Бесплатный фрагмент - Токсичная подруга

Кристин Эванс
Токсичная подруга

Глава 1: Идеальный фасад

Утреннее солнце заливало уютный зал ресторана «Жюльен» мягким, янтарным светом. Лучи играли в хрустальных бокалах, отражались в столовых приборах и ложились тёплыми пятнами на белую крахмальную скатерть. Воздух был насыщен ароматами свежесваренного кофе, круассанов и цветущих гиацинтов в кадках у огромных панорамных окон. В этом месте время текло медленнее, а проблемы большого города казались чем-то далёким и несущественным.

Марина пришла первой. Она выбрала столик в углу, откуда открывался вид на небольшую, оживлённую площадь. Её пальцы невольно перебирали салфетку, а взгляд скользил по знакомому интерьеру, не задерживаясь ни на чём. Несмотря на идиллическую картину, внутри у неё было слегка тревожно. Встречи с Лилей всегда были похожи на американские горки — никогда не знаешь, куда занесёт на очередном вираже. Но сегодня, она себе твердила, всё будет иначе. Сегодня просто приятный воскресный завтрак с лучшей подругой.

Она поймала на себе восхищённый взгляд мужчины за соседним столиком и смущённо отвела глаза. Марина не считала себя красавицей, но в её скромности и была её прелесть. Мягкие, тёплые карие глаза, обрамлённые длинными ресницами, которые она почти не красила, правильные черты лица и густые каштановые волосы, уложенные в небрежную, но элегантную причёску. Она была одета в простую кремового цвета блузу и тёмные джинсы, в то время как большинство посетительниц «Жюльена» щеголяли в платьях от кутюр. Она чувствовала себя здесь немного не в своей тарелке, но это было одно из любимых мест Лили.

— Мариночка! Родная! Прости, что заставила ждать, эти идиоты на парковке устроили пробку из-за какого-то жалкого «феррари»!

Голос звенел, как колокольчик, нарушая спокойную атмосферу. Все обернулись. В зал ворвалась Лиля. Она была не просто женщиной, она была событием. В её появлении был театр. Длинное платье цвета спелой малины, которое облегало её идеальную фигуру, широкополая шляпа, огромные солнечные очки, скрывающие пол-лица, и лёгкая, развевающаяся накидка. Она сняла очки, и её ярко-голубые глаза, подведённые стрелками, окинули зал оценивающим, властным взглядом, словно проверяя, все ли должным образом оценили её выход.

Она стремительно подошла к столику, обняла Марину, окутав её облаком дорогого, чувственного парфюма с нотами сандала и жасмина, и грациозно опустилась на стул.

— Ты выглядишь прекрасно, — сказала Марина, и это была чистая правда. Лиля всегда выглядела безупречно, словно только что сошла со страниц глянцевого журнала.

— Сплю по три часа, ем одну грусть и тоску, а ты говоришь — прекрасно, — с притворной грустью вздохнула Лиля, но было видно, что комплимент ей приятен. — А ты, я смотрю, решила не утруждать себя. Опять в своём любимом стиле «мисс скромность». Хотя, — она прищурилась, изучающе глядя на Марину, — на тебе это… мило. Очень аутентично.

Марина почувствовала знакомый укол где-то под ложечкой. Комплимент? Или укол? С Лилей всегда было сложно понять. Она научилась пропускать это мимо ушей.

— Как твой проект? — спросила Марина, чтобы сменить тему. — Ты в прошлый раз рассказывала о съёмках для нового каталога.

Лиля оживилась. Рассказывать о себе — её любимое занятие.

— Боже, Марин, это был кошмар! — она сделала глоток из бокала с водой, который тут же подал официант. — Фотограф — полный бездарь, не мог поймать ракурс. Модели — деревянные. Освещение ужасное. Мне пришлось буквально руководить всем процессом, иначе бы они всё провалили. В итоге только мои кадры и пошли в работу. Меня уже прозвали «спасительницей проекта». Надоело уже, честное слово, таскать на себе всех этих лузеров.

Она говорила быстро, страстно, размахивая руками. Её браслеты звенели. Марина слушала, кивая. История была типичной: полный провал всех вокруг и триумфальное спасение ситуации гениальной Лилей. Марина давно перестала задавать уточняющие вопросы или сомневаться. Это вызывало лишь раздражение.

— А ты как? — наконец, спросила Лиля, отламывая крошечный кусочек круассана. — Как там твои… интерьеры? Нашла уже кого-нибудь, кто согласится твои эскизы в жизнь воплощать?

— У меня всё хорошо, — улыбнулась Марина, стараясь не обращать внимания на лёгкое пренебрежение в тоне подруги. — Как раз работаю над интересным заказом. Частный дом в пригороде. Очень амбициозные клиенты.

— О, мило! — сказала Лиля, и в её голосе прозвучала неподдельная снисходительность, какую обычно испытывают к увлечениям ребёнка. — Рисуешь свои красивые столики и диванчики. Это так тебя успокаивает, я знаю. Для тебя это как арт-терапия.

Марина взяла свою чашку с кофе. Горечь, которую она почувствовала, исходила не от напитка.

— Да, это правда. Мне нравится моя работа.

— И правильно! — Лиля вдруг положила свою руку на её руку. Её прикосновение было тёплым, но властным. — Главное — найти себе спокойное, милое хобби, чтобы голова не болела о большом. Не всем же дано нести на себе груз ответственности, как мне. Ты у меня умница.

Они помолчали несколько минут, погружённые в свои мысли. Марина наблюдала, как Лиля отвечает на сообщения на телефоне, её длинные, идеальные ногти отстукивали по экрану. Она была живым воплощением успеха и стиля, и рядом с ней Марина всегда чувствовала себя немного блеклой, немного недостойной такого ослепительного существа. Именно поэтому она годами терпела эти колкости, эту снисходительность. Ведь Лиля могла выбрать в подруги кого угодно, а выбрала её. Это было почётно и… утомительно.

Внезапно телефон Лили завибрировал, играя навязчивый, тревожный рингтон. Она взглянула на экран, и её лицо изменилось мгновенно. Всё очарование, вся театральность слетели, как маска. Осталось лишь холодное, сосредоточенное и какое-то… злое выражение. Её пальцы сжали телефон так, что костяшки побелели.

