Бесплатный фрагмент - Три стороны правды

**Глава первая**

*Шёпот стекла*

Окна старой школы дрожали под ветром, хотя было ещё утро. В классе пахло пылью, влажной тряпкой и чем-то неуловимо металлическим, будто железо присутствовало в самом воздухе. Микаса сидел у окна, сжав пальцы в кулак под партой, и смотрел на голые деревья, раскинувшиеся за школьным забором. Он не слышал, что говорил учитель, не пытался вникать в формулы, не пытался даже делать вид. Мысли были где-то совсем в другом месте. В том месте, откуда они все втроем не могли вернуться прежними.

Вчера вечером они поклялись молчать. Лушин говорил это спокойным голосом, глядя прямо в глаза. Фатон тогда сжал челюсть и кивнул, но Микаса чувствовал, как в том кивке не было согласия, только страх. Страх того, что кто-то всё-таки скажет правду. Или ту правду, которую он считает единственной.

У Микасы сжималось горло. Он знал, что случилось. Он видел. Он уверен в том, что помнит. Но почему в голове каждый раз выстраивалась другая картина, будто кто-то в ночи подменял воспоминания. Иногда он слышал крик. Иногда тишину. Иногда лицо. Иногда только руки, вымазанные в чём-то тёмном.

После звонка никто не пошёл сразу. Учитель вышел, оставив тетради на столе. Воздух дрожал от недосказанности. Лушин, сидевший сзади, молча поднялся и вышел. Его шаги были уверенными, как будто он всё уже решил. Фатон задержался, дождавшись, пока класс почти опустеет, и подошёл к Микасе.

Ты видел, что он сделал

Голос был низким, хриплым, почти срывающимся. Микаса не ответил. Он просто смотрел в окно, потому что не мог смотреть в глаза. Потому что сам уже не знал, что видел. Или что хотел видеть.

Фатон ушёл, оставив после себя тишину и запах дешёвого шампуня, которым пахли все в их общежитии. Микаса остался сидеть. Рука продолжала дрожать. Он вынул из кармана смятую записку. Там был только один вопрос.

Ты уверен

Он порвал её и выбросил в урну, но буквы не исчезли. Они горели перед глазами. Он закрыл их ладонями и попытался забыть. Но в этот момент где-то за окном закричала сирена.

Шум сирены слился с ветром и врезался в голову, как будто время снова сжалось в один миг. Микаса поднялся, спотыкаясь о собственные мысли, и вышел из класса. Коридор был полон голосов, но все звуки проходили мимо него, словно кто-то накрыл уши ватой. Вдали он увидел Лушина — тот стоял у стены, разговаривая с кем-то из старших. На лице его не было и тени тревоги. Напротив — почти улыбка. Спокойная, контролируемая. Почти вызывающая.

Микаса не стал подходить. Он свернул влево, прошёл мимо лестницы и направился к заднему выходу. Двор был пуст. Асфальт ещё не высох после утреннего дождя. Воздух был пропитан сыростью и чем-то будто бы знакомым. Он остановился у забора, облокотился, достал из рюкзака наушники, но так и не включил музыку.

Вспомнилась та ночь. Свет фар. Запах жжёной резины. Слепящее движение руки. Потом — резкий хруст, и кто-то закричал. Или, может, это был он сам. Внутри всё перекручивалось, и чем дальше, тем сильнее ощущение, что они были не свидетелями, а участниками. Или хуже. Что кто-то один из них сделал это. А остальные просто… решили закрыть глаза.

Он не знал, сколько простоял у забора, пока не услышал знакомые шаги. Быстрые, раздражённые, словно кто-то не шёл, а пытался уйти от собственных мыслей. Это был Фатон. Он подошёл и резко остановился рядом.

Ты вообще собираешься что-нибудь сказать

Микаса молчал. Фатон тяжело выдохнул, засунул руки в карманы и отвёл взгляд.

Я видел, как он стоял над телом. И ты видел. И не надо делать вид, будто это всё иначе

Тишина легла между ними. Не глухая, а цепкая, как между двумя людьми, которые помнят разное, но вынуждены находиться рядом.

