Бесплатный фрагмент - Тринадцать секунд короны

Введение

Снова перечитываю некогда написанное и погружаюсь в незабываемую атмосферу экспедиции.

Я не турист, — в том смысле, что не люблю ездить куда-то просто так. Мне обязательно нужна цель — например, исследовать место падения метеорита, изучить загадочный кратер или провести наблюдения полного солнечного затмения. Но если уж поездка намечена — тогда (заодно!) хочется осмотреть удивительные места, в которых оказываешься. И возникает желание поделиться своими впечатлениями, потому что впечатления порой оказываются очень сильными. И появляется надежда на то, что будет это интересно не только мне и моим товарищам по экспедиции, но и всем, кто любит читать про необычные путешествия.

Экспедиция в Африку действительно оказалась одной из самых интересных и удивительных. Фрагменты трэвел-повести «Африканские мотивы» я опубликовал в своем «Живом журнале», когда я его вел. А теперь я решил попробовать показать этот текст всем желающим в формате электронной книги под новым названием «Тринадцать секунд короны».

Все имена и фамилии в тексте не изменены. А зачем их изменять, если все написанное — правда! Ну, почти. Никто из героев, прочитав повесть, не потребовал внести правки. Стало быть, пусть так и будет.

Я чрезвычайно благодарен писателю и журналисту Светлане Бурдинской, которая подвигла меня на подготовку текста к публикации в виде книги и выступила в роли редактора.

Я чрезвычайно благодарен корректору Анне Стародубцевой, которая поправила мой текст. Я всегда самонадеянно считал, что пишу грамотно, но оказалось, что мои опечатки и неправильное (я гордо называл его «авторским») управление всяческими тире, запятыми и многоточиями потребовало жесткого и квалифицированного вмешательства.

Получилось то, что получилось. Очень надеюсь, что у книги найдутся читатели. Вам (читателям) желаю интересного чтения. Надеюсь, что оно будет таковым.

Сергей ЯЗЕВ

Июнь 2023

ИЗ АЗИИ В АФРИКУ

1 ноября

Раннее утро. Обычно я хожу в аэропорт пешком (16 минут), на этот раз вызываю такси, не хочется тащить вещи на себе. В аэропорту мне пожелал удачи Максим Арзаев — журналист из управления информполитики ИГУ (он встречал маму). Жду Сергея Евчика.

Появляется Сергей. Заматываем скотчем два фотоштатива (спасибо магазину «Четыре глаза») и сдаем их в багаж. На контроле заставляют снимать ботинки. Ботинки — как бы берцы, но как бы офицерские (как мне сказали). Очень удобно, но пришлось разуваться (а Евчик прошел не разуваясь в своих полутапочках. По-видимому, контрабанду и оружие в его обувь спрятать невозможно, а в мою — могло бы и получиться).

Выпили кофе за столиком — и прозевали выход на посадку. Подъехали к самолету гордо –человек шесть опаздывающих разгильдяев в пустом автобусе.

Рейс на Внуково был самым дорогим (все прочие авиакомпании уже снизили тарифы на вылеты первого ноября, а наша нет). Выбора у нас не было — предстояло вылетать в Стамбул из того же самого Внукова. Но в качестве компенсации обнаружилась возможность разлечься и спать — задние ряды кресел в самолете были практически пустыми. Нечастая ситуация. Мы с Сергеем воспользовались ею в полной мере и компенсировали недосып последней ночи в Иркутске.

Внуково с ходу не принимало, и командир объявил о небольшой задержке. Самолет выполнил «коробочку» и спустя 15 минут пошел-таки на посадку. Сел «крайне удачно», как поет странная дама со сценическим псевдонимом Ёлка — то есть очень мягко. Народ вежливо похлопал. Я обычно нервно отношусь к аплодисментам после посадки — этот обычай, занесенный к нам из западных авиакомпаний, мне кажется достаточно нелепым. Но на этот раз можно было и поаплодировать — экипаж посадил машину очень профессионально.

Новое Внуково (в новом аэровокзале я был впервые, обычно прилетаю в Шереметьево и Домодедово) поразило отсутствием мобильной связи для нашего БВК. У Сергея на втором телефоне МТС — отбил эсэмэску домой.

Еще одно впечатление от Внуково — две одинаковые двери рядом. Над одной написано «туалет», над другой — «мечеть». Проектировщики аэровокзала, как говорится в одном фильме, ма-лад-цы.

После долгого ожидания в недрах Внуково грузимся через хобот в А-330 «Турецких авиалиний». В багаж сданы три места сразу до Найроби, нам выдают по два посадочных талона. Я на всякий случай оставил в рюкзаке самое необходимое на случай потери багажа на пути в Кению — отставать от самолетов нам нельзя, затмение ждать не будет. Впервые за последние годы не взял с собой ноутбук. Сознательно. Никакого интернета две недели.

Аэробус огромен. Людей, летящих в Турцию, множество. Одеты очень по-разному — кто-то явно летит отдыхать, кто-то (демонстративно) работать, кто-то — через Турцию транзитом, как мы. Буквально на днях сообщалось, что в Стамбуле волнения — себя показала какая-то новая партия, выступила против режима Эрдогана, шествие, беспорядки, полиция, дубинки, дым, перевернутые машины. XXI век. Но мы в Стамбул выходить не будем — посидим в аэропорту. Как два новых Сноудена.

От нечего делать смотрю на экранчике аэробуса, висящем на спинке кресла передо мной, чудовищный фильм «Мировая война Z». Даже любопытно, какой маразм способны выпускать современные кинокомпании с применением современных (же) технологий. Сергей — знаток кино, улыбается — видимо, он смотрит на своем экранчике нечто более приличное.

В Стамбульском аэропорту сидим долго — как в пресловутом Внуково. Гаврилов подбирал нам рейсы, чтобы промежутки были часа по 4 минимум, и это правильно. Был уже в моей практике случай, когда промежуток был полтора часа, самолет шел с задержкой в час, а опаздывать было нельзя, и нервов было потрачено немереное количество. Лучше пить кофе в аэропорту. Точнее, чай, который дешевле (за $4,4). Есть яичницу с беконом. Читать «Русский репортер» и слушать негромкий джаз, подзаряжая мобильник с помощью обнаруженной поблизости розетки. Кстати, связь появилась еще в воздухе, на подлете к Стамбулу. Не то что во Внуково. Как я уже сказал, пресловутом.

Когда на табло наконец появился номер нашего «гэйта», мы отправились в святое для русских туристов место — Duty Free, оба слова с заглавной буквы. Дело в том, что пришел к нам в виде летучей эсэмэски отчаянный заказ из незнакомого пока городка Лодвар на севере далекой Кении от наших товарищей и квартирьеров — несмотря на жару, уже выбиравших места для наблюдений затмения на горячих вулканических холмах вблизи озера Туркана. Заказ был предсказуем. Нетрудно догадаться, что нам следовало купить виски и доставить его в Лодвар!

Заказ, по-видимому, должен был укрепить нашу экспедицию в ожидавшейся борьбе с эпидемиями, малярийными москитами, желтой лихорадкой, мухой цеце и, возможно, сомалийскими разбойниками, которые иногда шалят на территории сопредельной Кении. Как нам потом объяснили, границу между Кенией и Сомали провели в свое время не очень компетентные господа, заложив основу для мрачных конфликтов на множество лет вперед. Кроме того, здесь можно было ожидать проявлений межэтнической розни. Как написал мне посол РФ в Кении, «район озера Туркана, который вы собираетесь посетить, является одним из наиболее опасных мест в Кении потому, что там постоянно происходят межэтнические столкновения, жертвами которых за последние годы стали сотни людей».

Вариантов у нас не было. Мы купили по две литровые бутылки виски (запечатав их, как полагается, в специальные пакеты) и отправились на посадку. До затмения оставалось двое суток.

Все аэропорты мира в чем-то одинаковы, как, несомненно, написал бы Лев Толстой, осмотрев хотя бы несколько. Мы обсудили это с Сергеем Евчиком — вспомнив опыт своего былого попадания в аэропорты Китая, Гонконга, Сеула, Амстердама etc. Зал стамбульского аэропорта перед выходом через хобот на борт самолета (в советские времена подобные помещения назывались страшным словом «накопитель») ничем не отличается от соответствующих помещений множества других аэропортов. Да и чем он должен отличаться — ряды сцепленных кресел, стеклянная стена со сгустившейся за ней турецкой темнотой — и, собственно, все. Впрочем, в принципе различия существуют. Помню некий накопитель, где отсутствовал туалет.

