Бесплатный фрагмент - Тени Карфагена

Тени Карфагена

Пролог: Песок помнит всё

216 г. до н. э. Карфаген, подземный храм Танит

Жрица Амара стояла перед зеркалом из чёрного обсидиана, её пальцы дрожали, сжимая серебряный ковш. Маска «Шин» — сплав лунного металла и пепла предателей — жгла лицо, словно раскалённый гвоздь. «Солнце Ночи бьётся в ловушке, как птица в свинцовой клетке, — её голос, словно скрип несмазанных шестерён, разорвал тишину. — Ты слышишь, Танит? Они хотят украсть твой свет». В ответ лишь завыл ветер, просочившийся сквозь трещины в стенах, унося в темноту запах ладана и страха.

Тень жрицы, прикованная к её ногам цепями из песка, дернулась. «Ты ошиблась… — прошипела она, голосом, напоминающим скрежет камней. — Они уже украли…» Амара резко обернулась, серебряные подвески на маске впились в шею. «Молчи! — плеснула расплавленный металл в зеркало. — Ты — лишь отражение моего долга!» Обсидиан вскричал, как живой, а отражение исказилось: вместо её лица в зеркале забилось существо с глазами-воронками, обтянутыми кожей летучих мышей.

Тень вырвалась. Холодные пальцы из песка и тьмы сомкнулись на горле Амары. «Твой долг — умереть… чтобы они вошли…» Жрица, захлёбываясь, вцепилась в амулет на груди — высохшее сердце ястреба. «Амен-ха-Ра… — прохрипела она, и пол под ногами затрещал. — Сожри их следы!» Песок хлынул из ниоткуда: острый, как осколки кремня, он заполнил храм, скребя стены до костяной основы.

Зеркало лопнуло. Существо в нём завизжало, а тень Амары, смеясь, растворилась в вихре. «Проклятая… — жрица упала на колени, песок забивался под ногти, в уши, в слезящиеся глаза. — Ты… предала…» Где-то вдарил колокол, и свод храма рухнул, погребая её последний вздох.

Песок впитывал крик, как губка — кровь.

2025 г. Руины Карфагена, ночь

Луна висела над Средиземным морем, как выщербленный серебряный щит, а волны бились о берег, словно пытаясь смыть следы раскопок. Лукас, стажёр с потёртым блокнотом в дрожащих руках, склонился над каменной плитой. Его фонарь выхватил из тьмы символ «Шин» — трещина пересекала его, словно шрам. «Доктор Вальтер! — он отпрянул, задев рукой холодный камень. Песок, липкий от ночной влаги, прилип к ладони. — Здесь… это же знак проклятия! Из тех легенд, о которых вы говорили на лекции…»

Доктор Вальтер, мужчина с седыми висками и запахом коньяка от пальто, засмеялся, раздавливая сигарету о сапог. «Легенды кормят гидов, Лукас. А мы кормимся фактами. — Он пнул плиту каблуком, и эхо глухо прокатилось под землёй. — Это всего лишь дверь. А за дверью… — он щёлкнул фонарём, осветив тени, которые дёрнулись, будто испугавшись света, — …нас ждут сокровища Карфагена, а не призраки».

Лукас провёл пальцем по резному символу. Камень был ледяным, несмотря на жару дня, а края букв — острыми, будто высечены вчера. «Но в текстах говорилось, что „Шин“ — это печать, а не украшение. Его ставили только на…» — «На могилах? — Вальтер махнул рукой, и тень от его жеста поползла по стене, изгибаясь в неестественной позе. — Давайте проверим ваши сказки».

Он крикнул рабочим, и те, переругиваясь на смеси французского и арабского, упёрлись ломами в плиту. Металл скрипел по камню, высекая искры. «Доктор, — Лукас схватил его за рукав, — вы слышите?» Из щели под плитой вырвался ветер — густой, пропитанный запахом серы и мокрого пепла, словно из глубины веков донесло дым погребальных костров. Рабочие отпрянули, крестясь. Тени от фонарей забились на стенах, как пойманные в силки звери: одна из них, длиннорукая и горбатая, рванулась вверх, к своду, будто пытаясь убежать.

«Суеверные идиоты! — Вальтер вырвал лом у ближайшего рабочего. — Это просто сквозняк из подземных тоннелей!» С грохотом плита сдвинулась, открыв чёрный зев прохода. Воздух внутри завыл, и Лукас почувствовал, как по спине пробежали мурашки — будто тысячи невидимых пальцев провели по коже. «Доктор… там что-то есть. — Он шагнул назад, наступив на собственную тень, которая дёрнулась и замерла. — Смотрите!»

Из темноты выполз дым, обвивая ноги Вальтера. Он закашлялся, закрывая лицо платком. «Прах и пустота! — его смех стал хриплым. — Видите? Обычная пыль…» Но фраза оборвалась. В свете фонаря дым клубился, образуя контуры — то ли лица, то ли когтистых лап. Где-то в глубине тоннеля что-то звякнуло, словто уронили монету в колодец.

«Завтра продолжим, — вдруг сказал Вальтер, бросая взгляд на часы. Стрелки, странным образом, показывали полночь, хотя всего минуту назад было два. — Лукас, запротоколируйте находку».

Но Лукас не слышал. Он смотрел, как тень доктора, отброшенная на песок, медленно поворачивает голову — туда, куда сам Вальтер не смотрел. И улыбается.

Саркофаг с серебряной маской

Фонари выхватывали из темноты своды, покрытые соляными сталактитами, будто храм вспотел за века страха. Лукас провёл рукой по стене — кристаллы крошились, оставляя на пальцах липкую плёнку, пахнущую слезами. «Смотрите! — его голос дрожал, отражаясь эхом. — Саркофаг… он будто только что помещён сюда». Доктор Вальтер, не скрывая жадного блеска в глазах, приблизился к каменному ящику, где серебряная маска с символом «Шин» светилась тускло, как затухающий уголёк. «Невероятно… — он протянул руку, не замечая, как тени от фонарей сползают к его ногам, словно подкрадываясь. — Это же артефакт эпохи Ганнибала!»

Лукас схватил его за запястье: «Доктор, вы видите? Под маской… там пустота». Вальтер дёрнулся, но уже прикоснулся к металлу. Маска, шипя, отделилась от саркофага, открыв то, что должно было быть лицом — две впадины, набитые чёрным песком, струйки которого уже сочились наружу. «Чёрт! — он отшатнулся, роняя маску. Та звякнула о камень, и звук разнёсся по залу, будто звон погребального колокола. — Это… технология сохранения? Мумификация через…»

«Это не мумия… — Лукас отступил к стене, чувствуя, как соль впивается в спину. — Это ловушка». Песок из глазниц хлынул на пол, шипя, как змеи. Тени от фонарей замерли, а потом — рванулись к чёрным потокам, сливаясь с ними. «Что за дьявольщина?! — Вальтер потянулся за пистолетом, но песок уже обвивал его сапоги, тяжёлый и вязкий, как расплавленный асфальт. — Лукас, помоги!»

Молодой стажёр прижался к стене, наблюдая, как тени поднимаются из песка, принимая формы — тощих фигур с копьями и развевающимися плащами. «Они… они карфагеняне, — прошептал он. — Те, что охраняли храм». Одна из теней повернула к нему лицо без глаз, только с дырой, где должен быть рот. «Закапывайте свои страхи глубоко… — загудело из всех уголков зала. — …Иначе они выкопают вас».

Вальтер выстрелил. Пуля прошла сквозь тень и впилась в саркофаг, высекая искры. «Беги! — закричал он, но песок уже полз по его ногам, затягивая в чёрную массу. — Лукас, ты слыши…» Голос оборвался, когда тень с копьём вонзила оружие ему в грудь. Крови не было — только пепел, хлынувший из раны.

Лукас метнулся к выходу, спотыкаясь о камни, которые теперь шевелились под ногами, как спина гигантского зверя. За спиной слышался смех — хриплый, словно пересыпаемый через сито песка. Он не оборачивался, даже когда чьи-то холодные пальцы из тьмы коснулись его затылка. «Ты не уйдёшь, — прошипел голос. — Ты уже часть песка… часть памяти…»

Выбежав на поверхность, он рухнул на колени, выплёвывая чёрные крупинки. Звёзды над Карфагеном мерцали, как насмешливые глаза. Где-то внизу, под землёй, доктор Вальтер кричал — но не от боли, а от ярости, пока песок забивал ему рот, навсегда запечатывая историю, которую не стоило тревожить.

Исчезновение

Пыль висела в воздухе камеры, подсвеченной дрожащим красным светом аварийной лампы. Объектив зафиксировал, как тени от костров начали пульсировать, вытягиваясь в длинные щупальца, обвивающие ноги бегущих. «Двери! — закричала Мари, ассистентка, спотыкаясь о каменную плиту. Её голос, искажённый эхом, звучал так, будто её рвёт на части. — Они закрываются!» Металлический скрежет заполнил зал, и створки с грохотом захлопнулись, отрезая последний луч лунного света.

Доктор Вальтер, прижатый спиной к стене, вцепился в каменный выступ. Его лицо, освещённое мерцанием камеры, покрылось каплями пота, смешанными с чёрной пылью. «Они в песке! — прохрипел он, обращаясь к мигающему красному огоньку записи. Пальцы его левой руки судорожно сжимали обрывок платка, пропитанный серой. — Они… в каждом…» Тень за его спиной шевельнулась — не его собственная, а нечто с плечами шире скалы и головой, увенчанной рогами.

«Помогите! — завопил Лукас, бивший кулаками в дверь. Его голос сорвался, когда чёрный песок, словно жидкий азот, обволок его ботинки. — Он жжёт! Боже, он…» Песок поднялся по ногам, превращая кожу в потрескавшуюся кору. Мари рванулась к нему, но тень от костра метнулась под её ступни, опрокинув на пол. Камера зафиксировала, как её волосы, слипшиеся от пота, прилипли к лицу, а глаза расширились, увидев нечто за объективом. «Нет… — она протянула руку к камере, — …это не мы… это…»

Вальтер закричал. Нечеловеческий рёв, будто камень перемалывают в жерновах, заглушил все звуки. Его тело дёрнулось, приподнявшись над полом, словно невидимые крюки впились в рёбра. «Они… в… — кровь хлынула из носа, смешиваясь с песком на губах, — …в нас…» Камера дрогнула, упав на бок, и последним кадром стало лицо Мари — её рот, открытый в беззвучном крике, и чёрные струйки, вытекающие из ушей. Песок закрутился вихрем, затягивая тела в трещины пола, как вода в слив.

А потом — тишина.

В полицейском участке инспектор Гарсия, с сигаретой, прилипшей к нижней губе, перемотнул запись. «Снова, — буркнул он, тыча пальцем в экран. — В углу, на 23-й секунде». На мгновение, пока тела исчезали, в левом верхнем углу мелькнула тень — женская фигура в серебряной маске, пальцы которой касались экрана изнутри. «Увеличьте». Техник щёлкнул мышью, и маска заполнила экран: символ «Шин» светился тускло, как гниющий фосфор. «Проклятье, — прошептал Гарсия, — это же…»

За его спиной, на стене участка, тень от лампы дёрнулась — и на миг повторила жест женщины с записи: подняла руку, словно предупреждая. Но инспектор не заметил. Он уже набирал номер, чтобы закрыть дело, как все предыдущие — штампом «Пропали без вести».

А песок в пробирке с места раскопок тихо шевелился в ящике доказательств.

Связь эпох

Лунный свет скользнул по серебряной маске, брошенной среди обломков, как броня, сброшенная побеждённым воином. Символ «Шин» на лбу замерцал багровым светом, будто в его изгибах застряли капли древней крови. Камера, словно ведомая чьей-то незримой рукой, медленно приблизилась, и в потускневшем металле проступило отражение — не современной пыли и трещин, а лица жрицы с острыми скулами и глазами, полными холодного огня. Лира Шторм, если бы она носила платье из сплетённых теней, была бы её точной копией.

«Ты видишь? — прошептал ветер, кружа песок в танце над руинами. Зёрна, острые как бритвы, выписывали в воздухе спираль, превращаясь в чёрную воронку. В её центре что-то звенело, словто цепь, протянутая сквозь века. — Они думали, что разрушили нас…» Голос Лиры, ещё не рождённой, но уже обречённой на поиск, прозвучал в пустоте, как эхо из будущего: «Карфаген не был разрушен. Он просто спрятался во тьме, чтобы переждать свет».

Песчаная воронка коснулась земли, и на миг в ней проступили силуэты: жрица в маске, поднимающая кинжал к луне; доктор Вальтер, кричащий без звука; тени с копьями, шагающие сквозь стены. Камера дрогнула, будто испугавшись, но продолжала снимать — теперь крупным планом, где в песке у входа в храм лежал ключ. Бронзовый, покрытый патиной, его зубцы повторяли изгиб «Шин», а в бороздках застыли крупинки, похожие на звёздную пыль.

«Возьми меня… — застонал ветер, и ключ дёрнулся, будто пытаясь выбраться из песчаного плена. — Пока они не нашли…» Внезапно порыв воздуха рванул с моря, развеивая воронку в прах. Песок, попавший в камеру, заскрипел по линзе, словно стирая правду. Когда всё улеглось, ключ всё ещё лежал там, полузасыпанный, его верхушка блеснула под луной, как глаз, подмигивающий из прошлого.

Где-то вдали, за дюнами, завыла шакалиха — или женщина, потерявшая имя. Камера, исчерпав заряд, погасла. Но прежде чем экран почернел, в последних кадрах мелькнула рука в современной куртке с закатанным рукавом. Пальцы, обожжённые солнцем и тайнами, сжали ключ. Песок зашипел, словто раскалённое железо опустили в воду, а голос, знакомый и чуждый одновременно, пробормотал: «Спрятался… или приготовился к прыжку?»

На рассвете, когда первые лучи солнца тронули руины, от ключа осталась лишь ямка. Но глубоко под землёй, в зале, где когда-то стоял саркофаг, серебряная маска снова засмеялась. Её смех, лёгкий, как шелест крыльев моли, повис в воздухе, смешавшись с шепотом:

«Переждать свет… или поглотить его?»

Часть I: Зов Шин

Глава 1: «Посылка с зубами»

Лира Шторм прищурилась, поднося осколок этрусской чаши к свету настольной лампы — трещина на керамике повторяла рисунок молнии, будто гнев богов застыл в глине. «Опять подделка, — провела она ногтем по краю, ощущая шершавость грубой обжиговой работы. — Настоящие мастера не оставляли таких зазубрин…» Запах старой пыли, въевшейся в книги и папки, смешивался с горьковатым ароматом лаванды из саше на полке — попытка заглушить тревогу, которая висела в воздухе плотнее августовской жары.

Стук в дверь заставил её вздрогнуть. Осколок со звоном упал на стол, отколов уголок с изображением гарпии. «Войдите!» — голос звучал резче, чем хотелось. Дверь скрипнула, впуская курьера в потёртой униформе. Парень, не старше двадцати, нервно переминался с ноги на ногу, сжимая деревянный ящик, обтянутый кожей ящерицы — чешуйки поблёскивали, как мокрый сланец.

«Доктор Шторм? — он протянул посылку дрожащими руками. На крышке, рядом с замком из потускневшей бронзы, красовался отпечаток, напоминающий укус: два полукруга клыков и неровная линия слюны. — Вам… это».

Лира не взяла ящик сразу. Её пальцы, ещё липкие от глиняной пыли, замерли в сантиметре от поверхности. Кожа ящерицы была холодной, словто вытащенной из погреба, а под подушечками пальцев чувствовались бугорки — словно под ней шевелились рёбра. «Кто прислал?» — спросила она, замечая, как курьер отводит взгляд.

«Не знаю, — он потрогал воротник, на котором красовалось пятно, похожее на ржавчину. — В графе „отправитель“… тут написано…» Он замялся, глотая слюну.

«Говорите».

«Тому, кто боится собственного силуэта».

Лира резко втянула воздух. Лаванда внезапно запахла горечью, как пережжённый сахар. «Спасибо, — сухо сказала она, выхватывая ящик. — Выйдите».

Курьер не уходил. Его глаза, слишком блестящие для простого посыльного, упёрлись в её тень на стене — ту, что тянулась к окну, будто пытаясь сбежать. «Мне… заплатили, чтобы я передал ещё кое-что. — Он вытащил из кармана свёрток в чёрной ткани. — Сказали: „Если спросит про укус“…»

Лира развернула ткань. Внутри лежал зуб — человеческий, с трещиной вдоль корня. Но когда она повернула его к свету, на эмали проступил символ: «Шин», выгравированный так тонко, что казался следом когтя.

«Кто?! — она рванулась к двери, но курьер уже исчез, оставив в воздухе запах мокрого песка. — Проклятье!»

Ящик на столе дёрнулся. Замок, проржавевший за минуту до состояния крошки, отвалился. Внутри, на подушке из высохших морских водорослей, лежала серебряная маска. Её пустые глазницы смотрели в потолок, а на лбу сиял свежий, будто только выгравированный, знак «Шин».

Где-то за окном завыл ветер, и Лира вдруг поняла: её тень не шевельнулась вслед за ней. Она замерла у стеллажа, повернув голову в сторону ящика. И улыбалась.

Нож для вскрытия дрогнул в её руке, отбрасывая блик на стену — тонкий, как лезвие бритвы. Лира стиснула рукоять, чувствуя, как холодная сталь сливается с дрожью в пальцах. «Спокойно, — прошептала она, вонзая остриё под крышку ящика. — Это всего лишь…» Дерево затрещало, выпустив волну запаха — горького, как полынь, с примесью чего-то кислого, будто уксус пропитал древесину за века. Внутри, на подушке из сушёных кактусовых игл, чёрных и острых, как шипы проклятий, лежал свёрток. Ткань, обёрнутая вокруг него, была неестественно гладкой, скользкой, словно снятой с живого тела.

«Папирус? Нет… — Лира коснулась края, и материал дёрнулся под пальцами, будто мышца. — Кожа? Человеческая?» Она рванула руку назад, но край ткани хлестнул по запястью, оставив красную полосу — жгучую, как ожог крапивой. «Проклятье! — она прижала рукав к ране, чувствуя, как влага проступает сквозь ткань. — Кто шутит так…»

Свёрток развернулся сам, словно его разворачивали невидимые пальцы. На столе распласталась карта, выжженная огнём на куске кожи, края которой были обуглены, будто её вырвали из костра. Лира наклонилась ближе, и запах гари ударил в нос — не древесный дым, а сладковато-гнилостный, как горящая плоть. «Координаты… — она провела пальцем по линиям, выжженным в форме спирали. — Триполи… залив… Но это же район раскопок Вальтера!»

Под картой, привязанный кожаным шнурком, болтался ключ. Его зубцы, острые и неровные, напоминали челюсть акулы, выловленной из глубин. Лира подняла его, и металл, холодный как лёд, прилип к ладони. «Почему здесь нет ржавчины? — она повертела ключ, ловя блики от лампы. — Будто его только отлили…»

Где-то за окном хрустнула ветка. Лира замерла, вдруг осознав, что в комнате слишком тихо — даже часы на полке перестали тикать. Тень от ключа на стене изогнулась, превратившись в крюк, а затем — в длинные пальцы, тянущиеся к её шее. «Доктор Вальтер… — она сглотнула, вспоминая отчёт о его исчезновении. — Ты что, прислал мне свою эпитафию?»

Ключ дрогнул в руке, и вдруг — вонзился острым концом в палец. Кровь выступила каплей, упав на карту. Лира ахнула, но было поздно: координаты начали двигаться, линии спирали закрутились, образуя новый узор — руины храма, погребённого под дюнами, и вход, отмеченный знаком «Шин».

«Нет, — она отшатнулась, ударившись о стеллаж. Этрусские вазы зазвенели, и одна из них, с изображением трёхглавого пса, разбилась. — Это не карта… Это приглашение».

Стекло хрустнуло под ботинком, когда она сделала шаг к телефону. Но аппарат молчал — шнур был перерезан, а на месте разрыва торчали медные жилы, будто пережёванные зубами. Ветер за окном завыл громче, и Лира поклялась, что в нём слышится смех — низкий, как скрип несмазанных дверей, и знакомый.

Тень ключа на стене, уже не похожая на себя, медленно поползла к выходу.

Тени от канделябра на стене дёрнулись, будто их дёргали за невидимые нити. Лира замерла, чувствуя, как холодок прополз по позвоночнику, словно паук спустился с потолка. «Кто здесь?» — выдохнула она, оборачиваясь так резко, что прядь чёрных волн хлестнула по щеке. Пустота. Только книги, пыльные витражи и её собственное дыхание, прерывистое, как у загнанного зверя. «Снова галлюцинации… — она сжала ключ в кулаке, и зубцы впились в ладонь. Боль смешалась с жжением, будто она сжимала не металл, а глыбу льда, обёрнутую крапивой. — Или нет?»

Свиток на столе зашипел. Лира рванулась к нему, но кожаная карта изогнулась дугой, как спина кошки перед прыжком. Буквы, выжженные огнём, поползли по поверхности, переплетаясь в новые строки. «Ты следующая, Смотрительница», — прочитала она вслух, и голос её сорвался, будто слова выцарапывали ей глотку изнутри.

«Что за колдовство… — Лира схватила лупу, прижав её к тексту. Под стеклом буквы зашевелились быстрее, превращаясь в стаю чёрных тараканов, бегущих к краям. — Нет!» Она отшвырнула лупу, и та разбилась о пол, рассыпав осколки, которые зазвенели, как колокольчики.

Тени на стене снова дёрнулись — теперь они тянулись к центру комнаты, сливаясь в фигуру с рогами и слишком длинными руками. «Покажись! — крикнула Лира, хватая со стола бронзовый пресс-папье. — Ты что, Вальтер? Или его призрак?»

Фигура засмеялась. Звук напоминал скрип ржавых петель. «Смотрительница… — прошипело из всех углов сразу. — Ты носишь его ключ… но откроешь ли свою могилу?»

Лира отступила к окну, нащупывая рукой холодное стекло. Ключ в её ладони пульсировал, будто живой. «Я не боюсь теней, — выдохнула она, хотя сердце колотилось, как молот в кузнице. — Покажитесь, трусы!»

Свиток взорвался облаком пепла. Лира зажмурилась, чувствуя, как крупинки впиваются в кожу, словто иглы кактуса. Когда дым рассеялся, на столе лежал новый символ — «Шин», выложенный её собственной кровью, капнувшей из раны на ладони.

За окном, в саду, хрустнула ветка. Лира метнулась к шкафу, где под стопкой отчётов лежал старый револьвер отца. «Кто там?» — крикнула она, распахнув створку. Ветка камелии с окровавленными лепестками упала на пол. А на подоконнике, в луже лунного света, сидел ворон. Его клюв блестел, будто покрытый маслом, а в глазах отражалась не её комната, а руины — колонны, засыпанные песком, и дверь с знаком «Шин».

«Убирайся!» — Лира выстрелила в потолок, и ворон взмыл в ночь, оставив после себя перо, чёрное, как тень от маски.

Лира рванула чёрную ткань со стола, но край материала зацепился за ключ, звякнув металлом о дерево. Дверь скрипнула, и в проёме возник Марко, его лицо, усыпанное веснушками, исказилось беспокойством. «Доктор Шторм, вы в порядке? — он приподнял стопку книг, словно щит. — Слышал шум…» Лира прижала окровавленную ладонь к бедру, чувствуя, как кровь просачивается сквозь шов юбки, холодный и липкий. «Мигрень, — выдохнула она, слишком резко. — Просто… переутомление».

Марко шагнул ближе, и книги в его руках затрещали — переплёт «Финикийских ритуалов» съехал вбок, обнажив иллюстрацию с жрецом в серебряной маске. «А это что? — он ткнул пальцем в ключ, лежащий на коже с картой. — Похоже на „Шин“. — Голос его дрогнул. — В архивах говорили, его вырезали на дверях храмов… перед тем, как замуровать жертв».

Лира вскочила, задев локтем стакан с водой. Лёд внутри звякнул, и вдруг — зашипел, как раскалённый камень. «Не трогай! — крикнула она, но Марко уже отдернул руку. Пар поднялся из стакана, окутав ключ туманом, в котором мелькнули силуэты — десятки рук, тянущихся из небытия. — Выйди. Сейчас же».

«Но доктор… — Марко отступил к двери, спотыкаясь о ковёр с вытканными химерами. — Вы… у вас лицо…» Он не договорил. Лира метнулась к зеркалу на стене и увидела: на её щеке, словно татуировка, проступил бледный контур «Шин».

«Это грязь, — прошептала она, стирая символ тыльной стороной ладони. Кожа горела, будто её прижгли кислотой. — Закрой дверь. И… никому не говори».

Марко кивнул, слишком быстро, и исчез, прихватив с собой запах страха — резкий, как нашатырь. Лира прислушалась: его шаги затихли, но в тишине остался другой звук — скрежет, будто ключ медленно поворачивался в невидимом замке.

Она наклонилась над стаканом. Вода испарилась полностью, а на дне лежал крошечный чёрный камень, испещрённый прожилками, похожими на буквы. Когда она коснулась его, комната вздрогнула. Тени от канделябров поползли по стенам, сплетаясь в узор — огромный «Шин», внутри которого копошились фигуры. Одна из них, с острыми плечами и слишком длинными руками, повернула голову.

«Нет, — Лира швырнула камень в окно. Стекло треснуло, но не разбилось, а трещина повторила изгиб символа. — Я не ваша жертва».

За её спиной ключ засмеялся. Тихо, как шелест змеиной кожи.

Лира ворвалась в архив, захлопнув дверь так, что с потолка посыпались засохшие листья шалфея. Гирлянды трав, висевшие меж стеллажей, закачались, отбрасывая решётчатые тени — полынные метёлки шептались, цепляясь за её волосы колючими соцветиями. «Где проклятые отчёты Вальтера? — она рванула первую попавшуюся папку, и облако пыли ударило в лицо, пахнущее грибной сыростью. — Карфаген… Карфаген…»

Папки падали на каменный пол, шлёпаясь, как дохлые птицы. Лира вытирала ладонью пот со лба, оставляя кровавые полосы от не зажившей раны. «Ты опоздала, Смотрительница, — зашептала тень от пучка белены, обвив её запястье. — Он уже стал частью тьмы».

«Заткнись! — Лира вырвалась, сдирая ногтями этикетку с грифом «Совершенно секретно». — Ага… «Отчёт №14: раскопки в заливе Триполи. Обнаружен саркофаг с аномальной биомассой…» — её голос прервался, когда из папки выскользнула фотография. Чёрно-белый снимок, но маска на нём светилась фосфорным блеском, а символ «Шин» на лбу казался вырезанным из лунного света.

«Та же маска… — она прижала фото к груди, чувствуя, как бумага жжётся, словто пропитана щёлоком. — Вальтер, что ты нашёл?»

За спиной что-то упало с грохотом. Лира обернулась, задев плечом гирлянду из крапивы — сухие стебли впились в кожу, как иглы. На полу, среди рассыпавшихся фолиантов, лежала кость — человеческая, с вырезанными на поверхности знаками. «Шин… Шин… Шин… — гудело эхо. — Ключ в замке, кровь на пороге…»

«Кто здесь?!» — Лира схватила кость, и та рассыпалась в прах, пахнущий морской солью и миррой. В пыли закрутились вихрем, складываясь в слова: «Саркофаг ждёт. Он голоден».

Сердце колотилось, как барабан шамана. Лира сунула фото в карман, но оно выскользнуло, прилипнув к ладони. «Ай! — она дёрнула руку. Бумага обуглилась по краям, оставляя на коже красные полосы — точь-в-точь как следы от верёвок. — Что ты за гадость…»

Внезапно архив погрузился в темноту — гирлянды трав вспыхнули синим пламенем, и тени поползли по стенам, превращаясь в процессию фигур с масками. Они несли на плечах саркофаг, из щелей которого сочилась чёрная жижа. Лира отступала, пока не упёрлась в шкаф. Рука нащупала на полке нож для резки бумаги — старый, с рукоятью, обмотанной кожей ската.

«Уходите! — она взмахнула ножом, и лезвие рассекло воздух с присвистом. — Я не боюсь ваших детских фокусов!»

Пламя погасло. В тишине, густой как смола, зазвучал капань воды. Лира опустила нож, поняв, что держит не его, а ключ — тот самый, с зубцами акульей челюсти. На остриях блестела свежая кровь.

«Нет… — она уронила ключ, но он не упал, зависнув в воздухе. — Это невозможно».

Ключ медленно развернулся, указывая на дверь. За ней, в коридоре, послышался скрип — будто кто-то волочит по полу мешок с песком. Лира прижала окровавленную ладонь к фото в кармане. Маска с символов «Шин» жгла кожу, словно пыталась впитаться в плоть.

«Хорошо, — прошептала она, подбирая ключ. — Покажи, что ты хочешь показать».

Но вместо ответа из темноты донёсся смех. Тот самый, что звучал в её кабинете — низкий, скрипучий, и на этот раз… знакомый.

Лира вцепилась в телефонную трубку, ощущая, как шершавая поверхность пластика прилипает к влажной ладони. «Доктор, вам звонок из Туниса!» — голос Марко из коридора прозвучал надтреснуто, будто его перерезали бритвой. Она прижала аппарат к уху, и сразу — запах: солёный, с гнилью, словно в трубку дул ветер с моря, где вода давно протухла. «Лира… — хриплый голос захлебнулся, словто говорящий пытался выплюнуть песок. — Не приезжай. Они в песке… они…»

«Кто вы? — она впилась ногтями в край стола, оставляя царапины на старом дубе. — Вальтер? Это вы?» В ответ — скрежет, будто ногти скоблили микрофон, а за ним — рычание, низкое, как гул подземного толчка. Лира прикрыла глаза, но тут же открыла: тень от телефона на стене изогнулась, вытягиваясь в арку с остроконечным сводом. Внутри неё копошились силуэты, тонкие, как пауки, сплетающиеся в узор «Шин».

«Ответьте! — крикнула она, чувствуя, как капли пота стекают по спине, холодные, как слизни. — Что вы нашли? Что значит этот символ?»

Трубка взорвалась грохотом — будто в неё ударили волны прибоя, смешанные с визгом. Лира отшвырнула аппарат, но он повис в воздухе, обвитый чёрными прожилками, похожими на корни. «Смотрительница… — заговорил голос уже из самой тени-арки. — Ты услышишь его крик в каждом зерне песка…»

Марко ворвался в кабинет, спотыкаясь о порог. «Доктор! Вы… — он замер, уставившись на арку. — Что это?»

«Ничего! — Лира рванула шнур из розетки. Искры брызнули, опалив рукав пиджака, но тень не исчезла. Она пульсировала, расширяясь, и теперь в проёме арки виднелись дюны, чёрные под луной, и силуэт храма с треснувшей колонной. — Закрой глаза! Не смотри!»

Но Марко не слушал. Он шагнул вперёд, протянув руку к тени, словно гипнотизированный. «Там… кто-то стоит… — прошептал он. — Человек в плаще… он машет нам…»

Лира схватила со стола графин с водой и выплеснула содержимое на стену. Капли, попав на тень, зашипели, оставляя дымящиеся пятна. Арка дрогнула, и в этот миг из неё вырвалась рука — костлявая, обмотанная тканью с вышитым «Шин». Пальцы вцепились в воздух в сантиметре от лица Марко.

«Назад!» — Лира ударила графином по руке. Стекло разбилось, осколки брызнули, но тварь уже исчезла. Арка схлопнулась, оставив на стене лишь влажный след, стекающий вниз, как смола.

Марко упал на колени, дрожа. «Это… это был доктор Вальтер… — он поднял лицо, и Лира увидела, что его зрачки расширены, как у ночного зверя. — Он… у него не было лица. Только маска…»

Лира подняла осколок графина. На нём, в отражении, мелькнуло её собственное лицо — но вместо глаз были пустые впадины, а на лбу сиял «Шин». Она швырнула стекло в угол, где оно разлетелось на тысячи блестящих осколков, каждый из которых повторил: Шин… Шин… Шин…

«Собирай вещи, — сказала она, срывая с вешалки кожаную сумку. — Мы едем в Тунис».

«Но… звонок… он же предупредил…»

Лира повернулась, и тень от неё, вопреки свету, легла не на пол, а на стену — длинная, с рогами. «Если они в песке, — прошипела она, — то мы выкопаем их вместе с правдой».

За окном закаркал ворон. На подоконнике, среди осколков, лежал билет на самолёт. Рейс: Рим — Тунис. Дата: завтра. В графе «пассажир» чернел отпечаток, похожий на укус.

Лира ворвалась в лабораторию, захлопнув дверь так, что пробирки на полках зазвенели, как стая испуганных цикад. Ультрафиолетовая лампа жужжала над столом, отливая её руки синевой, будто они гнили изнутри. «Покажи, что ты скрываешь… — она развернула кожаный свиток под светом, и жилы на материале вспыхнули неоновым ядом. — Проклятье! — Лира отшатнулась, ударившись о холодильник с образцами. — Это же… карта нервной системы!»

Свиток дёрнулся в её руках, как пойманная рыба. Жилы пульсировали, перекачивая невидимую кровь, а на месте Карфагена теперь зияла вмятина — словно кто-то вырвал кусок плоти. «Нет, нет, нет! — она прижала ладонь к карте, но кожа под ней забилась, как сердце. — Успокойся, это всего лишь…»

Ключ выскользнул из свёртка, упав на стальной стол с лязгом. Остриё прочертило борозду, из которой сочилась чёрная слизь. Лира потянулась, но вдруг застыла: тень от ключа на полу шевелилась. Металлические зубцы превратились в игольчатые клыки, а контур рукояти изогнулся, образуя пасть.

«Марко! — крикнула она, но в ответ лишь гудели вентиляторы. — Чёртово…»

Тень рыкнула. Звук напоминал скрежет цепей по камню. Лира схватила пинцет, но инструмент выпал из дрожащих пальцев, когда тень прыгнула. Холодное лезвие тьмы скользнуло по её щиколотке, оставляя полосу мурашек. «Отстань! — она рванула к двери, но тень опередила, сплетаясь в решётку на выходе. — Я не твоя добыча!»

Свиток на столе зашипел. Лира обернулась — карта нервной системы теперь висела в воздухе, растянутая между невидимых крючьев. Жилы на ней набухли, превратившись в щупальца, а в центре, где должен быть мозг, зияла дыра с зубчатыми краями. Из неё послышался голос, собранный из хрипов Вальтера и скрипа дверей: «Ты уже внутри, Смотрительница. Ты всегда была внутри».

Лира рванула к окну, но рама не поддавалась. За стеклом, в ночи, стоял ворон. Его клюв был окровавлен, а в когтях он держал обрывок кожи с выжженным «Шин». «Открой! — она била кулаком по стеклу. — Открой, тварь!»

Внезапно свиток рухнул на стол, а тень от ключа сжалась в комок. Лира, дрожа, подняла карту. Теперь это была просто кожа с узором… но когда она коснулась пальцем Триполи, под ногтем запеклась кровь.

«Хватит, — прошептала она, вытирая руку о халат, оставляя ржавые разводы. — Я сама найду ответы».

В кармане зажужжал телефон. Лира взглянула на экран: неизвестный номер, код Туниса. Она поднесла трубку к уху, и сразу — шёпот, как ветер через кости: «Саркофаг открыт. Он ждёт ключ… и язык, чтобы кричать».

Тень за спиной замерла, став вдруг чёткой. Лира медленно обернулась. На стене, в синем свете лампы, её собственный силуэт держал нож у горла другого человека — Марко.

