Оно уже внутри
Homines quo plura habent, eo cupiunt ampliora
Заживо погребённые
«Они хотят, чтобы их услышали. Ибо не господь забирает к себе их души. Они кричат, там во тьме, пока что-то невообразимое перемещается между мирами. Зверь хаоса, первородное воплощение мрака — Асамаэль — пожирающий смерть. Нет участи страшней, чем увидеть его собственными глазами…»
Но Уэст почти заглянул за грань. Почувствовал, как что-то ужасное пытается завладеть им. Оно хотело наружу, хотело свободы. В тот день голоса его голове заревели впервые. А когда его жена была зверски убита в их собственной квартире, они раздались снова. Бедняжка, ей вырвали сердце, а перед этим вырезали язык. И всё то время, что она ползала по полу, вся в крови, пытаясь молить о пощаде, со свои обрубком во рту вместо языка, голоса вокруг не стихали ни на минуту. О-о-о, боже, это продолжалось ровно до тех пор, пока её трепыхающееся сердце не упало на паркет рядом с её лицом. Самое безумное веселье, на моей памяти, хоть я и не видел всего лично.
Однако, вот уже сейчас, сколь бы не была велика моя скорбь, я хочу забыть это, навсегда. Когда-то узнав, кто он такой, я теперь с ужасом вспоминаю эту встречу… Александр, мать его, Уэст. Кто мог знать, чем всё это обернётся? Кто мог предупредить меня в тот самый вечер? Вечер, когда я стал чем-то большим; и вместо розового заката посреди бесконечных звёзд, увидел лишь поднятую над моей головой подошву. С того самого дня, как всё это дерьмо щупальцами начало проникать в мой мозг, высасывая последние остатки здравого смысла. Именно тогда всё вдруг стало на свои места. Любая история рано или поздно заканчивается. И вот он пришёл. День, когда она найдёт своё логическое завершение в истлевших чернилах и моих широко раскрытых, остекленевших глазах. Сегодня эта история станет для меня последней.
В тот роковой вечер волею судьбы мы оказались с ним в одно время, в одном месте. Если, конечно, это и правда был Уэст. Настоящий. Во плоти. Но какая теперь разница?
Мы познакомились в баре. Я точно помню дату: четвёртое января две тысячи двадцать второго. Обычный захолустный бар на «улице разврата». Он сидел там уже четвёртый час, выпивал один стакан виски за другим, даже не морщась. Похоже, алкоголь не брал его совсем. И ему это нравилось. Больше того, это вызывало у него чувство гордости, какой-то наигранной уверенности в своём превосходстве. Конечно, у него были причины думать об этом. Что-то в нём внушало благоговейный ужас. И теперь я знаю что. Но не тогда… Тогда я видел только его широкие плечи, величавую осанку, чёрные как ночь глаза, тёмные густые волосы, худощавые, крепкие руки. Чёрт, а ведь он был красавчиком. Ладно, ладно, я не по этой части. Честно… Хотя, кого это вообще волнует… Но было что-то ещё. Что-то, что нельзя увидеть. Что-то сакральное. Некая запретная связь, с чем-то, что просто недоступно обычному человеческому мозгу, с чем-то ужасным и прекрасным одновременно. И я почувствовал это, стоило ему только посмотреть в мою сторону. И чувствую до сих пор. Как будто мокрая, склизкая от струящейся крови лапа, копошится в твоих кишках, выворачивая их наизнанку, медленно и точно. Это омерзительно, если подумать. Появляется какое-то острое желание выплёвывать куски лёгких, пока внутри не останется только кровавое месиво… Но, увы, я помню, только обрывки: старую потрёпанную кожаную куртку; чёрные, местами протёртые джинсы, и несползающую идиотскую ухмылку. И то, что пряталось за всем этим.
