Бесплатный фрагмент - Тот свет — этот свет

Предисловие

Все мы задумываемся о смысле жизни, о тех вечных ценностях, которые, так или иначе, присутствуют в любой вере, в любой религии. Все мы хотим знать: что такое судьба? В чём наше предназначение? Существуют ли некие высшие силы, которые многие называют по-разному: Богом, Творцом, Отцом Небесным, Создателем, Высшим разумом и так далее? Всем нам хочется заглянуть за эту таинственную границу, куда уходят наши любимые и близкие, наши родственники и друзья. За тот предел, который называют смертью или потусторонним миром. Ведь, и нам когда-то придётся познакомиться с этим таинством, заглянуть за эту завесу. Что там ждёт нас? И ждёт ли что-нибудь, кроме мрака небытия?

Я заинтересовался этим вопросом в ранней молодости, будучи убеждённым атеистом, любящим современную физику, и свято верившим, что «Бога нет, а есть наука». По своему характеру, я ничего не принимаю на веру, и люблю сам разбираться в каждом сложном вопросе. Ещё в школе мне не понравилась Теория Относительности А. Эйнштейна, и более сорока лет я пытался понять, что же в ней не так? В результате появилась моя книга, изданная в Германии на русском и английском языках, которая называется «Новый взгляд на современную физику и теорию мироздания», в которой я, в частности, написал новые решения уравнений Эйнштейна, как в трёхмерном, так и в четырёхмерном метрических пространствах, и дал отличную от точки зрения Эйнштейна их интерпретацию. Точно так же я подошёл к вопросу, когда в начале восьмидесятых годов прошлого века, мне попалась книга Раймонда Моуди «Жизнь после жизни».

— «Неужели это правда?» — с большим недоверием подумал я тогда. — «Любопытно будет в этом разобраться».

Это «разбирательство» заняло у меня достаточно много времени. В результате мной были прочитаны сотни книг на тему возможного существования души. Я изучал индийскую, тибетскую, китайскую, греческую, египетскую, еврейскую древнюю литературу. Я читал книги европейских средневековых теософов и книги современных экстрасенсов. Изучал эзотерические знания и труды врачей — реаниматоров, врачей — психиатров, занимающихся регрессивным гипнозом и реинкарнацией. Прочитал многие свидетельства наших современников, перенёсших клиническую смерть, и вернувшихся «оттуда». Не скрою, очень тяжело было разобраться в этом море, зачастую, противоречивой информации, а, особенно, выстроить на основе этого какую-либо стройную систему. Но я использовал принцип, с помощью которого следователи, собирая факты по крупицам, восстанавливают картину преступления, во время которого они не присутствовали. Вторым критерием истинности информации, был временной фактор. Я считал истинными те знания, которые прошли проверку временем, о которых совершенно независимые авторы, априори незнакомые друг с другом, писали и тысячу лет тому назад, и двести лет и пишут сейчас. Ну и, естественно, все эти факты должны были ложиться в некую стройную систему, быть непротиворечивыми и дополнять друг друга.

В результате, у меня сложилось некоторое, достаточно логичное представление о том мире, в который мы уходим после окончания нашего жизненного пути на земном плане. Это моё личное представление, в которое Вы, естественно, вольны верить, или не верить. Но я, лично, считаю, что доказательств тому, что я описал в данной книге, вполне достаточно. Я специально описал существование души после смерти, и мира, в который она попадает, с точки зрения самой души, чтобы было нагляднее и понятнее. Это взгляд на наш мир оттуда, позволяющий взглянуть на нашу жизнь, судьбу и смерть другими глазами.

Я был бы рад, если бы знания, изложенные в этой книге, помогли бы Вам легче перенести утрату Ваших родных и близких, понимая, что, на самом деле, мы расстаёмся с ними ненадолго. Если бы эта информация помогла Вам, по-иному взглянуть на свою судьбу, и на те трудности, которые встречаются на Вашем жизненном пути, осознать их, и преодолеть с меньшими потерями. Счастливого Вам путешествия на пути познания новых истин.

Введение. Абсолют

«Знать путь и пройти его не одно и то же»

Морфиус Матрица

Огромный, вечный, непредставимый, беспредельный, удивительно — прекрасный, всеобъемлющий и всепроникающий мир, в котором в невероятной Гармонии обитают, совершенствуются, развиваются, любят и творят мириады и мириады свободных и бессмертных сущностей, заботливо созданных нашим Небесным Отцом, существует вечно и нерушимо. Он наполнен и пронизан насквозь бесподобной силой всеобъемлющей Мудрости, поддержан мощной и по отечески ласковой, энергией Создателя, купается в искрящемся океане нежной и бескорыстной всепроницающей Любви, сверкает и искрится невероятно прекрасными всполохами незыблемых Истин. Мир, вмещающий в себя множество различных, функционально выверенных и до мелочей продуманных, максимально удобных пространств-мирозданий, каждое из которых имеет своё уникальное, божественно совершенное предназначение и строение. Он гениально задуман и талантливо создан по безупречному Плану Творцом всего Сущего, он развивается в соответствии с неисповедимым Замыслом Его. Этот мир, души, живущие в нём, называют своим извечным домом, своей Истинной или Духовной Обителью. Он, по сути своей, на самом деле, является одним общим родным, настоящим домом для всех сущностей, живущих, обучающихся, совершенствующихся и со-творящих в нём. Этот совершенно невообразимый, до конца непознаваемый, абсолютно таинственный и божественно прекрасный, с точки зрения всех смертных, временных обитателей косных планов мир, живущий по своим идеальным высшим Канонам, существенно отличается от любого из огромного количества ментальных и материальных миров, в которых воплощаются мириады душ, в период своего начального обучения. Этот уникальный, восхитительный, невероятный и чарующий мир является и моим домом. Я существую здесь вместе с моей Семьёй с того самого момента, когда появился из «Золотого облака» в пространстве Творения. Все члены моей Малой Семьи, в которую я вхожу, появились, практически, одновременно со мной, и с тех пор мы вместе воплощаемся в косных мирах, вместе учимся, совершенствуемся и развиваемся, помогая друг другу. Нас связывает очень тесная дружба и любовь, во многом мы имеем общие интересы, увлечения и сходство характеров. Разлучаясь, мы тоскуем друг без друга, что, зачастую, из-за блокировки памяти, неосознанно проявляется во время наших воплощений. Зато возвращаясь домой после недолгой разлуки, мы несказанно радуемся встречам с членами нашей истинной Семьи, с нашими близкими друзьями и с горячо любимыми Родственными душами. Я существую в мире Истинной Обители уже довольно долго, по ограниченным временным меркам низших косных планов. Например, на планете Земля, где я когда-то воплощался, с тех пор прошли сотни миллениумов. Но у нас нет линейного времени, мы воспринимаем время совсем по-другому. Мы — вечны и неизменны. В косных мирах всё изменяется во времени, у нас же, меняется само время. Если на материальном плане люди и окружающая обстановка постоянно преображаются, то дома мы сами и пространство вокруг нас остаёмся неизменными, но время и события «текут сквозь нас», иногда, как бурные, быстрые и изменчивые потоки журчащей воды, стремительно огибающие неподвижные каменные пороги, иногда, как величественные, степенные и неторопливые воды широкой и могучей реки, разлившейся от края, до края, и текущие мимо огромных неприступных утёсов монолитных берегов. Но и само восприятие времени в косных мирах и у нас дома существенно различаются. Очень примитивно и весьма условно это можно объяснить, сравнивая время, протекающее в компьютерной игре, и в реальном мире игрока. У игрока может пройти час, а в компьютерной игре — год, десятки лет или вся жизнь.

Отсюда всё выглядит совсем иначе, всё воспринимается совершенно по-другому, чем во время воплощений во временных, бренных физических и ментальных телах в огромном разнообразии учебных планов низших миров. Мы, являясь бессмертными частичками-искорками божественной сущности Создателя, имеем полную свободу воли, мы сами выбираем свою уникальную судьбу, наполняем её необходимыми для нашего совершенствования уроками, и сами же эти уроки потом проходим, пытаясь решить их наилучшим образом. Эти уроки, карму, судьбу мы называем Жизненным Контрактом, который заключаем сами с собой и с сущностями, с которыми нам предстоит совместно учиться и совершенствоваться на планах косных миров. Конечно, мы не одиноки во время выполнения нашего Жизненного Контракта, нам помогают наши ангелы — хранители, а так же души, как правило, либо принадлежащие нашей Малой Семье, которые воплощаются вместе с нами, связанные общими ролевыми образами, либо те, которые могут эпизодически появляться в нашей жизни и сыграть в ней определённую роль. Ангелы — хранители помогают нам мягко и незаметно, внушая определённые мысли и желания, в особые моменты нашей судьбы. Они вовремя подводят необходимых нам людей, заботливо создают нужные для обучения ситуации, ненавязчиво и незаметно следят за нашими действиями. Благодаря им, во время нашего воплощения и выполнения Жизненного Контракта, мы не сбиваемся с выбранного нами же самими пути. Души, связанные с нами общими ролевыми образами, играют, как правило, роли наших мужа или жены, ближайших родственников, близких друзей. Они приходят к нам на помощь в трудные моменты, являются нашими партнёрами в изучении кармических уроков, создают заранее оговоренные препятствия, которые нам приходится преодолевать и, естественно, учатся сами, выполняя свои собственные Жизненные Контракты.

Все мы, так или иначе, учимся и продвигаемся вперёд в своём развитии, совершенствуясь и развиваясь. Не все проходят свои уроки, именно, таким образом, но все мы повышаем свой ментальный и энергетический уровень ради великой цели: стать со-творцами с Источником, слиться с Абсолютом и расширить свои возможности на прекрасном и удивительном пути дальнейшего совершенствования, который имеет начало, но не имеет конца. Те, кто рискнул пройти этот нелёгкий и опасный путь, совершенствуясь и обучаясь в косных мирах, путь полный страданий, душевных мучений, переживаний и скорби, путь радости, сомнений, любви и творческих успехов, материнской заботы и гордости за своих детей, путь подвига и самопожертвования, получают возможность быстрого и эффективного самосовершенствования. Воплощаясь в различных по своей сложности косных мирах, они завершают важный этап своего совершенствования, становясь Мастерами, получая новые возможности для дальнейшего развития. Очень условно, оперируя земными аналогами, можно сказать, что, окончив школу, они поступают в институт. Находясь в косных мирах во время воплощения, сущности, фактически, попадают в плен иллюзий, воспринимая свою ролевую игру на сцене Театра Жизни, как единственную и непреложную реальность. Они талантливо и увлечённо разыгрывают на этой сцене уникальные, эмоционально глубокие и невероятно чувственные, трагедии, драмы и комедии, которым мог бы позавидовать любой самый известный драматург. В условиях дуальности косных миров, они вынуждены всё время выбирать между добром и злом, храбростью и трусостью, верностью и предательством. Дуальность, которой не существует у нас дома, в нашей Духовной Обители, помогает учиться управлять на этом пути своими чувствами и желаниями, обуздывать переживания и эмоции. Мы становимся сильнее и мудрее, добавляя новые черты к своему духовному характеру, новые спектральные характеристики к своей личной энергии. Великое множество миров, созданных Творцом для нашего обучения в сонме вселенных, по непредставимой Мудрости и заботе о нас Создателя имеет невероятное разнообразие. Сущности, благодаря полной свободе воли, имеют возможность выбирать для совершенствования и развития именно ту учебную, игровую и тренировочную площадку, которая наиболее им подходит. Для них существует множество вариантов физических, физико-ментальных и чисто ментальных миров, в которых можно очень эффективно и быстро совершенствоваться с различной степенью сложности и трудности. Но, даже, не смотря на эти уникальные возможности, предоставленные своим любимым детям Создателем, огромное количество сущностей, обитающих в Истинной Обители, так никогда и не решаются покинуть её пределы. Они совершенствуются дома в идеальных условиях мира Обители, и это тоже их право, это их личный выбор, благодаря свободе воли. Эти сущности, не рискнувшие так как мы, воплотиться в косных мирах, тоже проходят свой собственный путь познания Добра и Зла, постигают чувства любви, ненависти и страсти, но их познания остаются теоретическими, не опробованными на себе. Им приходится платить за свой выбор тем, что их обучение и развитие является менее эффективным, идёт более медленными темпами, потому что «Знать путь и пройти его…».

Глава 1. Путь домой

«Дела не всегда обстоят так, как кажется»

Путешествие домой

Ли Кэрролл

Ласковые, по-весеннему тёплые майские солнечные лучи, выглянувшего из-за причудливо изломанных городских крыш светила, дотянулись до гордо вздымающегося над левым, закованным в серый гранит, берегом полноводной Невы, золотого шпиля Адмиралтейства. Они шаловливыми световыми зайчиками отразились от него и резво прыснули в разные стороны. Самый наглый из них ворвался в комнату одной из питерских квартир на четвёртом этаже старинного дома, составляющего архитектурный ансамбль центра Северной столицы, и упал на лицо мирно спящего человека. Сергей Васильевич, поморщился, сбрасывая с себя оковы сна, и ладошкой заслонился от нахального гостя, без приглашения, ворвавшегося в его комнату и беззастенчиво усевшегося на его лице. Из открытой настежь небольшой форточки старинного окна с облупившейся белой масляной краской на деревянных переплётах, в спальню доносились переливчатые радостные птичьи трели. Ранние пташки перекликались между собой, вероятно, обсуждая свои птичьи заботы грядущего дня и приветствуя восходящее светило. Сергей Васильевич сладко потянулся, сбросил тонкое верблюжье одеяло, сел на кровати, нащупывая ногами мягкие коричневые изрядно стоптанные тапочки без задников с замшевым верхом и окончательно просыпаясь. Поплотнее запахнув фланелевую немного выцветшую светло-серую в тёмную полоску, видавшую лучшие времена, пижаму, он поднялся, и неторопливой тяжёлой походкой направился по длинному, загибающемуся вправо коридору, в ванную. В просторной с высоким потолком ванной висело старинное большое зеркало, в медной, местами позеленевшей окантовке, чуть надтреснутое в левом верхнем углу, с потемневшими оспинами пятен по краям, из которого на Сергея Васильевича глянул усталый не выспавшийся человек, с большими тёмными мешками под глазами, глубокими морщинами на лбу и щеках, всклокоченными седыми волосами и слегка заросшим щетиной подбородком.

