Бесплатный фрагмент - Треугольник

КРИСТИН ЭВАНС
ТРЕУГОЛЬНИК

Глава 1: Идеальный баланс

Вечер пятницы в баре «Воронка» был тем самым коктейлем из звуков, запахов и ощущений, который Настя любила больше всего. Воздух, густой от аромата кофе, дорогого виски и сладковатого дыма кальяна, смешивался с ритмичным, ненавязчивым битом, вибрировавшим под ногами. Именно здесь, в этом царстве Вовы, она чувствовала себя одновременно своей и чужой, залетной птахой в роскошной клетке.

Она сидела за столиком у стены, отделанной темным, почти черным деревом, и наблюдала, как Игорь и Вова ведут свой вечный, до боли знакомый спор о чем-то архитектурном. Ее муж, Игорь, жестикулировал спокойно и размеренно, его длинные, тонкие пальцы вычерчивали в воздухе невидимые чертежи. В тридцать два он был воплощенной надежностью. Его уверенность была негромкой, непоказной, а фундаментальной, как скала. Она исходила от него теплом, которым можно было согреться в любую бурю. В его темно-синей водолазке и идеально сидящих темных джинсах не было ни единой соринки, ни морщинки. Он был цельным, законченным, как его проекты.

А вот Вова… Вова был его прямой противоположностью. Владелец «Воронки» и еще пары таких же успешных заведений, он в тридцать один год выглядел вечным студентом-бунтарем. Рукава его простой черной футболки были закатаны, обнажая узоры татуировок, а в волосах, отбрасывавших на лицо непослушные темные пряди, словно навсегда поселился ветер. Он не сидел на месте, постоянно двигался, жестикулировал, перебрасывал с полки на полку барный инвентарь, поправлял стаканы. Он был стихийным штормом в самом центре собственного организованного хаоса.

— Понимаешь, — говорил Игорь, отхлебывая виски, — твоя идея с этим асимметричным фасадом — она не для людей. Она для фотографий в журнале. Людям нужно чувствовать защиту, а не диссонанс.

Вова рассмеялся, его смех был громким, заразительным и чуть хрипловатым. Он облокотился на стойку бара, и его взгляд, ярко-голубой, почти колючий, скользнул по Насте, прежде чем вернуться к Игорю.

— Защиту? Милый архитектор, людям нужно приключение. Драйв. Чтобы глаз цеплялся, а сердце билось чаще. Как от хорошего секса. — Он снова посмотрел на Настю, и в его глазах вспыхнул знакомый, дразнящий огонек. — Что скажешь, Насть? Ты за скучные, но надежные стены или за фасад, от которого захватывает дух?

Настя улыбнулась, отставляя в сторону бокал с полусухим розовым. Она чувствовала, как этот взгляд, прямой и оценивающий, разливается по ее телу теплой волной. Она была одета в простое черное платье, облегающее, но не кричащее, и знала, что сидит в нем прекрасно. В свои тридцать, будучи успешным арт-директором в модном журнале, она научилась ценить и чувствовать свое тело, свою привлекательность.

— Я за то, чтобы в здании не дуло, — парировала она, поднимая на Вову насмешливый взгляд. — Но если уж говорить о захватывающих дух фасадах, то твой бар, Володя, определенно попадает в эту категорию. Правда, иногда кажется, что он вот-вот рухнет.

Игорь усмехнулся, довольный ее ответом. Вова же притворно схватился за сердце.

— Ранен. Тяжело ранен. Моя крепость — и рухнет? Да я каждый кирпич здесь лично заливал. Хочешь, покажу самые надежные своды? — Он подмигнул ей, и по ее спине пробежали мурашки. Это была игра. Старая, как их троица, игра. Флирт на грани, отточенный до совершенства, приправленный искрометным юмором. Никаких последствий, только приятное, щекочущее нервы ощущение опасности.

— Спасибо, ограничусь визуальным осмотром, — отшутилась она, чувствуя, как легкий румянец заливает ее щеки.

В этот момент к столику подошел один из барменов с каким-то вопросом, и Вова, извинившись, отошел. Игорь пересел ближе, его колено коснулось ее колена под столом. Тепло, знакомое, уютное.

— Устала? — спросил он тихо, его карие глаза смотрели на нее с мягкой заботой.

— Нет. Ни капли. Здесь здорово.

— Да, — он кивнул, обводя взглядом бар. — Вова — гений атмосферы. При всей своей… стихийности.

Он произнес это без осуждения, с легкой, почти отеческой снисходительностью, с которой всегда говорил о своем лучшем друге. Они были дружны с института, неразлучные Диоскуры, столь разные, что притягивались, как противоположные полюса. Игорь — расчетливый, прагматичный, строящий прочные конструкции из стекла и бетона. Вова — импульсивный, живущий здесь и сейчас, возводящий мимолетные замки из музыки, алкоголя и ночных разговоров.

Настя наблюдала, как Вова управляется за барной стойкой. Его движения были резкими, точными, полными звериной грации. Он шутил с подчиненными, смеялся, и его голос, низкий и немного хриплый, выделялся на общем гуле. И вдруг, посреди какого-то распоряжения, он поднял глаза и снова посмотрел на нее. Прямо. Пристально. На этот раз без тени шутки или флирта. Его взгляд был тяжелым, изучающим, почти физически ощутимым. Он скользнул по ее губам, задержался на шее, на декольте платья, и Настя почувствовала, как по телу разливается странная, тревожная жара. Он смотрел на нее так, будто видел не просто жену своего друга, а что-то гораздо большее. Будто снимал слой за слоем ее легкое платье, ее уверенность, ее иронию, добираясь до чего-то сокровенного и спрятанного.

Этот взгляд длился секунды три, не больше. Но их хватило, чтобы воздух вокруг стал гуще, а звуки приглушились. Настя инстинктивно отвела глаза, делая вид, что рассматривает этикетку на бутылке с виски на полке за стойкой. Сердце ее учащенно забилось, как у девочки, пойманной на чем-то запретном.

