Бесплатный фрагмент - Томми

Гарри Уайкс
ТОММИ
ПРОЛОГ

Тихий омут: то ли это одиноко покинутое пастбище, всеми забытое место, то ли рассеянное поле ржаными колосьями пшеницы. Либо просто аромат, ведущий своим запахом до пересеченной дороги. Где-то мгла и громкие голоса, а тут всегда спокойно. Быть может, я сюда приду, но только так, что сам об этом не узнаю. Здесь веками все, что мы, без привычки, иронично привыкли думать — происходящего ныне с остальными нас никак не может касаться. Завтра может быть кто-то другой, и даже не узнаешь, потому что тебя может не стать.

Знаменитый мегаполис и многое кажется равнодушно кирпичным, при этом, повторюсь, ничто не сказано нами с новой силой не повлияет на то, как кто-то захотел испортить нашу якобы счастливую и очень даже заботную жизнь. Вовсе, я не говорю про всевышнего бога, некого существа в белом обличии, но давайте привыкнем к мысли, что просто так ничего в жизни каждого человека, которого знаю, а может, нет, не бывает. Да, все имеет какое-либо начало и продолжение того, что длится сейчас. Остановимся на том, что все безумно сильно любят своих родителей. А этого думаю достаточно.

Шли я и ты, мимо тех деревьев, что пустили свои юные корни, готовые быть рядом всегда. Давно не было такого, что просто шел по тропинке, вдыхая аромат свежей листвы, но, наконец, это случилось, и нам тяжело было это так просто осознать.

Помнишь, сколько дней мы прожили вдвоём, а сколько ссор, улыбок. Ты точно знаешь, наперёд, что быть иначе не могло. Конечно, лишь начало шумной жизни, и мы пешком, через золотистый ров идём туда, где ни разу не были. Должно же так, как раньше, вместе под навесом на веранде, забыли бы, но поздно.

— Почему ты так низко опустил голову и начал тяжело дышать. Уэйн, тебе плохо? Я не пойму, что с тобой произошло.

— Все в порядке. Просто стало немного грустно. Люблю когда вдвоём, вдали от дома и детей. Хотя бы здесь наедине. Это бывает довольно редко, потому что мы постоянно заняты чем-то домашним.

— Полностью с тобой согласна! Но, все же, что случилось?

— Сердце зашумело, как будто готово выскочить и улететь на своих крыльях, оторвавшись от земли. Совсем скоро все будет хорошо, и я вновь выпрямлю свою спину. Не надо так сильно волноваться, милая.

— Как ты себе это представляешь?! То есть, когда мне плохо, то от тебя нет никакого спокойствия — как пчела возле улья туда-сюда, туда-сюда, а я? Я ведь тоже очень сильно за тебя переживаю…

— Я тебя люблю.

— И я тебя! Вот теперь мне нравится твой настрой. Но стоп, ты же все преодолел и до сих пор не можешь успокоиться? Ни разу не сомневалась в тебе, только верила и, ты молодец! Шаг за шагом, постепенно к своей заветной мечте! Горжусь тобой! Кстати, Томми, а как его дела?!

— Не говори ничего про него. Он… Он… Хочу, чтоб ты знала. Осознать такое я сам не смог бы, но…

— Что-то очень ужасное?! Не тяни!

— Нет, просто…

— Что просто?

— …Я… Мёртв…

Может вовсе и кладбище посреди золотистого поля, в котором гордо раньше появился одинокий дуб с сухой синей листвой и ждет каждого, кто приходит скорбеть и думать о человеке, гладя на спокойный холодный камень его надгробия.

РАЗДЕЛ 1

1

Ты все так же тщетно пытаешься убежать,

но оно тебя неизменно догонит…

одолеет…

Твоя улыбка кривым серпом воззрится в крови,

капли, которой, быстро засохнут…

Небо нынче потемнело и много чего изменилось с тех пор, как кто-то раньше одевал яркие красные штаны, тоненькую салатовую футболку с обтянутыми рукавами, воротником вдоль шеи.

Город уходил вдаль, захватывая собой то, неуловимое, что вроде бы рядом, а на самом деле нет. Исчезал за горизонтом, сгорая под дождём, и, вновь, рождаясь под солнцем.

По дороге шёл Томми. Едва жёлтые зрачки, тёмные волосы, тусклая с каплями краски футболка и потертые джинсы.

«Есть ли что-то такое, что я люблю и готов отдать за это жизнь? Вряд ли. Рад ли я своему нахождению здесь? Нет.»

На мгновение он остановился, глубоко вдохнул воздух улицы, посмотрел вверх. Резким касанием, его рука легла на грудь.

«Я понял! Понял! Не напоминай мне больше этого!

Разогнувшись, Томми вновь втянул в себя тяжёлый аромат и пошёл дальше. Мимо проносились машины, а он никуда не спешил и особо больше ни о чем не думал.

— Гм. Извините, но зачем Вы смотрите на мои пакеты? Что в них такого, от чего Ваш любопытный взгляд не может отлипнуть?

— Что? Нет, просто мне интересно рассматривать изящество старых картонных пожелтевших коробок, жестянок из-под лимонада. Лично для меня коллекция!

— Надеюсь, сарказм — Ваш конек, на котором можно гордо рассекать по городу и радоваться цветным отблескам в ларьках. Нет, это мои пакеты! Меня зовут Сара. А вас?

— Томми! Я приглашаю Вас выпить со мной по кружке кофе! Ваша манера общения увлекла меня, и мне было бы очень интересно услышать, как Вы причмокиваете губами пенку с чашки.

— Да уже, не поспоришь, что настроение у Вас замечательное. Но сначала закиньте себе на спину вот этот мешок и понесли ко мне наверх, в квартиру!

Похоже, её наградила природа хрупкими плечами тонкой талией, и как-то не особо, но все же она смахивала на героиню журнала «НьюБорф», где неизвестная и миловидная шотландка учит готовить что-то очень красивое, но не особо приятное. И она, стоило взглянуть на неё ближе, рассмотреть тусклые запотевшие стекла на очках, маленькую, едва ли различимую родинку на носу. Буквально красавица, стоит только зайти в примерочную, и выпить бокал холодного терпкого, а может, очень тёмного ликёра. Почему же от неё сильно разит перегаром и вкусными шоколадными трюфелями? Неужели это правда.

— Погоди, — «пластиковые пузяки» приземлились на пол, — вот зачем тебе эти пакеты?

— Уже на «ты»? — вопрос на вопрос после резкого оборота через плечо.

— Думаю, да. Ты что-то имеешь против?

— Знаешь, это мне нужно сегодня принести к столу, а то моим Джим и Сарет нечего будет кушать на ужин.

— Так там еда?! По объему казалось, что большая часть машины по частям.

— Что ты?! Нет, много рваной ткани и где-то в глубине, среди всего лежит целая, не очень вкусная, средних размеров туша курицы. Надо же из чего-то сшить им одежду!

— Серьёзно? Как так ты вообще можешь жить в такой бедности?

— Да, её надо конечно немного почистить от перьев и приготовить. Может, звучит не так вкусно, но что делать, если другого выхода нет? А они все равно голодные!

— А муж? Где он?

— Лениво смотрит телевизор, ковыряясь в расстегнутой ширинке.

— Да уж! И этим ты кормишь своих детей?! Абсурд!

— Да, но другого выхода нет. И, и искать его не надо.

— Поспорю! Еще как!

— Все хватит, пришли! Ты поднимешь свою задницу по лестнице выше или будешь стоять здесь?

— Пошли, я помогу тебе донести. Хоть кто-то должен это сделать!

— Правда?! Неожиданно!

Звук вращаемого ключа заставил умолкнуть их.

В Томми затаилась тишина, не понимающая происходящего до конца.

— Мой Рени бесполезен, я давно уже хотела от него избавиться, но, видишь ли, детки мои привыкли к нему. Приходится мириться с этим и очень часто уходить из дома, лишь бы его не видеть.

Дверь плавно открылась и за порогом появились заинтересованные крохотные носы.

— Дети! Я пришла!

«Крохотные ножки, тонкие ручки, синее старое платье. Сарет спокойно подошла к ней, не обращая на меня внимания; за ней постоянно прятался Джим, избегая моего взгляда на себе.

— Так, это все разложить и ты же знаешь куда! А я пойду, погуляю. Скоро буду, и только попробуйте довести папу до приступа, будете у меня в углу стоять!