Здесь туалет был. А вот мечети рядом с ним не было. Ибо не Внуково.

В остальных отношениях это было почти Внуково. Вокруг нас находились (во множестве) соотечественники. Точнее, соотечественницы. Когда мы с Сергеем убедились, что напротив «гэйта» с надписью «Найроби» сидит в ожидании множество громкоговорящих русскоязычных (возможен вариант «русскоговорящих громкоязычных») дам, это повергло нас в удивление. Что делать дамам в Кении?

— Может быть, они едут на сафари? — предположил я.

В качестве второго варианта в нашем воображении возникли пляжи Момбасы на берегу Индийского океана «с лучшим в мире дайвингом», как сказано на некоторых сайтах.

Громкоговорение соотечественниц усилилось. Мы обернулись и обнаружили развернутое бело-зеленое знамя. Я уже готов был увидеть на нем исламские символы, но вместо них опознал знакомые буквы. Это было знамя Сбербанка! Соотечественницы шумно фотографировались со своим кооперативным флагом. Вероятно, всех их ожидало веселое корпоративное кенийское сафари. Скорее всего, за счет клиентов.

Тут все зашевелились. Мы подхватили рюкзаки и драгоценные запечатанные пакеты с заказным стеклом и устремились ко входу в хобот. Милые турецкие аэрослужащие отрывали корешки посадочных талонов, вокруг звучала привычная женская русская речь. Все было как на родине.

…Мы уселись в кресла «Боинга-737». Колени девать было некуда, а впереди было шесть часов перелета к экватору. Мы с Сергеем мрачно посмотрели друг на друга и прокомментировали работу американских авиастроителей.

— О, русские! — обрадованно сказали сзади. Симпатичная рыжеволосая девушка с искренней радостью смотрела на нас сквозь брешь между креслами. Видимо, она все еще побаивалась иностранцев.

Свет в салоне погас, и мы взлетели. Начинался уже третий перелет за эти нескончаемые сутки. Где-то в далеком Иркутске продолжалось празднование 95-летия родного университета. Но это был уже другой мир.

2 ноября

В темном самолете светились (кое-где) экранчики мониторов на спинках кресел. Я не стал смотреть очередной фильм и вывел на монитор карту полета, где периодически переключались картинки с изображением нашего лайнера, медленно ползущего сначала над морем, а потом над Африкой — вдоль долины Нила, вниз, на юг к экватору. Десятью сутками позже, когда мы летели тем же маршрутом назад в Европу (на этот раз днем), внизу от горизонта до горизонта простиралась мрачная серо-коричневая пустыня. Без признаков жизни. Сейчас же под крылом «Боинга» наблюдалась полная темнота. Ни огонька не было видно в пустыне. Чахлой, естественно, и скупой.

К сожалению, не получается у меня спать в самолетах (в отличие, скажем, от Димы Семенова, которому нужно только сесть и пристегнуться, чтобы немедленно приступить к компенсации хронического многолетнего недосыпа).

А потом внезапно произошло то, что в просторечье называется «мне поплохело». Не знаю, почему. Ненадолго — вскоре организм восстановил полноценное функционирование, я даже Сергею ничего не сказал. Может быть, сказались нервотрепки предыдущих дней. Может быть, проявились сутки без сна — а возраст-то уже не тот. А может быть, было это гнусное действие таблетки, которую я выпил вчера рано утром перед выходом из дома в Иркутске. Таблетка называлась мефлохин. Это жуткое жгучее снадобье, обильно запивая водой, надлежало начать принимать за неделю до попадания в места обитания малярийных комаров, пить по таблетке раз в неделю и завершить прием спустя четыре недели после покидания означенных мест. Перечень побочных действий препарата оказался огромным, включая потенциальную анафилаксию и многие другие приятные неожиданности. Читать этот список я не стал, поскольку стремительно нарастало желание эту гадость не пить никогда, а значит, не ехать никуда.

Во время одного из организационных собраний, протекавших обычно за чаем по вечерам в обсерватории ИГУ, Михаил Меркулов убедительно и доходчиво поведал нашей мрачно внимавшей компании о том, что же, собственно, делает с кровью несчастного человека возбудитель малярии, попавший в нее с укусом москита. Я отношусь к разряду тех людей, которым такие вещи слушать нельзя (мои близкие это хорошо знают). А когда Михаил эмоционально воспроизвел нам пассаж о желтой лихорадке (кульминационный фрагмент звучал так: ежегодно ею заболевают в Африке сто восемьдесят тысяч человек, из которых умирают тридцать. Тысяч, естественно). Затем последовало извещение о заболевших СПИДом. Их в Африке, согласно каноническому тексту легенды, тоже тридцать, но на этот раз — процентов. От общей численности населения. Радостная для нас весть заключалась в том, что в Кении заболевших СПИДом все-таки меньше — около двадцати восьми процентов.

Эти бодрые рассказы привели к тому, что команда еще в сентябре уменьшилась на одного человека. Наш старый добрый товарищ М., участник двух былых экспедиций, послушав проникновенные лекции Меркулова, сказал, что — ну ее, эту Африку, вместе с ее маляриями и лихорадками, не говоря уже о террористах. Пожелал нам удачи и покинул команду. Даже не знаю, какие рассказы Михаила на него больше всего подействовали — о малярии, желтой лихорадке или СПИДе. Я, помнится, после этого специально заглянул в «Десять негритят», чтобы выписать оттуда кривоватый перевод стишка Агаты Кристи:

Шесть негритят пошли на пасеку гулять,

Одного ужалил шмель, их осталось пять.

Прививку от желтой лихорадки мы к тому времени уже поставили. Я ничего не почувствовал, а у ребят последствия укола были у каждого свои, но все неприятные. Поскольку всем нам (кроме старого доброго товарища М.) было жаль осознавать, что мы напрасно (в случае досрочного покидания проекта) напрягли свои организмы дозой желтой лихорадки, от которой, согласно Меркулову, излечиться в принципе невозможно, больше никто из команды не выпал.

На мне все эти волнения сказались следующим образом. Я впервые взял с собой целый пакет с лекарствами, которые запихал в рюкзак, имея их всегда при себе. Видимо, благодаря наличию пакета необходимость в них так и не возникла.

…Я почувствовал себя лучше, но есть принесенную стюардом еду все-таки не стал. Шесть часов истекли, свет в самолете зажегся, командир на чистом (надеюсь!) турецком языке известил, что мы идем на посадку. Мониторы свидетельствовали о том, что температура в ночном Найроби плюс 18 градусов по Цельсию, время прибытия в пункт назначения — 3 часа 20 минут местного времени.

Спустя двадцать минут самолет уже катился по полосе. Мы были в Кении.

Когда летом 2009 года наша команда приземлилась на острове Тарава посреди Тихого океана (Республика Кирибати), напряженно глядя в иллюминаторы, мы уже явственно представляли себе, что нам предстоит почувствовать совсем скоро. Предчувствия нас не обманули. Когда открылась дверь на трап, в самолет ворвался жаркий душный и наполненный незнакомыми запахами воздух коралловых островов, мгновенно нокаутировавший кондиционированную атмосферу самолета.

…И вот теперь открылась дверь в Кению, но мы не почувствовали ничего. Стояла прохладная африканская ночь, и чуть попахивало скорее авиационным бензином, чем горячими запахами низких широт.

Мы с Сергеем вышли на трап, помнится, последними. Внизу у трапа стояли НЕГРЫ в светло-зеленой (цвета S7) униформе работников аэропорта — такой же, что носят и в Стамбуле, и в Москве под сенью всеобщей глобализации.

В темноте белели их (негров) глаза.

