«Его положили на влажную землю. Он был слаб и невинен. Его звала тишина и тёмное ничто, мерцающее звёздами. Его когда-то любили и ненавидели. Он помнил женщину с глазами боли и грусти. Пела она песни и слагала слова в осмысленный порядок. От этого порядка ему было порой больно, а порой очень хорошо. Был отец- безумный и несокрушимый. Была мать-нежная и вздорная. Теперь он всё больше превращался в свою придуманную тень. Тени всегда передают лишнюю правду. Было всё. Было у него и имя «Тенебрис».

Было царствие благое. Великий архитектор пришёл в этот мир. Он был одинок и безумен. Он слепил из него идеальное полотно, чистое и кристальное, словно слеза. Но не умел он одного– создать себе подобных, хотя очень старался. Подобные были непослушными и дерзкими. Творили они насилие и ужас. Разозлился тогда Великий архитектор и низверг подобных с полотна в земли, зовущие к мраку. Заступился за них лишь сын его Тенебрис. Ибо слабый они были и неразумны. Разгневанный архитектор низверг тогда и сына своего, ибо рука не поднялась и всякому изменнику его воли — жить с подобными. «Да скитаться он будет. И познает всё сам от того, кого пожалел. Но завет ему один– три раза будет просить отца об избавлении. На третий раз я приду и избавлю его, и вся от существования в ужасе.»

Проходили века. Камни складывались в грады. Грады рушились и стонали от войн и болезней. Скитался Тенебрис не зная покоя среди падших и учился у них стойкости, пока не лишился разума.

В огне и убийствах закалялось царствие падших. Каждый хотел пожинать плоды с люда и восседать на троне.

Было семь войн падших. Плодили войны уродства и грязь.

Два раза взывал к Великому архитектору от ужаса и беспомощности Тенебрис. Хоть и был он безумен, но остатки разума всё ещё тлели в нём. Поставили его править над всеми и воздвигли царство стойкости. Царство огня и железа. Тенебрис принял царство и отсёк язык себе, во избежание воззову к отцу.

Теперь правил он указующим перстом и был безмолвен. Воины света короля обращали всех падших в свою. Веру в великую рыбу Пожора, что несёт мир, падший в себе, и пожирает тёмный океан пространств.»

Из писания Рантелеона «Царствие света. Истоки»

***

На деле же кучка лихих мужичков захватила несколько деревень и отстроили крепость из камней и брёвен. Нашли они бродягу убогого и поставили в насмешку над подневольным людом королём. Язык ему тоже сами отсекли. Кто-то вспомнил древнюю легенду о сыне великого архитектора Тенебрисе. Назвали того бродягу Тенебрисом и стали править землями, захваченными под знамёнами рыбы Пожора.

Вера Пожора была жестокой и кровавой. Каждую полную луну выбирали деву, что была послушницей веры Великого Пожора, и юношу безмозглого, но сильного. На глазах у пьяной толпы они делали ребёнка. Затем юноше отсекали голову и испивали его кровь из кубков. Рождённые девочки, от таких ритуалов направлялась в послушницы в храмы Великого Пожора, а мальчики пополняли ряды воинов, которых в народе звали «Сиротами». Сироты были главным расходным материалом в войнах. Также не утихали междоусобные войны тех самых лихих мужичков, что были знаменосцами при короле. Каждый из семи считал себя более главным. И хорошо, когда на сборищах всё заканчивалось лишь мордобоем.

2 Оруженосец и его господин Опрупуз

Битый час Танец начищал доспехи своего господина. Медные доспехи были испачканы жирными заплёстками и кровью. Видимо знатно прошла пирушка с друзьями. Храп господина же раздавался по всему замку.

Господин был величайшим знаменосцем безмолвного короля, хотя был давно не молод. Из-под медных доспехов выглядывало пузо. Лицо его обрамляла рыжая борода. На голове всегда была кожаная шапочка с кисточкой. Он очень гордился этой шапочкой и считал, что она приносит ему удачу. Крепкое и похабное словцо, а также воинственный и безумный взгляд всегда дополняли картину господина. Опрупуз — воитель великого света вёл разгульную и похабную жизнь. Каждая дама в королевстве мечтала стать его очередной женой и наплодить достойных потомков. Все, кто был не согласен с ним в чём -либо, отведывал топора знаменосца. Опрупуз навоевал себе замок и землю. В подчинении у него было небольшое войско. Больше пятидесяти потомков, которые бесконечно дрались между собой за наследство отца. В ход шли яды, удушения, ножи.

