Бесплатный фрагмент - Тройная спираль

Предисловие

«Ибо возмездие за грех — смерть,

а дар Божий — жизнь вечная…»

Послание к Римлянам 6:23

Часть первая

Глава первая. Воскресение

В конце темного длинного коридора появился тонкий силуэт, похожий на песочные часы. Стремительно приближаясь к освещенному дневным светом выходу, очертание сформировалось в стройную женскую фигуру с растрепанной шевелюрой. Дверь, разделявшая тусклые больничные лабиринты и пространную уличную аллею, отворилась — и юное создание вынырнуло на свет.

Вдохнув свежий, немного прохладный осенний воздух, бледное лицо девушки слегка оживилось — то ли от бодрящего ветерка, то ли от нахлынувших мыслей. Со стороны казалось, что девушка совсем не замечает живописный осенний пейзаж и опавшие разноцветные листья, ее взгляд рассеянно блуждал вокруг.

— Ева, ты приехала! В этот раз тебе не удалось так просто от меня скрыться! — сродни внезапно появившейся молнии среди белого дня прозвучал звонкий женский голос.

— Ах, Шарлотта, я так рада! Перестань, я вовсе не скрываюсь, — по-доброму ответила девушка.

Шарлотта была крепкой женщиной средних лет с широкими чертами лица, которые придавали ей добродушный вид. Ее внешность говорила о своей хозяйке сама за себя. Не очень часто, но иногда все же случается — природа наделяет людей чертами, которые они действительно заслуживают. Можно сказать, что некоторые из них даже выдают характер своего обладателя, и тот, в свою очередь, становится открытой книгой для окружающих. А иногда природа наделяет людей способностью читать самые разные характеры по чертам лица. Так и Ева достаточно ясно видела добрейшую и бескорыстную душу Шарлотты, искренне симпатизируя любящей медсестре.

— Моя дорогая, я в курсе всех твоих новостей. Какое же это чудо, что ты здорова. Помнишь, я всегда тебе говорила, чтобы ты верила, и что ты не просто так пришла на эту планету с таким ценным именем? Я всегда знала, что все, даже самые неизлечимые, болезни можно победить верой в Бога, жизнь и любовь!

Эти слова напомнили Еве о событиях последних пяти лет. Немного можно насчитать 23-летних девушек с диагнозом «глиобластома» — смертельным приговором для любого возраста. Еще меньше можно встретить людей, победивших это агрессивное заболевание головного мозга. Еве пришлось пройти нелегкий путь к выздоровлению. Но сейчас все то страшное, что ей пришлось пережить, казалось мгновением прошлого. Обычно, когда человек переживает горе, время тянется вечно, а воспоминания о печальных событиях пролетают за доли секунды. С радостными моментами все наоборот. Мы проживаем радость за считанные мгновения, но помним о ней годами… Видимо, так работает режим самозащиты. Тот, кто запустил этот сложный механизм, определенно гений.

Как обычно бывает в таких случаях, болезнь застала девушку нежданно-негаданно. Торжественно получив бакалавра по программе «Культура Италии» в Санкт-Петербургском государственном университете, Ева усердно рассылала резюме в музеи, галереи, библиотеки и учреждения культуры Италии и России. Она мечтала поскорее начать зарабатывать на хлеб своей профессией и, наконец, уйти из турагентства, где трудилась еще со студенческих времен.

Коммерческая, полностью отдаленная от науки и культуры и, по мнению Евы, «абсолютно не интеллектуальная» работа в крупном турагентстве Санкт-Петербурга интересовала ее лишь с финансовой стороны и исключительно на время учебы в университете. Связав себя клятвой, совершенно не прислушиваться к любым доводам коллег и сокурсников про ценность такого рабочего места и в особенности ее заработной платы, девушка усиленно искала работу по своему профилю и по душе.

Однажды, в один из довольно прохладных летних дней, что так свойственны сырому петербургскому климату, Ева сидела возле своего компьютера в просторном, выдержанном в современном стиле офисе. Внезапно она почувствовала прилив жара по всему телу, резкую нехватку воздуха и огромное желание позвать на помощь. Как потом рассказали ей коллеги, она неожиданно для всех вскрикнула и упала на пол. Тело билось в судорожных конвульсиях, глаза закатились наверх и полное отсутствие реакции на происходящее с ее стороны. Так прошел первый приступ, который поначалу врачи приняли за эпилепсию.

Однако медикаментозное лечение, предписанное от эпилепсии, Еве совсем не помогало. Приступы стали случаться все чаще и чаще, что не могло не сказаться и на работе. Михаил Соломонович, руководитель отдела, настоятельно просил Еву заняться своим здоровьем и уйти на длительный больничный до полного выздоровления. Наконец, после энного всестороннего обследования организма, один из докторов, внимательно изучив снимок МРТ головного мозга, поставил тот самый роковой диагноз «глиобластома». Русские специалисты в один голос рекомендовали Еве обратиться к немецким коллегам.

Михаил Соломонович принял близко к сердцу ситуацию Евы Валтасаровой. Он испытывал огромное уважение, да что там, даже восторг к молодой девушке, которая выросла в детском доме и смогла получить образование на бюджетной основе в одном из самых престижных учебных заведений России. Ева усердно трудилась в его отделе на должности помощницы ассистентки руководителя по организации турпоездок в Европу и за несколько лет сумела превзойти не только ее, но и, пожалуй, и его самого.

В глубине души он настолько восторгался личностью молодой девушки, что, сам того не замечая, ставил ее в пример всем и каждому при любой возможности. Особенно болезненно и ревниво к упоминаниям о талантливой сотруднице относились члены семьи Михаила Соломоновича, но он не обращал на это ни малейшего внимания, поскольку в его глазах ни сын, ни дочь не стоили и ноготка Евы. Тем более что он предоставил своим отпрыскам все самое лучшее, но они не оправдали его ожиданий, интересуясь лишь гаджетами и бесконечно требуя новые путешествия.

Михаил Соломонович был и не прочь поощрять путешествия избалованных детей, если бы они хоть каким-то образом касались саморазвития, познания новых культур и традиций. Но его дети путешествовали исключительно ради веселья, шумных вечеринок и только по модным местам, таким как горнолыжный курорт Куршевель, Дубай, Монако, Нью-Йорк.

Твердо решив помочь Еве, Михаил Соломонович сумел достучаться до Всероссийского благотворительного фонда помощи онкобольным. В силу своей деятельности, он обладал многочисленными важными связями и, при случае, воспользовался ими. Фонд полностью взял расходы на лечение Евы в больнице рехтс дер Изар Технического университета города Мюнхена.

Операцию на головном мозге провели в минимально сжатые сроки. После чего продолжили лечение лучевой и химиотерапией. Немецкие врачи были с Евой предельно откровенны, заявляя, что при такой агрессивной форме опухоли, жить ей осталось недолго. Верила ли она тогда, что через несколько лет будет гулять улицами осеннего Мюнхена не как смертельно больная, а как пациентка в стадии устойчивой ремиссии?! События последних пяти лет пролетели необычайно быстро, разделив ее жизнь на «до» смертельного приговора и «после» настоящего чуда — отсутствия раковых клеток.

— Шарлотта, по словам докторов, я действительно полностью здорова, — отбросив мимолетные воспоминания прочь, Ева повернулась к своей добрейшей собеседнице. — Помнишь, ты обещала показать мне местную дискотеку, при условии, что я начну кушать твою отвратительную кашу? Как мне кажется, сейчас самое подходящее для этого время.

— Отлично! Встречаемся сегодня в восемь вечера на Одеонсплаце, — восторженно огласила Шарлотта, — и не забудь надеть мини-юбку, дорогая моя! Твои скромные наряды совсем не в теме, ведь мы идем танцевать в самые популярные заведения этого города. Смотри мне, не подведи, — с напускной серьезностью проговорила медсестра, помахивая при этом указательным пальцем.

— Ох, я постараюсь, конечно… — наморщив лоб в безуспешной попытке вспомнить о наличии коротких платьев в своем гардеробе, хотела уж было начать оправдываться Ева, но Шарлотта не дала ей на то и малейшего шанса.

— Дорогая, мой обед окончился, и я бегу к больным! Не забудь о вечеринке! — быстро поцеловав ошеломленную девушку во вспыхнувшие румянцем восторга горящие щечки, не скрывая радости, повеселевшая Шарлотта побежала к центральному входу в больницу.

Оставшись одна, Ева развернулась и спокойным шагом направилась в сторону своей комнаты, выбрав направление интуитивно, по своему желанию. Ведь идти нужно туда, куда хочется, а не туда, куда якобы надо. «Идти, идти и ничего не бояться» — мысль Макса Фрая, из недавно прочитанной Евой «Книги одиночества».

Глава вторая. Парангон

— Ох, Евка, ну у тебя и новости! Такое может случиться только либо в кино, либо с тобой, — юное, покрытое веснушками симпатичное личико с копной рыжих волос просматривалось с дисплея телефона девушки. Ева, обхватив тонкими пальчиками одной руки современный гаджет, другой удерживая чашку ароматного черного кофе, достаточно живо обсуждала события последних дней, сидя за завтраком с Rosinenschnecken в кафетерии больницы. Rosinenschnecken, что в дословном переводе на русский означает «улитка с изюмом», стал любимым завтраком девушки во время ее пребывания в Германии. И уже дома, находясь в родном Санкт-Петербурге, Ева неоднократно ловила себя на мысли, что очень скучает по мюнхенским Rosinenschnecken. Было в них что-то такое волшебное и манящее, что пробуждало в ней трепетное чувство ожидания чуда, чистого и наивного, с каким детвора ждет от деда Мороза свои новогодние подарки.