Дверь захлопнулась.

— Ты всегда такая строгая?

— Вовсе нет… Просто так легче, и проще. Надо бы мне отдохнуть, а то я очень сильно устала. Пойдём?

— Пойдём.

Довольно теплый день, от чего можно было снимать свою кофту и идти без нее. Девушка так и сделала, будто прочитала мои мысли.

— Так хорошо, прям, чувствуется запах приближающейся весны. Наконец-то теперь можно будет выйти на улицу в юбке, блузке и босоножках.

— Думаю это ненадолго.

— Может быть. А куда пойдём?

— Сюда! Прошу, дверь замрет в касании моей руки.

— «Майнц»? Тебе нравится немецкое?

— Вовсе нет, просто здесь неплохое место, чтобы хорошо провести время вдвоём. Американо?

Мы присели за свободный столик около окна, наслаждаясь видом просторной городской улицы.

— Пожалуй, обычное.

— Официант! Подойдите сюда.

— Слушаю Вас?

— Мне, пожалуйста, одно «Гляссе», одно «Американо» и четыре чизкейка.

— Хорошо. Ожидайте заказ!

— Ты что совсем что ли? У меня нет денег!

— Я угощаю!

— Так нельзя, мы ведь вообще не знакомы. Это неправильно!

— Серьёзно?!

— Да!

— Зачем ты кричишь?

— Потому что я не хочу ничего, кроме обычного кофе! И то, сам себе взял бы! Не надо за меня решать!

— Не кричи!

— Хватит! Не тебе решать, как мне с тобой говорить!

— Ах ты! Это даже хорошо, что любимый твой лежит овощем возле гребаной миски со жратвой! Ты знала, что людям на первой встречи доверять нельзя? Нет! А ты знала, что я уже мог спокойно взять тебя! Тебе было бы очень больно и довольно приятно. Ты забыла бы про своего мужа, и так это продолжалось бы до бесконечности!

— Хам!

— Вот Ваш заказ!

— Спасибо.

— Ты что делаешь?

Томми взял кружку кофе, попробовал. Вроде не особо горячее, затаил лицемерный взгляд. Он заломил ей руки и вылил напиток в светлый бюстгальтер. Тёмное пятно охватил белую блузку, и потекло вниз обжигающей струей.

— Ты! Ты!

По нему было видно, он взбешен; резкое движение руки, и чашка с дребезгом разлетелась на полу, поранив пальцы осколками. Её охватил жар, стало холодно, тёплый пот оросил лицо, а Томми, захлопнув дверь, молча ушел.

В сильной спешке Сара вскочила и попыталась догнать его. Резким поворотом опрокинула «Гляссе», с визгом выбежала и рванула за ним.

Всё кафе смотрело на разыгрывающийся спектакль, до конца не понимая, кто эти люди.

Дома, они как будто проносились от легкого дыхания ветра, но вместе с этим этой девушке что-то придавало скорости, и город слетел с катушек. Мгновенно исчезли деревья, испуганные прохожие, оторопевшие старики и радостные дети; она неслась, потому что никогда не было такого, как он; Томми шёл и не спешил — интересные размышления ввели его в транс.

«Странная какая-то дамочка. Ей, х-тьфу; заказал хорошее кофе. Зачем показывать свою «красоту» передо мной? Чтобы я ещё кому-то что-то предложил? Да никогда, хватит с меня!

— С… Т-о-о-й… й!

— А?

— По-о-о… дож… ди-и-и…

«И что теперь на этот раз? Когда она все-таки оставит меня в покое!»

— Ты хочешь мне вернуть деньги за ту кружку?! Или что?

— Нет… Подожди, сейч-час отды-ы-ышусь.

— Жду… А пока идём дальше…

Честно, я так до сих пор и не понимал, почему она сильно захотела догнать меня и ради чего. Ладно бы это того стоило, но взамен просто пытается заставить то ли извиниться перед ней, то ли идти ещё быстрее, чтобы она точно не успела.

— Слушай… Я бы хотела извиниться…

Томми резко остановился, даже волосы перестали на мгновение колыхаться от явного удивления.

— Стоп, мне это послышалось?

— Вовсе нет, я серьёзно. Не хотела тебя задеть, честно.

— Хорошо. Дальше что?

— Предлагаю прогуляться до парка.

— Тогда вперёд!

Мне до сих пор не понятно её поведение. Знакомы может час или чуть больше, преодолели немного, пару-тройку километров и уже успели поссориться, помириться. Очень все это странно.

— Ты всегда такой закрытый и мрачный?

— Да, но в особенных случаях трудно найти в городе.

— Постоянно на всех злишься?

— Нет, это же по мне этого не видно?!

— Заметила! А у тебя никого нет?

— Нет!

— Ты же хочешь?

— Нет, тебя уж точно.

— Ну, зачем так грубо, я же пытаюсь как-то пообщаться с тобой.

— Да?! Только тему другую выбирай!

— Мне очень страшно, когда ты так грозно говоришь и смотришь на меня своими широкими зрачками. Ты болен?

— Нет. А должен?!

— А ведь да! У вас есть внутренняя проблема!

— Что?!

— Ну, мне так кажется и сердце подсказывает. А оно ещё никогда меня не обманывало.

— Знаете, дамочка, скольким я жизнь испортил? Сколько семей лишилось кого-то дорогого. И знаешь, кто был причиной? Я…

— Ужас! Кошмар! Да таким ещё шёпотом сказал! Безумец! Ты!

— Повторим, что было минут двадцать назад?

— Нет, не хочу!

— А что тогда?

— Думаю, нам надо пройти чуть дальше и узнать что-то новое.

— Ничего же не изменилось, все как раньше, прежнее.

— Ты какой-то не разговорчивый. Может тепло и ласка?

— Нет!

— Ну что ты такой резкий и гордый? Просто хотела бы сделать тебе лёгкий массаж…

— Не стоит.

Она сделала это неожиданно. Просто положила руки на плечи и начала сильно втирать свои тонкие пальцы мне в кожу. Это было очень приятно, я даже обомлел, но это казалось перебиранием легких ненавязчивых нот, натянутых струн до предела.

— Ммм…

— Приятно?

— Очень. Но только так неожиданно и сразу.

— Да что ты, мне же не трудно; все же думаю, должно быть хоть что-то, чему ты безумно рад и не хочешь совершать глупостей.

— Не уверен, но, наверное, да.

— Вот именно! Так что расслабься немного…

Это было очень приятно и слишком странно. Никогда раньше девушка, которую я знаю лишь с утра, не оказывала мне столько внимания. Плавно вверх, нежное пощипывание и обратно вниз. Как же это здорово!

— Пойдём. Твои руки уже устали.

— Нет, ты что… Наоборот!

— Ну, все, хватит, не забывай, кто у тебя есть.

— Не напоминай. Сейчас тут только ты и других у меня нет.

— Тогда тем более, пошли. Я заметил неплохую лавочку, её недавно покрасили и кто-нибудь точно испачкал себе штаны оранжевой кляксой.

— Чтобы мы сделали то же самое?

— Нет, чтобы присесть и отдохнуть.

— Хорошо, показывай.

— Нам сначала прямо, а потом чуточку в бок и как раз на месте.

— Надеюсь, там правда не осталась свежая краска, а то трудно будет всем объяснять, что ты не маленькая и точно успела бы дойти до туалета.

— Серьёзно?! Ты настолько сильно об этом заморачиваешься. Просто расслабься и не думай; все будет намного…

— Лучше! Да, а ведь я знала, что ты не такой, что в тебе есть прекрасное. Просто ты его прячешь.

— Это ты так думаешь. На самом деле нет, как ты можешь по мне судить, если знаешь ровно полдня?!

— Просто.

— Ты что ли видишь меня насквозь? Вроде не прозрачный.

— У меня огромный опыт общения с людьми, а как ты, я видела многих и, поверь, совсем не ошибаюсь.

— Есть ли в твоих словах правда, я не уверен, но пусть будет так. Расскажи про себя.

— Не знаю даже с чего начать. Родилась недалеко от города Хорт, были мама и папа. Даже сестра, но всегда хотела младшего братика, чтобы просто так взять на ручки и покачать, уложить вечером спать. Поиграть с ним, но досталась старшая сестра.

— Это же хорошо!