Танец же был с рождения странным и убогим. Всех, кто не мог держать меч и рубить врага в Сиротах, сразу отдавали в вечное служение господам. Танец был худощавым юношей с чёрными и грязными волосами. На бледном лице, словно две дыры, выпирали два фиолетовых глаза, в которых была пустота и безразличие. Из всех слуг, Опрупуз очень любил именно Танца. На его фоне господин казался ещё более грозным, сильным и красивым. А ещё Танец так забавно падал, когда ему отвешивали пинки и оплеухи.

Была ночь и завтра господину надо было выглядеть великолепно. Встреча с одной из благородных дам, которую родители прочили в жёны господину. Тот должен был предстать во всей красе.

— Всё будет, как всегда. Эта рыжая псина сначала будет строить из себя большого благодетеля и народолюбца. Потом зальёт глаза и начнётся. Шуточки, песенки, прибаутки. «Затем он разойдётся и будет требовать право первой ночи от матушки невесты», — ехидно заметил конюх Опрупуза Хожник и хрюкнул в кулак.

— От матушки то зачем? Ему невест приведут стадо. — удивился Танец.

— А просто так. Захочет посмотреть на хозяина дома. Как он себя поведёт. Это забавляет нашего господина. И не дай Пожор, этот несчастный согласится и отдаст свою жёнушку. — ухахатывался конюх.

— Но ведь, если не отдаст, то тоже скверно? — поинтересовался Танец.

— Тут уж и не знать, что скверно. Если откажется, то набьют рыло. Ну может руку отрубят. Ну, на вроде, не баба же. Мужик. — разошёлся Хожник и почесал седую лысину.

Танец смачно плюнул на медный нагрудник доспеха. У конюха перекосило лицо, и он дал увесистую оплеуху плевуну.

— Что ж ты, убогая твоя башка? Господин увидит такое– сразу прикажет рот зашить. Водичкой его. — по-отцовски посоветовал Хожник.

Танец закивал и поспешно протёр место плевка водой из глиняного горшка.

По замку вдруг раздался дикий ор. По лестницам сразу забегали тётки с пивом и куриными окорочками в руках.

— Тьфу… Проснулась свинья. Небось опять кошмары одолевают о швее. — расстроился конюх.

— Швее? — осёкся Танец.

— Вообще-то об этом запрещено говорить. «Сразу пожорники кишки вспорют», — очень тихо произнёс Хожник и покрутил головой опасливо.

Ему понравилась реакция молодого парня, который от удивления раскрыл рот и побледнел. Для нагнетания рассказа конюх покивал, моргая глазами.

— Раньше то лихие были времена. До веры Пожора. Всякие твари бегали страхолюдные. Да и не только бегали. А ещё летали и плавали. — начал с придыханием шептать рассказчик.

Танец надул щёки и выпучил глаза.

— Молились мы им и преклонялись. Их воля нам совсем чужая. Огромные даже, некоторые были. Словно гора. В лесах то или в пустошах каких их в основном то и встречали. Некоторые то сразу пожирали целиком людишек. А некоторые даже привечали некоторых людей в служение. Я-то с одним таким бродил. Пёсья двумордая тварина. Жаждал плоти и крови постоянно. Но и сам уж измучился. Все ноги мне понадкусывал. — взахлёб поведал Хожник и продемонстрировал испуганному парню свои шрамированные ноги.

Танец дрожащей рукой прикоснулся к шрамам. Некоторые шрамы хранили в себе отпечатки больших зубов.

— Я для него и детей воровал даже. Нутро моё тёмное. Ему нравилось, когда я смотрел, как он измывается над жертвами.-вдруг дрожащим голосом выпалил конюх.

Его передёрнуло и слёзы полились ручьями из глаз. Танец почувствовал сильную жалость к старику. Старик вдруг встрепенулся и вытер слёзы рукавом. Безумные крики господина раздались по замку. Это почему-то рассмешило старика.

— Стерва. Измывается над ним швея. — вкрутил острое словечко он и продолжил, — А были твари со своими какими-то понятиями о чести и любви. Даже красивы были они. Но всё одно-твари жестокие. Своих же тварей пожирали. Такие-то меня и нашли с этим пёсьим отродьем. Страшный лис с горящими глазами и женщина, при взгляде на такую хочется кожу с себя сорвать.

— Так красива? — перебил Танец.

— Так красива, что страшна. Она тебе говорит, а поджилки трясутся.

Танец попытался представить такую красоту. Из всех красивых женщин и дев, ему вспомнилась дочь травника. Томный взгляд, нежные губы, влажная кожа от пара различных отваров. Но от неё скорее было чувство тёплого хлеба из печи. Благородные дамы же совсем не нравились Танцу. Они были толстыми, вздорными и скверными, в своих поведениях.

