Бесплатный фрагмент - Тройной капкан

Тройной капкан

ПРОЛОГ

Ветер крепчал. Волны, серые и тяжелые, словно отлитые из свинца, вздымали легкую яхту и кренили ее так, что она едва не касалась воды мачтой. Низкие тучи неслись над волнами, заслоняя солнце и делая день больше похожим на ночь. Струи дождя наискось молотили сверху, смешиваясь с бьющей в небеса пеной.

Капитан, одетый в черный промасленный плащ с капюшоном, цепляясь за лееры и свистящие на ветру шкоты, пытался зарифить грот, но качка и бьющая через борт вода то и дело сбивали его с ног. В небольшой каюте, сжавшись от страха в комок и обвязавшись вокруг пояса канатом, пряталась его дочь лет восьми. Голубое ситцевое платье на ней промокло, косы расплелись и сбились на голове в неопрятный ком. Через проем люка она видела, как отец борется со стихией, но понимала, что не может помочь ничем.

Спасительный свет Кареджского маяка был уже виден меньше чем в миле к западу, но намокший грот не позволял яхте подняться с борта и встать на шверт, из-за чего ветер все сильнее сносил ее к берегу. Еще минут тридцать, и не миновать беды — если яхту выкинет на малую воду, волны мигом разнесут ее в щепки.

— Папа держись! — испуганно прокричала девочка, когда отца чуть не смыло очередной волной.

Из последних сил ухватившись за леер, он подтянулся, подобрал грот, и яхта тут же поднялась в нормальное положение. Он сел за румпель и, придерживая одной рукой грото-шкот, направил яхту на свет маяка. Зарифленный грот поймал ветер, и суденышко, взяв курс чуть выше галфвинда, устремилось к Неве.

Девочка с облегчением вздохнула. Шторм теперь не казался таким страшным, как раньше. Она знала, что отец, как бы трудно ему ни было, всегда со всем справится. Потому что он сильнее шторма и даже, как говорили его друзья, сильнее смерти. Потому что он самый лучший в Москве врач. И борьба со смертью — его работа. Он всегда, всегда ее побеждал.

Но вскоре оказалось, что радоваться рано. Идти приходилось выше галфвинда, совсем чуть-чуть на волну, а потому вода била в борт так яростно, что трещал шпангоут. Яхта то и дело содрогалась от шверта до кончика мачты. И она бы выдержала, но старое отяжелевшее бревно, каких полно в ладожских водах, притаилось в озере, подобно вражеской мине. И яхта на полном ходу на него налетела, раздался треск, грохот, зажурчала вода. Пробить обшивку полностью топляк не смог, но дыру размером с кулак, все же оставил ниже ватерлинии.

— Папа! Папа! — срываясь на визг, закричала девочка.

— Я слышал! — отозвался отец. — Александра, спокойно! Что за паника на корабле?

Он называл дочку полным именем редко, чаще Сашенокой или Сашей, но это тут же привело девочку в чувства.

— Но тут вода! — захлебываясь слезами выкрикнула она.

— Что страшного? Возьми ветошь и заткни дыру! Только покрепче, чтобы волны этот кляп снова не выбили.

— Я?

— Но я не могу бросить румпель! — тверже сказал отец. — Действуй!

Саша, сбивая коленки в кровь, бросилась искать ветошь. Но в полутьме, которую разбавлял лишь хмурый свет из люка, найти что-то было почти нереально. Саша шарила руками, натыкаясь то на черпак, то на ящик то на цепь, которой отец привязывал яхту в клубе.

— Я не могу! — выкрикнула она. — Не могу тут ничего найти.

— Значит, мы утонем, — спокойно констатировал отец.

— Ты шутишь? — Саша высунулась из каюты и глянула на отца.

Он правил яхтой уверено и спокойно.

— Нет.

— Но что же ты тогда сидишь?

— Потому что пробоину должна заткнуть ты. А я должен сидеть на румпеле. В минуту опасности каждый должен быть там, где от него больше пользы.

— Какой румпель, папа! У нас дыра в борту! Какой смысл? Да помоги же мне!

— А если меня не будет? — отец пристально посмотрел ей в глаза.

— Как это не будет?

— А вот так. Не будет, и все. А тебе, может быть, придется не только самой спасаться, но и спасать других. Может быть, как раз ты тогда будешь сидеть у руля. Знаешь, что в этом самое главное?

— Держать курс?

— Быть сильной. Это важнее всего. Не бросать руль и никогда не сдаваться. Заделай же дыру, наконец!

Он вложил в последнюю фразу такую несгибаемую волю, что Саша поспешила скрыться обратно в каюте. Воды было уже по щиколотку, яхта все больше давала крен. В эту минуту Саша поняла, что ее отец действительно не всегда будет с ней. Хоть он и сильнее смерти.

Глава 1. В которой нефть становится дороже золота, Россия преображается, Черная Шляпа играет на Струнах судьбы, а Фролов готовит к стрельбе пулеметную установку пятидесятого калибра

Москва, раскаленная за день, медленно остывала в лучах заходящего солнца. Огромные здания, подпирающие шпилями и крышами небеса, нависали над медленно текущими стальными реками улиц — поток автомобилей казался непрерывным и бесконечным целым, хотя и состоял из отдельных частиц. Низкий сероватый туман нависал над мостовыми, потоки машин стекались с радиальных кривых улочек в мощное русло Садового Кольца.

На тротуарах тоже народу было полно, и хотя близость Ярославского, Ленинградского и Казанского вокзалов уже не ощущалась так явно, все равно пешеходу в черном дорожном плаще, порядком потертом, и такой же, видавшей виды, черной шляпе, приходилось продираться через толпу, цепляя людей плечами. Он выделялся среди одетых по общей московской моде, но мало ли в Москве приезжих? Отчаявшихся, целеустремленных, прибывающих в надежде покорить, подобно вирусам, организм столицы, но, чаще всего, уже через пару месяцев этот организм избавлялся от них через почки вокзалов.

Черная Шляпа походил, скорее, на жителя Санкт-Петербурга, где мода не так утилитарна, как в Москве, чем на иностранца. Хотя и иностранцу на улицах российской столицы мало бы кто удивился.

Он бывал в очень многих местах и видел множество самых разных существ. Иногда таких, какие не привидятся даже в кошмарном сне. Но все равно Москва поражала его. Да, Нью-Йорк больше и грандиознее, Париж красивее, но в Москве было нечто такое, чего нельзя ощутить ни в одном из современных городов мира. Да, безусловно, современные стили градостроения коснулись ее кистью глядящих в будущее дизайнеров, но этому городу не удалось стереть с себя налет мощного имперского стиля. Особенно поражали сталинские высотки, часовыми вставшие на страже главной кольцевой артерии города. Тяжелые, с узкими бойницами окон, они навевали на мысли о бесконечной войне, которую пролетарские лидеры затеяли со всем миром.

Но было в них нечто и более значимое. Черная Шляпа не сразу понял, что именно. Они что-то очень сильно напоминали ему, а когда он все же выстроил всю цепь пришедших в голову ассоциаций, сам удивился. Высотки напоминали ему египетские пирамиды. И мощью, и массой, и даже назначением, в огромной степени. Ведь именно на них должен был пялиться лапотный крестьянин-передовик из какой-нибудь богом забытой губернии, отправленный в Москву в качестве награды за долгий, почти рабский, труд. Именно эти колоссы, выстроенные на человеческих костях, должны были привести ошарашенного крестьянина в трепет и показать ему, что он не зря врезался сохой в пересохшую землю, окропляя ее собственным потом. Нет! Ибо в грандиозной мощи страны, которую символизировали эти сооружения, была толика и его, крестьянского труда.

Конечно, это было иллюзией. Способом заставить рабов не роптать. Подобно пирамидам, здания высоток стали гробницами. Причем, не только для их строителей, но и для самой идеи коммунизма, погубившей десятки миллионов жизней. Но их вид все равно, на подсознательном уровне, вызывал трепет даже у такого человека, как Черная Шляпа. Хотя уж кого-кого, а его поразить было сложно.

Впрочем, царствовали в архитектурном ансамбле уже не высотки полувекового возраста. Нечто более грандиозное и величественное, восстало из пепла коммунистических верований и вознеслось к остывающим небесам. Башня исполинских размеров, похожая на алмазное веретено, резала взгляд. Трудно было определить высоту здания или даже его соотношение с теми же высотками, хотя Черная Шляпа прекрасно знал, что это самое высокое здание в мире. Но выглядело оно очень уж нереальным. Таким же нереальным, наверное, как мечты всего этого странного северного народа, многократно изнасилованного, но и родившего от этих изнасилований много чего весомого.

Вокруг шпиля ультрасовременного небоскреба, словно сотканного из фантастических силовых полей, а не из стекла и бетона, медленно вращалась прямо в воздухе алая голографическая надпись: «Корпорация «Консорциум». Из-за яркого криптонового света офисная башня напоминала скорее маяк, чем массивную и бесполезную пирамиду. Эдакий ориентир на пути в светлое будущее России. Так думали, вероятно, те, кто разрабатывал данный проект. Хотя у Черной Шляпы не было никаких сомнений, что госпожа Уварова, генеральный директор и председатель совета директоров энергетической корпорации «Консорциум» сама принимала участие в разработке стиля офиса.

Она, по сути, хрупкая женщина, но обладающая совершенно несгибаемой волей, все старалась делать сама, словно боясь, что ее заподозрят в хрупкости, усомнятся в твердости, припишут нежность или чувствительность. Но Черная Шляпа отдавал себе отчет, что нельзя за это Александру Уварову упрекнуть. Россия — очень уж не женская страна, скорее восточная, чем западная, и женщине тут почти невозможно овладеть той непомерной властью, какую удалось сосредоточить в руках Уваровой. Впрочем, у нее был свой путь, как и у самой России. Уникальный во многом.

Но не башня «Консорциума» была целью Черной Шляпы. Точнее не она сама по себе. Просто эта башня, словно гигантский алмазный гвоздь, скрепляла Струны очень многих судеб и очень многих событий. Именно в ее заоблачных кабинетах рождались идеи не только коммерческие, но и многом политические. Госпожа Уварова, как древнеегипетская богиня, находясь на недосягаемой высоте, тоже дергала за нити, управляя, по сути, всей страной. Конечно, это были не те Струны, с которыми так легко обращался Черная Шляпа, но и они тянулись достаточно далеко и крепились к самым слабым местам самых сильных людей страны.

После завершения полномочий президента Путина, Россия оказалась почти в таком же положении, как СССР после смерти Брежнева. Сначала череда слабых и невнятных лидеров, затем угроза развала, подъем криминальных элементов, попытка растащить державу на удельные княжества. Но произошло то чего не ожидал никто. Благодаря открытию реликта и его распространению в мире изменились не только энергетические, но и политические акценты. Сначала «Лукойл» и «Газпром», чттобюы хоть что-то противопоставить американским реликторам, слились в одну энергетическую корпорацию «Консорциум», затем ее возглавила Александра Уварова, а когда ее успехи стали очевидны для всех, ее выбрали главой государства, без отрыва от коммерческой деятельности, чего еще нигде и никогда в мире не было. Просто объявили референдум и выбрали, без особых затей, как некогда, без особых затей, поступили крымчане.

Пост президента Уварова занимать отказалась, и пришлось снова вносить поправки в Конституцию, как в 2020-м году, чтобы низвести слабого и недальновидного нового президента до уровня секретаря, подписывающего важные международные акты, а реальная власть целиком перешла лично к Уваровой, точнее к директорату «Консорциума», как главного структурного предприятия страны, во главе которого стояла Уварова.

Это изменило все, а сценарий развала страны, в полной мере отыгранный в 90-е годы двадцатого века, дал сбой. Уварова смогла противопоставить реликторной энергетике такой козырь, о который сломали зубы и США, и ЕС, и арабский мир, и Китай, и Южная Корея, поспешившие подписать патентные правила использования реликта. Уварова их подписать отказалась, не смотря на нытье либеральной общественности, и тем самым вывела страну на принципиально новый экономический и социальный уровень.

Все гениальное просто. Когда все наперебой ринулись подписывать патентные правила, чтобы получить право пользоваться дармовой и безграничной энергией, активы нефтедобывающих корпораций по всему миру не просто лопнули, не просто рухнули, а пробили дно и обесценились до показателей, близких к нулю. Средства массовой информации трубили о конце нефтяной и газовой эпохи, техасские нефтедобытчики сносили себе головы из раритетных шестизарядников, северо-европейские нефтяные и газовые платформы закрывались под натиском поднявших голову экологов, арабские шейхи спешно переквалиыицировались на элитный туризм, похоронив некогда кормившие их нефтяные месторождения.

В это время две силы начали за бесценок скупать нефтяные активы, скважины, специалистов по нефтедобыче, перерабатывающие заводы, танкеры и тысячи километров трубопроводов. Две силы. «Консорциум» в России и «Ойл-Вегас» в Новой Африке. Никто не понимал, зачем эти две корпорации тратят деньги на приобретение бесполезных, утративших смысл активов. И ни Россия, ни Новая Африка не подписали патентные правила и не получили право использования реликторной энергии.

Над ними смеялся весь мир. В Европе и Америке большинство обывателей пребывало в твердой уверенности, что российский мораторий на реликт обусловлен исключительно меркантильными интересами власть предержащих, не желавших слезать с нефтяной и газовой иглы. Все произошло молниеносно, в течение пары месяцев, никто и опомниться не успел, как оказалось, что одной энергии мало для поддержания и развития цивилизации. И реликта для этого мало. Из реликта не сделаешь ни пластик, ни резину для автомобилей, ни лекарства, да и многое из того, без чего современная цивилизация не может существовать. Для всего этого нужно углеводородное сырье, а не энергия.

Через полгода химическая промышленность по всему миру встала, израсходовав запасы сырья. Ученые судорожно пытались перейти к рекуперации углеводородов, пользуясь неограниченной электрической мощностью реликторов, но объем производства оказался слишком мал. Зная, как трудно будет договориться с Россией после десятилетий санкционной политики, западные капиталисты попытались договориться с «Ойл-Вегасом», но новые правители Африки, так называемые Преданные Слуги, прекратили все деловые и дипломатические контакты другими государствами. Они заявили, что скупленные «Ойл-Вегасом» нефтяные активы необходимы для процветания Новой Африки и экспортироваться не будут. Даже в обмен на право использовать реликторы.

Наткнувшись на стену непонимания с новым африканским руководством, мировая промышленность вынуждена была пойти на поклон к России, выкупившей две трети мировых запасов и мощностей, лишь треть уступив «Ойл-Вегасу». Тут-то Уварова я стала не только кумиром народа, но и мощной силой, объединившей в себе международную коммерцию и международную торговлю. Никто из глав России и СССР до этого не вел себя с «западными партнерами» так жестко и безапелляционно.

В первую очередь Уварова отвергла любую возможность экспорта сырой нефти и природного газа за пределы стран добытчиков. Ни под каким видом, ни при каких обстоятельствах. Более того, она вынудила международные институты принять официальный глобальный запрет на трансфер сырых углеводородов через любые государственные границы любым способом. В обмен она согласилась поставлять на экспорт только продукты переработки нефти, такие, как пластиковые гранулы, смолы, смазочные материалы, и прочие продукты глубокой переработки. Да еще и по астрономическим ценам. Да еще и в расчетах золотом, а не долларами или евро. И мир вынужден был согласиться так же, как с патентными правилами по реликту. Мир сам загнал себя в ловушку, поддавшись реликторной эфйфории. Пресловутый «свой путь России» выстрелил и на этот раз.

Вот только Черная Шляпа сильно сомневался в одной лишь меркантильности побуждений Уваровой. Он плевать хотел не только на мнение обывателей, но и на мнение экспертов, так как у него был свой метод познания истины. Но чтобы его реализовать, нужно было сделать невозможное, по меркам тех же обывателей — встретиться с Уваровой лично и посмотреть, куда ведут Струны ее судьбы на уровне Струнной Ткани.

На Москву опускались густеющие вечерние сумерки. Поток машин не редел, хотя и ускорился. Шурша шинами и подсвечивая друг друга фарами, автомобили чем-то напоминали биты информации, несущейся по волоконным оптическим линиям от одного квантового процессора к другому. А многоэтажные здания, зажигая окна, делались похожими на панели древних счетно-электронных машин. Город-компьютер, люди-биты. Аналогия, которая кому-то могла показаться забавной, кому-то бесперспективной, для Черной Шляпы имела особый вес. Он не догадывался, не верил, он точно знал, что это отчасти так и есть. Целая паутина Струн соединяла судьбы каждого человека, каждого живого существа, каждой социальной единицы и даже каждой идеи. То есть, всего, к чему или к кому было применимо слово «судьба». Проследив ход этих нитей, Черная Шляпа мог безошибочно понять, что кого ждет. И когда. Собственно, за этим он и прибыл в Россию. Понять, что ждет эту выстроенную Уваровой ловушку. Очередной это всплеск ностальгии о сверхдержаве? Или нечто большее?

На перекрестке стоял полицейский с жезлом, пытаясь регулировать движение. Его убогая униформа с оттянутыми на заду штанами, больше напоминала форму станционного смотрителя или почтмейстера времен великой депрессии. Водители относились к нему соответственно — кто-то сигналил, кто-то, приоткрыв окно, посылал витиеватыми нецензурными фразами, большинство же его попросту игнорировали. На перекрестке образовался затор. Блюститель порядка в сердцах махнул рукой и направился включать светофор.

Черная Шляпа посмотрел, куда ведут Струны судьбы полицейского, и грустно вздохнул. Как и у подавляющего большинства людей в этом городе, на нее были нанизаны одни лишь надежды. К этому не так просто привыкнуть — пожинать плоды разочарования на ветвях чужих ошибок. Но Черная Шляпа привык. Его мотивации многим бы показались бездушными, но эта оценка, как и любые другие, были бы продуктом субъективного представления о плохом и хорошем. Не более.

Забавно, но при всей жесткости позиции Уваровой относительно реликта и нефти, на нее не было совершено ни одного покушения. По крайней мере, ничего подобного не просочилось в средства массовой информации. Ее ругали, ее стыдили за консерватизм. Но в нее не стреляли и ее не взрывали. Это говорило, скорее всего, о добротности подбора кадров в службу охраны. И, как следствие, об ожидавших Черную Шляпу трудностях.

Не того уровня генеральный директор «Консорциума», чтобы с ним мог повидаться первый встречный. Придумывать же какие-то поводы и записываться на прием не входило в планы Черной Шляпы. На это у него тоже были свои методы.

Наконец он добрался до пересечения Кольца с проспектом Сахарова. Это было подножием башни «Консорциума». Здесь гигантское здание не имело ни выходов, ни выездов, что несколько облегчало задачу. Получалось, что пандус подземной парковки имеет ворота лишь со стороны фасада. Непривычно, но с точки зрения чистой фортификации вполне оправдано. Чем меньше ворот, тем их легче оборонять. Бежать же через черный ход и сдавать дело рук своих на милость победителя Уварова, судя по всему, не собиралась ни при каких обстоятельствах. Подобное архитектурное решение, особенно в суровых условиях российской нестабильности, многое говорило о хозяйке «Консорциума».

Обойдя подножие грандиозного здания, Черная Шляпа устроился на лавочке перед фасадом. По случаю погожего вечера в парке, разбитом между подсвеченными фонтанами, народу было полно. Компании молодых людей расселись на соседних скамейках, смеялись, размахивали упаковками картофеля-фри из «Макдональдса», слушали музыку со смартфонов, громко матерились, от души целовались и радовались жизни. Черная Шляпа не стал смотреть Струны их судеб. Не хотел расстраиваться.