— Да, но не всегда. Раньше так тоже думала, пока не поняла, что она заберет мое счастье…

Такого никогда ещё не было. За все мои считанные года я лишь мог представлять, как это бывает, но не так, чтобы самому быть участником этой истории. Счастливые люди живут вместе, потом становятся другими. На этом не заканчивается история, и нет счастливого конца.

Быть может суть и смысл в том, что некое, несомненно, поменяет мир. Смотреть в будущее мы не умеем. Не знаем как, но, что спорить с этим бесполезно, давно осознали. Мне хочется стать немного другим, и это похоже на монолог, разве не так? Казалось, нет, ничто не меняется, и я особенно; шел бы дальше, если не эти пакеты и не её фраза: «… Эм… Зачем Вы смотрите на мои пакеты?». Серьезно, это так просто. Для чего нужен было отвечать? Они просто стояли!

Спрошу у себя: «Согласен, Томми, об этом даже не стоит думать? Да!»

«Я до конца сомневалась, что он адекватный человек. Взгляд его, внешность, но он же симпатичный; приятный голос, зрачки, в них много тех, кто тонули, и сердце, она так яростно шумит, что дети, кажется, любили его так легко, как он сам себе не представлял. Видела его впервые и тогда, раньше, не понимала, что такие могут быть счастливыми… Все-таки все должны быть собой… Этот день, он потрясающий, но что сделать, как вернуть то время, если тот Американо и в правду был ароматным?!»

2

Мы были очень спокойны, и даже не казалось, что я раньше хотел совершать ужасное. Вот она, сидит справа от меня и очень внимательно смотрит на мою руку, постоянно падающую на коленку. Стоило делать это медленнее, и ее акцент был дольше.

— Ты что, любил мою сестру? Джесси?!

— Да! Как это?!

— Ну, вот так! А, вспоминаю!

— Что именно?

— Она как-то про тебя рассказывала и правда, говоря, ты мне казался немного другим. Рассказывай дальше.

— Я попробую, но обещать ничего не могу.

Это была невероятная история с ней, когда я серьезно начал ценить кого-то в моей жизни. Знаешь, ее взгляд и это необычное: «Обними, мне грустно…» Я тлел как ежедневный плавающий закат, как жалкий фитилек серой хрустальной лампадки. В стольких местах были, и как мне нравилась ирония жизни: я не люблю людей, а они ее обожают. Как она смотрела на меня своими цветными глазами, был сильно польщен и тонул, жадно хватал гортанью сладкий воздух и тонул; захлебывался и улыбался. Ей нравились мои глаза, как же часто они были сухими и серыми… Самозабвенные чувства.

Как мы познакомились — не помню. Только мы стали ближе. Ее имя, мое, и мы уже больше, чем прохожие в монотонном сером городе посреди оазиса каменных джунглей. Люблю ее рыжие волосы, отдающие жасмином. Маленькая моя дюймовочка, которая везде тянет свои милые ноздри, лишь бы узнать, почему сегодня так хорошо и хочется нырнуть в леденящую речку. Зиму мы не пережили, зато очень ярко чувствовалось тепло от ее рук.

— Стой, я ошиблась!

— В чем?!

— Это не она! Моя сестра работает в больнице. Сейчас, точно где, сказать не могу, но по твоему описанию только часть соответствует ей: да хоть даже цвет волос другой и описания совершенно другой девушки. Продолжай!

— На чем же я остановился? Ах, да!

Бывало, уставший и никчемный бродяга присел рядом, обнял и мягко уронил свою голову ей на грудь; медленно засыпал, а ее рука лежала на моей голове, перебирала густые волосы, смотрела вдаль. Она — моя жизнь, всегда спрашивал меня, насколько я сильно люблю ее, и твердил, что с легкостью готов прыгнуть на велосипед и ехать в гору за звездой.

Однажды назвал точку на небе ее именем, и она упала; загадал заветное желание и теперь…

Я сколько лет хожу и говорю, что жалею — она ушла после моих слов. Сначала — «Я тебя люблю, Томми!», а потом я: «Взаимно, дорогая». День прошел, за ним следующий, и роковой. Не отвечал на вредные гудки, не хотел видеть ее горящих глаз; что-то произошло такое, что клином встало между нами…

— Что же это!

— Ее слова, что хочет быть с собой всегда. Любви. А я погас, мне стало грустно и невыносимо… Прости меня, родная!

— И даже сейчас?!

— Да, до сих пор. Почти не вспоминаю, а так все было хорошо. Были знакомы очень давно, и она… увы, забыл ее возраст.

— Не страшно! Верни ее, скорее…

— Я бы хотел, но, не знаю где её искать. Последняя встреча была десять лет назад, что-то сказала про этот город. А я случайно приехал сюда по делам и каждый день вспоминаю.

— Думаю, нет.

— А может и не случайно.

— Ты хотел ее найти?

— Да.

— Пытался?

— Нет.

— Ты что?! Как мог просто забыть про нее, свой алмазик?! Как оставил ее одну грустную на произвол судьбы…

— Слишком просто и поверь от этого, мне не лучше, чем тебе. Стой, а как ты узнала ее имя?! Я же не рассказывал!

— Ты о чем-то думал, и руками бил по ноге. Взгляд был задумчивый и необычный, не похожий на тебя. Вообще, другой человек; ладонь, пронзая воздух, очертила ее имя. Я прочла…

— М-да! А я даже не задумывался…

— Вот так оно и бывает: человека нет, но ты думаешь про него. Он не хочет быть рядом с тобой, а ты ищешь во всех прохожих на улице его лицо. Как же они похожи на его кудрявые светлые волосы, голубые глаза.

— Я его знаю?

— Думаю, нет.

— Блеклые очки, рыжие милые веснушки. Он всегда так добр был со мной, любил, как ты свою мадмуазель.

— Давай о другом…

— А? Что? Ну, давай. Какая у тебя самая заветная мечта?

— Либо стать самым счастливым человеком на земле, либо испещрить всю землю и вырезать многие тысячи голов невинных людей.

— Это же ужасно! Не смей думать о втором! Первое и точка! Мне не нужен друг-маньяк!

— Мы разве друзья?

— А что нет? Я уже привыкла к тебе, да и ты ко мне. Хотя, если так сильно хочешь, то можем быть просто приятными знакомыми!

— Вот, такое мне больше нравится. Хорошо.

— Кем ты был до нее?

— Я? Думаю человеком, но это слово ко мне не подходит. Вот, тенью, да, был.

— Ну почему? Ты же очень хороший!

— Так считали все, кроме меня.

— Слишком негативно! Прекрати!

— Ведь так и есть. Постоянно шёл куда-то, не смотрел вниз, мелкие камни сами летели под ноги, пинал их. Все дни шли очень быстро, буквально летели, а меня не замечали.

— А ты знал, что у тебя очень красивые голос и речь?

— Сомневаюсь…

— Почему так себя не любишь себя, ведь на самом деле ты прекрасен, как и все мы. Может чуточку несчастен…

— У меня все в порядке, просто, тебе так кажется. Много знакомых, мало друзей, часто улыбаюсь, живо разговариваю.

— Это же прекрасно! Разрешишь положить голову к тебе на плечо?

— Эм… Ладно.

— Ой, ты такой хороший. Спасибо!

— Повтори!

— Спасибо! Ты очень хороший! А что?

— Мне никогда никто этого не говорил, а ведь очень приятно, и так тепло становится внутри.

— Да пожалуйста. Мне не трудно!

— Правда? Мне казалось, что это очень большой подвиг: людям трудно и невероятно противно произносить что-то подобное

— Вот именно сейчас мне стало очень жалко, что знаю тебя только один день. Может и влюбилась бы, не будь тогда той самой Джесси…

— Правда? Это очень неожиданно… С-с-спасибо… Да, это так звучит?

— Да! Молодец! У тебя хорошо получается…

Невероятно! Мое мнение изменилось только с ней. Поражен и повален.

Может и не особо рад, но все же хорошо, что она меня остановила. Я хотел плюнуть в душу, а она показала урну и улыбнулась. Мило.

Когда в последний раз мог сказать это слово и не пожалеть, что именно мои губы и голос сделали такой подвиг. Обалдеть! Во что я превращаюсь?! Это ужасно и так приятно!

— Все же мне безумно интересно, как его зовут?

— Кого?!

— Ну, возлюбленного твоего, или как там ты говорила, идеала?!

— А, ты про него! Уэйн! Знакомы?!

