Бесплатный фрагмент - Тётка-лень, или Приключения Маленького папы

ПРЕДИСЛОВИЕ

            День за днем, за годом год

            Жизнь проходит, жизнь идет

            Дети малые растут,

            Ничего не сделать тут.

Думается мне, настал срок, и я готов написать новое предисловие.

С той поры, как я закончил последние строки первой книги о приключениях Маленького папы, прошло около полутора лет. Дети растут быстро. Быстро учатся, и на удивление быстро умнеют. Стало быть, и историям, которыми они могут интересоваться, желательно быть чуть сложнее и, наверно, чуть взрослее. Мальчик, для которого писалась та первая книга, как вы понимаете, тоже вырос и поумнел за это время, и давно просит написать меня продолжение приключений Маленького папы. Что же, я исполнил эту просьбу — и постарался сделать эту новую книгу так, чтобы ее действие происходило не только в сказочные времена и со сказочными персонажами, но также чтобы там нашлось место и другим событиям, происходящим в разных, иногда даже совсем обыкновенных обстоятельствах. Впрочем, не будем затягивать — убедитесь сами.

Глава 1.
Снова Хотпехот

Ну, что ж, как я уже говорил, с той поры, как мы с вами расстались, Маленький папа стал взрослее почти на полтора года. Он стал намного умнее, выучился многим новым вещам, и родители не могли на него нарадоваться. И хотя они пытались быть строгими и справедливыми со своим сыном, все равно, скажем честно, бывало, и бывало не так уж и редко, что их родительская любовь позволяла им снисходительно пропускать некоторые его капризы и шалости.

А Маленький папа умнел на глазах, и так как он был пытливый мальчик, то ему постигались многие полезные вещи. Но и капризы с пустым баловством сходили ему с рук все чаще и проще, и поумневший Маленький папа мотал это на ус, и быстро к этому привыкал.

В конце концов, ему все меньше и меньше хотелось добиваться чего-то долгим и упорным трудом, и все больше и больше нравилось заниматься баловством или ничегонеделаньем. И если что-то не получалось у него быстро и просто, то он не горюя, бросал не доведенное до конца дело, и шел заниматься более приятными вещами. Так он и жил в последнее время, думая, что он в округе самый умный, что он все умеет, а что не умеет сейчас, тому научится потом и сразу.

И вот, как-то раз, слоняясь в очередной раз без особого дела по дому, Маленький папа наткнулся на жестяную банку с шахматами (кто читал первую книгу, тот уже понял о какой банке идет речь, а кто не читал, тот сейчас поймет), которая стояла почему-то на его столике, хотя совершенно точно, чуть ранее, она находилась на полке в книжном шкафу, и добраться до нее можно было лишь пододвинув стул. Крышка банки была приоткрыта и немного сдвинута вбок — и это тоже было немного странно. Смутное, поначалу крохотное, но неотвратимо нарастающее, как появление первых пузырьков пара в толще закипающей воды, предчувствие охватило Маленького папу. Он, затаив дыхание, отодвинул крышку в сторону и стал ждать — Маленький папа вспомнил, что Хотпехот обещал, быть может, вернуться.

Прошло несколько тихих мгновений.

Скоро, словно подчиняясь какому-то сильному движению в глубине банки, верхние шахматные фигурки зашевелились — сначала чуть заметно, а затем все более явно раздвигаясь в стороны — и на поверхности образовалась широкая щель, из которой вначале показалась черная шапочка-беретик с пупочкой, а затем, разом перескочив на край банки, появился и весь черный человечек.

Конечно же, Маленький папа сразу узнал своего Хотпехота.

— Ну что же, здравствуй, мой друг, — сказал Хотпехот, устраиваясь полулежа на краю банки, закинув ногу за ногу, и оперев голову на кулак, — Как твои дела? Я смотрю, ты с виду сильно подрос и поумнел.

