Бесплатный фрагмент - Тропа Золотого Рога

Предисловие

Прежде чем вы перевернёте эту страницу, остановитесь на мгновение. Прислушайтесь. Слышите? Это тишина. Не городская, прерываемая гудками и суетой, а первозданная, абсолютная тишина Севера — звенящая от мороза, нарушаемая лишь хрустом снега под снегоступами да далёким, тоскливым воем волка. Именно в эту тишину мы приглашаем вас погрузиться.

«Тропа Золотого Рога» — это не просто книга, это портал в исчезнувший мир. В мир канадского Юкона начала XX века, во времена, когда отголоски Клондайкской золотой лихорадки ещё будоражили умы, а земля оставалась такой же дикой и неумолимой, как и тысячу лет назад. Это безмолвная, ослепительно-белая пустыня, которая манит обещанием несметных богатств и свободы, но становится суровым судьёй для каждого, кто осмелится бросить ей вызов. Здесь, под призрачным светом северного сияния, человеческая жизнь хрупка, а закон природы — единственно верный.

Кто мог бы стать лучшим проводником по этому безжалостному краю, как не человек, познавший его не из книг? Хирам Альфред Коди (1872–1948) не был кабинетным писателем, выдумывающим приключения. Будучи англиканским священником, он провёл годы на Юконе, служа в самых отдалённых приходах. Он был не охотником за золотом, но наблюдателем за душами. Он видел, как этот суровый край испытывает людей на прочность, срывая с них маски цивилизации и обнажая их истинную суть. Он видел героизм и подлость, самопожертвование и алчность. Его проза пропитана подлинностью, запахом сосновой хвои и дыма костра, и глубоким пониманием человеческой природы, закалённой в горниле Севера.

В романе «Тропа Золотого Рога» Коди мастерски сплетает воедино несколько классических жанров. Всё начинается как суровый северный детектив: хижина, из трубы которой не идёт дым, — вечный сигнал беды в этих краях. Этот зловещий знак становится точкой пересечения судеб трёх совершенно разных людей: загадочного отшельника, чья борода покрыта инеем, а в глазах таится глубокая печаль; отважной молодой медсестры, приехавшей в эту глушь не за приключениями, а в поисках ответов на тайны своего прошлого; и непреклонного служителя закона, для которого девиз конной полиции «Maintien le Droit» («Поддерживай право») — не просто слова, а смысл жизни.

Но очень скоро детективная интрига перерастает в нечто большее. Это история о выживании, где врагом становится не только человек, но и сама природа — снежная лавина, голодная волчья стая, беспощадный мороз. Это пронзительная история любви, расцветающей там, где, казалось бы, есть место лишь борьбе. И, что самое главное, это глубокая драма о долге, чести и искуплении. Что важнее: буква закона или справедливость человеческого сердца? Можно ли убежать от своего прошлого, скрывшись на краю света? И способен ли человек, заклеймённый как преступник, на высший акт благородства?

«Тропа Золотого Рога» — это не просто название горы на горизонте. Это метафора пути, который предстоит пройти каждому из героев. Пути через снега и бураны, но прежде всего — через собственные страхи, сомнения и предрассудки.

Откройте же эту книгу. Позвольте хрусту снега под снегоступами стать саундтреком вашего чтения. Почувствуйте тепло костра на замёрзшем лице и леденящий ужас от взгляда волчьих глаз из темноты. Пройдите вместе с героями по их следу и ступите на тропу, ведущую к самому сердцу дикого Севера. Путешествие начинается.

Глава 1. Хижина без дыма

— Дыма нет!

Хьюго, траппер, прохрипел эти слова в колючий воздух, резко остановившись на гребне крутого холма. Он был озадачен и стёр иней с ресниц правой рукой в рукавице. Может, он неверно разглядел? Но нет, он не ошибся. Там, у самой реки, приютилась маленькая хижина в рощице молодых елей и сосен. Но из трубы, торчавшей сквозь крышу, дым не валил.

«Странно! Очень странно!» — пробормотал Хьюго. — «Дым должен быть. Билл Хейнс не мог сняться с места за одну ночь, это уж точно. Что-то стряслось».

Он обвёл взглядом окрестности. Повсюду простиралась необъятная пустыня сверкающего снега, мрачных лесов и громоздящихся гор. Та длинная белая полоса, извивавшаяся, подобно змее, была рекой, теперь скованной льдом от берега до берега. С нескольких полыней, где течение было особенно быстрым, поднимался пар, словно густые клубы дыма. Возле одной из них и стояла хижина, ведь проточная вода была роскошью на Юконе, когда зима заключала землю в свои ледяные объятия.

Хьюго ненавидел реку и всегда держался от неё как можно дальше. Для него она была коварным демоном, а тёмные, дышащие прогалины казались зияющими пастями, вечно раскрытыми в ожидании новых жертв. Теперь этот клубящийся пар выглядел ещё более зловещим, чем когда-либо. Он снова взглянул на одинокую хижину. Почему над её приземистой крышей не поднимался дымок? Неужели Билл Хейнс поскользнулся, набирая воду? Такое вполне могло случиться. Но как же его жена? Уж она-то наверняка поддерживала бы огонь ради себя и ребёнка. Или она тоже погибла, пытаясь спасти мужа?

Несколько минут Хьюго стоял, выпрямившись во весь свой огромный рост. Его длинная, покрытая инеем борода ниспадала на грудь. Острые глаза смотрели из-под большой меховой шапки, низко натянутой на уши и лоб. Он походил на ветхозаветного патриарха, внезапно вышедшего на одну из могучих сцен природы. Тёмные, сумрачные деревья служили ему подобающим фоном, а долина внизу и безграничные просторы за ней создавали величественный зал для аудиенций. Но никто не видел этой молчаливой фигуры на холме, кроме, быть может, нескольких пугливых пушных зверьков да призраков старателей, золотоискателей, трапперов и индейцев, что некогда бродили по этим землям, сделав реку Юкон своей главной дорогой.

Впрочем, Хьюго обо всём этом не думал. Его разум терзали противоречивые мысли. Ему хотелось поскорее уйти, отправиться дальше по тропе к бревенчатому жилищу, о котором знал он один. Но эта хижина без дыма у реки притягивала его, словно магнит.

«Не моё это дело», — прорычал он. — «Билл Хейнс мне никто, так с чего мне о нём беспокоиться? И всё же, интересно…»

Он резко оборвал себя, снял с правого плеча верёвку и быстро обернулся. У его ног лежали небольшие нарты, которые он тащил за собой, гружёные парой одеял, едой, винтовкой и большой рысью, попавшей в один из его силков. Он задумчиво посмотрел на всё это, а затем потянулся за винтовкой. Осторожно осмотрел её, убедившись, что магазин полон. Подняв оброненную верёвку, он снова перекинул её через плечо и, сжимая винтовку в руке, стремительно спустился в долину. Длинные узкие снегоступы поскрипывали под его мощными шагами, а лёгкий снег взлетал из-под их загнутых носов, словно брызги из-под носа шхуны.

Добравшись до леса, он пробрался меж деревьев и наконец вышел на открытое пространство, где стояла хижина. Здесь он остановился и внимательно осмотрелся. Ничего не увидев, он снова двинулся вперёд и замедлил шаг, лишь когда до строения оставалось несколько ярдов. Теперь он шёл осторожно, напряжённо вслушиваясь в звуки изнутри. Не услышав ничего, он уже собирался приложить ухо к двери, как вдруг его внимание привлёк слабый детский плач. Вскоре плач перешёл в жалобный хнык, а затем всё стихло.

Теперь, будучи уверенным, что случилось что-то серьёзное, Хьюго настороженно огляделся. Снег у хижины был плотно утоптан, а к реке вела хорошо проторенная тропа. Он посмотрел туда, где в воздух поднимался пар, и содрогнулся. Почему — он и сам не мог сказать. Затем он поднял грубую щеколду, толкнул дверь и вошёл. Солнце, светившее в окно с южной стороны, освещало комнату. Хьюго вспомнил, как был здесь в последний раз и какой радушный приём ему оказали. Как чисто и уютно было тогда, несмотря на скудную мебель и голый пол. Но теперь — какая перемена! Всё было в беспорядке: стол опрокинут, несколько грубых самодельных стульев разбиты в щепки, повсюду валялись осколки посуды. Что это могло значить? Он в замешательстве озирался по сторонам.

— Ма-ма! Ма-ма!

Зов донёсся из правого угла. Быстро повернувшись к нарам у стены, Хьюго увидел, как шевельнулось серое четырёхточечное одеяло. Подойдя ближе, он наклонился и увидел личико маленького ребёнка, щёки которого были мокры от слёз. Большие голубые глаза с надеждой смотрели вверх, две маленькие пухлые ручки с готовностью потянулись к нему, а с мягких розовых губ сорвалось радостное бульканье. В тот же миг дитя осознало свою ошибку. В его глазах мелькнул испуг, протянутые ручки упали, а счастливое бульканье сменилось криком ужаса. Хьюго был в отчаянии.

«Ну и влип же я», — пробормотал он. — «Что мне делать с этим малышом? Жаль, что он не ушёл вместе с родителями. Интересно, что с ними всё-таки случилось?»

Он огляделся и внимательнее рассмотрел печальные следы учинённого здесь разгрома. Теперь он был уверен, что здесь, либо ночью, либо рано утром, разыгралась ужасная трагедия. Он снова содрогнулся и впервые осознал, как холодно в комнате. Через несколько минут он развёл хороший огонь в печке из листового железа, которая, к счастью, уцелела. Затем он принялся искать какую-нибудь подходящую еду для ребёнка. Но не нашёл ни крошки — из дома вынесли всё до последнего кусочка. Хьюго гневно выругался и дал торжественную клятву. Выйдя наружу, он уже собирался втащить свои нарты в комнату, как вдруг его взгляд зацепился за странные пятна на утоптанном снегу. Он был уверен, что это кровь, и такие же пятна виднелись на тропе, ведущей к реке.

Оставив нарты и на время забыв о рыдающем ребёнке, Хьюго медленно пошёл вперёд, не сводя глаз с узкой тропинки. С каждым шагом пятен становилось всё больше, и они делались ярче по мере приближения к берегу. Он вышел на лёд и остановился лишь у самой длинной, широкой, зияющей полыньи. Здесь река была видна, словно огромная артерия, с которой сорвали плоть. Вода неслась мимо, как в мельничном лотке, вырываясь из-подо льда выше по течению и с шипением и водоворотом исчезая из виду в полумиле или более ниже. Её журчание напоминало рык рассерженного зверя, внезапно застигнутого врасплох или обманутого в своей добыче. И всё же Хьюго был уверен, что совсем недавно река насытилась, приняв в свои холодные, безжалостные объятия две жертвы. И одной из них была женщина, чьё маленькое беспомощное дитя теперь звало её из одинокой хижины — и звало напрасно!

И стоя там, Хьюго внезапно ощутил, как его душу наполняет лютая ярость. С его ненавистью к реке смешивалось всепоглощающее отвращение к совершённому здесь гнусному преступлению. И кто были виновники? Какая причина могла быть у кого-либо для совершения столь дьявольского деяния? Хейнс и его жена были тихими, сдержанными людьми, отличались гостеприимством и никогда не отказывали в еде или ночлеге проходящему путнику. Летом Билл намывал золото на речных отмелях, а зимой рубил дрова для пароходов, курсировавших между Уайтхорсом и Доусоном. Хьюго прекрасно знал, что он едва сводил концы с концами, и часто удивлялся, почему тот довольствовался жизнью в таком уединённом месте.

Хьюго размышлял об этом, медленно удаляясь от реки. Дойдя до хижины, он втащил свои нарты внутрь. Огонь хорошо поработал, и в комнате стало тепло. Ребёнок, обессилев от плача, лежал на одеялах, ничем не укрытый. Он следил за каждым движением Хьюго широкими, немигающими глазами.

— Не бойся, малыш, — сказал мужчина. — Я тебя не обижу. Я дам тебе поесть. Может, тогда ты станешь дружелюбнее. Интересно, сколько ему лет, — размышлял он. — Мясо он есть не сможет, это точно. Младенцам нужна только жидкая и мягкая пища. Так, и что же, чёрт возьми, я могу ему дать? А, знаю. То, что надо.

Он повернулся и подошёл к нартам. Отбросив одеяла, он поднял жестяной котелок, почерневший от многочисленных костров. Поставил его на печку, снял крышку и заглянул внутрь.

«Суп из куропатки должен быть хорош для малыша», — заметил он. — «Большая удача, что я не съел всё на завтрак. Уф, как здесь жарко».

Он поднял руку, словно собираясь снять меховую шапку, но внезапно остановился. Затем вышел наружу и внимательно осмотрелся. Никого не увидев, он вернулся в хижину, снял шапку и повесил её на одну из ножек опрокинутого стола. Обнажившаяся голова была покрыта густыми волосами, с обильной проседью. Однако самой поразительной и выдающейся чертой была одна прядь, белая как снег, венчавшая правый висок. Это было не от возраста и не по какой-либо внешней причине, а, очевидно, являлось семейной особенностью. Такая прядь выделила бы своего обладателя в любой толпе, привлекая особое и любопытное внимание.

