Бесплатный фрагмент - Другие

Часть 1

Глава 1

«…твоя настоящая пара, дорогуша — это не та, которая поможет тебе прикончить чудовище, но та, которая останется с тобой, даже если чудовище — это ты.»

Ж. де Р.

Среда десятого июля не обещала судьбоносных перемен — жизнь городишки с неприметным названием Литтон, текла тихо и размеренно. Заложившие его недоумки не нашли ничего лучшего, чем обосноваться в густо растущем лесу у подножья гор. Отвоевав у природы клочок земли, они построили несколько хибар и немедленно начали плодиться. С тех пор ничего не изменилось — жители городка ни к чему не стремятся и их не волнует, что новый день будет так же уныл, как предыдущий. Бесцветная, буксующая жизнь всех устраивает. В детстве я думал, что это происки злого мага, наложившего на Литтон усыпляющее заклятие. Повзрослев, я понял, что сон наяву — это их естественное состояние. В тот день я стоял у окна и наблюдал за нашим соседом Гарви. Винс работал на заводе в Беллинге в ночную смену и, отоспавшись, выпирался на крыльцо с пивной банкой. Этот ритуал он проделывал каждый будний день. По субботам они, вместе с отцом, ездили на рыбалку, а в воскресенье играли у Картеров в покер «по маленькой». Наблюдая эту бестолковщину, я окончательно решил поскорей вырасти и свалить из Литтона. Найденная на книжной полке книга о жизни в Соединённых Штатах указала мне путь к свободе. Она поведала о больших, разноцветных городах, где каждый день был изменчив и непредсказуем, как узоры в калейдоскопе. Такая жизнь выглядела намного привлекательней Литтонской нудьги и мне отчаянно захотелось стать её частью. Бекки, которую я посвятил в свои планы, полностью их одобрила. Она сидела за столом и, устало сопя, корпела над чтением.

— Дэн, я никогда этому не научусь, — всхлипнула сестра. — Буквы опять исчезли и остались одни закорючки. У меня голова от них болит.

Бекки уже исполнилось девять, но она до сих пор не научилась читать. Считала и писала она с тем же успехом, путая буквы в словах и цифры в примерах. Я считал, что она нарочно валяет дурака, но мама говорила, что Бекки особенная и занималась с ней по самостоятельно составленной программе. Я тоже был нестандартным, однако обучать меня было намного легче. Вчера, восхищённая мама назвала меня «гениальным чудом» и добавила, что я — самый умный мальчик на свете.

— Братишка, прочти, что здесь написано, — попросила Бекки. — Иначе мама опять расстроится, что я ничего не поняла.

Памяти Бекки я откровенно завидовал. Она мгновенно запоминала прочитанное и могла пересказать текст слово в слово. Эта особенность восприятия превратила сестру в страстную поклонницу телевизора. Она пялилась в него часами, а оставшуюся часть дня передавала увиденное мне. Её неизменными фаворитами были шоу с участием кинозвёзд и моделей, и сериалы о богачах. Бекки искренне восхищалась их жизнью, принимая экранные сказки за чистую монету.

— Многие из них родились в такой же глуши, как мы, а потом хлоп — стали богатыми и знаменитыми! — восклицала она. — Чем я хуже них?

Бекки попыталась изобразить подиумную походку, но подвернула ногу и шлёпнулась на пол. Подобное происходило с ней постоянно — она цеплялась за мебель, спотыкалась на ровном месте и ничего не могла удержать в руках. Из-за её неуклюжести, мы всегда гуляли вместе, крепко держась за руки. Поначалу мне это не нравилось, но броская внешность Бекки примирила меня с обязанностями её поводыря. У неё была шапка густых, кудрявых волос, пухлые губы и огромные глаза, повторяющие цвет и форму миндаля. Маленький вздёрнутый нос и круглые щёки пользовались моей особой любовью. Я обожал их кусать и не отказывал себе в этом удовольствии, когда Бекки донимала меня поцелуями. Её сестринские чувства были так сильны, что она слюнявила меня по двадцать раз на дню. Решив, что я нуждаюсь в дневном авансе, Бекки вылезла из-за стола и облизала мою щёку.

— Ну что, прочтёшь? — с придыханием спросила она.

Я не был жлобом, поэтому дважды прочёл ей текст. Бекки сбегала отчитаться маме и, вернувшись, перешла к уроку рисования. Темой сегодняшнего дня она выбрала туфли с красной подошвой и высоченным каблуком.

— Они называются «Лабутены». Купишь мне такие, когда вырастем? — спросила сестра.

Я посмотрел на рисунок и потёр живот. С самого утра в нём поселилась непонятная ледышка. Она холодила внутренности и неприятно их покалывала.

— У тебя в животе бывает холод? — спросил я Бекки.

— Бывает. Но потом, когда что-то случается, проходит.

— Что случается?

— Разное, — Бекки задумчиво потёрла нос. — Помнишь, пару недель назад мы сидели на крыльце и мимо прошёл Тед Робертс? Я тогда почувствовала холод, а на следующий день его машина врезалась в дерево.

— Значит, случится что-то плохое? — насторожился я.

— Необязательно. Перед тем, как Эл выиграл в лотерею, меня тоже холодило. И весь день преследовал запах мяса.

— Может, нам надо купить лотерейный билет?

— Нет, — Бекки сосредоточенно принюхалась. — Мясом у нас не пахнет.

Певучий мамин голос пригласил нас к столу. Мы сорвались с места и, позабыв о лотерее, бросились на кухню. Там мы быстро расправились с ланчем и повернули носы в сторону духовки. Оттуда шёл вкусный запах выпечки.

— Я пеку маффины для завтрашнего «Дня Кексов», — предупредила мама. — Надо накормить изголодавшихся соседей.

Бекки открыла рот и разочарованно отрыгнула. Мама пристыдила её укоризненным взглядом. Она всегда вела себя очень воспитанно и настаивала, чтобы мы следовали её примеру.

— Манеры выдают происхождение, — часто повторяла мама.

Я не знал, почему её это так волнует, но на всякий случай не стал облизывать пальцы и воспользовался салфеткой. Бекки вытерла рот рукой и ушилась к телевизору. Я собрал обеденную посуду, загрузил её в посудомоечную машину и старательно вытер стол.

— Когда ты успел вырасти, Дэнни? — улыбнулась мама. — Мне кажется, ты только вчера родился.

Я крепко её обнял, чтобы она ощутила, какой у неё сильный и надёжный сын. Мама была самым дорогим и важным человеком в моей жизни. Я любил в ней всё, начиная с собранного на макушке пучка волос и заканчивая длинными, словно выточенными из мрамора пальцами. Любуясь ими, я воображал, что Элен Ферро — это добрый, легкокрылый эльф. Она случайно приземлилась в нашем городишке и этим воспользовался орк Олли Блум. Он выполз из своего логова, украл её крылья и принудил выйти за него замуж. Ничем другим, это странное мамино решение я объяснить не мог. Отец был скучным, сварливым брюзгой, который пребывал в состоянии хронического недовольства и искал повод затеять скандал. Женившись, он последовал Литтонской традиции и наплодил троих детей. Мы с Бекки удались на славу, но старший братец Гевин оказался редкой сволочью. Ему ничего не стоило столкнуть меня с лестницы, ударить или плюнуть в еду. Поднимать руку на Бекки он не осмеливался, но регулярно подкладывал ей дохлых мышей, ломал игрушечную мебель и скальпировал её кукол. За это, Олли регулярно и разнообразно его наказывал. Бекки была его любимицей и он приходил в ярость, стоило ей пустить слезу. На мои мучения ему было наплевать — папаша разговаривал со мной по необходимости, а в остальное время делал вид, что мы незнакомы. Я не знал, чем заслужил такое отношение, но не остался в долгу и вычеркнул его из нашей с мамой жизни. По ночам, засыпая, я представлял большой, красивый дом, где когда-нибудь поселюсь вместе с ней и Бекки. Наша маленькая семья будет самой счастливой и проживёт триста лет.

— Куда бы ты хотела переехать? — великодушно спросил я маму.

— Пока никуда — меня устраивает наш городок. Здесь безопасно и тихо. Я могу не бояться, что с вами что-то случится.

Беспокоиться ей и вправду было не о чем — Литтон был беден и невыносимо скучен, поэтому не привлекал ни туристов, ни преступников. Сами местные жители были очень бдительны. Они внимательно следили друг за другом и, узрев непорядок, немедля стучали властям. Промывка соседских костей была любимым развлечением нашего города. Полоскали их все — мужчины, женщины, старики и даже дети. Элен Блум сплетничать не любила. Она избегала Литтонское общество и ограждала нас от его болтливого влияния. Мы редко участвовали в городских праздниках, не играли на детских площадках и не общались с другими детьми. Нам разрешалось дружить только друг с другом и мама бдительно следила за соблюдением введенного ей закона.

— Маффины готовы и мы можем идти гулять, — объявила она, заглянув в духовку. — Как ты смотришь на то, чтобы прокатиться в Фишвиль? Я соскучилась за океаном.

— Я не хочу туда ехать, — завопила Бекки. — Там холодно и воняет рыбой.

Она валялась в кресле, уложив ноги на подлокотники. Я поспешил в комнату, чтобы, до прихода мамы, успеть заглянуть ей под юбку. Элен была начеку. Она прибыла в гостиную одновременно со мной и ловко сбросила ноги Бекки на пол.

— Милая, я уже говорила: эта поза неприлична и недопустима. Особенно, когда в доме живут мальчики, — строго сказала мама.

— А мне так удобно, — пробурчала Бекки.

— Удобство тоже должно быть эстетичным.

— Каким? — не понял я.

— Красивым, — мама присела на край дивана и, скрестив ноги, уложила их набок. — Девочка должна сидеть вот так, если на ней надеты юбка или платье.

Правильная поза не вызвала у меня эстетического энтузиазма. Она скрывала все интересные места и придавала Бекки вид занудной недотроги. Дабы усилить это впечатление, мама разгладила её кудряшки и нацепляла на них заколок. Затем, чтобы окончательно всё испортить, она напялила на Бекки уродливый коричневый свитер.

— Можно, я надену гетры? — спросила сестра, в попытке исправить положение.

— Нет, милая, они тебе не идут.

Мама вывела нас во двор и ушла за машиной. Бекки потёрла нос и, ковыряя землю носком ботинка, печально спросила:

— Почему я не нравлюсь маме? Что во мне не так?

Мне стало неловко: Бекки была неизменным объектом замечаний и придирок, в то время как я, пребывал в статусе идеального сына и был образцом для подражания.

— Это из-за папы? — словно услышав мои мысли, хныкнула Бекки.

— Не выдумывай. Мама тебя очень любит.

Сестра подняла голову и посмотрела на меня взглядом осиротевшего оленёнка Бэмби. Она пускала его в ход каждый раз, когда считала, что её обижают. Со временем, у моего организма выработалась ответная реакция: при виде «Бэмби», мне хотелось грозно зарычать, задвинуть Бекки за спину и, при необходимости, отдать за неё жизнь. Последующее четвёртое действие было более практичным и нашлось опытным путём. Я схватил упитанные щёки сестры и, глядя ей в глаза, уверенно сказал:

— Ты — самая красивая. В любом свитере и даже без гетр. И ещё, тебе очень идут сегодняшние трусы.