Одинокий студент с ноутбуком, что-то сосредоточенно писал, не обращая ни на что внимания. Очень хотелось верить, что он творит нечто значительное, а не сидит в чате на сайте знакомств. Но проверять Черная Шляпа не стал. Мамаши с детьми. У них хватает смелости оставлять потомство в этом мире. Пожилые пары, мечтающие умереть в один день, и пары помладше, сраженные кризисом среднего возраста. Менеджеры, спешащие к телевизору, толстушки, ищущие своих принцев, принцы, ищущие кого-то кроме толстушек. Судьбы, судьбы, судьбы. Черная Шляпа поймал себя на том, что не видит лиц. Они ни о чем не говорили ему, в отличие от переплетений Струнной Ткани.

Пришлось напрячься, чтобы сосредоточиться, чтобы перестать привычно перебирать Струны мысленными касаниями. Не для того он устроился на скамейке перед фасадом башни «Консорциума». Ему нужно было дождаться, а дождавшись не пропустить.

Вряд ли Уварова ночевала в офисе. Могла, конечно, но это тоже будет полезной информацией. Она не выйдет пешком. Это исключено. И вряд ли она выедет на безликом современном городском седане. Хотя и их пришлось проверять. Рабочий день закончился, автомобили, один за другим, покидали подземную парковку, выползали из чрева башни по пандусу и вливались в общий городской поток.

Сидя на скамейке и почти не воспринимая окружающую реальность, Черная Шляпа целиком погрузился в пространство, заполненное Струнами чужих судеб. Даже если с пандуса выезжал автомобиль с затемненными стеклами, можно было понять, кто за рулем, а кто в салоне. Но судьбы всех этих людей были весьма и весьма тривиальными — судьбами мелких управленцев, секретарей, инженеров. С точки зрения Черной Шляпы их Струны не вели никуда, настолько они были не интересны ему.

Пару раз попались судьбы поинтереснее, побогаче, понасыщеннее эмоциями и радостями. Но ни у кого из них не было судьбы генерального директора «Консорциума». А искал Черная Шляпа именно ее. Это приходилось делать путем банального перебора, другого пути, безопасного, не привлекающего внимания и эффективного, не было.

Автомобили все чаще покидали подземную парковку офисной башни. Чтобы не упустить главное, Черная Шляпа почти полностью погрузил восприятие в Струнную Ткань, мало что замечая вокруг. Чем больше проходило времени, тем больше становилась вероятность выезда самой Уваровой, что не позволяло ослабить внимание.

Ночь сгущалась над летней Москвой, всюду зажглись фонари, а струи фонтанов окрасились светом мощных галогенных ламп. В парке одни люди сменяли других, кто-то кого-то дожидался, кто-то кого-то нет. Черной Шляпе не было дела до них. Его интересовала лишь одна судьба, но ее носительница все не покидала неприступную башню офиса.

На то была причина, о которой Черная Шляпа не знал и которую не мог даже предположить, так как его мысли заняты были совершенно другим. Уварова уже собиралась домой, но ее потревожил начальник службы безопасности корпорации. Он редко прибегал к таким крайним мерам, чаще ограничивался докладами и, как ни удивительно, дружескими советами. Впрочем, удивить это могло только непосвященных, так как Уварова и Александр Фролов давно работали вместе и еще дольше друг друга знали, что делало их отношения весьма доверительными. Не смотря на очень разный социальный статус, их связывала именно дружба, и обе стороны ценили это. Уварова знала, что если Фролов попросил ее лично явиться в его владения, значит, так и следовало поступить. Причем, как можно быстрее.

Не смотря на усталость и желание поскорее добраться до дома, Уварова застегнула пуговицу строгого, но женственного, пиджака, нажала кнопку персонального лифта и спустилась на несколько этажей, в главный офис службы безопасности «Консорциума». На площадке ее встретил Фролов. По его лицу с широкими скулами и волевым подбородком случайному человеку трудно было прочесть эмоции, но Уварова умела различать их. Сейчас Фролов был встревожен. А это много о чем говорило, с учетом его опыта разрешения силовых конфликтов.

— Простите, Александра Львовна, — виноватым тоном произнес он. — Мне кажется, вам это лучше самой увидеть.

— Полно тебе, Саша. — Уварова скривила губы. — Давай по существу, без этих реверансов. Я очень устала, правда.

— Тогда милости прошу в мое «гнездо», а то вы давненько туда не захаживали, — с усмешкой ответил Фролов.

— И слава богу, что не было повода, — пробурчала Уварова, направляясь по коридору вслед за ним.

«Гнездом» он называл обустроенный по последнему слову техники пункт внешнего наблюдения, устроенный в одном из особо защищенных, полностью лишенных окон, помещений небоскреба. В таких же располагались и другие стратегически важные объекты, вроде серверных модулей, основного вычислительного кластера, главного хранилища наличности, драгоценных металлов и ценных бумаг. В офисной башне имелся даже свой арсенал, вполне законный, если применять к нему закон о чрезвычайных ситуациях. Но широкой общественности знать о нем совершенно не обязательно.

От остальных помещений отдела безопасности «гнездо «отделяла массивная герметично закрывающаяся дверь из вольфрамового сплава. Когда система гидравлических микролифтов медленно отворила ее, Фролов пропустил Уварову через порог и шагнул следом. Контроллер двери тут же снова закрыл ее, повинуясь заложенной программе.

Внутри царил полумрак. Свет исходил только от нескольких новейших матричных мониторов, интегрированных в усиленную стеновую панель. Каждый имел метровую диагональ и сверхвысокое разрешение, позволяющее, при необходимости, прочесть текст на газете, торчащей из урны в парке перед фасадом. Один экран транслировал изображение в обычном видимом спектре, другой выдавал ту же картинку, но уже с яркой раскраской температурных зон, а на остальных двух прорисовывались цифры и диаграммы входных данных и данных компьютерного анализа.

За массивными консолями, напоминающими пульт звукорежиссера, сидели двое сотрудников в строгой черной униформе службы безопасности. Оба были сосредоточены на мониторах, не отвлекаясь ни на что больше, чему способствовали плотные наушники у них на головах, отгораживающие от посторонних звуков герметичными силиконовыми окантовками.

Шагнув к одному из наблюдателей, Фролов щелкнул пальцем по его наушнику, а когда парень вздрогнул и обернулся, начальник жестом показал, мол, надо пообщаться. Охранник сдвинул наушники на затылок и покосился на Уварову. Столь высокое начальства редко посещало «гнездо».

— Доложи обстановку директору, — приказал Фролов. — Александра Львовна, присаживайтесь, тут есть на что поглядеть внимательно.

Когда Уварова опустилась в придвинутое Молотовым кресло, наблюдатель сдвинул один из фейдеров пульта, втрое укрупнив изображение на мониторе. Стала видна не вся фасадная часть парка, а лишь несколько скамеек с сидящими на них людьми. Впрочем, ничего такого, что могло бы привлечь особое внимание или показаться подозрительным. По крайней мере, на взгляд Уваровой. Несколько молодых людей с девушками, старичок с тростью, дама средних лет со шпицем на коленях и мужчина в черном плаще и несколько вызывающей черной шляпе. Именно его наблюдатель очертил квадратным подсвеченным маркером на экране. Уварова удивленно вздернула брови.

— И что? — попыталась выяснить она.

— У нас сработал автоматический сигнал тревоги, — пояснил охранник. — Согласно программе, заложенной в аналитическую систему, отслеживается изменение всех пикселей картинки с камеры наблюдения. При этом обрабатывается сразу несколько алгоритмов. Один из них — алгоритм неподвижности. Если система отмечает в поле зрения человека, занявшего определенное место и не меняющего позицию долгое время, раздается сигнал тревоги. Компьютер маркирует подозрительный объект, начинает исследовать и передавать вон на тот монитор доступные физиологические параметры цели. Например, уровень адреналина, частоту пульса, характер мимической картины и уровень отделения пота.

— Это все можно определить дистанционно? — Уварова не пыталась скрыть удивления.

— Да. — Фролов кивнул. — Имея камеры достаточного разрешения и светосильную оптику, можно автоматически отслеживать частоту биения подкожных сосудов, диаметр зрачков, альбедо кожи, зависящее от состояния потовых желез, ну, и так далее.

— Интересно. — Уварова усмехнулась. — Далеко шагнул прогресс. И что такого с гражданином в шляпе, если пришлось меня приглашать, когда я уже домой собиралась?

— Во-первых, он так сидит уже больше часа, — пояснил наблюдатель. — Во-вторых, характер его физиологических параметров указывает на то, что он ожидает некого события и при этом ведет в уме непрерывные вычисления. Кроме того, в течение всего времени наблюдения он не сводит взгляд с одной области поля зрения.

— И что это за область? — Уварова насторожилась.

— По углу схода зрачков можно смело утверждать, что он неотрывно наблюдает за выездом с нашей подземной парковки.

— Мило. — Уварова призадумалась. — И какие выводы вы из этого сделали?

— Вы его не знаете? — напрямую спросил Фролов.

— Нет. Сто процентов. — Уварова покачала головой. — Какие вообще могут быть варианты? Зачем человек может вот так сидеть и пялиться битый час?

— Вариантов не много. Например, это может быть корректировщик снайпера, — твердым голосом произнес Фролов. — И хотя наши сканеры не обнаружили при нем никаких приемо-передающих устройств, он может подавать сигналы незаметными жестами или даже мимикой, их специально обучают такой невербальной коммуникации.

— Их?

— Ну, западных спецов.

— Почему именно западных?

— Характер развития мышцы оrbicularis oris однозначно указывает, что объект в быту говорит не по-русски, — пояснил наблюдатель. — Его губы привыкли к куда более напряженной артикуляции, чем привычная нам, без редуцированных гласных и с четким произношением конечных согласных.

— Ого! Удивили, — не скрывая восхищения, кивнула Уварова. — И на каком языке он может говорить?

— На очень сильно артикулированном. Более артикулированном, чем английский. Ну, мог бы на французском, с натяжкой, но нет. Картина похожая, но иная. Язык, на котором он говорил большую часть жизни, мы не можем идентифицировать. Это жесткий, на наше ухо как бы каркающий язык, похожий…

— Ты говори, не стесняйся, — подогнал его Фролов.

— Похожий на язык клингонов из голливудской франшизы «Звездный путь».

— Все чудесатее и чудесатее, — констатировала Уварова, обернувшись к Фролову. — Снайпер из неизвестной третьей страны. Думаешь, целью могу быть я?

— Александра Львовна, я это обязан предположить! При моей-то должности! Ну и…

Он запнулся.

— Договаривай уже. — Уварова поморщилась.

Фролов только пожал плечами, мол, сами вы все прекрасно понимаете, Александра Львовна.

— Вы знаете, что я полностью разделяю ваши опасения по поводу реликта, — все же договорил он. — И если бы я был не начальником вашей службы безопасности, а отвечал за безопасность страны или всего человечества, я бы тоже не спешил повсеместно внедрять этот новомодный источник энергии. Хотя бы в силу его недостаточной изученности и тайн, с ним связанных. Но это даже в России понимают не все. Взять хотя бы сегодняшнюю пресс-конференцию. Этот Зорянов из «Российской газеты», он же в вас как клещ впился! Мотивы ему подавай! Не много ли власти сосредоточено в руках директора коммерческой корпорации, хочет узнать.

— Ну, это просто клоун. — Уварова пожала плечами. — Один из многочисленных комиков, чьим амплуа является политическая пародия и гнилая сатира. У нас и в министерстве такие есть, и в Думе. Нет, что ли? Их интервью можно вместо юмористической передачи показывать.

— Мне не до смеха, — всерьез признался Фролов. — Такие, как этот Зорянов, нередко, работают на вполне отождествляемые западные структуры.

— Тут не соглашусь. Это скорее местный прикормленный тролль, этот Зорянов. Человек питается от прессы, кормится чужими эмоциями. Вот он их и раздувает, как тлеющий огонек. Но духу у него мало, чтобы раздуть до пожара. Что ты на него взъелся?

— Интуиция, — пробурчал Фролов. — Опыт, в том числе и опыт взаимодействия с враждебными иностранными силами.

Он выразительно потрогал круглый шрам на шее.

— Извини, — спокойнее произнесла Уварова. — Но все же с Зоряновым ты хватил лишку, мне кажется.

— Ну, хорошо, кроме него у вас мало «доброжелателей»? В Европе кого ни спроси, все считают ваш запрет на релик банальной меркантильной попыткой поднять ценность нефти, как умирающего сырья. Кроме того, вы закрыли для «Реликт Корпорейшн» российский рынок, ударили по их финансовым аппетитам. С этой точки зрения, да, я не исключаю возможность заказного покушения.

Уварова промолчала. Она прекрасно осознавала, что инициативы, с которыми она выступала от имени «Консорциума» и от себя лично, многим встали поперек горла, как в России, так и за ее пределами. Журналист Илья Зорянов, задававший на сегодняшней пресс-конференции очень уж провокационные вопросы, конечно клоун. Но он индикатор накала, как ни крути. И тут Фролов может быть прав. Мало кто считает монополизацию энергетической сферы и мораторий на реликт действиями, отвечающими интересам страны и общества. Скорее напротив. В прессе, усилиями таких, как Зорянов, все чаще звучали обвинения в корыстных побуждениях госпожи Уваровой. Конечно, прислушиваться к общественному мнению в России — смерти подобно. И бессмысленно, ввиду чрезмерной эмоциональности и низкой средней грамотности населения. Если слушать левых, правых, центристов, анархистов, клириков, зеленых и черте еще знает кого, то ситуация будет хуже, чем в басне про лебедя, щуку и рака. В его позу страна тогда точно встанет. Но есть ведь не только общественное мнение, но и снайперы неизвестной третьей страны.

— Самого стрелка засекли? — нахмурившись, поинтересовалась Уварова.

— Нет. — Фролов виновато пожал плечами. — Ни малейших признаков. Возможно, корректировщик просто ведет разведку. Находит естественные ветровые маячки на траектории гипотетического полета пули, оценивает дистанцию, динамику изменения освещенности, сверяется с баллистическими таблицами в голове. Машины оценивает, в конце концов. На предмет ложных целей, на предмет броневой защиты.

— Тогда поеду-ка я домой. — Уварова решительно поднялась с кресла. — Устала я, Саша. Вот до чертиков. Если в данный момент стрелка нет, то на нет и суда нет. А завтра будет завтра. Изменится обстановка, примем решения. Разве не на этом мы все время выигрывали? И брось мне панику на корабле!

— Александра Львовна! — Фролов глянул на нее умоляюще. — У вас в кабинете шикарный диван! Может, воздержитесь от поездки?

— Ага, вот разбегусь посильнее, и воздержусь. Ты понимаешь, что вся эта стая шакалов только и ждет, когда я дам слабину? Ты вот подумай, встав на мое место. Я в своей стране, в своем городе, побоюсь покинуть офис и поехать домой? И кто я буду после этого? Нет, уволь. Правда.

Она решительно направилась к двери. Фролов понял, что настаивать бесполезно. Проводив Уварову до лифта, он вернулся в «гнездо» и уселся в кресло рядом с наблюдателем.

— Пулемет в полную готовность, — приказал он. — С объекта глаз ни на миг не спускать.

— Есть! — хором ответили оба охранника и принялись за дело.

На самом деле Фролов прекрасно понимал, что отдавать такой приказ не имеет права. Активировать то, что он называл пулеметом, он мог только после прямого подтверждения Уваровой. А она бы этого подтверждения не дала. И не даст. Ее часто приходилось беречь вопреки ее воле. Но Фролов был готов нести ответственность за такие решения.

На самом деле оружие, которое операторы спешно приводили в боевую готовность, пулеметом можно было назвать только ввиду его умопомрачительной скорострельности. На самом деле это был дистанционный снайперский комплекс от НИИ точного машиностроения, выпущенный в четырех экземплярах под маркой ДСК-2. И все четыре находились в здании «Консорциума» на ключевых огневых точках. По сути, это была автоматическая сверхточная пушка пятидесятого калибра, управляемая из «гнезда» и настолько напичканная новыми технологиями, что в человеке нуждалась скорее из вежливости, нежели по необходимости.

— Система питания активирована, — доложил один из операторов. — Импульсный модуль заряжен на семьдесят процентов. Восемьдесят. Девяносто. К стрельбе готов.

— Цель захвачена! — присоединился к нему второй. — К стрельбе готов! Панорамный сканер активирован!

Выходя из лифта на подземном этаже небоскреба, Уварова усмехнулась.

«Наверняка пулеметы сейчас готовит, — подумала она. — Хоть кол ему на голове теши. Ценнейший человек. Просто золото».

Шофер подогнал черный представительский седан и остановил его у самого лифта. Ксеноновые фары ярко освещали пространство подземной парковки. Уварова распахнула дверцу и уселась на заднее сидение. Она не любила, когда ей помогают в этом, как немощной. Хотя иногда приходилось терпеть, если того требовал протокол.

Тяжелый легкобронированный седан Уваровой значительно отличался от других автомобилей, к тому же большинство работников уже покинуло здание, так что Черной Шляпе не составило труда идентифицировать цель, когда она показалась на выезде пандуса. Он погрузил свое восприятие в Струнную Ткань. И тень удивления пробежала по его лицу.

Вот она какая, госпожа Уварова! Много что готов был увидеть Черная Шляпа в ее судьбе, но все же был поражен. Такого хода ее судьбы, такого тесного ее переплетения с судьбой страны, да и всего мира, он точно не ожидал. Но главное, Уваровой предстояло узнать о реликте больше, чем она стремилась. И, возможно, больше, чем хотела. Может даже больше, чем положено знать любому из людей в этом мире.

Заметив, что Черная Шляпа сунул зачем-то руку под полу плаща, Фролов напрягся до предела. Он понимал прекрасно, что под одеждой не спрятать ни оружия, ни взрывного устройства, способного пробить броню автомобиля Уваровой. Но пульс участился. К счастью, Фролов был того рода профессионал, который не палит в одни лишь свои подозрения. Он знал, что успеет, если ситуация того потребует, а большое число людей в парке не способствовало принятию поспешных решений. Стоит произвести даже одиночный выстрел из ДСК-2, причем даже при точнейшем попадании в сердце, тело не остановит пулю, несущуюся с колоссальной энергией. Она прошьет его, даст рикошет от бетона и полетит дальше, уничтожая все на своем пути.

Но Черная Шляпа вынул не оружие, а замятый по краям лист бумаги и огрызок карандаша. Сделав пометку, он сунул лист обратно в карман, поднялся со скамейки и направился по аллее, прочь от небоскреба «Консорциума».

— Ее ждал, — прошептал Фролов, и тут же связался с работающей в парке группой наружного наблюдения. — Полста шестой третьему на связь!

— На связи полста шестой!

— Передаю на планшет фото подозреваемого, — сообщил Фролов жестами показывая сидящему рядом оператору, что нужно срочно отправить снимок. — Движется по парку от метро параллельно кольцу. Следуйте за ним, следите за непрерывной подачей сигнала с навигационной системы.

— Есть, третий! Полста шестой принял.

— Выведи данные с навигатора на монитор, — попросил Фролов оператора.

На экране появилась подробная карта с движущейся по ней меткой.