Она рискнула посмотреть на Игоря. Он как раз дочитывал сообщение на телефоне, и на его лице застыло обычное, спокойное, немного отстраненное выражение. Он явно ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил? Нет, с Игорем такие штуки не проходили. Он был человеком прямолинейным, не любившим подтекстов и игр в молчанку. Если бы он увидел этот взгляд, он бы либо нахмурился, либо тут же спросил Вову, в чем дело. Но он был спокоен. Абсолютно.

И вот тогда Настю накрыло новой волной. Сначала — легкая, щемящая ностальгия по первым месяцам их с Игорем отношений. Тогда его взгляд тоже был таким… голодным. Полным нескрываемого желания. Он мог смотреть на нее часами, и она чувствовала себя самой желанной женщиной на свете. Он изучал каждую ее родинку, каждую веснушку, как будто составлял ее идеальный план. А потом страсть утихла, переплавившись в нечто более прочное и теплое — в любовь, в привычку, в надежное партнерство. Они были идеальной парой. Все об этом говорили. Но иногда, в тишине, ей начинало не хватать этого первоначального безумия, этого ощущения, что земля уходит из-под ног.

И сейчас, под пристальным, влажным взглядом Вовы, это ощущение вернулось. Острое, пьянящее, опасное возбуждение. Оно било в голову, как крепкий аперитив, заставляя кровь бежать быстрее. Она чувствовала себя живой. По-настоящему, до кончиков пальцев, живой. И желанной. Не как драгоценностью, которой восхищаются за стеклом витрины, а как женщиной, которую хотят здесь и сейчас, без правил и условностей.

Вова вернулся к их столику, неся небольшой поднос с тремя стопками какого-то мутновато-зеленого напитка.

— Новинка от моего бармена. Называется «Зеленая фея на диете». Пробуем, — он поставил стопки перед ними. Его лицо снова выражало лишь дружелюбное веселье. Тот пронзительный взгляд будто и не бывал.

— Выглядит подозрительно, — нахмурился Игорь, но взял свою стопку.

— В этом-то и вся прелесть, — Вова поднял свою. — За нас. За идеальное трио.

Они чокнулись. Настя выпила залпом. Напиток обжег горло травяной горечью, а затем оставил после себя странное, холодное послевкусие мяты.

— Ну? — Вова смотрел на нее, ожидая вердикта.

— Интригующе, — выдохнула она, чувствуя, как алкоголь тут же ударяет в голову. — Но нужно привыкнуть.

— Ко всему интересному нужно привыкать, — сказал он тихо, и его слова прозвучали как личное, тайное послание, предназначенное только для нее.

Вечер продолжался. Шутки, смех, воспоминания. Игорь рассказывал о новом проекте, Вова — о скандале с каким-то знаменитым гостем. Все было как всегда. Легко, беззаботно, идеально. Но что-то изменилось. Невидимая трещина, тонкая, как волосок, прошла по хрустальному куполу их идеального мира. И Настя чувствовала ее каждой клеточкой. Она сидела между двумя этими мужчинами — между скалой и штормом, между прошлым и… чем? Она не знала. И от этой неизвестности, от сладкого, запретного предвкушения по ее коже снова и снова бежали мурашки.

Она ловила на себе взгляд Вовы, быстрый, как вспышка, и каждый раз ее сердце делало кувырок. А Игорь… Игорь был рядом. Надежный, стабильный, ее опора. И глядя на его спокойный профиль, она ловила себя на мысли, что ему, этому великому архитектору, будто бы и в голову не приходило, что самые прочные конструкции могут рухнуть от одного-единственного, вовремя не заданного вопроса.

Глава 2: Первая трещина

Загородная вилла Игоря была его гордостью и, как он сам любил говорить, его «анти-проектом». Никаких острых углов, стеклянных стен и холодного минимализма. Двухэтажный дом из оцилиндрованного бревна, тонущий в зелени, с массивной террасой, увитой диким виноградом, и огромной баней на заднем дворе. Здесь пахло древесной смолой, мокрой после дождя землей и уютом, который невозможно спроектировать, но который приходит только со временем.

Настя стояла у панорамного окна в гостиной, глядя на темнеющий лес. Солнце уже почти скрылось, окрашивая небо в густые сиреневые тона. В доме было прохладно и тихо, лишь потрескивали поленья в камине, куда Игорь только что подбросил охапку дров. Этот звук, этот запах были частью их с Игорем истории. Сюда они приезжали в первые месяцы брака, заливаясь смехом, валясь на огромном диване перед огнем, не в силах оторваться друг от друга. Здесь они мечтали о будущем, строили планы. А потом планы стали реальностью, страсть остыла до ровного, комфортного тепла, и вилла превратилась в место для редких, почти ритуальных выездов на выходные. Красиво, спокойно, но… предсказуемо.

— Эй, мечтательница, — раздался сзади голос Вовы. Он подошел так тихо, что она вздрогнула. — Игорь колдует над мангалом, послал меня за тобой. Говорит, без главного критика маринада его шедевр не состоится.

Настя обернулась. Вова стоял слишком близко, нарушая ее личное пространство, как он это всегда делал. Он был в простых потертых джинсах и темно-зеленом свитере с высоким воротом, от которого его глаза казались еще более пронзительными. От него пахло свежим воздухом и чем-то древесным, возможно, дымом от костра, который уже разводил Игорь.

— А он уверен, что я готова вынести вид сырого мяса? — пошутила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. Его близость действовала на нее как удар током.

— А ты разве не готова к чему-то сырому и первобытному? — парировал он, не отводя взгляда. В его улыбке сквозила привычная дерзость, но в глазах таилось нечто более серьезное. — Пойдем, а то наш великий зодчий замерзнет там в одиночестве.

Они вышли на террасу. Игорь, действительно, сосредоточенно переворачивал на решетке мангала крупные куски мяса. На нем была темная куртка, воротник поднят от ветра. Он выглядел таким… основательным. Частью этого пейзажа, этого дома, этой жизни.

— Насть, глянь, маринад в порядке? Не слишком остро? — он протянул ей ложку.

Она попробовала. — Идеально. Как всегда.

— Вот видишь, — он удовлетворенно кивнул. — А Вова тебе уже налил? — Игорь кивнул в сторону стола, где стояла открытая бутылка красного вина.