— Мне надо ответить, — её голос стал тихим и плоским, без единой нотки прежней игривости. — Дело. Подожди тут.

Она встала и быстрыми шагами направилась к выходу, не глядя по сторонам. Её развевающаяся накидка мелькнула в дверях и исчезла.

Марина осталась сидеть одна. Она медленно выдохнула, даже не осознавая, что задерживала дыхание. Тишина, наступившая после ухода Лили, была оглушительной. Тревога, которую она чувствовала до прихода подруги, вернулась, но теперь она была отчётливее, ощутимее.

Она наблюдала за Лилей через окно. Та стояла на площади, спиной к ресторану, жестикулируя. Она говорила о чём-то страстно, яростно. Её лицо, которое Марина видела в отражении в витрине, было искажено гримасой гнева и презрения. Это было совершенно другое лицо. Не лицо подруги, не лицо успешной женщины света. Это было лицо незнакомки, жёсткой и безжалостной.

Через несколько минут Лиля закончила звонок. Она на несколько секунд замерла, глядя на телефон. Потом её плечи расправились, она сделала глубокий вдох, провела рукой по волосам, поправила платье. И когда она обернулась, чтобы войти обратно, на её лице снова сияла та самая, ослепительная, соблазнительная улыбка. Марина моргнула, задаваясь вопросом, не показалось ли ей всё это. Игра света, её собственное воображение…

— Ну, прости, родная! — пропела Лиля, снова занимая своё место. — Эти бездарные агенты без меня просто шагу ступить не могут. Весь отдых испорчен. Но хватит о работе! — Она отодвинула телефон, как будто отодвигая всё неприятное. — Ты не представляешь, что я вчера видела! И главное — с кем!

И она снова пустилась в захватывающий рассказ о светской вечеринке, о знаменитостях, о скандалах и интригах. Она смеялась, шутила, её глаза снова сияли. Марина слушала, поддакивала, улыбалась. Но её внимание было уже не совсем здесь.

Она смотрела на свою подругу и видела не только её. Она видела ту самую, другую женщину — с холодными глазами и искажённым злобой ртом, которая говорила по телефону на площади. Две Лили. Яркая, солнечная, которая сидела напротив, и теневая, незнакомая, которая ненадолго вырвалась на свободу.

Обессиливающее чувство, знакомая усталость накатила на Марину с новой силой. Она чувствовала себя как актриса, которая играет в пьесе, уже давно наскучившей, но не может из неё выйти. Она играла роль лучшей подруги, роль восхищённой слушательницы, роль тихой, спокойной Марины, которая является идеальным фоном для ослепительной Лили.

И в глубине души, очень тихо, почти неслышно, зародился крошечный, едва уловимый вопрос: «А кто я на самом деле? И сколько ещё я смогу это выносить?»

Но вопроса этого она испугалась ещё больше, чем внезапной перемены в лице подруги. Поэтому она просто сделала глоток уже остывшего кофе, заставила себя улыбнуться шире и произнесла:

— Правда? И что же он ответил?

Солнце продолжало светить, посетители ресторана смеялись и разговаривали, а тень незнакомки медленно отползала в угол сознания, чтобы ждать своего часа.

Глава 2: Первая царапина

Офис архитектурного бюро «Модерн» напоминал муравейник, замерший в предвкушении бури. Воздух был густым от напряжения, смешанного с запахом свежеотпечатанных чертежей, дорогого кофе из машины и едва уловимого аромата древесины с соседнего макета. Солнечные лучи, падающие сквозь панорамные стеклянные стены, освещали летающие в пространстве частички пыли, делая их похожими на звёздную пыль в миниатюре. Но сегодня никто не любовался игрой света.

Сегодня был день презентации проекта «Резиденция на Воробьёвых горах».

Для Марины этот проект был не просто очередной работой. Это была её кровь, её бессонные ночи, её душа, перенесённая на ватман и в трёхмерные модели. За последние три месяца она прожила с этим домом каждую секунду. Она знала его будущих жителей — семью Лазаревых — их привычки, мечты, даже то, как их младшая дочь любит читать на полу, прислонившись к тёплой стене. Марина вплела всё это в дизайн, создав не просто набор помещений, а пространство для жизни, наполненное светом, воздухом и тихой, умиротворяющей гармонией.

Она стояла в своей стеклянной кабинке, последний раз прогоняя в голове ключевые моменты презентации. Перед ней на столе лежала папка с финальными эскизами, распечатанными на плотной матовой бумаге. Каждый штрих, каждый подбор цвета, каждое решение по освещению были выверены до миллиметра. Рядом мерцал экран ноутбука с запущенной 3D-моделью, готовой к демонстрации.

Волнение скручивалось внутри нее тугой, холодной пружиной. Но это было хорошее волнение. Предвкушение. Тот самый момент, ради которого она и стала дизайнером. Возможность показать плод своего труда, своего видения, и увидеть в глазах заказчика понимание и восторг.

— Марина, ты готова? — В дверях кабинки появился Артём, её непосредственный начальник. Его обычно насмешливый взгляд был серьёзен. — Лазаревы уже в переговорной. Босс с ними. Выглядит всё солидно. Не подведи.

— Я готова, — твёрдо сказала она, хотя пальцы её слегка дрожали. Она собрала папки, проверила, что флешка с презентацией на месте, и глубоко вдохнула. Сейчас главное — сосредоточиться. Выкинуть всё лишнее из головы.

Именно в этот момент её личный телефон, лежавший на столе беззвучно, затрясся от настойчивой вибрации. На экране загорелось имя: «Лиля».

Марина нахмурилась. Она же предупреждала подругу, что сегодня утром у неё критически важная встреча. Лиля, казалось, всё поняла и даже пожелала удачи своим обычным слегка снисходительным тоном: «Удачи, милая! Не переживай так из-за своих диванчиков».

Телефон замолк, а через секунду снова заходился в немой истерике. «Лиля». Снова.

Потом пришло сообщение. Марина машинально взглянула на экран.

«Марин, прости, что звоню. У меня ЧП. Очень срочно. Перезвони, пожалуйста, мне просто не к кому больше обратиться».

Холодная тревога скользнула по спине. ЧП у Лили могло означать что угодно: от сломанного каблука до настоящей катастрофы. Но формулировка «не к кому больше обратиться» была её коронной. Так она всегда добивалась мгновенной реакции.