Когда суп достаточно разогрелся, Хьюго налил часть его в оловянную кружку и поднёс к ребёнку.

— Ну-ка, малыш, — начал он, — вот кое-что вкусное.

Подгоняемый голодом, мальчик быстро поднялся на колени и жадно припал к кружке, которую Хьюго держал у его губ.

— Ещё, — потребовал он, когда последняя капля была выпита.

— Хо-хо, вот это хорошо! — усмехнулся Хьюго, возвращаясь к печке и наливая ещё порцию. — Нет ничего лучше супа из куропатки для аппетита. Пожалуй, мой маленький друг, ты старше, чем я думал.

Когда ребёнок насытился, Хьюго сел на край нар и погрузился в серьёзные раздумья. Что ему делать с мальчиком? Вот какой вопрос терзал его ум. Он не мог оставить его у себя, это было очевидно. Он должен передать его кому-то, кто знает о детях больше, чем он. Но куда его отвести? К кому обратиться за помощью? Суифт-Стрим отпадал. Кроме того, что это было слишком далеко, это было последнее место, куда ему хотелось идти. А как насчёт Кайнокс? Туда ему тоже не хотелось. Но это было ближе, чем Суифт-Стрим, и не так опасно. Да, это должен быть Кайнокс, и чем скорее он туда доберётся, тем лучше.

Он смотрел прямо перед собой, принимая это решение. Его глаза были устремлены на грубые, грубо распиленные доски, из которых был сделан пол. Но он не видел ничего особенного. Его мысли были далеко, так что хижина и всё, что в ней было, на время забылись.

Наконец он смутно различил какой-то странный блеск на полу. Солнце, светившее сквозь маленькое окошко, на несколько минут осветило то место, куда был устремлён его взор. Постепенно его интерес возрос. Что-то там было, что вызывало это яркое сверкание. Возможно, это был всего лишь осколок разбитой тарелки, поймавший солнечный луч. Но нет, не могло быть. Осколок обычной чашки, блюдца или тарелки не мог испускать столь дивный свет. Это было сверкание, какое он однажды видел на украшенном драгоценностями пальце очень богатой женщины. С тех пор и доныне он не видел ничего подобного. Он знал лишь одну вещь, способную производить такой сияющий эффект.

Соскользнув с нар, он быстро шагнул вперёд, опустился на колени и пристально всмотрелся. То, что он там увидел, заставило его быстро протянуть руку, схватить и вытащить что-то, застрявшее в узкой щели между двумя половицами. Когда он сжал это в пальцах своей дрожащей правой руки, с его губ сорвался возглас удивления.

Это было женское кольцо с бриллиантом!

Глава 2. Ночное видение

Несколько минут Хьюго стоял на коленях, держа кольцо в правой руке. Это было изящное колечко, хрупкая золотая нить, державшая столь изысканный камень. Какой прекрасный палец оно украшало? Чьи глаза, глядя на него, могли соперничать с его сверкающей красотой? Чьи милые щёки румянились от радости обладания им? Он был уверен, что миссис Хейнс его не носила. Какая польза была бы от такого украшения в этой грубой хижине? Во всяком случае, он никогда не видел его на её пальце. Её руки, как он заметил, были грубыми и мозолистыми. Но может, она носила его когда-то? Была ли это драгоценная реликвия, память о других, более счастливых днях? Имело ли оно какое-либо отношение к ужасной трагедии, которая так недавно здесь произошла? Почему оно застряло в щели между половицами? Почему не было сломано и раздавлено в той страшной схватке?

Вот какие мысли проносились в голове Хьюго, пока он пристально смотрел на кольцо. Ценности бриллианта он не знал. Но был уверен, что это не обычный камень. Как он сиял и сверкал, когда он поднёс его к солнцу. Он вертел его в пальцах снова и снова. Постепенно он становился его рабом. Его красота завораживала; его сияние ослепляло.

Звук с нар заставил его вздрогнуть. Он быстро и виновато огляделся, словно пойманный на месте преступления. Но это был всего лишь ребёнок, хихикавший, пытаясь поймать узкий солнечный луч, упавший на одеяла. С молниеносной быстротой Хьюго сунул кольцо во внутренний карман куртки и вскочил на ноги. Он быстро подошёл к нарам и свирепо посмотрел на дитя. Затем с его губ сорвался резкий, безрадостный смех. На лбу выступили капельки пота.

— Хьюго, ты дурак, — прорычал он. — Что на тебя нашло? Больше никаких глупостей.

Он подошёл к двери, открыл её и выглянул. Воздух охладил его горячий лоб. Он почувствовал себя лучше, более самим собой. Теперь ему хотелось поскорее убраться из этой хижины. Нехорошо ему было здесь находиться — с кольцом и ребёнком. Это место было осквернено. В этой комнате была пролита невинная кровь, и кто знает, что могло случиться, останься он здесь дольше? Он всегда смеялся над привидениями. Но оставаться в этом строении на ночь ему не хотелось. При одной мысли об этом у него по спине пробегал неприятный холодок. Он не боялся путников, которые могли заглянуть мимоходом. Но он питал глубокое уважение к Конной полиции, грозным стражам севера, ищейкам на тропах. Если бы они внезапно появились, он мог бы оказаться в весьма неловком положении. Один с ребёнком, со столь очевидными следами трагедии, ему было бы трудно убедить их в своей невиновности. А если бы на нём обнаружили кольцо, его положение стало бы совсем незавидным.

Однако больше всего Хьюго боялся самого себя. Он не мог объяснить причину, но пока он оставался в этой хижине, он не чувствовал ответственности за свои поступки. Какое-то неуловимое влияние, казалось, пронизывало это место, оказывая на него магическое воздействие. Он никогда не испытывал ничего подобного. Он должен уйти немедленно. На тропе, в борьбе с суровой природой, он наверняка вновь обретёт прежнее самообладание.

Хьюго недолго собирался в дорогу. Он завернул младенца в большое пальто на меху, которое нашёл висящим на стене. Он заколебался, поняв, что придётся отбросить рысь, чтобы освободить место для мальчика на маленьких нартах. Шкура зверя была ценной, но у него не было времени её снимать. По сути, рысь была ему полезнее, чем ребёнок. Одного он мог продать за хорошие деньги, а другого — что ж, ему повезёт, если удастся его отдать.

Он думал об этом, укладывая малыша, подкладывая под него дополнительные одеяла, чтобы тот не замёрз. По закону страны он имел право на все права и привилегии Британской Конституции. Лишить его жизни было бы уголовным преступлением, наказуемым смертью, если бы его поймали. Но его нельзя было продать за деньги, и кому он был нужен? Там, за пределами, кто-нибудь мог бы его усыновить, или его можно было бы поместить в сиротский приют. Но здесь, на краю цивилизации, кто захочет возиться с таким беспомощным найдёнышем? Жизнь рыси, с другой стороны, ничего не стоила в глазах закона. Любой мог забрать её безнаказанно. Но зверя можно было продать за хорошую цену. Какой парадокс! Мёртвая рысь дороже бесценного ребёнка!

Хьюго вздохнул, поднимая винтовку и перекидывая через плечо верёвку от нарт. Это была слишком глубокая для него проблема. Пусть другие разбираются, если захотят, а он позаботится о младенце. Закрыв дверь хижины и повернувшись спиной к реке, он направился к возвышенности. Хотя у него не было часов, он знал, что уже за полдень. Послеполуденное время будет слишком коротким, так что нужно было использовать его по максимуму. До Кайнокс было более тридцати миль, и тропа предстояла трудная. В обычных условиях он мог бы проделать этот путь за долгий дневной переход. Но теперь ему придётся идти медленнее и осторожнее, и время от времени останавливаться, чтобы покормить ребёнка.

Хьюго шёл по тропе, по которой несколько часов назад он стремительно сбежал. Достигнув гребня холма, он остановился и оглянулся на хижину. Теперь она имела для него новый смысл. Какой мрачной и заброшенной она казалась. Это было строение, запятнанное человеческой кровью. Никогда больше не дохнёт от неё тёплым и гостеприимным приветом на усталых путников. Скоро весть о трагедии разнесётся повсюду. Она будет передаваться из уст в уста. В города и деревни, в хижины старателей, в индейские вигвамы, в избушки дровосеков и в самые отдалённые уголки она проникнет, чтобы обсуждаться с жгучим негодованием и волнующим сердце интересом. Конная полиция придёт в быстрое и грозное движение. Они расставят свои сети; они прочешут тропы; они обогнут мир, если потребуется, чтобы предать преступников правосудию. Они делали это раньше; они сделают это снова. Ещё никто не избежал их длинной и всепоглощающей хватки.

А что же маленькая хижина? Её будут избегать, смотреть на неё со страхом, как на обитель с привидениями. О да, Хьюго прекрасно знал, как это будет. Он знал несколько таких мест, разбросанных по стране, некогда центров жизни и деятельности, а теперь покинутых ногой человека, как белого, так и индейца.

Пока он стоял и отдыхал, размышляя об этом, что-то на реке привлекло его внимание. Сначала это казалось всего лишь точкой, но она двигалась. С замиранием сердца он напряг зрение, вглядываясь в снежную пустыню. Он знал, что это — собачья упряжка! Неужели патруль Полиции? Он инстинктивно отпрянул и бессознательно поднял правую руку, словно отгоняя надвигающуюся опасность. Низкий рык, почти проклятие, пророкотал в его горле, когда он повернулся и снова продолжил свой путь.

Теперь его путь лежал вглубь суши, и через несколько минут река скрылась из виду. Тропа некоторое время вилась через лес молодых елей и сосен, чьи тонкие ветви тянулись, словно приветствующие руки. Здесь он чувствовал себя как дома и дышал свободнее. Затем путь спустился в долину и пошёл вверх по длинному дикому лугу.

Это была великолепная местность, через которую он шёл. Справа вздымались огромные горы, терраса за террасой, и завершались величественными вершинами далеко за линией леса. Однако их превосходил один высокий пик вдалеке. Годами он служил ему особым ориентиром. Другие могли скрыться из виду, но не Золотой Рог. Он был предметом многочисленных домыслов среди старателей, золотоискателей и трапперов. Его вершина так и не была покорена. Но отважные искатели приключений, поднявшиеся за линию леса, торжественно утверждали, что это и есть настоящий Арарат. В вечных снегах и льдах они видели брёвна судна огромных размеров и удивительной конструкции, которое, по их словам, было руинами Ноева ковчега.

Другие верили, что в этой массивной глыбе будет найдена великая материнская жила драгоценного золота. Её внушительная вершина, которая с определённых точек зрения напоминала гигантский рог, ловила и отражала короткий зимний солнечный свет в сиянии золотой славы. Для жадных глаз и полных надежды сердец это, безусловно, было внешним знаком огромных сокровищ внутри. Но до сих пор она служила лишь ориентиром, сверкающим путеводителем для выносливых бродяг по тропам.

С Золотым Рогом вечно перед глазами, Хьюго неуклонно шёл вперёд. Время от времени он тревожно оглядывался, особенно после того, как пересекал озеро или дикий луг, где вид на тропу был ничем не заслонён. Не видя никого позади, он всегда вздыхал с облегчением и спешил дальше.

Тьма уже опустилась на землю, когда Хьюго остановился у маленькой хибарки, притаившейся в густых зарослях елей и сосен. Это было одно из его пристанищ в большом круге его охотничьих угодий. В единственной комнате были нары, печка из листового железа, грубый стол, полено вместо стула и несколько капканов. Это жилище находилось вдали от основных путей, и ни одна голова, кроме головы хозяина, никогда не склонялась, чтобы пройти в его низкий дверной проём.

Хьюго уделил ребёнку пристальное внимание, заботясь о его благополучии в меру своих знаний. Днём он вёл себя на удивление хорошо, и прежде чем уснуть на нарах, показал свою дружелюбность к спасителю, радостно хихикая, протягивая ручки и оживлённо дрыгая ножками.

Впервые за много лет суровое лицо Хьюго расслабилось. Его глаза, жёсткие и вызывающие, приняли более мягкое выражение. Беспомощный ребёнок бессознательно оказывал на него тонкое влияние; он окутывал его волшебными чарами и вдыхал в холод его сердца тёплое, бодрящее сияние.

И когда малыш наконец уснул, Хьюго сидел рядом с ним, глядя прямо перед собой, молчаливый и невидящий. Время от времени он просыпался, чтобы подбросить дров в огонь, погасить единственную свечу, открыть дверь, чтобы вглядеться в ночь, и прислушаться к звукам, которых не было. Затем он возвращался к нарам, чтобы продолжить своё бдение и размышления.

Около полуночи он завернулся в толстое одеяло, растянулся на полу у печки и через несколько минут крепко уснул. Он проснулся от толчка и сел прямо. Он посмотрел на нары, и что-то там заворожило его. Ребёнок, тихо хныча, был окружён мягким, странным светом, какого он никогда раньше не видел. Хьюго удивился, ведь свеча была потушена, а рассвет ещё не наступил. Вглядываясь, пытаясь понять смысл происходящего, он увидел смутный силуэт женщины, нежно склонившейся над ребёнком, её руки касались его личика. Невольный вздох удивления сорвался с его губ, и он протёр глаза, чтобы убедиться, что не спит. Когда он снова посмотрел, всё было в темноте. Видение исчезло.

