Бесплатный фрагмент - То, что ждало в темноте

Пролог

«Каждый раз, когда мы пытаемся спрятать свою боль и страхи глубоко внутри,

они находят путь, чтобы вернуться, — даже если это путь через наши сны».

Гаррет Феллгейт снова видел этот сон. Он стоял перед старым заброшенным домом, окна которого были покрыты грязью и пылью, а двери казались закрытыми навсегда. Ночная мгла окутывала всё вокруг, словно густой туман, скрывающий от глаз нечто зловещее. Лишь слабый лунный свет пробивался на покосившееся крыльцо, подчёркивая его заброшенность и запустение. Казалось, дом был проклят и отвергнут временем, а его стены таили в себе древнюю тайну, которую никто не должен был раскрыть.

Он шагнул вперёд, и холодный ветер прошёлся по его коже, как ледяное прикосновение прошлого, которое вновь воскресло. Этот ветер казался живым — в его порывах слышались шепоты, напоминающие забытые голоса, затаённые секреты, которых лучше было бы не касаться. Ветер словно звал его, подталкивал вперёд, обещая раскрыть нечто запретное. Старые доски крыльца сдавленно и горестно застонали под его весом, когда он ступил на них, и мурашки пробежали по всему телу. Сжав зубы, он решительно открыл входную дверь и вошёл внутрь.

Дом встретил его зловещим молчанием, пропитанным скрытыми угрозами. Пыльные коридоры тянулись в бесконечность, и ему казалось, что стены дышат, сжимаясь и разжимаясь, словно наблюдая за ним. Пустые комнаты с зияющими дверными проёмами напоминали пасти, готовые поглотить любого, кто осмелится войти. Лунный свет едва пробивался сквозь грязные окна, отбрасывая странные тени на стены — тени, которые, казалось, жили своей жизнью.

Они двигались, издеваясь над его восприятием, то подходя ближе, то исчезая в темноте, то обвиваясь вокруг его ног. Блёклый лунный свет, пробивающийся через щели досок, создавал иллюзию, будто кто-то мелькает в углах его зрения. Сердце Гаррета сжималось от тревоги, ощущая приближение неотвратимого. Он чувствовал, что дом ждал его возвращения, словно голодный хищник, готовый наброситься на свою добычу.

Воздух в доме становился всё более тяжелым и густым, словно пропитанным страданием и забвением. Ему чудилось, что каждая частица воздуха несла в себе шёпоты прошлого, предупреждения, которые не удалось услышать вовремя. Каждое движение сопровождалось скрипом пола, звук которого разносился по всему дому, как зловещее предостережение. Казалось, сам дом пытался остановить Гаррета, удержать его от дальнейших шагов. Паутина, свисавшая с потолка, цеплялась за него, а пыль, поднимавшаяся в воздух, пыталась задушить, проникая в лёгкие и вызывая приступы кашля. Было ощущение, что само пространство вокруг сжималось, не желая пропускать его.

Вдруг он заметил дверь в конце коридора. Она выделялась своим зловещим видом, маня его к себе. Поверхность двери была покрыта тёмными рытвинами, похожими на следы когтей, словно кто-то отчаянно пытался прорваться через неё. Тревога в груди нарастала, предвещая что-то ужасное. Его рука нерешительно коснулась ледяной дверной ручки — и холод пронзил пальцы, вытягивая тепло и заставляя сердце колотиться быстрее. Его удары отдавались эхом в ушах, заглушая все остальные звуки. Страх и странное любопытство переплелись, вынуждая его повернуть ручку. Дверь медленно со скрежетом начала открываться, сопротивляясь, как будто скрывая нечто, что не должно было быть обнаружено им.

И в этот момент он услышал шепот. Сначала едва уловимый, словно доносящийся издалека, затем он стал звучать ближе и громче, заполняя пространство вокруг. Это был многоголосый шепот, полный страха, отчаяния и гнева. Голоса накладывались друг на друга, каждый пытался перекричать остальные, создавая хаос и невыносимое давление, от которого закружилась голова. Холодный пот стекал по спине, и он понял, что должен узнать правду, что-то увидеть, даже если это стоило бы ему потери разума. Но увидеть то, что было за дверью, ему не удалось, так как он проснулся. Непроизвольная дрожь сотрясала его тело, зубы стучали. Гаррет сжал их до скрипа, чувствуя, что дом пытается донести до него нечто важное, нечто, что он не должен игнорировать.

Он попытался не придавать значения этому сну, но каждую ночь он возвращался, настойчиво стучась в его подсознание и заставляя просыпаться в холодном поту. Иногда Гаррет слышал свой собственный детский смех, доносящийся издалека, иногда шаги, будто кто-то ходил рядом. С каждым разом сны становились всё более насыщенными и реальными, превращаясь в полноценные видения, и каждое пробуждение приносило с собой нарастающее чувство тревоги.

Он всё чётче видел повторяющиеся фрагменты — тяжёлую старую дверь, следы на пыльном полу, непонятные звуки из глубины дома, чей-то стон… Иногда ему казалось, что он слышит, как кто-то зовёт его по имени и просит о помощи, или видит расплывчатый силуэт, тянущий к нему руки и умоляющий идти вслед за ним. Он чувствовал запахи из детства — сырости, древесины, дыма от печи… И постепенно границы между сном и реальностью начали стираться.

Гаррет больше не мог понять, где заканчивается видение и начинается его обычная жизнь. Иногда он просыпался, ощущая, что всё ещё находится в коридорах того зловещего дома. Скрип половиц казался настолько реальным, что по утрам он в ужасе оглядывал комнату, пытаясь найти источник звука. С каждым новым днём реальность становилась всё более размытой и, смешиваясь со сном, погружала его в безумие.

Однажды он увидел на своей руке отметину, похожую на след от когтей — точно такую же, как ту, что видел на двери во сне. Она исчезла спустя несколько часов, но оставила в его душе ощущение, что дом каким-то образом проник в его реальность. Во время прогулок ему казалось, что вдалеке мелькает знакомая фигура, прячущаяся в старом доме. Видение исчезало, но страх и чувство, что граница между мирами становится всё тоньше, только усиливались.

Даже в тишине своей квартиры он слышал далёкие шепоты, зовущие его вернуться и восстановить что-то, несправедливо преданное забвению. Он просыпался с дрожью, ощущая могильный холод. Каждое пробуждение приносило ощущение, что он упускает что-то важное, что должно раскрыться, если бы он остался во сне чуть дольше. Тревога и недосказанность вытесняли всё остальное, оставляя Гаррета наедине с его страхами и вопросами.

Со временем сны стали невыносимыми. Гаррет понимал: если он не разберётся в происходящем, то окончательно потеряет способность отличать сон от яви. Он чувствовал, как теряет контроль над своим разумом: день превращался в нечто, где ему не было места, а ночи становились мучением. В каждом сне стены дома тянулись к нему, отчаянно звали его по имени, шептали что-то на ухо, заставляя чувствовать себя на грани безумия.

Однажды, проснувшись, он заметил на запястье красную отметину, напоминающую след от цепи. Он смотрел на неё с ужасом, пока она медленно не исчезла, оставляя ощущение, будто дом пытается поставить на нём свою метку. С каждым днём отметины, связанные с заточением и насилием, становились всё более настоящими. Он чувствовал, что дом проникает в его жизнь, разрушает его реальность.

Гаррет понимал, что, если он не вернётся в прошлое, не откроет ту дверь и не узнает, о какой тайне пытается поведать ему дом, он потеряет самого себя. Страх смешивался с решимостью узнать правду, какой бы страшной она ни оказалась. Он знал, что должен откликнуться на этот зловещий зов, ибо в нём росло стойкое ощущение, что, если он не сделает этого, его жизнь превратится в ад. Зловещий дом из его детства просто не оставил ему другого выбора. Но он почему-то медлил, боясь вернуться в прошлое. И этот панических страх заставлял его мириться с ночными мучениями.

Глава 1. Письмо из прошлого

«Иногда прошлое не отпускает.

Оно ждёт момента, чтобы вернуть тебя туда, где всё началось…».

Гаррет пытался вести нормальную жизнь, стараясь держаться подальше от снов и всего, что могло напомнить ему о прошлом, но всё больше погружался в бездну отчаяния. Сны проникали в его реальную жизнь, стирая границы между ночными видениями и бодрствованием. Он часто ловил себя на том, что слышит шёпот, исходивший от стен собственной квартиры, когда сидел в одиночестве, погруженный в свои мысли.

Иногда ему казалось, что в дверях спальни кто-то стоит или чья-то фигура мелькала в его периферийном зрении, но, когда оборачивался, — там никого не было. На работе, сидя за столом, он однажды ясно увидел перед собой образ старого дома, будто кто-то спроецировал его в виде голограммы. Порой он ощущал на себе прикосновения, как те, что чувствовал во сне, ледяные и чуждые, и в такие моменты его охватывал страх, а сердце начинало бешено колотиться.

Мир вокруг него терял чёткость, словно становясь отражением его ночных кошмаров, а звуки и образы из снов проникали в каждый аспект его реальности, заполняя её тревогой и смутными предчувствиями. Но было нечто даже более пугающее, чем эти сны. Он начал замечать, как реальность и видения смешиваются в его сознании, как тонкие линии между ними постепенно стираются.

Иногда, гуляя в выходные дни по парку, он ловил себя на том, что видит тени, скользящие между деревьями и приближающиеся к нему, те самые, от которых он не мог избавиться в снах, находясь в старом доме. Однажды он остановился у светофора и ясно ощутил, как кто-то невидимый сжал его руку. Гаррет в эту минуту подумал, что это ему просто показалось, но красные следы от чужих пальцев, оставшиеся на запястье, свидетельствовали об обратном.

Звуки, которые он слышал во сне — шёпоты, стонущие голоса, чей-то настойчивый зов — начали вторгаться в его повседневную жизнь, проявляясь в самых неожиданных моментах. Он слышал, как кто-то зовёт его по имени в полной тишине, и, вскакивая, оборачивался. Но поскольку никого в квартире не было, он возвращался на место, убеждаясь, что он находится не во сне.

Сначала он предполагал, что так проявляет себя усталость, но с каждым днём эти явления становились всё более реальными, и Гаррет понял, что его разум начинает предавать его. Окружающий мир стал терял чёткость, словно становясь отражением его ночных кошмаров. Это ощущение безумия и понимание того, что он больше не контролирует свою жизнь, становилось всё сильнее.

На работе со временем все заметили его подавленное состояние. Коллеги пытались подбодрить его, выяснить причину, но Гаррет отвечал отвлеченно. Его мысли постоянно были далеко, в коридорах старого дома, порождая рассеянность, которая вызывала у них недоумение.

Странности, которые преследовали его дома, начали проявляться и на работе. Порой ему казалось, что стены офиса покрывались той же пылью и паутиной, что и в его ночных кошмарах. Он слышал приглушенные голоса, хотя офис был пуст. Однажды, во время совещания, он увидел, как расплывающийся силуэт темной фигуры из старого дома промелькнул перед ним, посмотрев на него с осуждением, и внезапный холод пробрал до костей. Казалось, что заброшенный дом преследует его даже здесь, среди яркого света и людей.

Документы, лежавшие на его столе, вдруг начинали казаться ему старыми, покрытыми жёлтыми пятнами, словно они пролежали в том зловещем доме многие годы. Это чувство нереальности, проникшей в реальность, не покидало его ни на минуту.

Даже привычные разговоры с приятелями стали для него тяжёлым бременем — он не мог поддерживать беседу, не мог сосредоточиться. Всё, что раньше приносило радость, теперь выглядело чужим и бессмысленным.

Каждую ночь Гаррет ложился спать с надеждой, что в этот раз кошмар не вернётся, что он сможет отдохнуть и проснуться свежим и полным сил. Но сны становились всё более реальными, всё более насыщенными, а пробуждение было сродни возвращению из другого мира — мира, который не давал покоя, проникая в явь.

Тревога захватила его разум, наполняя каждый уголок его жизни. Он начал избегать людей, замыкаться в себе. В зеркале он видел уставшее, изможденное лицо и глаза с темными кругами, в которых был лишь страх, непонимание происходящего и обреченность. Казалось, заброшенный дом из его детства проник в его сознание, забрал всю энергию и силы, оставив только пустоту и отчаяние.

Гаррет стал терять вес, истощаясь внешне и внутренне. Он всё чаще замечал, что не помнит, как проводит целые часы — время уходило в пустоту, а он просто сидел и смотрел в одну точку, не имея ни энергии, ни желания что-либо делать. Иногда он слышал голос, говорящий вслух какие-то бессвязные фразы, и лишь спустя несколько мгновений осознавал, что это он сам. Мысли путались, и ему стало трудно фокусироваться даже на простых действиях. Он чувствовал, как всё больше утрачивает контроль над своим разумом, и понимал, что с ним происходит нечто разрушительное и необратимое.

Ситуация неотвратимо ухудшалась. Простейшие задачи на работе уже вызывали у него затруднения, а постоянная усталость делала каждый день нескончаемым. Он забывал важные поручения, терял документы и не мог сосредоточиться даже на самых элементарных вопросах, не мог выносить свет офисных ламп, которые вызывали у него головную боль, а общение коллег друг с другом, превращавшееся в один надоедливый гул, раздражало его до крайности. Письма, отчёты, разговоры — всё это становилось невыносимо трудным, как будто каждый его день был борьбой с непомерной тяжестью, которая давила на его плечи и вытягивала из него последние силы. Начальство начало замечать его постоянные ошибки и странное поведение, и Гаррет понял, что вскоре потеряет работу.

Но, как ни странно, это не огорчило его. Наверное, потому, что жизнь для него утратила смысл, став лишь чередой бессонных ночей и бесконечного внутреннего напряжения. Он чувствовал, как медленно теряет себя за пределом реальности, и это пугало его ещё больше, чем ночные кошмары.

Его жизнь превратилась в серую рутину — без сюрпризов, эмоций и лишних воспоминаний, а безрадостные, тягостные будни стали похожи один на другой: он просыпался от тревожного сигнала будильника, делал себе крепкий кофе и сидел в тишине на кухне, пытаясь поладить с непроснувшимися мыслями, которые все еще оставались там, во сне. На столе перед ним стояла старая с небольшой выщерблиной керамическая кружка, которой он пользовался уже много лет. Пар от кофе поднимался к потолку, а он смотрел на него, пытаясь сосредоточиться, лишь бы не думать о том, что только что пережил в очередном сновидении.

Затем, не спеша одевшись, выходил на улицу, садился в машину и ехал на работу. В свободное время ходил по одним и тем же улицам, видел одни и те же лица — соседа, выгуливавшего собаку, пожилую женщину, которая постоянно сидела на лавочке и кормила голубей, малышей на детской площадке и их мам, которые собирались в кружок и о чем-то весело рассказывали друг другу, Мейсона Лонга и Уильяма Кейси, игравших в шахматы…

Он замечал, как кто-то из них машет ему рукой, но его ответное движение было таким же вялым, как и всё остальное — его выражение лица, походка, улыбка. Все окружающие его картины, казалось, были лишены естественного цвета и больше не вызывали у него никаких чувств. Он смотрел на мир через мутное стекло внутренней депрессии, каждый звук которого воспринимался приглушённым, а краски — изо дня в день все более тускнеющими.

Гаррет предпочитал обедать в одиночестве, сидя в маленьком кафе неподалёку, где персонал уже привык к его молчаливому присутствию. Официантка, видя его, без лишних слов приносила заказ — чашку чёрного кофе и двойной гамбургер, который Гаррет ел, уставившись в окно, где жизнь кипела, не касаясь его.

После работы он возвращался в свою пустую квартиру, встречавшую его тишиной, от которой ему становилось не по себе. Он медленно разувался, ставил ботинки ровно у порога, как будто это имело какое-то значение, и проходил на кухню, где включал телевизор, который работал почти без звука, создавая видимость чьего-то присутствия.

Даже любимые когда-то фильмы больше не приносили утешения. Гаррет готовил себе на ужин простую еду — макароны, яичницу, сэндвичи, словом, то, что не требовало усилий и времени, а затем ел, глядя в одну точку. Он даже не задумывался о вкусе еды, воспринимая ее как часть привычки, как жизненную необходимость организма, который нужно поддерживать.

Вечерами он смотрел с балкона на свет чужих окон, наблюдая, как люди общаются, смеются и занимаются своими делами, чувствуя, что находится за невидимой стеклянной стеной, отрезанный от этого мира. Иногда ему казалось, что он видит в толпе знакомые лица, но, приглядевшись, убеждался, что это просто прохожие, чья жизнь никогда не пересекалась с его.

Возвратившись в гостиную, Гаррет садился на диван, брал книгу, но не мог сосредоточиться на чтении. Он переворачивал прочитанные страницы, не помня их содержания, и в конце концов просто откладывал книгу в сторону. Внутри росло ощущение бесполезности этих попыток, поскольку он потерял способность находить радость или даже просто интерес в вещах, которые когда-то приносили ему удовольствие.

У него появилось стойкое ощущение, что он больше не принадлежит этому миру и не способен найти общий язык даже с теми, кто когда-то был ему близок. Его телефон теперь звонил редко, но Гаррету это было абсолютно безразлично, поскольку он не нуждался в разговорах. Тишина стала настолько привычной, что любое отклонение от неё вызывало тревогу.

Да и его отношение к жизни изменилось — всё, что раньше казалось значимым, теперь было лишено смысла. Гаррет не строил планов, не мечтал о будущем. Он жил, поместив себя в кокон, который отгородил его от всего, что было привычным и значимым в недалеком прошлом. Иногда он пытался вспомнить, каким он был раньше: что его вдохновляло, что заставляло улыбаться… Но эти воспоминания казались чужими, происходившими не с ним, а с кем-то другим. И это чувство отчуждения заполняло его всё сильнее, превращая каждый день в однообразное существование, лишённое цели и смысла. Он чувствовал, как пустота и тишина его существования заполняются чем-то тёмным, чем-то, что медленно подбирается всё ближе, заставляя его ощущать неконтролируемый страх даже в самые обычные моменты.

Гаррет замечал, как его руки иногда начинают дрожать без видимой причины, а сердце — биться быстрее при каждом резком звуке, словно его тело знало о чём-то, недоступном разуму. Это чувство не оставляло его ни днём, ни ночью, делая его жизнь бесконечной чередой тревожных ожиданий, от которых он не мог избавиться.

