Бесплатный фрагмент - Ты мой сон

Жизнь в целом никогда не принимает смерти всерьез. Она смеется, пляшет и играет, она строит, собирает и любит перед лицом смерти. Только тогда, когда мы выделяем один отдельный акт смерти, мы замечаем ее пустоту и смущаемся.

Р. Тагор

I глава

Я летела над домами и над кронами деревьев, рассматривая крыши и трепет темной листвы. Вот пролетела школу и рассмеялась ненароком, заметив, что сверху ее здание напоминает коротконогого паучка. А вот кафе «Добрая тетушка» все обрамлено огоньками, словно под Новый год. Дом Сони, моей подруги. В ее окнах уже погас свет. Было бы забавно залететь к ней. Хотя не стоит. Пусть спит. А вот плохо освещенную дорогу пересекает какой-то пьяный мужчина, так похожий на нашего учителя по физкультуре. Я снова рассмеялась, когда он неуклюже завалился на бок. Отдавшись эмоциям, я чуть было не сбила ворону, летевшую по своим делам и никак не ожидавшую увидеть в небе меня. Везет ей: у нее есть крылья. Она может летать в любое время, не то что я — во сне. Да, я спала! Я полностью отдавала себе отчет в этом. В конце концов, люди не умеют летать… а жаль… это так приятно — оттолкнуться от земли и взлететь, ввысь, к звездам, раскинув руки как крылья, утонуть в удовольствии, даруемом невесомостью.

Сон неожиданно прервался.

Я открыла глаза, уставившись в звездное небо. Вот это да! Звезды? Откуда они на моем потолке? Почему так холодно? Я все еще сплю? Черт подери!

В одно мгновение в моей голове родилось огромное количество вопросов, так и оставшихся без ответа. Спрашивать где я не имело смысла: я и так видела. Не могла понять лишь одного — как сюда попала, и почему лежу на сырой земле рядом с какой-то вовсе не знакомой мне могилой. Да, это было кладбище. А вот засыпала я в своей теплой постельке. Странно.

Я села и осмотрелась. Страха не было, лишь легкое головокружение и… удивление.

Ночь была светлая, и я ясно могла видеть каждый куст, памятник, оградку. Я знала это место. Редко здесь бывала, но знала. Мои бабушка и дедушка похоронены в другой стороне кладбища, потому-то мне и без надобности было посещать этот островок безмятежности, находящийся поодаль от основного скопления могил. Этакий полуостров.

Осмотр также показал, что я одна! Ни одной живой души поблизости. Тогда как я сюда попала? Кто-то принес меня? Не сама же я пришла? Хотя… отчего ж не сама? С детства страдающая сомнамбулизмом, я вполне могла сделать это сама. Но кладбище не близко от дома… Да и почему именно сюда? Я ломала голову над вариантами, которые, похоже, сводились к одному. Я в очередном приступе лунатизма пришла ночью на кладбище и улеглась рядом с… я попробовала прочесть имя на памятнике, хотя ночью это не очень получалось. Тогда решила проследить расположение выбитых букв руками, положив их на холодный мрамор. Руки и немного привыкшие к темноте глаза дали первый ответ: «Солодов Виктор Борисович». Его имя ни о чем мне не говорило, как и годы рождения и смерти. Виктор, как оказалось, умер пятнадцать лет назад в возрасте восемнадцати лет. Прискорбно. На памятнике была еще какая-то длинная надпись, но ее я читать не стала, решив, что сделаю это в другой раз и в светлое время суток.

Я села, прислонившись спиной к памятнику, размышляя, каким путем лучше выходить с кладбища. Первый путь — по основной тропе, по направлению к Царским воротам (так называют основной вход старики). Путь весьма неблизкий. Второй — через заросли, короткий, но малоприятный. Хотя если преодолеть его бегом… А в каком виде я попаду домой после такой пробежки и карабканья через кладбищенскую ограду? Итак, придется красться и залазить в дом через окно, надеясь не быть замеченной родителями или соседями, что равносильно (они много болтают). Наверняка, мама подумает, что я убегала на свидание… Да, на глаза лучше не попадаться.

Я поднялась и, собрав всю волю в кулак, сделала первый шаг по направлению к Царским воротам. Внезапно мне стало так страшно, что я отскочила назад к памятнику, будто тот мог меня защитить.

Я тряхнула головой, стряхивая с себя страх, и вдруг… он ушел, сам собой. Я вновь почувствовала себя сильной и смелой. Словно кто-то успокаивал меня. Или что-то. Хотя бояться, по-моему, нормально в такой ситуации, ненормально другое — из ниоткуда взявшаяся уверенность в себе и прилив сил. А может, я просто слишком долго сидела или лежала около этой могилы. И потому подсознательно не боялась быть рядом с ней, в то время как окружающие кресты и памятники стали чем-то инородным, пугающим, злым. Я снова встала, прошла пару метров и поймала себя на мысли, что уверенность уходит из меня. Темные тучи страха ползут в душу, холодя ее. Я еще раз взглянула на могилу Солодова. Отчего-то одна она казалась мне не жуткой при свете звезд, напротив, словно от нее исходил свет, тот самый, которого мне сейчас не хватало.

Глупая птица выпорхнула из куста сирени, напугав меня. Я дернулась, и это усилило мою уверенность, что я должна как можно скорее уйти, пока какая-нибудь полевка не довела меня до инфаркта. Я направилась к выходу, смело шагая вперед по протоптанной узкой дорожке. И как только вышла за ворота кладбища, кинулась бежать со всех ног, не оборачиваясь. Не помню, что бы раньше я так быстро бегала, может быть, однажды, в детстве, когда нас с подругой застала соседка в момент кражи слив из ее сада.

Отлично понимая, что в моем положении лучше красться дворами, а не бежать стремглав по освещенной улице, я не могла себе позволить снова уйти в тень из-за непроходящего волнения. Мне лишь оставалось надеяться, что ночная улица не преподнесет сюрприза в виде одинокого путника, либо компании молодых людей, либо страдающей бессонницей старушки, сидящей у окна. Очень не хотелось, чтобы завтра обо мне поползли слухи. Тем и не привлекательны маленькие городки: в районе, где ты живешь, обычно все друг друга знают, там нет секретов, и, едва заметив, еще не успев правильно понять ситуацию, запросто могут сделать весьма неприглядные выводы. История о ночном бегстве в пижаме разлетится с добавлением красок и действующих лиц. Попробуй потом оправдайся хождением во сне.

Я пробежала мимо дома Сони. Совсем недавно видела его во сне. Наяву он так же тих. Его миниатюрность и шикарные клумбы просто излучают уют. Я позавидовала подруге, спящей сейчас в своей комнате.

Завернув за угол, я резко остановилась из-за странных голосов. Четверо парней — у каждого по пиву в руке — прикалывались друг над другом, смеялись и пинали алюминиевую банку на освещенной площадке рядом с кафе. Теперь я даже знала кто это. Несмотря на их кажущуюся безобидность, я все равно решила обойти компанию, чтобы избежать лишних вопросов.

Срезая путь по темной улочке, я, видимо, разбудила пару-тройку собак, и меня сопровождал их эстафетный лай.

Да, здесь трудно остаться незамеченной, хоть ползи.

Наконец, я вышла к школе и теперь шла вдоль забора, оборачиваясь и прислушиваясь. На мгновение мне показалось, что кто-то идет следом, но это оказалось лишь плодом моего воображения, которому сегодня простительно все. Реальным был только собачий лай вдалеке.

Как и предполагалась, в дом я лезла через окно. И сразу решила закрыть его, опасаясь следующего приступа лунатизма. Опыт показывал, что я запросто могу отправиться на прогулку и во второй раз, потому решила подстраховаться.

Этот недуг — лунатизм, или, как оно правильнее, сомнамбулизм — одолел меня еще в далеком детстве. Уже тогда я попугивала родителей, появляясь у них в комнате ночью. Иногда стояла возле кровати, смотря на них широко раскрытыми глазами, хотя и ничего не видящими. Я ходила по комнатам и могла лечь где попало, но очень редко выходила на улицу. Порой мама ловила меня в таком состоянии и укладывала обратно в постель, не разбудив при этом. Я была послушна, хотя могла спустя время снова подняться. Как бывает в таких случаях, я этого не помню. Что поделать? Болезнь! Раньше считали, что на ходящих во сне воздействует лунный цикл, потому-то их и прозвали лунатиками. По-моему, дословно это переводится как лунное безумие. Выходит, так оно и есть. Какой человек в своем уме пойдет ночью на кладбище, чтобы просто полежать. Да, уж! Правда, раньше врачи уверяли маму, что это пройдет и как любую детскую болезнь, я перерасту и эту. Пока не получается, хотя встаю я теперь гораздо реже.

Я засыпала с мыслью, что возвращалась почти тем же маршрутом, которым и «летела» туда, теперь я знала куда «летела». И очень надеялась, что этой моей вылазки туда и обратно никто не заметил.

II глава

— Ты в школу собираешься? Будильник прозвонил полчаса назад, — услышала я голос мамы, доносящийся из коридора, и вскочила как ужаленная.

С полминуты я сидела на кровати, уставившись в точку, вспоминая странный сон, а потом, взглянув на запертое окно, снова рухнула на подушки.

