Бесплатный фрагмент - У мыслей на краю

Я просто лишь вплетаю в строки,

Бродя меж мира суеты,

Свои эмоции и чувства,

Переживанья и мечты.

Пишу отнюдь не для себя я,

Хочу лишь радовать народ,

Желаю капельку признанья,

А слава к чёрту пусть идёт!

---

На шее скрещены мечи

Гладиатор

Добро и зло

Нефилим

Триста спартанцев

Варяги

Ратник

Извечный спор

Легион (песня)

Тумстоун (песня)

---

Империя полна рабов,

Чтоб покупать и продавать,

Империя полна людей,

Которых можно убивать.

Гладиатор

Димахер обнажил мечи,

Вокруг трибуны разжигая,

Сегодня четверо рабов

Дорогу к славе преграждают.

В смятении пустом стоят,

Как зверь, в неволе озираясь,

Пред ними Рима чемпион,

Что путь к спасению преграждает.

Резня — есть пища для толпы,

Ведь хрупкость жизни опьяняет,

Суля побег из нищеты,

Чудовищ алчных порождает.

Спартак! Взрывается, ревёт,

Гудит арены серый камень,

За жизни схватка начата,

Исход лишь для рабов печален.

Отринув страх, сошлись в бою,

Друг к другу с воплем набегая,

Вращенья быстрые клинков

О жертвах скорых предвещают.

Пал первый, не успев взмахнуть

Своим тупым клинком ни разу,

С фонтаном меч пронзает грудь,

Найдя, где сердце билось сразу.

Тяжёлый молот просвистел,

Нагрудник зацепив немного,

Второй отчаянно взревел,

Когда мечи вонзились в ногу.

Отпрыгнув кувырком вперёд,

Атаки в спину избегая,

Димахер в пируэт идёт

И горло третьему вскрывает.

Непросто покорить толпу,

Что на трибунах восседает,

Троих он мастерски сразил,

С последним точки все расставит.

Четвёртый вышел со щитом,

Орудуя мечом умело,

Атакой быстрой подоспев,

Рассёк плечо ударом слева.

Спартак парировать успел,

Не ожидая выпад дерзкий,

Шаг в сторону, слегка подсел,

И плоть рассёк клинками зверски.

В мгновенье силы потеряв,

И меч, и щит из рук упали,

Невольно на колено встал,

Взор боль и горечь застилали.

Вновь кровью окроплён песок,

Толпа беснуется, взывает,

Агонии увидеть смерть

Почуять кожею желает.

Стоит поверженным один,

В последних вздохах время тает.

С поникшим взглядом, обречён,

Лавиной шум всё нарастает.

Народ скандирует: «Убей!»,

Расправы скорой предвкушая,

На милости перста теперь

Развязку кровью вопрошая.

На шее скрещены мечи,

Холодным лезвием ложатся

Два гладия, как палачи,

Готовы хваткой смертной сжаться!

Встав, император подал жест,

И чернь безликая завыла,

Сомкнувшись, острые клинки,

Ворота в Стикс опять открыли.

Толпа безумствует: «Спартак!»,

Но тот призывам не внимая,

Стоит в гнетущей тишине,

Хотя арены зов пылает!

Глаза печальные закрыв,

Свой взор к светилу обращая,

Ни чувств, ни боли, ничего,

Лишь образ Суры представляет.

Дыханье теплится в груди,

В дремучей клетке пребывая

Вчера сломался хрупкий мир,

Сегодня не живёт — страдает.

Он помнил, как в рассветный час,

Проснувшись, нежно улыбались,

Как чувства, губы и глаза

В друг друга страстно погружались.

Он вспомнил тот ненастный день,

Когда свободу их отняли,

В холодных, ржавых кандалах

В великий Рим служить погнали.

Он проклял полный боли миг,

Когда узрели его очи,

Как жизнь покинула её,

И свет угас в кромешной ночи.

Был смысл жизни только в ней,

И с именем её сражался,

Желая дать свободу ей,

Как будто лев свирепый дрался.

Он бог арены и меча,

Сраженье — часть его натуры,

Когда творит — толпа ревёт,

Но нужно ль всё теперь без Суры?

Хоть вчетвером на одного,

Исход сраженья был не важен,

Нет мира больше без неё,

Судьба и жребий путь укажут.

Ночь не важна, не важен день,

И только искрами мерцали

Воспоминания о ней,

О той, навеки что отняли.

И разум боли гнев сломал,

Все грани жизни потеряли,

Ходил по кругу, как слепой,

В объятьях давящей печали.

Внутри него горел пожар,

Углями жара полыхая,

Снаружи будто не живой,

Как призрак в дымке угасая.

Хотел кричать, но как немой,

Слова лежали тяжким грузом,

Цепями исступленья рвут

Сердечных горестей обузы.

Сразил сегодня четверых,

Последний всех достойней бился,

Его он только что казнил,

Ещё один ему приснится.

Жизнь гладиатора ничто,

Господской прихоти игрушка,

Победа только или смерть,

Ну, а Арéс решит, кто лучший.

В веках идущие на смерть,

За грош убийством развлекая,

Свободу в муках обретут,

Конец трагический встречая.

Мы смотрим в закрытые книги,

Пытаясь увидеть их суть.

Пустой заголовок читая,

Не пробуем вглубь заглянуть.

Добро и зло

Распятый на кресте палач

Сквозь боль и слёзы улыбался,

Едва дыша, под крик и плач

Словами веры упивался.

Он с всепрощением смотрел,

С тоскою на народ взирая,

А люд, что змей гнездо, шипел,

Проклятьем скверным осыпая.

«Висит презренный душегуб!

Не будет велика потеря!

Заплатит за деянья плут,

Казнить отступника немедля!»

Кругом толпился местный сброд

И с осуждением глядели,

Кричали: «Пусть скорей помрёт!