Помню, я пришёл туда как раз в самый разгар веселья, ровно в десять. Уверенной походкой переступил порог, и недолго думая, направился в бар. И чтобы вы знали, в ту ночь я не собирался терять время зря, как бы глупо это ни звучало. Тогда я твёрдо решил, что залью в себя всё, что смогу найти на полках этого задрипанного гадюшника. Но не судите меня строго, подобные срывы для меня были редкостью. Просто здешняя атмосфера была по-своему уникальна. Весь бар переливался под стробоскопами. Редкие вспышки прожекторов, то и дело, прорезывали воздух. Красивые девушки танцевали на стойке бара. Всё это заполняло пустоту, разраставшуюся внутри меня. Словно рак, сантиметр за сантиметром. А дальше…
Свободных мест за барной стойкой почти не осталось, поэтому мой выбор пал на первое попавшееся. Мне стоило немалых усилий сесть на этот чёртов стул. Хотя нет, даже не так. Правильнее: я чуть было всю задницу себе не отбил, пока пытался на него залезть. И, конечно, ему это показалось забавным. Пристально посмотрев на меня, он громко усмехнулся. Почему? «Да потому что идиот» — первая мысль, проскочившая в моей голове. Конечно, при других обстоятельствах, я был бы прав. Но тогда… И вот, в эту же самую минуту, к нам подошла какая-то девчонка. На вид лет двадцати, фигурка ничего, да и в постели наверняка умеет. Это не могло не привлекать. А вот чем её привлёк он? Нет, даже думать об этом не хочу. Всё-таки нехорошо заводиться посреди истории. Только для Александра это было делом обычным. И, как и полагается в подобных ситуациях, ничего, кроме простого животного влечения, он к ней не испытывал. Так что за фразой: «Порезвимся, красавчик», последовало: «Может мне ещё кобылу в стойле отодрать. Лучше сваливай отсюда». Можете себе представить? А после он обратился ко мне:
— Неплохой был вариант, верно?
— Да, фигурка весьма ничего, — недолго думая ответил я.
— Точно. Но я о таких кое-что знаю. Вон, посмотри. — При этих словах он указал на сорокалетнего мужчину, сидящего на другом конце бара. Он был почти что без сознания. А рядом девушка лет двадцати пяти. Она уже неплохо выпила за его счёт и явно не собиралась останавливаться. — Старый кретин. Проблемы с женой, скучная и порядком осточертевшая работа, дети идиоты и, вот он здесь. А она? Ошивается тут каждую среду, четверг, пятницу, субботу и воскресенье; знает каждого бармена в лицо и, готов поспорить, на ощупь пройдёт от туалета до бара даже с завязанными глазами.
— Ну, так мы устроены. Этого не изменишь. Как по мне, все решают инстинкты и желания. Нет, правда. Я так говорю: всё, что не объясняется природой — это издержки развития. В конце концов, в жизни работает только один принцип: «homines quo plura habent, eo cupiunt ampliora». «Чем больше люди имеют, тем больше желают иметь». Это на латыни, — выдал я первую всплывшую в памяти цитату.
— Серьёзно? Во время пьянки, в этой дыре? Чёрт. Откуда ты вообще её знаешь. Про латынь в наше время даже в научной-то среде вспоминают редко. Но, моё мнение, если тебе вдруг стало интересно — всё это фигня. Правда в том, что ни один человек, не знает кто он такой на самом деле. Может быть, где-то глубоко внутри ты шлюха со старого Бродвея, а может приличный банкир с Уолл стрит. Мы ограничены сознанием. «А сознание — это только верхушка…» — Так Фрейд говорил, — ответил Александр, отхлёбывая из стакана.
— Странный ход мыслей. Но, честно говоря, а кого это волнует? И кстати, Фрейд работал со шлюхами. — Громко заявил я, предвкушая начало долгого спора.
— О, ну, знаешь ли! Что за пренебрежение? Они тоже работают на благо общества. Это такая же профессия. — При этих словах Уэст медленно отодвинул от себя стакан виски, и с интересом посмотрел на меня.
— Такая же профессия как… Что ты вообще имеешь в виду, говоря это? — Я был «настолько впечатлён» столь «неожиданной репликой», что даже повторил вопрос ещё раз.