Может быть, это не он. Ты сам уверен в том, что видел

Голос Микасы прозвучал тише, чем он рассчитывал, но каждый слог врезался в воздух. Фатон обернулся резко.

Ты сейчас хочешь его оправдать

Нет. Я хочу понять

Фатон хотел что-то ответить, но передумал. Он развернулся и пошёл прочь, бросив через плечо

Мы не должны молчать

Микаса остался один. Пальцы снова сжались в кулак. Он вспомнил, как на следующий день после случившегося Лушин принес ему кофе. Сел рядом. Спокойно сказал, что всё под контролем. Что никто не узнает, если они будут держаться вместе.

А теперь Фатон трещал по швам, и тишина уже не спасала. Напротив. Она становилась всё более пугающей. Потому что рано или поздно кто-то заговорит. А тогда начнётся что-то, от чего не укрыться даже в собственных воспоминаниях.

Сирена снова завыла. На этот раз ближе. И Микаса понял, что кто-то всё-таки вызвал полицию.

Комната в общежитии была тёмной, лишь слабый свет уличного фонаря пробивался сквозь щель между занавесками. Микаса сидел на кровати, облокотившись спиной о стену. В руках был телефон. Он не открывал мессенджеры. Не отвечал на звонки. Только листал ленту новостей, хотя прекрасно знал, чего именно боится там увидеть.

На экране замелькали знакомые заголовки. Ученик лицея найден мёртвым недалеко от спортивной площадки. Тело обнаружили случайные прохожие. В полиции рассматривают несколько версий. Подозреваемых пока нет.

Имя появилось через пару часов. Тимур Савичев. Девятый класс. Из параллели. Тихий, незаметный, всегда с книгой под мышкой. Он никогда не конфликтовал. Никто даже не знал, где он живёт. Он был будто бы тенью — пока не стал телом под дождём, со сломанной шеей и разбитым виском. Камера наружного наблюдения на углу школы зафиксировала только отблеск фар и три силуэта. Дальше — помехи.

На телефоне мелькнуло уведомление. Новая статья. Видео. Микаса не хотел нажимать, но палец уже скользнул по экрану. Запись была короткой. На ней — школьная площадка в темноте, силуэт, присевший над кем-то на земле. Трудно разобрать, кто именно. Но его походка… слишком знакомая.

Он замер. Видео снова пошло по кругу. Он смотрел, как фигура встаёт, как на миг замирает, оборачиваясь, и снова исчезает в темноте. На секунду мелькнул контур лица. Угол подбородка. Чуть склонённая голова.

Он знал, чья это тень.

Вдруг в комнату ворвался свет. Фатон стоял в дверях, лицо его было бледным, взгляд растерянным. Он ничего не сказал, просто показал на экран своего телефона. Там была та же запись. Те же кадры. Те же комментаторы под постом.

Пишут, что это может быть Лушин

Голос его был хриплым, как будто он не говорил весь день. Микаса не ответил. Он только медленно кивнул.

Он… он же был с нами. Но потом куда-то ушёл

Фатон прошёлся по комнате. Пальцы нервно сжимали край подоконника. Потом он обернулся

Ты что-то ещё не сказал. Я это чувствую. Ты помнишь больше, чем говоришь

Микаса хотел бы забыть. Но память держала сцены мёртвой хваткой. Тимур шёл с ними. Почему — он не знал. Просто увязался. Говорил, что не может вернуться домой. Они втроём смеялись, а тот молчал. Лушин шепнул, что он странный. Что он вечно везде лезет. И что ему надо показать, где его место.

Сначала это была просто игра. Кто-то толкнул. Кто-то наступил на ногу. А потом кто-то поднял камень.

Он закрыл глаза.

Это не мы

Но в глубине он знал. Камень не упал сам. Чья-то рука всё-таки опустила его. И теперь вся страна смотрит, пытаясь понять, кто именно был этой рукой.

Фатон бросил телефон на стол и сел на кровать.