Понимая, что дальше так жить нельзя, Гаррет несколько раз думал о том, чтобы обратиться к психоаналитику, но что-то внутри него неизменно останавливало. К тому же он боялся, что, если расскажет о своих ночных видениях и искаженном восприятии реальности, его примут за безумца и, возможно, даже отправят в психиатрическую лечебницу. Эта мысль пугала больше всего.

Помимо этого, в глубине души он чувствовал, что никакой врач не сможет помочь ему справиться с тем, что происходит с ним и его жизнью. Это было нечто за гранью обычного психического расстройства — что-то древнее и темное, что невозможно объяснить логикой и наукой. Поэтому он продолжал страдать в одиночку, боясь довериться кому-то и оказаться непонятым.

Сны проникали в его жизнь настолько глубоко, что он уже не знал, где заканчивается реальность и начинается наваждение. Он осознавал, что если не разберётся с этим домом, если не вернётся туда и не откроет ту проклятую дверь, он окончательно свихнется. Это чувство, что его жизнь управляется чем-то неведомым, вытесняло все остальные эмоции, оставляя лишь тлеющий в душе ужас.

Гаррет с каждым днем убеждался в том, что должен, наконец, встретиться лицом к лицу с тем, что преследовало его во снах. Он должен узнать, что скрывает этот дом и какие хранит секреты, несмотря на страх, который всегда парализовал его, как только он начинал думать об этом. Депрессия и отчаяние, от которых он уже не мог избавиться, вынуждали его принять решение — вернуться в дом, где всё началось, и разобраться с тем, что держало его на грани безумия.

Тем не менее, Гаррет боялся столкнуться с реальностью тех далеких дней, которые преследовали его образами, связанными с заброшенным домом. Неуверенность в правильности витавшего в его сознании решения и ужас перед неизбежностью правды, которая может открыться ему, заставляли тянуть с поездкой, искать оправдания и оставаться в пределах своей разрушенной реальности, даже если это означало продолжать страдать. Он боялся, что, вернувшись в то злополучное место, он не сможет выбраться из кошмара, ожидавшего его там, — не только в переносном, но и в буквальном смысле.

Однако то, что должно произойти, обязательно произойдет. Таков один из законов судьбы. И в этом Гаррет убедился, когда в один из дней, придя с работы, достал из почтового ящика конверт без обратного адреса. Он выглядел старым, пожелтевшим, будто хранился в тёмном месте годами. Гаррет поднес его к носу и сморщился: бумага пахла застарелой сыростью. Но где-то на краешке сознания он уловил другой запах, показавшийся ему чем-то неуловимо знакомым и пробудившим обрывки воспоминаний, которые вызвали тревогу.

Гаррет долго рассматривал конверт, пытаясь понять, кто мог его прислать. Адрес и его имя были написаны незнакомым почерком, чернила казались полустёртыми, словно письмо долгие годы искало своего адресата и лишь теперь обрело его.

Его пальцы ощутили шероховатость бумаги, и по коже пробежали мурашки — письмо словно несло в себе часть прошлого, которое не стоило ворошить. Когда он наконец решился вскрыть конверт, его сердце билось так громко, что, казалось, звук этого биения заполнил комнату. Внутри находился сложенный вдвое лист,

Он развернул его, и взгляд сразу же упал на первое слово — его собственное имя, написанное небрежно, как будто автор спешил или был слишком взволнован. Слова на бумаге складывались в странные, непонятные фразы, полные намёков:

«Гаррет, я знаю, что ты не хочешь вспоминать прошлое, но тебе придётся. Время пришло, и то, что было скрыто, больше не может оставаться в забытьи. Итан знал больше, чем тебе казалось. Он пытался рассказать тебе, но что-то или кто-то остановил его. Ты должен вспомнить всё. Старый дом, место, где вы когда-то играли. Найди там то, что потерял, и поймёшь, что случилось на самом деле. Твоё прошлое — ключ к тайне, которую ты вытеснил из своей памяти, и, возможно, к твоему будущему».

Эти строки заставили Гаррета ощутить легкое головокружение. «Ты должен вспомнить», — требовала одна из строчек, и Гаррет почувствовал, как в груди пробуждается ледяной страх. Содержание короткого письма было полно загадок. Оно еще обещало раскрыть нечто важное, но не открывая правды. Почерк был неровным, иногда буквы словно сливались друг с другом, как будто рука, что их выводила, дрожала от сильного волнения. Внизу письма стояла подпись — таинственный инициал, который ни о чём не говорил Гаррету.

Он перечитал письмо несколько раз, пытаясь уловить скрытый смысл, но с каждым прочтением ощущение тревоги только нарастало. Слова были полны намёков на события, каким-то образом оставленные им, по всей видимости, в прошлом, о котором по доброй воле старался не вспоминать. И связаны они с Итаном, его другом детства. «Он знал больше, чем тебе казалось», — вспомнил он одну из строк.

Гаррет почувствовал, как от этих слов что-то внутри сжалось. Воспоминания о детстве и о том, что в один из дней Итан непонятно и бесследно исчез, стали всплывать в его сознании, принося с собой тяжесть и чувство утраты, которое он пытался забыть все эти годы после того, как покинул родной дом.

Бумага дрожала в его руке, а он всё смотрел на строчки, расплывавшиеся у него перед глазами, стараясь понять, зачем это письмо пришло именно сейчас и что от него хотят? Но главное — кто? Вопросы впились в его сознание, словно колючки, вызывая беспокойство и напряжение, от которых он не мог избавиться, а письмо, игнорируя его состояние, настойчиво тянуло в прошлое.

Гаррет закрыл глаза и на мгновение позволил воспоминаниям нахлынуть, словно поток, уносящий его в те беззаботные дни, когда их главными приключениями были исследования потерявшегося во времени старого дома, хранившего в себе загадочное прошлое.

Этот дом на холме, находившемся на окраине небольшого городка Криксайд, когда-то принадлежал предкам Итана, но в нем уже давно никто не жил. Обветшалые стены, потрескавшаяся штукатурка, заколоченные досками окна, покосившиеся двери и скрипевшие полы, на которых валялись обломки мебели, осколки стекла и обрывки пожелтевших бумаг, делали его атмосферу одновременно завораживающей и пугающей.

Этот заброшенный дом, привлекая своими скрытыми тайнами, стал местом для их игр. Он давал им простор для воображения, предоставлял чувство свободы и риска, вселял в их души нечто необъяснимое и манящее. К тому же здесь можно было бросить вызов своим страхам.

С каждым шагом по его темным и узким коридорам их сердца начинали биться быстрее, и в эти мгновения они чувствовали себя настоящими героями, готовыми столкнуться с любыми угрозами и призраками, которые могли скрываться за их углами. Словом, дом был для них местом, где можно было испытать себя и определить свой предел смелости.

Иногда, когда он и Итан приближались к дому в сумерках, ему казалось, что из широких щелей досок, которыми были заколочены окна, за ними кто-то наблюдает, невидимый и опасный. Крыша, местами покрывшаяся мхом, вросшие в землю садовые качели во дворе, которые скрипели при малейшем порыве ветра, перекосившееся крыльцо с провалившимися досками, в проеме которых, как ему чудилось, затаилось зло, — всё нагнетало страх.

Внутри дом был пропитан запахом затхлости, пыли и грибка, который поразил побеленные стены своими грязно-серыми наростами. Полусгнившая лестница, ведущая на второй этаж, длинные коридоры с дверями на сломанных ржавых петлях, обвалившаяся на потолке штукатурка придавали дому мистическую ауру. Поэтому для него и Итана дом был полон загадок и приключений. Пробираясь в него, они представляли, что дом населён привидениями прошлого, и придумывали разные истории о тех, кто здесь когда-то жил.

Они были неразлучны, будто братья, всегда поддерживающие друг друга и готовые делиться всем, в том числе и самым сокровенным. Итан был смелым и решительным мальчишкой, который, казалось, не знал страха, поэтому первым бросался навстречу любым вызовам. Его азарт был таким заразительным, что даже самые пугающие моменты превращались в захватывающее приключение. Уверенность и широкая улыбка бесстрашного и отзывчивого друга всегда давали ему уверенность, что они смогут справиться с любыми трудностями.

Гаррет, словно наяву, увидел блестящие глаза Итана и, погрузившись в глубины прошлого, услышал его искренний смех. Казалось, он никогда не знал, что такое уныние. Его друг был тем мальчишкой, который первым бросается в воду, залезает на самую высокую ветку и смеётся от всей души, если срывается вниз и пачкается в пыли.

— Ты не понимаешь, Гарри, — говорил Итан, размахивая руками, когда они в один из дней сидели на склоне высокого холма и смотрели, как медленно солнце опускается за лес, — главное, не думай, что что-то может произойти, и тогда ничего не произойдет. Понимаешь?

Тогда он просто покивал головой, усмехаясь, поскольку знал, что рядом с Итаном действительно возможно всё. Лёгкость, с которой тот смотрел на мир, вдохновляла и его. Казалось, эта смелость могла справиться с любой угрозой, даже с той, что пряталась в том заброшенном доме.

Гаррет вновь погрузился в прошлое, и память вернула его в один из вечеров, когда они поздно возвращались домой, проходя мимо пугающего его дома. Густые сумерки уже окутали дом и окружавшие его деревья, отчего он выглядел более зловещим, чем обычно.

Они остановились возле распахнутой входной двери, заглядывая в темноту коридора, стены которого, казалось, шепчутся друг с другом. От него исходило нечто, полное угрожающего предчувствия.

Он, помнится, тогда остановился у порога, не решаясь войти, но Итан, не дрогнув, двинулся вперед и махнул ему рукой:

— Ты чего встал? Это же просто заброшенный дом! — прошептал друг и, схватив его за руку, потащил за собой. — Пошли, я буду рядом.

Гаррет до сих пор помнил, как тогда после этих слов рассеялся его страх, и он, не дрейфя, шагнул вслед за Итаном. Когда темень показалась им особенно пугающей, Итан сжал его руку, вселяя уверенность, и начал беспечно о чем-то болтать, отчего мрачный коридор вдруг стал не таким зловещим.

— Ты меня всегда выручишь, если вдруг, ну, знаешь… если вдруг мне станет страшно? — как-то спросил он, обратившись к другу.

— А то! Конечно, выручу. Я же Итан, — ответил тот, ухмыляясь. — Даже если вокруг будет темно и страшно, я не брошу тебя.

Эти слова звучали в ушах Гаррета, как будто друг, не взирая на прошедшие годы, произносил их из далекого детства прямо сейчас.

— А что, если дом полон опасных загадок? — самопроизвольно возник в сознании Гаррета давно забытый разговор.

— Конечно, я уверен, что так и есть, — кивнул Итан, и глаза его загорелись от нетерпения и любопытства. — Ты ведь и сам чувствуешь, Гарри, что этот дом не просто забытая всеми старая развалина. Он хочет, чтобы мы узнали его секреты. Может, это просто преданные забвению истории, или вещи, спрятанные от чужих глаз, или что-то ужасное, о чем никто не должен знать… Словом, я чувствую, что старый дом полон тайн, которые мы должны раскрыть.

— Но иногда мне кажется, что он не хочет, чтобы мы в него возвращались, — возразил он тогда другу, слегка поежившись. — В нём есть что-то… зловещее.

— Так и должно быть, Гарри! — рассмеялся ему в ответ Итан. — Именно в этом вся суть. Страх делает всё намного интереснее. Если бы не было страшно, то этот дом не вызывал бы у нас никакого интереса. Эти стены, которые словно готовы раздавить нас, тени на них, кажущиеся живыми и злобными, пугающий скрип ржавых петель на дверях, жалобные завывания ветра в щелях досок на окнах — это всё часть игры, а мы с тобой — герои настоящей книги об опасных приключениях.

— А если вдруг то, что хранит в себе этот дом, окажется не просто игрой?

Гаррет улыбнулся про себя, вспомнив, как пристально тогда смотрел на друга, пытаясь понять, действительно ли он не боится или просто притворяется.

— Не бойся, Гарри. Мы со всем справимся, как всегда, — серьёзно ответил Итан, а затем снисходительно улыбнулся. — Ведь я никогда тебя не подведу и в любой миг приду на помощь.

В эту минуту Гаррет, сидя в тишине своей гостиной, вдруг подумал о том, насколько сильно он зависел в те годы от Итана. Наверное, потому, что друг всегда помогал ему справляться с внутренними страхами и тревогами, давал силы быть смелее и открывал дверь в неизвестность, в которую он никогда бы сам по доброй воле не решился войти. Иногда эта зависимость пугала его, но мысль о том, что однажды он останется без этой поддержки, была просто невыносимой. Лишь сейчас Гаррет понял, что его врожденная неуверенность была сродни невидимой цепи, не позволявшей ему хотя бы немного быть похожим на смелого, уверенного в себе и решительного Итана. Но в те далекие времена только рядом с другом он ощущал, что мог хотя бы частично освободиться от неё, поэтому, наверное, и заводил с ним разговоры, чтобы найти ответы на мучившие его вопросы.

— Каково это — быть настолько уверенным в себе, что тебе не страшно? — спрашивал он у Итана.

Тот, услышав его вопрос, чуть нахмурился, затем после недолгого раздумья понимающе усмехнулся.

— Знаешь, Гарри, иногда мне тоже бывает страшно. Но я просто не даю этому страху взять верх над собой, — признался друг, глядя на него. — Я думаю, что страх — это то, что мы порождаем в себе сами. Вот я игнорирую его и иду вперед, не оглядываясь на то, что меня пугает, — и страх, как поверженный враг, убегает. Ты тоже можешь так поступать, Гарри. И уже не раз доказывал это.

Эти слова тогда прозвучали для него как откровение, как ключ к разгадке его собственных страхов, но… все же решил уточнить, стараясь скрыть своё беспокойство:

— Ты и правду не боишься этого дома?

— А чего его бояться? — улыбнулся Итан, продолжая идти вперёд. — Это просто строение, Гарри. Стены, крыша, немного тёмных углов. Всё, что делает его страшным, только у нас в голове.

— Но что, если не только у нас в голове? — сглотнув от внутреннего напряжения, спросил он тогда, не в силах побороть тревожность, охватившую его. — Иногда мне кажется, что дом живёт своей жизнью.

— И что из этого? Пусть себе живёт, — отмахнулся Итан спокойно. — Если этот дом живой, значит, он нас знает и принимает, раз позволяет, чтобы мы играли в нем.

— У тебя все так просто, — тяжело вздохнув, ответил он Итану, осмысливая услышанное. — Мне бы такую уверенность.

— Она у тебя есть, Гарри. Ты просто ещё не знаешь этого, — ответил тот, подмигнув. — Главное — идти вперёд, не оглядываясь. Страх — что-то наподобие тени: если на неё не смотришь, то кажется, что ее и вовсе нет.

Итан улыбнулся, разгоняя беспокойные мысли друга. Его улыбка, которую до сих пор помнил Гаррет, была как свет, пробивающийся сквозь тьму, и ему стало немного легче. Хотя, если быть до конца честным перед самим собой, в глубине души все же оставалось ощущение, что дом испытывает их на прочность.

— Ну что войдем? — спросил Итан, кивнув на открытую входную дверь дома, погруженного в темень, которую он, Гаррет, воспринимал как открытую пасть хищника, готового сомкнуть свои челюсти, лишь только они переступят ее порог.

Он колебался, оцепенев и не в состоянии сделать ни одного шага, но тепло руки Итана, крепко взявшего его за руку, и решительный взгляд друга придали ему смелости. С каждым шагом по скрипучему полу его сердце билось всё чаще и сильнее, а тени в углах, казалось, становились всё более плотными и подвижными. Он обостренно чувствовал запах старого дерева и пыли и, сжимаясь от страха, слышал шаги тех, кто жил здесь раньше, их голоса и недовольные шёпоты, исходившие от стен.

Итан же насвистывал какую-то мелодию, всем своим видом подчеркивая, что ничего не боится. Этот тихий свист действовал и на него самого, помогая не думать о холоде, медленно пробирающемся в его сердце. Без друга он чувствовал бы себя потерянным в этом мрачном лабиринте коридоров и комнат, жутких в своем запустении, и только присутствие Итана помогало ему справляться с внутренними страхами.

Гаррет с высоты своего возраста прекрасно понимал, что в те годы он не смог бы сделать в этих коридорах и комнатах ни одного шага сам, но рядом с другом страх удивительным образом растворялся, как дым, уступая место чувству уверенности, что вместе они смогут справиться с любыми тёмными силами, скрывающимися в этом доме, полном плохих предчувствий.

— Ничего не бойся, Гарри, когда я рядом…

В этих словах, звучавших сейчас, словно наяву, заключались настоящая дружба и поддержка Итана. И прослеживались они во всем: от зимних походов к замёрзшему озеру до ночных историй, рассказанных шёпотом.

Гаррет понимал, что без Итана его детство было бы совсем другим. С позиции приобретенного жизненного опыта он нашел в себе силу воли признать, что смелость Итана объяснялась не отсутствием страха, а способностью решительно идти вперёд, не обращая на него внимания. Может быть, и он, Гаррет, тоже мог бы однажды сделать шаг самостоятельно, без поддержки. Но пока рядом был Итан, ему не нужно было быть героем. Ему достаточно было быть тем, кем он был, и знать, что его друг всегда рядом, что вместе они могут преодолеть любую тьму. Осознание этого приносило одновременно утешение и тревогу, но он крепко держался за эту веру, словно за якорь в бушующем море. И пустота, которую он в настоящий момент ощущал, была не просто утратой друга, а утратой части самого себя.

То тёплое летнее утро, которое разделило его жизнь на «до» и «после», Гаррет помнил очень четко, словно и не было двадцати пяти лет. Солнце уже поднялось достаточно высоко, озаряя всё вокруг мягким золотым светом, когда он направился по знакомой тропинке к дому Итана, наслаждаясь свежестью раннего дня и запахом цветов, который витал в воздухе.

Они снова собирались пойти к старому дому, чтобы попытаться отыскать что-то новое, что раньше оставалось для них незамеченным. Гаррет улыбался, представляя, как они с Итаном будут придумывать разные страшные истории, связанные с этим таинственным местом. Он не чувствовал никакой тревоги, лишь предвкушение хорошего дня и радость от встречи с другом.