Это было взаправду: я ходила во сне и даже ушла на кладбище. Жуть!

Я обхватила голову руками, желая сжать ее до такой степени, чтобы можно было выдавить воспоминания о прошлой ночи.

— Так ты встаешь или нет? Завтрак стынет! Останешься голодной!

— И в школу пойдешь пешком, — добавил отец. — Я через полчаса выезжаю.

Убедительные доводы.

— Рита! — крикнули они разом, и я ринулась в ванну.

Ах да, Рита — это я. А если полностью — Долгих Маргарита, ученица одиннадцатого класса школы №2 города Усмани. Да, глубокая провинция, хотя с приходом нового мэра наш город начал интенсивно отстраиваться, стал заметно чище, появились фонтаны, аллеи. С каждым годом здесь все приятней находиться.

По последней переписи, население города едва превышает 18 тыс. человек. Большую часть города до сих пор занимают частные сектора, в одном из них стоит дом моей семьи. Здесь я живу с самого рождения. Мои родители тоже местные. Мать — Нина Михайловна, бухгалтер на табачной фабрике. Отец — Сергей Сергеевич, главный инженер там же. Это чуть ли не единственное действующее производство в Усмани, потому иметь постоянную работу тут — уже везение.

На ходу допивая чай и пихая в рот бутерброд с маслом, я влетела в машину. Отец галантно подал носовой платок, чтобы я могла утереть губы, и предложил жвачку.

У ворот школы меня уже ожидала Федулова Соня. Мы дружим с ней с третьего класса. Она замечательная подруга. Самая отзывчивая и понимающая. С такими, как она, можно идти в разведку. Она никогда не предаст, и даже если в чем-то не одобрит, то, по крайней мере, не осудит.

Мы с ней контрастно смотримся вместе. Она, голубоглазая длинноволосая блондинка, и я, кареглазая брюнетка со стрижкой каре, чуть выше ее ростом.

В нашем классе одна она для меня позитив, потому как класс наш, мягко говоря, недружный. В нем каждый сам по себе и в отдельности зол на остальных. Есть в нем две эффектные подружки-стервы, считающие себя центром земли, готовые подставить друг друга в любой момент. Имеется парочка замарашек, над которыми те издеваются. Также есть красавчик, по которому сходят с ума все девчонки средних классов. Остальные — тусклая толпа, к которым, наверное, отношусь и я.

Я неплохо учусь, то есть не отличница, конечно, но все равно довольно хорошо, как и Соня. Я уважаю точные науки, но вот уделять им должного внимания не получается: мешает лень. Однако мои скромные способности позволяют держаться среди хорошистов, а выше я и не стремлюсь, что не может не злить маму. Она считает, что меня у науки отняла любовь, пустая, глупая и ни к чему не приводящая. Я с этим не согласна, но маму не переубедить: она-то помнит, что когда-то я училась лучше.

А любовь моя, собственно, не столь великая. Просто мальчик из параллельного класса — Рыбин Максим. По внешним данным он больше бы подошел Соне, которая, кстати, никогда и ни с кем не встречалась. У него светлые волосы, голубые глаза, средний рост. Его главные интересы — спорт и механика. Кроме того, у Макса много друзей. Среди прочего, он не просто мой первый парень, он мой первый мужчина, да и я первая у него, хотя он никогда в этом не сознается. По большей части мы встречаемся в школе и в лучшем случае поцелуемся где-нибудь под лестницей, во избежание посторонних глаз. Подобные отношения устраивают нас обоих, потому как не отвлекают от занятий. Вот и нет стремления ничего менять. Да и стоит ли?

Для моих родителей, например, вообще неприемлем факт моих романтических отношений с кем-либо. Когда изредка Макс заходит за мной, чтобы пригласить на прогулку или на дискотеку, мама каждый раз делает вид, будто видит его впервые. Отец же ведет себя более адекватно, даже руку ему жмет, но вот смотрит при этом так, словно старается прочесть мысли.

Его родители в этом смысле больше похожи на нормальных. С виду они приветливы и добры ко мне. Мне кажется, я им нравлюсь. Почему бы и нет? У них уже есть двое взрослых дочерей, живущих отдельно, потому они умеют найти правильный подход к девочкам.

Весь учебный день я думала, что произошло прошлой ночью. К счастью, сегодня учителя меня решили не спрашивать, а то вполне могла бы схлопотать пару элегантных стройных птиц в дневник за невнимательность.

Соня сразу обратила внимание на мое настроение и старалась не докучать школьными новостями.

В перерыве между последними уроками, я все же решила рассказать ей о причине своей апатии. Та долго хлопала огромными ресницами, в изумлении глядя на меня, открыв рот. Она, конечно, знает об этой моей «хвори», не раз мы вместе смеялись над рассказами мамы о моих похождениях. Тогда это забавляло подругу — не более. Она никогда не считала лунатизм полноценной болезнью, а теперь… просто не находила слов. Чтобы усвоить все сказанное мною, ей понадобилось минуты три-четыре. А как только она смогла говорить, предложения по предотвращению моих походов посыпались из ее рта, как из рога изобилия. Первое — соорудить баррикады вокруг кровати. Второе — намочить прикроватный коврик. Холодная мокрая ткань могла бы разбудить меня. Третье — запереть все окна и двери и рассказать о «лунном бодрствовании» родителям. Она также предложила остаться со мной, но я видела, что ночь с лунатиком ее пугает. Все равно я была тронута такой заботой.

Строить баррикады и запираться я не собиралась. Я не так часто хожу во сне, чтобы прибегать к подобным ухищрениям. Это удивило Соню. Для нее, боящейся кладбища даже днем, будто оно чертями кишит, лучшим вариантом было запереться в погребе на последующие несколько месяцев, чем опасаться возможности снова проснуться возле чьей-то могилы. А когда я сообщила ей, что хочу сходить на кладбище, чтобы взглянуть на могилу того мальчика уже не в темноте, та и вовсе начала меня отговаривать. Ей это показалось блажью, а мое ночное предпочтение — случайностью. Она попыталась посмеяться, что даже во сне я не завалилась досыпать возле какой-нибудь бабули, а выбрала молодого человека. Но это был смех сквозь опасение.

Может, Соня и права, но я твердо решила все же сходить туда. Не знаю, зачем. Просто так. Любопытство.

После уроков Соня побежала на хореографию, которой занималась уже несколько лет. Она долгое время пыталась уговорить меня составить ей компанию, но напрасно.

Я же встретилась с Максом за школой, где он играл в футбол, украв его на пару минут у команды. Мы обмолвились парой слов, поцеловались, что вызвало гул возбужденной толпы футболистов. А потом я направилась по своим делам. Никто не знал по каким — и слава богу.

Несмотря на решительный настрой, у кладбища я по непонятной причине запаниковала и несколько минут простояла как вкопанная перед воротами. Наконец, собравшись силами, я вошла внутрь. Проследовав знакомой дорожкой, я оказалась у могилы. Теперь я своими глазами могла видеть того, с кем рядом спала этой ночью. С фотографии на меня смотрело красивое лицо молодого парня, щурящегося от порыва ветра, что было видно по беспорядочно свисающей на лоб челке. Фотография была сделана то ли весной, то ли осенью: парень был одел в пальто с приподнятым воротником. Соня могла бы мной гордиться. Пожалуй, даже во сне я не теряю чувства вкуса. Под фотографией были выбиты строки неизвестного поэта, которые гласили:

Уйдешь, когда-нибудь и ты,

ничто не вечно под луною,

придешь ко мне, я буду ждать,

я здесь… но сердцем, я с тобою.

По моей спине мелкой дрожью пробежал холодок, и поначалу я решила уйти, и даже сделала пару шагов назад, но потом… меня словно что-то подтолкнуло. Подойдя, я присела на корточки рядом с могилкой, уставившись на фото.

— Ну привет, — произнесла я, не зная, как еще можно начать подобный разговор. — Меня зовут Рита. Извини за то вторжение, я не хотела… честно… Я ведь не побеспокоила тебя? А как тебя зовут? Ах, да… Виктор. Точно. Я не знаю, кто ты Виктор, и ты, похоже, мне тоже ничего о себе не расскажешь… Да-а-а. Та-ак… Я почувствовала себя идиоткой, говорящей с пустотой. Ну да ладно. Никто же не слышит.

Я обернулась по сторонам, чтобы убедиться в этом.

— Вообще, я не вваливаюсь вот так к посторонним людям без приглашения. Это у меня было впервые. Надеюсь, это не войдет в привычку. — Я хлопнула себя по коленкам. — Ты мне веришь? Это правда! Я серьезная девушка. У меня парень есть. Он… классный.

Я глупо хихикнула.

— Ты ведь не считаешь меня ветреной только потому, что я немного полежала рядом? Я нечаянно к тебе забрела. Просто ходила во сне. Честно-честно. Так что будем считать нашу встречу ошибкой, — иронизировала я.

Следующую минуту я сидела молча, просто глядя на мальчика с фото.

— Знаешь, я пришла извиниться, ну и посмотреть на тебя… А ты милый — молчишь, слушаешь внимательно.

Я и впрямь чувствовала себя неловко, и, если честно, боялась быть замеченной кем-то из знакомых. Решила не задерживаться.