В моем давнем советском детстве слово «негр» не обозначало ничего иного, кроме как «человек, принадлежащий соответствующей расе». В книге Гарриэт Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» слово употреблялось, наверное, много тысяч раз, и это было нормально. Однако с некоторых пор политкорректность не позволяет цивилизованным людям использовать этот термин, который кому-то кажется оскорбительным и поэтому неприличным. Честно говоря, я этого не понимаю и считаю обсуждаемое слово не более обидным, чем, скажем, слова «европеец» или «азиат». Но поскольку проблема в принципе существует, хочу оговориться: слово «негры» я продолжаю употреблять, как привык с детства, но, конечно, без каких бы то ни было уничижительных коннотаций. Для любого слова, указывающего на национальность либо расовую принадлежность, непременно найдутся люди, которые будут считать это слово оскорбительным — что ж теперь с этим делать? Это их персональные проблемы. Не запрещать же теперь весь словарь.

Итак, у трапа стояли негры. Точнее, негритянки. Симпатичные.

«Хай!» — сказал я, одной из них, нисходя по трапу, а она ответила: Welcome! — и улыбнулась в ответ. Надеюсь (хотя шансов на это чрезвычайно мало), не только согласно должностной инструкции.

Мы подошли к темнеющей громаде двухэтажного автобуса, и мне показалось, что крутая лестница в автобусе была не короче трапа «Боинга». В тусклом люминесцентном свете здесь уже сидели нахохлившиеся пассажиры нашего рейса, после шестичасового ночного перелета выглядевшие, прямо скажем, не лучшим образом. Мы протиснулись вперед, встав за спиной водителя, и автобус тронулся.

Мы ехали по бетону вдоль каких-то одноэтажных построек и стоящих поодаль самолетов с темными дырами иллюминаторов — как будто кто-то прострелил фюзеляжи длинной автоматной очередью. Почти вплотную за окном автобуса внезапно возник сплошной трехметровой высоты забор (подобный тем, что отгораживают в Подмосковье вышедших из народа от самого народа). По верхней кромке забора тянулся мощный жгут скрученной колючей проволоки. Наконец автобус остановился, мы спустились по крутой лестнице ко входу в обширное одноэтажное здание — явно бывший грузовой склад или что-то в этом роде. Бетонный неровный пол, бетонный потолок, оштукатуренные и побеленные стены с единственным ярким пятном — рекламным плакатом, на котором красивый негр и очень красивая негритянка радостно улыбались стакану какого-то фруктового сока.

Мы сконцентрировались вокруг ленты транспортера, на котором устало вращался по кругу некий чемодан. Вероятно, со вчерашнего вечера.

Мрачный и не очень гостеприимный ночной облик международного аэропорта Джомо Кениата в Найроби объяснялся несложно. В августе главные авиационные ворота Кении пострадали от сильнейшего пожара, когда пламенем было охвачено основное здание этого крупнейшего аэропорта Африки. Пожар начался в зоне прилета, которая выгорела полностью. Сейчас ведутся работы по сооружению нового здания, и для пассажирских терминалов используются временно приспособленные для этого строения.

Мы с Димой Семеновым уже обращали внимание на то, что практически всем нашим экспедициям почему-то предшествуют неприятности в той стране, куда мы собираемся. В нынешнем году Найроби пережил пожар в аэропорту в августе и страшный теракт в сентябре. Незадолго до перелета на чилийский остров Пасхи в 2010 году землетрясение нанесло большой ущерб столице Чили Сантьяго. Во время этого стихийного бедствия погиб хозяин турагентства, с которым мы вели переписку и кому уже был отправлен аванс. Перед нашей автоэкспедицией в монгольскую пустыню Гоби в 2008 году произошли беспорядки в Улан-Баторе, чего там, кажется, не бывало отродясь. А острова Гилберта (Республика Кирибати, экспедиция 2009 года) вообще начали уходить под воду, в связи с чем президент (беретитенти) страны Аноте Тонг, которому я имел честь пожать руку (хотя и по другому поводу), вскоре после нашего визита обратился в ООН с призывом переселить граждан республики с тонущего архипелага. Я, разумеется, исповедую принцип «после» не значит «из-за» и такие якобы закономерности не комментирую.

Тем временем на ленте транспортера начали материализовываться сумки и чемоданы. Мы с радостью обнаружили свой багаж, с которым мысленно простились еще в Москве. Багаж был цел, но был он совершенно мокрый! По-видимому, его привезли на открытой тележке, а за те полчаса, которые мы его ждали, успел пройти ливень. Версию о том, что наши чемоданы были облиты из брандспойта работниками аэропорта в целях обеспечения эпидемиологической безопасности, мы с Сергеем отвергли за отсутствием доказательств. Я утрамбовал в мокрый чемодан пакет с виски (с глаз долой, из рук вон), и мне стало легче на душе.

Пассажиры стамбульского рейса с благоприобретенным багажом выстроились в очередь к пункту паспортного контроля.

Человечество придумало отличный способ цивилизованного формирования очередей. Всякий, кто летал на самолетах, этот способ знает. Надлежит поставить стоечки, натянуть ленточку и сформировать длинный лабиринт, чтобы людской поток, многократно извиваясь и двигаясь вдоль ленточки, организованно перемещался в нужном направлении.

Со всеми нашими вещами (на колесиках и на плече) я вступил в извивающийся поток, который неуклонно тек к постам паспортного контроля. Сергей Евчик чуть задержался в местах общего пользования, и я периодически перекатывал в направлении движения наши сумки на колесиках. Поток двигался быстро (по крайней мере, на двух постах кениец и кенийка в форме рассматривали паспорта, снимали отпечатки пальцев, принимали доллары, вклеивали визы). Я внимательно следил за процессом. Дама европейской наружности никак не могла правильно положить пальцы на зеленый экранчик. Четыре пальца правой руки, пожалуйста. Большой палец правой руки. Четыре пальца левой руки, пожалуйста. Большой палец левой руки. Спасибо. Дама повторила процедуру раза три, что у нее там не получалось и сколько у нее было пальцев — для меня осталось неясным. Я закрутил головой — где Евчик? — и увидел Сергея, который, двигаясь поперек ленточки, пересекал поток (sorry!) и протискивался ко мне (точнее, к своей сумке на колесиках). Он делал именно то, в борьбе с чем и был, собственно, сооружен входной лабиринт — шел без очереди! До меня он добрался как раз в тот момент, когда европейская дама наконец завершила шесть (или восемь) попыток оставить в кенийской базе данных отпечатки своих пальцев и покатила тележку с чемоданом на выход. Мы с Сергеем рванули вперед — я к строгой кенийке, а Сергей — к пожилому кенийцу. Я сказал «хай» и протянул паспорт. Кенийка мрачно воззрилась на меня и потребовала снять очки (на фото я был без очков). Я задрал стекла на лоб, кенийка кивнула. Для вклеивания визы хватило пятидесяти долларов и двух конечностей, одна попытка. Одновременно с Сергеем мы вышли из зала.

Напоминаю — мы находились в помещении, напоминавшем спешно переоборудованный грузовой склад. Это ощущение подтвердилось. За дверью был длинный и широкий бетонный навес на редких колоннах, под потолком горели светильники. Внешней стены не было, и там начиналась африканская ночь. В темноте (точнее, в полутемноте) стояло несколько автомашин и автобус. Мимо нас прошла громкая группа русскоязычных женщин, они загрузились в автобус, затарахтел мотор, и они исчезли. Прошла пожилая бледнолицая дама, молодой кениец катил ее тележку с немыслимым количеством чемоданов. Они загрузились в джип, и их тоже не стало. Наступила тишина. Остальные пассажиры нашего рейса пропали бесследно, не проходя мимо нас, и я до сих пор не знаю, куда они делись.

Под навесом стояло несколько пластмассовых столиков и стульев, за одним сидели кенийцы — двое девушек и парень в форме. Видимо, дежурные. В глубине навеса был виден некий своеобычный киоск с привычными во всем мире бутылочками кока-колы, и даже издали было видно, насколько скудным был ассортимент. Мимо прошли еще двое кенийцев с автоматами Калашникова, держа их в руке стволом вниз, указательные пальцы — на спусковых крючках.

Сергей курил, выйдя из-под навеса под беззвездное черное небо.

Нам предстояло вылететь в час дня в Лодвар. На часах было начало пятого.