Нечистый сын с душою зверя!»

Кто посмелее подбегал

И, взяв с земли тяжёлый камень,

В него с усердием бросал,

На коже выбивая раны.

Малец, раздразненный толпой,

В лицо пустил булыжник острый,

Он видел старшего пример,

Поддавшись чувству общей злости.

И каждый плюнуть подходил,

Никто ничуть не сомневался,

«Он демона внебрачный сын!» —

С надрывом кто-то чертыхался.

«Тебе досталось поделом,

Жить на земле таким негоже!

О, что ж ты, изверг, сотворил!

Сгубил младенца, злая рожа!»

В округе траур сплошь стоял,

Рыдали слуги и вельможи,

Истошно герцог причитал,

Ребёнок всех ему дороже.

Ведь сына у него отнял

Тот бес, что на кресте распятый,

«Он недостаточно страдал,

Гори в аду, сатир хвостатый!»

С досадой герцог говорил:

«Слаба расправа для лихого,

Хочу, чтоб скорбь он ощутил,

И нет ему пути иного!»

«О, как же низко поступил

Великий рыцарь — вестник Бога,

Что кодекс чести верно чтил,

Ведь к святости его дорога».

Убийца благородно жил,

Без страха и упрёка рыцарь

В священном ордене служил

И при дворе был важной птицей.

Известным был сей знатный род,

В войне прославился потомок,

Он с детства посещал приход,

И образован был, и ловок.

Крестовых битв его не счесть,

Язычников сложил немало,

Пустыни видел он песок

И соль морей, и океанов.

Казалось, он хотел сбежать

От той судьбы, что мысли точит,

Но путь обратно приводил,

И снова ужас правит ночью.

И не хотел он исполнять

Тот замысел, что уготовлен,

Но, видя смерти жуткий тлен,

В своих желаньях был не волен.

Застила очи грязь и кровь,

Уже едва бедняга дышит,

А в голове всё тот же сон,

В котором с детства ясно слышит.

Как вновь исполнен криком он,

Холодный пот, мороз по коже,

И рыцарь золотым мечом

Сечёт с плеча младенца ложе.

А после оный на кресте

Распят, оплёванный толпою,

И гвозди острые в руке,

Вгрызаясь в плоть, калечат волю.

Тревожит мысли вещий сон,

Который хочет он не видеть,

Но с каждым разом глубже он,

И из пучин уже не выплыть.

Дитя желая он спасти,

К кроватке малой пробирался,

Но всё не мог к ней подойти

И в бездну тёмную срывался.

А если рыцарь был сражён,

И отворив скорей забрало,

Убитым оказался он,

Броня его лицо скрывала.

А после мальчик подрастал,

Меняя образ свой невинный,

И над землёю он летал

На крыльях дьявола старинных.

В глазах его горящий Мир

И пир чумы кругом багровый,

Он смертью грозно управлял,

Установив порядок новый.

Лежат в канавах стар и млад,

А кто живой — пощады просит.

Но он не слышит их мольбы

И с блажью миллионы косит.

Объяты города огнём,

А едкий дым повсюду пышет,

Кошмаром воздух опьянён,

И смерть ненастным смрадом дышит.

Бежит горящий чёрный конь,

В агонии пустой пылая,

И с пеною у рта он ржёт,

Чтоб боль утихла он желает.

Картину эту созерцал

Ребёнок герцога безликий.

Его корону украшал

Фамильный герб со змееликим.

Он молвил: «Сгинет всё живьём

И муки адские познает,

Кромешной тьмой ваш Мир сражён,

А души пусть в огне пылают!»

Предвиденья великий дар,

Как будто в наказанье послан,

И ты в лесу совсем один

Блуждаешь меж безмолвных сосен.

Плебеям не дано познать,

Что долю в жизни выбирают.

Себя ли в жертву принести?

Иль хаос Мир пусть наполняет?

Мог рыцарь быть среди людей,

Свой век спокойно доживая,

И не исполнить выбор сей,

Где он младенца убивает.

Дождавшись края света час,

Уйти почтенною судьбою,

Где он герой средь серых масс,

В той, что кричит сейчас толпою.

И вот перед кроваткой он

В доспехах чёрных облачённый,

Малютка спит невинным сном

Под палантином золочёным.

И стиснув крест, что было сил,

Тяжёлый меч в него вонзает,

Кровавый след, душевный стон,

Себя он просто презирает!

Деянья труд невыносим,

Собрав последний сгусток воли,

Он, как подкошенный, упал,

И горьким плачем выл от боли.

Распятый рыцарь на кресте,

Безмерно верою служивший,

Себе шепча, он говорил:

«Я лишь глупец, дитя убивший!»

Деянье злое сотворив,

Расправой смерть себе оставил,

Свой тяжкий грех не отрицал,

На эшафот себя отправив.

И знал бы юный тот наглец,

Кидавший поострее камень,

Что на кресте распят мудрец,

И глубже в его сердце раны.

Кто сможет верный дать ответ,

Какой судьбе дóлжно сложиться?

Бывает меньшая ль из бед?

Иль апокалипсу случиться?

И вправе ль мы тогда решать?

Баланс вещей не нарушая.

Превозносить иль наказать?

Истоков истины не зная.

Не существует абсолют:

Добро и зло во всём живут.

И ангел может погубить,

А демон искренне любить.

Нефилим

Рождённый Солнцем и Луной,

Несущий слово пред собой,

Таил в себе и тьму и свет,

Небес неведомый секрет.

Расправив крылья за спиной,

Что сверху чёрные как смоль,

А снизу белы и чисты,

Подобно лебедя персты.

Всё выше над землёй взлетал,

Познать, кто он, скорей желал,

Над облаками воспаря,

Предстал у Бога алтаря.

Пред ним колено преклонив,

Глаза смиренно опустив,

Коснувшись образа его,

Спросил: «Я создан для чего?»