«Вова тебе уже налил?». Не «налей себе», а «Вова тебе уже налил?». Мелочь, но она резанула слух. Будто он уже делегировал ему заботу о ней. Будто Вова теперь был не просто гостем, а частью их механизма.

Ужин прошел шумно и весело. Вова, как всегда, был душой компании, сыпал анекдотами, подкалывал Игоря за его перфекционизм в жарке мяса, рассказывал невероятные истории из жизни своих баров. Он пил вино большими глотками, и его глаза блестели все ярче. Настя смеялась, ловила себя на том, как завороженно следит за движением его рук, за игрой мускулов на его шее, когда он откидывал голову назад. Она чувствовала себя натянутой струной, которая вот-вот лопнет от возрастающего напряжения.

Игорь был спокоен и умиротворен. Он наблюдал за ними с мягкой улыбкой, изредка вставляя реплики, поправляя дрова в мангале. Казалось, его совершенно не смущает и не настораживает эта странная, новая энергия, витавшая в воздухе. Или он действительно не замечал? Или… он чего-то ждал?

Когда они вернулись в гостиную, небо за окном было уже черным, и комната освещалась лишь огнем камина и парой десятков свечей, которые Вова с какой-то маниакальной решимостью расставил по всему периметру. Тени плясали на стенах, делая знакомую обстановку таинственной и немного опасной.

— Так, скука смертная, — объявил Вова, развалившись на груде подушек на полу перед камином. — Мясо съедено, вино выпито. Предлагаю повышать градус.

— Опять свои садистские коктейли собираешься готовить? — фыркнул Игорь, устраиваясь в кресле рядом с Настей.

— Нет, нечто более классическое, — Вова ухмыльнулся. — Правда или действие.

Настя почувствовала, как у нее замирает сердце. Эта игра… она была как раз из того арсенала, который она приписывала Вове. Непредсказуемая, провокационная, стирающая границы.

— Серьезно? Нам не пятнадцать, — покачала головой она, пытаясь звучать убедительно.

— Именно поэтому и должно быть интересно, — парировал он. — В пятнадцать боишься сказать или сделать что-то не то. А сейчас… а что сейчас мы теряем? Нашу репутацию? — Он рассмеялся. — Давай, Игорь, поддержи. Или архитекторы не играют в столь примитивные игры?

Игорь помедлил, глядя на огонь. Потом его взгляд скользнул по Насте, встретился с взглядом Вовы. И в его глазах Настя, показалось, мелькнуло что-то… согласное. Почти подстрекающее.

— А почему бы и нет? — спокойно сказал он. — Только без детских глупостей.

— О, будь уверен, глупостей не будет, — Вова потер руки. — Кто первый? Насть? Правда или действие?

Она почувствовала, как ее бросает в жар. Все ее существо кричало «правда!». Сказать что-то, даже самое сокровенное, было безопаснее, чем совершить поступок. Но что-то в атмосфере этого вечера, в пламени свечей, в тяжелом взгляде Вовы заставляло ее выбрать иное.

— Действие, — выдохнула она, и ее голос прозвучал хрипло.

Вова улыбнулся, как кот, получивший доступ к клетке с канарейкой. Он откинулся на подушки, делая вид, что размышляет.

— Так… действие… — он протянул паузу, наслаждаясь моментом. — Хм. Снять с меня свитер.

Настя ахнула. Игорь нахмурился.

— Вова, это уже перебор, — строго сказал он.

— Что перебор? — возмутился тот. — Я замерз у тебя тут на полу! Пусть жена друга проявит заботу. Это же просто действие. Никакого подтекста.

Настя, чувствуя, как горят щеки, поднялась. Ноги были ватными. Она подошла к Вове, который смотрел на нее с вызовом. Она наклонилась, ухватила за край свитера. Ткань была мягкой, теплой от его тела. Она потянула вверх. Ему пришлось приподняться, чтобы помочь ей. На мгновение его лицо оказалось в сантиметрах от ее груди. Она слышала его учащенное дыхание, чувствовала исходящее от него тепло. Свитер поддался, и вот он сидел перед ней только в простой белой футболке, обтягивающей рельефный торс. Татуировки на его руках будто ожили в танцующих тенях.

— Доволен? — прошептала она, отступая.

— Неимоверно, — прошептал он в ответ.

Она вернулась на свое место, сжимая дрожащие руки. Игра продолжалась. Вова выпадало «правда», и Игорь спросил его о самой большой ошибке в жизни. Вова, не моргнув глазом, ответил: «Продал мотоцикл». Все рассмеялись, но Настя почувствовала, что это ложь. Настоящий ответ скрывался где-то в глубине его глаз. Потом «действие» выпало Игорю, и Вова заставил его станцевать лезгинку, что тот с невозмутимым видом и исполнил, вызвав хохот.

Круг замкнулся. Снова очередь Вовы.

— Игорь, — сказал он, и в его голосе снова зазвучала опасная игра. — Правда или действие?

Игорь посмотрел на него, потом на Настю. В его взгляде не было ни страха, ни протеста. Было… любопытство.

— Действие, — сказал он твердо.

Вова улыбнулся. Широкая, торжествующая улыбка. Он откашлялся, делая театральную паузу.

— Поцеловать Настю. — Он сделал паузу, наслаждаясь эффектом. — Но не как жену. Как будто ты ее видишь впервые. И хочешь до потери пульса.

Воздух в комнате перестал существовать. Настя сидела, не в силах пошевелиться. Это была ловушка. Гениальная и жестокая. Игорь не мог отказаться — это нарушало правила, которые он сам только что согласился соблюдать. Он медленно поднялся. Лицо его было маской невозмутимости. Он подошел к ней, протянул руку. Она, автоматом, вложила свою ледяную ладонь в его теплую. Он помог ей подняться.

Он смотрел на нее несколько секунд. Его взгляд был знакомым и чужим одновременно. Потом он наклонился и прикоснулся губами к ее губам. Это был не их обычный, нежный, привычный поцелуй. В нем была странная, вымученная страсть, попытка сыграть роль, которую ему навязали. Он длился недолго. Игорь отступил. Его глаза были пустыми.