«Нет… — выронила она телефон. — Это не я…»

Но тень кивнула. И перерезала горло.

«Марко! — Лира ворвалась в кабинет, распахнув дверь так, что та ударилась о стену, сбросив полку с амулетами. Кости шакалов и стеклянные флаконы разбились, наполнив воздух запахом ладана и горелой серы. — Вы говорили, ваш дядя работал в…» Голос замер. Стул ассистента был отодвинут, словно он вскочил посреди дела. На столе дымилась чашка кофе — пар поднимался спиралью, закручиваясь в знак «Шин».

Лира тронула кружку. Фарфор обжёг пальцы, будто раскалённый, а внутри жидкость булькнула, выпустив пузырь, похожий на глаз. «Марко, это не смешно! — она рванула ящик стола. Бумаги рассыпались, и среди них — фотография, приколотая к отчёту. — Что за…»

На снимке, пожелтевшем по краям, стояла экспедиция Вальтера: пятеро человек у саркофага, покрытого иероглифами. Лира пригляделась, и волосы на затылке зашевелились. Все, кроме Вальтера в центре, отбрасывали по две тени — одна обычная, а вторая, чуть прозрачная, тянулась не к солнцу, а к саркофагу, как щупальце. «Нет… — она провела пальцем по фото. Край обуглился, и Вальтер на снимке повернул голову, улыбаясь слишком широко. — Это невозможно».

Монитор на столе Марко мигнул, выбросив синий свет. Лира метнулась к нему, задев клавиатуру. На экране — та же фотография, но в цифровом варианте. Тени шевелились. Одна из них, от женщины в шляпе, потянулась к краю кадра, указывая на дату в углу: 19.09.2025. Сегодняшний день.

«Марко, где вы?! — Лира ударила кулаком по столу. Чашка опрокинулась, кофе растекся, образуя лужицу в форме ключа. — Отзовись!»

Вентилятор на потолке заскрипел, и воздух наполнился шепотом: «Он уже выбрал сторону, Смотрительница…» Лира рванула шнур монитора из розетки, но изображение не погасло — вместо этого тени вылезли из экрана, как чёрные дождевые черви. Одна обвила её запястье, холодная и склизкая.

«Отцепись! — она схватила ножницы со стола и рубанула по тени. Лезвия прошли сквозь тьму, ударив по собственному запястью. Кровь брызнула на клавиатуру, и буквы „ШИН“ замигали кровавым светом. — Чёрт!»

За спиной хрустнул пол. Лира обернулась, прижимая окровавленную руку к груди. На пороге стоял Марко… или то, что его напоминало. Его кожа была серой, как пепел, а глаза — полностью чёрными, без белков. «Доктор… — голос звучал, будто из пустой бочки. — Вы должны увидеть… что они предлагают…»

Он протянул руку. Пальцы удлинялись, превращаясь в костлявые плети. Лира отпрянула, натыкаясь на стеллаж. С полок посыпались книги, и одна из них — «Мифы Карфагена» — раскрылась на странице с иллюстрацией: жрец в маске «Шин» резал горло юноше над саркофагом. Тень жертвы на стене была не человеческой, а с рогами и копытами.

«Марко, — прошептала Лира, хватая со стола бронзовый подсвечник. — Борись с этим! Ты же…»

«Он сильнее, — перебил её Марко-тень, шагнув вперёд. Пол под ним треснул, и из щели потянулся дым с запахом гниющих водорослей. — Ключ… или твою душу разорвёт на символы».

Лира швырнула подсвечник. Металл пробил грудь Марко, но вместо крови хлынул песок. Он засмеялся, и его тело рассыпалось, как дюна под ураганом. На полу осталась лишь одежда и… свежий билет на самолёт. Рейс: Рим — Тунис. 20.09.2025. 13:00.

«Нет возврата, — Лира подняла билет, оставляя кровавый отпечаток. — Но я всё равно вырву тебя из песка, Вальтер. Даже если ты стал частью этого кошмара».

За окном каркнул ворон. На стекле, где его тень слилась с силуэтом Лиры, проступили слова: «Саркофаг голоден. Он ждёт главное блюдо».

Лира упёрлась ладонью в стекло, пытаясь заглушить дрожь в пальцах, но холод окна просочился глубже — в кости, в виски, в корни зубов. Закат лизал паркет кровавым языком, и тени от канделябров ползли, как пауки, к её ногам. «Просто усталость… — она сглотнула ком в горле, липкий, как смола. — Просто…» Тень на полу дёрнулась. Её собственная. Голова силуэта медленно повернулась на 180 градусов, хотя сама Лира стояла неподвижно. Спина, шея, затылок — всё покрылось ледяной испариной.

«Нет, — Лира рванула шнур жалюзи. Пластины с лязгом захлопнулись, но узкие полосы света прорезали комнату, будто ножи. — Это не происходит. Этого нет».

Тень зашевелилась в щели между плитками пола. Чёрные пальцы выросли из темноты, обхватывая её лодыжку. «Ты видела саркофаг, Смотрительница… — прошипело из угла, где висела карта Туниса. — Теперь он видит тебя». Лира вырвалась, отпрыгнув к столу. Стакан с водой опрокинулся, лёд выскользнул, превращаясь в пар ещё в воздухе.

«Замолчи! — она схватила перочинный нож из ящика, лезвие блеснуло тускло, будто покрытое плёнкой. — Я не боюсь теней!»

«Лжёшь». Голос прозвучал у самого уха. Лира взмахнула ножом, разрезав воздух, и лезвие вонзилось… в её отражение в зеркале. Трещина поползла по стеклу, повторяя контур «Шин». Из щели выступила чёрная жидкость, пахнущая медью и разложением.

«Нет-нет-нет… — она отступила, наступив на что-то мягкое. Оглянулась: на полу лежал платок Марко, пропитанный песком. В ткани торчал обломок кости с выцарапанным символом. — Всё связано… всё…»

Жалюзи задрожали. Лира обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть: полосы света на стене сплелись в клетку. Внутри неё металась тень — её собственная, но с рогами и когтями. «Сдайся, — рычала тень, бросаясь на прутья. — Или он получит не только ключ, но и твои глаза!»

Лира вонзила нож в стену. Штукатурка осыпалась, но тень лишь рассмеялась, вытягиваясь вдоль лезвия к её руке. Холодная тьма обвила запястье, сжимаясь, как удав. «Отвяжись! — она рванула руку, и нож выпал, воткнувшись в ножку стола. — Я не твоя…»

Внезапно тень замолкла. Воздух наполнился гулом — низким, как звон колокола под землёй. Лира прижалась спиной к окну. Жалюзи раздвинулись сами, и в последних лучах заката она увидела: на горизонте, вместо городских огней, чернел силуэт саркофага. Огромного, с открытой крышкой, из которой струился дым, складывающийся в слова: «19:41. Поезд отправляется в Карфаген».

Она посмотрела на часы. Стрелки показывали 19:40. Стекло циферблата треснуло, и из щели выползла чёрная капля, упав на кожу. Где она коснулась, остался шрам в форме ключа.

«Хватит, — Лира сорвала с шеи цепочку с амулетом — глазом Гора, — и швырнула его в зеркало. Стекло разбилось, и в осколках мелькнули лица: Вальтер с маской, Марко с пустыми глазами, она сама — с кинжалом у горла. — Я еду. Но это я буду задавать вопросы».

Тень за её спиной завыла, когда она выбегала из комнаты. В кармане пиджака гремел ключ, а на запястье, под рукавом, пульсировал шрам. Он повторял ритм — удары сердца саркофага.

Лира рванула ящик стола, и флакон с бензодиазепинами выкатился, звякнув о дубовую столешницу. Пальцы дрожали так, что крышка отскочила, и таблетки рассыпались, как кости гадальных кубиков. «Соберись, чёрт возьми…» — она потянулась к ближайшей пилюле, но та выскользнула, упав в полосу солнечного света на полу. Таблетка зашипела, свернулась, будто живая, и растворилась, оставив дымящуюся ямку в паркете.

«Не настоящие? — Лира коснулась лужицы расплава. Жидкость обожгла кожу, но холодом — таким, что боль ударила в челюсть. — Лёд? Но откуда…» Влага поползла вверх по пальцам, покрывая руку инеем, и в висках зазвучал голос, сплетённый из скрипа дверей и стона Вальтера: «Ты выбрана, чтобы закончить то, что начал он…»

«Кто здесь?! — Лира вскочила, опрокинув стул. Лёд уже добрался до локтя, сковывая суставы. — Покажись, трус!»

«Смотри…» — прошипел голос. На стене, куда падал свет из окна, тени от рассыпанных таблеток ожили. Каждая превратилась в миниатюрный саркофаг, из щелей которых выползали чёрные нити. Они сплетались в символ «Шин», а из центра узора проступило лицо — её собственное, но с выколотыми глазами.

«Нет! — Лира ударила кулаком по стене. Штукатурка треснула, и из щели хлынул песок, горький на вкус. — Я не стану частью ваших игр!»

«Уже стала… — лицо на стене заговорило, обнажая зубы, заострённые как у акулы. — Ты носишь ключ в своей крови. Чувствуешь, как он шевелится?»

Лира схватилась за грудь. Сердце билось неровно, и с каждым ударом под кожей пульсировал инородный ритм — будто что-то царапалось изнутри. «Что вы со мной сделали? — она вырвала из ящика скальпель, прижала лезвие к запястью. — Вырежу, если надо!»

Тени рассмеялись хором. «Попробуй. Но сначала взгляни…» Песок на полу закрутился, образуя фигуру: Вальтер в разорванной рубашке стоял на коленях перед саркофагом. Его руки были прикованы цепями из теней, а изо рта вырывались не слова, а скорпионы.

«Вальтер! — Лира шагнула к видению, но песок рассыпался. Вместо него на паркете остался след — окровавленный отпечаток босой ноги. Её размера. — Это… мои следы?»

«Ты уже там была. Ты всегда была там… — шепот окольцевал её, как удав. — Карфаген помнит твой крик. Помнит, как ты просила о смерти».

Лира вскрикнула, закрыв уши. В глазах поплыли пятна, и внезапно комната исчезла. Её окружили каменные стены, покрытые иероглифами, а под ногами хлюпала чёрная жижа. В метре возвышался саркофаг, и из-под крышки сочился дым, складывающийся в руки.

«Верни меня! — она бросилась к свету в конце коридора, но пол под ней провалился. Лира упала в яму, заполненную костями. Среди рёбер и черепов лежал Марко — вернее, его кожа, аккуратно снятая, как перчатка. — Нет!»

Очнулась на полу кабинета, в луже ледяной воды. Скальпель валялся рядом, и на лезвии кто-то выцарапал: «БЕГИ». За окном завыл ветер, и стёкла задрожали, повторяя на древнем финикийском: «Беги. Беги. Беги».

«Хорошо… — Лира поднялась, оставляя на столе кровавый отпечаток ладони. — Но если я уже в игре, то меняться будут правила».

Она вытащила из сейфа револьвер — подарок Вальтера на последний день рождения. Барабан был заполнен пулями с выгравированным «Шин». Прицелившись в тень на стене, она выстрелила. Грохот оглушил, а когда дым рассеялся, на камне вместо дыры красовался ключ — настоящий, ржавый, пахнущий морем.

«Вот и договорились, — прошептала Лира, подбирая его. Металл обжёг ладонь, оставив рубец в виде спирали. — Ты получишь меня. Но я прихвачу с собой ад».

За дверью послышался скрежет — будто что-то огромное протащили по мрамору. Ключ в её руке дёрнулся, указывая на выход. Лира взвела курок. На часах, висевших над дверью, стрелки замерли на времени: 13:00. Время вылета.

Лира вцепилась в нож для вскрытия писем, лезвие дрожало в её руке, отражая блики от пылающего за окном заката. «Ты не возьмёшь меня… — прошипела она, прижимая остриё к стене, где тень от её фигуры изгибалась, будто пытаясь убежать. — Никогда!» Нож вонзился в тень с глухим хлюпающим звуком, словто разрезал мешок с мокрым песком. Тень завизжала — звук, похожий на скрежет гвоздя по стеклу, — и начала вытягиваться, цепляясь когтистыми пальцами за потолочную лепнину. «Вернись! — Лира рванула рукоять вниз, чувствуя, как лезвие скользит сквозь что-то вязкое, словно жилы в теле. — Я прикончу тебя!»

Из разреза хлынул чёрный песок, обжигая пальцы запахом серы и горелой плоти. Зерна впивались в кожу, как тысячи крошечных клещей. «Ты лишь ускоряешь конец… — застонала тень, её половинки извиваясь, как змеи. — Он уже здесь…»

Лира отпрянула, споткнувшись о ковёр, пропитанный песком. Песчинки зашипели под подошвами, оставляя дымящиеся следы. «Где? — она вскинула нож, готовясь к новой атаке. — Где он?!»

Тень сомкнулась над её головой, образуя арку, как в кабинете Вальтера. В проёме заклубился туман, и из него выступила фигура в плаще, лицо скрыто под маской «Шин». «Смотрительница… — голос звучал, будто эхо из колодца. — Ты разорвала печать. Теперь он войдёт через тебя».

«Нет! — Лира швырнула нож в арку. Лезвие пронзило плащ, но вместо крови на пол капнула смола. — Я закрою это! Я…»

Песок под ногами ожил. Он сплёлся в руки, схватив её за лодыжки, и потащил к арке. Лира вцепилась в край стола, ногти впились в дерево, оставляя кровавые борозды. «Отпусти! — она ударила свободной ногой по песчаным щупальцам. Те рассыпались, но тут же собрались снова. — Марко! Помоги!»

Из тумана за аркой донесся смех. Марко, вернее, его силуэт с пустыми глазницами, шагнул в комнату. «Доктор… — он протянул руку, пальцы удлинились, превратившись в костлявые шипы. — Пора присоединиться к хору…»

Лира рванулась к камину, схватив кочергу. Раскалённый металл шипел в её ладони, но боль придавала ясность. «Я не ваша марионетка! — она ударила по арке. Пламя от удара вспыхнуло синим, и тень взвыла. — Убирайтесь в свой песчаный ад!»

Арка дрогнула. Маска «Шин» на лице призрака треснула, и из щели хлынул свет — ослепительный, обжигающий сетчатку. Лира зажмурилась, но было поздно: в глазах запечатлелся силуэт саркофага, открывающегося как пасть.

«Ты выбрала… — прошептала тень, рассыпаясь в прах. — Теперь он знает твой запах…»

Лира рухнула на колени, кочерга выпала из обожжённых рук. На полу перед ней лежал обгоревший клочок пергамента — карта с отметкой: Храм Тиннита, Карфаген. 36° 51′ с.ш. 10° 19′ в. д. Координаты светились, как угли.

«Хорошо… — она протёрла лицо, оставляя на коже полосы пепла. — Если он хочет встречи, я приду во всеоружии».

За окном каркнул ворон. В его клюве блеснул ключ — тот самый, что она выстрелила в стену. Лира выхватила револьвер, но птица взмыла в небо, растворяясь в багровом зареве. На подоконнике осталась капля смолы, а в ней — отражение саркофага, уже наполовину открытого.

Марко замер на пороге, пальцы сжав на ручке двери так, что костяшки побелели. Воздух пах гарью и чем-то кислым — будто в углах гнили яблоки, брошенные месяц назад. Лира сидела на полу среди осколков лампы, её халат был в чёрных подпалинах, а волосы слиплись от пота. «Доктор, что случилось? — он шагнул в комнату, и паркет скрипнул, словно предупреждая. — Вы ранены?»

«Ничего, — она резко одёрнула рукав, скрывая ладонь, обугленную до мякоти. Плоть пульсировала, и между пальцев сочилась жидкость — густая, как нефть. — Просто… мигрень. Случайно задела полку».

Марко прищурился. Его взгляд скользнул по стене за её спиной, где в полосе сумерек тень Лиры — не повторяя движений хозяйки — медленно подняла руку и помахала, пальцы вытянувшись в неестественно длинные щупальца. «Доктор… — он проглотил ком в горле, поправляя очки дрожащей рукой. — Может, вызвать врача?»

«Врача? — Лира фыркнула, поднимаясь, и тень синхронно вскинула голову, уставившись на Марко пустыми глазницами. — Ты же знаешь, здесь нет врачей. Только археологи и… призраки».

Она прошла к окну, намеренно встав так, чтобы свет падал на стену, но тень осталась в темноте — отдельным силуэтом, сгорбленным и угловатым. Марко потянулся к ней, но резко одёрнул руку, когда тень шевельнула пальцами, царапая обои. «Вы уверены, что всё в порядке? — он отступил к двери, нащупывая за спиной сквозняк. — Может, стоит отменить поездку?»

«Отменить? — Лира резко обернулась, и тень на стене метнулась в противоположный угол, сливаясь с узором обоев. — Ты сам передал мне билет. Или… — она прищурилась, — ты теперь на их стороне, Марко?»

Он побледнел, будто из него выкачали кровь. За окном внезапно захлопали крылья — стая воронов кружила в сумерках, их крики напоминали скрип ржавых петель. Лира откинула штору, и свет угасающего дня упал на асфальт. Тени птиц сплетались в слово «Шин», растянутое через всю улицу.

«Посмотри, — она прижала лоб к стеклу, оставляя жирный отпечаток. — Они даже не скрываются. Как Вальтер тогда… помнишь?»

Марко молчал. Его тень на полу медленно ползла к выходу, будто пытаясь сбежать. «Доктор… — он вытащил из кармана смятый конверт. — Это пришло сегодня. Для вас».

Лира вырвала письмо. Конверт распахнулся, выпустив облако пепла, который осел на руках, жужжа, как мухи. Внутри — фотография: она сама, стоящая у саркофага в платье, которого у неё никогда не было. На шее — ожерелье из человеческих зубов.

«Когда… — голос сорвался. — Где ты это взял?»

«Не я, — Марко отступил ещё шаг. — Его подбросили в мой ящик. Вместе с… — он показал на свой рукав. Ткань была прожжена в форме пальцев — будто кто-то схватил его за запястье раскалёнными клещами. — Они велели передать: „Он ждёт у последней колонны“».

Тень Лиры за спиной засмеялась. Звук напоминал скрежет ножа по кости. Марко дёрнулся, выбегая в коридор, а Лира скомкала фото, швырнув его в угол. Бумага вспыхнула синим пламенем, и в дыму возник силуэт — человек в маске «Шин» поднял руку, указывая на часы.

Стрелки показывали полночь.

«Пора, — прошептала Лира, сдирая с шеи платок и обматывая им обожжённую ладонь. — Но я возьму тебя с собой, призрак. И засуну обратно в ту проклятую щель».

За окном вороны взмыли в небо, рассыпаясь на чёрные точки. Их тени на асфальте ещё долго шевелились, складываясь в новые буквы: «СКОРО».

Глава 2: «Серебряная маска»

Лира вжала ключ-«Шин» в ладонь так, что металл впился в кожу, оставляя отпечаток спирали. Полуденное солнце плавило асфальт у входа в участок, воздух дрожал, словно завеса из раскалённого шёлка. Запах жжёной резины от проехавшего грузовика смешивался со сладковатой вонью перезрелых фиников, валявшихся в сточной канаве. «Доктор Шторм?» — голос прозвучал сзади, обдав её шею влажным дыханием с примесью мятного табака. Лира обернулась: офицер в потёртой форме, с лицом, изрезанным морщинами глубже, чем каньоны Сахары, жестом позвал её под навес. «Капитан Хассан. Ваш коллега Вальтер… — он вытащил из-под плаща свёрток, обмотанный тканью с вышитыми золотыми скорпионами, — оставил дневник. Сказал: „Отдайте только ей, когда тени начнут шептать“».

Лира потянулась к свёртку. Ткань скользнула, обнажив потрёпанную кожаную обложку. Прикосновение к ней заставило дёрнуться — поверхность была липкой, словно пропитана не мёдом, а смолой из древних гробниц. «Почему вы не передали это раньше?» — её голос звучал резче, чем планировалось. Хассан отступил в тень, где его лицо стало напоминать высохшую глиняную маску. «Те, кто читал его… — он мотнул головой в сторону здания, где за решётчатым окном метнулась тень с неестественно длинными руками, — исчезали. Как мальчик-курьер. Нашли его феску в песке… с зубами внутри».

Лира приоткрыла дневник. Страницы зашелестели, выпуская облачко красной пыли. В воздухе запахло миррой и разложением. «А вы? — она уловила, как капитан нервно перебирает чётки в кармане. — Читали?»

«Я… — он резко обернулся на крик осла за углом. Животное билось в упряжи, выкатив белки глаз, пока торговец хлебом хлестал его палкой. — Видел только последнюю страницу». Его палец, обрубленный на фаланге, ткнул в разворот. Лира прочла вслух: «Они выходят через зеркала. Не давайте теням дотронуться до вашего отражения».

Внезапно дневник дёрнулся в руках, страницы сами перелистнулись, обнажив фотографию: Вальтер в разорванной рубашке стоял у каменной арки, за спиной — силуэты с двойными тенями. Лира коснулась снимка, и изображение поползло, как мокрая акварель. Вальтер повернул голову, его рот растянулся в немом крике, а из груди вырвалась чёрная струя, сложившаяся в буквы: «БЕГИ».

«Капитан! — Лира рванула Хассана за рукав, но ткань расползлась под пальцами, как гнилая паутина. — Что это…» Офицер отпрянул, прижимая руку к груди, где под мундиром что-то шевелилось, выпирая контур «Шин». «Они уже здесь, — прошипел он, пятясь к двери участка. — Идут по следу дневника. Спасайтесь, доктор, пока не…»

Грохот сорвал фразу. Стая воронов ударила в жестяную крышу, их тени на земле сплелись в сеть, опутав ноги Лиры. Она рванулась к такси, сжимая дневник, но свёрток вдруг стал тяжёлым, как головастик. Ткань развернулась, и вышитые скорпионы ожили, заползая под рубашку.

«Нет! — Лира сбросила ткань на раскалённый асфальт. Золотые нити задымились, а насекомые с визгом свернулись в шарики, превратившись в песок. — Чёртов театр ужасов…»

Таксист, старик с лицом, похожим на высохший инжир, щёлкнул счётчиком: «Куда, синьора?». Лира втолкнула дневник в сумку, где он заурчал, как голодный зверь. «В старый город, — она выдохнула, глядя в зеркало заднего вида. Её отражение улыбнулось, подняв палец к губам, хотя сава она молчала. — И побыстрее. Меня ждут у последней колонны».

Лира перелистывала страницы дневника, и каждый раз её пальцы скользили по липким следам, будто Вальтер писал, обмакивая перо в патоку. «Лира поймёт… Лира должна остановить…» — фразы обрывались кляксами, напоминавшими отпечатки пальцев, обугленных до чёрной корки. Одна из капель упала на её запястье, оставив ожог в форме полумесяца. «Где его нашли? — она не отрывала взгляда от строк, где её имя повторялось, как заклинание. — Где тело?»

Капитан Хассан молча открыл сейф, ржавые петли взвизгнули, будто взывая о пощаде. Оттуда он извлёк предмет, завёрнутый в полотно, пропитанное ладаном. «У саркофага. — Он развернул ткань, и воздух наполнился запахом гниющих водорослей. — Рядом лежала… эта маска».

Серебряная маска сверкнула под лучом света, просочившегося через ставни. Символ «Шин» на её лбу не был выгравирован — он будто рос изнутри, пульсируя голубоватыми прожилками, словно под металлом билось сердце. Лира потянулась к артефакту, заворожённая мерцанием. «Не трогайте! — Хассан шлёпнул её по руке, и звук удара эхом отозвался в пустом коридоре. — Она… реагирует на страх. — Его голос дрогнул, когда он указал на шкаф в углу. — Видите царапины? Это Самир, мой помощник, примерил её. Через час он…»

Лира не слушала. Её палец уже коснулся холодного металла. Серебро внезапно стало мягким, как воск, обвивая фалангу, и в ушах зазвучал голос Вальтера, но искажённый, словно пропущенный через воду: «Они в зеркалах… Они ждут, когда ты уснёшь…»

«Доктор! — Хассан рванул её за плечо. Маска с глухим чмоком отпустила палец, оставив на коже красный рубец в виде спирали. — Вы что, не слышите? Она питается!»

Лира отступила, прижимая окровавленный палец к груди. «Что она сделала с Самиром?»

Капитан накрыл маску тряпкой, но ткань тут же почернела, будто прожжённая. «Он начал видеть… их. Везде. — Он провёл рукой по лицу, стирая пот, смешанный с песком. — Говорил, что тени шепчут ему координаты. Потом… — он щёлкнул пальцами, — исчез. Оставил только зубы. В фонтане».

Внезапно маска задрожала под тканью. Символ «Шин» просвечивал сквозь материю, пульсируя в такт её сердцебиению. Лира схватила дневник, раскрыв его на случайной странице. Чернила поползли, образуя рисунок: она сама в серебряной маске стояла перед саркофагом, из которого вырывались сотни рук с глазами вместо ладоней.

«Капитан, — она захлопнула дневник, но изображение проступило на обложке, — где именно нашли Вальтера? Покажите мне место».

Хассан замер, его тень на стене медленно подняла руки к горлу. «Вы не поняли? — Он расстегнул воротник, обнажив шрам — точную копию символа на маске. — Это не ловушка для них. Это ловушка для вас. Они хотят, чтобы вы пришли. Чтобы вы… — его голос сорвался, — дорисовали карту».

За окном завыл ветер, ворвавшись в комнату с порывом раскалённого воздуха. Ткань с маски слетела, и артефакт засветился изнутри, проецируя на стену движущиеся тени: фигуры в плащах склонились над картой, а их пальцы впивались в точку с координатами храма Тиннита.

«Слишком поздно, — прошептала Лира, замечая, как символ на её обожжённом пальце совпадает с отметкой на карте. — Они уже нарисовали меня».

Маска засмеялась. Звук, похожий на лязг цепей, заполнил комнату. Хассан выхватил револьвер, но тень от оружия на стене изогнулась, превратившись в петлю.

«Уходите! — закричал он, нажимая на курок. Выстрел прогремел, но пуля прошла сквозь маску, не оставив следа. — Пока она не…»

Лира уже бежала по коридору, прижимая дневник к груди. В ушах звенело от смеха маски, а на ладони, где секунду назад был шрам, теперь сиял ключ — настоящий, ржавый, тёплый, как живой.

Комната для допросов пахла затхлостью заброшенного подвала и едким дымом от перегоревших ламп. Лира щёлкнула выключателем проектора, и луч света, густой от пыли, прорезал темноту, словно нож, разрезающий чёрный бархат. «Смотрите», — прошептал Хассан, сжимая в руке чётки, чьи бусины поскрипывали, будто крошечные черепа. На экране замигали кадры: Вальтер в запылённом шляпе-панаме склонился над мумией, его пальцы дрожали, снимая серебряную маску с её лица. «Это не человек, — его голос звучал надтреснуто, словно запись вели через слой песка. — Это…»

Звук исказился — хриплый визг, будто кто-то сдавил горло плёнки. Тени на стенах храма позади Вальтера дёрнулись, сплетаясь в рогатую фигуру с глазами из щелей между камнями. Лира впилась ногтями в подлокотник кресла, оставляя борозды на потёртой коже. «Перемотайте назад, — она бросила взгляд на Хассана, чьё лицо в синем свете экрана стало похоже на маску. — Здесь, за его криком… вы слышите?»

Капитан кивнул, облизнув потрескавшиеся губы. «Смех. — Его пальцы сжали чётки так, что дерево треснуло. — Как у шакала. Но это не в записи…»

Лира приблизила изображение. Плёнка затрещала, и на экране мелькнули кадры, которых раньше не было: Вальтер лежал на камнях, его рука вцепилась в маску, а изо рта вырывались не звуки, а чёрные жуки. Тени рогатой фигуры протянули к нему когтистые лапы, и в этот момент проектор захлебнулся, выплюнув ленту. «Нет! — Лира схватила дымящуюся катушку, обжигая пальцы. — Что это за чертовщина?»

Хассан встал, его тень на стене вытянулась до потолка, обретая рога. «Они всегда здесь. — Он указал на экран, где теперь мерцало статичное изображение саркофага. — Смотрите внимательнее…»

Лира прищурилась. В чёрной щели между крышкой и основанием саркофага шевелилось что-то белое. Пальцы. Её собственные пальцы, царапающие камень изнутри. «Это… невозможно, — она отпрянула, ударившись о стену. Штукатурка осыпалась, обнажив кирпичи с выцарапанными символами „Шин“. — Когда вы успели…»

«Не мы, — Хассан распахнул дверь, впуская запах горелого кофе и страха. — Они пишут историю здесь. А мы лишь страницы».

Проектор внезапно взорвался, ошметки стекла впились в стену, выложив фразу: «ПРИДИ И ВОЗЬМИ СВОЁ». Лира вытерла кровь с царапины на щеке, её отражение в осколке зеркала на полу улыбнулось и помахало, прежде чем растаять, как дым.

«Капитан, — она наступила на осколок, раздавив его каблуком. — Где этот храм? Покажите мне на карте».

Хассан развернул пожелтевший пергамент на столе. Карта Туниса была испещрена красными метками, как раны. «Здесь. — Его палец дрожал над точкой в пустыне. — Но дорогу укажет только маска. Она… — он замолчал, услышав скрежет за окном.

Лира подошла к подоконнику. На песке, засыпавшем улицу, чьи-то невидимые пальцы выводили: «ОНА ЖДЁТ».

Хассан поставил перед ней стакан с мятным чаем, но пар, поднимавшийся к потолку, клубился странно — густой и сизый, будто дым от погребального костра. Лира отодвинула стакан, наблюдая, как жидкость внутри пузырится, выпуская чёрные змейки испарений. «Почему вы не эвакуировали группу? — она пригвоздила капитана взглядом, пока тот прятал дрожащие руки под столом. — Вы же видели, что происходит!»

«Они отказались. — Хассан провёл ладонью по столешнице, оставляя влажный след. Дерево под пальцами почернело, словно гнилью. — Говорили, должны „запечатать дыру“. Последние слова Вальтера по рации были… — он замолчал, глотая ком в горле, — „Они вылезают через наши тени“».

Лира сжала край стола, ощущая под ногтями липкую смолу, сочащуюся из трещин. «Какую дыру? — её голос зазвучал резко, и маска на полке дёрнулась, задев серебром стеклянную витрину. — Говорите ясно, капитан! Или вы тоже уже наполовину их?»

Хассан вскочил, опрокинув стул. Его тень на стене осталась сидеть, склонив голову. «Место, где тени… — он закашлялся, выплёвывая на платок комок песка с крошечным зубом. — …становятся тяжелее тел. Вальтер называл это вратами. Но когда мы прибыли, там был только песок. И… — он указал на маску, — она лежала на вершине дюны. Как будто её вынесло из глубин».

Ветер ударил в ставни, и маска зазвенела тонко, словно колокольчик на шее жертвенного животного. Лира встала, подойдя к окну. За стеклом, в вихре песка, метались силуэты — слишком высокие, слишком худые, с руками до колен. «Они здесь, — прошептала она, ощущая, как символ на обожжённой ладони начинает пульсировать в такт звону маски. — С самого начала здесь».

Хассан схватил её за локоть, его пальцы впились в плоть, холодные как лёд. «Уезжайте. Пока можете. — Его глаза метнулись к двери, где тень от вешалки медленно превращалась в крюк. — Они хотят не вас… — он пригнулся, когда маска вдруг взлетела с полки, зависнув в воздухе. — …а того, что вы несёте».

Лира рванулась к сумке, где лежал дневник. Страницы сами раскрылись, и на пол выпала засохшая скорпионья лапка. «Что я несу, капитан? — она развернула дневник, показывая ему рисунок: существо с рогами, выходящее из её собственной тени. — Объясните!»

Хассан не успел ответить. Маска с рёвом врезалась в стену, и штукатурка осыпалась, открывая скрытую нишу. Внутри лежал свёрток, перевязанный человеческим волосом. Лира развязала его дрожащими пальцами — внутри была карта, начертанная кровью, с пометкой: «Дыра — 36° 51′ с.ш. 10° 19′ в. д. Глубина — ваша тень».

«Они играют с нами, — прошипел Хассан, отступая к выходу. Его тень теперь держала пистолет, направленный в спину. — Это ловушка…»

Лира сунула карту в сумку, игнорируя, как дневник внутри заурчал, словно голодный пёс. «Все ловушки имеют обратный ход, — она подняла маску, игнорируя, как серебро обжигает кожу. — Если они хотят мою тень, пусть попробуют её удержать».

Маска засмеялась. Звук заполнил комнату, и стёкла в окнах лопнули, впуская вихрь песка. Ветер принёс шепот: «Скоро… скоро…» — и Лира, прикрывая лицо платком, шагнула в бурю, оставив капитана с его тенью-предателем. На столе стакан с чаем взорвался, и жидкость, смешавшись с песком, сложилась в слово: «ВХОД».

Лира захлопнула дверь номера, прислонившись спиной к дребезжащему стеклу, сквозь которое пробивался вой пустынного ветра. Абажур из верблюжьей шерсти бросал на стены прыгающие тени, превращая карту в её руках в живой организм. «Гадир… Подземный город, — она развернула пергамент, и сухие края крошились, как обугленная кожа. — Ты там был, Вальтер? Или они тебя затянули?» Чернила, выцветшие до ржавого оттенка, внезапно зашевелились, сползая к центру карты. Лира прижала ладонью край пергамента, но бумага вздулась пузырём, обнажив под верхним слоем другой — испещрённый кровавыми прожилками. «Нет, это невозможно… — она втянула воздух, полный металлической горечи. — Ты же мёртв. Ты не мог…»

Голос из дневника, лежавшего на кровати, прорезал тишину, словно нож по шёлку: «Они переписывают карты, Лира. Каждый раз, когда ты моргаешь». Страницы сами перелистнулись, открыв рисунок: она стояла в центре лабиринта, а её тень, прикованная цепями к стене, рвалась в противоположную сторону. Лира рванула штору, чтобы впустить лунный свет, но за окном вместо улицы зияла каменная стена с высеченным символом «Шин».

«Вальтер, — она ударила кулаком по стеклу, и трещина поползла, повторяя контуры туннелей на карте. — Если ты здесь… покажись!»

Тени от абажура сгустились в уголке, приняв форму человека. «Ты близко, — прошептал силуэт, и голос звучал так, будто доносился из колодца. — Но чтобы войти, ты должна потерять то, что тяжелее тени».

Лира схватила лампу, направив свет в угол. Тень растаяла, оставив на полу лужу чёрной смолы. «Игры… — она вытерла лоб рукавом, оставляя на ткани полосы от песка и пота. — Всё это детские игры!»

Но карта на столе жила своей жизнью. Координаты Гадира поползли, как муравьи, образуя новые линии. Туннели на пергаменте сужались, превращаясь в петли, а в их центре замигал красный крест — отметка, которой раньше не было. Лира ткнула в неё пальцем, и бумага прогнулась, словно мембрана. Из дыры вырвался запах гниющих зубов и ладана.

«Ты уже внутри, — засмеялся дневник. — Посмотри на свои ноги».

Лира взглянула вниз. Пол под её ботинками покрывался сетью трещин, сквозь которые просвечивали каменные ступени. Тень от её тела тянулась вниз, в разлом, будто верёвка, ведущая в колодец. «Нет… — она попятилась, но тень осталась на месте, приросшая к полу. — Нет, нет, нет!»