— Ты опять туда смотрел? — наигранно возмутилась сестра.

— Само собой.

Бекки захихикала и подставила мне шею. Я с удовольствием её обнюхал. У сестры был удивительный запах. В нём невероятным образом сочетались строптивая дерзость и ранимая беззащитность. На выходе это давало такой аппетитный коктейль, что я то и дело пробовал её на зуб.

— Дети, в машину, — позвала нас мама.

Мы забрались в наш неброский «Шевроле» и медленно покатили по улице. На углу, у двери булочной, стоял её владелец Эл. Он дымил сигаретой, задумчиво глядя в сторону заросших зеленью гор.

— Привет, дядя Эл, — заорала Бекки. — У вас сегодня будут пончики?

­– Только для тебя, егоза, — по лицу Эла расползлись улыбчивые трещины. — Лиз сегодня задержалась, так что загляните через часок, миссис Блум.

Мама кивнула и направила «Шевроле» к выезду из города. Соседний городишко Фишвиль был так же сер и уныл, как наш. Его основатели последовали примеру Литтонских придурков и поселились в крошечной бухте, взятой в кольцо высокой скалистой грядой. Подступы к берегу охраняли их собратья помельче — выглядывающие из воды остроконечные зубцы успешно отпугивали яхтсменов и серфингистов. Остальных туристов отваживал сырой холод. Он круглогодично гостил в Фишвиле и частенько приглашал к себе в гости родственник-туман.

Поддерживая местные традиции, океанский берег встретил нас колючим ветром. Угрюмые волны сердито шумели и швырялись пеной. За этой неуёмной вознёй снисходительно наблюдали скалы. Их предводителем был высоченный утёс, прозванный местными «Волчья скала». Издали он, в самом деле, напоминал оскаленную волчью морду. Много лет назад, мой прадед Эсмонд Дэрни решил забраться на него во время бури. С тех пор его никто не видел. Удивляться было нечему: Эсмонд слыл городским сумасшедшим, регулярно откалывал подобные номера и надолго запомнился упорядоченным жителям Литтона. Встречая нас в супермаркете, старики то и дело заговаривали с мамой о его минувших подвигах. Мой дед, пытаясь от них отвязаться, сменил фамилию и стал зваться Джеймс Дэрни Блум. Затем он зачем-то передал это несуразное имечко отцу и тот, следуя традиции, присобачил его мне.

­– Мам, что означает имя «Дэрни»? — спросил я.

— Похоже на французское слово «последний». Только ударение надо ставить в конце.

Мамин перевод укрепил меня в решении о будущей замене имени. Бекки была в курсе моих планов и из солидарности, решила поменять своё второе имя Беатрис.

— Терпеть его не могу, — пожаловалась она. — Родители назвали меня, как какую-то старуху.

Воду Бекки не любила и плелась сзади нас, что-то недовольно бурча себе под нос. На камнях, неподалёку от белёсой пены, сидел мужчина в бейсболке. Я опознал в нём отцовского приятели Чака Прея. Он жил в Фишвиле, вкалывал на Беллингских стройках и его дочь Беверли была единственным ребёнком, допущенным в наш дом.

— Привет, Чак, — радостно завопил я. — Где Беверли?

— В школе, Дэн. Она передавала тебе привет.

Меня озадачила его грусть: Чак был весельчаком и балагуром. Я ни разу не видел его в таком пасмурном настроении.

— Привет, Чак, — к нам подошла мама. — Как дела?

­– Потихоньку, — Чак выжал из себя улыбку. — Вэл сказала, что энергетика нашего дома стала опасно фиолетовой.

Жена Чака Валери, была тронутой. Она одевалась в странные шмотки, болтала о космической энергии и призывала нас вставать в четыре утра, чтобы медитировать в позе выдры. В противоположность ей, Бев была абсолютно нормальной. И очень красивой, пока моя вредная сестра не испортила её платье.

— Дэнни, поиграй с Бекки, — попросила мама.

Мне было интересно послушать, о чём они будут говорить, но я послушно отошёл и взял несколько камней, чтобы побросать их в воду. Неотвязная Бекки потащилась за мной.

— Я запрещаю тебе с ней дружить, — прошипела она. — Запрещаю!

Сестра топнула ногой и, потеряв равновесие, приземлилась на песок. Падение не остудило её пыл: Бекки вскочила на ноги и стала передо мной, отрезав от остального мира.

— Мама много раз говорила, что у тебя только одна сестра и ты должен любить меня. Меня, а не эту мямлю!

— Не утомляй, — посоветовал я.

Бекки обиделась. У неё не было навыков Гевина, поэтому направленный в мою сторону плевок, пролетел мимо цели. Опасаясь возмездия, сестра сбежала и укрылась за высоким валуном. Я привык доводить начатое до конца, поэтому отсрочил месть и спокойно добросал камни. За это время, заскучавшая Бекки нашла компанию. Возле её валуна стояли двое незнакомцев — светловолосый мужчина и блондинка ему в тон. В них было нечто настолько мерзкое, что меня затошнило ещё издали. Я схватил камень поувесистей и устремился сестре на помощь.

— Как тебя зовут, красавица? — услышал я хрипловатый голос блондинки.

— Линдси, — соврала Бекки.

— Красивое имя. Тебе нравится океан, Линдси?

— Нет. Я люблю лес.

— Поверь, океан ничуть не хуже. Внутри него так много интересного. Хочешь взглянуть?

— Отвалите от моей сестры, — вмешался я, размахивая камнем.

Незнакомцы обернулись. У них была болезненно бледная кожа и одинаковые водянистые глаза. Исходящий от них запах разил наповал. В Фишвиле всегда попахивало рыбой, но белобрысые воняли, как та тухлятина, которая выпала из рыболовного пакета Олли и весь день пролежала на солнцепёке. Залёгшая в моём животе «ледышка» нервно завибрировала.

— Я сказал, отойдите от моей сестры, — повторил я ещё решительней.

— Наш отец дружит с шерифом, — подхватила Бекки. — Мы расскажем ему, что вы пристаёте к маленьким детям.

— Мы не хотели вас пугать, — вступил в разговор мужчина. — Мы просто гуляем.

У него было молодое лицо и постаревшие, усталые глаза. Он взял любопытную блондинку под руку и увёл её к волнам. Они вместе зашли в ледяную воду и, хорошенько намочив обувь, уселись на мокрые камни.

— В этом городе ещё больше чокнутых, чем в нашем, — заметил я.

— Подойдём к ним поближе, — предложила Бекки.

— Зачем?

— Мы должны знать, что они замышляют.

Замыслами сумасшедших я не интересовался, но безропотно последовал за сестрой. Прячась за выброшенной на берег парой крупных камней, мы подкрались к новоявленным психам и навострили уши.

— Как тебе соседский приплод? — блондинка громко зачавкала. — Очень аппетитный.

— Не глупи, Бет. Мы ещё не оправились от прошлых потерь.

— Именно. Самое время взять реванш.

— Тебя никто не поддержит. И Кирши, в первую очередь.

— Этот договор нелеп. Мы пришли сюда первыми и всё, что здесь есть, принадлежит нам. Нам, а не им!

— Возможно, но эту войну мы уже проиграли. Не стоит снова её начинать, — белобрысый помолчал и печально добавил: Они намного сильней. У них нет проблем с размножением, они жизнеспособны, устойчивы и, в отличие от нас, не нуждаются в определённой среде.

— Мы можем действовать по старинке. Этот метод ещё ни разу не давал осечки, — предложила блондинка.

— Тебе стоит почаще дышать свежим воздухом, — посоветовал белобрысый. — За последние годы, они так всех прижали, что здесь пискнуть не смеют без их разрешения. И поверь, если мы начнём трепыхаться, они «по старинке» действовать не будут, — он тяжело вздохнул. — Должен признать, этот опыт был самым удачным. С нами что-то пошло не так.

— Это несправедливо.

— Уже ничего не поделаешь.

Уловив за спиной движение, я обернулся и увидел приближающегося мальчишку. Это был сынок местных богатеев Крис Кирш. До этого я видел его семейку всего пару раз и позабыл, что водянистые гляделки — их отличительная фамильная черта.

— Это его родственники, — разочарованно протянула Бекки. — Ещё одни озабоченные, богатые уроды.

Мы запаслись мокрым песком и двинулись Киршу наперерез. Он был старше нас, но сплочённую команду Блум не смутил его возрастной перевес. Тем более, что самоуверенный Кирш сам напрашивался на неприятности.

— Уходите отсюда, — процедил он, поравнявшись с нами.

— Сам вали, — отрезала Бекки.

Она подёргала носом и скривилась. Кирш вонял не так сильно, как его родичи, но рыба, в которой его вываляли, уже начала протухать.

— Вонючка, — брезгливо бросила Бекки.

— Себя понюхай, — Кирш ответно скривил рожу.

— Будешь гундеть — получишь в «табло», — предупредил я.

— Иди к мамочке, малявка. И попроси её вас искупать — вы смердите, как львы в зоопарке.

Мы не бывали в зоопарке и не знали, как пахнут львы, но оскорбительная интонация Кирша нас задела. Обидчивая Бекки метнула в него песочный боеприпас и, пока он отряхивался, пнула его в колено. Кирш зарычал, но двинуть ей в ответ не посмел. Блондинистые незнакомцы поспешили ему на выручку. Не говоря ни слова, они взяли Кирша под руки и поволокли к воде. На ходу блондинка обернулась и показала мне странные, остроконечные зубы.

— Ещё встретимся, малыш, — пообещала она.

Месяц назад мне исполнилось шесть, поэтому, на правах взрослого, я показал ей средний палец.

— Дэнни, как ты себя ведёшь! — рассердилась мама.

Она и тоскующий Чак присоединились к нам очень не вовремя. Услышав её голос, белобрысый повернул голову и уставился на неё своими рыбьими глазами.

— Они сделали всё, что могли, — тихо сказал он, но мы все его услышали.

— О чём это он? — нахмурилась Бекки.

— Не знаю, — мама пожала плечами. — В этом мире много странных людей, милая. Не стоит придавать значение их словам.

— У Киршей слишком много денег. Отсюда и странности, — буркнул Чак.

Мама посмотрела на часы и объявила, что нам пора домой. Времени на долгие прогулки у неё не было — семья из пяти человек задавала ей много работы, а наше внешкольное обучение съедало остаток свободного времени. Вопреки брюзжанию Олли, она настояла на том, чтобы мы оба учились дома. Папаша до сих пор это пережевывал и не упускал случая упрекнуть маму в неумении нас воспитывать. Вчера вечером они снова затронули эту тему.

— Почему до тебя не доходит, что родители должны выступать единым фронтом? — нудил Олли. — Невозможно управлять детьми, если я им что-то запрещаю, а ты — тут же разрешаешь. Включи мозги, Элен, и подумай, что с ними будет дальше.

— Обязательно, — кротко пообещала мама. — Как тебе прожарить мясо? Средне или получше?