— Дела у меня нормальные, — совсем не тихим, а уже как казалось себе самому солидным и взрослым голосом, отвечал Маленький папа.

— Да уж я вижу, вижу… Понаблюдал тут за тобой последнее время…

Так вот, хочу сделать тебе предложение. Ты, наверно, не будешь против?

— Конечно, нет. — мигом ответил Маленький папа.

— Хорошо, но сегодня мы не будем отправлять тебя, как в прошлый раз, в какую-нибудь сказку. Вместо этого я сделаю для твоей обычной детской жизни два не совсем обычных подарка. Знать о них, видеть их, общаться с ними сможешь только ты один — никто другой, даже твои родители и догадываться не будут об их существовании. Поживи с ними некоторое время, пообщайся, и посмотрим, что будет с тобой дальше…

Хотпехот соскочил с края банки на стол, и весь такой гибкий и ладный, щеголеватым шагом начал обходить ее к тыльной стороне.

— Сейчас я покажу тебе первую штуку, — продолжил он.

Хотпехот скрылся из виду, а затем, откуда-то с той стороны банки послышался его натуженный голос:

— Смотри, — из-за края банки показался небольшой сундучок, который двигался по поверхности стола упиравшимся в него обеими руками Хотпехотом, — Помоги мне, пожалуйста, выдвинь сундучок на середину стола — он для меня слишком тяжел, — и открой.

Сундучок был небольшой, аккуратный, обтянутый тисненой темно-зеленой кожей, с плоской крышкой и размером с два положенных один поверх другого спичечных коробка.

Маленький папа потянул за один краев крышки сундучка вверх, и открыл его. На дне сундучка что-то тускло поблескивало…

— Ну… доставай, — подбодрил Маленького папу Хотпехот.

Маленький папа зацепил это что-то, плотно зажатое стенками сундучка, кончиками пальцев и с усилием вытащил его наверх.

В руках у него оказался плоский металлический прямоугольник толщиной с детский мизинец. Прямоугольник отливал немного тусклым серым цветом. Грани его были остры, но чуть-чуть, так чтобы было приятно на ощупь, зашлифованы.

— Не пытайся догадаться, что это такое, — сказал Хотпехот, — все равно не получится. Потому, что это…, — он сделал паузу, — твоя воля. Ты, конечно, неоднократно слышал это слово в разговорной речи и в разных словосочетаниях и, может быть, даже немного представляешь себе, что это за понятие. А я сейчас попытаюсь тебе объяснить это до конца.

Если говорить коротко, то воля человека, о которой мы сейчас говорим, это его способность внутренне заставлять себя совершать поступки, которые он (и человек это знает) должен обязательно совершить.

Также воля человека — это его способность внутренне заставлять себя не делать тех поступков, которые делать нельзя и нехорошо, как бы этого не хотелось.

— Так вот, — продолжал Хотпехот, — твоя воля заключена в этом брусочке металла. Он, хотя и небольшой (потому что больше тебе похвастаться нечем), но еще достаточно крепок и тверд — ты почувствовал, как он влитно и цепко лежал внутри сундучка. А мы посмотрим, что будет с ним и с тобой дальше, и как тебе все это понравится, потому что же есть еще второй необычный подарок.

Хотпехот хлопнул в ладоши и сказал:

Девочка-сюсюкалка,

Девочка-ленивка

Ласково играешься,

В неге вся купаешься,

Целый день резвишься…

Нас не испугаешься?

Покажись же, куколка!

Глава 2.
Второй подарок

Прозвучал хлопок… Как в цирке, вместе с ним одновременно взметнулось вверх облако розоватого дыма, и когда оно развеялось, перед взором Маленького папы предстала очень маленькая пухленькая девочка. Она была одета в розовое платьице, ее пухлые ножки были обуты в розовые же туфельки-сандалии. Светло-коричневые, слегка вьющиеся и не очень густые волосики спускались почти до самых плеч. Ростом она была немногим выше годовалого младенца.