— Пока. Я ухожу. Ты не желаешь со мной разговаривать… Больше не приду, — пообещала я. — А ты красавчик, было бы здорово, если бы ты был жив. Хотя у нас все равно бы ничего не получилось, ведь тебе было бы аж тридцать шесть. Вау… Ладно, заканчиваю нести бред. Я пошла.

Когда я уходила, возникло странное предчувствие, голос которого я решительно подавила. И так же, как и ночью, удаляясь от его могилы, ощущала нарастающее волнение. Странно. Всю дорогу домой я думала, что Соня была права. Не стоило туда ходить.

Следующей же ночью, мне приснился еще более странный сон. Ощущения были невероятно реалистичными. Я лежала в постели и вдруг почувствовала, как кто-то убрал волосы с моего лица. Холодные пальцы скользнули по щеке, задержались на подбородке и спустились вниз по шее к груди. Там осторожным движением, они приподняли мой кулон в виде сердца, а потом опустили обратно.

Я хотела открыть глаза, но не могла: веки были необычайно тяжелы. Где-то на уровне подсознания, всплыли воспоминания о моей суеверной тете. Подобное она сваливала на проделки домового. Я вся напряглась. Попыталась крикнуть, но не получилось. Сердце так громко стучало, что отдавалось в ушах гулким эхом. Я уже перестала ощущать чье-либо присутствие рядом, а страх все не проходил. Тем не менее проснулась я лишь утром, под звуки будильника, как всегда сопровождаемые мамиными предупреждениями. Голова болела, и осталось неприятное ощущение ото сна.

Этому сну, который кошмаром можно было назвать лишь с натяжкой (мне снилось и пострашнее), я решила не придавать значения.

III глава

Прошла пара недель с того самого дня, точнее ночи, когда я ходила во сне. Ничего существенного за этот период не произошло. О случившемся тогда я решила попросту забыть, не зацикливаться, да и кому хочется вспоминать о подобных ночных похождениях. Так правильнее. Но я все равно помнила. Мне регулярно об этом что-то напоминало — или кто-то — даже Соня, которая поддерживала меня в стремлении все забыть.

Однажды она рассказала мне историю, которую поведала ей некогда бабушка. Это было после того как она узнала от меня, в каком именно месте кладбища покоится Виктор Солодов.

— Это место погребения самоубийц и безбожников, — сказала Соня. — Этот островок когда-то не был частью кладбища. Могилы, расположенные там, находились вообще за воротами. Там их и хоронили — тех, кто решил свести счеты с жизнью либо предал свою веру. Позднее кладбище расширилось, старый забор сгнил, а новым обнесли все, не выбирая. Да и нет сейчас такого, чтобы кого-то хоронили за оградой. Сейчас это место уже почти слилось с основным кладбищем, но это не исключает вероятности, что Виктор лежит там по собственной воле. Глубоко верующие все еще хоронят там нестандартных покойников. Присмотрись. Обычно родственников хоронят в одном месте. Ты видела такую фамилию рядом? Нет? Делай выводы! Ты сама не можешь иметь к нему никакого отношения. И посещать его тем более не стоит.

Солодовых и впрямь рядом с ним не было, я бы обратила внимание.

Я сидела молча. Самоубийца — это не укладывалось у меня в голове. Как можно, при такой внешности, будучи совсем молодым… Странно. Очень странно. Но доводы Сони были более чем убедительны.

Так или иначе, я решила: мне все равно, кем он был и что сделал со своей жизнью. В любом случае, он сам это выбрал. Странно, что именно он стал моим выбором во сне.

«Забыть! Забыть!» — твердила я себе. Больше так далеко во сне я не уйду.

Но потом мне приснилось, что стою я на подоконнике и смотрю на звездное небо. Отталкиваюсь ногами и взлетаю. И тут я резко проснулась. Словно мой мозг почувствовал опасность и отдал приказ к пробуждению. Я лежала в постели, что очень порадовало, но на ногах были тапочки, что очень настораживало. Потом долго не могла уснуть. Сердце так и норовило вырваться из груди: стучало, как барабан. Я с трудом позволила себе расслабиться и снова провалилась в сон.

А время шло. В жизни происходили малозначительные события, которые тем не менее легко завладевали моими мыслями. Я уже больше думала о новом знакомстве Сони с молодым человеком на автобусной остановке. Тот пригласил ее на свидание. Однако оно с грохотом провалилось. Парень оказался не самых высоких моральных принципов. А после того, как Соня сделала ему замечание, даже провожать ее не пошел. Рыбин пообещал надрать ему при встрече уши.

Так, понемногу я отдалялась от того дня, который уже не казался чем-то особенным. Я и впрямь начала забывать о полетах во сне. И чувствовала себя прекрасно, пока однажды еще один сон не напомнил мне о них.

Я стояла у могилы Солодова и читала вслух выбитые на памятнике стихи:

Уйдешь, когда-нибудь и ты,

ничто не вечно под луною…

Я замолчала, а мужской голос за моей спиной продолжил:

Придешь ко мне, я буду ждать,

я здесь… но сердцем, я с тобою.

— Красивые, — похвалила я неизвестного поэта, все еще не поворачиваясь к своему внезапному собеседнику. — А кто их написал?

— Я и написал, — ответил голос у самого моего уха.

Холодное дыхание колыхнуло волоски у меня на виске. Я замерла. Страх словно парализовал, когда я поняла, кто стоит за моей спиной. Это был покойный. Всем нутром почувствовала это.

— Тебе они нравятся? — спросил он.

— Д-да, — промямлила я, продолжая во все глаза смотреть на памятник.

— Хорошо.

Еще минута остолбенения — и я резко повернула голову, желая встретиться лицом к лицу со своим страхом, но… никого не было рядом.

Я открыла глаза среди ночи, и странные слезы хлынули из глаз. Уткнувшись в подушку, я пыталась заглушить рыдания, возникнувшие совершенно произвольно и нежелающие останавливаться.

Утром, рассматривая в зеркале свои опухшие веки, я так и не смогла найти ответа, чем была спровоцирована истерика. Хорошо, никого не разбудила. Мама, наверняка бы подумала, что виноват Макс. Почему-то она всегда считала его виноватым в моем плохом настроении.

Я рассказала Соне о сне, и она совершенно по-взрослому посоветовала мне заказать панихиду по усопшему. Пообещала ей подумать над этим. В храм я хожу исключительно перед праздником Пасхи для освещения кулича, да и то почти по принуждению Сони. Идти туда лишний раз желания у меня не возникло, даже по такому поводу, как ночные кошмары. Чужды мне церковные обряды, песнопения, проповеди. Будучи убежденной атеисткой, я всерьез не рассматривала варианты спасения собственной души посредством покаяния, смирения, всепрощения и прочего, прочего, прочего.

В этом мы с Соней расходились: она веровала истинно и глубоко. Я же не раз пыталась открыть ей глаза на то, что мир нельзя сотворить за семь дней, а женщину вылепить из ребра, но та была непреклонна. Молодец! Нельзя верить в бога наполовину, даже если в чем-то и сомневаешься. Она называла меня Фомой неверующим и уверяла: придет время, когда я изменю свое мнение. Ах, Соня. Она не знает, как на самом деле я хочу уверовать во все то, что с такой легкостью принимает она. Как хочу я ощутить чью-то незримую заботу о своей бессмертной душе и хрупком теле. Как хочу я ничего не бояться. Ощутить себя в центре сверкающей сферы, оберегающей меня от всего, что может причинить видимый и невидимый вред. Но когда я закрываю глаза, желая заснуть, то погружаюсь в иной мир, в котором жестокие игры моего подсознания вполне могут причинить мне любую боль, подвергнуть изощренным испытаниям, нагнать страх. В этом мире, я как никто одинока. Там нет бога. Там нет никого. Там я предоставлена сама себе. В этом мире меня никто не найдет и не сумеет защитить. Там бывает все: я висела на радуге, я рвала на лету персики с ветки, я плавала по озеру на огромном листе кувшинки, я видела парящих в небе дельфинов. И тот же сон, что даровал мне это прекрасное ощущение безмятежности, мог обернуться ночным кошмаром. Я падала в глубочайшие пропасти, я шагала по останкам людей, я искала дорогу из темного леса. Но все это лишь мелочи, по сравнению с тем, каким я стала кошмаром для собственных родителей, когда первый раз, спящая, вошла в их комнату, сжимая в руках задушенного котенка. Это было мое первое и последнее убийство во сне, хотя откуда мне знать наверняка. Лунатики себя не контролируют. Это мой крест, но нести его приходится не мне одной. Но от этого он не становится легче, а тут еще и этот случай с кладбищем. Об этом родители не узнают. Их радует, что я не ходила во сне уже полгода.

Так иногда бывает: и у самой счастливой с виду семьи могут быть самые жуткие тайны. Позволить этим тайнам раствориться в прошлом — моя задача, потому возникающие проблемы я стараюсь решать без родительского участия. Хватит с них встрясок. Вот и сейчас я снова шла на кладбище, чтобы своими глазами взглянуть на проблему, мучащую меня. Словно что-то могла предъявить человеку из сна. Настроена я была воинственно, правда, когда достигла цели, пыл спал. Я молча стояла рядом с могилой и буравила взглядом фото.