Степенный старец поднял взгляд,

Сияньем был его наряд,

С улыбкой дружеской обнял

И тихим голосом сказал:

«Ты, Нефилим, защитник рода,

Божественна твоя природа.

Прекрасный ангел — мать твоя,

Ну а отец, увы, не я.

В любви греховной ты родился,

При свете лунном появился,

Не должен встретить был рассвет,

Но у чудес предела нет.

Когда тебя на руки взял,

Я свет невинный увидал.

Лучом ты праведным светился,

И меч мой вдруг остановился.

Решил: не стану я губить,

Тебе на белом свете — быть.

И не ясна судьба твоя.

Теперь святой ты, как и я».

«Но кто отец мой? — он спросил. —

Поведай Боже, нет уж сил

В незнании немом бродить,

Во тьме вопросов горько жить.

Ещё скажи, я должен знать,

Жива ль на свете моя мать?

Хочу увидеть поскорей,

Заботу сына ей отдать».

Сменившись в голосе старик,

Склонивши лучезарный лик,

На пропасть указав рукой,

Не смог ответить напрямик:

«Что суждено — тому и сбыться.

Ты должен в царствие спуститься,

Где правлю, Нефилим, не я,

А сущность тёмная моя.

Словами мне не передать,

Всего того, что хочешь знать.

Чтоб взору истина открылась,

Далёкий путь тебе держать.

В пучину, где не виден свет,

Где полумрак и солнца нет,

Лишь в преисподней побывав,

Найдёшь в душе своей ответ.

Идёшь ты к моему врагу,

Сопроводить я не смогу.

Но в землях скорбного забвенья

Благословеньем помогу.

Давно с злодеем этим спор,

Он ловок был и был хитёр.

Деяньем подлым ранил сердце,

Лишил отрады гадкий вор.

К нему явившись, победил

И в чувствах гневных проучил,

В его же царстве, в наказанье,

В цепях тяжёлых заточил.

Суровый вынес приговор —

Висеть распятым в чреве гор.

И не найти ему спасенья,

Вовек нести меж мук позор».

Как будто снова там старик,

В очах застыл печали миг.

Воспоминания открыли

Укромно спрятанный тайник.

Очнувшись, вновь продолжил речь:

«Возьми мой светозарный меч,

Преграды лезвие не знает,

Тебя он сможет уберечь».

Глагол в подспорье получив,

Клинок меж крыльев водрузив,

Упал он соколом, спускаясь,

В пучину крылья устремив.

Всё дальше в глубину летит,

А сердце юное стучит,

Вот-вот и бездна роковая

Осколки неба поглотит.

В глубинах Мира он сейчас,

Во тьме мерцают орды глаз.

Ступает, страхи презирая,

Хоть стыла кровь его подчас.

Коснувшись омута, идёт,

Начав нелёгкий свой поход,

К доселе далям неизвестным,

Где только лихо и живёт.

Волной пронёсся жуткий рык,

Несметной стаи злобный крик,

Что даже земли содрогнулись,

А воды вспенились в сей миг.

Холодный голос прорычал:

«Наглец с небес сегодня пал,

Ни шагу больше ты не ступишь,

Конец бесславный твой настал!»

Юнца желая разорвать,

И душу светлую отнять.

Клыки и когти навострив,

Псы ада стали окружать.

Один стоит перед толпой,

Сильнее меч сжимая свой,

Готов он с мерзостью сразиться,

Вступить с врагом в неравный бой.

И вот священный меч разит,

Подобно пёрышку кружит,

Что на ветру легко порхав,

Вздымаясь над землёй, летит.

Всё прибывал лавиной рой,

Нависнув грузною гурьбой,

Сошёл, и шансов не оставя,

Накрывши ангела собой.

В тех новях, где царила ночь,

Не в силах чувства превозмочь,

Сияньем черным воспылав,

Он взмыл, врагов откинув прочь.

Безмерным пламенем горя,

Метались языков края,

Слепящим светом разносясь,

Эреб подземный озаря.

Смиренно пали перед ним,

Пред тем, кто пламенем гоним,

Свой облик ангела сменив,

Предстал Властителем глубин.

С поклоном высший демон встал:

«Об этом часе предрекал

Наш длани тёмной господин,

С которым силой ты един.

Поведав нам, что в день один

Его найдёт родимый сын,

Избавив разом от страданий,

И трон займёт сиих пучин.

Тебя к отцу я проведу,

Но сам преграды не пройду.

Их только избранный минует,

И чары древние падут».

И вот очам предстал проход

С тропой, что между гор ведёт,

Вокруг неё бушует ветер,

Никто сквозь бурю не пройдёт.

Вращая кольца из камней,

Беснуясь тысячей плетей,

Зловещим воплем восклицав:

«Иди назад, глупец, скорей!»

Вновь Нефилим не задрожал,

А слово вечное держал,

Сокрытых знаний край не знавших,

Что Всеотец в дорогу дал.

Застыли глыбы, вихрь стих,

Он силой мысли двигал их.

Свой путь продолжив по мосту,

Что выложил сейчас из них.

Вдали, прикованным к скале,

Томился жнец в кромешной мгле.

Вгрызаясь в плоть тугие цепи

Сжимали демона в петле.

«Я верил, что наступит день, —

Промолвила большая тень. —

Когда закончатся мученья,

И месяц явит избавленье.

Тебя, мой сын, мечтал увидеть,

Меня ты должен ненавидеть.

Прости, я искренне скорблю

И смертью грех свой искуплю.

Лишь раз на свете счастлив был,

Когда Роксану полюбил.

Так звали маму, сын, твою.

Сейчас она уже в раю.

Её увидев в первый раз,

Рассудок потеряв тотчас,

Не смел пред ней я показаться,

Но так мечтал за руки взяться.