Издали было видно, что Сергей активно общается с полной негритянкой. Я подошел к ним (подкатив сумки по неровному бетону). Обнаружилось, что нас уговаривают поехать в отель. Недалеко, двадцать минут на машине. Такси сейчас вызовем. Недорого, поспите и вернетесь к своему самолету, d`ont worry, такси вас привезет. Вы же устали, надо отдохнуть!

Но у нас на этот случай была специальная инструкция. Вчера, будучи еще в Стамбуле, мы получили SMS от Михаила Меркулова, который по-дружески предостерегал нас от подобных упражнений. «Мы ехали из отеля в аэропорт четыре часа — все стояло в пробках! Опасно уезжать из аэропорта — можно опоздать!».

— Нет, спасибо! — вежливо, но твердо сказали мы кенийке. — Нет проблем, мы посидим здесь, а когда наступит день, пойдем на регистрацию и улетим в Лодвар!

Кенийка была поражена упоминанием Лодвара, переспросила еще раз и потеряла к нам интерес. Похоже, бледнолицые и вообще серьезные люди в Лодвар обычно не летают.

Мы снова остались одни.

— Надо поискать, где тут у них вылет! — сказал Сергей. — То, где мы сейчас — это называется Unit 2, а нам нужны внутренние линии — Unit 3!

Он откуда-то знал эти важные вещи.

— Тогда ты постой с сумками, я дойду до туалета, а потом сходим и поищем Unit 3! — предложил я и отправился вдаль вдоль бесконечного навеса.

Шел я долго, укрепляясь в мысли, что все это, несомненно, бывший пакгауз и сюда, под навес, когда-то заезжали грузовые машины (а возможно, заходили грузовые верблюды), а теперь прилетают люди из Евразии.

За дверью туалета, помимо всего того, что там долженствовало быть, я обнаружил широкую низкую скамью, на которой откровенно спал некий негр в ботинках на толстой подошве и вязаной шапочке.

— There is no water! — произнес негр, не открывая глаз и не поднимая головы.

Я подошел к раковине. Воды действительно не было. Надежда умыться испарилась.

Я побрел обратно

— Схожу поищу, где тут вылет! — сообщил Сергей и, не дожидаясь моей реакции, надел рюкзак и исчез в темноте. Как писал Григорий Горин, «и пучина сия поглотила его в один миг».

Я подгреб оставшиеся вещи к синему китайскому пластмассовому столику типичного дешевого летнего кафе, сел на типичное пластмассовое кресло и начал ждать своего товарища. Темнота, окружавшая навес, не рассасывалась — даже намека на утреннюю зарю не было. Темна ты, кенийская ночь.

Я достал папку с документами (билеты, посадочные талоны, сертификат о вакцинации), извлек из пластикового кармана памятку для находящихся в Кении, распечатанную с сайта российского посольства в Найроби, и внимательно перечитал ее. Вот что содержалось в этом документе.

Памятка для российских граждан, находящихся в Кении или планирующих посетить страну с туристическими целями

В связи со сложной политической ситуацией, сохраняющейся опасностью террористических актов, периодически совершаемых в Кении боевиками сомалийской экстремисткой организации «Аш-Шабаб» и в целом неблагоприятной криминогенной ситуацией в стране российским гражданам, находящимся в Кении или планирующим посетить ее с туристическими целями, желательно руководствоваться в целях обеспечения личной безопасности следующими рекомендациями:

1. При нахождении за пределами жилых помещений, гостиниц и т. п. всегда иметь при себе оригинал или фотокопию документа, удостоверяющего личность. Желательно сделать заверенную у нотариуса копию загранпаспорта (документ будет крайне необходим в случае утраты оригинала). При себе всегда иметь контактные телефоны на экстренный случай (роспосольства, полиции, знакомых, друзей, турагентства и т. д.).

2. Соблюдать осторожность и бдительность, особенно в многолюдных местах, таких как клубы, отели, пляжи, торговые центры, рестораны, автобусные остановки, школы, университеты, церкви. Всегда знать район, улицу своего местонахождения. Посещать магазины, рынки, рестораны предпочтительно группой не менее 3—4 человек. Не следует надевать дорогие или внешне броские ювелирные изделия и украшения. При себе иметь минимальное количество наличных денег и кредитных карточек. Следить за сумками, документами.

3. По городу желательно передвигаться на автотранспорте. Используйте такси только лицензированных фирм (имеют соответствующую атрибутику, отличительные знаки). В ходе поездки попросите водителя держать все двери и окна автомобиля закрытыми.

4. Следует воздерживаться от посещения трущобных районов, а также заведений с сомнительной репутацией (ночные бары, игорные заведения, дешевые гостиницы), а также антисанитарных торговых точек (развалы и рынки). Нахождение на улице в темное время суток должно быть сведено до абсолютного минимума.

5. При возникновении беспорядков (драка, нападение, появление возбужденной толпы и т. п.) следует немедленно покинуть опасный район. Если нет такой возможности, постараться укрыться в любом доступном общественном здании и связаться по экстренным телефонам с полицией или посольством.

6. В случае вооруженного нападения или грабежа сопротивления не оказывать. Сохранять спокойствие, не делать резких движений, разговаривать, не повышая голоса. Если опасность миновала, срочно связаться с роспосольством, полицией, туроператором, знакомыми и друзьями.

Помните: при планировании поездки в Кению следует избегать посещения территорий, где возможно совершение терактов боевиками «Аш-Шабаб», а именно северо-восточных районов, а также курортных мест к северу от Момбасы. Необходимо лично, не полагаясь в этом плане на туроператора, отслеживать развитие внутриполитической ситуации в стране и провинциях по материалам СМИ и информации МИД России. Это позволит быть в курсе событий и даст возможность при необходимости заблаговременно внести коррективы в Ваши планы.

Берегите себя, Ваших родных и близких.

Написанное в памятке посольства мы хорошо знали. Тем не менее, уже намечалось первое нарушение (мы собирались на север страны, хотя, конечно, все-таки не на северо-восток — Лодвар расположен сравнительно далеко от сомалийской границы). А второе нарушение уже произошло: Сергей Евчик ушел в темноту. Один. Грубо нарушив пункт 4 памятки: «Нахождение на улице в темное время суток должно быть сведено до абсолютного минимума».

Прямо скажу — я был сильно обеспокоен. Пришлось гнать от себя жуткие картины (как к Сергею в темноте подкрадываются черные фигуры — или даже не подкрадываются, а просто нагло заступают дорогу.). То, что он ушел один, было совершенно неправильно, я не должен был его отпускать, и мое настроение становилось все более мрачным.

Но тут из темноты в зоне света под навесом быстро возник Сергей, подошел и уселся на пластмассовое кресло рядом со мной.

— Я нашел этот самый Unit 3, — сказал он. — Это недалеко. Но там все закрыто до шести утра. Наш рейс действительно вылетает именно оттуда, там висит расписание, регистрация в одиннадцать, вылет в тринадцать. Что будем делать?

Мы посидели еще минут пять, сгребли наши сумки и двинулись в Unit 3. Под ногами блестел в свете фонарей черный мокрый асфальт. Судя по лужам, тот дождь, который промочил наш багаж, был серьезным. Замечу, что это был последний дождь, с которым мы столкнулись в Африке.

Комплекс Unit 3 представлял собой одноэтажное строение со стеклянными стенами и дверьми. Двери были заперты.

Мы прошли немного назад — туда, где заметили вывеску VIP lounge. За стеклянной дверью где-то в глубине горел свет. Мы подошли вплотную к двери и попытались всмотреться. В конце концов, почему бы двум благородным донам не отдохнуть несколько часов в VIP lounge?

— It is closed, — заметила негритянка, которая появилась у нас за спиной, подметая тротуар. Я остолбенело посмотрел на нее, потом на свои часы. Было без пяти минут пять.

— Но там же кто-то есть? — спросил Сергей.

— It is only for government, — флегматично ответила кенийка, сопровождая свои слова методичными движениями метлой. Ширк-ширк.

— У вас случайно нет документов, говорящих о том, что мы с вами члены какого-нибудь правительства? — спросил меня Сергей.