— Вот, познакомься, это мой второй подарок — девочка-ленивка, — сказал Хотпехот. — Она очень ласковая, будет тебя развлекать, баловать и нежить. А ты уж, пожалуйста, играйся с ней, но в меру — иначе она будет меняться не в самую приятную для тебя сторону, а твои способности доводить задуманные дела до конца тоже лучше не станут. Впрочем, ты все это увидишь, заглядывая в свой сундучок, где хранится твоя воля.

После этих слов Хотпехота девочка-ленивка радостно взвизгнула, прихлопнула в ладоши и полезла обниматься к Маленькому папе на шею…

— Так, так, так… Подождите пока еще немного с баловством и шалостями, — сказал Хотпехот, — я сейчас уйду, и вы без меня начнете новую жизнь.

Ленивка, оставь, пожалуйста, на минутку мальчика в покое — мне надо ему кое-что по секрету шепнуть.

Девочка-ленивка неохотно расцепила свои пухлые ручки и спрыгнула обратно на стол.

Хотпехот знаком попросил Маленького папу склониться к себе и зашептал ему на ухо:

— Через несколько секунд меня здесь уже не будет. Мне кажется, поначалу тебе все будет казаться замечательным, но потом — долго ли, коротко — не знаю, ты поймешь, что надо что-то менять или будет уже поздно, и тогда тебе надо будет как-то меня позвать. Для этого ты должен будешь сделать следующее: поставить банку на середину стола, снять крышку, положить ее рядом и по столу обкрутить три раза крышку вокруг банки, сказав при этом:

Тридивана, чурчуроли

Насмех- несмех, побороли

Обвертел и обкрутил —

Приходи, нет больше сил.

Сделаешь это, скажешь это, и я появлюсь, и надеюсь, смогу тебе помочь.

Запомни хорошенько это заклинание, потому, что сколько раз у тебя будет возможность им воспользоваться, я не знаю — это будет зависеть не от меня, а от тебя и твоей новой подружки, — и Хотпехот кивнул в сторону девочки-ленивки. — Все тебе понятно, ты запомнил заклинание?

Маленький папа мотнул головой в знак согласия, и пробормотал нужные строчки:

Тридивана, чурчуроли

Насмех- несмех, побороли

Обвертел и обкрутил —

Приходи, нет больше сил.

— Тогда прощай, до встречи, — громко сказал Хотпехот и отошел на шаг назад.

Затем он быстро повернулся, подошел к банке, вспрыгнул резко и внезапно, как кузнечик, на самый верх и через секунду исчез в груде шахматных фигур.

Маленький папа смотрел, не мигая, как зачарованный, на открытую банку, но как только он сморгнул, а затем снова кинул взгляд обратно, банка непостижимым образом оказалась закрытой. Маленький папа опять несколько мгновений неподвижно и не мигая смотрел на банку, но как только он опять моргнул, она еще более непонятным образом исчезла со стола и оказалась на своем месте в книжном шкафу.

Кто-то негромко хихикнул… Маленький папа перевел взгляд обратно с книжного шкафа на столик и увидел: он и девочка-ленивка остались наедине.

Глава 3.
Тетка-лень

С той поры началось совместное житье Маленького папы и девочки-ленивки.

Как и говорил Хотпехот, никто кроме Маленького папы не видел и не догадывался о существовании девочки. Зато Маленький папа как только оказывался один в своей комнате вовсю развлекался и баловался с ней. Правду сказать, развлечения были не очень разнообразны — в основном, валяние на кровати или на диване, задирание кверху ног, кувыркание…

И очень любила девочка-ленивка потискаться. А потискавшись, очень любила полежать и понежиться — пухлыми ручками обхватит, вцепится в руку Маленького папы чуть пониже плеча и не отпускает его никуда.