Я дев прекрасней не встречал,

И жизнь свою бы ей отдал.

Пылало сердце ледяное,

Когда улыбку вспоминал.

И так случилось, дивно диво —

Меня Роксана полюбила,

Нарушив неба злой запрет,

Таким как я, в них места нет.

За руку взяв, со мной сбежала,

Женою мне любимой стала,

Даруя подземелью свет

И душам ласковый рассвет.

Но счастью не дано продлиться,

Секрету долго не укрыться,

Один из слуг меня предал,

И тут беда в окно стучится.

Всевышний воинство поднял,

Рать ангелов своих собрал.

Их в царствие моё направил,

И грянул бой без лиц и правил,

Кипела грохотом резня,

Друг друга изредка тесня,

Крушила тьма, крушил и свет,

Исполнив давний свой обет.

Омылся кровью адов мир,

На поле брани ставя пир

Для воронов что, вдоль кружив,

Кричали, смертный плод вкусив.

Увидев страшные страданья,

Войны последствия стенанья,

Воскликнув: «Хватит! Я одна!

Во всём только моя вина!».

Покинув грозный замок мой,

Взойдя над каменной стеной,

Роксана сгинула навек,

Сияя утренней звездой.

Взглянув в глаза в последний раз,

Сказала: «Милый, я сейчас

И в вечности всегда с тобой.

Ты муж навеки мой родной.

Возьму с собой любовь твою,

И у Вселенной на краю

Тебя, единственный, дождусь,

Но а сейчас я подчинюсь».

Шепнув, что будет сын у нас,

И в плаче растворилась глаз,

Лишь свет оставив за собой,

Даримый доброю душой.

Убитый горькою судьбой,

Я прекратил нещадный бой.

Велев оружие сложить,

Склонившись волею чужой.

Меня Всевышний покарал:

Любовь и сына вмиг отнял.

За дерзость глупую мою

Теперь в изгнании гнию.

Я знал, что ты ко мне придёшь,

И круг страданий разорвёшь.

Тебе подвластны оба мира:

Врата небес и мрака дрожь.

Возьми и обнажи свой меч,

Снеси скорее главу с плеч.

Нет мочи жить в пустом бреду,

Устал томиться я в аду».

Блеснув в потёмках, остриё,

Представ незыблемым судьёй,

Тяжелым грузом повалясь,

Сорвало боль с плечей его.

Разнёсся по округе звон,

Не только жив, но и спасён.

Ссыпались вниз с шипами звенья

Стальным грохочущим дождём.

И молвил Нефилим: «Отец!

Хоть в тёмном мире скорби Жнец,

Я не прерву судьбу твою,

С Роксаной будешь ты в раю!

Оковы плоти я срубил,

И от мучений оградил.

Теперь же путь лежит на небо,

Чтоб маму ты освободил».

Луна взошла на небосвод,

Отец и сын идут в поход,

Укрывши звёздным полотном

Их дерзкий к небесам полёт.

В унынье взаперти сидит

Та дева, чей прекрасен вид.

Лишь облаков метаморфозы

В глазах её мерцают слёзы.

Веками долго жизнь идёт,

Она надеется и ждёт,

Что, гнев на милость изменив,

Когда-нибудь её поймёт.

Извечный сущего творец,

Всему живому Всеотец,

Что беспощадно душу ранив,

Запрятал в облачный дворец.

И вдруг, нарушив вечный ход,

Разверзся громом небосвод,

Врата огромные сомкнув

Пред теми, кто в Эдем идёт.

В мгновенье счастья не поверив,

Прильнуть к окну бежит скорее,

Услышав голос тот родной,

Что разносился за стеной.

У входа в рай вдвоём стоят,

Архангелы на них глядят,

Щиты подняв и сдвинув строй,

Стоят шеренгой боевой.

Пред ними только Нефилим —

Жнеца с Роксаной гордый сын.

И демон тёмной преисподней,

Что взмыл на небо из пучин.

«Ну что, дадим последний бой!» —

Воскликнул Нефилим.

«Постой», — окликнул громко Тёмный жнец, —

Явись же, брат мой, Всеотец».

Услышав это, в тот же миг

Явился Бога грозный лик.

Под всполохи могучих дуг,

Стрелявших гневно до земли.

«Не быть тебе в небес чертогах,

Вернись в унылую берлогу.

Сию минуту уходи,

Иль ждёт расправа впереди».

Ответил Тёмный царь: «Прости,

Грехи, Господь, мне отпусти,

Даруй Роксане ты свободу,

Ну, а меня в огонь, хоть в воду.

Ничто не мило без неё,

Хоть раз увидеть взор её,

А после в дымке раствориться

И в сумрак смерти погрузиться».

«Чтоб снова чувства обрести,

Ты должен в жертву принести

Родного сына своего,

И душу мне отдать его».

Ответил Жнец: «Нет, не бывать!

Не в силах я тот свет отнять!

Что я с трудом таким нашёл,

Который в Рай меня привёл.

Тебе я снова подчинюсь

И в логово своё спущусь.

Позволь лишь раз обнять любимых,

И навсегда я удалюсь».

«Прощайте!» — громко грянул крик,

Вмиг обомлел седой старик,

Глазам усталым не поверив,

И буйства норов разом сник.

Пред Богом юноша лежит,

Священный меч в груди торчит,

Пронзивший трепетное сердце,

Подобно ангелу он спит.

«Господь! Ты этого хотел», —

Слезами воздух прогремел,

По небу рокот прокатился,

И Тёмный царь главой склонился.

Пал на колени и молчит,

Растоптан, сломлен и разбит.

Сдавило горечью дыханье,

Слеза печальная бежит.

«Я раньше сильно заблуждался,

Но лишь сейчас в оном признался:

Тебя не зря я пощадил,

И сына твоего любил.