— Нет…, — думаю, каждому живому существу стало понятно, из-за чего я пришел в ярость и замешательство…

Этого было достаточно, чтобы волосы на моей голове встали дыбом и я замер… Ведь он еще жив…

3

«Томми… Томми… Томми… Держи мои руки, пока вижу тебя; я так люблю твой голос. Не уходи, родной, мы так хорошо сидим, твои «Ардон», на шее, сводят с ума своим ароматом. Так аккуратно кусаешь за плечи, очень приятно и хорошо; сладко засыпаю на твоей груди.

И дальше, дальше, лишь будь со мной. Сонливо утопаю в твоих объятиях и тихой улыбке, ты тоже хочешь меня. Всегда быть рядом — мы одно целое. Ты и я — Джесси: тот сонный парк, аллея возле лавки. Ты шёл небыстро, я с тобой за руку и внимательно смотрела, как на ветру твои волосы слегка качались, спокойный взгляд. Захотел поцеловать, я тоже. Мы остановились, плавно обнялись и потянулись друг к другу.»

Черт! Какой прекрасный сон! Почему он так быстро закончился, и ты ушёл, закрыв за собой дверь, которая была в арке. Как она там оказалась? Почему дальше нельзя было остаться? Мало того, я оказалась здесь совершенно случайно. Хорт не мой дом, и никогда им не был. Мое -находится далеко отсюда, а здесь…

Раньше думала, что любовь это вечное бремя земли.

И что же, теперь опять одна в пустой квартире, под холодным одеялом в ранний рассвет. Как сильно не хватает твоих слов… И…

«Тук-тук…»

«Кто же это может быть?»

— Джес, открывай!

Голос слегка знакомый, но все равно не пойму кто там.

— Ты кто?

— Твоя любовь!

— Ты не он, так меня никто ещё не называл. Не открою!

Треск петель, полетевшие щепки и, дверь, она просто упала с сильным грохотом.

— Ты что делаешь? А?!

— Молчи!

— Уэйн, зачем так грубо? Мы же любили друг друга и очень страстно. Что с тобой произошло?

— Ты еще не поняла! Зачем он опять звонил тебе?

— Не было такого, у тебя в дурной голове появились иллюзии, ты просто сильно пьян и тебе надо поспать…

— Молчать!

— Не повышай на меня голос!

— Что?! Как ты вообще еще можешь мне перечить? Раздевайся!

— Нет! Не смей меня касаться своим «тонкими» липкими «палочками»!

— Я кому сказал!

— Нет! Пошел прочь!

— Не заставляй меня делать это самому! Я же ведь могу!

— Не надейся!

— Иди сюда!

— Нет! Не смей ко мне даже приближаться!

Он как будто не слышал и специально твердым шагами шел ко мне. Судорожные ноги, померкшие зрачки в расплывчатых глазах; знал точно, что должен победить. Было невероятно страшно и жутко от этого. Вообще не понимал, как может болеть сердце и как тяжело жить, когда тебя любит монстр. Вот зачем тогда, раньше, он показался мне хорошим и красивым; фу, мерзость. А ведь он все еще идет. Как же противно.

— Не смей!

— Не смей мне мешать! Я делаю то, что с тобой никогда не делал твой юный бойфренд. Он не делал тебе приятно — ласки, внимание, возбуждение! Просто обычно любил, как милый мальчик, которого все отшивали. По сравнению со мной, просто никто! Не мог даже быть таким же наполненным горькой желчью.

Он — щенок, не более!

— Не говори так про него, он идеален!

— Правда? Он сбежал, как только ты что сказала?

— Что люблю его!

— Да! А меня?! Не любишь уже?! Зачем врать?

— Потому что это правда!

— Нет ее, и не было никогда! Я хочу тебя! Здесь и сейчас!

Он шел дальше и раздвигал свои руки. Каждый палец дергался от напряженных вен, так же вздутых на лице, красные глаза; просто хотелось визжать от страха и боли, от его ужасного взгляда и неказистой кривой улыбки желтых зубов. Подмышки и руки, пропахшие потом, керосином касались моей одежды; пальцы хотели сорвать кофточку, расстегнуть бюстгальтер…

— Ммм… Ты такая у меня сладкая! Прям, настоящая конфетка! Обожаю тебя, когда ты злишься; твой нос слишком милый, чтобы его не любить…

— Что?!

Оглушительный звук разлетелся на весь коридор — однако нелегкая сковородка попалась под руку! Несмотря на это, он даже не упал, просто покачнулся и оставил глубокую вмятину своим лбом.

— Мне же больно, ты это понимаешь. Зачем так сильно бить своего любимого мужа?

— Ты мне не муж!

— Значит, буду им! Иди ко мне, моя прелесть…

Он присел, готовый к прыжку: нелепая лягушка, не понятно зачем. Медленно поднялся и потихоньку пошел в мою сторону. Его тень, зловещая нависала надо мной все больше и больше. Я зажалась в угол и пыталась спрятаться.

Все темнее и страшнее, как в тех самых сказках детства, когда любила своего белого плюшевого «Гамми» и смотрела с ним телевизор. Потом ложились спать, а ночью он хотел поцеловать меня… Может даже съесть! Наверное, у него бы все получилось. Теперь я слышу что-то странное. Дверь! Что с ней? Почему она сама по себе открылась… И на пороге никого… Холодный ветер… а Уэйн все шел и шел… пока… о мой бог!

Его пронзил острый холодный клинок… насквозь. Никогда не видела, чтобы ненавистный человек просто так упал на пол, обливаясь кровью. В замедленном движении и мертвом спокойствии я смотрела, как облокачивается тяжелое тело на шкаф, стекает по стеклу, стене и падает лицом вниз. Из-под него вытекала горячая багровая кровь, струилась по сырой, от прошедшего дождя, куртке, по голове и у самых глаз капала маленькими еле заметными точками.

— Здравствуй…

«Нет!… Не может быть такого! Я не верю! Где мои любимые очки, где мои глаза?! Я ослепла что ли?! Почему он так сильно похож на него…»

— Это ты, Томми?

— Да, это я…

РАЗДЕЛ 2

1

Я родился в тот день, когда на улице полыхал августовский дождь, а на небе просветы солнечного света и голубые облака теснились возле друг друга.

Маленький, никчёмный и постоянно кричал; «Он наверное, рад,» — говорила моя мамочка. Но нет, тогда точно не мог этого осознать. Она ошибалась, но все же, до сих пор люблю её. Батя убежал в магазин за подгузниками, матушка улыбалась, цыкала «Цу-цу-цу*, а что мне оставалось делать? Играл какой-то маленькой штукой, что ярко блестела и звенела над кроватью. Может, стоило полюбить этот день, ведь у меня теперь появилась возможность смотреть на все своими маленькими глазками в слезах. Пухлые щёчки, плотные мясистые ручки, ножки и большая голова с суженными глазами; такое приглушенное сопение, трясущийся воздух в лёгких.

«У него есть что-то такое, что непременно пригодится в будущем. Это не просто мальчик, он само совершенство», — именно так меня описывала тётушка Мэтис. По её словам, у меня достоинствами считались аристократический нос, гордая улыбка и внимательный взгляд. Обязательно должен был стать известным человеком!

Веки тяжело поднимались; прилипли ресницами к мягким щекам.

Сладко зевнул, мама умилилась, а я тихо уснул.

Снилось что-то очень красочное, что-то очень непонятное, но слишком интересное. Во сне тянулся к дереву руками, пытался коснуться потолка, на котором завис маленький жук.

Так и хотелось чмокнуть его в хрупкие *жужужу-крылашки».

— Томми… Томм-ми

— Не буди малыша, он очень устал.

— Всё понимаю, но нам надо домой.

Сквозь интересный сон открыл глазки, попробовал почесать пальцами и мило улыбнулся. Неподалеку стоял он, внимательно рассматривая тёплую кожу.

Отец был насквозь мокрым. Засаленные слипшиеся волосы. Смахивая капли с носа, бежал ко мне и яростно пыхтел.

— Где мой любимый мальчик?! Малыш, ты как?

Мне надо было сказать фразу, но я просто улыбнулся, испустил пенистую слюну на подбородок; попытался протянуть руки.

— Ты же мой маленький. Как же я тебя люблю! Иди к папочке…

— Папаша, застегни ширинку! Припёрся, понимаешь ли, в рваной одежде!