Захочет Маленький папа, скажем, порисовать, а она не пускает, или вдруг надумает собрать конструктор — а она опять не пускает, Маленький папа придет с гуляния, сядет за заданные ему прописи, а девочка-ленивка вцепится в рукав и заканючит: «Ну, пойдем, оставь, пойдем, отдохнем, полежим после гуляния, успеешь еще сделать свои прописи»

А самое противное по утрам: в доме уже все проснулись, на ногах, жизнь кипит вовсю, родители собираются куда-нибудь, кричат через дверь Маленькому папе: «Ты уже встал, собираешься? Давай побыстрее, дел много интересных…» А Маленький папа все себе лежит. И уж валяться нет больше мочи, и хочется встать, встряхнуться, побежать к родителям, поцеловать их, умыться и бодро-бодро начать новый день. Да не тут-то было — лежит сюсюкалка рядом, канючит-приговаривает: «Ну, полежи еще немного, не торопись, успеешь. Как хорошо лежать в теплой постели и ничего не делать. Ну, еще минуточку и встаем…», — а через минуту опять: «ну, еще пару минуток…» И так до тех пор, пока, наконец, вялый и уже скучный Маленький папа кое-как не встанет, не оденется, поплещется как-нибудь водой, и выйдет на волю. А уж там понемногу-потихоньку разойдется и станет вроде как прежним Маленьким папой — веселым и любознательным.

Шло время, и жизнь Маленького папы стала незаметно, но неумолимо меняться.

Вот, друзья мои, написал я — «незаметно, но неумолимо», и подумал: как часто, не задумываясь, употребляют это выражение, а что оно значит на самом деле, чему оно соответствует в жизни? Попробую объясниться чуть подробнее — наверное, так: вот сегодня все вроде бы так же, как и вчера, а вчера было так же, как позавчера, да и завтра как будто будет все то же, но появляется что-то, что изо дня в день плавно и потому неуловимо, но упорно, по нарастающей, изменяет уклад жизни.

И вот, в один из прекрасных (или не очень) дней, глядь — давно ли? — персонажи все те же, а действие как-то незаметно сложилось и расписано по другому. И то, что было вначале — теперь лишь воспоминание, а сейчас — сейчас все не так.

Так случилось и у нас.

Понемногу все сложнее и сложнее удавалось Маленькому папе быть прежним самим собой.

Все ленивей и ленивей чувствовал он себя, когда думал затеять какое-нибудь новое дело. А уж если все-таки затевал, то трудно было ему довести это до конца — что-то да обязательно отвлечет, да и честно сказать, сам Маленький папа был готов отвлекаться по любому пустяку.

Часто бывало и так — соберется Маленький папа с духом, скажет себе: «Буду делать, что задумал, пока не сделаю, хоть тресну», — тут как тут ленивка — затеребит, заканючит, размягчит… Уже и не до дела станет.

И сама ленивка изменилась. Сначала ничего заметно не было, а потом, как-то в один день, посмотрел на нее Маленький папа и видит: никакая уже это и не девочка, розовая и пухленькая, а какая-то белая и жирная тетка — тетка-лень.

Стала эта тетка-лень Маленького папу под себя подминать, да потихоньку им повелевать.

Укладывается, скажем, накануне вечером Маленький папа спать, вроде и нету нигде противной тетки, а утром откроет глаза, проснется оттого, что почему-то трудно дышать, и видит — лежит рядом жирная тетка, сопит в ухо, придавила Маленького папу своим телом, а только пошевельнешься: проснется, пухлую ладошку на грудь положит, придержит, придавит, пришепетывает: «Лежи, лежи…»

Мама утром, бывало, за дверью что-то делает, суетится, спросит Маленького папу:

— Мальчик мой, ты уже встал? Если не встал, то давно пора, собирайся.

Маленький папа только надумает ответить, тетка-лень одной рукой ему рот зажмет, другую к полу опустит, нащупает там ботинок Маленького папы, застучит им по полу, будто Маленький папа уже обутый-одетый встал и ходит, и отвечает маме его голосом:

— Встал, встал, слышишь же, уже оделся, хожу.