Он заслужил правду. Пусть даже одну из трёх

Микаса смотрел в темноту и не мог понять, какую из правд сказать. Потому что каждая из них убивала по-своему.

Камера дрожала — журналист держала микрофон слишком близко к лицу женщины, лицо которой было врезано слезами и бессонными ночами. Позади неё стоял мужчина в чёрной куртке, седина проступала вдоль висков, плечи опущены. Они не держались за руки. Каждый будто был в собственной тишине. Той, что приходит после шока.

Мы просто хотим понять. Он же ничего плохого не делал. Он домой всегда приходил вовремя. Он… он не заслужил такого.

Голос матери срывался, как будто слова были не её, а боль, передающаяся через стекло. Отец молчал. Только один раз, когда женщина не выдержала и прикрыла лицо ладонями, он повернулся к камере.

Найдите тех, кто был с ним той ночью. Хоть одного. Хотим просто знать, за что

Репортёр кивала, изображая сочувствие. На экране в углу — надпись: «Лицей №… временно закрыт на время следствия. Ученики переведены на дистанционное обучение». Фон размыт. Но видно, как за ограждением стоят полицейские. Ленты перекрывают проход. Скамейка, возле которой нашли тело, теперь пуста. Площадка — словно вымершая.

Переход к другой сцене. Камера меняется. Фон теперь — небольшая кафешка на углу у старого парка. За окном темнеет. Стёкла запотели. Внутри — трое. Сначала видно только двоих: Лушин и Микаса. Фатон опаздывает. Они сидят за дальним столиком, заказали кофе, но не притронулись. Лушин смотрит в окно, потом поворачивается.

Ты же хочешь знать, зачем.

Микаса не отвечает. Просто ждёт.

Он всё знал. Тимур. Он видел, как мы тогда…

Он делает паузу. Не потому что не знает, что сказать, а потому что говорит с холодом. Почти с равнодушием.

Я не хотел. Я просто пытался убедить его молчать. Он начал кричать. Я закрыл ему рот. Он вырвался. Упал. Камень… он сам ударился

Он на секунду задерживает взгляд.

Я не поднимал его, слышишь. Я просто не стал помогать

В этот момент приходит Фатон. Он садится, глядя на Лушина как на чужого.

Ты издеваешься. Ты называешь это случайностью

Ты хотел правду — вот она

Микаса не знал, что хуже. То, что Лушин это сделал. Или то, с какой лёгкостью он об этом говорит. Без тени вины. Без сожаления. Он просто защищал себя. Он не считал это убийством.

Фатон встал первым.

Ты мразь

Он не кричал. Голос его был плоским, будто всё, что было живым в нём, выжгло одно слово. Он вышел. Микаса остался.

Лушин снова посмотрел в окно.

Если ты меня сдашь — ты тоже не выйдешь чистым. Ты же был там. Ты же молчал

Микаса смотрел в чашку. Пар медленно исчезал. Он чувствовал, как внутри всё рушится. Он хотел вернуться в ту ночь. Сказать Тимуру уйти. Сказать себе — не молчи.

Но время теперь текло только вперёд. И с каждой минутой оно уносило остатки тишины, в которой можно было спрятаться.

Дождь пошёл ночью, как будто небо решило смыть то, что происходило последние дни. Но улицы помнили. Помнил и лицей. Помнили окна, с которых кто-то наблюдал за трагедией, и скамейка, на которой теперь не садился никто.

Наутро в лицее уже никто не учился. Коридоры остались пустыми, доски покрыты не стёртыми формулами, чей-то портфель забыт под батареей. Вахтёрша сидела в тишине, глядя в окно, и никто не спрашивал, почему её глаза красные. Жизнь будто остановилась на одном дне, застряла, как заевшая плёнка старого фильма.

Тем утром Лушина забрали. Без шума, без криков. Он шёл спокойно, с прямой спиной, не сопротивлялся. Его посадили в машину, даже не надевая наручников. Микаса наблюдал за этим с тротуара. Он не знал, откуда пришёл, просто ноги привели. Он видел, как Лушин на секунду повернул голову и встретился с ним взглядом. И улыбнулся.