— Представляешь, случилось настоящее чудо! Именно в то время, когда Фонд мне отказал в дальнейшей оплате плановых обследований, немцы предложили полностью покрыть их стоимость в течение следующих трех лет. От меня всего лишь требуется готовность участвовать во всевозможных обследованиях, и предоставить полный доступ ко всем моим анализам. Но самое безумное и фантастическое в этом то, что я смогу помочь науке найти решение для лечения глиобластомы, — не скрывая распирающей радости, восторженно рассказывала Ева.

— Здорово! Так ты и немецкий подучишь и не только смертельно больных спасешь, а и на нормальную работу на западе устроишься. Прости, но своя рубашка ближе к телу, — продолжила вещать рыжеволосая подруга, устремив взгляд через экран телефона прямо в глаза Еве, да настолько пронзительно, что любой мимо проходящий человек не смог бы укрыться. — Тебе ж хорошо известно, что приличную работу с твоим образованием сегодня найти совсем нелегко. Сколько резюме ты отправила, а? И что? Ни Питеру, ни Риму ты не пришлась по душе. А тут уникальный случай, пока ты там проверяешься да мир спасаешь, можешь заодно и на собеседования походить. Галерей у немцев, слава Богу, хватает, да и государство побогаче и средства на их содержание выделяются. А наши-то только все урезают. Ты слышала, что Леру месяц назад Эрмитаж уволил? Ни с того, ни с сего…

Следовал ли за тем длинный, жизненно поучительный, похожий на притчу рассказ, Ева могла только предполагать, так как во время разглагольствования университетской подруги, она мысленно покинула свою собеседницу. Ей всегда удавалось легко отключить реальную картинку происходящего и удалиться в свой внутренний тайный мир. Такому удивительному умению ей не нужно было обучаться у гуру по медитациям — она родилась способной. Раз за разом преодолевая жизненные трудности без родительской заботы, малышка научилась игнорировать происходящее, если то ей было не по душе, либо не по зубам.

В первый же день социализации сирот, когда те были отправлены в обычную школу, на одной из перемен Еву окружили несколько «домашних» подростков. Насмехаясь над ее внешним видом и манерой вести разговор, они тыкали пальцами и бросали жестокие реплики: «Так она же детдомовская, там все такие дикие!», «Эй, твоя мама отказалась от тебя, стоило ей увидеть твою рожу!»… Именно тогда Ева отошла от гнусной действительности и устремилась к ярким образам своего воображения.

По словам любимой воспитательницы Марьи Иосифовны, Ева была найдена на дне Атлантического океана, внутри ракушки в виде жемчужины. Ныряя до самого дна, русский моряк приметил удивительно красивую ракушку и взял ее с собой на корабль в качестве сувенира. Открыв находку, мужчина нашел перламутровую жемчужину, которая тут же превратилась в младенца неземной красоты. Поскольку моряку пришлось продолжить служебные дальние плавания, он отнес малышку на воспитание в детский дом. Красота девочки покорила всех воспитателей и не оставила равнодушным ни одно сердце. Ей придумали самое необычное имя и окрестили Евой.

Девочка часами представляла дно океана, где она раньше обитала, моряка, вынесшего ее на сушу, переливающийся на солнце перламутр жемчужины и свое преображение в человека. Даже поступая в ВУЗ и отчетливо видя прочерки в графах «мать» и «отец» в свидетельстве о рождении, она продолжала видеть бирюзовые воды океана с песчаным дном, усыпанным средиземноморскими прелестями подводного мира, и ракушку неземной красоты с жемчужиной внутри…

История социализации сирот закончилась в итоге провалом. После официального обращения родителей школьников к директору школы и местным властям с просьбой прекратить совместные занятия, так как сироты пагубно влияют на детей и учат их агрессии. «Проблема социализации детей-сирот ни в коем случае не должна решаться за счет домашних детей со стабильной психикой», — такое решение было принято на заседании госорганов и беспрекословно взято к исполнению.

Разговор с рыжей сокурсницей быстро подошел к концу, так как Ева совершенно не поддерживала эгоистичных взглядов приятельницы, а той было не интересно рассуждать об участии подруги в научных исследованиях во благо спасения онкобольных. Оставшись наедине с собой, Ева погрузилась в мысли о своем будущем. Только представляла она его не в ключе рекомендаций расчетливой приятельницы, а с наивной и светлой верой прожить жизнь, оставив глубокий след для развития человечества. Однажды она уже почти покинула этот мир, точно зная, что уходит бесследно. Тогда, на пороге смерти, ее жизнь казалась ей ничего не значащей пушинкой, которую первая же сильная буря может запросто сдуть в пропасть. Но теперь, когда ей дан второй шанс на жизнь, она хотела быть полезной здесь и сейчас. Тем более что такая возможность появилась сама собой. Вчера ее ведущий доктор предложил ей участвовать в научном исследовании по искоренению раковых клеток головного мозга. Ей же, в свою очередь, требовалось проходить дважды в год все необходимые исследования и не препятствовать публикации личных данных.

Наутро ей следует явиться на встречу с профессором Шиллингом, который, тщательно изучив ее случай, проявил большую заинтересованность. Профессор нейрохирургии Адам Шиллинг, практикующий в клинике Шарите города Берлина, лично хлопотал о передаче уникального случая Евы Валтасаровой под свое попечение. Профессор обладал всемирно признанным именем и обширными знаниями в области нейрохирургии, поэтому коллеги клиники Рехтс дер Изар всеми силами тому посодействовали.

* * *

Больничный запах в немецкой клинике, хоть и на удивление отличался от петербургского, оставался все тем же. Он буквально пронзил грудь Евы, когда та постучала в кабинет профессора Шиллинга. Накануне медперсонал настойчиво просил юную пациентку явиться в кабинет 003 ровно к 10 утра. В проеме распахнувшихся дверей предстала статная немка средних лет в строгом деловом костюме, с идеальным мейк-апом и такой же укладкой. Представившись Уршулой Фишер, секретарь проф. Вагнера попросила присесть в приемной и ожидать, когда ее позовут. Хоть кабинет и принадлежал проф. Вагнеру, фрау Фишер любезно объяснила, что девушка не ошиблась номером и проф. Шиллинг из Берлина действительно принимает именно здесь.

Анкету не пришлось в сотый раз заполнять, чему Ева по-детски обрадовалась. Каждый раз, встречая новых людей, девушка не переставала удивляться их высокому уровню владения английским языком. «Скорее всего, в школах Германии очень строго и ответственно подходят к преподаванию иностранных языков», — пришла к выводу Ева. К вопросу более углубленного изучения английского языка она сама пришла на втором курсе университета, когда ей повезло устроиться на работу в турагентство и довелось напрямую общаться с иностранными поставщиками.

Сидя в приемной и листая немецкие научные журналы, она могла смотреть только на картинки, поскольку немецкий текст был ей непонятен. Перед глазами возникла цветная картинка с изображением ДНК. Разноцветная спираль настолько обворожительно смотрела на Еву с глянцевого журнала, что девушка полностью погрузилась в ее изучение и не услышала, как фрау секретарь строго, по слогам, произнесла ее имя.

— Мисс Вал-та-са-ро-ва, прошу! Вас ждут, проходите, — и легким взмахом руки указала на внутреннюю дверь в приемной. Ева очнулась от сна ДНК и двинулась в указанном направлении.

— Добрый день, — успела застенчиво, чуть слышно произнести Ева, увидев за громадным письменным столом задумчивое, серьезное лицо брюнета. «Хм, я представляла берлинского профессора седым, в очках и гораздо постарше… Все вокруг только и твердят, что Шиллинг — всемирно признанный эксперт в области нейрохирургии. И действительно, в Германии все известные профессора уже в возрасте, ну, по крайней мере те, которых мне довелось здесь увидеть», — секундная мысль успела проскочить в голове Евы.

— Добрый день, будьте добры, присаживайтесь, — послышался низкий тембр с едва уловимой хрипотцой. Звук мужского голоса моментально пробежался по телу девушки, оставив за собой мурашки на коже — реакция, неконтролируемая человеческим сознанием. Ева покраснела моментально, на доли секунды ей представилось, что чрезмерная чувствительность ее кожи не останется незамеченной, и это показалось ей постыдным.

— Вы ведь говорите по-английски? — слегка замешкавшись, спросил господин с серьезным выражением хоть и достаточно зрелого, но очень свежего лица. У него были карие, глубоко посаженные бездонные глаза, из которых исходила некая тайная ухмылка, или даже тот дьявольский огонек, присущий еще тем искателям приключений.

— Да, немного. То есть я легко понимаю обычную речь, — растерянно ответила Ева, прикусив нижнюю губу. Обычно она не испытывала стеснения перед докторами, за последние пять лет привыкнув к ежедневному общению с ними. Сейчас же она чувствовала себя отличницей, которая впервые не выполнила домашнее задание и была поймана с поличным строгим учителем. И тот факт, как казалось самой Еве, что отвечала и вела себя она крайне нелепо, стеснял ее еще больше.