Скрипнув зубами, отец вылетел из кухни. Я предусмотрительно спрятался и его жертвой стал нерасторопный Гевин.

— Завтра же начинай искать работу! — заорал он. — Я больше не собираюсь тебя кормить.

— Где её искать? — пискнул Гевин. — Мне же только тринадцать.

— Где хочешь. И чтобы через пять минут ты уже принял душ и лёг спать.

Бочкообразный Гевин прокатился мимо меня и юркнул в ванную. Мама издали пожелала ему спокойной ночи и пригласила меня и Бекки на вишневый пирог с молоком. Подлая месть Гевина не заставила себя ждать. Пока мы следили за родственниками Кирша, он вернулся из школы и вытер грязные кроссовки об мои вещи. Потом он сожрал конкурсные маффины и попутно испортил рисунки Бекки. Подсчитав ущерб, мы сообщили о нём маме. Она не любила скандалы, поэтому, проходя мимо комнаты Гевина, тихо предупредила:

— Если ты не изменишь своё поведение, нам придётся отправить тебя в школу для трудных подростков.

— Так я туда и поеду. Разбежался.

Не вступая в прения, мама направилась на кухню, но по дороге передумала и вернулась к нам. Она приложила руку к шее и откашлялась.

— Давайте откроем окна, — предложила она. — У нас душно.

— Потому что ты постоянно врубаешь гриль, — завопил из своей комнаты Гевин. — Транжиришь отцовские деньги, а он заставляет меня работать.

Я сжал кулаки, представляя, как луплю его жирное, откормленное «грилем» тело. Отец лично следил за тем, чтобы Гевин не переедал, но этот гад упорно продолжал разрастаться вширь.

­– Надо купить кексы у Эла, — пробормотала мама. — Мы намажем их сверху кремом и никто ничего не заметит.

— Я сбегаю.

Я уже самостоятельно ходил в булочную три раза и не собирался сдавать занятые взрослые позиции.

— Ладно, — согласилась мама. — Только туда и обратно, и никаких разговоров с соседями.

— Захвати мои пончики, — распорядилась Бекки.

Она сняла ненавистный свитер, разбросала ботинки и потрусила к любимому телевизору. Обычно, в этот момент, мама критиковала её осанку и походку, но сегодня она кашлянула и молча протянула мне деньги. Уходя, я услышал, как мама заговорила с телефоном на каркающем французском языке. Её мать Адель Ферро была дочерью французских эмигрантов и, по словам Олли, строила из себя «королеву в изгнании». Отец видел её всего два раза и этого оказалось достаточно, чтобы проникнуться друг к другу взаимным отвращением. Несмотря на его недовольство, Элен продолжала общаться с матерью и каждый год ездила навестить её в Калифорнию. Нас она с собой не брала. На вопрос Бекки, почему бабушка не хочет с нами познакомиться, отец ядовито объяснил:

— Мадам нас презирает. Не желает знаться с Литттонскими дворнягами.

— Милая, бабушка нездорова, — вступилась за неё мама. — Она пока не принимает гостей.

— И что произошло с нестареющей Адель? Неудачно подтянула физиономию?

— Ты давно её не видел. Она очень сдала.

В ответ отец корчил недоверчивые гримасы. Ему ехать было не к кому. Сын чокнутого Эсмонда был пьянчужкой и умер ещё до родительской свадьбы. Мать Олли сбежала, когда сын был маленьким и больше на горизонте не появлялась. Я не страдал от отсутствия дополнительных родственников, но насмотревшаяся телевизора Бекки, бредила Калифорнией.

— Когда-нибудь мы обязательно туда поедем, — говорила она. — Очаруем бабушку и она оставит нам свои миллионы.

— Почему ты думаешь, что они у неё есть?

— Это Калифорния, малыш, — снисходительно пояснила сестра. — Все, кто там живут — богачи.

Мы не бедствовали, однако упавшие с неба миллионы могли ускорить покупку дома моей мечты и избавление от ненужных членов семьи. В этом году мне вряд ли что-то светило — мама навещала старуху три месяца назад и не упоминала, что та при смерти. Надежд на следующий год я тоже не возлагал, но, увидев вылезшую из машины Джен Чейз, решил потренироваться в «очаровывании». Она была ровесницей Бекки и занимала в моём рейтинге второе место после Беверли. Я забежал вперёд и, как учила мама, открыл перед ней дверь булочной.

— Привет, Дэниел, — она мило мне улыбнулась. — Вы уже испекли кексы?

— Да. А вы завтра…

Я запнулся, приметив заглянувшую за булочками Мэг Харпер. Она была главной сплетницей нашего городка и громко обсуждала с женой Эла Дарси, папашу Джен и её брата. Месяц назад Тони Чейза охватила жажда перемен и он смылся из Литтона, прихватив с собой Люси Грэм. Это происшествие до сих пор находилась в топе городских новостей и Джен сразу об этом напомнили.

— Как мама? — прогремела Мэг. — До сих пор прячется? Видела, её два дня назад, так она со мной даже не поговорила.

— У нас всё хорошо, — прошептала Джен.

Во избежание внимания Мэг, я спрятался за кофейным автоматом. Из находящейся за магазинчиком пекарни вышёл Эл. Увидев понурую Джен, он протянул ей руку помощи.

— Я слышал, Муры уезжают, — забросил он наживку.

— Да, они продают дом, — подтвердила Джен.

— Уезжают? — оживилась Мэг. — А куда?

— Я не знаю.

— Надо выяснить. С чего это они так с места срываются?

— Да, любопытно, — протянула Дарси.

— Узнаю — позвоню.

Мэг решительно направилась к двери. Джен проводила её злым взглядом и пробубнила себе под нос:

— Как только вырасту, сразу отсюда уеду.

— Я тоже.

Я вышел из укрытия и окинул её оценивающим взглядом. Обтянутая джинсами попка Джен, была плосковата и не круглилась так аппетитно, как у Бекки, но всё остальное было вполне на уровне.

— Растёшь не по дням, а по часам, Дэнни, — улыбаясь, заметил Эл. — Тебя Бекки прислала?

— Да. То есть, нет. Я хотел…

Вместо рассказа о прожорливости Гевина, мне захотелось поразить Джен какой-нибудь новой, эффектной сплетней. На ум пришли Фишвильские незнакомцы. Я надул щёки и таинственно сообщил:

— Мы кое-кого встретили в Фишвиле. Я подумал, что вам надо об этом узнать.

Эл был местным старожилом, членом муниципального совета и принимал активное участие в поддержании городского порядка. Мои слова он понял на свой лад и, натянув кепку, вышел из-за прилавка.

— Дарс, займись Джен, — велел он. — Мы с Дэнни прогуляемся.

Эл подтолкнул меня к двери. Давать задний ход было поздно и я последовал за ним.

— Вообще-то я пришёл за кексами, — признался я на улице. — Их сожрал Гевин и мама…

— Кого вы видели в Фишвиле? — перебил меня Эл.

Он был взволнован и почему-то сердит. Я помялся и неуверенно промямлил:

— Белобрысых вонючек.

— Сколько их было?

— Двое. Они странно себя вели, но потом оказалось, что это богатые придурки и родственники Киршей.

— Кто к ним вышел — старший или младший?

— Младший. Они увели его к воде. Наверное, решили искупать — он тоже подванивал.

Эл не оценил мою шутку. Хмурясь, он строго распорядился:

— Больше туда не ездите. Это опасно.

— Почему? — памятуя о городских правилах, я предложил: Если они нарушители, надо сообщить шерифу и всем остальным.

— Шериф в этом деле не поможет. «Фишей» ему не поймать.

— Это их фамилия?

— Нет. Это…

Эл замялся, жуя губы. Мне захотелось закончить наш непонятный разговор, не дожидаясь объяснений.

— Я расскажу о них позже, Дэнни, — выполнил моё пожелание Эл. — Когда ты повзрослеешь. А сейчас, уясни главное — береги Бекки и не подпускай её к большой воде. Запомнил?

— Да. Не подпущу.

Эл расслабился, потрепал меня по голове и вынул из кармана две пятидолларовые купюры.

— Из фонда Эсмонда, — выдал он свою обычную шутку.

Я не стал с ним спорить. Помешанный прадед считался богачом, однако, после его исчезновения, выяснилось, что никаких денег у него нет. Понадеявшийся на наследство дед, умер в нищете. Олли часто приводил нам его пример, когда нудил об экономии.

— Если бы не Эсмонд, наш городок давно бы пришёл в упадок, — нравоучительно сказал Эл.

Это была его вторая любимая фраза. В отличие от остальных стариков, он не считал Эсмонда сумасшедшим и отзывался о нём очень уважительно.

— И что он такого сделал? — буркнул я.

— Вдохнул в него жизнь. Посмотри: у нас всё работает, все при деле и никто не бедствует.

Я молча оглядел окружающую нас тусклость. Над городом висели тучи. Они плотно закрывали небо, не позволяя здешним домишкам расти ввысь. Те, в свою очередь, уже смирились с уготованной им мелкоэтажностью. Они жались к деревьям и не помышляли о судьбе небоскрёбов, которые показывали по телевизору.

— Ты ещё мал, Дэнни, — пробормотал Эл. — Многого не понимаешь.

— Я уже вырос. И когда стану совсем взрослым, буду жить в доме получше Говардовского, — заносчиво объявил я.

Эл усмехнулся и посмотрел на маячащий вдали трёхэтажный особняк. Дом был вызывающе белого цвета и радовал глаз гордой, нездешней красотой. Он одиноко стоял на возвышенности, откуда были видны не только Литтон, но и Фишвиль, его сосед Вилтон-сити и даже огни большого Беллинга. В честь его бывших владельцев, осчастлививших город медицинским центром, двумя школами и кинотеатром, была названа центральная улица — Говард-стрит. Последний из Говардов долгое время был нашим мэром. Я родился после того, как он отправился на покой и узнал о нём из рассказов взрослых.

— Надо бы Генри проведать, — пропыхтел Эл, глядя на дом. — Давненько его никто не видел.

— Я пришёл за кексами, — напомнил я.

— Я помню, сынок. Утром, как почувствовал, что у кого-то они не заладятся и испёк дополнительную порцию, — Эл хитро прищурился. — Вот увидишь, мои «мальчики» займут первое место.

Глава 2

Вдобавок к кексам, Эл вручил мне коробку с лоснящимися глазурью пончиками. Урча от восторга, Бекки схватила сразу два и одновременно запустила в них зубы. Я сладости не любил, поэтому отдал ей свою порцию, присвоив взамен «фонд Эсмонда».

— Где мама? — спросил я, прислушиваясь к кухонной тишине.

— Отдыхает.

Я поднялся на второй этаж и заглянул в родительскую спальню. Мама уснула за чтением журнала. Я аккуратно прикрыл дверь и наведался в кладовку, где у нас находилась прачечная. В стиральной машине томились выстиранные вещи. Я переложил их в сушилку и тщательно вытер пол. Нахалка Бекки не замедлила воспользоваться моей ранней самостоятельностью и добротой. Сожрав пончики, она с намёком поставила на стол чашку.