— Я полста шестой! — раздался голос в эфире. — Подозреваемый обнаружен! Веду наблюдение.

— Отлично! — Фролов стукнул пальцем по пульту. — Сорок восьмой третьему!

— На связи сорок восьмой.

— Обеспечьте автомобильную поддержку полста шестому.

— Есть, принял.

Не смотря на учащенный пульс, Фролов не нервничал. Это была обычная работа, и он умел делать ее хорошо. Он приказал дезактивировать ДСК-2 и велел еще двум оперативникам наружного наблюдения подключиться к следованию за объектом.

— Дай мне картинку с камеры полста шестого, — попросил Фролов оператора.

Изображение было нестабильным, дергалось от шагов, но выглядело отчетливым. На нем, мелькала, среди прочих людей, спина Черной Шляпы.

— Полста шестой третьему, — вызвал Фролов.

— На связи, — ответил оперативник.

— Как только будет возможность взять объект без опасности причинения вреда третьим лицам, берите. А там уже разберемся, куда его. В полицию или в ФСБ.

— Полста шестой принял.

Потекли долгие минуты ожидания. Пять, десять, пятнадцать. В кармане Фролова зазвонил телефон. Высветился контакт Уваровой.

— Да, Александра Львовна, — ткнув в монитор смартфона, произнес он.

— Ты никого там не пристрелил? — поинтересовалась Уварова.

— Издеваетесь? — Фролов хмыкнул. — И мысли не было.

— Да, конечно. А то я тебя не знаю. Какая обстановка?

— Он вас ждал. Это точно. Заметив вашу машину, несколько секунд наблюдал, затем сделал пометку карандашом на листе бумаги.

— Карандашом? Уже интересно. Хорошо. Что дальше?

— Его ведет пять групп наружного наблюдения. Я думаю, его надо взять. Он точно не чист, точно иностранец. Так что его потом можно по всей форме передать в полицию или ФСБ. Без последствий.

— Добро, — дала санкцию Уварова. — Мне тоже интересно, кто это выдал лицензию на отстрел меня, любимой. Только очень прошу именно без последствий. Не в плане полиции, это я улажу. Чтобы из гражданских никто не пострадал. И постарайтесь объекту тоже лицо не подпортить.

— Постараемся, — с улыбкой ответил Фролов.

— Тогда все.

Сунув смартфон в карман, Фролов глянул на мониторы. Объект свернул с кольца и продолжал двигаться в северо-восточном направлении. Людей на улицах, по мере удаления от центра, становилось все меньше и меньше.

— Полста шестому готовность! — произнес Фролов в микрофон.

И вдруг объект исчез. Не с хлопком, не в клубе дыма или искр. А просто вот был секунду назад, а потом его не стало.

— Третий полста шестому. Утрачен визуальный контакт.

— Вижу, — сквозь зубы процедил Фролов. — Отбой. Всем группам отбой. Возвращайтесь на штатные позиции.

Выслушав в эфире доклады начальников групп, Фролов попросил оператора прокрутить запись с камеры отдельными кадрами. Есть, конечно, умельцы уходить от наружного наблюдения, но чтобы так! На одном кадре мужчина в плаще и шляпе отлично виден. На десяти следующих его заслоняет молодая парочка, перебегающая дорогу на мигающий зеленый сигнал светофора. На следующем кадре объекта уже нет. Вообще. Он словно растворился в воздухе, потому что десять кадров — это меньше секунды. За это время даже олимпийский чемпион в спринте не успеет добраться до угла здания или любого другого укрытия. На асфальте не было поблизости ни люков, ни сливных решеток.

— Чертовщина какая-то, — прошептал Фролов. — Сделай мне этот кусок отдельным файлом. С отсечки тридцать один десять по отсечку тридцать два.

Получив небольшой видеофрагмент, Фролов отправил его на телефон Уваровой, после чего набрал ее номер.

— Да, Саша, я получила. Если это не прикол.

— Для такого прикола у меня недостаточно чувства юмора, Александра Львовна.

— Твоя версия?

— Версий нет, — зажатым голосом ответил Фролов.

— Врать мне не надо, — попросила Уварова. — Поделись.

— Это не версия. Это воспоминание о событиях, очень давних, из которых я едва в свое время выкрутился. И которым, уж простите за прямоту, с точки зрения современных научных представлений нет.

— Даже с учетом открытия реликта, аномалий, трансформации зоны отчуждения вокруг Чернобыльской АЭС?

— Вы правы. Да, мой опыт похожего порядка, но при обрел я его задолго до открытия реликта.

— Что за опыт? — спросила Уварова.

— Опыт, делающий очевидным факт, что мир устроен намного сложнее, чем думают ученые даже с учетом приведенных вами примеров. И я сейчас говорю о существовании как бы параллельных пространств, неких «сфер реальности», между которыми можно физически перемещаться.

— Пропадая в одном пространстве и появляясь в другом? — без тени иронии уточнила Уварова.

— Да. И я это делал. Причем, вместе с автомобилем. Некогда было два человека, способных дать объяснения по этому поводу. Один вроде бы в Москве, я его поищу, другой, ну, другая, в Питере. Но это было много лет назад, сейчас я не знаю. В любом случае у меня нет других объяснений, правда. Сами посмотрите.

— Да вижу. Ладно, завтра обсудим. Кстати! Звонила Машенька. Знаешь, кто на завтра записался ко мне на прием? Илья Зорянов, корреспондент «Российской газеты».

— И что вы намереваетесь делать? Это же откровенный враг.

— А врага надо знать в лицо, Саша. Продумай меры безопасности, я намерена его принять.

— Хорошо.

Уварова нажала иконку отмены вызова и отложила телефон на сиденье. Автомобиль увозил ее из Москвы по Щелковскому шоссе в сторону дома. Мысль о странном человеке в черной шляпе, будто растворившемся в воздухе, не выходила из головы. Это само по себе поразительно. Но дело в другом. Впервые со дня, сделавшего «Консорциум» монополистом в российской энергетике, Уварова осознала, насколько крепкими могут оказаться ее враги. Нет, она понимала и раньше. Но одно дело думать об этом, другое — увидеть воочию.

Глава 2. В которой усадьба полковника МВД Краснова подвергается нападению, а его представления глубокой ревизии

В Подмосковье лето хозяйничало вовсю. День близился к полудню, давно испарив росу на газонах перед стенами элитных домов загородного поселка. Местные поговаривали, что тут много кто из знаменитостей построил себе особнячок, причем не только новомодные «звезды», но и депутаты, и даже суровое милицейское начальство.

Впрочем, для этого не обязательно слушать местных. Глухие крепостные стены и повсюду натыканные сторожевые камеры красноречиво говорили, что дома принадлежат не крестьянам и не пролетариям, и даже не менеджерам среднего звена, а их слугам и шутам — народным избранникам и артистам.

И если многие дома можно было лишь иносказательно назвать крепостями, то один трехэтажный особняк отличался истинно замковым стилем. Дом и два флигеля были усилены круглыми башнями с коническими черепичными крышами, на которых в безветрии замерли флюгеры в виде лучников. Стены, окружавшие дом, намерено были сделаны с зубцами, чтобы еще больше подчеркнуть схожесть с крепостью.

И совсем уж из ряда вон было наличие вооруженной охраны в милицейской форме у сводчатых крепостных ворот. Два автоматчика, один из которых смотрел телевизор в сторожке, построенной в виде небольшой башенки, а второй, с погонами сержанта, курил, повесив автомат на груди прикладом вверх, на американский манер.

Он сделал последнюю затяжку, щелчком отправил окурок через дорогу и собрался вернуться в сторожку, но неожиданно ощутил острое лезвие боевого ножа у себя на горле. Дергаться было бессмысленно.

— Тихо! Работает СОБР! — спокойно произнес за спиной мужской голос. — Автомат сюда.

— Вы че, ребята! — испуганно ответил сержант, спешно снимая с себя автомат. — Мы же свои! Это дом полковника Краснова.

Стоило отдать оружие, лезвие от шеи тут же убрали.

— Нам известно, чей это дом, — усмехнулся боец СОБРа в черной трикотажной маске, закрывавшей лицо. — А вот тебе, дорогой, друг, лучше по-тихому слиться в сторожку и прикинуться ветошью. Внятно?

— Да.

Сержант осмотрелся. Еще трое собровцев залегли со штурмовыми винтовками в кювете у соседнего дома, а в кроне раскидистой березы метрах в ста от ворот блеснула линза снайперского прицела. Сторожку заняли еще двое. По их приказу напарник открыл ворота и начался самый настоящий штурм.

Размеренное течение субботнего дня нарушил оглушительный грохот и звон разбившегося стекла, раздался пронзительный, но очень короткий женский визг. Кухарка-узбечка, до этого хлопотавшая у плиты, увидев черных, как сам шайтан, бойцов СОБРа, ворвавшихся в дом через окно кухни, завизжала от неожиданности, но один зажал ей рот ладонью и шепнул:

— Тихо! Полиция!

Другой взял женщину под локоть и помог ей выбраться через окно, где ее приняли двое бойцов и отвели за ворота, в безопасное место.

Когда четверо бойцов во главе с командиром заняли кухню, им оставалось проникнуть в коридор и, согласно плану здания, подняться по лестнице на второй этаж, где располагалась гостиная. В это же время специалист по электронике из второй группы возился с механизмом поднятия других ворот, ведущих в гараж. Вскоре его усилия увенчались успехом — реле управления звучно щелкнуло, и ворота, с тихим гулом, уползли вверх, открыв доступ к трем стоящим внутри автомобилям.

В гостиной негромко играла музыка. Звуки джазовой композиции, родившиеся на игле дорогого винилового проигрывателя, усиленные в недрах лампового усилителя, носили оттенок бархата. Не смотря на низкую громкость, они обволакивали пространство и заполняли комнату так густо, что визг кухарки мог бы показаться просто неуверенной нотой саксофониста. Хозяин, полковник Краснов, облаченный в красный шелковый халат и вальяжно раскинувшийся в кресле, не обратил на этот звук ни малейшего внимания. В руках у него шелестела бумага, газета пахла свежей типографской краской. Он никогда не нарушал традицию прочесть утреннюю газету за чашкой хорошего черного кофе.

Легкий ароматный пар закручивался над чашкой, стоявшей на круглом столике возле кресла. Краснов бегло просматривал курсы валют, чуть внимательнее вчитывался в криминальные хроники, изучал новости из мира политики. Он уже собирался свернуть газету и отправить ее в урну для бумаг, как заметил на второй полосе фотографию женщины. Та широко улыбалась, словно на обложке глянцевого журнала. Краснов нахмурился и закурил, не отрываясь от чтения. Он подался вперед, чтобы лучше видеть текст. На середине статьи он не выдержал и прошептал:

— Боже мой, она же тупа как пробка! — Он вырвал из газеты полосу с фотографией, брезгливо скомкал ее и отбросил в угол. — Чертова выскочка! Кто ей все это писал?

Жена полковника, проходя по коридору мимо гостиной, с удивлением глянула на мужа через дверной проем. На ней был пестрый домашний халат и махровые тапочки.

— Что случилось, дорогой? — Госпожа Краснова заглянула внутрь. — Зачем ты мусоришь?

— Семенову помнишь? — Краснов отпил кофе и поставил чашку на столик. –Дашка Семенова, со мной училась. Замуж выскочила за табачного магната. Естественно, этот старый хрен долго не прожил. И теперь у нее его миллиарды!

Краснов многозначительно развел руки в стороны.

— И что? — удивилась госпожа Краснова. — У нас, что ли, мало?

— Дело не в деньгах! — Краснов в сердцах хлопнул ладонью по столу, расплескав кофе. — Она с этими миллиардами полезла в политику. Вот что меня злит! В России не хватает Петра Великого! Мы катимся в мракобесие! Мы противопоставили себя Западу, как идиоты. В пору взять секатор и стричь бороды, как Петр. И бабы, всюду бабы! Нам только матриархата не хватало! Мало нам госпожи Уваровой у руля? Кретинка, дорвавшаяся до власти благодаря папашиной репутации! Теперь еще и Дашка, курица, туда же!

— Тебе-то не все равно? — Госпожа Краснова равнодушно пожала плечами. — Пусть бы они хоть провалились все к черту. Нам что? Денег у нас меньше не станет.

— Говорю же, не в деньгах дело! — Полковник безнадежно махнул рукой. — За державу обидно!

Госпожа Краснова иронично фыркнула и направилась по своим делам.

Но стоило ей скрыться за дверью ванной комнаты, как с лестницы донесся тяжелый топот ног в штурмовых ботинках. Не представляя, кто бы мог столь нагло ворваться в дом высокого полицейского начальства, Краснов вскочил с кресла и бросился к шкафу, в ящике которого у него был припрятан «Люгер» военных времен, ни разу нигде не засвеченный. Но достать оружие он не успел.

— Оставаться на месте, — скомандовал ворвавшийся в комнату СОБРовец в черной маске. — Работает СОБР!

Следом за ним, держа короткий автомат на уровне глаз, порог переступил еще один боец. Остальные двинулись дальше по коридору, туда, где находилась комната сына и ванная.

— Что это значит? — осторожно поинтересовался Краснов. — Вы знаете, с кем имеете дело?

Из СОБРовцев ему никто не ответил, зато в комнату вошел молодой человек, лет около тридцати, может чуть меньше, в штатском пальто и забавной меховой кепке. Брюки его были тщательно отутюжены, а ботинки блестели, словно лаковые. В вытянутой руке он держал удостоверение следователя отдела собственной безопасности.

— Все свои! — с нескрываемой издевкой произнес он. — Меня зовут капитан Кравченко.

— Хохол? — с не меньшей издевкой спросил полковник.

Видать Кравченко это задело, по крайней мере, улыбочка с его губ сползла.

До Краснова недавно дошли слухи о подобных рейдах, и он, пользуясь положением, сумел выяснить, что это не просто разговорчики в кулуарах, а далеко идущие следствия важных причин. Он уже думал избавиться от ставшего опасным имущества, да вот, не успел.

— Не догадываетесь, по какому мы поводу? — уже с серьезным видом спросил Кравченко и достал старомодную записную книжку в переплете из тонкой перчаточной кожи.

Краснов не просто догадывался, он был уверен. Но, на всякий случай, решил скосить под дурочка. С молодыми, иногда, это работает.

— Наркотики сыну подбросить пришли? — с ухмылочкой поинтересовался он.

— Зачем мыслить так примитивно? — Кравченко широко улыбнулся. — К тому же, думаю, их и подбрасывать не надо. При его положении и возрасте. Но мы, конечно, по другому поводу. Кому принадлежит автомобиль «Феррари» государственный номер…

— А то вы не знаете, кому он принадлежит! — разозлился Краснов. — Хватит уже комедию ломать! Вы мне в сыновья годитесь. Сопли бы сначала утерли с колен, а потом уже выделывались перед полковником.

— Ну, тогда без комедии, — Кравченко вздохнул, убрал блокнот и достал из внутреннего кармана пальто свернутый в трубку бланк протокола. — Мне придется составить протокол на владельца и изъять автомобиль с запрещенным в России силовым агрегатом. Так не смешно? А заодно и задержать владельца. Где его комната?

— Дальше по коридору, — сквозь зубы процедил Краснов. — Гореть вам всем в аду, вместе с вашей Уваровой! Засрали всю планету этой поганой нефтью, и все мало им! Гореть вам в аду!

— Ругаетесь вы совершенно напрасно, — Кравченко нахмурил брови. — Думаете, власть решила над народом покуражиться? Во-первых, нет. Вы слышали о случаях детонации реликторов по непонятным пока причинам?

— Нет. Думаю, это чушь и пропаганда. Или, этому тоже не удивлюсь, намеренные провокации с подрывом, чтобы запугать людей. А во-вторых что?

— Во-вторых, вы не народ.

Кравченко отвернулся и вышел, оставив Краснова пыхтеть от злости. Но тот быстро взял себя в руки, не хватало еще из-за этих уродов инсульт схлопотать.

«Вот оно олицетворение разделения МВД на два лагеря», — скорее с грустью, чем со злостью, подумал Краснов.

Конечно, и раньше система не была монолитной. Большинство было задействовано в коррупционных схемах, меньшинство боялось в них вписываться, злилось из-за этого, стучало на других. Но все равно, там в большей или меньшей степени рыльце в пушку было почти у всех. Просто у кого-то это доходило до громких коррупционных скандалов с судами и реальными сроками, а кто-то довольствовался парой бутылок коньяка от мамаши, если отмажет ее сыночка.

Теперь же ситуация создавалась кардинально, качественно иная. Раньше не было идеологии, и мела место лишь разная степень жадности и разная степень пренебрежения совестью. Но теперь именно две разных идеи клином вошли между бывшими друзьями, соратниками, сослуживцами, начальниками и подчиненными. Дело даже не в лизоблюдстве, к которому многие склонны, а именно в святой вере в правоту принятых представлений. Одни приняли реликт, как благо, другие как зло. Были и третьи, они всегда есть, те, кто относился к нововведениям с осторожностью, и был скорее на стороне вторых, чем на стороне первых.

Краснов задумался. Какой смысл этому сопляку-следователю было врать насчет спонтанной детонации реликтора? Сто раз пуганного полковника напугать? Это уж точно мимо тазика, и он не мог этого не знать. Скорее он таким образом пытался отстоять принятую им систему представлений. Значит, он сам в это свято верил. Пропаганда тому виной, или все же что-то за этим действительно кроется, и реликт не так безопасен, как кричат на всех углах за границей.

Впрочем, не было никакой разницы, так это или нет. Возможность опасности еще не означает ее наличие в статистическом выражении. Да, взрыв атомной станции является страшным событием, но за всю историю мирного атома их было два, в Чернобыле и в Фукусиме. А солярка сотнями тонн разливается чуть ли не каждые пару месяцев. В принципе, Краснов допускал, что реликтор может пойти вразнос при каких-то редчайших условиях, но если бы это случалось не пару раз, а чаще, поползли бы слухи.

«А то они не ползают, — одернул он сам себя. — Но на них обращает внимание лишь тот, кто уверен в опасности реликта. Я слышал такое много раз, но верю ли?»

Краснов прислушался. Голос сына, доносившийся из дальней комнаты, позвякивал истерическими нотками.

«Позорище», — подумал Краснов.

Он в который уж раз подумал, что ни гены, ни воспитание не имеют столь большого значения, какое им придают. Дети вырастают такими, какими вырастают. Если бы гены и воспитание на что-то влияли, не было бы такого, чтобы в одной семье один ребенок стал бы героем, другой предателем. Но это, пусть и не так контрастно, наблюдается повсеместно. При одинаковом воспитания, у одних и тех же родителей с теми же генами, дети вырастают очень уж разными.

Краснов с теплотой подумал о младшей дочери, с которой никогда не было подобных проблем.

После составления протокола сына увели в наручниках, а «Феррари» погрузили на подогнанный эвакуатор, сделали несколько снимков под капотом и увезли. Понятно, что этим дело не кончится, не миновать и служебного расследования по этому поводу. Краснов стоял у окна и от злости сжимал кулаки так сильно, что костяшки пальцев сделались белыми и холодными, как оконная рама.

В этой стране всегда было так. Любой прогресс, любое реальное улучшение человеческой жизни неизбежно натыкалось на формализм, бюрократизм, глупость и невежество, граничащее с мракобесием. Этой стране не хватает сильной руки. И уж точно не женской. А эта выскочка Александра Уварова всех доведет до цугундера. Как пить дать.