— Мисс Ева Валтасарова, насколько мне известно, вы согласны участвовать в научном исследовании, за что я и мои коллеги вам очень признательны, — уже гораздо увереннее продолжил доктор. — От вас требуется лишь проходить плановое обследование в клинике Шарите каждые шесть месяцев. То есть с этой целью вы должны прилетать в Берлин, а не Мюнхен. Надеюсь, вы не успели навсегда потерять свое сердце в Баварии? А то Берлин не любит грустных туристов, — растянув губы в улыбке, профессор шутливо помахал указательным пальцем.

— Спасибо! Да нет, что вы?! Я только рада помочь, — Ева собрала все силы, чтобы казаться как можно серьезнее. Ей очень хотелось быть таковой, или хотя бы смотреться со стороны, только бы разворачивающийся внизу живота сладостный трепет не заметил никто. Особенно он! Как и любой эмоциональный человек, Ева воспринимала окружающий мир через призму своих чувств, и была уверена, что посторонние также чувствуют происходящее внутри нее. Как, почему и по каким причинам она начинала испытывать неловкость, трепет, дрожь по всему телу и даже испуг девушка объяснить не могла. Слишком уж быстро и расплывчато все это происходило.

— Я имел возможность ознакомиться с вашим случаем в прошлом году на Европейской конференции новых технологий прочтения ДНК. Коллега из Мюнхена привел ваш прецедент как результат ошибочного понимания ДНК и реальную возможность так званой перезагрузки того… — на этом месте Шиллинг сделал паузу, задумчиво опустил взгляд в стол и на пару минут застыл в такой позе.

Неожиданная заминка Еве пришлась по душе. Воспользовавшись тишиной, она успела немного успокоиться. Мандраж постепенно ушел, сердцебиение возвращалось к обычному ритму. Стабилизировав состояние, девушка с большим любопытством начала изучать собеседника. Сейчас он показался ей еще мужественнее, интереснее и более располагающим к себе, чем это было пару минут назад, когда она впервые с ним поздоровалась. Легкая небритость, слегка растрепанные темно-русые волосы, густые черные ресницы и несколько морщин, которые, как ни странно, придавали его лицу выразительности и вместе с тем подчеркивали его ум. Можно ли понять эмоциональный мир человека, не глядя ему в глаза? Скорее всего, нет, ведь именно глаза выдают бурлящие внутри чувства, а не морщинки между бровей. При открытом, веселом и легком взоре те же морщинки кажутся узором, который возник на лице после долгих лет смеха. И наоборот. При унылом, тусклом и подавленном взгляде морщинки между бровями символизируют отпечаток горя, либо признак скверного характера.

Когда Адам Шиллинг наконец поднял глаза, чтобы продолжить диалог, он неожиданно оторопел от проницательного взгляда юной особы напротив. Пациентка смотрела на него изучающе и даже вроде как перестала моргать. Перед ним предстала задумчивая, симпатичная шатенка с несколько бледным цветом лица и большими выразительными карими глазами. Весь ее облик напоминал мраморную статуэтку. «Все русские утонченные, как балерины. Внешность ангела с гордым подбородком», — охарактеризовал Шиллинг свою новую знакомую. Вообще говоря, ему было несвойственно задумываться о внешности своих пациенток, разве что, чего скрывать, доводилось восхищаться некоторыми студентками. Объяснялось это довольно просто: по большей части его пациентками были дамы среднего возраста с онкологией, тогда как среди студенток встречались настоящие красавицы.

— Некоторые мои коллеги посвятили всю жизнь изучению макромолекулы Дезоксирибонуклеиновой кислоты. На сегодня нам известно много такого, что еще 20 лет назад казалось недоказуемой теоремой без каких-либо шансов на применение. Но в то же время перед наукой стоит еще много задач, которые нужно понять, найти и доказать… — профессор со всей присущей ему страстью хотел было уже отдалиться от повестки дня их встречи и приступить к чтению научного доклада, тем более что в ораторском мастерстве Шиллингу не было равных. Разве что для лучшего эффекта в данном случае не хватало сцены. Даже тембр его голоса набирал иных обворожительных оттенков, когда тот выходил на подиум перед студентами, либо читал доклады на конференциях. Адам обожал публику и признавался открыто, что он жив, пока у него есть слушатели. Его тираду прервал телефонный звонок, ответив на который, доктор расстроенно объявил Еве об окончании приема.

* * *

В небольшой комнате недорого отеля, который служил Еве домом во время пребывания в Мюнхене, она приступила к чтению книги эпохи Наполеона.

Париж предстал безумно прекрасным городом любви, страстей, победы и красоты. Книжное описание «столицы столиц» с ее шумными проулками, ведущими к собору Нотр-Дам-де-Пари, ночной улицей Риволи, величеством Лувра и революционным духом времен Бонапарта умопомрачительно подействовало на молодую одинокую девушку. И в дешевом, но по-немецки комфортном, гостиничном номере надолго воцарилась романтическая атмосфера.

После утреннего разговора с новым доктором из Берлина, Ева находилась в очень одухотворенном состоянии с примесью романтического настроения, когда хочется читать истории исключительно про могущественные подвиги и неземную любовь. Перепадам своего настроения девушка особого значения не придала. Если бы большую часть своего времени она не проводила в одиночестве, то наблюдательные подруги смогли бы оценить ее порхающее состояние, причиной которому может быть лишь внезапно нахлынувшее большое и светлое чувство.

Страница за страницей переносят ее в Париж девятнадцатого века, в то время, когда джентльмены величали себя сирами, дамы носили пышные юбки, шампанское текло ручьями, а праздная жизнь текла не умолкая.

И, сама не заметив как, Ева предстает в образе прекрасной Жозефины в танце со статным победителем, могущественным императором Бонапартом, в образе которого вырисовывается не кто иной, как доктор медицинских наук, профессор Адам Шиллинг. Высокий, мускулистый, темноволосый мужчина со жгуче-карими глазами страстно сжимает ее ладонь и уверенно ведет свою даму. Их пламенные взоры встречаются и уже не могут оторваться друг от друга. Самый красивый и благородный, мужественный и сильный мужчина во всей вселенной и во все времена нежно обнимает ее за хрупкую талию и, по-прежнему не отводя взгляда, в страстном поцелуе прикасается к ее влажным губам. Образ был настолько реален и так всецело захватил Еву, что, назови ее сейчас Жозефиной, она отозвалась бы беспрекословно. Книга полностью поглотила девушку, а иллюстрации в ее голове рисовались такими сочными, яркими и реальными, что действительность не имела ни малейшего шанса ее вернуть.

Поскольку Жозефина в книге описывалась, как необразованная невежда-провинциалка, причем совершенно непривлекательная с виду, Ева могла достаточно хорошо пропустить ее образ через себя, и даже больше — воссоединиться с ним. Несмотря на то, что она родилась и выросла в культурной столице России, Санкт-Петербурге, девушка никогда не могла гордо и уверенно назвать себя петербурженкой, как это делали ее однокурсники — коренные питерцы. Круглая сирота, выросшая в детском доме, она неизменно комплексовала по этому поводу и старалась лишний раз не обращать на себя внимание. И каждый раз, услышав вопрос «откуда ты?», который в студенческие годы непременно сопровождался дальнейшими расспросами о школе, районе и семье, Ева горько краснела, отвечая, что она детдомовская. Ах, если бы можно было вычеркнуть этот факт из ее биографии, все бы тогда сложилось совершенно по-другому…

«Тогда бы у меня было много друзей, и даже жених… — думала Ева, — к тому же и красотой я точно обделена — слишком худая и нос картошкой. Да уж, с таким-то носом мне замуж определенно не светит. Единственное, на что я могу надеяться с такой внешностью и клеймом детдомовки, — это много работать, хорошо зарабатывать и всего добиваться самой».

И хоть Ева была круглой отличницей и в школе, и в университете, она страшно комплексовала, попадая в гости к одногруппникам из благополучных семей. Сказывалось отсутствие благородных манер, ведь в детском доме практически совсем не уделяли внимания этикету и правилам поведения за столом. Поэтому Ева не знала, как культурно разделать ароматный хек столовыми приборами, и понятия не имела, в каком направлении должна двигаться чайная ложка для полного растворения сахара. Там, где выросла девушка, хек на стол не подавали, а чай, еще до сервировки, был подслащен экономной кухаркой.

Могущественный император не устоял перед женским очарованием и влюбился в Жозефину всем сердцем, пылко и страстно, воспевая ее своим талисманом. Бессильна противостоять сказочной мечте, которая была слаще всех возможных вместе взятых десертов, Ева всецело отдалась порыву книжно-любовного вожделения.

Безгранично счастливые, они кружатся в танце. Она — чувствует себя необыкновенно красивой и желанной, хрупкой и защищенной, как никогда прежде. Он — возлюбленный Наполеон с лицом профессора Шиллинга, смотрит на нее как на самую роскошную женщину в мире. Она — может себе позволить потерять сознание. Он — грозный и всемогущий воин, тут же подхватывает ее ослабевшее тело.

По щелку его пальцев, суетятся набежавшие слуги. Жозефину переносят в императорскую опочивальню, где на шелковых покрывалах необычайно мягкой кровати с ароматом лаванды она приходит в себя. Бонапарт, ее любимый и самый желанный, стоит на коленях с опущенной головой возле ее кровати.