Настало время созидать,

Не просто было осознать,

Стары извечные уклады,

Мир прежний нам пора менять.

Дарую вечный вам покой

С Роксаною — твоей мечтой,

В столетьях будете вы вместе

Неразлучимою четой.

Идите с миром, не тужа,

Вернётся добрая душа

Родного сына твоего.

Вы вскоре свидете его».

Врата Эдема отворились,

И свет со тьмой въедино слились,

Запечатлевши образ свой

Кометой — гостьей вековой.

Не прекратились чудеса,

Вновь озарились небеса.

Остановился ход светил,

И замер разом целый Мир.

Господь на руки сына взял,

Того, что больше не дышал,

Сейчас пред ним всё тот же мальчик,

Которого он воспитал.

На земли вечные ступил,

И юношу в реке омыл,

Источник жизни что зовут,

Душевных кузниц святый труд.

Восстал из мёртвых Нефилим,

Из вод, чей дух неукротим.

С радушьем встретил Бог его,

С улыбкой глядя на него.

«Себя ты, сын, не пощадил,

И острым лезвием пронзил

Сердечко доброе своё.

Тебе напутствие моё:

Родителей твоих простил,

Их узы навсегда скрепил,

Союзом дня и тёмной ночи

Сияньем серым осветил.

Замену я себе искал,

Тебя, преемник, долго ждал.

Могу теперь уйти спокойно,

За вечность сильно я устал.

Коль пожелаешь, я явлюсь,

В словах и мыслях воплощусь,

Лишь вспомни старца ты седого

И там, где нужно, окажусь.

Храни же Царствие моё,

Теперь всё сущее — твоё», —

Ушёл старик, промолвив это,

Продолжив странствие своё.

И правит Светом Нефилим —

Двоих Миров запретный сын.

И все едины для него,

Ведь справедливость — путь его!

---

Нет места бренной суете,

Лишь со щитом иль на щите!

Нет больше истины другой,

Спартанец долг исполнит свой!

Триста спартанцев

От мести персов жди беды,

Послание «Земли воды»

Направил Ксеркс, великий царь

И Сарды грозный государь.

В своём навете он сказал,

Чтоб каждый полис власть признал,

Его правителем назвал

Эллады всей и греков.

И был меж городов совет,

Решили дать таков ответ,

Что подчиняются ему

И дань теперь платить в казну Ахеменидам станут.

Лишь Спарта свой ответ не дав,

С Афинами союз создав,

Послов пустили в круговерть,

Победу выбрав или смерть!

Раскладу рабскому не быть,

Не может вольный духом жить

На землях отчих в кандалах

Под гарь полей, в дыму клубах.

И стал меж эллинов раскол,

Который к прениям привёл.

Всё пуще ссорились они,

Решая, кто был правым.

Меж греками опять конгресс.

Одни вопят: «Ведь перевес!

Врагов, что с моря к нам придут,

Они лавиной нас сметут!

Их тысяч двести пятьдесят,

И если просто захотят,

Раздавят войско супротив,

Скорей откупимся от них.

Ведь там армада кораблей,

И сотни, тысячи мечей!»

Смятенья трепет нарастал

В умах мужей кричащих.

Средь гама криков суеты,

Чтоб трусов в чувство привести

И спор ораторов унять,

Царь Спарты слово стал держать.

Бесстрашным воином прослыв,

Речей подобных не любив,

Он с детства самого познал,

Что значат честь и доблесть.

Не стал гневливо осуждать

Готовых свой народ предать,

Вождей, умасленных врагом,

А как стратег судил о сём:

«Афины морем выйдут в путь,

Не дав врагу пробраться вглубь,

Флот выведя наперерез,

Чтобы сошёл на берег перс.

А мы в ущелье Фермопил

Фалангой, как отец учил,

Закроем между гор проход,

Восславят боги наш поход.

В веках наш подвиг будет жить,

Врагу в войне не победить.

Дадим же персам славный бой,

Ну что, спартанцы, кто со мной?»

Все вызывались как один,

Но выбрал царь лишь тех, чей сын

Род воинский в семье продолжит

И Спарты войско приумножит.

Три сотни копий и мечей

Не раз проверенных мужей,

Кто закалён войной как сталь,

Вписавши подвиги в скрижаль.

Гоплитов стройные ряды

В броню и плащ облачены.

Не зная устали, идут

Дорогой к вечной славе.

Дожди и ветры, солнца зной,

Немало песен за спиной,

Свирели звонкие поют,

Хвалу героям воздают.

Но кто же встретился в пути?

Фокийцы, греки впереди.

Свободу выбрали они,

Прислав отряд немалый.

В убранстве воинском стоят,

Но неуклюжим был сей брат.

И шаг в колонах невпопад

В доспехах разношёрстных.

С ухмылкой командир сказал,

Что строй фокийский возглавлял,

Узрев спартанские ряды

На марше у седой гряды:

«Фокийцев множество со мной,

Кто не страшится пред судьбой,

Готовых жизнь свою отдать

И земли предков отстоять.

Я думал, в Спарте люди есть,

И воинов не перечесть,

Но вижу малый лишь отряд,

Вас персы тут же разгромят!»

Тут улыбнулся Леонид:

«Здесь за спиной моей стоит

Три сотни статных храбрецов,

Любимцев пламенных богов.

Ну, а кого же ты привёл?»,

Спартанский царь в ряды пошёл

Мужей пришедших осмотреть,

Воочию солдат узреть.

К безумцам храбрым подойдя,

Рукою медленно ведя,

У каждого из них спросил,

Кем в ремесле воитель был.

«Я на лугу пасу овец,

А я, великий царь, — кузнец,

Я — землепашец, я — гончар», —

В ответ народ ему кричал.

Спросил ещё раз Леонид

У войска, что пред ним стоит:

«Есть среди вас хотя б один,

Кто Ареса бессмертный сын?»

