политического наследия региона, место, где можно зародить нечто большее.

«Если я хочу создать партию, то начну здесь. В Крушде», — думал Алексей, делая пометки.

Скрип тормозов, и поезд замер на станции Крушда. Алексей вышел на перрон, вдохнув свежий морозный воздух. Здание вокзала выглядело внушительно: высокие арочные окна, украшенные витражами, и массивные каменные стены напоминали о богатой истории города.

«Алексей Даст?» — окликнул его мужчина, стоявший у выхода с платформы.

Это был Сергей Лапин, активист и местный организатор, с которым Алексей связался заранее. Лапин выглядел уверенно: высокий, с тёплым шарфом, наброшенным на плечи, и чуть задумчивым взглядом.

«Да, это я», — ответил Алексей, пожимая руку Сергея.

«Добро пожаловать в Крушд. Ну что, поехали, покажу тебе город».

Когда они выехали с вокзала, Алексей сразу заметил контраст. Узкие мостовые были покрыты свежим снегом, но изящные здания, напоминающие европейские соборы, возвышались над городом, словно охраняя его.

В центре, на возвышенности, стоял Крушдский собор с двумя симметричными башнями, устремлёнными в небо.

«Красиво, правда?» — заметил Сергей, глядя на собор.

«Не то слово», — кивнул Алексей. — «Этот город словно вырван из другой эпохи».

«Так и есть. У нас богатая история. Но ты же сюда не ради экскурсий приехал, верно?»

Алексей усмехнулся.

«Верно. У меня есть план».

Сергей мельком посмотрел на него, но не стал задавать вопросов.

Они остановились в небольшом кафе на центральной площади. Это место было уютным, с панорамными окнами, выходящими на величественный замок Крушда.

Сергей заказал два кофе и сел напротив Алексея.

«Ну, рассказывай, что задумал».

Алексей сделал глоток кофе и откинулся на спинку стула.

«Сергей, ты знаешь, что я давно борюсь с системой. Но одиночка ничего не добьётся».

«Ты хочешь сказать, что…»

«Именно. Я хочу создать свою партию».

Лапин замолчал, обдумывая слова.

«Партию? Это амбициозно. Но почему именно Крушд?»

Алексей поставил чашку на стол

«Крушд — это символ. Это не просто столица Крашфанка, это место, где ещё осталась надежда. Здесь люди ценят свою историю и гордятся своей культурой. Они не боятся думать, что можно жить иначе».

«Звучит красиво», — сказал Сергей. — «Но люди здесь устали. Им нужны не только слова».

«Я это понимаю. Поэтому я хочу начать с малого. Мы будем говорить с людьми, слушать их. Но самое главное — дать им понять, что у них есть выбор».

Сергей кивнул.

«И как ты собираешься назвать свою партию?

Алексей немного помолчал, а затем ответил:

«Повстанцы».

После кофе они отправились к замку, который возвышался над городом. Его массивные стены, покрытые инеем, выглядели внушительно, а высокие башни словно напоминали о славном прошлом.

«Этот замок — символ сопротивления», — сказал Сергей, когда они поднялись на вершину холма. — «Его защищали от врагов больше ста лет назад. И знаешь, кто их победил?»

«Кто?»

«Люди. Не короли, не солдаты, а обычные люди, которые решили, что больше не будут подчиняться».

Алексей посмотрел на город, раскинувшийся у подножия холма.

«Возможно, и сейчас всё зависит от людей».

Вечером, вернувшись в гостиницу, Алексей открыл блокнот и написал:

«Сегодня я увидел, что Крушд — это место, где можно начать. Люди здесь ещё не потеряли веру в свои силы. Завтра я расскажу им, что они могут изменить свою жизнь. А потом мы вместе изменим весь Союз».

Закрыв блокнот, он улыбнулся. Это только начало.

Глава 10. Агитация. Первый митинг

2 февраля 2014 года

Утро в Крушде началось с сырого ветра и мелкого снега, который уже давно перестал удивлять местных жителей. Алексей Даст встал рано, собираясь провести первый день агитации. После вчерашнего разговора с Сергеем Лапиным он понял, что Крушд — это не просто столица региона Крашфанк, а место, где изменения нужны как нигде больше.

