Бесплатный фрагмент - Тысячелетняя роза: не я

НЕ Я или тысячелетняя Роза

Рождественская сказка

Пролог

Недалеко от Ганновера есть городок под названием Хильдесхайм, который славится своим собором Вознесения Святой Марии. Знаменит собор не высотой шпиля и не красотой витражей, которая несомненна, а тем, что стены его увиты ветвями тысячелетнего куста розы. Как гласит легенда, когда-то в этом месте останавливался король франков Людовик Благочестивый. Тогда здесь был пустырь, где рос розовый куст. Король попросил провести для него мессу, после которой повелел построить на этом месте собор, а та самая роза жива и по сей день.

В Рождественский сочельник господин Ганс Шнайдер как обычно пришел к собору навестить тысячелетнюю розу. Служители всегда с радостью встречали этого старика, который ходил сюда столько, сколько они себя помнили, да ещё и до них. У ворот, ведущих во двор собора, господин Шнайдер увидел двух мальцов, затеявших ссору, чем огорчили свою матушку. Старик остановился понаблюдать за братьями и заметил, что один задевает другого так, чтобы мать не видела, а когда другой ей жалуется, первый как заведённый повторяет: «Это не я, это не я!» А женщина не может понять, кто виноват. Люди же, как знал старик, чаще наказывают тех, кто шумит, хотя на самом деле черти водятся в тихих омутах.

Старый Ганс представился женщине и поздравил с наступающим Рождеством.

Она поблагодарила и назвала себя:

— Марта. Марта Кох.

— Какие славные у вас малыши, — заметил старик.

— Да, спасибо! Только вот часто не ладят между собой, — пожаловалась мать.

— Не могли бы вы уделить мне немного времени, фрау Марта? — вежливо спросил господин Шнайдер. — Я хотел бы кое-что рассказать вам и вашим сыночкам. Давайте зайдём во двор. Там есть скамья, на которой я обычно сижу.

Все вошли во двор. На земле лежали надгробные плиты, что настраивало на серьёзный лад. Шалуны притихли. Изящная скамья стояла у ограды розового дерева уже лет двадцать, с тех пор как её распорядился поставить специально для этого посетителя предыдущий настоятель.

Все уселись, и старик начал свой рассказ. Мы передадим его своими словами.

Глава первая. Ганс отказывается идти на Рождественскую службу

Жители города готовились к Рождеству. Колокола собора Вознесения Святой Марии радостно отсчитывали последний час до начала всенощной службы. Закончились тяжёлые времена. После долгой войны, казавшейся бесконечной, люди, наконец, могли порадоваться мирной жизни.

Семейство Клауса Шнайдера собиралось в храм. Все были готовы, лишь маленький Ганс задерживал остальных, жалуясь на слабость и боль в животе. Пришлось оставить его дома под присмотром няни Герды. Как ни огорчилась в глубине сердца благочестивая служанка, но всё же не подала вида. А Ганс подумал, что она, как и он сам, не хочет идти в церковь и благодаря ему избавится от долгой ночной службы и длинной проповеди епископа.

Глава вторая. Ганс опрокидывает блюдо с пирожными

Когда родители вместе с двумя старшими братьями и сестрой Ганса ушли, мальчик уселся в кресло у камина в гостиной, любуясь играющими языками огня. Ганс был доволен, что его хитрость удалась: родные сейчас стоят среди толпы в холодном храме, а он сидит дома, в тепле, в мягком уютном кресле.

Няня заканчивала приготовления к Рождественскому ужину, сервируя стол. Мальчик вспомнил, как год назад он так же остался дома и нечаянно разбил папин любимый бокал из ганноверского стекла, а осколки подбросил в комнату брата. Тому так досталось от отца, что даже сейчас приятно вспомнить…

Герда закончила накрывать на стол и принесла большой серебряный поднос с пирожными, которые только что доставил от кондитера мальчишка-разносчик, поставила на отдельный столик и вышла. Ганс притворился, что дремлет. Вскоре из комнаты няни послышалось пение. В её окно хорошо была видна колокольня собора. Герда стояла у окна с зажжённой свечой, как и тысячи горожан, и пела Рождественский гимн.