— Дорогая, ты здесь, со мной? Больше не покидай меня никогда, мой драгоценнейший талисман! Знай, без тебя пропаду, — тревожным голосом шепчет Адам, глядя на возлюбленную увлажненными глазами. В этот миг он совсем не похож на грозного и могущественного воина-императора, а напоминает маленького беззащитного мальчика, нуждающегося в материнской опеке и ласке.

О, как она только посмела хоть на мгновение оставить своего возлюбленного?!

— Я твоя, твоя на веки вечные! Слышишь! Клянусь служить тебе талисманом любви! — пронзительный голос вырывается из самой груди Жозефины. Она готова ради него на все, готова отдать ему все тепло и ласку, которыми так богата ее страстная натура. Она будет его любить и оберегать как невинного и беззащитного младенца, но в то же время и боготворить, как абсолютное совершенство.

* * *

Заседание докторов университетской клиники Рехтс дер Изар проходило поздним осенним вечером за круглым столом узкого кабинета, в котором напрочь отсутствовали окна. Участники так бурно дискутировали, что, казалось, из ноздрей валит пар. Последний кислород в помещении испарился еще несколько часов назад, поэтому в кабинете стояла невыносимая духота. Однако собравшаяся группа именитых докторов этого совершенно не замечала, настолько оживленной шла дискуссия, посвященная пациентке Еве Валтасаровой.

— Лечение проходило в рамках международного многоцентрового протокола INTRAGO II. Затем следовали стандартизированная лучевая и химиотерапии. Коллеги, прошу тишины! — громко призвал к порядку седовласый заведующий клиникой гематологии и онкологии технического университета Мюнхена. — Хирургия, будьте добры, изложите свой отчет.

— Все мы знакомы с медицинской историей пациентки, можно сказать, изучили ее наизусть. Поэтому повторять всем известные события нет никакого смысла, — резко огрызнулся доктор в белом халате с бейджиком «Ассистент проф. д-р. мед. наук О. Вагнер // Отдел Нейрохирургии ТУМ». Судя по его молодому возрасту, красным глазам и довольно помятому халату, можно было легко предположить, что Оливер Вагнер начинающий специалист, который большую часть времени проводит на операциях и на дежурстве.

— Коллеги, давайте без лишних эмоций. Мы здесь собрались с целью возобновления дела пациентки Валтасаровой, первого июля 1995 года рождения. Коллегиальным решением одобрен ее перевод в клинику Шарите к профессору Шиллингу, — выступил едва заметный из-за низкого роста усатый докторишка среднего возраста.

— Коллегиально? Да ну, брось, Вольфганг! Здесь все свои. У Шиллинга большие связи, и перевод Валтасаровой согласовывался за обычным чаепитием. Причем в рекордно сжатые сроки, тогда как нам, простым смертным, бюджет утверждают, минимум, полгода, — послышался уравновешенный голос со стороны доктора, сидевшего чуть в стороне на тумбочке, видимо, из-за нехватки стула за столом.

Не выдержав столь шумного и деструктивного совещания, директор Института медицинской генетики и генетики человека при университетской клинике Шарите профессор, доктор медицинских наук Адам Шиллинг поднялся со своего стула и жестом призвал всех к тишине. Высокий плечистый мужчина бальзаковского возраста, в идеально выглаженной рубашке, как влитой сидевшей на статном торсе, от которого доносился приятный французский аромат, походил, скорее, на стороннего наблюдателя, чем на непосредственного участника этой шумной компании докторов. То ли высокий рост и неожиданный подъем со стула, то ли широко известное имя Шиллинга послужило причиной мгновенно наступившей тишины, но тем не менее коллеги все как один замолчали.

— Важно отметить, — глубоким голосом, в котором явно сквозила интонация начальника, начал Шиллинг, — что случай достаточно неординарный и представляет собой необычайную ценность для науки и человечества в целом. Неважно под чьим контролем будет находиться пациентка, главное, плодотворное научное исследование. И в этом процессе мы не конкуренты, а служители величайшей науки. Со своей стороны могу вас заверить, что фрау Валтасарова будет проходить плановые онкологические обследования в клинике Шарите, а я обязуюсь проводить необходимые анализы для всестороннего изучения данного феномена.

Хочу поблагодарить вас, уважаемые светила науки, за предоставление доступа ко всем файлам пациентки. Однако за время своего короткого пребывания у вас в гостях, если, конечно, я имею право так назвать радушный прием, оказанный слуге берлинского медицинского сообщества на вашей территории, я не успел пообщаться с оперирующим хирургом доктором Вагнером. В актах пациентки указано, что хирургическое вмешательство было совершено под воздействием аминолевулиновой кислоты, или так званой 5-ALA. В настоящее время она считается инновацией в сфере нейрохирургии и за ее открытие мы благодарны вашим коллегам из клиники Гросхадерн города Мюнхен, — на этом профессор остановился, в предвкушении доклада оперирующего хирурга.

— Еще раз добрый вечер, коллеги! Оперировала моя команда, используя 5-ALA. Опухоли располагались в благоприятном участке головного мозга, они отмечены А, С и Б на снимке МРТ в карте пациентки, маркированы цветом и удачно вырезаны. Как расписано мною в докладе, операция прошла успешно, и 90% окрашенных раковых клеток были изъяты и направлены согласно протоколу работы в гистологическую лабораторию. Анализ подтвердил результат биопсии от 5 декабря 2015 года, — монотонно, словно читая скрипт, буднично прокомментировал хирург, не отрываясь от своего стула.

Адам изучающим взглядом сверлил меланхоличного докладчика, пытаясь таким образом выудить из того больше информации. Когда хирург закончил свой короткий монолог, на лице Шиллинга проступило явное разочарование. Неужели он ожидал услышать больше, чем было зафиксировано в истории пациентки? Или его расстроило полное отсутствие научного ажиотажа в кругу мюнхенских коллег? Волна обиды за происходящее прошлась телом профессора.

Перед этим он слышал обвинения в свой адрес от этих млекопитающих особ, относившихся к кругу научной медицины, касательно перевода Валтасаровой в Шарите. В понимании профессора, это было невероятно возмутительно, ведь эти, так званые светила науки, до сих пор не удостоились подойти со всей серьезностью к изучению уникальнейшего случая исчезновения глиобластомы.

«Господи, не могу дождаться, вплотную заняться изучением ее ДНК. Там должна скрываться история!» — уже начал мечтать Шиллинг, рисуя в голосе возможные перспективы такого исследования, как вдруг самый мелкий из всех собравшихся, тот самый усач, объявил об экстренном случае и необходимости покинуть заседание.

«Что может быть экстренней истории пациентки, у которой официально впервые в мире зафиксировано отсутствие раковых клеток на протяжении целого года при первичном диагнозе агрессивной формы глиобластомы?» — спросил сам себя Адам и в бешенстве покинул гнилое, по его сложившемуся мнению, общество невежд.

Часть вторая

Глава первая. Путешествие с душой

Впервые Ева взлетела под облака, когда летела на лечение в Мюнхен, но тогда с собой она везла столько пережитого горя, что не смогла по-настоящему насладиться своим первым полетом. А ведь сколько раз, сидя за рабочим компьютером и оформляя путевки клиентам, она мечтала посетить те или иные страны и ознакомиться с их культурой и достопримечательностями. И уж точно, свой первый полет сотрудница турагентства представляла совсем по-другому.

За пять с половиной лет Ева успела привыкнуть к самолетам, аэропортам и к обыденным рейсам Санкт-Петербург — Мюнхен и Мюнхен — Санкт-Петербург. Сегодня, сидя у окна на борту авиалайнера, она направлялась по новому маршруту: Санкт-Петербург — Берлин, с кратковременной пересадкой в Берне.

Здоровая, полная энергии и счастья и в предвкушении приключений, в этот раз Ева казалась полной противоположностью той застенчивой, испуганной и смертельно больной девушки, некогда летевшей в Мюнхен с робкой надеждой на исцеление. Из окна самолета проплывающие мимо небеса в отблесках пробивающихся солнечных лучей казались светлыми и кристально чистыми. Слегка откинув голову на мягкое бархатное сиденье, Ева прикрыла глаза и представила теплый весенний день в Берлине. Она гуляет по паркам, вдыхает свежий воздух полной грудью, наблюдает за пробуждением природы, посещает галереи, длиннейший список которых заблаговременно подготовлен еще в Питере, и… встречается с Адамом.

С момента знакомства Евы с профессором Шиллингом в Мюнхене осенью прошлого года, девушка хоть и не спешила признавать свой интерес к его персоне, все же думать о нем не переставала. Даже успела изучить на просторах интернета всю доступную информацию о его личности. И самое первое, что ее сильно увлекло и поразило, — имя галантного джентльмена — Адам.

«Неужели это просто совпадение? Наши имена идеально сочетаются, с той лишь разницей, что я не предложу Адаму запретный греховный плод, — думала Ева, — я подарю ему нечто большее».

Не менее сильно вызывала интерес и увлекала девушку и биография профессора со всеми научными достижениями и регалиями. Он казался ей необычайно умным, талантливым, несравненным лидером в деле, которое являлось благороднейшим занятием во все времена. В неизменном белом халате, Адам спасает миллионы жизней, полностью отрекаясь от земных потреб. Спасает мир безвозмездно. Именно такой образ доктора-героя поселился внутри Евы после прочитанного о нем в интернете.

Тем временем профессор Шиллинг выступал перед внушительной группой студентов в одной из аудиторий медицинского университета Шарите в Берлине.