«Люди здесь привыкли к своему страху. Но это не значит, что они не хотят перемен. Просто они забыли, как это — верить в лучшее», — записал Алексей в блокнот, прежде чем выйти из своей маленькой гостиницы.

Рынок в Крушде располагался у старой площади, окружённой готическими зданиями и небольшими лавками. Место выглядело оживлённым, но даже в суете чувствовалась какая-то тяжесть, словно люди работали на автомате, не ожидая от жизни ничего нового.

«Вот здесь мы и начнём», — сказал Сергей, оглядывая ряды. — «Это сердце города. Если ты хочешь, чтобы тебя услышали, начни с рынка».

Алексей кивнул, доставая из сумки стопку листовок.

«Доброе утро», — обратился он к пожилому мужчине в старой ушанке, который стоял у прилавка с рыбой. — «Мы хотим рассказать вам о том, как можно изменить вашу жизнь».

Мужчина поднял голову, посмотрел на Алексея и прищурился.

«Изменить жизнь? А вы кто такой?»

«Меня зовут Алексей Даст. Я приехал, чтобы…»

«Что-то внешность у вас не крашфанковская», — перебил старик, недоверчиво разглядывая его лицо. — «Небось из центра?»

«Да, я из центральной Дуровски», — спокойно ответил Алексей.

Старик фыркнул, ставя мешок с рыбой на прилавок.

«Терпеть вас не могу, чертовы центарльные визеграды! Вы только приезжаете сюда, чтоб нас поучать, а потом обратно в свои дворцы катитесь!»

«Дедушка, давайте без предвзятости», — вмешался Сергей, стараясь смягчить ситуацию. — «Алексей приехал, чтобы помочь».

«Помочь?» — старик перевёл на него взгляд, иронично подняв брови. — «Помогайте Припиксу, а нас оставьте в покое!»

Алексей, понимая, что ситуация накаляется, решил попробовать другой подход.

«Я понимаю, что вы разочарованы», — начал он. — «Но я здесь не для того, чтобы поучать. Я приехал, чтобы понять, как помочь».

«Понять?» — старик покачал головой. — «У нас тут одно понять можно: рыбы дохнут, шахты закрывают, а на улицах только снег и бродяги. Что ещё понимать-то?»

«Всё не так плохо», — попытался вмешаться Сергей.

«Это кто?» — старик ткнул пальцем в Сергея. — «Твой охранник?»

«Нет, это мой друг», — ответил Алексей.

«Ага, понятно», — буркнул старик. — «Сначала приезжаете вдвоём, а потом начинаете колоннами маршировать».

Алексей сжал в руке листовки и сделал глубокий вдох.

«Послушайте, я знаю, что вас раздражает. Но если мы объединим усилия, то…»

«Усилия? Ты усилия на стройке видел? Или только в зале парламента с бумажками сидишь?»

После небольшой паузы старик неожиданно протянул листовку обратно Алексею.

«Забирай. Мне эта бумага ни к чему. У меня костёр в печи и так горит».

Когда они отошли, Сергей усмехнулся.

«Ну что, теперь ты знаешь, как любят приезжих?»

«Определённо», — улыбнулся Алексей. — «Зато честно».

Несмотря на сложный старт на рынке, Алексей и Сергей не сдавались. В тот же день они решили организовать небольшой митинг на центральной площади Крушда. Это было рискованно, но Алексей знал: если кто-то придёт, это уже будет успех.

Сергей обзвонил активистов, а Алексей с утра раздавал листовки и приглашал людей прийти.

«Митинг?» — спросил один из прохожих, молодой мужчина с угольной пылью на лице. — «Вы серьёзно?»

«Да, мы будем говорить о том, что волнует всех нас», — уверенно ответил Алексей.

«Ну, попробуйте. Но я не верю, что кто-то придёт», — ответил мужчина, пожав плечами.