На пороге его встретила встревоженная София Уилсон. Её глаза были покрасневшими, лицо бледным, а руки слегка дрожали. Казалось, что мать Итана не спала этой ночью, её взгляд был рассеянным. Она попыталась выдавить слабую улыбку, но её губы только дрогнули, не справившись с эмоциями.

— Гарри, Итан пропал, — сказала она исказившимся от переживаний голосом. — Ты сегодня утром с ним не встречался?

— Что? — Гаррет почувствовал, как земля уходит из-под ног. — Нет… Я только что пришел. Вчера мы с ним расстались возле парка, и он пошёл домой. Больше я его не видел.

— Вчера…, — задумчиво повторила миссис София, а потом посмотрела на него недоверчивым взглядом.

— Ты ничего не скрываешь? Итана ничего не тревожило?

— Нет, я ничего такого не заметил, — тихо произнес он, глядя на носки своих кроссовок.

— Ты уверен, что Итан был в порядке? — настойчиво вопрошала она, хватаясь за любую возможность понять, что произошло. — Он не говорил тебе ничего странного? Ничего, что бы его беспокоило?

— Да нет же, — возразил он, пытаясь воедино собрать испуганно разбежавшиеся мысли. — Итан был в полном порядке. Мы говорили о старом доме, шутили, смеялись… Словом, ничего необычного. Просто привычно болтали.

Мать Итана покачала головой, слёзы снова наполнили её глаза.

— Вот и у нас в доме вчера вечером всё было как обычно, — начала она, пытаясь унять дрожь в голосе. — Мы ужинали всей семьёй. Итан был в хорошем настроении, даже съел почти две порции ужина. Ничто не предвещало, что что-то может случиться. И мое материнское сердце тоже не почувствовало беды. После ужина он пошёл к себе в комнату, сказав, что устал и собирается лечь в постель. Когда я заглянула к нему ночью, он спал, повернувшись лицом к стене и укрывшись с головой простыней. Но утром, когда я зашла, чтобы разбудить его на завтрак, Итана уже в комнате не было. Окно было открыто, но никаких признаков того, что он ушел через него. Просто исчез… без следа.

— А почему вы решили, что Итан не воспользовался окном? — поинтересовался он.

— Если бы сын выпрыгнул из окна, цветы на клумбе были бы примяты или сломаны, но ничего такого ни я, ни полицейский не заметили.

Гаррет, вспомнив этот разговор, почувствовал, как холод разлился по его телу, проникая в каждую клеточку. Ноги стали ватными. Он вновь мысленно проанализировал мельчайшие детали вечера накануне исчезновения Итана, но всё казалось обычным. Они смеялись, обсуждали планы на оставшиеся каникулы, и ничто не указывало на то, что это будет их последняя встреча. Гаррет закрыл глаза, вспоминая, как Итан, широко улыбаясь, махнул ему на прощание рукой, как он смотрел вслед другу, завидуя его уверенной походке. В тот момент, не испытывая ни малейшей тревоги, он не заметил никаких признаков того, что Итан собирался куда-то уйти. Навсегда. А ведь он обещал ему, что всегда будет рядом… От этой мысли горечь разлилась по сердцу, заставив его сжаться.

Гаррет погрузился в те далекие минуты, пытаясь с позиции приобретенного жизненного опыта определить, не было ли в его улыбке чего-то скрытого? Не был ли его голос напряжённым? Не скрывал ли Итан какую-то тайну в прощальном взгляде?

Он почувствовал, как эти вопросы грызли его изнутри, оставляя ощущение, будто он упустил нечто важное, что теперь навсегда утрачено. Перед глазами всплыли моменты, когда Итан смотрел в сторону, пытаясь что-то скрыть от него, но в тот последний вечер он ничего подобного в его поведении не заметил. А может, просто не обратил внимания? Появившееся сомнение усилило тревожность воспоминаний.

Гаррет знал Итана слишком хорошо, чтобы поверить в то, что он исчез вот так, без причины. Внутри всё кричало, что она должна быть, но ни одна зацепка не приходила в голову.

Он закрыл лицо руками и, словно наяву, услышал всхлипы миссис Софии, которая умоляла его:

— Гарри, если ты вспомнишь что-то… что угодно, пожалуйста, скажи нам, — она посмотрела на него с надеждой. — Может, что-то, о чём он говорил… или что делал… Полицейские уже здесь, они пытаются понять, что случилось. Но…

Он взглянул на мать Итана, её глаза были полны слёз и отчаяния. Он хотел что-то сказать, найти слова утешения, но не мог. Каждое слово застревало в горле, превращаясь в ком, который невозможно проглотить. Он чувствовал, что его беспомощность зеркально отражает её боль, и это только усиливало его внутренний кризис. Весь этот хаос эмоций и страха за Итана сплёлся в один тяжёлый клубок, который давил на его грудь.

Мать Итана, сдерживая рыдания, жестом пригласила его войти в дом. Внутри царила напряжённая атмосфера — полицейские ходили по комнатам, осматривая каждый уголок, спрашивали членов семьи о том, что могло произойти. Он чувствовал себя скованно среди этих людей в форме, но понимал, что должен быть здесь, должен попытаться помочь найти друга.

Один из полицейских подошёл к нему. Это был высокий мужчина с серьёзным лицом, его глаза выражали усталость, но в то же время сочувствие.

— Ты, наверное, Гаррет Феллгейт, друг Итана? — спросил он мягким голосом.

— Да, сэр, — кивнул он, пытаясь говорить уверенно, хотя его голос слегка дрожал.

Полицейский сделал шаг ближе, глядя прямо ему в глаза.

— Мы знаем, что вчера весь день ты и Итан провели вместе. Можешь рассказать о нём? Может, ты заметил что-то странное, что-то, что могло бы помочь понять, где он?

Гаррет вспомнил, что говорил полицейскому, но в его рассказе не было ничего, что помогло бы определить, что случилось с Итаном. Тот слушал внимательно, иногда кивая, иногда задавая вопросы:

— А старый дом, о котором ты упомянул, — это место, куда вы часто ходили? Мог ли он направиться туда один?

В ответ он тогда уверенно покачал головой.

— Мы всегда ходили туда вместе… Итан никогда не бывал в доме один. Но… — он в ту минуту замялся, а потом решил, что нужно быть честным до конца. — Итан в последнее время несколько раз сказал, что чувствует, будто в доме есть что-то важное, что ждёт нас. Но я, воспринимал его слова как игру, поэтому не думал, что он говорил об этом всерьёз.

Полицейский нахмурился, записывая что-то в свой блокнот.

— Это может быть важно, Гаррет. Мы проверим место, о котором ты рассказал. А если вспомнишь что-то ещё, обязательно скажи нам. Любая мелочь может помочь в поисках твоего друга.

От этих ярких воспоминаний Гаррет почувствовал, как внутри него разрастается чувство беспомощности, будто он находится в водовороте, который затягивает его всё глубже, а он не мог воспрепятствовать этому. Как его лучший друг мог исчезнуть так просто? Как можно объяснить невероятное, когда всё в их жизни тогда казалось таким обыденным?

Он ощутил, как мир вокруг него начал терять чёткость, будто реальность расплывалась, оставляя его в одиночестве среди зыбкого тумана. Его сердце, сжимаясь, казалось, вытягивало из души последние нити надежды. Чувство вины нарастало с каждой секундой, отметая все попытки найти логическое объяснение случившемуся. Он должен был быть рядом, должен был защитить Итана, но не сделал этого. Эти мысли прокручивались в его голове, как заезженная пластинка, не давая облегченно вздохнуть.

И всё же, несмотря на страх и отчаяние, в Гаррете просыпалось ощущение, что он не может просто так оставить всё как есть. В эту минуту он понял, что должен сделать всё возможное, чтобы выяснить, что случилось с Итаном, даже если для этого ему придётся вернуться в таинственный дом, где, возможно, и скрывается разгадка его исчезновения. Недаром же в последние месяцы он пытается ему о чём-то сказать. Он настойчиво требует его возвращения и проигнорировать этот зов Гаррет не мог, так как чувствовал, что только там сможет найти или освобождение, или окончательно впасть в безумие.

И вдруг в памяти ярко всплыл давний разговор с Итаном:

— Ты веришь в то, что некоторые вещи можно исправить, даже если кажется, что уже поздно? — спросил тогда друг, неожиданно серьёзно посмотрев на него.

Гаррет тогда лишь пожал плечами:

— Зачем исправлять то, что уже прошло? Проще забыть.

Итан только усмехнулся в ответ, но в его глазах мелькнуло что-то странное, чего Гаррет тогда не понял. Теперь же он не сомневался в том, что друг, по всей видимости, искал у него поддержки или понимания, а он просто отмахнулся.

Но теперь Гаррет точно знал, что должен во всём разобраться, даже если результаты окажутся пугающими. Эта решимость, смешанная с чувством вины, стала для него некой искрой — чем-то, что наполнило его душу смыслом, несмотря на психическую тьму, в которой он пребывал сейчас. Он чувствовал, что теперь это его долг — найти ответы на все вопросы, каким бы страшным не оказался путь к правде. И он пройдет его в память о своем единственном друге. Час истины наступил.

Глава 2

«Тот, кто боится своих воспоминаний,

не сможет избежать встречи с ними».

Гаррет пришел на работу чуть раньше обычного, уставший об бессонницы. Под утро он немного задремал, но старый дом не отпускал его до самого пробуждения. Он стал наваждением, от которого невозможно было избавиться.

По дороге он старался не думать о постоянно возвращающихся ночных видениях, пытаясь переключиться на мысли, связанные с его проектом, который ему необходимо закончить максимум через два дня. Он и так нарушил все допустимые сроки, и неприятности уже ждали его на пороге, грозя увольнением.

Поднявшись по ступенькам, он зашел в офис и сразу направился к своему столу. Все вокруг было привычным: запах утреннего кофе, негромкий шелест бумаги, звук принтера, приглушенные разговоры…

Он включил компьютер и занес было руку над клавиатурой, когда кто-то подошел к его столу.

— Гаррет Феллгейт? — раздался тихий голос.

Гаррет замер, не сразу подняв глаза. Что-то в этом голосе заставило его насторожиться: как будто в нем прозвучало что-то неправильное. Да и тон, каким был задан вопрос, заставил что-то в душе его сжаться. Он медленно повернулся и взглянул на мужчину, смотревшего на него с едва заметной полуулыбкой, как у человека, который что-то знает, но не спешит это сказать.

Гаррет замер, молча разглядывая высокого худощавого мужчину в темном плаще с лицом, на котором странно смешались насмешка и явное напряжение. Густые пряди волос спадали на лоб, а во взгляде пристальных глаз прятался какой-то мрачный блеск. Этот взгляд Гаррет узнал бы где угодно — перед ним стоял Саймон Вейл, его старый школьный товарищ, тот самый, который настойчиво пытался подружиться с Итаном в последние дни перед его исчезновением. За годы, прошедшие с того времени, он забыл о его существовании, а теперь Вейл появился из ниоткуда, стоял здесь, возле его стола, и не сводил с него испытывающих глаз.

Гаррет открыл рот, чтобы что-то сказать, но Саймон его опередил:

— Давненько не виделись, да? — мягко произнес он, делая шаг поближе, но в этой мягкости скрывалось что-то неприятное и настораживающее. — Ты, должно быть, удивлен… Уверен, даже не сразу вспомнил меня, но… я был в городе и подумал, что тебе стоит узнать кое-что. О прошлом.

Саймон скользнул взглядом по офису и, кивнув на дверь, добавил:

— Наедине.

Сказано все было, на первый взгляд, небрежно, но в словах звучало нечто настойчивое, почти требовательное. Гаррет почувствовал, как внутри что-то сжалось, но он заставил себя кивнуть. Прошлое. Напоминание о нём прозвучало резко, как приказ.

Вейл заметил его замешательство и еле заметно усмехнулся.

— Надеюсь, ты не забыл Итана? — спросил он, не сводя с него глаз.

— Итан… — повторил Гаррет имя друга, и от волнения голос его прервался. Озвученное, оно словно острое лезвие полосонуло по замершему от удивления сознанию.

— Что ты хочешь сказать, вспомнив о нем? — враждебно спросил он, недовольно посмотрев на незваного гостя.

— Ты ведь никогда не забывал про Итана, не так ли? — не требуя ответа, сказал тот, и в его глазах блеснула странная смесь боли и презрения.

Гаррет сглотнул, чувствуя, как его всего окатило холодом. Имя Итана повисло в воздухе, как незримая тень, оживляя воспоминания, которые он предпочел бы забыть.

— Зачем ты здесь, Саймон? — поинтересовался он, пытаясь вложить в голос твёрдость духа, которую на самом деле не испытывал.

Вейл, не отрывая взгляда, оперся руками на край стола, затем наклонился вперед так, что их лица оказались почти на одном уровне. Его глаза горели странным блеском, как у человека, который знает что-то такое, что может взорвать его жизнь, не оставив в ней камня на камне.

— Есть вещи, Гарри, которые трудно объяснить, — произнес он, понизив голос, чтобы никто из присутствующих в офисе не услышал его. — Помнишь тот дом? Как бы ты не вытеснял его из памяти, он все равно нашел тебя во сне и продолжает звать. Всё это время. И не оставит тебя в покое. Никогда.

Гаррет заметил, как пальцы Саймона невольно сжались в кулак, словно от воспоминаний, которые с трудом сдерживал, и вдруг понял, что он не просто говорит о прошлом, а как бы намекает, что что-то изменилось здесь и сейчас.

— К чему ты клонишь, Вейл? Хочешь сказать, что дом как-то связан с тем, что случилось с Итаном? — от волнения Гаррет даже не узнал собственного голоса, настолько он показался ему чужим.

Саймон склонил голову набок, и в его глазах мелькнуло что-то непредсказуемое.

— Всё это связано. Не только с Итаном, Гаррет. С тобой тоже. Ты не задумывался, почему эти сны начали появляться сейчас? Почему дом преследует тебя, ждёт, когда ты откроешь ту самую таинственную дверь?

Гаррет почувствовал, как внутри него растет паника, но Саймон продолжил, не щадя его:

— Тот дом… он зовёт тебя, Гарри. Если ты не вернешься туда, он найдет способ сам вернуться в твою жизнь. И этот раз будет последним.

Саймон наклонился ближе, и в пространстве между ними возникло какое-то ощущение еле заметного движения, будто тени, живущие в заброшенном доме и сопровождающие Вейла, притаились в ожидании.

— Ты ведь никогда не забывал про Итана, не так ли? Я знаю, ты думаешь, что всё осталось в прошлом, что кошмары, которые преследуют тебя во сне, — просто отголоски давно минувших дней, — его голос понизился до шепота, и Гаррет поймал себя на том, что его дыхание участилось. — Но это далеко не так, Гарри. Некоторые двери, однажды открывшиеся, не закрываются, пока в них не войдут. И дверь, которую ты приоткрыл во сне, нужно открыть до конца и узнать, что за ней скрывается.

Эти слова шипами впились в грудь, и Гаррет ощутил острую боль, которая вдруг сменилась порывом холодного ветра, пронизавшего его насквозь. Но Саймон продолжал, не отрывая от него взгляда:

— Этот дом… он как живая рана. Он не отпускает… и продолжает взывать, — Вейл, говоря это, наклонился прямо к его уху. — Дом хочет, чтобы ты вернулся, Гарри.

Гаррет откинулся на спинку кресла, пытаясь привести мысли в порядок, но странная, зловещая аура, исходившая от Саймона, не позволяла ему этого.

— Я… не понимаю, о чем ты говоришь, — с трудом проговорил он, чувствуя, как голос подводит его.

Саймон бросил на него взгляд, полный презрения.

— Ты понимаешь гораздо больше, чем хочешь признать, Гарри. Письмо, которое ты получил… оно — не ошибка и не случайность. Ты чувствуешь это, правда? Ты ведь связан с тем домом. И с тем, что случилось. И однажды ты тоже это поймёшь. — Он замолк, а потом с ироничной полуулыбкой добавил: — Хотя бы ради памяти об Итане.

Саймон еще несколько секунд смотрел на него, а затем быстро развернулся и направился к выходу, оставив Гаррета наедине с его растерянностью. Тот продолжал сидеть, не шевелясь и не отрывая остекленевшего взгляда от двери, за которой скрылся его бывший школьный товарищ.

— Феллгейт, с тобой все в порядке? — донесся до него взволнованный голос Джейкоба, с которым они раньше приятельствовали, а сейчас отдалились из-за отчужденности Гаррета, погруженного в последнее время в одиночество и отстраненность.

Гаррет тряхнул головой, словно сбрасывая с себя оцепенение, и посмотрел на коллегу.

— Что ты спросил? — обратился он к нему, пытаясь сосредоточиться.

— Все ли у тебя в порядке, — повторил Джей. — А то у тебя такой вид, будто ты увидел призрака.

— Так и есть, — подтвердил Гаррет, тяжело вздохнув, — Саймон действительно явился ко мне неожиданно, выскочив из прошлого, словно черт из табакерки.

— Какой Саймон? — заинтересованно спросил Джейкоб.

— С которым я только что разговаривал. Он мой бывший одноклассник. Я не видел его вот уже двадцать два года — и вдруг он заявился ко мне, наговорил бог знает чего и ушел, оставив меня с вопросами без ответов.

Джейкоб подозрительно посмотрел на своего странного коллегу, хотел было уже вернуться за свой стол, но задержался, не сводя с Гаррета встревоженного взгляда.

— Гарри, ты ни с кем не разговаривал, поскольку к тебе никто сегодня не приходил. Ты, войдя в офис, сразу же сел за свой компьютер и с полчаса смотрел в него, что-то обдумывая, а потом немигающими глазами уставился на дверь и застыл. Вот я и окликнул тебя, чтобы вывести из транса.

Гаррет непроизвольно вздрогнул, растерянно посмотрев на коллегу.

— Ты уверен? — прерывающимся от волнения голосом спросил он.

Джейкоб потер переносицу, а затем задумчиво посмотрел на Гаррета.

— Я пока еще в своем уме, — сказал он, не скрывая досады, и не спеша вернулся на свое рабочее место.