Краснов взял с тумбочки телефон и вернулся в кресло. Кому вот только звонить? Вся страна раскололась из-за этого реликта. Не понять, кто теперь друг, а кто, вот так, зайдет к тебе в комнату с блокнотиком и протоколом. Прямо, как в тридцатые годы. Не мудрено, что треть личного состава МВД начала превращаться в натуральных опричников госпожи Уваровой. Хоть увольняйся. Хотя именно это и грозит, скорее всего, после расследования. Нельзя было давать сыну пользоваться этой машиной. Но его нытье постоянное, что жрет тридцать литров на сотню надоело хуже язвы желудка. Жрет, купи «Матиз»!

Впрочем, сына винить было не совсем честно, так как идея поставить на «Феррари» контрабандный реликтор принадлежала самому полковнику. Тоже пожадничал. Да еще в уши напели, мол, за год окупится!

Пришлось рискнуть, хотя на некоторых дорогах, подобно камерам наблюдения и совместно с ними, стали устанавливать датчики, которые срабатывали при отсутствии теплового и газового выхлопа от автомобиля. А поскольку реликтор ничего, кроме чистой энергии, не вырабатывает и ничего не излучает, отслеживать их под капотами можно было без труда. Нет выхлопа, тут же машина под подозрение. Если после проверки окажется, чтоэто официальный электромобиль на аккумуляторах — хорошо. А нет, так влепят пять лет за использование запрещенных к обороту веществ. Подстраховались и против этого, поставили два конвертера под днищем, имитирующих тепловой выхлоп, да вот только не помогло. И это вот, как раз, самое подозрительное. Неужели кто-то сдал? Но кто? Кроме самого нелегального дилера о покупке никто и не знал. А уж тот не ведал ни регалий, ни имени, ни адреса покупателя. Загадка.

В данном случае Краснов не сомневался, что сына от суда он сумеет уберечь. Но дело ведь не в этом! Дело в том, что весь мир с успехом использует реликт в качестве нового и совершенно безопасного во всех отношениях источника энергии. А в России от него не просто отказались, а ввели мораторий и уголовную ответственность за использование. Под тем благовидным предлогом, дескать, что реликт плохо изучен и может оказаться опасным. Как всегда. Любая глупость в России, любое мракобесие, любая дикость всегда прикрывается марочкой «для всеобщего блага».

Краснов вздохнул и набрал номер своего заместителя. Вот вам и баба у власти! Вот вам и матриархат! Впрочем, по мнению Краснова, Александру Уварову и бабой-то назвать было сложно. Мужик в юбке — куда точнее. Не смотря на весьма женственную внешность, воля у нее была, конечно, как кремень. Эту бы волю, да в мирное русло.

— Да, господин Краснов! — ответили на другом конце линии.

— Виктор Семенович. Нехорошие у меня новости. Антона забрали, и машину тоже.

— Ту самую? — насторожился заместитель.

— Да. Я сейчас подъеду в управление, а вы провентилируйте вопрос на предмет того, что можно сделать в отношении Антона. На машину плевать, пусть эта сучка Уварова ей подавится.

Глава 3. В которой Фролов и Уварова придумывают, как поставить капкан, но еще представления не имеют, на кого охотятся

С самого утра над Москвой неподвижно нависли тяжелые облака, мрачным пологом закрывшие небо. Огромная веретенообразная башня офиса корпорации «Консорциум», созданная, казалось, лишь из стекла и света, была столь высока, что тучи скрывали ее до половины, почти точно по линии максимального утолщения. Если присмотреться, можно было даже заметить легкие завихрения облачности, создаваемые турбулентностями вокруг здания.

Сразу после того, как небоскреб «Консорциума» занял место офиса обанкротившейся компании «Лукойл» на проспекте Сахарова, он официально стал самым высоким зданием в мире. Впрочем, в зарубежных буклетах и путеводителях об этом не было ни слова. Их издатели не осмеливались впрямую дезинформировать людей, но старались избегать лишних упоминаний о России, все более склонявшейся к реализации собственного, отличного от Западного, пути развития.

Москва, раскинув далеко за МКАД быстро растущие щупальца новых районов, выделяла столько тепла и влажности, что ясные дни летом стали такой же редкостью, как вода в Сахаре. Город сам формировал над собой колоссальную шапку низкой облачности, пробитую теперь веретеном офисного небоскреба.

Но в кабинете Уваровой солнца было с избытком. Владея контрольным пакетом акций и являясь, фактически, собственником корпорации, Уварова еще до строительства имела возможность проконсультироваться не просто с синоптиками, а с ведущими климатологами планеты, по поводу возможных сценариев изменения климата в России. Средства оказались потраченными не зря. Исходя из почерпнутой информации, Уварова лично утвердила проект здания, позволявший поднять главные офисы выше прогнозируемого облачного слоя.

В результате, пейзаж за окнами был настолько величественным, что к нему невозможно было привыкнуть, и невозможно было устать от него. Далеко внизу, подобно вате или идеально чистым снежным сугробам, раскинулся бесконечный покров облаков. Но если снизу он выглядел унылым и серым, то из окна кабинета Уваровой облака, всегда освещенные солнцем, искрились девственной белизной. К тому же они клубились, постоянно меняя очертания, из-за чего казалось, что это не они, а сам небоскреб плывет в невесомости над пушистым покровом. Видом можно было любоваться бесконечно, но Уваровой редко удавалось выделить на это хотя бы несколько минут.

Со вздохом, она отошла от окна и, сев за стол, убавила при помощи пультапрозрачность жидких кристаллов, запрессованных между стеклами. Надо было работать, а яркий свет солнца этому не способствовал.

Уварова коснулась мерцающего сенсора на контрольной консоли стола, и его поверхность тут же, подобно трансформеру из кино, начала менять форму и назначение. Старомодный письменный прибор развернулся, превратившись в панорамный компьютерный монитор из трех экранов, а рядом с ним проектор нарисовал василькового цвета виртуальную клавиатуру и курсорный манипулятор.

Осталось только положить руку в особую зону левее клавиатуры, чтобы компьютер распознал владельца, что служило заменой весьма ненадежным паролям. Эта система идентифицировала человека по капиллярной сетке, с учетом ее пульсации от сердцебиения, что исключало, к примеру, возможность отрубить руку и воспользоваться ею в качестве ключа. К тому же, вся область вокруг стола фиксировала вес и не дала бы подойти к столу одновременно двум людям на момент идентификации, или человеку с другим весовым профилем.

Просканировав руку, компьютер зажег мониторы.

Первым делом, просмотреть биржевые сводки. Это основа основ. Привычка. Почти рефлекс. Мозг должен думать об этом постоянно, но в фоновом режиме, непрерывно анализируя информацию. Этим занимается лишь небольшой возбужденный участок коры головного мозга, но этого достаточно, чтобы перевести оценку с осмысленной на интуитивную. Зачастую это дает куда более верные результаты. Хотя самой себе трудно бывает объяснить, почему принято именно такое решение. Но Уварова научилась не объяснять, или, как минимум, не сосредотачиваться на попытках перевести в слова собственные ощущения. Это так же глупо и ненужно, как передавать словами яркость оргазма и его отличие от предыдущих.

Лет десять назад конкуренты обгрызали ногти до локтей, пытаясь понять, каким образом двадцатилетняя дочка хирурга так ловко обходит акул бизнеса на скользких зигзагах удачи. Но ее секрета им было не понять. Они привыкли думать шаблонно, по выпущенным на Западе книгам. А Уварова нет.

В ней очень рано родилась и окрепла уверенность, что многие отработанные в развитых странах схемы не просто плохо работают в условиях российской действительности, а не работают вовсе. Да, собственно, работать и не должны. Так же, как ребенок, к примеру, не должен пытаться решать свои детские проблемы взрослыми методами. Это не приведет к успеху, а лишь вызовет непробиваемый комплекс неполноценности перед теми же взрослыми.

А ведь Россия, если объективно смотреть, и есть как раз тот самый ребенок, под боком старших товарищей. В Шумере письменность появилась почти десять тысяч лет назад. В Древнем Египте, в Греции, она была задолго до новой эры. А в России она оформилась только в восьмом веке нашей эры. И сколько угодно можно говорить, что это ничего не значит, что это не умаляет значение России, что не письменностью единой, но это все чушь. То, что ребенок не умеет писать, тоже не умаляет его перед взрослым. Но делает его другим. У него другой путь, и другие проблемы, и должны быть другие средства решения этих проблем. У старой Европы и у Америки, отделившейся от нее, свои, очень старые проблемы. У нас свои, совсем молодые. Потому что когда Гомер создавал «Одиссею», на Руси люди еще одевались в шкуры и с деревьями разговаривали.

Не учитывать это, закрывать на это глаза — преступление. Преступление — пытаться выиграть у Запада на его же поле в его же игру по заявленными им правилами. Это все равно, что ребенку соревноваться с взрослым в автомобильных гонках. Зачем? Ради чего? Своих занятий мало? Учиться, развиваться, а не пытаться втиснуться под тесную, и уже порядком дырявую, крышу мировой экономики. Не лучше ли поискать крышу поновее, да покрепче старой? Ни у кого, кроме России, такой возможности попросту нет. А русские, как слепцы, все прутся за поводырем. И не потому, что у них нет глаз! Нет! Глаза есть. Просто их надо открыть. Но на это ведь тоже нужна смелость.

Уварова посмотрела на часы, они показывали без трех минут девять. Каждый день в это время Машенька, ее неутомимая секретарша, приходила с докладом по текущим событиям и, при необходимости, приносила документы на подпись. Конечно, со всем, что содержалось в этих утренних докладах, можно было ознакомиться и на компьютере, но Уварова, не боясь показаться не модной, вычислительную технику оценивала здраво, без той эйфорической мании, какой люди предались там, внизу, под облачным слоем.

Уварова понимала прекрасно, что существует множество дел, которые удобнее и быстрее делать посредством компьютера. Но так же она отдавала себе отчет, что включать планшетник, к примеру, и запускать на нем нужное приложение, намного дольше и неудобнее, чем просто сделать беглую запись на бумажном стикере. Пачка клейких листочков всегда лежала у нее в ящике стола, а топовая модель «Platinum» с золотым пером занимала место в кармане легкого черного пиджака. Но чернильной ручкой Уварова пользовалась не ради стиля, а для снижения риска подделки ее подписей на документах. Дело в том, что "Platinum" был заправлен особыми, специально созданными в лабораториях «Консорциума» чернилами, включающими в себя нанотехнологичный компонент, каждая частичка которого содержала монограмму Уваровой в молекулярном масштабе. И стоило глянуть на запись в электронный микроскоп, подделку можно было бы не только выявить, но и доказать.

Мотив, по которому Уварова требовала от Машеньки каждое утро являться с отчетами, был настолько же утилитарен. Банально не хотелось, да и времени не было, вычитывать километры новостных лент, в поиске чего-то важного, знакомиться с десятками документов, которым нечего было делать дальше урны для бумаг.

Как-то отец сказал, что время, да и деньги, появляются только тогда, когда ты набираешься смелости заплатить кому-то, чтобы он сделал за тебя часть работы. При этом не важно, есть у тебя лишние деньги или нет. Лишних не бывает, какие-то всегда есть. Дело тут в доверии. Страшно доверить кому-то работу, которую ты сам можешь сделать лучше многих. Но всегда приходит время, когда на это надо решиться.

Дальше встает вопрос жесточайшего отбора. Ведь очень не просто, окружить себя людьми, которым можно доверять, как себе, на которых можно положиться, и которые не подведут. Последнее особенно важно. Так как далеко не все могут оценивать себя адекватно. Наобещают с три короба, причем сами свято верят, что выполнят обещание. Но как до дела доходит, появляется то одна причина, то другая, а результат нулевой, или весьма незначительный.

Через пару минут из динамика на консоли раздался мелодичный сигнал селекторного вызова.

— Да, Машенька, — ответила Уварова, прижав пальцем мерцающий рубиновый сенсор.

— Я к вам, Александра Львовна.

— Хорошо, жду. Или, если новостей мало, давай по селектору.

— Новостей не много, но у меня к вам бумаги на подпись.

— Хорошо.

Уварова знала, что лифт от облачного слоя до ее кабинета поднимается ровно две минуты, поэтому не стала тратить их на поиск компьютерной информации, а предпочла снова придать столу классический вид с письменным прибором. Так удобнее работать с реальными документами.

Лифтовая шахта пронизывала небоскреб по центру, а потому большинство кабинетов и офисов располагались вокруг нее, подобно долькам апельсина. Исключение составляли только конференц-зал и кабинет Уваровой — они целиком занимали этажи, на которых находились. И хотя здание, из-за веретенообразной формы, на высоте кабинета значительно сужалось, площадь круглой комнаты со столбом шахты посередине превышала двести квадратных метров. Потолок возвышался в восьми метрах над полом, что делало объем кабинета не просто большим, а скорее величественным, как зала дворца.

Собственно, в какой-то мере это и была башня собственного замка Уваровой. И не облачного, а заоблачного, причем самого настоящего. Вот только мало кто знал, чего стоило этой женщине, которую многие называли за глаза мужиком в юбке, вознестись так высоко над облаками и в прямом, и в переносном смысле. Жаль, отцу не довелось дожить до этого. Хотя, иногда Уварова сомневалась, что отец одобрил бы все ее действия.

Забавно, но со студенческих времен юбки, как раз, Уварова никогда не носила, предпочитая брючный костюм, а порой просто джинсы и мужскую рубашку. Одна из них осталась у нее от отца, до сих была ей велика, но дома все равно Уварова частенько надевала ее. Она не считала нужным соответствовать чужим представлениям о себе. Не считала это удобным. Ей не нравился, пусть и легкий, оттенок сексизма, ассоциирующийся с юбкой на устах и в умах очень многих. Впрочем, ей бы в голову не пришло рекомендовать кому-то не носить юбок или, наоборот, предпочитать их. В корпорации «Консорциум» вообще не было официального дресс-кода, за исключением должностей, которым была положена униформа.

Звякнул сигнал подошедшего лифта, двери из полированной нержавеющей стали бесшумно разошлись в сторону. Они казались очень маленькими в сравнении с толщиной столба шахты, но только потому, что лифтов было семь, и они были заключены в единую бетонную оболочку. Лишь один лифт был особенным, поскольку лишь на нем можно было попасть непосредственно в кабинет главы «Консорциума».

Машенька приветливо улыбнулась и покинула кабину. Когда здание только отстроили, она по привычке приходила на высоких каблуках. Но по толстому ворсу коврового покрытия в такой обуви ходить неудобно, а Уварова обожала мягкий пол. Так что Машенька быстро сориентировалась и завела у себя в кабинете сменные туфли, больше похожие на домашние тапочки.

— Ну, что у нас нового из не наших дел? — поинтересовалась Уварова, тронув на консоли сенсор трансформации кресла для посетителей.

Она терпеть не могла лишней мебели, ей проще было нажать кнопку, чтобы она появилась, когда нужна, а потом бы исчезла. Кресло с тихим шелестом выдвинулось из стола на косой гидравлической штанге и заняло максимально удобное положение.

— Да, спасибо! — поблагодарила Машенька, одергивая юбку, чтобы сесть. — Из чужого у нас сегодня протестное письмо депутата Макарова по поводу уголовной ответственности за ввоз и хранение реликта.

— К нам письмо?

— Нет, к спикеру Думы, — Машенька улыбнулась, поняв мало кому понятную шутку.

«Свой человек», — подумала Александра.

Она взяла у Машеньки не очень толстую стопку документов, по большей части собственные вчерашние распоряжения и циркуляры, достала «Platinum» и начала подписывать листы, один за другим.

— Из какой фракции этот Макаров? — поинтересовалась Уварова. — Что-то не слышала про него.

— Из чернышевских, — подсказала Машенька.

— А, понятно. Западнофилы. Пусть поплюются слюной, меньше яда останется. Наша земля крепкая, выдержит. Дальше?

— Из той же оперы. Утром задержан сын полковника Краснова и конфискован его автомобиль с реликтором.

— Краснова из Управления? Ого! Вот шуму будет! — Уварова вынула из пачки стикеров листик и сделала пометку, мол, по этому поводу надо подумать. — Правда, есть и плюсик.

— Какой? — удивилась Машенька. — С МВД ссориться? Стоит ли?

— Ну, Краснов — это не МВД, — весомо заявила Уварова. — В МВД тоже далеко не все дураки и рвачи. Там есть еще над чем поработать, но любое дело не скоро делается. А плюсик в том, что народ увидит равенство перед законом даже полковника полиции. Так, что-нибудь повеселее?

— Между Правительством Российской Федерации и Правительством Объединенных Арабских Эмиратов было заключено соглашение о поощрении и взаимной защите капиталовложений.

— Ну, хорошо. — Уварова снова сделала пометку на листке.

— Курс доллара к девяти утра понедельника упал на три рубля до одиннадцати рублей, восьми копеек. Курс евро вырос на десять копеек.

— Ну, так и должно быть. Не мы начали эту войну, да, собственно, мы с ними и не воюем. — Было заметно, что Уварова осталась боле довольной, чем хотела показать. — Так, погоди, а что с автомобилем Краснова? Изъяли, а дальше?

— Конечно, к нам направили на экспертизу, куда же еще.

— Отлично. Значит своих экспертов по энергетике полицейские начальнички заводить не стали. А ведь хотел Потапов, помнишь? И ведь никакой выгоды, только траты на лишний отдел. Только бы нам шпильку засунуть. Но не потянули, видать.

— Да нет! Потапов уволился по здоровью. Вы разве не знали?

— Если я чего-то не знаю, это твоя вина, дорогая моя. — Уварова нахмурилась. — Давай-ка возьмем с тобой за правило, изменения на весомых постах по утрам обсуждать.

— Хорошо, извините, Александра Львовна.

— Ладно. Автомобиль свеженький, или со времен реликторной амнистии?

— Я пока не знаю. Выясню, сразу сообщу.

— Нет, я сама свяжусь с экспертным отделом. Или, лучше, передайте документы по этой машине Фролову, пусть разберется. Если автомобиль свежий, конкретно контрабандный, то делу надо дать ход и додавить до суда. Если же ввезен до амнистии, замнем. Не знаю, друга получим, или укрепим врага, но есть смысл проверить.

— Еще у вас посетитель на одиннадцать. Мы вчера вечером с вами согласовали, — напомнила Машенька.

— Да, да, помню. — Уварова закончила ставить подписи и убрала ручку в карман. — Этот Зорянов, что вчера донимал меня на пресс-конференции. И ведь хватило наглости записаться на прием. Ладно. Наглость, второе счастье. Будет ему интервью. Но знаешь, проведи-ка этого Зорянова через епархию Фролова, а самого Фролова вызови ко мне. Прямо сейчас.

Машенька кивнула, забрала подписанные бумаги и покинула кабинет. Уварова снова трансформировала стол в компьютерный терминал.

До назначенной на одиннадцать встречи оставалось не так много времени, а к ней все же имело смысл подготовиться. Фролов прав, от такого бойкого рыцаря пера, каким является Зорянов, можно ожидать провокации. А раз так, следует принять превентивные меры.

Совсем скоро по селектору вышел на связь Фролов.

— Вы все же решили не отменять встречу? — спросил он.

— Это разговор не для селектора, — без особой уверенности ответила Уварова. — Подходи, мне нужен твой совет.

— Хорошо. Но сразу говорю, что я против.

— Вот и аргументируешь. — Уварова отключила селектор и откинулась на спинку кресла.