Пройдет еще немного времени, мама удивленная зайдет в комнату и увидит: сидит Маленький папа на постели, растрепанный, в одних трусах и майке. Нахмурится мама, ничего не скажет, молча выйдет, дверь за собой закроет, и не слышно из соседней комнаты ни приветствий, ни обращений, ни ласковых слов…

И так Маленькому папе станет нехорошо и тягостно, а тетка-лень как чувствует это — исчезнет, как будто и нет ее вовсе, как будто она совсем ни при чем, а Маленький папа сам такой ленивый лгунишка.

А что же заветный сундучок Хотпехота?

Что там творилось с маленьким блескучим кусочком металла — с волей Маленького папы?

Через день или два после того как появилась девочка-ленивка, Маленький папа из любопытства заглянул в кожаную темно-зеленую коробочку. Открыв крышку, он увидел, что его кусочек воли по прежнему плотно сидит внутри сундучка. Маленький папа с трудом подцепил пальцами этот кусочек и вытащил его наружу. Тот с виду ничуть не изменился: края его были по-прежнему ровны, грани остры и ровно отшлифованы — и Маленький папа вложил его обратно.

Потом наступило время, когда Маленькому папе казалось, что все весело и замечательно, и он на время забыл о сундучке и его содержимом.

Второй раз Маленький папа догадался заглянуть в сундучок, когда девочка-ленивка была еще пусть повзрослевшей, покрупневшей, уже не такой резвой, но все еще девочкой. С того первого раза, как Маленький папа заглядывал в сундучок прошло достаточно много времени, а вот способности и желания заставлять себя заниматься каким-нибудь полезным, иногда нелюбимым делом оставалось все меньше, и когда Маленький папа открыл сундук, он без труда смог ухватить пальцами брусочек металла — его размеры стали заметно меньше размеров углубления, в котором он находился.

Положив металлический прямоугольник на стол, Маленький папа начал внимательно осматривать его: брусок был еще достаточно толстым, но его поверхности стали неровными, покатыми к краям, с перекошенными впадинами, грани его из прямых и острых превратились в кривые, тупые и местами зазубренные, а цвет из ровного вороненого отлива перешел в грязно-серый, с темными крапинками.

Тогда Маленький папа задумался, но не опечалился, и решил, что легко сможет не поддаваться девочке-ленивке, а иногда просто весело играть с ней.

Но, как мы сказали, все продолжалось по-прежнему, и даже еще хуже.

И вот примерно через месяц Маленький папа додумался, наконец, в третий раз заглянуть в сундучок.

Маленький папа взял сундучок в руки, а тетка-лень, молча улыбаясь, сидела рядом и смотрела… Смотрела, как Маленький папа, побледнев, доставал из сундучка, не брусочек уже, а тонкую проржавленную пластинку, рассеченную, как мрамор, темно-коричневыми, почти черными прожилками. Если бы Маленький папа захотел, то он смог бы, наверное, поочередно, то сгибая, то разгибая пластину, разломать ее на несколько кусочков.

Осторожно, ослабевшими вдруг пальцами вложил Маленький папа остатки своей воли обратно в сундучок и горько вздохнул.

И никто не видел его мучений, и не с кем ему было посоветоваться, да никто и не поверил бы ему. И Маленький папа понял, что настало время вызывать Хотпехота.

Но все оказалось совсем не просто — тетка-лень была уже в силе и как будто заранее все знала. Только Маленький папа намеревался, думая, что он один, достать с полки банку с шахматами, снять крышку и прочесть заклинание — откуда ни возьмись, появится тетка-лень, и зло растягивая плотно сжатые губы, смотрит колючими глазками на Маленького папу так, что у него не то, что охота, но и сами слова заклинания вылетали из головы.