Поднялось лишь немного рук,

И молвил царь: " Ну вот, мой друг,

Привёл солдат поменьше ты,

Но так ценны твои щиты для нас в сей час недобрый!»

Разведчики приносят весть,

Что враг в пути, его не счесть.

И будет скоро у ворот

Ущелья, к Спарте что ведёт.

Ещё разведка донесла,

Что на дорожку набрела,

Сокрытую меж скал и гор,

И с тыла там держать отпор.

Не время долго рассуждать,

Врага там нужно не проспать,

Чтоб спину Спарте защитить,

Фокийцам там дозором быть.

На солнце панцирем сверкая,

Пред полчищем, что нет и края,

Всего три сотни храбрецов,

Великой Греции сынов.

У каждого копьё и щит,

Который друга защитит,

Что бóк о бок, как зверь, дерётся,

Пока лихое сердце бьётся.

И первым в том строю стоит

Любимый царь их Леонид

В плаще, что на ветру играет

И красным пламенем пылает.

Посланника к царю отправил

Великий Ксеркс, что войском правил,

Персидским игом что зовут.

И закричал глашатай-плут:

«Если хотите жить, то живо,

Все как один, неторопливо

Сложите наземь щит и меч,

Иначе головы вам с плеч!

И если вам не подчиниться,

Лавиной чёрной смерти птица

Обрушится волной на вас,

И это будет бури час!

Нашли вы дерзости сражаться,

С богоподобным ликом знаться,

Что в Мире целом всех сильней

Могучий бог среди людей.

А не сдадитесь, в тот же миг,

Услышав смерти хладный крик,

Все будете истреблены,

Поля и земли сожжены.

Вся Греция сгорит к рассвету,

Искусство, быт — всё канет в Лету,

Поэзия и ремесло,

Не будет больше ничего!

Но если ж глáвы преклоните

И о пощаде завопите,

Царь всех царей вас пощадит,

И даже щедро наградит».

Ему ответил Леонид:

«В твоём строю рабов стоит,

Что трав зелёных на лугу,

Их сосчитать я не смогу.

С тобой парфяне, ассирийцы,

Гиркане, кассии, ливийцы,

Индус, фракиец, эфиоп,

Что под кнутом идут вперёд.

В мой дом сегодня ты пришёл,

Несметно войско ты привёл,

Но не учёл ты одного:

Война — спартанца ремесло.

Он с детства тяготы терпел,

Ведь с братом в строй попасть хотел,

К мужам, что воином зовут,

Что выбрали сражений труд.

Превозмогая хлад и боли,

Ни дня не проведёт в неволе,

Сын тот, что Спартою взращён

И Áресом благословлён!

В моём отряде трусов нет.

И вот тебе прямой ответ:

Не будет больше лишних слов,

Лишь — если. Мой ответ таков!»

«Сдавайтесь! Мы убьём вас всех!» —

В ответ был слышен громкий смех,

Что гулом по горам раздался

И эхом дерзким отражался.

В долине, где был узок срез,

Не важен людям перевес,

Талант здесь воинский решает,

И удаль в этом помогает.

У скал в ущелье Фермопил

В ход войско грозное пустил

Бессмертный бог среди людей,

Разгневанный насмешкой сей!

В атаку рьяно набегая

И клич победный издавая,

Ватагой персы шли вперёд,

Ведь царь царей их в бой ведёт.

Идут, волна вслед за волной,

Спартанцы дружною стеной

От натиска свой держат щит.

Настал закат, и враг разбит.

В поспешном бегстве отступая,

Копьё и щит свои бросая,

Пока меч Спарты не рассёк,

Пустились персы наутёк.

Был в бешенстве правитель Ксеркс,

Чтоб избежать подобных бегств,

Он казнь всем трусам учинил.

Топор весь день и ночь рубил.

Лишь только ранний час пробил,

Горячей кровью окропил

Всех тех, кто предал власть его,

Не пощадил ни одного.

И снова в небе стали звон,

Уж не один храбрец сражён,

Что в битве мастерством своим

И с сотней вряд ли был сравним!

Не дрогнул вновь спартанцев строй,

Так завершился бой второй.

Лишь к вечеру склонился день,

И вот к врагу скользнула тень.

О деле важном говоря,

Пришёл с доносом для царя

Предатель, на ногу хромой,

Плащом скрывая облик свой.

Пред троном ниц главой упав,

Покорность пёсью показав,

Браваду сладкую запел

О разрешеньи скором дел.

«Я — Эфиальт, великий царь,

Проведал, что несут печаль

Потери войска твоего,

И ты в раздумьях от того.

На Грецию обижен я,

Несёт клеймо моя семья,

Ведь я негодным сыном был

И в войско Спарты не вступил.

Калекой с детства наречён,

На смерть с рожденья обречён,

Но участь мимо обошла,

Родная мать меня спасла.

Родители, забыв про всё,

Оставив скарб свой и жильё,

От доли скорбной сберегли

И в горы тайно унесли.

Несправедлив, суров закон,

Навеки шансов я лишён

Жить в полисе среди людей,

Ступать меж храмов и аллей.

Хоть боги сделали хромым,

Я знаю тропы сих долин,

По каждой мой сандаль прошёл,

Когда по ним овец я вёл.

Известен мне укромный путь,

Им можно горы обогнуть

И войско греков обойти.

Недолго, только ночь идти.

Позволь, владыка, мне помочь.

Ты сможешь Спарту превозмочь,

Ударив разом с двух сторон,

Сжав клещи, будто скорпион».

Подумав, Ксеркс одобрил план

Коварный выставить капкан.

Велев спартанцев окружить

И натиском двойным разбить.

А Эфиальта наградил,

Его он златом одарил,

Не позабыв предупредить,

Если солгал — тому не жить.

Коль ночь на горы упадёт,

Врагов по тропке поведёт,

Чей малодушья низок труд,

Злодей, что Эфиальт зовут.