Конечно, не того полета «Российская газета», чтобы встречу с Зоряновым нельзя было отменить. Да с кем угодно ее можно отменить, даже с президентом. При необходимости. Но вот есть эта необходимость или нет, вопрос спорный. Понятно, что Фролов на это смотрит совсем с другой колокольни. Вроде как если нет необходимости с кем-то встречаться, то и не стоит этого делать. Ему дай волю, он вообще любую коммуникацию с внешним миром обрежет. Перестраховывается, чего уж тут говорить.

Вскоре раскрывшиеся двери лифта впустили Фролова в кабинет.

— Садись. — Уварова волевым кивком головы указала на кресло, в котором недавно сидела Машенька. — Не думай, что отделаешься от меня за минуту.

— Я и не думаю. — Фролов спокойно пожал плечами и уселся в скрипнувшее под его тяжестью кресло.

Его никак нельзя было назвать полным, его тело, фактически лишенное жира, состояло по большей части из сухожилий и мышц, но весу в нем было никак не меньше девяноста пяти килограммов. Не то что в хрупкой Машеньке.

— Тогда поведай мне, о чем думаешь, — усмехнулась Уварова. — Хотя можешь и не говорить. Во-первых, у тебя на физиономии все написано крупными буквами, да еще с неоновой подсветкой. А во-вторых, я уже сто раз слышала твою аргументацию в подобных случаях. Мол, зачем встречаться с кем попало, и все такое.

Фролов неопределенно хмыкнул.

— Ну, тогда опустим формальности. — Уварова положила обе ладони на стол. — Будем считать, что твои аргументы выслушаны. А я изложу свои с твоего позволения. Понимаешь, Саша, если следовать твоей логике, то мне надо не на этом кресле задницей протирать обивку, а переехать в женский монастырь и носу из него не показывать.

— Ну, зачем утрировать, Александра Львовна?

— Это ты утрируешь. Усложняешь.

— Ничего я не усложняю! — Фролов решил не сдерживать эмоции, раз уж разговор пошел совсем уж неофициальный. — Вам не хватает бесед с журналистами на пресс-конференциях? Только вчера этот Зорянов из вас едва не кишки тянул, а сегодня вы ему внеочередную аудиенцию, на тебе, пожалуйста. В чем смысл? Эта «Российская газета» что, какой-то особый рупор народа? В чем смысл?

— Ты можешь сказать, чего конкретно боишься? — спросила вместо ответа Уварова. — Вот внятно, без твоих вечных заездов с флангов. А?

— Я боюсь провокаций. Это достаточно конкретно?

— Неожиданно, — призналась Уварова. — Я думала ты в своем стиле выскажешься, мол, враги кругом, и пули свистят.

— Если бы не установленный мной регламент безопасности, они бы свистели! — уверено заявил Фролов. — И враги, действительно, кругом. Но не от каждого надо бояться пули. Писаки, вроде этого Зорянова, способны извратить любые слова. А у вас и так репутация необычная.

— Репутация железной леди, — с усмешкой закончила за него Уварова. — И тирана, неформально захватившего власть в стране. И еще ретрограда. Да? Ты мне вот что лучше скажи. По-дружески. Вот если я все же решу встретиться с этим чудиком, какие меры предосторожности ты посоветуешь мне принять?

— Но зачем?

— Затем, что враги иногда могут больше пользы принести, чем союзники. Я уверена, что он придет, вооружившись железобетонными аргументами. И не своими, а с подачи тех, чьи интересы представляет. Ловишь идею?

— Пока нет, — признался Фролов, но во взгляде его промелькнул интерес.

— Ну, пусть они выскажут свои аргументы, а я построю на них контраргументы. Это куда лучше, чем если они застанут меня врасплох на очередной пресс конференции.

— Разведка боем? — уточнил Фролов.

— Что-то вроде того. — Уварова кивнула. — Но когда ты высказал опасения по поводу провокации, у меня возникла и еще одна дельная мысль. Обычно ведь как по жизни бывает? Кто ходит за шерстью, тот возвращается стриженным. Может как раз и пусть провоцируют? Просочиться, так я буду белая и пушистая, а они — козлы. Нет?

— Ну, это не так просто организовать. Но вообще вы тоже навели меня на мысль. Может этому Зорянову вашего двойника подсунуть?

— Риту? — удивилась Уварова. — А смысл?

— Самый что ни есть практический! — воодушевился Фролов. — Вот смотрите. Допустим, этот журналюга попытается ваши слова как-то извратить, вырвать из контекста и в таком виде опубликовать. Мы опротестуем, конечно, а он бац, и предъявит более веские доказательства. К примеру, видеозапись интервью.

— Это где ж он ее возьмет?

— Сделает. Понятно, что если я захочу, я любого жучка и любую камеру на нем найду. Но есть ли в этом смысл? Может лучше как раз сделать вид, что охрана у нас дырявая, и пусть протащит камеру, пусть ей воспользуется и пусть даже предъявит доказательства. Но на видео будете не вы, а Рита. И не смотря на колоссальное внешнее сходство мы без труда докажем, что на вопросы отвечали не вы, что вас таким образом просто хотят оклеветать злоумышленники. Что не мы двойника подсунули, а они наняли и сняли актрису. И представим доказательства в стиле «найдите десять отличий». Сразу получится, что запись самим Зоряновым сфабрикована, а заодно ярлык нечестных игроков накрепко прилипнет к силам, которые за этим журналистом стоят. Получится, что они не спасители страны, а дешевые манипуляторы общественным мнением.

— Я тебя люблю, — честно призналась Уварова. — Вот от души. Сейчас придумал, или заготовка?

— Заготовка, — со вздохом признался Фролов. — Всю ночь думал.

— Это не умаляет твоих достоинств. Готовь двойника! А этого красавца да, обыскивайте спустя рукава, пусть у них возникнет ряд удобных для нас иллюзий. Пусть они нас недооценивают.

— Вот-вот! — Фролов улыбнулся, вставая с кресла. — Через полчаса все будет готово. Я думаю, лучше устроить встречу в малом офисе. Там камер понатыкано уже, не надо городить огород. И окон нет. Пусть думает, что вы живете жизнью затворницы.

— Не переиграй только! — Уварова поморщилась. — Риту снаряди гарнитурой в ухе, я буду передавать ей все фразы.

— Это естественно!

— Все, давай, давай! Времени мало.

— А вы? Отсюда руководить собираетесь операцией? Уж лучше из моего «гнезда».

— Пожалуй, — согласилась Уварова. — Ладно, командуй.

Глава 4. В которой Уваровой удается настоять на своем, но она следует совету Фролова, и для обоих дальнейшее становится сюрпризом

Устроившись в главном наблюдательном пункте службы безопасности и глядя на широкоформатные мониторы, показывающие пока еще пустой интерьер малого офиса, Уварова подумала, что восприятие человеческой внешности остается неискаженным только до тех пор, пока ее носитель не совершит каких-либо действий. А дальше все — поступки человека начинают влиять на восприятие его внешности. Если они оцениваются как позитивные, то и внешность утрачивает нейтральность, становится как бы привлекательнее, чем до этого. Ну, и наоборот тоже.

Вот если бы Илья Зорянов на вчерашней пресс-конференции не стал бы доставать главу «Консорциума» неудобными вопросами, вряд ли Уварова обратила бы на его внешность хоть какое-то внимание. Но он, как верно заметил Фролов, вынул из нее всю душу, да еще прилюдно. Возможно, именно поэтому его круглая гладенькая физиономия с рыжеватыми усами и короткой бороденкой, казалась теперь столь неприятной.

Фролов отпустил обоих операторов, несших вахту за пультами наблюдения.

— Сами справимся, — сказал он, когда за удалившимися охранниками закрылась бронированная дверь на гидравлических навесах.

Уварова не ответила. Она до сих пор сомневалась в правильности выбранного решения. Хорошо, что полумрак наблюдательного пункта скрадывал черты ее лица, а жесткие отсветы мониторов и вовсе искажали любые видимые проявления эмоций. Очень бы не хотелось выглядеть растерянной в глазах Фролова. Может как раз потому, что он был единственным человеком, которому она могла доверять в широком смысле, а не только по работе, как Машеньке или другим, особо приближенным, но все же служащим. Одной из таких, безусловно, являлась Рита — двойник Уваровой. Как человека, Уварова ее недолюбливала, но Фролов сумел настоять не только на принятии самой должности в штатное расписание, но и на кандидатуре занявшего ее человека. Впрочем, выбирать приходилось исключительно по внешним данным, тут уж ничего не поделаешь.

К счастью, сама Александра с Ритой почти не общалась, разве что в тех случаях, когда приходилось отдавать непосредственные распоряжения. Но для формирования отрицательного мнения о характере подчиненной, о ее манерах и замашках, этого было достаточно. С другой стороны, можно ли ожидать позитива от женщины, которойпо контракту запрещено не только покидать здание «Консорциума», но и устанавливать любые контакты за его пределами, включая телефонные разговоры или выход в Интернет. Огромные деньги, которые Рита получает за эту работу, вряд ли способны в полной мере компенсировать такой образ жизни. Но никто не заставлял Риту подписывать контракт. Просто вокзальная торговка, которую нашел Фролов во время одного из рейдов, не видела других путей в светлое будущее, которое наступит после окончания контракта. Так что все справедливо.

Уварова поймала себя на мысли, что в последнее время ей очень часто приходится выискивать оправдания перед самой собой, мол, так требовал долг, иначе было нельзя, или так справедливо. А недавно еще и мысль проскочила, что отец, будь он жив, вряд ли одобрил бы многие из ее решений. Возможно, это говорило о неверности выбранного пути, а может, не говорило это ни о чем ровным счетом. Просто Россия — очень уж сложная страна. Ну невозможно в ней управлять какими-то масштабными процессами, без опасности вызвать угрызения совести. Но и не управлять ничем, имея такую возможность, Уварова не могла. Это тоже было веление совести, а не корысть, как многие думали.

Когда в руках «Консорциума» оказались сосредоточены все рычаги управления энергетической системой страны, а вместе с ними колоссальные финансовые и административные ресурсы, Россия находилась в плачевном состоянии по очень многим параметрам. Из экономической и политической выгребной ямы ее необходимо было вытаскивать буквально за волосы, с болью и кровью. Когда Уварова поняла, что способна повлиять на катастрофические процессы, ведущие страну к краю пропасти, она уже не могла отсиживаться в стороне. Вместе с огромной властью пришлось взять на себя и огромную ответственность. Да и пожертвовать очень многим.

Конечно, при этом приходилось принимать очень непопулярные решения. Одним из таких как раз и являлся мораторий на реликт. Ярых сторонников у него вообще не было, а противников — хоть отбавляй. Но Уварова твердо стояла на своем, хотя порой сама для себя не могла это четко аргументировать. Приходилось выдумывать более или менее правдоподобные мотивации, понятные как обывателю, так и чиновникам. Но ее жали со всех сторон. Особенно журналисты.

Пока трудно было понять, какие последствия будет иметь встреча с Зоряновым. Это и порождало крайнюю неуверенность. Может, следовало послушать Фролова и послать наглого журналиста по всем правилам русского нецензурного. Но менять решение было поздно.

На какой-то миг Уварова ощутила себя маленькой девочкой Сашей, забившейся в уголок полутемной каюты на терпящей бедствие яхте. Тогда только властный и спокойный голос отца привел ее в чувство. Но отца больше нет, так что маленькой девочке Саше придется самой стать властной, спокойной и храброй, каким был отец.

Наконец изображение на мониторе ожило. В малом офисе открылась дверь, на пороге показалась Машенька, а за ней вошел Илья Зорянов — низкорослый, полненький, с округлым животиком и широкими, наверняка потеющими, ладонями. Одет он был в вызывающий костюм из розового пиджака и клоунских полосатых брюк, а маленькие бегающие глазки и короткая рыжая бородка вызывали стойкую ассоциацию с изображением нехорошего попа на иллюстрации к сказке о работнике Балде.

— Снизу сообщили, что провели досмотр по всем правилам, — произнес Фролов, прижав пальцем наушник гарнитуры. — Нашли при нем скрытую камеру, как я и ожидал, но сделали вид, что не заметили. Пусть снимает. Сейчас я вам связь с Ритой налажу, и можно начинать.

Он передал Уваровой еще одну гарнитуру.

— Рита, все как обычно, — Александра вышла на связь по защищенному цифровому каналу. — Я говорю. Ты повторяешь.

— Да что вы, Шурочка, я вас разве когда подводила?

Уварова поморщилась от очередной вопиющей фамильярности. К тому же она терпеть не могла, когда ее называли Шурой. Но делать замечание было бессмысленно. В случае с Ритой это ничего к лучшему не меняло, а приводило только к усложнению и без того непростых отношений.

— Пьяная, — сквозь зубы процедил Фролов, когда Рита решительно вошла в малый офис и показалась на мониторах.

— На вид? Или это анализ телеметрии? — уточнила Уварова.

— Телеметрия, — пробурчал Фролов.

С этим приходилось мириться, как и со многим другим. Это первоклассного слесаря можно уволить, если он зачастил закладывать за воротник. С двойником сложнее, так как он во многом уникален и порой незаменим. Вот и приходится идти на уступки и позволять Рите маленькие радости жизни, которых и так у нее не много. Невозможно же держать человека, что называется, под ружьем постоянно. Услуги Риты требовались не так часто, и почти всегда внепланово.

С другой стороны, взять Фролова. Он начеку все время, причем, без всякого принуждения. Просто у одних людей есть чувство ответственности, а другим оно неведомо. И последних, к сожалению, большинство.

— Что Зорянов обо мне подумает? — выключив микрофон, произнесла Уварова.

— На самом деле, оно к лучшему, — успокоил ее Фролов. — Легче будет доказать, что на видео просто похожая на вас женщина, которую Зорянов подпоил для храбрости. Да и с каких пор вас заботит, что о вас думают?

— Это упрек? — Уварова покосилась на Фролова.

— Нет, — спокойно ответил тот.

— Поверь, это меня заботит, как любого человека. Как любую женщину, в конце концов. Ладно. Надо работать.

Она включила микрофон и произнесла:

— Рита, я на связи. Работаем. Поздоровайся.

С самого начала разговора Зорянов Уварову удивил. От нагловатого журналиста не осталось и следа. Зорянов был вежлив, можно даже сказать, обходителен, если подобное определение вообще применимо к людям его сорта. Его вопросы, как и накануне, касались моратория на реликт, но теперь в них сквозило не столько желание посадить Уварову в лужу, сколько понять ее истинные мотивы.

Она смотрела на монитор, слушала комментарии Фролова о данных телеметрии по физиологическим состояния Зорянова и передавала Рите ответы в эфире.

— Моим главным мотивом, — говорила та вслед за Уваровой, — является малая изученность реликта. Вы, общественность, прозападные движения, депутатские фракции того же толка, можете сколько угодно обвинять меня в меркантильности, но я не раз заявляла и не устану повторять, чего именно я опасаюсь. Да, я опасаюсь повсеместного внедрения нового, совершенно неизученного вещества.

— Погодите! — остановил ее Зорянов. — Это я могу понять. На вас тяжкий груз ответственности. Однако я не понимаю, почему оценки зарубежных экспертов вас не успокаивают? Ведь множество тестов доказали полную безопасность реликта.

— А вы посмотрите на это с другой стороны. Вдруг, ни с того ни с сего, без каких-то предварительных публикаций о ведущихся разработках, появляется никому неизвестное ранее вещество. Вся документация по нему засекречена монополистом. Использование реликта вне реликторов ограничено строже, чем оборот препаратов группы «А». О каких независимых экспертах можно вести речь, когда чистый реликт мало кто в глаза видел?

— Вы то уж точно видели! — хитро улыбнулся Зорянов.

— Ничего не отвечай! — передала Уварова Рите. — Сделай каменное лицо, выдержи паузу. Теперь поинтересуйся, что это за намек.

— Намек? — Зорянов расслабленно откинулся на спинку кресла и поправил воротник розового пиджака. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять некоторые вещи. К примеру, очевидно, что в лабораториях «Консорциума» вскрыты десятки, если не сотни реликторов. Это уже само по себе строжайше запрещено.

«Начинается», — подумала Уварова.

— Кем запрещено? — произнесла она в микрофон.

— Патентными правилами, разумеется. — Зорянов поморщился, будто разжевал дольку лимона. — Вы делаете вид, будто впервые о них слышите.

— Слышала. И что? Конечно, корпорация может охранять свою интеллектуальную собственность. Но и любое суверенное государство имеет право отстаивать интересы собственной безопасности. А Россия пока, к счастью, суверенное государство. Мы не подписывали патентные правила и не обязаны их соблюдать.

— Даже слишком теперь суверенное, — не преминул вставить шпильку Зорянов. — Мне, как гражданину этого государства, власть одной коммерческой организации, какая оказалась сосредоточена под крышей этого здания, кажется чрезмерной.

— А власть «Реликт Корпорейшн», не кажется вам чрезмерной? Это ведь тоже коммерческая организация.

— Не надо сравнивать. — Зорянов покачал головой. — «Консорциум» попросту монополизировал имеющиеся в стране природные энергетические ресурсы. Нефть, газ, уголь, атомную энергетику, гидроэнергетику. Даже возобновляемые ресурсы. Вы только черпаете, перерабатываете и распределяете. Причем то, что можно считать народным достоянием. С «Реликт Корпорейшн» все кардинально иначе. Это не добывающая, не перерабатывающая, а химическая корпорация. Они открыли реликт, создали его из небытия! Не добыли, как вы добываете углеводороды из скважины. Они осчастливили человечество этим открытием, расширили горизонты, наметили перспективы, о которых раньше можно было только мечтать. Реликтор, умещающийся под капотом автомобиля, дает запас хода не на сотни километров, как бак бензина, а на годы! И это при том, что энергия не только дармовая в определенном смысле, но и совершенно экологически чистая. Ни дыма, ни радиации. А вашей поганой нефтью уже всю планету загадили.

«Прорвало, — с неприязнью подумала Уварова. — Как ту свинью, что зарекалась не жрать говна. Но как дорвалась, так и нажралась. А какой поначалу был галантный. Сама вежливость. Но ненадолго хватило».

— Дармовой энергии не бывает, — произнесла она в микрофон. — Это противоречит началам термодинамики. А заодно и меня настораживает.

— Что же вас порох не настораживает? Тоже ведь мистика, если пользоваться вашей логикой. Просто порошок. А поднеси спичку, вот вам и энергия. Откуда? Из химических связей. А горение вашей нефти? Тоже химическое преобразование. И никакие законы термодинамики при этом не нарушаются. Реликт — это такой же химический источник энергии, и вы это прекрасно знаете. Ни для кого в мире не секрет, что «Консорциум», прикрываясь суверенностью России и ее возросшей боевой мощью, бессовестно нарушает патентные правила, разбирает конфискованные контрабандные реликторы, изымает из них чистый реликт и пытается его исследовать. Говорят, у вас даже брелок из чистого реликта.

— Ничего никому не известно. Не надо передергивать и выдавать желаемое за действительное. Формула реликта держится в секрете. Анализу, как и любому другому воздействию, он практически не поддается. Как и из чего, его изготавливают — тайна за семью печатями. Это я еще не коснулась других тайн, не имеющих отношения к самим технологиям «Реликт Корпорейшн».