— Да вот не захватил, — грустно отозвался я. — В сейфе лежат…

Мы постояли еще немного (ширк-ширк) и поплелись к Unit 3. Перед нами обнаружилась открытая настежь дверь. Это была какая-то забегаловка с высокими, привинченными к полу стульями вдоль барной стойки. У входа стоял привычный (но на этот раз красного цвета) пластмассовый китайский столик с четырьмя такими же креслами. На стене работала вхолостую плазменная панель (улыбающиеся негры весело танцевали и пели какой-то псевдофолк). Под панелью лежал чей-то видавший виды мобильник, подключенный к розетке — заряжался.

Мы вошли и уселись за столик, сложив сумки на свободные кресла.

— Вот тут мы и будем ждать нашего вылета, — сказал я, вытаскивая из сумки куртку (из открытой двери тянуло прохладой). — Как же все-таки холодно в этой Африке!

Не буду скрывать, что была у нас початая плоская бутылка армянского коньяка, купленная еще в Duty Free в Москве. Мы выпили по глотку и вытянули ноги. Стало чуть теплее.

Из глубин забегаловки возник негр в рабочей форме. Мы приветственно помахали друг другу. Выгонять он нас не стал (мы явно были первыми гарантированными посетителями). Я подошел со своим зарядным устройством к розетке, но подсоединиться не удалось: африканские розетки отличаются от наших. Здешние вилки имеют три плоских штырька. Соответствующий переходник купил (как мы уже знали) в Найроби Меркулов, но он находился далеко от нас, на севере Кении, по ту сторону экватора (мы были в южном полушарии). Мой несчастный мобильник периодически жалобно булькал, извещая, что заряд заканчивается, но я ничем не мог ему помочь.

…Четыре года назад на пути в Кирибати мы столкнулись с аналогичной проблемой в гостинице на острове Вити-Леву (государство Фиджи). Помнится, Дима Семенов и Алексей Шевелев тогда не очень долго рассуждали. Они достали из чемодана нож, отвертку, паяльник и изоленту, вскрыли настенную розетку, подцепили кусками провода вилку «пилота» из моего рюкзака (я снимал весь этот процесс на видео, втайне ожидая киногеничного короткого замыкания — но все прошло гладко) — и в пять розеток «пилота» тут же вонзились на всю ночь голодные вилки наших зарядных устройств, жаждущих электричества. Здесь, в забегаловке аэропорта Найроби, повторение былых подвигов было невозможно. Ввиду ряда причин, как говаривал один мой однокурсник.

— Сергей Николаевич, — сказал я, — там у тебя еще что-то осталось?.. Блин, почему же так холодно?

Мы глотнули еще. Сергей прикрыл входную дверь, откуда тянуло настоящим холодом — дело шло к рассвету. Высота Найроби над уровнем моря — более 1600 метров, почти трехмиллионный город расположен на высокогорном плато, поэтому ночные температуры тут не позволяют расслабляться. Но с другой стороны, если верить Википедии, здесь и малярийным комарам некомфортно. Что не могло не радовать.

Я снова вытянул ноги и задремал. В интересах сюжета этих записок было бы неплохо, чтобы мне тут же приснилась антирасистская сатирическая поэма Самуила Маршака «Мистер Твистер». Там миллионер, владелец заводов, газет, пароходов, отказался заселяться в номер ленинградской гостиницы по соседству с негром из принципиальных соображений и был вынужден спать в коридоре, сидя на стуле. Подобно нам с Сергеем. Впрочем, мы здесь сидели из иных побуждений. В отличие от господина Твистера, мы бы согласились на номер по соседству с малайцем и китайцем, монголом, мулатом и креолом (интересно, что все означенные товарищи делали в Ленинградской гостинице «Англетер» в 1933 году, когда Маршак писал свою поэму?). Но нам номер в аэропорту никто не предложил, а в VIP lounge не пустили. В Найроби мы не поехали сами.

Дальше во сне поэма Маршака стала бы совсем актуальной:

Шел чернокожий громадного роста

Сверху из номера сто девяносто.

Черной рукою касаясь перил,

Шел он спокойно и трубку курил.

А в зеркалах, друг на друга похожие,

Шли чернокожие, шли чернокожие…

Каждый рукою касался перил,

Каждый короткую трубку курил.

На прорасистски настроенного мистера Твистера эта феерическая картина произвела убийственное впечатление. А на нас с Сергеем — естественно, нет. Мы с ним окончательно проснулись и теперь смотрели через стеклянную дверь на улицу, где шли чернокожие. Они начали появляться — с первыми признаками рассвета. Поехали сначала редкие, а потом все более частые машины и мотоциклы, из автобусов ко входу в Unit 3 мимо нашей приоткрытой двери торопливо двигались люди — видимо, работники аэропорта. И стало стремительно светлеть.

Пространство за окном заполнилось людьми. Можно было ожидать, что все должны быть одеты «по-летнему», но это было только отчасти. В брюках, куртках и том, что я осторожно назвал бы «пальто». В форме. Уверенность в том, что Африка — это место, где всегда жарко, рассыпалась на глазах.

Появился высокий худой кениец, который начал разматывать длинный провод от агрегата, который был нацелен на обработку вращающимися щетками плиток тротуара. Стала видна грандиозная стройка напротив: бетонные контуры строящегося здания аэровокзала — видимо, взамен сгоревшего. Пролетела стая каких-то громких птиц на быстро голубеющем небе.

В нашу (нашу!) забегаловку шумно зашла группа рабочих, водрузилась на высокие стулья, и им тут же принесли чай и какую-то утреннюю еду, видимо, корпоративный завтрак перед сменой.

Работники забегаловки с грохотом подняли жалюзи рядом с нами, обнажив прилавок. К нам подошла высокая кенийка, мы заказали черный чай, который нам тут же принесли в больших кружках — вместе с какими-то подозрительными пончиками, запечатанными (плохо запечатанными!) в полиэтилен. Чай мы выпили, а к пончикам не притронулись. Заплатили долларами, и нам принесли сдачу местными потертыми бумажками.

Начинался рабочий день. Было 6.30 утра по местному времени.

Не ходите в Африку гулять

Репортер должен быть наглым. Ну, хорошо, если не наглым, то нахальным. И циничным. Его не должно смущать то обстоятельство, что он, фотографируя людей, неизбежно нарушает некоторые их права — если не получил у снимаемых разрешения на фотографирование. Все это, конечно, не относится к публичным фигурам, в чьих должностных инструкциях должно быть написано — обязан быть фотографируемым.

Из меня хороший репортер никогда не получится, потому что я, наводя фотоаппарат на незнакомых людей, всегда ощущаю, что неправ. Острое ощущение неправоты мешает технике съемки, и мои фотоснимки незнакомых людей, как правило, не получаются хорошими.

Я решил перебороть себя и уверенно вышел из забегаловки с фотоаппаратом наготове. Метрах в двадцати на углу стояли два кенийца — высокие негры с автоматами Калашникова. Автоматы не висели на шее или на плече — их держали (как мы уже поняли, тут так принято) за рукоятку на прикладе, палец на спусковом крючке.

Отличный кадр, подумал я и навел на них объектив.

Сделал я это зря.

Патрульные заметили мой маневр. Один из них жестами показал, чтобы я прекратил еще не начатое фотографирование, второй помахал мне (автоматом), предлагая подойти.

Так, подумал я, спрятал аппарат в футляр и начал было (подчеркнуто медленно) движение к военным. Сейчас придется рассказывать о затмении, науке, России, экспедиции и дружбе народов. Интересно, как здесь относятся к России? Но тут неожиданно пришло спасение.

Почти вплотную ко мне почти бесшумно подъехал и остановился лицом к тротуару блестящий черный «Мерседес». Из него выбрался крупный кениец в светлой рубашке с короткими рукавами и коричневых (было почему-то сразу ясно, что дорогих) брюках.

Увидев его, автоматчики резко изменили тип поведения. Это явно был начальник. Более того, похоже, что это был Большой Начальник. Автоматы немедленно оказались за плечами, стволы вверх, их хозяева вытянулись в струнку и даже отдали честь. Большой Начальник ступил на тротуар, который продолжал сосредоточенно обрабатываться худым кенийцем на длинном проводе (тот тоже вытянулся в струнку — кениец, конечно, а не провод), и неторопливо пошел к патрулю. Я тут же нырнул обратно в забегаловку, как в нору, и с размаху уселся в свое кресло. По-видимому, я был спасен.