В три часа дня на площади начали собираться люди. Сначала их было немного: несколько женщин с детьми, несколько молодых рабочих, пара студентов. Алексей стоял у импровизированной трибуны, представлявшей собой старый ящик из-под яблок.

«Ну что, начнём?» — спросил Сергей.

«Начнём», — кивнул Алексей.

Он встал на ящик и взглянул на собравшихся.

«Добрый день, друзья. Я здесь не для того, чтобы учить вас жизни. Я здесь, чтобы говорить о том, что волнует нас всех. О несправедливости, о равнодушии власти, о том, что у нас отнимают будущее».

В толпе раздался гул одобрения.

«Но я хочу сказать: мы можем изменить это. Да, это будет сложно. Да, нас ждут препятствия. Но если мы будем вместе, если мы будем говорить и действовать, нас услышат».

«А если не услышат?» — выкрикнул кто-то из толпы.

«Тогда мы будем говорить громче!» — ответил Алексей, и толпа зааплодировала.

На площади появились двое полицейских. Они не вмешивались, но их присутствие было достаточно красноречивым.

«Ну что, Алексей, это только начало», — сказал Сергей, наблюдая за ними.

«Пусть смотрят. Мы ничего не нарушаем», — ответил Алексей, но внутри почувствовал напряжение.

Анна Ларцкая стояла в стороне, скрытая в тени одного из готических зданий, наблюдая за происходящим на площади. Её фигура, облачённая в тёмное пальто, сливалась с окружающими тенями. Она внимательно смотрела, как Алексей Даст ведёт свой первый митинг.

«Он действительно храбр, раз осмелился начать здесь, в Крушде», — думала она, слегка прикрыв лицо шарфом, чтобы оставаться незаметной.

Её взгляд переместился на толпу. Люди слушали внимательно, многие кивали, соглашаясь. Это было необычно для Крушда, где подавляющее большинство уже давно перестало верить в перемены.

«Но слушать — это одно. Встать и действовать — совсем другое», — размышляла она, оглядывая лица рабочих и студентов.

Вдруг она заметила двух полицейских в форме. Они стояли у края площади, явно наблюдая за происходящим. Один из них держал блокнот, записывая что-то, второй неотрывно сканировал толпу. Их присутствие сразу бросалось в глаза, и Анна почувствовала, как напряжение в воздухе усилилось.

«Началось. Власти всегда действуют одинаково. Сначала наблюдают, потом запугивают, а потом начинают действовать», — подумала она, прикидывая, насколько серьёзно всё может закончиться.

Она отошла в сторону, скрываясь за углом здания. Достала телефон, набрала номер и, немного помедлив, произнесла:

«Это Ларцкая. Уберите полицию с площади. И только попробуйте мне не сообщить, если кто-то из активистов будет задержан».

Голос на другом конце что-то ответил, и она повесила трубку.

Вернувшись на своё место, Анна заметила, как полицейские начали медленно уходить с площади. Толпа облегчённо вздохнула, не заметив, как изменился общий настрой.

«Хорошо. Пусть у них будет этот день.», — подумала она, разворачиваясь и уходя в противоположную сторону.

Её шаги были ровными, взгляд спокоен. Она знала, что митинг закончится мирно. Но в её голове уже выстраивался план, как она будет следить за тем, что будет происходить дальше.

Поздно вечером Алексей вернулся в гостиницу. Он был измотан, но доволен. В блокноте он написал:

«Сегодня мы сделали первый шаг. Люди слушали нас, и это главное. Но я знаю, что это только начало. Завтра будет сложнее, но я готов».

Он отложил ручку и закрыл глаза. За окном Крушд всё так же укрывала снежная мгла, но в сердце города уже горела маленькая искра перемен.

Глава 11. Второй митинг

3 февраля 2014 года

Утро в Крушде выдалось на удивление солнечным. Алексей Даст, проснувшись раньше всех, сидел за столом в своей небольшой гостинице и перечитывал записи в блокноте. Митинг накануне оказался успешным: люди слушали, аплодировали, а самое главное — никто не пострадал.