Стены номера затрещали, штукатурка осыпалась, открывая кирпичи с выцарапанными письменами. Воздух наполнился шепотом: «Тень тяжелеет… Тень тяжелеет…» — и Лира, хватая сумку, выбежала в коридор. Захлопывая дверь, она услышала, как карта на столе вспыхнула, и пепел, вырвавшийся из щели, сложился в слово: «СПУСК».

Лира вытирала пыль с фонаря, когда в дверь постучали трижды — сухо, словко костяшками по грому. «Вам письмо», — пропищал за порогом мальчик-слуга, протягивая конверт, от которого пахло плесенью и миндалём. Восковая печать, цвета запёкшейся крови, изображала переплетённые змей. «Кто передал?» — схватила она конверт, но ребёнок уже пятился в коридор, его босые ноги шуршали по плитке, как крысиные хвосты. «Человек… с лицом под вуалью. Сказал, вы узнаете по тому дню».

Лира вскрыла конверт ножом для бумаг, и лезвие зашипело, будто коснулось кислоты. Фотография выскользнула на стол: она, девятилетняя, в чёрном платьице, стояла у могилы отца. Камень за её спиной был свежевысеченным, но на снимке трещины уже оплетали имя, как корни. «Он не боялся теней. Пока ты не научила его», — гласила надпись на обороте, выведенная почерком, который пульсировал, словно живой.

«Ложь… — Лира сжала фото, но края впились в ладонь, сочась тёплой смолой. — Он умер от лихорадки. От случайности!» Внезапно дневник на полке захлопал страницами, выкрикивая голосом Вальтера: «Случайности — их любимое оружие!»

Рука дрогнула, и снимок упал в таз с водой для умывания. Вода забурлила, выпуская пузыри с красноватым дымком. Лира потянулась вытащить фото, но изображение уже расползалось, как трупная плоть в кислоте. На поверхности заиграла радужная плёнка, собираясь в символ «Шин», а со дна таза донёсся стон — низкий, гортанный, словно из горла отца в последние минуты.

«Довольно! — она опрокинула таз, и вода растеклась по полу, рисуя контуры двери. — Я не ваша марионетка!»

Тень от фонаря на стене дёрнулась, приняв форму высокого мужчины в шляпе. «Ты была ею с рождения, — прошипела тень, указывая на мокрый символ. — Он умер, потому что увидел твою тень. Ту, что ты прячешь».

Лира рванула штору, но за окном, вместо ночной улицы, зияла каменная стена с той самой могильной плитой. На ней теперь сидела маска, свесив серебряные ноги. «Приди, — прозвенела она, — и я покажу, как он кричал».

В коридоре завыли шаги — тяжёлые, мокрые, будто кто-то тащил по полу мешок с костями. Лира схватила фонарь и дневник, сунув в карман нож с чёрным лезвием. «Хотите мою тень? — она плюнула на символ, и слюна зашипела. — Придётся отгрызть её у меня из-под пят».

Перед тем как выбежать, она заметила: вода у порога свернулась в капли, повисшие в воздухе. В каждой — её отражение, но с рогами и горящими глазами.

Луна висела над храмом, как серебряная монета с выщербленным краем, бросая синеватый свет на саркофаг, чьи трещины сочились чёрным песком. Лира прижалась спиной к колонне, чувствуя, как древний камень впитывает пот её ладоней. «Спекшийся прах, — прошептала она, растирая песок между пальцами. Зёрна жгли кожу, словно крошечные угольки. — Или чьи-то кости?» Ключ-«Шин» в её руке пульсировал, как второе сердце, а тень от колонны дёрнулась, будто пытаясь ухватить её за косу.

«Ты уверена, что хочешь это видеть? — зашипел голос из дневника в её сумке. — Даже Вальтер не смог вынести…»

Лира проигнорировала предупреждение, вставив ключ в отверстие на крышке саркофага. Металл заскрипел, будто от боли, и щель совпала с идеальной точностью. «Что ты скрываешь? — она надавила на рычаг, и механизм щёлкнул, выпуская облако чёрной пыли. — Покажись!»

Крышка с грохотом откинулась, и изнутри хлынул свет — нездоровый, зеленоватый, как гниение в глубине пещеры. Маска лежала на груди мумии, её символ «Шин» теперь горел, прожигая ткань погребальных пелен. «Нет… — Лира шагнула назад, наступив на собственную тень. — Это же…»

Тень на стене дёрнулась, отделившись от пола. Длинные пальцы с когтями из тьмы впились ей в плечи, пригвоздив к месту. «Ты разбудила нас, — заскрипел голос, похожий на скрежет камней. — Теперь стань мостом».

Лира рванулась, но тень копировала каждое движение, усиливая хватку. «Вальтер! — крикнула она, хватая маску из саркофага. Серебро обожгло руку, и кровь закапала на песок, шипя, как вода на раскалённой сковороде. — Если ты здесь… помоги!»

Мумия под маской внезапно села, её высохшие пальцы сжали запястье ЛирЫ. «Он стал частью нас, — прошелестели пелены, расползаясь, как паутина. — Как и ты сейчас».

Тень за спиной Лиры начала расти, сливаясь с тьмой саркофага. Её собственные ноги онемели, будто корни вросли в каменный пол. «Нет… — она ударила маской по руке мумии, и та рассыпалась в прах. — Я не ваш мост! Я ваша могила!»

Символ «Шин» на маске вспыхнул алым, осветив стены храма. Всплыли фрески: люди с тенями-чудовищами, пожирающими их с ног до головы. Лира, задыхаясь, надела маску на лицо. Холод металла сменился жаром тысячи игл, вонзающихся в кожу. «Видишь? — засмеялись хором голоса. — Теперь ты видишь».

Её тень на стене выгнулась дугой, превратившись в арку, а за ней открылся тоннель, полный движущихся силуэтов. Лира сорвала маску, но видение не исчезло. «Врата… — она упала на колени, царапая пол ключом. — Так вот что вырыл Вальтер».

Тень-арка заколебалась, и из неё вытянулась рука, обёрнутая бинтами. Лира отползла, натыкаясь на саркофаг. Внутри теперь лежал Вальтер — его лицо покрывал символ «Шин», а изо рта вытекал чёрный песок, шепчущий: «Беги… пока не просочилась…»

Но бежать было некуда. Стены храма сомкнулись, оставив только тоннель в её тени, а маска на полу завыла, призывая тех, кто ждал тысячелетия.

Хассан ворвался в храм, фонарь в его дрожащей руке выхватывал из мрака клубы пыли, кружащие, как обезумевшие мошки. Свет упёрся в Лиру, пригвождённую к полу щупальцами собственной тени. «Доктор Шторм! — капитан рванулся к ней, но его собственная тень застыла у порога, будто вросла в камень. — Вы… вы выпустили их!»

Лира, стиснув зубы, вырвала руку из чёрных пут. Кожа на запястье покрылась волдырями, будто от ожогов незримым пламенем. «Не я, — она плюнула на пол, и слюна зашипела, растворяя тень в дымящейся яме. — Они всегда были здесь. Вальтер лишь… приоткрыл дверь».

Фонарь Хассана дрогнул, отбросив тень маски на стену — рогатый силуэт вытянулся до свода, его пальцы-спицы впились в каменную кладку. «Смотрите! — Лира, спотыкаясь, подтащила капитана к аппаратуре. Экран мигнул, показывая археологов, чьи тела бежали, а тени, словно приклеенные, оставались у саркофага. — Они не убегали. Их вышвырнули наружу!»

На плёнке Вальтер упал на колени, его тень медленно поднялась, обретая плоть. «Нет… — прошептал Хассан, вытирая пот со лба. Пальцы оставили кровавые полосы — символ „Шин“ проступил под кожей, как ожог. — Это проклятие. Мы все умрём…»

«Уже умерли, — Лира схватила его за рукав, втягивая воздух, пропахший горелой шерстью и железом. — Они кормятся нашими тенями. А потом…» Она ткнула пальцем в экран, где тени археологов теперь копошились в саркофаге, как личинки.

Капитан вырвался, споткнувшись о каменную плиту. Его фонарь разбился, и пламя лизало маслянистую лужу, вытекавшую из трещины в полу. Огонь взметнулся, вырисовав в воздухе рогатую морду. «Закройте это! — он замахал руками, но тени пальцев задушили его крик. — Закройте, пока…»

Лира встала перед саркофагом, её тень слилась с силуэтом на стене. «Слишком поздно, — она подняла маску, и та завыла, как ветер в пустой раковине. — Они уже здесь».

Свод храма затрещал. Камни посыпались, открывая чёрные щели, из которых выползли тени — длинные, скользкие, с глазами, как у глубоководных рыб. Хассан выстрелил, но пули проходили сквозь них, оставляя дыры в стенах, откуда хлестал песок, пахнущий разложением.

«Бегите! — закричала Лира, надевая маску. Серебро впилось в лицо, кровь заструилась по шее. — Я задержу их…»

Капитан, спотыкаясь о собственные ноги, бросился к выходу. За спиной он услышал рёв — не человеческий, не звериный, а словно скрежет тысячелетних плит, сдвигающихся в вечность. Последнее, что он увидел, обернувшись: Лира, стоящая в кольце теней, маска на её лице плавилась, обнажая череп, а из саркофага поднималась фигура с рогами, держащая в руке ключ-«Шин».

На рассвете, когда Хассан вернулся с солдатами, храм был пуст. Лишь на песке у входа лежала маска, а внутри, на стене, углём было выведено: «ОНА СТАЛА МОСТОМ».

Хассан вцепился в её запястье, пальцы холодные и липкие, будто обмазанные смолой. «Уезжайте. Завтра будет песчаная буря, — он дёрнул её к двери, но Лира впилась каблуком в трещину пола, где уже копошились чёрные жуки с глазами-бусинами. — Или вы хотите стать добычей?»

«Вы знали! — она рванулась, и кожа на руке порвалась, оставив на его ладони клочья, пахнущие медью. — Маска живая. Вы дали её Вальтеру, чтобы он стал приманкой!»

Капитан шагнул назад, выхватывая пистолет, но его тень на стене не последовала за ним. Она упёрлась руками в камень, пальцы впились в швы кладки, словно пытаясь вырвать кирпичи. «Она… меняет нас, — хрипел он, целясь Лире в грудь. Ствол дрожал, как в лихорадке. — Я не мог…»

Лира бросила в него фонарь. Стекло разбилось, и пламя лизнуло занавеску, осветив комнату алым светом. Вспыхнув, тень Хассана вытянулась в чудовище с рогами, его рука-пистолет теперь была клешнёй. «Стреляйте, — она распахнула пальто, обнажив маску на груди, чей символ „Шин“ пульсировал, как рана. — Посмотрим, чья тень сильнее!»

Выстрел грохнул, но пуля, пройдя сквозь маску, впилась в стену, откуда хлынул поток песка. Лира, не моргнув, шагнула вперёд. «Вы боитесь не бури, — она указала на окно, где за стеклом клубились силуэты с слишком длинными шеями. — Вы боитесь, что они потребуют вас вместо меня».

Хассан выстрелил снова, и лампа погасла, погрузив комнату в темноту. В кромешной тьме зазвучал скрежет — серебро маски скользило по камню, высекая искры, которые на миг освещали происходящее: тень капитана обвила его шею, сдавливая, а из углов выползали чёрные нити, сплетаясь в сеть.

«Они… не забудут предательство… — Лира уворачивалась от щупалец, рвущихся к маске. — Вы продали команду, чтобы спастись!»

Хассан, захлёбываясь, упал на колени. Его тень теперь полностью покрыла его, как саван. «Помоги… — он протянул руку, но пальцы рассыпались в песок. — Они… в лёгких…»

Лира подняла маску к лицу. Холод серебра смешался с жаром крови, сочащейся из её носа. «Нет, — прошептала она, глядя, как тени сплетаются в арку над капитаном. — Вы выбрали это сами».

Комната наполнилась рёвом ветра. Стены рухнули, обнажив пустыню, где буря уже кружила вихрь, похожий на гигантский «Шин». Лира, прижимая маску, шагнула в бурю. Позади, под хохот теней, Хассан кричал, пока песок не заполнил его рот, а его тень, отделившись, поползла к вихрю, волоча за собой сморщенное тело, как пустую оболочку.

Перед рассветом она нашла джип капитана. На сиденье лежал пистолет с одним патроном и записка: «Для последнего выбора». Лира швырнула оружие в песок, который тут же поглотил его. «Мой выбор уже сделан, — она завела мотор, глядя, как в зеркале заднего вида отражается арка из теней. — Идите за мной. Я покажу вам ад».

Маска засмеялась, но смех потонул в рёве двигателя.

Свет вернулся внезапно — не от лампы, а словно само солнце прорвалось сквозь каменные своды, выжигая следы битвы. Лира прикрыла лицо рукой, чувствуя, как горячий луч прожигает ей веко. Хассан лежал ничком, его пальцы вцепились в трещину пола, будто пытались удержать ускользающую душу. «Проснись, — она перевернула его, и капитан хрипло застонал. На его шее синели отпечатки — не пальцев, а когтей, оставленных тенью. — Кто вывел их на нас? Кто открыл дверь?»

Ответом стал скрип — на стене, где раньше висела маска, алым соком кактуса было выведено: «Иди в Гадир». Буквы сочились, как свежие раны, а запах гнили ударил в нос, заставив Лиру отшатнуться. «Гадир… — она провела пальцем по надписи. Сок прилип к коже, жгуч и сладок, как яд скорпиона. — Ты там, Вальтер? Или это оно манит?»

Пистолет Хассана валялся у её ног. Лира подняла его, но ствол оказался забит песком — чёрным, липким, словно растёртый уголь с кровью. «Игрушки, — она швырнула оружие в стену. При ударе курок щёлкнул, и песок вырвался облаком, сложившись в миг в лицо старика с выколотыми глазами. — Хватит шуток! Покажись!»

Ветер за дверью храма завыл, принося запах озона и звон — будто кто-то ударял стеблями стеклянных кактусов. Лира вышла на порог. Пустыня дрожала в мареве, а на горизонте клубилась туча, чьи очертания повторяли символ «Шин». «Ты опоздала», — прошелестел голос у неё за спиной. Она обернулась — надпись на стене теперь продолжалась: «…но они ждут».

В кармане пальто что-то дёрнулось. Лира сунула руку внутрь и вытащила серебряный «Шин», тёплый, как живое сердце. Резьба на нём пульсировала, повторяя ритм её крови. «Ты носишь ключ в груди, — засмеялся все тот же голос, исходящий теперь от артефакта. — Открой врата, прежде чем они откроют тебя».

Хассан закашлял за её спиной, выплёвывая чёрную слизь. «Убей… меня… — он схватил её за лодыжку, ногти впиваясь в кожу. — Они… в песке… в каждом зерне…»

Лира вырвалась, оставив в его руке клочок ткани. «Умри сам, если хочешь, — она сжала „Шин“ в кулаке, и металл впился в ладонь, оставляя рунические отметины. — Но я не стану вашим палачом».

Над храмом пролетела птица — точнее, нечто, лишь напоминающее птицу, с крыльями из спутанных волос и клювом, склёванным из обломков костей. Она уронила к её ногам коготь, обёрнутый в обрывок карты Вальтера. Лира развернула его. Новые туннели вели к точке с пометкой: «Гадир. Врата под кожей».

«Под кожей… — она приложила „Шин“ к собственному запястью, где вены бились в такт символу. — Или под тенью?»

Капитан засмеялся позади, его голос вдруг ставший высоким и чужим: «Спроси у тех, кто выгрыз глаза твоему отцу!»

Лира не обернулась. Она шла к джипу, зная, что Хассан уже мёртв — его хрипы теперь сливались с шепотом песка, поднимающегося ей вслед. Ветер нёс осколки стеклянных кактусов, которые звенели, как колокольчики, привязанные к ногам призраков. Перед тем как сесть за руль, она взглянула в зеркало. Отражение улыбалось ей зубами, острыми как бритвы, а на шее pulsed тот самый «Шин» — но не серебряный, а вырезанный из плоти.

«Добро пожаловать домой», — прошептало отражение, пока первый удар бури не скрыл горизонт.

Глава 3: «Дневник, который боится света»

Лира развернула свиток на столе, треснувшая кожа хрустнула, словно позвоночник старика, а запах ударил в нос — смесь прогорклого ладана и гниющих фиников, запертых в гробу. «Карфагенские монеты… — прошипела она, прижимая углы обломками с выщербленными профилями царей. — Вы всё ещё хотите молчать?» Свиток затрепетал под её пальцами, и чернила, похожие на запекшуюся кровь, заструились по прожилкам пергамента, складываясь в узор: три «Шин», сплетённые в петлю. За окном блеснула молния, и тень от свитка рванулась вверх по стене, щупальца тьмы обвили потолочную балку.

«Отец говорил, это дверь, — Лира прижала ладонь к символу. Кожа зашипела, и в воздухе запахло горелым миндалём. — Но куда она ведёт? В ад? В чужую память?» Свиток внезапно дёрнулся, вырвав из-под монет угол. Пергамент скрутился в трубку, и из неё вырвался голос, хриплый, как скрип колодезного ведра: «Дверь ведёт туда, куда ты не смеешь смотреть…»

Лира вцепилась в края свитка, но материал начал пузыриться, обнажая под кожей мышечные волокна. «Чёртово послание! — она рванула, и кусок пергамента остался в её руке, истекая липкой смолой. — Ты думаешь, я боюсь? Я видела, как тени пожирают людей!»

Гром грянул так, что задрожали стёкла. Вспышка осветила комнату, и на стене проступили силуэты — десятки рук, тянущихся к свитку. «Ты права, — заговорил пергамент, теперь уже голосом её отца. Лира замерла, чувствуя, как по спине ползёт холодная капля пота. «Но ты не видела, как они рождаются. Открой дверь, и я покажу…»

Свиток распался на части, обнажив спрятанный внутри ключ — железный, покрытый зелёной окисью, с рукоятью в форме «Шин». Лира коснулась его, и металл ожил, впиваясь в ладонь ржавыми шипами. «Ай! — она попыталась оторвать руку, но ключ прилип, высасывая капли крови. — Что ты…»

«Кровь карфагенской принцессы, — прошелестел свиток, теперь голос звучал как скрежет ножа по кости. «Твоя? Нет… Но твой отец платил ею за каждый шаг в Гадире».

За дверью номера послышался шорох — будто кто-то провёл когтями по дереву. Лира схватила ключ, оставив на столе клочья кожи. «Гадир… — она прижала рану к груди, чувствуя, как „Шин“ под одеждой пульсирует в такт. — Ты там, Вальтер? Или это оно снова врет?»

Тень от ключа на стене дёрнулась, превратившись в карту. Контуры пустыни, горы с двойной вершиной, и река, высохшая до последней капли. «Иди по следам тех, кто стал чернилами, — прошипел свиток, распадаясь в прах. «Или стань ими сама».

Лира подошла к окну. Дождь хлестал по стёклам, но вместо улицы внизу зияла пропасть, где копошились тени с горящими глазами. Одна подняла голову — лицо Хассана, но с рогами, прорастающими из глазниц. «Он ждёт, — проскрежетал капитан, его челюсть отвалилась, рассыпавшись жуками. «Спроси, как он кричал…»

Она захлопнула штору, но образ не исчез — отпечатался на ткани, как фото в старой камере-обскуре. Ключ в её руке засмеялся, и Лира швырнула его в стену. Железо пробило обои, открыв кладку с выцарапанными буквами: «БЕГИ».

«Слишком поздно, — она вытащила дневник Вальтера из-под матраса. Переплёт застонал, а страницы зашелестели: „Не ищи Гадир…“ — но остальные строки были выжжены. — Он боится света… как и всё, что связано с этой дверью».

Включив лампу, она поднесла дневник к огню. Кожа обложки вздулась пузырями, и между страниц выполз чёрный дым, сложившись в лицо — её собственное, но с глазами, как у совы. «Ты уже внутри, — прошипел дым, заполняя комнату запахом гари и ладана. «Игра началась, когда тень твоего отца оторвалась от земли…»

Лира захлопнула дневник, придавив его ключом. На полу уже змеились тени от монет, сплетаясь в «Шин». За окном что-то крупное ударило в стену, и трещина поползла к потолку, повторяя контуры символа.

Горничная замерла в дверях, поднос в её дрожащих руках звенел, как колокольчик на шее испуганной кошки. Кофе с кардамоном дымился, запах сладковато-едкий, будто в чашку подмешали толчёные жуки. «Вы уверены, что хотите это читать? — женщина бросила взгляд на свиток, где символ „Шин“ теперь пульсировал, словно жила под кожей. — Старики говорят, письмена Танит сжигают глаза… выжженные, как у ящериц в колодцах».

Лира швырнула на поднос монету с профилем царицы-убийцы — та зашипела, прожёг дыру в дереве. «Принесите свечей. Восковых, — она не отрывала взгляда от свитка, где чернила начали стекать, образуя лужицу, похожую на карту Гадира. — И если ваши старики такие мудрые, спросите, как они прятались от собственных теней».

Горничная отступила, крестясь дрожащими пальцами. «Свечи здесь зажигают только для мёртвых… — её голос сорвался в шёпот, когда тень от подноса поползла по стене, обвивая её шею. — Они… они не любят огня».

«Отлично, — Лира встала, и стул заскрипел, будто поднялся сам. — Значит, мёртвые уже здесь». Она захлопнула дверь, но запах кофе остался — теперь он пах горелой шерстью. Свиток вздулся, выпустив из трещин чёрные усики, которые потянулись к лампе. «Нет, — она прихлопнула их дневником Вальтера. Обложка завизжала, и со страниц посыпался пепел. — Ты не получишь свет. Только тьму».

Вернувшаяся горничная просунула в дверь корзину со свечами, обмотанными погребальными лентами. «Уходите… — её ноготь, синий от хны, впился в косяк. — Пол уже шепчет». Лира схватила корзину, и плетёные прутья впились в ладонь, оставляя кровоточащие полосы. «Скажи им, что я не боюсь шепота, — она захлопнула дверь, задев женщину. Тот вскрикнула, и на полу остались капли — не крови, а чёрного масла.

Свечи, толстые, как детские руки, задымились при первом же прикосновении спички. Воск стекал на стол, застывая в форме крошечных черепов. «Покажи, что скрыто, — Лира капнула расплавленным воском на свиток. Пергамент взвыл, и письмена Танит поползли, сливаясь в портрет женщины с глазами-пустошами. «Ты опоздала на три тысячи лет», — заговорил свиток голосом, в котором скрежетали песчинки.

«Но я нашла тебя, — она вонзила свечу в центр символа „Шин“. Пламя вспыхнуло зелёным, осветив комнату. На стенах проступили фрески: жрецы в масках с ключами вместо ртов, ведущие за собой вереницы людей с отрезанными тенями. — Где дверь? Где Гадир?»

Свечи погасли разом. В темноте что-то тёплое и вязкое обвило её лодыжки. «Под ногами, — засмеялся свиток, рвущийся на клочья. «Всегда под ногами…»

Лира спрыгнула со стула, но пол провалился, превратившись в песок. Она ухватилась за край стола, монеты с карфагенскими царями впиваясь в ладони. «Нет! — она потянула к себе дневник Вальтера, и страницы раскрылись, вырвавшись в вихре пепла. — Закройся! Закройся!»

Из дыры в полу вырвалась рука, обёрнутая погребальными бинтами. Пальцы схватили свиток, утаскивая вглубь. «Он наш… — заскрипело из темноты. «Ты следующая…»

Когда свет вернулся, на столе осталась лишь лужа воска, застывшая в форме арки. Лира, дрожа, подняла свечу. На фитиле дымился волос — не её, седой и грубый, как у старика. За окном ударил гром, и на стекле проступили слова: «Гадир ждёт под кожей».

Первая фраза свитка обожгла пальцы, будто Лира прикоснулась к раскалённой игле: «Врата открываются, когда тень целует свет». Она вскрикнула, выпустив лупу, которая разбилась о пол, рассыпав осколки с ртутным блеском. «Чёртов пергамент! — она судорожно вытерла пальцы о платье, но чернила въелись в кожу, оставляя синеватые прожилки. — Ты что, писался ядом?»

В зеркале напротив мелькнул силуэт — мужчина в потрёпанной шляпе, краешек плаща, скрывающий лицо. Лира замерла, чувствуя, как сердце бьётся в горле. «Папа?.. — она шагнула вперёд, и пол скрипнул, словно под ним проваливалась пустота. — Это… ты?»

Стекло запотело, будто с обратной стороны дышали. Контуры фигуры расплылись, и на поверхности выступили капли, стекающие к полу, как слёзы. «Не трогай врата, — голос звучал сквозь толщу воды, глухой и раздвоенный. — Они возьмут тебя, как взяли меня…»

Лира вцепилась в край стола, ногти впиваясь в дерево. «Где Гадир? — она выкрикнула, замечая, как тень от свитка ползёт к зеркалу, обвивая ноги призрака. — Ты умер, чтобы спрятать его?»

В зеркале мужчина снял шляпу — лицо было изъедено червоточинами, глаза заменены пустыми раковинами. «Гадир не место, — он протянул руку, и стекло прогнулось, как плёнка. — Это голод. Он уже внутри тебя…»

Комната наполнилась запахом морской соли и разлагающихся водорослей. Лира отпрянула, наступив на осколки лупы. Стекло впилось в пятку, но кровь не потекла — вместо неё из ран сочился чёрный дым. «Врешь! — она схватила свечу, пламя которой вдруг стало синим. — Ты сам открыл дверь! Ты хотел силы!»

Призрак засмеялся, и зеркало треснуло, выпустив поток ледяной воды. «Силу? — его рука прорвалась сквозь трещину, кожа слезала лоскутами, обнажая кости, покрытые иероглифами „Шин“. — Я хотел сбежать! Они показали мне… показали, что мы всего лишь тени на стене чужого сна…»

Лира метнула свечу в зеркало. Воск взорвался, осыпая комнату искрами, которые жалили, как осы. Призрак исчез, оставив после себя лишь мокрый след на полу и обрывок фразы, вмерзший в воздух: «…найди маску до того, как она найдёт тебя…»

Свиток на столе зашелестел, листы переворачивались сами, пока не раскрылись на странице с рисунком: женщина, держащая ключ-«Шин» у лица, а её тень позади — рогатый гигант с когтями вместо пальцев. Лира прикоснулась к изображению, и бумага вдруг стала влажной, как свежесодранная кожа. «Ты уже выбрала, — зашипел свиток. — Теперь они идут…»

За окном загрохотало, будто по крыше пронёсся табун невидимых лошадей. Лира рванула штору — на стекле, в обрамлении дождевых потоков, чьи-то пальцы вывели кровью: «ПРИДИ».

«Нет, — она вытерла надпись рукавом, но буквы проступили вновь, теперь на её ладони. — Я не буду играть по вашим правилам».

Свиток внезапно вспыхнул, пепел закружился, складываясь в карту. Лира протянула руку, и пепельные линии впились в кожу, оставляя шрамы-улицы, площади, крепость с аркой вместо ворот. «Гадир, — она прошептала, чувствуя, как шрамы горят. — Ты под моей кожей…»

В углу комнаты тень от шляпы отца качнулась, будто в насмешку. Но когда она обернулась, там висел лишь плащ горничной, мокрый и тяжёлый, пахнущий болотом.

Лира сорвала верёвку из верблюжьей шерсти, и волокна впились в ладони, оставляя красные полосы, будто её обхватила миниатюрная удавка. Дневник отца распахнулся сам, страницы захлопали, как крылья пойманной птицы, пока не застыли на рисунке: детская рука, её рука, вывела дом с кривой дверью, из которой клубился чёрный дым. «Папа говорит, там живут тени-пожиратели… — она прочла подпись, и буквы зашевелились, превращаясь в скорпионов. — А ты, пап, всё ещё прячешься за моими каракулями?»

Прижав ладонь к рисунку, она ощутила, как бумага вздувается волдырём. Жар прожёг кожу, и дым с рисунка вырвался наружу, потянувшись к потолку чёрными щупальцами. «Они уже здесь, — заговорил дневник голосом её детства — тонким, испуганным. — Ты сама их впустила, когда нарисовала дверь…»

«Врешь! — Лира ударила по странице, и корешок дневника хрустнул, как сломанная ключица. — Ты научил меня бояться теней, а сам стал одной из них!» Из разрыва в бумаге брызнула жидкость — густая, как нефть, пахнущая гниющими зубами. Она залила рисунок, и дом ожил: в окнах мелькнули силуэты, бьющиеся в стёкла изнутри.

«Открой… — застонал дневник, переплёт которого теперь пульсировал, словно под кожей билось сердце. — Освободи нас…»

«Нет! — Лира рванула страницу, но бумага не поддалась, лишь вытянулась в резиновую ленту, обвивая её запястье. — Ты мёртв! Мёртв, слышишь? Твои игры кончились!»

Комната наполнилась скрипом — на потолке проступили трещины, повторяющие контуры дома с рисунка. Из щелей посыпался песок, смешанный с обломками костей. «Он не играл, — раздался новый голос — женский, с хрипотцой курильщицы опиума. Лира обернулась: в углу стояла горничная, но её лицо теперь было скрыто маской из спрессованного пепла. — Он пытался зашить дверь. А ты разорвала швы…»

Лира схватила нож для разрезания страниц. Лезвие, тупое от времени, скользнуло по резиновой бумаге, и та завизжала, как живая. «Где Гадир? — она приставила нож к маске горничной. — Или я вырежу правду из твоего лица!»

«В твоих венах, — засмеялась женщина, и пепельная маска рассыпалась, обнажив пустоту. — В каждом ударе сердца. Ты носишь Гадир с тех пор, как тень отца перестала совпадать с его телом…»

Дневник вдруг замолчал. Рисунок дома почернел, и дверь на нём распахнулась, выпустив порыв ветра, который погасил свечи. В темноте что-то тёплое и мохнатое пробежало по ноге Лиры. «Пап… — она вцепилась в стол, чувствуя, как пол под ней становится вязким, как болото. — Если ты там… помоги!»

«Помощь — это миф, — прошипел дневник, страницы которого теперь светились бледным фосфором. На последней листе проступил новый рисунок: Лира, стоящая перед аркой из костей, а за ней — отец с лицом, покрытым символами „Шин“. — В Гадире каждый выбирает сам: стать пожирателем… или пищей.»

Сверчок за стеной внезапно замолчал. Лира подняла глаза: на потолке, из трещин, свисали чёрные корни. Они качались в такт её дыханию, касаясь волос, как пальцы мертвеца. «Нет выбора, — она вырвала страницу с домом, и комната взвыла. — Есть только правда. И я вырву её, даже если придётся сжечь этот дневник!»

«Попробуй, — засмеялись корни, голосами сотни мертвецов. — Пепел станет чернилами для новых страниц. А ты… ты станешь буквой в слове, которое произнесёт оно…»

Лира поднесла свечу к переплёту. Кожа дневника вздулась пузырями, и из них вырвались крики — её собственные, записанные в детстве, когда она боялась темноты.

Стук в дверь прозвучал как выстрел. Лира рванула ручку, и в проём ввалился мальчишка-посыльный, лицо бледнее лунного света, пальцы вцепились в ящик из почерневшего дерева. «Доктор Шторм! — он протянул груз, пахнущий мокрым пеплом и гнилыми лепестками. — Вам… Он велел передать…» Парнишка задыхался, будто пробежал через всю пустыню, а не по коридорам отеля.

Лира схватила ящик — древесина липла к ладоням, словно пропитана смолой мёртвых костров. «Кто прислал?» — её голос заставил мальчика отпрянуть. Тень от ящика ползла по полу, извиваясь змеёй. «Мужчина в плаще… — посыльный показал на свой воротник, где ткань была обожжена в форме пальцев. — Сказал: „Скажи ей, Астарта не прощает предателей“. И… и у него глаза…»

«Глаза?» — Лира прищурилась, ногтем поддевая крышку. Мальчик закашлял, выплёвывая на пол комок чёрной шерсти. «Как у вашего отца… — прохрипел он. — Только вместо зрачков — знаки „Шин“…»

Ящик распахнулся с хрустом сломанной челюсти. Внутри, на подкладке из высохших кактусовых игл, лежал кинжал. Рукоять — серебряный «Шин», переплетённый с корнями, лезвие — матовое, будто выкованное из кости. Лира коснулась острия, и металл дрогнул, как живой. «Тёплый… — она провела пальцем по желобку, где застыли капли ржавчины. — Как будто только вытащили из чьей-то рёберной клетки».

«Он ждёт, — зашептал кинжал, голосом, напоминающим скрип двери в заброшенном храме. — Ты носишь ключ, но дверь уже открыта…»

«Заткнись! — Лира вонзила клинок в стол. Дерево застонало, из щели брызнула смола, пахнущая миндалём и медью. — Кто ты? Посланник Вальтера? Или его палач?»

Мальчик, пятясь к выходу, споткнулся о собственную тень, внезапно ставшую густой, как нефть. «Он… он ещё сказал… — лицо парнишки исказилось, когда тень обвила его шею. — Что вы… вы следующая в очереди…»

Не договорив, он рухнул, ударившись виском о порог. Лира бросилась к нему, но тело уже остывало. На шее мальчика проступили синяки — не от рук, а от надписей, выдавленных невидимыми буквами: «Астарта наблюдает».

«Чёртова богиня… — Лира вырвала кинжал из стола, и лезвие завыло, разрезая воздух. — Ты хочешь жертву? Получишь!» Она метнула клинок в зеркало, но вместо звонкого удара раздался хлюпающий звук. Стекло прогнулось, как плёнка, и кинжал застрял в нём, рукоятью наружу.

«Неудачный бросок, — раздался голос из глубины отражения. В зеркале, за спиной Лиры, стоял мужчина в плаще, лицо скрыто в тени шляпы. — Но ты всегда торопилась. Как и твой отец…»

Лира обернулась — комната была пуста. Только на столе, где лежал ящик, теперь виднелся отпечаток ладони — не из пепла, а из влажного песка, медленно осыпающегося на пол. «Гадир ближе, чем ты думаешь, — прошелестел песок, складываясь в карту на дереве. — Следуй за кровью. Или она последует за тобой…»

В кармане дёрнулся серебряный «Шин». Лира выхватила его, но артефакт теперь был горяч, как уголёк. Резьба на поверхности пульсировала, повторяя узор синяков на шее мальчика. «Они уже здесь, — прошипел кинжал, всё ещё торчащий из зеркала. — И ты не спрячешься за детскими рисунками…»

За окном грянул гром, и дождь хлынул стеной. В потоках воды Лира различила силуэты — высокие, с плечами, увенчанными рогами, они шагали сквозь ливень, не оставляя следов.

«Пусть придут, — она выдернула кинжал, и зеркало лопнуло, осыпав пол осколками с отражениями её глаз — теперь с двойными зрачками. — Я не отец. Я не побегу».

Но когда она подняла клинок, на лезвии проступила надпись, вытравленная ядом: «Беги. Он уже в твоей тени».

Кинжал вонзился в щель между плит, будто пол был не камнем, а гниющей плотью. Лезвие вошло без усилий, выплеснув из разреза липкую смолу, пахнущую забродившим вином и старыми ранами. «Наконец-то… — Лира провернула рукоять, и где-то в глубине дома послышался скрежет — будто проснулся механизм, спрятанный ещё финикийцами. — Спрятать правду под полом? Трус, Вальтер…»

Свиток на столе вздулся, как жаба, и лопнул, выбросив из чрева пергамент, скрученный в трубку. Лира развернула его, и бумага обожгла пальцы, оставив красные узоры, повторяющие контуры арки. На рисунке женщина в серебряной маске, отполированной до зеркального блеска, стояла перед вратами, чьи колонны были сплетены из теней — плотных, как смоль, шевелящихся, словно черви в ране. «Врата Танит… — Лира провела ногтем по надписи, и буквы зашипели, выпуская дым с запахом пережжённых костей. — Папа, ты что, нашёл их? Или… они нашли тебя?»