В чем он предо мной виноват? Что сделал ни так? Не выразил должного почтения, когда я прилегла к нему под бок? Не он, а я к нему пришла, нарушив его покой.

Я не заметила, что не одна. Звук медленных шагов сзади привел меня в чувства и воскресил в памяти вчерашний сон.

Я боялась повернуться. А когда повернулась, увидела недалеко крестящуюся над чьей-то могилой старуху. Я не узнала ее. Она стояла спиной ко мне и, по всей видимости, не собиралась здесь особо задерживаться.

Агрессия спала, а страх растворился — и я снова превратилась в девочку, что по непонятной причине пришла к незнакомцу на могилу.

— Вот я снова здесь, — еле слышно произнесла я, не желая привлечь внимание старушки. — Можно сказать, у нас второе свидание, наверное, уже третье. И снова я к тебе вламываюсь, как султан в свой гарем. Извини. Этого больше не повторится… Сейчас я уйду, и… все.

Но, не смотря на только что данное обещание, я начала приближаться к могиле и опустившись на корточки, кончиками пальцев провела по фотографии.

— Зачем ты это сделал? Почему? Разве жить не лучше?

Мне хотелось получить ответ на этот вопрос, несмотря на искреннее желание забыть тот день, когда впервые прочла на памятнике его имя.

— Наверное, я лезу не в свое дело, — сделала я выводы.

Я уже отошла от могилы, когда вдруг задала ему еще один вопрос, совершенно неожиданно для себя:

— Тебя навестить еще? Я могу… У меня здесь бабушка с дедушкой похоронены — я у них бываю. Хочешь? Понятно. Зайду как-нибудь.

— Думаю, он не станет возражать, — откуда ни возьмись послышался женский голос.

Это была та старушка, которую я просто не рассмотрела за памятником, наивно предположив, что снова осталась одна. Но теперь я узнала ее. Это была бывшая классная руководительница моей мамы, Клавдия Ивановна. Наверное, ей не было еще и семидесяти — вот только горе по потери дочери сломало ее. Женщина превратилась в тень.

— Рая, да? Долгих? — спросила она таким приятным голосом, словно сказочная фея.

— Рита, — поправила я, — Долгих.

— Ах, да… Как мама поживает, не болеет? Как отец?

— Все хорошо.

Я немного смущалась оттого, что она стала свидетелем моего разговора с памятником.

— Знаешь, кто это? — она кивнула в сторону могилы Солодова.

Я пожала плечами.

— Ну да, куда тебе… Ты еще маленькой была, когда его хоронили.

— Примерно так. А вы его знаете?

Кому как ни ей, школьной учительнице, знать его.

— Конечно. — Она улыбнулась и сделала вид, что я спросила глупость. — Он был моим учеником. Правда, недолго. Я вела химию в его классе. Чудный был класс. Дружный.

На минуту она замолчала, и я уж было решила, что разговор окончен. Но она продолжила:

— Солодовы переехали в наш город за пару лет до смерти Вити. Тогда он уже был болен.

Меня это удивило. В своем воображении я уже нарисовала картину, как он заносит нож над своим сердцем, чтобы ослабить муки любви. Что еще может толкнуть в сторону суицида человека его возраста?

— У него был рак, который уже давно прогрессировал. Виктор отказался от операции, и родители не стали настаивать. В ее успешность уже никто не верил. Четвертая стадия болезни… Бедный мальчик, пил много обезболивающих… Он очень любил жизнь. Не хотел ложиться в больницу, желая отведенное ему время провести дома среди родных. У него было много друзей. В школе его любили. Он был очень способным. И знаешь, при полном осознании скорейшего конца он продолжал жить как все: встречался с друзьями, ходил на свидания. У него была девушка, которая даже не знала о его болезни. Он даже поступил в педучилище на математическое отделение сразу после школы, а ведь знал, что и года не доучится. Будто хотел обмануть смерть, сбить ее с толку. Не получилось.

По щеке старой учительницы скатилась слеза.

Меня тоже тронул ее рассказ.

— Простите, а почему он похоронен здесь? — я показала рукой, делая акцент на расположение могилы.

— Он не дожил до отведенного ему срока. Адские боли, против которых не помогали лекарства, довели его до такого состояния, что он выпил слишком много таблеток. И хотя их переизбыток в организме можно было списать на несчастный случай, мол, не рассчитал. Его праведная тетка, служившая в храме десятницей, признала парня самоубийцей и просто принудила родителей похоронить мальчика здесь. Да теперь это не важно. Здесь уже всех хоронят.

— А где теперь его родители? Я не слышала этой фамилии раньше.

— Солодовы уехали после похорон сына. За могилой смотрит тетка.

Судя по внешнему виду памятника, тетка явно не перетрудилась.

— Он так долго болел, а умер так внезапно, — продолжила учительница. — Всегда был улыбчив, приветлив и никогда не жаловался на здоровье. А еще он писал стихи…

Слезы одна за другой струились из глаз женщины. А я стояла, молча потупив взгляд на строки с надгробного камня.

— Почему умирают молодые? — задала она риторический вопрос. — Как же нам жить, когда уходят они? Как справиться с этим?

— Извините меня.

Я почувствовала вину. Мой вопрос завел ее в дебри памяти, где померк свет и стояла лишь гробовая тишина. И кажется, если заглянуть ей в душу, то увидишь ее, стоящую посреди темной поляны, а вокруг бледные руки, которые тянутся из черного небытия, желают уцепиться за спасительные лучики едва пробивающегося солнца. И луч, что падает на ее лицо, все более тускнеет. Это мир, в котором, видимо, она частенько пребывала. Мир, в котором она чувствовала себя своей среди тьмы и холода.

— Ты, меня прости, детонька. Прощай.

Она развернулась и тихо побрела прочь. А я, накинув рюкзак на плечо, пошла в другую сторону. Меня поразил ее рассказ. Ранило ее горе. Голова кружилась. Ком подступил к горлу. Мне хотелось плакать, а не плакалось.

Не отдавая себе отчета в выбранном направлении, я прошла через все кладбище и вышла к Кикиморову мосту. Это был старый деревянный мост, проходящий через ручей шириной три метра. Я встала на него, хоть он скрипел и качался, и заглянула в воду. По ней плыли ветки и выцветшие цветы — память о страданиях людей, которые приходили оплакивать близких.

Сколько я там простояла, не помню. Домой пришла поздно, еле волоча ноги. От ужина отказалась — и мама, зло сверкнув глазами, начала ругать Максима. Опять решила, что это он виноват.

Спала как убитая.

IV глава

Выл выходной, и с утра ко мне пришла Соня. Она меня и разбудила. Время близилось к обеду.

Я по привычке, рассказала ей все, что случилось со мной за время ее отсутствия. Потом мы долго лежали рядом и молчали.

Быть может, она не понимала, почему меня расстраивает история старой учительницы о постороннем человеке. Я сама этого не понимала. Но, как и раньше, она не критиковала меня, не вела разъяснительных бесед. И лишь спустя несколько минут тишины, заговорила:

— Знаешь, у каждого, кто лежит там, есть своя история. У кого-то трогательная, а у кого-то не очень… Ты наткнулась на его историю, она тронула тебя. И это все! А потом ты пошла дальше. Так и должно быть. Просто забудь.

Я согласно кивнула, осознавая ее правоту. Помолчав, спросила у нее, почему Кикиморов мост так называют.

Соня — моя энциклопедия, она много знает. Читающая натура. Интересуется многим понемногу, потому задавать вопросы ей можно обо всем. Если не ответит сразу, то обязательно отыщет ответ потом.

— Там раньше болота были, — сухо ответила она и резко спросила: — Пойдешь на дискотеку сегодня?

— Не хочу, — честно созналась я.

— Правильный ответ: пойду. Хватит киснуть! Я позвоню Максу — Она соскочила с кровати и понеслась к телефону.

На этот раз я решила ей поддаться, да она и без того знала, что победит.

Соня нечасто проявляла лидерство. Только когда я не в духе, она брала бразды правления в свои руки, и я позволяла ей мной командовать.

Наша вечерняя вылазка ощутимой пользы не принесла. Я рвалась домой. Очень хотелось спать, хотя я проспала почти до обеда.

В конце концов мои спутники сдались. Мы с Максом проводили Соню, и пошли дальше вдвоем. О моих странностях он не знает, потому с ним легко вести беседы на отвлеченные темы. Он и сам активно болтает. Слушать его — одно удовольствие, когда речь не идет о машине, которую вот уже несколько месяцев он пытается починить.

Не заходя в дом, мы прошли в сад, где хотели еще немного пообщаться. Мы сели в натянутый гамак, и Макс попытался пристроить свои руки, да и губы тоже. С трудом высвободившись из его объятий, я трижды пожалела о решении остаться. Но все-таки ускользнула. Оказавшись в своей комнате, я проверила засов на двери и закрыла окно. Только после этого я улеглась спать.

Но сон очень быстро напомнил мне о том, что пыталась забыть.

Я шла к могиле Солодова и вдруг увидела около нее молодого человека. Он стоял спиной ко мне, глядя на памятник.

— Кто вы? — спросила я, подойдя ближе. — Вы его знали?