А один раз Маленький папа достал банку, поставил ее на стол, и уже снял крышку и собирался обкрутить ее вокруг банки, как в последний момент объявилась тетка-лень, и молча сопя, вцепилась ему в рукав… Маленький папа даже испугался — выпустил все из рук, и бросился вон из комнаты.

А вечером лежит Маленький папа, засыпая, смотрит молча в темноту, и не тетка-лень, а тяжкое раздумье давит ему грудь, и безрадостно ждет он сна и наступления завтрашнего дня.

Глава 4.
Александр Иванович Бек

Но ничего в жизни не проходит бесследно, все оставляет свой след, все находит свое продолжение в свершающихся событиях, даже бесплотные ночные размышления.

И вот как-то раз Маленький папа с мамой поехал на прогулку. Мама повела Маленького папу посмотреть большой и старинный монастырь, бывший в их городе.

В давние времена этот монастырь был основан на берегу реки на краю города и не был стеснен в том, сколько места ему занимать. Со временем городская застройка обступала, окружала его с трех сторон, но в пределы монастыря не проникла. И теперь этот монастырь, состоящий из нескольких церквей, служебных зданий, парка и (что для нас в дальнейшем важно) кладбища, стоял тихим зеленым пятном среди шумных городских улиц из плотно составленных каменных домов.

Кладбище при монастыре было такое же старое, как и сам монастырь, и на территории кладбища был даже организован небольшой музей. Вот туда после прогулки в парке и попал Маленький папа.

Пока мама Маленького папы отвлеклась, заслушавшись экскурсовода, Маленький папа забрел в уголок кладбища, где располагались очень старинные, большие, каменные семейные захоронения.

Маленький папа ступал по старым, покатым и исщербленным камням дорожек, рассматривал массивные постаменты из старого гранита и мрамора, задирал голову на высокие каменные колонны, увенчанные какой-нибудь статуэткой, воинским шлемом или просто крестом, и читал диковинные, выбитые в камне и состоящие из старых, местами непонятных букв, полустертые надписи: " Да будет воля твоя…», Здъсь покоится тъло…»

Наконец, он забрел в конец кладбища, где, среди прочих, обособленно, располагалось семейное захоронение из пяти могил. Две могилы были размером побольше, три — поменьше. Могилы были сложены из белого гладкого мрамора и имели широкое основание примерно в метр высотой.

Посередине основания располагалась коротенькая и толстая, как короткая толстая шея, колонна, на которой покоился саркофаг из такого же белого мрамора. Высота всей этой конструкции была такой же, как рост очень высокого взрослого человека.

Маленький папа стоял посреди этих пяти мраморных изваяний, маленький и немножко потерянный, и задрав голову, медленно читал надпись на самой большой могиле:

Здесь погръбено тъло

Двора Его Императорского Величества

камеръ Юнкера Надворного Советника

Ивана Александровича Бека

               Родился 25. Декабря 1807 го

               Скончался 23. Апреля 1842 го

И чуть ниже, с маленьким интервалом:

 Скорбящие родители

 Незабвенному сыну, бывшему

 Последним утешением ихъ жизни

Справившись минут за пять с первой надписью, Маленький папа повертел головой, зашел с другой стороны, и прочел на следующей могиле:

  Действительный Статский Советник

  Александр Иванович  Бекъ

                    Родился 14. Октября 1779 года

                    Скончался 27. Февраля 1850 года

Справившись и с этой надписью, Маленький папа вернулся на прежнюю сторону и прочел по очереди надписи на двух самых маленьких надгробиях:

Скорбящие родители

Незабвенной дочери

Катеринъ Александровнъ Бекъ

                       Родилась 17. Февраля 1825 года

                       Скончалась 19. Декабря 1828 года

и

Скорбящие родители

Незабвенной дочери

Марьъ  Александровне  Лазаревой

урожденной Бекъ

                              Родилась 27. маiя 1810 года

                              Скончалась 9. апреля 1834 года

Поскольку других надписей с этой стороны больше не было, Маленький папа перешел опять на другую сторону и прочитал то, что было написано на последнем надгробии:

Супруга Действительного

Статского Советника

Надежда Яковлевна Бекъ.