Он лишь хитро улыбнулся в ответ. А дальше, слово за слово, и уже через час мы болтали с ним как давние приятели. Язык у него был подвешен как надо. Это я вам точно могу сказать. Такой и дьявола уболтать сможет. А ведь мы говорили обо всём: алкоголе, стоимости акций на бирже, правительстве, звёздах шоу-бизнеса, даже о количестве шрамов на теле. Люблю я всё это. Эти, временами нелепые, а временами и просто глупые истории о ранениях от неудачно выстрелившего автомата, неаккуратном открытии консервной банки и т. п. Ну, вы меня поняли. И ещё я заметил за ним интересную особенность, — каждый раз, когда его что-то смешило, он скашивал уголки губ в очень необычной манере, как-то рвано. Как будто ухмыляясь над всеми, кто попадался ему на глаза. Для всех со стороны это выглядело жутко, но я находил во всём этом нечто иное. Нечто опьяняющее, — оно успокаивало меня. И я не знаю, по чьей воле встретил его там. Не знаю, почему это должен был быть именно я. Но в тот вечер он рассказал мне всё. Всю свою историю.
После того как его жены Анны не стало, он целых четыре месяца не выходил из дома. Не мог спать, есть, пить, даже просто думать о чём-либо. А потом ему вдруг стало так спокойно. Теперь ему было плевать на всё. Каждый вечер он лежал на роскошной кровати с бокалом вина в руке и наслаждался тишиной, пока в его голове возникали и истлевали поражающие воображение картины. Поля сражений, тёмные замки, интриги, цветущие долины, выжженные ущелья — вдруг появлялись перед ним на пару мгновений и исчезали без следа. Словно в безумных видениях. И в этом был весь Уэст, — этот чёртов мечтатель. Он был настоящим анархистом. Каждый день начинал с нуля, так и не доживая его до конца. Проходили дни. Работа в газете не шла, и через месяц его попёрли. И он вдруг впервые за последние двадцать лет почувствовал себя свободным. Забавно. Он тогда подумал: что для полного счастья ему не хватает возможности ещё раз похоронить своего папашу и сплясать на его грёбаной могиле».
И так каждый новый день, — Уэст просыпался всего с одной светлой мыслью: о том, что сегодня, как и завтра он может послать всё к чёрту и уехать куда захочет. И каждый раз не мог найти в себе сил даже подняться с кровати. И вот как-то раз, незадолго до увольнения, ему позвонили из редакции. На часах было шесть утра. За окном стояла ещё кромешная тьма. Он должен был отнести готовый текст нового романа до двенадцати, — судьбоносный день. Только вот нести было нечего. Главный редактор Монтгомери Дэйкер, пытается его отчитать, что-то там твердит про увольнение… Но что Уэсту! Он знает, кто такой Монтгомери: алчный, грязный охотник за сумами покрупней, готовый преклониться перед самим сатаной за пару лишних чеков и бутылочку элитного пива. Сколько людей Дэйкер успел погубить в этой гонке талантов! А сколько раз позволил боссам крупных компаний поиметь себя во всех возможных позах. Достойный наследник Дона Кинга. Но Уэст не проронил, ни слова, ожидая конца пламенной речи Дэйкера. И только тогда, когда Монтгомери, наконец, замолчал, без лишних эмоций поставил в этом разговоре жирную точку.
— Да, и плевать. Достало всё. В конце концов, для меня это всего лишь очередное расторжение договора. Хотя, казалось, что могло бы пойти не так? Но нет, это просто вторая редакция за месяц. Вторая! Да и какая, мать его, уже разница. Знаете что? Я беру бессрочный отпуск, и пошли бы вы все. И позвольте вам напомнить, уважаемый Монтгомери: денег, вырученных с продажи последней книги, хватит на год вперёд. Поэтому, как говорится, поцелуйте меня в мою тощую задницу и идите к чёрту.