Тот молчал, и я приблизилась еще немного. Потихоньку он начал поворачивать голову в мою сторону. Он еще не обернулся полностью, но я уже увидела его лицо — то самое, с фотографии. Я в испуге проснулась и села на кровати. Стало ясно: искусственно поднятое настроение, закрытое окно и дверь не спасут меня от навязчивых снов. Глупо надеяться, что можно отвлечься и выбросить все из головы, когда подсознание не очищено от этого.

Я достала сотовый и набрала номер Макса. Он еще не ложился и с радостью согласился прийти. Его дом находился в двух кварталах от моего, и появился он у окна чрезвычайно быстро. Видимо, бежал: у него было тяжелое дыхание.

Родителям уже пора бы смириться с тем, что дети имеют право на личную жизнь. Но привлекать их внимание, открывая дверь для своего парня, — плохая идея. Словно шекспировская Джульетта, я открыла окно для своего Ромео, и он лихо запрыгнул внутрь. Макс сделал шаг вперед, и, казалось, он собьет меня, повалив на кровать. Я отступила назад, чуть выставив руку.

— Ты? — засомневался тот.

— Все в порядке, — успокоила я его и, когда он снова приблизился вплотную, прижала палец к его губам. — Тише… тише. Мы никуда не спешим и стараемся никого не разбудить.

— Никуда. — По нему было видно, что поторопиться не против.

— Ты дышишь как паровоз, — пошутила я, желая разрядить обстановку.

Не получилось. Словно голодный щенок к миске, он кинулся и впился своими губами в мои. Будто боясь, что я прогоню его, он не давал мне шанса отстраниться, хотя я не стремилась высвободиться. Этой ночью я хотела быть с ним. И не только из-за собственных страхов. Этого желало мое тело, и я не хотела перечить ему.

Под утро Макс ушел тем же путем, каким появился в моей комнате. Вид у него был такой счастливый, что казалось, он вот-вот начнет подпрыгивать и стучать башмаками. Только тогда я уснула, при открытом окне. Мне не было страшно, наверное, из-за приближающегося рассвета.

Я проснулась с ощущением полного счастья. Свободная от всего лишнего: дурных мыслей и странных снов.

Когда я рассказала Соне об очередном сне с участием покойного Солодова, та предложила новое решение проблемы. Но сама она считала его малодейственным. Подруга предложила сходить на кладбище и попрощаться с ним. Она напугала меня версией, что в ту злополучную я ночь привела его душу в свой дом, потому та теперь не дает мне покоя. Я уж было хотела посмеяться. Но Соня опередила меня и рассказала, как раньше во время зимних похорон к полозьям саней привязывали ветки. Так делали, чтобы замести следы и душа покойника не нашла дорогу обратно. По мнению Сони, все суеверия имеют под собой реальные обоснования.

Выслушав ее, я ненароком, припомнила сон, когда так явно чувствовала чье-то прикосновение, и содрогнулась. Раньше я не активно поддавалась на подобные провокации, но сейчас решила воспользоваться советом подруги.

Сегодня, идя уже привычным для себя маршрутом на кладбище, я преследовала одну единственную цель — попрощаться. Считала это необходимым еще и из-за того, что сама как-то предложила прийти к нему снова. Предложила холодному памятнику, мертвому человеку, но теперь мне было важно забрать слово обратно. Сердце требовало полного от него освобождения. Как и когда я успела стать такой мнительной и суеверной, сама удивлялась. Мой план был краток: сказать «прощай» и уйти.

— Привет, это я, — начала я бодрым голосом. — Я не приду к тебе больше. Все! И ты, пожалуйста, не приходи ко мне. Ты пугаешь меня во сне. Не заставляй меня идти в церковь. Хорошо? Вот и ладненько… Пока. Да, мне жаль, что все так у тебя вышло. Сожалею. Ну, я пошла.

Я неловко повернулась и упала на четвереньки. Сумка отлетела. Я села на траву к памятнику лицом.

— Ничего смешного, — сказала я ему, как простому мальчишке, который в такой ситуации конечно бы рассмеялся, и показала язык.

С минуту я глядела на фото, не шевелясь. Я же теперь вряд ли увижу его. Вдруг захотела оставить в памяти его лицо. Странное желание!

— Не хочешь меня отпускать? — задала я вопрос и хитро прищурилась, словно ожидая ответа. — А я все равно не приду. Я так решила. Так что, прощай.

Я встала, отряхнулась, подобрала сумку, и ушла не оборачиваясь. Мне казалось, он смотрит мне в спину и, возможно, ухмыляется, вспоминая то падение.

Так я с ним попрощалась. Но внутри меня почему-то ничего не изменилось. Я чувствовала: это было наше не последнее свидание, хотя была уверенна, что более никакие силы не затащат меня сюда. Я настраивала себя на это, обещая, что последую наставлению Сони забуду все и вернусь к прежней жизни, где не было его. И вечером, беседуя с подругой по телефону, я рассказала ей про прощание на кладбище. Она похвалила меня и принялась рассказывать о новой прочитанной книге. Это был роман Джейн Остен «Эмма».

— Ну и стерва же она! — охарактеризовала Соня главную героиню. — Наглая, бесчувственная хамка, кичащаяся своими благородными корнями и деньгами. Она только из-за них имеет положение в обществе…

— Стоп! Перестань, — скомандовала я, пока ту не начало заносить. Я терплю ее рассуждения, касательные прочитанного, только когда сама в курсе событий. Я готова поддержать такой разговор, если сама читала книгу или хотя бы смотрела фильм. — Все! Дыши глубже. Успокойся!

— Нет, я просто возмущена! В конце книги она таки получила свой кусок счастья за раскаяние, но ничего не сделала, чтобы его реально заслужить.

Она до сих пор была под впечатлением. Видимо, прочла недавно. У нее аж дух захватило, что не могло не смешить меня. Как же близко она все принимает к сердцу.

— Федулова, тебе нужно литературным критиком стать. Уж ты бы им задала жару, — пошутила я и услышала, как та рассмеялась на другом конце трубки.

— Я люблю тебя. И знаешь… беспокоюсь немного, но я уверена, что все пройдет. У тебя есть мы, помни об этом, в частности я. И если будет нужно…

— Не нужно, — перебила я ее мелодраматический порыв. — Спасибо, Соня.

V глава

Новый сон удивил и обескуражил. Я снова видела его, Виктора, и мы снова были на кладбище. Всем своим видом я показывала, что это место мне не нравится и нервно подергивалась то от скрипа дерева, то от свиста птицы, зло смотря на своего спутника. Но в этот раз, я не боялась его, но старалась держать дистанцию. Тем не менее окружающая обстановка напрягала меня куда больше живого покойника.

— Я больше сюда не приду. Я уже говорила об этом. — Я даже удивилась резкости своих слов. — И ничего не заставит меня быть здесь снова… Тем более ты.

— Но ведь я и не заставлял тебя, — говорил парень мелодичным голосом, — ты сама пришла.

— Да, но… Первый раз это было во сне, так что не считается, а второй — банальное любопытство.

— А третий?

— Я хотела наехать на тебя, поругать. Мне не нравится, что ты пугаешь меня во сне… А потом я приходила, чтобы просто попрощаться. Так что я точно больше не приду. Меня все это достало.

— Почему? — Виктор сделал всего шаг вперед, но неожиданно оказался примерно в метре от меня. — Тебе страшно?

Я кивнула.

— Я пугаю тебя?

Я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и дать максимально-правильный ответ, но мой мозг отказывался его формулировать. Меня пугал не столько он, сколько кладбищенская обстановка.

Открыв глаза, я резко отшатнулась. Виктор оказался слишком близко, хотя я не слышала его приближения.

— Перестань играть со мной. Я не кукла, — рявкнула я, но моя агрессия никак не отразилась на его лице. — Я живой человек, чего нельзя сказать о тебе.

— Верно подмечено.

— Я не хочу быть здесь, это неправильно. Я хочу быть дома.

Я сделала несколько шагов назад, и, почти наткнувшись на него, снова отскочила. Способ его передвижения — пропадать и мгновенно появляться в другом месте — мне не очень понравился.

Виктор улыбнулся.

— Тогда почему ты здесь?

— Я пришла сказать, что больше не приду.

Мой ответ и вовсе его рассмешил, да и я заметила несуразицу в нем.

— Тебя тянет сюда, — сказал он, и я не поняла вопрос ли это был, или констатация факта.

Я удивленно моргнула, заметив, что он снова переместился, на этот раз к памятнику и теперь стоял, опершись об него.

— Вот уж нет.

— Но ведь что-то привело тебя сюда.

— Откуда мне знать? Но мне не нравится здесь. Здесь мертвые, а я живая и умирать не хочу. И хотя я тебя не боюсь, мне все здесь чуждо. Стать частью этого мира и остаться при этом в живых я не смогу, потому…

— Сможешь! Ты и так становишься частью этого мира в некотором смысле, когда засыпаешь. Ты как Алиса в Стране чудес. Не отказывайся от этого. Так могут немногие. Здесь можно все.

С этим не поспоришь. Кое-что я знала о снах. Я в замешательстве покачала головой, а Виктор внезапно оказался сзади.

— Я покажу тебе, — шепнул он мне на ухо и протянул руку так, чтобы я могла вложить в его ладонь свою.

Моя рука непроизвольно дернулась в его сторону.