И непростой он вёл отряд —

Элитных избранных солдат.

Подобны демонам самим,

Бессмертный — имя дали им.

Увидев вражеских солдат,

Фокийский ринулся отряд,

Им навязав на тропке бой,

Сломав своим сумбуром строй.

Но, продержавшись краткий миг,

Трубили отступленья крик,

Кручинясь: «Леонид, прости,

Ведь натиск сей нам не снести». И в спешке разбежались.

Узрел к рассвету Леонид,

Что тыл их больше не прикрыт,

А значит, биться предстоит

В сражении последнем.

Он воинов вокруг собрал,

Свой шлем потёртый в битвах снял

И с пылом начал говорить,

Какой судьбе сегодня быть:

«Ну что же, братья, ждёт нас бой!

Разделим хлеб последний свой,

И волосы, как встарь, расправим,

Ведь пировать сегодня станем!

На небесах среди богов,

Меж гор вершин и облаков,

Арес нам сам благоволит

И битву яркую сулит!

Зачем овцой смиренной быть,

Когда твой подвиг может жить,

Когда ты гордым львом родился,

И образ твой запечатлился в очах богов».

Сжимает клещи скорпион,

Всё ближе персы с двух сторон,

Сам Ксеркс явился посмотреть,

Расплату предвкушая.

Настало время для меча,

И в жилах кровь разгоряча,

Бросая клич победный свой,

Спартанцы устремились в бой.

Врываясь во врагов ряды,

Запели острые мечи,

Дрожь тишину разорвала,

И воздух битва сотрясла!

Из окруженья пробиваясь,

Сквозь орды персов прорубаясь,

Спартанский меч легко разил,

Но у людей предел есть сил.

Коринфских шлемов гребни вьются,

Обречены, но не сдаются

В желаньи всех врагов убить,

Сатрапа в сердце поразить.

И к ставке персов пробиваясь,

Достать царя царей пытаясь,

Рубил нещадно Леонид,

Кто бросил вызов — тот убит.

Ксеркс удивлённо обомлел,

Увидев положенье дел,

За жизнь свою он испугался,

Ведь до него сейчас остался бросок копья.

Велел позвать своих стрелков,

В приказе было мало слов,

Скорее тетиву спустить

И небо стрелами затмить!

Со свистом ветер рассекая,

Взлетели, перьями играя,

Древков коротких страшный рой,

Не разбирая свой-чужой.

Спустилась с неба смерти мгла,

Разила воинов стрела,

И персов жизни отнимав,

И греков с неба жаля.

Но хоть и подняты щиты,

Нещадно раня, как кнуты

Кусали, бреши находив,

И падали герои.

Спартанский царь, как грозный зверь,

Не чуя сил своих потерь,

Рывком неистовым метнул

Копьё с последним вздохом.

Но рядом угодил древок,

Не долетев, упал у ног,

Едва с собою не забрав

Персидского сатрапа.

И смотрит в небо Леонид,

Нагрудник стрелами пробит.

И братья с ним лежат его,

Живого нет ни одного.

Ведь все здесь пали, как один,

Мы почести окажем им,

Когда борьбы накал утихнет,

Но, а пока безумным вихрем летит война.

Бесстрашный царь сражён в бою,

Увековечив жизнь свою,

Даруя Греции пример,

Что нет в деяньях полумер.

Нет места бренной суете,

Лишь со щитом иль на щите!

Нет больше истины другой,

Спартанец долг исполнит свой!

---

Зима уйдёт в глухие дали.

Растопит красно солнце лёд.

Наполнит парус свежий ветер.

Ладьи отправятся в поход.

Варяги

Варяга путь ­– морей прохлада,

Коней ветров свирепый вой,

Дедов старинные уклады,

Дружины стать, звон стали, бой!

Метель нам песню запевает,

Рисуя белый свой чертог,

Пургою земли осыпает,

Раскрыв сверкающий цветок.

Сиянье радугой искрится,

В пылу сжигая сотни звёзд.

Снег белой дымкой серебрится,

Украсив дальних странствий холст!

Хоть не забыть морей дыханье,

Нам люб родной суровый край,

Стоят здесь сосны-великаны,

Оберегая хладный рай.

Меж скал и гор ручьи струятся,

Пуская дрожь прохлады в пляс.

Дыханьем рек туман клубится,

А горизонт уже погас.

Зима уйдёт в глухие дали.

Растопит красно солнце лёд.

Наполнит парус свежий ветер.

Ладьи отправятся в поход.

Свой топор отмыв до блеска,

Через плечи водрузил.

И в строю дружины братской

Ратну песню подхватил.

Ратник

Чищу от багровой сажи

Свежескошенной травой

Свой топор ещё горячий,

Окровавленный войной.

Красным семенем омыта

Дедов и отцов земля.

Ты пришёл сюда напрасно,

Сея смерть наживы для.

Топором машу я с детства,

Так сноровку получил.

Раньше избы люду правил,

А теперь врагов рубил.

Находил куда со свистом

Точно грозно прилетал.

Много он срубил деревьев,

Тех, кто больше не вставал.

Щит изрублен в древа щепки,

Сокол крылья опустил.

Тяжела кольчуга стала,

Долго я её носил.

Снял и положил устало

Шлем с наносником кривой.

Здорово ему досталось,

Потому-то и живой.

Звон в ушах сменяли крики,

Стоны тех, что в час лихой

Отдавали душу предкам,

Уходили на покой.

Мокрый от седьмого пота,

Осушил ушат с водой.

Как же мне домой охота!

К деткам с Аннушкой-женой.

Свой топор, отмыв до блеска,

Через плечи водрузил.

И в строю дружины братской

Ратну песню подхватил.

Звон стали, рваный хрип коней,

Потоки ветра сквозь забрало,

Быть должен выбит из седла,

Кому стать первым не пристало.