Но Алексей знал, что это было только началом. Мирный исход первого митинга вовсе не означал, что власти оставят их в покое.

«Люди увидели, что можно говорить. Теперь нужно показать, что можно и действовать», — записал он, прежде чем спуститься в холл, где его уже ждал Сергей.

Сергей Лапин выглядел усталым, но довольным.

«У нас хорошие новости», — сказал он, протягивая Алексею чашку кофе.

«Какие?»

«После вчерашнего митинга несколько человек хотят присоединиться к нашему движению. У них есть свои идеи, да и руки, чтобы помочь».

«Это отлично», — кивнул Алексей. — «Где они?»

«В старой библиотеке. Мы решили, что это будет хорошее место для встреч».

Они направились туда через центральную площадь, которая утром была практически пуста. В библиотеке их уже ждали.

«Алексей, это наша команда», — сказал Сергей, когда они вошли в помещение.

За длинным деревянным столом сидели пятеро человек. Среди них были молодой парень в очках, женщина средних лет с решительным выражением лица, двое студентов и мужчина с окладистой бородой.

«Я Марина», — представилась женщина. — «Работала в школе, пока её не закрыли. Хочу вернуть детям возможность учиться».

«А я Игорь», — добавил бородатый мужчина. — «Бывший шахтёр. Работы нет, но у меня есть много свободного времени».

Остальные тоже коротко рассказали о себе. Алексей внимательно слушал, записывая имена и идеи.

«Мы рады, что вы с нами», — сказал он, когда все закончили. — «Но нам нужно больше. Больше людей, больше разговоров, больше действий».

«У нас есть одно предложение», — сказал один из студентов. — «Как насчёт провести ещё один митинг, но в этот раз привлечь больше людей?»

«Это возможно», — кивнул Алексей. — «Но мы должны быть готовы к тому, что власти начнут действовать активнее».

В тот же день, когда Алексей вернулся в гостиницу, к нему подошёл Сергей с мрачным выражением лица.

«У нас проблемы», — начал он.

«Что случилось?»

«Вчерашнего митинга хватило, чтобы полиция начала действовать. Одного из рабочих, который выступал вчера, уже вызвали в участок».

Алексей нахмурился.

«Они хотят запугать нас».

«Да. И если мы не покажем, что готовы заступиться за своих, люди начнут бояться».

Алексей задумался.

«Мы не будем молчать. Завтра утром я хочу поговорить с этим рабочим. Если они попытаются что-то сделать, мы сделаем это публичным».

Вечером Алексей получил неожиданное сообщение. Оно было от Анны Ларцкой, которая предложила встретиться в небольшом кафе на окраине города.

Когда он вошёл, она уже ждала за столиком у окна.

«Рад видеть вас снова», — сказал Алексей, садясь напротив.

«Я тоже», — ответила она, пододвигая ему чашку кофе.

Несколько секунд они молчали, прежде чем Анна заговорила:

«Вы понимаете, что теперь вы на прицеле?»

«Да. И я готов к этому».

«Это хорошо. Но одного энтузиазма недостаточно. Вам нужны ресурсы, связи и люди, которые знают, как работать в таких условиях».

«И вы хотите помочь мне?»

Она слегка улыбнулась.

«Пока что я просто наблюдаю. Но есть одна вещь, которую вы должны понять: если вы начнёте войну с системой, она не пощадит вас».

«Я это понимаю».

Анна изучающе посмотрела на него, затем добавила:

«Тогда продолжайте. Но если вам понадобится совет, вы знаете, где меня найти».

На следующий день команда Даста начала планировать второй митинг. На этот раз они хотели привлечь больше людей, сделать его более организованным.

Марина предложила связаться с учителями, которые также пострадали от закрытия школ. Игорь взялся за рабочих из шахтёрского района.

«Если мы покажем, что за нами стоят люди, это будет сильным сигналом», — сказал Алексей.

Когда второй митинг состоялся, людей было больше, чем в первый раз. На площади снова появились полицейские, но и на этот раз они не вмешивались.

Алексей чувствовал, что это только начало.