— Да где?!

— Везде!

Это было неожиданно; мне ещё тогда казалось, что все существа вокруг меня счастливы. Но осознать подобное было трудно. Да уж, не думал, что мои родители будут ругаться. Я не хочу, чтобы они ссорились. И мне пришлось заплакать. На мгновение прекратились споры, они посмотрели на меня очень внимательно. Я попытался улыбнуться. Они успокоились, обнялись. Такими я их видел в последний раз.

А что такого было в одежде Роуда, моего папы? Темно-синие джинсы, желтое худи. Немного торчащий живот, его низ, набухшие вены на висках. Он выпил, лишь немного и лишь за меня!

— Сколько раз говорить тебе об этом, милая?!

— Подожди, посмотри. У него на глазах появились слезы. Это ты виноват!

Он замолчал, опустил лицо и загрустил.

«Папочка, что с тобой произошло?» — я хотел бы это сказать, но ещё сильнее поник.

— Поехали, домой.

— Да уж, быстрее поехали! Хотя нет, мы не можем. Надо немного подождать. Присядь, к нам ещё не пришёл врач.

Знойная мошка летала вокруг яркого лимонного света и никому не давала покоя. Мне хотелось посмотреть на этот дом, чем-то он привлекал названием своей улицы «ДобрыеРуки». Сильно хотелось ощущать это тёплое объятие на себе, так сильно, что скулы должно свести от счастья. Настолько нежно, что стало бы очень тепло близко ощущение легкости, улыбка сама бы внезапно возникла. Это точно стоит того, чтобы называться маленькой радостью. Я бы хотел жить долго-долго, дарить всем свое горячее тепло и любовь. Любить каждого человека, каждое животное, каждую букашку и каждого, кто в этом нуждается — хочет, чтобы его любили, искренне и по-настоящему.

— Здравствуйте!

Вошла девушка, в белом халате, со светлым пучком на голове, в очках. Не думаю, что у неё есть какие-то проблемы со зрением, а выглядит она даже очень симпатично. Можно было бы, и влюбиться, но увы, я так мал.

— Я ваша медсестра, зовите меня Джесси Харткинс! Как дела у малыша?

— Всё очень хорошо. Спит, улыбается!

— Это прекрасно. Вы хотели бы забрать его с собой домой?

— Разумеется, иначе никак…

— Отлично! Тогда следуйте некоторым правилам: частый постоянный сон, желательно включать успокаивающую классику, внимание и забота. Поменьше ссор, дети в таком возрасте очень восприимчивы!

— Ну, конечно же, мы все прекрасно понимаем. Что-то ещё?

— Вроде бы все сказала что надо.

— Славно! Тогда всего хорошего!

Мама ловко взяла меня на руки, и мы пошли к машине. Ещё долго я смотрел вслед этой медсестре; будь я чуть старше, а она чуть моложе, могли быть вместе, моя харизма и обаяние забрали бы её себе. Ведь она такая красивая: тонкие ножки, упругая грудь и остальное. Внимательный взгляд. Думаю, она тот самый человек, который правильно определился со своей профессией.

Двери захлопнулись, медсестра испарилась. Я опустил свою голову, загрустил и уснул…

Нас ждал чёрный «Фольцваген»

2

Это было сладким предвкушением того, что я ждал с огромным недетским азартом. Да-да, только с пелёнок, а уже настолько сильно заинтересованный в дальнейшей жизни. Почти ничего не слышал с улицы, что происходило за матовым окном, но было очень интересно. Только редкий рев мотора машин и все.

Летящий мимо город, большое количество странных сонных людей, чем-то похожих на меня, маленького, слабого и беспомощного. Маленькому Томми много кто может помочь, а им?

Сильный свист в открытое окно смешался со встречным потоком и ароматом мелькающих палаток. То ли это запах масляной выпечки, то ли это одиноко стоящее дерево и вокруг него свежесть срезанной травы, либо разлетевшийся на многие километры запах сырного липкого попкорна, пылинки розовой сахарной ваты.

Таким сладким сон был так же и из-за этих разных запахов. Еще тогда мне пришло осознание, что это не просто так. Так, без смысла, вообще ничего не может быть.

В голову пришло банальное согласие с собственным мнением — оно точно указывало на то, что мое тело было предназначено для тонкого и яркого ощущения всего, что кажется незабвенно интересным.

Все так же хотелось лечь к Эмри, моей любимой матери, на ручки, сомкнуть веки и смотреть вверх, видеть их рядом, улыбающимися, но вместо этого.

— Ты хоть это понимаешь?!

— Что именно?!

— Да то, что у нас появился маленький ребенок, моё счастье и подарок, изрядно уставшему от всего, сердца!

— Мне кажется, что ты слишком все драматизируешь. Он, это маленькое создание, наша общая радость!

— Серьезно?! Я что-то не видела от тебя того, чтобы сам взял его к себе на руки, крепко прижал и понес!

— Да что ты такое говоришь?! Я боялся. Сделать. Что-то не так, неправильно, чтобы с ним все было хорошо. Очень сильно хочу его обнять и чмокнуть в розовый сморщенный лобик! Но ты сама его загребла в свои руки и даже не дала мне шанса выбрать что-либо!

— Не смей повышать на меня голос!

— А сама? Зачем позволяешь себе этого со мной?!

— Потому что! Потому что. Прости… Я порой могу быть неправа.

— Я все прекрасно понимаю. Возможно, и моя в этом вина тоже есть.

— Безусловно! Чего мне стоило проносить Томми девять месяцев и потом освободить из себя?! Сколько всего мне пришлось пережить?! А ты даже не ценил!

— Ты себя слышишь?! А кто, кто скажи мне, пожалуйста, бегал как в задницу ужаленный, когда тебе, видите ли, нужны стали тапки, в которых ты ни разу не ходила за свою жизнь. Зачем?

— Ну, понимаешь… У меня период сложный был!

— Понимаю! А потом еще хуже. Огурцы, малосольные… И не с молоком, которое у нас, конечно же, было, и не с рыбой, а именно с сахаром! Причём, он обязательно должен был быть не маленькими и не большими, а средними кубиками! Квадратики! Это ты понимаешь?!

Такой агрессии я никогда не слышал от моего отца, много капель адреналина в крови, летающих спонтанными зигзагами в сердце. Ну, точнее, последние пару часов после моего рождения!

Здорово звучит, да? Почему-то, мне было его очень сильно жалко. Он любил меня, хоть ни разу ещё не коснулся, не поцеловал. Хотел как лучше, но все-таки, похоже, не умел. Я понимаю его, так как сам ещё не могу говорить или касаться его шелковистых усов под хмурым носом. Несомненно, люблю их всех. И они меня. Но зачем ругаться? Мне этого никогда не понять…

— Замолчи!

— Рот закрой!

— Заткнись, Томми… спит.

— Извини, милая.

— Да уж, наконец-то ты осознал, как был не прав!

Теперь мне точно стало понятно, что больше мне никогда не понравится в лице моего отца. При вспышке громких злобных слов или фразы в его адрес, он замыкался. Резко воцарялась грустное молчание. Таким больше никогда не хочу его видеть. Он же ведь другой! Радостный! Веселый! Он любит маму, меня, спокойного Томми. Весь мир! Но почему так быстро соглашается с тем, что его резко в чем-то обвиняют? Глаза теряют естественный блеск, безмолвие душит, он задыхается и молчит. Это выглядело бы слишком странно и непонятно; но лезет рукой в карман, достает грустную маску серого оттенка и примеряет. Натягивает. Она мала, не для него… Он другой! Но все равно как-то умудряется одеть ее. Сильно стягивает кожу лица, давит на виски, кусает за волосы. Люблю его любым, и тогда, когда он обличается в нее, но становится очень печальным.

Голоса понемногу стихали, мы ехали дальше. Мимо зелени и шуршащих на кронах птиц, мимо палящей влажности в небе, потому что дождь уже прошел. Вперёд, изредка сворачивая. Понемногу, почти приехали, а я уже успел сладко уснуть.

Как и думал, это место было волшебным, очень интересным. Мало чего видел сегодня, но воспоминания остались ярким всплеском в памяти. Если умел, точно решил бы пройтись по комнатам и взглянуть на все молодыми глазами, когда там ещё витала жизнь: мама улыбалась, готовила обед, папа возвращался с магазина после работы, спешил на встречу с Эмри. Они друг без друга не могут жить.