Быстро вскочив на ноги, Хьюго чиркнул спичкой и зажёг свечу. Руки его дрожали, а колени казались необычайно слабыми. Он украдкой оглядел комнату, словно ожидая увидеть кого-то рядом. Затем он подошёл к нарам и посмотрел на ребёнка. Тот спал! Это было удивительно, ведь Хьюго был уверен, что всего пару минут назад слышал его хныканье. Что всё это значило? Был ли это сон, от которого он внезапно проснулся, или мать действительно склонялась над своим дитя, и на несколько мимолётных секунд явилась смертным очам? Он слышал о подобных явлениях, но всегда считал их простыми заблуждениями, причудливым воображением перевозбуждённого мозга. Теперь, однако, всё было иначе. Он собственными глазами видел ту фигуру, склонившуюся над нарами, окружённую ореолом неземного света. Была ли это мать ребёнка? А может, это был ангел! Внезапно в его памяти вспыхнули слова Учителя, над которыми он часто размышлял.

«Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих, ибо говорю вам, что ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного».

Значит, у маленьких детей были ангелы-хранители, так что, возможно, этой ночью он невольно застал одного из них в его служении любви. Хьюго был глубоко впечатлён. Чувство, какого он не знал уже много лет, закралось в его сердце. Комната внезапно преобразилась. Это было уже не скромное жилище, а обитель небесного посланника. И причиной всему был ребёнок. Ради него встревожились небесные дворы, и быстрее света ангел прилетел в эту одинокую хибарку в сердце северной пустыни. Возможно, он витал вокруг той хижины у реки во время трагедии. Какую роль он сыграл в защите ребёнка? Это было чудесно, и сердце Хьюго учащённо забилось, когда эти мысли пронеслись в его голове. Неужели ангел направил его шаги к той хижине без дыма? Он вспомнил, как утром собирался пойти другим путём, но внезапно передумал и пошёл к реке. Почему он так поступил, он не мог сказать, так как никогда раньше этого не делал. Но теперь он понял. Это ангел изменил его курс!

Хьюго постоянно думал об этом, пока разводил огонь и готовил завтрак. Он заварил чай покрепче, чтобы успокоить нервы. Поев свою скудную трапезу, он набил и закурил трубку. Затем курил и наблюдал, как медленно тянутся часы. Ему не терпелось отправиться в путь, но он не хотел будить ребёнка.

Однажды он сунул правую руку во внутренний карман куртки и достал кольцо. Бриллиант всё ещё завораживал его, хотя и не так, как прежде. Теперь он владел собой и мог рассматривать драгоценный камень более спокойно. Обладание им доставляло ему трепетное удовольствие, хотя он и знал, что оно ему не принадлежит. Что ему с ним делать? В голову пришла мысль, заставившая его взглянуть на ребёнка.

«Нет, не сейчас», — размышлял он. — «Надо подождать. Оно может попасть в плохие руки».

Это решение, казалось, его удовлетворило, так что он убрал кольцо и продолжил своё бдение.

Заря нового дня медленно разливалась над землёй, когда Хьюго возобновил свой путь. В полдень он остановился, чтобы покормить ребёнка и поесть самому. Затем снова в путь, сквозь короткий послеполуденный час. Он много думал о том, что произошло ночью, и видение, которое он узрел, вдохновляло его. Его шаг был твёрже и решительнее, чем накануне. Холод казался не таким сильным, а Золотой Рог, казалось, приобрёл более яркое сияние. Когда тьма окутала землю, он снова остановился, чтобы покормить младенца. Это заняло немного времени, и он снова устремился вперёд. Кайнокс был недалеко, и он хотел добраться туда этой ночью.

Час за часом он шёл вперёд, хотя теперь медленнее, ибо тропа была тяжёлой, и он сильно уставал. Золотой Рог больше не указывал ему путь. Но у него была Полярная звезда, чтобы вести его. Северное сияние выбрасывало свои длинные сверкающие ленты. Они казались огромными батальонами, марширующими и контрмарширующими по арктическому небу. Их знамёна поднимались, угасали, исчезали; чтобы снова появиться, извиваясь, скручиваясь, завиваясь и вспыхивая в несравненной красоте всеми цветами радуги. Жёлтый и зелёный, зелёный и жёлтый, рубиново-красный и зеленовато-белый, преследуя друг друга, соперничая друг с другом, пока великая, молчаливая армия непрестанно отступала и наступала.

Хьюго видел всё это, и это никогда не переставало вызывать в нём чувство удивления и благоговения. Он наблюдал и за звёздами. Годами они были его постоянными спутниками на многих утомительных тропах, и он читал их как открытую книгу. Он видел пояс Ориона, качающийся на своём обычном месте, и Большую Медведицу, опускающуюся к горизонту. Он знал время по фигурам на этом огромном циферблате над головой. Теперь он пристально вглядывался вперёд, и наконец был вознаграждён несколькими слабыми огоньками, мерцавшими во тьме. Кайнокс был совсем рядом. Через несколько минут смутно можно было различить очертания нескольких зданий. Они становились всё отчётливее по мере его приближения. Вскоре перед ним выросло одно, больше других. Он хорошо его знал, и к нему он с нетерпением направился.

Глава 3. Предательская прядь

Только что пробила полночь, когда Мэрион Брисбен открыла боковую дверь больницы Кайнокс и вошла. Её щёки горели, а глаза сияли от оживления. У неё был выходной, и она прекрасно провела его у миссис Бек, жены горного инспектора. Были приглашены несколько приятных друзей, и большая часть вечера прошла за бриджем. Пока подавали угощение, мисс Ристин, новая учительница маленькой школы, спросила Мэрион, почему она приехала так далеко на север.

— Наверное, за приключениями, — был её улыбчивый и уклончивый ответ.

— И вы их нашли?

— О да.

— Что, в маленькой больнице?

— Конечно. Именно там мы видим столько трагедий этой страны. В Кайнокс ведут многочисленные тропы с разных приисков. Вы и представить себе не можете, сколько пациентов мы принимаем за год, хотя сейчас у нас их всего несколько.

— Но я имею в виду приключения на природе, — пояснила мисс Ристин.

— Пока не очень много. Но я несколько раз ездила в отдалённые ручьи, чтобы оказать первую помощь раненым в отсутствие доктора. Он уехал уже неделю назад, так что я никогда не знаю, когда может поступить срочный вызов.

— И вы всегда едете сами?

— Да, всегда.

Затем Мэрион резко сменила тему, так как не хотела, чтобы её расспрашивали дальше. Подруги не раз упрекали её за готовность и рвение ехать всякий раз, когда поступал вызов. Они уговаривали её позволить другим медсёстрам нести свою долю тягот, связанных с такими поездками. Но Мэрион лишь улыбалась, говоря, что она эгоистка и ей нравится ездить на прииски. Даже самым близким подругам она не открывала глубокую тайну своего сердца.

Однако наибольшее удовольствие доставило ей письмо, которое мистер Бек вручил ей вечером. Его передал ему днём старатель, пришедший с дальних троп, чтобы зарегистрировать заявку. С первого взгляда Мэрион поняла, от кого оно, и именно это вызвало румянец на её лице и свет радости в глазах, когда она вошла в больницу. Ей не терпелось добраться до своей комнаты, где она могла бы вдоволь начитаться письма.

Она только что закрыла и заперла дверь, как появилась ночная медсестра.

— О, мисс Брисбен, — начала та, — у нас тут было весело, пока вас не было.

— Ничего страшного, мисс Уэйд, надеюсь, — несколько встревоженно ответила Мэрион.

— Это ещё предстоит выяснить. Около десяти часов старик с большой окладистой бородой принёс маленького ребёнка.

— Больного?

— Нет, с ним всё в порядке.

— Тогда зачем он принёс его сюда?

— Чтобы мы его оставили. Он отдал его нам.

— Отдал его нам! — Мэрион с удивлением уставилась на медсестру.

— Так он и сказал, — и мисс Уэйд улыбнулась. — Да он тут расположился как дома и сразу же завладел всем.

— Вы хотите сказать, что он сейчас здесь? — потребовала Мэрион.

— Конечно, и со всеми своими пожитками. Он обосновался на кухне и спит на полу, завернувшись в одеяла. У него там и нарты. Только представьте!

— Но почему вы его не выгнали?

— Он не уходил. Я сказала ему, что мы не можем его оставить; что это больница, а не гостиница. Но это не имело никакого значения. Он сказал, что ему и здесь хорошо.

— Какая наглость! Почему вы не послали за мной? Мистер Бек и другие мужчины пришли бы и выставили его.

— О, я не хотела вас беспокоить. И к тому же он казался таким безобидным. Ему нужна была только кухня, так что я не могла возразить.

— Где ребёнок? — спросила Мэрион.

— Спит в моей комнате. Я его искупала, что ему было очень нужно, и покормила. Он такой милый малыш, и я уже к нему привязалась.

— Кто этот человек? Он вам что-нибудь о себе рассказал, или откуда он пришёл?

— Он только сказал, что нашёл ребёнка в хижине у реки, примерно в миле от объездной дороги C. D. Больше он мне ничего не сказал.

— Значит, ребёнок не его, — сказала Мэрион. — Странно, что он принёс его сюда. Интересно, почему он не отвёз его в Суифт-Стрим.

— Я спросила его об этом, — ответила мисс Уэйд, — но он сказал, что ему не по пути. Он, конечно, странный человек, гигантского роста, с удивительными глазами, которые, кажется, видят тебя насквозь. Он всё время был в шапке, натянутой на уши, хотя на кухне было очень тепло. Я думаю, он и спать в ней лёг. Может, взглянете на него?

— Хорошо, — согласилась Мэрион. — Мне несколько любопытно увидеть нашего странного гостя.

Вместе они вышли из комнаты в коридор и направились к двери, ведущей на кухню. Она была закрыта, но мисс Уэйд тихонько её приоткрыла и заглянула внутрь.

— Вот он, — прошептала она. — Крепко спит.

Лампа, прикрученная наполовину, давала достаточно света, чтобы Мэрион увидела укрытую фигуру, лежащую на полу, рядом с нартами.

— Он и правда в шапке, — снова прошептала мисс Уэйд, с трудом подавляя смешок. — Забавно, правда? Наверное, использует её вместо ночного колпака.

Мэрион жестом велела ей молчать, закрыла дверь и повела её обратно по коридору. Она тоже видела комичность ситуации, хотя, как старшая медсестра, должна была сохранять достоинство своего положения.

Взглянув на крепко спящего младенца, она пошла в свою комнату. Здесь она вскрыла письмо, которое держала в руке, и быстро пробежала глазами его содержание.

«Дорогая мисс Брисбен, — начиналось оно. — Я еду в Лоун-Крик, чтобы забрать Скотти Фергюсона, с которым произошёл несчастный случай. Пожалуйста, приготовьте для него комнату. Со мной констебль Рольф. Мы должны прибыть в Кайнокс в конце этой недели. Я посылаю эту записку с Джо Дартом, который едет в город, чтобы зарегистрировать заявку.

Надеюсь скоро вас увидеть, Искренне ваш, Джон Норт, Сержант, К.С.К.П.»

Это было всё, что содержало письмо, если говорить о словах, но для Мэрион оно значило гораздо больше. Она видела писавшего, сильного, мужественного сержанта, который произвёл на неё такое глубокое впечатление. Она вспомнила, как он был в Кайнокс в последний раз, когда привёз больного старателя с отдалённого ручья. Она много слышала о Джоне Норте, великом следопыте и бесстрашном защитнике закона и порядка. О его доблести рассказывали множество историй, которые Мэрион всегда слушала с живым интересом и замиранием сердца. Для неё он был воплощением идеального героя, одного из рыцарей Круглого стола короля Артура. Он постоянно передвигался с места на место, принося облегчение страждущим и восстанавливая справедливость. Какая разница между этим человеком и многими из тех, кого она встречала. Он был в этой стране не ради наживы, а на благородной службе своему королю и стране. Её мысли внезапно обратились к странному, длиннобородому человеку, спящему на полу кухни. Какой контраст между ним и Джоном Нортом. Кто он? — задавалась она вопросом, и где он нашёл ребёнка? Она думала и о его странности — постоянно носить шапку. Была ли для этого какая-то причина? Скрывала ли она какой-то шрам или другое увечье?

Пока она задавала себе эти вопросы, в её голове мелькнула мысль, от которой кровь отхлынула от щёк, а руки задрожали. Она пыталась отогнать эту мысль, убирая письмо обратно в конверт и кладя его на столик у кровати. Но мысль упорно возвращалась, пока она не смогла больше сопротивляться её зову.

В течение получаса она спорила сама с собой, что ей делать. Возможно, лучше было бы подождать до утра, прежде чем снова увидеться с этим человеком. Однако это её не удовлетворяло. Несколько раз она начинала открывать дверь, но каждый раз отступала, неуверенная и взволнованная. Она не была трусихой, но мысль о том, что может открыться, выбивала её из колеи. Тем не менее, она знала, что рано или поздно ей придётся пройти через это испытание. Ради этого она приехала на север, и с одной-единственной целью посещала многочисленные ручьи и прииски. Но никогда прежде её не охватывал такой безымянный ужас. Она искала с нетерпением и надеждой, изучая с самым пристальным вниманием то единственное лицо, которое вознаградило бы все её усилия.