                            Родилась 25. Декабря 1789 года

                            Скончалась 12. Февраля 1857года

Маленький папа закончил свое тихое, полушепотом чтение и замолчал в такт всему, что его окружало. Вдруг, откуда-то из-за спины сверху раздался мягкий, спокойный и густой голос:

— Да… Мать и отец пережили всех детей, всех троих… Такая горькая судьба. Как после этого жить дальше? Но дело в том, что в обычной жизни человеческое горе проходит через каждодневное решето будничных хлопот — это позволяет людям справиться с болью потерь и принимать лечение временем. И лишь в таких местах, как это, по прошествии множества лет, издалека, мы можем отстраненно оценить меру того, что случилось задолго до нас… Но, прошу прощения, я кажется, выражаюсь слишком пространно и путано для Вас, мой юный друг, а потому позвольте просто представиться: Александр Иванович Бек.

Маленький папа выслушал все это, не меняя положения своего тела, вывернув шею до упора влево назад, и только когда незнакомый голос умолк, он, пробыв в таком положении несколько секунд, развернулся, поднял голову и сказал:

— Здравствуйте.

Перед Маленьким папой, в двух шагах от него стоял статный господин, и внимательно и заинтересованно глядя Маленькому папе в глаза, выжидал продолжения разговора.

Господину на вид было лет пятьдесят-пятьдесят пять, он был небольшого роста, а впечатление статности производилось свободной и прямой осанкой. Черты лица его были крупные, немного одутловатые. Живые, но спокойные глаза смотрели чуть вопрошающе. Одет он был со скрытой и строгой элегантностью — такое впечатление создавалось из-за того, что каждая вещь на нем была безупречно добротной и ухоженной.

Пауза затягивалась потому, что какая-то сбивающая мысль-воспоминание проскочила в голове у Маленького папы, и незнакомый господин показался ему почему-то знакомым.

Несомненно, через секунду-другую Маленький папа понял бы в чем дело, но господин опередил его:

— Да, да, мой юный друг, по глазам вижу, Вы близки к тому, чтобы понять какой неясный вопрос промелькнул в Вашей голове. Моя фамилия — тоже Бек, и даже зовут меня так же, как отца этого молодого человека, — и он кивком головы указал на могилу камер-юнкера. Последняя носительница фамилии Бек в Петербурге скончалась в 1857 году, но у Александра Ивановича был дядя и был двоюродный брат в одном старинном прибалтийском городе, и наша короткая звучная фамилия не исчезла, а пробилась сквозь толщу времен до наших дней, и я, Александр Иванович Бек — носитель не только фамилии моих предков, но и фамильных легенд и традиций.

Маленький папа молчал и слушал. Незнакомец говорил, как мы видим, достаточно длинно, и наверно, сложно для ребенка, но, оттого, что говорил он неспешно, с мягкими интонациями, делая плавные логические ударения в произносимых фразах, слушать его было приятно, а то, чем он говорил, казалось понятным.

Незнакомый господин сделал вполоборота шаг назад, и обернулся к ряду надгробий, расположенных между дорожкой и внешней каменной оградой кладбища. Взгляд его остановился на эпитафии, набранной тусклыми золотыми буквами на могильной плите. Эпитафия была в стихах:

Мерцал маяк в ночной дали,

Но ветер вдруг задул —

Фитиль погас, моряк уснул,

Безвестны корабли,

Взметает их спиной волны

На бледный лик луны

И в черный омут водных гор

Те пасть обречены…

Неуспокоенности глад тебя, моряк, томил

Маяк познания в тебе господь благословил…

Окончил дни, сцепив уста,

Не дома и в тепле,

А победив житейский страх, —

В пути к чужой земле…

— Поэтично, хотя немного бессвязно и назидательно одновременно, — закончил чтение Александр Иванович. — Но, что-то Вы слишком тихи и грустны, молодой человек. Так и хочется Вас спросить словами Александра Сергеевича: «Что ты тих, как день ненастный, опечалился чему?» Итак, что же у Вас приключилось, мой юный друг?