— Я хочу пить, — пискнула она.

Сестра обожала мятный чай и могла пить его галлонами. Однажды она меня разозлила и, пользуясь тем, что мама занята цветами, я перевёл её на самообслуживание. Результат оказался плачевен: сначала Бекки разбила чашку, потом порезалась, собирая осколки, и в итоге облилась кипятком. Её последующий вой был ужасен. Я надолго его запомнил и с тех пор к чайной церемонии её не допускал.

— Как твоя «ледышка», малыш? — озаботилась Бекки, лакая чай.

— Прошла.

— После того, как мы встретили тех уродов?

— Да, — с удивлением признал я. — Кстати, Эл их знает. Он просил, чтобы ты с ними не разговаривала и не подходила к воде.

Бекки задумчиво пополоскала чаем рот и перескочила на другую тему.

— Скажи, ты видишь сны?

— Может и вижу, но я их не помню. А что?

— В последнее время они мне часто снятся.

— И что ты видишь?

— Будущее. Например вчера, я видела свой дом. Он такой классный, — Бекки восторженно закатила глаза. — Офигенно богатый.

— Почему ты говоришь «свой»? Это наш дом.

— Ну, наш — какая разница? Главное, что он большой и там есть гардеробные, бассейн, джакузи и кинозал с экраном, — придвинувшись к моему уху, Бекки зашептала: Ещё я встретила там детей. Они были добрыми и милыми, поэтому я с ними подружилась.

— Откуда в нашем доме взялись дети? — недовольно пробурчал я.

— Я тоже об этом думала. И сегодня всё поняла.

Бекки сложила руки на груди и загадочно замолчала. Выудить из неё секрет можно было только в обмен на услугу или подарок.

— Хочешь ещё чаю? — спросил я.

— Конечно. Наливай, — разрешила Бекки.

Дождавшись шипения чайника, она торжествующе объявила:

— Мама разведётся с Олли, уедет в Калифорнию и выйдет за богача. А потом, родит нам брата и сестру. Это точно, потому что у них были такие же волосы, как у нас.

Идея родительского развода показалась мне очень дельной. С небольшой оговоркой — я собирался оставить маму себе, а не менять Олли на неизвестного Калифорнийского придурка.

— Никаких мужей больше не будет, — отрезал я. — Если мама разведётся, о ней буду заботиться я.

— Дэн, тебе шесть лет, — Бекки захихикала. — Тебя даже дома одного оставлять нельзя.

— Это тебя здесь оставлять опасно, — парировал я. — Всё ломаешь и бьёшь.

Бекки скорчила рожу и показала мне язык. Я припомнил, что задолжал ей пляжную месть и ушёл в коридор, чтобы звякнуть Беверли. Телефонной трубки на месте не оказалось.

— Где трубка? — спросил я изучающего комиксы Гевина.

— Сам ищи, урод.

— От урода слышу.

Гевин оторвался от журнала. Его заплывшие жиром глазки злобно сощурились.

— Давно по зубам не получал?

Я уже приметил лежащую на диване трубку и даже успел её схватить, перед тем, как меня настиг удар его разжиревшей ноги. Я упал и Гевин наподдал мне ещё раз. Потом он неожиданно взревел, как раненый лось, и запрыгал по комнате. За его спиной я увидел Бекки. Она держала в руке мамин утюг и смеялась.

— Дети, что происходит? — мама зашла в комнату, собирая волосы в неизменный пучок.

— Гевин опять ударил Дэна, — отрапортовала Бекки. — А я его защитила.

— Не такими методами, — мама решительно отобрала у нее утюг.

— А какими? Мне надо было позвонить в социальную службу?

Бекки гордо вскинула голову. Вчерашнее шоу, посвящённое отобранным у родителей детям, значительно обогатило её знания об устройстве внешнего мира.

— Вместе с Гевином, могут забрать и вас, — предупредила мама.

— Не заберут. Потому что мы — нормальные. А он — недоразвитый идиот.

Мама оторвалась от Гевиновской спины и посмотрела на Бекки в упор. Её лицо похолодело и покрылось сердитой изморозью.

— Иди в свою комнату, — отчеканила она. — Когда созреешь для извинений, можешь спуститься вниз.

— Извиняться? — вскипела Бекки. — Перед ним?!

— Гевин — твой брат. Такой же, как Дэниел.

— Нет, не такой. Он — чужак.

— Твои доводы неубедительны, — отрезала мама. — Иди наверх.

В ответ, Бекки демонстративно сорвала заколки и отпустила на волю обрадованные кудряшки. Поднимаясь по лестнице, она громко завопила:

— Когда ты разведёшься, я с тобой не поеду. Останусь с папой, отращу длинные волосы и проколю уши! — добравшись до своей комнаты, Бекки дала финальный залп: Дэн останется со мной. Он — мой, а не твой, поняла?

— Вы разводитесь? — Гевин удивленно уставился на маму.

— Конечно, нет. Это выдумки глупой девчонки.

— Моя сестра — умная. И наказывать её не за что!

Восстановив справедливость, я решительно шагнул к лестнице. Мама проворно схватила меня за руку.

— Ты останешься здесь, Дэниел. Бекки надо побыть одной.

— Гевин ударил меня два раза.

— Он тоже будет наказан.

Входная дверь заскрипела, возвещая о прибытии Олли. По средам он заканчивал работу раньше обычного и, поужинав, отваливал в местный бар, где глушил пиво и играл с дружками в бильярд.

— Опять на вешалке нет места! — с порога заорал он. — И обувь везде разбросана!

Гевин втянул голову в плечи и, от испуга, оглушительно пукнул. Услышав стрельбу, отец отреагировал на неё с оперативностью полицейского.

— Ты снова нажрался чипсов? — проревел он, заходя в комнату.

— Нет, — пискнул Гевин.

— Добрый вечер, Олли, — поздоровалась с ним мама. — Сегодня на ужин ростбиф.

— Почему ты всё время говоришь о еде? Нам больше не о чем поговорить?

— Ты первый завёл разговор о чипсах, — мама насмешливо улыбнулась.

Ироничная улыбка и снисходительный взгляд были её любимым оружием. Она задействовала его каждый раз, когда Олли приходила охота с ней поболтать. Иногда я думал, что если бы она так противно на него не смотрела, жизнь в нашем доме была бы намного спокойней.

— Я завёл этот разговор, потому что не хочу тратить свои, трудно заработанные деньги, на лечение этого олуха, — сквозь зубы объяснил отец. — Ты сидишь дома и должна следить за тем, что он ест.

— Я не могу контролировать его двадцать четыре часа в сутки, — ответила мама из кухни. — Если мальчик съел немного чипсов, он от этого не умрёт.

Ноздри горбатого носа Олли затрепетали от злости. Его тяжёлый взгляд остановился на обвисших щеках Гевина.

— Я больше не буду, — пролепетал тот.

— Вон! — рявкнул отец.

Гевин исчез с удивительной для его габаритов скоростью. Орлиный профиль отца обратился ко мне.

— Где Бекки?

— Наверху.

— Почему она не спускается? Этот недоделанный её ударил?

— Он ударил меня, а она ошпарила его утюгом.

— Она обожглась?

— Нет.

Справиться о моём самочувствии отец посчитал излишним. Он хмуро прошёл мимо и скрылся в ванной. Олли был большим аккуратистом и, приходя с работы, спешил смыть с себя грязь и запах машинных внутренностей. Его мастерская по ремонту автомобилей пользовалась успехом. По части механики Олли был докой: бросив взгляд на машину и послушав её дыхание, он мог точно сказать, где и что у неё болит. Несмотря на очевидный талант, дело своё он ненавидел и регулярно ныл, что был способен на большее. Его тоскливые причитания вынудили меня задуматься о своём будущем. Я пока не решил, чем буду заниматься, но одно знал наверняка — в моей жизни не будет пива, провинциальной рыбалки, грязного комбинезона и приятелей-неудачников. Дэниел Блум будет вращаться в другом обществе. В том, где у всех ухоженные руки, дорогие костюмы и миллионы на банковских счетах. С этой мыслью я взял трубку, чтобы наконец позвонить Беверли.

— Пйивет, Дэн, — обрадовалась она.

Беверли была старше на полгода, училась в школьном нулевом классе, но так и не научилась выговаривать букву «р». Мама посчитала это ещё одним аргументом в пользу того, чтобы держать нас дома.

— Как дела? — спросил я.

— На следующей неделе мы уезжаем в Индиану. К бабушке, — доложила Бев.

— Зачем?

— Мама сказала, что нам сйочно надо сделать солнечную медитацию и почистить наше биополе.

— Оно у вас запачкалось? — удивился я.

— Нет. Это надо для этого… Душевного йазвития.

— Понятно.

Меня посетила заманчивая идея настучать на мамашу Беверли в контролирующую родителей службу. Тамошних деятелей заинтересуют её духовные искания и рассветные позы «выдры».

— Мы ещё встйетимся, — успокоила меня Беверли. — Мама пообещала, что мы пйиедем к вам в субботу, — она помолчала и опасливо спросила: Бекки не будет меня толкать?

— Нет. Она просила за неё извиниться.

— Ни о чём я тебя не просила, — взвизгнул сзади голос сестры.

— Я перезвоню, Бев. Мама зовёт.

Я отключил Беверли и повернулся к Бекки. За время заточения в своей комнате, она успела причесаться и надеть любимое платье отца.

— Если мямля опять сюда припрётся, я сделаю то же самое, — зловеще предупредила сестра.

— Только попробуй — вместо чая, будешь лакать воду.

Нашу перепалку прервал отец. Он был одет в чистые джинсы и на ходу причёсывал мокрые волосы. Его фигура внушала уважение: Олли Блум был высоким, сильным и рельефным. Невзирая на пивные среды, он не расползся вширь и на животе у него бугрились «кубики». На моём сытом брюшке они так и не появились, хотя я уже неделю делал зарядку.

— Здравствуй, папочка, — Бекки бросилась ему на шею. — Мама меня наказала, но я так по тебе соскучилась, что спустилась поздороваться.

— Спасибо, красавица, — растроганный отец взял её на руки. — Я отменяю твоё наказание.

— А я — нет, — вмешалась мама. — Бекки по-прежнему наказана и уйдёт к себе.

— Она останется здесь.

— А как же «единый фронт», Олли? — елейно спросила мама. — Ты о нём уже забыл?

Отец опустил Бекки на пол. На его лице была написана такая усталость, что, впервые за годы нашего знакомства, мне стало его жаль.

— Я поем у Дуга, — буркнул он.

— Подожди, — Элен откашлялась, словно собираясь с силами. — Днём мне звонила мама и просила срочно приехать. Ты сможешь взять отпуск?

— Какой отпуск? У меня работы выше крыши, — отец с подозрением прищурился. — С чего это ей так приспичило? Ты же ездила к ней три месяца назад.

— У неё плохо с сердцем. Врачи настаивают на операции и я должна её поддержать.

Мы с Бекки азартно переглянулись. Старухины миллионы сами плыли нам в руки и мама не должна была их упустить.

— Конечно, мам, — сказал я. — Может, после операции, бабушка сможет с нами познакомиться.