— Да ты и женщин то не видел. Уж про другое молчу. — съехидничал старик и хохотнул.

Танец обиделся. В комнатах замка послышался грохот. Прислуга утихомиривала господина.

— Зарублю! Подгрёбные ошмётки! — вопил Опрупуз.

— Порвали они, эти твари, псину этого и выжрали плоть его. А я думал мне тоже конец и схватился за нож. Женщину это лишь рассмешило. Стала зыркать на меня. Я чуть ножиком то себя от подбородка до пупа не вспорол. Лис её остановил. Проводил он меня до людей.

— Да ну. — совсем ошалел Танец.

— Вот тебе и ну. Я кому рассказывал, так все думали рехнулся. Был я молод тогда. Как ты. Много времени прошло с тех пор. Потом и пожорники появились. Чудищ поубивали многих. Жизнь стала проще. — закряхтел старик.

— А швея то что? И наш господин при чём? — вдруг вспомнил Танец.

Старик вздохнул.

— Женщина та мне побрякушку дала со своего браслета серебряного. Чтобы еды я выменял себе.

Он вытащил из-за пазухи тряпочку, которую развернул дрожащими руками. Побрякушка совсем потемнела от времени и не вызывала восхищения. Танец придирчиво глянул на драгоценность. «Врёт, наверное. Сумасшедший брехливый старик. Только складно и большой выдумкой.»: подумал парень.

— Только я оставил её. И поныне молюсь ей. Времена страшные были. Может и не помогала она мне. Не слышала молитв. Только мне всё одно спокойнее было.

Танец вдруг вспомнил про доспех и стал дальше начищать его.

— Да только попал я в служение к Опрупузу. Силён он был. Бешенный мужик. Он своими другами все земли, наверное, перебуторил. Было их десять. Сейчас то из господ только пятеро остались, включая Опрупуза. А с теми четверыми. Ныне покойниками. Уж они много тварей перебили. Да и люда сколько зарубили. Уж тут всё одно. Я оруженосцем был. При нём. Это сейчас лошадиные крупы намываю.

Танец улыбнулся. Хожник нахмурился. Парень поспешил сделать серьёзное лицо.

— Нарвались мы тогда на засаду. Чистая бойня. А потом и гады мерзкие налетели. Рядом пещеры были. Морды у них, будто исподняя нестиранная с зубами. Тут то я молиться и начал швее. Она возьми да приди. Уж как она их крутила-выворачивала спицами своими. Господа то со страху все мордами в грязь легли. А как запал рассеялся. Так они тут сразу воителями встали. И баба тут голая пред ними в браслетах. Я рот раскрыл. Ну и стали они перед ней петухами выхаживать. Да и передрались все из-за неё. Она, знай себе, смеётся. Только Опрупуз совсем уж головой помутился. «Ты должна быть моей.»: всё орал. А она, эта стерва их всех подстёгивает, чтобы мужскую прыть проявили. Уж тут то и началась убийственная круть– верть. Жестоко расправился Опрупуз со своими другами. Все потроха из них вытряхнул. А головы на колья насадил. Швея мерзким уродом назвала его. А тот совсем разошёлся. Грудь себе вспорол, да сердце выдернул и ей бросил. Приняла дар она. А взамен сердца какую-то гниль ему всунула. Уж дословно не помню. Но чтоб мучался он и жил. А сама упорхнула. С тех пор возненавидел господин меня. Бил сильно. Мол, я слабость его видел. Стыдоба. Но я под убогого притворился. И он от меня отстал и на конюшню сослал. А мне и лучше. Только с тех пор мучается он во снах. Знает, свинья, сколько зла творил. А помереть не может. Проклятье швеи. Она только его умертвить может.

Танец совсем ошалел от таких рассказов. Хожник лишь усмехнулся над глупым парнем.

— Он уж и сам то себя пытался загубить. Травил, сжигал себя, на колья насаживался. Вот он теперь такой красавец и есть. Да только живёт всё.-закончил свой рассказ старик, зевнул и ушёл спать, оставив Танца в полной растерянности.

3 Благородный визит

Ранним утром из замка медного знаменосца выдвинулась процессия. Путь лежал через несколько поселений, в которых люди шарахались в страхе от столь удалых воинов. А признав в них воинов медного знаменосца, во главе с самим, сразу разбегались по полям.

Среди всех этих грозных мужиков в шлемах с витыми рогами, плёлся на ослике и Танец. Он, ценой своей жизни, берёг топор господина.

Опрупуз явно решил растянуть визит к возможной жене. За воинами тащились добротные повозки с бочками вина и пива, а также несколькими копчёными свиными тушами. Также были захвачены несколько головок сыра и чеснока. Запах стоял жуткий.