— «Да», — подумал Сергей Васильевич, открывая старый, ещё бабушка в тридцатых годах покупала, деревянный шкафчик с треснувшим посередине стеклом на фанерной дверце, и доставая зубную щётку, — «видок не очень. Впрочем, чему удивляться после бессонной то ночи».

У него и раньше были проблемы с сердцем, оно, что называется, пошаливало, и не раз он хватался за него рукой на работе. Работа была ответственная, как он сам считал, важная, а потому, нервная.

— Ничего, Василич, — говорил ему его друг и товарищ по работе, видя, как он иногда, морщась и тяжело дыша, держится за левую сторону груди, — вот, выйдешь на заслуженную пенсию и забудешь про все свои болячки. Будешь много гулять по городским паркам, заниматься любимым делом, отдыхать на даче под Лугой с любимой женой.

Однако, «человек предполагает, а бог располагает», и сразу выйти на пенсию не получилось. Сергей Васильевич и сам уходить не хотел, да и начальство просило поработать немного. В общем, он проработал ещё около шести лет, пока, наконец, в этом году, перед самыми майскими праздниками, ему не нашли достойную замену. Коллеги по работе устроили Сергею Васильевичу пышные проводы, в просторной комнате для переговоров составили вместе несколько офисных столов, накрыли импровизированной белой с цветочками по краям дежурной скатертью, которую откуда-то достала молоденькая миловидная и неугомонная секретарша Лизочка. На столах, как по волшебству, появились многочисленные одноразовые тарелки с разнообразными закусками и фруктами. Ну и как водится, между всей этой снедью, гордо возвышались бутылки с шампанским, коньяком, водкой, красными и белыми винами, а также пакетами с соками и пластиковые бутылки с Кока-колой, Фантой и другими напитками. Начальник, первым взяв слово, произнёс прочувственную речь, пригожие девушки из бухгалтерии вручили ценные подарки, не забыв чмокнуть его в обе щёки. Было много разных тостов с пожеланиями от коллег, и чего греха таить, позволил себе Сергей Васильевич лишнего, позволил. И, вот результат, уже несколько дней возмущённое таким отношением к себе сердце не даёт ему покоя.

— Давай вызовем скорую или неотложку, — несколько раз предлагала ему, обеспокоенная его состоянием, жена, видя, как он ворочается в постели, положив руку на левую сторону груди.

Но Сергей Васильевич только отмахивался:

— Всё в порядке, не нужно мне никаких врачей. Это я так, придуриваюсь, чтобы ты меня пожалела, проявила, так сказать, женскую заботу и ласку. Вот, видишь, уже ничего и не болит.

На самом деле его тревожила усилившаяся за последнее время одышка. Раньше он соколом взлетал на четвёртый этаж, а сейчас приходилось останавливаться на лестничной площадке каждого этажа и ждать, когда восстановится дыхание, прислонившись к исцарапанной различными надписями и рисунками стенке.

Жена встала сегодня пораньше, и пошла готовить завтрак. У неё в этот день дежурство в библиотеке, никак тоже не хочет уходить на пенсию, старшему сыну нужно на работу, и дочка спешит на занятия, — заканчивает педагогический университет имени Герцена.

Сергей Васильевич проводил всех своих, запер за ними тяжёлую, сделанную ещё в начале прошлого века, покрытую многими слоями коричневой краски и бесцветного лака, дверь с накладными замками и большой старинной бронзовой задвижкой, и пошёл на кухню, попить горячего и душистого чайку с любимым вареньем из раритетного гранёного стеклянного стакана с металлическим, потемневшим от времени подстаканником. Он почувствовал себя лучше, сердце, вроде, немного отпустило, но давящее чувство в груди так и не прошло, сегодня оно было особенно неприятным. Тяжело вздохнув, он решил выйти на улицу, подышать свежим весенним воздухом, погулять в знаменитом Александровском саду, пройтись по любимой Английской набережной вдоль красавицы Невы.

На улице ярко светило ласковое майское солнышко, стены домов украшали разноцветные флаги, слабо колышущиеся лёгким ветерком, а в вольготно расположившемся за зданием Адмиралтейства Александровском саду на деревьях уже появились нежно-зелёные листочки, на газонах вовсю зеленела и тянула к солнцу свои побеги мягкая шелковистая травка. Сергей Васильевич, немного щурясь от яркого весеннего солнца, вскарабкавшегося уже довольно высоко по ярко-синему безоблачному небосклону, не торопясь прошёлся вдоль Гороховой, до Малой Морской, свернул на неё и, прогулочным шагом человека, которому некуда спешить, направился к Исаакиевскому собору. Дивный прозрачный питерский воздух был напоён весенними ароматами, откуда-то сквозь шум машин, доносилось чириканье непоседливых и скандальных воробьёв.

— «Красота то какая!» — подумал он, проходя мимо петербургских домов, фасады которых, словно резьбой, были украшены фигурной лепкой.

Слева показалась гостиница Англетер, у входа в гостиницу привлекала внимание мраморная памятная вывеска, посвящённая погибшему здесь известному поэту Сергею Есенину.

— «Все мы смертны», — ни с того, ни с сего, грустно подумал, вдруг, Сергей Васильевич, останавливаясь на другой стороне улицы, напротив вывески, — даже великий поэт не избежал этой участи.

Он тряхнул головой отгоняя эти дурные мысли, и немного ускорил шаг, выходя к знаменитому собору преподобного Исаакия Долматского, построенному гениальным Огюстом Монфераном.

— «Умели же строить наши предки», — засмотрелся он, невольно останавливаясь, и любуясь огромными полированными гранитными колоннами, возвышающимися, словно гигантские часовые, охраняющие вход в знаменитый собор.

К колоннам вели широкие мраморные ступени, по которым то и дело поднимались и спускались многочисленные туристы. Под золотым куполом, по смотровой балюстраде ходили люди, снизу на такой высоте казавшиеся лилипутами. Сергей Васильевич постоял немного, полюбовался Исаакием, и, двинувшись дальше, пересёк по зебре Адмиралтейский проспект, войдя в Александровский парк. Впереди виднелся знаменитый памятник Петру Первому, восседающему на бронзовом коне, который попирает копытами змею. По дорожке, посыпанной гравием, и проложенной среди зеленеющих газонов, он, не торопясь, дошёл до памятника и, в который раз, засмотрелся на него. Пётр Первый властно указывал твёрдой рукой на противоположный берег, в каком-то порыве, словно собирался сорваться с пьедестала и, одним гигантским прыжком, перескочить на коне через Неву.

— «На берегу пустынных волн стоял он дум великих полн…», — пришли ему на память бессмертные пушкинские строки.

— Привет, соседушка! — неожиданно раздалось сзади.

Сергей Васильевич, очнувшись от своих дум, обернулся и увидел соседа по лестничной площадке — Игоря Степановича. Тот был на двенадцать лет моложе, и работал в Адмиралтействе преподавателем. У него была короткая стрижка, многолетняя армейская выправка, светлые выцветшие глаза, пышные, пшеничного цвета усы и глубокий шрам на левой щеке, полученный во время одного из автономных походов на атомном подводном крейсере, где он служил командиром БЧ — 3.

— И тебе здорово! — отозвался он на приветствие соседа. — Ты как здесь оказался? Тоже погулять вышел?

— Если бы, — вздохнул сосед, — бегал на работу, вот, взял новую учебную программу, хочу на праздниках внести кое-какие исправления. Ладно, извини, тороплюсь, привет жене.

— И Анне Викторовне, привет! — крикнул ему вдогонку Сергей Васильевич.

Он повернулся спиной к воспетой Пушкиным скульптуре великого русского царя, и направился к памятнику знаменитому путешественнику и учёному, действительному члену Императорского Русского географического общества, Николаю Михайловичу Пржевальскому. По пути его прошиб холодный пот, немного закружилась голова и нахлынула слабость. Ноги под Сергеем Васильевичем ослабли, и он чуть не сел на утоптанную тысячами пар ног дорожку парка, но слабость отступила так же неожиданно, как и пришла.

Народу на длинных деревянных, недавно покрашенных белой масляной краской скамейках, кольцом окружающих памятник с гордо возлежащим под бюстом великого путешественника бронзовым верблюдом, навьюченным сумками, было немного. Сергей Васильевич очень любил этот памятник, он, даже, специально купил несколько книг о Пржевальском и прочёл их от корки до корки. Уже приближаясь к невозмутимо и гордо взирающему на прохожих верблюду, он опять почувствовал себя плохо, ноги снова ослабли, стало трудно дышать. Он плюхнулся на ближайшую свободную скамейку и резко, так что отлетела пуговица, рванул ворот рубахи, чувствуя, что ему не хватает воздуха. Мир заволокло туманом, и он начал медленно вращаться. Сергей Васильевич захрипел, почувствовал нарастающую боль в груди и медленно сполз на деревянные перекладины городской скамейки. Уже теряя сознание, сквозь возникший и сгущающийся туман, он увидел тревожные лица направляющихся к нему незнакомых людей…

Придя в сознание, Сергей Васильевич долго не мог понять, где находится. Сначала перед глазами возник незнакомый белый потолок, выкрашенный водоэмульсионкой, и уже успевший покрыться кое-где паутинкой мелких трещин, затем в нос ударили странные запахи лекарств, смешанных с запахами пищи, хлорки, свежей масляной краски и чего-то ещё чужого, стандартного и казённого. Сергей Васильевич попытался сесть, но слабость и боль в груди, не позволили ему это сделать. Он, вдруг, понял, что находится в какой-то просторной комнате, где лежит в казённой больничной пижаме, накрытый лёгким тонким коричневым одеялом на странной кровати без спинок. С трудом повернув голову, он увидел, что кроме него, в этом помещении ещё есть люди, лежащие на таких же кроватях, похожих на металлические носилки с длинными ножками на колёсиках.

— «Это же каталки», — подумал он с некоторым удивлением. — «Куда я попал?»

Люди, лежащие на каталках, выкрашенных светло-жёлтой, местами протёртой до металла, краской, так же были накрыты лишь тонкими покрывалами, к некоторым из них были подключены капельницы. Слева от него, у немного запылённого окна с облупленными деревянными рамами, лежала женщина. Её длинные светлые волосы разметались по подушке и спускались по плечам на простыню. К ней тянулись провода и трубки от какой-то аппаратуры, установленной на металлической стойке в изголовье, аппаратура тихонько гудела и попискивала. Пытаясь понять, где он находится, и осмотреться получше, Сергей Васильевич попытался повернуться на правый бок и немного приподняться. К нему тут же подошла симпатичная девушка в аккуратном и чистом белом халатике, лет двадцати семи, худощавая, невысокая, со стройной фигуркой, длинными, чёрными как смоль, волосами, в очках-лисичках шоколадной расцветки в тонкой изящной оправе, с толстой синей тетрадкой в левой руке. Коротенький белый халатик не скрывал стройные загорелые ножки, а подвёрнутые рукава открывали тонкие симпатичные девичьи руки.

— Лежите спокойно, — сказала она негромко приятным голоском, — Вам нельзя вставать. Сейчас придёт врач и поговорит с Вами.

— Где я нахожусь, и как попал сюда? — тихо спросил Сергей Васильевич.

— Вы находитесь в реанимации, — ответила девушка, заботливо поправляя сбившееся одеяло. — Вас сюда недавно доставила скорая с сердечным приступом. Вы потеряли сознание в парке, но сейчас уже всё позади, не волнуйтесь, скоро придёт Ирина Аркадьевна — Ваш лечащий врач, она осмотрит Вас и всё расскажет.

Солнечный свет за окном отражался в трепещущих от лёгкого ветерка молодых листочках, видимо, солнце заглядывало в эту палату утром, днём уходя на другую сторону.

— Девушка, как Вас зовут? — спросил Сергей Васильевич, не зная, как к ней обращаться.

— Наташа, — улыбнулась она той немного лукавой и такой милой женской улыбкой, от которой так часто тают мужские сердца.

— Ого, — послышался глубокий грудной голос, — мы уже с молоденькими девушками знакомимся. Значит всё в порядке.

В поле зрения Сергея Васильевича появилась высокая улыбающаяся женщина лет сорока, в безупречном новеньком оливкового цвета халате и в такой же шапочке, из-под которой выбивались густые пряди красивых тёмно-каштановых волос. Привычным движением она поправила стетофонендоскоп, выбившийся из левого нагрудного кармана, и висящий у неё на груди, встав рядом с Наташей.

— Как тут дела? — спросила она, — Как новенький?

— Он уже пришёл в себя, — ответила Наташа, немного отодвигаясь в сторону и поворачивая свою хорошенькую головку к вновь пришедшей, — спрашивал, что с ним случилось?

Вошедшая женщина подошла к каталке, посмотрела на Сергея Васильевича своими карими немного раскосыми глазами, и, пододвинув от окна белую видавшую виды деревянную табуретку, села в изголовье, прямо напротив его лица.

— Здравствуйте, — ещё раз мило улыбнувшись, сказала она, — меня зовут Ирина Аркадьевна, я — Ваш лечащий врач.

— Что со мной? — севшим от неожиданного смущения голосом, произнёс Сергей Васильевич. — Вы уже сообщили моей жене? Она будет волноваться и начнёт меня искать.

— Главное, Вы не волнуйтесь, — произнесла врач, успокаивающе положив ладонь левой руки на его предплечье. — Всё будет хорошо. Номер телефона жены мы нашли в Вашей записной книжке. Мы ей обо всём сообщили, и, она скоро приедет. У Вас был сердечный приступ, но сейчас Вам уже гораздо лучше. Полежите здесь немного под наблюдением, мы сделаем кардиограмму, возьмём анализы и подлечим. А сейчас, позвольте, я Вас осмотрю.

Ирина Аркадьевна достала стетофонендоскоп, вставили в уши наконечники, и приложила мембрану его к его груди. Она стала слушать сердце, перемещая головку мембраны, то влево, то вправо.

— Запиши его Наташа, — сказала она, снимая стетофонендоскоп, и засовывая мембрану в кармашек халата, — на кардиограмму, на завтра на девять утра, и дай Клопидогрел с Аспирином.

— Что-нибудь серьёзное доктор? — немного волнуясь, спросил Сергей Васильевич.