Марина положила телефон экраном вниз. Нет. Не сейчас. Никакие ЧП не могут быть важнее этого момента. Она собралась с духом и сделала шаг в направлении переговорной.

Телефон завибрировал снова. На этот раз непрерывно. Лиля не звонила, она буквально вгрызалась в её внимание, требуя его немедленно.

— Марина, ты идёшь? — из переговорной вышел сам Александр Петрович, руководитель бюро. Его взгляд скользнул по её лицу, потом по вибрирующему телефону на столе. — У нас важные клиенты ждут.

— Да, конечно, простите, — сдавленно сказала она и, поддавшись внезапному порыву, схватила телефон и с силой выключила его. Сердце колотилось где-то в горле. Глупая, истеричная реакция. Теперь она будет переживать, что там у Лили.

Она вошла в переговорную. Просторная комната, большой стол из светлого дуба, вся команда проекта, а напротив — семья Лазаревых. Глава семьи, Владимир, смотрел на неё с деловым интересом. Его жена, Ирина, — с тёплым любопытством.

Марина выдавила улыбку, включила ноутбук, разложила папки. Её руки чуть дрожали.

— Господа Лазаревы, коллеги, — начала она, и голос, к её облегчению, звучал ровно и уверенно. — Сегодня я представлю вам проект вашего будущего дома. Я не просто создавала интерьер. Я пыталась создать пространство, которое стало бы продолжением вашей семьи, вашего мироощущения…

Она погрузилась в презентацию. Слова лились сами собой. Она показывала эскизы, объясняла выбор материалов, демонстрировала 3D-модель, где виртуальная камера пролетала через светлые, наполненные воздухом комнаты. Она видела, как лица Лазаревых постепенно оживлялись, как на губах Ирины появлялась улыбка, как Владимир одобрительно кивал, указывая на какое-то инженерное решение.

Волнение стало уступать место профессиональному азарту, лёгкой эйфории. Всё получалось. Она делала это! Лилины звонки уходили на задний план, превращаясь в размытое пятно тревоги где-то на периферии сознания.

Она подошла к ключевому моменту — презентации гостиной, сердца дома, того места, где, по её задумке, должна была собираться вся семья.

— И здесь, как вы видите, мы используем панорамное остекление, чтобы максимально объединить пространство дома с садом. Свет будет проникать сюда под таким углом, что даже зимой…

Дверь в переговорную тихо приоткрылась. На пороге появилась испуганная физиономия стажёрки Кати.

— Марина, извините, что перебиваю, — зашептала она, — вам срочный звонок. По городскому. Говорит, что дело жизни и смерти. Не может ждать.

В комнате повисла неловкая тишина. Все взгляды перевели с Марины на бледную Катю и обратно. Александр Петрович нахмурился. Лазаревы с вежливым недоумением отодвинулись от стола.

Ледяная волна прошла по телу Марины. Она знала, кто это. Знала абсолютно точно.

— Скажите, что я на важной встрече, — тихо, но чётко произнесла она, пытаясь сохранить самообладание.

— Я говорила! — чуть не плача, прошептала Катя. — Она сказала, что… что если вы сейчас не подойдёте, то потом можете жалеть об этом всю жизнь. У неё… истерика.

Последняя фраза была произнесена уже совсем тихо, но в гробовой тишине переговорной её услышали все.

Лицо Александра Петровича побагровело. Он кивнул Кате на дверь. Та испарилась.

— Марина Владимировна, — он говорил тихо, но каждый звук падал, как отточенная сталь. — Мы вас ждём. Если ваши личные проблемы настолько срочные, мы можем перенести…

— Нет! Нет, простите, всё в порядке, — Марина чувствовала, как горит вся. Унижение, ярость, паника — всё смешалось в один клубок, сдавивший горло. Она пыталась поймать потерянную нить презентации. — Так вот, гостиная… свет… углы…

Она запустила следующую часть 3D-модели, но её пальцы дрожали, и она кликнула не на ту иконку. Вместо видов гостиной на огромном экране во всю стену возникла техническая схема прокладки вентиляции — сухие, невзрачные линии, никак не соответствовавшие её поэтическому описанию.

Владимир Лазарев вежливо кашлянул.

— Вентиляция — это, конечно, важно, — заметил он, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая насмешка.

Марина сбивчиво стала объяснять, что это ошибка, пытаясь вернуть нужный слайд. Но паника уже полностью овладела ею. Она путалась в словах, её объяснения стали бессвязными, она забыла ключевые цифры по освещённости, которые сама же и рассчитывала.

Она видела, как интерес в глазах заказчиков гаснет, сменяясь вежливой скукой, а затем и разочарованием. Видела, как Александр Петрович смотрит на неё взглядом, полным ледяного презрения. Видела, как её коллеги отводят глаза, испытывая неловкость за неё.

Презентация превратилась в форменный ад. Она пробормотала что-то об оставшихся деталях и сдалась, беспомощно замолчав.

— Благодарю, Марина Владимировна, — сухо сказал Александр Петрович. — Мы ознакомимся с материалами дополнительно. Коллеги, прошу вас, обеспечьте госпожу Лазареву всеми чертежами.

Он не смотрел на неё. Никто не смотрел на неё.

Встреча была закончена. Клиенты ушли, стараясь не смотреть в её сторону. Команда разбрелась по углам, обсуждая произошедшее шёпотом.

Марина осталась одна в большой, внезапно опустевшей переговорной. Воздух, ещё несколько минут назад наполненный энергией и обещаниями, теперь был спёртым и тяжёлым. Она медленно собрала свои папки. Руки были ватными. В ушах стоял оглушительный звон.

Она включила телефон. На экране всплыли уведомления: 17 пропущенных вызовов от «Лиля» и несколько голосовых сообщений.

Марина вышла в пустой коридор, прислонилась лбом к холодному стеклу панорамного окна. За ним кипела жизнь, мчались машины, шли люди. А здесь, внутри неё, всё было мертво и разбито. Годы труда, месяцы конкретной работы, шанс доказать свою состоятельность — всё было перечёркнуто одним эгоистичным порывом её «лучшей подруги».

Она чувствовала себя абсолютно уничтоженной. И сквозь это всепоглощающее чувство пробивалась другая, новая, незнакомая эмоция. Горячая, острая, ядовитая.