Гаррет, охваченный отчаянием, пытался успокоить себя, но галлюцинация, связанная с Саймоном, уже свидетельствовала не о депрессии, в которую, как ему казалось, он погрузился, а о явном симптоме шизофрении. Но он не хотел признавать этого. Что угодно, только не психическое заболевание, которое меняет мышление и поведение. С ним ему прямая дорога в психиатрическую лечебницу.

Кое-как доработав до обеда, Гаррет направился в кафе, где в последнее время проводил обеденный перерыв. Съев привычный гамбургер и выпив две чашки кофе, он, переступив через себя, решил позвонить своему брату, который, в отличие от него, остался жить в Криксайде и после скоропостижной смерти отца от инфаркта сердца переехал с семьей в родительский дом, поскольку за оставшейся в одиночестве матерью требовался уход.

Он не общался с Кайлом с тех пор, как покинул Криксайд. Даже на похороны отца не приехал. Не смог пересилить себя.

Гаррет смотрел на экран телефона, и воспоминания, словно прорвав плотину времени, нахлынули на него. Они были яркими и тревожными и, возвратив его в прошлое, восстановили картины жизни в родительском доме после необъяснимого исчезновения друга.

После того, как пропал Итан, отношения в его семье между ним и родителями сильно изменились. Отец и мать, напуганные произошедшим, старались делать вид, что всё в порядке, но тревога за него, младшего сына, терзала их, проявляясь в как в словах, так и действиях.

Он в то время болезненно переживал, что его друг бесследно пропал, и никто не мог объяснить, куда он делся. Следователь высказал удобное для него предположение, что Итан просто сбежал из дома, как это свойственно подросткам в его возрасте: на приключения, мол, потянуло. Но ни он, Гаррет, ни родители Итана не верили в это. Однако их возражения услышаны не были, и вскоре дело Итана Уилсона было переведено в категорию «холодных дел», по которому, как объяснил следователь, расследование может быть возобновлено в любой момент, если появятся новые свидетельства или информация. Но в течение трех лет, последовавших за исчезновением, они так не появились.

Однако жизнь самого Гаррета сильно изменилась. Его родители, обеспокоенные произошедшим событием, начали сверх всякой меры заботиться о нем. И эта чрезмерная забота стала для него настоящей удавкой, ограничением свободы, к которой он привык ранее.

Отец стал чаще ему звонить, даже если в этом не было никакой причины или особой необходимости. Просто, чтобы услышать его голос и убедиться, что с ним всё в порядке. Мать каждый раз, когда он приходил домой, пыталась скрыть свою тревогу излишним вниманием.

Он на каждом шагу чувствовал, что его родители постоянно настороже, и это вызывало у него смешанные чувства: с одной стороны, он был благодарен им за заботу, с другой — было тяжело от осознания того, что исчезновение друга так сильно повлияло на их жизнь. Он повсеместно ощущал давление и контроль их стороны, которые мешали ему жить своей жизнью. Каждый его шаг теперь был под их под пристальным наблюдением, и это вызывало у него чувство удушья и желание вырваться из-под этой невыносимой опеки.

Едва собираясь выйти из дома, мать неизменно спрашивала: «Ты куда?», и, получив ответ, тут же требовательно уточняла: «Когда вернёшься?» Он чувствовал, как внутри него поднимается протест. Но тогда и представить не мог, что это было лишь начало.

Ему было сложно привыкнуть к тому, что родители теперь воспринимали каждый его выход на улицу как потенциальный риск. Раньше он мог часами играть с Итаном и одноклассниками там, где им вздумается, спокойно задерживаться после школы, летом уходить из дома и возвращаться в любое время, но после исчезновения друга это стало невозможно. Мать и отец установили для него невидимые границы, боясь, что с ним может случиться то же, что и с Итаном. Если он не возвращался домой к указанному времени, всегда заставал мать в слезах, а отца недовольно нахмуренным и с осуждением смотрящего на него.

С каждым днем он все больше ощущал, что его жизнь превращается в череду ограничений, постоянного наблюдения и беспокойства, которые пробуждали в нем неистребимую жажду свободы и мечту вырваться из этих нестерпимых оков. И хотя они убеждали, что ведут себя так из любви и желания оградить его от опасностей, его отношение к родительскому контролю с каждым днем становилось все более сложным и противоречивым.

Ему казалось, что стены родного дома сжимаются вокруг него, не позволяя полноценно дышать. Родители, казалось, видели в каждом его шаге потенциальную угрозу для него, и это вызывало в его душе чувство безысходности. Он мечтал о днях, когда мог свободно гулять с Итаном, когда его жизнь не была под микроскопом родительского внимания, вызванного тревогой за его безопасность. Мать несколько раз за ночь заглядывала к нему в комнату, на окна и входные двери были установлены дополнительные замки, которые закрывались изнутри. Вскоре дом стал походить на либеральную тюрьму, а он на заключенного, который постоянно находился под камерой наблюдения.

Однажды, когда он сидел в своей комнате, глядя на фотографию Итана, слёзы заполнили глаза, скатываясь по щекам. Он не вытирал их, позволяя себе эту немужскую слабость. Разве мог он спокойно вспоминать их смех, игры, приключения, задушевные разговоры и мечты? И в этот момент он понял, что должен найти способ жить дальше, несмотря на все ограничения и страхи. Он должен был найти способ сохранить память о Итане и одновременно обрести свою свободу.

И тогда в нем начал нарастать неконтролируемый протест. Чем сильнее становились попытки родителей удерживать его под контролем, тем больше ему хотелось вырваться на свободу.

— Вы пытаетесь меня запереть! — кричал он им, не владея собой. — Вы достали меня своим контролем и заботой! Или думаете, что сможете вот так держать меня на поводке вечно?

На свой вопрос он ответа не получил, но увидел, как побледнела мать, и, ничего не сказав, просто отвернулась и занялась, всхлипывая, домашними делами. Отец, осуждающе покачал головой и, окинув его тяжелым и суровым взглядом, ушел. С той поры его отношения с родителями вконец испортились. Они считали себя незаслуженно оскорбленными, а он себя — без вины виноватым.

Три года пробыв в этом напряжении, которое с каждым днём становилось все более невыносимым, он понял, что дом больше не будет ему «домом». Проигнорировав колледж, который находился в Криксайде, он послал свои документы в учебное заведение подальше от дома — в Стормвейл во Флориде, в котором готовили IT специалистов. К удивлению, его приняли, и он стал собираться в дорогу.

Отец, чтобы его остановить, пригрозил, что не станет оплачивать учебу, но это не возымело желаемого действия. Затем последовало предупреждение, что, если он не одумается, может не возвращаться в родительский дом. Несмотря на это, он все равно уехал, учился и работал одновременно и получил диплом. Однако с родителями связь окончательно прервалась. Гордость не позволила и ему, и им примириться друг с другом. Старший брат в угоду отцу тоже прекратил с ним всякое общение. Так он потерял свою семью, а жизнь загнала его в угол.

За эти прегрешения или за другие она превратилась в кошмар, спутавший между собой реальность и иллюзии. И вот сейчас Гаррет сидел в кафе и не мог для себя определить, посещение Саймона Вейла было явью или порождением его больного разума. Он и думать о нем забыл — и вдруг тот появился со своими намеками и недосказанностями. Тем не менее, Джей заявил, что его не было. И чему верить?

Гаррет знал, что Саймон живет в Криксайде, где у него был гостиничный бизнес. Он хотел о нем узнать у Кайла, но после неприятных воспоминаний о семье, передумал. Найдя в интернете номер телефона одной из гостиниц, он позвонил по нему. Ему ответил приятный женский голос. На вопрос: «Как можно связаться с Саймоном Вейлом?» он ответа сразу не получил, поскольку в телефоне воцарилась тишина. Он было подумал, что возникли неполадки с соединением, как всё тот женский голос сказал: «Мистер Вейл погиб четыре года назад в автокатастрофе. Соединить с его женой? Она теперь управляет бизнесом».

Гаррет от неожиданности вздрогнул и сжал зубы, приходя в себя. «Так соединить вас с миссис Вейл?» — вопрос в телефоне привел его в чувство, и он поспешил ответить: «Спасибо, не нужно». И дал отбой.

Новость о том, что Саймона нет в живых уже четыре года, потрясла его настолько, что неконтролируемая дрожь завладела его телом. Зубы стучали, руки тряслись, а в голове — ни одной мысли. Но ведь он наяву видел Саймона, слышал его голос, даже ощущал запах его парфюма…

Гаррет никак не мог прийти в себя. Он не понимал, что происходит в его жизни, с его психикой и сознанием.

— Неужели и в самом деле у меня развивается шизофрения? — спрашивал он себя, но не находил ответа. Звонок телефона привел его в чувство.

— Ты куда запропастился? — пробасил Джейкоб возмущенно. — Тебя здесь разыскивает секретарь шефа. Обеденный перерыв закончился уже сорок минут назад.

— Сейчас зайду к ней, — на удивление спокойно отреагировал Гаррет. — Спасибо, что предупредил.

Услышав короткие гудки, он отключил телефон и, расплатившись за обед, направился в офис.

Шефа на месте не оказалось, но от секретаря он узнал, что тот его работой недоволен. Гаррет вышел в коридор и стал у окна, пробегая отвлеченным взглядом по серым улицам за стеклом. Слова секретаря не выходили из головы. Похоже, его ждут серьезные проблемы. И хотя он понимал, что сам довел себя до этого состояния, отвлечься от тревожных мыслей не удалось. Бесконечные усилия, сосредоточенные на выполнение рабочих задач, превратились в мучительный процесс, на который невидимой тенью вновь и вновь влияли образы из ночных кошмаров. Шепоты из прошлого, каждая новая вспышка воспоминаний, казалось, теперь были связаны с ним навсегда.

Гаррет медленно направился в свой кабинет, по пути машинально здороваясь с коллегами, но по их реакции понял, что его поведение давно обсуждается. От осознания этого стало только тяжелее — чужое внимание лишь усилило его неустойчивое внутреннее состояние, создав удушливое чувство близкой катастрофы.

Гаррет сел за компьютер и, стиснув зубы, приступил к работе, решив отложить мысли о Саймоне до вечера. Но даже этот простой выбор давался ему с трудом. Они то и дело возвращались к тому, что того вот уже четыре года нет в живых. Тогда с кем он разговаривал совсем недавно?

Он потер пальцами глаза, чтобы отвлечься, но вдруг взгляд упал на маленький сверток, который лежал на том краю стола, возле которого стоял его бывший одноклассник. Или, точнее, его необъяснимое видение. Он был завернут в бумагу, потемневшую от времени. Рука, машинально потянувшаяся к свертку, вздрогнула и замерла, не прикоснувшись к нему. Голос внутри предостерегал, что лучше не знать о том, что в нём находится.

Гаррет оглянулся на своих коллег. Они были заняты своими делами, не обращая на него внимания. Собравшись с духом, он все же взял сверток и положил перед собой. Затем стал осторожно разворачивать его. То, что он увидел, явилось неожиданностью, которая ввела его в ступор. Он, не мигая, смотрел на медальон, потеряв способность здраво мыслить, поскольку узнал его мгновенно.

Когда-то это была любимая вещь Итана, медальон, который друг носил каждый день. Даже в озере купался, не снимая его. Гаррет вдруг вспомнил, как в детстве Итан, понизив голос, говорил, что внутри него есть секрет, который может раскрыться только в нужное время. И прикладывал палец к губам, призывая к молчанию.

В чрезвычайном волнении он попытался раскрыть его, но пальцы, словно одеревенев, не слушались. Отложив медальон, Гаррет выдохнул, чтобы снять напряжение, которое практически обездвижило его. Несколько минут спустя он снова взял медальон в руку. На этот раз тот поддался его усилиям.

Внутри него находился сложенный вчетверо маленький листочек, на котором дрожащей рукой было выведено: «Время пришло. Дом ждет тебя, Гарри. Только тебя».

Гаррет почувствовал, как внутри него возникло ледяное чувство страха, когда он узнал почерк. Это была записка, написанная рукой Итана — его необъяснимо исчезнувшего друга.

Он уставился на это скупое послание, и его сердце, казалось, остановилось. Перед глазами поплыли темные круги. Записка выглядела воплощением чего-то нереального, невозможного — и, тем не менее, вот она, прямо перед ним. Буквы, неуверенные и немного детские, но узнаваемые до последних завитков, напомнили ему о тех временах, когда они с Итаном общались короткими записками, передавая друг другу на уроках.

Однако эти простые, но пугающе прямолинейные слова отозвались холодом в его душе, как приказ, который нельзя ослушаться. В душе возникло странное чувство, будто кто-то пытался вытащить на поверхность то, что он долго и старательно прятал от себя, и вынуждал его вспомнить. Но что? На этот вопрос у него не было ответа. И это было хуже всего. Даже того сна, который мучил его по ночам.

Гаррет машинально сжал медальон, чувствуя, как от его поверхности исходит холод. И вдруг он вспомнил один из тех далеких дней, когда уже держал его в своей руке. Они тогда играли возле старого дома, представляя себя искателями сокровищ. Итан снял медальон и спрятал его в укромном месте в старом доме, сказав, что он принадлежит древнему рыцарю. «Он хранит в нем магический ключ от тайника, где спрятаны сокровища Мальтийского ордена, — тихо произнес друг, оглядываясь. — Когда наступит время, за ним вернутся».

«Когда наступит время» … Слова болезненной пульсирующей болью отозвались в висках, заставив его откинуться на спинку кресла и закрыть глаза. Гаррет пытался взять себя в руки, но неведомая сила снова и снова повторяла в его сознании эти три слова.

«Дом ждет тебя, Гарри…» — произнес чей-то голос так громко, что, казалось, заполнил своими звуками все помещение. Гаррет открыл глаза и посмотрел вокруг себя. Углубленные в работу, коллеги не замечали его потрясенного состояния. Никому до него не было никакого дела.

Постепенно их фигуры стали размываться, а окружающая реальность — искажаться, словно в кривых зеркалах. На секунду ему даже привиделся старый дом, тянувшийся к нему из прошлого, как длинная тень, которая угрожающе подползала всё ближе.

В какой-то момент Гаррету показалось, что от медальона исходит тихий, почти неразличимый звук — как бы шепот. Он оторопело смотрел на него, не отводя взгляда, но поднявшийся из глубины леденящий душу страх все же не заставил его отбросить медальон в сторону. Наоборот, пальцы еще крепче сжались на холодном металле, и в этот миг из памяти всплыли слова Итана: «Когда тебе станет по-настоящему страшно, ты просто вспомни, что я рядом».

Однако эта мысль не принесла Гаррету утешения. Его друг давно исчез, оставив пустоту, которую ничто не смогло заполнить в течение всех долгих лет без него. Теперь же, получив это странное послание из прошлого, он почувствовал, что прежняя устоявшаяся жизнь ускользает от него, и все его естество стремится назад — в старый дом, в который он когда-то боялся входить.

Гаррет не заметил, как закончился рабочий день и его коллеги по одному стали покидать офис. Рядом с ним остановился Джейкоб и, похлопав по спине, вывел его из ступора.

— Что с тобой происходит, дружище? — спросил он, глядя на него с сочувствием. — У тебя неприятности? Ты в последние месяцы сам не свой.

— У меня все в порядке, — несколько раздраженно ответил Гаррет, сжав в руке медальон. — Тебе показалось.

— Разве? — недоверчиво посмотрел на него Джейкоб. — Впрочем, если ты считаешь, что это не моё дело, оставляю тебя наедине с твоими тараканами.

Гаррет вздрогнул от неожиданности, и первой мыслью, появившейся в его голове, было: «Откуда он знает?». Но потом он понял, что это было всего лишь часто употребляемое выражение, и успокоился.

— Просто у меня неприятности по работе, — продолжил он, чтобы побыстрее закончить этот тягостный для него разговор. — Шеф недоволен мной. Секретарь передала, чтобы завтра с утра на его столе был отчет за последний квартал, а он у меня до сих пор незакончен. Так что останусь на пару часов, чтобы завершить его.

— Тогда удачи, — сказал Джейкоб и направился к двери. Гаррет проводил его взглядом и облегченно вздохнул. Наконец он остался один.

Он даже не вывел компьютер из режима ожидания. Просто сидел, уставившись остекленевшим взглядом в точку перед собой. Всё это — таинственный медальон, странное письмо, видение Саймона и несуществующая встреча с ним — отравляло разум, раздвигая границы реальности.

Вечером, едва переступив порог пустой квартиры, он ощутил неясное присутствие. Все вокруг выглядело одинаково, но воздух казался густым и плотным, звенящим от напряжения. Гаррет скинул куртку, включил чайник и в этот миг краем глаза заметил, что возле окна кто-то стоит. Он медленно повернулся и замер, почувствовав, как сжалось сердце: в неярком свете уличных фонарей стоял Итан.

Гаррет моргнул раз, другой, но фигура не исчезла — напротив, он видел каждую ее деталь: друг был таким же, как и в детстве — худощавым, с растрепанными темными волосами и улыбкой, в которой было больше тепла, чем у кого-либо из знакомых… Не находя сил отвести от него взгляда, Гаррет почувствовал, как воспоминания подхватили его, словно горный поток. Он, не отрывая взгляда, смотрел на Итана, который воспринимался настоящим, живым… И вдруг ему показалось, что друг сделал к нему несколько шагов, будто собираясь что-то сказать. Гаррет от неожиданности тряхнул головой — и Итан исчез.

Всё внутри взбунтовалось, в глазах замелькали темные круги, но рассудок, несмотря ни на что, попытался успокоить его, убеждая: «Ты просто устал от постоянного недосыпания и внутреннего напряжения. Это обычная галлюцинация от стресса». Но внутри что-то противилось такому объяснению произошедшему. Он отчетливо видел друга, слышал звук шагов… И переубедить его в этом было невозможно.

Эта встреча стала для Гаррета началом конца его колебаний. Образ Итана стал приходить к нему все чаще. Он видел его каждое утро в дверях спальни, неподвижно и терпеливо наблюдавшим, когда он покинет кровать. И как только он вставал, сразу же исчезал. Каждый раз, выходя из ванной, замечал друга в конце коридора и ощущал на себе его внимательный взгляд. Лица Итана видно не было, но фигура, почти растворенная в полумраке, была отчетлива и до боли знакома. Куда бы он ни пошел, казалось, его друг следовал за ним. Иногда, находясь в квартире, он неожиданно оборачивался и видел, как Итан, небрежно опершись о косяк двери, спокойно и задумчиво смотрел на него, как много лет назад.