Воздух сгустился внезапно, будто комната наполнилась ртутью. Лира попыталась вдохнуть, но грудь сдавило, словно обручем. «Они не врата, — раздался голос за спиной — низкий, с примесью песка на зубах. — Это пасть. А ты — язык, который она послала на разведку…»

Пламя свечи погасло, но вместо тьмы пространство заполнилось мерцанием — будто тысячи светлячков застряли в смоле. Лира метнулась к окну, но стёкла оказались завешены паутиной из чёрных нитей, пульсирующих в такт её сердцу. «Покажи себя! — она вцепилась в кинжал, всё ещё торчащий из пола. Металл дрожал, передавая в ладонь вибрацию подземного гула. — Или ты, как все боги, только шёпот в темноте?»

«Боги? — засмеялся голос, и потолок осыпался известкой, смешанной с осколками раковин. — Мы старше. Мы были здесь, когда Танит была лишь искрой в чреве хаоса. Ты же видела наш портрет…»

На пергаменте рисунок изменился: маска женщины треснула, и из щели выползли щупальца, обвивающие арку. Тени-колонны задвигались, складываясь в лицо — гигантское, с глазами из расплавленного свинца. «Шин… — прошипело существо, и Лира почувствовала, как символ на её груди впивается в кожу, как крючья. — Ты носишь ключ. Но чтобы открыть пасть, нужно…»

«…стать ключом», — закончила Лира, вспомнив слова отца из сожжённого письма. Она рванула кинжал из пола, и вслед за клинком хлынула вода — солёная, с примесью крови. Поток подхватил её, швырнув к стене, где свиток теперь висел, как портал. Врата Танит на рисунке раскрылись, и из них хлынул ветер, уносящий звуки, цвета, запахи.

«Да! — голос существа слился с рёвом водоворота. — Стань моим языком, моим зрачком! Я покажу тебе, как твой отец плакал, когда его тень отгрызла ему ноги…»

Лира, захлёбываясь солёной водой, вонзила кинжал в центр арки на пергаменте. Бумага взвыла, и серебряная маска с рисунка упала в реальность, прилипнув к её лицу. Металл впился в кожу, смешивая кровь с жидким серебром. «Сними! — она билась о стену, но маска стала частью лица, а в глазах зажглись два „Шин“, пылающих синим пламенем. — Сними!»

«Поздно, — проскрежетал кинжал, выпав из её руки и встав вертикально на полу, как обелиск. — Ты теперь глаза Астарты. Смотри…»

Комната исчезла. Лира стояла в пустыне, где вместо песка были кости, а на горизонте возвышалась арка — точь-в-точь как на рисунке. У её ног лежал скелет в истлевшем плаще, с дневником в руках. На обложке — её детский почерк: «Папа, почему ты стал частью тени?»

Ветер донёс запах ладана. И смех. Множества голосов, сплетённых в один.

Тьма зашипела, словно в неё плеснули кислотой: «Ты опоздала, Смотрительница…» Лира чиркнула спичкой, и вспыхнувший огонёк отбросил на стену тени — её собственная силуэт сжимал за горло другую, тощую, с вытянутыми как у паука конечностями. «Марко?! — она рванулась вперёд, но пол под ногами прогнулся, заскрипев, как гробовая крышка. — Где ты?!»

Тени боролись в молчании: её тень вонзила пальцы в шею противника, и оттуда брызнула чёрная жижа, застывшая на обоях узорами карфагенских букв. «Он мой теперь, — голос раздался сверху, и Лира подняла голову — потолок исчез, уступив место звёздам, мерцающим сквозь слой пепла. — Его тень вкуснее, чем у тебя. Слаще страха…»

«Врешь! — Лира швырнула горящую спичку вверх. Огонь прожег воздух, оставив дымный след, и на миг осветил лицо — не Марко, а существо с глазами-пустотами, где копошились жуки. — Марко умер в Гадире! Его тень…»

«…стала моим плащом, — существо спустилось по стене, как паук, его тень-жертва теперь висела на поясе, как трофей. — Ты же видела фото. Твой отец понял слишком поздно: тени пожирают нас, когда мы перестаём бояться темноты…»

На полу, в луче угасающей спички, лежал смятый конверт. Лира подняла его — бумага была липкой, будто пропитана потом умирающего. На фото: отец стоял у Карфагенской стелы, рука поднята в жесте приветствия, но его тень… у тени не было головы. Вместо неё — дыра, из которой свисали щупальца.

«Он улыбался, когда тень откусила ему язык, — голос приблизился, и Лира почувствовала, как волосы на затылке прилипли к чему-то влажному. — Потом глаза. Потом… память. Ты ведь тоже начала забывать? Например, как пахли его духи?»

«Нет! — она вцепилась в фото, и уголок вмиг истлел, превратившись в пепел. — Он носил сандаловое масло! И… и…» Запах исчез, вытесненный вонью гниющего мяса. Лира зажгла новую спичку, но пламя стало зелёным, осветив стену: её тень теперь была прикована цепями к тени существа.

«Смотри, — оно протянуло коготь к фото. — Его тень предупреждала. Но ты, как и он, проигнорировала знаки…»

На обороте снимка проступили строки кровью: «Лира, беги! Они в зерк — ». Последнее слово было смазано, будто автору вырвали руку. «Что вы с ним сделали?! — она метнула горящую спичку в стену, и тень существа взвыла. — Где его тело?!»

«Тело? — существо рассмеялось, и с потолка посыпались зубы, мелкие, острые, как у акулы. — Ты стоишь на нём».

Лира отпрыгнула, но пол уже мягко пульсировал под ногами. Доски разошлись, обнажив под ними кожу — покрытую шрамами-иероглифами, дышащую. «Он стал картой, — прошелестело существо, растворяясь в темноте. — Найди Гадир… если осмелишься ступить на отца».

Спичка погасла. В последний миг Лира увидела, как её тень разорвала цепи и вонзила когти в стену, выцарапывая слова: «ОНИ В ЗЕРКАЛАХ».

За её спиной тихо звенело стекло.

Кинжал вонзился в зеркало с таким треском, будто разбилось само время. «Почему ты не спасла его? — Лира вцепилась в края рамы, пальцы в кровь изрезанные осколками. — Ты же знал, что тень его грызёт!» Стекло треснуло паутиной, и из щелей хлынул чёрный песок — тяжёлый, как ртуть, — собираясь в горку у её ног. Она схватила горсть, и песчинки задвигались, пульсируя сквозь пальцы, будто в ладони билось сердце, обёрнутое в бархатную тьму. «Спасла? — засмеялось зеркало голосом её отца, но с интонацией того существа из тьмы. — Ты сама поднесла спичку к его погребальному костру…»

В осколках отразились десятки Лир: одна плакала, другая смеялась, третья прижимала к груди окровавленный дневник. Но та, что в центре, подмигнула, медленно проводя пальцем по горлу. «Что ты такое? — Лира ударила кулаком по стеклу, и песок взметнулся, обжигая лицо, как тысячи иголок. — Слепок моего страха? Или крыса, что грызёт нити судьбы?»

«Я — вопрос, который ты задала ночи, — отозвалось отражение, его губы теперь были сшиты серебряной нитью. Оно поднесло к глазам горсть песка, и тот превратился в крошечный череп с символами „Шин“ на лбу. — А это — ответ. Хочешь услышать, как он кричал, когда тень перегрызла сонную артерию?»

«Замолчи!» — Лира швырнула песок в зеркало. Чёрные крупинки прилипли к поверхности, складываясь в карту: лабиринт улиц, где вместо названий — даты из жизни отца. Последняя точка вела к дому с дверью-пастью. «Гадир, — прошептало отражение, вытягивая руку сквозь стекло. Его пальцы, полупрозрачные и холодные, как лёд, обвили её запястье. — Он ждёт. И ты знаешь, что ключ — не в замке, а в…»

Лира вырвалась, оставив в руке призрака лоскут кожи с татуировкой — тем самым «Шин», что теперь кровоточил. «В моей крови? — она прижала рану к губам, и язык заполнил вкус меди и горечь полыни. — Или ты хочешь сказать, что ключ — это я?»

Отражение рассмеялось, и зеркало рухнуло, рассыпавшись на тысячи осколков, каждый из которых теперь показывал разные моменты: отец, пишущий письмо с дрожащими руками; тень, крадущаяся за ним с ножом из пепла; она сама, спящая в детской кроватке, а над ней — силуэт с рогами, рисующий символы на стене. «Ты всегда была дверью, — зашипели осколки, впиваясь в пол, как зубы. — А двери существуют, чтобы их выбивали…»

Внезапно песок на полу закрутился, образуя воронку. Из неё вырвалась рука — костлявая, с перстнем-печаткой отца. Лира бросилась назад, но рука схватила её за лодыжку. Ногти впились в кожу, оставляя синяки в форме букв. «Спроси меня, — прохрипел голос из воронки, пахнущий сырым подвалом и миндалём цианида. — Спроси, что он чувствовал, когда тень вошла в него, как нож в масло…»

«Нет! — она ударила кулаком по руке, и кости затрещали, но хватка лишь усилилась. — Я не стану твоим зеркалом!» Вырвав из волос шпильку, Лира вонзила её в запястье тени. Существо взвыло, и песок взорвался, осыпая комнату чёрными искрами.

Когда дым рассеялся, на полу остался лишь перстень. Лира подняла его — внутри ободка была гравировка: «Прости». «Слишком поздно, — она надела кольцо, и металл впился в палец, как змея. — Теперь я выбью твои двери. Все до одной».

За окном, в такт её словам, грянул гром. На стене, где висело зеркало, проступила тень арки — и на этот раз не нарисованная, а рельефная, пахнущая кровью и ладаном.

Масло из лампы хлюпнуло на свиток, и пергамент зашипел, как раскалённая сковорода. «Ну покажи, что прячешь…» — Лира втирала жидкость ладонью, и буквы поползли, сливаясь в кровавые ручьи. Надпись выжглась язвами: «Врата открываются кровью смотрителя. Ищи колодец, где спит тень Мелькарта». Она отшатнулась, ударившись спиной о стену, где висели трофеи отца — ржавые кинжалы, карты с отметками могил. «Кровь? — её смех звенел, как разбитый колокольчик. — Опять кровь? А может, хватит? Может, вы все просто жадные?»

Тень от кинжала на столе дрогнула. Постепенно, как паук, поднялась, вытянув лезвие-хелицеру. Лира, не оборачиваясь, схватила со стола банку с ртутью. «Я вижу тебя, — прошептала она, наблюдая в серебристой жидкости, как тень ползёт к её затылку. — Отец учил: если тень дышит в спину — дай ей глотнуть огня…» Ртуть забурлила, и в ней отразились глаза — не её, а чьи-то чужие, с вертикальными зрачками.

«Ты не смотритель, — заскрипела тень, её голос царапал мозг, как нож по стеклу. — Ты щель в двери. Сквозняк, что выдует последний свет…»

«А ты — пыль!» — Лира выплеснула ртуть на пол. Жидкий металл пополз к тени, обвивая её, как удав. Тень завизжала, корчась в серебряных петлях. «Он… он уже в колодце! — захрипела она, распадаясь на клочья. — Его тень стала лестницей… ты ступишь по нему, как по ступеням!»

Свиток внезапно вспыхнул. Лира задула пламя рукой, но кожа прилипла к обугленному краю. «А-а-а! Чёрт!» — она рванула ладонь, оставив на пергаменте клочья плоти. Кровь капнула на строки, и те завертелись, образуя новую карту: двор с колодцем, обвитым цепями, а на дне — силуэт великана, спящего в позе эмбриона. «Мелькарт… — прошептала Лира, вдруг вспомнив, как отец в бреду повторял это имя, стирая в кровь виски. — Ты что, бог или пленник?»

«И то, и другое, — ответил колодец на карте, его цепны заскрипели, и свиток начал сворачиваться сам, сдавливая её пальцы. — Приди. Принеси ключ… и нож. Мне есть что откусить…»

За окном завыл ветер, принеся запах моря и разложения. Лира, разматывая повязку на окровавленной руке, подошла к зеркалу — её отражение держало кинжал лезвием к горлу. «Убью, — сказало оно, её же голосом, но с придыханием змеи. — Если ты струсишь…»

«Струсить? — она прижала окровавленную ладонь к стеклу. — Я уже мертва. Просто ещё не упала». Отражение усмехнулось и растворилось, оставив на зеркале надпись кровью: «Полночь. Колодец. Приди или его тень сожрёт последний след тебя».

В углу комнаты зашуршал дневник отца. Лира открыла его — все страницы стали чистыми, кроме одной. Детский рисунок: она сама, падающая в колодец, а снизу, распахнув пасть, ждёт тень с рогами Мелькарта и глазами её отца. «Прости… — прошелестели страницы. …но выбор был всегда твой».

Лира сорвала со стены ключ-«Шин», всё ещё липкий от смолы потустороннего песка. «Выбор? — она швырнула ключ в сумку, где уже лежали кинжал и фляга с ртутью. — Нет. Месть».

Но когда она задула свечу, тени на стене не исчезли. Они сгрудились вокруг силуэта колодца, и одна — длиннопалая, с когтями — махнула ей, словно зовя за собой. В темноте послышался плеск воды. И смех. Тот самый, что звучал в Гадире, когда исчез Марко.

Ветер ворвался с рёвом раненого зверя, вырвав дверь из петлей и швырнув её на пол, где та разлетелась на щепки, пахнущие морской солью и скрипом корабельных досок. «Нет!» — Лира бросилась к столу, но страницы дневника уже взметнулись в воздух, как стая испуганных птиц. Она ловила их на лету, и бумага резала пальцы, оставляя порезы, из которых сочились слова: «Прости… прости… прости…» — повторялось на каждой странице, буквы пульсируя алым. «Папа, хватит! — она прижала окровавленный лист к груди, и чернила проступили сквозь ткань, жгучие, как слезы. — Ты уже сказал это…»

Один лист прилип к её лицу, закрыв глаза. И тогда она увидела: не тьму, а отца, сидящего за этим же столом, с пером, дрожащим в руке. «Они в стенах… — его голос звучал сквозь бумагу, хриплый от пепла. — Слышишь, как скребутся? Тени… они не снаружи. Они в штукатурке, в трещинах…» Лира сорвала лист, но на обратной стороне проступила схема — колодец с спиральной лестницей, точь-в-точь как на свитке. «Ты… ты тоже искал Врата? — она провела по рисунку, и линии засветились фосфором, обжигая сетчатку. — Или они нашли тебя?»

«Они всегда находят, — зашелестели страницы на полу, складываясь в круг с дырой посередине. Через неё протянулась рука — детская, в синяках, — держащая куклу с лицом Лиры. «Не ходи в колодец, — пропищал голосок, и кукла заговорила, шевеля тряпичными губами. — Там пахнет папой. Пахнет… мокрым железом и…»

Лира раздавила куклу каблуком. Из неё брызнула ржавая вода, благоухающая ладаном. «Молчи! — она втоптала тряпки в пол, но из дыры в страницах полезли волосы — седые, спутанные, — обвивая её щиколотки. — Я не испугаюсь! Ты слышишь? Ни тебя, ни твоих теней!»

«Ложь, — прошипели волосы, впиваясь в кожу, как иглы дикобраза. — Ты дрожишь. Как он дрожал, когда тень Мелькарта лизала его кости…»

Вырвавшись, Лира схватила лампу и вылила масло на схему колодца. Огонь вспыхнул синим пламенем, и в нём проступил силуэт — отец, стоящий на краю пропасти, его тень обвила каменные стены, превратившись в лестницу. «Спускайся… — застонала тень, её голос скрипел, как несмазанные шестерни. — Я стану твоими ступенями. Твоими костями…»

«Нет! — Лира швырнула горящую страницу в колодец на схеме. — Ты мёртв! И я не стану тобой!» Пламя поглотило рисунок, и пепел упал ей на ладонь, сложившись в крошечный ключ. «Шин… — прошептала она, сжимая артефакт, и металл впился в плоть, став частью руки. — Значит, так? Через боль? Через предательство?»

За её спиной тени на стене задвигались, повторяя танец пламени. Одна — высокая, с рогами — наклонилась к её уху: «Через жертву, — проскрежетал Мелькарт, его дыхание пахло тиной глубин. — Но не своей. Его. Принеси мне того, кто предал тебя…»

Лира обернулась, но в комнате уже стоял Марко — точнее, его тень, прозрачная, с дырой вместо сердца. «Прости… — он протянул руку, и сквозь пальцы струился чёрный песок. — Они обещали вернуть его…»

«Марко? — её голос дрогнул впервые за годы. — Ты… живой?»

«Живой? — тень рассмеялась, и из глазниц посыпались мухи. — Я — то, что осталось после Гадира. А ты… ты следующая. Но выбор за тобой: он…» Рука указала на ключ-«Шин» в её ладони. «…или я».

Ветер стих. На полу, среди пепла, лежал перстень отца. Лира подняла его — внутри, под гравировкой «Прости», теперь виднелась новая надпись: «Выбирай умом, а не сердцем».

«Слишком поздно, — она надела кольцо, и шип на внутренней стороне впился в палец, впрыснув что-то холодное в кровь. — Сердце — это всё, что у меня осталось».

Схватив кинжал, Лира вырезала на стене символ — «Шин», переплетённый с колодцем. Камни застонали, и стена поползла, открывая туннель, пахнущий гниющим пергаментом и… сандаловым маслом. Где-то в глубине хрипел колокол.

«Добро пожаловать в Гадир, — прошептали тени, сливаясь в дорогу под её ногами. — Здесь все твои вопросы… станут плотью».

Серебряный «Шин» впился в ладонь, как раскалённый гвоздь, и Лира вскрикнула, но не отпустила амулет — подарок отца, выжженный теперь в коже спиралью, словно улитка, пожирающая собственную раковину. «Почему ты молчал? — она била кулаком в пол, и доски застонали, выпуская из щелей чёрный дым с запахом сгоревших писем. — Ты же знал, что они придут! Зна-а-ал!» Из-под кровати, с лязгом сдвинувшейся в сторону, выползла тень — не её, не человеческая, а нечто с щупальцами, покрытыми шипами-иероглифами. Холодные ленты обвили её лодыжки, впиваясь в вены, и Лира закричала, но голос растворился в гуле, наполнившем комнату.

«Он боялся, что ты станешь как он, — прошипела тень, её слова липли к коже, как смола. Одно щупальце поднялось к её лицу, касаясь следа от серебряной маски. — Боялся, что узнаешь, как он договорился с Мелькартом… Отдал им мать в обмен на время. Год за год… пока не кончились жертвы».

«Врёшь! — Лира вцепилась в щупальце, и плоть тени под пальцами закипела, пузырясь язвами. — Мать умерла в Аргосе! Её поглотило море!»

«Море? — тень рассмеялась, и комната наполнилась шумом прибоя — но не воды, а тысяч шепчущих голосов. Стены поплыли, открывая вид на берег, где силуэт женщины в платье, сливающемся с волнами, шагнул в пасть каменного Левиафана. «Она стала языком бога… чтобы твой отец мог искать Врата. А ты… ты просто следующая монета в его долге».

Лира рванулась к кинжалу, но щупальца приковали её к полу. Металл «Шина» светился теперь кровавым туманом, прожигая руку до кости. «Па-па… — хрипло выдохнула она, вдруг ощутив вкус сандалового масла на языке — его запах, который отец носил даже в день смерти. — Почему ты… не взял меня вместо неё?»

Тень замерла, затем резко дёрнула её к кровати. Под ней зияла яма, где на костлявом троне из сплавленных медальонов сидел силуэт с лицом отца, но глазами Мелькарта — слизнями, вылезающими из орбит. «Он хотел, — голос исходил теперь отовсюду, — но ты носила „Шин“… а это запрещённый символ. Даже тени боятся его… пока не поймут, что это всего лишь буква».

Щупальца сжались, выворачивая суставы. Лира, стиснув зубы, прижала раскалённый амулет к одному из них. Плоть тени взвыла и рассыпалась в пепел, но из ямы полезли новые — сотни, облепляя её, как пиявки. «Сопротивляешься? — засмеялся тронный силуэт, и Лира узнала в смехе голос Марко. — Тогда посмотри, что он прятал…»

Стена слева рухнула, открывая потайную комнату. На столе лежал кукольный домик — копия их особняка. Внутри, у миниатюрного камина, сидела кукла-Лира, а рядом… отец, протыкающий ей спину иглой с чёрной нитью. «Каждую ночь… — шептала тень, — он шил твою судьбу. Пришивал к Вратам…»

«Нет! — она вырвалась, оторвав кусок щупальца, и бросилась к домику. — Это ложь!» Но кукла-отец повернула к ней голову, и вместо лица у неё была карта Гадира с отметкой колодца. «Правда — это то, во что ты веришь, — прозвучал его голос из кукольных уст. — А я верил, что смогу спасти вас обеих…»

Лира раздавила домик сапогом. Дерево треснуло, выпустив рой чёрных бабочек с глазами на крыльях. Они облепили её, шепча: «Колодец… колодец… он ждёт…»

Тень из ямы под кроватью взревела, и пол начал проваливаться. Лира, падая, вцепилась в край дыры, но пальцы соскальзывали. «Выбирай! — кричала тень снизу, где теперь виднелся колодец из костей. — Отдай „Шин“… или стань следующей нитью в его кукле!»

«Никогда! — она разжала пальцы. — Я сама — ключ!» Падая, Лира прижала амулет к груди. Металл прожигал кожу, но боль была сладкой — как крик отца, зовущего её из глубин.

А сверху, из комнаты, доносился смех. И звон цепей.

Клинок вонзился в пол с таким треском, будто раскололся череп самого Гадира. «Довольно лжи! — Лира вдавила рукоять глубже, и тень под лезвием завизжала, выпуская клубы чёрного дыма, пахнущего горелым волосом. — Покажи, что он действительно говорил!» Свиток на столе вспыхнул синим пламенем, огонь лизал пергамент, не сжигая его, а лишь выжигая новые строки — кровью, смешанной с пеплом. В дыму возник образ: отец стоял в подземном храме, стены которого были выложены зубами, а алтарь увенчан черепом с рогами. В его руках дымился «Шин», но не серебряный, а костяной, трещавший под давлением пальцев. «Лира… — его голос прорвался сквозь время, искажённый, будто проходя сквозь воду. — Закрой Врата… пока они не…»

Рёв тысячи шёпотов заглушил слова. Тени на стенах храма ожили, сплетаясь в гигантскую пасть, которая сомкнулась на отце. Лира протянула руку к видению, но дым обжёг пальцы, оставив следы, как от кандалов. «Нет! — она ударила кулаком по дыму, и образ дрогнул, показав отца в последний миг: он вставлял „Шин“ в свою грудь, словно ключ в замок. — Папа! Что ты делаешь?!»

«…жертвую собой, — голос отца прорезал шёпоты, и свиток взорвался, разбросав осколки-буквы. Лира поймала одну — „Шин“, вырезанную на обломке кости. — Чтобы ты не повторила мой путь. Закрой их, дочь моя…»

Тени в комнате завыли, сплетаясь в верёвки, которые обвили её горло. «Замолчи! — они дёрнули, поднимая её в воздух. — Ты не уйдёшь! Ты наш ключ!» Лира, задыхаясь, вонзила осколок с «Шин» в верёвку из тьмы. Та рассыпалась, но превратилась в рой мух, жужжащих словами отца: «…в колодце… найдёшь моё сердце… разбей его…»

Она упала на колени, выплюнув кровь и крыло насекомого. «Сердце? — Лира вытерла губы, оставляя на руке алый отпечаток „Шин“. — Ты… хотел, чтобы я его уничтожила?» В углу комнаты скрипнула дверь в подвал — та самая, что отец всегда держал на замке. Цепь теперь валялась разорванной, а из темноты тянуло запахом… сандала и разложения.

«Он обманул нас, — заскрипели ступени, когда Лира спускалась, сжимая осколок. — Обещал вечную жизнь… а сам сбежал в смерть». Внизу, в свете дрожащей лампы, лежало его тело — нет, вросшее в каменный пол, как дерево в скалу. Грудь была раскрыта, рёбра сформировали арку, а внутри, вместо сердца, пульсировал тот самый костяной «Шин».

«Вырви его… — прошелестел голос отца, но его губы не шевелились. — И Врата захлопнутся…»

«Нет… — Лира прикоснулась к „Шину“, и кость обожгла пальцы. — Это же твоя душа! Ты станешь… ничем!»

«Я уже ничто… — его рука, окаменевшая, вдруг дёрнулась, хватая её за запястье. — Сделай это! И беги… пока Мелькарт не…»

С потолка упали капли — чёрные, тяжёлые. Лира подняла голову: тень Мелькарта ползла по сводам, её рога пронзали камень, как нож масло. «Маленькая Смотрительница… — божество засмеялось, и из стен полезли щупальца теней. — Ты думала, он добровольно отдал сердце? Я вырвал его, пока он молил о пощаде…»

Лира вскрикнула, вырываясь из хватки отца, но его рука рассыпалась в прах. «Лжешь! Он сильнее тебя!» — она вцепилась в «Шин» и дёрнула. Кость вышла с хрустом, и храм задрожал. Сердце-ключ билось в её руке, обжигая ладонь до мяса.

«Нет! — Мелькарт рванулся вниз, но Врата — огромные, из сплавленного свинца, — начали закрываться. — Ты погубишь нас всех!»

«Нет… — Лира разжала пальцы, и сердце отца разбилось о камень. — Только тебя».

С первым ударом осколков Врата захлопнулись, разрезая тень Мелькарта пополам. Второй удар — и пол под Лирой провалился, унося в чёрный вихрь. Последнее, что она услышала, был смех отца — не из праха, а из собственной груди, где теперь горел «Шин», вжившийся в кость.

«Теперь ты Смотрительница… — прошептали тени, исчезая. …и Врата — твои».

Горящий свиток обвил её пальцы, как шелковая перчатка, пламя лизало кожу, оставляя мурашки, но не боль. «Играешь в милость? — Лира прижала огонь к груди, и в его сполохах проступила карта: лабиринт под руинами Карфагена, извивающийся, как кишка, с кровавыми крестами на развилках. — Гадир… — она провела ногтем по точке у входа, и из царапины сочился дым, пахнущий отцовским одеколоном. — Здесь ты… перестал быть человеком». Стена позади затрещала, штукатурка посыпалась, как снег с крыши, обнажая каменную кладку. На ней — надпись, выжженная чем-то кислотным: «Тень ждёт у Врат. Она голодна. Она помнит твой смех в колыбели».

«Помнит? — Лира вонзила кинжал в букву «Т», и из трещины брызнула чёрная смола. Она зашипела, складываясь в лицо — её лицо, но с глазами, как у Мелькарта. — Ты думала, колыбель была твоей? — прохрипела тень, цепляясь ногтями за лезвие. — Он нашел тебя в колодце. Ты была свёрнута в пеленах из паутины… с этим! — Щупальце ткнуло в «Шин» на её шее.

Лира вырвала кинжал, разрывая смоляное лицо. «Врёшь! У меня есть мать! Её портрет в…» — она замолчала, внезапно осознав: на всех картинах мать изображена со спины. «Портрет? — тень засмеялась, её голос теперь звучал как скрип двери в подвале. — Это был её саван. А ты… ты даже не спросила, почему у неё на шее шрам в форме ключа?»

Свиток внезапно сжался, опаляя ладонь. Карта сморщилась, открывая новый слой — схему комнаты с колыбелью, под которой зиял люк. «Он спустился за тобой в Гадир… и принёс это вместо дочери, — тень вытянула руку, и стена с надписью начала крошиться, обнажая лестницу вниз. Запах ладана сменился вонью гниющего мяса. — Спустись. Узнай, чья кровь течёт в твоих жилах…»

Лира шагнула к лестнице, но пол под ней прогнулся, став мягким, как кожа. «Нет! — она ударила кинжалом в камень, и лезвие высекло искры. — Ты хочешь, чтобы я усомнилась? Получи!» — схватив свиток, она швырнула его в тень. Бумага вспыхнула зелёным огнём, и в дыму возник отец — не призрак, а живой, с окровавленным «Шин» в руке.

«Лира! — он попытался обнять её, но пальцы прошли сквозь плечо, оставив шрам в виде спирали. — Выхода нет… только вниз. Колодец ведёт к началу. Разбей зеркало в его дне, и…»

«…и ты умрёшь, — закончила за него тень, материализовавшись за спиной Лиры. Её рука, холодная и липкая, обвила шею. — Зеркало — это ты. Разобьёшь — рассыплешься песчинками. Выбор прост: стань тенью… или исчезни».

«Выбор? — Лира резко наклонилась, и тень, потеряв равновесие, рухнула в лестничный пролёт. — Я уже сделала его!» — она прыгнула следом, вцепляясь в каменные ступени. Внизу, в кромешной тьме, ждал звон цепей и скрежет когтей по железу.

«Добро пожаловать домой, — прошипел Мелькарт, его голос теперь исходил отовсюду. — Готовь ключ… пора открыть Врата настежь».

Лира достала «Шин» — символ пылал, как уголь. «Нет, — она прижала его к груди, чувствуя, как металл вплавляется в рёбра. — Пора их сжечь».

Надпись на стене вспыхнула алым, и тени завизжали. Где-то в глубине, за Вратами, завыл ветер. Но это был не ветер — чей-то смех. Знакомый. Папин.

Лира ворвалась в коридор, спотыкаясь о собственную тень, сплетавшуюся у ног в узлы. Слёзы жгли щёки, оставляя солёные дорожки, которые тут же облизывали невидимые языки воздуха — холодные, шершавые, как кошачьи. В нише напротив, где ещё вчера горела лампада перед ликом Девы Марии, теперь пламенел искажённый силуэт: краски на иконе поползли, превратив глаза святой в щели серебряной маски, а улыбку — в оскал. «Хватит! — Лира швырнула кинжал, и лезвие, звонко ударившись о стекло, разбило его в звёздный узор. — Отстань, слышишь?! Я не твоя кукла!» Из трещин хлынул песок — не жёлтый, а чёрный, тяжёлый, пахнущий прокисшим вином. Он захлестнул её по щиколотки, увлекая за собой клочья страниц отцовского дневника. «Нет! — она ухватилась за обрывок, но буквы ожили, впиваясь в пальцы: «…прости, что выбрал её, а не тебя…»

«Ложь! — закричала Лира, разрывая бумагу, и из ранок на руках брызнула ртуть. Жидкий металл слился в зеркало у её ног, отразив маску вместо лица. «Правда, — прозвучал голос отца из зеркальной глади, но губы маски шевелились синхронно. — Я спас тебя от Гадира… но не от себя. Ты всегда была… инструментом».

«Инструмент? — она пнула зеркало, и осколки впились в песок, зашипев, как раскалённое железо. — Ты называл меня дочерью!» Ветер из ниши усилился, вырывая из песка кости — мелкие, словно детские. Они складывались в слова: «Дочь… ключ… жертва».

Маска в лампаде засмеялась, и пламя погасло, сменившись зелёным свечением. «Он принёс тебя в жертву ещё в колыбели, — шептала тень, материализуясь из дыма. Её пальцы, тонкие как спицы, обвили горло Лиры. — Но ты выжила… и теперь Мелькарт требует долг. Мою часть тебя…»

Лира вцепилась в тень, рванув на себя, и та распалась на мух. Они жужжали отцовскими словами: «Беги… в библиотеку… сожги всё…» — но их рой уже сплетался в новую фигуру у окна. Марко, точнее его призрак, стоял, держа в руках разбитые часы. «Он солгал и мне, — сказал он, бросая часы в песок. Стрелки, как живые, впились в Лиру, целясь в „Шин“ на её груди. — Дай мне ключ… и я отведу Мелькарта от тебя».

«Довольно! — Лира вырвала стрелки, и те рассыпались в пыль. — Ты мёртв. И он мёртв. А я… — она наступила на костяное слово „жертва“, кроша его каблуком. — Я дышу. Значит, ещё борюсь!»

Стена с нишей внезапно рухнула, открывая потайную лестницу. Внизу, в синеватом свете, виднелся сундук, окованный цепями с обрывками кожи. «Его дар… — завыл ветер, поднимая песок вихрем. — Возьми… и стань сильнее его!»

Лира спустилась, разорвав паутину, липкую, как смола. Сундук открылся сам, выдохнув запах ладана и крови. Внутри лежал меч — клинок из чёрного стекла с рукоятью, обмотанной её детскими волосами. «Возьми… — прошептали волосы, касаясь её запястья. — Это единственная часть тебя… что он не смог украсть».

«Украсть? — Лира схватила меч, и клинок запел, разрезая воздух. — Он отдал мне всё!»

«Даже страх? — из сундука поднялась фигура — она сама, но с глазами Мелькарта. — Ты дрожишь. Как дрожал он, когда Врата закрывались…»

Лира вонзила меч в двойника. Тот рассыпался, но каждый осколок стал зеркалом, отражающим её прошлое: отец, прячущий «Шин» в её колыбель; мать, плачущая кровавыми слезами; тень Марко, роняющая ключ в колодец…

«Видишь? — засмеялась маска, сползая теперь с иконы и плывя по воздуху. — Вся твоя жизнь — цепь чужих решений. Умри сейчас… и разорви её».

«Нет. — Лира разбила мечом ближайшее зеркало. — Я сделаю новую цепь… и задушу ею тебя!»

Осколки взметнулись, превратившись в стаю воронов. Они ринулись к маске, выклёвывая её серебряные глаза. «Ты заплатишь! — завизжала тень, рассыпаясь. — Мелькарт уже идёт… он в твоём дыхании… в твоём…»

Голос оборвался. Лира, стоя среди песка и обломков, подняла обгоревший лист из дневника. На нём детская рука вывела: «Папа, когда ты вернёшься?» — а ниже, взрослым почерком: «Когда разобью все зеркала».

«Значит, так… — она сжала лист, и он вспыхнул, осветив коридор до самого подвала. — Тогда начну с твоего отражения, Мелькарт».

Ступени вниз заскрипели, будто зовя. А где-то в глубине, в такт её шагам, забилось чьё-то второе сердце.

Утренний свет, пробивавшийся сквозь закопчённые шторы, упал на лицо Лиры, заставив её зажмуриться. Горничная, застывшая на пороге, сжимала в руках поднос с разбитым фарфором — чашка качалась, звеня о блюдце, будто подавая сигнал тревоги. «Доктор, вы… — женщина тыкала дрожащим пальцем в стену, где трещины расходились от надписи, будто паутина от убийственного удара. — Это вы… нарисовали?» Лира приподнялась на локте, и обгоревшие страницы прилипли к коже, оставляя чёрные отпечатки букв на руке. На штукатурке, выведенные кинжалом, зияли слова: «Врата Танит — смерть в обмен на правду», каждое «р» заканчивалось каплей застывшей ржавчины, словно автор писал не лезвием, а собственной кровью.