— Доволен? — спросил он Вову, копируя интонацию Насти.

— Не совсем, — Вова встал. Его лицо было серьезным. — Это было… мило. А теперь… — он шагнул к Насте. — Мое действие. Правда или действие, Насть?

Она поняла, что это было спланировано. Что все вело к этому. Она видела азарт в его глазах, вызов. И видела молчаливое, почти одобряющее присутствие Игоря. Ее сердце колотилось где-то в горле.

— Д-действие, — прошептала она, уже не в силах выбрать «правду».

— Повторить, — сказал он тихо. — Но так, как это сделал бы я.

Он не стал ждать ее ответа. Он не стал просить разрешения. Он просто взял ее лицо в свои руки. Ладони его были шершавыми, горячими. Его взгляд, тяжелый и неотрывный, пригвоздил ее к месту. И он поцеловал ее.

Это не был поцелуй-шутка. Это не было игрой. Его губы были требовательными, властными, без малейшей нерешительности. Он не исследовал, а завоевывал. В нем была дикая, ничем не сдерживаемая страсть, которую она когда-то чувствовала в Игоре и которую так давно потеряла. Вкус вина, дыма и чего-то сугубо мужского, сугубо Вовиного, обрушился на нее. Мир сузился до точки — до жара его губ, до шершавости его кожи под ее пальцами, до оглушительного гула в ушах. Она не ответила, но и не оттолкнула. Она застыла, парализованная виной, стыдом и пьянящим, всепоглощающим возбуждением, которое смывало все на своем пути. Это длилось вечность и одно мгновение.

Он отпустил ее. Она отшатнулась, едва не падая. Губы горели. Дыхание перехватывало. Она посмотрела на Игоря. Он сидел в кресле, и на его лице застыла странная гримаса — нечто среднее между замешательством, шоком и… да, это была она. Первая, настоящая, живая вспышка ревности. Он видел. Он видел все. И он видел, как она отреагировала. Вернее, как не отреагировала. Как замерла в его объятиях.

— Вот, — хрипло произнес Вова, его глаза блестели триумфом. — Вот так.

Настя не выдержала. «Я в туалет», — выдавила она и почти выбежала из гостиной, поднимаясь по лестнице в свою с Игорем спальню. Она заперлась в ванной, прислонилась лбом к холодному зеркалу. Тело дрожало. Губы все еще пылали. Она смотрела на свое отражение — растрепанные волосы, расширенные зрачки, запекшиеся губы. Она выглядела… развращенной. И живой. До ужаса живой. А в груди клубился ком из стыда и вины. Она только что позволила поцеловать себя лучшему другу своего мужа. Позволила? Ей… ей понравилось. Ей до чертиков понравилось.

Прошло минут тридцать, прежде чем она смогла заставить себя выйти. Она боялась встретиться с ними взглядом. Но, спустившись, обнаружила гостиную пустой. Огонь в камине догорал. Свечи оплывали. Она подошла к окну, чтобы закрыть штору, и ее взгляд упал на веранду.

Они стояли там, в темноте, освещенные лишь тусклым светом из окна. Игорь и Вова. Они стояли друг напротив друга, и по их позам было видно — это не дружеская беседа. Игорь говорил что-то, его лицо было искажено холодной яростью. Он говорил тихо, но жестко, тыча пальцем Вове в грудь. Вова стоял, скрестив руки на груди, его поза была вызывающей, но на его лице, обычно таком насмешливом, читалось серьезное, почти злое напряжение. Он что-то коротко бросал в ответ. Это был не спор. Это была конфронтация. Тихая, мужская, опасная.

Настя отпрянула от окна, как от раскаленного железа. Сердце ушло в пятки. Игра была игрой, но последствия оказались настоящими. Та самая невидимая трещина, что возникла в баре, теперь зияла глубокой пропастью. И двое мужчин, которых она любила — одного тихой, спокойной любовью, другого… она еще не знала кем, — стояли по разные ее стороны. И первый камень уже был брошен.

Глава 3: Опасное предложение

Утро пришло не с ласковыми лучами солнца, пробивающимися сквозь листву, а с тупой, давящей тяжестью за окном. Небо затянуло сплошной серой пеленой, с которой медленно и неумолимо сыпался мелкий, назойливый дождь. Он стучал по крыше, по подоконникам, словно пытаясь выстучать ту неловкость, что заполнила дом до краев.

Настя проснулась первой. Сознание вернулось к ней не постепенно, а обрушилось разом, как мешок с мокрым песком. Воспоминание о вчерашнем поцелуе ударило с такой силой, что она физически содрогнулась, вжавшись в подушку. Губы все еще помнили то жгучее, властное прикосновение. Тело отзывалось на эту память предательской волной тепла, тут же гасимой леденящим ужасом. Она прислушалась. В доме стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь монотонным стуком дождя. Рядом, на своей стороне кровати, спал Игорь. Он лежал на спине, его лицо в сером утреннем свете казалось усталым и строгим, даже во сне. Он не храпел. Он всегда спал очень тихо, очень сдержанно, как и жил.

Она осторожно, крадучись, как вор, выбралась из постели и на цыпочках вышла в коридор. Ей нужно было умыться, привести в порядок мысли, соорудить на лице хоть какое-то подобие невозмутимости. В ванной она долго смотрела на свое отражение, пытаясь найти в нем ту женщину, что позволила случиться вчерашнему. Та же Настя. Те же карие глаза, те же веснушки у переносицы. Но внутри все было перевернуто с ног на голову.

Спускаясь вниз, она уловила запах кофе. Кто-то уже был на ногах. Сердце екнуло. Вова? Она застала его на кухне. Он стоял у окна, спиной к ней, глядя на мокрый сад. На нем были вчерашние джинсы и та же футболка. Он казался неотъемлемой частью этого хмурого утра — темным, неспокойным пятном.

Услышав ее шаги, он обернулся. Его взгляд был таким же прямым и оценивающим, как и всегда, но сегодня в нем не было и тени вчерашнего торжества. Была лишь усталая серьезность.