Наконец, чувствуя, что больше медлить нельзя, она вышла из своей комнаты и быстро пошла по коридору. Она чувствовала себя виноватой, почти как воровка, когда толкнула дверь кухни и заглянула внутрь. Мужчина, очевидно, крепко спал, так как лежал в той же позе, что и при её первом визите. Подкравшись к нему, она наклонилась и прислушалась. Да, он спал и тяжело дышал. Быстро протянув руку, она приподняла козырёк его шапки, и тут же обнажилась белая прядь волос. Мэрион увидела достаточно. Она повернулась и выбежала из кухни, прочь по коридору, обратно в укрытие своей комнаты. Здесь она стояла, с широко раскрытыми глазами, тяжело дыша, как загнанный зверь. Она достигла конца своего пути. То, что она искала, она нашла. Но какое горькое разочарование! Как она ждала этого момента. Он наступил, прошёл, и она осталась беспомощной, растерянной.

Опустившись на единственный стул в комнате, она попыталась успокоиться, чтобы взглянуть на ситуацию как можно яснее. В том, что человек, лежащий на кухне, был её отцом, у неё не было ни малейшего сомнения. Эта белая прядь волос выдавала его, если ничего другого. Это была семейная черта, и она одна из нескольких поколений избежала этого отличительного знака. Как гордились Брисбены своей особенностью, и когда на пышных волосах Мэрион не появилось и следа, они были сильно разочарованы. «Прядь Брисбенов» было расхожим выражением. Оно возникло, как считалось, в великой битве. Один из Брисбенов, защищая своего короля, получил удар мечом по лбу, оставивший зияющую рану. Когда она зажила, вместо уродливого шрама волосы выросли белыми как снег. Годами после этого прядь была знаком королевской милости, а белая прядь стала важной чертой семейного герба. «Помни о пряди Брисбенов», — наставляли родители своих детей на протяжении многих поколений. Она всегда была для них эталоном, знаком почти божественного благоволения. Они старались соответствовать идеалу, установленному их доблестным предком на поле битвы. За все эти годы лишь один Брисбен навлёк позор на имя и на прядь. И этот человек бежал от дома и правосудия, несчастный изгнанник.

Мэрион тогда было всего двенадцать лет, и она любила своего отца со всем пылом своей страстной натуры. Ничто не могло заставить её поверить в обвинение в подлоге, которое ему предъявили. Произошла какая-то ошибка, была она уверена, и его подло оклеветали. Когда-нибудь его невиновность будет доказана, виновные разоблачены, а имя Брисбенов очищено от позора. Её мать верила в то же самое, и так, год за годом, они обе ждали в терпеливой надежде. Но ждали напрасно. Изгнанник не вернулся, так что его поступок остался частью истории маленького городка и пятном на семейной репутации.

Прошло десять лет, и ни одной весточки от отсутствующего не дошло до матери и дочери. Они, однако, знали, что он должен быть жив, ибо регулярно дважды в год им через местный банк приходили деньги. Это была щедрая сумма, зачисленная на их счёт, хотя обстоятельства, связанные с ней, не разглашались. Но они были уверены, кто их посылал, и это было постоянным напоминанием им о том, что он в стране живых и однажды может вернуться. Миссис Брисбен лелеяла эту надежду до последнего, и перед смертью она выразила желание, чтобы Мэрион усердно искала своего отца. Девушка с готовностью согласилась, ибо эта мысль уже некоторое время зрела в её собственном уме.

Чтобы осуществить свой замысел, Мэрион стала медсестрой. Запад манил её, ибо она твёрдо верила, что её отец уехал туда. После двух лет практики в одном из городов на тихоокеанском побережье, она откликнулась на призыв с далёкого севера. Новая больница в Кайнокс нуждалась в медсёстрах, и её сразу же назначили старшей. Это была должность с большой ответственностью, но она выполняла свои обязанности в высшей степени достойно. Её очаровательный характер и готовность жертвовать собой ради других покорили все сердца. Старые старатели и золотоискатели особенно привлекали её, ибо она всегда надеялась найти среди них своего отца. Как жадно её глаза вглядывались в каждое новое лицо, которое она встречала, и искали предательскую прядь. Мужчины замечали этот серьёзный взгляд и часто обсуждали его между собой. Для них медсестра Мэрион была ангелом милосердия, и даже самые грубые из них всегда говорили о ней с величайшим уважением.

Мэрион нравилась её работа и жизнь на севере. Но ни на мгновение она не упускала из виду свою великую цель. Временами она почти отчаивалась когда-либо найти своего отца. Это была огромная страна, и она могла встретить лишь немногих из старателей и золотоискателей. Как ей было найти того, кого она так жадно искала?

Образ отца, который Мэрион хранила в своей памяти, был прекрасен. Она помнила его как человека прекрасной наружности, роста выше среднего, с сильным, благородным лицом. Как она всегда гордилась, идя рядом с ним, ибо тогда Томас Брисбен был ведущим гражданином Гартроя. Она ожидала найти его таким же и годы спустя. Поэтому она была совершенно не готова увидеть своего отца в длиннобородом и неопрятном существе, довольствующемся полом кухни вместо постели. Что подумали бы две её помощницы, если бы она открыла им тайну? А жители Кайнокс — ведь даже в этом городке в глуши был свой светский кружок — что бы они сказали?

Час за часом Мэрион боролась со своими сомнениями и страхами. Ночь казалась невыносимо длинной, и всё же она боялась наступления утра. Тогда придётся что-то делать. Отпустить ли ей отца, не сказав, кто она? А если скажет, как он примет эту новость? Обрадуется ли он встрече с дочерью? Или убежит от неё? Её мозг был в смятении, и она ходила взад-вперёд по своей маленькой комнате, терзаемая противоречивыми эмоциями.

К утру у неё возникло желание пойти к отцу и поговорить с ним. Если произойдёт неловкая сцена, лучше быть с ним наедине, чем в присутствии других медсестёр. Её мужество почти покинуло её, когда она вышла из своей комнаты и снова поспешила по коридору. Она была рада, что ночной медсестры нигде не было видно, так как не хотела с ней сейчас встречаться. Подойдя к двери кухни, она толкнула её и заглянула внутрь. Она вздрогнула и оглядела комнату. Там никого не было. Её отец ушёл!

Глава 4. Продолжение следует

Два дня Мэрион Брисбен жила в мире сомнений и неопределённости. Она была в затруднительном положении. Она нашла своего отца, только чтобы снова его потерять. Отправиться ли ей на его поиски? Но куда идти? Как его найти? К кому обратиться за советом и помощью? Как объяснить причину своих поисков, не сказав, кем на самом деле был этот человек? А этого она не хотела делать, по крайней мере, пока. Эта проблема терзала её ум, пока она механически выполняла свою работу. Ребёнка забрали мужчина и его жена, у которых не было своих детей и которые сильно привязались к маленькому найдёнышу ночи.

Когда история о визите старика в больницу и его внезапном исчезновении просочилась наружу, она вызвала много разговоров в Кайнокс. Некоторые предполагали, что это был Хьюго, бродяга с троп, странный траппер, о котором они много слышали, хотя мало кто его видел. С давних времён тайна всегда восхищала человеческий разум. Странные персонажи, известные своими необычными манерами и наделённые большой силой, всегда вызывали особый интерес. Они придают жизни остроту, волнение и избавляют от её монотонной серости. Ни одна раса, ни одна эпоха никогда не обходилась без какого-нибудь таинственного существа, вокруг которого собираются многочисленные легенды. В некотором роде это было верно и в отношении Хьюго, траппера. Откуда он пришёл, никто не знал. У него не было постоянного жилища, сегодня он был в одном месте, а завтра — за много миль оттуда. Было известно, что он внезапно появлялся в каком-нибудь прииске с раненым золотоискателем и снова исчезал в дикой местности. Он был неуловим, как тень, и столь же неосязаем. В драке он был ужасен, как утверждали, и он был единственным существом, которого боялись гризли, гроза троп. Его последний поступок, когда он принёс маленького ребёнка, вновь всколыхнул многочисленные истории о его таинственной жизни.

Мэрион и раньше слышала некоторые из этих историй, но до сих пор не проявляла к ним особого интереса. Она пришла к выводу, что траппер был каким-то огромным, нескладным существом, наполовину человеком, наполовину зверем по натуре, прожившим большую часть своей жизни в дикой местности. Но ни на мгновение он для неё ничего не значил. Что такое существо могло быть тем, кого она так жадно искала, было за гранью её самого буйного воображения. Теперь она знала, и с бешено бьющимся сердцем слушала каждую крупицу информации о траппере. Она скрывала свои чувства, насколько это было возможно, хотя, оставаясь одна в своей комнате, она возбуждённо ходила взад-вперёд, её ум разрывали дикие, противоречивые эмоции. Что она должна увидеть его снова, было лейтмотивом её мыслей. Найти его она приехала на север, и она не должна сдаваться, пока не достигнет своей цели.

На второй вечер после прибытия Хьюго в Кайнокс из Суифт-Стрим пришла поразительная новость. В ней говорилось об убийстве Билла Хейнса, его жены и маленького ребёнка у объездной дороги C. D. Два старателя, спускаясь по реке, остановились у хижины, обнаружили следы жестокой борьбы и следы крови, ведущие к реке. Они сообщили об этом Конной полиции на первой же станции, до которой добрались, так что новость была немедленно передана в штаб-квартиру в Суифт-Стрим по единственному проводу, идущему от Ашкрофта до Доусона.

Это была крайне тревожная новость для жителей Кайнокс, и их мысли, естественно, обратились к маленькому ребёнку, которого принёс в больницу Хьюго, траппер. Знал ли последний что-нибудь об убийстве? — спрашивали они друг друга. Что он делал с ребёнком? И почему он так таинственно ушёл ночью? Очень странно и подозрительно, рассуждали они, что он ничего не сообщил и не дал никаких объяснений. Это, несомненно, был ребёнок Хейнсов, которого он принёс в Кайнокс, так что он должен был что-то знать об ужасном происшествии у объездной дороги.

Теперь Мэрион была встревожена как никогда. Внешне она была очень спокойна, отвечая на многочисленные вопросы о ночных посетителях. Она лишь пересказывала то, что ей сказала ночная медсестра, и не упоминала о своём первом тайном визите на кухню. Она была полна решимости не разглашать этого. Но страшные мысли упорно лезли ей в голову. Неужели её отец совершил это ужасное деяние? В любом случае, если он что-то об этом знал, почему он немедленно не сообщил? Её отец — убийца! Эта мысль была почти невыносима. Она не могла в это поверить. Ни один Брисбен никогда не опустится до такой низости. Но её отца будут подозревать. Полиция узнает о его визите в больницу с ребёнком и о его внезапном уходе ночью. Они выследят его, найдут и предадут суду. Сможет ли он оправдаться? Доказать, что он невиновен?

Мэрион думала обо всём этом и о многом другом до конца недели. Ей было трудно спать, так как она просыпалась среди ночи, охваченная предчувствием надвигающейся беды. Наступила суббота, и приехал сержант Джон Норт. Он и Рольф привезли раненого старателя в больницу, и когда констебль ушёл, Норт остался. Мэрион подумала, что он никогда не выглядел так красиво, как когда стоял перед ней в тот день, одетый так, как только что приехал с тропы. Он был благородным образцом мужчины, хорошо сложенным и ростом более шести футов. Его лицо, загорелое и обветренное, было сильным, а рот и подбородок — твёрдыми. Он был гладко выбрит, так как сержант Норт заботился о своей внешности, особенно когда посещал Кайнокс. Его глаза, серые и спокойные, никогда, как известно, не отводились от опасности. Когда они горели гневом или негодованием, как это бывало в особых случаях, их обладатель был человеком, которого следовало бояться. Но теперь они сияли нежным выражением, когда покоились на слегка раскрасневшемся лице Мэрион Брисбен.

Сержант Норт был человеком сдержанным и мало привыкшим к женскому обществу. Годы на границах цивилизации свели его со многими суровыми реалиями жизни. Окружённый суровостью и величием природы во всех её возможных проявлениях, он постепенно и бессознательно был сформирован её мистическим влиянием. Условности светского общества были для него закрытой книгой, и мелкая светская болтовня не привлекала его. Он любил простор, большие пространства и извилистые тропы. Железо этой земли вошло в его существо, и молчаливая, таинственная алхимия севера волшебным образом воздействовала на его душу. Со всеми этими тонкими влияниями сочетался закон Силы, которой он служил. Это был Долг — прежде всего и всегда. «Maintien le Droit» — был девиз этого удивительного отряда людей, и кодекс, записанный в маленьком красном уставе, был суров и лишён всякой ненужной многословности. Он без тени сомнения указывал, чего от них ждут, и инструкции следовало выполнять до буквы. Это подходило сержанту Норту. Он любил эту жизнь и ни разу не отклонился ни на волосок от строгой линии долга.