«Нет, — Лира встала, и с её платья посыпался пепел, пахнущий жжёными волосами. — Это… они сами». Она наступила на «Шин», валявшийся в луже воска, и кристаллы соли затрещали под каблуком, будто плач, запертый в камне. Горничная отступила, крестясь: «Святая Дева, это же проклятие! Вчера стена была чистой!»

«Проклятия — это письма, которые мы не смогли сжечь, — Лира подняла амулет, и соль осыпалась, открывая трещину в форме змеи. — Адресат всегда находит их».

Женщина, пятясь, задела вазу с иссохшими розами. Сухие лепестки взметнулись, и среди них Лира увидела обрывок дневника: «…если читаешь это, значит, Танит уже в стенах. Беги…» — но последнее слово было перечёркнуто, а вместо него выведено: «СТРЕЛЯЙ ПЕРВОЙ».

«Кто здесь был ночью? — горничная прижала поднос к груди, как щит. — Я слышала… смех. Детский. И звон — будто цепи волочили по полу…»

Лира провела пальцем по надписи, и штукатурка под буквами оказалась влажной, словно стена истекала потом. «Цепи? — она повернулась, заметив, что тень от подноса на полу не повторяет его форму, а тянется к двери, как щупальце. — Это были не цепи. Это Мелькарт скребётся когтями, чтобы вырваться из зеркал. — Она бросила „Шин“ в лужу воска, и тот зашипел, выпуская пар с запахом моря. — Принесите уксус и соль. И… спички».

«Доктор, вы нездоровы, — горничная сделала шаг назад, наступая на собственную тень, которая дёрнулась, как раненая птица. — Вам нужен врач… или священник!»

«Врач? — Лира рассмеялась, и эхо разнеслось по коридору, вернувшись голосом отца: „…смерть в обмен на правду…“ — Он мёртв. Священник? — она сорвала со стены крест, висевший криво. На обратной стороне, в слое пыли, проступили детские пальчики, обведённые по контуру. — Ваш священник три года прятал это. Видите? — она поднесла крест к свету, и в позолоте проступили царапины: „Лира“ и дата — день её рождения. — Молитесь лучше, чтобы Танит не любила ваши имена».

Женщина выбежала, крестя воздух. Лира, оставшись одна, прижала ладонь к надписи. Камень под пальцами пульсировал. «Смерть за правду… — она достала из-под воротника цепочку с ключом — тем самым, что выпал из пепла. — Ладно, отец. Держи карман шире».

Внезапно стена дрогнула, и из трещин брызнула чёрная жидкость. Лира отпрыгнула, но капли успели схватиться с полом, образуя буквы: «ОН ЗДЕСЬ».

«Поздно, — она вылила уксус из поднесённой горничной бутылки на пол. Жидкость вскипела, и в едком дыму проступил силуэт с рогами. — Я уже всё отдала. Даже страх».

Силуэт рассыпался, оставив на камне серебряную монету с профилем Мелькарта. Лира поднялá её — на обратной стороне было выгравировано: «СЧЁТ ОТКРЫТ».

«Сколько? — она швырнула монету в окно, и стёкла разлетелись, пропуская ветер с криком чаек. — Я давно не считаю чужие долги».

За её спиной, в луже воска, «Шин» засветился алым. Надпись на стене поползла, буквы перестраиваясь в новое послание: «ПРАВДА В ОГНЕ. СМЕРТЬ В ТЕБЕ».

«Знаю, — Лира чиркнула спичкой, поднося огонь к занавескам. — Но я уже горю».

Глава 4: «Шин на ладони»

Лира втиснулась между двумя верблюдами, чьи горбы пахли прогорклым маслом и пылью веков. Воздух гудел, как раскалённый улей: торговцы, потрясая связками сушёных скорпионов, орали: «Жала вырваны — кусаться не будут!», а старуха в парандже тыкала ей в лицо амулетом из вороньих когтей: «От теней за три монеты!». Лира отшатнулась, наступив на ковёр из верблюжьей шерсти — грубой, словно сплетённой из колючек. Сквозь чад жаровен с жареным миндалём, сладкий дым которого лип к потной коже, она заметила лоток. На нём, меж треснувших амфор и бронзовых браслетов, покрытых зелёной кровью времени, мужчина в выцветшем хаки, похожем на кожу змеи, перебирал монеты. Не римские — пиратские дублоны с выщербленными черепами. Его пальцы скользили по металлу беззвучно, будто он трогал не предметы, а их тени.

«Ищете «Хамсин»? — голос мужчины пробился сквозь гам, как нож сквозь папирус. Он обернулся, и Лира замерла: на его шее, под левым ухом, зиял шрам — не рубец, а словно кто-то выжег на коже символ «Шин» раскалённым гвоздём. — Зак Эль-Фарук. Ваш отец… — он бросил монету в воздух, и та, упав, застыла на ребре, дрожа, как стрелка компаса. — Платил мне золотом за проводника. А потом — свинцом. — Он расстегнул ворот, открыв вторую метку: синеватую дыру от пули над ключицей.

Лира схватила дублон с лотка. Металл обжёг пальцы, оставив запах моря и пороха. «Вы вели его к Вратам Танит. Где они?» — она сжала монету, и в глазах мужчины мелькнуло жёлтое, как у шакала.

«Танит? — Зак усмехнулся, и его тень — странно плоская, будто вырезанная из чёрного полотна — потянулась к её запястью с «Шин». — Она не богиня. Она долг. — Он швырнул на прилавок кинжал с рукоятью, обмотанной волосами — седыми, как пепел. — Ваш отец оставил это в животе моего брата. Заберите… или он сгниёт, как и ваш «Хамсин».

Лира отдернула руку, но тень Зака уже обвила её палец, холодная и плотная, как мокрая верёвка. «Он искал не Врата, — прошипел Зак, доставая из-под прилавка флягу. Внутри что-то булькнуло, и запахло серой. — Он искал ребёнка. Девочку, рождённую от тени и соли… — Он плюнул в песок, и плевок зашипел, выжигая яму. — Говорят, её глаза — как у Мелькарта. А на шее… — Его палец дрогнул у её ворота.

«Притронешься — отрублю тень, — Лира выхватила кинжал, и волосы на рукояти ожили, впиваясь в ладонь. — Где „Хамсин“?»

«В вашем сердце, — Зак наклонился, и его дыхание пахло могильным тленом. — Это не корабль. Это болезнь. Песок в легких, огонь в жилах… — Он ткнул в её грудину, и «Шин» под кожей вспыхнул, осветив его лицо — теперь оно было покрыто сетью трещин, как древняя фреска. — Отец заразил вас. А я… — Он вдруг схватился за горло: из шрама-символа сочилась чёрная смола. — …я лишь симптом.

Толпа внезапно расступилась, пропуская слепого музыканта с лютней. Струны завыли, и тень Зака дёрнулась, отползая к лотку. «Ищите в Гадире… — он захрипел, падая на колени. — Под колодцем… там, где он спрятал вас…»

Лира шагнула назад, натыкаясь на торговца скорпионами. Корзина опрокинулась, и чёрные тени рассыпались по песку, шипя. «Беги! — закричал Зак, его голос теперь звучал как скрип двери в подземелье. — Они уже видят ваш след!»

Но было поздно. Музыкант дёрнул струну, и звук разрезал воздух — за ним, как нитка за иглой, потянулся вой ветра. Не песчаного, а морского. Ветер, что пах солью и детским страхом.

Лира впилась пальцами в рукоять кинжала, спрятанного в складках платья — холод металла смешивался с потом, обжигая ладонь. «Значит, вы знали его? — её голос перекрыл рёв ослика, тащившего телегу с гранатами, чьи алые брызги падали на песок, как капли крови. — Почему тогда не помогли, когда он исчез?» Зак подбросил монету, и та, кружась, поймала луч солнца, ослепив её на миг. «Он запретил, — ответил он, ловя дублон ребром, будто ловушку для пальцев. — Сказал: „Если я пропаду, отвези это Лире…“ — Ладонь разжалась, и в ней блеснул серебряный „Шин“, точная копия её ключа, но покрытый патиной, словно вытащенный со дна моря. — …но не сказал, что вы уже носите его на шее».

Тень за спиной Зака, до этого неподвижная, как пятно смолы, вдруг дрогнула. Её рука — слишком длинная, с когтями вместо пальцев — медленно поднялась, указывая на Лиру. Песок под её ногами зашипел, превращаясь в стекло, а запах жареного миндаля сменился вонью гниющего мяса. «Ваш отец боялся не Мелькарта… — Зак бросил „Шин“ на прилавок, и тот завыл, как раненый зверь, впиваясь в дерево. — …а того, что вы станете его тенью».

Лира схватила амулет, и металл жёг кожу, оставляя узор в виде спирали. «Почему вы хранили это? — она наклонилась ближе, ловя в его дыхании ноты полыни и разложения. — Ждали, когда я приду… или когда оно придёт за мной?»

«Ждал, когда вы спросите правильный вопрос, — Зак провёл пальцем по шраму на шее, и чёрная жижа сочилась из символа, капая на монеты. Они закипели, шипя: „Спроси… спроси…“ — Например: почему ваш „Шин“ молчит… а мой — поёт?»

Тень за его спиной внезапно рванулась вперёд, когти вонзились в прилавок, оставляя борозды, полные личинок. Лира отпрыгнула, но тень уже обвила её лодыжку, холод проник сквозь ткань, как влага сквозь гроб. «Отец хотел защитить вас… — засмеялся Зак, его глаза теперь горели жёлтым, как фонари в тумане. — А я хочу знать: чья кровь звенит в этом металле… ваша… или её?»

Лира ударила кинжалом по тени, и лезвие, пройдя сквозь тьму, вонзилось в прилавок. Дерево треснуло, выпуская поток пепла — в нём мелькали лица: отец, закапывающий что-то в песок; женщина с её глазами, но с рогами вместо волос; ребёнок, плачущий в колодце… «Молчи! — она вырвала клинок, и пепел осел, превратившись в карту на столе. Гадир, обведённый кольцом из змей. — Вы работаете на него…»

«Мы все работаем на него, — Зак поднял флягу, выливая содержимое на карту. Жидкость, густая как нефть, поползла к отметке Гадира, сжигая бумагу. — Даже мёртвые. Особенно мёртвые… — Он тыкнул в пепел, и тот сложился в слово: «БЕГИ».

Тень, всё ещё держащая её за ногу, дёрнула. Лира упала на колени, и «Шин» выскользнул из руки, покатившись к клетке с куропатками. Птицы взметнулись, бьющиеся о прутья, и в их криках она услышала: «В колодец… он в колодце…»

«Слишком поздно, — Зак наступил на «Шин», пригвоздив его к земле. — Мелькарт уже нашёл его. И теперь… — Его тень разинула пасть, и из горла вырвался рой мух, жужжащих на языке, который Лира слышала только в кошмарах. — …он ищет вас.

Лира вцепилась в клетку, и прутья поддались, как глина. Куропатки вырвались, превратившись в стаю воронов, и бросились на тень, выклёвывая её глаза. «Скажи ему, — она подняла „Шин“, теперь чёрный от ярости, — что я сама приду забрать своё!»

Зак отступил, его лицо трескалось, как высохшая глина. «Он придёт с песчаной бурей… — прохрипел он, рассыпаясь. — …и вы станете ветром!

Тень исчезла, оставив на песке обгоревший след. Лира, сжимая «Шин», повернулась к лотку, но на месте Зака лежала лишь кукла из верёвок и костей, а в её пустых глазницах копошились скорпионы.

Мятный чай дымился в стакане, запотевшем от влаги, словно чьё-то дыхание на стекле. Зак наклонился, и его рука, покрытая татуировками в виде морских узлов, дрожала, когда он пододвинул сахарницу с кристаллами, напоминавшими осколки льда. «Хамсин — не корабль, — прошипел он, и его голос сливался с шёпотом занавесок из верблюжьей шерсти, которые текли по стенам, как жидкая тьма. — Это река. Чёрная. Под руинами Карфагена. Её вода… — Он провёл пальцем по краю стакана, и стекло заскрипело, оставляя на коже след, похожий на шрам. — …пахнет миндалём и страхом. Как ваши духи, когда вы бежите от собственной тени».

Лира отодвинула чашку, и жидкость расплескалась, оставив на столе пятно, похожее на карту острова с рваными берегами. «Вы следили за мной? — она сжала ложку, и металл впился в ладонь, оставляя отпечаток узора в виде волн. — Или ваша тень делала это?» Взгляд её скользнул к стене, где тень Зака, неестественно вытянутая, наклонялась к её силуэту. Чёрные губы коснулись виска её тени, и та дёрнулась, будто ужаленная.

«Тени дешевле наёмников, — Зак усмехнулся, и в его зубах застрял кусочек листа мяты, зелёный, как яд. — Ваш отец научил меня: за каждым шагом следит либо свет, либо тьма. Я выбрал тьму… — Он щёлкнул пальцами, и пламя свечи между ними погасло, но тени не исчезли — стали чётче, обведя контуры их лиц кровавой подводкой. — …она честнее. Например, сейчас ваша тень хочет меня задушить. А ваше тело?»

Лира впилась ногтями в скатерть, грубую, словно сплетённую из верблюжьих ресниц. «Моё тело помнит, как вы продали его координаты тому, кто оставил этот шрам! — она рванула ворот его рубахи, обнажив пулевое отверстие. Кожа вокруг него шевелилась, будто под ней копошились черви. — Он стрелял в вас, потому что вы вели его к ней. К Танит. Где вход?»

Тень Зака внезапно схватила тень Лиры за горло, и в горле реальной Лиры сжалось, перекрывая воздух. «Вход… — он вытащил из кармана ключ — ржавый, с обломанным зубцом. — Там, где река становится зеркалом. Но чтобы увидеть его… — Ключ упал в чай, и напиток закипел, выплёскивая на скатерть капли, которые оставляли дымы́е пятна. — …нужно перестать бояться собственного отражения».

Лира, задыхаясь, выхватила ключ из кипятка. Металл обжёг пальцы, сливаясь с болью от удушья. «Как он… — она выдохнула, и в воздухе повисло облако пара, в котором мелькнуло лицо отца — без глаз, с „Шин“ на языке. — …как он смог пройти?»

«Он нырнул, — Зак встал, и его стул упал с грохотом, заставив вздрогнуть даже тени. — С криком вашего имени. А вода… — Он провёл рукой по горлу, и шрам раскрылся, как рот, из которого хлынул чёрный дым. — …сожрала его за семь секунд. Столько же, сколько вы плакали, когда он бросил вас в колодце».

Тень Лиры вырвалась, схватив со стола нож. Реальная Лира взмахнула им, и лезвие разрезало дым, revealing карту на стене — трещины в штукатурке сложились в лабиринт с отметкой «Хамсин» в центре. «Семь секунд… — она воткнула нож в карту, и из разреза брызнула смола, пахнущая морской глубиной. — Этого хватит, чтобы найти его. И убить вас, если соврёте».

«Убить? — Зак рассмеялся, и из его рта выпал зуб, превратившийся в песок. — Я умер в тот день, когда ваш отец выстрелил. А это… — Он стёр тень со стены, и та прилипла к руке, как смола. — …просто костюм. Теперь ваша очередь надеть его».

Занавески внезапно захлопали, как паруса во время шторма, и в кафе ворвался ветер, несущий песок. Не жёлтый — чёрный, как вода Хамсина. Лира прикрыла лицо, но песок уже забивался в уши, шепча: «Спускайся… спускайся…» — а когда ветер стих, Зака уже не было. На столе лежал ключ и лужа чая, в которой плавало её отражение — с глазами Мелькарта.

Карта, раскинутая на столе, дышала. Сухожилия, стягивавшие её края, вздрагивали, как струны арфы под невидимыми пальцами. Зак провёл ладонью по пергаменту, и чернильные очертания берегов забились, словно рыба в сетях. «Ваш отец искал не Врата… — его голос слился с треском горящих в углу дров, из которых сыпались искры-пауки. — …а ключ от них. Вот здесь… — Ноготь, обломанный и жёлтый, вонзился в точку на карте. Чернила вздулись пузырём, лопнули, и оттуда хлынула струйка чёрной воды, пахнущей медью и гнилыми водорослями. — …течёт Хамсин. Но чтобы плыть, нужен проводник, чья тень… — Он замолчал, и пламя свечи погасло, оставив лишь зелёное свечение карты.

Лира потянулась к луже воды, но та отпрянула, свернувшись змейкой. «Чья тень… не своя? — она подняла глаза и замерла. Тень Зака на полу, отброшенная мерцающим пергаментом, была безголовой. Плечи заканчивались рваным краем, из которого сочился дым. — Что вы такое?»

«Свидетелем, — Зак щёлкнул пальцами, и свеча вспыхнула вновь, но огонь был цвета запёкшейся крови. — Тот, кто пережил встречу с Танит. Она оставляет… сувениры. — Он расстегнул манжету, обнажив запястье. Под кожей шевелилось нечто, повторяющее форму „Шин“, будто паразит. — Ваш отец вырвал бы мне сердце, узнав, что я покажу вам путь. Но… — Его тень внезапно дернулась, и безголовой силуэт встал за спиной Лиры, холодные пальцы обхватив её шею. — …у меня его уже нет. Вынули. Как и голову».

Лира рванулась в сторону, задев карту. Пергамент завизжал, сухожилия натянулись, и из проколов брызнула тёплая жидкость. «Вы… мёртвы? — она вытерла руку о платье, но кровь не стиралась, оставляя узор в виде рун. — Или вы её тень?»

«Мёртвые не пьют чай, — Зак поднёс ко рту чашку, но жидкость вытекала сквозь дно, капая на пол. Лужицы сливались в контур карты, повторяя очертания на столе. — А тени не отбрасывают следов. — Он поднял ногу, и под сапогом зашипел песок, превращаясь в стекло. — Я — то, что осталось, когда Танит откусила кусок. Но хватит болтовни… — Он рванул карту, и сухожилия лопнули с хрустом костей. — Хотите увидеть, как он умер?»

Чернила хлынули из разрыва, заливая стол. В них застыли кадры: отец в лодке из тёмного дерева, его лицо искажено ужасом; чёрные волны, вздымающиеся как руки; силуэт женщины с рогами вместо волос, тянущейся к нему из глубины… «Он звал вас, — прошипел Зак, его голос теперь звучал из всех углов комнаты. — Но вы не пришли. Не смогли. Потому что… — Из тени на стене вырвался обугленный палец и ткнул Лиру в грудь, туда, где под кожей пульсировал „Шин“. — …боялись, что она узнает в вас своё дитя».

Лира схватила со стола нож для бумаг. Лезвие, покрытое ржавыми пятнами, вонзилось в тень на стене. Послышался вой, и комната наполнилась запахом горелой плоти. «Лжёте! — она вырвала нож, и за ним потянулись нити чёрного дыма. — Он бросил меня, чтобы спасти!»

«Спасение… — Зак разжал ладонь, и в ней лежал зуб — детский, молочный. — Это когда тебя перестают бояться. А он… — Зуб рассыпался в песок. — …дрожал, глядя на вас. Каждую ночь».

Тень без головы приблизилась, её руки теперь отражались на стене как щупальца. «Спросите лучше: почему „Шин“ на вашей шее… — Шрам Зака засветился, буквы складываясь в новое слово: „ТАНИТ“. — …совпадает с клеймом на жертвах Карфагена?»

Лира отступила к двери, но та исчезла, заросла паутиной, липкой и плотной, как кожа. «Молчите! — она запустила в Зака ножом, но лезвие прошло сквозь него, вонзившись в карту. Чернильное море взревело, и комната затопила чёрными волнами.

«Он принёс вас ей в колыбели! — голос Зака смеялся, растворяясь в воде. — А теперь… она пришла за долгом!

Лира, захлёбываясь, ухватилась за плавающий обломок стола. На нём, сквозь воду, светилась надпись: «ХАМСИН ВЕДЁТ ДОМОЙ». Внизу, в тёмной пучине, открылся глаз — величиной с луну, с вертикальным зрачком. И тогда она поняла: плыть надо не по течению…

…а навстречу.

Его пальцы впились в её запястье, холод просочился сквозь кожу, как лёд через трещину в гробу. «Я — то, что осталось от человека, который осмелился войти в Гадир, — голос Зака гудел, будто доносился из колодца, — а моя тень… — Он дёрнул её к окну, где солнечный свет внезапно погас, поглощённый чёрным силуэтом. Тень Зака расползлась по стене, обрастая шипами и крючьями, и комната погрузилась в синеватый сумрак, словно их запечатали в аквамариновую склянку. — …теперь привратник. Открываю двери, которые лучше держать на замке».

Лира попыталась вырваться, но его ладонь, шершавая, как кора мёртвого дерева, не отпускала. «Почему вы тогда не остались там? — она впилась ногтями в его руку, и под кожей зашевелились черви, высовывая головки из пор. — Или Танит выплюнула вас, как жвачку?»

«Она оставила мне подарок, — он наклонился, и в глазах, лишённых зрачков, заплясали огоньки — крошечные, как свечи в склепе. — Видишь? — Его веки дёрнулись, обнажив, что глазные яблоки покрыты тонкой паутиной, словно слепые сёстры Парки сплели ему саван прямо в черепе. — Теперь я вижу сквозь. Время, стены… даже вашу ложь. — Он прижал её ладонь к своей груди. Под рубахой не билось сердце — лишь что-то булькало, как болотная жижа. — Вы боитесь не Мелькарта. Вы боитесь, что отец сознательно отдал вас ей…

Тень за его спиной рванулась к потолку, превратившись в решётку из тенет, и комната сузилась до размеров клетки. Лира почувствовала, как по спине пробежали мурашки — не от страха, а от прикосновения невидимых пальцев, копошащихся в её волосах. «Отпусти! — она пнула его в колено, и кость хрустнула, как сухая ветка. Из разорванной плоти посыпались жуки-точильщики. — Вы — труп, который слишком много говорит!»

«Труп? — Зак рассмеялся, и изо рта выпал клык, превратившийся в песок. — Трупы гниют. А я… — Он разорвал рубаху, обнажив грудную клетку — рёбра срослись в решётку, за которой копошилось нечто с щупальцами и клювом. — …служи́л дверью. Но теперь дверь хочет войти сама.

Тень метнулась к Лире, обвивая её шею холодной лентой. Воздух наполнился запахом морской бездны и детских слёз. «Она ждёт вас у колодца, — прошипел Зак, его лицо начало сползать, как воск от пламени, — где вы оставили куклу с вашим именем… помните? Глаза из пуговиц, волосы из верёвок…

Лира вцепилась в его запястье, и кожа под пальцами осыпалась, открывая чёрные кристаллы, растущие вместо костей. «Я сожгла её! — выкрикнула она, но тень уже проникла в рот, заставляя язык неметь. — Сожгла…

«Огонь не убивает кукол, — Зак, теперь больше похожий на глиняный слепок, размазанный по реальности, указал на окно. Сквозь застывшее стекло, как через лёд, виднелся колодец, обвитый цепями. На краю сидела девочка — её лицо скрыто, но на шее красовался «Шин». — Онá ждёт свою часть. Ту, что вы прячете под рёбрами…

Лира, собрав последние силы, ударила лбом в переносицу Зака. Хруст, вспышка зелёного света — и комната вернулась. Солнечные лучи пробивались сквозь пыль, тень сжалась до обычных размеров, а на полу валялась кукла — та самая, с верёвочными волосами. Глаза-пуговицы сверкали, и во рту у неё был зажат ключ — ржавый, с обломанным зубцом.

«Счёт открыт, — прорычало эхо, а Зак, теперь уже настоящий труп с пустыми глазницами, лежал у её ног. — Плыви против течения…

Лира подняла ключ. На металле, под ржавчиной, проступили буквы: «ЛИРА».

Столик грохнулся на пол, опрокинутые стаканы разбились вдребезги, и осколки, словно ледяные осколки звёзд, впились в ковёр, сотканный из верблюжьей шерсти и пепла. Лира отпрянула, чувствуя, как монеты под ногами жгут подошвы, будто раскалённые угли. «Почему я должна верить хоть слову? — её голос дрожал, как струна лука перед выстрелом. — Вы вре́те, как ваш тень дышит!»

Зак поднял с пола дублон, сжал в кулаке — костяшки побелели, словно высеченные из мрамора. «Враньё… — он разжал пальцы, и вместо монеты через них просочился чёрный песок, пахнущий гарью и детскими кошмарами. — …это то, чем вы кормите свою тень. — Песок зашипел, превращаясь в жука с крыльями из папируса, и устремился к её тени, прилипшей к стене. — А она… — Он щёлкнул языком, и тень Лиры отделилась от стены, подойдя к нему, будто кукла на нитях. — …продаёт вас за глоток правды».

Лира рванулась к двери, но тень опередила — чёрные пальцы вцепились в её волосы, холодные, как проволока из морозного ада. «Отпусти! — она вцепилась в собственное отражение в медном подносе на стене, но лицо в нём улыбалось чужим, перекошенным оскалом. — Что вы с ней сделали?»

«Спросите лучше: что она сделала с вами? — Зак провёл рукой по воздуху, и тень Лиры заговорила её голосом, но с хрипом утопленницы: „Боюсь… боюсь, что отец правда отдал меня… боюсь, что я — её…“ — Вот ваши страхи, — он поймал жука-песчинку и раздавил, брызги превратились в капли ртути. — Свежие, как утренняя роса. Танит любит их на завтрак».

Лира, стиснув зубы, ударила локтем в тень. Та взвыла, выпустив её, но на полу остались чёрные полосы — как следы от когтей. «Мой отец… — она вытащила из-за пазухи медальон с его портретом — стекло треснуло, разделив лицо на „до“ и „после“. — …верил вам. А вы его предали!»

«Предал? — Зак сорвал со стены ковёр, и под ним открылась фреска: отец Лиры, стоящий на коленях перед женщиной с рогами и крыльями стервятника. У её ног — колыбель с ребёнком, чья шея была украшена „Шин“. — Он молился, чтобы она взяла вас обратно. Но вы… — Он ткнул в фреску, и краски ожили, заструившись кровью по стене. — …оказались слишком вкусны для этого мира».

Тень Лиры метнулась к фреске, сливаясь с изображением ребёнка. Настоящая Лира почувствовала, как шрам на шее загорелся, выжигая имя «Танит» прямо в кость. «Врёте! — она схватила подсвечник и швырнула в Зака. Свеча, пролетев сквозь его плечо, вонзилась в фреску, и женщина с рогами повернула голову. Глаза — два колодца — уставились на Лиру.

«Спросите её саму, — Зак расстегнул рубаху, обнажив грудную клетку. Вместо сердца там зияла дыра, из которой выползла змея с человеческим лицом. — Но учтите: она ненавидит… — Змея заговорила голосом Лиры-ребёнка: «…когда куклы ломают сценарий».

Лира, шатаясь, подняла осколок зеркала. В отражении её тень стояла за спиной Зака, целуя его висок. «Довольно! — она вонзила осколок в ладонь, и кровь, густая как смола, залила пол. — Я найду Хамсин без ваших игр!»

«Уже нашли, — Зак указал на лужицу её крови. В ней отражался корабль с парусами из кожи, плывущий по чёрной реке. На палубе стояла женщина с рогами… и девочка с «Шин» на шее. — Он ждёт вас в Гадире. — Он наступил на отражение, и стекло треснуло. — Но помните: плыть будет не ваша тень…

…а вы станете тенью».

Ветер рвал платок с её головы, песок сек лицо, словно тысячи крошечных лезвий, оставляя на коже узоры, похожие на клинопись древних проклятий. Лира прикрыла рот краем одежды, но крупинки уже забивались под язык, скрипя на зубах, как перемолотые кости. «Завтра на рассвете! — голос Зака прорвался сквозь вой бури, будто его губы касались её уха сквозь толщу времени. — Или „Хамсин“ унесёт ваши кости туда, где даже тени плачут!» Его фигура, расплывчатая за стеной песка, казалась частью самой стихии — руки, как ветви мёртвого дерева, указывали на порт. Тень за ним, растянувшаяся через всю площадь, вонзилась когтем в землю у её ног, и трещина побежала к горизонту, обнажая под песком чёрный лак, словно пустыня была всего лишь картиной на гигантском гробу.

«Почему завтра? — она закричала, но ветер вырвал слова и разорвал их в клочья. — Боитесь, что я увижу, как ваша тень сгниёт на солнце?»

«Солнце здесь не встаёт, — засмеялся Зак, и смех его превратился в скрип ржавых петель. — Оно тонет в Хамсине. Как и вы… — Его тень метнулась к порту, и вдали, сквозь песчаную завесу, закачался силуэт корабля. Ржавые борта, облепленные ракушками, напоминали чешую гигантской рыбы, а мачты, покрытые паутиной, скрипели, будто кости старика. — …если не успеете стать ветром!

Лира шагнула вперёд, но песок под ногами внезапно стал вязким, как болотная трясина. Чёрные пузыри поднимались на поверхность, лопаясь с запахом серы и гнилых яиц. «Ваши угрозы — детские сказки! — она вырвала ногу из топи, и с ботинка стекала слизь, оставляя на песке следы, светящиеся бледно-зелёным. — Я сожгу этот корабль, как сожгла куклу!

«Сожгите, — Зак распахнул руки, и его плащ взметнулся, превратившись в стаю воронов. Они кружили над Лирой, крича её именем на языке, который щемил в висках. — Пепел всё равно поплывёт к Гадиру. А вы… — Один из воронов спикировал, вырвав прядь её волос. — …станете картой, которую я сложу из ваших костей!

Тень корабля на горизонте вдруг выросла, накрыв полнеба. Из трюма донесся стон — низкий, как гудение подземной реки. Лира почувствовала, как «Шин» на её шее забился, словно живой. «Он зовёт, — прошептала её собственная тень, вдруг ожившая и обнявшая её сзади. Холодные губы коснулись уха: «Ты слышишь? Он помнит твой первый крик… когда отец бросил тебя в колодец…

«Молчи! — Лира ударила локтем в тень, но та растворилась, смешавшись с песчаным вихрем. Когда она обернулась, Зака уже не было. На месте, где он стоял, лежал череп верблюда, заполненный скорпионами. Один из них выполз на край, жалом выписывая в воздухе буквы: «РАССВЕТ».

Вдали, у ржавого корабля, мелькнул огонёк — будто кто-то чиркнул спичкой в чреве чудовища. Лира выплюнула песок, смешанный с кровью от прикушенного языка, и потянулась к амулету. Металл жёг пальцы, но теперь это был жар живого угля. «Хорошо, — она прошептала, глядя на корабль, чьи паруса начали наполняться чёрным ветром. — Но я возьму тебя с собой, Зак… в самое пекло!

Песчаная буря стихла так же внезапно, как началась. На небе, кроваво-красном от заката, проступили звёзды — но не привычные созвездия, а знаки, напоминающие «Шин». Они мерцали, как глаза хищника, выслеживающего добычу. А где-то у причала, ржавый корабль тихо скрипел, готовясь к отплытию.

Керосиновая лампа коптила, отбрасывая на стены дрожащие тени, похожие на пальцы скелета, тянущиеся к свёрткам с динамитом. Лира туже затянула узел на верёвке, и пеньковые волокна впились в ладонь, оставляя красные метки, будто когти невидимого зверя. «Готово, — прошептала она, протирая лоб тыльной стороной руки, но пот смешался с сажей, превратив кожу в маску шута. Доктор, это я, Марко! — голос за дверью прозвучал сладко, как сироп, но с ноткой металла — словно кто-то царапал железом по стеклу.

Лира замерла, сжимая в руке фонарь. Стекло его было тёплым, а запах ладана из перфораций смешивался с керосином, вызывая тошноту. «Марко? — она прижалась глазком к двери. Коридор пуст, но на полу, у самого порога, лежал конверт цвета запёкшейся крови. — Я вас не звала. Уходите».

«Но доктор… — голос засмеялся, и смех рассыпался на звуки: скрип двери, шорох крыс, хлюпанье воды. — …вам нужна эта фотография. Посмотрите, как он улыбается…

Лира, не отрывая взгляда от глазка, нащупала нож за поясом. Лезвие, заточённое до бритвенной остроты, дрогнуло в руке. «Если вы Марко, — она медленно повернула ключ, — то скажите… какую наживку мы использовали в Сахаре?»

Тишина. Потом — хруст, будто кто-то разжёвал стекло. «Наживку? — голос теперь звучал из всех щелей сразу. — Вы… — пауза, и вдруг рёв: — САМА СТАНЕТЕ НАЖИВКОЙ!

Дверь затряслась, будто по ту сторону бился медведь в капкане. Лира отпрыгнула, задев стол. Склянки с порохом грохнули на пол, и жёлтые кристаллы рассыпались, шипя, как змеи. «Чёрт! — она бросилась к окну, но ставни захлопнулись сами, впиваясь в раму шипами из ржавчины. — Проваливай, тварь!

Удар стих. В тишине слышалось лишь тяжёлое дыхание — не её, а кого-то за дверью. Лира, дрожа, подцепила конверт ножом. Бумага была шершавой, словно сделана из высушенной кожи, а печать — оттиск крылатой женщины с рогами — пахла миндалём и разложением. Внутри лежала фотография: Зак в пробковом шлеме и кожаной куртке стоял у саркофага, покрытого иероглифами. Дата в углу: «1921». Но не это заставило её вскрикнуть — на заднем плане, в тени колонн, виднелась девочка с «Шин» на шее. Её собственное лицо.

«Невозможно… — Лира уронила фото, и оно прилипло к полу, словно живое. — Мне… не было и ста лет…

В углу комнаты зашипело. Тень от фонаря поползла по стене, принимая форму женщины с рогами. «Время в Гадире… — прошелестели обои, — …течёт вверх по лезвию ножа. Ты уже там. Ты всегда была там…

Лира схватила склянку с порохом и швырнула в тень. Стекло разбилось, жёлтые кристаллы вспыхнули синим пламенем, и комната наполнилась вонью горелых волос. «Убирайся! — она вытащила из-под кровати револьвер отца. Смазка на стволе блестела, как слеза. — Или я отправлю тебя обратно в песок!

Тень засмеялась, растворяясь. На полу, где горел порох, проступили буквы: «ОНА ЖДЁТ У КОЛОДЦА». Лира, спотыкаясь, подбежала к столу и схватила карту. Бумага была влажной, как после дождя, а чернила расплылись, образуя новое очертание — корабль с парусами из пепла.

«Хамсин… — она провела пальцем по маршруту, и кожа слиплась с бумагой, словно карта жаждала впитать её. — Ты возьмёшь меня к нему. Или я сожгу тебя дотла».

Снаружи завыл ветер, и ставни заскрипели, открывшись. В окне, в обрамлении ржавых петель, виднелся ржавый корабль — ближе, чем прежде. На палубе стояла женщина с рогами… и махала ей рукой, как старой знакомой.

Пламя керосиновой лампы дёрнулось, отбрасывая на фотографию дрожащие блики, будто пытаясь сжечь изображение. Лира прижала снимок к горячему стеклу, и эмульсия начала пузыриться, обнажая под слоем бумаги другую картинку — Зака, стоящего у того же саркофага, но уже в римских доспехах. «Не может быть… — её голос сорвался, как ржавый гвоздь из доски. — Экспедиция де Гроота пропала в песках… а ты… ты был там!»

На обороте, сквозь полупрозрачную бумагу, проступили слова, выведенные дрожащим почерком чернилами цвета запёкшейся крови: «Он не стареет. Его тень ест время». Лира провела пальцем по буквам, и кожа тут же покрылась волдырями, будто текст был выжжен кислотой. «Что ты за чудище? — она обернулась, но комната была пуста. Только тень на стене — высокая, с плечами, неестественно выгнутыми назад — медленно приближалась, цепляясь «руками» за трещины в штукатурке.