С тех пор прошёл целый месяц. А он просто наслаждался жизнью. Даже смог сесть за новый роман. Казалось, что всё снова встаёт на свои места. Идеальная чистота в квартире, полная гармония внутри, регулярные походы в любимый зал, расширение аквариума с крабами. Забавно. Он часами мог сидеть за оформлением нового крабовника. Это успокаивало его. Делало скульптором чьей-то жизни. О-о, создаваемые им ландшафты можно было бы считать настоящими произведениями искусства! Его личная карманная Ямайка: кусты самой разной зелени; ручьи, водопады, пляжи; мелкие красные крабы, снующие туда-сюда по всем возможным плоскостям.
Но счастье никогда не длится долго. И вот, в один пасмурный туманный летний вечер к нему в дверь постучались. В тот день в воздухе пахло цветущей сиренью и мокрой травой. Природа оживала после долгой зимы. Человек, своей худобой и мрачностью напоминавший смерть, появился на его пороге ровно в восемь. Он был похож на английского аристократа конца девятнадцатого века. От него веяло древностью. Аккуратный костюм, жилетка из стопроцентной шерсти, кепка восьмиклинка, величественная осанка, потухшие серые глаза. Настоящей реликт в мире беспощадного прогресса.
Не став распинаться перед Уэстом о причинах своего появления в здешних краях, старикашка сразу объявил о целях своего визита:
— Ваш дальний родственник, Бенджамин Хеншоу умер на той недели в своей резиденции. Он завещал вам долю в семейном бизнесе и часть его имения в небольшом городишке под названием Блэйкли. Кроме того, с вами желает познакомиться его семья. То есть я хотел сказать, теперь уже, ваша семья, мистер Уэст, — при этих словах он нехотя улыбнулся и протянул Александру плотно запечатанный конверт.
— А вы? — Робко поинтересовался Уэст.
— Генри Уотсон, друг семьи. К сожалению, я не могу сейчас рассказать вам подробности предстоящей поездки, а также ответить на многочисленные вопросы, возникшие у вас в связи с такой неожиданной новостью. Неотложные дела, знаете ли. Поэтому обо всем этом и о многом другом, вы сможете узнать поподробней, когда доберётесь до имения. И еще, все, что вам нужно, чтобы найти поместье есть в письме. А теперь извините, но я вынужден идти, — протараторил старик, спешно отходя обратно к дороге. После он уселся в раритетный Порш девятьсот одиннадцатый, тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года выпуска и через несколько мгновений машина окончательно растворилась в наступавшем тумане.
«Странный тип со странным письмом» — подумал Александр, и с грохотом захлопнул дверь. Вернувшись за компьютер он, не предав случившемуся особого значения, с усердием принялся строчить новый роман. Уэст не знал, почему ему вдруг захотелось написать что-то именно сейчас. Это было просто навязчивое желание, будто ломка после долгой завязки. Возможно, где-то на уровне подсознания он думал о том, что подобная новость может значить для него. Например, что эта возможность будет для него последней? Вдруг его заставят пахать на плантации или ухаживать за больными родственниками двадцать четыре на семь, или, быть может, всё это лишь чья-то грандиозная глупая шутка. «История проклятого города» возникла в его голове сама по себе. Теперь она занимала все его мысли. С того дня он садился за компьютер каждый вечер. Возвращался к началу, снова и снова переписывая целые куски текста. Он попал в свою же ловушку. Стал одержим этой историей.
Но чем дольше он писал её, тем чаще задумывался о серьёзности странного приглашения. Каждый раз рука тянулась к конверту, но какое-то потаённое чувство неприязни или даже враждебности к его содержимому пересиливало любопытство. Всё это было так глупо: какое-то странное поместье, находящееся хрен знает где, с родственниками о которых он ничего никогда не слышал. Только он не мог избавиться от ощущения того, что все это было не случайно. Что-то непонятное зудело на подкорке. Спонтанно возникшая идея, некое предчувствие, — словно он часть чего-то большего. Вроде главной роли в многовековой, хладнокровно просчитанной до мелочей, постановке или игре Вселенского масштаба. Игре, ставки в которой, естественно, были соответственны масштабам. Смерть Анны, забытое детство. А теперь и эти сны. Что-то ужасное стояло за всем этим…
Пути господни неисповедимы
Ночь, 16 октября, 2021 года.