Его натура не была впечатлительной, и он всегда робел в присутствии женщин. Но когда на его пути встретилась Мэрион Брисбен, всё было совершенно иначе. Она внушала ему уверенность, его робость исчезала, и он мог свободно говорить. На тропах её образ всегда был перед ним, и он всегда считал дни до того, как сможет увидеть её снова. Так что, стоя перед ней в этот день в больнице, он упивался её лицом, губами, глазами и волосами. Он не хотел говорить; было достаточно небесного блаженства быть рядом с ней и наслаждаться её красотой. Что бы ни делал сержант Норт, он делал это со всей своей силой. Он беззаветно отдавался каждому начинанию. Он был выносливым следопытом, суровым бойцом, когда это было необходимо, и теперь, впервые в жизни, он был великим влюблённым.

Глаза Мэрион опустились под пылким взглядом Норта, и она несколько смутилась. Никто не говорил, и на несколько секунд воцарилась напряжённая тишина. Затем они оба улыбнулись, и напряжение спало.

— Простите, что держу вас на ногах, — извинилась Мэрион. — Это очень глупо с моей стороны. Проходите сюда, — и она открыла дверь справа от себя.

— Я ненадолго, — объяснил Норт, следуя за ней в маленькую гостиную и садясь в удобное кресло, которое предложила Мэрион. — Впереди очень серьёзное дело. Вы знаете, о чём я говорю.

— Вы имеете в виду убийство у объездной дороги C. D., я полагаю, — ответила Мэрион, садясь у окна. — Я слышала об этом.

— И, как я понимаю, у вас был визит Хьюго, траппера.

— О да. Он принёс сюда маленького ребёнка одной ночью.

— Где сейчас ребёнок?

— У мистера и миссис Паркер. Они взяли его как своего и очень к нему привязались.

Сержант Норт несколько секунд задумчиво смотрел в окно. На самом деле он смотрел на вершину Золотого Рога вдалеке, хотя и не видел её. Его мысли были заняты более важными вещами.

— Вы уверены, что это был Хьюго, траппер, кто принёс сюда ребёнка? — спросил он.

— Нет, не уверена, — решительно ответила Мэрион, — но в Кайнокс все считают, что это он.

— Он был в шапке, пока находился в больнице?

— Да, даже когда спал на полу на кухне.

— Тогда это точно был Хьюго; я никогда не видел его без шапки.

— Почему он её всегда носит?

— Я не знаю.

Руки Мэрион были сложены на коленях, и хотя её глаза были опущены, она знала, что сержант пристально смотрит на её лицо. В следующее мгновение он протянул руку и схватил обе её руки в свои. С лёгким криком удивления Мэрион попыталась освободить руки, но сержант крепко их держал.

— Не надо, не надо, — проговорила она, пытаясь встать. — Вы не должны этого делать; это неправильно.

— Любовь делает это правильным, — ответил Норт, тоже поднимаясь. — Мэрион, я люблю вас, и я хочу, чтобы вы это знали. Я человек немногословный и не привык к любовным речам. Но я должен вам сказать. Я больше не могу сдерживаться.

Он умолк, притянул её к себе, и его губы встретились с её. Мэрион больше не сопротивлялась, ибо счастье, какого она никогда не знала, охватило её. Она чувствовала, как сильные руки Норта обнимают её, крепко прижимая к себе. Никто не говорил. Было достаточно того, что они были вместе, так что слова были не нужны.

Наконец Мэрион мягко высвободилась из объятий своего возлюбленного и встала перед ним с пылающими щеками.

— Я и не думала, что вы меня так сильно любите, — пробормотала она. — Это похоже на чудесный сон.

— Это не сон, — заверил Норт, — это славная реальность. Я боялся, что вы меня не любите, но я должен был сказать вам сегодня, потому что, возможно, я не увижу вас некоторое время.

— Что, вы уезжаете?

— Да, скоро, как только собаки немного отдохнут. Впереди серьёзная работа, и я не должен медлить.

— В связи с убийством?

— Да. Хьюго — вот кого я ищу. Он либо убийца, либо у него есть информация, которая мне нужна. Но с ним непросто иметь дело, и могут быть неприятности.

— О, вы так думаете? — Цвет несколько сошёл с щёк Мэрион. Теперь ей нужно было думать о двоих. Как ужасно было бы, если бы её отец и её возлюбленный встретились в смертельной схватке! Ей хотелось рассказать Норту о сделанном ею открытии. Если бы он знал, что Хьюго — её отец, позволил бы он ему сбежать ради неё? Но как она могла ему сказать? Что он подумает о ней за попытку отвлечь его от строгой линии долга, которой, как она понимала, он всегда следовал?

Эти мысли молниеносно пронеслись в её голове, пока она стояла. Норт заметил тревожное выражение в её глазах и приписал его её заботе о нём.

— Вы не должны обо мне беспокоиться, — сказал он ей. — Я вполне могу за себя постоять.

— Но я думаю о траппере, — правдиво объяснила Мэрион. — Я не верю, что он убийца. Зачем ему было приносить сюда этого маленького ребёнка, если он убил его родителей? Разве он не убил бы и его тоже и не сбежал бы в дикую местность? Вы об этом думали?

— Конечно, думал, — был решительный ответ, — и именно это меня и смущает. Но Хьюго — странный персонаж, и всегда поступает прямо противоположно тому, что от него ожидаешь. Возможно, он принёс ребёнка сюда, чтобы обмануть нас.

— Но никто бы его и не заподозрил, — настаивала Мэрион. — Он мог бы убить родителей и ребёнка и бросить их тела в реку. Какая у него была причина спасать ребёнка и приносить его сюда? Вы бы заподозрили его в этом деянии?

— Сначала, возможно, нет, но в конце концов мы бы его заподозрили. В такой стране, как эта, невозможно никому сбежать. До сих пор каждый преступник был предан суду, в какую бы часть света он ни бежал. Но, ладно, давайте пока забудем о Хьюго. Мне с ним ещё предстоит повозиться. Я хочу думать только о вас, Мэрион. Ваша любовь значит для меня больше всего на свете. И вы ведь меня любите, не так ли? Уверенность, услышанная из ваших уст, пошлёт меня в мой поход с удвоенной энергией. Я потороплюсь с заданием, зная, что чем скорее оно будет выполнено, тем скорее я вернусь к вам.

Сержант уже собирался снова протянуть руки, чтобы притянуть к себе Мэрион, как вдруг шаги в коридоре заставили его остановиться. Он отступил на пару шагов, и таким образом они стояли друг против друга в самой официальной манере, когда в дверях появилась медсестра.

— Простите, мисс Брисбен, — начала она, — но только что приехал человек из Биг-Чэнс за доктором. Старатель серьёзно ранен и нуждается в медицинской помощи.

— Где человек, который принёс новость? — спросила Мэрион, теперь вся во внимании.

— Он пошёл присмотреть за собаками, — был ответ. — Я сказала ему, что доктор уехал, но мы скоро его ждём. Он спросил, может ли поехать одна из медсестёр, так как случай очень срочный. Он сказал, что не может снова взять своих собак, так как они почти измучены, путешествуя день и ночь. Интересно, что можно сделать.

— Я должна немедленно найти упряжку и ехать, — решительно заявила Мэриオン. — Я уже ездила, так что смогу и снова. Скажите мисс Уэйд приготовить мои вещи, она знает, что мне понадобится. Я знаю, где можно достать хорошую упряжку собак, так что сама этим займусь.

Когда медсестра ушла, Мэрион повернулась к сержанту. Её глаза сияли от оживления, а лицо выражало решимость.

— Вам придётся меня извинить, — просто сказала она. — «Долг прежде всего» — это закон и здесь, и в Силах. Я должна немедленно собираться.

— А что, если вы поедете со мной, — предложил Норт. — Я направляюсь в Биг-Чэнс, и ничто на свете не доставило бы мне большего удовольствия, чем иметь вас в компании. Я прикажу Рольфу приготовить собак через час. Это отличная упряжка, и она доберётся быстрее, чем любая, какую вы сможете найти в Кайнокс. Я уверен, мы насладимся поездкой вместе. Рольф тоже будет в восторге от женского общества. Он будет развлекать вас стихами, которыми полна его голова. Он отличный парень, несмотря на это, и надёжен как сталь.

— Я думаю, будет замечательно поехать с вами, — решительно ответила Мэриオン. — Я быстро соберусь. А что до стихов, мистер Рольф может цитировать их сколько душе угодно. Я уверена, мне понравится.

— Но как насчёт важного дела, которое мы обсуждали, когда пришла медсестра? Я жажду вашего ответа. Вы ведь наверняка его уже приготовили.

— О, это продолжение следует, как говорят о рассказе, — с улыбкой ответила Мэрион.

— На тропе?

— Возможно.

— А заключение?

Мэрион остановилась, собираясь выйти из комнаты. Её мысли метнулись к убийству и к её подозреваемому отцу. Тревожное выражение вернулось в её глаза, когда она обратила их на лицо своего возлюбленного.

— Заключение может наступить только после того, как будет написано ещё несколько глав, — тихо ответила она. — Всё зависит от содержания этих глав. Вам придётся быть терпеливым и ждать.

Глава 5. Лицом к лицу

Свинцовое небо и усиливающийся ветер предвещали надвигающуюся бурю. Она грозила с самого утра, и хотя сержант Норт знал, что не сможет её обогнать, он всё же надеялся добраться до Биг-Чэнс, прежде чем тропа станет слишком тяжёлой. Собаки были в прекрасной форме, лучше, чем он их когда-либо видел. Казалось, они понимали важность миссии, на которую были посланы, и особую необходимость спешить. Они мчались по узкой, извилистой тропе, через леса, по внутренним озёрам, вверх по унылым просторам диких лугов и по пустынным участкам, где стояли голые, обожжённые огнём деревья. Педро, благородный маламут, длинный и гибкий, как волк, был вожаком. Пятеро его товарищей были чистокровными хаски, породы реки Маккензи, угрюмые и коварные, но отличные работники. Джон, коренник, был единственным метисом, ленивым, но обладавшим выносливостью и скоростью, когда его подгонял жгучий кнут. Для такой упряжки из семи сильных и закалённых зверей груз, который они тащили, почти не замедлял их. Временами сержанту, который управлял санями, и констеблю, который следовал за ним, приходилось прилагать все усилия, чтобы не отставать от быстрых животных.

Сидя на санях, хорошо укутанная в шкуры и одеяла, Мэрион Брисбен в полной мере наслаждалась поездкой по дикой местности. Никогда прежде её не везла такая благородная упряжка собак, и она не уставала наблюдать за ними, когда они бежали вперёд. К этому добавлялось присутствие человека, который накануне признался ей в любви. Хотя она не могла видеть его лица, она чувствовала его присутствие, когда он возвышался над ней, бдительно управляя санями. Его правая рука держала кнут, но лишь когда коренник отставал, кнут рассекал воздух, словно выстрел из пистолета. Для разговоров было мало возможностей. Влюблённые были счастливы, так что слова не имели значения.

Они хорошо продвинулись накануне днём и добрались до маленькой придорожной гостиницы у развилки, примерно в двадцати милях от Кайнокс, через несколько часов после наступления темноты. Здесь они провели ночь, а утром встали и отправились в путь. Отсюда до Биг-Чэнс единственным местом для остановки была полицейская патрульная избушка. Она была бесплатной для золотоискателей, старателей и других путешественников с чётким условием, что никакого ущерба не будет причинено, и если им придётся использовать какие-либо из хранящихся там припасов, они должны были сообщить об этом полиции как можно скорее. Это был строгий закон, и его всегда соблюдали до буквы.

Сначала сержант Норт надеялся добраться до Биг-Чэнс, не останавливаясь у патрульной избушки. Он не мог позволить себе задержку, если они хотели достичь своего пункта назначения в ту ночь. Но когда буря настигла их сразу после того, как они съели свою скудную трапезу в укрытии небольшой рощицы, ему пришлось отказаться от мысли добраться до прииска в ту ночь. Им бы хорошо было бы добраться до патрульной избушки.

Они проходили через лесистую местность, когда начал падать снег, и он мягко и безобидно опускался на их тела. Снежинки были маленькими, их легко было стряхнуть, и они никоим образом не мешали их продвижению. Но рёв ветра над головой и качание верхушек деревьев говорили о буре, бушевавшей снаружи.

— Может, здесь заночуем? — предложил Рольф. — Буря скверная, а впереди нас ждёт тяжёлая тропа по выгоревшей земле.

— Но мы справимся, — ответил Норт. — Мы не хотим проводить здесь день и ночь. Помни, мы едем налегке, у нас очень мало еды для себя и совсем нет для собак. В патрульной избушке впереди еды много, так что мы должны до неё добраться. Эта буря может продлиться пару дней.

Рольф увидел мудрость слов сержанта и замолчал, продолжая ровно шагать. Вскоре тропа вывела из леса на открытое пространство небольшого озера. Здесь ветер показал свою силу и закружил лёгкий снег вокруг их фигур. Но лишь после того, как они прошли через другую рощу и вышли на выгоревшую землю, они почувствовали всю мощь бури. Здесь тысячи обгоревших стволов стояли голые и тощие. Среди них снег летел, словно миллионы копий великих невидимых легионов севера. Собаки съёжились и заскулили, когда на них обрушилась буря. Даже Норту и Рольфу пришлось отвернуться от жгучей ярости ледяных стрел, а Мэрион была вынуждена полностью накрыть голову меховой накидкой.