— Это вы о современной легендаристике? — Не скрывая иронии уточнил Зорянов. — Вроде мифического Томаса Кроссмана, якобы открывшего реликт, а потом начавшего борьбу с Рихардом Шнайдером, настоящим владельцем «Реликт Корпорейшн»?

— Кроссман существует. Или существовал. У меня достаточно административного ресурса, чтобы хотя бы частично проверять эту, как вы изволили выразиться, народную легендаристику. Кроссман состоял в штате химической компании Шнайдера еще до выхода на рынок реликта. Он состоял в штате корпорации «Хокудо» уже после выхода реликта на рынок. Он делал публичные заявления в прессе сразу после открытия реликта, и у меня есть экземпляры газет. А о странной истории с гибелью китайской девочки Вен Ли вы, наверное, даже не слышали, хотя погибла она на одной из европейских строительных площадок «Реликт Корпорейшн» в пригороде Лиона при странных обстоятельствах. А про смерч, почти неделю столбом стоявший в Айдахо? И такой же почти в Англии. А цунами на севере Франции?

— При чем тут реликт? — Зорянов пожал плечами. — Катастрофы случались и раньше!

— А назовите мне хоть одно строго зафиксированное явление, необъяснимое с точки зрения современной науки, произошедшее до открытия реликта. А после открытия их десятки! А что происходит сейчас в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС? Ученые фиксируют там множество аномалий, но только руками разводят. И таких мелочей, мало между собой связанных, достаточно, чтобы вызвать у меня очень серьезные сомнения в достоверности ряда официальных заявлений и документов. Единственное, что связывает подобные таинственные явления, это упоминание в них реликта или «Реликт Корпорейшн», или некой аномальной активности, которй раньше не наблюдал никто. Я скрупулезно изучала этот вопрос и пришла к ряду выводов. Не на уровне эмоций, как вам кажется, а именно на основе фактов, точнее, на основе их полного отсутствия. И мне бы очень хотелось, чтобы мои ответы на ваши вопросы были опубликованы целиком. Потому что я сейчас говорю то, что публично еще не озвучивала.

— Хорошо. — Зорянов кивнул. — Я не могу обещать, надо мной еще редактор. Но я поспособствую. Хотя сам считаю ваш подход параноидальным. Фактов о реликте предостаточно.

— Например? — поинтересовалась Уварова, а за ней Рита.

— Ну. Реликт открыла «Реликт Корпорейшн». — Зорянов задумался, стараясь припомнить побольше. — Это произошло в городке Грин Ривер, штат Пенсильвания. Реликт возвращает почти всю приложенную к нему энергию. Ограничения на использование чистого реликта, особенно на его изучение, наложены не из-за его опасности, а исключительно из патентных соображений. Так же и патентные правила. Они созданы не для того, чтобы уберечь Землю от катастрофы, а только ради защиты интеллектуальной собственности «Реликт Корпорейшн». Сам же реликт безопасен и инертен, если не пытаться приложить к нему большие дозы энергии. При определенных условиях, например в реликторах, возникают гармонические, очень медленные энергетические колебания, вызванные почти полным отражением энергии из среды реликта. Это нечто вроде авторезонатора. Всякий школьник знает. Разве этого недостаточно?

— Это чушь. Примерно как котлеты из стопроцентной говядины в «Макдоналдсе». Как они могут состоять из ста процентов говядины, если в них кладут, минимум, соль и перец, не говоря уже о стабилизаторах и крахмале? Это простейшая логика. Вот только кто к ней прибегает? Ваши факты сродни этому. Просто утверждения, без попыток подтверждения. И все это принимают! Как и саму монополию «Реликт Корпорейшн». Знаете почему? Да просто никто, кроме «Реликт Корпорейшн», не имеет представления, как стабилизировать энергию реликта. Его бы раскусили рано или поздно! Что удалось «Реликт Корпорейшн», получилось бы и еще у кого-то. Но никто не хочет идти наперекор монополисту, так как он, в противном случае, блокирует обслуживание реликторов. А все уже подсели на них. Никто уже не готов от них отказаться. Вот и весь расклад. А потому все, от правительств до прессы, готовы лизать задницу Шнайдеру, только бы им не закрыли доступ к реликторам.

— Сами вы передергиваете, — нахмурился Зорянов. — Просто не хотите принимать очевидное.

— Да уж прямо! Вы слышали о методе статистического распознавания лжи?

— Энтропийный метод искажения повторов? — решил блеснуть эрудиций Зорянов. — А при чем тут это?

— Он насторожился! — предупредил Фролов.

— А при том, — не без удовольствия добавила Уварова, — что даже беглый анализ по методу, допустим, Фоменко, или Штросса, если применить его к подобным фактам, однозначно показывает отсутствие сквозной логики безэнтропийного развития данных.

— Ой! — Зорянов отмахнулся. — Думаете, удивили? Подобную чушь я слышал не раз. Если бы факты были ложью, «Реликт Корпорейшн», с ее колоссальными ресурсами, сумела бы сфабриковать их так, что комар носа бы не подточил.

— Ошибаетесь. Первые факты были озвучены задолго до нынешнего могущественного положения «Реликт Корпорейшн». И уж точно до повсеместного внедрения энергетических процессоров. Эти озвученные ранние факты остались в прессе, в новостях, в инернете, хотя их потом и пытались вычистить. Тогда весь этот противоречивый бред придумывался на коленке, и шит был, поначалу, белыми нитками. Позднее, причесывание первичных версий не могло уже выправить искажение логики, внесенное вначале. Вся эта пирамида лжи держится исключительно на нежелании мира отказываться от жирной энергетической кормушки, придвинутой со стороны «Реликт Корпорейшн». Жри — не хочу. Куда уж тут сомневаться? Да и зачем?

— Очень громкое заявление и очень образное сравнение, — улыбнулся Зорянов. — Вы действительно рассчитываете найти в России сторонников запрета на реликт?

— Они у меня есть, — ответила в микрофон Уварова. — И не только в России.

— Боюсь, это вы выдаете желаемое за действительное. Вы заперлись в своем небоскребе и не видите, не чувствуете, что происходит снаружи. Интеллигенция и прогрессивная оппозиция против запрета, они не хотят жить в каменном веке, они хотят прогрессировать в ногу с Европой.

— Это вы Москву имеете ввиду? — с нескрываемой иронией произнесла в микрофон Уварова. — Вы сами хоть раз были за Уралом? Боюсь, что нет. А я была. Половина России действительно живет почти в каменном веке, в избах, а кое-где и в землянках, за гнилыми заборами, с тощими собаками на цепях, в тундре, в тайге, часто не то что без горячей воды, а порой вообще без водопровода, набирая воду из обледеневших колодцев. В тысячах деревень электричество появляется на пару-тройку часов, со старой дизельной электростанции. И вы думаете, что дорогостоящие реликторы могут им помочь? Вот это действительно утопия, способная прийти в голову лишь коренному москвичу, который дальше Казани на восток не удалялся. В эти бы деревни подвезти дешевой солярки, да угольку, а вы тут ведете речь о заоблачном реликте. Только тут, в Москве, среди небоскребов, может возникнуть иллюзия, что сто сорок миллионов россиян живут по тем же законам, что и триста миллионов европейцев на втрое меньшей, чем у нас, территории. Меня всегда смешила затея Гитлера. Ну, хорошо, выиграл бы он под Сталинградом. Добрался бы до Кавказа и бакинской нефти. А дальше что? Ну, перешел бы он за Урал, а дальше? Там еще три раза по столько же! А до Чукотки все шесть! И средняя плотность населения — четверть человека на квадратный километр. Он что, оккупировал бы треть страны, а остальное бы оставил как есть? Да не то что в Германии, во всей Европе не хватило бы не то что солдат, а людей, для контроля такой территории. Не говоря уж об удержании линии фронта. Весь этот блицкриг — бред сумасшедшего, как и аргументы в пользу реликта в России.

Уварова так увлеклась эмоциональным монологом, что не обратила внимания на полную пассивность Риты. Та, вместо того, чтобы повторять за начальницей фразу за фразой, просто молчала, глядя на Зорянова, как кролик на удава. Заметив это, Зорянов тут же начал говорить сам:

— Я думаю, вы не правы, Александра Львовна. Чем больше реликторов будет реализовано по всему миру, тем дешевле станет их установка и обслуживание.

Он продолжал развивать тему, а Уварова озадаченно глянула на Фролова.

— Связь? — спросила она. — Глушилка?

— Заглушающего спектра нет, — глянув на монитор с данными, ответил Фролов. — Сигнал от вас проходит, телеметрический тест гарнитуры Риты — норма. Все работает! Просто сама Рита не реагирует. Прервать интервью?

— Постой! — Уварова остановила его. — Надо понять, что происходит.

Постучав пальцем по микрофону гарнитуры, она позвала:

— Рита! Если слышишь, поправь рукав пиджака.

Реакции не последовало. Рита как сидела, глядя на Зорянова немигающим взглядом, так и продолжала сидеть. Сам же журналист красноречиво перед ней распинался.

— Вы не можете игнорировать тот факт, что внедрение реликта в России может стать не только и не столько экономическим шагом, сколько демонстрацией доброй воли и открытости всему миру. А это важно! Сколько можно делать из нашей страны страшилку? Согласны?

— Да, — ответила Рита.

— Что?! — воскликнула Уварова, удивленно глядя на монитор. — Она меня откровенно подставляет!

— Погодите! — Фролов поднял руку. — Тут вообще странное дело! У Риты все физиологические параметры заторможены. Она вас слышит, но не воспринимает.

— Не понимаю. — Уварова растерялась.

— Я пока тоже. Но очень похоже на применение нейротропного вещества. Надо вмешаться!

— Пока не будем! — твердо заявила Уварова. — Но вот Зорянов меня удивил. Он же слизняк слизняком! Не могу поверить, что он чем-то отравил Риту. Да и как? Она же при нем ничего не пила и не ела!

— Есть и дистанционные методы, — хмуро произнес Фролов. –Проанализируем видео, поймем. Но меня больше не это волнует. Вы понимаете, что покушался он на вас? Он же не знает, что беседует с двойником! А говорите, что слизняк. Боюсь, что за этим, как вы говорите, слизняком, могут стоять очень могущественные силы. Не верю, что рядовой гражданин мог бы пойти на подобное в отношении главы «Консорциума», да еще на вашей же территории.

— Да, дерзко, — согласилась Уварова. — Но на такое мог пойти так же оголтелый фанатик, к примеру. Впрочем, Зорянов мало похож на оголтелого фанатика. Слишком самолюбив.

Между тем, на экране главного монитора, Зорянов продолжал пламенную речь на тему: «Реликт, как панацея от всех бед человечества». Рита слушала очень внимательно, кивая в случае вопросительной интонации. К горлу Уваровой ком подступил, когда она представила себя на ее месте. Обмякшую, безвольную, под прицелом нескольких объективов. Конечно, Фролов бы этого не допустил, моментально бы вмешался, но сам факт! Хорошо, что Фролов убедил воспользоваться услугой Риты. Перегибает иногда, но верный, как пес.

— На что он надеется? — задумчивым тоном спросила Уварова.

— Скорее всего, на то, что за персоной вашего ранга плебеям не положено вести наблюдение. Он ведь уверен, что встреча проходит в вашем офисе. Какие там могут быть скрытые камеры?

— Разумно. Но сам бы он до этого не додумался, а если бы и додумался, не решился бы на претворение в жизнь столь дерзкого плана. Ты прав, Саша, за ним кто-то очень серьезный стоит. Вот я и дождалась, пожалуй.

— Чего? — не понял Фролов.

— Открытого противостояния с «Реликт Корпорейшн» у нас дома, в России.

— Думаете, это от них казачек заслан?

— А от кого еще? — Уварова пожала плечами. — Вчера днем пресс-конференция, вечером снайпер неизвестной третьей страны, а сегодня Зорянов, решившийся на прямое физическое воздействие. Плотненько для случайностей.

— Не обязательно все так. У вас и внутри страны оппонентов хватает. — Фролов вздохнул. — Версия с непосредственным вмешательством «Реликт Корпорейшн», мне кажется, чуть с паническим оттенком.

— Ничего подобного! — Уварова нахмурилась и нахохлилась, как воробей под дождем. — Хочешь сказать, что мы мелковаты для врагов такого масштаба?

— Это скорее ваша интерпретация. Я просто думаю, что триста миллионов европейцев для «Реликт Корпорейшн» куда более лакомый, а главное, простой, кусок, чем несчастных сто сорок миллионов россиян, больше половины которых живет за пределами городов, за Уралом, на Дальнем Востоке. Если взять еще китайцев, индусов, которые реликту только рады, то затевать драку, пусть и холодную, «Реликт Корпорейшн» тут бессмысленно. А то и вредно. Они не дураки, так что я очень и очень сомневаюсь в их причастности.

— Возможно, ты прав. Но кто-то за Зоряновым стоит. Ты же не думаешь, что он сам, на свой страх и риск действует?

— Не думаю, — признался Фролов.

— Значит, надо выяснить, что за сила за ним. А то ты скор на руку. Давай, мол, вмешаемся, остановим. Пусть Зорянов пребывает в уверенности, что все прошло по его плану.

— Как же мы тогда выясним, откуда ноги растут?

— А это, дорогой мой, как раз часть твоих непосредственных обязанностей. — Уварова усмехнулсь. — И тебе лучше знать, как их выполнить наилучшим образом. Но уж чего нам точно нельзя делать, так это Зорянова задерживать. Если повяжем его, придется предъявлять официальные обвинения. И тогда его хозяева попросту спишут этого шута со счетов, а то и пустят в расход. И потом ищи-свищи конец ниточки.

— Авантюра. — Фролов недовольно поморщился.

— Не первая и не последняя, — негромко произнесла Уварова, наблюдая за неадекватным поведением Риты на мониторе.

Она не без злорадства подумала, что двойнику досталось, в общем-то, поделом. Не будет, может, напиваться по ночам, как свинья.

Рита находилась в странном состоянии, и Уварова, глядя на монитор, затруднялась дать точное определение увиденному. Это не было трансом в привычном понимании термина, хотя в движениях и наблюдалась некоторая заторможенность. Впрочем, не большая, чем у рассеянного, погруженного в свои мысли человека.

— Если бы на месте Риты была я, ты бы смог определить, что со мной что-то не так? — напрямую спросила Уварова у Фролова, внимательно следящего за выходными данными системы анализа.

— По телеметрии сразу же, — успокоил ее Фролов.

— А без нее? Я все думаю, насколько дерзко ведет себя враг. Ну, подумай, психотропное воздействие на главу «Консорциума» в ее же кабинете! Ты говоришь, они могли рассчитывать на отсутствие системы наблюдения в моем рабочем пространстве. А они не допускали, что мы проведем встречу в специально оборудованном помещении? Меня мучает важный вопрос. Они идиоты, или настолько сильны, что пошли на такой риск осознанно?

— Да не так уж это рискованно. — Фролов пожал плечами. — Зорянов выступает в роли пешки, скорее всего. И его бросили, что называется, под танки. Хотят посмотреть результат, что фактически будет означать анализ наших возможностей, нашего стиля безопасности и много чего еще. Хотят узнать, как именно мы, а не Зорянов, поведем себя в этой ситуации. Выявим его или нет? Задержим и предъявим обвинения, или тихо утопим в Яузе? Разведка боем, если так можно выразиться. С камикадзе в роли разведчика. Вернется живым — один вывод сделают. Не вернется — другой.

— А нам как выгоднее? — всерьез поинтересовалась Уварова.

— Подумываете, не утопить ли его тихо в Яузе? — Фролов усмехнулся.

— Нашел время острить. — Уварова недовольно поморщилась. — Какие выводы они вообще хотели сделать? И вообще, как на твой взгляд, эта психотропная атака имеет практический смысл, или чистой воды провокация?

— Думаю, имеет, — предположил Фролов. — У Риты ослаблена воля, и она со всем соглашается. Если бы на ее месте были вы, и если бы сам факт атаки мы бы не выявили, это могло побудить вас к ряду решений, выгодных противнику. Причем сами вы бы искренне считали решения своими, а мотивации логичными. В этом суть постгипнотического эффекта.

— Говоря проще, Зорянов собрался накачать меня наркотиком и внушить что-то конкретное, пользуясь ослаблением воли?

— Уверен, что именно так дело и обстоит. Он ведь не умолкая аргументирует бесполезность и вред моратория на реликт. А Рита соглашается с каждым словом.

— И насколько эта методика эффективна? Я имею ввиду, насколько крепко так можно вбить в голову какую-то идею?

— Вопрос спорный. — Фролов развел руками. — Разные специалисты придерживаются разного мнения. Одни считают, что таким образом можно лишь слегка подтолкнуть человека к несвойственным поступкам, другие уверены в возможности куда более глубокого мотивирования, вплоть до побуждения к убийству или самоубийству.

— Постой! — Уварова остановила поток объяснений. — Смотри!

Обстановка в малом офисе кардинальным образом изменилась. Зорянов поблагодарил Риту за теплый прием и начал откланиваться.

— Быстро, Машеньку туда! — приказала Уварова. — Зорянова выпустить, Риту блокировать!

Фролов тут же передал приказ оперативной группе прикрытия. Всего секунд через десять дверь офиса отворила Машенька, и с улыбкой сообщила журналисту, что готова его проводить.

Уварова заметила, как подобная оперативность напрягла Зорянова. Он тут же осознал, что за ходом встречи все-таки велось наблюдение. Конечно, ему сделалось неуютно. Ведь если психотропную атаку зафиксировали, то за порогом, кроме улыбчивой милой девушки, его могли ждать дюжие штурмовики «Консорциума» с приготовленным для надевания на шею камнем. Впрочем, дергаться, находясь внутри башни, было совершенно уж глупо. Зорянову пришлось собрать всю волю в кулак и тоже выдавить из себя улыбку. Вскоре они с Машенькой пропали из поля зрения камер. Рита осталась неподвижно сидеть в кресле.

Уварова глянула на Фролова.

— Как вы решите, так и поступим, — ответил он на еще не заданный вопрос.

— Как лучше стратегически? Из Зорянова можно выбить информацию о том, кто его снарядил?

— Сомневаюсь. Настоящего заказчика он, скорее всего, не знает, а промежуточный нам ничего не даст.

— Тогда вот как поступим. — Уварова набралась решимости. — Отпустим, сделаем вид, будто ничего не заметили. А ты, Саша, с этого дня возьмешь Зорянова под особый контроль. С применением всех методов и средств, какие посчитаешь нужными. Мне важно понять, кто за ним реально стоит. И причастна ли к этому «Реликт Корпорейшн».

— Хорошо.

— Тогда, пойдем, посмотрим, что с Ритой.

Риту они застали в гневе, а не в растерянности, как можно было ожидать. На повышенных тонах она пыталась донести до двух охранников, что ей нужно срочно посетить уборную. В противном же случае охранники сами тут будут все убирать, и далее в том же духе. Уварова слушать это не стала, а с порога влепила Рите увесистую затрещину. Фролов выразительно поморщился и жестом велел охранникам удалиться.

— Достаточно? — спокойно поинтересовалась Уварова. — Или добавить?

— Что? — Рита помотала головой.

— Спрашиваю, в уборную перехотелось?

— А, да. Простите, Шурочка.

Уварова опустилась в кресло, которое недавно освободил Зорянов. Фролов прикрыл дверь и остался стоять. В его позе нельзя было заметить ни малейшего напряжения, но практика показывала, что он в любой миг готов к самым активным действиям.

— Ты не слышала моих указаний в эфире? — напрямую спросила Уварова.