Тем временем Гансу захотелось поближе разглядеть пирожные. Глазурь и залитые сиропом фрукты переливались светом от огня в камине. Крем просачивался из щелей между спайками. Мальчика восхитило прекрасное зрелище, от которого у него слюнки текли и голова кружилась. Кто-то словно шептал ему на ухо: «Протяни палец и попробуй вон тот жёлтый заварной крем, пролившийся на блюдо…»

Ганс решился и протянул руку, окунул палец в тягучий крем, вытерев тарелку дочиста, а затем сунул его в рот. Он долго наслаждался вкусом крема, увидел ещё один подтёк, надавил на брюхо пирожного и подхватил густую массу, не дав ей упасть на блюдо, а после этого отправил в рот и всё пирожное. Желание ощутить во рту больше сладости окончательно заглушило страх и благоразумие. Проглотив первое, мальчик успел съесть ещё два пирожных, но тут послышались шаги няни. Он постарался разложить оставшиеся так, чтобы не было заметно пустого пространства, и неловким движением опрокинул блюдо. Пирожные рассыпались по ковру, а блюдо накрыло их сверху.

Ганс очень испугался: что будет, когда придёт отец! Он прибежал в свою спальню и, не раздеваясь, спрятался под одеялом. Попытался заснуть, но чем сильнее старался, тем дальше он него уходил сон. Шаги няни раздавались у него над головой: она жила в мансарде под крышей. Слава Богу, значит, она не увидела, что он натворил. Мальчик перебирал в голове миллион возможных причин падения блюда, и остановился на мысли, которую произнёс вслух:

— А почему, собственно, я должен знать, что блюдо упало? Я ведь плохо себя чувствовал и спал в своей комнате!

Глава третья. Ганс притворяется спящим

Мальчик был доволен своей выдумкой. Пусть только попробует кто-нибудь ему не поверить! Он был мастером пускать слезу, все уличные приятели дивились: как это у него получается — только что смеялся, и вот уже плачет навзрыд. А достигал он этого эффекта следующим образом: с силой растирал нос, вызывая желание чихнуть, но сдерживая себя. Тогда из глаз и текли чистые искренние слезы. При этом он ещё и возмущался: ну почему никто ему не верит, когда он говорит правду! Его фокусы работали на все сто: люди, перед которыми он сам должен был бы извиниться, просили у него прощения. Те, у кого он что-либо украл, делали ему подарки, лишь бы он успокоился. Так и сейчас Ганс предвкушал спектакль, который разыграет перед сердобольной матушкой.

Вскоре в прихожей послышались голоса братьев и сестры, которые торопились приступить к праздничному ужину. По дому разносился их радостный смех и призывы матушки снять верхнюю одежду и переобуться. Потом послышался строгий властный голос отца, от которого Ганс вздрогнул под своим одеялом. Затем простучали по ступенькам шаги Герды, спешившей вниз к хозяевам.

— Всё готово, всё готово! — радостно сообщила служанка. — А молодой господин у себя в комнате, думаю, он уже давно спит.

Мать предложила подняться всем в комнату мальчика и спеть ему Рождественскую песнь, а когда он проснётся, изобразить из себя волхвов. Тогда один из братьев заметил шутливо, что Ганс далеко не Христос, и остальные дети рассмеялись, но отец оборвал их, сказав, что это неподходящая тема для шуток.

Все дружно отправились в спальню к Гансу. Тот передумал устраивать представление. Теперь он хотел только одного: убедить всех, что крепко спит. Дверь в спальню открылась, и над кроватью нависла гигантская тень отца. Затем она растворилась в тени остальных членов семьи.

— Малыш, малыш, — ласково позвала мама, но тот не отозвался, а лишь сильнее зажмурился.

Мать, дирижируя обеими руками, словно ангел крыльями, тихо запела. Дочь, а затем и сыновья подхватили её песнь, потом к ним присоединился и отец. Пели они так тихо и нежно, что Гансу стало немного стыдно. И почему так некстати перевернулось это блюдо! Ведь отсутствия трёх маленьких пирожных, которые он проглотил, никто бы не заметил… Но теперь уж ничего не поделаешь!..