— Она только об этом и мечтает, — язвительно ответил Олли. — Пожалуй, я сам ей позвоню и расскажу, как мы все здесь за неё переживаем.

Мама пожала плечами. По её лицу прокатилась волна той же усталости, что и у отца.

— Номер телефона в записной книжке, — сказала она. — Мама уже купила мне билет и я улетаю завтра вечером.

— Ты ставишь меня перед фактом? — возмутился Олли.

— Извини, но у меня нет другого выхода.

Мама вернулась на кухню, где принялась накладывать на тарелки мясо и овощной гарнир. Я терпеть не мог брокколи, но, окрыленный скорым наследством, уплёл их без возражений. Мама сидела рядом и смотрела, как я ем. Когда я отложил вилку, она взяла меня за руку.

— Я ненадолго, малыш. Ты и оглянуться не успеешь, как я уже буду дома.

— Я всё равно буду скучать.

— Я тоже.

Я залез к маме на колени и подставил физиономию для поцелуев. Когда её губы прикоснулись к моей щеке, я ощутил, что «ледышка» снова морозит мне желудок.

Глава 3

Настойчивый звонок застал нас с мамой за вечерним чтением книги. Открыв дверь, мы обнаружили на пороге отцовских дружков. Здесь был весь цвет Литтонских неудачников: наш сосед-работяга Винс Гарви, сантехник Джо Картер, отцовский компаньон Тодд Харт и завершающий процессию Эл. Он любовно прижимал к груди ящик с пивом.

— Добрый вечер, хозяюшка, — гаркнул он. — Где хозяина прячешь?

— Он наверху. Сейчас спустится.

Мама приветливо улыбалась, но я знал, что она терпеть не может этих горлопанов. Я разделял её чувства. Собутыльники отца служили живой иллюстрацией того, что произойдёт, если мне не удастся пробраться в мир дорогих костюмов. Компания, тем временем, просочилась в гостиную и оккупировала диван и кресла. Меня озадачила их наглость: пивные посиделки, карты и коллективный просмотр бейсбола находились в нашем доме под запретом.

— Сооруди-ка нам закусон, Элен, — распорядился Винс. — Мы у вас чуток посидим.

— Вы не едете играть? — спросила мама.

— Не-а, — Тодд достал пачку сигарет. — У Дуга электричество вырубилось. Мы пытались починить, но чё-то не выходит.

— Поэтому решили проведать нашего счастливчика, — продолжил его рассказ Джо. — Четвёртую неделю носа в «Сосну» не кажет — всё работа, да работа. Не иначе, как жена не пускает? — он игриво подмигнул Элен.

— С такой красавицей я бы тоже стал домоседом, — поддержал его Эл.

Я хлопал ушами, не понимая о чём они толкуют. Все предыдущие среды отец исправно ходил в бар и возвращался оттуда, когда мы уже спали. Я вопросительно посмотрел на маму. Она продолжала улыбаться, потирая шею. Отец подошёл неслышно. Он всегда двигался легко и тихо, словно выслеживающий добычу хищник.

— А вот и он! — завопил Винс.

Мама молча выскользнула из комнаты. Я побежал за ней, но голодное любопытство вернуло меня обратно. Я притаился за дверью и навострил уши.

— Какого чёрта вас сюда принесло? — голос Олли задрожал от ярости.

— В Фишвиле гости, — пояснил Джо. — Которые видели то, что им видеть не полагается.

Из голоса Джо пропала вся прежняя разухабистость. Он был серьёзен и деловит.

— Пока они не отплывут восвояси, тебе лучше побыть дома. С женой и детьми, — настоятельно посоветовал Тодд.

— А мы скрасим ваш досуг. На всякий случай, — Винс булькнул пивом и довольно крякнул.

— Рой и Арчи дежурят на границе, — добавил Эл. — Но волноваться не о чем: я уже сообщил, куда надо и с гостями разберутся.

— Это дерьмо никогда не закончится, — голос отца дрогнул.

— Не парься, брат. Жизнь отмочила хреновую шутку, но мы ещё дадим ей прикурить, — утешил его Джо. — Глотни пивка и сыграем «по маленькой».

Олли достал из шкафа коробку и со звоном высыпал её содержимое на стол. Я заглянул в щель и увидел покерные фишки.

— Располагайтесь, ребята, — предложил он дружкам. — Я сейчас вернусь.

Олли вышел из комнаты и проследовал на кухню. Одолеваемый ненасытным любопытством, я просеменил за ним. Мама стояла у кухонного окна и смотрела на небо. Отец занял пост у неё за спиной и виновато пробубнил ей в макушку:

— Элен, это не то, о чём ты подумала. Я подрабатывал, чтобы свозить вас в Нью-Йорк.

— Мы обсудим это, когда я вернусь.

— Задумала повторить финт подружки Вэл? — рассердился отец. — Учти, моих детей ты не получишь. Можешь зарубить это на своём породистом, фригидном носу.

Мама обернулась. Я не знал, как выглядит презрение, но, увидев её лицо, почему-то сразу вспомнил это слово.

— Мне надо отдохнуть перед полётом, поэтому, будь добр, ляг в гостиной, — сухо сказала она. — Если вдруг решишь переночевать дома.

Олли с шумом выдохнул воздух. Он покинул поле моей видимости и вернулся в него с пакетом чипсов. Когда он насыпал их в миску, я заметил, что с его пальца исчезло брачное кольцо.

— Я рад, что ты уезжаешь, — сказал он. — Наш брак нуждается в отпуске.

— И где ты его проведёшь? В доме Чейзов? — ядовито поинтересовалась мама.

— Я проведу его со своими детьми. Которые всю жизнь будут расплачиваться за твою настырность и мою слабость.

Олли вышел из кухни и, проходя мимо, дал мне странный совет:

— Учись на моих ошибках, Дэниел.

Я исподтишка показал его спине средний палец и подошёл к маме. Позабыв об отце, она снова рассматривала небо.

— Тебе нравится луна, Дэнни? Иногда мне кажется, что до того как родится здесь, мы жили там.

Я вытянул шею, всматриваясь в нашу бывшую родину. Сегодня был первый день полнолуния, поэтому она светила ярко и назойливо.

— Знаешь, милый, когда-то мне думалось, что счастье — это быть с тем, кого любишь, но сейчас я уверена: счастье — это ты и Бекки, — тихо сказала мама. — Больше женщине ничего не нужно.

— Если Олли тебе уже не нужен, почему бы вам не развестись? — предложил я логичное решение.

— Нет, малыш. Развод в нашей семье исключен.

— Почему?

— Детям нужен отец. Одной мне с вами не справиться.

— Мы будем хорошо себя вести.

— Я знаю, — мама поцеловала меня в лоб. — Пора спать, милый. Тебя ждут зубная щётка и душ.

Демонстрируя заявленное послушание, я побежал наверх. Бекки сидела за столом. Уронив голову на незаконченный рисунок, она звучно сопела. Её щека, нос и руки были испачканы красками. Я сложил их в коробку и поднял с пола обвитый колготками халат. Разлучив эту странную пару, я уложил вещи в шкаф и достал оттуда чистую пижаму. Мне очень хотелось быть таким же неряхой, как Бекки, но руки сами тянулись ликвидировать беспорядок, а тело требовало душ и свежую одежду. Выполнив его пожелание, я завернулся в полотенце и уставился в зеркало. В нём отразился черноглазый красавец с накачанными бицепсами. Ощупывая их, я в который раз порадовался, что не похожу на отца. У меня был его нос с дурацкой горбинкой, высокий лоб и его же длинные, тёмные брови. В губах и глазах тоже было что-то общее, но в остальном я был абсолютно другим. Намного лучше.

— Я не такой неудачник, как ты, — бросил я зеркалу и направился к двери, на ходу причесывая мокрые волосы.

Из спальни вышли мама и висящая на ней сонная Бекки. Сестра норовила избежать водных процедур, поэтому проводила их под обязательным маминым контролем. По возвращению в спальню, она плюхнулась на кровать и нагло захрапела, позабыв о своих вечерних обязанностях. Мои попытки напомнить о сестринском долге не имели успеха — Бекки кусалась и наотрез отказывалась просыпаться. Я ушёл на свою половину и, в компании книги, лёг в одинокую постель. Раньше мы с сестрой жили в одной комнате, но год назад Олли решил нас разделить. Он вернул на место снесенную когда-то перегородку, превратив наши просторные апартаменты в две неудобные каморки. Маме его затея пришлась не по вкусу. После того, как Олли неделю ночевал на диване в гостиной, он прислушался к её мнению и в перегородке появилась раздвижная дверь.

— Я не хочу, чтобы твои домыслы травмировали психику детей, — пояснила свою позицию мама, проверяя выполненную работу.

— Домыслы? Ты считаешь нормальным, что они лезут друг к другу в постель?

— Дети нуждаются в любви, которую они недополучают от родителей.

Возразить Олли было нечего. Он скривил морду и злобно прошипел:

— Скоро ты убедишься, что я был прав. Тебя ждёт большой сюрприз, Элен.

— Папочка, не сердись, пожалуйста, — встряла в их разговор Бекки. — Ты же знаешь, что при свете я спать не могу, а темноты ужасно боюсь. И когда я вижу Дэна, мне не так страшно.

Она сдобрила свою выдумку объятиями и поцелуями. Под её напором Олли окончательно капитулировал и больше нам не мешал. Бекки приходила ко мне каждый вечер. Она ложилась рядом, долго меня облизывала и говорила, что я лучший брат на свете. Потом мы болтали, делились друг с другом секретами и вместе мечтали о будущем. Я настолько привык к этому ритуалу, что если Бекки его не соблюдала, обижался и целый день её грыз. Сестра покорно принимала наказание и вечером целовала меня вдвое усердней. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что её сегодняшний промах мне на руку — завтра я обменяю его на обещание не лезть к Беверли. Хотя бы до того момента, пока я не загляну ей под платье. Довольный своей сообразительностью, я начал клевать носом и уснул с книгой в руках.

Глава 4

Я никогда просыпался по ночам, поэтому удивился, обнаружив, что стою в коридоре. Путь к лестнице освещала луна. Она висела над нашим домом и нахально заглядывала в окно. Дверь родительской комнаты беззвучно приоткрылась. Из неё выплыла мамина пижама. Она с урчанием потянулась и повернулась ко мне. Я хотел заорать, но от страха потерял голос: в коридоре стояла ведьма. Её остроносое лицо было длинным и уродливым. Вокруг него, словно змеи, извивались вставшие дыбом волосы. Женщина приоткрыла рот и облизала губы тонким, малиновым языком.

— Здравствуй, малыш, — промурлыкала она. — Я знала, что ты меня услышишь. Иди к мамочке.

Чудовище протянуло ко мне руки. Я увидел, как восхищавшие меня пальцы изогнулись и уродливо скрючились. Из темноты за спиной монстра выступил Олли.

— Дэниел, иди к себе, — невозмутимо сказал он.

Женщина обернулась и издала странный кашель-смешок.

— Кто к нам пожаловал, — протянула она. — Мой оголодавший муженёк. Хочешь сделать ещё пару щеночков?