— Ничего особенного, — успокаивающе улыбнулась ему Ирина Аркадьевна. — Переутомление, понервничали, наверное, недавно, да и возраст уже — не двадцать лет. Отдохнёте у нас, полежите, лекарства немного попьёте, будете как новенький. А там мы Вас и выпишем.

— С работы меня на пенсию проводили несколько дней тому назад, — стесняясь, произнёс Сергей Васильевич. — Выпил я лишку, вот, наверное, сердце то и прихватило.

— Да, вполне может быть. В вашем возрасте пить алкоголь вообще вредно. Я Вам это как Ваш лечащий врач, совсем запрещаю. — Серьёзно сказала доктор, поднимаясь и отодвигая табуретку. — Скоро Ваша жена придёт, я выпишу ей постоянный пропуск. Сейчас постарайтесь больше спать, и не вставайте ни в коем случае. Наташа за Вами присмотрит. Утром снимем кардиограмму, сделаем пару анализов и решим, как лучше Вас лечить, чтобы побыстрее поставить на ноги.

— Ты, ведь, утром сменяешься? — спросила она Наташу, — Ну-ка пойдём со мной, у меня будет к тебе одна маленькая просьба, там в коридоре свёрток лежит… Впрочем, пойдём, я тебе сама всё покажу.

В коридоре, отойдя подальше от палаты, Ирина Аркадьевна негромко произнесла:

— Наташа, у этого больного я предполагаю трансмуральный инфаркт миокарда левого желудочка. Дашь ему одну таблетку Клопидогрела с Аспирином, а утром перед тем, как ты уйдёшь домой после дежурства, зайди к Михаилу и скажи ему, чтобы подготовил кардиограф. Этому больному, если он тебя спросит, ничего, пока, не говори, не нужно его сейчас волновать. И жене его тоже ничего не рассказывай. Ты ничего не знаешь. Отсылай её ко мне, я сама с ней поговорю.

Сергей Васильевич, успокоенный словами врача, заснул и проснулся ближе к вечеру, когда его разбудила, взволнованная жена. Увидев родное лицо, он заулыбался и, даже, попытался приподняться, но, почувствовав боль в левой стороне груди, опустил обратно голову на подушку.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — нарочито оптимистичным тоном сказала она. — Мне позвонили из больницы, и я, не заходя домой сразу прибежала сюда. Купила по дороге фруктов, печенье к чаю, пакет кефира и багет. Но мне не разрешили ничего пронести в эту палату.

— Ничего, — улыбаясь, сказал Сергей Васильевич, — врачам лучше знать, что можно, а что нельзя. Вот, через пару деньков оклемаюсь и поем и фруктов, и печенье, и кефир.

Они говорили и говорили, почти не обращая внимания на окружающих. За больничным окошком как-то незаметно потемнело. В открытую форточку по-хозяйски заглянула жёлтая любопытная луна, выглянула из-за занавески, окинула палату оценивающим взглядом, и не торопясь спряталась за набежавшую тучку.

— Пойду, узнаю, можно будет мне где-нибудь прилечь ночью? — Жена поднялась, поправляя наброшенный на плечи слегка помятый белоснежный халат, и отбрасывая назад прядку каштановых, чуть вьющихся волос, таким до боли знакомым движением.

— Зачем? — сразу же вскинулся Сергей Васильевич, — и не вздумай оставаться здесь на ночь, я чувствую себя уже гораздо лучше, да и врач сказала, что у меня всё хорошо, и волноваться не о чем.

— Но я всё — равно волнуюсь за тебя. А, вдруг, тебе ночью что-нибудь понадобится?

— Ничего мне не понадобится. Тут медсестра дежурит. Между прочим, симпатичная молоденькая девушка, — попытался пошутить он. — Придёшь ко мне утром, тем более что врач обещала выписать тебе постоянный пропуск.

Жена, тяжело вздохнула, ещё немного постояла около кровати, но, в конце концов, попрощавшись, ушла. Перед сном он выпил лекарство, принесённое миловидной и ставшей уже какой-то своей медсестрой Наташей, и заснул довольный, что всё закончилось хорошо.

Ночью он внезапно проснулся от странного и тревожного ощущения, словно кто-то или что-то толкнуло его в бок, и обнаружил, что стоит босиком на полу возле своей каталки и смотрит со стороны на своё собственное, спящее под покрывалом тело. В палате было почему-то светло, хотя за окном была ночь, и все светильники на потолке не горели. Чувствовал себя Сергей Васильевич великолепно, словно и не было у него никакого сердечного приступа накануне. Наоборот, во всём теле ощущалась необыкновенная лёгкость и прилив энергии, словно в далёкие молодые годы.

— «Странно», — подумал он, — «как легко дышится и совсем ничего не болит. И видно всё так чётко, словно воздух стал очень прозрачным».

Легко ступая босыми ногами по кафельному полу, совершенно не ощущая холода от плиток, он прошёлся по реанимационной вдоль нескольких таких же, как и у него каталок, заглядывая в лица спящим людям, а, затем, через приоткрытую дверь, вышел в больничный коридор. Длинный больничный коридор, окаймлённый двумя рядами выходящих в него дверей, освещался несколькими тусклыми, висящими под потолком лампами — ночниками. Впереди, через несколько входов от реанимационной, около которой он сейчас находился, стоял большой белый стол на стройных металлических ножках, за которым, положив голову щекой на изящные ручки, наполовину выглядывающие из коротких рукавов медицинского халата, спала симпатичная Наташа. Её чёрные волосы мягким водопадом спускались вниз по круглому плечику и тёмными струями стекали на стол. Они отливали матовым блеском в тусклом свете небольшого ночника, стоящего на столе. Очки-лисички лежали чуть в стороне на толстой синей тетрадке ближе к лампе, свет которой неяркими бликами отражался в их стёклах. Ночник давал приглушённый свет, и, по идее, не мог так хорошо освещать и стол, и спящую Наташу, но, тем не менее, пространство вокруг стола и большую часть коридора видно было очень хорошо.

— «Надо же», — удивился Сергей Васильевич, — «как хорошо и ясно я вижу, даже в молодости у меня не было такого зрения. Раньше с такого расстояния мне не удалось бы и при дневном солнечном свете рассмотреть предметы, лежащие на столе. Наверное, всё-таки, это сон».

Он, мягко ступая, осторожно подошёл к Наташе, намереваясь разбудить её и поговорить с ней, но, потом, сжалился над сладко спящей юной девушкой, и передумал. Краем глаза Сергей Васильевич уловил какое-то движение дальше по коридору и резко обернулся. Какой-то белый силуэт, появившийся в конце коридора, быстро и плавно приближался к нему.

— «Наверное, дежурный врач», — подумал Сергей Васильевич, — «сейчас мне влетит за то, что я поднялся с постели».

Он уже лихорадочно стал придумывать оправдание тому, как он тут оказался, когда незнакомец, одетый в странный белоснежный халат, свободного покроя, который как-то немного неестественно струился и колыхался, при каждом движении своего хозяина, словно в коридоре был слабый ветерок, невесомой походкой приблизился к Сергею Васильевичу и остановился в двух шагах от него. «Врач» в необычном одеянии был довольно молод, на вид ему не было больше двадцати пяти. Его яркие, большие и очень выразительные зелёные глаза лучились доброжелательностью и уверенностью. Лицо его, обрамлённое каштановыми вьющимися волосами, было очень правильным и красивым, а кожа, казалось, чуть светится изнутри. Он широко и приветливо улыбнулся, словно своему хорошему знакомому, и слегка склонил голову в знак приветствия.

— Кто Вы? — удивлённо и растерянно спросил его Сергей Васильевич. — Вы меня знаете?

— Это не важно, — ответил человек, продолжая широко и приветливо улыбаться. — Вы, главное, не пугайтесь, когда себя внизу увидите. А я буду рад встретить Вас снова у нас дома.

— Когда встретить, и где это «у Вас дома»? Разве мы знакомы? Я не знаю, где Вы живёте.

— Не у Вас, а у нас. Я живу там же, где и Вы, — улыбнулся незнакомец. — А встретиться дома мы с Вами сможем после Вашего окончательного пробуждения, потому что сейчас Вы спите.

— Да, я понимаю, что это — сон, — согласился Сергей Васильевич, — но я вижу и разговариваю с Вами настолько реально, хотя понимаю, что такое может быть только во сне.

— Не сомневайтесь в подлинности нашего с Вами разговора несмотря на то, что спите, — мягко сказал незнакомец, и в его зелёных глазах проскочили весёлые искорки. — Это, конечно, сон, но этот сон более реален, чем тот, в котором Вы лежите сейчас в палате на каталке, под тонким одеялом.

— Я Вас не понимаю, — немного растерялся Сергей Васильевич. Странный незнакомец говорил очень уверенно, и откуда-то Сергей Васильевич знал, что он говорит правду, но не мог эту правду понять. — На каталке я сейчас лежу на самом деле, а с Вами беседую во сне.

— Конечно, не понимаете, — снова тепло улыбнулся незнакомец. — Вы, просто, всё забыли, но скоро вспомните. Очень скоро Вы узнаете, что многое выглядит совсем не так, как кажется. А сейчас Вам нужно вернуться назад в своё тело, главное, ничего не бойтесь, когда проснётесь. Всё будет хорошо, главное запомните, всё совсем не так, как кажется на первый взгляд…

Из этого странного и такого необычного сна его вырвала внезапная резкая боль в груди и под левой лопаткой, он проснулся весь в липком холодном поту, чувствуя, что ему тяжело дышать. Сердце билось с перерывами неровно, мечась, словно птица в клетке, то ускоряясь, то затихая. Он попытался откинуть непослушными руками, ставшее почему-то таким тяжёлым покрывало, и встать с постели. Страшная сильная боль пронзила грудь, казалось, кто-то вогнал ему под лопатку длинный железный раскалённый докрасна штырь и проткнул тело насквозь. Он громко закричал, боль дошла до пика, неожиданно оборвавшись, и наступила блаженная темнота…

Медленно, медленно, словно просыпаясь от странного, глубокого тягучего и долгого сна, я приходил в себя. Меня окутывал какой-то липкий и вязкий серый туман, который клубился вокруг меня тяжёлыми влажными комками. Я ничего не видел из-за этого плотного, словно грязная комковатая вата тумана, гасящего не только свет, но и звуки. Туман немного сгущался вокруг меня, а, затем, снова рассеивался, собираясь в рваные неровные клочки, которые постепенно таяли и исчезали. Но, по мере того как клубы этого странного серого тумана таяли, понемногу становилось светлее. Я смутно помнил, что мне снились какие-то тяжёлые кошмары. Я бесконечно долго падаю, падаю, падаю… куда-то на покрытую непроглядным мраком землю, посыпанную мелким серым, словно вулканический пепел, песком, из-под которого выступают зловещие верхушки огромных острых камней, падаю, падаю…, и никак не могу упасть. Внизу, на песке, бегают и суетятся незнакомые люди со смазанными чужими лицами, они тянут ко мне длинные тонкие руки со скрюченными пальцами и громко зловеще смеются.

— «Почему они смеются? Я же сейчас упаду и разобьюсь! Чему они так радуются?»

Там какая-то серая, унылая, безликая бездна, в которую я падаю медленно и бесконечно долго. Серый, лежащий неровными кучами, песок так близко, и, в то же время, так далеко. Потом, откуда-то появляются такие же безликие врачи в белых и зелёных халатах, они длинной нескончаемой вереницей идут мимо меня, держа в руках историю моей болезни, и каждый из них считает своим долгом сообщить мне свой, отличный от других, диагноз. И, вот, я уже снова лежу на спине, на своей металлической каталке в огромной белой — белой реанимационной палате. Слева и справа от меня где-то в туманной дымке теряются стройные шеренги таких же каталок с другими больными. Вокруг меня, боль и страдания, я слышу плач и стоны. Они всё глуше и глуше, моя каталка начинает отдаляться от них, меня куда-то везут, но я никак не могу увидеть того, кто и зачем это делает…

Наконец, мне удаётся открыть глаза. Я проснулся! Боли нет, во всём теле ощущается необычайная лёгкость и свобода. Ощущение такое, словно я спал и видел долгий, тяжёлый и муторный сон, а сейчас пришёл в себя, с облегчением сознавая, что это было всего лишь сновидение. Прямо надо мной очень ясно и отчётливо виднеется белый потолок, он нависает настолько близко перед моим лицом, что я, поначалу, даже, пугаюсь, не случилось ли землетрясение, и не оказался ли я под завалом. Но, в следующее мгновение, понимаю, что мои движения ничто не стесняет, и легко переворачиваюсь на живот. То, что я вижу внизу под собой, потрясает меня до глубины души. Сказать, что в первое мгновение я испытываю глубочайший шок, значит — ничего не сказать. Оказывается, что я свободно парю под потолком какого-то незнакомого помещения похожего на операционную. Земное притяжение куда-то исчезло. Внизу подо мной врачи в голубых халатах окружили кого-то на операционном столе, подключенного проводами к различным медицинским приборам, и, судя по всему, осуществляют отчаянные попытки по его реанимации. В памяти неожиданно и совсем не к месту всплыло какое-то незнакомое и очень странное имя — Сверинон, и почему-то пришла уверенность, что это — моё собственное имя.

— «Сверинон», — повторил я про себя, словно пробуя это имя на вкус, — «Сверинон, Сверинон».

Это имя всплыло у меня в голове, вызвав сложные, яркие световые и звуковые ассоциации. Имя было объёмным, искрилось и переливалось различными цветами, звучало мелодичной музыкальной фразой и вызывало ностальгическое чувство чего-то знакомого и до боли родного. Странно, откуда-то у меня была твёрдая уверенность, что меня именно так зовут. Я присмотрелся к лежащему на столе телу голого пожилого мужчины, с седыми волосами на голове, частично прикрытого белой, неровно лежащей простынёй, и неожиданно понял, что это моё тело.

— «Что происходит?» — ошеломлённо подумал я, болтаясь под потолком операционной. — «Как я могу находиться в двух местах одновременно?»

И тут я, неожиданно, вспомнил слова странного незнакомца из моего недавнего сна:

— «Вы, главное, не пугайтесь, когда себя внизу увидите… Очень скоро Вы узнаете, что многое выглядит совсем не так, как кажется».