Ярость. Чистая, неразбавленная ярость на Лилю.

Она сжала телефон так, что треснуло защитное стекло. Слёзы наконец хлынули из глаз, но это были не слёзы обиды или жалости к себе. Это были слёзы бессильной злости.

В этот момент телефон снова завибрировал в её руке. «Лиля».

Марина смотрела на это имя, на это глупое сердечко, которое она сама же когда-то поставила. Она смотрела на него сквозь пелену слёз и трещину на стекле. И впервые за много лет у неё не возникло ни малейшего желания ответить на этот зов. Возникло лишь одно, пугающее своей силой желание — швырнуть телефон об стену, чтобы разбить его, чтобы это имя навсегда исчезло с экрана и из её жизни.

Но она не сделала этого. Она просто медленно соскользнула по стеклу на пол, спрятала лицо в коленях и тихо плакала, чувствуя, как трещина проходит не только по стеклу её телефона, но и по фундаменту её дружбы, и по её собственной жизни. А телефон в её руке продолжал настойчиво и безучастно вибрировать, требуя её внимания, как это всегда и бывало.

Глава 3: «Я же только тебя и люблю»

Дождь начался внезапно, как и всё плохое в этот день. Крупные, тяжёлые капли забарабанили по стеклянному фасаду офисного здания, превращая мир за окном в размытое, серо-водянистое полотно. Для Марины это было лишь продолжением того внутреннего ливня, что уже бушевал в её душе. Она вышла на улицу, даже не раскрыв зонт, и позволила воде хлестать по лицу, смешиваясь с горячими, солёными слезами бессилия и ярости.

Путь до дома был похож на перемещение сквозь густой, вязкий кошмар. Она почти не помнила, как оказалась в метро, как вышла на своей станции, как брела по знакомым улицам, не чувствуя под ногами земли. В ушах всё ещё стоял гул унизительной тишины из переговорной, прерываемый лишь настойчивым, призрачным вибрацией телефона, который она теперь зажала в кулаке так крепко, что металлический корпус впивался в ладонь.

Её квартира, обычно такое тихое и уютное убежище, встретила её гробовой тишиной. Марина прислонилась спиной к двери, закрыв глаза. В голове прокручивался тот самый момент снова и снова: испуганное лицо стажёрки, нахмуренные брови Александра Петровича, насмешливый кашель Владимира Лазарева, техническая схема на огромном экране… И поверх всего этого — имя на телефоне. «Лиля».

Она швырнула сумку с папками на пол. Папки разлетелись, и белоснежные листы с её чертежами, её мечтами, её болью, раскидались по прихожей, как похоронный салют по её карьере. Марина прошла в гостиную, плюхнулась на диван и уставилась в стену. Пустота. Полная, оглушительная пустота. Даже гнев куда-то ушёл, оставив после себя лишь выжженную, безжизненную равнину отчаяния.

Она просидела так, не зная, сколько времени. Дождь стучал в окно. Сумерки медленно затягивали комнату в свои сизые объятия. Марина не включала свет. Ей казалось, что любой луч, любое движение нарушат это хрупкое онемение, и боль вернётся с новой силой.

И тут в тишине раздался стук. Сначала нерешительный, потом настойчивее. Марина вздрогнула, сердце ёкнуло и замерло. Это не мог быть кто-то свой. Курьер? Сосед?

Стук повторился. Твёрдый, уверенный. Потом послышался голос. Тот самый голос, который ещё несколько часов назад она готова была разбить вдребезги.

— Марин! Мариночка, родная! Я знаю, что ты там! Открой, пожалуйста! Мне очень нужно с тобой поговорить!

Лиля. Она пришла. Сама. Без звонков. Это было настолько не в её стиле, что на секунду вывело Марину из ступора. Гнев, холодный и острый, снова кольнул её. Она сжала кулаки. Нет. Ни за что. Она не откроет. Она не будет с ней разговаривать. Пусть стоит. Пусть уходит.

— Марина, я не уйду. Я буду стоять здесь всю ночь, если понадобится. Пожалуйста…

В её голосе послышались странные нотки. Не привычное требовательное квохтанье, а что-то надтреснутое, почти… отчаянное.

Марина медленно поднялась с дивана и подошла к двери. Посмотрела в глазок.

На площадке, под тусклым светом лампочки, стояла Лиля. Но это была не та Лиля, что блистала сегодня утром в «Жюльене». Платье цвета малины было промокшим насквозь и бесформенно облепляло её фигуру. Шляпы не было, и её знаменитые, уложенные с величайшим трудом волосы были мокрыми, растрёпанными и висели жалкими прядями. Она стояла, обняв себя за плечи, и от этого казалась удивительно маленькой и беззащитной. Но больше всего Марину поразило её лицо. Оно было бледным, без единой капли косметики, а глаза — красными, заплаканными и полными такой неподдельной тоски, что сердце Марины, вопреки её воле, сжалось.

Она машинально повернула ключ и открыла дверь.

— Лиль… что с тобой? — прошептала она.

Лиля взглянула на неё своими огромными, наполненными слезами глазами, и её губы задрожали.

— Он ушёл, — выдохнула она, и голос её сорвался в надрывную, детскую жалость. — Сергей. Он бросил меня. Бросил, Марин! Сказал, что я… что я слишком сложная. Слишком многого хочу. И ушёл.

Она сделала шаг вперёд, и по её щекам покатились крупные, тяжёлые слёзы. Они казались настоящими. Марина замерла в нерешительности. Её собственная катастрофа вдруг померкла перед этим внезапным горем подруги. Старый, выдрессированный годами рефлекс — утешать, спасать, быть опорой — сработал быстрее, чем сознание.

— Зайди, ты вся промокла, — тихо сказала Марина, отступая вглубь прихожей.

Лиля шагнула через порог и, не снимая мокрого пальто, вдруг обняла её, прижалась мокрым, холодным лицом к её шее.

— Он бросил меня… — всхлипывала она. — А я так его любила… Я всё для него делала… Всю себя отдавала…

Марина неловко похлопала её по спине, чувствуя, как ледяная влага проступает через её собственную блузку. Она вела её в гостиную, усадила на диван. Лиля продолжала плакать, тихо, почти бесшумно, и эти слёзы были куда страшнее её обычных истерик.