Не освежало и вечное похмелье воинственных мужиков, поэтому они словно саранча, сжирали с попутных кустов и деревьев разные плоды. И им уж было плевать, спелые те плоды были или нет.

Опрупуз же хотел предстать перед будущей матерью своих очередных детей свежим, намасленным и красивым. Для этого он нанял одного затейника, который славился тем, что нахлобучивал господам неописуемую красоту. Его так и звали «Нахлобучем». По распоряжению Нахлобуча, Опрупуза ежедневно купали в тёплой лохани с сливочным маслом и сметаной. После этого натирали волосы и бороду свиным салом. А губы и щёки натирали облепихой. После таких процедур господин переливался на солнце маслом с ярко алыми щеками и губами. Сам же Нахлобуч выглядел так, словно его стошнило на собственное платье. В ушах торчали еловые шишки. От этого была польза. Его не трогали дикие звери в лесу.

Когда процессия проезжала мимо реки, то Опрупуз заскучал. Он тут же отправил пару мужиков утопить одного из рыбаков, веселья ради. Рыбак оказался довольно своеобразным. Последним желанием было отведать той рыбы белуги, что он ловил всю жизнь для различных господ. Под одобрение Опрупуза, мужики набили ему глотку белугой, перевернули вверх ногами и стали болтать его в воде до тех пор, пока бедняга не утоп.

Лес же проехали с приключениями. На процессию напали разбойники, которые видимо не знали на кого нарвались. А возможно оголодали сильно. У каждого бандита в этих краях был особый знак. Обычно это была какая-нибудь косточка, болтавшаяся на шее. Некоторые подходили к этому вопросу с фантазией и делали маски из черепов убитых ими людей. Все эти знаки означали, что эти бандиты подчинялись главарю по прозвищу «Костяной». Костяного ловят уже долгие годы. Задача заключалась в том, что никто его никогда не видел в живую. Опрупуз и ещё пять господ со своими воинами несколько раз пытались изловить наглеца. Наглецу же просто похоже нравилось сеять ужас и страх. Всё это он делал явно не ради богатств. А только постоянно находили замученные тела, костьми затыканными.

— Давай с честью! Всю грозу им выкажем! — скомандовал Опрупуз процессии перед въездом в поселение, где его уже заждался, в своём имении Срамной почёс.

Срамной почёс заслужил своё прозвище за то что всегда почёсывал своё срамное место. Имени уж и не помнил никто. А только был лесорубом обычным. А когда замки да имения строить мужичкам лихим задумалось. Почёс смекнул и собрал уйму лесорубов всяких. За деньгу они расторопно добывали лес для строительства во славу царства света. Да только лихим надо было спрашивать за поставки с кого-то, вот и высунули Страшного во главу. Не любили его. Глядишь недопоставят чего, то и вздёрнут его. И не жалко. А только пожалели они потом. Власть совсем взбесила Почёса. Он уж бдел и кнутами охаживал. И на выдумки был мастак. Придумал казнь даже особым смутьянам «Вертун». Вырубали дупло в дереве. К верхушке того дерева привязывали бревно, которое притягивали верёвкой к другому дереву. Сажали в дупло смутьяна связанного, а под верёвкой, что бревно натягивала, костёр медленный. Верёвку постепенно пережигало. Бревно со свистом летело в дупло. Смутьяна в кисель такой ступкой. Только кишки брызгали. Люто. Но ещё лютее было ожидание пережога верёвки. Ох и вертелся там смутьян в дупле.

Почёс же постепенно дорос до уважения. Воздвиг имение своё. И даже сумел посватать дочь господину Опрупузу — знаменосцу Безмолвного короля.

Имение оказалось ничуть не меньше добротного замка. Много работных людей, а также снующей прислуги. Отборные белоснежные кони прогуливались рядом с имением. Это явно задело Опрупуза. Въезжая в большие ворота Танец заметил Почёса с его двумя дочерями и супругой на здоровенном балконе. Все четверо были упитанны. И всех были голубые поросячьи глазки. У дочерей были начёсаны волосы столбом, украшенные рябиновыми гроздьями. Это поразило Нахлобуча. Казалось, балкон рухнет под прыгающими от радости дочерями. Мама же нежно помахивала зелёным платочком.

Знаменосец горделиво махнул масленой рукой и поднял своего коня на дыбы. Рука поехала по уздам. Конь изогнул шею, закрутился и рухнул прямо в яму с острыми камнями. Конь поломал ноги и заржал от боли. Опрупуза сразу вытащили из ямы. Коня тут же забили копьями.

— Конюха сюда! Сучий выблевок! Коня натаскал! Дабы господина опозорить и жизни лишить! — заорал один из воинов медного знаменосца.