— Генная терапия является лучшим примером историй успеха 21 века. О долгожданной генной революции свидетельствуют более тысячи клинических испытаний в этой области, которые проходят за последние несколько лет, — как всегда очень эмоционально и в приливе импульсивности и необычайно сильного темперамента вел лекцию доктор Шиллинг. Восторженный дух страсти царил в пространстве университетского зала настолько плотно и энергично, что не мог обойти стороной ни единого слушателя. Аудитория, раскрыв рты, не имея ни малейшего шанса на спасение, полностью растворилась в повествовании Шиллинга. А тот, увидев такую ответную реакцию, еще больше вдохновляясь, продолжал:

— Итак, в 2003 году Китай стал первой страной, которая одобрила генную терапию под названием «Гендицин» для лечения рака головы и шеи. В 2011 году, после положительных рекомендаций России, получил путевку в жизнь препарат «Неоваскулген», для борьбы с заболеваниями периферических артерий. А в 2012 году, Европейская комиссия дала разрешение на использование препарата Glybera от uniQure, для лечения крайне редкого заболевания — «Дефицита липопротеинлипазы».

— Профессор Шиллинг, позвольте задать вопрос, — из глубины аудитории поднялся молодой студент и, не дожидаясь разрешения, продолжил: — Согласно общедоступной информации, ваш репорт о клинических исследованиях в области генетической инженерии в 2011 году отвергнут Европейской комиссией из-за обнаружения веских улик плагиата. Медуниверситет Шарите не придал делу огласки и сделал все возможное, чтобы скрыть начатый вами криминал.

— Мерзавец! Да как ты посмел открыть свой ничтожный рот и осмелился произнести столь вопиюще безответственные обвинения? — завыл в приступе бешенства Шиллинг, лицо и шея которого моментально покрылись красными пятнами, что свидетельствовало о сильном нервном возбуждении. Дрожащими от люти руками, расстегнув верхнюю пуговицу безукоризненно выглаженной рубашки, он судорожно сделал глубокий вдох. — Да кто ты такой, чтобы говорить со мной в таком тоне? Ограниченная и тупоголовая особь! Уважаемые будущие коллеги, простите, но в такой обстановке я не могу излагать ценнейший во всех отношениях научный материал. Пожалуйста, выведите его отсюда!

Тотчас же, как по команде, из первых рядов вскочили трое высоких, крупного телосложения студентов, видимо, страстные фанаты работ Шиллинга. Подбежав к обидчику, осмелившемуся осквернить великое имя светила науки, быстро и ловко, как профессиональные охранники ночных клубов, схватили его и поволокли из аудитории.

— Благодарю, молодые люди! — немного успокоившись, произнес Адам. Промокнув вспотевший лоб светло-розовым шелковым платочком, который он галантно, как и подобает настоящим джентльменам, носил в нагрудном кармане дорогого, сшитого на заказ, костюма, доктор Шиллинг продолжил начатую тему.

Словно и не было предшествующего инцидента, рассказывал он живо, страстно и интригующе, так, что слушатели в один миг забыли о неприятном происшествии и полностью погрузились в лекцию профессора, увлеченно следуя за каждым сказанным им словом.

— Что мы знаем в настоящее время о CRISPR, и какое будущее использования методик CRISPR-Cas?

* * *

Берлин оказался совсем не похожим на Мюнхен. Огромный, местами грязный и очень шумный, кипящий жизнью людей самых разных национальностей, разрисованный в граффити мегаполис. Не похож был он и на родной Питер, шарм которого, по мнению Евы, никому из увиденных ею европейских городов до сих пор превзойти не удалось. Правда, пока еще видела Ева совсем немного: Мюнхен, окрестности Баварии, Зальцбург и вот сейчас Берлин.

Человеческое созерцание и восприимчивость гораздо более развиты весной, чем в остальные сезоны, в особенности у молоденьких одиноких девушек-туристок в незнакомых городах. Вот и Ева никак не могла налюбоваться широкими проспектами немецкой столицы, повсеместно уставленными до боли знакомыми «хрущевками», и вечно спешащими прохожими. Последнее обстоятельство даже придавало Берлину некую схожесть с Питером. Кругом и в любое время суток наблюдалось динамичное течение жизни.

Клиника Шарите находилась в пешей доступности от ее недорого отеля, куда Ева заселилась сразу же после прилета. Перед запланированными приемами у докторов, у нее было два свободных дня, их девушка решила использовать по максимуму. Еву интересовало все и сразу. Словно с приездом в Берлин она перевоплотилась в другую личность — возбужденную непоседу в поисках приключений.

Ева гуляла ухоженными живописными парками, из каждого уголка которых непременно виднелась та самая знаменитая телебашня. Небоскребы сменялись историческими памятниками культуры, стены домов украшали разноцветные картины, а уличные музыканты играли рок-н-ролл — без которого уж точно в полной мере понять Берлин невозможно. Если вы не можете проникнуться атмосферой города, услышать его ритм и сердцебиение, почувствовать пульс, ощутить запах и вкус, тогда вы не сможете по-настоящему его полюбить и навсегда останетесь просто туристом без права на домашний уют. Здесь даже ее любимая булочка с изюмом — rosinenschnecken — имела совсем другой, берлинский привкус.

Идя на поводу своей страсти и настолько увлекшись красотами весенней столицы Германии, Ева едва не забыла об основной цели своего пребывания и о длиннейшем плане посещения врачей. К сожалению, первым в списке значился очередной специалист по онкологии, а не долгожданный профессор Шиллинг, которого Ева увидела лишь в конце недели, пройдя целый ряд скучнейших, изнурительных обследований. Однако терпение девушки будет вознаграждено с лихвой, он однозначно украсит ее последующее пребывание в клинике. Видимо, это уже ее второй по счету выигрышный лотерейный билет, — стать подопечной именитого профессора и дожить до этого момента. Ведь, по мнению Евы, она, обычная ничем не примечательная туповатая медуза, в принципе недостойна стать пациенткой этого умнейшего и добрейшего доктора, который непременно спасет мир.

Стоило девушке почувствовать запах знакомых духов, услышать тембр его голоса и ощутить на себе властный взгляд, как тотчас же по ее нежной коже пробежались мурашки, кровь прильнула к лицу и так сильно свело внизу живота, что ноги перестали слушаться. Ева присела на ближайшую скамейку и обратила взор на красивейшие зеленые берега реки Шпрее. С раннего детства, по несколько часов кряду, она могла наблюдать за течением Мойки, чьи темные воды магнитом притягивали доверчивый взгляд. Продолжая наивно верить в историю своего жемчужного происхождения из глубин Атлантического океана, она не раз порывалась спуститься на дно питерской реки с одного из 15 мостов знаменитой набережной, в надежде встретить там папу или маму. Если б тогда маленькая девчушка оказалась отчаяннее и храбрее, скорее всего, сегодня молодая привлекательная девушка не сидела бы у берегов Шпрее.

Следующий день для Евы начался очень рано, когда город в основной массе своей еще спал, а дневной свет нехотя и очень медленно начинал пробиваться сквозь гаснущие, уставшие за ночь звезды. Такие бесценные утренние часы, когда вокруг парил кристально чистый воздух и лишь изредка едва слышно доносился издали звук сонного трамвая, служили Еве лучшим другом, незаменимым родным человеком, в котором она могла легко потеряться или даже раствориться бесследно…

Окончательно разбудила юную посетительницу бюрократическая необходимость заполнения бумажных анкет в громадной клинике Шарите. Приняв готовые формуляры от иностранной пациентки, темнокожий сотрудник в костюме медбрата благодарно улыбнулся, обнажив ряд ослепительно белоснежных зубов, и вручил ей талончик с номером, попросив ожидать своей очереди в специально отведенном для этого месте. Номер был 8 — число бесконечности. Теребя бумажный талончик в руках, Ева обратила внимание на ранних посетителей.

«Кто они и какая у них судьба?» — пыталась угадать Ева. Изучая ближайшего к ней соседа и подметив больших размеров золотые часы, она заподозрила в нем русские корни. Однако углубиться в свою мысль не смогла, ибо внезапно послышался шум, и показалась приближающаяся свита докторов в белых халатах. Маниакально направив взор в эту толпу, Ева, не веря своей бешеной удаче, во главе компании увидела знакомую высокую фигуру профессора Адама Шиллинга. Сказать, что биение ее молодого сердца усилилось во стократ, это ничего не сказать о ее состоянии. Сердце так и норовило выпрыгнуть из груди, мысли хаотично забегали, а все происходящее покрылось туманом. Ева еще глубже вжалась в стул и в оцепенении замерла.

— Доброе утро, Ева, — донесся до ее ушей ласковый и немного сонный голос профессора.

«Он не только назвал меня по имени, но и сумел разглядеть среди посетителей», — молниеносно отметила про себя Ева.

— Доброе. Рада вас видеть, профессор Шиллинг, — стараясь произнести четко и без русского акцента, ответила девушка.

— А я рад, что мы с вами следуем ранее намеченному плану, а вы, я смотрю, оказались ответственной и пунктуальной молодой особой. Миллер, будьте любезны, берите пример! — с укоризненной ноткой в голосе строго обратился доктор к одному из парней в толпе белых халатов.

— Принято, проф., — уважительно, но в то же время достаточно фамильярно ответил юноша.

Иногда маленькие и, казалось бы, совсем непримечательные жесты могут запросто выдать всю подноготную человеческих взаимоотношений. Отношения учителя и ученика представились Еве чрезвычайно теплыми, и от этого Шиллинг показался ей еще божественнее предыдущего.