— Слышала.

— И что?

— Но он так интересно рассказывал! И настолько аргументировано! Шурочка, я уверена, вам надо отменить мораторий. Вы же можете, это все знают! Вы прогрессивный человек, вы женщина! Необходимо срочно отменить этот мораторий!

— Ясно. Саша, осмотри ее. Хотя, лучше ее не бередить пока.

— Вы обо мне, Шурочка? — Рита удивленно округлила глаза. — Вы же прогрессивный человек!

— Надо у нее кровь взять на анализ. — Фролов шагнул вперед, присел на корточки и внимательно осмотрел пол. — Дротика вроде нет. А раз так, значит, применена была не доморощенная плевалка с баллончиком от сифона. Я думаю, Зорянова кто-то снабдил вживляемым химическим микромодулем, вроде американского SM-19. Его мы не найдем, он миниатюрный, и рассасывается под кожей. Собственно, это не контейнер с препаратом, а сам препарат. Так что доказательств мы никаких не получим, кроме ранки с комариный укус и изменения химического состава крови. Штука из арсенала спецслужб, в гражданском обращении ее нет. Выстреливается из миниатюрного, самонаводящегося на тепло, устройства. Скорее всего, оно было вшито в воротник пиджака.

— Да, он его поправлял, — вспомнила Уварова. — Нам тут делать больше нечего. Верни охранников и вызывай врачей.

Глава 5. В которой Зорянов выходит сухим из воды, благодаря чему вспоминает о боге и совести

Когда двери лифта открылись на первом этаже, а улыбчивая Машенька пожелала всего хорошего, самым трудным для Зорянова оказалось не броситься бегом к выходу из башни «Консорциума». Всю волю ему пришлось напрячь, все самообладание, чтобы не сделать подозрительно широких шагов на этом пути. С такой же наигранной непринужденностью, по молодости и по бедности, он пару раз покидал ресторан, приложив к счету рекламный флаер вместо купюры. Там тоже надо было не вызвать подозрения официанта, но смыться как можно быстрее, пока тот не откроет папочку и не увидит подлога.

Журналисту казалось, что с ним просто играют, что его уже во всем уличили, но дают ощутить сладкий вкус безнаказанности, причем только затем, чтобы острее почувствовать потом горечь пленения. А выход так близко! И, кажется, что до него добраться не составит труда. Но по спине холодный пот течет от одной мысли, что суровый голос охранника за стойкой в холле вот-вот окликнет, мол, постой, уважаемый, не спеши.

Но никто Зорянова не окликнул. Широкие стеклянные двери бесшумно разошлись в стороны и выпустили напуганного журналиста под хмурое московское небо. Затем услужливо закрылись за спиной.

Шаг, второй, третий. Еще несколько секунд Зорянов ожидал подвоха, но, спустившись по широкой лестнице к фонтанам, понял, что проскочил. Вокруг были люди, как всегда в этом парке, с утра до позднего вечера. При всей огромной власти, какой обладала Уварова, при всем ее астрономическом состоянии, не тот у нее имидж в стране, чтобы она могла отдать приказ о публичном задержании представителя прессы силами службы безопасность корпорации. Поэтому, не смотря на припаркованную у бульвара машину с водителем, Зорянов решил прогуляться пешочком по людному месту и постараться именно в таком непринужденном, не привлекающем внимания, режиме убраться подальше от башни «Консорциума».

В любом случае радоваться было рано. Хотя бы потому, что Уварова обладала широким арсеналом средств, связей и, что называется, недокументированными возможностями. Она была избавлена от необходимости выпускать по следу Зорянова собственных оперативников. Ей достаточно было позвонить своим прикормышам в главном управлении МВД, чтобы открыть сезон охоты. Это могло обернуться бедой, так как любое административное нарушение, даже брошенная мимо урны бумажка или переход улицы в неположенном месте, привели бы к вполне законному задержанию силами правопорядка, со всеми вытекающими из этого последствиями.

А там уже включится стандартная, судя по сообщениям в прессе, полицейская мясорубка российского, точнее даже еще советского производства. С подбрасыванием наркотиков, выбиванием показаний и пристегиванием наручниками к батарее. И Зорянова нисколько не успокаивал тот факт, что часть этих злоупотреблений выявлена, а их виновники уволены из МВД и преданы суду. В полицейских участках люди как погибали, так и гибнут по сей день. Зорянову совершенно не хотелось поддерживать эту печальную статистику.

Поэтому следовало сразу принять доступные меры безопасности. И успокоиться. Это тоже важно. Раз уж ввязался в такое дело, надо уметь себя контролировать. И доверять не только инстинктам, но и разуму. Разум же, если его послушать, мог избавить от накатившей волны паники.

Дело в том, что никаких активных действий никто в «Консорциуме» не предпримет без прямого приказа Уваровой. А она сейчас просто не в состоянии отдавать приказы. После применения SM-19 человек не способен к связному мышлению около полутора часов. И его неадекватность, при этом, не очень-то бросается в глаза. Особенно, если это глаза подчиненных. Пораженный препаратом, человек становится чуть более агрессивным, нервным, особенно если коснуться внушенных идей. Но после интервью с надоедливым журналистом это, скорее всего, воспримут со стороны Уваровой вполне нормально, и уж точно не сочтут подозрительным. Сама же Уварова сможет внятно свое поведение мотивировать, поскольку все внушенное примет, как свое. А перечить ей вряд ли у кого хватит духу.

Прежде, чем заявиться в башню «Консорциума», Зорянов опробовал SM-19 на себе, чтобы знать все тонкости вызываемого им состояния. Отснял на камеру и тщательно проанализировал. Дело делом, но рисковать шкурой — это одно. А соваться к черту в зубы — совсем другое. Второго Зорянов старался избегать, а потому был склонен к научному подходу в оценке возможных рисков. И этот научный подход теперь эффективно противостоял начавшейся панике.

Нет, пока Уварова не очухается от введенной дозы, можно быть относительно уверенным в собственной безопасности. Да и после этого тоже, ведь Уварова будет уверена в естественности своих мотиваций. Вот когда она, одно за другим, начнет отдавать несвойственные ей распоряжения, тогда кто-то может и догадается о связи столь резкого изменения курса с посещением Зорянова. Вот только доказать ничего уже не получится. Препарат выйдет из организма уже к вечеру, сама капсула рассасывается под кожей, а крошечная ранка, диаметром с человеческий волос, точно не сможет служить веским доказательством нейротропной атаки.

И все концы в воду. Совсем не дурак этот таинственный мистер Откин, раз придумал столь изящный план. Теперь бы остаток гонорара с него получить, и можно будет зажить по-человечески, где-нибудь во Франции, а не в этой промерзшей, насквозь продажной, проворовашейся, дикой стране, где власть, накрученная такими, как Уварова, способна на любые преступления против личности. Ради, как они выражаются, «всеобщего блага».

Жаль, что после цунами, накрывшего Нидерланды, в Европе будет пока не особо комфортно. Но когда все восстановят, лучше всего как раз в Нидерланды податься. Там свобода личности — базис права. Там даже легкие наркотики продают в кофейнях совершенно законно, и дают возможность употреблять их прямо на улицах. И никак у них от этого «всеобщее благо» не страдает. А вот у нас от водки еще как страдает. И ничего. Продают. Потому что выгодно. Потому что на самом деле и на всеобщее благо, и на здоровье нации всем наплевать. Не плевать тут всем только на собственный карман.

Зорянов тоже пошел на колоссальный риск именно за деньги. Но сам он понимал, что не ради них. В его случае финансы были только инструментом претворения в жизнь идеи. Идеи навсегда покинуть эту богом проклятую страну.

Конечно, перебраться в Европу Зорянов мог и без посторонней помощи. Его нельзя было назвать человеком бедным, он состоял на приличной должности в более чем приличной газете, а потому на хороший автомобиль, квартиру и разбодяженный кокаин у него хватало всегда. Но никогда не отпускала мысль, что кокаин непременно разбодяжен, из окна квартиры не видно ничего, радующего глаз, а на машине некуда ехать, кроме как на дачу в ста километрах от МКАД, убивая нежную японскую подвеску на дырявом, как сыр, асфальте.

Зорянов раза три уже порывался переехать и в Париж, и в Нидерланды. Но, находясь там, он понимал прекрасно, что Париж, к примеру, не будет Парижем его мечты, если жить в нем, как большинство парижан. Уж если улепетывать, то в таком финансовом состоянии, которое до конца жизни избавит от необходимости ходить на работу или думать о пенсии.

Так что покидать надоевшую родину исключительно на честно нажитые сбережения Зорянов не собирался. Никто из знакомых не назвал бы его склонным к авантюрам, но ради идеи на что только не пойдешь. Вот он и пошел, а теперь, стараясь выглядеть как можно расслабленнее, удирал от башни «Консорциума», невольно ускоряя шаг.

Его не покидало ощущение, что все в нем видят теперь нагадившего под диваном кота. Хотя и понимал умом, что никто из прохожих ни о чем не подозревает. Просто сам Зорянов себя так ощущал — нагадившим под диван котом, а потому экстраполировал голос собственной совести на окружающих. Но сейчас не об этом надо думать, а о безопасности.

В первую очередь, избавиться от улик. Самой главной из них, безусловно, являлось миниатюрное устройство для отстрела микрокапсул с препаратом.

Как можно естественнее, чтобы не привлекать внимания, Зорянов извлек заколотый за отворот пиджака миниатюрный пневматический стволик миллиметрового калибра. Первой мыслью было отправить компрометирующий предмет в ближайшую урну, но Зорянов вовремя одумался. За ним ведь могли следить. Не потому даже, что уличили в чем-то, а просто в штатном режиме выяснить, куда журналист отправится после встречи с главой «Консорциума», с кем встретится, и все такое.

Ходили слухи, почти сверхъестественные, о начальнике службы безопасности «Консорциума». Говорили, что он некогда владел колоссальной рекламной империей, имел состояние в несколько миллиардов долларов, затем добровольно отказался от всего в пользу какого-то случайного чиновника, оставив себе лишь необходимое. А до того, вроде бы, воевал в нескольких горячих точках в качестве снайпера. Был ранен, уволился, а еще раньше жил вроде бы в Крыму, где влип в какую-то криминальную историю. Отец Уваровой помог ему выпутаться, и теперь начальник службы безопасности предан его дочери, как собака. Говорили, что он готов буквально глотку за нее разорвать любому. Но никто не мог похвастаться, что видел его живьем. Даже мистер Откин, с его связями в западных спецслужбах, не сумел раздобыть его фотографию. Одно было точно известно, что фамилия его — Фролов. Эта информация просочилась за стены «Консорциума» после ухода со службы кого-то из рядовых охранников. Так же, Зорянов это лично проверил, в конце девяностых некто Александр Фролов действительно занимал место в списке Форбс.

Так же говорили, что Фролов специалист экстра класса, он мог дать указание оперативникам не только проследить за Зоряновым, но и подобрать все, что он бросит. Эта опасность показалась настолько реальной, что он зажал миниатюрное устройство между пальцами, не зная, что делать дальше. Он украдкой покосился через плечо, хотя осознавал, что непрофессиональным взглядом не сможет выявить в толпе опытного специалиста по наружному наблюдению. Необходимо было держать себя в руках и не вызывать ненужных подозрений.

Решение пришло быстро и оказалось очень простым. Зорянов просто разжал пальцы, незаметно выпустив из руки тонкую иглу стволика. Она лишь на миг тускло блеснула под хмурым небом, и бесшумно упала на асфальтированную дорожку бульвара. К сожалению, улику нельзя было растоптать самому, не останавливаясь и не привлекая внимания. Но Зорянов был уверен, что уже через несколько секунд с этим справится кто-то из случайных прохожих, учитывая число людей в парке. Стоит хоть раз наступить на хрупкое устройство, от него мало что останется.

— Он бросил стволик! — сообщил через гарнитуру шедший следом оперативник Фролова.

— Принял, прикрою! — ответил в эфире другой, вальяжно рассевшийся на парковой лавочке.

Стоило Зорянову удалиться всего шагов на пять, как один из людей Фролова остановился точно на том месте, где журналист избавился от улики. Прохожие оказались вынуждены обходить точку сброса и уже не могли повредить вещественное доказательство, банально на него наступив.

Сам Зорянов, боясь обернуться, продолжал двигаться по Бульварному кольцу прочь от башни «Консорциума». Вскоре он удалился настолько, что сам бы не смог сказать, где точно бросил улику.

Второй оперативник не спеша поднялся со скамейки и спросил у первого сигарету. Тот достал из кармана ветровки пачку, но, словно по неосторожности, уронил ее. Пришлось присесть и поднять, а вместе с ней и совершенно неповрежденный стволик спецсредства SM-19.

Угостив напарника сигаретой, оперативник незаметным движением сунул улику в пачку и, небрежно поигрывая ей, двинулся по бульвару обратно к башне «Консорциума».

— Сорок второй третьему! — негромко произнес он, включив микрофон гарнитуры. — Все прошло удачно. Стволик у меня. Неповрежденный.

— Принял, — ответил Фролов, наблюдя на мониторе за схемой и порядком расположения постов наружного наблюдения. — Давай на базу, сорок второй. Сорок седьмой, продолжайте наблюдение. При необходимости подключайте автомобильную поддержку. Постарайтесь заснять, с кем объект будет встречаться.

По мнению Фролова Зорянов ну никак не был похож на прожженного профессионала разведки, а потому просто обязан был делать стандартные для дилетанта ошибки и глупости. На это можно было рассчитывать, и к этому точно нужно быть готовым. Просто чтобы не упускать возможность, которая сама идет в руки.

Избавившись от главной улики, Зорянов задумался, как решить вопрос с другими, менее компрометирующими, но все же не безопасными «шпионскими штучками». По российским законам даже просто иметь при себе сверхминиатюрную камеру американского производства — уже преступление. А с учетом того, кто и в каком состоянии запечатлен на записи, так и вовсе.

В то же время, от самой записи избавляться никак нельзя, ведь именно за нее предстояло получить гонорар. А вот камеру необходимо скинуть, так как она запросто может стать фундаментом для обвинений, если что-то пойдет не так.

К счастью, возможность избавиться от этого спецсредства была заложена в самой его конструкции. Достаточно установить беспроводное соединение между камерой и смартфоном, на него можно слить запись достаточно быстро. На самом деле, программное обеспечение камеры позволяло вести запись сразу в память сматрфона, но Откин запретил использовать эту функцию. Он боялся, что охрана «Консорциума» изымет мобильник еще до начала интервью, а поменять настройки камеры уже не будет возможности.

Из-за этого запись пока хранилась на чипе камеры, и ее, замаскированную под пуговицу, нельзя просто оторвать и бросить на проезжую часть под колеса автомобилей.

Впрочем, доставать из кармана смартфон все равно необходимо, чтобы связаться с водителем и сообщить, куда надо подъехать.

Нажав иконку вызова, Зорянов приложил аппарат к уху, опасаясь использовать громкую связь.

— Толик? — произнес он. — Я не могу к тебе подойти. Нет, все в порядке, мне нужно было успокоиться, пройтись пешком. Давай, двигай к ближайшему перекрестку, сразу за ним я подсяду. А тебе лучше такси вызвать, я тебя до редакции подбросить не смогу. У меня еще одна важная встреча.

Закончив разговор, Зорянов не сунул смартфон в карман, а запустил на нем предварительно установленную программу управления камерой. Приложение само установило связь со спецсредством и начало перемещение файла записи в память смартфона. Когда процесс завершился, программа за несколько секунд изменила и параметры полученных данных, и собственный код, превратившись в безобидную игру «Доведи девушку до оргазма». Появившаяся игровая заставка стала сигналом, что от камеры можно избавиться. Мистер Откин просил этого не делать, но идет он в задницу со своими рекомендациями. Собственная шкура дороже.

Уже у самого перекрестка Зорянов рывком выдрал одну из пуговиц и швырнул ее под колеса проехавшего мимо фургона. На душе сразу стало легче, а страх начал постепенно сменяться эйфорией, какая наступает обычно после самых экстремальных приключений.

Зорянов вспомнил, как Толик с Серегой уговорили его прыгнуть с моста на тарзанке. И как после приземления он хохотал, не в силах остановиться и без умолку рассказывал друзьям о пережитых им ощущениях. Потом он узнал, что так проявляется выброс в кровь большого количества эндорфина, почти не отличающегося по структуре от морфия. И вот теперь состояние было очень похожим. Эйфория накатывала и овладевала всем его существом.

На переходе зажегся зеленый для пешеходов. Машины затормозили, выстроившись в три ряда, и среди них Зорянов заметил свой черный «Лексус», за рулем которого сидел Толик. Зорянов не стал ждать, когда поток автомобилей снова тронется, а спешно пересек проезжую часть, открыл дверцу и сел на переднее пассажирское кресло раньше, чем Толик был вынужден нажать на газ, чтобы не мешать другим.

— Ну, как? — сходу полюбопытствовал он.

— Отлично, — без всякой охоты ответил Зорянов. — Дала интервью в развернутом виде. Но ты можешь расслабиться и губу не раскатывать. Ничего из этого материала в газету не попадет.

— Даже выжимки? С твоего согласия и с твоей редактурой? Илья, ты вообще прикидываешь, сколько шеф нам вывалит за эксклюзивное интервью с Уваровой?

— Это для частного заказчика. И он отвалит за него, поверь, больше раз в сто. Я с тобой по-честному поделюсь. Что еще?

— Не верный у тебя подход, Илья, — вздохнул Толик, поворачивая на Садовое. — Вот по-дружески. Знаешь поговорку, что ласковое дитя двух маток сосет? Вот, при правильном подходе можно срубить и там, и сям.

— Толик, мы в России живем, — возразил Зорянов. — И у нас такие реалии, что ласковое дитя тут просто сосет. У всех подряд. Причем бесплатно. Так что я рисковать не буду, а подойду к вопросу жестко. Обещал, сделал.

— Честным решил стать? — Толик усмехнулся. — Это тоже не для российской действительности.

— Не честным, а богатым, здоровым и живым, — спокойно ответил Зорянов. — За счет чего и намерен вырваться из упомянутых тобой российских реалий.

Толик фыркнул, но дальше спорить не стал. Они договорились, что доедут вместе до Театральной, там Толик выйдет, а Зорянов отправится на встречу с заказчиком.

Пересев за руль своего «Лексуса» и оставшись, наконец, один, Зорянов позволил себе расслабиться. Пока вел Толик, приходилось время от времени поглядывать в боковое зеркало, пытаясь убедиться, что нет хвоста. Ни одна из машин позади не ехала так долго, чтобы вызвать хоть какие-то подозрения. Все шло по плану, и даже лучше. Оставалось только добраться до улицы Баррикадной, где была назначена встреча с мистером Откиным. И хотя до нее оставалось более четырех часов, Зорянов не собирался заезжать ни домой, ни в редакцию. Первое предполагало бы значительный крюк, который, с учетом московских пробок, мог закончиться опозданием, второе обеспечило бы массу ненужных и неудобных вопросов со стороны шефа, которому Толик мог запросто слить информацию.

Зорянов воспользовался услугами приятеля исключительно из трусости, и прекрасно отдавал себе в этом отчет. Никакой реальной необходимости во втором водителе не было, но идти на дело одному было очень уж страшно. Просто страшно, и все. Без намека на рациональное объяснение. Точно как в детстве, когда в темный подвал одному не сунуться, а вот с приятелем — без проблем. Но даже понимая истинную мотивацию, Зорянов не в силах оказался ее побороть. Его не остановила ни опасность информационной утечки, ни риск для самого Толика.