— Кофе есть, — сказал он коротко, кивнув в сторону джезвы на плите.

— Спасибо, — прошептала она, торопясь к шкафчику за кружкой, лишь бы не встречаться с ним глазами.

Она чувствовала его взгляд на своей спине, на тонкой ткани ночной рубашки. Ей казалось, он видит ее насквозь, видит всю эту кашу из стыда и возбуждения, что бушевала у нее внутри. Она налила себе кофе, руки слегка дрожали.

— Ты… как? — спросил он тихо, не двигаясь с места.

Этот простой вопрос повис в воздухе, нагруженный тысячей невысказанных смыслов. «Как ты после того поцелуя?», «Как ты после того, как твой муж видел это?», «Как ты после того, как мы стояли на веранде и чуть не сцепились в драке?».

— Никак, — честно ответила она, не поворачиваясь. — А ты?

Он не успел ответить. На лестнице послышались шаги. Тяжелые, размеренные. Шаги Игоря. Настя инстинктивно отпрянула от столешницы, будто пойманная на месте преступления. Вова же, напротив, будто нарочно, прислонился к столу, приняв расслабленную позу.

Игорь вошел на кухню. Он был одет в чистую, отглаженную домашнюю одежду — темные брюки и серую футболку. Он был брит, умыт, и от него пахло привычным гелем для душа. Только тени под глазами выдавали бессонную ночь.

— Всем доброе утро, — произнес он голосом, лишенным всяких интонаций. Его взгляд скользнул по Насте, потом по Вове, но не задержался ни на ком. Он прошел к кофемашине, включил ее, не предлагая никому.

— Доброе, — буркнул Вова.

Настя лишь кивнула, прижав горячую кружку к груди, как щит.

Последующие полчаса были пыткой. Они сидели втроем за кухонным столом, притворяясь, что завтракают. Сквозь окна лился неяркий свет, дождь не утихал. Звук ложек о тарелки, глотки кофе — все это казалось оглушительно громким на фоне давящего молчания. Никто не заговаривал о вчерашнем. Никто не заговаривал вообще ни о чем. Это была та самая неловкость, которую можно было резать ножом. Она висела между ними тяжелым, липким покрывалом, и каждый пытался под ним выжить.

Настя ловила себя на том, что украдкой наблюдает за Игорем. Она ждала вспышки гнева, упреков, ледяного молчания. Но он был… спокоен. Слишком спокоен. Эта неестественная, вымученная собранность пугала ее гораздо больше любой бури. Он доел свой омлет, отпил кофе, отодвинул тарелку и, наконец, поднял на них взгляд.

— Ну что, — сказал он, и его голос прозвучал на удивление ровно. — Понравилось шоу?

От этой прямой атаки у Насти перехватило дыхание. Она опустила глаза, чувствуя, как по щекам разливается огненная краска. Вова фыркнул, откинувшись на спинку стула.

— Было интригующе, — парировал он, не смущаясь.

— Да уж, — Игорь усмехнулся, но смех его был сухим и безжизненным. — Интригующе. Это слово.

Он помолчал, собирая крошки со стола в ладонь. Потом поднял глаза, и теперь его взгляд был пристальным, тяжелым. Он переводил его с Насти на Вову и обратно.

— Я, кажется, понял, в чем дело, — произнес он медленно, словно взвешивая каждое слово. — Мы застряли. Все мы. В болоте удобства, привычек и… приличий. — Он посмотрел прямо на Настю. — Мы с тобой стали слишком предсказуемыми, милая. А Вова… — он кивнул в его сторону, — Вова всегда был тем, кто вносит хаос. Ту самую «интригу».

Настя сидела, не шелохнувшись, чувствуя, как по телу бегут мурашки. К чему он ведет?

— Вчерашнее… — Игорь сделал паузу, выбрав выражение, — происшествие. Оно было неправильным. Глупым. Но… — он снова замолчал, и в его глазах мелькнула какая-то сложная, почти болезненная мысль. — Но оно вскрыло нечто. Некую химию. Ту, что витала, между нами, годами, но на которую мы все старательно закрывали глаза.

Вова перестал улыбаться. Он смотрел на Игоря с откровенным интересом, слегка склонив голову набок, как хищник, учуявший неожиданный поворот.

— И что ты предлагаешь? — спросил он тихо. — Забить и забыть, как страшный сон?

— Нет, — Игорь резко встал и отошел к окну, глядя на дождь. Его спина была напряжена. — Забыть не получится. Это будет висеть, между нами, как труп в шкафу. Отравлять все. Нашу дружбу. Наш брак. — Он обернулся. Его лицо было бледным, но решительным. — Я не хочу быть тем скучным мужем, который запрещает, читает мораль и закатывает истерики. Я не хочу, чтобы Настя смотрела на тебя украдкой, а ты строил из себя мачо, который сорвал запретный плод.

Слово «запретный плод» прозвучало в тишине кухни как выстрел. Настя сглотнула. Ее ладони стали влажными.

— Так что же? — выдавила она, почти не узнавая свой собственный голос.

Игорь сделал глубокий вдох, словно собираясь с силами для самого главного. Он посмотрел на них обоих, и в его взгляде было что-то новое, незнакомое — смесь отчаяния, вызова и какой-то извращенной, холодной любознательности.

— Я предлагаю не прятаться, — сказал он отчетливо. — Я предлагаю исследовать. Идти до конца. Почему бы нам не исследовать эту… химию? Втроем. Открыто. Без дурацких игр в «правду или действие». Без правил, кроме одного. — Он замолчал, чтобы его следующая фраза прозвучала с максимальной весомостью. — Кроме одного — абсолютной честности. Друг перед другом. И перед самими собой. Никакой лжи. Никаких недомолвок. Если что-то нравится — говорим. Не нравится — тем более говорим. Хочешь — бери. Боишься — признайся. Все. Только так.

Воздух в комнате сгустился до состояния железа. Настя сидела, парализованная. Ее мозг отказывался воспринимать услышанное. Это была ловушка. Провокация. Проверка на прочность. Он не мог говорить это серьезно. Он, Игорь, ее надежный, прагматичный, строящий планы на десятилетия вперед муж, предлагал им… что? Оргию? Троицу? Свободные отношения? Это было безумием. Абсолютным, чистым безумием.