Тут же, со всей силы, бросили на дорогу Хожника. Опрупуз как то растерянно посмотрел на него. Словно боялся что-то сказать или сделать. И это явно не показалось Танцу.

— Коня загубили… Вы же знаете, господин, что вам не грозит ничего … — плакался конюх.

— Да как ты смеешь! Мне напоминать, старик! Выродок! Коня пожалел?! Себя пожалей?! — вдруг рявкнул Опрупуз, чтобы заглушить стыд.

Так опозориться перед всеми этими людьми и главное пред каким– то лесорубом.

— Пороть гниду! — взбеленился знаменосец.

Мужички тут же рьяно стали исполнять приказ. Конюх потянул голосом на срыв. Перекосившие лица поровших вспотели. Показались первые разрыва кожи.

— Наконец-то! Давно надо было! Чтоб начинка полезла! — разошёлся Опрупуз.

Танец побледнел ещё больше. Его газ задёргался сам собой. Почёс с семьёй видимо не знал, как реагировать и просто смотрел. Стояла тишина. Только звуки хлыстов.

Когда потрескалось мясо и показались кости, все поняли, что конюх нежилец.

— Хватит. «Пусть подыхает. — спокойно произнёс Опрупуз и тут же распорядился, пнув Танца, — Убери падаль в яму». Я пройти хочу.

Танец нагнулся и схватился за липкие одёжи старика. Он с трудом, но потащил его к яме с заколотым конём.

— Призови её… Может и… А я уж… — прокряхтел конюх, всунул Танцу тряпочку с висюлькой швеи и затих.

— Поторапливайся или сам в яму нырнёшь! — рявкнул насмешливо знаменосец Танцу.

Послышалось дикое мужицкое ржание.

4 Почёсов приём

Как только Опрупуз переступил порог имения, сразу началась возня. Подбежали музыканты и стали наяривать плясовую. Какие-то румяные девки стали лихо отплясывать, истекая потом, с глиняными кружками в руках. По всему имению были развешанный деревянные болванки фаллических очертаний, в ознаменование плодородия. Во всё это веселье влетел и сам Почёс, надув губы. На нём был расшитый рыбами кафтан, который совершенно не шёл к его лицу, выражающее крайнюю деревенскую ухватистость. Однако, вбежавший в разгар веселья, Почёс не ожидал, что сразу получит смачный удар в нос от знаменосца. Срамной сразу же выпучил свои водянистые глаза в недоумении. Из носа брызнула кровь.

— Это тебе за ямы при входе. — рявкнул Опрупуз.

— Умаления просим! То ж наши слабоумные лесорубы накопали! Хотели ворота укрепить! — заблажил Почёс и всей ближайшей прислуге отвесил пинков.

— За коня и конюха заплатишь мне золотишком. — распорядился Опрупуз.

— Свет наш! Знаменосец! Отец! Мы и камней добавим! — радостно взвизгнул Срамной, почесал промежность, вытер кровь рукавом и стал наяривать плясовую.

Знаменосец оскалился и продолжил шествие по имению.

— А кони славные у тебя. — завистливо подметил Опрупуз.

— То кобылицы белые. А с бабами на разработках леса туго. Вот мы их и… Пррр… Пользуем. — весело заявил Почёс и сделал несколько поступательных движений.

Ему тут же влепила оплеуху жена и сама испугалась.

— Ревнует! — гаркнул знаменосец и рассмеялся.

К бородачу тут же несмело подошли две дочери Почёса, покрутились и поклонились.

— Выколупка и Расщель– мои дочурки. — представил Срамной.

Нахлобуч восхитился рябиновыми причёсками.

— Справные зады! — вырвалось у одного из воинов медного знаменосца.

Его тут же стала душить сильная рука господина.

— Знаешь порядок ведь и пасть разеваешь. Выбирай теперь. Язык отнимем или мужичка. — потребовал тихо Опрупуз.

Воин попытался что-то сказать, но не смог. И поэтому показал пальцем на язык. Опрупуз вбросил его к своим воинам, стоявшим уже наготове с клещами.

— Ну всегда язык выбирают! А зады и впрямь справные! — расхохотался Опрупуз и смачно шлёпнул по справным Выколупку и Расщель.

Те покраснели и убежали. Отца передёрнуло от наглости, но он сдержался.