Уродина хрипло расхохоталась. Олли втолкнул её в мамину комнату и с силой захлопнул дверь. Я словно прирос к полу, поэтому не смог удрать, когда дверь снова распахнулась. Ведьма со смехом пролетела мимо, зависла над лестничными перилами и прыгнула вниз.

— Сначала ты должен меня поймать! — закричала она оттуда.

Её приземление было мягким и почти бесшумным. Я зашлёпал губами, в попытке позвать на помощь.

— Маме приснился плохой сон и она немного расстроилась, — ответил мне Олли. — Сейчас она успокоится и снова заснёт. И ты иди спать.

— Это не мама, — просипел я.

Внизу что-то загремело и громко хлопнуло. Отец не решился повторить ведьмин трюк и сбежал вниз по ступенькам. Я бросился к окну, выходящему на задний двор. Чудовище уже было там. Оно радостно скинуло пижаму и потянулось к нависающей луне. Появление Олли отвлекло его от любования ночным светилом. Я собрался бежать ему на помощь, но не успел — ведьма запрыгнула на отца, обхватила его всеми четырьмя конечностями и принялась жадно засасывать. Это было последнее, что я увидел, перед тем, как провалиться в темноту.

— Дэн, ты чего скулишь? — спросил голос Бекки.

Я открыл глаза и обнаружил, что валяюсь на пороге нашей комнаты. Сестра стояла рядом, сонно хлопая глазами.

— Отец жив? — разлепив губы, спросил я.

— Да, храпит внизу. Тебе приснилось, что он умер?

Я отпихнул Бекки и одним прыжком оказался в коридоре. Дверь в родительскую спальню была закрыта. Собравшись с духом, я осторожно нажал ручку и сунул дрожащий нос в комнату. Элен Блум мирно спала. Её лицо было так же прекрасно, как всегда. Злясь на себя и бестолковую Бекки, я подоткнул мамино одеяло и вернулся к себе. Сестра сидела на моей кровати и с аппетитом грызла ногти.

— Это из-за тебя мне приснился бред, — рявкнул я. — Когда до тебя допрёт, что перед тем, как задрыхнуть, ты должна прийти ко мне?!

Бекки поняла меня на свой недалёкий лад и примиряюще похлопала по постели.

— Ложись, малыш. Я тебя успокою.

Мой проснувшийся взгляд устремился к её упитанным ляжкам. Место между ними, Бекки тщательно охраняла и больно пресекала моё рукастое любопытство. В то же время, она постоянно выставляла его напоказ и обожала, когда я туда пялился. Мне захотелось положить конец этой непонятной, затянувшейся игре.

— Ты мне задолжала, — нагло заявил я. — Покажи, что у тебя там.

Бекки приподняла ночную сорочку и тут же опустила её обратно.

— Посмотрел? — ехидно спросила она.

— Будешь меня дразнить, схлопочешь, — пригрозил я.

— Не буду, если ты покажешь мне свой, — Бекки указала на мои штаны. — Я давно его не видела.

— Идёт. Но ты первая.

— Как скажешь.

Сестра ответственно отнеслась к нашей новой игре. Она включила ночник и улеглась поперёк кровати в моей любимой раскоряченной позе. Между ног у неё была маленькая щель. Присмотревшись, я увидел, что внутри неё спрятано что-то вроде бледно-розовой раковины.

— У вас у всех такое?

— Такое красивое только у меня. Тебе нравится?

— Очень. Можно, я её пощупаю?

— Конечно.

Я приоткрыл розовые створки, чувствуя приятное волнение. Оно охватило всё моё тело, но особенно сильно ощущалось в трусах.

— Потрогай внутри, — попросила Бекки.

Я осторожно поводил в ней пальцем. Затем, расхрабрившись, проделал это более уверенно. «Раковина» стала влажной. Бекки откинула голову и громко запыхтела.

— Тебе больно?

— Мне хорошо. Сделай так ещё.

Я с готовностью возобновил прерванное занятие. Под моей ладонью, Бекки попеременно стонала и довольно урчала. Мне нравились издаваемые ей звуки и я с удвоенным старанием дразнил набухшую «раковину». В процессе нашего общения, мне захотелось целоваться. Я по-хозяйски залез на Бекки и впился в её пухлые губы. Они с радостью откликнулись. Мы ещё никогда не целовались, как взрослые и этот новый вид поцелуя оказался необычайно приятен. Напоминая о нашем договоре, руки Бекки нырнули в мои пижамные штаны. Я охотно их снял. Мне было чем похвастаться: вчера, производя контрольный замер, я обнаружил, что моя мужская гордость увеличилась на два линейкиных деления.

— Надо же, как он вырос! — подтвердила Бекки. — Раньше он был намного меньше.

Я одобрительно погладил её по голове. Ум Бекки был бесспорен. Она не умела читать и писать, но в главном разбиралась безошибочно. Доказывая моё предположение, она подняла голову и ласково спросила:

— Хочешь, я его поцелую?

— Да.

Её губы были чудом, но подаренное ими наслаждение продлилось недолго. Бекки отодвинулась и спряталась в своей сорочке.

— Ты чего?

— Вспомнила о твоей подружке.

— Какой подружке?

— Той, что припрётся в субботу. Беверли «Мямле».

Мне вспомнилось её белое, испачканное платье и полные слёз, голубые глаза. Перед этим они чуть не вылезли на лоб, когда, в знак нашей любви, я предложил ей снять трусы.

— Она — зануда и плакса, — подвёл я итог. — И вообще меня не понимает.

— Я давно тебе об этом говорила, — обрадовалась моему прозрению Бекки. — Только сестра знает, что тебе нужно. И как.

Я согласно затряс головой и подтолкнул её голову к жаждущему поцелуев месту. Бекки нежно его лизнула и вопросительно приподняла брови.

— Только ты, — подтвердил я.

Её последующие действия перевернули мой мир. Я не подозревал, что он настолько прекрасен и в нём существуют такие умопомрачительные ощущения. От распирающего меня счастья, я глухо застонал и на мгновение перестал дышать. Очнувшись, я чётко уяснил: Бекки — самое ценное и значимое, что есть в моей жизни. Она всегда должна быть рядом. Я мысленно пообещал залить её чаем, накупить подарков и оборудовать наш дом огромным телевизором и джакузи. Мы будем жить в нём вдвоём, а маме я куплю дом по-соседству. И если ей кто-то очень понравится, пусть выходит за него замуж.

— О чём ты думаешь? — шепнула Бекки.

— О тебе. Я тебя люблю.

Я начал целовать её тело, спускаясь к оставленной без присмотра «раковине». От её вызывающего запаха меня прошиб пот и захотелось рычать. Рассудив, что рычание сейчас ни к чему, я решил повторить предыдущие действия Бекки. В конце концов, то, что понравилось мне, должно понравиться и ей.

— Обалдеть, — простонала она пару минут спустя. — Ты волшебник, малыш!

— Тебе хорошо? — гордо облизываясь, уточнил я.

— Очень. Я тебя обожаю.

Бекки осыпала меня благодарными поцелуями. Мы спрятались под одеялом и сжали друг друга в счастливых объятиях.

— Больше никому так не делай, — приказала Бекки. — Только мне.

— Ладно. И ты тоже.

— По рукам.

Вместо рукопожатия, мы закрепили наше соглашение ещё одной порцией поцелуев. Я уткнулся в любимую шею и на радостях размечтался:

— Я хочу, чтобы ты спала со мной.

— Родители не разрешат. Они против нашей любви.

— Сначала пусть в своей любви разберутся.

— Мне кажется, они никогда друг друга не любили. Ты хоть раз видел, чтобы они целовались?

— Нет.

— Они даже не спят…

Бекки запнулась, а затем выскользнула из моих рук и метнулась к своей постели. Дверь тихо скрипнула. В комнату вошла длинная тень Олли. Он постоял у кровати дочери и направился ко мне. По дороге отец подобрал мои пижамные штаны, аккуратно их свернул и положил в шкаф.

— Ты слышала его шаги? — спросил я Бекки, когда Олли ушёл.

— Да. Я всегда его слышу.

— А я, наконец, понял, почему он такой злой, — я сделал паузу и раскрыл родительский секрет: Мама не хочет с ним спать!

— Ну да, то и дело гоняет его на диван.

Мы злорадно захихикали и одновременно решили, что у нас всё будет по-другому.

— Я никогда не буду так с тобой поступать, — пообещала Бекки.

— А я не буду тебе врать.

— Спасибо. Спокойной ночи, малыш, — пропела она.

— Спокойной ночи, детка, — в тон ей пробасил я.

Глава 5

Утром я проснулся в отличном настроении и первым делом заглянул к Бекки. Она уютно посапывала, свернувшись калачиком. Я побежал в ванную, где вымылся с особой тщательностью, предвкушая утренний сеанс нашей восхитительной игры. Благоухая гелем, я вернулся к Бекки и залез к ней в постель. Сестра недовольно заворчала. Для того, чтобы она подобрела, я сунул руку между её ног. К моему удивлению, Бекки не проявила вчерашнего восторга.

— Я сплю, — буркнула она. — Отстань.

— Уже утро. Я хочу играть.

— А я хочу досмотреть сон, — Бекки сжала ноги, выталкивая мою руку.

— Потом досмотришь.

Я силой развернул её к себе и попытался поцеловать. Сестра сердито меня оттолкнула.

— Я сказала, отвали.

— Да что с тобой? — удивился я.

— Ты припёрся на самом интересном месте. Из-за тебя я не увидела его лицо.

— Чьё лицо?

— Моего мужа! — заорала Бекки. — Это он купил мне тот дом, красную машину и полную гардеробную одежды. А я так и не узнала, красивый он или нет.

Я оторопел от её беспримерной наглости. Наше будущее, по уговору, было общим и не подразумевало мужей и жён. Вчерашняя ночь практически зафиксировала этот устный договор.

— Что ты мелешь? — рявкнул я. — Никакого мужа у тебя не будет.

— Будет! — взвизгнула Бекки. — У него будет столько денег, сколько тебе и не снилось.

— И этот богач жениться на такой нищебродке, как ты? Не смеши.

— Ещё как женится, — сестра мечтательно закатила глаза. — Он будет любить меня всю нашу жизнь.

Я рассмеялся, позабавленный её наивностью. Бекки любила киношные фразы и чем глупее они звучали, тем больше они ей нравились.

— Тебе приснилась «мыльная опера». Только там могут так тупо врать, — просветил я её.

— Ты такой же придурок, как Олли¸ — парировала сестра с маминой насмешливой интонацией.

Не ограничиваясь словами, Бекки выдала её гадкую улыбку. Мне захотелось съездить по её самодовольной физиономии, но я сдержался и спокойно напомнил:

— Ты не знаешь ни букв, ни цифр. Шагу не можешь ступить, чтобы что-нибудь не разбить и не покалечится. Только твой добрый брат может выдержать такую недоделанную.

Титул «недоделанного» в нашей семье по праву носил Гевин. Отец часто ему об этом напоминал и я взял на вооружение его формулировку.