Но пока ее разум кричал «нет!», ее тело… ее тело откликалось на эту безумную идею мгновенным, мощным, постыдным всплеском желания. Внутри все сжалось и тут же распалось на миллион горячих осколков. Воспоминание о вчерашнем поцелуе вспыхнуло с новой силой, но теперь оно было не единичным эпизодом, а лишь прелюдией к чему-то невообразимо большему. Страх, холодный и липкий, сдавил горло. Но сквозь страх пробивалось другое чувство — темное, запретное, пьянящее предвкушение. Что, если? Что, если можно? Что, если позволить себе это? Исследовать эту грань. Дойти до края. С двумя мужчинами, которые, казалось, представляли две стороны одной медали — порядок и хаос, безопасность и риск.

Она посмотрела на Вову. И все стало ясно.

Вова не просто согласился. Он не кивнул, не сказал «да». Он отреагировал всем своим существом. Его лицо, до этого момента напряженное и серьезное, озарилось изнутри. Не улыбкой, а чем-то более глубоким — торжеством, сбывшимся пророчеством, животной радостью. Он медленно поднялся со стула, его поза выражала готовность к действию, к прыжку. Его ярко-голубые глаза устремились на Настю, и в них не было ни капли сомнения, ни тени вопроса. Был лишь огненный, нестерпимо интенсивный взгляд, который говорил громче любых слов: «Я ждал этого. Я ждал этого всегда».

Он перевел взгляд на Игоря, и его губы тронула чуть заметная, уверенная улыбка.

— Я в игре, — произнес Вова низким, вибрирующим голосом, полным обжигающей откровенности. — Абсолютная честность? — Он снова посмотрел на Настю, и его взгляд будто обжег ее кожу. — Это единственное правило, которое имеет для меня смысл.

Все взгляды теперь были прикованы к Насте. Два таких разных ожидания. Игорь — с вызовом и скрытой мольбой в глазах, будто он бросал себе и им вызов, из последних сил пытаясь не быть «скучным». И Вова — с готовностью дикаря, с восторгом принимающего правила игры, которую он сам и задумал, пусть и не озвучивал.

Она чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Ей нужно было сказать «нет». Встать и уйти. Сохранить то, что еще осталось от их прежней жизни. Но эта жизнь вдруг показалась ей такой пресной, такой выцветшей и унылой по сравнению с тем ослепительным, опасным вихрем, что сулило предложение Игоря.

Она медленно, очень медленно кивнула. Слов не было. Они застряли у нее в горле комом страха и возбуждения. Но кивок был. Согласие было дано.

И в тот же миг она поняла, что с этого момента ничего уже не будет по-прежнему. Они стояли на краю пропасти. И вместо того, чтобы отступить, они все вместе, взявшись за руки, сделали шаг вперед.

Глава 4: Ночь у грани

Решение было принято, и оно повисло в воздухе тяжелым, звенящим грузом. Остаток дня прошел в странном, вымученном ритуале притворства. Они пытались вести обычные беседы, смотрели фильм, который никто не видел, ужинали приготовленным Игорем рагу, которое стояло в горле комом. Каждое прикосновение, каждый взгляд были теперь гипертрофированно значимы. Когда Вова протягивал ей хлеб, его пальцы намеренно задерживались на ее ладони на секунду дольше необходимого. Когда Игорь поправлял ее свитер на плече, его жест казался одновременно и привычной заботой, и маркировкой территории.

Настя чувствовала себя как на американских горках, когда вагонетка медленно, с противным скрежетом, ползет вверх к самой высокой точке, откуда уже не будет возврата. Страх и предвкушение сплелись в тугой, горячий клубок в самом низу ее живота. Она ловила себя на том, что рассматривает мужчин как будто впервые. Игорь, с его точными, выверенными движениями. Каждая складка на его одежде, каждая прядь уложенных волос говорили о контроле. Контроле, который он сейчас добровольно соглашался отпустить. Это было невероятно. И от этого невероятно возбуждало.

Вова же был его антиподом. Он не сидел на месте, его энергия била ключом, но теперь она была направлена в одно русло — на нее. Его взгляд был физическим прикосновением. Он следил за каждым ее движением, словно хищник, получивший разрешение на охоту. И в этом не было ничего оскорбительного. Это было обжигающе-откровенно.

Когда стемнело окончательно, и дождь за окном превратился в сплошной занавес, в гостиной снова зажглись свечи. Но на этот раз Игорь не позволил возникнуть неловкой паузе.

— Итак, — произнес он, и его голос прозвучал немного сдавленно. Он стоял посреди комнаты, глядя на пламя в камине. — Правило одно. Честность. Если кто-то хочет остановиться — говорит. Никаких обид.

Он повернулся и посмотрел на Настю. Его глаза были темными, нечитаемыми. — Ты готова?

Она могла только кивнуть, чувствуя, как подкашиваются ноги. Это был не вопрос, а формальность. Поезд уже мчался с горы, и прыгать было поздно.

Игорь подошел к ней первым. Он делал это медленно, давая ей время отступить. Но она не отступала. Он взял ее лицо в руки так же, как это делал вчера Вова, но его прикосновение было иным — не властным, а вопрошающим. Он смотрел ей в глаза, ища что-то — подтверждение, страх, радость? Потом его губы коснулись ее губ. Это был нежный, почти робкий поцелуй. Привычный. Безопасный. И от этой безопасности у нее сжалось сердце. Она ответила ему, стараясь вложить в поцелуй все, что чувствовала к нему — любовь, благодарность, вину.

И тут же сзади, совсем близко, она почувствовала тепло. Это был Вова. Он не прикасался к нее, просто стоял, дыша ей в волосы. Его дыхание было горячим и неровным. Она чувствовала его всем телом, каждой клеточкой своей кожи, обращенной к нему спиной. Контраст был ошеломляющим. Перед ней — знакомые, любимые губы Игоря, его запах, его стабильность. А за спиной — магнитная, дикая энергия Вовы, обещающая бурю.