— Что ты делаешь? — из глубин моего подсознания раздался голос, отчего-то похожий на Сонин. — Он же убьет тебя, только так ты сумеешь войти в его мир. Может в нем и впрямь можно многое, нельзя только вновь вернуться к жизни.

Я отскочила в сторону.

— Ты хочешь убить меня? — с сомнением в голосе спросила я.

— Зачем? Мне не нужна твоя смерть. — Виктор с улыбкой опустил руку.

По его лицу стало понятно, что он не особо надеялся на мое согласие.

— Зачем тебе я?

— Мне скучно. Временами, я очень нуждаюсь в обществе, которым можешь стать ты. Но я не стану уговаривать тебя, тем более запугивать. Ты сама придешь. Рано или поздно ты, Алиса, окажешься в норе у кролика. И я не хочу, чтобы ты боялась этого. Тебе никто не причинит зла.

— Так ты пытаешься свести меня с ума просто от скуки? Здорово! Знавала негодяев, но не таких. И… и… Да пошел ты! И в эту чертову нору я не полезу, — я перешла на крик. — И сюда больше не приду! Понял?!

Казалось, у меня вот-вот от возмущения пар из ноздрей пойдет, а Виктор между тем сохранял завидное хладнокровие.

— Негодяй! Подлец! — Мне захотелось ударить его, но я не решилась. Я развернулась, чтобы уйти.

— До свидания, — ответил он будничным голосом.

— Я не вернусь!

Я уже сделала несколько шагов по направлению к выходу.

— Вернешься, — пообещал он мне, и я не могла не обернуться, чтобы взглянуть в глаза нахала. — Ты потеряла здесь ключи.

Виктор кивком указал в ту сторону, куда в прошлый раз отлетела моя сумка.

— Вот черт, — произнесла я и с этими словами на губах проснулась.

Была ночь, но я первым делом кинулась к сумке. Я вытряхнула из нее все и осветила содержимое настольной лампой. Ключей от дома не было. Я ими нечасто пользуюсь, но найти их придется. Кладбище будет первым местом, где я буду искать. Несмотря на всю бредовость своего сна, я верила, что именно там они и лежат.

Я прислонилась к стене в глубокой задумчивости. Сон насторожил меня. Я продолжала уговаривать себя, что это всего лишь сон. Но нутром понимала, что глупо верить в него избирательно. Цепочкой, словно кадры кинопленки, я в своей голове воссоздавала увиденное. С каждой минутой мне становилось все неспокойнее.

Я щелкнула себя ладонью по щеке, желая сбить влияние сна.

— Мне придется туда вернуться, даже если ключей там нет. Нужно проверить все равно, — рассуждала я. — Если они там, заберу и уйду. За руку же он меня не схватит. А в воскресенье пойду с Соней в церковь. Вот она обрадуется моему просветлению. Закажу панихиду. Может, поможет?

Хотя я в это особо не верила.

Я наперед знала, что скажет по этому поводу моя подруга. Она обзовет Солодова дьяволом, который всеми силами пытается сбить меня с намеченного пути, затащить в пучину страстей, возможно, убить. Мои соображения немного рознятся с ее. Я считаю, что воображение играет со мной в период сна. Не верить же всерьез в общение с потусторонней силой, которой стало скучно.

Я просидела так несколько минут в задумчивости, а потом еще одно пугающее воспоминание всплыло у меня в голове: рука Виктора, которую я была готова принять. Во сне я не боялась его. Странно. Настоящий страх и волнение пришли лишь после пробуждения. Тогда меня могла страшить лишь неизвестность и место, где мы находились. И даже бросив обвинения в его адрес, я не верила, что подай я ему руку — жизнь прервется. Но во мне живы воспоминания о рассказах некоторых людей, что во сне нельзя идти за покойником. Так можно не вернуться, потому-то и отказала. Но я почти уверена, он снова появится с подобным предложением. И боялась, что однажды возьму его руку? Что будет тогда? Даже если он не убьет меня, я запросто могу заблудиться в лабиринтах своих снов и сойти с ума. Потому я должна противостоять ему.

VI глава

Тучи грозили настигнуть меня, когда я спешила на кладбище. Женщина в черном платке у входа удивленно посмотрела на меня. Наверное, решила, что я куда-то опаздываю.

Я быстро нашла пропажу по довольно-таки увесистому брелоку. В тот момент, на меня нахлынули странные чувства: облегчения и разочарования одновременно. Одна моя половинка была рада найти ключи, другая огорчена правдивостью сна. На сей раз беседовать с Солодовым я не собиралась — хватит и того, что я против своей воли болтаю с ним во сне. Потому я лишь приподняла ключи и тряхнула ими, показывая бездушному памятнику и как бы говоря, что теперь причин для моего присутствия здесь нет. Уже собиралась уходить, как громыхнул гром, а вслед за ним небо разразилось слезами. Я кинулась под дерево, ища спасения от дождя под его раскидистой листвой. Теперь я стояла за памятником Виктора и недовольно причитала:

— Это все ты, да? Ну ты и поганец.

Конечно, он был тут ни при чем, но мне уже порядком надоело стоять в тишине.

— Скучно ему, видите ли… Ну и что? Мне, например, и больно бывает и страшно, а тебе — нет. И вот холодно. Между прочим, я могу простудиться, а может, даже умереть от воспаления легких. Ты этого хочешь? Знаю, ты бы обрадовался: тебе же одному скучно. Не мог за столько лет с кем-нибудь подружиться из местных?

Ветки тополя, хоть и стали для меня верным пристанищем, защищающим от влаги, но я все же сильно промокла и уже начала стучать зубами от холода, хотя на улице было достаточно тепло. Конец мая — почти что лето.

— Вон Миронова Ирина лежит, — я кивком указала на знакомый памятник, который виднелся издалека. Его поставили родители дочке, подсевшей на наркотики и сгубившей себя. — Она твоя ровесница. Но ты же легких путей не ищешь. Правильно, отважные герои всегда идут в обход. Ах да, верно она не в твоем вкусе. Да и поговорить с ней, наверное, не о чем. Ты же парень умный.

Дождь не заканчивался, моя злость становилась сильнее. Чтобы согреться, я присела на корточки и обхватила себя руками.

— Не забыть бы ничего в этот раз. Очередного визита сюда я не вынесу. И знаешь, я в воскресенье собираюсь в церковь. Надеюсь отделаться от тебя с помощью панихиды.

Дождь немного ослабился, но идти под таким домой не хотелось, хоть я уже вымокла. Решила еще подождать. Разговаривать с памятником меня больше не тянуло. От нечего делать, я открыла книгу, которую мне недавно дала Соня, а я даже не удосужилась ее выложить из сумки. Повесть Льва Толстого «Отец Сергий». Я не планировала ее читать, приняла из вежливости, но теперь, чтобы убить время, я приступила к прочтению. Капли дождя падали на страницы книги, но я знала: подружка не обидится, если я верну ее в непотребном виде.

Вообще, чтение не моя стезя. Я читаю медленно, внимательно прислушиваясь к словам автора, проговаривая каждое слово, иногда даже перечитываю отдельные моменты. Такая манера помогает мне в полной мере проникнуться сюжетом, заинтересоваться им. Яркая и разносторонняя жизнь князя Касатского немного отвлекла меня, и я успела прочесть почти половину повести, прежде чем дождь наконец стих. Тогда я и засобиралась домой.

Молча прошла мимо могилы Солодова, не обернувшись, и покинула кладбище с расчетом, что раньше Пасхи здесь не появлюсь.

Всю дорогу обратно я размышляла, зачем все это было. Будучи достаточно любопытной от природы, я никак не могла понять причин появления этого парня в моей жизни. Казалось, ответ лежит на поверхности, тот самый, который некогда озвучила Соня, — случайность. Ведь нет ничего странного в том, что я хожу во сне, по крайней мере, для людей, которые в курсе этого. И это состояние сонного бодрствования привело меня на кладбище. Но зачем я туда шла? Что искала? Виктора? Нет, вряд ли. Скорее всего, мой выбор и впрямь был случаен… Но что, если я знала куда шла? Что, если это не было нашей первой встречей? Может, он уже давно хозяйничает в моих снах, а я только увидела это? А может… это просто сны, ничего не значащие игры воображения.

Но как тогда объяснить знание авторства стихов на памятнике до того, как мне поведала о его поэтическом таланте Клавдия Ивановна? А поиск ключей, которые я нашла по его наводке? Точно ли это всего лишь сон?

Я удивлялась себе. Я не верила в существование приведений, ангелов, чертей — всего того что можно назвать потусторонним. А теперь позволяла себе нелепые сомнения.

И было еще одно, в чем я боялась себе признаться. Но это было столь явственно, несмотря на пугающие обстоятельства. Виктор нравился мне. Нравился его ровный голос, от звучания которого, казалось, появляется иней на деревьях. Нравилась задумчивая неправдоподобная улыбка на бледном лице, глаза — голубые, прозрачные, недвижимые, точно кукольные. Нравился он весь. Не нравилось лишь, что он умер. Но даже мертвым он вызывал неоднозначные чувства во мне. Отталкивающий холод его глаз мог быть сколь пугающим, столь и завораживающим. Приятная внешность располагала.