Прислушавшись повнимательнее к своим ощущениям, я обнаружил, что совершенно не ощущаю земного тяготения и парю под потолком, невесомый словно пушинка. При этом меня слегка покачивало, будто на волнах, и немного болтало из стороны в сторону. Но, тем не менее, чувствовал я себя великолепно, как не чувствовал никогда в жизни до этого, даже в самые лучшие свои годы. Когда я захотел рассмотреть происходящее внизу поближе, изображение увеличилось. Или это я сам скользнул вниз?

— «Но этого не может быть в реальности», — пронеслось у меня в голове. — «Вероятно, я всё же сплю. Или это предсмертные галлюцинации? Помнится, я где-то читал, что угасающий мозг, лишённый кислорода, вызывает в сознании яркие картины, очень похожие на реальность. Да, точно, какой-то профессор медицины объяснял этим рассказы реанимированных людей, имевших посмертный опыт. Они тоже рассказывали о всяких подобных переживаниях».

Весь мой долгий жизненный опыт убеждённого атеиста, с детских лет воспитанного в духе материализма, протестовал против самой идеи загробной жизни. Нет, конечно, я неоднократно слышал разговоры о том, что человеческая душа, якобы, бессмертна и может переселяться в Рай, в Ад, или ещё куда-то, даже, сам как-то читал небольшую статейку на эту тему. Но я никогда не верил в подобные рассуждения. Бывает же так, что сон, который мы видим, ничем не отличается от реальности, и в этом сне мы не осознаём, что спим. В детстве я несколько раз летал во сне, и до сих пор прекрасно помню эти незабываемые впечатления свободного парения и восхитительного полёта. Сейчас я чувствовал то же самое. Невероятную лёгкость в теле, ощущение безграничной свободы и умиротворённости.

— «Нужно проснуться», — подумал я. — «Проснуться и выяснить, что со мной происходит на самом деле? А если это клиническая смерть? Ну, тогда, буду ждать и надеяться, что меня скоро оживят. Вон как врачи внизу стараются».

Но проснуться, никак не удавалось. Более того, все мои ощущения убеждали меня в обратном. Наоборот, я, словно, просыпался, постепенно всё больше приходя в себя. Ко мне возвращалась память о странных вещах, которые я раньше не знал. Например, во мне крепла уверенность, нет, я откуда-то точно знаю, что это никакой не сон, что все эти ощущения мне хорошо знакомы и вполне естественны. Я прекрасно слышал разговоры врачей, склонившихся над моим телом, совершенно отчётливо видел Ирину Аркадьевну, отдающую распоряжение:

— Пульса нет, на электрокардиографе — прямая. Коля, срочно делай непрямой массаж сердца! Мы теряем его!

И тут, внезапно, я откуда-то понял, что совершенно не хочу возвращаться в своё старое больное тело. Да и не моё это тело, так, временная оболочка, вроде ставшего бесполезным, старого изношенного и уже ни на что негодного скафандра.

— Нет, не надо! — закричал я, пытаясь привлечь к себе внимание, уверенный в том, что мне не нужно возвращаться обратно. — У меня всё хорошо! Я не хочу снова быть старым и больным!

Я мысленно сосредоточился на управлении своим новым телом и легко спикировал вниз, пытаясь схватить за руку врача, который активно давил на мою грудную клетку, налегая всем корпусом. Но меня никто, похоже, не слышал и не видел, руки мои прошли сквозь врача, как сквозь голограмму. Врач весь взмок от усердия, резко толкая двумя руками грудь, лежащего на операционном столе тела, моего старого тела, последовал еле различимый треск лопнувшего ребра, и я весь сжался, ожидая боли. Мне показалось, что тело на столе как-то дёрнулось, но я ничего не почувствовал.

— Пульса нет! — крикнула Ирина Аркадьевна. — Стёпа, смени его!

Степан, здоровый белобрысый парень, в зелёном халате с закатанными выше локтя рукавами, ещё активнее принялся проводить непрямой массаж сердца моего многострадального тела, лежащего на операционном столе.

— «Впрочем, постойте, а моего ли тела? Моё истинное тело со мной и прекрасно себя чувствует. А там, на столе, лежит всего лишь бренная оболочка, сброшенная одежда, которая износилась и стала мне больше не нужна. Откуда я всё это знаю?!»

Эта мысль всплыла в моей голове внезапно, словно я всегда знал это, но подзабыл. А ещё я, вдруг, понял, что мир вокруг меня продолжает постепенно, но неумолимо меняться. Он становится всё более ярким, чётким, объёмным и реальным, все мои чувства неожиданно обострились. Я стал намного лучше и чётче видеть и слышать. Цвета воспринимались ярче, насыщеннее, в них появилось много новых оттенков. Создавалось впечатление, что воздух стал невероятно прозрачным, словно раньше я смотрел на мир через очки с грязными стёклами, а теперь снял их. Слух мой стал очень чутким, появились новые звуки, которых я никогда раньше не слышал. Я с удивлением понял, что люди в операционной какие-то не настоящие, они всё более казались мне бесплотными тенями, которые двигались в замедленном темпе, как под водой. Каждый из них, вдруг, начал вслух произносить странные монологи, не слушая остальных. Я хотел удивиться, но в следующее мгновение, сообразил, что слышу их мысли. А вокруг меня изменений становилось всё больше. Люди внизу двигались всё медленнее, и начали понемногу светиться, вокруг них появились радужные оболочки. Я внимательнее присмотрелся к реаниматологу Коле, под моим взглядом, его тело, вдруг, стало полупрозрачным. С удивлением я осознал, что у меня изменился уровень понимания происходящего. Я видел все его внутренние органы и мог лучше любого врача рассказать о каждом. У Коли, например, больная печень от того, что он употребляет слишком много алкоголя, а у Степана и медсестры легкие словно затянуты серой пеленой и светятся очень тускло, это от того, что они курят. Причём, у Стёпы дело совсем плохо, у него в лёгких уже появились тёмные пятна, которые расползаются, словно уродливые кляксы, что свидетельствует о том, что лёгочная ткань в этих местах уже не работает и там начались необратимые морфологические изменения.

К этому времени врачи прекратили все попытки реанимировать моё, лежащее на столе бледное тело, и начали расходиться, на ходу снимая марлевые повязки, шапочки и перчатки. Я ещё раз взглянул на свою материальную оболочку, она, в отличие от тел врачей, была тёмной и радужное свечение, окутывавшее её, почти совсем погасло. Сквозь уже совсем призрачную и потерявшую цвета ауру проступило тусклое серебряное свечение, обволакивающее тело, которое с каждым мгновением становилось всё темнее. И тут до меня, наконец, дошло, что, моё бывшее тело умерло.

— «Странно», — подумал я, — так это и есть смерть? Я так её боялся, а, оказывается, в этом нет ничего страшного. Наоборот, я себя чувствую превосходно. Я свободен, как никогда. И это моё тело лежит на операционном столе? Я испытываю к нему не больше чувств, чем к сброшенной старой одежде. Или это всё-таки предсмертный бред или сон?»

Я ещё пытался ухватиться за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку, хотя уже твёрдо откуда-то знал, что это — другая реальность. Настоящая реальность, реальность в которой я на самом деле живу и существую. У меня, словно, постепенно снималась блокировка памяти, я просыпался, всё больше понимая, где я нахожусь, и что, на самом деле, со мной происходит. Я прислушался к своим новым ощущениям. Интересно, меня совершенно не интересует и не волнует земная жизнь. Я перестал переживать по поводу тревожных событий, существующих сейчас на Земле. Я бы назвал это отвлечённой безмятежностью и свободой от внешних воздействий. Откуда-то я твёрдо знаю, что всё, происходящее на моей, теперь уже бывшей планете, не более реально и значимо, чем хороший спектакль, в котором актёры исполняют придуманные неведомым автором роли. Это знание неожиданно всплыло в моей памяти, и я отчётливо понял, что знал это всегда, но, временно забыл.

Я снова, и уже более осознанно, осмотрелся в этом помещении, оставшись один на один с моим бывшим телом, к которому я, теперь, не испытывал абсолютно никаких чувств. Мир вокруг меня продолжал изменяться. Мне показалось, что я стал больше, хотя и не мог посмотреть на себя со стороны. Стены операционной сделались полупрозрачными, словно сотканными из какого-то тумана, и я видел сквозь них очертания коридора и соседних помещений. По коридору, словно в замедленной съёмке, прошли два врача, медсестра медленно катила перед собой пустую каталку. В соседнем помещении стояли шкафчики, и там переодевался кто-то из медперсонала реанимационной бригады. Я читал в книжках и видел в фильмах, что призраки могут проходить сквозь стены.

— «Интересно, а у меня так получится?»

Я осторожно подлетел к стене, отделяющей операционную от коридора, и просунул в неё руку. Рука прошла сквозь преграду, не ощутив никакого сопротивления. Всё так же осторожно я влетел в стену, голову мою, на мгновение, окутал полупрозрачный туман, и я оказался в больничном коридоре. Мир вокруг всё больше и больше казался не реальным, словно это была какая-то сложная и очень качественно сделанная голограмма. Слева из кабинета вышли врач и медсестра, тела их окружали разноцветные слабо светящиеся ауры, они двигались очень медленно, и слова их разговора возникали у меня в голове так, словно кто-то записал их на магнитофон, а, затем, пустил на очень маленькой скорости. Наблюдать за ними было совсем не интересно.

— «Постойте», — подумал я, возвращаясь в операционную, — «кто-то говорил мне, или, опять же, где-то я читал, что в момент смерти перед глазами умершего проносится вся его жизнь. Но я ничего подобного не видел. И куда мне теперь? Вероятно, нужно посетить мою жену, она, наверняка, сейчас будет испытывать горе, узнав о моей смерти. Нужно утешить её».

Я снова вспомнил книжки, где было описано, что духи так поступают, прилетая к своим родственникам и друзьям, и утешая их.

— «Но мой опыт общения с врачами, проводившими реанимацию моего бывшего тела, показал, что меня никто не видит и не слышит. Так как же я буду общаться со своей женой, и успокаивать её?»

И в этот момент из левого верхнего угла операционной донёсся приглушённый низкий монотонный гул и полился белый яркий, но не слепящий свет. Свет этот постепенно начал заполнять всё помещение, словно огромной резинкой стирая очертания предметов и мебели, находящихся там. Казалось, что всё, что находится в операционной, медленно растворяется в этом ярком чистом белом свечении и исчезает в нём. Присмотревшись, я увидел, что этот свет, казавшийся материальным, клубится, словно светящийся жидкий азот. Он густым непрерывным потоком льётся из, открывшегося чудесным образом, широкого прохода, гудящего и медленно вращающегося наподобие огромной воронки, которой раньше здесь не было. Какая-то сила, словно магнитом, мягко, но настойчиво, тянула меня туда. Создавалось впечатление, что само пространство вокруг меня медленно вовлекается в этот невероятный крутящийся и светящийся водоворот. Страха не было совсем. Наоборот, мне стало очень любопытно, возникло смутное ощущение чего-то очень знакомого. Такое чувство бывает в детстве, когда, будучи ребёнком, исследуешь новый мир. Яркость восприятия, восторг от новых открытий, любопытство. И, в то же время, я ощущал необыкновенную уверенность и совершеннейшее, какое то, даже, отрешённое спокойствие. Такого чувства за всю свою жизнь я никогда не испытывал. Это было приятно и необычно. Мы всегда в своей жизни о чём-то переживаем, даже, будучи твёрдо уверенными в завтрашнем дне, испытываем лёгкое беспокойство о будущем. Встречая на своём пути что-то неизвестное, нам приходится сделать определённое усилие над собой, чтобы решиться на исследование этого. Сейчас же я был абсолютно, невероятно, спокоен и уверен, что со мной ничего плохого случиться не может. Более того, у меня словно гора свалилась с плеч. Все мои земные заботы и печали исчезли, всё, о чём я в последнее время беспокоился, стало неважным и несущественным. Мне стало так легко, словно я сбросил тяжёлый груз и освободился от мешающих свободному движению оков. Это было ни с чем несравнимое чувство духовной свободы, словно, я вышел из тёмного, душного, тесного и сырого подземелья наверх на прекрасный зелёный луг, к яркому солнцу, наконец-то вдохнув полной грудью чистый, напоенный цветочными ароматами, свежий воздух.

Решив не сопротивляться, и отдавшись этой, влекущей меня в сияющий световой водоворот, мягкой, но настойчивой силе, я оказался у открывшегося вращающегося прохода. Затем, спокойно, уверенно, и не торопясь, словно делал это не один раз, я влетел внутрь, и меня плавно понесло по огромному длинному туннелю с мягкими гофрированными стенками, которые немного колыхались и пульсировали, словно живые. Сечение туннеля не было круглым, это был овал немного сплюснутый по бокам слева и справа от меня, хотя, возможно, мне это только казалось. Гофрированные стенки, казавшиеся живыми, на вид были сделаны из какого-то необычного, складчатого материала, пронизанного толстыми подрагивающими жгутами. Жгуты напоминали оптоволоконные кабели, по которым то и дело проносились яркие голубовато-белые искры. Я присмотрелся к стенкам туннеля, пытаясь понять их строение. Моё новое зрение было идеальным и позволяло рассмотреть такие подробности, которые раньше было бы увидеть просто невозможно. Внимательное изучение стенок туннеля показало, что они сделаны из множества переплетающихся полупрозрачных жгутов, создающих очень сложный ажурный рисунок. Жгуты были уложены не плотно, между ними виднелись небольшие промежутки, как если бы кто-то связал стенки туннеля огромным крючком, создав сложный объёмный рисунок. Они пульсировали, словно живые, мерцали и переливались темно-фиолетовым светом. Иногда между жгутами вспыхивали маленькие фиолетовые молнии и дуги, наподобие электрических. Внутреннее пространство туннеля было заполнено монотонным низкочастотным гудением, похожим на гул, идущий от огромного трансформатора. Постепенно я начал набирать скорость и двигаться всё быстрее и быстрее. Вскоре, я уже не летел, а мчался с невероятной скоростью, опыт всей моей земной жизни не имел подобных аналогов. Низкочастотное монотонное гудение превратилось в очень громкие звуки, похожие на звучание тысяч труб, но звук их странным образом не оглушал и не пугал. Яркий свет словно приглушили. По мере нарастания скорости полёта, внутри туннеля будто бы сгущались сумерки. Этот странный коридор казался бесконечным, мне уже подумалось, что бешеному полёту не будет конца. Но он завершился внезапно стеной белого светящегося тумана, представлявшегося мне своеобразным барьером, отделяющим один мир от другого. Откуда-то пришло понимание, что за этим барьером всё совсем иное. Я затормозил перед ним и остановился перед этой фосфоресцирующей вибрирующей стеной.