— Я тебе звонила, звонила… — всхлипнула Лиля, поднимая на Марину полные слёз глаза. — Мне было так плохо, так одиноко… Мне нужна была только ты… А ты не брала трубку. Я думала, ты тоже меня бросила…

И тут в голосе её прозвучала та самая, знакомое до боли, лезвие манипуляции. Но сейчас оно было обёрнуто в такую упаковку искреннего страдания, что Марина не нашла в себе сил на него злиться. Вместо этого её охватило жгучее, удушающее чувство вины.

Она представила себе Лилю в тот самый момент: брошенную, плачущую, а она, Марина, в ярости выключает телефон. Она оставила её одну в самое трудное время.

— У меня была… важная встреча, — слабо попыталась оправдаться Марина.

— Я знаю! Я помню! — воскликнула Лиля, хватая её за руки. Её пальцы были ледяными. — И я так виновата, что отвлекала тебя! Прости меня, родная! Прости! Я эгоистка! Я думала только о себе и своём горе! Как твоя презентация? Всё прошло хорошо?

Вопрос был задан с такой наигранной, театральной заинтересованностью, что Марина вдруг ясно осознала всю абсурдность ситуации. Её карьера, возможно, лежит в руинах, а она сидит и утешает того, кто стал причиной этого краха. И этот кто-то ещё и просит у неё прощения, заставляя чувствовать себя виноватой вдвойне.

— Ничего, — сухо ответила Марина, отводя глаза. — Всё нормально.

— Я так рада! — выдохнула Лиля, но было видно, что её это абсолютно не интересует. Её мысли были там, с ушедшим Сергеем. — Ты такая сильная, Марин. У тебя есть эта твоя работа, твой талант… А я… я что без него? Ничто. Просто пустое место.

Она снова разрыдалась. Марина молча встала, пошла на кухню и поставила чайник. Ей нужно было сделать хоть что-то, простое и понятное действие, чтобы отвлечься от хаоса в собственной душе. Когда она вернулась с двумя чашками горячего чая, Лиля рылась в своей огромной сумке.

— Я тебе принесла кое-что… — сказала она, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. — Знаешь, шла мимо витрины и увидела… и подумала сразу о тебе. Как знак.

Она протянула Марине маленькую, изящную коробочку, обёрнутую в шёлковую бумагу. Та машинально взяла её и развернула. Внутри, на чёрном бархате, лежала изумительной работы брошь — тончайшее кружево из серебра с небольшим, идеально огранённым сапфиром в центре. Вещь была дорогой, безумно дорогой. И невероятно красивой.

— Лиль… это же… зачем? — растерянно прошептала Марина.

— Это чтобы ты меня простила, — Лиля снова посмотрела на неё своими огромными, мокрыми от слёз глазами. — И чтобы помнила, что ты у меня единственная. Самая верная. Самая лучшая.

Она взяла чашку с чаем, но руки её так дрожали, что чай расплёскивался. Марина автоматически забрала у неё чашку и поставила на стол.

— Все меня бросают, — тихо, почти шёпотом, произнесла Лиля, уставившись в пустоту. В её голосе звучала такая бездонная, космическая тоска, что по коже Марины побежали мурашки. — Папа ушёл, когда я была маленькой. Потом первый муж. Потом второй… Потом все эти мужчины… А теперь и Сергей. Я так и знала. Я всегда это знала. Всегда. Ко мне приходят, меня используют, а потом уходят. Я никому не нужна. Совсем.

Она замолчала, и тишина в комнате стала густой, тягучей.

— Осталась только ты, — она подняла на Марину взгляд, полный мольбы и отчаяния. — Только ты одна, Мариночка. Ты не бросишь меня? Правда? Ты же не бросишь? Ты обещаешь?

И в этот момент вся ярость, вся обида, вся боль Марины от проваленной презентации — всё это растворилось, испарилось под напором этой чудовищной, всепоглощающей жалости. Перед ней сидела не монстр-манипулятор, а раненое, несчастное дитя, которое всю жизнь боялось быть брошенным. Её саму предали, её карьера под угрозой, но виновата в этом была не Лиля. Виноваты были все эти мужчины, которые ломали её, делали такой уязвимой.

Марина присела рядом на диван и снова обняла её.

— Конечно, я не брошу, — тихо сказала она, гладя её мокрые волосы. — Глупая. Как я могу тебя бросить?

— Обещай? — упрямо, по-детски, прошептала Лиля, вжимаясь в её плечо.

— Обещаю, — прошептала Марина в ответ.

Лиля обняла её крепче и, казалось, немного успокоилась. Её дыхание стало ровнее. Марина сидела неподвижно, чувствуя тяжесть её тела, холодную влагу её одежды и давящую, удушающую тяжесть только что данного обещания. Она смотрела поверх головы Лили на разбросанные по полу листы своих чертежей. Её мечты. Её провал.

А на ладони, словно обжигая её, лежала красивая, холодная, невероятно дорогая брошь. Взятка за прощение. Плата за молчание. Яркий, блестящий сапфир, который вдруг показался ей похожим на застывшую, холодную слезу.

Лиля тихо плакала у неё на плече, уже скорее для видимости, наслаждаясь тем, что её снова приняли, простили, что она снова в безопасности. А Марина смотрела в тёмное окно, за которым продолжал лить дождь, и чувствовала, как что-то важное и хрупкое внутри неё окончательно разбивается. Гнев ушёл. Но он оставил после себя не пустоту, а другое чувство — тяжёлое, как свинец, и горькое, как полынь.

Чувство ловушки. Из которой она только что сама, добровольно, защелкнула замок.

Глава 4: Новый свет

Неделя, последовавшая за провальной презентацией и ночным визитом Лили, тянулась медленно и уныло, словно промокший под осенним дождём свитер. Марина чувствовала себя выжженной изнутри. Каждое утро, переступая порог офиса, она ловила на себе взгляды коллег — смесь любопытства, жалости и откровенного злорадства. Александр Петрович с ней не разговаривал. Проект «Резиденция на Воробьёвых горах» передали другому дизайнеру, Ольге, дельной и безэмоциональной женщине, которая теперь хозяйничала в переговорной с Мариными чертежами в руках.

Марина погрузилась в рутину. Мелкие заказы, коррекции, работа с документацией. То, что она раньше считала скучным, теперь стало её убежищем. Здесь не нужно было проявлять инициативу, блестеть, рисковать. Можно было просто выполнять механическую работу, прячась за ней от стыда и чувства собственной несостоятельности.