Я отогнала от себя эти странные мысли и продолжила путь, обдумывая домашнее задание по физике.

Когда вечером я ложилась спать, была уверенна: Солодов явится ко мне снова. Интересно, что он скажет, как прокомментирует мое сегодняшнее присутствие на кладбище, быть может, снова предложит сблизиться. На сей раз я в уме прокручивала вероятные ответы на его потенциальные вопросы. Больше он не застанет меня врасплох. Отчего-то казалось, что погрузись я сейчас в мир сновидений, смогу контролировать свои слова и поступки.

Виктор не явился. Это даже разочаровало меня немного. Как это так? Я же готовилась к встрече. Не явился он и в следующую ночь и через неделю. Необходимость в посещении церкви отпала. Шли дни, ночи. И я поняла, что скучаю. Я уже его не боялась. Я ждала его. Как бы мне не хотелось в этом себе признаваться. Хотя какое-то внутреннее чутье мне подсказывало: это вовсе не конец. И угадала. Не успела поверить в то, что Виктор покинул меня, как очередной красочный сон напомнил о его присутствии. На этот раз, все было странно. Я открыла глаза посреди ночи и увидела его. Виктор сидел на моем подоконнике и листал какую-то книгу, словно был жильцом этого дома. Но я же точно знаю, что он здесь никогда не жил. Этот дом построили мои родители.

— Что ты здесь делаешь? — Я приподнялась в кровати, оставшись под одеялом.

— Да вот, решил тебя навестить. Соскучился, — спокойно ответил он. — Ты не дочитала повесть. Почему?

Я присмотрелась. Лев Толстой «Отец Сергий» — эта книга была у него в руках.

— Я не книголюб, — созналась я, — читаю лишь по необходимости, ну и от скуки. А ты читал эту книгу?

— Да.

— Чем закончилась?

— Он поддался соблазну.

— Печально. Его сгубила женщина?

Виктор кивнул.

Я встала и, закутавшись в одеяло, подошла и присела напротив него на подоконник.

— Тебе интересно? — спросил он о книге. — Где ты закончила?

— Я дочитала лишь пятую главу.

— «Отец Сергий жил шестой год в затворе. Ему было сорок девять лет. Жизнь его была трудная…», — тихим голосом Виктор начал чтение. В его исполнении повесть казалась куда интереснее. И я слушала его, открыв рот. Мне не было страшно. Я даже не думала об этом. В перерывах между главами либо событиями он одаривал меня взглядами, и я ждала их.

Даже не заметила, как повесть закончилась. Виктор дочитал и закрыл книгу.

Некоторое время я продолжала сидеть с открытым ртом, словно ожидая продолжения. Но мой чтец молчал и просто смотрел мне в глаза.

— Иди спать, — сказал он тихо, и я послушалась.

Я дошла до кровати и, не оборачиваясь, произнесла:

— Знаешь, я нашла ключи. Конечно, знаешь. Спасибо.

Но его уже не было. На подоконнике лежала только книжка.

Утром, когда проснулась от очередного возгласа мамы, то первым делом взглянула на подоконник. Книги не было, да и откуда ей там взяться, если она где-то на дне рюкзака.

Я рассмеялась над тем, что на мгновенье посчитала сон реальностью. А затем насторожилась. Я кинулась к рюкзаку, выуживая книгу и принялась читать: первый абзац, конец, потом выборочно. Я знала текст.

Я села у стены, вытянув ноги. Мысли, как перепуганные мухи, суетились в моей голове, но им было не под силу решить эту задачу.

Появившаяся в комнате мама, сразу сделала выводы:

— Ты что, поругалась с Рыбиным?

— Нет. Я во сне прочла книгу, а теперь помню ее текст, и он совпадает, — объяснила я.

Мама старательно втирала крем в лицо:

— Так бывает. Мне раньше частенько снились билеты на предстоящих экзаменах, хотя я не знала, какими они будут. И они совпадали. Мне, конечно, не снились целые книги. А вот перед двойкой в школе мне всегда снились зеленые яблоки. Как приснятся, хоть на занятия не иди. За что-нибудь да получу… Это предчувствие, что ли. Не знаю. Сны нам не подвластны. Их секреты до сих пор не разгаданы. Кому-то будущее снится — они называют себя пророками. Не бери в голову.

Она немного меня успокоила.

Меня озадачивало, что я привыкла к своему ночному кошмару. Я ведь даже не напряглась, когда тот снова появился. Я на удивление спокойно приняла этот факт да еще и вступила с ним в контакт. Мало этого — я была доброжелательно настроена. Хотя и он не отличался враждебностью. Может, это ожидание сотворило со мной такое, ведь в глубине души я хотела его увидеть?

Всю дорогу до школы я молчала и думала, стоит ли рассказывать об этом Соне. Она опять в церковь позовет. Решила подождать.

VII глава

Когда я отдала подруге книгу после уроков, та с сомнением на меня посмотрела, а потом, словно увидев что-то на моем лице, воскликнула:

— Понравилось, да?

Я кивнула.

— Здорово! Мне тоже. Я и не надеялась, что ты прочтешь. Как тебе?

— Не знаю. Он достиг просветления под конец жизни и понял в чем ее смысл конкретно для себя.

— Ты думаешь? А я вот не пойму, как он мог? — Ее глаза лихорадочно загорелись. — Нет, я не понимаю, как так можно. Спустя такое длительное время праведного воздержания вот так просто поддаться похоти к какой-то придурковатой купчихе? Взять и предать веру, предать людей, которые боготворили тебя. Для них он был святым. А он…

— Он был всего лишь человеком, — вставила я в поток ее возмущений.

— Человеком? Он стал достоянием общества, его святыней. Нельзя так разочаровывать люд, которому и без того не хватает в жизни света и добра.

— Но ведь этот поступок помог ему познать истину. Он пересмотрел ценности. Жить для людей не высшее благо.

— Что? Да, он не был искренен с ними, но раз уж надел маску праведника, взвалил на себя эту ношу, то нужно ее тащить.

Всю дорогу до дома — а сегодня я шла к ней готовить вместе отчет — она махала руками, выражая недовольство. Я натянуто улыбалась, а сама думала, что важно на самом деле для меня. Ради чего смогла бы растоптать светлое настоящее и шагнуть в неизвестное темное будущее.

А жизнь человека, которую так рьяно сейчас осуждала моя подруга, мне казалась жизнью двух людей: амбициозного князя Касатского и отца Сергия, чья цель — единение с богом. Так кто же из них лучше — лицемерный праведник или благонамеренный оборванец? И вроде как, ответ на поверхности: тот, кто без маски. Но если послушать ту же Соню, которая выступает за интересы общественности, предпочтительнее тот, кто умеет преподнести себя в лучшем свете. И все равно, сколько на нем масок.

Жизнь опального князя заставила меня задуматься о собственной. На самом деле, мне было все равно, кем был герой Толстого. Я думала о масках, которые ношу сама. Я так привыкла к ним, что они стали частью меня.

Весь отчет сделала Соня. Она видела, что я не в настроении даже разговаривать, — какие уж тут беседы на научные темы. Она, конечно, с подозрением на меня посматривала, но ничего не говорила. А я молча переписывала на чистовик то, что она успела набросать на отдельных листках, и думала только о предстоящей ночи. Я ждала Виктора так, словно мы идем на свидание.

К моему счастью, он снова пришел в мой сон.

Виктор сидел на подоконнике, задумчиво глядя в окно. Я некоторое время просто смотрела на него, не выдавая своего бодрствования. Но вдруг, не поворачиваясь, он улыбнулся — я увидела это в отражении стекла и поняла, что он в курсе.

— Привет. Ты пришел, — произнесла я и нехотя созналась, — я боялась, что ты не придешь.

— Правда? — усомнился он. — Я-то думал, что пугаю тебя своим присутствием.

— Уже, нет, — садясь на постели.

— Что изменилось?

— Да собственно ничего. Мое к этому отношение, наверное.

— Если ты думаешь, что я буду тебе книжки вслух читать и помогать с уроками, то напрасно.

— Уроки? Смеешься? Лето на носу, остались только экзамены.

Виктор помолчал минуту, а затем повернулся ко мне и спросил:

— Хочешь полетать?

— Чего? — Я не сразу поняла.

— Я же говорил, что в иных мирах, можно все. Например, во сне…

— А я думала, что сны нельзя контролировать.

— Я буду контролировать твой сон, если ты не против.

Он снова звал меня в неизвестное, но теперь я не думала об этом как о попытке причинить мне вред. Я встала с кровати и, подойдя, вложила руку в протянутую им ладонь. Его руки были прохладны, а в остальном на ощупь как у обычного человека. Это несколько удивило и даже обрадовало.

— А вдруг я уведу тебя туда, откуда нет возврата? Вдруг я негодяй, которому так скучно одному, а ты так прелестна, что я решил взять в плен твою душу? Что, если я не захочу тебя возвращать?

— Пытаешься меня отговорить? — я улыбнулась.

Слова «ты так прелестна», оказались так приятны, что я сама удивилась этому. Скажи их Макс — я, наверное, рассмеялась бы. А от Виктора их приняла с радостью в сердце.

— Еще не поздно отказаться, — предупредил он, глядя на меня.

Я начала сомневаться.