Чуть позже покатилась знатная пирушка. Музыканты и лицедеи старались на износ, показывая наперебой сценки о Великой рыбе Пожоре, славных подвигах Опрупуза, перебивающиеся срамными номерами, как-то кручение колец на мужском начале или купание голой бабы в сиропе, с последующим её облизыванием. Далее все перепились и стали таскать жену Срамного по углам и тискать. Почему-то опять намяли бока. Почему и отобрали расшитый кафтан. Когда всё надоело, то Опрупуз пожелал поохотиться на кабанов. Только Кабанов не было в лесах Почёса. Кабаном был назначен один из провинившихся лесорубов, которых сидел в темнице за кражу еды. Лесоруб оказался проворным. Ловили его долго, а изловив, зажарили живьём на костре. Кто-то из воинов спьяну даже отведал кабаньего мяса и нахваливал. Танец потерялся в этих ночных лесах. Да и не до него было всем. Всем было ясно, что Опрупуз намерен взять обеих дочерей в жёны.

5 Огрызок -знаменосец серебряный

Ночная тишь леса звенела в ушах. Танец бродил во хмеле с топором господина. Всё здесь было знакомым и чужим одновременно. Видел Танец, пока добирались до имения, что леса непролазные были. Теперь что ночью, что утром– не выйти отсюда. Ветки больно хлестали по лицу. Хотелось пить. Комары не давали покоя. Танец хотел прокричать, да побоялся привлечь зверя. Хоть и Кабанов не водилось здесь, а только про других зверей было неизвестно.

Танец замер. Послышалось журчание воды. Парень ломанулся на этот звук. Через несколько шагов он наткнулся на небольшую речушку. Танец жадно припал к её потокам и стал надувать себя освежающей и такой желанной водой.

В отражении он увидел звёзды и очертания деревьев. Танец сразу взбодрился и протёр влажной рукой лицо. Нужно было залезть на одно из деревьев и осмотреться. Имение не избёнка, найдётся сразу.

Пришлось изрядно помучаться, прежде чем он долез до середины дерева. Танец тяжело выдохнул. Пот тёк ручьями. Снова хотелось пить.

— Ты что дуришь? Не смей здесь. «Грязный подслужник», — вдруг прошептал в самое ухо девичий голос.

Танец хотел закричать во всё горло, но ему заткнула рот холодная ладошка. К горлу прислонилось острое лезвие.

— Я следила за тобой. Странный ты. В потехах не участвуешь. Пожору не служишь. Костей на тебе нет. «Убогий похоже», — снова прошептала девушка.

Танец почувствовал еловый запах от её волос и шелест губ у уха. Он замычал тихо.

— Говори мне руку. Я разберу. А то будешь орать, а я тебя взрежу.-грозно шепнула пахнущая елью.

— Я заплутал. Служу Опрупузу. Я просто хочу выйти отсюда. Не убивай меня. Молю. Орать не буду.-прогудел в ладошку Танец.

Рука девушки отошла от рта. Танец медленно повернулся. Было очень темно. Он разобрал только белое пятно лица, чуть нахальную улыбку и волосы, заделанные в многочисленные хвостики. Танец почувствовал себя совсем глупым и хотел спросить имя незнакомки, как почувствовал резкий тычок в спину ногой.

Полёт был скоротечным и болезненным. Удар о землю не заставил себя ждать.

— Это что за совушка тут? — вдруг крякнул мужской и грозный голос.

Танца стали сильно вязать верёвки.

— Ты смотри. Топор Опрупуза. Вот это свезло. — проскрипел ехидный голос.

Танца перегнули через плечо и понесли куда-то, ударяя головой об все стволы деревьев.

Вскоре его вынесли к освещённому факелами месту и небрежно бросили на землю. Танец взвыл от боли и поднял голову. Перед ним стояли воины на шлемах красовались рыбьи плавники. Среди них стоял усатый мужик в серебряных доспехах. Он мерзко улыбался. Зубы его были остро заточены. Половина лица была покрыта бугристыми шрамами от огня. Танец раскрыл рот от ужаса. Он узнал мужика по портретам, которые висели в замке Опрупуза. Это был серебряный знаменосец Огрызок. Про него слышал Танец много скверных вещей. Любил пытать он людишек, да калечить. Каждый кто сбегал из темницы Огрызка всегда был с жестокими увечьями и лишён разума. Особая вражда у него была с Опрупузом. Несколько раз Огрызок ходил войной на его замок. Да каждый раз получал постыдный отпор. Люди Огрызка порой начинали роптать, от чего потом были кормлены камнями и раскалённым железом.

— Ну что, гнилой подползок? Пришёл твой час. Сам на нас набрёл. «Топорик этого выблядка принёс», — пробасил Огрызок.

— Я… Я лишь оруженосец его. Заплутал. — как-то по– детски захныкал Танец.

— Ну так неси своему господину его, коли сможешь. — спокойно произнёс серебряный знаменосец.