— Согласно плану, вы в наш отдел попадете только в конце недели. Познакомьтесь, это группа моих сторонников, самые старшие из них имеют величайшее право встречать раннее утро, присутствуя на обходе в клинике вместе со мной, — выразительно улыбаясь и глядя прямо Еве в глаза, прокомментировал Шиллинг.

Такое несколько развязное поведение профессора перед студентами со стороны могло бы показаться злоупотреблением власти с небольшой примесью мании величия. Однако Ева не увидела ни малейшего намека на перебор дозволенного, скорее наоборот, она отметила хорошо развитую в нем способность к иронической шутке. Теперь он казался ей не только умным, красивым и благородным именитым доктором, а и гением с отменным чувством юмора.

«Куда уж мне, простой сироте, до такого идеала?» — грустно вздохнула она.

* * *

Дни обязательных проверок и новых знакомств с докторами в клинике Шарите тянулись однообразно и ничем особым друг от друга не отличались. Ева успела привыкнуть к хорошим новостям об отсутствии раковых клеток, и теперь просто скучала, услышав очередной позитивный результат. Человек по своей натуре с рождения к своему здоровью относится достаточно небрежно. И только когда он его теряет, происходит переоценка. И как ни странно, она тоже быстро покидает человеческое восприятие, освобождая место для новых чувств и ценностей. Хотя, что может быть ценнее здоровья и собственной жизни? Очень часто — это любовь.

На начальных этапах влюбленности человеческий организм может днями не чувствовать голода, и это проявление только физиологической составляющей, не говоря уже обо всех психологических аспектах. Скорее всего, изначальная главная ценность — исцеление, в Евином организме была попросту удалена. На ее месте поселилось чувство трепета, восторга и благоговения перед человеком в два с половиной раза ее старшим.

Когда, наконец, она попала к нему на прием, Адам был краток, больше не шутил и общался с ней исключительно по теме исследования с участием Евы. Такое поведение принесло ей мучительную боль и чувство подавленности. Постепенно былой ажиотаж по поводу спасения мира стал иссякать, до такой степени, что Еву уже совершенно не интересовали результаты взятых у нее анализов. В один из дней молодая девушка загрустила настолько, что вспомнила прежнюю жизнь, невыносимо скучную занятость в турагентстве и стала подумывать о поиске новой работы. Об этом и решила поговорить в режиме онлайн со своей всезнающей рыжеволосой подругой.

С Элеонорой они были больше коллегами, чем подругами, однако Лера не упускала случая при любой возможности называть Еву лучшей подругой. С темпераментами характеров тоже не особо сложилось. Если Ева была, скорее, интроверт и любила проводить время в одиночку, то Лера буквально требовала к себе массу ежедневного внимания. Чтобы не обижать дружественные чувства последней, Ева часто держала телефон в режиме «полета». Со временем настырная Лера обратила внимание на недосягаемость Евы и переключилась на других «лучших» подружек, которых у нее насчитывалось по меньшей мере с десяток.

Неожиданный видеозвонок Евы просто наповал сразил Леру, и она во что бы то ни стало решила выяснить его причину.

— И что говорят немецкие доктора? Тогда почему ты там так долго, если все в порядке? Смотри, если все время таскаться по больницам, может еще какая болячка приклеиться, — без умолку тарабанила в камеру Лера, не давая ни малейшего шанса подруге ответить на свои же поставленные вопросы. Создавалось впечатление, что ответы она давно знает, а вопросы задает из приличия, чтобы как можно скорее переключиться на более волнующую тему — рассказу о своей персоне.

Ева с нетерпением ждала момента, когда подруга закончит этап вежливого опроса и с кипучим энтузиазмом приступит к описанию страстей из своей жизни. Сегодня вечером девушка хотела отвлечься от мыслей, которые настойчиво преследовали и тяготили ее с недавних времен. Обычно по вечерам она читала книги, отдавая предпочтение историческим или культурно-познавательным материалам. Особенно заинтересовал ее рассказ о начинающейся карьере молодого француза Наполеона Бонапарта. Увлекательная романтическая история с Жозефиной в ключевой роли, которая выпросила должность главнокомандующего для своего свежеиспеченного супруга у бывшего любовника, начала печалить тонкую и чувствительную душу Евы. В образе Наполеона неизменно восставал профессор, и как бы она его ни отгоняла или запрещала себе, он не уходил. По отношению к ней доктор Шиллинг вел себя очень сухо, что сильно ее ранило и приносило душевные страдания, ведь она с момента их первой короткой встречи в Мюнхене до потери сознания жаждала новых встреч.

— Представляешь, этот красавец француз продолжает притворяться, что я ему неинтересна, — наконец, оживленно начала Лера. — Ты же знаешь, у нас в коллективе и глянуть не на кого. Молодые ребята не идут работать за такие смешные зарплаты, сплошь и рядом лишь женщины предпенсионного возраста. А тут он такой модный, приехал, видите ли, из Парижа. Ходит вокруг да около, типа изучает, оценивает картины, а сам незаметно на меня поглядывает. Но я-то все вижу и подмечаю, от меня так просто не спрятаться. Ну, я и решилась на первый шаг, хоть ты и знаешь, не мое это — за мужчинами, да еще и иностранцами, бегать.

Элеонора была уверена, что ее слова — лучший инструмент для формирования мнения о ней у окружающих. Тот простой факт, что ее поведение — гораздо убедительный аргумент в этом плане, рыжеволосая культуровед совсем не принимала во внимание. Манеры Леры были известны всему ее окружению, в том числе и Еве, и совсем не являлось секретом, что она не имела комплексов, завоевывая симпатии приглянувшихся ей мужчин.

Однажды во время партии в шахматы девушка опрокинула чашку горячего чая себе на рубашку лишь для того, чтобы робко снять испачканную вещь и похвастаться наготой перед партнером. Справедливости ради стоит отметить, что хвастаться-таки у Леры было чем. Шахматная дуэль закончилась выигрышем для жертвы горячего чая. Однако после нескольких свиданий они оба решили продолжать шахматные баталии исключительно в одежде и без сервировки стола любыми напитками.

— Завтра после четырех никого не будет в галерее, останусь только я с французиком. Ох и немалых сил мне это стоило! Но верю, все окупится и он в меня влюбится. Ах, Евка, мы поженимся и уедем жить в Париж! Представляешь, я в белом платье в пол не спеша прогуливаюсь Елисейскими полями.

Большинство влюбленных женщин превращаются в сказочных мечтательниц. Однако у одних мечты не покидают своего первичного обитания иллюзионного пространства сознания, тогда как у других они перерождаются в план активных действий. Ева относилась к первому типу женщин. Из всего сказанного подругой она четко выхватила мысль о прогулках Парижем, и это снова вернуло ее к воспоминаниям о Бонапарте, его смелости и пылкой любви к Жозефине. Профессор мгновенно восстал фантомом перед ее глазами, и щебетание Леры ушло на задний план…

* * *

Профессор Шиллинг, слушая доклад коллеги из области эпигенетики, выглядел чрезмерно серьезно и даже слегка озабоченно. Возможно, излагаемые выводы последних научных исследований обременяли его, либо он был не готов в полной мере согласиться с ними. У Шиллинга по каждому пункту имелось свое мнение с вескими на то научными обоснованиями. В начале своей длинной, нелегкой, но безумно захватывающей медицинской карьеры, Адам чересчур дотошно подходил к результатам исследований. Ему не составляло труда запросить информацию для перерасчетов, если исследовательский процесс финансировался фармакологической компанией. При этом он совершенно не обращал внимания на время и ресурсы, затраченные для этих целей. С возрастом и с тем, насколько основательно его имя укоренилось в научных кругах, к спонсорствам фирм стал относиться лояльнее и даже сам направил финансовый запрос на одно очень интересующее его исследование.

— Эпигенетика — самая активная научная область в исследованиях онкологических заболеваний. Связано это с простым и доказанным фактом, что раковая опухоль подвергается серьезному нарушению паттернов метилирования ДНК и модификации гистонов. Аберрантный эпигенетический ландшафт раковой клетки обуславливается глобальным гипометилированием генома, — повернувшись к слайду с цветным изображением эпигенома, средних лет докладчик начал обводить контуры рисунка карандашом, не прикасаясь к слайду. — Развитие в технологии секвенирования теперь позволяет анализировать эпигеномные состояния всего генома с помощью нескольких молекулярных методологий. Для исследования эпигенома были созданы устройства микро- и наноразмеров. Одна из целей науки сегодня — это конструирование эталона эпигеномов из большого количества клеточных линий, первичных клеток и первичных тканей здорового человеческого организма. Это даст возможность в дальнейшем изучать эпигеномные различия при болезненных состояниях.

Шиллинг почувствовал прилив раздраженности с некоторой долей подавленности. Услышанное не смогло удовлетворить его внутреннюю страсть, скорее, даже научный голод и стремление услышать о новых открытиях. Перебирая в памяти все известные достижения в этой области, он силился вот-вот найти желаемый ответ, но так и не смог этого сделать. Адам в принципе должен был согласиться, что ни он, ни наука еще не нашли все ответы, но именно это и убивало его изнутри.