«Чудище? — голос Зака прозвучал у самого уха, холодное дыхание заставило ёжиться. — Я — напоминание. Песчинка в часах, которая царапает шестерёнки… — Тень на стене подняла руку, и в ладони её загорелся символ „Шин“, проецируясь на лицо Лиры. — …чтобы вы не забывали: ваш мир — всего лишь плёнка на глазу Танит».

Лира рванулась к столу, опрокинув лампу. Керосин разлился, пламя лизнуло пол, но вместо огня из луж поднялись чёрные струйки дыма, складывающиеся в даты: 1921… 1943… 2025… «Перестань! — она затоптала дым сапогом, но цифры проступали сквозь кожу, жгли подошву. — Где ты взял это фото?»

Тень засмеялась, и потолок закапал. Капли падали на плечи Лиры, оставляя пятна, как от пальцев. «Оно всегда было у тебя, — прошипел Зак. Его силуэт теперь отражался в луже керосина — без головы, с рёбрами, торчащими из груди, как прутья клетки. — В той самой коробке, что отец подарил на восьмой день рождения… помнишь? Под розовой лентой…

«Врёшь! — Лира схватила со стола бронзовый подсвечник и швырнула в тень. Металл пробил стену, но из дыры хлынула вода — солёная, густая, с медузами, бьющимися в агонии. — Я сожгла ту коробку!»

«Сожгла? — Тень Зака растворилась, и голос зазвучал из каждой капли на полу. — Тогда почему ты до сих пор носишь её ключ?» Лира инстинктивно схватилась за шею, где на цепочке висел крошечный железный ключик. «Это… подарок матери… — она попятилась, наступив на медузу. Та лопнула, обдав ногу слизью, которая тут же застыла, как цемент.

«Матери? — В луже керосина возникло лицо женщины — её глаза были зашиты верёвками, а изо рта торчал ключ, идентичный тому, что на шее Лиры. — Она ведь так и не назвала тебя дочерью… — Вода внезапно втянулась обратно в стену, оставив на полу ракушки, шептавшие на забытом языке.

Лира, дрожа, подняла фото. Теперь на нём был она сама, стоящая рядом с Заком у саркофага. Дата: «1921». На её шее красовался «Шин», но не как шрам — а как ошейник с цепью, уходящей вглубь изображения. «Что… что я такое?» — выдохнула она.

«Смотрительница, — ответил Зак, материализовавшись из теней за её спиной. Его рука, холодная и мокрая, как морская губка, легла на плечо. — Хранительница двери, которую нельзя открыть. Потому мы и найдём твоего отца… — Он повернул её лицо к зеркалу. В отражении Лира увидела себя с рогами, растущими из висков, и зрачками-вертикалями. — …в Гадире, где он спрятал твоё настоящее имя».

Она вырвалась, разбив зеркало локтем. Осколки упали, сложившись в стрелку, указывающую на окно. Ржавый корабль теперь стоял у самого причала, его борта покрылись плесенью, повторяющей узор «Шин». С палубы донёсся рёв — не ветра, а чего-то живого, голодного.

«Рассвет близок, — прошептал Зак, его тень таяла, как сахар в кипятке. — Решайся, Смотрительница… или твоё отражение уплывёт без тебя».

Дверь захлопнулась прежде, чем её пальцы коснулись ручки. Зак, распластавшийся по стене, как паук в паутине теней, медленно сполз вниз, его кости хрустели, словно ломались и срастались заново. «Вы всё ещё верите, что я монстр? — он щёлкнул языком, и тень Лиры приросла к полу, обвив её лодыжки холодными щупальцами, проникающими под кожу. — Я — страж. Последний щит между вашим миром и тем, что жрёт время за щекой, как жвачку».

Лира рванулась, но тугой узел из теней стянул её голени, волокна впились в мышцы, будто иглы дикобраза. «Страж? — она выхватила нож, лезвие блеснуло, разрезав воздух, пахнущий гниющим пергаментом. — Больше похоже на крысу, которая пролезла в щель между мирами!»

«Щель? — Зак рассмеялся, и из его рта выпали зубы, превратившись в песок, который зашипел на полу, как масло на раскалённой сковороде. — Это не щель. Это Хамсин — река из снов утопленников. — Он шагнул вперёд, и пол под ним прогнулся, застонав. — А Врата… — Его ноготь, длинный и изогнутый, как серп, впился в её ладонь. Кровь, густая и тёмная, выступила, складываясь в символ „Шин“. — …уже открыты настежь. Ваша тень — последний ключ».

Лира вскрикнула, но боль тут же сменилась жжением — знак на ладони светился багровым, прожигая плоть до кости. «Вы… — она попыталась вырваться, но тень потянулась к её груди, проникая под кожу, как чернильная капля в воду. — …украли её! Как украли отца!»

«Украл? — Зак схватил её за подбородок, его пальцы оставили синяки, цветом напоминающие трупные пятна. — Он сам бросился в Гадир, чтобы спасти вас. Но вы… — Его глаза, лишённые зрачков, отразили её лицо — искажённое, со ртом, растянутым до ушей. — …оказались слишком похожи на неё. — Он дёрнул головой, и кожа на его лице сползла, как маска, открыв под ней лицо её отца — полуразложившееся, с червями в глазницах. — Ты думаешь, я не пытался его остановить?

Лира заорала, ударив ножом в грудь Зака. Лезвие вошло с хрустом, но вместо крови хлынула чёрная смола, пахнущая нефтью и гнилыми яйцами. «Лжешь! — она провернула нож, и смола закипела, выпуская пузыри с лицами — её отец, мать, десятки незнакомцев — все кричали беззвучно. — Он жив! Я слышала его голос в колодце!»

«Голос? — Зак, теперь уже с лицом отца, прижал её руку с ножом к своей груди. Под пальцами Лира почувствовала, как бьётся сердце — её собственное, украденное. — Это не он звал. Это Гадир… — Его грудь разорвалась, и из рваной раны вырвался рой мух, слепленных из пепла. — …играет твоими воспоминаниями, как марионеткой».

Тень Лиры вдруг дёрнулась, отрываясь от пола, и встала позади Зака. Её контуры дрожали, а в руке светился ключ — точная копия того, что висел на её шее. «Нет! — Лира потянулась к тени, но та вонзила ключ в спину Зака.

Раздался грохот, будто обрушилась гора. Стены комнаты поплыли, штукатурка осыпалась, открывая кирпичи из человеческих костей. Зак рухнул на колени, его тело рассыпалось на песок, а тень Лиры, держа ключ, направилась к окну, за которым стоял «Хамсин» — теперь огромный, с парусами из кожи, на которых были вытатуированы миллионы «Шин».

«Стой! — Лира бросилась к тени, но та растворилась, оставив на полу ключ. Она подняла его — металл был тёплым, пульсирующим. На древке, под слоем ржавцы, светилось: «ЛИРА».

«Поздно, — прошипел Зак, его голова, теперь отделённая от тела, катилась по полу к двери. — Ты уже повернула ключ…»

За окном загрохотали якорные цепи. Корабль дал пронзительный гудок — звук, от которого лопнули стёкла, а по стенам поползли трещины. Лира, сжимая ключ, подбежала к окну. На палубе, среди теней с пустыми глазницами, стояла она сама — с рогами и улыбкой, от которой застыла кровь в жилах.

«Добро пожаловать домой, Смотрительница», — прорычало эхо, и весь мир начал рассыпаться в песок.

Стекло фонаря впилось в ладонь, смешав кровь с керосином, а пламя рвануло вверх по стене, словно живая гадюка, жалящая обои. Лира, не чувствуя боли, замахнулась снова, но Зак поймал её запястье — его пальцы обуглились, обнажая кости, чёрные, как уголь. «Ты обожжёшься, Смотрительница, — он зашипел, и изо рта повалил дым с запахом горелых волос. — Огонь её любимая игрушка…»

Пламя между ними выгнулось дугой, и в языках огня проступил лик — женщина с рогами козла и глазами, как угольные ямы. Обои вспыхнули, превратившись в свитки папируса, испещрённые клинописью проклятий. «Беги!» — прогремел голос из самого пламени, низкий, с хрипотцей, как у отца после долгих лет молчания в колодце. Лира рванулась назад, но тень Зака, уже объятая огнём, вцепилась в её плечо. Когти жгли кожу, оставляя узоры в виде «Шин».

«Она… никогда… не отпустит… — Зак, извиваясь в огне, тянулся к ней, его лицо плавилось, как восковая маска. — Ты… уже… часть… ритуала…»

«Лжёшь!» — Лира вырвалась, ударив его обломком фонаря. Стекло вонзилось в его грудь, и вместо крови хлынул чёрный песок, шипящий в пламени. Тень Зака взвыла, поднявшись к потолку, — гигантская, изуродованная, с крыльями летучей мыши. Она металась, поджигая балки, а с потолка посыпались искры, превращавшиеся в жуков с раскалёнными панцирями.

«Лицо в огне… — Лира прикрыла рот рукавом, но дым въедался в лёгкие, как иглы. — Отец?!»

«Колодец… — голос в пламени потрескивал, как костёр под дождём. — Ключ… в колодце…»

Зак, уже больше похожий на обугленное полено, пополз к ней, волоча за собой шлейф пепла. «Он… мёртв… — его челюсть отвалилась, рассыпавшись на зубы-червяки. — А ты… следующая… дверь…»

Лира пнула его в грудь, и тело рассыпалось, но из груды пепла вырвалась рука — костяная, с кольцом, идентичным отцовскому. Она схватила Лиру за щиколотку. «Смотрительница… — заскрипели кости. — Ты… не сбежишь…»

«Отцепись!» — она ударила рукой по кольцу, и металл, раскалённый докрасна, прожёг перчатку. Кость рассыпалась, но на полу уже ползли трещины, из которых сочилась смола. В ней плавали волосы, ногти, обрывки писем с её именем.

Пламя на стене сгустилось в фигуру Танит — она протянула руку, и жар стал ледяным. «Маленькая мятежница… — голос звучал как скрежет ножа по стеклу. — Ты зажгла маяк… Теперь они найдут тебя…»

Лира, спотыкаясь о падающие балки, рванула к окну. Стекло, покрытое инеем, не поддавалось, пока она не ударила по нему окровавленным кулаком. Холодный воздух хлынул внутрь, а за окном, в кромешной тьме, маячил «Хамсин» — его паруса, теперь объятые пламенем, освещали волны из чёрного песка.

«ДОМОЙ!» — проревел корабль, и гудок выбил последние стёкла. Лира прыгнула в темноту, а за спиной рухнула крыша, погребая тень Зака под обломками. Падая, она услышала смех — свой собственный, но искажённый, — и увидела на ладони знак «Шин», светящийся ядовито-зелёным.

«Колодец… — прошептала она, врезаясь в холодную воду канала. — Там всё и началось».

Над водой вспыхнули огни — сотни факелов в руках теней, шагающих по волнам. А вдали, на «Хамсине», женщина с рогами подняла руки, и шторм начал свиваться в воронку, затягивая город в песчаную пасть.

Песок хлестал по лицу, как плеть, забиваясь под веки, превращая мир в кроваво-рыжий кошмар. Лира споткнулась о труп кошки, раздувшийся от жары, и едва удержалась, вцепившись в стену. Штукатурка осыпалась, обнажая кирпичи, покрытые слизью — тень Зака проползла здесь минуту назад, оставив следы, словно от кандальных цепей. «Сюда!» — рука схватила её за запястье, и холод кожи заставил вздрогнуть. Фонарь взметнулся, вырвав из тьмы лицо: молодое, без морщин, но с глазами старика, видевшими слишком много гробов. «Я Марко! — он прижал её к себе, и запах соли, ржавчины и ладана ударил в ноздри. — Держитесь близко, или оно сожрёт вашу тень!»

«Вы… мёртвы… — Лира вырвалась, нащупывая нож. — В 1921 году вы погибли… я видела фото!»

Марко усмехнулся, и в улыбке блеснули зубы — слишком острые, как у рыбы-пилы. «На «Хамсине» не умирают, доктор. Там… — он рванул её за собой в узкий проход, где стены смыкались, как челюсти. — …вас перемалывают в песок и собирают заново. Зак — не капитан. Он ключник. Он открывает Врата, чтобы накормить… —

Скрежет металла заглушил слова. Над ними, по крыше, проползла тень — огромная, с клешнями вместо рук, оставляя на жести борозды, полные скорпионов. «Он везде! — Марко плюнул на фонарь, и пламя вспыхнуло зелёным, осветив переулок. Стены оказались покрыты чешуёй, дышащей слизью. — Бегите к порту! Там лодка…»

«Почему вы помогаете? — Лира споткнулась о ящик с гнилыми яблоками, и плоды лопнули, выпуская личинок с человеческими лицами. — Вы же служили ему!»

Марко остановился, резко повернувшись. В зелёном свете его кожа просвечивала, обнажая чёрные прожилки, как корни под землёй. «Я служил, пока он не бросил меня в трюм… — он расстегнул ворот, показав шрам в виде „Шин“ — гноящийся, с движущимися под кожей червями. — Он вшивает в нас символы, чтобы мы стали дверьми. Но я… — Черви вырвались наружу, падая на землю и превращаясь в пепел. — …выжег своё имя изнутри. Теперь он охотится за мной, как и за вами».

Тень с крыши прыгнула вниз, и асфальт треснул, выпуская пар. Зак, собранный из песка и ржавых гвоздей, вырос перед ними. «Марко… — его голос скрипел, как несмазанные шестерни. — Ты забыл, как кричал, когда я вырезал твою душу?»

«Бегите! — Марко швырнул фонарь в Зака. Стекло разбилось, и зелёное пламя охватило тень, пахнувшую горелыми волосами. — Лодка у старого маяка! Ищите женщину с…» — его слова оборвал хруст — тень проткнула ему грудь когтем, вырвав сердце — чёрное, с гравировкой «Шин».

«Нет!» — Лира бросила нож, но лезвие прошло сквозь Зака, как сквозь дым. «Ты следующая, Смотрительница… — он разжал ладонь, и сердце Марко рассыпалось в песок. — Но сначала… — Песок взметнулся, складываясь в лицо её отца — искажённое ужасом. — …узнаешь, как он умолял о смерти».

Лира рванулась вперёд, сквозь вихрь песка, выбежав на набережную. Ветер сбил с ног, и она покатилась по камням, обдирая ладони о ракушки, впившиеся в бетон, как ножи. Где-то вдали, сквозь рёв бури, звенел колокол — старый, с треснувшим языком. Подняв голову, она увидела лодку — прогнившую, с парусом из мешковины, на котором кровью было выведено: «К МАЯКУ».

«Женщина… — вспомнила Лира последние слова Марко, вскарабкиваясь в лодку. Вёсла сами ударили по воде, и волны зашипели, как масло на раскалённой сковороде. — Какая женщина?»

Из глубины поднялась тень — длинные волосы, рога, силуэт, повторяющий её собственный. «Та, что ждёт у колодца… — прошептала вода, хватая вёслами-руками из тины. — И ты уже опоздала…»

Лодка рванула вперёд, увозя её к маяку, чей свет мерцал, как последний вздох. А на берегу, среди бушующего песка, Зак собирал тело Марко заново — кость за костью, проклиная каждое имя, которое когда-то называл своим.

Ржавый трап скрипел под ногами, как костяные суставы старика, а запах гниющей рыбы смешивался с медным привкусом крови на губах. Марко, прислонившийся к борту, дрожал — не от холода, а будто внутри него вибрировали струны, натянутые до предела. «Он приходит с песчаными бурями… — его пальцы вцепились в закрашенное краской имя на обшивке, и под слоем чёрной мастики проступили буквы: ХАМСИН. — 1921, 1953, 1982… — он закашлялся, и на ладони остался комок мокрых песка, шевелящийся, как личинка. — Каждые тридцать лет Зак стучится в двери… и те, кто открывает, становятся топливом для его машины».

Лира прикоснулась к борту, и ржавчина осыпалась, открывая резьбу по дереву — фигуры людей с рогами, молящихся перед колодцем. «Машины? — она отдернула руку, но на пальцах уже закипали волдыри от прикосновения. — Это же корабль!»

«Корабль? — Марко засмеялся, и смех рассыпался в хрип. — Посмотрите в трюм… — он пнул люк, и тот с грохотом отскочил, выпуская смрад гниющих водорослей. Внизу, в полутьме, шевелились тени — сотни рук, сплетённых в узлы, рты, беззвучно кричащие на языках, забытых даже червями. — Он строит его из нас. Из наших костей, страхов… и тех, кто пытался сбежать».

Тень Лиры, упавшая на палубу, вдруг приподнялась, отделившись от неё. «Привет, сестра… — прошептала она голосом, капающим ядом. — Нравится наша новая ловушка?»

«Молчи! — Лира ударила по тени сапогом, но та растворилась, оставив на досках след в виде „Шин“. — Марко, как остановить…»

«Колодец… — он схватил её за плечо, и ногти впились в кожу, оставляя синяки в форме якорей. — Там, где он взял твоё имя. Но… — его глаза расширились, отразив фигуру, поднимающуюся по трапу. — …он уже здесь».

Зак шагнул на палубу, и доски прогнулись, застонав. Его плащ был сшит из парусины, пропитанной кровью, а лицо… Лира вскрикнула — оно состояло из сотни мелких осколков зеркал, в каждом из которых отражалась её собственная смерть: утопление, повешение, рты, пожирающие её изнутри. «Смотрительница… — его голос скрипел, как несмазанные часы. — Ты привела мне подмену? — Он указал на Марко, и тот взвыл, схватившись за грудь — под кожей пульсировал «Шин», выжигая плоть.

«Беги… — Марко вытолкнул Лиру к лееру, его пальцы уже превращались в песок. — Колодец… помни…»

Зак махнул рукой, и тросы на мачтах ожили, сплетаясь в петлю. «Бегство — иллюзия, — зеркальные осколки на его лице завращались, показывая Лиру в десятках лет, старую, сгорбленную, с рогами. — Ты уже на борту. Ты всегда была здесь».

Лира перегнулась через леер, и внизу, среди волн, бурлящих, как кислота, она увидела отражение — «Хамсин» плыл не по воде, а по дюнам, его киль резал песок, а на палубе стояли они все: Марко, её отец, десятки незнакомцев — каждый с «Шин» на шее.

«Выбор, Смотрительница… — Зак приблизился, и его дыхание пахло пустотой — как в склепе, запечатанном на века. — Присоединиться к экипажу… — он указал на трюм, где тени протягивали руки. — …или стать якорем, который утянет этот мир в Гадир».

Тень Лиры возникла за спиной Зака, обняв его за шею. «Не слушай его, — она прошептала, и её губы коснулись уха Лиры, холодные, как лёд. — Мы можем править вместе…»

«Нет! — Лира рванулась к краю, но Зак схватил её за запястье. Его пальцы впились в знак „Шин“, и боль пронзила руку, как удар гарпуна. — Я уничтожу вас!»

«Уже пытались… — он разжал пальцы, и она полетела вниз, в кипящий песок. — Добро пожаловать в цикл, Смотрительница».

Падая, Лира услышала смех — свой собственный, — а на запястье загорелся «Шин», светящийся, как маяк в ночи. Последнее, что она увидела — Марко, рассыпающегося у трапа, и своё отражение на капитанском мостике… с рогами, пронзающими облака.

Глава 5: «Песчаный оракул»

Песок лизал щиколотки, проникая в сапоги, будто живой, а солнце выжигало каждый сантиметр кожи сквозь грубую ткань бурнуса. Лира шаркнула ногой, и верёвка на лодыжке натянулась — её тень дёрнулась, словно пойманная на крючок рыба, уперевшись «руками» в дюну. «Должны быть близко… — Марко, сгорбившись над картой, выплюнул песок, прилипший к губам, как смола. — Здесь… — его палец, обмотанный грязным бинтом, ткнул в пятно, где чернила слились с ожогом. — Оракул прячется в камнях, что пьют лунный свет. Говорят, её лицо — карта Гадира».

Лира молча поправила верёвку, впившуюся в плоть. Тень зашипела, её контуры задрожали, пытаясь вытянуться к горизонту, где марево плясало, как джинны. «Карта? — она хрипло рассмеялась, вытирая пот со лба тыльной стороной руки. Соль въелась в трещины на коже, жгла, как укус скорпиона. — Или это очередная ловушка Зака? Ты же видел, как твоя „карта“ в прошлый раз обернулась…»

Марко резко развернулся, и бурнус хлестнул её по лицу, пахнущий верблюжьей шерстью и страхом. «Ты думаешь, я не помню? — он приподнял рукав, обнажив запястье — кожа была покрыта шрамами в форме цифр: 1953, 1982, 2025. — Он выжигал даты, как клеймо, каждые тридцать лет. Но оракул… — его голос сорвался, и он бросил в песок флягу. Вода, тёплая и мутная, тут же впиталась, оставив лишь тёмное пятно, похожее на лицо. — …она старше его. Она знает, как разорвать цикл».

Тень Лиры внезапно рванула верёвку, и та впилась в ногу, вырвав клок плоти. «Чёрт! — Лира упала на колени, хватая воздух, густой от зноя. — Держи её!» Марко прыгнул на тень, прижав её к песку своим весом, но та извивалась, как угорь, оставляя на его руках ожоги в виде клинописи. «Она сильнее… — он застонал, сжимая горло тени, но пальцы проваливались в неё, как в смолу. — Сожги символ!»

Лира вырвала из-под бурнуса нож, лезвие которого было покрыто ржавыми пятнами — следами её собственной крови. «Держись! — она вонзила нож в «грудь» тени. Та взвыла, и звук разорвал воздух, как шелк. Песок вокруг закипел, обнажив под собой череп верблюда с гравировкой «Шин» на лбу. Тень замерцала, превращаясь в дым, который тут же унёс ветер, пахнущий гнилыми финиками.

«Спасибо… — Марко поднялся, выплёвывая кровавую слюну. — Но это ненадолго. Она… — он кивнул на верёвку, теперь свободно болтавшуюся на ноге Лиры. — …часть тебя. И чем ближе к Гадиру, тем сильнее будет рваться».

Лира встала, ощущая, как песок под одеждой перетирает кожу в кровь. «Тогда поторопимся, — она натянула капюшон, закрывая лицо от солнца, которое теперь казалось ближе, огромным зрачком, следящим за ними. — Пока твоя старуха не стала ещё одним призраком в этой проклятой игре».

Марко усмехнулся, доставая из-под бурнуса компас. Стрелка, вместо севера, указывала на её тень. «Она не призрак, — он швырнул компас в дюну, где тот тут же утонул, как в воде. — Она — зеркало. И оно покажет тебе то, от чего ты бежишь…»

Вдалеке, за стеной марева, завыл ветер — не песчаный, а низкий, протяжный, будто зовущий их по имени. Лира потянула верёвку, и тень послушно поползла за ней, оставляя на песке борозду, как от змеи. А на горизонте, там, где небо сливалось с землёй, уже чернел силуэт — не скалы, а фигура в плаще, с посохом, увенчанным черепом птицы.

Пальмы зашуршали листьями, сшитыми из человеческих волос, а ткань с вышитыми глазами зашевелилась, словно слепящий ветер приоткрыл веки пустыни. Старуха сидела на троне из верблюжьих костей, её лицо — сеть трещин, где в каждой прожилне пульсировал чёрный песок. «Три жизни… — её губы не двигались, голос вился из живота, как змея из норы. — Первую ты потеряла у колодца. Вторую — в пламени Танит. Третью… — она указала на тень Лиры, привязанную верёвкой, которая теперь извивалась, как удавка. — …ты отдаёшь сейчас».

Лира сжала серебряный «Шин», металл впился в ладонь, оставляя рубцы, совпадающие с линиями судьбы на её руке. «Как войти в Гадир? — она бросила символ к ногам старухи, и песок вокруг него зашипел, выгорая в чёрный круг. — Зак уже настигает…»

«Зак? — оракул засмеялась, и из её рта выпали зубы, превратившись в скорпионов, которые тут же зарылись в песок. — Он лишь песчинка в песочных часах Оно. — Она встала, и её платье, сотканное из высохших змей, зашелестело чешуёй. — Ты слышишь, как скрипят шестерни?»

Ветер принёс звон цепей — где-то вдали, за дюнами, что-то огромное двигалось, ломая рёбра пустыни. Марко отступил, наступив на ткань с глазами. Вышитые зрачки сузились, и из дырки в полотне хлынула кровь, пахнущая медью и миндалём. «Оракул, мы пришли за правдой, а не за…»

«Правда? — старуха рванула верёвку Лиры, и тень взвыла, прижавшись к земле. — Посмотри! — она плюнула на песок, и слюна, густая как смола, разлилась в лужу. В отражении Лира увидела себя — с рогами, пронзающими небо, и город за её спиной, где вместо домов стояли гигантские песочные часы, наполненные костями. — Оно не город. Оно — голод. И ты принесла себя на блюде!»

«Перестань! — Лира наступила на лужу, но отражение схватило её за ногу, лёденистые пальцы впились в плоть. — Я не стану им! Как остановить…»

Оракул взмахнула посохом из берцовой кости, и иллюзия лопнула. «Сними верёвку. Отпусти тень. — Она приблизилась, и её дыхание пахло гниющими финиками. — Гадир входит через раны. — Костлявый палец ткнул в грудь Лиры, прямо в шрам от ножа Зака. — Ты носишь врата в себе».

Марко выхватил кинжал. «Мы не за этим шли! — лезвие дрожало в его руке. — Ты обещала путь!»

«Путь есть… — оракул повернулась к нему, и её глаза наконец открылись — пустые впадины, где копошились жуки-скарабеи. — Через пасть Оно. — Она схватила его руку и провела лезвием по ладони. Кровь, густая и тёмная, упала на песок, сложившись в карту — лабиринт из дюн, в центре которого чернел колодец. — Но знай: тот, кто войдёт, станет жертвой. А кто выйдет… — Жуки высыпали из её глаз, покрывая карту, пожирая её. — …станет новой дверью».

Тень Лиры рванула верёвку, и на этот раз узел развязался. Она метнулась к дюнам, её силуэт растянулся, сливаясь с чёрным пятном на горизонте. «Нет! — Лира бросилась вдогонку, но песок под ногами стал зыбучим, засасывая по колено. — Вернись!»

«Слишком поздно… — оракул упала на костяной трон, рассыпаясь в прах. Её платье-змеи заползли под песок, унося с собой последние слова: — Оно уже проснулось…»

Марко, бледный как мел, поднял окровавленную карту. Лабиринт теперь горел, линии светились фосфором. «Идём… — он потянул Лиру, чья нога была обожжена ледяными следами отражения. — Или ты хочешь стать его жрицей?»

Вдали, там, куда сбежала тень, завыл ветер — не песчаный, а низкий, урчащий, будто чей-то голодный смех. А над ними, вместо солнца, теперь висело чёрное кольцо — зрачок, следящий за каждым шагом.

Циновка впилась в бёдра колючками, будто сотни скорпионов впились разом, а масло, липкое и пахнущее гнилыми цветами, закипело на ладони, выжигая линии судьбы. Лира стиснула зубы, наблюдая, как в пузыре масла плавится лицо Зака — то расплываясь в ржавые пятна, то собираясь в оскал с осколками зеркал вместо зубов. «Он ищет не тебя… — старуха вонзила стило из берцовой кости в её шрам, и холод пронзил грудину, как клинок льда. — …а дверь, которую ты носишь. А двери любят, когда их выламывают с мясом».

Марко рванулся вперёд, но циновка ожила, обвив его ноги скорпионьими жалами. «Это колдовство! — он закричал, вырываясь, а из ран сочился не кровь, а чёрный дым с запахом гари. — Лира, она ведёт нас к пропасти!»

«Пропасть? — оракул выдернула стило, и на его конце закапала смола — густая, с вкраплениями костей. — Ты уже в ней, мальчик. — Она лизнула смолу, и её язык почернел, покрываясь трещинами. — Твой страх пахнет гнилью… а её… — Женщина ткнула пальцем в Лиру, оставляя синяк в форме ключа. — …пахнет Оно. Голодом, который сожрёт даже тени».

Лира вскочила, масло с лицом Зака брызнуло на песок. Там, где капли упали, выросли грибы-трупиеды, шипящие ядовито-жёлтыми спорами. «Как закрыть дверь? — она схватила старуху за запястье, и кожа под пальцами осыпалась, как пепел. — Говори, или я брошу тебя в колодец, который ты так любишь!»

«Колодец? — оракул захихикала, её голова наклонилась под неестественным углом. — Это не колодец… — Из её рта выпал язык, превратившись в змею, которая тут же уползла под трон. — Это пасть. И ты уже на языке…»

Марко, наконец вырвавшись, ударил ножом в трон. Кости треснули, и оттуда хлынул поток песка, смешанного с детскими волосами. «Лира, уходи! — он рванул её за рукав, но ткань бурнуса порвалась, обнажив плечо — там, под кожей, шевелился „Шин“, как живой татуировкой. — Она уже мёртва! Смотри!»

Старуха рассыпалась, превратившись в кучу черепков глины, но её голос висел в воздухе: «Спроси у своей тени, дитя… Она знает, как Оно любит играть с дверьми…»

Тень Лиры, теперь свободная, стояла у края оазиса, её силуэт дрожал, повторяя контуры Зака. «Доверься мне… — она прошептала голосом Лиры, но с нотками скрипящих шестерён. — Мы можем запереть его… если ты откроешься…»

«Никогда! — Лира бросила в тень нож, но лезвие прошло навылет, воткнувшись в пальму. Дерево застонало, и из ствола хлынула смола, сложившаяся в слова: «ГАДИР ЖДЁТ».

Марко, задыхаясь, разорвал карту на части, но обрывки сложились в новую — с их лицами, отмеченными «Шин», в центре лабиринта. «Она ведёт нас к себе в утробу… — он схватил Лиру за руку, его пальцы оставляли ожоги. — Бежим сейчас, или…»

«Куда? — Лира вырвалась, глядя на горизонт. Песчаная буря поднималась кольцом, закрывая выход. В её глазах отражались огни — не солнца, а тысячи факелов в руках теней, шагающих сквозь дюны. — Здесь везде Оно…»

Тень засмеялась, растворяясь в вихре. «Скоро… — прошипела она, смешиваясь с воем ветра. — Ты станешь совершенной дверью…»

А в руке Лиры, сжатой в кулак, забился «Шин» — теперь не символ, а живой червь, прогрызающий путь к костям.

Чёрное пламя взметнулось к небу, закручиваясь воронкой, и дым, густой как чернила, обволок лицо Лиры плёнкой, сквозь которую она увидела себя — в бронзовой маске богини Танит, с трещиной на лбу, откуда сочился песок. «Говори! — её двойник в дыму повернулся к тени, чьи руки были скованы цепями из обгоревших костей. — Где вход?» Тень засмеялась, и смех рассыпался скорпионами, падающими в песок с шипением.

«Плата… — оракул вцепилась в запястье Лиры, ногти, острые как когти стервятника, впились в плоть, оставляя синеву, похожую на речные русла. — Ничто не свободно в Гадире. Даже правда имеет цену…» Лира вырвалась, но на коже остались метки — пять полос, из которых сочилась не кровь, а чёрная смола, пахнущая горелым сахаром.

«Что ты хочешь? — Марко шагнул вперёд, заслоняя Лиру, но чёрное пламя вытянулось к нему, как щупальце, опалив рукав. Ткань вспыхнула, обнажив шрамы-даты на коже: 1953, 1982, 2025 — цифры загорелись, как угли. — Возьми мою жизнь!»

«Твоя жизнь? — оракул плюнула в костёр, и пламя на миг стало белым, выжег в воздухе символ „Шин“, висящий между ними, как паутина. — Ты уже мёртв, мальчик. Твой цикл закончен. — Она протянула руку к Лире, ладонь вверх, с линиями, похожими на карту пустыни. — Её тень. Отдай мне её…»

Тень Лиры, привязанная верёвкой, дёрнулась, завывая, как раненый шакал. «Нет! — Лира прижала верёвку к груди, чувствуя, как та пульсирует, превращаясь в змею. — Она часть меня!»

«Часть? — оракул засмеялась, и из её рта выпали камни — чёрные, с выгравированными глазами. — Ты носишь в себе дверь, а дверь всегда больше, чем рама! — Она швырнула песок в костёр, и пламя взорвалось, показав новый силуэт: Лира, стоящая на краю колодца, с ножом в руке, а вокруг — сотни теней с её лицом, тянущими к ней руки. «Пророчество сбудется… — голос старухи слился с треском огня. — Оно найдёт тебя в пепле, где спрятаны твои слёзы…»

«Довольно! — Лира схватила горящий уголёк из костра, не чувствуя боли, и прижала его к ладони оракула. Кожа старухи зашипела, испуская запах жареного мяса и ладана. — Говори, как остановить Оно, или я спалю твой оазис дотла!»

«Попробуй… — оракул не отдернула руку, её глаза побелели, как высохшие колодцы. — Пепел станет твоим саваном. — Она рванула Лиру за волосы, и в воздухе запахло гнилыми цветами. — Твоя плата — память. Отдай самую сладкую…»

Внезапно тень Лиры рванула верёвку, и та лопнула, ударив Марко по лицу. Он упал, крича, а тень, изогнувшись, бросилась к чёрному пламени, сливаясь с дымом. «Нет! — Лира метнулась за ней, но оракул схватила её за горло. «Плати… — она прошипела, выдыхая песок. — Или я вырву её сама…»

«Возьми! — Лира выкрикнула, и из её губ вырвался образ: девочка в белом платье, бегущая по пшеничному полю — её сестра, умершая от лихорадки. Картинка застыла в воздухе, затем рассыпалась, как стекло.

Оракул вдохнула осколки, и её кожа на миг стала молодой, гладкой, прежде чем сморщиться вновь. «Дверь открыта… — она указала на запад, где песчаная буря складывалась в арку. — Иди… пока Оно не потребовало большего…»

Марко поднялся, держась за лицо, где верёвка оставила кровавую полосу. «Что ты отдала? — он схватил Лиру за плечо, но та молчала, глядя на пустоту в груди, где раньше хранился смех сестры.

А тень, теперь свободная, манила их к арке, её голос смешивался с рёвом бури: «Спешите… Оно уже накрыло стол…»

Тень Марко закипела на песке, пузыри лопаясь с хлюпающим звуком, словно гнилые плоды под ногами. Лира рванулась к нему, но оракул вцепилась ей в волосы, вырвав прядь с мясом — та превратилась в скорпионов, уползающих в трещины земли. «Его тень сгнила ещё до рождения! — старуха выкрикнула, тыча костлявым пальцем в Марко, который корчился, держась за грудь. Под его рубахой шевелилось нечто, выпирая кожу в бугры, будто под ней копошились крысы. — Он уже мёртв! Ты ведёшь труп!»

«Врёшь! — Лира ударила оракула локтем в живот, и та выпустила её, завыв, как гиена. — Марко, держись! — Она прижала ладонь к его щеке, но кожа под пальцами осыпалась, обнажая чёрные прожилки, как корни ядовитого растения.

«Она… права… — он выдохнул, и воздух запахл гнилыми зубами. — В 1982… я уже… — Его рука сжала её запястье, оставляя синяк в форме песочных часов. — …открыл дверь…»

Оракул, оправившись, плюнула в костёр. Угли взорвались фейерверком из пепла, и дым сплёлся в кольцо, внутри которого замерцал колодец. В его глубине стоял мужчина в изорванном бурнусе — лицо Лириного отца, но глаза… глаза были зашиты верёвками, из-под которых сочился песок. «Папа! — Лира потянулась к видению, но дым обжёг пальцы, оставив следы, как от кандалов. — Ты живёшь?!»