— «Что это такое?» — вопросы, вопросы роились в моём сознании. — «Нужно ли мне туда, за стену? Могу ли я вернуться обратно? И что будет, если я вернусь?»

Белая туманная стена, как и стенки туннеля, который я только что преодолел, немного пульсировала, по ней пробегали всполохи яркого света, на ней то возникали, то исчезали вихри. Казалось, что странный барьер между мирами, дышит, то выдаваясь немного вперёд, то отступая. Мягкая пульсация барьера и невероятный танец ярких вспышек на его поверхности, начали действовать на меня гипнотически, я стал впадать в какую-то прострацию. Передо мной в обратном порядке, словно на большом киноэкране, стали проноситься события из моей прошедшей жизни. Я снова увидел своих родителей, умерших и живых друзей, своё первое свидание с девушкой, впоследствии ставшей моей женой. Затем, пошли сцены из моего детства. Это было похоже на сон, я не мог удержать ни одной сцены, они проносились передо мной и исчезали, стираясь из памяти. Сделав над собой усилие, я пришёл в себя, сбросив это наваждение. Откуда-то возникла мысль, что мне нужно решить, что делать дальше?

— «Назад дороги нет», — подумал я, — «моё тело умерло, и возвращаться мне некуда. Наверное, я мог бы бродить какое-то время в виде привидения. Но какой в этом смысл?»

— «А ты уже пробовал», — неожиданно подсказала мне, пробуждающаяся память, — «и не однократно. И тебе это не понравилось».

Наконец, я решился, медленно и осторожно двинулся к барьеру, коснулся его и прошёл через него, как сквозь вязкий туман. Туман окутал меня непроницаемой серо-белой клубящейся дымкой. На мгновение мне стало страшно, что я так и останусь навсегда в этом плотном, похожем на кисель тумане, заблужусь и никогда не найду дорогу наружу. Но туман неожиданно закончился и я, словно пробка от шампанского, пронзив невидимую, но хорошо ощутимую границу, вылетел наружу. За барьером, к моему удивлению, оказалось пространство, залитое необычайно ярким светом. Ещё более ярким, чем тот, который я увидел в операционной. Свет был настолько ярким, что можно было рассмотреть мельчайшие детали вокруг себя. Казалось, свет льётся отовсюду и предметы не дают тени. В то же время это необычайно яркое свечение совсем не слепило глаза и не мешало видеть далеко вокруг. Я уже хотел удивиться такому чуду, когда понял, что всё это откуда-то мне хорошо знакомо, появилось ощущение, что я не раз бывал здесь и всё это уже видел. Потихоньку ко мне возвращалось понимание происходящего со мной, словно, я всё это знал, но забыл. Ощущение чего-то очень знакомого, неоднократно испытанного и очень приятного нахлынуло на меня. Мне стало легко и спокойно, словно я вернулся в знакомое безопасное место после долгого и непростого путешествия. А ещё, меня, буквально, захлестнуло невероятное чувство свободы и умиротворённости. Мир вокруг меня засверкал чистыми яркими красками, и я, наконец, подробно рассмотрел пространство, в котором находился.

Я стоял на сказочной обширной поляне, покрытой колышущимся, под лёгким ветерком сплошным ковром из мягкой густой травы. Чуть поодаль, впереди, виднелись верхушки камней разных размеров и форм, похожие на маленькие острова, раскиданные, среди зелёного, слегка волнующегося моря. За россыпями камней, утопавших в колышущемся изумрудном море травы, в отдалении, то тут, то там, располагались одинокие рощи, состоящие из невысоких, покрытых розовато-коричневой гладкой корой деревьев, с раскидистыми ветвями, и густой ярко-зелёной листвой. Ещё дальше рощи постепенно переходили в густой лес, сплошной тёмно — зелёной стеной тянущийся до самого горизонта. А у покрытого лёгкой дымкой горизонта высились горы, и трудно было понять, насколько они далеки от меня. Над моей головой раскинулась огромная безбрежная сфера невероятно чистого сине — голубого небосклона, на котором не было ни единого облачка. Я не увидел на раскрывшемся над моей головой чудесном небесном куполе Солнца, но, казалось, что сам небосвод светится ярким, струящимся со всех сторон светом. Из густой травы, лениво колышущейся под переменными порывами лёгкого ветерка, выглядывали необычайно крупные полевые цветы, похожие на ярко-синие васильки, жёлто-белые ромашки, розово-бордовые гвоздики. Трава была не очень высокой, чуть выше моих щиколоток, но удивительно мягкая и изумрудно-зелёная, цветы, выглядывающие из неё, были настолько яркими, что, казалось, они фосфоресцируют в льющемся отовсюду свете. Где-то очень мелодично стрекотали кузнечики, а справа от меня, над небольшими кустами, ветви которых были покрыты бело-розовыми цветами, кружились крупные и невероятно красивые бабочки. Бабочки словно танцевали в каком-то завораживающем хороводе, садились на ветки кустов, снова срывались в полёт, создавали невероятные разноцветные вихри и водовороты. И над всем этим потрясающе красивым, завораживающим и удивительным сказочным миром, царило такое спокойствие и умиротворённость, что я невольно почувствовал невообразимое блаженство. Никогда ещё в своей жизни я не ощущал себя настолько уверенным в своей безопасности, в отсутствии какого-либо беспокойства по поводу дальнейших событий. Это место откуда-то было мне хорошо знакомо, и я был абсолютно уверен, что здесь со мной ничего плохого не может случиться.

— «Куда я попал?» — подумал я, восторженно, озираясь вокруг. — «Это что, Рай?! Так значит это всё правда, и Рай, действительно, существует!!! А что же это может быть ещё? Конечно же, это Рай! А я сейчас нахожусь в Эдемском саду. Вот, только, животных почему-то не видно».

Меня охватил восторг, мне захотелось петь от счастья во всё горло и плясать от радости:

— «Я не умер! Я не умер!! Смерти — нет! Я — бессмертен! И наплевать, что я стою тут посреди этого волшебного мира в пижаме босиком на траве. Я — молод! Я — здоров! Я — красив! Я — свободен! Я — счастлив!»

Я попытался рассмотреть себя, насколько это было возможно. На мне была всё та же видавшая виды пижама, в которую меня одели в каком-то заведении на Земле. Я почему-то никак не мог вспомнить, что со мной случилось. События моей жизни на Земле странным образом стирались из моей памяти. Я пытался ухватиться за эти воспоминания, но они ускользали от меня, рассеиваясь, словно утренний туман. Насколько мне удалось увидеть, моё тело было молодым и здоровым, кожа на руках была упругой, мягкой и гладкой, без единой морщинки. Чувствовал я себя великолепно.

Постояв ещё немного, и постепенно приходя в себя от накатившего на меня ни с чем не сравнимого восторга, я, наконец, решился и осторожно сделал свой первый шаг в Раю. Ноги мои утонули в густом, мягком, немного пружинящем изумрудно-зелёном травяном ковре Эдемского сада. Райская трава приятно щекотала подошвы и щиколотки моих босых ног, ощущения были несколько необычными, отличными от ощущений моей земной бренной оболочки, но, несомненно, приятными. Во всём теле чувствовалась необычайная лёгкость, казалось, стоит мне подпрыгнуть, и я взлечу высоко-высоко, и в то же самое время я ощущал такую же, как на Земле, гравитацию, но действовала она на меня довольно странно. Я знал, что она существует и прижимает меня к земле, и, в то же самое время, не чувствовал веса своего тела. Тем не менее, трава прогибалась под моей тяжестью, и, оглянувшись назад, я мог увидеть отпечатки своих следов на прижатой к земле траве. Лёгкий приятный ветерок игриво касался моих щёк и волос на голове, принося умопомрачительные запахи духмяных трав и ароматы невероятно красивых цветов.

Пройдя по райскому саду шагов тридцать или сорок, я присел на корточки и сорвал одну травинку. Она была нежной и шелковистой на ощупь, невероятно приятно пахла, имела ровный по всей длине ярко-зелёный цвет и идеальную структуру. Я испытывал восторг сравнимый с восторгом маленького ребёнка, впервые попавшего в удивительное и сказочно красивое место. Во мне проснулся исследователь, меня сжигало любопытство, и совсем не было страха перед незнакомым местом и необычностью ситуации. Всё мне казалось новым и, в то же время, удивительно знакомым. Меня не отпускало впечатление, что я уже был здесь, и не один раз. Ко мне подлетел рой бабочек и закружился вокруг моей головы. Я, не вставая, поднял руку, вытянув вверх указательный палец, и одна из бабочек уселась на него, нежно и цепко ухватив его своими лапками. Бабочка совершенно меня не боялась. Ну, естественно, в Раю животные и насекомые не боятся друг — друга, не боятся они и людей, тут не существует зла и насилия. И я, пользуясь случаем, сумел подробнее рассмотреть невероятно красивый узор на её подрагивающих крыльях. Она была очень крупной, её ярко-фиолетовые махровые крылья покрывал рисунок, сотканный из тончайших золотых нитей, которые переливались и сверкали в льющемся отовсюду ярком свете. Я чуть повёл рукой, и сказочная красавица взвилась в воздух, присоединившись к своим подругам, которые продолжали виться вокруг меня в сложном и завораживающем танце.

Я так засмотрелся на удивительный танец невероятно красивых бабочек, что не сразу заметил приближающееся ко мне дивное и яркое сияние. Казалось, что в этом ослепительно ярком свете, окружавшем меня и лившемся отовсюду, ярче уже ничего быть не может, тем не менее, нечто, быстро приближавшееся ко мне, было ещё светлее. По инерции, я хотел заслониться рукой от этого невозможного сияния, когда, вдруг, понял, что этот свет меня не слепит. Более того, несмотря на то, что по мере приближения он разгорался всё ярче, я стал различать в нём изящный женский облик, грациозно и величественно скользивший над травой, не касаясь её ступнями. Ко мне приближалась богиня, вся в сияющем и искрящемся серебристом ореоле. Приблизившись ко мне почти вплотную, богиня оказалась сказочно красивой молодой девушкой, с густыми, длинными, волнистыми серебряными волосами, по которым пробегали и вспыхивали каскады голубых искр. Её огромные фиолетовые глаза были подсвечены изнутри, а её прекрасному юному личику с длинными густыми тёмными ресницами, маленьким изящным ротиком, с коралловыми губками и идеальными жемчужными зубками, позавидовала бы любая голливудская знаменитость. Кожа на её лице была молодой и упругой, идеально гладкая, без единого изъяна, без единого намёка на морщинку, она тоже вся светилась изнутри каким-то мягким дивным светом. Её длинное идеально белое сияющее платье, с золотыми узорами, струящимися по нему, охваченное золотым поясом, прекрасно облегало её точёную стройную, гибкую фигурку. Платье чуть развевалось внизу в такт колышущейся траве, и казалось, что это не ткань, а струящийся ослепительно белый светящийся и фосфоресцирующий туман. Этот ангел неземной красоты, эта прекрасная богиня, излучала энергию юности, чистой любви, неземной нежности и сказочной красоты. Когда она, остановившись передо мной и улыбнулась, мне показалось, что взошло солнце и озарило всё вокруг живительным теплом. Я почувствовал исходящий от неё тонкий, но чудесный нежнейший аромат, который показался мне смесью запахов полевых цветов, мёда и чего-то ещё, названия которому я не знал. При её приближении воздух наполнился невероятными звуками нежной и прекрасной мелодии, звучащей прямо из воздуха.

Заворожённый и смущённый этой, в буквальном смысле слова, волшебной, неземной красотой, я не знал, что мне делать, стесняясь своей больничной пижамы, такой неуместной в этом прекрасном мире. Я уже готов был в священном религиозном экстазе бухнуться перед этим божеством на колени, когда услышал её такой волнующий, нежный, словно завораживающее журчание хрустально-чистого лесного ручейка, очень приятный мелодичный голосок:

— Ну, здравствуй, Сверинон, поздравляю тебя с успешным возвращением домой.

— Вы меня знаете?! — моему изумлению не было предела.

Сказать, что я был удивлён, — значит не сказать ничего. Я был потрясён, ошарашен, сбит с толку, растерян, смущён, польщён… Я могу назвать ещё с десяток эпитетов, но они всё равно не смогут передать моего состояния в тот момент. Эта сказочная, ослепительная, невероятно прекрасная, юная богиня знает меня и запросто обращается ко мне!!! Я смотрел на неё, любуясь её невероятной красотой, не в силах произнести ни единого слова. В конце — концов, не так часто удаётся встретиться с настоящим божеством, да ещё таким прекрасным. Я был в невероятном восторге. Ещё бы! Я встретил чудо, о котором мог только мечтать. Я встретил самого небесного ангела в образе прекрасной юной девушки!!!

— Знаю ли я тебя? — лукаво улыбнулся прекрасный ангел, и её весёлый смех серебряными колокольчиками, переливаясь и звеня, разнёсся над лугом. — Скажи мне: как твоё имя?

— С-с-ер — гей …, — растерялся я, не в силах от волнения и благоговения прямо взглянуть на неё, и отводя свой взор в сторону. — Нет…, меня зовут… — Сверинон.

— Так Сергей, или Сверинон? — снова заливисто и весело рассмеялась она.

Я был смущён и растерян, а её, похоже, эта ситуация очень забавляла. Она, явно, смеялась надо мной, но делала это так весело и естественно, что я не мог обижаться на неё. Она знала что-то обо мне, чего не знал и не понимал я.

— Я знаю, что я умер, — гордо заявил я, пытаясь скрыть свою растерянность и оттянуть время, показав свою образованность в вопросах религии. — Сбросив свою телесную оболочку, в духовном теле я попал в какое-то место, в не материальный мир после смерти, надеюсь, что в Рай, пролетев через туннель. — А Вы — прекраснейший ангел, посланный Богом. Вы пришли встретить меня?