В тот же миг визгнули мечи и Танец лишился обоих ног. Его крики сотрясли тихий лес. К обрубкам воины прислонили факелы, чтобы увечный не истёк кровью. Танец не подозревал, что может кричать так громко и терпеть столько боли. Воины дико ржали и размахивали отрубленными ногами Танца.

— Заткните его. Будет посланием Опрупузу. Нож мне. — скомандовал Огрызок.

Танцу забили в рот ком грязи, обмотали рот тряпкой, перевернули на живот и разорвали на спине одёжу.

Огрызок стал резать на его спине ножом послание для столь ненавистного Опрупуза.

6 Осада имения

Почти бесчувственного Танца положили в чашу катапульты и пальнули им в сторону имения Почёса. Мечта Танца извращённым образом сбылась. Он разглядел место с высоты, куда хотел попасть. Также заметил он, что имение было в боевой готовности. Невесть откуда, выросла ограда из заточенных брёвен. Но ещё больше Танец удивился количеству воинов, окруживших это имение.

Раздался треск. Снова боль по телу. Танец угодил в дерево и наверняка сломал рёбра. Подбежали расторопные лесорубы и сняли его с дерева.

— Оруженосец Опрупуза. С посланием. — прошипел кто-то.

Всех лесорубов растолкал сам знаменосец. Бесцеремонно перевернул Танца и прочёл вырезанное на спине: «Опрупуз! Падаль! Сдавайся! Пожоровы братья тебя призывают к ответу! Пятеро обезглавленных и Огрызок!».

Опрупуз рассвирепел, придавил шею Танца ногой, расплюснул правую руку ударом молота и содрал послание вместе с кожей. Танец потерял сознание. Воином передёрнуло. Нахлобуча вывернуло.

— Повесить на воротах! Моё оружие другому господину отдал! Пусть смотрит теперь, как я войну держу! — приказал медный знаменосец.

В бреду Танец чувствовал то огонь, то сечь осколками, то дым. Изуродованные тела прибавлялись на воротах.

Опрупуз жёсткой рукой держал оборону. Бесчисленные бои стали обыденностью. Когда Огрызок заявил, что Почёса не тронет и нужен только медный знаменосец, Срамной попытался взять власть в своём имении, науськав лесорубов. Бунтовщики попытались впустить воинов серебряного знаменосца. Затея не вышла. Теперь полсотни изувеченных лесорубов висели головой вниз на деревьях. Сам Срамной Почёс был казнён через «Вертуна» — свою же придуманную казнь. Дочери и жена были многократно поруганы и осквернены. Теперь они висели рядом с Танцем на воротах. Нахлобуч совсем рехнулся и стал делать изваяния из отрубленных частей тел. Белые лошади были съедены. Процветало людоедство.

У Огрызка тоже шло всё совсем плохо. Шли недели. Воины устали и отказывались идти в атаку. Почёсова измена не удалась. Огрызок нервничал. Если об осаде прознают многочисленные дети Опрупуза, то Огрызку будет совсем тяжко. Он не рассчитывал на длительную осаду.

7 Приход веры истинной

В один промозглый вечер Танец всхлипнул. Всё было по-прежнему. Всё те же сгоревшие ворота. Он почувствовал дикую вонь и музыку переворачивающее сознание. Танец боязливо осмотрелся. Некогда враждовавшие воины стояли на коленях перед людьми в скользких плащах и молили о прощении. Людей в плащах было очень много. Один из них держал над собой знак рыбы на длинном древке. Остальные же наигрывали на дудочках мерзкую мелодию. Танец дёрнулся, когда увидел Опрупуза и Огрызка в цепях. Их привели к человеку с древком в руках.

— Гнильные ублюдки! Отец вас покарает за неуважение к его детям! — прорычал Опрупуз и плюнул в человека.

— Ваш отец отрёкся от вас. Больше не внемлет он вам. Вы лишь убиваете друг друга и грызётесь за власть, но не служите великой цели вместе. Быть вам преданными забвению. Я Гюльстар и мои братья пожорники выбраны Великим Пожором, дабы нести веру истинную и покарать вас за ненасытность к вашим порокам. — произнёс надменно человек.

— Так жернова океана вывернули. Мы лишь пузырьки. — ответил на естественный вопрос: «Почему именно они были выбраны?», другой пожорник.

— Он вероотступник! Он присягнул в вере бабе швейной, а я-то был верен отцу! Да и люди наши как же?! — прокричал Огрызок.

— Люди ваши– гниль. Сами вы тлен. Велено расколоть головы ваши и забрать дар Пожора. Вас отведут в замок к озеру бездонному. Теперь в царстве света новая вера. Тенебриса мы уже придали смерти. Ныне сам Пожор через меня правит.-холодно вымолвил Гюльстар.