Игорь прервал поцелуй. Он не отходил, его лоб касался ее лба. — Честно? — тихо спросил он.

— Честно, — прошептала она, и это была правда. В этот момент она хотела и его, и того, что было сзади.

Тогда Игорь медленно, почти церемониально, повернул ее к Вове. Это был жест передачи. Жест, стирающий границы. И Настя оказалась лицом к лицу с бурей.

Вова не стал церемониться. Его поцелуй с первого мгновения был поглощающим. В нем не было вопросов, были только ответы. Ответы на все те темные, стыдные фантазии, что роились в ее голове с того самого вечера в баре. Он целовал ее так, будто хотел поглотить, вобрать в себя, а его руки скользили по ее спине, бедрам, ягодицам, властно и уверенно, заставляя ее тело выгибаться навстречу.

И тут же руки Игоря коснулись ее с другой стороны. Он стоял сзади, его грудь прижалась к ее спине. Он расстегнул пуговицы ее блузки, и его пальцы, холодные и точные, скользнули по ее коже, снимая ткань с ее плеч. А Вова в это время целовал ее шею, ее ключицы, его губы были обжигающе горячими, его язык рисовал узоры, от которых темнело в глазах.

Она потеряла ориентацию в пространстве. Где заканчивался один и начинался другой? Чьи это губы жгут ее рот? Чьи пальцы вплетаются в ее волосы? Чьи ладони охватывают ее грудь? Это была какофония ощущений, оглушительная, ослепляющая. Она закрыла глаза, позволив себе просто чувствовать. Ее мир сузился до вспышек удовольствия, до прикосновений, до стонов, которые вырывались из ее горла, и она уже не могла сказать, кому именно они адресованы.

Они переместились в спальню. Это было какое-то сюрреалистическое шествие в полумраке, освещенное лишь полоской света из коридора. Руки, губы, тела — все смешалось. Ее раздевали, и она не понимала, чьи пальцы расстегивают ее джинсы, а чьи скользят по ее животу. Она падала на кровать, и на нее опускались сразу два тела — одно твердое, мускулистое, пахнущее дымом и опасностью, другое — поджарое, знакомое, пахнущее чистотой и домашним уютом.

Она была в центре урагана. Ласки сыпались на нее со всех сторон. Губы Игоря на ее груди были методичными, почти научными, он знал каждую ее эрогенную зону, каждое место, от которого ей становилось хорошо. А губы Вовы были непредсказуемыми, дерзкими, они находили новые, неисследованные точки на ее теле, заставляя ее вздрагивать и кричать от неожиданности. Один язык был нежным и влажным, другой — жадным и требовательным. Одни руки лепили из ее тела знакомую, любимую форму, другие — взрывали ее, перекраивая заново.

Это было самое сильное физическое наслаждение в ее жизни. Тело буквально разрывалось на части от переизбытка чувств. Эйфория пьянила, как крепчайший наркотик. Она тонула в этом, позволяла волнам страсти накрывать ее с головой, теряла себя в переплетении конечностей, в шепоте, в тяжелом дыхании. Стыд где-то далеко на задворках сознания кричал о своем, но его голос тонул в оглушительном рокоте крови.

Она не была пассивной участницей. Ее руки тоже исследовали. Они скользили по твердой, покрытой шрамами и татуировками спине Вовы, чувствуя игру его мышц. Они впивались в упругие ягодицы Игоря, когда он прижимался к ней. Она целовала то один рот, то другой, теряя границы между ними, теряя саму себя в этом огненном водовороте.

В какой-то момент она оказалась под Вовой. Его тело было тяжелым, реальным, он входил в нее с такой силой и страстью, что у нее перехватило дыхание. Его глаза, темные в полумраке, были прикованы к ее лицу, он ловил каждую ее эмоцию. Он шептал ей на ухо слова, такие откровенные и грязные, что от них закипала кровь, слова, которые Игорь никогда бы не произнес. А Игорь… Игорь был рядом. Он лежал сбоку, его губы блуждали по ее плечу, его рука скользила по ее бедру, по животу, находила то место, где их тела с Вовой были соединены, и его прикосновения были… одобряющими? Исследующими? Она не понимала.

И вот в этот самый пик, когда Вова двигался в ней с животной яростью, заставляя ее кричать от наслаждения, когда ее собственное тело вздымалось навстречу, а сознание уплывало, она инстинктивно искала опору. Ее взгляд, затуманенный страстью, метнулся в сторону и наткнулся на Игоря.

Он сидел на краю кровати и смотрел на них. Не участвовал, а наблюдал. И выражение его лица врезалось в ее мозг как раскаленный нож. Это не была страсть. Это не была ревность в ее горячем, яростном проявлении. Это была боль. Глубокая, бездонная, леденящая боль. И сомнение. Страшное, разъедающее сомнение. Его губы были сжаты в тонкую белую ниточку, а в глазах стояло такое недоумение и раненое отчаяние, будто он впервые видел, что происходит, и осознал весь ужас и всю красоту этого зрелища. Он смотрел на лучшего друга, погруженного в его жену, и на жену, отдающуюся ему в экстазе, и, казалось, видел не исполнение своей фантазии, а крушение всего своего мира.

Этот взгляд длился всего мгновение. Увидев, что она смотрит на него, Игорь мгновенно изменил выражение лица. Маска спокойного, контролирующего наблюдателя вернулась на место. Он даже попытался улыбнуться, но получилось это жутковато. Он наклонился, поцеловал ее в висок и прошептал: — Все хорошо. Я здесь.

Но было уже поздно. Она увидела. Трещина, прошедшая через их хрустальный вечер, теперь зияла пропастью прямо в центре их брачного ложа. Эйфория моментально схлынула, унося с собой волшебство. Физическое наслаждение никуда не делось, тело еще продолжало содрогаться в оргазме, вызванном движениями Вовы, но теперь оно было отравлено. Острая, режущая эмоциональная перегрузка накрыла ее с головой. Стыд, который до этого был тихим, теперь заговорил во весь голос. И страх. Ледяной страх от того, что они совершили что-то непоправимое.