Лиля звонила каждый день. Её история про бросившего Сергея продолжалась, но тон постепенно менялся от трагического к драматическому, а затем и к привычно требовательному. Она уже снова планировала «вернуть его, чтобы потом сама его бросить», вовсю интересовалась, нет ли на горизонте у Марины новых интересных мужчин, и снова начала критиковать её работу, одежду и отсутствие амбиций. Брошь-сапфир, лежавшая на туалетном столике, казалось, излучала холодный, тяжелый свет, постоянно напоминая о том вечере и о данном обещании.

В пятницу Артём вызвал Марину к себе.

— Слушай, — он говорил, не глядя ей в глаза, перебирая бумаги на столе. — Нам нужно съездить в одну галерею. Там выставляется коллекция современной мебели и арт-объектов. Владелец, Михаил, друг босса. Босс хочет, чтобы мы посмотрели, можно ли что-то использовать в текущих проектах. Поедешь?

Это было не предложение, а приказ. И явно попытка вытащить её из состояния спячки, дать какое-то нейтральное поручение.

— Конечно, — кивнула Марина без энтузиазма.

Галерея «Модернист» располагалась в тихом переулке в самом центре города. Это было не просто выставочное пространство, а настоящий островок гармонии и вкуса. Высокие потолки, белые стены, идеальное освещение, которое мягко ложилось на причудливые формы кресел, скульптур и картин. Воздух пах деревом, кожей и едва уловимым ароматом дорогого кофе. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь тихой, ненавязчивой музыкой.

Марина не произвольно выпрямила спину. Это место дышало той самой эстетикой, тем самым вниманием к деталям, ради которого она и шла в профессию. Её глаза сами собой начали выхватывать интересные решения, сочетания материалов, игру света и тени. Она достала блокнот, забыв на время о своей апатии.

— Здравствуйте, — раздался спокойный, приятный бархатный голос позади неё. — Могу я вам чем-то помочь?

Марина обернулась. Перед ней стоял мужчина. Высокий, в идеально сидящем на нём тёмно-сером кашемировом джемпере и простых джинсах. В его внешности не было ничего броского, ничего от напускного лоска Лилиных знакомых. Но было какое-то невероятное чувство собственного достоинства и спокойной силы. Его глаза, серые и очень внимательные, смотрели на неё не оценивающе, как смотрел бы продавец на потенциального клиента, а с искренним интересом.

— Я… я из бюро «Модерн», — представилась Марина, чувствуя, почему-то, лёгкую дрожь в коленях. — Меня зовут Марина. Нам звонили… насчёт коллекции.

— А, да, конечно, — он кивнул, и в уголках его глаз обозначились лучики мелких морщинок. Улыбка была тёплой и немного сдержанной. — Михаил. Я очень уважаю работы вашего бюро. Особенно последний проект с общественным пространством на Патриарших.

Марина удивлённо взглянула на него. Это был её проект. Один из первых, скромный, но сделанный с душой.

— Вы… видели?

— Естественно, — он легко коснулся её локтя, приглашая пройти вглубь зала. — Я слежу за всеми значимыми событиями в городе. Там была очень смелая работа со светом и очень человечное, я бы сказал, зонирование. Это чувствовалось.

Они говорили больше часа. Михаил не пытался что-то продать. Он говорил об искусстве, о дизайне, о том, как пространство влияет на человека. Он задавал ей вопросы. Не из вежливости, а действительно слушая её ответы. Он спрашивал её мнение о том или ином предмете, и когда Марина, сначала робко, а потом всё увереннее, начинала делиться мыслями, он внимательно слушал, кивал, иногда спорил, но всегда — уважительно.

— Вот этот объект, — Марина остановилась перед абстрактной скульптурой из полированного металла и матового стекла. — Он… нездешний. Он как будто прилетел из другого измерения. Но эта трещина, этот скол в основании… он делает его человечным. Напоминает, что даже что-то идеальное и холодное может быть уязвимым.

Михаил смотрел то на скульптуру, то на неё.

— Да, — тихо сказал он. — Именно это я чувствовал, когда приобретал его. Но я не мог сформулировать. Вы обладаете удивительной способностью видеть душу вещей, Марина.

Её имя в его устах звучало как-то по-особенному. Тихо, уважительно, без фамильярности. Марина почувствовала, как по её щекам разливается тёплый румянец. Она не могла вспомнить, когда в последний раз кто-то говорил с ней так — на равных, с искренним интересом к её мыслям, а не к её способности выслушивать чужие.

Он предложил ей кофе. Они сидели в маленьком кабинете за стеклянной стеной, выходящей в зал. Он рассказывал о том, как создавалась галерея, о своих поисках, о художниках. Марина вдруг поймала себя на том, что говорит ему о своей неудачной презентации. Она не вдавалась в детали, не упоминала Лилю, просто сказала, что потерпела фиаско с важным проектом.

— И что вы чувствовали? — спросил Михаил, его серые глаза были прикованы к её лицу.

— Что я… не на своём месте, — призналась она, сама удивляясь своей откровенности. — Что, возможно, я ошиблась с профессией. Что мое видение никому не нужно.

Михаил покачал головой.

— Один провал — это не приговор. Это урок. Иногда самый жёсткий урок — самый ценный. Он выжигает всё наносное и показывает, что остаётся в сухом остатке. А остаётся только самое главное — ваша страсть. Ваше видение. Его нельзя потерять. Его можно только предать.

Он говорил не как утешитель, а как человек, который сам через это прошёл. В его словах не было ни капли снисхождения или жалости. Было понимание. И вера. Та самая вера, которую Марина в себе почти похоронила.

Когда она собралась уходить, Михаил протянул ей свою визитку, простую, матовую, с рельефным тиснением.

— Марина, было невероятно приятно и полезно пообщаться. Вы дали мне несколько идей для новой экспозиции. Если будет настроение, заходите ещё. Иногда у нас проходят закрытые вечера, лекции… Думаю, вам могло бы быть интересно.

Он не просил её номер телефона. Не пытался назначить встречу. Он просто оставлял дверь приоткрытой, давая ей полную свободу выбора.