Так было до моего появления, я уверен, и почему же именно мое появление стал причиной их раздора. Может, этого не стоила моя жизнь, появление на свет…

Солнечный день в морозную свежую зиму, запотевшие инеем окна, безмолвие. Эти половицы из темного дуба, постоянный стук подошвой по лестнице, чистые прибранные комнаты, а они все продолжают спорить. Только тише, а я почти ничего не слышу.

— Роуд, ты понимаешь?! Томми — это наше общее счастье и… беречь!

— Да, милая, все прекрасно понимаю.

— Это ты только так говоришь, чтобы я отстала!

— Нет, что ты?

— Да ничего, в самом деле!

— А зачем ты тогда кричишь? Ругаешься?!

— Потому что… Я не знаю…

— Давай поговорим… Я тебя обожаю!

— А я люблю!

— Приятно.

— Но почему ты меня не любишь?!

— Вообще-то, обожать — это больше чем любить!

— Лжец! Ты всю жизнь говорил, что влюблен, любишь, а сейчас?

— Да, тоже.

— Не ври мне!

— Я не собирался… Читала новости.

— Какие? Что-то серьезное случилось?

— Да нет, вон друг моего детства, Дрэн, умер.

Нашли тело возле фонарного столба, никаких признаков насилия, ничего. Странная скользкая верёвка в кармане и стул. Верно, настраивал освещение и упал…

Бедняжка…

Она не могла долго прийти в себя, ведь это тоже ее знакомый, так еще и ближе, чем его жена. Такими грустными никогда их не видел. Что должно было случиться, чтобы ещё увидеть такое вновь, я не знаю.

После этой новости они попытались вместе пообедать и не смогли. Обнялись, и тогда мне стало понятно: там, в больнице, это была не крайняя попытка сближения! Почаще бы видеть то, как они счастливы, ведь без обоих не могу жить.

По их щекам потекли мелкие слезы…

3

Промежуток, от того как мне исполнилось три года до пятнадцати, я мало помню. Ничего не менялось и порой грустно, что все было как-то однотипно. Чем старше был, тем лучше видел, как своеобразен мир и как мне не хватает четкой определенности.

Дома все было хорошо, но с того времени многое изменилось. Роуд все чаще уходил из дома. Эмри, закруженная делами, иной раз не могла ничего рассказать нового; неизменно, как будто все остановилось на месте, и прекратилось дальнейшее движение. Они меня вырастили, воспитали и иногда, все же не хватает их маленького счастья, яркой искры, когда ещё они были совсем молоды.

Я упустил часть своей жизни, но стоила ли она того? Утром, вечно недовольный, просыпался от скрежета дверей, ибо моя очень чуткая семья не могла научиться тише и не придавала этому значения.

После ухода Дрэна, они долго приходили в себя и лишь теперь почти забыли.

— Сынок, ты почему не ешь?

— Мам, нет настроения. Я сыт.

— Верю с трудом, потому что ты только проснулся.

— Я серьезно.

— Понимаю, что тебе нужно мое согласие, но нет, не позволю тебе ходить весь день голодным.

— Ну, скажи, кому захочется кушать, когда на улице лето?

— Всем.

— Нет, не правда. Многим хочется на речку, гулять допоздна, ведь на улице так тепло.

— Это они такие, а ты другой. Садись за стол.

— Ну ма-а-ам…

— Давай ешь и потом гуляй, сколько хочешь; вечером, в семь, чтобы дома был.

— Зачем?

— Будем вещи собирать. Тебе с утра уже ехать!

— Куда?

— За город. Беги скорее на улицу.

Мне не осталось другого выхода, как послушать свою маму, съесть противную кашу и выйти на улицу. Дребезжащий солнечный свет разливался над нашим городом, и было по-настоящему тепло, уютно. Немного задумавшись, я не понял того, как дворняжка утащила у меня из под носа наушники, свисшие с кармана. Безобразие! Я немедленно пустился в погоню за Локи, который радостно вилял облезлым хвостом и бежал только вперёд. Девчонки и мальчишки смеялись, но не все: кто играл, кто-то с кем-то обсуждал интересные планы и невероятный успех песочной архитектуры — водные каналы, целое поселение маленьких домиков и кучки, похожие на людей.

Эта собака бежала слишком быстро, мне не догнать, тем более она скрылась в соседнем дворе. Туда мне нельзя. Останавливали невидимые сила и страх: там могли быть страшные и вредные дети, что старше меня на один — два года. Они такие противные, что их белые палки в зубах с дымом придавали им ещё большего отвращения. Их одежда, разговор — ничего не было похожего, даже близко относящегося к нормальному общению людей. Настолько было неприятно, что явная обида окутывала реальное понимание происходящего, а я даже не пытался это победить.

Все были на одно лицо, поведение; мерзкие дети, не ощущающие настоящего человека возле себя. Даже иногда самому казалось, что я не как все, и лучшее что мог сделать — это показать слюнявый розовый язык; такое приятное чувство, когда своим жестом отравляешь их самоуверенность.

Тогда не понимал, как их одолеть, какое противоядие применить; их пафосные насмешки жили со мной каждые день и ночь, а мне оставалось только постоянно об этом вспоминать и бояться. По-другому я не умел.

Пока бежал и смотрел на всех детей, пока придумывал план мести, умудрился потерять пса из виду.

«Как ты мог его упустить?! Ты что! Тебе купили их совсем недавно, и они почти новые! Мама будет очень сильно ругаться!» — подобие таких слов у меня постоянно крутилась в голове при каждом неверном шаге. Она меня учил правильной жизни, не понимая, что этим ограничивает мое сознание и мое право выбора: как послушный человек следуй за общим мнением для этой семьи, города, страны. «Ты обязательно будешь успешным!».

Может быть, именно тогда у меня появлялось первое желание перевернуть все в один миг, но чего-то не хватало.

— Эй, мальчик!

— Кто меня зовет?!

— Это я!

Стоило мне слегка обернуться через плечо, и я обомлел. Нет, не испугался, но сильно удивился. Чтобы меня позвала девочка? Впервые такое слышу.

— Иди сюда скорее, вот твои наушники! Я Джесси! А тебя как зовут?

— Т-Томми…

— Какое хорошее имя. Рада знакомству!

— Я-я тоже…

— Все хорошо, не волнуйся. Иди сюда!

Я этого так сильно не хотел, но мои ноги сами сделали движение вперед. Волнительно! Очень понравился её голос, рыжие волосы, зеленые глаза и особенно маленький рост. Она такая красивая.

— Ты далеко отсюда живёшь?

— Нет! В том же подъезде, что и ты; вчера приехала с мамой. У вас тут так хорошо!

— Правда?

— Да! Мне очень нравится ваш двор, тут так хорошо, особенно вечером

— Хм, не замечал…

— Ты чего такой расстроенный? А ну улыбнись!

— Я-я… Никому не нужен…

— Это не так! Зачем так тяжело вздыхаешь? Ты мне как воздух необходим!

— Как это тебе?

— А вот так! Лучше тебя ещё никого не видела!

— П-правда?

— Именно! Даже не сомневайся!

Для меня, тогдашнего мальчика с черными глазами и темными волосами это казалось очень приятным. Нельзя поверить в то, что человеку, знающему тебя около десяти минут ты нужен так же, как и… Подобрать сложно, что именно, но тогда эти слова были мне очень дороги.

Я не хотел уходить, меня влекли ее веснушки, голос, мимолетная улыбка.

— Давай дружить!

— Д-да, давай!

— Вот и хорошо, только, пожалуйста, не грусти. Ты самый лучший мальчик на свете! Я безумно тебя обожаю.

Моему удивлению надо было ещё найти предел, но что-то пошло не так и не получилось.

— Знаешь, никогда не встречал такую хорошую девочку!

— Во мне нет ничего такого, ты ошибаешься! Но в тебе…

— Ни-че-го.

— Ну что же ты так?! Все у тебя есть, просто не показываешь.

— Возможно…

— Ой, мне пора. До завтра!

— Хорошо!

Эта встреча очень сильно меня поразила. Вернувшись домой, долго не мог прийти в себя, а мама переживала: обычно я прихожу позже и не такой счастливый.

Я пришёл домой, открыл дверь. Моя Эмри сильно удивилась. Обычно понурый взгляд, ушедший в себя, в сейчас совсем другой: приподнятое настроение, улыбка от краев глаз и живой голос.