Уэст открывает глаза. Он посреди огромного жуткого леса, брошенный всеми, в одинокой свежевырытой могиле. Ему невыносимо больно. Что-то мерзкое и склизкое копошится внутри, разрывая обессилевшее тело на кусочки. Корни опутывают его, погружая все глубже в землю. Но он уже не может изменить того, что ждет его там, на дне. Худшие кошмары, самые страшные мысли — всё, что так хотелось забыть, оставить в прошлом — всё здесь, в одном миллиметре от его искалеченной плоти. Ноги сжало, руки онемели. Он не может пошевелиться. Только сердце бешено колотиться в груди, пытаясь разогнать заледеневшую кровь. Теперь он потерян для всех, и уже слишком слаб, чтобы сопротивляться.
— Анна я иду к тебе, — произносит Александр из последних сил.
— Ты останешься здесь, маленький трус, навсегда, — злобно шепчет ему человек во тьме, и крупные слезы катятся по щекам Уэста.
Он над его могилой. Он его точная копия. Его глаза горят жёлтым огнём, с лица не сходит кровожадная ухмылка. Он уверен в себе, хладнокровен, расчетлив. В конечном счёте, просто безумен. Силуэт склоняется над могилой, закрывая собою небо. Теперь всё, что осталось у Уэста, — только безысходность и полное одиночество. Вот она настоящая романтика для сумасшедших. Этот лес теперь его могила, именно здесь, именно сейчас. Только на самом деле ведь, мертвецов больше не хоронят дважды. Даже в Ладлоу.
— Они знают, что ты такое. Поэтому она умерла. Ты погубил их всех, каждого из них. Но это не страшно. Очень скоро ты поймёшь, о чем я. Ведь все это в итоге — просто одна большая жертва, ради чего-то большего, того, что тебе пока просто не дано понять. Ну а сейчас, ты видишь лишь то, что тебе позволяют видеть. Бедный, бедный Уэст. А это все — оно только в твоей голове. Так что, теперь тебе придётся сделать выбор, чтобы узнать правду. Но на этот раз он будет последним, — произносит силуэт над могилой.
Александр больше не сопротивляется. Он смотрит на то, как верхушки елей и сосен, освещаемые слепой луной, поднимаются все выше. Это конец, — лес почти поглотил его.
И что теперь? Что ему остаётся? Горечь утраты и разорванное в клочья сердце? Нет, это уже не важно, — Уэсту плевать. Теперь единственное, что нарушает эту промозглую тишину — только постукивание чертовой трости, и мерзкий шёпот:
Ты свети звезда, мерцая,
Как алмаз ночь украшая.
Кто ты в темной вышине,
Что так ярко светишь мне?
Эту колыбельную мать пела ему в детстве. И сейчас она поёт её вновь.
— Я не хотел, — произносит Уэст.
Он из последних сил продолжает цепляться за свою жалкую никчемную жизнь. В то время, как её гниющий труп лежит прямо перед ним.
Александр вздрагивает. Холодный воздух резким порывом ударяет в лицо. Он просыпается в мокрой от пота постели. Ему больно и страшно. Он растерянно оглядывается по сторонам, но в комнате пусто. Он в безопасности. Всё это только в его голове. Где-то в закоулках сознания проскакивает всего одно слово — Блэйкли.
Уэст подходит к окну. Перед ним двор, расплывшийся в полумраке июньской ночи. В двух окнах напротив горит свет. Всё тихо. Только капли дождя стучат о крышу, эхом разносясь по блестящему прямоугольнику. А с другой стороны дома шумная улица, но и она сейчас пуста. Мир для него замер на долю секунды, и капли как будто зависли в воздухе. Он вспомнил Тома Уокера, бродягу Тома. Они дружили с самого первого курса университета и искренне доверяли друг другу.