Теперь Гаррет ощущал его присутствие почти повсюду. Однажды ночью он проснулся от странного холода — из темного угла спальни, пристально глядя на него, стоял Итан. Но теперь его глаза, когда-то сиявшие жаждой жизни, потускнели и наполнились невыразимой тоской. Гаррет пытался отвести от них взгляд, но не мог: какая-то сила не позволяла ему оторвать его от призрачного лица, пропитанного безмолвным укором.

Его разум отказывался верить, что это мог быть Итан, но сильный холод в груди не исчезал, напоминая, что призрак друга был чем-то большим, чем плодом его усталого воображения. Он, без сомнения, пытался донести до него нечто забытое, похороненное в прошлом. И каждый раз Гаррет болезненно осознавал, что, даже находясь в другом мире, друг не хотел покидать его, поскольку не мог нарушить детскую клятву: «Я всегда буду рядом, если тебе станет страшно».

Однажды ночью, чувствуя, что снова не уснёт до самого утра, Гаррет направился в парк и стал прогуливаться по его аллеям. В какой-то миг его слуха достигли приглушенные звуки шагов. Ему показалось, что кто-то шел следом, мягко ступая по опавшим листьям. Сердце сжалось от волнения, когда он, оглянувшись, увидел на скамье Итана. Тот сидел, наклонившись вперед, положив локти на колени и подперев лицо ладонями. Поза была до боли знакомой и вызвала трепет в груди. Задумчивый взгляд друга был устремлен в пустоту перед собой.

Это была не иллюзия, а до странности живое видение: приглушенный свет фонарей озарял его лицо, такие дорогие черты. Гаррет привычно закрыл глаза, чтобы избавиться от наваждения, но, когда открыл их — Итан по-прежнему был там. Только теперь его взгляд был направлен прямо на него. В нём застыло напряжение, будто он пытался что-то сказать, но был обречён на молчание.

Гаррет попытался подойти ближе, чтобы снова услышать его голос, но ноги не двигались. На губах друга замерла тень улыбки, такая знакомая и одновременно чужая, и тело охватила зябкая дрожь. Не от ночного холода, а от мучительного осознания: Итан, сидевший перед ним, уже не принадлежал миру живых.

Мгновение спустя он медленно повернулся и исчез в темноте между стволами деревьев, оставив Гаррета в немом ужасе, поскольку в его голове прозвучал знакомый шёпот Итана: «Дом ждет тебя, Гарри… дом ждет…»

Он продолжал стоять, не шевелясь и чувствуя, что эфемерная связь между ними была куда прочнее любой реальности. Туман прошлого, поглощая, давил на него и подчинял себе, окружая густым, словно молочная завеса, воздухом.

На следующий день Гаррет вернулся домой позже обычного. День выдался напряженным: неприятный разговор с шефом, условия, которые тот поставил перед ним как последний шанс, чтобы остаться на должности, сочувствующие взгляды коллег в офисе, которые действовали на нервы… Он сбросил пальто на кресло, прошел на кухню и только собрался включить чайник, как заметил маленький конверт бледно-желтого цвета, немного помятый и пыльный. Гаррет нахмурился, чувствуя, как грудь снова начинает наполняться тяжестью.

На конверте не было ни штампа, ни обратного адреса — только его имя, выведенное размашистым почерком, который он не узнал. Неужели кто-то заходил в квартиру, пока его не было? Он осмотрел замочную скважину входной двери и не заметил чужого вмешательства. Затем медленно открыл конверт.

На листке бумаги было написано немного, но каждое слово дышало тайной:

«Время пришло. Ты должен вспомнить, Гарри. Без твоей помощи не выбраться. Я пытался, но мне это не под силу. Приезжай. Найди меня там, где всё произошло. Итан».

Сердце Гаррета пропустило удар, и по комнате пронесся сквозняк, обдав его холодом. На миг перед глазами всплыл образ дома на холме в Криксайде — места, о котором он столько лет старался забыть.

Он стоял возле кухонного стола, держа в руке письмо от Итана, и вдруг почувствовал, как внутренние барьеры, вероятно, выстроенные им в течение прошедших лет во спасение от воспоминаний, начали рушиться. Что-то болезненное и неясное стало подниматься из глубины сознания, тягучее, как затхлый запах сырой заброшенной постройки, где они с Итаном когда-то играли. Строчки письма, такие лаконичные и, на первый взгляд, пустые, таили в себе что-то знакомое. Однако он никак не мог вспомнить, что именно.

Итан… Подпись оживила воспоминания, которые напоминали давнюю незажившую рану. Однако они были настолько размытыми, что он не мог на каком-то из них сосредоточиться. Вдруг ему показалось, что друг стоит рядом с ним, но, протянув руку, ощутил только пустоту. Затем услышал его смех, доносившийся из другого конца комнаты, который перешел в эхоподобный голос, прозвучавший внутри сознания: «Я жду тебя через три дня в полночь».

Придя в себя, Гаррет снова посмотрел на конверт и попробовал найти объяснение, кому взбрело в голову донимать его напоминаниями о прошлом: ведь кроме Итана никому не был нужен этот заброшенный и уже, наверное, полуразрушенный дом. Тем более, что ни одному из тех, кто знал об их дружбе, не было ни смысла, ни надобности возвращать его к моменту, давно ставшему частью всеми забытого прошлого.

Но через двое суток в полночь ему действительно необходимо было находиться там, в старом доме, чтобы раз и навсегда закрыть дверь в прошлое. И теперь этот факт он воспринимал как неизбежный.

С наступлением рассвета Гаррет должен был отправиться на такси на железнодорожный вокзал. Билет уже был забронирован, вещи собраны, по электронной почте отправлено заявление на отпуск по семейным обстоятельствам, осталось поспать часа четыре перед дорогой. Но сна не было. Вместо него в голове теснились темные мысли, каждая тень в комнате от проникающего сквозь занавеси света уличных фонарей заставляла напрягаться, а каждый звук казался зловещим. Лежа в постели, он смотрел в потолок, видя перед собой нечеткие образы прошлого, которые упорно не отпускали его.

Почти заснув, он почувствовал вибрацию телефона на тумбочке и резко сел, приходя в себя. Номер не определился. На часах уже было за полночь.

Приложив телефон к уху, Гаррет услышал дыхание на другом конце линии — глубокое, прерывистое, как у человека, который остановился после длительного бега и не мог отдышаться. Гаррет застыл, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

— Гарри? — услышал он наконец.

Голос был до боли знаком. На мгновение ему даже показалось, что он снова пятнадцатилетний мальчишка, стоящий в старом доме и слышащий этот голос за своей спиной.

— Гарри, ты ведь не забыл меня?

Слова произносились четко и медленно. Но он, словно парализованный, не мог произнести ни слова в ответ, застыв от осознания того, что голос прозвучал точь-в-точь, как у его друга детства. Того самого, чей смех и разговоры были для него такими же привычными, как собственное дыхание.

— Ты же не оставишь меня здесь, правда? — тихий, едва уловимый шёпот с трудом пробивался сквозь помехи, но был абсолютно узнаваем.

Гаррет не верил собственным ушам.

— Итан? Это… ты? — понизив голос, спросил он, как бы боясь, что более громкий звук разрушит этот зыбкий контакт.

Ему показалось, что друг на другом конце линии улыбнулся, если такое вообще было возможно. Но его размышления по этому поводу были прерваны:

— Мне нужно, Гарри, чтобы ты был там в полнолуние… в назначенный срок. В полночь. Ты ведь помнишь дорогу?

Гаррет не успел ответить, так как разговор оборвался, оставив его одного в оглушающей тишине. Поскольку было уже не до сна, поднявшись с кровати, он отправился в кухню, сварил себе кофе и сел у окна, глядя бездумно на спящий город.

Он наблюдал, как первые проблески рассвета окрашивали крыши тусклым серебром, но мир за окном казался далеким и нереальным, как сцена в театре, отрезанная от него занавесом. Глотая остывающий кофе, он продолжал думать о ночном звонке, о голосе, который невозможно было подделать. Если бы это был обычный розыгрыш, он бы уловил фальшь — но в данном случае ее не было. Всё в телефонном разговоре прозвучало так, будто Итан действительно звонил ему, каким-то образом прорвавшись сквозь годы и расстояния, которые разделяли их.

Гаррет закрыл глаза, позволив мыслям лениво блуждать в его голове, но сквозь прикрытые веки заметил едва различимый свет, отразившийся на стекле перед ним. Он резко открыл глаза, и его взгляд остановился на запотевшем стекле, на котором в бледных проблесках утреннего света была видна короткая надпись, сделанная, казалось, рукой Итана: «Не забудь…» Четкие, жирные буквы исчезали со стекла по мере того, как конденсат стекал вниз, оставляя после себя размытый след.

Он продолжал стоять у окна, бесцельно вглядываясь в просыпающийся город. В душе росло чувство неизбежности: мысль о том, что ему нужна поездка в Криксайд, пульсировала в висках как нечто непреложное. Однако разум отчаянно цеплялся за поиск иного объяснения происходящего в его жизни. Раньше, до появления навязчивого сна о старом доме Уилсонов, он оправдал бы всё стрессом и усталостью. Но теперь…

Закончить мысль ему не удалось, так как его отвлек стук в дверь. Гаррет машинально посмотрел на часы: было три часа утра. «Может, мне показалось?» — подумал он, но стук повторился. Едва уловимый и легкий, словно кто-то осторожно привлекал его внимание.

Гаррет напрягся, почувствовав, как страх ощутимо ползет по его телу снизу вверх. Затем попытался взять себя в руки, повторяя, что ему просто послышалось. Однако через несколько секунд стук снова напомнил о себе, но теперь значительно громче и настойчивее.

Он замер. Кто-то действительно был за дверью. Каждый его нерв натянулся до предела. Сердце отплясывало чечетку. На негнущихся, будто деревянных ногах он подошел к двери и остановился, не решаясь ее открыть.

«Не оставляй меня здесь, Гарри» — услышал он отчаянный голос Итана, в котором звучала разрывающая душу мольба. Свет померк в глазах, и Гаррет сполз спиной по стене, отметив это остатками угасающего сознания.

Глава 3

«Твоё прошлое сильнее тебя только до тех пор,

пока ты от него бежишь».

Поезд качался на стыках рельс, монотонно наполняя тишину ритмичным стуком колес. Гаррет смотрел в окно, где пейзаж сливался в одно нечеткое полотно — чередование серых деревьев, голых полей и промозглого тумана. Он едва замечал, что проносилось мимо. Мысли то и дело возвращались к ночному голосу за дверью, который не отпускал его уже много часов. «Не оставляй меня здесь, Гарри», — эти слова Итана эхом отзывались в его сознании, надрывные и полные отчаяния. С каждым стуком колес в них словно бы прибавлялась сила, увеличивая тяжесть на душе. Гаррет пытался думать о чем-то другом, но долгий путь до Криксайда не позволял ему этого. Поезд неумолимо приближал его к месту, с которым были связаны все неприятные воспоминания, которых он так сильно избегал, пытаясь оставить в прошлом.

Вдруг в его памяти всплыл один из моментов, вырезанных временем, который захватил его сознание, словно волна, накатившая из ниоткуда. Он видел, как вместе с Итаном сидел летним вечером на большом камне возле старого дома. Вокруг царила тишина, лишь изредка прерываемая шорохом ветра, заплутавшегося в листве окружавших дом деревьев. Солнце опустилось за холмы, и густые сумерки, заполняя все вокруг, казалось, ненасытно поглощали окружающий мир.

— Гарри, — вдруг раздался тихий голос Итана, но что-то в его интонации заставило Гаррета вздрогнуть. Взгляд друга был направлен на него, и в этом взгляде читалось что-то тревожно- тягучее. — Скажи, а ты когда-нибудь чувствовал, что кто-то зовет тебя… там, в глубине?

И Итан показал в сторону дома, его глаза не отрывались от темного дверного проема. Гаррет, презрев время, услышал свой смех, которым тогда старался разрядить странное напряжение, повисшее в воздухе.

— Зовет? Слушай, Итан, ты серьезно? Этот дом пуст уже много лет, — попытался он отмахнуться, но в словах друга звучала настойчивая, почти болезненная уверенность, которую трудно было игнорировать.

— Нет, Гарри, — не отводя глаз от двери, приглушенно продолжил Итан, словно боясь спугнуть невидимое, — я слышу… чувствую… будто там что-то есть. Скрывающееся, но живое.

Гаррет ясно вспомнил, что хотел возразить другу, но странная мысль, которой он не мог дать ни имени, ни формы, не позволила произнести ни звука. Однако слова Итана, несмотря на прошедшие годы, все же оставили на нем незаметный след, который в настоящий момент проявился в его памяти, словно изображение на фотобумаге.

Чем меньше становилось расстояние до Криксайда, тем сильнее он ощущал приближение зловещего «присутствия» из дома. Оно словно тянуло его к себе, заполняя всё вокруг странной напряжённой энергией и заставляя сердце бешено колотиться. Гаррет не мог избавиться от мысли, что дом был не просто местом из его прошлого. Он продолжал жить, поджидая его.

Глядя в окно поезда, он ловил себя на том, что тени вдоль дороги будто оживали. Память воскрешала едва слышные шёпоты, каждый из которых напоминал ему о забытых словах и страхах, оставленных в детстве, о безжалостной темноте, заполнившей его жизнь после того, как исчез Итан. Он старался сосредоточиться на мелькавших за окном пейзажах, но, стоило только закрыть глаза, как тотчас ощущал на себе чужой взгляд, холодный и пронзительный.

Чем ближе он подъезжал к городу, тем громче становился зловещий зов дома. Казалось, даже воздух загустел, пропитанный ожиданием чего-то неизбежного. Его руки непроизвольно сжимались в кулаки, холодный пот проступал на лбу. В голове сменяли друг друга обрывки воспоминаний: ночные видения, коридоры заброшенного дома, где за каждой дверью таилось что-то жуткое, нетерпеливо ожидавшее его.

Незаметно для себя Гаррет задремал. Сон окутал его сознание, увлекая в тёмное, зыбкое пространство, где не было ни времени, ни ориентиров, лишь густой мрак и холодный воздух, пропитанный чем-то тревожным.

Внезапно перед ним появился Итан. Его лицо расплывалось в туманной дымке, будто смазанное временем. Итан смотрел на Гаррета с отчаянной серьёзностью, его губы шевелились, но слова выходили странно глухими, словно прорезались сквозь слой воды. Лицо друга было бледным, глаза блестели в лунном свете, а на губах застыла неестественная улыбка, будто застывшая между жизнью и смертью.

Итан тянулся к Гаррету, пытаясь что-то сказать, но слова распадались на обрывки, теряясь в пространстве. Гаррет изо всех сил старался понять, напряжённо вслушивался, но слышал только отдельные фразы, не связанные между собой: «Дом… он знал… за дверью… он ждёт…». Его голос то возникал, то исчезал, иногда звучал слишком близко, словно был у самого уха, а потом отдалялся, как далёкое эхо.

Итан приблизился к Гаррету, его глаза сверкнули, наполненные страхом и мольбой. Губы снова зашевелились, и Гаррет различил шёпот: «Он хранит… там скрыто… освободи ме…».

Слова прервались, и в этот миг Итан протянул руку, как будто хотел передать что-то. Гаррет почувствовал, как его ладонь обжёг леденящий холод, но в этот момент фигура Итана начала растворяться. Он слышал только едва различимый шёпот, теряющийся вдали: «Найди меня… он держит…». Вскоре даже эти обрывочные слова поглотила темнота, а образ друга окончательно рассеялся, как туман, оставив Гаррета в мучительном ощущении незавершённости и беспомощности.

Дрожь пробежала по его телу, словно где-то глубоко внутри пробудилось нечто чуждое, настойчивое и неотвратимое. Он пытался окликнуть Итана, но голос застрял в горле. Мрак вокруг становился плотнее, словно напитывался тяжелыми тенями, которые начинали медленно двигаться, окружая его, нависая, словно сами были живыми существами, наблюдавшими из бездны.

И тут вдруг в ноздри ударил запах — резкий, обжигающий запах сырой земли и чего-то невыносимо затхлого. Гаррет чувствовал, как он окутывает его, подступает ближе и ближе, вызывая тошноту. Возникло ощущение, что он снова в том доме, среди его тёмных коридоров и комнат. Краем глаза Гаррет видел, как вокруг, едва различимые, двигались фигуры — неясные, как изломанные тени. Силуэты были неустойчивыми, как колебания пламени, но они словно следили за ним, окружали, замедляя его движения.

Из темноты вдруг снова проступило лицо Итана, еле различимое, как если бы он смотрел на него сквозь слой мутной воды. Глаза его были широко раскрыты, на губах застыла искажённая кривая улыбка. Да и выглядел он странно — как будто был одновременно живым и мёртвым…

Итан что-то прошептал, но теперь это были не слова, а почти утробное мычание, в котором тем не менее слышалась отчаянная мольба. Его губы снова шевелились, и Гаррет уловил новые обрывки фраз, смутные и хаотичные, но наполненные такой глубокой тревогой, что у него по спине пробежали мурашки.

«Под холмом… открой… найди… не дай им…»

Вдруг лицо Итана исказилось, как от боли, и он резко повернул голову в сторону, как будто что-то увидел за пределами видимого. Страх мелькнул в его глазах, и он бросился прочь, растворяясь во тьме и уводя за собой последние проблески света. Гаррет попытался последовать за ним, но его тело словно приросло к месту, ноги не слушались, и руки были тяжёлыми, как свинец.

И в этот момент он услышал другой звук. Это был шорох, доносящийся откуда-то из глубины сна. Он заметно усиливался, словно кто-то пробирался сквозь плотную завесу, подбираясь всё ближе. Казалось, сам дом начал оживать, нашёптывая что-то Гаррету, смешивая между собой голоса прошлого и его собственные страхи.

Он попытался проснуться, вырваться из кошмара, но сон удерживал его крепко, как капкан, сжимаясь всё сильнее и не отпуская. Ему показалось, что прямо перед ним в темноте снова блеснули глаза Итана, наполненные затаённой болью и страхом, но они тут же исчезли, оставив его в полной пустоте.