— Ибо в головах ваших чешуи возложены Великой рыбы. Нам надобны эти дары более. — снова добавил второй пожорник.

Всех семерых детей Пожора засунули в крытую телегу. Людей же и воинов забили острыми молотками.

— Спалите тут всё– приказал Гюльстар.

Огонь не заставил себя ждать. Имение довольно быстро занялось пламенем.

Танец задрожал и полез левой рукой за пазуху. Нащупав висюльку, что ему отдал конюх, Танец молил о жизни, чистоте и любви. Смирение перед великим таинством овладело им. Словно чёрная бездна, омываемая самим холодом, разверзлась перед Танцем.

8 Чёрное плато

Танец скользил и полз, оставляя за собой следы крови. Правая рука была расплющена в ошмётки. Ноги были отрублены. Вспоротые внутренности мерзко чмокали. Это было не место и не время в этом месте. Это было чёрное плато. Над головой Танца тускло что-то мерцало. Тьма концентрировалась в густую и вязкую воду. Эта тьма лезла в самое нутро. От неё хотелось выть. Он закричал. Звука не произошло. Зубы поломались и теперь Танец чувствовал боль и гниль, стекающую по подбородку.

— Я изнемогаю… Моё тело рушится… Бессилен… Я верю в любовь истинную… Она должна быть… Красота… — шептал, выплёвывая гнилую кровь увечный.

Нежные и розовые цветы вишни вдруг поцеловали его израненное тело и поруганную душу. Из налитых кровавых глаз Танца полились слёзы.

Вишни росли из черепов и костей. Пламенел алым костёр. Смех. Этот смех был нежностью и ужасом. Танца затрясло.

— Уже не бойся. «Уже будь ничем», — произнёс женский и будоражащий стон.

— Кто… Ты… Прекраснейшая … — прошипел Танец и замер.

В груди Танца зажглось что– то чистое, тёплое и невыносимое. Он сума сходил от агонии чувств.

В свете костра танцевала и кружилась светловолосая женщина. Серебряные браслеты на её ногах мерцали и позвякивали. Её босые ноги были заляпаны кровью. Ей это нисколько не мешало. Заляпанный балахон постоянно приклеивался к телу женщины. Она была бледна и мертвенна. Своими изящными руками, она плела нити, одновременно перебирая пальцами швейные спицы.

Увидев дрожащего Танца, женщина прекратила пляс. Она плавно подошла к нему и улыбнулась. От этой улыбки голова Танца пульсировала болью.

— Я шью полотно из ужаса. А ты совсем не та нить, что годиться для этого. Ты самый безумный. Не каждый, кто попадает ко мне из этого кошмара, жаждет любви истинной.-произнесла швея.

— Позволь мне узнать истинную любовь. Позволь мне мучится. Глоток жизни. Я так люблю тебя. Ты прекраснее всех. Молю. — прохрипел Танец и прильнул губами к ноге женщины.

Швея дерзко рассмеялась.

— Ни один человек не способен познать любовь истинную. Но ты так учтив и жалок, что… Я, пожалуй, хочу это свершить. «Погулянье устроить», — прошептала женщина и погладила страдающего по щеке.

Он чувствовал её тёплое прикосновение ледяной руки.

— Я сошью тебе тело. Я сошью тебе чистоту. — запела швея, воткнула спицу Танцу в грудь и начала шить его и прясть.

Боль тысячи взрезов и уколов пронзила его тело. Мерцающая тьма бушевала на чёрном плато.

9 Чащобники

Танец вдруг почувствовал боль во всём теле. Тело не желало подчиняться замутнённому разуму. Он затрепыхался. Глаза постепенно разобрали очертания потешающегося лица мужчины. Мужчина был тощ. Волосы и борода торчали в разные стороны. Серые глаза были совершенно безумными. Он всё время облизывал бесформенные пухлые губы.

— А… Бда… Бда… — смог только произнести Танец и замахал руками, словно птица.

И сам же ошалел ещё больше. Обе руки были. Были и ноги. Всё тело было прошито странными нитями. Танец почувствовал себя тряпичной куклой. Тряпичной и голой.

— Ишь как разбирает. Вот ведь как. «Возвернулся», — произнёс писклявый мужчина.

Танец глянул устало исподлобья.

— Теперь дома ты. Намаялся. Будешь средь деревов хаживать. Сил набираться. — пояснил писклявый и снял мученика с ветвей куста.

Он взвалил Танца себе на спину и понёс.

— А ведь почти угадал, как меня звать. Бабан. — усмехнулся мужчина.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.