— Спасибо, — сказала Марина, беря визитку. Их пальцы ненадолго соприкоснулись. Его прикосновение было тёплым и твёрдым. — Мне тоже было очень интересно.

Она вышла на улицу. Вечерний воздух был уже по-осеннему прохладным, но Марина его почти не чувствовала. Внутри у неё горел какой-то маленький, почти угасший было огонёк. Она шла по бульвару, не замечая прохожих, и в её голове звучал его голос. «Ваше видение. Его нельзя потерять. Его можно только предать».

Она вдруг осознала, что за весь час с лишним разговора Михаил ни разу не перебил её, не попытался перевести тему на себя, не обесценил её мысли шуткой или колкостью. Он просто… слушал. И видел. Не её как отражение чьих-то амбиций или удобного друга, а её саму — Марину, дизайнера, женщину со своим внутренним миром.

Она достала телефон. Было несколько пропущенных вызовов от Лили и одно голосовое сообщение. Марина машинально ткнула в него пальцем.

— Марин, где ты? Мне скучно! — голос Лили был капризным и требовательным. — Перезвони, нужно обсудить стратегию мести Сергею. Я придумала кое-что гениальное!

Всего несколько часов назад это сообщение заставило бы её сжаться изнутри от чувства долга и вины. Сейчас же она слушала его как бы со стороны, через призму только что пережитого разговора. И впервые она отчётливо услышала за этим милым, скучающим тоном — эгоистичный, пронзительный визг. Пустоту, требовавшую быть заполненной любой ценой.

Она не стала перезванивать. Она просто положила телефон в карман и продолжила путь, сжимая в руке матовый прямоугольник визитки. Впервые за долгое время она чувствовала не тяжесть и усталость, а лёгкое, почти забытое чувство — тихую, спокойную надежду. И ещё кое-что. Неуверенное, робкое, но уже пробивающееся сквозь толщу разочарований и обид — чувство собственного достоинства.

Она не была серой мышкой. Не была аутентичной и милой. Она была профессионалом, с тонким вкусом и своим видением. И один умный, красивый мужчина с спокойными серыми глазами увидел это и помог ей увидеть это в себе самой.

Мир за окном не изменился. Он был всё тем же. Но Марина смотрела на него уже немного другими глазами.

Глава 5: Ядовитый смех

Прошло три дня после встречи в галерее «Модернист». Три дня, в течение которых Марина ловила себя на том, что её мысли раз за разом возвращаются к спокойному голосу Михаила, к его внимательному взгляду, к тому чувству лёгкости и собственной значимости, которое он ей подарил. Визитка с элегантным тиснением лежала в самом отделении её сумки, и она то и дело машинально касалась её пальцами, как талисмана.

Она даже попробовала набросать несколько новых эскизов. Не для работы, а для себя. Смелые, немного безумные линии, которые не одобрил бы консервативный Александр Петрович, но которые заставляли её сердце биться чаще. В них была жизнь. В них была она.

Именно за этими набросками, сидя за своим любимым столиком в тихой кофейне недалеко от дома, она и застала очередной звонок от Лили. Марина вздохнула, отложила карандаш и ответила.

— Мариночка, где ты? Мне срочно нужна твоя помощь! — голос Лили звенел не тревогой, а возбуждением. — Встречай меня у тебя дома через полчаса! Это нельзя обсуждать по телефону!

И, не дав Марине возможности возразить, положила трубку.

Марина посмотрела на свои эскизы. Прерванный полёт мысли. Собранность ушла, осталась лишь знакомая обязанность. Она медленно собрала вещи и пошла домой, предчувствуя, что её маленький островок спокойствия вот-вот будет захлестнут привычным ураганом.

Лиля появилась ровно через сорок минут, что было для неё почти неслыханной пунктуальностью. Она влетела в квартиру, как вихрь, сметая всё на своём пути. На этот раз на ней было короткое платье кислотно-розового цвета, огромные солнечные очки и выражение лица триумфатора, выигравшего джекпот.

— Ну, говори! — потребовала Лиля, сбрасывая каблуки и устраиваясь на диване, подобрав под себя ноги. — Я вся в нетерпении! Я знаю, что что-то случилось! Ты вся светишься! У тебя появился кто-то!

Марина замерла у кухонной стойки, где собиралась ставить чайник.

— С чего ты взяла? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Милая, я тебя знаю сто лет! — Лиля фыркнула. — Я вижу эти глупые блёстки в твоих глазах. Это не от новой люстры. Признавайся! Кто он? Где вы познакомились? И почему я узнаю об этом последней?

Марина почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Ей не хотелось делиться с Лилей Михаилом. Это было её. Её маленькое, хрупкое, только что зародившееся чувство. Она инстинктивно боялась, что ядовитый взгляд подруги убьёт его на корню.

— Да нет никого особенного, — потупилась она. — Просто познакомилась с одним человеком. По работе.

— По работе? — Лиля подняла брови с преувеличенным интересом. — С кем? С тем бородатым архитектором из твоего бюро? Что вечно ходит в растянутых свитерах?

— Нет, — сдалась Марина. Сопротивляться было бесполезно. Лиля всё равно вытянет из неё всё, как иглой. — Владелец одной галереи. Михаил.

— Михаил? — Лиля произнесла это имя так, будто пробовала на вкус незнакомый и подозрительный фрукт. — Галерея? Это что, тот заводик, где продают картины мазней непонятных художников? Или там матрёшки с серпами и молотами?

— Нет, — Марина почувствовала, как её начинает засасывать в трясину этого разговора. — Современное искусство. Дизайн. Очень серьёзная галерея.

— О, серьёзная! — Лиля фыркнула. — Ну, рассказывай дальше. Сколько ему лет? Он хоть прилично выглядит? Или уже весь в морщинах и с сединой в бороде? Галеристы обычно или старые развалины, или юные гомосексуалисты с претензией.

Марина сжала ладони в кулаки. Она пыталась вспомнить спокойное, красивое лицо Михаила, но сквозь ядовитые комментарии Лили оно расплывалось.

— Ему… около сорока. Выглядит прекрасно. Очень… стильный.

— Стильный? — Лиля засмеялась своим колокольчиковым, язвительным смехом. — Это который в чёрном водолазке и с серьгой в ухе? «Стильный»? Милая, это называется кризис среднего возраста. Он наверняка беден как церковная мышь. Все эти галеристы — вечные недоучки, играющие в искусство на папины деньги или на деньги какой-нибудь спонсорши. Он наверняка уже пяток раз разведён и платит алименты троим детям от разных жён.