Всё тело Гаррета накрыла такая ледяная волна, что он дёрнулся и наконец открыл глаза. Он по-прежнему находился в поезде, который неумолимо приближался к Криксайду, однако всё вокруг показалось ему таким мрачным, будто само воспоминание о доме из сна просочилось в реальность и теперь неотвратимо безжалостно поджидало его впереди.

Погруженный в свои мысли, Гаррет не сразу отреагировал на то, что пассажиры направились к выходу из вагона. Заметив это, он бросил взгляд в окно и понял, что прибыл в родной город, но в сердце не ощутил его таковым.

Гаррет нехотя поднялся, подхватив сумку, и вышел из вагона, стараясь не замечать людей вокруг. Сырой, пронзительный ветер ударил в лицо, едва он ступил на перрон. Он был густым, пропитанным запахом холодной земли, и это мгновенно оживило воспоминания. Всё выглядело таким знакомым и одновременно чужим — словно город, который он оставил когда-то, долгое время ждал его возвращения, но втайне надеялся, что этого не произойдёт.

Перрон был уже почти пуст, и оставшиеся несколько человек медленно расходились в разные стороны. Гаррет огляделся, и его охватило странное чувство, будто за ним кто-то наблюдает. Он посмотрел на окна вокзала, за которыми скрывались очертания старого зала ожидания, но, как ни всматривался, никого не увидел. Шагнув прочь, он почувствовал, что напряжение не спадает, а тянется за ним, сопровождая каждый его шаг.

Стараясь прогнать эти мысли, Гаррет направился к выходу из вокзала. На улицах мерцали редкие фонари. Свернув за угол, он увидел маленькое кафе, оставшееся почти таким же, каким оно было в его отрочестве, когда он заходил сюда с Итаном после школы, и на секунду замер, погружённый в воспоминания. Ощущение было странным, почти жутким, словно город хранил каждый след их былых шагов… Он хотел отвернуться, уйти, но его взгляд задержался на дверях кафе. В свете, тускло сочившемся из окна, ему показалось, будто на стекле промелькнуло отражение — темный, размытый силуэт Итана, зовущего его внутрь.

Гаррет судорожно вздохнул, отогнав видение, и продолжил путь. Ему было тяжело дышать, как будто воздух сопротивлялся каждому вдоху. Чем ближе он подходил к гостинице, тем сильнее ощущал нависающее над ним беспокойство. В городе, который он знал с детства, не было ни уюта, ни тепла. Все места, казавшиеся когда-то неотъемлемой частью его жизни, теперь смотрели на него с холодной пустотой, будто чужие, и вызывали душевный дискомфорт. Он прошёл по главной улице, но узкие окна большинства домов были тёмными.

В гостинице зарегистрировался быстро и направился к своему номеру, вглядываясь в каждую деталь вокруг. Зайдя внутрь, Гаррет бросил сумку на кровать и осмотрелся. Обычная комната — безликая, но достаточно чистая. Он прикрыл глаза, пытаясь воедино собрать мысли, но вместо этого ощутил, как нарастает гнетущее чувство тревоги. Поняв, что не сможет просто так заснуть, он достал телефон и набрал номер Кайла, старшего брата, который оставался в этом городе все эти годы.

Гаррет долго вслушивался в длинные гудки, но ответ так и не последовал. Он положил телефон на тумбочку, не испытывая никаких чувств по случаю возвращения, так как прекрасно понимал, что возвратился сюда лишь для того, чтобы понять причину исчезновения Итана и разорвать цепь, которая не отпускала его все эти годы. Нужно было отдохнуть после дальней дороги и, приняв душ, он с облегчением лег в мягкую постель, укрывшись на удивление теплым и приятным на ощупь пледом. Но стоило ему закрыть глаза, как перед ним снова промелькнуло видение друга — образ, который был одновременно близким и пугающе незнакомым.

Гаррет проснулся рано, но чувство усталости не покидало его. На мгновение он подумал, что вернулся в свою квартиру, но, оглядевшись, вспомнил, где находится. В комнате царил слабый полумрак: за окном едва занимался рассвет, окрашивая стены гостиничного номера в тусклые, серые оттенки. Казалось, что свет, пробивающийся сквозь тонкие шторы, приносит в комнату не успокоение, а лишь подчеркивает её безликость и невзрачность.

Он сел на кровати, ощущая затёкшие плечи, и долго смотрел в окно, где за стеклом расплывались неясные очертания города. Улицы казались пустыми, как будто город вымер и остался лишь для него одного. Снаружи было тихо, но в этой тишине ему чудилось странное, беспокойное напряжение, будто кто-то, затаившись, выжидал что-то.

Гаррет заставил себя протянуть руку к тумбочке и взять телефон. Ожидаемого сообщения от брата так и не было. Проклятая пустота. Гаррет положил телефон назад и бросил взгляд на своё отражение в небольшом, старом зеркале на стене. На него смотрело сероватое лицо с тёмными кругами под глазами и застывшим, усталым взглядом… Он почти не узнал себя. Казалось, из зеркала на него смотрел кто-то другой, тот, кто вернулся сюда, чтобы встретиться со своими страхами и тайнами, которые не стоило раскрывать.

Гаррет принял контрастный душ, надеясь избавиться от тягостного оцепенения, но тревога не покидала душу. Каждое движение было замедленным, будто что-то сдерживало его, не позволяя двигаться свободно. Растершись полотенцем докрасна, он оделся и машинально проверил карманы, оглянувшись вокруг. Он не торопился спускаться в кафе для завтрака, понимая, что еще довольно рано. Не зная, как убить свободное время до его открытия, решил прогуляться по городу.

Выйдя из гостиницы, он направился к старым, до боли знакомым местам, которые оставались неотъемлемой частью его детства, но в памяти казались почти нереальными и размытыми, словно видения из сна. Утренний город, притихший и пустынный, встретил его холодным ветром, гонявшим сухие листья по тротуару. Они шуршали под ногами, как приглушённый шепот из прошлого.

Первым он увидел парк — тускло освещённый первыми солнечными лучами, которые с трудом пробивались сквозь плотную завесу туч. Кусты и деревья тянулись вдоль аллеи, знакомые и в то же время незнакомые. Некоторые из них, окруженные молодой порослью, искривились и усохли под воздействием времени. Когда-то среди них стояла старая карусель, на которой он и Итан катались, держась за вытертые деревянные поручни. Гаррет долго смотрел на пустое место, оставшееся после неё, и ему вдруг показалось, что совсем рядом зазвучал детский гомон, сквозь который до его слуха донесся смех друга.

Он продолжил путь, чувствуя вязкое напряжение в воздухе, словно сам город, живя своей скрытой жизнью, затаился и наблюдает за ним. Пройдя дальше по аллее, Гаррет увидел старую беседку, где они с Итаном часто сидели, прячась от дождя или просто ведя разговоры, полные детских секретов и смеха. Войдя внутрь, он замер, физически ощущая, как тишина сгустилась вокруг него. Деревянные перила беседки потрескались и покрылись тёмными пятнами времени, и, прикоснувшись к ним, Гаррет почувствовал, что беседка помнит их, словно под каждым слоем её облупившейся краски таились отпечатки их детских разговоров. Он сел на скамью, закрыв глаза, — и вдруг ему показалось, что рядом с ним сидит Итан. Ощущение было настолько явным, что он протянул руку, чтобы коснуться его, но… пустота мгновенно вернула его в реальность.

Покинув беседку, Гаррет пошёл дальше, наполняя звуком своих неспешных шагов пустые улочки. Он приблизился к старой школе — огромному, серому зданию, к дверям которого вела лестница с широкими каменными перилами. На правом из них они с Итаном часто подолгу засиживались после занятий, обсуждая свои секреты. Гаррет поднялся по ступенькам и застыл перед входом, глядя на массивную деревянную дверь, за которой они с Итаном провели много времени. Ему казалось, что старые стены «смотрят» на него, с укором наблюдая за каждым его движением… Тряхнув головой, чтобы избавиться от этого наваждения, Гаррет чуть ли не бегом спустился вниз и машинально пошел к ближайшей улице.

На углу, как в давние времена его детства, стояла маленькая лавка, в которую они с Итаном забегали по пути домой, чтобы купить конфеты. Она была закрыта, окна её запылились, и вывеска, облупившаяся и тусклая, повисла под странным углом. Гаррет не удержался и заглянул в окно. Пыль, собравшаяся на стекле, позволяла рассмотреть только размытые очертания внутри, но он все же уловил что-то знакомое — контур витрины, на которой когда-то стояли банки с яркими сладостями, и деревянный прилавок, за которым неизменно сидела пожилая женщина с ласковыми глазами. Образы минувшего вновь всплыли перед глазами, и ему показалось, что Итан дергает его за рукав, уговаривая зайти и купить абрикосовый мармелад.

Он резко повернулся и побрёл дальше, не оглядываясь. На каждом шагу город встречал его обрывками воспоминаний, наполненных странной, мрачной теплотой, которая на самом деле вызывала лишь холод внутри. Узкие улочки, вымощенные камнем, скульптура огромного куска яблочного пирога, фонтан на площади — всё вокруг было наполнено воспоминаниями об их дружбе, следами призраков общего детства. Глаза Гаррета скользили по знакомым объектам, но ощущение, что за ним следят, не покидало. Взгляд остановился на городских часах — и он оглянулся в поисках кафе. Голод настойчиво напомнил о себе.

Вскоре он заметил небольшую вывеску неподалёку, у одной из боковых улиц. Название «По пути домой» вызвало на его лице улыбку. Ни название, ни цвет вывески, ни внешний вид кафе — ничто не давало повода для воспоминаний. И всё же память настойчиво подсказывала ему, что он был здесь раньше, вместе с Итаном смеялся, болтал, ловил солнечный свет на ресницах. Как если бы само место кафе таило в себе отголосок его детства, который настойчиво звал его заглянуть внутрь и снова стать собой, прежним. Возможно, не само место было знакомым ему, а то чувство, которое оно вызвало в душе, — забытое, полустёртое, всё ещё живое, но спрятавшееся в её глубине.

Войдя в кафе, он почувствовал облегчение, но оно было недолгим. Интерьер казался простым, но выцветшие обои и тёмные деревянные панели несли на себе отпечаток времени, создавая атмосферу неуютного беспокойства, которое навевало странную тоску. Казалось, что стены помнили дни, когда он приходил сюда с Итаном — когда ещё не было никакого мрака в сознании, а были только их детские разговоры и улыбки.

Гаррет выбрал столик у окна и сел, наблюдая за тем, как утро уверенно входит в свои права. Официантка подошла к нему с натянутой улыбкой, приняла заказ, и он остался наедине с тремя другими посетителями в другом конце помещения.

Он разглядывал зал, и ему вдруг почудилось, что видит себя и Итана, сидящих за соседним столиком и взахлёб обсуждающих что-то важное. Воспоминание всплыло так ярко, словно наяву перенеся его в прошлое, где в тишине прозвучал звонкий мальчишеский смех друга, а его светлые волосы вспыхнули на солнце.

Гаррет моргнул, и видение исчезло. Официантка принесла завтрак — простую еду, пахнущую поджаренным хлебом. Поблагодарив ее, он уставился в свою чашку с кофе, стараясь унять дрожь, что невольно пробежала по телу. Машинально сделал первый глоток, но привычный вкус напитка не принес ни утешения, ни удовлетворения. Омлет с беконом выглядел неаппетитно. Казалось, воспоминания о прежних днях вытянули из него весь вкус и аромат.

Взгляд снова метнулся к городским часам за окном, и он задумался о предстоящей ночи, понимая, что больше не может убегать от своей судьбы. Наступает час «икс», когда завтра в полночь он вынужден вернуться туда, где остались не только его детские страхи, но и находится ключ к правде, пронзительной и страшной, которая позволит ему узнать, что произошло с Итаном в ту злополучную ночь.

В конце концов Гаррету удалось связаться с Кайлом. Тот сидел в тишине своей гостиной, когда телефон внезапно зазвонил. Незнакомый номер на экране насторожил его, и он было подумал, что это рекламный звонок или ошибка. Но какое-то странное чувство заставило его задержать палец над экраном, подсказывая, что этот звонок важен.

— Алло? — произнёс он, и в ответ услышал почти забытый, но все же знакомый голос.

— Кайл, это… я…

Он замер, не веря своим ушам. На долю секунды даже не смог вымолвить ни слова, и в этой тишине будто снова вернулся в те годы, когда брат уехал из дома, оставив зияющую рану в сердцах родителей, которую никто так и не смог залечить. Глубокая обида на младшего брата, которой он позволил притупиться за прошедшие годы, неожиданно всколыхнулась, смешанная с облегчением и смутной тревогой.

— Гарри, — наконец выдохнул он, стараясь скрыть потрясение. — Не думал, что… не думал, что когда-нибудь снова услышу тебя.

В трубке повисла тяжёлая тишина, напряжённая, как натянутая струна. Гаррет, казалось, медлил, не зная, что ответить. За эти годы оба привыкли к молчанию, но теперь оно весомо давило на них, как напоминание о давно потерянной связи.

— Я долго собирался… позвонить, — наконец выдавил Гаррет, и голос его прозвучал напряжённо, с нотками извинения.

Кайл почувствовал, как в груди медленно закипает раздражение, но всё-таки сдержал себя.

— Собирался… — медленно повторил он. — Столько лет, Гарри. И вдруг решился? Почему сейчас?

— Не знаю, как объяснить, — голос Гаррета звучал тихо, почти устало. — Просто… мне нужно было приехать. В Криксайд.

Слова звучали странно, как будто за ними пряталось что-то большее. Кайл на мгновение замолчал, обдумывая услышанное.

— Я думал, ты никогда не вернёшься сюда, — произнёс он наконец, скрывая под несколько резким тоном щемящее чувство облегчения, которое возникло помимо воли. — Так что изменилось?

— Это не телефонный разговор, — ответил Гаррет с напряжённой сдержанностью. — Просто… я не мог больше избегать этого места.

Кайл нахмурился, обдумывая ответ брата. Он почувствовал, что за его словами кроется что-то глубокое, возможно, болезненное, но старая обида всё ещё пульсировала у него в висках.

— Мы так надеялись, что ты одумаешься, Гарри, — сказал он, не скрывая горечи. — Мама всё ждала, хотя и понимала, что ты не вернёшься.

Опять между ними повисло тяжёлое молчание. Наконец Гаррет ответил, и голос его прозвучал резко, почти срываясь:

— Я знаю, что вам было больно. Но, Кайл, я позвонил, потому что мне… мне нужно поговорить. Может быть, ты просто согласишься встретиться? Я не прошу о многом.

Кайл ничего не ответил, обдумывая его просьбу. Внутри него боролись чувства — старое раздражение, обида и одновременно смутная готовность пойти брату навстречу.

— Ладно, — наконец сказал он, вздохнув. — Приезжай. Но, Гарри, — он замялся, — это не будет лёгкой встречей, понял?

— Я понял, — ответил Гаррет тихо. — И… спасибо.

Они оба замолчали, чувствуя тяжесть слов, которые ещё не были сказаны.

— Но, — выдавил он из себя через паузу, — давай встретимся не у вас дома, а где-то в другом месте.

— Ты уже не считаешь дом своим несмотря на то, что родился в нем и прожил восемнадцать лет? — спросил Кайл.

— Он давно уже не мой, — тихо ответил Гаррет. — Извини, но я прожил в нем меньше, чем без него. Но не в этом суть. Просто мне трудно возвращаться туда, где от меня отказались. Впрочем, не хочу ворошить прошлое.

— Может, ты и прав-по своему, — с трудом согласился с братом Кайл. — Что ж, давай встретимся у тебя в гостинице. Ты это хотел мне предложить?

— Да, — подтвердил Гаррет. — В моем номере мы сможем поговорить без оглядки на чужие уши. И не говори маме, что я в городе. Я пока не готов с ней встретиться. Не хочу, чтобы ей было больно.

— Ты вообще не желаешь с ней увидеться? — изумился Кайл.

— Я такого не сказал, — ответил Гаррет неопределенно. — Всему свое время. Я остановился в гостинице «Приют и очаг», номер 24. Жду тебя через час.

— Окей, буду, — коротко ответил Кайл и отключился.

Гаррет вернулся в свой номер и, едва переступив порог, ощутил, как внутри его сковало напряжение. Комната показалась темнее и теснее, чем утром. Он нервно огляделся, осязаемо чувствуя тишину. В номере было прохладно, и он поежился. Взгляд упал на камин, где уже были сложены дрова. Взяв спички, он поджег их и сел в стоящее рядом кресло. Но сразу же встал и начал ходить из угла в угол, не находя себе места от волнения.

Снова и снова он поглядывал на часы, злясь на то, как медленно ползут минуты. Он знал, что Кайл скоро придёт, но чем ближе было время встречи, тем сильнее росло гнетущее ощущение вины.

Мысли путались, возвращая его в прошлое — к обрывкам детских воспоминаний, к жизни в отчем доме, к брату, которого не видел так много лет. За прошедшие годы их разрыв лишь усилился, и теперь, находясь в их родном городе, он ощущал эту пропасть значительно сильнее. Бессознательно подошёл к окну и уставился на улицу, чувствуя себя так, словно в любую секунду может сорваться в пустоту, которую сам же и создал, покинув всех, кто-то был ему дорог.

Гаррет попытался представить, как начнётся их разговор. Он вспоминал обиды, затаённые слова, которые так и не были произнесены, моменты, когда семья окончательно отдалилась от него. А может, он от неё? Прошло уже двадцать два года — и вот сейчас ему предстояло увидеть Кайла. Узнает ли он его? Их жизни разошлись, и каждый пытался забыть о существовании другого, но теперь, здесь, Гаррет чувствовал непривычную связь с братом. Он снова сел, ощущая, как внутри всё дрожит.

Время тянулось мучительно медленно. Гаррет слышал каждый звук в гостинице — отдалённые шаги то в коридоре, то по лестнице, приглушённые голоса постояльцев… Каждый звук отзывался на нервах, заставляя его напрягаться. Иногда ему казалось, что Кайл подошел к двери, и на миг его дыхание замирало, но потом он вновь переходил в режим ожидания.

Наконец, когда оно стало почти невыносимым, он услышал в коридоре уверенные шаги, которые вскоре остановились. Его сердце заколотилось так, что казалось, еще чуть-чуть — и оно вырвется из груди. Слабый стук в дверь, показавшийся ему оглушительным, заставил Гаррета вздрогнуть.