Так оно и вышло. Когда минут через десять и снова выглянул на улицу, на углу уже никого не было. «Мерседес», однако же, остался, к нему присоседилась новая «Ауди». На асфальте большими белыми буквами было написано слово VIP.

Найроби, по-видимому, относился к описанному еще Достоевским типу города контрастов. Впрочем, сомнений в этом не было никогда — других столиц на нашей планете не бывает.

Короче говоря, снимка я так и не сделал. Я тщательно застегнул футляр фотоаппарата — о чем теперь, конечно, жалею.

Обилие вооруженных людей на улицах объяснялось, к сожалению, легко. Страна еще не оправилась от страшного теракта, который произошел в Найроби. Группа террористов из экстремистской исламистской организации «Аш-Шабад», связанной с Сомали, 21 сентября захватила торговый центр Nakumatt Westgate. Были захвачены несколько десятков заложников. Мусульман (точнее, тех, кто говорил по-арабски, знал Коран и помнил имя матери пророка Мухаммеда) отпустили. Остальные в большинстве своем были убиты (около 70 человек). Операция по освобождению заложников с применением авиации и значительных полицейских сил позволила вывести из захваченного торгового центра около двухсот человек. Примерно столько же обратилось за медицинской помощью.

Незадолго до нашей экспедиции мне прислали файл с текстом о подробностях этого теракта. Там были приведены факты о совершенно нечеловеческой, запредельной жестокости террористов, которые не хочется повторять. Честно говоря, было не по себе от того, что человек в принципе способен на некоторые вещи. Поэтому, решившись на поездку в Кению, мы прекрасно понимали, что увидим здесь много людей с оружием, готовых защищать свою мирную жизнь.

Шок от теракта еще не прошел, нам об этом сказали позже. И еще, наверно, долго не пройдет. Хотя жизнь берет свое, и столица Кении продолжает существовать в своем напряженном ритме.

— Ты помнишь, как звали мать пророка Мухаммеда? — спросил я Сергея.

— Ее звали Амина, — ответил он. — Но это в случае чего не спасет. Один и тот же вопрос два раза не задают…

Я мысленно согласился. Расчет был на иное — как говорится, в одну воронку два снаряда не падают. Точнее, падают, но вероятность этого не очень велика. После введения повышенных мер безопасности по распоряжению президента Ухуру Кениаты была некоторая надежда на то, что террористы не рискнут вновь повторить атаку в столице. По крайней мере, сразу. А в Лодваре — бедном городке типа российского периферийного райцентра — трудно рассчитывать на большой пиар-эффект от теракта. Хотя я не исключал возможности потенциального нападения террористов на множество неисламских гостей Кении, прибывших, например, на наблюдения солнечного затмения на берегу озера Туркана. Мы еще не знали, что там уже разместились более полутора тысяч человек со всего мира, но подозревали, что так оно и будет. Помнится, в 2010 году на острове Пасхи (Рапа-Нуи) собралось более четырех тысяч желающих увидеть затмение, почти вдвое увеличив население острова. С точки зрения пресловутого пиар-эффекта, такое нападение было возможно и, безусловно, вызвало бы огромный резонанс.

Другое дело, что в правительстве Кении тоже не могли этого не понимать. Очень хотелось надеяться, что все необходимые указания по этому поводу главнокомандующий вооруженными силами Кении, Его Превосходительство президент Кениата уже дал.

Тем временем высокий негр закончил бесконечные манипуляции с длинным проводом и своей асфальтомоечной машиной. Рядом появился негр пониже с пластмассовой метлой и приступил к медленному подметанию того же участка, который только что был обработан электрическими щетками машины. Видимо, в должностных инструкциях уборщиков присутствовали пересечения. Все это означало, что здесь, в аэропорту, с рабочими местами было не так уж плохо.

Становилось скучно.

Солнце давно встало, но пряталось за серыми, вполне сибирскими облаками. Я бы сказал, что было прохладно. На Африку все это не походило, если бы не негры.

Мы по очереди сходили вдаль в поисках туалета. За углом начиналась длинная стеклянная стена фасада Unit 3 со стеклянными же входными дверьми. Следовало пройти мимо и еще раз повернуть за угол. Там под бетонным навесом начиналась череда бедноватых лавочек со стандартным набором колониальных товаров (бутылочки с минеральной водой, колой и какие-то чипсы). Дальше наличествовал туалет (вход с улицы под навесом), содержавший, помимо всего минимально необходимого, раковину с краном, в котором, к счастью, была вода. Я умылся и вернулся. Сергей в шляпе типичного колонизатора стоял у входа в нашу забегаловку и курил.

— Пошли в зал вылета, — предложил я. — Тут уже надоело!

— Тут хотя бы есть где сидеть, — возразил Сергей. — А там я смотрел через стекло — по-моему, даже мест для ожидания нет!

— Должны быть, — сказал я. — Кроме того, зарегистрируемся и перейдем в накопитель, там не может не быть мест.

Сергей выразил некоторое сомнение по поводу последнего тезиса. Тут мимо нас прошла бледнолицая дама в сопровождении молодого кенийца, обвешанного сумками и чемоданами. Вслед за ними продефилировала стайка европейских девушек с рюкзаками и рюкзачками. Они явно шли на регистрацию рейса.

Мы встали, сгребли наши сумки и отправились в Unit 3.

Естественно, на входе стоял конвейер с рентгеновским устройством для просвечивания вещей. Естественно, нужно было снимать куртку, жилет (сафари-сьют, как это тут называется), ремень и ботинки, об этом хором сказали трое — кениец и две кенийки в форме, стоявшие вокруг рентгеновского агрегата. Они с любопытством смотрели в монитор на рентгеновские скелеты содержимого наших вещей, но ничего необычного там не увидели.

Мы вошли в небольшой зал для вылета. У стоек регистрации никого не было. Мест для сидения действительно было мало — с десяток, но три свободных — были, где мы немедленно разместились. Европейские девушки сидели на полу и общались так громко, как будто являлись нашими соотечественницами из Сбербанка. Но это было явно не так — по лицам это было видно сразу, да и язык их громкого общения не был русским. Но и не английским. Похоже, из скандинавских.

— Наверно, собрались смотреть слонов, — предположил я. О принципиальном существовании слонов в природе (особенно африканской) напоминал огромный баннер напротив входа в зал вылета. Там были изображены шагающие и даже бегущие (все — слева направо) могучие слоны, над которыми размещалась надпись, выполненная большими белыми буквами: The Migration Has Begun. Смысл этого загадочного слогана остался для меня туманным.

Сергей неопределенно хмыкнул. Версию об интересе европейских девушек к слонам он явно не исключал.

Тем временем на табло возникли цифры и буквы, у стойки регистрации появился кениец, и женский голос что-то объявил на местном языке. На английский сообщение не транслировалось. Что поделаешь — domestic flights.

— Интересно, слово «Лодвар» звучит на суахили так же, как и на английском? — почти риторически спросил я Сергея. — А то не услышим, когда начнется регистрация…

— Не услышим, так прочитаем, — отозвался он, кивая на табло. Там утвердилось знакомое слово Mombasa.

Все было ясно. Началась регистрация на рейс в бывшую столицу Кении, расположенную на юго-востоке страны. Порт Момбаса был и остается морскими воротами страны в Индийском океане. Нам с Сергеем и Гавриловым еще предстояло туда попасть. А пока что туда отправлялись скандинавские девушки, группа кенийцев и весьма живописный африканец лет пятидесяти. На нем сверкали очки в золотой оправе, с плеч свисала до пола некая парчовая с золотыми узорами одежда в пол, а на голове красовалось нечто вроде цилиндрической тюбетейки с узорами. Его наряд завершался висевшим на шее превосходным фотоаппаратом Nicon с громадным объективом. Естественно, рядом с ним находилась молодая негритянка. Очень красивая.

— Надо полагать, это какой-то наследный принц? — сообщил я Сергею. — Сразу вспоминается некий фильм — помнишь, когда какой-то африканский король приехал в Америку навестить сына. Со шкурой леопарда на плечах. Сына играл Эдди Мерфи…

— Coming to America, — сказал Сергей. — Похоже!