На допросе Лушин вёл себя спокойно. Отвечал на вопросы чётко, без пауз. Психолог, сидевший в углу, только изредка делал пометки. Офицер за столом заканчивал читать протокол.

Расскажите, где вы были в ночь происшествия

С друзьями. На улице. Возле школы. Мы просто гуляли

Вы покидали их?

Нет. Мы вместе пошли домой. Потом разошлись

Вы знали погибшего?

Шапочно. Учился в параллели. Не общались

Он говорил вам что-то в тот вечер?

Нет. Я его даже не видел

Допрос длился почти час. Запись камеры, которую обнаружили, была слишком размытой. Лица не различить. Контур фигуры подходил под десятки учеников. Никаких отпечатков. Никаких прямых улик. Даже одежда, в которой он был в ту ночь, исчезла.

Следователь закрыл папку, но задержался на одной странице. Там была старая медицинская справка. Архивная копия. Психиатрическая клиника на окраине города. Под ней — имя Лушина.

Вы когда-нибудь проходили лечение у психиатра?

Пауза была короткой.

Да. Два года назад. После смерти матери. Но это не имеет отношения к делу

Следователь ничего не сказал. Только закрыл папку. Лушина отпустили. Он вышел из участка с той же улыбкой. Его снова не за что было держать.

Но теперь шептались не только ученики. Теперь и взрослые знали. Лушин лежал в психиатрической больнице. Справка лежала в его личном деле. И её нельзя было стереть.

Вечером в комнате общежития снова горел свет. Микаса сидел на кровати. Напротив — Фатон. Они молчали. В новостях крутили кадры с участка. Комментарии экспертов. Интервью одноклассников. Слова не клеились. Страна следила. Но никто не знал, что за дверью этой комнаты происходил настоящий суд.

Он не отрицает. Но и не признаётся

Это уже не важно, — сказал Микаса. — Он свободен. Пока

Фатон посмотрел на него.

Ты хочешь всё рассказать?

Я не знаю. Хочу, чтобы кто-то сказал, что это не я. Что я не виноват. Что я просто стоял рядом

Фатон поднялся.

Если ты не скажешь — скажу я. Потому что молчание теперь хуже лжи

Дверь за ним закрылась мягко. Микаса остался в темноте. Только свет от экрана мигал на его лице. В новостях показывали лицо Тимура. Школьное фото. Чистая улыбка. Слишком чистая для мира, где правда делится на три части и каждая может оказаться ложью.

**Глава вторая**

*Тишина по расписанию*

Прошла неделя.

Лицей снова открылся. Калитка, закрытая красной лентой, теперь распахнута, охранник снова курит за углом, а на входе уже никто не проверяет документы. Звонок звучит как раньше. Голоса в коридорах такие же — громкие, живые, ссорящиеся и смеющиеся. В кабинетах снова пишут контрольные, обсуждают оценки, ругают за опоздания.

Будто ничего не было.

Только патрульная машина стоит чуть дальше у перекрёстка. Иногда на ней дремлет молодой полицейский, а иногда сидит женщина в форме с планшетом в руках. Она не выходит. Только наблюдает. Смотрит на школьников, на учителей, на окна. Но никто уже не замечает её. Все привыкли.

Тимура больше никто не вспоминает. Лишь классная руководительница девятого «б» сказала пару слов на первом собрании. Минуту молчали. Потом разошлись. Его парту убрали. Имя больше не звучит. Кто-то вычеркнул. Кто-то и не записывал.

Микаса смотрел в окно. Те же деревья, та же тропинка между корпусами, где он тогда шёл с Фатоном. Всё так же. Только внутри — по-другому. Будто что-то тонкое треснуло, но никто не слышал. Никто, кроме него.

Лушин снова сидел в классе. Там же, у стены. Всё такой же — аккуратный, в рубашке, с ровной осанкой. Никто не заикался о случившемся. Он всё ещё улыбался. Говорил с учителями вежливо. Девочки снова заглядывались. Словно он очистился временем.