«Живёт? — оракул зашипела, вытирая кровь с губ. — Он — пробка в горле Гадира. — Она швырнула в кольцо горсть песка, и отец Лиры закричал беззвучно, его рот растянулся, открывая бездну, где копошились тени с её лицом. — Он держит дверь… пока ты не сменишь его».

Марко рухнул на колени, его тень теперь напоминала лужицу смолы, из которой торчали кости — рёбра, ключица, череп с выжженным «1982». «Лира… — он вытащил нож, лезвие которого покрылось ржавчиной. — Убей меня… пока Оно не вырвалось…»

«Нет! — она выбила нож, и тот вонзился в песок. Лезвие зашипело, растворяясь, как сахар в кипятке. — Мы сломаем цикл! — Она повернулась к оракулу, чьё лицо теперь плавилось, как восковая свеча. — Как спасти их обоих? Говори!»

Старуха засмеялась, её челюсть отвалилась, превратившись в змею, которая обвила шею Лиры. «Спроси у Другого… — шипение змеи слилось с ветром. — Твоя тень давно продала тебя…»

Внезапно тень Лиры материализовалась за спиной оракула, её руки впились в старуху, ногти стали шипами. «Доверься мне… — прошептала тень, разрывая плоть оракула, как бумагу. — Я отведу тебя к колодцу… к Нему…»

Оракул взвыла, её тело рассыпалось в песок, смешанный с костной крошкой, а змея на шее Лиры разжала хватку, превратившись в ожерелье из чёрных жуков. «Беги… — прохрипела старуха, уже полуистлевшая. — Оно… идёт за тобой… по твоим следам…»

Марко, с трудом поднявшись, схватил Лиру за руку. Его пальцы были холодны, как металл зимой. «Колодец… — он выдохнул, и изо рта выпал зуб, превратившийся в песчинку с выгравированным „Шин“. — Там… кончается цикл…»

Дымовое кольцо погасло, но образ отца остался в глазах Лиры — его рот-бездна, его немой крик. А вдали, за дюнами, завыло нечто, поднимая песчаную бурю. Тень Лиры взяла её за другую руку, её прикосновение обожгло, как кипяток. «Выбор за тобой… — прошипела она. — Спасти их… или стать сильнее Оно…»

Лира вырвалась, но следы от их рук остались на её коже — с одной стороны синяки, с другой ожоги. «Веди… — она сказала тени, глядя на горизонт, где небо слилось с землёй в ядовито-жёлтую полосу. — Но предашь — убью. Даже если это последнее, что сделаю».

Тень рассмеялась, и в смехе слышался скрежет шестерён. «Обещание… — она растворилась, указав направление на север, где уже чернел силуэт колодца. — …которое ты не сдержишь».

А позади, там, где остался оазис, пальмы сгорели, оставив лишь обугленные скелеты, и в их ветвях закаркали вороны — сотни, тысячи, сливаясь в один голос: «Шин… Шин… Шин…»

Чёрная вода в колодце забурлила, выплёскивая на камни слизких пиявок с человечьими глазами. «Папа!» — Лира протянула руку к дрожащему отражению, но пальцы коснулись лишь жижи, липкой, как слюна Оно. Вода внезапно застыла, и вместо её лица в ней ухмыльнулся Зак — песок сыпался из его глазниц, а губы шевелились, произнося: «Ты опоздала… дверь уже открыта…» «Ложь!» — она ударила по воде, но волны разошлись, обнажив дно, где лежал скелет в бурнусе, сжимающий в костлявых пальцах её детский браслет.

Старуха, волоча за собой ногу, оставлявшую борозду в песке, захохотала, тыча посохом в колодец: «Видишь? — её голос трещал, как ломающиеся рёбра. — Врата там, где тень целует саму себя… а твоя… — Она плюнула в отражение Зака, и вода вскипела, выпуская пар, пахнущий горелой кожей. — …целует только смерть!»

Марко вцепился в Лиру, пытаясь оттащить, но её ноги вросли в землю, как корни. «Это ловушка! — он кричал, рвя её бурнус, ткань лопалась с хрустом сухих жил. — Он мёртв! Все они мёртвы!» «Нет! — Лира вырвалась, её ладони в крови от впившихся в кожу пиявок. — Он зовёт меня! — Она наклонилась над колодцем, и вдруг — из чёрной глади вырвалась рука, сплетённая из спрессованного песка, и схватила её за шею. Песчинки впивались в горло, как стекло, а голос Зака завыл из глубин: «Ты обещала вернуться…»

«Отпусти!» — Марко ударил ножом по руке, но лезвие сломалось, и осколки вонзились ему в ладонь. Кровь, густая и тёмная, брызнула на воду, и та зашипела, выпуская рой мух с лицами умерших. «Лира! — он рванул её за пояс, но песчаная хватка лишь усилилась. — Бей в сердце!»

«Сердце? — старуха, прислонившись к колодцу, сорвала с себя платок, обнажив вместо лица воронку из вертящегося песка. — У Оно нет сердца… только голод! — Она сунула руку в свою «голову» и вытащила оттуда скорпиона, жало которого пульсировало светом. «Возьми… — бросила его Лире. — Это последний ключ…»

Скорпион впился ей в грудь, и свет жала пронзил песчаную руку. Та рассыпалась с воплем, увлекая за собой отражение Зака. «Папа!» — Лира рванулась вперёд, но колодец рухнул, погребая скелет под тоннами песка. В воздухе повис звон браслета, а затем — тишина, густая, как смола.

«Врата… — старуха упала на колени, её тело начало трещать, как пересушенная глина. — Они рядом… — Она указала на дюну, где теперь стояли два камня, отбрасывающие одну общую тень. — Иди… пока Оно не нашло другой путь…»

Марко, сжимая окровавленную руку, потянул Лиру к камням. «Нет времени! — его голос дрожал, а из ран сочился чёрный дым. — Если врата закроются…»

«Я знаю! — Лира швырнула в старуху скорпиона, но тот провалился в её воронку-лицо, и та взорвалась, разбросав кости, обёрнутые в тряпки с вышитыми глазами. «Спасибо… — прошипел из ниоткуда голос. — Теперь Оно будет есть и мои грехи…»

У камней их встретила тишина. Тень, общая для обоих валунов, извивалась, как змея, целуя собственный хвост. «Где вход? — Марко пнул камень, и с его поверхности осыпалась песчаная корка, обнажив бронзовую дверь с барельефом: сотни рук, тянущихся к центральной фигуре — женщине с лицом Лиры и рогами Оно.

«Открывай… — тень Лиры материализовалась на двери, её пальцы вцепились в рукоять. — Или ты хочешь, чтобы он страдал? — Она кивнула на Марко, чья кожа теперь покрывалась трещинами, как высохшая глина.

Лира прижала ладонь к барельефу. Металл был ледяным, а из щелей сочилась смола, пахнущая её детством — пшеницей и дымом погребального костра. «За мной… — она потянула рукоять, и дверь заскрипела, открывая тьму, густую как деготь. — Это кончается сегодня».

А сзади, из развалин колодца, донёсся хрип — словно сама пустыня вдохнула в последний раз.

Змея-посох свистнула в воздухе, чешуя блестела, как масло на лезвии, её пасть распахнулась, обнажая клыки, с которых капала желчь, оставляя дымящиеся пятна на песке. «Смерть? — Лира отклонилась, яд брызнул мимо, прожёг дыру в её плаще, и запах горелой шерсти смешался с ароматом полыни. — Ты первой её вкусила, ведь так? — Она рванулась вперёд, хватая старуху за горло, но пальцы провалились в холодную слизь, словно трогали внутренности рыбы.

«Страх… — старуха выдохнула ей в лицо воздухом, пахнущим сырыми склепами, а змея обвила шею Лиры, сжимаясь. — …твой лучший союзник!»

Марко, не раздумывая, швырнул флягу. Вода, священная из колодца Исиды, ударила старухе в лицо с шипением раскалённого железа. «Ааааргх! — она завыла, кожа сползла, как варёная шкура, обнажая череп, покрытый синими иероглифами, которые извивались, как черви под солнцем. «Бегите! — челюсть черепа щёлкнула, голос прозвучал изнутри, глухой, будто из колодца. — Она лишь сосуд… Оно выгрызло её разум ещё до рождения ваших прадедов!»

Лира, вырвавшись из змеиных колец, отшвырнула гада в песок. Тот взметнулся, обнажив кости — сотни скелетов, сплетённых в ковёр под их ногами. «Сосуд? — она пнула череп, и тот закатился к краю пропасти, где дюны обрывались в чёрную бездну. — Тогда лети в ад со своим хозяином!»

«Он уже здесь… — череп засмеялся, и иероглифы на нём вспыхнули, ослепив их на миг. Когда зрение вернулось, старухи не было — лишь змея, извивающаяся на песке, да клочья её платья, превратившиеся в скорпионов.

Марко схватил Лиру за руку, его пальцы дрожали, оставляя следы влажных отпечатков. «Дверь… — он указал на север, где небо слилось с землёй в багровую линию. — Видишь? Там!»

На горизонте, будто из ниоткуда, выросла арка из костей — рёбра гигантского существа, соединённые цепями. Между ними висело зеркало, но вместо отражения в нём пульсировала тьма, втягивающая в себя свет. «Врата… — Лира шагнула вперёд, но земля дрогнула, и из трещин полезли руки — песчаные, с ногтями из обсидиана. — Марко!»

«Не останавливайся! — он вытащил последний нож, лезвие покрытое ржавыми рунами, и начал рубить хватающие их пальцы. Песок визжал, как живой, а из ран сочилась смола, прилипая к сапогам. «Беги! Я задержу их!»

«Нет! — Лира вцепилась в его плечо, чувствуя, как под кожей шевелится чуждое тепло. — Мы вместе! — Она рванула его за собой, прыгнув через трещину, которая тут же сомкнулась, откусив край её плаща.

У костяной арки их встретил ветер — не песчаный, а ледяной, пахнущий кровью и медными монетами. Зеркало дрогнуло, и в его глубине проступил силуэт — Оно, бесформенное, но бесконечно голодное, протягивающее щупальца теней. «Лира… — голос Зака прозвучал из каждой песчинки. — Ты пришла… наконец-то…»

«Зак! — она потянулась к зеркалу, но Марко ударил её по руке.

«Это не он! — он закричал, перекрывая рёв ветра. — Оно играет с тобой! Смотри!»

В зеркале лицо Зака расплылось, превратившись в её собственное — но с рогами, как у оракула, и глазами, полными чёрных звёзд. «Войди… — заворожил голос. — И освободи нас всех…»

Лира сжала «Шин» на груди, металл жёг ладонь, напоминая о клятве. «Нет… — она выдохнула, вытаскивая кинжал. ** — Я закрою вас навсегда».

За её спиной Марко рухнул на колени, изо рта хлынула чёрная жижа. «Лира… — он прошептал, и его тень, наконец оторвавшись, поползла к зеркалу. — Прости…»

Но было поздно. Тень Лиры уже стояла в арке, её рука касалась зеркала. «Добро пожаловать… — она обернулась, и это было лицо Оно — без рта, без глаз, только бесконечный голод. ** — …домой».

Зеркало треснуло, и тьма хлынула наружу.

Песок хлестал по лицу, как тысячи иголок, а дюны под ногами Лиры вздымались и опадали, словно грудная клетка спящего гиганта. «Беги!» — кричал Марко, но его голос тонул в рёве ветра, вырывающего из горла клочья воздуха. Лира споткнулась о камень — гладкий, тёплый, будто вырванный из живого тела, — и её ладони впились в гравировку «Шин», оставив на коже отпечаток, как от клейма. «Смотри… — Марко, задыхаясь, указал на горизонт, где закат лизал руины Гадира кровавым языком. Стены города изгибались, словно рёбра, обнажённые из раны, а между ними копошились тени, сливаясь в единую массу, как личинки. — …оно дышит!»

Тень Лиры дёрнулась, верёвка на запястье лопнула с хрустом сухожилий, и холодная пустота хлынула в жилы. «Слышишь? — тень прошипела, её голос скрипел, будто ржавые шестерни. — Зовёт не тебя… — Она потянулась к руинам, пальцы растягивались, как смола, а вдали завыло что-то, от чего задрожали кости. — …а ту, что спрятана в тебе».

«Замолчи! — Лира схватила верёвку, но та ожила, обвив её шею колючей проволокой из спрессованного песка. — Марко… — хрип вырвался из пережатого горла. — Нож…»

Он рванулся к ней, вытаскивая клинок с рукоятью, обмотанной кожей ящерицы, но тень Лиры метнулась под ноги. Земля провалилась, поглотив Марко по пояс. «Не мешай! — тень зарычала, её контуры расплылись, приняв форму скорпиона с лицом Зака. — Оно даст ей силу… а тебе — лишь гниение!»

Лира, царапая горло, ударила кулаком по символу «Шин» на камне. Металлический звон прокатился по пустыне, и камень треснул, выпуская смрад гниющей плоти. Из трещины выползли черви, слепые, с кольцами «Шин» на каждом сегменте. «Марко! — она бросила ему нож, лезвие блеснуло, разрезая воздух, пахнущий медью. — Руки!»

Он поймал клинок на лету, перерубил петлю на её шее, и проволока рассыпалась, превратившись в скорпионов. «Спасибо… — Лира вдохнула, но вместо воздуха в лёгкие впился запах гари — шрам на груди вспыхнул, как уголёк, прожёг ткань, обнажив кожу, покрытую чёрными прожилками. — Боже…»

«Оно здесь! — Марко вытащил её из зыбучего песка, его руки оставляли синяки, будто он сжимал раскалённый металл. — Смотри!»

Тень Лиры, теперь гигантская, накрыла руины, её пальцы впились в башни Гадира. Камни стонали, крошась, а из проломов хлынула чёрная вода, унося обломки с высеченными лицами мёртвых. «Войди… — тень повернулась, её глаза — две дыры в реальности, за которыми копошилось Оно. — Или он умрёт в твоих объятиях…»

Марко, схватившийся за грудь, рухнул на колени. Из его рта полезли черви, каждый с выгравированным годом: 1982, 2025, 1953… «Лира… — он выплюнул клубок слизи и песка. — Закрой врата… даже если я…»

«Нет! — она прижала его голову к плечу, чувствуя, как под кожей Марко шевелятся чужие жизни. — Я не стану Им!»

Тень засмеялась, и руины Гадира рухнули, открыв портал — вихрь из костей, пепла и детского смеха. «Ты уже стала… — прошипела она, растворяясь. — Посмотри на свои руки…»

Лира подняла ладони. Кожа отслаивалась, обнажая металл под ней — ржавый, с гравировкой «Шин». «Нет… — она попятилась, наступив на череп с иероглифами, которые засветились синим. — Это неправда!»

«Правда… — Марко, умирая, ухватился за её бурнус. — Убей меня… и используй мой страх… чтобы запереть Оно…»

Его тело рассыпалось, превратившись в песок, который ветер унёс к вихрю. Лира осталась одна, с металлом под кожей и рёвом Оно, вырывающимся из портала. «Хорошо… — она вырвала нож из пояса, лезвие дрогнуло, отражая её лицо — наполовину человеческое, наполовину покрытое „Шин“. — Но я возьму тебя с собой…»

И шагнула в вихрь, туда, где тень целовала собственное отражение, а Оно ждало, обнажив клыки из спрессованных времён.

Ночь сжала пустыню ледяными пальцами, а костёр, разведённый ветками акации, трещал, выплёскивая искры, которые застывали в воздухе светлячками-призраками. «Она знала… — Марко дёрнул бинт так резко, что Лира вскрикнула, соль из его потных ладоней въелась в рану на её плече, жгучую, как укус скорпиона. — …моё имя. Даже ты не знала его, пока я сам не сказал! — Его пальцы дрожали, завязывая узел, и капли крови проступили сквозь ткань, чёрные в зелёном свете пламени.

Лира швырнула в огонь ещё одну ветку, кора которой лопнула, выпустив дым, пахнущий гнилыми цветами. Пламя взметнулось, окрасив их лица в ядовито-изумрудный оттенок. «Песчаный оракул — не человек, — она провела рукой над огнём, и тени на песке ожили, сложившись в сцену: армия скелетов, роющих колодец, а над ними — фигура в лохмотьях, пьющая из их черепов. ** — Он рождается, когда искатель Врат умирает от жажды. Кости прорастают кактусами, а из позвоночника выползает… это. Он помнит всех, кого поглотил».

«Значит, она… он… — Марко прижал ладони к вискам, оставляя кровавые отпечатки. — …был кем-то до…»

«До того, как страх съел его разум, — Лира резко повернулась, и в её глазах отразилось пламя, ставшее вдруг чёрным. — Теперь он служит Оно, чтобы продлить агонию».

«Как мы его остановим? — Марко потянулся к костру, но огонь лизнул его руку, оставив ожог в форме змеи. — Чёрт! — Он отдернул руку, а в шипении пламени проступил голос, скрипучий, как скрежет камней:

«Ты… сле… дующая…»

Воздух сгустился, и зелёный свет костра погас, сменившись багровым заревом. Лира вскочила, выхватив нож, но вокруг не было никого — только песок, свистящий, как стая змей. «Покажи себя! — она прошипела, но в ответ лишь ветер принёс обрывок ткани — грязный платок с вышитым именем Марко и датой 1982.

«Откуда… — Марко схватил платок, но ткань рассыпалась, превратившись в муравьёв, которые кинулись к его ногам. — Это был мой отец! Он исчез в Гадире, я…»

«Не двигайся! — Лира толкнула его в сторону, когда из песка вырвалась рука, схватившая её за лодыжку. Костлявые пальцы впились в плоть, оставляя синие следы, а из-под земли донёсся смех, полный песка. «Следующая…»

Марко ударил ножом по руке, кость треснула, и тварь отпустила Лиру, скрывшись под землёй с булькающим рыком. «Он здесь… — он задыхался, прижимаясь спиной к Лире. — Оно… играет с нами!»

«Нет, — Лира разорвала подол рубахи, обматывая окровавленную лодыжку. — Это оракул. Он слабеет без жертв. — Она бросила в костёр горсть пепла из мешочка на шее, и пламя взорвалось белым светом, выжигая на песке символ — глаз с вертикальным зрачком. «Слушай, — она схватила Марко за подбородок, заставляя смотреть в свет. ** — Он хочет, чтобы мы боялись. Но страх — его пища. Запомни: следующий шаг — всегда вперёд, даже если земля проваливается».

«Вперёд… — Марко засмеялся, и смех звучал надломленно. — К чему? К вратам, которые нас сожрут?»

«К концу, — она встала, прихрамывая, и потянула его за собой. — Даже если это наш конец».

Пламя костра погасло, оставив лишь тлеющий уголёк, который раскололся, выпустив последние слова оракула: «Бегите… бегите…» — но ветер унёс их в сторону руин, где уже чернел силуэт — высокая фигура в лохмотьях, машущая им, как старый знакомый.

«Смотри… — Марко замер. — Это… мой отец?»

Лира не ответила. Шрам на её груди снова запылал, рисуя в воздухе «Шин», а тень позади них вытянулась, сливаясь с приближающимся силуэтом. Голос Оно прошелестел в ушах, сладкий, как яд: «Добро пожаловать… домой…»

Холодный ветер, пахнущий гнилыми зубами, скользнул по шее Лиры, разбудив её за мгновение до рассвета. У постели — вернее, у ямы, вырытой в песке, — стоял кувшин из обожжённой глины, покрытый трещинами, из которых сочилась чёрная смола. Внутри, в жидкости густой, как кровь старого бога, плавал глаз. Зрачок сузился, следя за её дрожью, а на дне, сквозь муть, проступили буквы, будто выжженные раскалённой иглой: «Смотрительница, твой страх вкусен». «Марко… — Лира попятилась, натыкаясь на холодное — за её спиной уже стояла тень, её собственные пальцы, но длиннее, острее, впились ей в плечи. — Проснись!»

Она швырнула кувшин в камень. Глина разлетелась с хрустом ломаных костей, но жидкость не пролилась — собралась в шар, мерцающий, как ртуть, и покатилась к руинам Гадира, оставляя за собой след из дымящихся ожогов. «Что это?! — Марко вскочил, выхватывая нож, но лезвие дрогнуло, отразив в себе глаз, теперь гигантский, нависший над ними в воздухе. — Лира!»

«Приглашение… — она сжала амулет „Шин“ так, что острые грани впились в ладонь. Кровь, густая и тёмная, капала на песок, и те капли, куда она попадала, вздувались, как нарывы, лопаясь с хлюпающим звуком. — Оно хочет, чтобы мы пришли… — Она вытерла ладонь о бурнус, оставив кровавый отпечаток в форме ключа. — …и боится, что мы передумаем».

Марко приблизился к следу от шара — песок там стал стеклянным, и в его поверхности застыли лица: отец Лиры с зашитыми глазами, старуха-оракул, десятки незнакомцев, все кричали беззвучно, ударяя кулаками в прозрачную преграду. «Они… в ловушке? — он коснулся стекла, и тотчас его пальцы покрылись инеем. — Как мы их…»

«Не трогай! — Лира оттащила его, но тень Марко осталась примёрзшей к поверхности, её рука тянулась к заточникам. ** — Это не ловушка. Это — меню».

Глаз в небе мигнул, и жидкость из шара хлынула вниз, образуя реку, которая потекла к Гадиру, увлекая за собой стеклянные осколки с пленниками. «Идём… — Лира вонзила нож в след от шара, и земля вздрогнула, обнажив под песком плиту с барельефом: женщина, разрывающая себе грудь, выпуская рой скорпионов. — Оно показывает путь… но мы вырвем его язык».

«Стой! — Марко схватил её за рукав. — Это самоубийство! Даже твой отец не…»

«Отец мёртв! — она рванулась, ткань бурнуса порвалась с звуком рассекаемой плоти. — А мы… — Она обернулась, и Марко увидел — её глаза теперь полностью чёрные, без белков, как у оракула. — …ещё дышим. Этого хватит».

Они побежали вдоль реки, жидкость плескалась, выплёскивая на берег кости, обёрнутые в кожу с татуировками «Шин». Воздух гудел, как улей, а впереди, у врат Гадира, их ждала фигура — высокая, с лицом, скрытым вуалью из живых скорпионов. «Смотрительница… — голос проник в голову, минуя уши, сладкий и гнилостный. — Ты принесла угощение?»

Лира остановилась, сжимая амулет так, что кровь текла по запястью, капая на символы на плите. «Я принесла ответ… — она выдохнула, и из её рта вырвался рой жуков с гравировкой „1982“. — …забери свой голод обратно в ад!»

Скорпионы с вуали фигуры зашевелились, сплетаясь в слова: «Ад… — они рассмеялись, падая на песок и образуя стрелки, ведущие к вратам. — …уже здесь».

Марко, молчавший до этого, выхватил нож и бросил его в фигуру. Лезвие прошло навылет, ударив в камень, и вуаль распалась, открыв лицо — это был он сам, но с глазами Лиры и ртом, полным червей. «Нет… — он упал на колени. — Это… я?»

«Нет! — Лира закрыла ему глаза ладонью, её кровь смешалась с его потом. — Это Оно… — Она прижала его голову к груди, где амулет „Шин“ теперь светился, как уголь. — …играет в отражения. Не смотри».

Фигура рассыпалась, скорпионы сбежали в трещины, а врата Гадира с грохотом распахнулись, выпустив волну пепла. В нём мелькали силуэты: отец Лиры, старуха, десятки других. Все манили, все проклинали. «Выбор… — прошептала тень Лиры, вдруг возникшая рядом. — Войдёшь — спасешь их. Отступишь — станешь как я…»

Лира посмотрела на Марко, его лицо бледнело, а на шее уже виднелись чёрные прожилки. «Идём… — она взяла его руку, смешав свою кровь с его. — Пора вернуть Оно его подачку».

И шагнула в пепел, увлекая за собой Марко, чья тень, наконец, оторвалась и осталась снаружи — кричащая, рвущая на себе волосы, но уже не их.

Часть II: Кровь и отражения

Глава 6: «Корабль, который пьёт тени»

Палуба «Хамсина» прогибалась под ногами, словно рёбра кита, гниющего на солнце. Лира вскрикнула, осколки стеклянных кактусов впились в подошвы, пронзая кожу ледяными иглами. «Чёртовы колючки! — она вырвала из сапога осколок, и тот рассыпался в пыль, пахнущую горелым сахаром. — Здесь всё хочет нас убить?»

Марко, пригнувшись к шпигату, поднял кристалл размером с кулак. Внутри, как паук в янтаре, билась тень — бесформенная, но с глазами. «Гидроскопы, — он повернул камень, и свет заката преломился в гранях, выжигая на палубе символы: Шин, 1982, Гадир. — Капитан ловит в них души вместо рыбы. Говорят, они указывают путь к Вратам…»

«К Вратам или к могиле? — Лира пнула другой осколок, и тот взвыл, как ребёнок, выпустив струю чёрного дыма. — Этот корабль… — Она посмотрела на мачты, обмотанные цепями с крючьями, на которых висели высохшие морские звёзды. — …пахнет смертью. Даже песок его ненавидит».

Кристалл в руке Марко дрогнул. «Тише, — он прижал палец к губам, но было поздно. Стекло треснуло, и тень вырвалась, шипя, как раскалённое железо в воде. Она метнулась к грот-мачте, обвила её, и дерево затрещало, покрываясь инеем. «Изыди! — Марко швырнул в тень нож, но лезвие прошло навылет, вонзившись в борт с надписью: «Добро пожаловать в Гадир».

Из трюма донёсся стон — низкий, гулкий, будто били в колокол, обтянутый кожей. Палуба задрожала, и люк распахнулся, выпустив волну запаха: соль, ржавчина и мясо, оставленное гнить в закрытой банке. «Капитан… — Лира схватила Марко за рукав, её ногти впились в кожу. — Он здесь. Чувствуешь?»

Тень с мачты засмеялась, её голос скрипел, как несмазанные петли. «Смотрительница… — она сползла вниз, оставляя за собой след из обугленных щепок. — Ты принесла новую душу для коллекции?»

«Молчи! — Марко бросил в неё гидроскоп, но камень провалился сквозь тень, разбив бочку с водой. Жидкость забурлила, и из неё вылезли руки — десятки, с перепонками между пальцами, схватившие Лиру за лодыжки. «Марко!»

«Держись! — он рванул её к себе, но руки тащили сильнее. Вода в бочке загустела, превратившись в смолу, а из глубины трюма послышался скрежет — будто кто-то тащил якорь по костям. «Режь их! — Марко всунул ей нож, рукоять липкая от его крови. — Они не отпустят, пока не получат дань!»

Лира ударила по ближайшей руке. Клинок вошёл в плоть с хлюпом, и та взвыла, рассыпаясь в чёрных тараканах. «Дань? — она рубила следующую, её брызги пахли тухлой рыбой. — Я дам им только сталь!»

Тень замахала, как знамя, и колокол в трюме зазвонил чаще. Из люка выполз капитан — вернее, то, что от него осталось. Его тело было сшито из кусков парусины, набитых песком, а вместо головы торчал гидроскоп, внутри которого металась тень с лицом Лиры. «Смотрительница… — капитан протянул руку, пальцы — сплетённые канаты с крючьями. — Твоя душа… уже в меню…»

«Нет! — Марко выхватил из-за пояса флягу с водой из колодца Исиды и плеснул в капитана. Жидкость ударила в гидроскоп, стекло лопнуло, и тень Лиры вырвалась, впившись зубами в горло капитана. «Ложись!» — он пригнул Лиру, когда парусиновое тело взорвалось, засыпав палубу песком и обрывками карт с отметкой «Гадир».

Тень, освободившись, зависла над ними. «Спасибо… — её голос теперь звучал как голос Лиры. — Но он прав… ты следующая…» — и растворилась в закате, оставив лишь запах горелых волос.

«Что… что это было? — Марко поднял обгоревший обрывок карты. На нём был нарисован „Хамсин“, плывущий к острову из сплетённых костей. — Мы на его пути?»

Лира, всё ещё дрожа, подняла разбитый гидроскоп. Внутри, среди осколков, лежала записка: «Смотри вглубь. Ты увидишь, как он умер». «Нет, — она раздавила стекло каблуком. — Мы меняем курс. — Её глаза упали на горизонт, где уже темнел силуэт — не остров, а гигантский череп, плывущий им навстречу. — Даже если для этого придётся сжечь этот корабль».

А снизу, из трюма, снова застонал колокол.

Штурвал скрипел, как позвоночник древнего зверя, а змеиная кожа, обмотанная вокруг него, шевелилась, чешуйки цокали, словно костяные пальцы отсчитывали секунды до катастрофы. Зак стоял, прислонившись к мачте, его лицо было бледным, как лунный свет, пробивающийся сквозь рваные облака. «Добро пожаловать на пир теней, — он улыбнулся, и чёрные буквы „Шин“ на зубах слились в узор, напоминающий паутину. — Ваши места… — он махнул рукой в сторону люка, из которого валил пар, пахнущий гнилыми водорослями и медью. — …внизу. Там уже подают вино из ваших страхов».

Лира рванулась к нему, схватив за рукав. Ткань рассыпалась под пальцами, превратившись в пепел, который закрутился вихрем, обжигая ладони. «Почему вы не уплываете? — её голос дрожал, смешиваясь со скрипом канатов. — Этот корабль — ловушка!»

«Ловушка? — Зак рассмеялся, и звук напомнил Лире скрежет ножа по стеклу. — Нет, это — алтарь. — Он провёл рукой по штурвалу, и змеиная кожа сжалась, выпустив капли яда, которые упали на палубу, прожгли дыры, сквозь которые виднелись лица — сотни, с открытыми ртами, застывшими в немом крике. — Мы ждём полнолуния… — он указал на небо, где луна, будто прикрытая пеплом, медленно выползала из-за туч. — …когда она станет серебряной маской. Тогда Оно снимет её… и мы увидим истинное лицо мира».

Марко шагнул вперёд, его тень, рваная и беспокойная, метнулась к Заку, но та растворилась, коснувшись его сапог. «Истинное лицо? — он выхватил нож, лезвие дрожало, отражая луну. — Или ты просто боишься признать, что уже мёртв?»

Зак наклонился, его дыхание пахло солью и разложением. «Мёртв? — он провёл пальцем по лезвию Марко, и металл заржавел на глазах. — Смерть — это лишь дверь. А я… — его голос стал шепотом, проникающим в кости, — …сторож. И ваши ключи уже в замке».

Лира толкнула Марко в сторону, когда палуба под ногами внезапно стала мягкой, как кожа утопленника. «Что ты сделал с кораблём? — она попыталась ухватиться за канат, но тот ожил, обвив её запястье холодным кольцом. — Здесь всё… живое!»

«Живое? — Зак повернул штурвал, и „Хамсин“ взвыл, мачты согнулись, как спины молящихся. — Нет. Здесь всё — голодное. — Он взглянул на луну, и та начала менять форму, края её зазубрились, превратившись в оскал. — Скоро… скоро маска упадёт, и вы увидите…»

«Довольно! — Лира ударила ножом по канату, и тот лопнул, брызнув чёрной смолой. — Ты не Зак. Ты — его тень, которую Оно надуло, как пузырь!»

Капитан замер. На мгновение его лицо дрогнуло, обнажив пустоту под кожей — чёрные волны, бьющиеся о невидимые скалы. «Тень? — он выпрямился, и палуба затрещала, щели разверзлись, оттуда полезли руки, схватывая их за ноги. — Тогда встречайте хозяина теней!»

Луна вспыхнула, серебряный свет превратился в лезвие, разрезающее небо. Тени на палубе ожили, сплетаясь в фигуру — гигантскую, с рогами, как у оракула, и глазами из расплавленного свинца. «Лира… — голос ударил их, как удар волны, сбив с ног. — Ты опоздала…»

Марко, падая, схватил Лиру за руку. «Держись! — он закричал, но его слова унесло ветром, который теперь ревел, как зверь, сорвавшийся с цепи. — Это конец!»

«Нет! — Лира впилась ногтями в щель между досками, чувствуя, как под ними пульсирует что-то тёплое и липкое. — Это только начало… — Она посмотрела вверх, где тень Оно протягивала к ним руку, пальцы — сплетённые змеи. — …и мы разобьём его маску!»

Зак, стоя у штурвала, засмеялся. Его тело начало расплываться, как чернила в воде, а луна, теперь идеально круглая, замерла, став серебряным глазом, наблюдающим за их гибелью.

Каюта дышала сыростью, словно лёгкие утопленника. Воздух лип к коже, пропитанный солью и кислым запахом разлагающихся водорослей, которые клубились в углах, как спутанные волосы. Марко придавил углы карт гидроскопами — те шипели, будто раскалённые камни в воде, оставляя на пергаменте обожжённые кольца. «Смотрите, — он провёл пальцем вдоль трещины на карте, и та вскрикнула, как рассечённая плоть. — Течение „Хамсина“ закручивается здесь в спираль. Точь-в-точь как ваш шрам…»

Лира сжала ворот рубахи, шрам под тканью пульсировал, синхронно со скрипом корабельных балок. «Это не течение… — она прикоснулась к груди, и кожа под пальцами дрогнула, будто под ней копошились личинки. — Это петля. Ловушка, которая затягивается, пока мы…»

«Ловушка? — Тень Марко на стене, отброшенная дрожащим светом фонаря, закачала головой, хотя сам он стоял недвижим. — Нет, — прошелестел голос тени, звучащий словно сквозь слой пепла. — Это приглашение. Спираль ведёт к сердцу, где Оно ждёт…»

Марко вздрогнул, уронив гидроскоп. Тот разбился, выпустив струйку чёрного дыма, который сплёлся в фигуру — крошечного капитана с лицом Зака, пляшущего на карте. «Чёрт! — он отшвырнул осколки, но дымовая фигурка уже заползла в трещину, смеясь тонким, как лезвие, голосом. — Ты слышала? Это… моя тень говорила?»

«Не твоя, — Лира схватила его за запястье, её пальцы впились в кожу, оставляя белые отпечатки. — Оно говорит через всё, что отбрасывает тень. Даже через эту… — Она ткнула ножом в карту, и та закричала, из разреза хлынула густая жидкость, пахнущая ржавчиной и миндалём. — …гнилую бумагу».

Марко отпрянул, вытирая ладонью лоб, с которого капала не пот, а солёная вода. «Тогда почему мы ещё живы? — Его тень на стене вдруг подняла руку, указывая на люк в полу, откуда доносился плеск — будто кто-то барахтался в воде, полной щупалец. — Если Оно может вселиться даже в тени…»

«Потому что мы нужны живыми, — Лира прижала ладонь к шраму, и под кожей что-то дёрнулось, выпирая бугорком. — Спираль… — Она провела ножом по карте, разрезая пергамент вдоль трещины. — …это не путь. Это шов. И если мы его разорвём…»

Тень Марко захохотала, её контуры поплыли, сливаясь с узором плесени на стене. «…вы выпустите то, что скрыто! — заговорила она, голос нарастал, как гул прибоя. — Он боится… — Тень изогнулась, её пальцы превратились в щупальца, обвивающие люк. — …что вы увидите, КТО вы на самом деле!»