— Мы доберёмся? — задыхаясь, спросил Рольф. — Это ужасно!

— Мы должны, — ответил Норт. — Мы не можем здесь оставаться, и не можем вернуться. Доставай снегоступы, тропу уже замело.

Надев снегоступы, Норт обратился к сжавшимся собакам. Но впервые в жизни они отказались повиноваться приказу своего хозяина.

— Вперёд! — взревел сержант, когда длинный кнут щёлкнул и зашипел вокруг их ушей и боков.

Вопли боли разорвали воздух, когда собаки с трудом поднялись на ноги и напряглись в упряжи. С опущенными головами и высунутыми языками они медленно двинулись вперёд. Главный удар бури принял на себя Педро, прокладывая себе путь. Наконец коренник отстал, подался назад и упал на месте. Он отказывался двигаться, зарыл нос в снег и, казалось, не обращал внимания на свистящий кнут. Медлить было нельзя, поэтому его отстегнули, грубо оттолкнули в сторону и заменили собакой, шедшей впереди. Затем они снова двинулись вперёд, снег становился всё глубже, а ветер — всё яростнее. Несколько раз Мэрион просила позволить ей идти пешком. Но Норт только смеялся, напоминая ей, что у неё нет снегоступов.

Даже Педро наконец остановился, присел в снег и умоляюще посмотрел на своего хозяина.

— Выдохся, старина? — спросил Норт. — Ты, конечно, молодец. — Затем он повернулся к констеблю. — Замени меня, Рольф, я помогу собакам.

С передней части саней он достал верёвку, оба конца которой привязал к шлее Педро. Накинув образовавшуюся петлю на плечи, он пошёл вперёд, пробивая тропу и облегчая путь упряжке. Таким образом они смогли продвигаться лучше, и они были уже почти в виду густого леса впереди, когда хаски упали и отказались идти дальше. Их тоже отстегнули, и сержант с Педро, теперь с помощью констебля, попытались тащить сани. Они прошли совсем немного, когда были вынуждены сдаться в отчаянии.

— Бесполезно, — задыхаясь, сказал Норт, — мы не справимся. Думаю, вам всё-таки придётся идти пешком, Мэрион, если только у вас нет крыльев. Рольф, иди вперёд и пробивай тропу.

Мэрион была только рада встать на ноги. Ей было холодно и неудобно от скованного положения. Сержант с восхищением смотрел на неё, когда она с улыбкой отбросила шкуры и ступила на тропу. Парка, которую она носила, не могла скрыть её сверкающие глаза, оживлённое лицо и несколько прядей тёмно-каштановых волос, развевающихся по щекам и лбу. Как ему хотелось подхватить её на руки и отнести в дом. Он знал, что сможет это сделать, ведь она казалась такой хрупкой, стоя там, под ударами бури. Мэрион заметила его взгляд и догадалась о его значении.

— Я вполне могу идти, — сказала она. — Вы и не представляете, какая я сильная.

— Я знаю, что вы сильная, и, в некотором роде, я сожалею об этом. Мне бы очень хотелось вас нести. Спорим, вы не позволите.

— Глупости, — укорила Мэрион. — Я сейчас вам покажу, на что я способна.

— Ну хорошо, — вздохнул сержант, — следуйте за мной по пятам, как сказал бы Шекспир, и мы скоро доберёмся до леса.

Тропу, пробитую двумя парами снегоступов, было нетрудно пройти, и вскоре они достигли густого леса. Здесь ветер не мог их достать, и они оба свободнее вздохнули, остановившись передохнуть.

— Патрульная избушка всего в нескольких шагах, — объяснил Норт, — так что теперь мы должны добраться без особых проблем. Вы устали?

— Не очень, — был ответ. — Вам всё-таки не придётся меня нести, правда?

— Боюсь, что нет. Но, эй! Вот и Рольф вернулся.

— Я пробил дорогу почти до дома, — объяснил констебль, — так что я пойду за собаками. Думаю, будут проблемы.

— Делай, что можешь, — ответил Норт, — а я поспешу обратно, чтобы тебе помочь.

Сержанту и Мэрион не потребовалось много времени, чтобы увидеть патрульную избушку. Это было небольшое строение, расположенное в нескольких ярдах от тропы. Приближаясь, они увидели дым, идущий из печной трубы, торчавшей сквозь крышу.

— Кто-то нас опередил, я вижу, — заметил Норт. — По крайней мере, там будет тепло.

Через минуту они были у двери, которую сержант сразу же отпер и толкнул. Их встретил рык собаки, но Мэрион почти не обратила на зверя внимания, так как её взгляд сразу же был прикован к человеку, стоявшему посреди комнаты. Она сразу же его узнала, и её сердце почти остановилось. Сержант, однако, шагнул вперёд, как человек, имеющий право на это место. Если он и узнал Хьюго, траппера, то вида не подал.

— Скверная буря, — заметил он. — Рад, что у вас хороший огонь. Надеюсь, вы не против гостей.

— Располагайтесь как дома, — ответил Хьюго, приняв его за старателя или золотоискателя. — Здесь всем рады.

Сержант затем повернулся к Мэрион и заметил, как она смотрит на траппера.

— Вы оставайтесь здесь, — сказал он, — а я пойду помогу с собаками. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

Повернувшись, он вышел в бурю, и Мэрион осталась одна с отцом. Тот с некоторым любопытством наблюдал за ней, натянув шапку на уши. Свет из маленького окошка с южной стороны позволял ей видеть его довольно отчётливо. Что ей сказать? Догадывался ли он, кто она? Предупредить ли его об опасности? Будет ли это честно по отношению к Норту? И всё же он был её отцом, хотя и оставил её и её мать на такой долгий срок.

И пока она стояла так, в сомнениях, ей вспомнилась его нежная забота, когда она была ещё ребёнком. Как он играл с ней, ласкал её, и она всегда с нетерпением ждала его возвращения домой по вечерам. Всё это нахлынуло на неё в один миг. Всё остальное было забыто. Что сказала бы её мать, если бы она не поддержала его в трудную минуту?

И всё это время Хьюго наблюдал за ней. Что было в её лице, что вызвало то странное выражение в его глазах? Почему он наконец быстро шагнул вперёд и положил правую руку ей на плечо?

— Сними капюшон, — приказал он голосом, полным волнения.

Когда Мэрион сразу же повиновалась, он посмотрел на её растрёпанные волосы и снова пристально изучил её лицо. Он казался человеком, пытающимся вспомнить что-то давно забытое. Мэрион заметила это, и её сердце бешено забилось. Печальное выражение на его лице глубоко тронуло её. Она не могла больше выносить напряжения. Хьюго отвернулся и уже собирался подойти к маленькой печке.

— Отец! Отец! — вскрикнула она. — Неужели ты меня не узнаёшь? Я Мэрион, твоя родная дочь.

С рёвом траппер развернулся и снова встал лицом к девушке. Сомнение исчезло с его лица, и вместо него появилось выражение растерянной радости.

— Ты моя дочь? — спросил он хриплым шёпотом. — Ты Мэрион Брисбен?

— Да, это я, — был слабый ответ. — Разве ты меня не узнал?

Вместо ответа Хьюго лишь протянул руки и заключил её в свои огромные объятия. Напряжение долгих лет было сломлено. Железный человек, ужас для тех, кто ему мешал, загадка троп, наконец, был покорён. Его голова покоилась на плече дочери, а сильные рыдания сотрясали его могучую грудь. Наконец он отступил и держал её на расстоянии вытянутых рук.

— Да, я вижу черты твоей матери, — пробормотал он, словно про себя. — Я думал, что не мог ошибиться. Скажи мне, она жива?

— Нет, она давно умерла.

— Ах! — Руки Хьюго опустились, и он замер, уставившись в пространство. Прошлое нахлынуло на него, как поток, и захлестнуло. Он повернулся и тяжело опустился на грубое полено, служившее сиденьем. Сгорбившись и опустив голову, он сидел неподвижно. Мэрион подошла к нему и положила руку ему на плечо.

— Но у тебя есть я, отец, — начала она. — Я долго тебя искала.

— Ты искала! — Хьюго с удивлением посмотрел на неё. — Как ты меня узнала?

— По твоей белой пряди.

— Когда ты её видела?

— В больнице, когда ты спал на полу на кухне.

— Но моя шапка была на мне.

— Я знаю. Но я прокралась и приподняла её.

— Так ты следовала за мной сюда?

— О нет. Я и не знала, куда ты ушёл. Я еду в Биг-Чэнс к раненому старателю. Буря заставила нас укрыться здесь.

— Кто с тобой едет?

— Сержант Норт, и…

Прежде чем Мэрион успела закончить, Хьюго был на ногах. Старое выражение ненависти и страха вернулось в его глаза, и в одно мгновение он полностью преобразился. Прыжком он пересёк комнату. В следующее мгновение он схватил свои снегоступы, винтовку и узел, лежавший на полу. Затем, бросив быстрый взгляд на свою дочь, он бросился к двери, распахнул её, позвал свою собаку и ринулся в бурю.

Всё это произошло так быстро, что Мэрион была поражена и ошеломлена. Но когда её отец ушёл, она поспешила к двери и выглянула. Но не увидела и следа его. Он исчез в лесу и буре. Ужасный страх охватил её. Она могла придать странному поступку своего отца лишь одно значение. Он, должно быть, бежит от полиции! Но зачем, если он не совершил какого-либо преступления? Она подумала об убийстве у объездной дороги C. D. Неужели её отец совершил это?

Она забыла о буре, стоя в дверях и вглядываясь в деревья. Она не думала о холоде и не заметила сержанта, пока он не оказался всего в нескольких ярдах от неё.

— Мэрион! Мэрион! Что случилось? — спросил он с изумлением, заметив напряжённое выражение на её лице. — Что-то произошло?

Мэрион нервно рассмеялась, отступая в комнату, за ней последовал сержант.

— Мне просто одиноко, вот и всё, — уклончиво ответила она. — Человек, которого вы со мной оставили, ушёл.

— Хм, это хорошо, — ответил Норт. — Наверное, ему не понравилось женское общество. Здесь наверху встречаются странные персонажи. Некоторые из них так долго живут одни, что едва ли знают, как вести себя в присутствии женщины. Но, ладно, не будем беспокоиться об этом парне. Если ему не нравится ваша компания, есть кое-кто другой, кому она нравится. — Наклонившись, он поцеловал её в губы. — Вот, девочка, теперь ты знаешь, кому нравится твоя компания, так что больше не будешь одинока.

В этот момент снаружи послышался крик Рольфа, обращённый к собакам. Мэрион вздрогнула и отступила, её лицо залилось густым румянцем.

— Он знает? — прошептала она.

— Кто? Рольф?

— Да.

— Конечно. Ты думаешь, я мог бы скрыть от него такую хорошую новость?

Глава 6. Зелл

В грубой бревенчатой хижине в маленьком прииске Биг-Чэнс на грубых нарах лежал молодой человек. Рядом с ним сидела Мэрион Брисбен. Она сделала всё, что было в её силах, но прекрасно понимала, что требуется большее мастерство, чем у неё было. Только доктор мог извлечь пулю, застрявшую у него в боку. Она чувствовала свою беспомощность, сидя там, так близко к неподвижному телу.

Этой ночью у Мэрион было несколько поводов для беспокойства. Она думала о пути от патрульной избушки до прииска. Она знала, что сержант Норт любил её со всей силой своей сильной натуры. И она любила его. Но была ли она ему верна? Она не сказала ему, что человек, сбежавший из патрульной избушки в бурю, был Хьюго, траппер, и её отец. Он узнает об этом когда-нибудь, и что он тогда о ней подумает? Должна ли она была ему сказать? — спрашивала она себя снова и снова. Но теперь было слишком поздно. Он уехал из Биг-Чэнс уже более часа назад, и кто знает, что могло случиться до его возвращения? Возможно, он никогда не вернётся. Он отправился на поиски человека, которого не так-то легко было поймать. И в схватке, которая, она была уверена, произойдёт, могли случиться ужасные вещи. Её отец будет сражаться до последнего, она была уверена, как и Джон Норт. Он, как она слышала, никогда не отступал перед лицом человека, и до сих пор никогда не возвращался с поисков с пустыми руками.

И пока она сидела и размышляла, дверь тихонько приоткрылась, и вошла девушка. Она сразу же подошла к нарам, наклонилась и пристально посмотрела на бесчувственного мужчину. Затем она опустилась на колени рядом с ним, взяла его левую руку в свои и прижала к губам. Она не произнесла ни слова и, казалось, не обращала внимания на медсестру. Но Мэрион не нужны были объяснения. Она поняла смысл поступка девушки, и её сердце наполнилось сочувствием. Она верила, что они были влюблены, и что из-за их любви здесь, в этом маленьком прииске, разыгралась трагедия. Девушка поразила её своей необычайной красотой и странной раскованностью. Её одежда была самой грубой, но её фигура была такой изящной, что она сидела на ней идеально. Её волосы, чёрные как вороново крыло, ниспадали двумя длинными косами до пояса. Цвет её лица выдавал индейскую кровь, что заставило Мэрион предположить, что она была метиской. Она встречала нескольких раньше, но ни одной такой изящной и очаровательной, как та, что была перед ней. Ей хотелось узнать её историю и историю её любви к белому мужчине на нарах.