— Ну ты и урод, братишка, — прошипела Бекки. — С сегодняшнего дня со своим недомерком будешь нянчиться сам. Или предложи «Мямле» его полизать.

— Такое я могу предложить только тебе. Беверли для этого слишком чистая.

Ладонь Бекки обожгла мою щёку. Её слабая рука оказалась такой тяжёлой, что из глаз полетели искры.

— Пошёл вон, кретин! — завопила она. — Больше в мою комнату не заходи!

— Да кому ты нужна? Идиотка!

Я был начеку и успешно увернулся от её пинка. Потеряв равновесие, сестра со стуком упала с кровати. С сегодняшнего дня правила нашей жизни изменились, поэтому я бросил её на полу и ушёл.

Выйдя из комнаты, я дал стене тумака и почувствовал, как чёртова «ледышка» с новой силой жжёт мне желудок. Снизу послышался бубнящий голос телевизора. Олли сидел на диване с чашкой кофе и смотрел утренние новости. Вид у него был на удивление мирный. Мама хлопотала на кухне. Я уткнулся в её фартук и виновато проблеял:

— Прости меня.

— За что?

— За то, что я от тебя отказался.

— Тебе приснился плохой сон? — догадалась мама.

— Да.

— Не переживай. Сейчас ты поешь и всё пройдёт.

Мама поцеловала мою надутую щёку и отправилась делать сэндвич. Я подошёл к окну, изнывая от ненависти к предательнице Бекки. Это косолапое ничтожество и тупица не заслуживала моей любви. Я твёрдо решил вычеркнуть её из своей жизни и навсегда отлучить от своего тела. Немного смущал тот факт, что это обещание я давал себе всякий раз, когда мы ссорились. И пока, ни разу его не сдержал.

— Завтрак на столе, — объявила мама. — Если Бекки проснётся до моего возвращения, завари ей чай.

— А ты куда? — хмуро спросил я.

— В магазин. Олли, ты ещё не уходишь? — спросила она у телевизора.

— Я тебя подожду.

Мама просмотрела список покупок, взяла сумку и деловито направилась к двери. По пути она свернула и присела рядом с отцом. К моему изумлению, они обнялись и поцеловались.

— Я скоро вернусь, — пообещала мама. — Присмотри за детьми.

Родители облизали друг друга ещё раз. Меня затошнило. Я бросил недоеденный сэндвич и, злясь уже на маму, ушёл на веранду. Через несколько минут мимо дома проехала её машина. Добравшись до поворота, она неуверенно вильнула и остановилась. Остриё разросшейся «ледышки» вонзилась мне в горло.

— Мамина машина стоит на повороте, — просипел я, вернувшись в дом. — И никуда не едет.

Олли встал с дивана и прошёл на веранду. Около машины уже стояли Эл, Дарси и их соседка Ли Домбровски.

— Свечи отсырели, — диагностировал поломку отец. — Пойду, посмотрю.

Уверенность Олли меня успокоила. Я вернулся к сэндвичу и взял с книжной полки своего любимого «Хоббита». Из комнаты под лестницей высунулась толстая морда Гевина.

— Где отец? — спросил он.

— Вышел. Сейчас вернётся.

Гевин выпрыгнул из комнаты и бросился на кухню. Там он выдернул из шкафа пакет с чипсами и жадно набил ими пасть.

— Только попробуй меня сдать, — прошамкал он.

Я успел прочесть четыре страницы, прежде чем заметил, что родители слишком задерживаются. Гевин, решив, что терять уже нечего, доедал остатки вчерашнего пудинга. Я проскочил мимо него на веранду и увидел собравшуюся толпу соседей и машину «Скорой помощи». Делать крюк и бежать к двери было слишком долго. Я открыл окно и, не раздумывая, прыгнул вниз. Высота была небольшой, но я больно ударил ногу и с трудом встал. Доковыляв до дороги, я из последних сил потащился к повороту. Передо мной, как из-под земли, выросла незнакомая брюнетка. Она была вызывающе красива и до этого дня, я её в нашем городе не видел.

— Не спеши, дорогуша, — сказал она глубоким, чуть хрипловатым голосом. — Тебе там нечего делать.

Она раскрыла руки, оканчивающиеся длинными, ярко-красными ногтями и я, сам не понимая как, повис у неё на шее. Брюнетка понесла меня обратно к дому. Я по привычке её обнюхал. Запах меня разочаровал — от красавицы воняло лавандовым средством от моли.

— У вас невкусные духи, — поморщился я.

— Сейчас что-нибудь придумаем.

Брюнетка щёлкнула пальцами и запахла мамиными булочками с корицей. Я благодарно чмокнул её в щёку. Мы подошли к дому. При виде гостей, дверь радушно распахнулась. Стоящий в коридоре Гевин приветствовал нас звучной очередью пуков. В руках он держал потёртый мяч.

— Ну, чё там? — лениво спросил он. — Все живы?

Я отлип от брюнетки и посмотрел на усеянный остатками еды пол. Рядом с ними валялся мой свежесломанный, игрушечный ковбой. Гевин открыл рот, но вместо гадостей, из него выскочило громкое свиное хрюканье.

— Дорогуша, не напрягайся — твоя родословная мне известна, — заверила брата брюнетка. — Иди-ка, переоденься и начинай уборку. Сегодня у тебя внекалендарный день труда.

Гевин послушно попятился и, хрюкнув напоследок, скрылся в своей комнате.

— Твой братишка — лучший пример того, что рождается, если не слушаешься маму Джун, — прокомментировала брюнетка.

— Где моя мама? — забеспокоился я

— В больнице.

— Почему?

— Потому что мы можем очень многое. Но, к сожалению, не всё, — печально ответила брюнетка. — Отдохни, малыш. После ночи любви надо хорошенько выспаться.

— Я не хочу…

— Надо, — брюнетка поцеловала меня в лоб. — Скоро ты познакомишься с Изабель. Докажешь упрямцам, что мама Джун никогда не ошибается.

Мои глаза начали предательски слипаться. Я устало уронил голову на брюнеткино плечо и сквозь дремотную пелену, услышал капризный голос Бекки.

— … Дэн всё испортил. Пришёл и разбудил меня на самом важном месте.

— Хочешь, я сделаю так, чтобы он не приходил?

— Хочу. Потому что он рано просыпается и сразу меня будит. А я люблю поспать.

— Больше он этого делать не будет. Во всяком случае, ближайшие несколько лет…

Я хотел вмешаться в разговор, но вместо этого погрузился в глубокий, непроницаемый сон.

Глава 6

Открыв глаза, я увидел незнакомый белый потолок. Подпирающие его стены были окрашены в слюнявый розовый цвет. На их фоне мрачным пятном выделялся Олли. Он был небрит, непричёсан и одет в старый свитер.

— Ты починил машину? — спросил я.

Олли молча кивнул. Он выглядел тёмным и погасшим, как перегоревшая лампочка. Я привстал и решительно помотал головой.

— Где мы?

— Там же, где и вчера — в педиатрическом центре.

Я с любопытством огляделся. Медицинский центр имени Джона Говарда был гордостью Литтона. Здесь могли оказать любую помощь и лечили всех окрестных детей. Бекки отметилась тут, когда я был ещё маленьким. Она на бегу въехала в дерево, ударилась головой и провела в центре четыре дня. Сестра отзывалась о них, как о пребывании в чудесной сказке, где было полно игрушек и вкусной еды.

— Что я тут делаю? — законно поинтересовался я. — Я заболел?

Отец устало посмотрел сквозь меня. Я сделал попытку встать и обнаружил, что левая нога туго забинтована.

— Что это? Зачем?

— Тебя нашли на газоне у веранды, — монотонно ответил отец. — У тебя сотрясение мозга и вывих лодыжки. Ты здесь уже пятый день.

— Но я ничего такого не помню, — возразил я. — То есть, помню: я пришёл домой с брюнеткой. Потом она заставила Гевина убирать и…

— Малыш, мы уже говорили — это ложные воспоминания, — ответил мне зычный женский голос.

В палату вошла хозяйка голоса. Её лицо было таким безобразным, что, поморщившись, я перевёл взгляд на её розовую униформу.

— Мне нужны твои глазки, — просюсюкала уродина. — Не прячь их.

Я посмотрел на длинное лицо с вытянутым носом и крупными лошадиными зубами. Между ними виднелась широкая щель. Картину дополняли круглые глаза с белёсыми ресницами и бесцветные, завитые, как пружины, волосы. Потряхивая ими, уродина поднесла к моей физиономии маленький молоток и поводила им из стороны в сторону. Потом она долго им по мне стучала и в итоге объявила:

— Я бы понаблюдала Дэниела ещё денёк, но оставляю это на ваше усмотрение.

— Я забираю сына домой. Пока ваш счёт не пустил нас по миру.

Уродина пожала плечами. На её розовой безрукавке висела табличка с надписью «Женевьев де Рунвиль». Имя показалось мне не по-Литтонски сложным и напыщенным. Я пошмыгал носом и, прочистив его, с интересом принюхался. От лошадиной Женевьев воняло знакомым средством от моли.

— Вы пахнете, как та брюнетка, — заметил я.

— Потому что она — это и есть я. Этот момент мы тоже обсуждали.

Женевьев взяла меня за руку и я моментально вспомнил, как провёл последние четыре дня. Они и вправду были сказкой. В ней меня лечили непрожаренными бифштексами, мультфильмо-терапией и множеством игрушек.

— Можно к вам ещё прийти? — спросил я. — Мне тут понравилось.

— Лучше будь здоровым и не прыгай из окон, — уродина повернулась к отцу. — Мистер Блум, с Дэниелом хочет поговорить Кристин.

— Моему сыну нечего ей сказать.

— Таков порядок, — Женевьев показала мне зубы и махнула рукой. — Береги себя, дорогуша. И вы мистер Блум тоже.

Кристин Гаррисон подстерегала нас у выхода из палаты. Она была тощей тёткой неопределённого возраста с противным, въедливым взглядом.

— Я хочу задать Дэниелу несколько вопросов, — объявила она. — Пойдёмте со мной.

— Вы кто? — насторожился я.

— Я работаю в социальной службе. Мы следим за тем, чтобы все дети были счастливы, — Кристин широко улыбнулась.

— Я счастлив. И хочу поехать домой, а не идти с вами.

— Если вы забыли, мой сын пережил тяжёлую травму, — поддержал меня Олли. — Ему нужен покой, а не утомительные расспросы.

Кристин впилась в меня испытывающим взглядом. Я ответил ей печальным пыхтением.

— Я позвоню, мистер Блум, — сдалась она. — Мы согласуем дату и время нашей встречи.

Мне тянуло показать ей средний палец, но я сдержался и засеменил следом за Олли. У лифта он взял меня за руку. Прежде он никогда так не делал и я забеспокоился.

— Где мама? Всё ещё в больнице?

— Мы поговорим об этом дома.

— Но я…

— Дома, Дэниел, — непреклонно сказал Олли. — Все ответы дома.

Наш уютный дом ещё издали показался мне чужим. Он был непривычно угрюм и отдавал заброшенностью. Внутри, кроме разбросанной повсюду еды и полных пепельниц, никого не было.