Маленький Папа было заколебался, но чувство неуверенности быстро исчезло, и он негромко, но внятно произнес:

— Тетка-лень. Мне ее не прогнать.

— Ах, вот как, — как будто речь шла о чем-то общеизвестном и понятном, вымолвил Александр Иванович. — Что же, в славном старинном городе Ревеле, где сохранился наш род, мне припоминается, случалась подобная история. Нас, маленьких детей, наша старая прабабушка, покуда она была в добром здравии и добром уме, пугала нас какой-то такой остзейской легендой и подобным персонажем.

— Ах, а вот и Ваша мама, — прервался Александр Иванович, — с удовольствием буду представлен ей.

Действительно, к месту их беседы, глядя на них с нескрываемым любопытством, подходила мама Маленького папы.

Александр Иванович Бек снял шляпу и представился. Плавным движением руки он указал на пять бековских надгробий, и начал что-то рассказывать.

Маленький папа зацепился за первые предложения повествования Александра Ивановича, уткнулся взглядом в мраморные надгробия, и понемногу погрузился мыслями в то, что могло случиться или случилось в северной имперской столице около 170 лет назад.

Глава 5.
Краткая история жизни и смерти петербуржской семьи Беков

Глава петербуржской семьи Беков, действительный статский советник Александр Иванович Бек вел свою российскую родословную со времен царя Ивана Грозного. Тогда много татарских вельмож и их отпрысков по мере ослабления остатков Золотой Орды искали положения и переходили на службу к московскому царю. Так же поступил и предок Беков — молодой татарский воин, имени которого истории сохранить не удалось. Большого положения и карьеры он не сделал, и во многом благодаря этому уцелел сам и сохранил свою семью, в то время как счет погибших и замученных жестоким царем бояр и дворян шел на многие тысячи.

Первое московское поколение Беков изначально насчитывало девять человек детей. Трое из них умерло в младенчестве или в совсем раннем детстве (что тогда было обыкновенно), а из оставшихся шести трое были мальчиками. Они-то и их потомство и продолжили бековский род с того времени и до наших дней.

Александр Иванович Бек родился в Москве в 1779 году во времена правления императрицы Екатерины Великой, отец его служил по таможенной части, что превратилось, начиная с царствования создателя Российской Империи, в семейное и наследственное дело Беков.

После отмены всех внутренних таможенных сборов отец Александра Ивановича перебрался на службу в Санкт-Петербург, где был порт и была внешняя таможня. Беки купили небольшой домик, точнее говоря, двухэтажный флигель, и поселились в Коломне, той части Петербурга, которая по застройке и по люду в то время там обитавшему походила скорее на провинциальный оживленный российский город, а не на район величественной и строгой столицы.

Застроена была Коломна низкими деревянными домами, а население ее составлявшее было пестрым, разнородным и небогатым — по улицам сновали замотанные в платки кухарки, мелкие чиновники в платьях хоть и европейского покроя, но зачастую сильно поношенных, и оттого имевших жалкий вид, мужики в крестьянских одеждах с разгружаемых на соседнем канале барж, шустрые приказчики и мелкие купчики. Для всего этого люда с простым и небогатым бытом генеральский чин действительного статского советника был как свет далекой звезды из другого недоступного мира. Но в семействе Беков тогда никто и не имел такого генеральского чина — отец Александра Ивановича при переезде из Москвы имел чин коллежского секретаря, что соответствовало в то время по табели о рангах армейскому званию капитан-поручика, и было не бог весть что в иерархии российского чиновничества, но для петербургской Коломны все же было не так и плохо.