Наконец девушка подняла голову и посмотрела на медсестру.

— Он поправится? — спросила она голосом с явным английским акцентом.

— Будем надеяться, — ответила Мэрион. — Но ему срочно нужен доктор. Только он сейчас может ему чем-то помочь.

— Когда он будет здесь?

— Я не могу сказать. Но я оставила ему записку, чтобы он приехал как можно скорее. Когда я уезжала, его не было в Кайнокс.

— И вы ничего не можете для него сделать? — спросила девушка.

— Ничего, к сожалению.

— Тогда ему нужен миссионер. Он придёт, я знаю.

— Миссионер? Где он?

— В Ущелье. Я пойду за ним. Он придёт ради меня. Он хороший доктор, и он помолится и вылечит его.

Девушка встала, словно собираясь поспешно уйти. Но Мэрион схватила её за руку и велела сесть.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Зелл.

— А дальше? Как зовут твоего отца?

— Сэм Рикстон, но люди всегда называют его «Сэм-Сиваш». Моя мать — индианка. Её зовут Сьюзи.

— И ты всю жизнь прожила здесь?

— О нет. Меня отдали в миссионерскую школу в Ущелье, когда я была совсем маленькой, и ушла оттуда всего год назад.

— Так вот где ты так хорошо научилась говорить по-английски, я полагаю.

— Да, миссионер и его жена были добры ко мне. Я думаю, они любили меня больше, чем всех остальных. Они хотели оставить меня и увезти с собой в Англию. Они ведь оттуда.

— Но ты предпочла остаться здесь?

— Я хотела уехать, пока не встретила Тима, — был тихий ответ. — После этого ничто не могло меня удержать на Севере. О, мы были так счастливы, пока не случилась эта беда. — Девушка глубоко вздохнула, с тоской глядя на лицо мужчины перед ней.

— Где ты его впервые встретила? — спросила Мэрион.

— В Ущелье. Я тогда училась в школе и встретила Тима, когда он искал золото в холмах. Он ходил в церковь каждое воскресенье, и я видела его, когда мы все входили и выходили. Затем мы какое-то время умудрялись передавать друг другу письма, и однажды ночью, когда все уже легли спать, я выскользнула из дома и встретилась с Тимом у большого дерева. Он сказал мне, как сильно он меня любит, и попросил бросить школу и вернуться к отцу и матери, чтобы он мог меня часто видеть.

Девушка замолчала, и на её лице появилось тревожное выражение. Затем, со слезами на глазах, она порывисто повернулась к медсестре.

— Это было началом всех моих бед, — призналась она. — Меня уличили и приказали больше не встречаться с Тимом. Миссионер и его жена поговорили со мной. Они не ругали меня, но сказали, что если я не буду слушаться, мне придётся покинуть школу. Я пообещала, что буду вести себя хорошо. Но, о, мисс, шли недели, и я так хотела увидеть Тима хотя бы ещё раз. Я не могла жить без него. Я снова встретилась с ним у дерева, и… и, — её голос стал совсем тихим, — меня с позором выгнали из школы, и я вернулась к своим родителям.

— Вы с тех пор виделись с миссионером и его женой? — спросила Мэрион.

— Нет. Миссис Норрис умерла вскоре после моего ухода. Я очень хотела пойти на её похороны, но это было далеко, и я боялась встретиться с миссионером. Я думаю, она умерла из-за того, что я ушла, ведь она так меня любила. Я не могла вынести мысли о том, что миссионер меня увидит. Я знала, что он не будет ругаться, он никогда этого не делал, но он посмотрел бы на меня своими удивительными глазами, и, о, мисс, если бы вы их видели, вы бы поняли, что я имею в виду.

— Миссионер всё ещё живёт в Ущелье?

— Да, он там, но школы у него больше нет. Почти все индейцы его покинули. Это сделали плохие белые люди. Они привезли ром, смеялись над миссионером и его школой, и уговорили индейцев уйти. Теперь они все разбрелись, кто здесь, кто в других лагерях, всегда околачиваются в поисках рома. Они сделают что угодно за выпивку, и женщины не лучше мужчин.

— Почему миссионер остаётся в Ущелье, когда индейцы ушли? — спросила Мэрион.

— Он ждёт, когда они вернутся, как мне сказали. Он молится и молится за них. Он проводит службу в церкви каждый вечер, и большую часть времени он там один. Но он звонит в маленький колокольчик, как и раньше, а затем продолжает службу.

— Он, должно быть, хороший человек, — заметила Мэрион.

— О, он очень хороший. Но он стареет и слабеет, так что, возможно, он недолго там пробудет. Но если бы он был здесь, я уверена, он бы помог Тиму. Его молитвы, я думаю, сделали бы для него больше, чем что-либо другое.

— Ты не забыла то, чему научилась в школе, я вижу. Ты всё ещё веришь в молитвы, хотя и сбилась с пути.

— Я не сбилась с пути в том смысле, в котором вы имеете в виду, — заявила девушка, слегка качнув головой. — Меня выгнали из школы, я знаю, но я не сделала ничего действительно плохого. Я всегда помню, чему меня учили, и молюсь утром и вечером. Тим — хороший человек, и он всегда говорил мне поступать правильно.

— Но он был согласен, чтобы ты нарушала приказы и была исключена из школы, — напомнила Мэрион.

— О, это было другое, мисс. Видите ли, мы так сильно любили друг друга, что не могли вынести разлуки. Ничто не должно стоять на пути любви, так говорил Тим.

Мэрион была готова улыбнуться простоте и откровенности девушки. Для неё всё, что говорил Тим, было правильно. Ей хотелось больше узнать о молодом человеке, который покорил сердце этой красивой метиски.

— Вы с Тимом собирались скоро пожениться? — спросила она.

— О да. Он сказал, что следующим летом увезёт меня отсюда, и тогда мы поженимся. Но теперь случилась эта беда, и Тим может умереть.

— Как это случилось, Зелл? Ты не против рассказать мне, правда?

— Я не против, мисс. Но я всё время боюсь. Это Билл сделал с Тимом, и он может сделать со мной ещё хуже. Он плохой, плохой человек.

— Кто такой Билл?

— Человек, который выстрелил в Тима. Он ненавидит его, потому что хочет меня. О, я боюсь его! Он преследует меня. Его называют «Билл-Боксёр», потому что он сильно бьёт.

— Так он хочет на тебе жениться? — спросила Мэрион, впервые начиная немного понимать ситуацию.

— Да, хочет. Но я его ненавижу и говорила ему об этом снова и снова. Однажды я дала ему пощёчину, и он ужасно выругался, назвал меня «дьяволицей» и сказал, что отомстит. И вот как он это сделал. — Она указала на мужчину на нарах. — Я боюсь идти домой, потому что знаю, что Билл будет меня ждать.

— Но как он дошёл до того, чтобы выстрелить в Тима? — спросила Мэрион. — Это была месть?

Девушка с тревогой посмотрела на дверь, а затем на медсестру.

— Наклоните голову, чтобы я могла прошептать вам на ухо, — приказала она. — Вот, так лучше. Я не хочу, чтобы кто-нибудь слышал. Билл может подслушивать у двери. Это было отчасти из-за мести и отчасти из-за страха, что он выстрелил в Тима.

— Страха чего?

— Он боялся, что Тим слишком много знает, поэтому хотел убрать его с дороги. Билл затеял с ним ссору, Тим рассердился и ударил его. О, я всё об этом узнала.

— Но о чём же Тим знал слишком много? — спросила Мэрион.

— Неужели вы не догадываетесь? — спросила девушка. — Я не хочу вам говорить, потому что боюсь даже говорить об этом.

— Я понятия не имею, что это может быть, — ответила Мэрион. — Видите ли, я очень мало знаю о том, что здесь происходит.

— Но это случилось не здесь, мисс. Это было далеко, у объездной дороги C. D.

— О! — Это было всё, что сказала Мэрион, ибо новый свет начал забрезжить в её уме. Объездная дорога C. D.! Именно там было совершено ужасное убийство, в котором подозревали её отца. Возможно ли, что эта девушка что-то знала об этом деле? Это казалось вероятным, и мысль наполнила её новой надеждой. — Это Билл это сделал? — спросила она очень тихим голосом.

Зелл вздрогнула и снова взглянула на дверь.

— Я этого не говорила, мисс, — прошептала она в ответ. — Я не смею. Он убьёт меня, если я скажу.

— Не бойся, — успокоила Мэрион. — Полиция не позволит никому причинить тебе вред. Сержант Норт должен об этом знать.

При этих словах девушка вскочила на ноги, её глаза расширились от страха. Она сильно дрожала и бессознательно наклонилась и схватила медсестру за руки.

— Не говорите ему, не говорите! — умоляла она. — Билл узнает, кто сказал, и убьёт меня. Я не боюсь умереть, но я хочу пожить ещё немного, чтобы помочь Тиму. Я должна пойти за миссионером. Я пойду, как только Билл уедет из Биг-Чэнс.

— Куда едет Билл? — спросила Мэрион.

— Я не знаю точно, но думаю, он собирается уехать. Сразу после ухода полиции он начал готовиться к поездке. Он собирал вещи, когда я пришла сюда. Он чуть не умер со страху с тех пор, как приехала полиция.

— Откуда ты всё это знаешь, Зелл?

— О, у меня есть свои способы узнавать. Я следила за Биллом с тех пор, как он выстрелил в Тима. Он не знал, что я за ним наблюдаю.

— Так ты думаешь, он собирается уехать из этой страны?

— Я уверена в этом.

— Как он поедет?

— Через Ущелье и через горы.

— Но полиция пошла в том направлении, — напомнила Мэрион. — Зачем ему идти туда, где они?

— У Билла есть причина, — был тихий ответ.

— Какая причина?

— Неужели вы не догадываетесь? Плохой человек ни перед чем не остановится.

— Но полиция может его остановить.

— Может? Вы, наверное, не знаете Билла. Он — дьявол.

— Но он боится полиции, как ты говоришь.

— Это так. Он так боится, что ненавидит их. Миссионер часто рассказывал нам, что в Библии сказано о дьяволе, который ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить; что он ненавидит добрых людей и пытается причинить им вред. Так и с Биллом. Он снова и снова пытался причинить мне вред, но я была слишком умна для него. Посмотрите, что он сделал с Тимом. И он попытается навредить полиции.

— Что! Сержанту Норту? — Теперь у Мэрион появился новый интерес к Биллу-Боксёру. — Неужели он осмелится что-то сделать члену Сил?

Зелл быстро уловила нотку тревоги в голосе Мэрион и сразу же что-то заподозрила. Это сблизило её с красивой белой женщиной.

— Вы любите сержанта Норта? — откровенно спросила она.

Мэрион вздрогнула и покраснела от неожиданного вопроса. Но девушка была так искренна, что она решила отбросить всякую сдержанность и притворство.

— Да, я его люблю, — откровенно призналась она.

— Ах, это хорошо. А он вас любит?

— Да.

— Ну, тогда, мисс, вы можете понять, что я чувствую к Тиму. Вы бы не хотели, чтобы такое случилось с тем, кого вы любите, правда?

— Нет! Нет! — горячо заявила Мэрион. — Это было бы ужасно!

— Это было бы так, поэтому мы с вами должны позаботиться, чтобы этого не случилось.

— Как мы можем это сделать?

— Пойдемте со мной в Ущелье и предупредите сержанта. Если мы не сможем его догнать, мы можем пойти в полицейскую избушку, которая находится недалеко от школы. Сержант обязательно там остановится.

— Но как же Тим? — спросила Мэрион. — Мы не можем оставить его здесь одного, пока не приедет доктор.

— Моя мать останется, мисс. Она хорошая женщина и сможет сделать больше, чем я. У моего отца есть отличная упряжка собак, которую, я знаю, он мне даст. Он сделает для меня всё, когда узнает, что я поступаю правильно. Он любит Тима и будет рад, если миссионер придёт и помолится за него. Вы пойдёте?

— Когда?

— Сегодня ночью, прежде чем Билл отправится в путь. Мы должны его опередить.

Несколько минут Мэрион сидела, погружённая в глубокие раздумья. Наконец она встала и схватила девушку за руки.

— Да, я пойду, — твёрдо сказала она. — Я доверяю тебе, Зелл, вести нас, и да поможет нам обеим Бог.

Глава 7. Ужасы ночи

Поддавшись порыву, Мэрион согласилась пойти в Ущелье с девушкой-метиской. Полчаса спустя она почти пожалела о своём поспешном решении. Она очень мало знала о Зелл и сомневалась, можно ли ей доверять. Однако это чувство сомнения исчезло, как только они выехали из Биг-Чэнс на первый отрезок своего долгого пути. Было около полуночи, и полная луна как раз огибала массивное северо-восточное плечо Золотого Рога. Маленький прииск был окутан глубокой тенью. В каждой бревенчатой хижине царила тишина, и не было видно ни одного живого существа. Отец Зелл, Сэм-Сиваш, быстро собрался в дорогу и дал дочери подробные указания, сказав, какой тропой следовать, чтобы сократить путь на несколько миль; быть начеку из-за штормов в горах; и быть осторожной, огибая скалистый отрог высокого хребта, ведущего к Ущелью.