Живописный африканец минул стойку регистрации и прошествовал за дверь в накопитель. Почему-то у него не было никакого багажа, кроме фотоаппарата (возможно, багаж везли отдельным грузовым рейсом — или железной дорогой. А может быть, он, как Филеас Фогг, перемещался в пространстве без багажа, имея с собой только две пары носков и двадцать тысяч фунтов стерлингов). Вслед за ним в накопитель упорхнули скандинавские девушки, и наступила тишина.

Мы с Сергеем пересели на более удобные места. До регистрации оставалось полтора часа. Мы посмотрели друг на друга и начали обсуждать тему, которая не могла не возникнуть. Она касалась физиологического устройства кенийцев.

Мы поделились своими наблюдениями. Наши выводы совпадали! Опуская подробности, мы оба — и Сергей, и я — пришли к следующим результатам.

Первое. Кенийцы поразительно стройны. Они великолепно держат спину, начиная от детей и заканчивая пожилыми людьми. Я даже позволил себе высказать гипотезу, что кенийцы обладают специальным геном, который не позволяет возникать сколиозу. Никто не горбится, и это прекрасно.

Скептично-ироничный Сергей Евчик заметил, что, возможно, дело не в таинственном гене, а в том, что кенийцы пока еще мало сидят за компьютерами. Не то что мы. И жизнь заставляет их больше работать мышцами, чем нам — вот, собственно, и вся причина их стройности.

…Девять дней спустя, уже в Момбасе, в номере шестиэтажного отеля, где мы с Евчиком и Гавриловым оказались единственными постояльцами (or, it is too cold now!.. Nobody comes here at this time!..), я включил один из пяти телеканалов и минут двадцать смотрел местный сериал.

Сериал был чудовищен. Все двадцать минут я наблюдал, как две гигантские, чрезвычайно толстые (таких не бывает) негритянки с поистине выдающимися формами отправились в гости. Они долго собирались, громко переругивались, размахивали толстыми руками, увенчанными многочисленными браслетами, и наконец отправились в путь, переваливаясь с ноги на ногу. За ними скорбно шествовали босиком несколько очень худых и высоких (такие бывают, но редко) негров, которые несли многочисленные коробки и сумки. Когда спустя двадцать минут вся эта странная процессия, преодолев какую-то улицу и какие-то кусты, подошла к дверям некоего дома, крытого пальмовыми листьями, после чего все они начали поочередно входить в эти двери, — я наконец потерял терпение и выключил телевизор. По некоторым признакам я догадывался, что это, наверно, комедия и все это на самом деле, видимо, было очень смешно.

Все это я вспоминаю только для того, чтобы подчеркнуть: откровенно толстых людей мы наблюдали только в том самом сериале. Подавляющее большинство тех, кого мы видели, были очень стройными, и было это красиво.

Кстати, о красоте. Мне показалось (я об этом сказал, а Сергей подтвердил), что кенийки очень красивы. Большие глаза, выразительные лица, замечательная пластика и грация, можно бесконечно любоваться! Что касается кенийцев, то мужскую красоту я оценивать не умею — лучше спросить у женщин, побывавших там. Например, у поминавшихся выше женщин из Сбербанка.

Говоря о красоте, мы, конечно, упомянули и о прическах.

Подавляющее большинство мужчин просто бреют голову наголо. Таких много — и молодых, и не очень. Но есть персонажи с бородами и дредами на голове –несколько таких людей мы видели опять-таки в Момбасе. Но это, видимо, хипстеры, как выражается Сергей Федорович Шмидт.

В одном из городков, которые мы позднее проезжали на джипе, я увидел потрясающую прическу, и всегда буду жалеть, что не успел сфотографировать. Это была не прическа. Это был хаер! Стройная молодая кенийка гордо несла на голове нечто поразительное. Сзади были могучие то ли косы, то ли хвосты. По бокам над ушами возвышались какие-то скрученные косички, а вверх торчал некий сложной конфигурации фонтан из волос. Такого я не видел никогда и вряд ли увижу еще на этой планете.

Курчавые от природы волосы некоторые (видимо, модницы) пытаются разглаживать. Некоторые прически наводили на мысль о париках (как у Иосифа Кобзона). Конечно, мы с Сергеем обсудили естественно возникшее соображение о том, что если волосы прямые, в погоне за красотой их делают кудрявыми, а если они изначально кудрявые — их пытаются разгладить. В тех же самых целях.

Особо продвинутые кенийки красят выпрямленные волосы в неожиданные цвета. Медный, например. Или малиновый. Но таких мы видели немного.

Впрочем, многие кенийки, подобно мужчинам, стригутся коротко, почти наголо. Уверенно говорю, что это их совсем не портит.

Обсуждая красоту кенийцев, мы с Сергеем неизбежно вышли на очередную тему.

Итак, второе. Pardon, но из песни слов не выкинешь — речь зашла о попах, ударение на первом слоге.

Упомянутая часть тела здесь, как правило, выдающаяся — в прямом и переносном смыслах этого слова. Об этом можно говорить или не говорить, писать или не писать, но это непреложный факт. На этом мы с Сергеем сошлись.

Здесь, в Кении, глядя на человека в профиль, неизбежно отмечаешь: в большинстве случаев эта его (человека) часть выглядит как крутая ступенька. Вот тут местные гены дают о себе знать совершенно определенно.

Эта особенность подмечена давно и тонко. В свое время, оказавшись в художественном музее Окленда (Новая Зеландия), я разочаровался в местной живописи. Дело было давнее, я мало что помню, но послевкусие осталось такое: в музее выставлены некие далеко не лучшие примеры подражания западноевропейскому искусству. Воспоминания о Европе. Даже конкретнее: воспоминания об искусстве Британии. Никого не желая обидеть, вспомним, что искусство Британии (речь, конечно, о XIX веке и более ранних временах) — это все-таки не искусство Италии. И не искусство Франции или Голландии.

Интересным (в смысле оригинальным, но не очень искушенным) показалось мне искусство маори — пришельцев, высадившихся некогда на островах Новой Зеландии, да так и оставшихся здесь жить навсегда.

А вот если говорить об искусстве Кении — тут дело совсем другое. Семенов, Меркулов и Гаврилов еще до нашего с Евчиком появления в Африке посетили музей в Лодваре, но я так и не понял, что же они там увидели. Они до сих пор издают одни загадочные междометия.

Увы, я так и не побывал ни в одном музее в Кении, но магазины и магазинчики сувениров продемонстрировали наряду с откровенно халтурными поделками образцы высочайшего искусства. Умение лаконично и остроумно изображать людей и животных, судя по всему, появилось в этих краях в давние времена и не утрачено до сих пор. Повсюду продаются великолепные, вырезанные из дерева и камня, нарисованные краской на бумаге, камне и материи фигуры жирафов, слонов и антилоп. Нас призывали покупать, но мы с сожалением отвечали, что будет сложно провезти через две границы огромные дорогие скульптуры.

(Вернувшись в Иркутск, я узнал из телепередачи, что историк и политолог Алексей Петров, оказывается, собирает изображения жирафов. Алексей, попади он в Кению, обанкротился бы, поскольку ему пришлось бы купить сотни различных жирафов из дерева, камня, кости etc и ввезти в Россию промышленные количества этих произведений народного творчества. Я не знал, что Петров — фанат жирафов. Иначе непременно привез бы ему какого-нибудь жирафа. Увы. Все беды на земле происходят от недостатка информации.)

Есть и замечательные изображения людей. Так вот, обсуждаемая часть тела, как правило, здесь подчеркнута особо. Порой она являет собой не просто ступеньку — она вздымается к небу!

Это, конечно, художественное преувеличение особенности проявления кенийских генов, но что есть, то есть.