Мои слова вызвали новый безудержный взрыв заразительного мелодичного смеха. Я не выдержал и тоже стал улыбаться, смущаясь, и не зная, как себя вести.

— Ну, в какой-то мере, ты прав, — закончив смеяться, сказала она. — Я, действительно, ангел, впрочем, такой же, как и ты. Знаешь, что, пойдём-ка, сядем тут неподалёку и поговорим обо всём. Ты не устал? Столько удивительных событий сегодня произошло с тобой.

— Нет, — честно ответил я, — сам, с удивлением, прислушиваясь к своему новому телу.

Никакой усталости не было и в помине. Тело было лёгким, я не чувствовал своего веса. Нельзя сказать, что я не чувствовал своего тела, но оно меня не беспокоило, как не беспокоит тело абсолютно здорового человека. Наоборот, присутствовало ощущение невероятной лёгкости, комфорта, радости, здоровья, молодой энергии. Мне хотелось шутить, смеяться, сорваться с места и помчаться куда-то, меня переполняла энергия, рвущаяся наружу и перехлёстывающая через край.

Когда моя богиня заскользила над землёй к ближайшему небольшому холмику, покрытому изумрудной травой, я направился следом за ней, пытаясь шагать, но почувствовал, что я тоже могу скользить над землёй так же, как и она без всякого усилия. Я понял, что могу мысленно управлять своим перемещением в пространстве естественно, легко и свободно. Это умение начало возвращаться ко мне, как только я попробовал двигаться вперёд. Я понял, что всегда умел это делать, но на Земле мне это умение было не нужно, и тело немного подзабыло о нём. Такое же чувство невероятной лёгкости и свободы я испытывал, когда в детстве летал во сне. Сейчас же, этот навык стремительно возвращался ко мне, через несколько мгновений я уже уверенно летел за моим проводником так же легко и плавно, над самыми кончиками изумрудной, колышущейся под мягкими порывами лёгкого ветерка, травы, не касаясь их. Я быстро учился и осваивался в этом странном, восхитительном и чудесном мире. Мой прекрасный юный ангел подлетел к небольшому холмику, покрытому всё той же мягкой, шелковистой травой и грациозно опустился на него, приглашая занять место рядом с ним. Я мягко затормозил и опустился подле её ног, чуть ниже. С десяток огромных бабочек невероятно красивой и яркой расцветки, закружились над нашими головами в сложном танце. Они то уносились вверх, то спускались по пологой спирали, задевая своими крыльями наши волосы. Моя спутница, снова заливисто рассмеялась, взмахнула рукой, и бабочки умчались прочь.

— Скажи мне: что ты помнишь из своей жизни на Земле? — Спросила она, изящным жестом поправив выбившуюся прядку её необычных чуть светящихся и переливающихся серебряных волос.

— Я всё помню, — хвастливо заявил я, желая произвести на неё впечатление. — Я помню, что жил в каком-то крупном городе, и у меня была семья.

— А подробнее можешь мне рассказать о своей жизни?

— Могу и подробнее, — удивился я её вопросу. — Пожалуйста,… Значит так,… я жил в большом таком городе, и у меня была там семья…

Я замолк, тщетно пытаясь вспомнить подробности, и заметил, что моя прекрасная и обожаемая богиня смотрит на меня с лукавой улыбкой. Я очень хотел угодить такому восхитительному, невероятному, ослепительно красивому существу.

— Значит,… семья у меня была… там…, — продолжил я, с ужасом понимая, что смутные воспоминания о моей жизни на Земле, похожи на недавний сон, растворяющийся как туман, если сразу же его не вспомнить, как проснулся.

— А это и был, своего рода, сон, — лукаво улыбнулась она, видя моё смущение. — А сейчас ты проснулся, или снова родился, это уж как тебе угодно. Ты отсутствовал некоторое время, а сейчас вернулся домой.

— Вернулся после долгого отсутствия? — спросил я. — Как долго меня не было?

— Не очень долго. Во всяком случае, не так долго, как ты думаешь, — она, вдруг, наклонилась ко мне и протянула к моей голове свою тонкую, изящную, светящуюся руку.

Воспоминания хлынули в меня, словно, прорвалась плотина, сдерживающая их. Некоторое время я сидел молча, потрясённо переваривая неожиданно открывшуюся мне информацию.

— Ты — мой гид — наставник, — изумлённо произнёс я, и её имя, искрясь и переливаясь сложным многоцветным узором, вспыхнуло у меня в голове, одновременно с музыкой, похожей на переливы серебряных колокольчиков, — Тебя зовут — Леолира. Ты помогала мне готовиться к этому воплощению, и совместно со мной разрабатывала этот Жизненный Контракт.

— Наконец-то вспомнил, — снова весело рассмеялась она, изящно поднимаясь в воздух. — Извини, у меня много дел. Встретимся дома. Надеюсь, ты не забыл, как туда добраться?

— Ты не проводишь меня? — с робкой надеждой спросил я.

— Ты уже не маленький, — помахала Леолира мне на прощание рукой. — Твоя Семья очень тебя ждёт, и, насколько я знаю, готовит тебе торжественную встречу.

Она легко взмыла вверх и унеслась в сторону леса, быстро исчезая из вида, словно растворяясь, в невероятно чистом синем небе.

— «Как мимолётное виденье», — подумал я. — «Сколько я её знаю, вечно она что-нибудь придумает».

Оставшись один, я снова оглянулся вокруг. Этот мир не был настоящим, будучи всего лишь одним из множества планов, созданных Творцом для нашего обучения и совершенствования. Сущности, завершившие свой Жизненный Контракт в косных мирах земного типа, попадали сюда через межпространственные переходы — туннели и встречались со своими гидами — наставниками, ангелами — хранителями, родственниками или друзьями. Здесь мы окончательно «просыпались», приходили в себя после потрясения от того, что мы считали смертью, получали необходимую поддержку и информацию, а, затем, отправлялись к себе домой, в свою Истинную Обитель, как мы ещё её называем, к своей Семье.

Мне тоже пора было покинуть этот такой милый, чудесный переходный мир и возвращаться домой. Я с сожалением ещё раз оглянулся вокруг, мысленно прощаясь с гостеприимным маленьким, искусственно созданным по великому и мудрому замыслу Творца Раем, и ринулся вверх, в сияющую огромную синеву ясного, залитого струящимся ослепительным светом безоблачного неба, одновременно отыскивая проход в другое пространство.

— «Так вот он какой! Мир после смерти», — думал я, с неподдельным восторгом и каким-то радостным возбуждением устремляясь ввысь.

Я знал, что впереди меня ждёт чудесный мир, полный волнующих событий, радостных встреч с друзьями, по которым я изрядно соскучился, и которые, несомненно, так же скучали по мне во время моего отсутствия.

Смело вонзившись в перевёрнутую вверх дном, огромную, наполненную пронзительной синевой, чашу небесного купола, я, словно стремительный метеор, ворвался в его просторы. Затем, углубившись в хрустально — прозрачный воздушный слой, слева от себя я заметил относительно небольшое белое, клубящееся, слегка мерцающее и фосфоресцирующее облачко, внутри которого виднелся тёмный медленно вращающийся шар, пронизанный неяркими фиолетовыми разрядами. Я резко изменил направление своего стремительного полёта, бойко ворвавшись прямо в его середину.

— «Как же здорово снова не ощущать давящие на тебя, словно массивные гири, и приковывающие к поверхности тяжёлые цепи земного тяготения, а легко, свободно и независимо перемещаться в пространстве в любом направлении!»

Я со скоростью болида влетел в серую туманную кисею шара, как молния пронзил его клубящуюся, мерцающую фиолетовыми сполохами, сердцевину, и оказался в огромном, безбрежном мире, заполненном лёгкой, слабо мерцающей, колышущейся полупрозрачной серой дымкой. Эта, клубящаяся субстанция, обступила меня со всех сторон, пытаясь преградить мне путь домой, поймать меня в свои тенеты и навсегда оставить в своих владениях.

Глава 2. Возвращение домой

«В действительности всё иначе, чем на самом деле…»

Антуан де Сент-Экзюпери

Сначала я с неподдельным детским восторгом бездумно и расслабленно мчался вперёд, наслаждаясь надолго забытыми и теперь вновь обретёнными ощущениями, отдавшись прекрасному чувству полностью захватившей меня свободы полёта. Я продирался сквозь это новое негостеприимное пространство, пытаясь найти хоть что-то в этой мутной серой, висящей рваными клочьями вязкого колышущегося тумана, немного мрачноватой, мгле. Иногда, это, словно живое, клубящееся и извивающееся плотное серое марево, прорезали далёкие неяркие белые вспышки длинных беззвучных ветвящихся молний. Серый туман то уплотнялся передо мной, то расходился в стороны, разваливаясь на рваные скомканные клочья, открывая участки пространства, заполненные странным и завораживающим, мерцающим в каком-то гипнотическом ритме, сумеречным светом. Всё здесь было на удивление угрюмо-мрачным и печально-безжизненным, наводящим неосознанную тоску, подавляющим сознание сковывающим волю. Воспоминания вновь, освежающим разум чистым и прохладным потоком, нахлынули на меня, и я вспомнил эту сложную слоистую пространственную структуру, отделяющую косные иллюзорные трёхмерные миры, в которых воплощаются развивающиеся сущности, от моего чудесного реального родного мира.

— «Так», — подумал я, сбрасывая навалившееся наваждение, и уже осмысленно оглядываясь вокруг, пытаясь пронзить взглядом это немного клубящееся, похожее на разреженное дождевое облако пространство. — «Я сейчас лечу вдоль этого «облака», которое на самом деле является одним из пространственных слоёв этого необычного мира, созданного Творцом в качестве разделительного барьера между мирами, а, может быть, и ещё для каких-то неведомых мне целей. Мне нужно пронзить все эти слои поперёк. Вдоль слоя я могу лететь бесконечно долго. Нужно отыскать «маячок».

Я собрался, мысленно сосредоточился на том, чего хочу достичь, и тут же почувствовал своеобразную тягу в одном направлении. Это было немного похоже на ту мягкую силу, которая влекла меня в самом начале моего удивительного и чудесного путешествия, начавшегося почти сразу после моей смерти.

— «Ой, что это я говорю, какой — такой смерти, конечно же, пробуждения!»

С той лишь разницей, что сейчас я этой силой мог гораздо лучше управлять. Я отдался этой силе, поменял направление полёта, и ускорился. Вскоре, серый сумрачный слой закончился, и я оказался в относительно более светлом слое, заполненном аналогичным клочковатым, полупрозрачным белёсым туманом. Неохотно расступаясь, густые белёсые клочья липкого и вязкого тумана, открывали такие же, как и в предыдущем слое, небольшие участки свободного пространства, но заполненные серовато-белым светом. Здесь было не так мрачно и тоскливо, но и особой радости не ощущалось. Затем, я вновь погрузился в «дождевое облако», оно было похоже на предыдущее, если не считать возникающих и исчезающих тусклых серебряных лучей, пронзающих его во всех направлениях. Затем, снова белёсый слой, но с мерцающими серебряными искорками, то тут, то там, роями возникающих в клочьях клубящегося тумана. Я ощущал, что меня окружают не просто пространственные слои, они заполнены, своего рода, энергией, и эта энергия имеет свой смысл, своё предназначение. Я чувствовал биение чужой мысли в этих слоях, иногда, на периферии моих чувств, внутри слоёв мелькали какие-то неуловимые тени. Я знал, что это живые и мыслящие сущности, но они меня совсем не интересовали. Я уже устал от чередования тёмных и светлых полос, и не собирался исследовать их. Наоборот, я увеличил скорость до предела.

— «Странно», — подумал я, — «тут существуют некие пределы?

И тут же у меня в голове сам собой возник ответ:

— «Это мой личный предел, другие сущности могут летать гораздо быстрее».

Коричневато-серые и грязно-белёсые слои мелькали передо мной, сменяя друг друга. А, затем, я вновь почувствовал границу, на этот раз она предстала передо мной в виде слоя плотного серого спрессованного тумана, чем-то напомнившего мне твёрдую бетонную стену. Скорость моя упала почти до нуля, но, несмотря на это, я не стал совсем тормозить перед этим барьером, а сходу смело вошёл в него. В отличие от первого перехода, я не сразу пронзил эту границу, и некоторое время летел в сером вязком, словно желе, тумане с небольшой скоростью, чувствуя, как постепенно меняются свойства пространства вокруг меня. Оно наполнялось энергией жизни, силой мысли, становилось более объёмным. Я ощущал что-то до боли знакомое, невыразимо приятное, так бывает, когда возвращаешься в родные места, после долгого отсутствия и, ещё не видя своего дома, наблюдаешь привычные с детства пейзажи, чувствуешь знакомые запахи, предвосхищаешь встречу с родными людьми. Но, вдруг, туман закончился, и я вырвался в безбрежные космические просторы. То есть, я воспринял этот мир, как чёрное безвоздушное пространство, приняв, в первое мгновение, его за знакомый мне по земному опыту космос. Но память опять услужливо подсказала, что земные аналогии здесь неуместны. Это пространство было огромным, и оказалось не совсем чёрным, оно немного светилось жемчужным светом, красиво переливаясь неяркими мерцающими всполохами, словно бесцветное северное сияние. Пространство это было наполнено живой энергией, которую я ощущал в виде приятных пульсаций, набегающих на меня, словно нежные едва ощутимые волны. Где-то вдали, на грани видимости, можно было различить какие-то неярко мерцающие звёздные скопления, а, может быть, и галактики. Они воспринимались, как туманные слабо светящиеся объекты, то исчезая совсем, то появляясь вновь. Возникло понимание, услужливо подсказанное пробуждающейся памятью, что мне нужно туда. Но как же они далеко, сколько же я буду до них добираться?… И тут я заметил, что совсем рядом со мной пространство пронзает слабо светящаяся очень тонкая энергетическая нить. Нить тихонько пульсировала, словно жилка на коже, и издавала тонкий мелодичный звук, похожий на тихое позвякивание серебряных колокольчиков, по ней иногда проскакивали и уходили вдаль неяркие импульсы, похожие на маленькие солнечные зайчики.

— «Это — транспортатор», — услужливо подсказала мне моя память. — «Он помогает перемещаться в пространстве гораздо быстрее, чем самостоятельно».