— Лиль, хватит! — не выдержала Марина. — Ты же его даже не видела!

— Мне не нужно видеть, — отрезала Лиля с внезапной холодностью. — Я этих «творческих» как облупленных знаю. Поверь мне. Он тебе не пара. Ты заслуживаешь кого-то… настоящего. С деньгами. С положением. Кто будет носить тебя на руках, а не обсуждать с тобой мазню в своей занюханной галерейке.

Она встала и прошлась по гостиной, её взгляд упал на визитку Михаила, которую Марина в спешке оставила на журнальном столике рядом с эскизами.

— О, «Михаил Сомов. Галерея «Модернист», — она прочла вслух с издевательской интонацией. — Какая прелесть. И даже визиточку подарил. Наверняка напечатал за свой счёт в подпольной типографии. Мило.

Она бросила визитку на стол, как будто это была не бумажка, а нечто неприятное на ощупь.

— Марин, я же только о тебе и забочусь! — её тон снова сменился на задушевный, панибратский. Она подошла и обняла Марину за плечи. — Ты моя лучшая, самая добрая девочка. Ты наивная. Ты видишь в людях только хорошее. А такие, как он, этим пользуются. Он почуял твою неуверенность после твоего маленького провальчика на работе и решил подкатить. Потом воспользуется твоими связями в бюро или вообще попросит денег в долг «на развитие галереи». Я же не хочу, чтобы тебя использовали!

Марина слушала её, и её первоначальная злость начала медленно тонуть в тяжёлом, знакомом болоте сомнений. А вдруг Лиля права? Она ведь действительно разбирается в мужчинах. У неё был огромный опыт. Михаил и правда мог быть кем угодно. Его галантность, его внимательность — маской. А её собственная радость от встречи с ним — просто наивной глупостью обиженной на себя женщины.

— Он… он был со мной очень уважителен, — слабо попыталась она защититься.

— Ещё бы! — Лиля закатила глаза. — Он же охотится! Конечно, он будет уважителен. Пока не получит то, что хочет. Поверь мне, родная, я спасаю тебя от большой ошибки. Ты не для его мира. Ты для чего-то большего. Для кого-то большего.

Она отпустила Марину и снова устроилась на диване, теперь с видом эксперта, вынесшего окончательный вердикт.

— Ладно, с этим разобрались. Теперь к главному! — её глаза снова засверкали. — Мой план по возвращению Сергея сработал! Он написал мне! Он ползает на коленях и умоляет вернуться!

Лиля с восторгом принялась описывать каждый шаг своей «гениальной стратегии», заключавшейся в том, чтобы выложить в соцсетях фотографии с другими мужчинами и намекнуть на новую бурную романтическую жизнь. Марина слушала вполуха, кивая в нужных местах. Её мысли были там, на столе, где лежала скомканная визитка.

Когда Лиля, наконец, ушла, окрылённая своей победой, в квартире повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Марина подошла к столу и взяла в руки визитку. Бумага была чуть помята. Она попыталась разгладить её пальцами, но маленькая морщинка так и осталась.

Она посмотрела на свои эскизы. Все смелые линии, все интересные решения теперь казались ей глупыми, дилетантскими, недостойными внимания такого «стильного» и «серьёзного» галериста. Слова Лили, как ядовитые иголки, впились в самое сердце её уверенности.

«Он тебе не пара».

«Ты заслуживаешь большего».

«Он беден как церковная мышь».

«Он пользуется твоей неуверенностью».

Марина медленно подошла к туалетному столику. Рядом с дорогой брошью-сапфиром лежал её телефон. Она взяла его и открыла чат с Михаилом. Их переписка ограничивалась парой вежливых сообщений по поводу её визита. Он написал, что было приятно встретиться. Она поблагодарила.

Она хотела написать ему что-то. Может быть, спросить о той самой лекции. Или просто послать нейтральное «добрый вечер». Но пальцы замерли над экраном.

А что, если Лиля права? Что, если он действительно подумает, что она навязывается? Что она — наивная простушка, которая приняла вежливость за интерес? Что её скромные эскизы вызовут у него лишь снисходительную улыбку?

Стыд. Жгучий, пронзительный стыд охватил её. Стыд за свои мысли, за свои надежды, за тот миг глупого счастья, который она испытала в галерее.

Она отложила телефон. Потом взяла визитку, посмотрела на неё ещё мгновение и аккуратно, стараясь не мять ещё сильнее, положила её не в сумку, а в ящик туалетного столика, под стопку салфеток. С глаз долой.

Потом она подошла к столу с эскизами, собрала их в аккуратную стопку и тоже убрала в папку. Задвинула её на дальнюю полку.

В комнате стало чисто и пусто. Не осталось ни намёка на тот короткий миг вдохновения и лёгкости. Осталась только знакомая, уютная, серая реальность, в которой она была просто Мариной, тихой подругой блистательной Лили, которая «заботилась о ней и оберегала от ошибок».

Она подошла к окну и посмотрела на вечерний город. Огни рекламных вывесок казались такими далёкими и чужими. Где-то там был он. Галерея «Модернист». Спокойный взгляд. Тёплые морщинки у глаз.

Марина отвернулась от окна. Ей вдруг стало очень холодно. Она ощутила пустоту не снаружи, а внутри. Как будто что-то важное, едва успевшее родиться, было аккуратно, мастерски и безжалостно вырезано тонким, отточенным скальпелем.

И самое ужасное было в том, что скальпель этот держала она сама. А Лиля лишь мягко направляла её руку, шепча на ухо заботливым, ядовитым шёпотом: «Я же только о тебе и забочусь, родная. Я же только тебя и люблю».

Глава 6: Игра на публику

Воздух в шоуруме был густым и сладким, как сироп. В нём смешались запахи дорогой кожи, полированного дерева, цветочных композиций в напольных вазах и изысканного парфюма гостей. Мягкий, обволакивающий джаз тек из скрытых колонок, сливаясь с приглушённым гулом голосов. Свет софитов падал под идеальными углами, выхватывая из полумрака бархатные диваны, глянцевые поверхности столов и сияние хрусталя на подносах официантов.