Вова, ничего не замечая, с рычанием достиг пика и рухнул на нее, тяжелый, потный, удовлетворенный. Он что-то пробормотал ей на ухо, какое-то ласковое, похабное слово, но она уже не слышала.

Она лежала, зажатая между двумя мужчинами, чувствуя на своей коже их пот, их запахи, смешавшиеся в один странный, чужой аромат. Ее тело еще трепетало от остаточных судорог наслаждения, а в душе была выжженная пустыня. Она смотрела в потолок, по которому плясали тени от свечи, и понимала — они перешли грань. И нет пути назад. А в памяти, как незаживающий ожог, стоял взгляд Игоря — полный невыносимой боли и сомнения, обнаживший всю ту пропасть, в которую они только что прыгнули.

Глава 5: Нарушая правила

Утро было безжалостным. Оно ворвалось в комнату не через занавешенные шторы, а через щель в сознании, через ту самую трещину, что образовалась прошлой ночью. Настя проснулась от того, что ее тело гудело, как растянутая струна, а в висках стучало похмелье не от алкоголя, а от пережитого. Она лежала на спине, зажатая между двумя спящими мужчинами, и не могла пошевелиться. Тело помнило все. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждый стон. Оно вспоминало это с постыдной, предательской четкостью, и по нему снова и снова пробегали мурашки.

Она осторожно, миллиметр за миллиметром, попыталась отодвинуться, но рука Игоря лежала у нее на животе, тяжелая и бессознательно собственническая. А со спиной она чувствовала тепло всего тела Вовы. Они спали, их дыхание было ровным, но разным. Дыхание Игоря — тихим, почти неслышным. Дыхание Вовы — глубже, с легким посвистыванием на вдохе. Она лежала, как в ловушке, зажатая между двумя полюсами своей новой, безумной реальности.

Память услужливо подкинула тот самый взгляд Игоря — боль и сомнение. И этот образ был холодным душем, смывающим остатки эйфории. Что они натворили? Не в физическом смысле — тело все еще сладко ныло от этого воспоминания, — а в душевном. Они впустили в свой брак, в свою дружбу, нечто чудовищное и неконтролируемое.

Первым проснулся Игорь. Она почувствовала, как его рука на ее животе напряглась, как замерло его дыхание. Он лежал неподвижно несколько секунд, осознавая, где он и кто рядом. Потом он так же медленно и осторожно убрал свою руку и приподнялся на локте. Он смотрел на нее. Его лицо было уставшим и невыразительным.

— Ты не спишь, — констатировал он тихо. Это не был вопрос.

— Нет, — прошептала она, не в силах встретиться с ним глазами.

Он кивнул, его взгляд скользнул по ее плечу, по простыне, потом перешел на спящего Вову. Лицо Игоря оставалось каменным. Он откинул одеяло и встал. Он был голый, и в свете, пробивавшемся сквозь щели ставней, его тело казалось стройным и хрупким. Он не посмотрел на них больше ни разу, просто собрал свою одежду с пола и вышел из спальни, тихо прикрыв за собой дверь.

Как только он вышел, Вова пошевелился. Но его пробуждение было иным. Он не замирал, не оценивал обстановку. Он просто протянул руку и притянул ее к себе, прижав ее спину к своей груди. Его губы прикоснулись к ее затылку.

— Доброе утро, — прохрипел он, его голос был густым от сна, и от этого звука по ее коже пробежали мурашки.

Она не ответила. Не могла. Противоречивые чувства разрывали ее на части. С одной стороны — магнетическое притяжение к Вове, животный отклик тела на его близость. С другой — острое, режущее чувство вины перед Игорем, которое лишь усиливалось от его ухода.

— Что, уже жалеешь? — спросил Вова, как будто прочитав ее мысли. Его рука скользнул с ее живота вниз, вызывающе, провокационно.

— Нет, — быстро ответила она, и это снова была правда. Она не жалела о том, что было. Она боялась того, что будет.

— И не надо, — он повернул ее к себе. Его лицо было размягченным сном, но глаза горели той же знакомой уверенностью. — Это было невероятно. И ты это знаешь.

Он поцеловал ее. Вкус его, знакомый и чуждый одновременно, смешанный с привкусом ночи, снова затуманил ее сознание. Она ответила на поцелуй, но без той вчерашней самоотдачи. Где-то внутри сидел заноза — образ Игоря.

Когда они спустились вниз, Игорь уже был на кухне. Он стоял у плиты и жарил яичницу. На нем были чистые джинсы и футболка. Он был выбрит, причесан, и снова казался собранным и контролирующим себя. Но напряжение в его плечах выдавало его.

— Кофе готов, — сказал он, не оборачиваясь.

Завтрак прошел в гробовом молчании. Звук вилок о тарелки резал слух. Настя чувствовала себя так, будто сидит на пороховой бочке. Она ждала, что кто-то заговорит. Что Игорь начнет разбор полетов. Что Вова скажет что-то двусмысленное. Но оба молчали.

Игорь закончил первым. Он отодвинул тарелку, положил салфетку рядом и посмотрел на них.

— Итак, — произнес он, и его голос прозвучал слишком громко в тишине кухни. — Мы нарушили примерно все возможные социальные табу. Вопрос: что дальше?

Вова, доедавший свой омлет, усмехнулся.

— А что, разве есть варианты? Записаться к семейному психологу?

— Я серьезно, Вова, — холодно парировал Игорь. — Мы договорились о честности. Давай будем честны сейчас. Что мы делаем? Мы просто… продолжаем? Установим график? Или мы все-таки осознали, что перегнули палку, и пытаемся это как-то… заклеить?

Настя смотрела на своего мужа. Он пытался говорить на языке логики и правил, но его глаза выдавали панику. Он, архитектор, строивший свою жизнь по четкому плану, столкнулся с хаосом, который сам же и создал, и теперь отчаянно пытался набросить на этот хаос сетку координат.

— Я не чувствую, что перегнул палку, — откровенно сказал Вова, откидываясь на спинку стула. — Мне было чертовски хорошо. И, думаю, Насте тоже. — Он посмотрел на нее, и в его взгляде был вызов. — Честно?