Дверь открылась, и Гаррету показалось, что время на мгновение застыло. В дверном проёме стоял Кайл, слегка затемненный полумраком коридора, но достаточно видимый, чтобы он смог разглядеть его. Кайл выглядел суровее, чем раньше, с жёстким взглядом и чертами, обострившимися от времени и, возможно, от тягот жизни.

Первым порывом Гаррета было обнять брата, но его сковало чувство неуверенности. В глазах обоих застыла настороженность. Затем они обменялись неловкими взглядами, словно незнакомцы, вынужденные встретиться друг с другом.

Кайл медленно шагнул внутрь, и дверь тихо закрылась за ним. Вблизи стало ясно, что он изменился значительно больше, чем показалось сначала: его плечи, всегда крепкие и прямые, теперь слегка сутулились, а вокруг глаз пролегли глубокие морщины. Виски посеребрились сединой, и фигура не была такой худощавой, как раньше. Гаррет про себя с горечью отметил, что они оба успели постареть, и вдруг ощутил угрызения совести за то, что все прошедшие годы воспроизводил в своем сознании образ брата, исходя из юношеских воспоминаний.

— Гарри, — наконец проговорил брат, и его голос прозвучал непривычно грубее, но в нём ещё сохранялась та едва уловимая интонация, которую Гаррет помнил с детства.

— Кайл, — ответил он, стараясь выдержать взгляд брата, хотя это далось ему с трудом.

Молчание снова повисло между ними, как густая завеса, сотканная из старых обид и неразрешенных вопросов. Они стояли, изучая друг друга и сопоставляя внешние изменения, произошедшие с ними, с теми образами, которые сохранились в их памяти. Гаррет понимал, что видит перед собой человека, чей жизненный путь был весьма тяжёлым.

— Ты… изменился… очень, — наконец сказал Кайл с оттенком грусти в голосе. — Не знаю… наверное, я ожидал, что ты будешь…

Он не договорил и отвел глаза. Гаррет с горечью усмехнулся, чувствуя, как в его сердце снова поднимается старая обида.

— Удивительно, правда? Мы оба изменились, Кайл, — ответил он. — Слишком много времени прошло. Я, наверное, тоже не ожидал увидеть тебя таким.

Кайл не сумел скрыть, что слова младшего брата задели его, но быстро взял себя в руки. Он сел на край стула у окна и, не глядя на Гаррета, устало произнёс:

— Мама часто вспоминала о тебе… особенно после того, как отец покинул нас…

— Мне жаль, — прервал его Гаррет, пытаясь пробудить в душе чувство вины. — Правда, жаль, но…

Он остановился, не находя для оправдания подходящего слова, и вдруг осознал, что оно ему и не нужно. Ведь не он объявил войну и решил больше не переступать порог родительского дома.

— Я не мог вернуться… из-за отца, — наконец выдавил он из себя.

Кайл медленно повернулся к нему, не скрывая во взгляде огорчения.

— Я пытался быть с ними, знаешь? Пытался заполнить пустоту, которую ты оставил. И я ждал, что ты вернёшься хотя бы на один день… что это важно и для тебя.

Гаррет тяжело вздохнул, чувствуя, как между ними вновь встают тени прошлого.

— Возможно, я злопамятен, Кайл. Возможно, совершил слишком много ошибок, — тихо произнес он. — Но сейчас я здесь. На три, может, четыре дня. Я вернулся, чтобы решить одну проблему. А потом, наверное, зайду повидать маму… Как она?

И замолчал. Кайл смотрел на него несколько долгих секунд, как бы взвешивая эти слова и происходящее между ними, но его лицо оставалось напряжённым, почти суровым. Он сам не говорил и Гаррету не помогал найти нужных слов. Поэтому напряженность, возникшая с первой минуты встречи, явно продолжала сохраняться в дальнейшей беседе.

— Что ж, Гарри, — наконец произнес Кайл, ничего не ответив на вопрос брата, но его голос прозвучал чуть мягче. — Наверное, стоит начать с чего-то. Быть может, с того, почему ты приехал и зачем я тебе понадобился.

Гаррет было открыл рот, чтобы что-то сказать, но не произнес ни слова. В молчании несколько раз пройдясь по номеру, он в глубокой задумчивости остановился возле окна. Кайл не стал нарушать установившуюся тишину дополнительными вопросами, позволяя брату собраться с мыслями.

Вскоре тот сказал глухо:

— У меня проблемы, Кайл. Даже не знаю, как рассказать тебе о них, чтобы ты понял всё правильно.

Ему было тяжело говорить о своих намерениях, но он знал, что брат — единственный, кто может ему помочь.

— Я вернулся в Криксайд не просто так, — сказал Гаррет, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. — Мне нужно кое-что выяснить. Это связано с Итаном.

— С Итаном? — переспросил Кайл, и в его голосе послышалась настороженность. — Спустя столько лет? Зачем тебе это? Все давно забыли о нем. Даже его родители переехали в другой город. К чему ворошить прошлое? Ты ведь сам сбежал от всего этого.

Гаррет почувствовал укол вины, но, сжав зубы, твёрдо ответил:

— Я должен узнать, что случилось с моим другом. Всё это время я чувствовал, что что-то осталось незавершённым. А теперь… Теперь я уверен, что должен вернуться в дом Уилсонов на холме.

В гостиничном номере повисло молчание. Наконец, Кайл тихо сказал:

— Ты действительно думаешь, что сможешь найти ответы? Столько лет прошло, Гарри. Что бы ни произошло тогда, это давно стало частью прошлого.

— Это не просто часть прошлого, — перебил его Гаррет. — Оно стало частью моей жизни. Эти сны, эти… знаки… эти эфемерные видения. Дом хочет, чтобы я вернулся в него.

— Дом? — с недоумением переспросил брат. — Ты же понимаешь, как это звучит?

Гаррет провёл рукой по волосам, осознавая, насколько бредовыми могут показаться его слова.

— Понимаю. Но мне нужно это сделать, — твёрдо сказал он.

И снова стал смотрел в окно, как бы надеясь найти там слова, которые он не мог сформулировать даже для самого себя. Улицы, в это обеденное время почти безлюдные, отражали его внутреннее состояние — ощущение пустоты, периодически наполняемой страхом, недомолвками и чем-то необъяснимым. Наконец он заговорил, не поворачиваясь к брату:

— Думаю, мне надо начать несколько издалека. Это произошло почти полгода назад. Сначала я думал, что мне снится один и тот же кошмар, отличающийся разве что некоторыми деталями. Но с каждым разом сон становился всё более… отчётливым. Он был о старом доме семьи Уилсонов, предков Итана. О том, который находится на холме за городом возле леса.

Это место мне всегда казалось жутким, хотя мы с Итаном и проводили возле него и в нём большую часть своего свободного времени. Мне было страшно находиться в этом доме, но его тянуло к нему как магнитом. Не проходило и дня, чтобы мы не испытывали себя на смелость и силу воли, проходя по его темным коридорам и заглядывая за скрипучие двери, за которыми, как нам казалось, скрывались секреты, которые Итану не терпелось раскрыть.

Но со временем в Итане начали происходить перемены. Это я понимаю сейчас, а тогда… просто не обратил внимания на странности, которые стали проявляться в нем, списав их на его плохое настроение.

— Что ты имеешь ввиду? — поинтересовался Кайл.

— В один из дней я предложил Итану зайти в дом, поскольку мы находились недалеко от него. Но Итан неожиданно покачал головой:

— Не сегодня. Мне кажется, что дом… наблюдает за нами.

— Что? — переспросил я, посмеиваясь. — Как дом может наблюдать? Он же кирпичный.

— Забудь, — буркнул Итан и резко сменил тему.

Теперь я осознаю, что это был один из тех моментов, когда Итан пытался что-то сказать мне, но я не услышал его.

Потом, после его таинственного исчезновения, я весьма болезненно переживал необъяснимую потерю друга, который был основной частью меня. Я уехал, разорвав все связи не только с тобой, отцом и матерью, но и с городом, в котором родился, и постарался все забыть. Отчасти мне это удалось, и в течение девятнадцать лет я жил обыденной жизнью, как многие. Не скажу, что был счастлив. Однако и жаловаться на что-либо не было причины. Правда, предпочтя жизнь убежденного холостяка, семьи не завёл. Друзей тоже. После Итана никто не мог удовлетворить мои требования к дружбе. Приятели были, иначе с кем бы я отвлекался от работы и серых будней…

Но вот полгода назад мне впервые приснился этот проклятый дом, который с тех пор не оставлял меня в покое все последующие ночи. Он звал меня вернуться, каждый раз намекая на то, что именно в нем я найду все ответы, связанные с исчезновением Итана. Я пробовал бороться с этим сном, даже не спать, чтобы он не досаждал мне, но ночные видения удивительным образом стали проявляться в реальности: я наяву слышал в своей квартире скрип старых половиц этого дома, скрежет ржавых петель открывающихся дверей, устрашающие шепоты, призывающие меня, видел тени, перемещающиеся по моей квартире.

Он замолчал, подбирая слова и боясь посмотреть на брата. Кайл не произносил ни звука, и только прерывистое дыхание напоминало о его присутствии.

— Но, Кайл, дело не только в снах и дневных галлюцинациях, — продолжил Гаррет, наконец обернувшись и встретив его взгляд. — Этот дом стал преследовать меня наяву. Я чувствую его присутствие, вижу в любое время суток его… образ.

И, тяжело вздохнув, добавил:

— Который сменился образом Итана. И теперь он везде преследует меня, называя по имени и умоляя о помощи. Я стал видеть его, вот как тебя, повсюду: в спальне, кухне или гостиной; он стучал в мою дверь, говоря какие-то на первый взгляд бессвязные слова, но по факту наполненные таинственным смыслом; смотрел с укоризной, молча стоял возле моего рабочего стола в офисе; махал мне рукой, стоя на тротуаре, когда я проезжал мимо на автомобиле; иногда улыбался мне, прислонясь плечом к стойке светофора…

Потом пришло первое письмо от какого-то таинственного анонима, требующего, чтобы я вернулся в Криксайд и пришел в дом, который давно ждет меня. Но происходящему в моей жизни кошмару и этого показалось мало. Вдруг ко мне на работу явился Саймон Вейл, мой бывший одноклассник.

— Ты ведь никогда не забывал про Итана, не так ли? — риторически поинтересовался он. — Я знаю, ты думаешь, что всё осталось в прошлом, что кошмары, которые преследуют тебя во сне, — просто отголоски давно минувших дней. Но это далеко не так, Гарри. Некоторые двери, однажды открывшиеся, не закрываются, пока в них не войдут. И дверь, которую ты приоткрыл во сне, нужно открыть до конца и узнать, что за ней скрывается.

— Но ведь Саймон… — услышал он взволнованный голос брата, но не дал ему договорить.

— Я знаю, что он погиб четыре года назад. Точнее узнал об этом позже, когда позвонил в одну из его бывших гостиниц, и мог бы счесть появление его призрака как игру своего разума. Но, во-первых, я и думать о нем забыл. Во-вторых, он предстал передо мной не в образе восемнадцатилетнего юноши, каким я видел его перед отъездом из Криксайда, а мужчиной лет тридцати пяти. В-третьих, я видел его перед собой не как расплывающегося призрака, а как реального человека во плоти, упакованного в одежду, каждую деталь которой я могу описать. И самое главное — он оставил на моем столе медальон Итана.

И Гаррет достал медальон из внутреннего кармана своего пиджака, держа на ладони, как доказательство того, что он находится в здравом уме, рассказывая о невероятных событиях, которые происходили с ним в последнее время.

Кайл осторожно взял медальон и стал его рассматривать.

— Ты уверен, что он принадлежал Итану? — недоверчиво спросил он.

— Абсолютно. Ни у кого другого я ничего подобного не видел. Итан никогда с ним не расставался, даже купаясь в озере. И очень дорожил им. К тому же начертил гвоздем на оборотной стороне первую букву своего имени. Переверни — и ты убедишься, что это тот самый медальон.

Кайл выполнил просьбу брата: там действительно была кривовато выцарапана буква «И». Он поднял недоумевающий взгляд на Гаррета, который, побледнев, стоял перед ним как изваяние. Мгновение спустя, разгладив пальцами морщины на лбу, тот сказал:

— А теперь открой медальон.

Кайл поспешно раскрыл обе половинки — и к его ногам скользнул маленький листочек. Он поднял его и прочитал вслух: «Время пришло. Дом ждет тебя, Гарри. Только тебя».

— Что за чертовщина, — выругался Кайл, растерянно глядя на брата. — Может, ты сам написал его?

Гаррет обиженно посмотрел на него.

— Это не мой почерк, — резко ответил он. — К тому же я пока еще не сошел с ума, чтобы писать самому себе записки.

Но последней каплей в чаше моего терпения оказалось последнее письмо, которое я, придя с работы, нашел на столе в кухне. На конверте не было ни штампа, ни обратного адреса — только моё имя, выведенное размашистым почерком моего исчезнувшего друга.

И Гаррет снова засунул руку во внутренний карман пиджака. Вскоре в его пальцах Кайл увидел маленький самодельный конверт желтого цвета. Взяв его, он все также вслух прочитал: «Время пришло. Ты должен вспомнить, Гарри. Без твоей помощи не выбраться. Я пытался, но мне это не под силу. Приезжай. Найди меня там, где всё произошло. Итан».

Растерянно повертев письмо в руках, Кайл вернул его брату и сел в кресло, не зная, как реагировать на то, что услышал и увидел.

— Я знаю, как это звучит, Кайл, — голос Гаррета заставил его вздрогнуть и посмотреть на него. — Поверь, я сам не понимаю, что со мной происходит. И сны, и приход покойного Саймона, и участившиеся явления исчезнувшего Итана — это не фантазии больного разума, блуждающего за границей реального. И это предметно подтверждают письма и медальон, которые, как видишь, отнюдь, не иллюзорно пытаются меня убедить, что Итан… ждёт… в старом доме.

Гаррет устало опустил голову, не в состоянии больше продолжать разговор, который вконец измучил его. Но ему нужно было поделиться с кем-то всем тем, что за полгода чуть не довело его до умопомешательства. В номере повисла тишина, которую он же и нарушил, продолжая исповедоваться:

— Я пытался избавиться от этих мыслей и снов, от призраков и видений, тем не менее, письма и медальон не позволили мне этого. Сначала я думал, что, может, так проявляют себя стресс или старая вина за то, что не смог помочь Итану, что уехал из Криксайда, попытавшись избавиться от прошлого. Но, Кайл, — Гаррет вновь стал ходить по комнате, не скрывая страха, который опять вполз в него, словно уж, — я уже ни в чем не уверен, поскольку не могу понять, где реальность, а где галлюцинации. Мне кажется, кто-то или что-то пытается довести меня до безумия, используя для этого все возможные средства. Но зачем он это делает, не знаю.

Гаррет замолчал, чувствуя, как напряжение сковало каждую клетку его тела. Тишина, казалось, поглотила всё, а между ними повисло что-то тяжёлое и мрачное, от чего нельзя было убежать.

— И теперь вот я здесь, — еле слышно добавил Гаррет. — Я вернулся, Кайл, потому что больше не знаю, что делать. Мне нужно понять, что это — обычные галлюцинации, проклятие прошлого, явь или шутки моего разума… Может быть, ты сможешь помочь мне найти ответ?

Кайл несколько мгновений смотрел на брата, осмысливая услышанное. В его взгляде смешались недоверие к нему и сочувствие, сдержанная строгость и желание высказаться по этому поводу. Гаррет чувствовал, что слова не даются Кайлу легко. По-видимому, он пытался найти из них самые разумные, чтобы не разрушить хрупкое доверие, которое возникло между ними после долгих лет молчания.

— Гарри, — наконец тихо проговорил он, — ты всегда был… как бы это сказать… впечатлительным. Когда мы были детьми, ты умел представить что угодно непосредственно и живо — и часто из-за этого страдал. Ты образно и живо воспринимал события, остро реагировал на происходящее и надолго запоминал то, что тебя потрясло. Но то, что ты сейчас рассказываешь, звучит уже иначе.

— Это всё… — запнулся он, подбирая слова, — выходит за границы разумного.

— Ты думаешь, что я выдумываю? — спросил Гаррет, не скрывая горечи.

Кайл, покачал головой.

— Я не это имею в виду, Гарри. Просто… ты жил далеко от этого места, оставил здесь слишком много неприятных воспоминаний. Я понимаю, что прошлое всегда может… настигнуть, но мне кажется, что это не то, что происходит с тобой.

Он слегка смягчил голос, снова обращаясь к брату, как к тому мальчишке, о котором всегда заботился:

— Но, Гарри, ты ведь должен как-то разобраться в себе. Ты сказал, что не понимаешь, где заканчивается реальность и начинается галлюцинация. Может, это не дом тебе сигналит… а твой разум, который хочет выяснить то, что когда-то произошло.

Гаррет молча слушал, иногда поглядывая на брата. Слова Кайла проникли в душу глубже, чем он хотел, вызвав досаду, но игнорировать их, исходя из разумного подхода, не хотелось.

— Возможно, ты прав, Кайл, — неуверенно проговорил он. — Только не знаю, как именно я должен в этом разобраться. Прошлое, связанное с Итаном, преследует меня, не отпуская, и я до сих пор не понял, что оно хочет от меня.

— Может, тебе стоит обратиться к психиатру? — предложил брат. — Думаю, он сможет тебе помочь.

Гаррет скептически улыбнулся.

— Конечно, сможет, — сказал он, скривив губы, — уложить на койку в психиатрическую лечебницу. Там, нашпигованный транквилизаторами и антидепрессантами, я абсолютно все выброшу из своей головы и превращусь в овощ, который, прикованный к кровати, будет целыми днями изучать потолок над собой. Нет, это не выход.

Кайл, не выдержав взгляда брата, на секунду опустил глаза, но затем снова посмотрел на него.

— Тогда, думаю, первое, что ты должен сделать, — это прекратить себя обвинять. Тебе необходимо отпустить то, в чем ты не виноват. Ни твоего участия, ни твоей вины в том, что Итан бесследно исчез, нет. Пока ты держишься за все это, заброшенный дом, страх, связанный с ним, и видения, преследующие тебя, будут только набирать силу. Второе… — он чуть помедлил, подбирая слова, — тебе нужно вернуться в этот дом и убедиться, что он уже очень давно не играет никакой роли в твоей жизни и никак не может влиять на неё. Но если тебе боязно сделать это в одиночку, я готов пойти с тобой.