За увлекательной беседой застывшее, казалось, время наконец со скрипом двинулось и пошло. На часах обозначилось 11. Проснулось табло, там появилось долгожданное слово Lodvar, к стройке регистрации вышли два кенийца, и мы с Сергеем ринулись регистрироваться на рейс. Показали свои электронные билеты (я втайне ожидал, что нас спросят — что это такое? А где ваши настоящие билеты? Но глобализация проникла и сюда — нас равнодушно зарегистрировали и даже вручили посадочные талоны). Оставив рюкзаки, мы сдали в багаж свои сумки (они тут же исчезли). Дальше, как и во всем мире, за дверью оказался зал с креслами и стеклянной стеной, выходящей на летное поле, где просматривались несколько самолетов. На входе предстояло опять разуться, снять ремень и safari suit, но это было уже неважно: нас таки допустили на кенийский внутренний рейс! Купленные Гавриловым по интернету билеты сработали.

…Мой рюкзак беспрепятственно проехал сквозь рентгеновский аппарат, а вот Сергея притормозили. Завязывая шнурки берцев, я увидел, как Сергей активно общается со службой контроля. Негры из службы контроля улыбались, и издали были хорошо видны белые зубы.

Вскоре Сергей подошел, вздевая рюкзак на плечо.

— Что они у тебя нашли? — спросил я.

— Сказали, что нельзя на борт, — отозвался Сергей, демонстрируя до сих пор не допитую нами плоскую бутылку коньяка.

— Так у нас еще два часа до вылета! — сказал я. — Какие проблемы!

Мы прошли в кафешку и сели за столик с отличной панорамой летного поля, которое расстилалось за стеклянной стеной. Заказав чайничек с черным чаем, Сергей извлек из рюкзака что-то недоеденное из предыдущего самолета и с сомнением посмотрел на плоскую бутылку. Потом он попросил дополнительно к имеющимся еще пару стаканчиков и плеснул в них из бутылки первую (она же предпоследняя) порцию.

— Ну, давай! — сказали мы дуэтом друг другу и тихо чокнулись. Облака за стеклом постепенно рассеивались, солнце светило в голубом небе почти из зенита. Рядом с нами за круглым столиком сидели три замечательных негра — один был наголо брит, второй с многочисленными косами, третьего я не запомнил. Они явно были работяги — в робе, уверенные в себе, сидели, что-то обсуждали и смеялись. Мы были в Африке. Я поймал себя на том, что за те несколько часов, которые мы пребывали в Найроби, темный цвет кожи начал мне казаться абсолютно естественным и красивым. Совершенно неестественно выглядели здесь мы!

Я с сожалением посмотрел на наши бледные незагорелые руки. Гены были явно не кенийскими.

— Давай покончим с этим, — предложил я, кивая на стыдливо спрятавшуюся за стаканом с вилками почти опорожненную бутылку. Сергей с видимым облегчением разлил остатки и поставил тару под стол. Указание службы контроля было выполнено — с коньяком мы наконец покончили!

Стало чуть веселее. Мы допили чай, перешли в соседний зал и уселись напротив выхода. Симпатичная негритянка в форме подтвердила, что выход на Лодвар будет именно здесь.

В назначенное время ничего не произошло. Я дождался появления негра в форме нашей авиакомпании, и тот сообщил о задержке рейса на 30 минут. По сравнению с теми бесконечными часами, которые мы тут провели, это была сущая ерунда. Мы даже не сильно расстроились.

— Интересно, мы одни полетим в этот Лодвар? — спросил Сергей, оглядываясь. — Неужели туда надо еще кому-то, кроме нас? А они не отменят рейс, если мы окажемся одни?

И тут вдали за стеклянной стеной появился маленький ярко-красный самолетик.

— Спорим, — сказал я, — что это и есть наш транспорт!

Сергей посмотрел, и мне показалось, что лицо у него вытянулось.

…У меня был опыт полетов на судах малой авиации. Помню сюжет из детства: мне 10 лет, год был, кажется, 1969-й, мы с мамой и пятилетней сестрой летим на море, аэропорт Херсона, грунтовая полоса, самолет Ан-2, вылетающий в маленький курортный городок Скадовск на берегу Черного моря. Лететь двадцать минут. По траве ветер разносил гигиенические пакеты из кучи неподалеку от места стоянки самолета. Мы сели в самолетик, мотор затарахтел, машина начала разгоняться, подпрыгивая на кочках. Запомнилось, что в иллюминаторе было явно оконное стекло, прижатое гвоздиком. Все громко дребезжало, смотреть в окно, сидя спиной к стенке, было неудобно. Самолетик сделал круг по полю, вернулся на прежнее место и остановился. Двигатель затих. Дверь в кабину открылась, и из кабины на застывших пассажиров сверху вниз внимательно посмотрел один из пилотов.

— Что-то мотор барахлит, — сказал он. — Мы решили не взлетать!..

Двенадцать пассажиров вылезли из самолетика и сели на траву. Солнце светило вовсю, было жарко. Пилоты подкатили к двигателю лесенку на колесиках и открыли капот. Один из пилотов воздвигся на лесенку, достал отвертку и начал ковыряться в моторе. Я не помню, с каким выражением смотрели на это пассажиры, но полагаю, что с ужасом. Что пережила тогда мама с двумя бестолковыми детьми!

Дело кончилось тем¸ что через полчаса подогнали другой Ан-2, мы загрузились в него и через полчаса были в Скадовске. Тогда я впервые увидел с высоты птичьего полета песок и барханы, из которых торчали редкие кусты, еще более редкие деревья и какие-то колючки…

…Спустя много лет, в 2009 году, мы с Семеновым, Гавриловым и Шевелевым перелетели на совсем уже маленьком самолетике с острова Тарава на остров Маракей. Тихий океан, Республика Кирибати, я ее уже упоминал. На этот раз сохранились даже видеокадры, на которых видно, как останавливается лицо Гаврилова по мере того, как начинает вращаться винт самолетика. Про свои полеты на вертолетах я расскажу как-нибудь в другой раз. А году в 1984-м я летал на чехословацком Л-410 (была такая страна — Чехословакия) из Иркутска в Нижнеудинск — теперь самому не верится, что существовали и такие рейсы. Так что красная «Сессна» — это был еще не худший вариант…

А вот Сергей на малых судах, видимо, не летал. Не приходилось. И создавалось (у меня) впечатление, что он как-то не очень хочет приобрести такой experience. Но деваться было некуда.

Тут страшно и непонятно объявили посадку, и мы поняли, что мы летим действительно на красном самолете, причем летим не одни. Нам оборвали корешки посадочных талонов, стеклянная дверь растворилась, на нас пахнуло жаром, и мы шагнули на летное поле. Все-таки это была Африка: стало на улице тепло, наконец! Солнце жгло вовсю.

— Сергей, обернись! — закричал я.

Сергей браво обернулся, сделал ручкой и храбро устремился к красному самолету. Я сделал пару кадров и последовал за ним.

Крайний перелет

Дверь в самолет изящно разломилась надвое. Ее верхняя часть образовывала навес с окном над входом, нижняя часть, упершись в бетон, являла собой лесенку, по которой лихо проникали внутрь немногочисленные пассажиры.

— Сергей, займи мне место у окна! — крикнул я, возясь с фотоаппаратом в конце небольшой очереди.

Мой товарищ обернулся, кивнул, пригнулся и исчез внутри самолета.

Внутри было так. Впереди, естественно, располагалось кресло пилота, ничем не отделенное от салона. Перед ветровым стеклом виднелась лопасть винта. По левому борту шел ряд одиночных кресел. Впереди уже сидели, и Сергей примостился на кресло в последнем (четвертом) ряду.

— Вот ваше место! — сказал он. Справа от прохода в том же ряду были два незанятых места — обитая дерматином скамья с такой же спинкой и двумя подголовниками. Возле окна на скамье лежал рюкзак Сергея. Помимо рюкзака здесь находились два небольших пакета из плотной коричневой бумаги, запечатанные канцелярскими скобками. Пояснение для тех, кто помнит — примерно в такие пакеты упаковывали сахарный песок (по одному килограмму) на излете эпохи Советского Союза.

— Это что? — спросил я о пакетах, передавая Сергею его рюкзак.

— Сухпаек, — ответствовал тот.

Я распечатал один пакет. Паек был не очень сухой: здесь пребывали пол-литровая пластиковая бутылка с водой и несколько квадратных печенек, замотанных в пищевую пленку. Это было очень кстати, но хотелось бы побольше — мы толком ничего не ели уже давно…