Профессор обладал целеустремленным характером, способным преодолеть любые преграды на пути к своей цели. Однако ему с трудом давались признания ошибочности своих суждений или неправоты в чем-либо. К счастью, благодаря обширным знаниям и большому уму до настоящего времени ему не приходилось часто, а главное, публично сознаваться в своей оплошности. Адам жил на публику и для публики, с большим удовольствием выступая на всевозможных конгрессах, симпозиумах да даже и перед простыми студентами медицинских учебных заведений. Справедливости ради стоит заметить, он был талантливым оратором, способным в считанные секунды погрузить в свой доклад любого из слушателей. Этому способствовало не только его природное дарование хорошо поставленной речи, но и глубокие знания материала. Профессор умел талантливо демонстрировать свою эрудицию в области генной инженерии вкупе со своим шармом и ораторским искусством, выступая перед самой различной публикой. Иной раз даже казалось, что делает это он исключительно для удовлетворения собственной значимости и важности. До такой степени как человек нуждался в кислороде, ему необходимо было видеть в глазах слушателей отражение своей великой личности.

Адам не представлял участия в научных исследованиях без признания и славы. Его излишнее тщеславие даже служило поводом предвзятого к нему отношения со стороны некоторых коллег. Те из них, которые работали исключительно во имя науки и сторонились публичности, предпочитая оставаться в тени, обходили Шиллинга стороной. Всецело погруженные в научные исследования, они не находили время на интервью и громогласные высказывания на конференциях, что в корне противоречило мировоззрению и личности Адама.

На этой почве у него завязался конфликт с заместителем кафедры молекулярной генетики, профессором Маркусом Дорнсайфером, который очень внимательно и ответственно подошел к научным докладам Шиллинга и не побоялся обнародовать факт неаккуратности подачи некоторых результатов последним. Дорнсайфер начал с легких замечаний о принадлежности анализов, которые Шиллинг представил своими, но по верному мнению Маркуса, те являлись собственностью иных исследовательских групп. В научных кругах сотрудники часто делятся промежуточными результатами, чтобы ускорить достижение конечной цели, и не предъявляют на такие статистические данные свои права. И на самом деле проблем с цитированием имен научных деятелей под графиками обычно не возникает. На такие незначительные и несущественные моменты редко кто обращает внимание, если именитый профессор публично представляет многообещающее исследование одного из самых известных университетов мира. Однако Шиллинг не спешил под каждым статистическим графиком подписывать имя его создателя.

Казалось бы, мелочь, но Маркус Дорнсайфер таковую неточность заметил в работах известного профессора Адама Шиллинга и не замедлил высказать свои замечания. Самолюбие Шиллинга было бесповоротно задето, а Маркус раз и навсегда стал его злейшим врагом. Дорнсайфер в свою очередь не мог смириться с обнаруженной ложью и, как он любил выражаться, обезьяньим поведением Шиллинга, которое могло запятнать имя клиники Шарите. Впрочем, существенных доказательств плагиата в работах Адама не обнаружилось, точнее сказать, истинные обладатели присвоенных профессором данных полюбовно подписались под якобы имевшем месте совместным сотрудничеством. В конечном итоге малоизвестные деятели извлекли больше пользы от славы и расположения Шиллинга, чем если бы они могли получить от нанесения тому вреда.

Маркус навеки остался озлобленным таким подхалимским поведением коллег и всецело отдался стремлению вывести на чистую воду лгуна и вора чужих исследований. Вражда между Адамом и Маркусом нарастала быстрее песчаной бури, но, увы, не предвещала мгновенного завершения, как это обычно происходит в пустыне. Шиллинг все больше ненавидел Дорнсайфера и задумал тайно уничтожить карьеру младшего по возрасту научного сотрудника.

«Да как только этот узколобый мерзавец решился поднять вопрос авторских прав столь малозначимых графиков? Да он совсем выжил из ума, если наивно полагает, что эта глупая статистика вообще была бы замечена в их кругах без моего личного участия. Напротив, эти малолетние лаборанты должны отдельно мне поклониться, что я решил воспользоваться их данными. Абсолютно нет никакого уважения к старшим по рангу, — озлобленно содрогаясь, вспоминал Адам Маркуса. — Убрать его с кафедры при первой же возможности, раздушить как червяка, не боясь испачкаться».

Повестка дня подходила к концу. Аплодисменты публики прервали размышления Шиллинга, и он вернулся к происходящему. Проведя последние пару часов в воспоминаниях и личных переживаниях, он только сейчас смог уловить восторг на лицах окружающих, которые громко и воодушевленно обсуждали последние известия из области технологий генной терапии. Шиллинг же чувствовал себя возбужденным и нервным, отчего волна озлобленности пробежала по телу, и его бросило в жар. Адам решил подышать свежим воздухом, тем более что смысла в дискуссии с обычными и малоизвестными коллегами он точно не находил. Вообще говоря, время было потрачено впустую, поскольку эти мелкие сошки даже не соизволили поинтересоваться его мнением, которое, по его твердым убеждениям, было мнением эксперта в области генной медицины с мировым именем. Он был не только признан научным сообществом, но также некоторые из его работ удостоились международных наград.

Глава вторая. Под стук сердца

Кабинет профессора Шиллинга был совсем не похож на остальные кабинеты докторов, которые довелось увидеть Еве в Германии. В помещении с высокими потолками стоял тяжелый дубовый письменный стол с массивным темно-бордовым креслом. Занавески подобраны в тон дерева и кресла, мягкий барханный диванчик, на котором сидела Ева, располагался напротив рабочего стола посредине комнаты. Даже через грубую подошву весенних ботинок она чувствовала пушистый ковер под ногами, который безупречно подчеркивал роскошь интерьера. Девушка неподвижно смотрела на сидевшего напротив профессора Адама Шиллинга, в данный момент рассматривающего изображение на дисплее большого современного компьютера. Все вокруг ей казалось идеальным, неимоверно дорогим, внушающим силу и власть.

Образ профессора с безупречной укладкой темных, кое-где подернутых сединой волос, слегка грубоватый нос, пухлые губы, широкий лоб и длинная маскулинная шея, погруженная в белоснежный накрахмаленный воротник рубашки с расстегнутыми верхними пуговицами и с золотыми запонками на рукавах, идеально передавал стиль барокко. Крепкий аромат французских мужских духов воспринимался Евой как некая нота декадентства императорской эпохи. На мгновение девушка даже окунулась во времена Бонапарта, чему кроме соответствующего интерьера кабинета способствовало и изображение Наполеона, висевшее на стене за спиной профессора. Наверное, Ева чересчур изучающе уставилась на эту картину, и это не осталось незамеченным Шиллингом, что он решился оторваться от монитора и приступить к диалогу.

— Это мой любимый портрет императора Франции. Художнику удалось передать его истинные черты характера: решительность, властность, твердость в необходимости перемен и настрой победителя, — обратился на безукоризненном английском Адам Шиллинг к пациентке, сидящей напротив.

— О, скорее всего так и есть, — застигнутая врасплох, Ева пыталась собрать разгулявшиеся мысли.

— Вы не уверены, потому что знакомы с лучшими изображениями Наполеона Бонапарта? — прозвучала легкая насмешка в адрес неуверенного в себе молодого и хрупкого создания.

— Вовсе нет. Наоборот, я совсем не знаю таких картин, — искренне призналась Ева.

Именно в этот момент Адам посмотрел на юную девушку по-другому. Бледное лицо, огромные карие глаза, копна блестящих темно-русых волос, заплетенных в высокий хвост, старомодный сарафан, надетый на слегка помятую блузку, заставили именитого профессора впервые заметить в своей ценной пациентке привлекательную и весьма интересную юную леди. Он был ошарашен той женственной привлекательностью, которая по неизвестным причинам осталась им до сих пор незамеченной. Красота Евы окончательно отвлекла Адама от экрана компьютера и, скорее всего, от ближайших планов тоже. Он невольно откинулся на спинку массивного кожаного кресла и, прищурив глаза, стал с удовольствием рассматривать Еву.

Хоть девушке и нечасто приходилось ловить на себе оценивающий и уверенный взгляд мужчины, изменения в поведении профессора она почувствовала сразу. Что именно испытывала она в тот момент, сложно сказать. Испуг перед неизвестностью, панику, тревогу, растерянность и трепет перед мужчиной, возведенным ее стараниями в ранг идеала. Мурашки пробежались по телу, ей казалось, она сгорает в жарком огненном пламени. Ей так хотелось сбежать на свежий воздух, чтобы перестать ощущать его здесь и сейчас. Она чувствовала, что совсем не готова к откровению. Пусть все мечты и грезы о нем останутся ее великой тайной. Она никогда не сможет стать достойной парой этому умному и сильному мужчине, единственному во всей вселенной. Русская сирота с несостоявшейся карьерой, со слишком большим носом, искажающим ее внешность, никогда не будет достойна внимания самого великого мужчины ее времени.

Увидев внезапно появившуюся неестественную бледность на лице Евы, судорожное сжатие пальцев в кулак и взгляд, уставленный в пол, доктор медицинских наук без труда разгадал физические изменения в теле своей пациентки. Она пребывала в чрезмерно взволнованном состоянии, что привело к учащению пульса, прерывистому дыханию и повышенному сердцебиению. Определенно, у Евы Валтасаровой были чувства к нему. Такого рода проявления эмоций со стороны противоположного пола для Адама были не впервые, так как он пользовался большим успехом у дам. Тщательный уход за внешностью, умение красиво говорить и поведение настоящего джентльмена неизменно прельщали сердца женщин. Да, время от времени он проявлял симпатию некоторым дамам, но обычно эти мимолетные увлечения оставались на уровне коротких интрижек, о которых впоследствии Шиллинг даже не вспоминал.