Теперь Зорянову было стыдно, как всегда, когда приходилось идти против голоса совести. Но и слушать его тоже казалось немыслимым. Если ему во всем следовать, то о шикарной жизни во Франции или Нидерландах можно даже не думать. Ни о чем тогда можно не думать, а останется только пойти на завод и устроиться слесарем. Там с чистой совестью прожить можно до самой пенсии, если не воровать гайки и не продавать их потом на блошином рынке.

Не раз и не два Зорянов задумывался, зачем вообще человеку дана совесть, если она не ведет к повышению эффективности, если ничего не приносит она, кроме вот таких угрызений. Он и в церковь ходил с этим вопросом, но ответ не удовлетворил, только сомнения вызвал, и новые вопросы. Батюшка тогда ответил, что совесть — это данный богом компас, уводящий от действительно опасных деяний. От тех, которые приводят не к травмам тела, а к повреждениям главного человеческого скелета — его души.

Зорянов считал себя человеком глубоко православным, но не смог принять этот, данный отцом Георгием, ответ. Его принятию мешала наблюдаемая действительность, в которой успеха можно добиться исключительно вопреки совести, а не благодаря ей. Даже сами священники, большинство из которых разъезжает на еще более дорогих, чем у Зорянова, авто, не могут руководствоваться совестью. Иначе бы они на таких машинах не ездили. Наличие такой машины с чем угодно совместимо, но не с чистой совестью. И получалось, что все врут, включая священников. Есть какой-то секрет, некая тайна, как поступать правильно, но никто не выдает ее непосвященным. Приходится нащупывать путь самому, набивая синяки.

На самом деле у Зорянова уже давно возникло подозрение, в чем именно состоит этот великий и страшный секрет. По крайней мере, все, включая священников, вели себя так, словно нет в этом мире ни души, ни бога, ни рая, ни ада. Словно нет никаких посмертных мучений или блаженств, а все мучения и наслаждения существуют только в этой, причем единственной, жизни. Иначе, зачем те же священники стремятся к роскоши и богатству? Они на словах провозглашают это пустым и опасным, но на деле ездят на «Майбахах», а не на бюджетных хэч-бэках. Или вот патриарх. Зорянов до глубины души поразился, что глава церкви больше верит в материальную и научную силу брони своего автомобиля, чем в духовную силу защиты господней. А если не верят они, приближенные к таинствам больше других, то как остальным верить?

Выходит, что на бога надейся, а сам не плошай. Но если так, то при чем тут вообще тогда бог? Если под взглядом его всевидящим совершенно спокойно ходят насильники и убийцы, процветают обирающие народ банкиры и разворовавшие страну олигархи? Если вообще добивается успеха в этой жизни лишь тот, кто впрямую нарушает заповеди господни? Жирные чревоугодники, геи, лгуны. Почему в древности бог не пожалел ни детей, ни женщин содомских, а Москва стоит себе и стоит, хотя давно уже должна была переполнить чашу божьего терпения?

Все эти противоречия смущали Зорянова, заставляли задуматься и даже толкали на эксперименты, но не уменьшали веру в бога. Просто чем дальше, тем больше крепло подозрение, что виной всему не отсутствие бога, а банальный, идущий от людей обман. Бог любит всех и хочет всех видеть счастливыми, удовлетворенными и богатыми. Но те, кто уже богат, не хотят ни с кем делиться, а потому лгут, призывают к отказу от всего инстинктивно или рационально приятного, от всех радостей этой жизни в пользу мифического загробного блаженства. Зорянов в это, может быть, и поверил, если бы на деле все эти пророки не поступали прямо противоположным образом. Говорили одно, делали другое. За единичными исключениями.

В конце концов Илья пришел к выводу, что настоящий бог карает как раз за лень и бедность, за неумение воспользоваться дарами господними, за отказ от них. А помогает он тем, кто стремится наполнить жизнь радостью и наслаждением. И тем, кто, подобно ему самому, наказывает глупых, бездарных, необразованных, неумелых, наивных. Тех, в общем, кого принято называть лохами. Так как деяниями своими лохи позорят имя человека, созданного по образу и подобию, а потому предали не только себя, но и самого бога. Значит, в отношении лохов не может быть угрызений совести. Совесть не ради лохов создавалась. Совесть предполагает всех людей равными, а потому и бунтует в случае обмана. Но люди не равны. Ибо всех создал бог, но дьявол часть из них сбил с пути истинного, обманом и искушением превратил в лохов. Они, лохи, есть порождение тьмы, а потому богопротивны и подлежат наказанию истиной. Именно истиной, а не чем-то другим. Для их же спасения их надо, что называется, развести и именно этим показать, на чьей стороне бог.

Зорянов вспомнил, как сам был лохом. Верил в царствие небесное и прочую чушь, выдуманную священниками ради выявления лохов и их последующего спасения. Но в какой-то момент Илья заподозрил, что слова для лохов, а деяния служителей господа для подражания. Именно потому у церковников речи так расходятся с делом. Это фильтр. Фильтр против лохов. Ибо только ищущие обретут.

Когда это возникло у Зорянова в виде подозрений, которые он начал активно проверять на практике, жизнь начала стремительно меняться к лучшему. Появилась перспективная работа, карьера, деньги, уважение и даже некоторая доля власти. А с появлением мистера Откина, еще и надежда. И надо теперь не о совести думать, а решительно действовать, чтобы ничего не профукать.

Пробка на радиальном проспекте была чудовищной, еле тянулась. Зорянов порадовался, что не стал никуда заезжать. Лучше уж пару часов провести в ресторане, где назначена встреча, чем опоздать на нее.

Глава 6. В которой Александр Фролов вспоминает собственный опыт столкновения с необъяснимым, а затем получает подтверждение опасений

Фролов любил часами сидеть в полутемном наблюдательном пункте, рассеянно глядя на мониторы, ничего на них особенного не видя, а просто размышляя о чем-то своем. К операторам, работающим за пультами, он настолько привык, что они ему не мешали и ни от чего не отвлекали, если не случалось чего-то экстраординарного, как вчера вечером, например.

Мысль о странном человеке в черной шляпе не желала покидать голову, возвращаясь снова и снова. Кто он? На кого работает? Связано его появление с сегодняшней атакой на Уварову? Не было никаких точных данных, одни догадки и предположения. Даже в боевых условиях от разведки можно дождаться каких-то подтвержденных и проверенных фактов. А тут — ничего. Полный ноль. Единственная зацепка, способная вытянуть нить логики из общего клубка перепутанных домыслов — это Зорянов. В настоящий момент его «Лексус», как щепка в густых и медленных сточных водах, продвигался по Тверской от Бульварного кольца к Садовому. Это нельзя было ускорить никак. С этим можно только смириться, включить терпение на полную мощность и ждать известий от оперативников, надеяться, что Зорянов все же с кем-то встретится и кого-то проявит, а не пропадет на ровном месте, как это проделал Черная Шляпа у пяти наблюдателей на глазах.

И не мог Фролов при этом не думать о собственных странных снах, которые и не снами оказались вовсе, а самыми настоящими перемещениями в другой мир, чуждый и опасный. Именно перемещения в этот мир некогда принесли Фролову сказочное богатство, а затем они же надоумили от всего отказаться. Ну, к примеру, как со стороны могла выглядеть ситуация, когда Фролов, разогнавшись на своем тюнингованном «Жигуленке», на полном ходу врезался в стену, но не расплющился, а переместился в Сферу Взаимодействия через найденный Алисой портал? Со стороны это выглядело как исчезновение в доли секунды. Это выглядело так же, как в случае с Черной Шляпой. Был человек, и пропал.

То, что Черная Шляпа пропал не сразу, а некоторое время уходил от преследования, укрепило Фролова в предположении, что дело именно в портале. Черная Шляпа знал, где в данный момент расположена дыра между мирами, к ней стремился и через нее ушел. Алиса говорила, что портал постоянно перемещается. Причем, сам Фролов тоже проехал через дыру на Бульварном Кольце, недалеко от дома-музея Горького. Так что связь хоть и не была явной, но допущение такое напрашивалось. Вот только Алиса находила портал при помощи специального прибора, эфирного детектора, напоминавшего окуляры ночного видения для танкистов, а у Черной Шляпы ничего подобного не было. Но это мало о чем говорило. Сам Фролов знал несколько разных способов попасть в Сферу Взаимодействия вообще без всяких порталов, и несколько из них использовал лично. Так что волей неволей вспомнился шум вечного ливня Сферы Взаимодействия, а звук этот не сулил ничего хорошего. Если Черная Шляпа действительно является частью той давней истории, то ухо надо держать востро. Это пострашнее любой иностранной разведки.

Чем больше времени проходило, тем сильнее хмурился Фролов. Он даже решил, что надо бы найти или Алису, или Дьякона, знавших о Сфере Взаимодействия больше него, но это вряд ли получится провернуть быстро, ввиду необычности самих персонажей.

Фролов все сильнее ощущал, как сгущается обстановка, тяжелая, нехорошая. Сгущается не вокруг него, на это бы он наплевал, а сгущается вокруг Уваровой и «Консорциума». Впервые за долгие годы Фролов ощущал бессилие перед надвигающимися событиями. Не потому, что не хватало возможностей, нет, их как раз было предостаточно. Не хватало информации, не хватало верных союзников. Хотя, в Москве живет Гром, на него, в случае чего, тоже можно будет рассчитывать. Но больше всего не хватало уверенности.

Уварова высоко оценивала работу службы безопасности, но Фролов смотрел на это куда критичнее. Он понимал, что вместе с растущим весом и влиянием «Консорциума», проблем будет прибавляться. И он, Фролов, не имеет ни малейшего права делать хоть что-то спустя рукава. Не из-за денег, конечно, и не ради карьерного роса. Просто защита Уваровой от любых бед воспринималась им не как банальный служебный долг, а скорее как нечто вроде рыцарского обета. В последнее же время, особенно после введения моратория на реликт, все заметнее и заметнее становилось внешнее давление на Уварову. И общественное, и политическое и, как ни странно, даже религиозное. Обычно церковь все новое воспринимает со здоровой долей опаски, а тут прямо наоборот. Словно в пику официальному Ватикану, который не посчитал возможным признать реликторную энергетику полностью безопасной. Плохо, что в данном случае это тысячелетнее противостояние пошло не на пользу Уваровой.

Фролов много раз замечал, что она старается держаться бодро, на провокации не реагировать, работать в обычном режиме и решать возникающие проблемы легитимными методами. Переговорами, внедрением перспективных технологий, лоббированием в политике, наконец. Все это правильно, все это эффективно было, но, по мнению Фролова, только до вчерашнего вечера, до появления в парке странного незнакомца. Он представлял уж точно не интересы кого-то из противников внутри страны. А утром Зорянов еще больше подлил масла в огонь. За ним тоже стоит внешний враг, это ясно.

Наиболее вероятно, что этот могущественный противник на поверку окажется международной корпорацией «Реликт Корпорейшн». И если так, если в игру вступила очень тяжелая артиллерия, то и методы противодействия тоже придется менять с сугубо мирных, на откровенно силовые. А как иначе? Им дай волю, они и танки в Москву введут!

А тут еще Черная Шляпа и, возможно, Сфера Взаимодействия. Если «Реликт Корпорейшн» как-то дотянулась до странного чужого мира, воздействие в котором крепко сказывается на происходящем реальности, то это сильно все усложнит. Впрочем, на этом поле Фролов дважды выигрывал, и тут как раз его уверенность слабину не давала.

Какие именно силовые действия годятся против такого колосса, как «Реликт Корпорейшн», Фролов пока не знал. Но лишь оттого, что еще не размышлял над этим всерьез. Тучи ходили вокруг да около, но гроза еще ни разу не сверкала непосредственно над головой Уваровой. И вот она сверкнула. И не стоило строить иллюзию, что сверкнула в последний раз.

Беда в том, что «Реликт Корпорейшн» уже так крепко встала на ноги, как с экономической, так и с политической точки зрения, что легко выдержит любую лобовую атаку и без труда сомнет столь же лобовую оборону. Тут нужна была некая хитрость, Фролов быстро пришел к этому выводу. Но хитрость именно силового характера, которая крепко ударит по протянутым в сторону России жадным пальцам западных промышленников. Чтобы не ойкнули, не стали искать другие подходы, а чтобы отшатнулись в ужасе, сами забыли бы смотреть в эту сторону и детям своим бы завещали сюда не смотреть.

Если применить всю силу «Консорциума», то в таком порядке можно было бы потягаться с «Реликт Корпорейшн». Но Уварова никогда не пойдет на это. Не из страха. Из-за принципов. И Фролов эти принципы уважал. Вот только нельзя, чтобы они довели до беды.

Благо, у Фролова, как у начальника службы безопасности, были в этом плане не только средства, но и целый спектр возможностей по их применению. И, в дополнение ко всему Уварова открытым текстом позволила применять любые средства для выяснения, куда ведут запутанные корни возникшей вчера проблемы.

На пульте одного из операторов вспыхнул алым светом индикатор входящего внутреннего вызова.

— Вас хочет слышать Соломон Викторович, — наблюдатель переключил сигнал на скрытую гарнитуру Фролова.

— Да, Соломон Викторович, — отозвался тот. — Хорошо. Подойду, конечно!

В отличие от заоблачного офиса Уваровой, вотчина Соломона Крачека, одного из наиболее умудренных опытом сотрудников корпорации, располагалась глубоко под землей и за глаза называлась «ад». Не только, кстати, ввиду такого заглубленного размещения, но и по ряду других причин. Причем, особо весомых, было две. Первая — внешность самого Соломона Крачека давала отсылку ко всем образам искусителя сразу. Куцая бороденка, насмешливый, но поразительно волевой взгляд, криво посаженный нос и чуть выпирающий подбородок, копна густых, непослушных и отлично сохранившихся, не смотря на возраст, волос, заплетенная позади в косу, наподобие индейских — все это делало внешность начальника научного отдела не просто достаточно яркой, но и намекающей на запах серы и бездонность преисподней. Причем коса на затылке Крачека никогда не выглядела опрятной, из нее во все стороны торчали пучки волос, а над ушами образовывались многочисленные непослушные локоны, из которых, казалось, вот-вот рожки появятся. Ко внешности добавлялась склонность к черному юмору и неподражаемая манера, ни с того ни с сего, переходить на дребезжащий голосовой тембр, каким говорят, порой, пираты в кино. А потом хихикать над собственными, шуточками, зачастую, далеко не смешными.

Второй причиной закрепившегося за подземельем названия, являлись «котлы». Именно так называли сотрудники научного отдела сложно ограненные бронированные корпуса реликторов от «Реликт Корпорейшн».

Конечно, реликторы не были единственным объектом изучения для Крачека и его отдела. Они не были даже основным направлением. Но с ними, время от времени, ковырялись, раз за разом пытаясь понять принцип действия столь простого, но совершенно неповторяемого устройства. Кроме того, из реликторов доставали чистый реликт по уникальной технологии, разработанной лично Крачеком. Доставали тоже для изучения. И вот это изучение оказалось все же несколько более успешным, чем попытка понять принцип действия самих реликторов. За обладание не только научной, но и инженерной смекалкой, Крачека прозвали еще и мистером Q, в честь одноименного героя фильмов о Бонде. На это прозвище он не обжался, даже гордился им.

Вскоре лифт доставил Фролова в самый «ад», на глубину в триста метров ниже основного уровня грунта. Двери медленно расползлись в стороны, открыв взору самый настоящий подземный город. Это было нечто вроде огромной полусферической пещеры со сводчатым потолком высотой восемьдесят метров и диаметром на уровне пола более километра. Пещера, конечно, имела рукотворную природу, ее рассекали кварталы зданий, порой этажей по десять, по ней пролегали приподнятые над грунтом подвесные пути для электрических вагонеток, дороги для грузовиков, многоленточные движущиеся тротуары для сотрудников и узкие дорожки для скоростных электромобилей, на которых передвигались менеджеры. Под сводами вырубленного в грунте пространства стоял мерный, хотя и негромкий гул.

Ровные, как под линейку расчерченные, кварталы состояли из белоснежных административных корпусов, расположенных ближе к лифтовой шахте, ангаров, лабораторных комплексов и даже из двух небольших скверов, в одном из которых был устроен фонтан с бассейном.

Ничем этим удивить Фролова было невозможно, он бывал в «аду» достаточно часто. Но все равно размер и инженерное совершенство научного отдела вызывали невольное уважение как к гению создателей, так и к финансовой мощи «Консорциума». Для постижения масштаба постройки достаточно было осознать, что наивысшая точка потолка залегала намного глубже самой глубокой точки московского метрополитена. Одна из линий, имеющая станцию на Чистых Прудах, проходила сейчас в точности на половине расстояния от лифтовой шахты до границы владений Крачека.

Покинув кабину лифта, Фролов сразу связался с мистером Q, властелином подземного царства.

— Соломон Викторович, я прибыл, — сообщил Фролов. — Вы где?

— Саша, я в нашем «автоцентре». Не забыл еще туда дорогу?

— С вами забудешь! — Фролов усмехнулся. — Каждый месяц к вам в гости!

— Не нравится наш «ад»?

— В сравнении с моим «гнездом» это рай, а не ад. Парки, бассейны, красивые девушки.

— Нет, Саша, рай у вас, за облаками. Давай, я тебя жду.

Автомастерской жители «ада» в шутку называли лабораторный комплекс для изъятия рекликторов из конфискованных автомобилей, незаконно используемых в России вопреки мораторию. Впрочем, комплекс и выглядел как автомобильная мастерская или, скорее, как пункт прохождения технического осмотра транспортных средств. На бетонном полу внутри легкого ангара были воздвигнуты три гидравлических подъемника для автомобилей разной массы, у стен высились стеллажи для слесарного инструмента, а само помещение делилось на функциональные сегменты легкими перегородками из гипсокартона и прозрачными акриловыми экранами, на которых маркером были нарисованы разноцветные схемы. За ними виднелись металлические столы, верстаки и станки разной степени сложности, под потолком тянулись толстые лианы проводов, соединявшие разные модули измерительной аппаратуры. В центре лаборатории возвышался на полметра над полом массивный стенд испытания мощности.

Когда Фролов, чуть пригнувшись, проскользнул под роллерными воротами и оказался в ангаре лаборатории, там находилась всего одна машина — красный «Феррари», водруженный на стенд испытания мощности. У его подножия с задумчивым видом стоял Крачек и пощипывал бородку на выступающем, как у Мефистофеля, подбородке. У стойки с приборами суетились, подключая кабели, двое молодых лаборантов. Только халаты на них были не белыми, как на Крачеке, а черными, как у слесарей на заводе.

— О, Саша! — Крачек услышал шаги и отвлекся от мыслей. — Глянь, какая красавица.

Он показал на стенд.

— Уже и спорткары начали на реликт переводить? — Фролов хмыкнул.

— Да, я тоже поначалу удивился. Но при такой мощности и крутящем моменте, какие выдала эта лошадка, если в столб въедешь, то уже не отличить будет, где лицо, а где жопа. Даже специалисты не отличат!

Последнюю фразу Крачек произнес тем самым хриплым «пиратским» голосом, которым имел обыкновение делать акцент на своих шуточках. И тут же хохотнул в присущей ему сатанинской манере.

Фролов тоже фыркнул. Из вежливости.