Я не знал, как управлять этим транспортатором, но моё новое (истинное) тело всё сделало за меня. Я потянулся к нему, и, неожиданно ловко, скользнул вперёд, захватил кончик «нити», словно делал это бессчётное количество раз, и помчался к мерцающим, звёздным, как я считал, объектам, вдоль неё с невероятной скоростью. Мне показалось, или это, действительно, было так, но чем быстрее я летел, тем больше искривлялась траектория моего полёта. Впрочем, термин «летел», как-то не вязался с той фантастической скоростью, с которой я бешено мчался, к становящимся всё ближе «звёздам». Я с интересом начал изучать пространство вокруг себя и обнаружил другие пульсирующие нити — транспортаторы, которые пронизали этот странный и, в то же самое время, такой прекрасный, удобный и знакомый мне мир. Несколько раз мимо меня что-то проносилось на такой огромной скорости, что я успевал заметить только яркий просверк. У меня не было ни волнения, ни страха. Такое чувство ощущаешь только в глубоком детстве, когда ты ярко и удивлённо, с чувством трепетного восторга изучаешь новый для тебя окружающий мир. У взрослого человека с годами притупляется острота восприятия, теряется детская непосредственность. В то время как у маленького ребёнка ещё отсутствуют страхи и запреты, навязанные, так называемым, жизненным опытом. Вот так и я ощущал себя маленьким ребёнком, увлечённо исследующим новый удивительный мир вокруг. Мне всё было интересно, мир, окружающий меня, был поразительным, новым и необычным, ощущения глубокими и яркими. Я с восторгом и упоением нёсся сквозь огромное пространство, влекомый транспортатором, упиваясь умопомрачительной скоростью, летя навстречу невероятным приключениям.

Наконец, скорость моего стремительного полёта, стала потихоньку замедляться. Странные мерцающие объекты росли и становились всё ближе. Тихонько, словно ниоткуда, возникла удивительная мелодия. Она волнами разливалась в этом пространстве, и становилась, не то, чтобы громче, но, как-то, богаче. В неё вплетались новые тона, обертона, музыкальные фразы, музыка становилась всё сложнее и приятнее. Я начал ощущать её не только в звуковом диапазоне, ноты вспыхнули в моём восприятии яркими цветами и оттенками, складывались в сложные цветовые узоры и образы, которые становились всё объёмнее. Внутренним взором я увидел волнующееся море под синим небом, покрытым нежными, лёгкими розовеющими облаками. Плавно уходящее в тёмно-синее море огромное ярко-оранжевое закатное солнце бросало яркие розовые блики на невысокие гребни, набегающих друг на друга морских волн, и белая клубящаяся пена на них окрашивалась в нежно розовый цвет. Чудесная музыка незаметно изменилась, замедляя ритм и затихая вдали. Покрытые пеной, вздыбившиеся морские волны, застыли, словно тёмное стекло, преобразились, опадая, и на их месте возникла изумрудная трава, покрытая ковром разноцветных сказочно красивых полевых цветов, сосны, ели, ольха и берёзы рванули ввысь, превращаясь в чудесный лес, весь насквозь пронизанный золотыми солнечными лучами. Звуки волшебной музыки взметнулись до небес мощным аккордом, и лес растаял, словно унесённый сильным порывом ветра. Отвлёкшись на удивительные оптические видения, созданные этой невероятной и чарующей музыкой, я и не заметил, что совсем приблизился к странным огромным светящимся мириадами огней объектам, гирляндами висящими в тёмном, подсвеченном жемчужным светом, пространстве. К заполняющей и пронизывающей всё музыке стали примешиваться потоки мыслей, идущие от этих загадочных и величественных «гирлянд». В них сквозила такая невероятная сила, такая глубокая мудрость, что мне захотелось влететь в ближайшее образование, сияющее сонмами ярких разноцветных и перемигивающихся огней.

— «Постой», — подсказала мне, вновь пробудившаяся память. — «Сейчас тебе не стоит идти туда. Ты летишь домой, к своей Семье, тебя очень ждут там и готовятся к твоему возвращению».

Мой дом, моя Семья. Когда-то давным-давно я жил в очень странном месте, в одном из косных миров, под названием Земля. Я уже не помню, чем занимался там, но помню, что там у меня тоже была семья. Но эта семья была не настоящей, мы договорились играть роли мужа, жены, родителей и детей, как в очень реалистичном прекрасно отрежессированном спектакле. Меня же здесь, в реальном мире, ждала моя истинная Семья, с которой мы живём вместе уже очень давно, и там у нас настоящие отношения. Я, вдруг, понял, что очень по ним по всем соскучился.

Вблизи стало видно, что вокруг этих странных образований роится множество искр, одни вылетают оттуда и уносятся вдаль, а другие влетают обратно. И тут я заметил, что одна искра быстро приближается ко мне, пересекая мой путь. Когда она подлетела достаточно близко, я различил, что она содержит в себе несколько цветов. Основной цвет маленького, размером с большой апельсин, или грейпфрут, светящегося шарика, был жёлтым, он ярко сиял, словно крохотное солнышко. По краю выделялась яркая рубиновая полоска, внутри солнечного света чётко были видны изумрудная и оранжевая точки, которые сверкали и переливались как маячки. Что-то очень знакомое показалось мне в этой сложной световой структуре.

— «Да это же отличительные знаки», — вдруг, вспомнил я, — «цвета показывают уровни энергии и уровень развития данной сущности, а „маячки“ — достижения в той или иной области во время воплощений в косных мирах. Желтый цвет, являющийся основным цветом ауры, говорит о том, что сущность эта ещё не достигла и середины первой стадии своего разумного развития».

Вдруг, она резко снизила скорость и круто свернула в мою сторону. Через несколько мгновений искра превратилась в стройного молодого человека, одетого в тёмно-синий бархатный средневековый камзол, расшитый замысловатыми серебряными узорами. Шею его украшал изящный белый гофрированный кружевной воротник, а на рукавах виднелись такие же белые складчатые манжеты. Из-под коричневой шляпы с большими лихо загнутыми краями и двумя белыми перьями поверх, виднелись длинные густые и волнистые иссиня-чёрные волосы. На не лишённом привлекательности мужественном лице с тонкими изящными чертами, были видны большие тёмные глаза без белков, густые чёрные брови вразлёт, нос с небольшой горбинкой, аккуратные усики и небольшая чёрная бородка, подстриженная на испанский манер. Ниже пояса у него ничего, кроме размазанного туманного пятна, не было. Мне этот незнакомец напомнил либо испанского гранда, либо лихого мушкетёра из Гаскони времён короля Людовика XIII.

— Привет! Возвращаешься после выполнения Жизненного Контракта? — заинтересованно спросил он.

— Да, — ответил я, разглядывая незнакомца, — вот, только что умер.

— Завидую, — вздохнул мушкетёр, прикасаясь к своей шляпе, то ли для того, чтобы поприветствовать меня, то ли поправить её, — а я, вот, всё никак не могу решиться на следующее воплощение. И не только я, вся наша группа уже больше трёхсот земных лет не воплощалась. Очень много интересной работы здесь. Даже на земной план на экскурсию вырваться некогда. Слушай, расскажи: многое на Земле изменилось с тех пор?

— Конечно, многое. Только, вот, я мало что помню из своей земной жизни. Как будто, я проснулся после долгого сна, а все детали стёрлись из памяти.

— Ну, да, что тут удивительного. Так всегда бывает после условной смерти в косных мирах. Ты не переживай, на самом деле, ты всё помнишь до мельчайших подробностей. И, потом, можно посетить библиотеку, где хранятся Хроники Акаши. Знаешь, что, прилетай к нам, когда со своими делами разберёшься, расскажешь о своём воплощении, о том, что на земном плане нового. Вся наша Семья тебя с удовольствием послушать захочет.

— Хорошо, — легко согласился я, — но как я вас найду?

— Найдёшь, — весело рассмеялся он, — это просто. А сейчас мне нужно лететь, да и тебя дома ждут. До встречи!

И он умчался, с невероятной скоростью, снова превратившись в яркую искорку, которая сверкнула где-то вдали и исчезла, мигнув мне на прощание.

— «Интересно», — подумал я, глядя ему в след, — «я тоже так выгляжу со стороны?»

Не обращая больше внимания на мириады сверкающих, переливающихся и манящих к себе «светлячков», я снова «оседлал» транспортатор, представив себе мою Семью. Меня повлекло к дальним скоплениям огней впереди, и вновь всё замелькало вокруг, сливаясь в сплошные яркие светящиеся полосы. В очередной раз я затормозил перед сложной конструкцией, затмившей все остальные, и сияющей разноцветными огнями, как рождественская ёлка. Мощный поток мыслей, водопадом изливающийся от неё, показался мне близким и родным. Я отпустил, своё необычное средство передвижения, сбросил скорость, и, не торопясь, стал приближаться к одной из гирлянд, расположенных внутри большого прозрачного шара. Шар этот прилепился к огромной и невероятно толстой витой колонне, сделанной, казалось, из какого-то тёмного полупрозрачного хрусталя. Вдоль колоссальной колонны сновали яркие мерцающие золотые искры. Они кружились, создавая вертикальные вихри и спирали, взлетали вверх, и каскадами осыпались вниз. По прозрачной, похожей на стенку мыльного пузыря, покрытой радужными разводами, поверхности шара метались сполохи от их огней, неведомым образом превращаясь в сияния, чем-то схожие с полярными. Я медленно, не торопясь, и в то же самое время, уверенно подлетел к самой поверхности этого огромного шара и, протянув руку, легонько надавил на полупрозрачную сферу. Стенка, казавшаяся поверхностью гигантского мыльного пузыря, оказалась одновременно упругой и податливой, я надавил на неё чуть сильнее и мягко проскользнул внутрь.

Создалось впечатление, что я снова попал в другой мир, удивительно похожий на Землю. Но это, конечно же, была не Земля. Здесь не было дымящих заводов, больших и шумных городов, исторгающих вонючие и вредные газы машин. Везде, насколько мог видеть глаз, простирались зелёные леса, поля и холмы, покрытые изумрудной травой и огромными яркими разноцветными цветами. Реки и озёра были первозданно чистыми и прозрачными, отражая в голубой глади водных зеркал местное солнце и лёгкие серебристые облака, бегущие по огромной сапфировой чаше небосклона. Я на приличной скорости свободно скользил по хрустально прозрачному воздуху, совершенно не ощущая его сопротивления. Не было встречного ветра, который обычно ощущается при полёте на Земле, я не чувствовал ни тепла, ни холода. Моё значительно улучшившееся зрение, позволяло мне рассмотреть небольшие детали на поверхности раскинувшегося подо мной ландшафта, более того, я заметил, что при попытке увидеть что-то более подробно, моё зрение обладает эффектом бинокля, приближая и увеличивая эту деталь. Сверху было хорошо видно, как в чистой, прозрачной глубине рек и озёр плавают большие косяки рыб. Маленькие рыбки плавают стайками, синхронно отклоняясь то влево, то вправо, а крупные рыбины иногда выпрыгивают из воды и снова уходят в глубину. Местами, вдоль берега реки, а чаще озера, чуть покачиваются на длинных зелёных стеблях высокие камыши, плавают в воде крупные и невероятно красивые кувшинки, лилии и лотосы. Я не торопясь, скользил над всем этим великолепием на высоте птичьего полёта, наслаждаясь чистотой и богатством нетронутой природы, с интересом наблюдая за разноцветными сонмами порхающих над лугами бабочек, огромными стрекозами с прозрачными крыльями, носящимися над озёрами, рассматривал вблизи птиц, пролетающих мимо меня, и не обращающих на меня никакого внимания. Воздух вокруг меня слегка светился и переливался, делая окружающее пространство объёмным и придавая ему какую-то новую глубину. Я стал различать новые краски, цвета и оттенки, словно диапазон моего цветового зрения значительно расширился, обогатился новым более глубоким восприятием. На месте того, что я раньше воспринимал в виде одного цвета, возникло множество разнообразных его оттенков и градаций. Разница была настолько ошеломительной, как если бы полуслепой дальтоник, воспринимающий мир в чёрно-белых тонах, вдруг, неожиданно, обрёл яркое цветное орлиное зрение.

Но это было ещё далеко не всё. Первое, что я почувствовал, проникнув в родное пространство, — невероятная сила мысли, буквально обрушившаяся на меня. Мысль была всюду, она властвовала над всем, всё окружающее пространство было наполнено этой энергией, и моё существо тут же знакомо откликнулось на неё. Я ощутил невероятный ментальный экстаз подключения к мощнейшему информационному и духовному источнику. Эта энергия давала ощущение власти над местной материей, возможность информационного контакта со всеми сущностями, обитающими здесь. Она же наполняла всё вокруг чудесной энергией Божественной Любви. Это непередаваемое чувство, наполнило меня до отказа несказанной радостью и счастьем. Я чувствовал, что меня здесь все любят, меня здесь всегда ждут, и я всем здесь дорог и нужен. Это был мой родной мир, мир в котором я когда-то появился по воле и милости Творца, и в котором я с тех пор постоянно живу. А ещё эта до боли знакомая чудесная и невероятно мелодичная музыка, возникающая прямо из воздуха, звучащая отовсюду. Я только сейчас понял, насколько я истосковался по ней, за время моего воплощения на Земле. Как мне её не хватало. Она проникла в самое моё естество, слившись со мной, заполняя и гармонизируя меня, она качает меня на волнах своей мелодии, она наполняет меня радостью и счастьем. Как я мог жить в мёртвой тишине косного мира без этой всепроникающей Божественной Любви, без невероятной энергии Божественной Мудрости, без этой животворящей мелодии? Как прекрасно снова испытать невероятную свободу полёта, ощущение полной независимости от внешних обстоятельств. Здесь всё дышало спокойствием и безмятежностью, всё было таким родным и знакомым. Все волнения и заботы, которые я когда-то испытывал на Земле, испарились в одно мгновение, здесь всё было по-другому. Это был мой родной мир, мой родной дом, моя Истинная Обитель.