Еще недавно я сама себя настраивала на противостояние злу в его лице. Как же случилось такое, что теперь сама подала без страха ему руку?

— Я верю тебе, — прошептала я.

Солодов улыбнулся:

— Мы ненадолго.

Он толкнул окно, то распахнулось, как сказочные створки, без скрипа. Виктор шагнул на подоконник, и я последовала его примеру.

— Ничего, что я одета не для выхода?

Он окинул взглядом мою серую пижаму в Микки-Маусах,

— То что надо. Ну если хочешь, можешь надеть завтра на ночь легкую комбинацию, порадуем соседа.

— Какого соседа?

— Да того, который смотрит в бинокль в твои окна по вечерам.

Виктор кивнул в сторону соседского дома. Там жила бездетная пара средних лет: чересчур болтливая тучная женщина и ее замкнутый муж, умеющий только на вопросы отвечать. Они жили здесь пятый год, но я не замечала слежки за своим окном.

— Ты уверен?

— Я видел его уже не раз.

— Не раз? А часто здесь бываешь?

Он не ответил.

— А он тебя не видел? — испуганно спросила я.

— Нет. Меня видишь только ты. Потом расскажу. Полетели?

Он легонько обнял меня, поддерживая.

— А насчет соседа не беспокойся, я с ним разберусь, — пообещал он.

— Будешь в Каспера с ним играть?

— Кого?

Похоже, с Каспером он был не знаком.

— Я хотела сказать в Карлсона… который живет на крыше и пугает жуликов.

— Ах, что-то вроде этого. Так ты летишь со мной?

— Ну-у не знаю, — я хотела пошутить, но вдруг заметила, что уже лечу. А точнее, вишу в воздухе в метрах пятидесяти от земли.

У меня аж дар речи пропал. Виктор смотрел на меня, сжав губы и лукаво улыбаясь при этом. Как он поднялся сюда со мной, я даже не почувствовала. Удивило и то, что его руки не стали держать меня крепче, словно я сама парила, а он лишь контролировал направление. Тем не менее я предпочла прильнуть к нему, изобразив испуг. Он принял меня в объятья, и похоже, ему это понравилось. Мы легонько вращались, как на платформе, движущейся по принципу ленивого волчка. Положив голову ему на плечо, я смотрела на спящий городок. Мне это напомнило тот сон, с которого и началось наше знакомство.

Я проснулась уставшей, но такой счастливой, словно сегодня было Рождество и я ожидала дорогих подарков. Сон не шел из головы. Мне хотелось смеяться, радостно прыгать на кровати, словно ребенок, и плакать одновременно. Впервые я испытала во сне желание не просыпаться.

— Здравствуйте, Нина Михайловна. Мы договаривались с Ритой погулять сегодня, — услышала я голос Макса и с нежеланием созналась себе, что и впрямь договаривались.

Я взглянула на часы: 11.00. Вот ужас!

— Она еще спит. Тебе стоит прийти попозже, а еще лучше — сначала позвонить, — услышала я малоприветливый голос мамы и решила подниматься, пока та окончательно не испортила парню настроение.

— Проходи, Макс-сим, — вдруг заговорил папа. — Она сейчас встанет. Иди в зал, подожди.

Я немедленно высунулась в дверь, давая понять, что уже не сплю. Папа увидел меня и пошел оповещать остальных.

VIII глава

Мы вышли из дома. Тогда я заметила на себе взгляд соседа, который, по уверению Виктора, шпионит за мной. Сейчас он орудовал шлангом в саду и одновременно поглядывал на нас из-за веток вишен. Только теперь я заметила, что у него и впрямь нездоровый вид.

Прогулка с Максом заняла немного больше времени, чем я ожидала. Он так хотел побыть со мной, вел себя как паинька и постоянно интересовался, что может поднять мне настроение. Не знаю, почему он решил, что оно опущено? Я чувствовала себя немного ослабшей, не более. Наверное, это оттого, что я толком не ела. За завтраком обошлась парой печенек с чаем, а гамбургер, которым угостил меня Макс в маленьком кафе, показался не вкусным. Так что ему самому пришлось его доедать. Теперь я прогуливалась на голодный желудок, но это не беда — есть я почти не хотела. А вот ближе к пятнадцати часам меня одолела вялость. Могла думать лишь о том, куда бы прислонить свою тяжелую голову, но старалась держаться особняком. Я ведь обещала Максу, что в выходные мы погуляем, — теперь держала слово. Правда, поддерживать беседу у меня получалось не очень. Язык был необычайно ленив, как и все конечности, потому я лишь удовлетворительно кивала и иногда задавала вопросы. Ответы на них позволяли Максу развивать темы, которые я не могла поддерживать, — это позволяло мне молчать. Сегодня я была готова слушать о запчастях и возможных причинах неисправностей машины, которую ему подарил отец, с условием, что тот сам ее отремонтирует и приведет в божеский вид. Макс занимался ей уже не первый месяц. Удивившись моей заинтересованности, он просто загорелся идеей поведать мне обо всех мелочах, касающихся ремонта его «крошки». Я же сидела молча, усталыми глазами наблюдая за принципами работы движущих рычагов машины, которые тот показывал мне на пальцах.

Позже к нам присоединилась Соня, которая оказалась поблизости. Я с некоторым облегчением вздохнула: ребята дополнили друг друга, болтая наперебой и практически не задействуя меня. Ничего не понимающая в машинах Соня тем не менее активно задавала вопросы и с интересом слушала ответы на них. Мне как женщине все это казалось сплошным дурачеством. Затем она сменила тему, взяв бразды правления в свои руки. Ее глаза озорно загорелись, а из уст рекой полились последние сплетни.

После того как мы проводили Соню, Макс отвел меня домой. У двери он поцеловал меня легонечко, видимо, чтобы лишний раз не раздражать мою маму.

— Хочешь, я сегодня к тебе приду? — спросил он тихо.

Я отрицательно покачала головой.

— Я ненадолго.

— Прости, Макс, я сегодня устала. В другой раз, хорошо? — я пыталась быть вежливой, да и грубить сил не было.

Макс огорченно выдохнул и ушел.

Дома никого не оказалось. Я дошла до кухни, и, отыскав холодную курицу в холодильнике, принялась есть прямо так, без хлеба. Я быстро пресытилась. Наверное, не так хотела есть, как думала.

Голова казалась еще тяжелее. Может, я заболевала?

Спать легла часов в восемь вечера. Впервые, на своей памяти, засыпала так рано. Сквозь сон я слышала, как пришли родители и сами легли спать. На это намекал папин храп.

Я открыла глаза, когда было уже темно, и взглянула на подоконник — никого. Потом снова и снова. Результат тот же. Не знаю, во сне ли это было, или нет. Склоняюсь к тому, что находилась в каком-то состоянии полудрема, но это не мешало мне ожидать друга. Каждый взгляд в сторону окна отзывался тревогой в моем сердце. Когда в очередной раз я открыла глаза, то уже не осознавала, что сплю.

Виктор сидел на подоконнике.

Не обращая внимание на усталость, я подошла к нему и села рядом. Моя голова склонилась ему на плечо, словно мне было необходимо чувствовать его рядом. Он с улыбкой положил на мое плечо руку, а потом сознался, что не хотел приходить сегодня. Мне нужно хорошенько выспаться, а полеты, даже во сне, отнимают много сил.

— Не хочу. — Я закрыла глаза и потерлась лбом о его плечо.

Я чувствовала себя вареной мухой, не способной на нормальное общение, но не хотела отпускать от себя ночного гостя. Но, наверное, была слишком уставшей и постепенно начала отключаться.

Через несколько минут, я почувствовала, как Виктор слез с подоконника. Он осторожно поднял меня на руки и закружил меня, словно в медленном танце. Сквозь приоткрытые веки я видела, как вращалась комната. А затем я снова увидела штору и поняла, что он стоит у окна. Мне показалось, на улице стало светлее. Быть может, ему было пора улетать… Хотя это мог быть свет от фонаря с улицы. Я ни о чем не знала точно, даже о том, сплю ли я на самом деле. Но он был со мной, а значит, я спала. Дальше были только сны без картинок.

Утром я не чувствовала себя здоровее. Пришлось выпить таблетку и хорошенько поесть, чтобы набраться сил.

Сегодня у меня консультация перед экзаменом по математике. Она начиналась позже обычных занятий, потому мне пришлось идти пешком. По пути я пыталась проанализировать свой сон. Наверное, мозг был против этого, так как думать не старался.

Слава богу, у меня хорошо развито математическое мышление. Предполагаю, у меня бы были все шансы, схлопотать… Хотя, двойки уже не ставят. Пробные решения с боем, но поддались.

Ближе к обеду у меня еще больше понизилось настроение. Оттого, что много тупила и теперь осознавала это.

К завтрашнему экзамену готовились с Соней у меня дома.

Голова моя была забита черти чем, но под натиском зубрешки, все равно заполнялась цифрами, формулами, правилами.

Я хотела поговорить с подругой на отвлеченные темы. Надеялась, что ее радостное щебетание поможет мне отвлечься, но та не сдавалась.

— Учение — свет, — твердила Соня. — Вот завалим экзамены — останемся на второй год. Вот будет стыдоба.

Да-а. Наука — прежде всего.