— Томми, что с тобой?

— Со мной все хорошо!

— Ты другой, не как обычно. Я тебя не узнаю. Что случилось?

— Как бы тебе сказать, ты не поймёшь.

— Почему же? Пойму.

— Что ты хотела сказать мне, зачем надо было раньше прийти?

— Хорошо, что напомнил! Я хотела отправить тебя отдохнуть в летний лагерь. Много новых знакомств, общения. Это пойдет тебе на пользу!

— Правда?!

Честно, с трудом верилось в это чудо, потому что ещё тогда я был любителем чего-то нового, и это было интересно, но в один миг я передумал.

— Завтра утром в десять ноль-ноль ты поедешь с нашей площади Санти в Хороу. Я провожу, поцелую в лобик и пожелаю только хорошего. Самое главное не опоздать, это последний шанс в этом году!

Знакомо, да? Я очень сильно хотел, но меня не отпускало желание остаться здесь; хотелось поближе познакомиться с той девочкой, она меня сильно зацепила. Так волнительно, что не терпелось рассказать маме, и я боялся; не знаю чего именно, но знакомый голос внутри подсказывал: «Плохая затея, парень!»

— Мам!

— Да, Томми?

— А как ты познакомилась с моим папой?

— Ой, чего это ты?! Влюбился?

— Нет, стало интересно.

— Ну, знаешь, эта история, думаю, была обычной. Он был таким красивым и галантным, как ты сейчас. Высоких не особо люблю, а в нем сочеталось все: средний рост, светлые волосы, голубая синева глаз; он сам заметил меня в институте, подошёл первый. Я болтала с подругами, не помню что обсуждали; но тогда, это было очень интересно.

— Здорово! А потом?

— Слово за слово, мы начали ближе знакомиться, больше общаться. Он сумел меня заинтересовать, а потом все само собой получилось и неожиданно для нас, новость о нашей помолвке долетела до моих родителей. Мама реагировала очень шумно, много эмоций и радости, а папа; он просто сказал: «Дочка моя, вы сможете жить, но счастье не надолго… Если только не…". Дальше он не договорил, я убежала, сильно обидевшись на него. Он, казалось, не понимал моего счастья, но в то же время говорил, как знал. И не ошибся.

— А почему ты убежала?

— Мне было слишком неприятно и тем более, я договорилась встретиться с Роудом. Папа прости меня!

— Что с ним?

— Это ужасно, мальчик мой, но его больше нет. После того разговора я все же смогла исчезнуть с глаз своей родни, а потом они такими тихими шагами перешли в неприятное, и сверху на голову большим снежным комом…

— Ничего себе?

— Тебе понравилась та девочка?

— Да… А ты про какую?

— Ну, когда ты шёл домой, то невольно посмотрел ей в след, улыбнулся. Такой счастливый!

— Ты все видела?!

Меня эти слова очень сильно удивили. Она не пыталась отругать меня, а с истинным интересом хотела узнать.

— Как её зовут?

— Джесси…

— Хорошее имя, а чего ты так боишься? Я не собираюсь тебе говорить плохое, а наоборот; очень сильно хочу, чтобы ты был счастлив.

— Правда?

— Ну конечно. Разве может мама желать своему сыну нехорошего? Разумеется, нет, только самое лучшее!

— Скажи пожалуйста, как мне с ней подружиться? Она такая хорошая.

— Не спеши милый, всему свое время. Но мне кажется, вы быстро узнаете друг друга, и будете рады такому неожиданному знакомству.

— Спасибо мам, как хорошо, что ты у меня есть!

— Да что ты, все нормально. Так ведь и должно быть, когда родители понимают своих детей.

— А теперь ложись спать! Завтра рано вставать и ехать в лагерь.

— Я не хочу…

— Понимаю, но надо. Все оплачено, ложись скорее.

Знаете, наверняка ощущали подобное, когда руки падают, и не хочется ничего не делать. Со взрослыми так постоянно, а со мной впервые. Я привык к тому, чтобы делал все через силу и «не могу», когда не хочется, но надо.

Смирился с тем, что многое мне непонятно, но очень хочется познать и понять: что же у человека в голове, как подобрать к нему правильные ключи? Раньше даже не задумывался об этом, но сейчас это стало основной моей задачей: выяснить, как дальше жить. Тогда ещё не пытался понять, от чего появляются чувства и ощущение легкости. Такое трудно описать, а оно как прекрасная бабочка, ты взлетаешь и очень долго паришь…

Вот что в ней было такого, что после первой встречи я захотел быть с ней немного ближе? Обычная веселая девчонка, а я просто неприметный мальчишка. Наверное, так и бывает: мимолетный взгляд, улыбка и на душе хорошо.

Я только дошёл до кровати и рухнул на каменную перину. Спать совсем не хотелось, лишь только посмотреть на неё вновь и понять: да, это вовсе не сон.

А может так и начинается история любви, с ничего? И заканчивается счастливым концом.

Долго ещё ворочался, не мог уснуть.

Утром мама бегала в панике. Мы опоздали на автобус. Я улыбнулся и вытянул ноги вперёд. Ещё целый год у нас, чтобы друг друга лучше узнать.

4

Эмри продолжала бегать в дикой панике, её ничего не могло остановить, и, казалось, стоит добавить щепотку ярости — от комнаты остался бы только один пух.

— Это ты виноват!

— Почему я?

— Ну откуда мне знать. Хотя нет! Ведь ты сбил меня с толку своей малолеткой, поэтому перепутала время на час; я даже записала что я девять ноль-ноль!

— Правда?

— Специально схожу, посмотрю!

Мне было очень обидно; как я мог чем-то помешать этому, ведь сам этого сильно хотел. Она продолжала шуршать в комнате, желая найти подтверждение своих слов.

Угрюмое лицо, серое настроение и кислая физиономия без улыбки с потухшими зрачками — я сейчас выглядел именно так.

— Нашла!

— Что же там написано…

— Там! Моим хорошим и разборчивым почерком! Десять ноль-ноль… Ты все равно виноват!

— Ну, мам…

— Нет! Ты и все тут! Наказание — сегодня ты никуда не идёшь! Будешь сидеть дома, и думать над своим поведением!

— Я…

Мой указательный палец вытянулся к верху и мгновенно согнулся. «Я не виноват!» — гремел тихий голос внутри; но разве можно что-то сказать ей, даже если поступила несправедливо? Нет. Увы. Когда её голос произнес время, невольно улыбнулся и понял, что никак не повлиял на него, но потом резко опустил голову и загрустил. Может ли такое считаться справедливым, если хочется пойти на улицу, в разгар середины августа, а тебя не пускают.

Мысли мелкими метеорами бились в голове о стенки; чем бы себя занять? Можно порисовать, послушать любимую музыку; вдруг поможет успокоиться. Это казалось более реальным, чем молча смотреть в стенку и думать о Джесси. Этот день уже начинался необычно, и я его вообще не мог его полюбить, даже не пытался.

Пока старался всеми силами найти выход из случившейся ситуации, меня уже позвали завтракать. С кухни доносились запахи жареных яиц, копченой колбасы и тянулась тонкая струя черного кофе.

— Сколько тебя уже можно ждать?!

— Уже бегу!

— Давай быстрей!

Пришлось поторопиться, как можно быстрее преодолеть столь длинное расстояние и оказаться за столом. Лязг вилок, казалось, доносился до прохожих на улице с моего третьего этажа.

— Опять твоего отца нет! Он уже надоел!

— Что-то опять случилось?

— Да! Начнем с того, что он просто не пришел и не сел с нами за стол!

— Так он же в ночную смену.

— Да, но она уже должна была закончиться. Как только придет, я покажу ему! Надолго запомнит!

— А может не стоит?

— Еще как надо, а то он совсем разошелся!

— Мам, давай простим его?

— Нет, это слишком грубо по отношению ко мне!

— И ко мне…

— Да! И к тебе…

Эта дискуссия перестала быть похожей на обсуждение обычного — ясно было видно ее недовольство.

— Так, чтобы помыл посуду! А я в магазин. Только попробуй удрать! Можешь оставаться жить на улице с тем псом. Все понял?!

— Да…

— Вперед! А я пошла. И, не забудь горячей водой, с жидким мылом!

Мне оставалось только смиренно опустить голову, повиноваться.