«Заткнись! — Марко швырнул в стену гидроскоп, и стекло разлетелось, но тень лишь рассыпалась на сотни крыс, которые скрылись в щелях. — Что мы делаем? — Он обернулся к Лире, но та стояла, уставившись на свой нож — лезвие покрылось инеем, а рукоять почернела, будто обугленная. — Лира?»

«Оно здесь, — она прошептала, шрам на груди теперь светился синим, как гниющая рыба в глубине. — В трюме. — Нож выпал из её руки, вонзившись в пол, и дерево застонало. — Оно… кормится нашими сомнениями. — Она посмотрела на люк, который теперь приоткрылся, выпуская запах — сладкий, как разлагающиеся фрукты. — Но я знаю, как перерезать ему глотку».

«Как? — Марко поднял нож, но лезвие рассыпалось, как песок. — Чем?»

Лира разорвала ворот рубахи, обнажив шрам. Тот пульсировал, и в его спирали виднелись крошечные лица — её отец, старуха-оракул, десятки незнакомцев. «Этим, — она вдавила палец в шрам, и кровь, чёрная и густая, потекла по животу. — Оно хочет мою душу? Пусть попробует… — Кровь капнула на люк, и металл зашипел, растворяясь. — …но я заставлю его подавиться».

Где-то внизу, в трюме, завыло. Люк распахнулся, и из темноты потянулись руки — десятки, с перепонками и кольцами «Шин» на пальцах. «Идём, — Лира шагнула вниз, не оборачиваясь. — Пора вернуть Оно его ужин».

Марко, стиснув зубы, последовал за ней. Его тень осталась в каюте, прилипшая к стене, и смеялась, смеялась, пока корабль не дрогнул, взяв курс в самое сердце спирали.

Трюм дышал затхлостью гниющего чрева, воздух густой от запаха старой крови и ржавых цепей, впивающихся в запястья как ледяные наручники. Лира спустилась по скрипучей лестнице, ступени под ногами прогибались, словно рёбра утопленника. Зак сидел на бочке с выцветшей надписью «Вальтер, 1982», полируя гидроскоп тряпкой из человеческой кожи — та шипела, соприкасаясь с кристаллом. Внутри, в чёрной жидкости, плавали силуэты: мужчина в разорванной рубахе бился в стекле, оставляя кровавые отпечатки ладоней, женщина с лицом Лиры царапала стены ногтями, обнажая кости. «Кровь „Хамсина“, — Зак поднёс гидроскоп к её лицу, и жидкость забурлила, выпустив пузырь с лицом её отца — рот открыт в немом крике, глаза выжжены. — Он течёт в жилах корабля. И в твоих тоже…»

Лира выхватила нож, но лезвие прилипло к гидроскопу, будто к паутине. «Зачем вы показываете мне это? — она рванула оружие, и металл завизжал, оставляя на кристалле царапину, из которой хлынул дым с запахом горелых волос. — Чтобы я сдалась?»

Зак рассмеялся, его зубы с «Шин» сверкнули, как лезвия. «Сдаться? — Он провёл пальцем по гидроскопу, и лица внутри закричали, звук пронзительный, как скрежет стекла по кости. — Ты уже проиграла. Твой отец кричал здесь, когда Оно высасывало из него душу. — Он встал, и бочка под ним треснула, выпустив поток чёрных жуков с гравировкой „1982“. — Слышишь? Он зовёт тебя…»

Где-то в темноте раздался стон — хриплый, надломленный. Лира узнала голос. «Папа… — она шагнула вперёд, но пол под ней ожил, превратившись в щупальца, обвивающие лодыжки. — Это ложь!»

«Ложь? — Зак разбил гидроскоп о цепь, и жидкость разлилась, образуя лужу, в которой закрутился водоворот. В центре возникла сцена: её отец, прикованный к мачте, а вокруг — тени с ножами изо льда. — Он умолял меня остановить это. Но ты знаешь, что я ответил?»

Лира рванулась к нему, но щупальца впились глубже, кожа онемела, как от укуса морской гадюки. «Вы… — она выдохнула, и изо рта выпал зуб — чёрный, с крошечным символом „Шин“. — …продали его!»

«Продал? — Зак наклонился, его дыхание пахло гниющими ракушками. — Нет. Я пожертвовал им. Как ты пожертвуешь Марко. — Он указал на угол трюма, где Марко висел в паутине из ржавых цепей, его лицо покрыто чёрными прожилками, глаза — молочно-белые. — Оно голодно. А страх друга… самый сладкий нектар».

«Нет! — Лира вырвалась, оставив в щупальцах клочья кожи, и бросилась к Марко. Его кожа была холодной, как мрамор, а на шее пульсировал шрам в форме спирали. «Марко! — она встряхнула его, но его веки дрогнули, открыв глаза без зрачков. — Держись!»

«Слишком поздно, — Зак подошёл, держа в руке новый гидроскоп — внутри плавала тень Лиры, сгорбившаяся над телом отца. — Ты всегда приходишь слишком поздно…»

Лира вонзила нож в свой шрам. Кровь, чёрная и густая, хлынула на цепи, и те зашипели, ржавея на глазах. «Я научусь… — она вырезала символ „Шин“ на своей груди, а гидроскоп в руках Зака треснул, выпуская тени. — …приходить вовремя!»

Трюм вздрогнул, и «Хамсин» застонал, как раненый зверь. Зак отступил, его кожа трескалась, обнажая песок внутри. «Ты… уничтожишь нас всех!»

«Да, — Лира подняла окровавленный нож, её шрам светился теперь багровым, как заря над Гадиром. — Начну с тебя».

Цепи Марко лопнули, и он рухнул на пол, кашляя чёрной слизью. «Лира… — он прошептал, но голос утонул в рёве корабля, который начал разваливаться, доски превращаясь в пепел.

Зак, уже полурассыпавшийся, засмеялся. «Он придёт за тобой… — его голос слился с воем ветра. — …и ты станешь новой главой в меню!»

Лира не ответила. Она смотрела, как трюм рушится, открывая под собой бездну, где в чёрной воде плавали тысячи гидроскопов — каждый с кричащей душой внутри. «Плывём, — она схватила Марко за руку. — Пока Оно не подало на десерт».

Стекло гидроскопа разлетелось с хрустом ломаных зубов, чёрная жидкость брызнула на палубу, впитываясь в дерево с шипением раскалённого железа. Ожоги расползались, образуя отпечатки ладоней — детских, стариковских, с обрубленными пальцами, — которые шевелились, царапая доски. «Вы лжёте! — Лира задыхалась, её горло сжимала невидимая петля, пахнущая гнилыми яблоками. — Его дневник сгорел в Гадире!»

Зак, прислонившись к мачте, обмотанной кишками высохших чаек, усмехнулся. «Сгорел? — Он поймал падающую каплю жидкости на палец, и та превратилась в жука с выгравированным „1982“ на спине. — Огонь не берёт то, что принадлежит Оно. — Жук заполз под воротник Лиры, оставляя на коже следы, будто от тонких лезвий. — Трюм №7. Последняя запись… — он наклонился, и его голос стал шепотом ржавых петель, — …о том, как он звал твоё имя, пока тени не выели ему язык».

Тень Лиры, до этого прилипшая к её ногам, вдруг оторвалась и поползла к люку, волоча за собой клочья тьмы, как мокрые водоросли. «Стой! — Марко схватил Лиру за плечо, его пальцы впились в рану от щупалец, и та заныла, будто в неё влили уксус. — Это ловушка! Там только смерть!»

«А если нет? — Лира вырвалась, её голос дрожал, как паутина на ветру. — Если там правда? — Она посмотрела на свою тень, уже приоткрывшую люк, из которого повалил пар, густой и сладкий, как гниль под ногтями. — Если он… всё ещё кричит там?»

Марко вцепился в её руку, его ногти оставляли полумесяцы на запястье. «Твой отец мёртв! — он выкрикнул это так громко, что с реи упала мёртвая чайка, её клюв раскололся, выпуская скорпионов. — Оно играет с тобой, как кошка с мышью!»

«А если я — не мышь? — Лира рванулась к люку, её тень схватила её за подол, ткань порвалась с хрустом ломаных костей. — Если я… коготь самой кошки?»

Зак рассмеялся, размазывая по губам чёрную жидкость, словно помаду. «Смелая… — он плюнул на палубу, и слюна зашипела, прожгла дыру, сквозь которую виднелись лица — все с её глазами. — Но даже кошки тонут в море Его голода».

Лира спустилась на первую ступеньку, железо проржавело, крошилось под сапогами, режу кожу острыми краями. «Иди за мной или останься, — она не оборачивалась, но её голос дрожал, как парус перед бурей. — Но не мешай мне найти конец этой спирали».

Марко, стиснув зубы, шагнул за ней. «Если умрём — вину твоя!»

«Мы уже мертвы, — прошептала тень Лиры, сливаясь с мраком трюма. — С тех пор, как ступили на этот корабль».

Внизу, в трюме №7, воздух был густ, как желе из разложившихся мозгов. Стены, покрытые плесенью в форме рун «Шин», пульсировали, выделяя слизь, которая капала на пол с бульканьем. На столе, сделанном из сплющенных гидроскопов, лежал дневник — кожа обложки дыбилась, будто под ней копошились черви.

«Открой… — тень Лиры обвила её шею, холоднее зимнего ветра. — Он ждёт…»

Лира прикоснулась к обложке, и та вскрикнула человеческим голосом. «Папа… — она открыла страницу, и буквы поползли, как тараканы, складываясь в фразу: „Лира, беги! Оно в тебе!“ — Нет… — она попыталась отшвырнуть дневник, но тот прирос к рукам, кожа на ладонях пузырилась, обнажая мышцы. — Это ложь!»

Марко выхватил нож, но лезвие расплавилось, едва коснувшись страниц. «Лира, брось его! — он схватил её за талию, но дневник потянул их вниз, как якорь. — Это не дневник — это Оно!»

Страницы вздулись, из них вырвались руки — сотни, с кольцами «Шин» на пальцах, — и вцепились в Лиру. «Папа! — она закричала, когда пальцы обвили её горло, пахнущие медью и отчаянием. — Прости!»

Трюм содрогнулся, и люк захлопнулся, оставив их в темноте, где только смех Зака эхом бился о стены, а дневник, теперь гигантский, как портал, затягивал их вглубь, где ждал голос, знакомый до боли: «Доченька… я так долго ждал…»

Трюм №7 дышал густым, липким воздухом, словно лёгкие невидимого великана, забитые морской солью и разложившейся плотью. Лира чиркнула спичкой о ржавую балку — пламя вспыхнуло ядовито-зелёным, осветив стены, испещрённые царапинами: «Спасите нас от света!», «Оно видит через глаза крыс», «1982 — год проклятия». Буквы сочились чёрной смолой, стекающей в лужицы с радужной плёнкой, как бензин на болоте. «Смотри… — Марко провёл пальцем по надписи, и кожа слезла с подушечки, обнажив мясо. — Они писали кровью. И не своей».

В углу, под грудой цепей, ржавых, как старая рана, лежал чемодан. Кожа облезла, обнажив металлические рёбра с инициалами «В.К.» — Виктор Кейн, её отец. Лира присела на корточки, и пол под ней застонал, выпустив рой мух с глазами-бусинами, в которых отражались её собственные черты — но старше, измождённее. «Не трогай, — Марко схватил её за запястье, но она дёрнула за верёвку из спутанных волос, обмотанную вокруг замка. Те пряди были тёплыми, будто только срезанными.

«Лира, прости… — она прочла вслух первую строку дневника, чьи страницы пахли плесенью и ладаном. — …я открыл Врата. Не для славы. Для неё…» — голос сорвался, когда из строк выползли чернильные клещи, жующие буквы. «Для кого? — Марко попытался закрыть дневник, но страницы сомкнулись на его пальцах, прокусив кожу. — Чёрт! Он… живой!»

«Для матери, — Лира вырвала дневник, и обложка завыла, как пёс, потерявший хозяина. — Он искал её. Говорил, что она исчезла в море…» — она перевернула страницу, и фотография выпала на пол — женщина в платье, сотканном из водорослей, стояла на палубе «Хамсина», а за её спиной маячила тень с рогами. «Она… здесь? — Лира тронула фото, и женщина повернула голову, её рот скривился в беззвучном крике. — Папа говорил, что её убил шторм!»

«Шторм? — Марко пнул чемодан, и тот раскрылся, выпустив облако спор, блестящих, как стеклянная крошка. — Её убило Оно. Или… — он замер, заметив, как тени на стенах перестали повторять их движения. — …она стала частью Его».

Лира вскочила, прижимая дневник к груди, где шрам пульсировал в такт скрипу корабля. «Он пишет, что Врата — не портал… — её голос дрожал, страницы шелестели, как крылья моли. — …а зеркало. И Оно — наше отражение, когда мы теряем…»

«…душу? — Марко указал на фото — теперь на нём была только тень с рогами, а женщина исчезла. — Твоя мать… — он отступил, наступив на верёвку из волос, которая зашевелилась, как змея. — Она ведь тоже искала Врата?»

«Стоп! — Лира прижала ладонь к стене, и та затрещала, открывая потайной отсек. Внутри лежал гидроскоп, наполненный чёрной жидкостью, а в ней плавал крошечный «Хамсин» с фигуркой капитана на палубе — Зака, но с лицом её отца. «Он… капитан? — она разбила гидроскоп, и жидкость хлынула, смывая краску со стен. Под ней проступили фрески: люди в цепях, тянущие канат, уходящий в пасть гигантского черепа. — Папа вёл корабль к Нему!»

«И стал топливом, — Марко выругался, заметив, как их тени медленно ползут к люку, скручиваясь в спираль. — Мы следующие, если не…»

«Если не разобьём зеркало, — Лира вырвала страницу из дневника, и та вспыхнула синим пламенем. — Мама… — она бросила её в гидроскоп, и огонь охватил трюм, выжигая надписи на стенах. — …покажи мне путь!»

Дневник взвыл, страницы захлопали, как крылья чайки в шторм, и из огня вышла фигура — женщина в водорослях, её лицо скрыто тенью. «Дочка… — голос звучал как шелест волн по песку. — Закрой Врата… пока Оно не стало тобой…»

«Как? — Лира потянулась к ней, но пальцы прошли сквозь дым, пахнущий детством: соль, ваниль, материнские духи. — Мама!»

«Разбей зеркало… — фигура указала на горящий дневник, страницы которого теперь показывали карту — „Хамсин“ плыл к черепу, из глазниц которого лился свет. — …и освободи нас».

Марко схватил Лиру за руку, таща к выходу. «Поздно! — он кричал, но его слова тонули в рёве огня. — Корабль… он направляется к Вратам!»

Лира, оглянувшись, увидела, как трюм №7 рушится, а в огне смеялся Зак — его тело теперь состояло из пепла и фотографий её семьи. «Нет, — она прошептала, сжимая обгоревший дневник. — Это мы направляемся к концу».

А сверху, сквозь люк, уже лился лунный свет — серебряный, как маска, и такой же лживый.

Гидроскопы, свисающие с потолка, как сталактиты из спрессованного времени, завертелись с визгом точильного камня, их линзы высекали искры, прожигающие воздух запахом горелой кожи. Световые пятна поползли по стенам, превращая каюту в гигантский калейдоскоп теней — фигуры археологов метались, спотыкаясь о невидимые камни, а капитан Вальтер, с лицом, искажённым ужасом, вставлял бронзовый ключ в трещину, напоминающую зияющий рот. «Это не запись… — Лира прижала ладонь к стене, и изображение отца замерло, его пальцы дрожали, впиваясь в ключ с гравировкой „Шин“. — Это память. Он здесь… прямо сейчас!»

Марко отпрянул, когда тени начали отслаиваться от стен, их контуры стали плотнее, чем плоть. «Вытащи руку! — он рванул её за плечо, но её пальцы уже слились с проекцией, кожа покрылась морозным узором. — Они вцепятся в тебя, как…»

«Смотри! — Лира не слушала, её голос дрожал от азарта. — Он открывает Врата! — На стене тень Виктора повернула ключ, и каменная кладка поползла, открывая проход, из которого хлынул свет — нездешний, лиловый, как синяк. — Это же…»

«…выход! — Марко не успел договорить. Тень Лиры, до этого покорно следовавшая за ней, внезапно рванулась вперёд, её руки, удлинённые и когтистые, впились в тень отца. «Нет! — Лира закричала, пытаясь оторвать ладонь от стены, но проекция приросла к ней, как пиявка. — Отпусти его!»

Тень отца захрипела, его силуэт стал расплываться, а ключ выпал, превратившись в настоящий — тяжёлый, покрытый зеленью, — который с грохотом упал к ногам Лиры. «Подними его! — завопил голос из гидроскопов, звук такой громкий, что лопнули стёкла в иллюминаторах. — Иначе Оно войдёт сюда!»

Марко схватил ключ, но металл обжёг ладони, оставив узоры, как от раскалённой сетки. «Чёртово пекло! — он швырнул ключ Лире, и тот прожёг дыру в полу, откуда хлынула вода — чёрная, густая, как нефть. — Бросай эту игру! Мы тонем!»

«Не вода… — Лира подняла ключ, и свет лилового портала отразился в нём, показав лицо — её собственное, но с глазами, как у Зака. — Это Оно… — Она вставила ключ в дыру, и стена вздрогнула, штукатурка осыпалась, обнажив кирпичи с выжженными надписями: „Лира, не делай этого!“, „Они обманули нас всех“. — …ждёт, чтобы мы его впустили!»

Тень Лиры, уже почти поглотившая тень отца, повернула к ней голову. «Ты уже впустила, — прошипела она голосом матери, и в каюте запахло ладаном и разложением. — Когда родилась. Мы все — врата».

Марко, обезумев, ударил кулаком по гидроскопу — тот взорвался, осыпав их осколками, которые впились в кожу, как голодные пиявки. «Закрывай портал, или я пристрелю тебя сам! — он навёл на неё пистолет, ствол дрожал, но Лира видела — в патронах вместо пуль были свёрнутые записки: «Прости», «1982», «Люблю».

«Стреляй, — она повернула ключ до упора. Стена рухнула, открыв не проход, а глаз — гигантский, с радужкой из спиралей, зрачок которого сузился, увидев их. — Но сначала взгляни, кто за нами наблюдает…»

Марко обернулся. В проёме, где секунду назад был трюм, стояла фигура — силуэт матери Лиры, но с рогами, пронзающими потолок, и руками, сплетёнными из цепей. «Добро пожаловать… — прорычало Оно, и каюта затряслась, гидроскопы попадали, как спелые плоды. — …домой, доченька».

Лира уронила ключ. Тот зашипел, растворяясь в чёрной воде, которая теперь поднималась по грудь. «Нет… — она потянулась к силуэту, но Марко выстрелил.

Пистоль грохнул, записки-пули вспыхнули, осветив правду: рога были обручами, цепи — медицинскими трубками, а лицо матери — измождённым, больным, прикованным к постели в забытой больнице Гадира. «Мама… — Лира рухнула на колени. — Ты… жива?»

«Нет, — тень засмеялась, и больница рассыпалась, как песочный замок. — Ты убила меня. Родилась — и я умерла. Разве отец не говорил?»

Гидроскопы замолчали. Вода схлынула, оставив на стенах лишь одну надпись: «Спасите нас от правды». А ключ, теперь ржавый и сломанный, лежал у ног Лиры, как насмешка.

Кроваво-красное небо обрушилось на палубу, как раскалённая крышка склепа. Воздух гудел, наполненный звоном невидимых колоколов, а луна висела низко — огромная, с прожилками, словно трещины на высохшем сердце. «Смотри! — Марко вцепился в руку Лиры, его пальцы дрожали, оставляя синяки. — Она… она дышит!» Лунный свет струился по мачтам, превращая канаты в жилы, а паруса — в растянутую кожу. Зак стоял на носу, его силуэт искажался, будто отражение в бурлящей воде. В руках он сжимал гидроскоп, внутри которого плавала серебряная маска — точь-в-точь как лицо Лиры, но с пустыми глазницами, заполненными чёрными угрями.

«Танит любит жертв с чистыми шрамами, — Зак повернулся, и маска в гидроскопе зашевелила губами, повторяя его слова синхронно. — Твой шрам… — Он провёл пальцем по стеклу, и угри в глазницах забились, вытягиваясь в буквы: „Лира Кейн, 1982“. — …идеален. Как скатерть для пира».

Лира выхватила нож, лезвие заскрипело, будто резало кость. «Попробуй взять мою тень, — она шагнула вперёд, и палуба под ногой провалилась, обнажив трюм, где копошились сотни масок с её лицом. — Но сначала отдай её!» — клинок ткнул в гидроскоп.

«Её? — Зак рассмеялся, и из его рта выпали зубы — не белые, а чёрные, с выгравированными датами смертей. — Твоя мать давно стала приманкой. — Он встряхнул гидроскоп, и маска внутри закричала голосом, от которого застыла кровь: „Доченька, не смотри!“. — Танит хочет не тебя… — Его тень, вдруг отделившись, поползла к Лире, волоча за собой чешую и когти. — …а того, кто в тебе прячется».

Марко бросил в тень Зака обломок штурвала, но металл прошел насквозь, ударив в борт. «Лира, отойди! — он рванулся к ней, но палуба вздыбилась, как спина разъярённого кита, и его швырнуло к леерам. — Это не маска — это ловушка!»

«Знаю, — Лира вонзила нож в собственную тень, пригвоздив её к доскам. Та завизжала, забилась, обнажая под собой карту — спираль „Хамсина“ теперь вела к луне. — Но если Танит голоден… — Она рванула клинок вверх, и тень разорвалась, выпустив облако пепла, в котором мелькали лица: отец, мать, экипаж „Хамсина“. — …пусть подавится тем, что съел!»

Зак взревел, его тело начало расползаться, как мокрая глина. «Ты сожжёшь нас всех! — Он швырнул гидроскоп, и тот разбился у ног Лиры. Маска выскользнула, прилипла к её сапогу, холоднее льда. — Она уже на тебе!»

Лира посмотрела вниз. Серебряная маска ползла вверх по ноге, оставляя следы, как от щупалец. «Снимай её! — Марко бил по металлу абордажным крюком, но тот гнулся, не оставляя царапин. — Она проникает под кожу!»

«Нет… — Лира прижала ладонь к шраму, и тот вспыхнул, осветив палубу синим пламенем. Маска завизжала, её края обуглились. — Шрам — мой. Боль — моя. — Она схватила маску, и плоть на руке задымилась, но не отпустила. — А ты… — Лира повернулась к Заку, чьё тело теперь было похоже на куклу из водорослей. — …просто пыль на ветру!»

Серебряная маска расплавилась, капли упали на палубу, прожгли дыры, сквозь которые виднелось море — чёрное, с плавающими в нём лунными осколками. Зак, уже полурассыпавшийся, прохрипел: «Танит… ждёт…» — и рассыпался, оставив лишь кольцо с печатью «Шин».

«Лира! — Марко подбежал, хватая её за плечи. — Твоя рука…»

Она посмотрела на ладонь — кожа была обуглена, но сквозь трещины светился шрам, теперь протянувшийся до локтя. «Он в меня… — она сжала кулак, и свет погас. — Но я сильнее. Пока помню, чьи это шрамы».

Над ними луна дрогнула, треснула, и с неба хлынул дождь — красный, как ржавчина, смывая с палубы пепел Зака. Где-то вдали, за горизонтом, завыл рог — низкий, как стон умирающего гиганта.

«Он идёт, — прошептала Лира, поднимая кольцо Зака. Внутри, на печати, светилось имя: „Виктор Кейн“. — Но теперь я знаю, куда вести корабль».

Марко молча кивнул, поправляя перевязь на ране. Его тень, теперь цельная, легла на карту у ног, указывая прямо в центр спирали — к треснувшей луне, где ждал Танит. А может, правда.

Корабль вздрогнул, словно гигантский зверь, пронзённый гарпуном. Деревянные доски под ногами Лиры выгнулись, заскрипели, и сквозь щели хлынула вода — не морская, а густая, как смола, пахнущая гнилыми яйцами и медью. «Песчаные демоны! — Зак, теперь больше похожий на куклу из мокрого песка, чем на человека, прислонился к мачте, его голос трещал, как сухие листья под сапогом. — Они пришли за долгом… а ты, милая, — он указал на шрам Лиры, пульсирующий багровым светом, — их любимая монета».

Чёрные щупальца, покрытые шипами из спрессованного песка, взметнулись над бортом. Каждое движение оставляло на палубе борозды, словно плуг вспахивал плоть. Одно из них рванулось к Лире, но Марко, перехватив абордажный крюк, вонзил его в слизистую плоть. «Беги в шлюпку! — он кричал, едва уворачиваясь от нового щупальца, которое с хрустом раздробило бочку с порохом. — Они разорвут тебя на части!»

Лира, вцепившись в обледеневший леер, чувствовала, как холод проникает сквозь перчатки, примораживая кожу к металлу. «Я не оставлю Хамсин! — она вырвала нож, лезвие которого теперь покрывал иней. — Он… мой!» — клинок вонзился в щупалец, и чёрная кровь брызнула, застывая в воздухе кристаллами с лицом её матери внутри.

Зак, смеясь, поднял гидроскоп — треснувший, но всё ещё мерцающий. «Ты думаешь, это корабль? — внутри колбы клубился песок, формируя скелеты экипажа, скованные цепями. — Это гробница! А мы… — он разжал пальцы, и гидроскоп упал, разбившись о палубу. — …черви в её кишках!»

Марко, схватив обломок мачты, ударил по щупальцу, обвившему грот-рей. Дерево треснуло, осыпав их щепками, острыми как бритвы. «Лира! — он закричал, когда одно из щупалец схватило его за лодыжку, поднимая в воздух. — Они заберут всё! Даже память!»

«Нет! — Лира прыгнула, вцепившись в Марко, её нож рассек щупалец. Они рухнули на палубу, в лужу чёрной воды, где плавали фотографии — отец у штурвала, мать с книгой, она сама, маленькая, на руках у капитана. «Смотри… — она подняла мокрый снимок, на котором Хамсин был целым, а экипаж смеялся. — Он не всегда был гробом!»

Зак, шатаясь, подошёл к ним, его ноги рассыпались в песок с каждым шагом. «Корабль мёртв с того дня, как твой отец открыл Врата! — он плюнул, и слюна, ударив в фотографию, прожгла дыру. — Ты хочешь спасти труп?»

Щупальца, словно почуяв слабину, обрушились на корму. Мачта рухнула, парус вспыхнул зелёным пламенем, осветив надпись на борту: «Хамсин», теперь перечёркнутую когтями. Лира вскочила, её шрам горел, как раскалённая проволока. «Он мой! — она бросилась к штурвалу, покрытому инеем. — И я верну ему имя!»

Руки примерзли к дереву, кровь из порезов застывала, скрепляя её с кораблём. «Марко! — она крикнула, поворачивая штурвал против ветра. — Гидроскопы в трюме… разбей их все!»

«Ты с ума сошла?! — он отбивался от щупалец обломком якоря. — Они — единственное, что держит корабль на плаву!»

«Именно! — Лира с силой дёрнула штурвал. Хамсин заскрипел, развернувшись носом к самой крупной щупальце, извивающейся, как корень древнего дерева. — Я потоплю нас… чтобы оживить!»

Зак, теперь лишь голова и плечи, выполз из тени. «Безумие! — его голос сливался с рёвом демонов. — Ты уничтожишь…»

«…ложь! — перебила Лира. Корабль, дрожа всем корпусом, рванулся вперёд. Щупальца, пронзённые обломками, завизжали, рассыпаясь в песок. — А правда… — она посмотрела на фото в руке, где отец улыбался. — всегда всплывает!»

Удар потряс палубу. Хамсин врезался в центр сплетения щупалец, и чёрная вода взметнулась в небо, унося с собой обломки, тени, песок. Лира, прижатая к штурвалу, видела, как Марко, схватив гидроскопы, бросает их в огонь. Стекла лопались, выпуская крики, смех, последние слова её отца: «Прости…»

«Прощаю… — прошептала она, закрывая глаза, пока корабль, освобождённый, нырял в воронку. — Но не забываю».

Где-то в глубине, сквозь вой воды, зазвучал рог — не демонов, а настоящий, морской, зовущий домой.

Капитанская каюта пахла ладаном и гниющими водорослями, словно здесь десятилетиями хоронили моряков с незакрытыми глазами. Лира провела пальцем по карте, натянутой на столе, как на барабане — пергамент, сшитый из кожи, был холодным и влажным, будто только что снятым с тела. Шрамы-штрихи на нём пульсировали, когда она приложила клеймо «Шин» к отметке Гадира. «Здесь… — её голос сорвался, когда стена за спиной заскрипела, как челюсть мертвеца. — Папа спрятал это здесь…»

Потайной отсек открылся, выплюнув облако спор, блестевших, как осколки стекла. Внутри, на полке из рёбер кита, лежал гидроскоп — чёрный, размером с человеческую голову, его стекло покрывали трещины, словно паутина. Внутри клубился дым, густой, как смола, и в нём плавали силуэты: отец в капитанской фуражке, мать с перевязанными глазами, она сама, но с рогами. «Разбей его… — голос Виктора просочился из гидроскопа, обжигая уши, как кипяток. — …пока Оно не стало тобой!»

Марко, втиснувшийся в каюту, схватил её за локоть. «Не смей! — он указал на дым, где теперь чётко виднелась тень с рогами, повторяющая каждое движение Лиры. — Это же Оно! Твой отец… — он замолчал, заметив, как клеймо „Шин“ на её руке светится, как раскалённый бренд. — …он не мог оставить тебе ловушку!»

«Или мог? — Лира прикоснулась к гидроскопу, и стекло под пальцами затрещало. Дым устремился к щелям, вырываясь наружу, и каюта наполнилась голосами: «Убей её!», «Спаси нас!», «1982… год проклятия…». — Может, это единственный способ услышать правду?»

«Правду? — Марко выхватил нож, лезвие которого покрылось инеем. — Там только смерть! — Он замахнулся на гидроскоп, но тень Лиры метнулась вперёд, её рогатые очертания слились с дымом. — Отойди!»

«Он зовёт меня, — Лира прижала гидроскоп к груди, и шрам на ней вспыхнул, прожёг ткань. — Слышишь? — Из трещин послышался стук — ритмичный, как сердцебиение. — Это… папино сердце. Оно замуровано внутри!»

Стена отсека внезапно захлопнулась, отрезав путь к отступлению. Воздух стал густым, как желе, а на полу проступили надписи: «Лира, беги!», «Оно в стенах!», «Гадир — врата ада». Марко, задыхаясь, упал на колени, его пальцы впились в деревянные доски, оставляя кровавые полосы. «Выбрось эту штуку… — он выдохнул, и изо рта вырвался чёрный пар. — Или мы умрём здесь!»

«Мы уже умерли… — Лира подняла гидроскоп над головой, и дым внутри закрутился в спираль, обнажив лицо отца — его глаза были пусты, губы сшиты медной проволокой. — …когда ступили на борт. Но теперь… — она взглянула на Марко, чья тень медленно превращалась в песок. — …мы можем выбрать, как жить дальше!»

Гидроскоп разбился о пол с грохотом разорвавшейся гранаты. Стекло впилось в кожу, дым взметнулся к потолку, формируя портал — не лиловый, а золотой, как солнечный луч сквозь штормовые тучи. Из него выпал ключ — ржавый, с гравировкой «Прощение».

«Доченька… — голос Виктора прозвучал ясно, без шелеста. — Закрой Врата… и вернись домой».

Лира подняла ключ, и стена каюты рухнула, открыв вид на Гадир — не руины, а живой город, где на пристани стояла женщина в платье из водорослей, её лицо скрыто шляпой. «Мама… — Лира шагнула вперёд, но Марко удержал её.

«Это иллюзия! — он указал на ключ, который теперь плавился, капая на пол свинцом. — Оно даёт то, чего ты жаждешь… чтобы забрать больше!»

«А если нет? — Лира вырвалась, её шрам светился, как маяк. — Если это… шанс?»

Портал дрогнул, и в проёме возник Зак — его тело теперь состояло из песка и осколков гидроскопов. «Шанс сгореть, — он засмеялся, и Гадир заколебался, как мираж. — Ты всё ещё веришь в сказки?»

«Нет, — Лира вонзила ключ в портал. — Я верю в конец!»

Золотой свет взорвался, смывая тени, песок, ложь. Когда он погас, на полу каюты остался лишь дневник отца — открытый на последней странице: «Лира, я люблю тебя. Прости».

Марко поднял его, страницы пахли морем и ладаном. «И что теперь?»

«Теперь… — Лира посмотрела в иллюминатор, где вместо кровавой луны светило солнце. — Мы плывём домой».

Но где-то в глубине трюма, в самом сердце Хамсина, чей-то смех эхом отозвался в такт ударам волн.

Стекло гидроскопа лопнуло с хрустом раздробленных костей, и дым хлынул наружу, обвиваясь вокруг Лиры, как щупальца голодного спрута. Он сгустился в фигуру Зака, но тенью — контуры расплывались, края дрожали, будто её вырезали ножом из мрака. «Глупая девочка! — голос шипел, как масло на раскалённой сковороде, а изо рта теневого Зака сыпался песок, царапающий кожу. — Ты убила корабль… и себя!» Хамсин дёрнулся, накренившись так резко, что Лира врезалась плечом в перекошенный штурвал. Гидроскопы на мачтах завыли, их стёкла лопались, выпуская крики — голоса экипажа, отца, её собственные мольбы из детства.

«Марко! — Лира сползла по мокрой палубе, цепляясь за леера, обмотанные чёрными водорослями, липкими, как кишки. Волны внизу бурлили, пенясь кровью, а луна, теперь огромная и пульсирующая, смотрела на неё зрачком, прорезанным по центру. — Где ты?!»

«Здесь! — ответ донёсся из зияющего люка трюма, где вода уже плескалась, поднимаясь по ступеням. — Спускайся… если успеешь!»

Тень-Зак метнулась к ней, его пальцы, длинные и костлявые, впились в её волосы. «Он уже мёртв! — песок из его рта заползал в уши, нос, слепил глаза. — Как и ты!» Лира вцепилась в обломок мачты, торчащий из борта, и с размаху ударила им по тени. Тот рассыпался с визгом, но мгновенно собрался вновь, его смех эхом отражался в луне-глазе. «Беги! — он указал на шлюпки, которые теперь горели зелёным пламенем. — Или останься… и стань частью Его!»

«Никогда! — Лира прыгнула в люк, холодная вода обожгла ноги, как кислота. Трюм был затоплен до половины, ящики с грузом всплывали, обнажая гробы — десятки, с именами экипажа, выжженными на крышках. Марко, стоя по пояс в чёрной жиже, пытался выбить дверь топором, но металл лишь звенел, оставляя царапины в форме рун. «Сюда! — он закричал, и вода хлынула ему в рот, вырываясь обратно с хрипом. — Стена… она живая!»

Лира нырнула, её руки нащупали под водой выпуклость — лицо, вырезанное в переборке. Глаза его открылись, и пальцы из щели вцепились в её запястье. «Мама… — она попыталась вырваться, но тень-Зак уже скользила по потолку, его смех сливался с гулом тонущего корабля. — Отпусти!»

«Лира! — Марко ударил топором по стене, и та исторгла стон — человеческий, детский. Из пролома хлынул поток, смывая краску, под которой проступили фрески: отец в капитанской форме стоял на коленях перед существом с рогами и крыльями летучей мыши. «Он… продал нас! — Марко выругался, хватая её за руку. — Весь экипаж — плата за Его милость!»