Гаррет замер, поражённый неожиданным поворотом в разговоре. Он с трудом находил слова благодарности после стольких лет отчужденности. И пока он собирался с духом ответить на предложение брата, Кайл снова заговорил:

— Слушай, Гарри, я понимаю, что ты давно чувствуешь себя оторванным от семьи. Но это неправильно. Разрыв с тобой мы, я имею ввиду себя, мать и отца, перенесли очень тяжело. Прошли и через непонимание твоих решений, и через душевную боль, а еще через обиду и горечь… Но это осталось в прошлом, и теперь, когда ты наконец вернулся, я не могу оставить тебя одного. Кто знает, возможно, этот дом примирит также и нас, и мы сможем наконец расставить всё, что отдаляло нас друг от друга, по своим местам, вернув былые родственные чувства и связи.

Гаррет молчал, глядя в лицо брата. Он никак не мог поверить в то, что слышал. Затем подошел к нему и положил руку на плечо.

— Я не готов вернуться в семью, — тихо произнес он. — Не исключаю, что когда-нибудь все же вернусь, но прежде мне нужно решить проблемы, связанные с Итаном и домом его предков. Благодарю тебя, что предложил мне свою помощь, но тебя в моих снах не было. Извини. Боюсь, что твое присутствие все испортит. Дом и Итан зовут меня и только меня. И я готов встретиться с чем бы там ни было в одиночку.

— Хорошо, Гарри, — сказал Кайл, с трудом справляясь с комом в горле. — Но, если тебе понадобится моя поддержка, знай, что я готов оказать ее тебе. В любое время. А сейчас мне нужно идти. Звони, если понадоблюсь. Может, мне все же обрадовать маму, что ты приехал?

— Пока не стоит. Прояви терпение. Я ведь даже не представляю, что ждет меня в старом доме и какой будет моя жизнь после.

Кайл кивнул и, подойдя к Гаррету, протянул руку. Но тот вместо того, чтобы пожать ее, крепко обнял старшего брата. Какое-то время они так и стояли, обнявшись, но потом Кайл отстранился и, скрывая слезы под опущенными веками, поспешил к двери.

Гаррет, оставшись один в номере, вдруг физически почувствовал нечто странное, словно бы материализовавшееся: воздух в комнате стал тяжёлым, душным, а какие-то невидимые руки надавили на грудь, не позволяя глубоко вдохнуть. Через время придя в себя, он медленно направился в туалетную комнату, чтобы сполоснуть лицо холодной водой. Подойдя к раковине, он резко отпрянул, заметив на зеркале надпись, сделанную темно-красной помадой, тюбик от которой валялся на полу. Все тем же размашистым почерком Итана были выведены слова: «Пути назад нет. Жду тебя в доме в указанное время».

Гаррет почувствовал, как закружилась голова и ухватился рукой за край раковины.

Глава 4

«Тайны прошлого не терпят равнодушия —

они зовут, требуют, пугают, пока не откроешь к ним двери».

Кайл ехал домой, погружённый в недавний разговор с Гарретом и сомневаясь в том, что брат мог самостоятельно решить все проблемы, которые описал, поскольку его не оставляла мысль, что ему нужна конкретная помощь специалиста. Всё, о чем рассказал Гаррет, указывало на серьезные психические нарушения. И тем не менее… он ощущал странное волнение, как будто надвигалось что-то темное и мрачное, связанное с настоящей опасностью. Едва он свернул к своему дому, как вдруг вспомнил слухи, связанные с домом Уилсонов на холме. Кайл остановился и, несколько помедлив, достал телефон. Надо было срочно поговорить об этом с братом. Гаррет ответил почти сразу, но голос прозвучал немного удивлённо.

— Кайл? Что-то случилось?

— Гарри, я вспомнил кое-что. Не знаю, на данный момент это важно или нет, но… когда-то я слышал о том, что дом Уилсонов…, — Кайл замялся, подбирая слова, — был построен на участке, который в городе считался… проклятым.

В трубке повисло молчание, но Кайл почувствовал, что внимание брата сосредоточилось.

— Проклятым? — наконец уточнил Гаррет. В его голосе звучало недоверие и слабая тревога. — Ты хочешь сказать, что…

— Да, — перебил его Кайл, понимая, что должен рассказать всё, что знал, даже если это покажется брату нелепым. — Якобы задолго до того, как эту землю купили Уилсоны, на ней проводились какие-то тёмные обряды. Говорят, даже с жертвоприношениями… А потом, когда построили дом, в нем стали жить духи безвинно принесенных в жертву… но утверждать этого не могу: как услышал, так и передал. Словом, считается, что дом построен на их костях, поэтому на этой земле происходили всякие жуткие вещи.

Гаррет спросил:

— И ты действительно думаешь, что это как-то связано с исчезновением Итана?

— Да ничего я не думаю, — несколько раздраженно ответил Кайл. — Возможно, это и глупость, но иногда люди рассказывают такое, отчего мурашки по коже. Особенно старики. Говорят, что в этом доме едва ли не каждом поколении Уилсонов кто-то преждевременно умирал, а кого-то преследовали необратимые несчастья. Прапрадед Итана, по слухам, именно из-за этих трагедий переселился со своей семьей в город. После этого люди обходят этот дом стороной.

— И что ты предлагаешь? — хрипло спросил Гаррет. Его голос дрожал, но он пытался успокоить себя. — Отказаться идти туда?

Кайл ответил не сразу.

— Нет, Гарри. Мы оба знаем, что тебе по какой-то необъяснимой причине нужно вернуться в этот дом. Я просто считаю, что тебе стоит больше узнать о нем, прежде чем решишься на эту авантюру. Извини, но по — другому я не могу назвать то, что ты затеял. Не исключено, что об этом месте есть упоминания в архивах или старых книгах. Так что не трать времени зря и сходи в библиотеку. Миссис Эшли тебе поможет. Говорят, что она знает все, что касается Криксайда. Завтра загляну к тебе, и ты расскажешь, что тебе удалось выяснить.

— Спасибо, Кайл, — едва слышно, без энтузиазма сказал Гаррет. — Я сейчас пообедаю и отправлюсь в библиотеку.

После напряжённой беседы с братом, полной старых обид и мистических страхов, он чувствовал себя вымотанным и странно голодным, хотя обычно до обеда ему совсем не хотелось есть. Гаррет понимал: несмотря на то, что у него было совсем мало времени до встречи с Итаном, он решил сделать всё возможное, чтобы пролить свет на загадку дома семьи Уилсонов.

Его взгляд упал на часы — уже перевалило за полдень. Он отправился в ресторан при гостинице. Обеденное время подходило к концу, и почти все посетители уже разошлись. Зал опустел, тишина, нарушаемая лишь редкими звуками шагов официантки и стуком посуды, навевала на него ощущение странного спокойствия и настороженности одновременно. Гаррет выбрал самый дальний столик у окна, удобно устроившись на деревянном стуле с высокой спинкой, и окинул пристальным взглядом окружающее пространство.

Обеденный зал был оформлен довольно скромно, без лишнего блеска и ярких акцентов, что делало его одновременно уютным и немного приземлённым. На стенах, облагороженных панелями под цвет орехового дерева, были развешены старые черно-белые фотографии города: панорамы Криксайда, старые дома, улочки, затянутые туманом, и фасады зданий, которых, вероятно, уже давно не существовало. Эти изображения добавляли немного ностальгии, отчего казалось, что время здесь течет медленнее, чем снаружи. На столах, застеленных простыми белыми скатертями, стояли обычные приборы из керамики. Небольшие абажуры, свисающие с потолка, отбрасывали теплый, приглушённый свет.

Официантка принесла ему незатейливый обед. Гаррет начал с теплого супа-пюре из тыквы, ярко-оранжевого, с легким сливочным прикусом и явно выраженными нотками имбиря. Каждая ложка согревала, разливая по телу успокаивающее тепло и возвращая его к простой, почти детской радости от горячей еды. В супе плавали маленькие хрустящие кусочки обжаренных тыквенных семечек, добавлявших ему насыщенности.

К супу подали ломтик деревенского хлеба, с мягким мякишем и тёмной коркой. Хлеб был ещё тёплым, и Гаррет отламывал кусочки, обмакивая их в густой суп и наслаждаясь каждым мгновением простой трапезы, которая хотя бы ненадолго отвлекала от мрачных мыслей.

Затем приступил к запечённому куриному филе с гарниром из картофеля, обжаренного до хрустящей корочки и посыпанного крупной морской солью и сушёным чесноком. Гарнир дополняли несколько ярких стручков зелёной фасоли и дольки обжаренного помидора, придавая блюду свежесть и легкую кислинку.

На десерт был кофе — темный, терпкий, со слегка уловимым шоколадным послевкусием. Горячая чашка согревала его ладонь, аромат поднимался к лицу, завершая обед умиротворяющей горечью и возвращая его мысли к предстоящему посещению таинственного дома.

Пообедав, Гаррет неторопливо направился в библиотеку, стараясь по пути сосредоточиться и спланировать, с чего начать поиски.

Здание библиотеки было старым, со слегка потемневшими от времени стенами из серого камня. Высокие стрельчатые окна, украшенные витражами, казалось, устремлялись к самому небу. По краям фасада возвышались каменные колонны, изъеденные временем, а над дверью виднелась выцветшая табличка с надписью «Городская библиотека».

Он остановился перед массивной дверью, на миг задержался, а потом уверенно вошёл внутрь. Мягкий свет, лившийся из старинных медных светильников, отражался от полированных деревянных панелей, наполняя просторный зал. Внутри царила строгая и спокойная атмосфера. Ряды массивных стеллажей из темного дерева натянулись вдоль стен.

В центре стояли столы на одного человека с настольными лампами, зеленые абажуры которых выглядели довольно ярко на фоне серо-коричневого интерьера. Тишина, казалось, впитывала каждый шаг и едва слышное перелистывание страниц.

Гаррет подошел к миссис Эшли. За прошедшие годы она заметно постарела. Помня её еще с детства, он попытался прикинуть, сколько ей лет, но отказался от этой затеи.

Миссис Эшли сидела за своим привычным столом, наклонившись над стопкой карточек, в которые вносила какие-то записи. Ее фигура была хрупкой, почти невесомой. Волосы по-прежнему были собраны в строгий пучок, но теперь были совсем белыми, как паутина в лунном свете. Выбивавшиеся у висков волнистые прядки придавали ее облику небрежную мягкость. Кожа на руках и лице казалась полупрозрачной, с изрезанной сетью морщин, но глаза всё еще сохраняли острый, цепкий взгляд, который давал понять, что память ее была остра, как и прежде.

Когда Гаррет подошёл, она подняла на него глаза, взглянув поверх очков, и на её лице отразилось вежливое, но абсолютно нейтральное выражение, какое обычно появляется при встрече с незнакомцем. Она слегка поджала губы, придав лицу деловитость, и подняла одну бровь, предупреждая его просьбу еще до того, как он ее озвучил.

— Чем могу быть полезной? — спокойно и несколько отстраненно спросила она.

Гаррет на миг почувствовал легкий укол разочарования. Она, должно быть, и не подозревала, что перед ней стоит тот самый мальчишка, который вместе со своим другом не раз просиживал часы в этом зале, листая журналы. Он задержался на мгновение, чувствуя, как у него пересохло во рту. Стараясь подавить легкое волнение, он слегка наклонился к миссис Эшли и с теплой улыбкой произнес:

— Прошло много лет, миссис Эшли. Я не удивлён, что вы меня не узнали. Гаррет… Гаррет Феллгейт. Когда-то я проводил здесь много времени.

Ее брови чуть приподнялись, и взгляд оживился, словно в памяти вспыхнул забытый образ. Она наклонила голову, разглядывая его внимательнее.

— Гаррет Феллгейт, — повторила она, будто проверяла, соответствует ли это имя тому, кто стоял перед ней. Ее взгляд чуть смягчился, и на лице появилась еле заметная улыбка. — О, теперь вспомнила. Боже, как давно это было… Ты приходил сюда с другом. Итаном, кажется?

Гаррет почувствовал, как теплое воспоминание о тех днях согрело сердце.

— Да, с Итаном. Мы довольно часто заглядывали к вам, выбирали книги о приключениях и фантастике. Вы тогда еще сказали, что мы должны быть бережнее с новыми изданиями, — улыбнулся он, не скрывая легкой грусти в голосе.

Миссис Эшли тихо рассмеялась, качая головой.

— Ах, вот уж чудеса. Я всегда считала вас парой шкодников, которые постоянно поддерживают это мнение о себе. Всегда что-то обсуждали с шёпотом, но, конечно, этот шёпот был слышен по всему залу, вызывая мои замечания.

Гаррет рассмеялся, впервые за долгое время ощущая лёгкость.

— Да, это было именно так. А мы всегда воспринимали вас в роли стража библиотеки — сурового и справедливого. Помню, мы даже спорили с Итаном, не охраняете ли вы в книгах какие-то тайны.

Ее глаза слегка блеснули, и она, явно поддавшись ностальгии, на секунду отвела взгляд, погружаясь в прошлое.

— Кто знает, может, и охраняла, — ответила она с легкой загадкой в голосе. — Время в библиотеке течёт по-другому. И те, кто проводит здесь достаточно времени, начинают замечать вещи, которые другим незаметны. Хотя, должно быть, это вы придумали, мальчики. Итан всегда был фантазером, а ты — намного сдержаннее и спокойнее, не так ли?

Гаррет ощутил, как эти слова отозвались в сердце невыразимой печалью.

— Вы правы, Итан часто увлекался мистикой, странными событиями, в которых я неохотно участвовал, но… — он осёкся, подбирая слова. — Наверное, это и тянуло нас сюда в надежде получить ответы на вопросы, которые нас волновали. Просто в детстве я не понимал этого. А теперь… мне кажется, именно здесь, возможно, я узнаю то, за чем и приехал Криксайд.

Миссис Эшли наклонилась чуть ближе, и ее взгляд снова стал ясным и цепким, каким он помнил его в те далекие годы.

— Раз уж ты ищешь «ответы», Гарри, может, скажешь, что тебя интересует? — спросила она с легкой улыбкой. — Или это нечто секретное?

Он ненадолго задумался, прежде чем ответить, понимая, что миссис Эшли, как и прежде, проницательна.

— Скажем так, на этот раз меня интересуют не слухи, не фантазии, а реальные истории, связанные с тайнами Криксайда, в том числе мистическими… например, с домом семьи Уилсонов.

Миссис Эшли нахмурилась, и ее взгляд стал настороженным.

— Домом Уилсонов? Ты уверен, что хочешь копаться в его истории, Гаррет? Иногда нехорошее прошлое лучше оставить в покое.

Гаррет взглянул на нее, и его голос стал твёрдым:

— Боюсь, что это уже невозможно. Мне нужно знать о земле, на которой построен дом, и о нём самом как можно больше.

— Почему у тебя вдруг возник такой интерес к этому месту? — поинтересовалась библиотекарь, не скрывая удивления, пронизанного подозрением.

— Я пока и сам не могу это объяснить, — уклончиво ответил Гаррет. — Просто что-то необъяснимое подталкивает меня изнутри узнать правду. Возможно, потому, что я до сих пор не успокоился после необъяснимого исчезновения Итана. Понимаю, что спустя четверть века это звучит глупо, но мне трудно с этим жить. Вот и пытаюсь понять, что с ним произошло. Поможете?

— Если только смогу, — сказала миссис Эшли с тяжелым вздохом. — У нас ведь обычная библиотека, поэтому слишком надеяться на ее возможности не стоит. Хотя я могу показать тебе кое-что. Садись за свободный стол и жди.

Гаррет выбрал стол, стоявший как бы в стороне от других. Он с нетерпением ждал миссис Эшли, нервно постукивая пальцами по крышке стола.

Она вернулась к Гаррету, держа в руках небольшую стопку пожелтевших папок и несколько журналов с потрепанными корешками. Аккуратно положив всё перед ним, взглянула на него с лёгкой тревогой и тихо сказала:

— Надеюсь, ты найдёшь здесь хоть что-то полезное, Гарри. Это всё, чем располагает библиотека. О Криксайде редко писали, но слухи наш городок сохраняет ревностно.

— Я очень вам признателен, миссис Эштон, — произнес Гаррет, с благодарностью глядя на неё.

— Успехов в твоих поисках, — ответила она тихо и вернулась на свое место.

Гаррет достал из верхней папки старую газету и, бегло просмотрев содержание, остановился на статье, опубликованной в начале прошлого века, о мрачной истории земли, на которой был построен дом семьи Уилсонов. Заголовок, написанный крупными буквами, гласил: «ПрОклятая земля на холме». Он начал читать — и перед ним открылась зловещая, почти нереальная картина прошлого.

Оказалось, что участок земли на окраине Криксайда всегда считался нечистым и даже был запрещен для посещения. Горожане избегали этого места, особенно в полнолуние, утверждая, что земля здесь «дышит тьмой». В статье также говорилось о том, что местные старожилы передавали дошедшие до них слухи о далеких временах, когда задолго до основания города эта земля использовалась как место для древних ритуалов и тайных собраний. Автор намекал, что записи об обрядах не раз стирались из городской истории, однако слухи о них продолжали жить.

В другой статье Гаррет нашёл несколько абзацев, написанных особенно витиевато, но суть была ясна: по легенде, в полнолуние, когда лунный свет заливал лес и холмы, члены тайного общества шли на это место, скрывая свои лица под масками животных и странными капюшонами. Их ритуалы, сопровождавшиеся странными песнопениями, движениями и призывами к темным духам, были долгими и мрачными. Один из очевидцев, который в детстве случайно наблюдал за этой таинственной церемонией, утверждал, что видел, как они «возносили подношение» на каменном алтаре — девочку в белом платье и венке.

Гаррет перевернул страницу, читая дальше, и почувствовал, как в нем застыла кровь, перекрыв дыхание. Оказалось, что среди жителей города издавна существовало поверье, что духи, обитавшие на этой земле, чтобы оставаться в своей невидимой обители и не тревожить мир людей, должны «насыщаться» жертвами, которых выбирали сами. И не прощали любопытных.