Поднялся и пошел включать газ в колонке. Противный огонь не хотел разжигаться, но довольно быстро сдался.

Бесполезное движение губкой вверх и вниз, стирающее остатки еды. Дверь захлопнулась; я резко развернулся, добежал до открытого окна. Она уже поворачивала за угол, решил скорее одеться. С трудом натянул шорты, набросил футболку: Джесси гуляла внизу под окнами с остальными. В общем-то, не так и высоко, надо попробовать. Раз! Два! Три! И… Не получилось. Оставалось немного, чтобы преодолеть оконную раму. И нет, не смог.

С грустным лицом переоделся обратно, продолжал мыть посуду. Медленно втирая пену в тарелку, я буквально улетел: тогда, еще в таком маленьком возрасте, кто бы мог понять, в чем смысл собственного существования. Для чего они поют на сцене, танцуют в квадратном ящике, зачем копируют известных людей или поливают осуждением. Они совсем бесчеловечны…

Звонок в дверь.

Он вырвал меня из раздумий, кто бы это мог быть?

— Есть дома кто?

Джесси! Неужели! Откуда она знает, где я живу?!

— Да! Бегу!

Был совершенно прав, это была моя хорошая подруга. Такая хорошенькая и очень милая. Захотелось поцеловать в теплую щечку.

— Что-то случилось? Почему ты такой красный?

— Все хорошо. Прости, что не вышел, мне надо было помочь маме. Ей одной тяжело, папа на работе: дел очень много.

— Не надо извиняться, я все понимаю. До встречи!

Голос еще долго звучал в голове, что мне было тяжело оценивать свое состояние. Я облокотился к стенке возле открытой двери, сердце шумно билось. Стало страшно.

Значит, вот так ощущается это чувство, о котором все так часто говорят! Мне не верилось, что увидел ее своими глазами, уловил аромат приятного аромата «Перфе» с нежной шеи. Я бы мог уйти и ключи даже висят на месте, но моя душа подсказывает — сегодня надо побыть с мамой. Никогда меня не обманывал этот голос, но именно сейчас…

— Ты помыл посуду?!

Ой, мама!

— Да!

И мои ноги быстро побежали, неся меня на кухню. Пока она поднималась, я успел вытереть насухо тарелки, разложить все по местам, выкинуть мусор из раковины. Присел в ожидании одобрения и похвалы.

— Почему не вытер со стола?! Очень много воды в раковине, на полке, столе. Это никуда не…

Раздался звонок, я насторожился.

— Алло!

— Вы Эмри? Жена Роуда?

— Именно! А что Вы хотели?!

— Ваш муж…

— Где этот человек? Он с Вами?! Передайте ему от меня лесные слова и то, что дома его ждет…

Я с большим интересом смотрел за её лицом, словами. Сначала оно выражало спокойствие, потом возбужденность, агрессию, а затем… Она просто замолчала.

Никогда не видел, чтобы моя мама плакала. Для меня это что-то новое. К моему сожалению, у нее получилось меня удивить.

— Мама! А где папа?

— Там, где ему хорошо…

— Он опять отдыхает со своими друзьями, а придет поздно вечером?

— Нет.

Ее молчание очень сильно напрягало, разрушая тишину.

— Он придет?

— Нет. Больше его здесь не будет.

Она зарыдала, а я только под конец смог понять; он умер…

Моя любимая мама очень тяжело дышала.

— Роуд прости нас! Томми, прости меня!

— За что, мамочка?!

— Прости-и-и…

Она упала на пол. С большим трудом и огромными усилиями я донес ее до кровати, уложил на мягкий матрац, подложил подушку и укрыл теплым одеялом. Вскоре она уснула.

5

Мне было ее очень жалко. Ни ела, ни пила, постоянно смотрела в окно и ждала звука шлепающих по лужам ботинок, шмыганье сопливым носом на полквартала, вперемешку с насвистыванием. Как можно было бы ей помочь, я даже не знал. Настолько грустной, что порой казалось одиночеством, раньше ее такой не видел. Это ведь не так! А может все-таки одна? Сомневаюсь, так как я рядом с ней постоянно. Все вдвоем и делим пополам. Но сейчас это казалось бессмысленным предположением: если человек теряет своего родного, то этому ничем не помочь.

— Как же его долго нет, а я ведь сильно переживаю… Где мой любимый Роуд? Ах да, его же больше нет…

Было очень тяжело и больно, но особенно понимать глубину своих переживаний, стараться отодвинуть в сторону и жить настоящим. Как я ее понимаю. Да, маленький, может не такой полезный, но в то же время хотел чем угодно поддержать. Подошёл, обнял…

Она не шевельнулась, кожа на лице так и осталось сухой — плакать не получалось. Тогда вообще не знал, что такое пустота.

Голые стены, одинокое существо в углу, тарелка с холодным супом и каменный хлеб. Ты голоден, но не хочешь есть. Поспать? Но ведь ещё не ночь. Улыбнуться? Но нечему? Так больно смотреть, как потухает человек, как в нем умирает надежда. Сколько ещё можно?! Может, хватит!? Мне пятнадцать, так мало, и вчера, потерял самую близкую вторую половинку меня. Несправедливо! Нас учат ситуации, моменты, готовят к чему-то важному, но зачем так?! Это очень плохо, когда терпишь такое пренебрежение по отношению к себе. Где же ты, бог всемогущий? Почему моя любимая мама молчит, теряет себя, пока папа забирает часть себе; ты не можешь даже показаться. Она верит в тебя, но появись хотя бы здесь. Прошу!

В это мгновение, пока мои крики достигли предела, хлопнула дверь, появился черный доберман…

Всё равно, не верю! Эти слова как будто взлетели под потолок шумным вихрем, разнося по стенам эхо.

Люстра качается по сторонам. Из бетона высовывается заинтригованный питающий кабель, тянется к полу, протягивает свои трясущиеся разрядом провода. Все идёт кругом…

Задыхаюсь; мне бы помочь мамочке, чтобы ей стало легче…

И я упал.

Так неожиданно для себя. Мое тело лежало на деревянных полах, без чувств. Эмри не замечала. Сам хотел прийти в себя, вновь ощутить силы, но лишь лежал с открытыми глазами и не мог двигаться.

— Сынок? Томми, что с тобой?!

Мама начала сильно переживать и скоро вызвала врача, а у меня не было другого выхода, как оставаться в прежнем положении.

Впервые увидел ее слезы спустя длительное время, ведь она больше не хотела никого терять.

— Не волнуйся! Скоро приедут на машине с красными фонарями и тебе обязательно помогут!

Молча лежал. Жалел только о том, что не мог помочь своей мамочке. Всеми силами, всеми способами, желал бы только этого, но встать… Глаза закрылись, ничего не слышал…

Помню только, как под конец, прозвучал стук в дверь и ворвался врач. С испуганными глазами, она положил меня на кровать и начала слушать сердцебиение.

— Все хорошо! Небольшое переутомление и истощение организма… Матушка, ему бы поесть.

— Сейчас!

Вся грусть исчезла в один миг и Эмри убежала на кухню. Я отключился… Во сне снилась Джесси, ее круглые испуганные глаза и рука, державшая мою. Был приятно удивлен и рад, что она рядом. Особенно, когда очнулся и это все наяву!

— Врач ушла и сказала, что тебе надо покушать. Я разогрела борщ, почти готовы макароны с котлетами.

Не вставай, я сама принесу!

Я пытался подняться, но у меня ничего не получилось.

— Тебе лучше?

— Да…

Это было единственным, что мог произнести.

— Детки мои, я пойду, полежу. Джесси присмотри за ним! Я тебе доверяю…

— Хорошо!

Эмри улыбнулась и ушла к себе в комнату. Джесси помогла мне подняться, взяла ложку и начала кормить. Мои руки тряслись, не могли нормально что-то делать; мило, что она осталась со мной и поддерживала в такой непростой ситуации, хотя сама могла пойти погулять во двор с подружками.

— Спасибо…

— За что?!

— Ты рядом. Мне с тобой хорошо.

— Мне тоже.

Мы улыбнулись, а потом начали меня кормить. Раз за разом, мне становилось лучше.

— Знаешь, никогда не видела такого человека, как ты!

— Правда? Я тоже!

— Честно-честно?

— Честно-честно…

— Ты мне понравился сразу в тот день, когда я увидела тебя, пустого и грустного.

— Что такое пустой?