С женой он расстался давно, еще в начале своей карьеры. В браке родились две ангельских доченьки, которым Адам регулярно посвящал свободные от работы выходные. Хоть он и имел свойство забывать об их существовании в связи с чрезмерно большой занятостью, но как только оказывался рядом с ними, он не чаял в них души и с неизменной готовностью и большим размахом исполнял все желания маленьких принцесс. Отношения с бывшей женой были спокойными, неконфликтными и доверительными, можно сказать, даже дружескими, хотя общались они только на выходных и исключительно о детях.

— А не хотели бы вы увидеть больше картин, изображающих императора, великого полководца Бонапарта? — прямо спросил Адам у Евы.

— Да, наверное, — засмущавшись еще больше, ответила девушка, совершенно не готовая к такому вопросу. Все произошло настолько быстро, что она не успела собраться ни с мыслями, ни с силами. Ева чувствовала себя настолько потерянной в компании очаровательного мужчины, что тело отказывалось ее слушаться, даже мысли, казалось, сбежали из-под ее контроля.

— Я покажу вам, — уверенным и спокойным тоном сказал Адам. — А сейчас давайте вернемся к цели нашей сегодняшней встречи. Фрау Валтасарова, ваш случай уникальный и представляет необычайный интерес для современной медицины. Я уверен, коллеги из Мюнхена объяснили вам достаточно и я не намерен повторяться. Моя задача состоит в том, чтобы найти точную причину выздоровления. Со своей стороны, также хочу выразить признательность за ваше согласие в этом участвовать.

— Да, конечно. Я понимаю насколько это важно и готова всячески вас поддерживать, — робко ответила Ева.

— Последние обследования, проведенные у нас в Шарите, целиком положительны. Раковых клеток не обнаружено, отклонения отсутствуют. Ваш ведущий врач должен был объяснить необходимость ежегодных плановых обследований в течение пяти лет после наступления ремиссии, — профессор внимательно изучал экран монитора, его голос звучал сухо, без эмоций, сугубо профессионально.

— Спасибо. Я очень признательна клинике Шарите… — прерывисто начала Ева благодарить за предоставленную возможность бесплатного обследования, однако доктор, не дав ей высказаться, продолжил:

— Мною поставлена первоочередная задача — обследовать вашу ДНК, — произнес профессор. — Я уже начал изучать ваш генетический код. На определенных этапах исследования, мне понадобятся свежие мазки и анализ крови. Для этого необходима ваша доступность на ближайшие месяц-два, — и, улыбнувшись, мягко добавил: — Берлин прекрасный город и весенняя погода лишь подчеркивает его красоту. Конечно, это не Париж, но тоже заслуживает внимания. Не всегда же молодой красавице разгуливать больничными коридорами. Наконец у вас появится достаточно свободного времени, чтобы ознакомиться с немецкой историей. Ха-ха-ха, — неожиданно из груди профессора вырвался смех, словно он насмехался с собственных слов, что было совсем несвойственно для Адама Шиллинга.

В числе прочих заслуг, у него напрочь отсутствовала способность к самокритичности и уже тем более он никогда бы не показал посторонним собственные изъяны и не дал повода для какого бы то ни было сарказма. Сейчас он смеялся не над собой, а над всеобщим мнением сограждан о богатстве немецкой истории. Шиллинг увлекался историей. По его мнению, до времен нацизма Германия олицетворяла сгусток черной зависти к Франции, а гитлеровскую Германию он вообще хотел бы вычеркнуть из прошлого своей родины. — Да и Париж от Берлина не так и далеко, — уже более задумчиво произнес профессор.

— Спасибо. Я начну с Берлина, — улыбнулась Ева.

— А в Париже вы были?

— Нет, — засмущалась она, — Мюнхен — первый заграничный город, который я посетила. Сейчас вот Берлин, — прикусив верхнюю губу и снова краснея, добавила девушка.

Невинное ангельское смятение, появившийся румянец на бледном лице, сверкающие карие глаза магнитом манили к себе профессора. Сильнейшая волна желания прошлась его телом. Но превыше всего он чувствовал себя героем, рыцарем, могущественным сиром рядом с юным, невинным существом. Она казалась ему потерянной в современном мире леди, искренней и наивной. Ее идеальная кожа, густые длинные волосы, изящная шея, порой нелепые движения и слова, сказанные не к месту и невпопад, полностью покорили его внимание. Оказавшись в плену ее чар, очень нежно, почти шепотом, не отдавая себе отчета, Адам проговорил:

— Я покажу вам Париж.

Мир Евы перевернулся. Сквозь занавески солнечные лучи пробились в помещение и бесцеремонно упали прямо на лицо Адама Шиллинга. В солнечном свете он показался Еве еще красивее. Его решительный взгляд отпечатался в ней как нечто сверхчеловеческое, нечто такое могущественное, недосягаемое и в то же время, полностью поглощающее ее изнутри. Без остатка.

Глава третья. В чужой шкуре великого

Профессор Адам Шиллинг погрузился в изучение организма Евы Валтасаровой. Ни в коем случае она не была для него чудо-пациенткой, впервые победившей глиобластому. Шиллинг предполагал, что ключом к новой научной эре является особенность строения ее клеток. Его удивляло легкомысленное отношение ученых к Еве, которые предпочли более углубленно заняться исследованием методологии лечения глиобластомы.

«Невиданная глупость, которую необходимо еще поискать! Лечение у нее стандартное, по протоколу, что тут исследовать? Тратят ценные ресурсы на что попало и не видят целиком всей картины, — думал по этому поводу Шиллинг. — Очевидно, ее организм особенный, если победил неизлечимую болезнь, а не их терапия. Последние пять лет лечат одним и тем же методом с неизменно одинаковым результатом по всему миру. Ее код ДНК нужно исследовать, а не их терапию. Ограниченности нет предела».

С волос, кожи, слюны и крови пациентки Евы Валтасаровой, под тщательным присмотром профессора, были взяты пробы для генетической дактилоскопии. Пока лаборатория готовила результат, Шиллинг самостоятельно приступил к изучению молекулы ДНК, взирая на электронную линзу микроскопа с высоким разрешением, который использовал пучки электронов вместо света. С трудом сохраняя самообладание, он словно пребывал в горячке. Кровь бешено пульсировала в венах и отдавала ударами в мозг с такой интенсивностью, что способность трезво соображать окутывалась туманом. Аналогичный стресс человеческий организм способен испытывать во время необходимости самосохранения. И именно так организм профессора воспринимал изучение уникальной способности самоисцеления, что самоконтроль уходил в область инстинктов, не управляемый разумом. Импульс прочитать код ДНК был превыше всего! С того времени, как Шиллинг смог спокойно посвятить себя экспертизе Евиных проб, он перестал чувствовать голод, потребность сна сама по себе сократилась до четырех часов в сутки и даже та самая эксцентричная часть его личности, выражающаяся в потребности всеобщего признания, испарилась. Уже как неделю Адам находился в лихоманке, излечить которую мог только лишь готовый результат ДНК.

В конечном итоге, после пяти томительных дней ожидания, молекулярный код дезоксирибонуклеиновой кислоты не показал особенностей, на которые Шиллинг делал научные ставки. Но в процессе изучения клеток пациентки под электронным микроскопом, он обратил внимание на эпиген. Модифицирующий эпигенный белок отличался своим строением. Для лучшего понимания Шиллинг решил обратиться к своему хорошему знакомому, известному немецкому эксперту эпигенетики, доктору медицинских наук Гоцману.

Несмотря на то, что Шиллинг попросил о дружеской услуге, желая получить второе мнение многоуважаемого ученого, оба прекрасно понимали, что мнение Гоцмана не второе, а в принципе первое и единственное. Томас Гоцман с интересом отнесся к такого рода обращению. Еще большего энтузиазма прибавила тайна имени пациентки, поскольку Шиллинг не решился открыть имя Евы, под предлогом конфиденциальности данных участника экспериментального обследования для инновационного научно-исследовательского процесса. В большом нетерпении ожидая результат, профессор Шиллинг был полностью поглощен исследовательским материалом. Каждый телефонный звонок подразумевал тот самый долгожданный ответ от Гоцмана. Увы, пока все они поступали не от тех людей.

— Шиллинг, слушаю, — ответил на один из таких кадровых звонков профессор.

— Привет, Адам. Ты куда пропал? Такую встречу и пропустил! Не поверил бы, если бы не увидел своими глазами. Старый Сир и не с нами?! — хриплый голос, в несколько грубоватой манере и с ноткой сарказма прозвучал по ту линию телефона.

— Роланд, какая честь! Виноват, не узнал тебя! Ах да, точно, пропустил нашу подготовку! Понимаешь, работа… — в голосе Шиллинга слышалось большое сожаление.

— А может, все-таки возраст, дорогой друг? Не молодеем же мы. Ну признайся, память уже не та, подводит, без записей в календаре уж никак…

— Да говорю тебе, работы невпроворот! Причем тут память, — уже раздраженно воскликнул Шиллинг. Что-что, а свой 52-летний возраст он наотрез отказывался относить к старческому. Глубоко убежденный в своей молодости, сам себя характеризовал Сиром бальзаковских лет.