— Вы думаете, Зелл справится? — спросила Мэрион, устраиваясь на маленьких нартах.

— Конечно, — ответил Сэм. — Зелл управляется с этими собаками лучше, чем кто-либо. Она просто ураган, когда выходит на тропу. Вам нечего бояться за неё, мисс. Может, и вы станете такой же, пока вернётесь.

Мэрион не потребовалось много времени, чтобы убедиться в правоте слов этого человека. Едва они выехали за пределы Биг-Чэнс, как вся натура Зелл, казалось, изменилась. Она больше не была тихой, робкой девушкой, которую она знала в хижине, когда та сидела у постели Тима. Вместо этого она превратилась в сильного, уверенного в себе проводника, находчивого, бдительного и полного неиссякаемой энергии. Дух дикой природы, казалось, овладел ею. Она бежала за нартами, подгоняя собак, её кнут порой щёлкал, как выстрел из пистолета.

Много миль тропа вела через редколесье, где деревья отбрасывали длинные мрачные тени на светлый снег. Собаки перешли на ровную рысь на ровной местности, но неслись как ветер с каждого холма. Тогда Зелл запрыгивала на хвост нарт и радостно кричала мчащимся животным. Казалось, они заражались энтузиазмом своей юной хозяйки и, достигнув долины внизу, быстро оглядывались, словно в ожидании слова одобрения, которое никогда не заставляло себя ждать. Это были четыре благородных зверя, хаски породы реки Маккензи, привыкшие к большим трудностям и обладавшие поразительной выносливостью. Они были дикими ко всем, кроме своих хозяев. Для Зелл они были безобидны. Они повиновались её малейшему желанию, и она могла с ними справиться даже тогда, когда её отец и мать терпели неудачу. Слово или поднятая рука от неё имели большее действие, чем град ударов.

У Мэрион было много времени для размышлений, пока она сидела на нартах, уютно укутавшись в большую волчью шубу. Теперь она была рада, что предприняла это путешествие. На кону было многое, она прекрасно понимала, и часто задавалась вопросом, чем всё это закончится. Что ей делать по прибытии в Ущелье, она понятия не имела. Но где-то дальше был её отец, бегущий с места на место, с этим выражением загнанного зверя в серых глазах. Она видела его на несколько секунд, когда он выскочил из хижины той ночью в самое сердце бури. С тех пор она много думала об этом, и это её озадачивало. А за её отцом следовал Джон Норт, человек, который признался ей в любви. Встретятся ли они где-нибудь в этой пустынной глуши? Каков будет исход? А ещё был Билл-Боксёр. Неужели он уже отправился в свой дьявольский поход? Возможно, он подкрадётся к сержанту и констеблю, спящим у костра ночью. Эта мысль была ужасна. Такое случалось раньше, она хорошо знала, и могло случиться снова. Напрасно она ломала голову, пытаясь придумать какой-нибудь план, чтобы предотвратить трагедию, а может, и две.

Несколько часов они продолжали свой путь, и наконец, достигнув вершины особенно крутого холма, Зелл объявила привал. Собаки были рады остановиться, так что, улегшись на тропе, они принялись зубами очищать лапы от снега и льда. Рядом была роща елей, несколько из которых были сухими и служили отличным топливом. Зелл не потребовалось много времени, чтобы развести костёр, над которым она повесила котёл, наполненный снегом. Пока тот таял, она распаковала свои припасы и разложила их у огня. Мэрион, стоявшая и наблюдавшая, была довольна ловкостью и аккуратностью девушки. Та точно знала, что делать, и когда еда была готова, она подала простую трапезу с восхитительной грацией.

— Я полагаю, вас учили готовить в миссионерской школе, — заметила Мэрион, беря кусок лосиного стейка, который Зелл только что поджарила. — Вы, конечно, хорошо усвоили свои уроки.

Девушка улыбнулась, и в её глазах засияло выражение удовольствия.

— Миссис Норрис всегда нас учила, — объяснила она. — Мы по очереди готовили в школе. Я выиграла несколько призов за выпечку хлеба и приготовление тортов. Тим очень любил мою стряпню.

— Ты, наверное, смогла научить свою мать многому, когда вернулась домой?

— Не очень. Моя мать, видите ли, была с побережья, а женщины там хорошие поварихи. Она была индианкой из племени чилкат, и её мать её учила. Я слышала, как мой отец говорил, что он женился на ней, потому что она была такой хорошей поварихой. Думаю, он просто шутил.

— Миссионер в Ущелье сейчас сам готовит? — спросила Мэрион.

— Полагаю, что да, мисс. Но я не думаю, что он вообще много ест. Он не ел, когда мы были в школе, так как он всё время думал и много писал. А теперь, когда он один, может быть, он ест ещё меньше, ведь он, должно быть, очень много работает.

— О чём он пишет?

— Он делает книги для индейцев. Он пишет гимны, молитвы и Библию на их родном языке. Он научил многих из них читать.

— Индейцы пользуются этими книгами?

— О да. Они носят их с собой на охотничьи угодья и поют гимны у костров по ночам.

— Но ты же сказала, что индейцы покинули миссию.

— В некотором роде так, но им нравится читать Библию и петь гимны, когда они в горах. Я была с отцом и матерью прошлой зимой, когда мы встретили отряд индейцев далеко-далеко. В ту ночь они пели, мужчины, женщины и дети. Было здорово их слушать.

— Миссионер об этом знает?

— Я думаю, да, и это даёт ему надежду, что они не забыли того, чему он их учил, и что однажды они вернутся в Ущелье.

Некоторое время они так сидели и разговаривали, Мэрион задавала много вопросов, на которые девушка охотно отвечала. Они уже собирались продолжить свой путь, как вдруг Зелл слегка вздрогнула и с тревогой оглянулась на тропу. Она напряжённо прислушалась, её тело напряглось и насторожилось.

— Что это? — несколько встревоженно спросила Мэрион.

— Я подумала, что слышала шум, мисс. Похоже на щелчок кнута погонщика или выстрел из винтовки. Но, думаю, я ошиблась. Здесь, в холмах, когда воздух такой чистый, слышно очень далеко.

— Возможно, за нами кто-то едет по тропе, — предположила Мэрион. — Индейцы ведь ходят этим путём, не так ли?

— Да, это одна из их любимых троп. Но сегодня из Биг-Чэнс индейцы не идут.

Больше об этом не говорили, и они продолжили свой путь. Но Мэрион заметила, что Зелл стала молчаливее и не щёлкала громко кнутом. Всякий раз, когда они достигали вершины холма, пересекали внутреннее озеро или участок дикого луга, она замечала, что девушка останавливалась и пристально смотрела назад, на пройденный путь. Это случалось так часто, что она забеспокоилась. Глубокая тишина этой земли действовала на неё, вызывая нервозность. Чувство надвигающейся беды закралось ей в душу, которое, как бы она ни старалась, она не могла прогнать. Оно было с ней весь короткий зимний день. Она пыталась избавиться от него, бегая с Зелл за санями. Это немного помогало, но чувство всё равно оставалось.

День был ясный, и собаки отлично продвигались. Они бежали рысью, с нетерпением ожидая времени привала, когда они получат свою еду. Мэрион была очарована пейзажем. Вдалеке виднелись огромные, покрытые снегом горы, сияющие в солнечном свете. Над ними возвышалась ослепительная вершина Золотого Рога, которая казалась такой близкой, но она знала, что до неё лиги пути. Временами тропа вела вдоль склона горы, откуда они могли смотреть вниз на остроконечные верхушки деревьев в долине внизу, напоминающие бесчисленные копья, направленные к небу.

Лишь раз они остановились, чтобы передохнуть, съесть скудную трапезу, и снова в путь, и снова вверх. Мэрион начинала уставать, хотя Зелл, казалось, была свежа как никогда. Медленно солнце опускалось на запад и наконец скрылось за далёкой вершиной. Вскоре тьма опустилась на землю, и ночь наступила быстрыми шагами. Скоро наступит время привала, и Зелл искала хорошее место для ночлега, как вдруг до их ушей донёсся звук, от которого Мэрион вскрикнула от испуга и порывисто повернулась к своей спутнице.

— Что это? — спросила она, её тело дрожало.

— Волк, — был тихий ответ. — Мы должны немедленно разбить лагерь и развести большой костёр. А, вот хорошее место с большим количеством дров.

Через несколько минут собак распрягли, костёр развели, и пылающие языки пламени взметнулись высоко в воздух.

Время от времени доносился тот протяжный, леденящий кровь вой, призыв вожака к стае. Теперь он казался ближе, и Мэрион содрогнулась от страха. Даже на лице Зелл отразилось беспокойство. Из кармана платья она достала револьвер и внимательно его осмотрела. Мэрион и не подозревала, что девушка носит такое оружие, и это её удивило.

— Ты часто им пользуешься? — спросила она.

— Иногда бывает полезно, — был ответ. — Никогда не знаешь, что может случиться. В этой стране есть двуногие волки, и я боюсь их больше, чем четвероногих. Девушке нужно себя защищать, вы знаете.

Мэрион начинала понимать кое-что о скрытой жизни Севера. До сих пор она знала лишь поверхность. Были глубины, которых она не измерила, но о которых её спутница, казалось, была полностью осведомлена. Она, однако, ничего не сказала, а помогла построить маленький навес, который станет их жилищем на ночь. Когда он был возведён, уложены еловые ветви, а одеяла и волчья шкура расстелены, она была рада отдохнуть. Вой волков больше не доносился до их ушей. Костёр горел ярко, а уютное жилище было удобным.

Поужинав и накормив собак, они завернулись на ночь. Обе устали, так что вскоре они крепко уснули. Собаки свернулись у огня и наслаждались его теплом. Царила тишина, нарушаемая лишь треском горящих поленьев или редким щелчком треснувшего от мороза дерева. Ночь была холодной, хотя ни дуновения ветерка не шевелило деревья. Огромный свод небес был густо усыпан звёздами, ибо луна ещё не взошла, чтобы затмить их славу. Северное сияние испускало свои колеблющиеся ленты, маршируя и контрмаршируя в молчаливых, таинственных батальонах.

И пока усталые спали, тощие, волосатые фигуры, с огненными высунутыми языками и горящими глазами, рысью бежали по верхнему хребту и приближались к лагерю. Волки были голодны, так как пищи было мало. Лишь в крайнем случае эти довольно трусливые существа осмеливались приближаться к человеческому жилью. Сейчас их привлекали собаки. Они были в отчаянном положении, так как ни олень, ни лось, ни одно живое существо не попадалось им на пути уже несколько дней. Лишь умирая от голода, они объединялись, ибо сила и безопасность были в численности. Их было всего двенадцать, но, обезумев от голода, они были стаей, которой следовало опасаться.

Собаки их учуяли, и их дикий рык и испуганный скулёж разбудили спящих женщин. Зелл проснулась первой и в одно мгновение поняла, в чём дело. Огонь почти погас, так что, схватив несколько сухих поленьев, она бросила их на горячие угли. Через минуту Мэрион была на ногах, со страхом глядя направо, в сторону деревьев, где собрались волки. Когда огонь разгорелся, и яркие языки пламени осветили лагерь на несколько шагов вокруг, она смогла различить смутные, крадущиеся фигуры недалеко.

— Они на нас нападут? — спросила она, нервно положив руку на плечо Зелл.

— Сейчас вряд ли, — был ответ. — Они охотятся на собак, но этот огонь их удержит. Посмотрите на этого большого, наглого зверя, — и она указала на крупного волка, который угрожающе приблизился. — Я сейчас в него выстрелю.

Достав свой револьвер, она быстро и твёрдо прицелилась и выстрелила. Вопль боли разорвал ночь, когда зверь подпрыгнул в воздух и исчез в темноте.

— Я его ранила, — обрадовалась Зелл, и на её лице появилась улыбка. — Жаль, что у меня нет винтовки, тогда бы я легко справилась со всей стаей.

— Ты думаешь, ты его убила? — спросила Мэрион.

— О нет, он был слишком далеко. Если бы я его убила, остальные волки уже бы его пожирали. Я не должна больше тратить на них патроны на таком расстоянии, они мне понадобятся, если они подойдут слишком близко.

Некоторое время, которое Мэрион показалось очень долгим, они наблюдали и ждали следующего шага со стороны притаившихся зверей. Собаки сбились в кучу у маленького навеса, то скуля от страха, то рыча от злости. Их непримиримые враги были совсем рядом, за этим освещённым огнём кругом, и они слишком хорошо знали цель их визита. Собаки всегда были готовы и рады драться друг с другом, ибо всегда был шанс победить. Но против этих тощих, диких и обезумевших от голода демонов дикой природы они были бы беспомощны. Всякий раз, когда волки подходили ближе, они прижимались к женщинам, ища защиты. Враг становился всё смелее, и хотя Зелл ещё дважды выстрелила в их сторону, это лишь на несколько минут их отпугнуло. Они несколько раз обошли лагерь, всё ближе и ближе, особенно сзади навеса. Ситуация становилась критической, ибо в любую минуту они могли броситься на беспомощных, сжавшихся у огня. Зелл держала револьвер наготове, хотя прекрасно понимала, как мало она сможет сделать, если начнётся нападение.

Глава 8. Хьюго приходит на помощь