Я узнавал эти места так, как будто возвратился домой после долгого отсутствия. Так ты радуешься знакомым с детства местам, возвращаясь из длительной командировки. В душе возникает ощущение чего-то очень родного, невероятно знакомого, того, по чему очень тосковал, находясь в разлуке, а теперь вернулся и обрёл вновь. Вон, то большое круглое озеро, выглядящее сверху, словно обронённое каким-то великаном, огромное сверкающее на солнце зеркало, лежащее среди зелёных, поросших густым лесом, невысоких холмов, с прозрачной водной гладью и серебристыми плакучими ивами по берегам, носит название — Серебряное озеро. Это название оно получило из-за того, что ночью, в лунном свете, ивы по его берегам отливают серебром, и вода на его поверхности приобретает серебристый оттенок. Над его водной гладью изредка парят, поднимаясь вверх, прозрачные пузыри, которые лопаются на некоторой высоте, разбрасывая вокруг сияющие серебряные капельки-искры. А слева вдалеке виднеется голубая извилистая длинная лента Большой змеиной реки. Она так называется не потому, что в ней водятся водяные змеи, как можно было бы подумать, а из-за своего русла, которое, словно огромная змея, извивается среди, покрытых цветами долин, зелёных лесных рощ и небольших, но очень симпатичных холмиков, разбросанных повсюду. Её притоки называются малыми змейками, они скользят к ней по лесам и равнинам, словно дети, бегущие к своей маме. Вон та, ближняя ко мне, зовётся изумрудной змейкой, а та, что подальше, и повыше по течению, — пёстрой змейкой. Многие места здесь получают своё специфическое название из-за того, как они выглядят с высоты, потому что, в отличие от Земли, все сущности, обитающие здесь, передвигаются, в основном, по воздуху и видят всё сверху. Но вот та долина получила своё название не из-за своей формы. Она называется Эолова долина, или Эолова арфа, потому что причудливые каменные столбы с отверстиями различного размера, хаотично разбросанные по ней, создают очень красивые музыкальные звуки, при прохождении сквозь них ветровых потоков. А ветры дуют в этой долине постоянно, и всё время меняют своё направление. Это вызывает среди каменных столбов завихрения и маленькие смерчи. Как ни странно, но совместными усилиями ветров и столбов Эоловой долины получается дивная музыка, похожая на мелодичное звучание огромной арфы. Я не знаю, кто создал Эолову арфу, может быть, сам Творец, а, может, кто-то из высших сущностей, но это чудесное и удивительное место.

— «А, ведь, я очень любил прилетать сюда в компании друзей и слушать тут чудесную музыку», — вспомнилось мне.

Только я подумал об этом, как прямо передо мной возник прекрасный и юный образ Леолиры. Он был объёмным и настолько реальным, что я, отвыкший уже от всего этого, в первое мгновение подумал, что мой гид — наставник появилась передо мной собственной персоной.

— Привет, — сказала она весело, — ты молодец, что добрался сюда так быстро. Мы ждём тебя в Храме Славы. Если тебе всё ещё немного сложно ориентироваться, я дам тебе направление, лети за навигатором.

Прямо передо мной, вместо её изображения возник маленький золотой сияющий шарик, он вильнул в сторону и понёсся в направлении группы озёр, расположенных правее, впереди траектории моего полёта. Я бросился следом в погоню. Шарик нёсся как угорелый, и я еле поспевал за ним. Под нами мелькали, небольшие овраги с крутыми изломанными краями, живописные изумрудно-зелёные лесные рощи, покрытые ярким цветочным ковром обширные поляны, мелкие голубые озёра с чистейшей и прозрачной как слеза водой. Два раза мы пересекли русла небольших извилистых рек, сверкнувших серебряными лентами внизу. Боковым зрением я успел заметить далеко слева, показавшееся среди бескрайних лесов, здание школы, в виде огромного, сверкающего и переливающегося всеми гранями на солнце кристалла. Справа мелькнули и пропали в небольшой долине, прячущиеся среди роскошных садов два домика, — один, насколько мне удалось рассмотреть, в виде изящного средневекового замка, — второй в виде современной виллы из стекла и бетона с бассейном на крыше. За всё время полёта мне не встретилось ни одной дороги. И, действительно, зачем они здесь существам умеющим летать? Окружающий пейзаж постоянно менялся. В небе неожиданно возникали радуги и северные сияния, огромные полупрозрачные разноцветные шары, словно гигантские Монгольфьеры, плавно парили в пространстве, медленно вращаясь вокруг собственной оси. Некоторые из них разбрасывали вокруг себя снопы искр, вспыхивающих каскадами фейерверков и исчезающих без следа. Я ещё не совсем привык к такой фантасмагории, обилию цветов и оттенков, которые воспринимал, благодаря моему истинному телу. Остатки рационального мышления, которое десятилетиями было со мной на Земле, благодаря долгому использованию человеческого мозга, принадлежащего моему материальному телу, всё ещё цеплялось за привычные истины, пытаясь найти всему «разумное» объяснение. Я понимал, что убогий инструмент трёхмерного познания материального мира не может справиться с четырёхмерной реальностью мира духовного, но сразу привыкнуть к этому не мог. Шарик — навигатор, ярко вспыхнув, словно подав мне сигнал, привлекающий моё внимание, начал плавно снижаться, направляясь к группе, из пяти расположенных недалеко друг от друга озёр. Большое идеально круглое озеро, с зелёным островом посередине, располагалось в центре, а четыре маленьких окружали его, все вместе составляя симметричную фигуру. На острове располагался Храм Славы, по своему внешнему виду напоминающий греческий Парфенон, а ещё больше легендарные святилища Атлантов. Мой резвый проводник стрелой метнулся вниз к храму и лопнул, словно праздничный фейерверк, разлетевшись в разные стороны каскадом разноцветных искр. Я понял намёк и спустился к подножию широкой и длинной мраморной лестницы, ведущей наверх к святилищу. Храм Славы стоял на огромном базальтовом фундаменте, занимавшем площадь никак не меньше пятидесяти — шестидесяти футбольных полей, и возвышавшемся на высоту пятиэтажного дома. Наверх от земли вели семьдесят пять мраморных ступеней. На каждой ступени с двух сторон от широкой каменной лестницы, стояли статуи, сделанные из цветного мрамора настолько искусно, что их можно было принять за окаменевших людей под взглядом мифических чудовищ: медузы Горгоны или её бессмертных сестёр — Эвриалы и Сфено, а, возможно, и самого легендарного Василиска. На самой верхней ступени, шутливо раскинув руки, ждала меня улыбающаяся Леолира. Она была одета в белую тунику-хитон, отороченную широким золотым, расшитым затейливыми узорами кантом. Талия её была охвачена пояском, составленным из тысяч золотых выпуклых чешуек, каждая из которых имела свою неповторимую и сложную огранку. В ярких солнечных лучах, проникавших сквозь листву, окружающих храм высоких лиственных деревьев, которые падали на мраморные ступени, эти чешуйки сверкали и переливались при малейшем её движении. Роскошные, длинные, слегка вьющиеся серебряные волосы, каскадом ниспадали на плечи, спускаясь вниз по груди до самого пояса, ещё больше оттеняя белизну её платья, которое слабо светилось, создавая вокруг неё ореол бело-золотого сияния. Я застыл, как вкопанный, залюбовавшись этой поистине божественной красотой.

— Ты хочешь занять место какой-либо из мраморных статуй на этой лестнице? — звонко и заразительно рассмеялась она. — Поднимайся сюда, мы все уже заждались тебя.

Я послушно полетел над самыми ступенями навстречу моему гиду — наставнику. Яркое, сияющее золотыми лучами Солнце уже прошло зенит, и начало медленно сползать вниз по ярко-синей чаше небосклона. Его ласковые лучи, проходящие сквозь густые кроны деревьев, достаточно хорошо освещали до блеска отполированные мраморные ступени лестницы, чтобы в них отражался мой скользящий над ними силуэт. Однако, это был, именно, немного размытый и нечёткий человеческий силуэт, рассмотреть себя в деталях, не смотря на значительно улучшившееся зрение, я не мог, не зеркало, всё-таки. Безмолвные застывшие мраморные статуи, словно почётный караул, выстроенный в мою честь, плавно проплывали слева и справа от меня. Ступеньки широкой лестницы убегали назад, а Леолира всё так же стояла наверху и ждала меня с приветливой улыбкой на её прекрасном юном личике. Я долетел до неё и встал на отполированный, словно зеркало, покрытый затейливым узором пол рядом. Она на мгновение шутливо меня обняла и тут же отпрянула в сторону. Но этого мгновения вполне хватило мне для того, чтобы я ощутил такой невероятно мощный поток энергии, который захлестнул меня с головой. Меня ослепила яркая как разряд молнии вспышка, как будто что-то взорвалось во мне, на короткое время я ослеп и оглох, все мысли у меня спутались, и я стоял, приходя в себя, не способный ни думать, ни двигаться.

— Что ты со мной сделала? — спросил я, когда способность видеть, мыслить и говорить вернулась ко мне.

— Извини, — ответила она серьёзно, — но я должна была продемонстрировать тебе, что будет, если ты попробуешь прикоснуться к кому-либо, до того, как я верну тебе ту, основную, часть энергии, которая осталась дома, когда ты воплотился. Все здесь знают это, и никто сам к тебе не подойдёт, но и ты, ни в коем случае, не должен ни к кому приближаться. И, кстати, смени внешность, ты же не старик, да и эта пижама тебе не идёт.

— Пижама? — удивился я. — Какая пижама? Неужели я так выгляжу?

— Представь себе свой облик, — увидев моё замешательство, улыбнулась она. — Представь себе самого себя так, как ты хотел бы выглядеть, в том возрасте, который ты сейчас ощущаешь.

Я представил себя молодым, в белой свободной рубашке с изящным кружевным жабо, в тёмно-коричневых брюках с широким кожаным поясом. На боку у меня висел длинный кинжал в инкрустированных ножнах с красивой, отделанной расписной эмалью рукоятью. На плечи был наброшен чёрный шёлковый плащ с красной подкладкой, схваченный на груди массивной золотой брошью с рубинами.

— Вот это другое дело, — рассмеялась моя покровительница, — отлично выглядишь. Но ты как был мальчишкой — фантазёром, так мальчишкой и остался. Кинжал-то тебе зачем?

— Кинжал нужен мне для полноты образа, — гордо заявил я. — Давно мечтал походить в таком костюме времён героев Александра Дюма. Вообще-то тут нужна шпага, но я решил, что она будет мешать.

— Хорошо, — кивнула Леолира, и светлая улыбка, словно Солнышко, вновь озарила её юное прелестное личико, а сейчас пойдем внутрь, там все уже собрались и ждут тебя.

— «Да», — подумал я, входя в храм следом за своей провожатой, — «а тут всё не просто. Или я многое подзабыл? Не так представлял я себе „Мир после смерти“. Тут все летают, как ангелы, но крыльев ни у кого я не видел. Впрочем, я ещё почти ничего не видел».

Храм Славы по периметру поддерживали огромные колонны, на мой взгляд, сделанные из разноцветного отполированного мрамора с различными вкраплениями и прожилками, которые составляли очень сложный и красивый рисунок на поверхности колонн. Колонны уходили в высоту метров на двадцать и заканчивались внушительными капителямив виде переплетённых листьев различных растений и цветов. Они органично переходили в антаблемент, объёмный рисунок которого составлял продолжение изображений на капителях. Колонны поддерживали огромную храмовую крышу. Колоннада, опоясывающая храм, была четырёхугольной формы, фасад и тыльная стороны были короткими, а боковые — длинными. На фасаде, как я успел заметить, когда подлетал к храму, крыша опиралась на большой равнобедренный треугольник, украшенный скульптурами мифических животных, а два длинных ската крыши образовывали прозрачные поверхности, пропускавшие внутрь святилища яркий солнечный свет. И колонны, и сам храм были окружены ореолом слабого белого свечения, причём, это не был отражённый свет, материал, из которого были сделаны элементы храма, светился сам по себе. Мы прошли мимо колонн под высокой прямоугольной аркой и вошли внутрь. Пол храма составляла мозаика из полудрагоценных камней, искусно вырезанных и идеально подогнанных друг к другу. Здесь можно было видеть лазурит, дымчатый и горный хрусталь, нефрит, жадеит, малахит и чароит, а также другие камни, названия которых я не знал. Все вместе они составляли сложные геометрические узоры, вьющиеся по поверхности пола. Нигде не было видно ни единого пятнышка, всё было отполировано до зеркального блеска и переливалось в ярких лучах, падавших сверху сквозь прозрачную крышу.

— «Конечно», — ехидно подумал я, в то же самое время, восхищаясь этой красотой, — «легко содержать в идеальном состоянии пол, по которому никто не ходит, в мире, где отсутствует само понятие пыли и грязи».

Внутреннее пространство поражало своими размерами, оно не было разделено ни стенами, ни перегородками, ни колоннами, но было разбито на огромные условные квадраты, цветом и узорами на полу. В центре каждого квадрата имелось небольшое возвышение — пьедестал, представлявшее собой приплюснутый цилиндр, высотой, примерно, в половину человеческого роста и диаметром не более двух метров. Это возвышение, по крайней мере, в нашем квадрате, вероятно, было сделано из прозрачного горного хрусталя, известного, под названием Волосы Венеры. И везде были живые крупные цветы, море цветов самых разных расцветок и форм. Они украшали пьедесталы, вились вверх по колоннам, гирляндами свешивались с потолка, лепестками устилали пол. Они слабо мерцали, мягко светились и очень приятно благоухали. В храме было достаточно много народа, они стояли группками, каждая в своём квадрате у своего возвышения, но и они терялись внутри необъятного зала. У всех было радостно-возбуждённое состояние, они что-то выкрикивали, поздравляли и обнимали тех, кто спускался с возвышения по окончании какой-то церемонии. Настроение у всех было праздничное и, в то же время, торжественное. И тут до меня дошло, что на самом деле внутри святилища царит полная тишина, а всё, что я слышу, возникает прямо у меня в голове. Я не успел, как следует обдумать это моё новое открытие, Леолира уже подвела меня к пьедесталу, около которого столпилось несколько десятков людей, показавшихся мне очень знакомыми. Что-то родное шевельнулось внутри меня, я узнавал и не узнавал их.

— Поднимись на пьедестал, — негромко попросила Леолира, сама первая, взлетая на него.

Я последовал за ней и встал рядом на плоскую прозрачную поверхность, точнее повис в нескольких сантиметрах над пьедесталом. Все члены нашей группы обступили пьедестал со всех сторон и затихли.