Закончив пение, мама нежно поцеловала Ганса в щёчку. Тот, как бы не желая просыпаться, недовольно засопел. Тогда старший брат, который догадывался, что Ганс притворяется спящим, предложил брызнуть студёной водицей ему в лицо. Среднему брату понравилась эта мысль. Тем временем отец откинул одеяло и увидел, что мальчик лежит в постели одетым. Тогда он что-то недовольно пробурчал, взял сына на руки и понёс в гостиную, где был накрыт праздничный стол.

Глава четвёртая. Ганс не сознаётся в своей проделке

Когда свет в коридоре осветил лицо Ганса, тот стал тереть кулачками глаза, потягиваться и зевать, давая понять, что просыпается. Как только вошли в зал, всем сразу бросилось в глаза опрокинутое блюдо, из-за краёв которого выглядывали размазанные пирожные. Отец побледнел.

— Как жаль! — воскликнула мама. — Наверно, Герда поставила блюдо на край стола — вот оно и упало.

Но Герда уверяла, что, перед тем как она отправилась к себе наверх, блюдо стояло на столе.

— А где был в это время Ганс? — спросил отец.

— Точно не знаю, — растерянно ответила служанка. — Перед этим он дремал в кресле у камина… А может быть, уже ушёл в спальню…

Но все теперь были уверены, что это проделка Ганса.

Тот увидел направленные на него осуждающие взгляды и тихо произнёс:

— Это не я… — а затем уже громче, словно тонущий зовёт на помощь: — Это не я, это не я! Почему вы мне не верите!..

— Ну вот, начал, — заключил старший брат, наизусть знавший повадки младшего, — сейчас будет тереть себе нос… — Ганс и действительно что есть силы натирал свою «сливу», как в шутку называли его бедный нос, который часто бывал синим от усердия своего хозяина.

— А вот и слёзы выступили, — заметил средний брат.

Одна только сестрица попыталась защитить младшего:

— Вдруг это и правда не он!

— Не я, не я! — подтвердил Ганс.

— «Не я, не я!» — передразнил его старший брат. — Заладил своё! А это что — разве не крем? — указал он рукой на испачканный воротник рубашки.

— Это… это… — Ганс запнулся, не зная, что ответить по поводу такой явной улики, а потом решил признаться, но лишь частично: — Я только подобрал пальцем потёк крема на блюде, но блюдо не переворачива-а-ал… Это не я-а-а!.. — Ему всё-таки удалось выдавить слезу да ещё пустить пузырь из носа.

— Ну, вот опять!.. — огорчённо сказал отец.

Праздничный ужин был испорчен. Когда дети отправились спать, мать уговорила отца по случаю праздника не наказывать мальчика.

Ганс продолжал хныкать и в спальне, но как только шаги родителей за дверью стихли, угомонился и лёг в кровать. Он был доволен, что обошлось без длинных нравоучений. Попытался заснуть, но сон никак не приходил…

Глава пятая. Странный гость

Вдруг Гансу показалось, что с дальнего конца кровати кто-то пристально на него смотрит. Он не стал вглядываться в темноту, а напротив, отвернулся к стене и даже натянул одеяло на голову, но всё же ощущение того, что кто-то на него смотрит, не прошло, а только усилилось. Теперь он уже не мог спрятаться в посторонних мыслях, как обычно делал, когда приходилось думать о чём-то сложном и скучном. Чаще всего такое случалось с ним при обучении математике и нотной грамоте. Он не выдержал и потихоньку выглянул из-под одеяла.

Из темноты на него пристально смотрели чьи-то глаза. Мальчик снова юркнул под одеяло. Сердце так и прыгало в груди и, казалось, вот-вот вылетит через горло. Ганс подумал, не позвать ли на помощь, но не решился: вдруг он этим только разозлит неизвестного. Немного успокоившись, он снова сдвинул с лица одеяло и никого не увидел. Значит, показалось.

— Ну и напугало же ты меня, — произнес Ганс, обращаясь к исчезнувшему привидению.

— Это Не Я! — послышалось из темноты.

От неожиданности мальчик свалился с кровати. Потом медленно поднял голову и посмотрел в сторону, откуда раздался голос. Он увидел на своей кровати тёмный силуэт с контуром человеческого тела. Ганс хотел закричать, но по движению странного гостя понял, что делать этого не следует.

А гость вдруг заговорил, словно прочитав мысли мальчика:

— Понимаешь, они придут, а меня нет — и кто тебе поверит?