Пришпорив верных лошадей,

Щиты всё крепче прижимая,

Два рыцаря неслись вперёд,

Друг к другу копья направляя.

Извечный спор

Доспех, украшенный гербом,

Сошлись два дома в поединке:

Крылатый пламенный дракон

И лев, оскалившийся в рыке.

В противоборство вышел спор,

Решают два великих рода,

Чья кровь древнее и ценней,

И кто достойней перед Богом.

Звон стали, рваный хрип коней,

Потоки ветра сквозь забрало,

Быть должен выбит из седла,

Кому стать первым не пристало.

Пришпорив верных лошадей,

Щиты всё крепче прижимая,

Два рыцаря неслись вперёд,

Друг к другу копья направляя,

Земля летит из-под копыт,

Плащи как пламя развевая,

Блестело солнце на броне,

Лучами золота играя.

Затихли музыка и смех,

Все с замиранием смотрели,

Кому же выпадет успех,

Кого восславят менестрели.

Треск копий, ржание коней,

И лязг тяжёлой латной мощи.

Глухое эхо от щитов,

Ударили, что было мочи,

Один едва сидел в седле,

Назад с завалом отклоняясь,

Держал горячего коня,

Поводья натянуть пытаясь.

Другой со звоном полетел,

Упав в клубах повисшей пыли,

Оруженосцы второпях,

Чтобы поднять, к нему спешили,

Открыв забрало, посмотрел

И не спеша проехал мимо

Крылатый пламенный дракон

С надменным взглядом горделивым.

Сегодня почесть и венок

Его копьё и шлем украсят,

Когда залечит раны лев,

Навстречу вновь они поскачут.

---

Мы забываем смысл слов,

Значений нет иного рода.

Есть патрио — земля отцов,

И либеро — твоя свобода.

Легион

(песня)

1

Сандалий коснулась роса холодящая,

Солнце проснулось лучами слепящими,

Горн отгремел, зазывая построиться,

Легионеры в когорты расходятся.

Первый свисток и манипулы в линии,

Строй ощетинился пиками длинными,

Враг у ворот круче писанных стимулов,

Реет орёл над ордой острых пилумов.

Ждёт впереди стая яростных варваров,

Горстка рабов для утех императоров,

Ветер доносит их вопли звериные,

Трогая страхи в подкорке глубинные.

Громко ликуя, толпа расступается,

Тащат солдат, что сопротивляются.

Связаны руки, верёвками скручены,

Казнь ожидает избитых лазутчиков.

Припев

Эс-пэ-кью-эр на щите нанесён,

В грозной империи я был рождён.

Каждый, кто пал, будет здесь отомщён,

Один я — ничто, жизнь моя — легион.

2

Были бойцы из одной контубернии,

Трое разведчиков Римской империи.

Пусто в глазах, губы бледные молятся,

Острый клинок над беднягой заносится.

Быстрым движением жизнь отнимается,

Сердце трепещет и чаще сжимается,

В капельках крови палач улыбается,

Тело подкошенным деревом валится.

Мо-вэ-тэ! — слышится громкое, строгое,

Маршем шагает махина стоногая.

Пэр-ку́-тэ! — знамя вперёд наклоняется,

Грузной лавиною строй ускоряется.

Пила тол-ли-тэ! И пилум готовится,

Пила як-та-тэ! И дротик уносится.

Муками корчится плоть поражённая,

Низом щита размозжат обречённого.

Припев

Эс-пэ-кью-эр на щите нанесён,

В грозной империи я был рождён.

Каждый, кто пал будет здесь отомщён,

Один я — ничто, жизнь моя — легион.

Заплеталась сражений лоза,

Извиваясь рассерженным спрутом,

Едкий пот застилает глаза,

Тяжелее становится скутум.

Верный щит, что всегда выручал,

Закрывая от бури стеною,

От свирепых ударов треща,

Ударялся о шлем стороною.

Меч короткий сжимает рука,

Скорпиона разящее жало,

От агонии смертной крича,

Вниз валились нам под ноги варвары.

«Аве Цезарь!» — все в глотку кричим,

В бой шагая послушными мулами,

Псы войны присягают тебе,

Прикрываясь овечьими шкурами.

Моя мать меня в детстве учила:

Не берись за оружье сынок.

В чёрной шляпе хожу я по свету

И на Западе — лучший стрелок.

Тумстоун

(песня)

Моя мама мне как-то сказала:

Не стреляй в человека, сынок,

Ведь гореть будешь в пламени ада,

Если жизнь чью-то ты заберёшь.

Те слова я запомнил надолго,

И ночами при свечке читал

Книгу в чёрном резном переплёте,

Крест обложку её украшал.

Мои острые шпоры со звоном

По дощатому полу идут,

Опустили глаза все в салуне,

Ведь не просто Тумстоуном зовут.

Сам давно я уже и не помню

Своё имя и как меня звать,

Будет каменным домом надгробье,

Тем, кто хочет со мной пострелять.

Был ещё несмышлёным мальчишкой,

Когда пулю свою схлопотал,

Мою мать два ублюдка убили,

А отца своего и не знал.

Одного навсегда я запомнил,

Рожу мерзкую долго искал,

Чтобы с ним за семью поквитаться,

Штат за штатом в седле проезжал.

Тот со шрамом всегда улыбался,

Когда пули вокруг раздавал,

Он со смехом стрельбой упивался,

Для забавы в колено стрелял.

Верный кольт никогда не подводит,

Как влитой в моей кисти лежит,

Гравер с именем матери Мэри

На стволе аккуратно набит.

Из него быстро выпустив пули,

Что колени мерзавца нашли,

О пощаде в слезах замолил он,

Но слова до меня не дошли.

Всё в пыли и грязи трепыхался,

Когда конь мой по прерии мчал,