Уокер вырос на улице. Он не помнил родителей и не знал, что такое дом. Чёртов везунчик. Ему всегда нечего было терять. И вот однажды эти двое встретились. Обожжённые жизнью, замкнутые в себе параноики. Пожалуй, Уокер был единственным из всех друзей Уэста, кто действительно знал, какова цена доверия. Знал, как легко получить нож в спину в тёмном, грязном переулке. Время шло, и их жизни менялись. Теперь у каждого была своя компания, и собственная жизнь. Уэст получил богатое наследство, окончил университет и стал известным автором. В то время как Уокер, ценой больших усилий, открыл собственную фирму. И, чуть не прогорев в первую же неделю, еле-еле выживал, сводя концы с концами. Но у них было то, что, нельзя потерять или забыть. То самое важное в жизни, что не давало их дружбе угаснуть. Трудное прошлое и проблемы, которые они преодолели вместе. Ужасное детство, кровавые годы военной службы, потеря близких людей — все это терзало их изнутри и не оставляло даже в часы покоя. И вот спустя столько лет, один из них снова оказался на обочине. Том помнил об этом. Он никогда не забывал. Слишком много они знали друг о друге, хоть уже давно и не общались вовсе.
Утром Уэст позвонил ему, пробурчав в трубку что-то невнятное о мёртвой жене и матери, странных снах и человеке в чёрном. Том был ошарашен. Но разве у него теперь был выбор? В своё время Уэст помог ему выкарабкаться из долгов. Да и не это главное. Они могли не общаться по несколько лет, могли ссориться и завидовать друг другу, но они всегда помнили о том, как много эта дружба значила для каждого из них, и что могло случиться, если бы они так никогда и не познакомились. Уже слишком много всего они прошли вместе, чтобы просто об этом забыть.
Тяжелый, пищащий звук домофона заставил Уэста на минуту зажмуриться. «Блэйкли, Эйверхайдс, Анна, — три грани снова соединились: да начнется жатва», — шепчет он в полусознательном бреду, машинально снимая трубку с коробки. Звонок в дверь возвращает его в сознание. На пороге Уокер. Его плащ насквозь промок, лицо посинело, только глаза выдают в нем жизнь.
— Хреново выглядишь, Уэст, — обеспокоено произносит Уокер.
— Я тоже рад тебя видеть, придурок. И кстати, по-моему, ты уже жмурик. Ты вообще давно в зеркало смотрелся? А то как бы тебя в морг не забрали, к друзьям. — С широкой улыбкой на лице отвечает Уэст и хлопает друга по плечу.
— Конечно, брат. Только вроде как, кукухой здесь поехал не я.
— Пожалуй, — кивает в ответ Александр.
— Ну, да ладно. Давай не будем о плохом.
— Точно. Пойдем на кухню, мне надо тебе кое-что рассказать. Заодно выпьем как в старые добрые времена.
— А ты их еще помнишь? — С невероятной теплотой в голосе спрашивает Уокер.
— Мы ведь с тобой в Доминикане целый пляж чуть не сожгли. Как тут не помнить! — Восклицает Уэст.
— Да, весело бы. Наша третья операция.
— Идиот! — Не скрывая улыбки подкалывает друга Том.
— Тихо, чмошник! — Не менее весело произносит в ответ Уэст.
— Как же я по тебе соскучился! — Восклицает Уокер.
— Ну так я тоже. — они крепко жмут друг другу руки и обнимаются.
Освещенная сгорающими лучами осеннего солнца небольшая кухня, напоминала им обоим о том, что они уже успели потерять. Последний раз они провожали здесь в посмертный путь Анну, верную жену и хорошего друга.
— Помнишь май пятнадцатого? — С грустью спрашивает Том, пристально вглядываясь в запотевшее окно кухни.
— Да. Мы были на пляже. Ты решил это сможет расшевелить меня после проваленных экзаменов в университете. Было классно: а рибой успокаивал нервы, солнце обжигало кожу. Она так громко смеялась. Мы тогда поспорили, что я смогу спрыгнуть с моста в море и доплыть до берега прежде, чем нас накроет полиция. Тогда все было по-другому.
— Точно. Так как твои сны связаны с её смертью? Что ты вообще в них видишь? — С интересом разглядывая бледное, исхудалое лицо Александра, спрашивает Том.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.