— А где все? — спросил я

— Гевин у соседей. Бекки с мадам Ферро, в которой взыграли родственные чувства.

— Она уже выздоровела?

Олли сунул руки в карманы брюк. Его широкие плечи съежились и стали узкими.

— Адель приехала на похороны дочери, — сказал он. — Как выяснилось, они не виделись уже девять лет.

Слово «похороны» со всего размаху стукнуло меня по затылку. Комната закачалась и в ней оказалось сразу два Олли Блума.

— Элен умерла, — донеслись до меня его слова. — Она давно была больна, но никому об этом не говорила.

— Ты врёшь! Врёшь! — завопил я. — Мама! Мамочка!

Я помчался наверх и ворвался в родительскую комнату. Она была пуста и безжизненна. Наши с Бекки каморки тоже пустовали. Домашний мамин запах покинул их навсегда. Шатаясь, я прислонился к стене и съехал на пол.

Из забытья меня вывела чашка с дымящимся содержимым. Её держал нависший надо мной Олли.

— Это чай, — сообщил он. — Я бы предложил тебе виски, но, боюсь, Кристин Гаррисон этого не одобрит.

— Что случилось с мамой?

— Сердечный приступ. Врач сказал, что у неё было больное сердце.

— Мама ничем не болела, — возразил я. — Она была здорова.

— Я тоже так думал.

С горя я пригубил чай. Он был приторно сладким, таким, как любила Бекки. Я с отвращением его выпил, жалея, что вместо сахара, отец не бросил туда отраву.

— Когда похороны? — собравшись с духом, спросил я.

— Они были вчера.

Вторая волна ужаса была слабей своей предыдущей сестры-убийцы, но имела не менее разрушительную силу. От мамы остались одни воспоминания. Они одиноко плавали в моей памяти, вместе с тонущими обломками нашего счастья.

— Почему? Почему ты меня не подождал?!

— Потому, что об этом просила Элен. Когда я подбежал к машине…

Кадык на горле Олли нервно дёрнулся. Он откашлялся и сипло продолжил:

— Это были её последние слова. В письме она попросила об этом ещё раз.

Отец протянул мне несколько смятых листов. Его рука едва заметно дрожала.

— Письмо привёз Дон Уилсон. Он был её поверенным и она оставила ему распоряжение, что делать в случае её смерти.

— Почему она не оставила его нам?

Мой вопрос остался без ответа. Олли развернулся и поплёлся к лестнице. Прежняя хищная лёгкость его покинула — отец шёл тяжело и медленно, как будто на его плечи уложили неподъёмный груз. Я расправил бумагу, исписанную крупным маминым почерком. В письме она рассказывала о нас: наших привычках, любимой еде, летней и зимней одежде и остальной чепухе. В конце письма мама просила дать нам хорошее образование и ни в коем случае не допускать на её похороны. О том, как нам всем жить дальше, она не упомянула. Я сунул письмо в карман и спустился вниз. Олли сидел на диване и нюхал стакан, до половины наполненный янтарной жидкостью.

— Я не верю. Этого не может, — выдавил я. — Мама не может умереть.

— Я сам в это не верю. Сижу и жду, когда она войдёт и скажет очередную колкость.

Отец залпом опустошил стакан. Потом он включил телевизор. Подключенный к нему видеомагнитофон втянул выглядывавшую наружу кассету. На экране появилась незнакомая комната. Олли нажал на паузу и вручил мне пульт.

— Элен оставила это тебе, — пояснил он.

Прихватив стоящую на полу бутылку, отец вернулся наверх. Я нажал кнопку воспроизведения и увидел маму. Она была живой и очень красивой.

— Здравствуй, малыш, — сказала она. — Как ты там? Держишься?

— Нет, — признался я и заплакал.

— Прости.

Элен виновато замолчала. Слёзы солёным водопадом заливали моё лицо, разъедая щёки и губы. Мама немного подождала и тихо, словно по секрету, сказала:

— Вот, что я думаю, Дэнни: на самом деле я не умерла. Просто вернулась домой, на Луну, и теперь живу там, — мамин взгляд указал на потолок. — Знаешь, я ведь должна была оказаться там давным-давно, но мне повезло — я встретила волшебника и он подарил мне много лет счастливой жизни. И тебя с Бекки, чтобы эта жизнь не была напрасной.

— Почему он не подарил тебе ещё несколько лет? Или новую жизнь?

— Он сделал всё, что мог, — заверила мама. — Я знаю, тебе сейчас трудно и больно. Но скоро это пройдёт и ты будешь вспоминать меня с улыбкой. Помнишь, наши снежные приключения? Мы тогда так хохотали, что у нас обоих заболел живот.

Мама засмеялась и я захихикал вслед за ней. Затем, перебивая друг друга, мы вспомнили другие смешные случаи и приключения. К концу нашего разговора, мои слёзы высохли и я обнаружил, что весело скалюсь во весь рот.

— Вот видишь, Дэнни, ты уже улыбаешься, — обрадовалась мама. — Делай это почаще, малыш. Для меня.

— Я не знаю как дальше жить, мам.

— Счастливо. Жизнь удивительна и стоит ей открыться, она не оставит тебя без подарков.

— Тебя не заменит никакой подарок.

— Я знаю. Поэтому не прощаюсь — ночью мы обязательно увидимся.

— Где?

— Посмотри на небо. Я буду там, — мама подумала и добавила: А теперь главное, Дэнни: пообещай мне всегда заботиться о Бекки. Всю вашу жизнь. И никогда её не бросать, что бы между вами не произошло.

— Конечно. Обещаю.

— Спасибо. Люблю тебя, малыш.

Мама послала мне воздушный поцелуй и исчезла. Я сполз с дивана, вытер нос рукавом и поднялся к отцу. Олли лежал на кровати и, не моргая, смотрел в открытый гардероб. В нём висела мамина одежда.

— Отвези меня к ней, — попросил я.

Глава 7

Литтонское кладбище, как и весь остальной город, находилось в лесу. Здесь он был основательно прорежен и напоминал приветливый, уютный парк. Под сенью деревьев росли белые плиты и проглядывали впаянные в землю таблички. Некоторые из них были старыми, некоторые чуть поновей. В Литтоне жили долго и только мама снова не пожелала следовать установленным правилам. Её приют я увидел издалека. На него указывала свежевскопанная земля и лежащие на ней цветы. К нам деловито подошёл управляющий. Это был двоюродный брат Джо Картера и партнёр отца по рыболовным вылазкам Лон Бриск.

— Материал привезли, Олли, — сообщил он. — Посмотришь?

— Я сейчас вернусь, — бросил мне отец.

Я сел на землю и приложил к ней руку. Несмотря на летнее тепло, грунт был холодным. Я лёг и обнял его обеими руками, пытаясь согреть своим телом. Полежав так пару минут, я обнаружил, что ничего не чувствую — ни боли, ни грусти, ни опустошающей тоски. Как будто мамы здесь не было. Я перевернулся на спину и с облегчением понял, что не ошибся в своей догадке: Элен Блум была эльфом. После долгих мытарств, она, наконец, избавилась от человеческой оболочки и улетела на родину. Я не исключал того, что это, в самом деле, была луна. Эта далёкая планета была единственным местом, где её не мог достать орк Олли Блум.

Лежать и бездельничать было скучно, поэтому я встал и осмотрелся. На кладбище не нашлось ничего интересного, кроме стоящего на холме дома. Он выглядел очень необычно. Остроконечную крышу поддерживали белые витые колонны, а на самом верху высилась затейливая башенка. Мне стало любопытно, кто в нём живёт и, отряхнув джинсы, я побежал наверх.

Вблизи дом оказался ещё более странным. Для жилья он не подходил и я не понимал, зачем его здесь соорудили. Вглядываясь в прохладный мрамор, я отыскал входную дверь. Из неё выступали две белые статуи, изображающие мужчину и женщину. Пара держалась за руки и мечтательно смотрела вдаль. Над их головами, на фасаде, была выбита надпись: «Анжела и Джон Говард. Неразлучны и в жизни, и в смерти…» Дверь шевельнулась и «Неразлучные» расступились, пропуская девчонку. Она была моей ровесницей, но выглядела, как взрослая. На ней были надеты синий юбочный костюм, туфли на маленьких каблучках и прикрывающая лицо шляпа. В руке девчонка держала сумочку. Она извлекла из неё маленькое зеркало и повертела перед ним головой. Вернув зеркало на место, девчонка уселась на прилагающуюся к дому скамейку и эстетично уложила ноги набок. Мне не было до неё никакого дела, но непослушные ноги сами понесли меня ей навстречу.

— Привет, — буркнул я.

Девчонка подняла голову. Её лицо было фарфорово-чистым, нежным и идеально красивым. Обрамляющие его чёрные волосы тяжёлыми прядями спускались на плечи. Сквозь них, я увидел поблёскивающую на воротнике жакета маленькую брошь в форме короны.

— Добрый день, — сказала принцесса с гортанным акцентом.

— Откуда ты взялась? Сбежала из дворца?

— Я не бежала. Мы приехать на машине к… Mon grand-oncle Jean, — принцесса кивком указала на «Неразлучных». — Дедушка говорит, мы все должны у него погостить.

— Вы спрятали его в этом доме? — не понял я. — Зачем?

— У нас всегда так делают. Это есть склеп. La crypte.

— Ты говоришь по-французски?

— Oui, — фарфоровое лицо просияло. — Parlez-vous notre langue?*

— Нет. Мама говорила.

— А сейчас не говорит?

— Больше нет, — ответил я, удивляясь своему спокойствию. — Она улетела. Четыре дня назад.

— Туда? — точёный подбородок указал на небо.

— Да.

Принцесса опечалилась. Отложив сумку, она встала со скамейки и сочувственно коснулась моего плеча.

— Извини. Я очень жалею. Если я спросить, почему так случилось, это обидно?

— Нет. Она была больна. Или ей просто всё надоело.

— Не думаю так. Я про второе, — уточнила принцесса. — У тебя есть ещё кто? Papa, grand-mère ou grand-père?

— Есть отец и сестра.

— Я тоже имею брата. Его имя Клод и мы родились в один день. А как твоё имя?

— Дэниел.

— Изабель, — представилась принцесса.

Моя ушибленная голова прояснилась и в ней всплыли все воспоминания сразу. Я с опаской посмотрел на Изабель, подумывая дать дёру. Она недоумённо нахмурилась.

— Что не так?

— Брюнетка из ложных воспоминаний. На самом деле её не было, но она сказала, что мы встретимся.

— Je ne te comprends pas, — прошептала Изабель, глядя на меня округлившимися глазами.

Принцесса была восхитительна. Отваливать, не отведав её красоты, было глупо. Я схватил Изабель за руку и решительно потащил к близстоящему дубу. Моя наглость не вызвала возражений. Прислонившись к дереву, принцесса откинула голову и позволила обнюхать свою шею. У неё был чудесный запах. Если бы перед этим я не дышал Бекки, то с радостью бы на него согласился.

— Ты умеешь целоваться? — спросил я.

— Не знаю.

— Хочешь попробовать?

Взгляд Изабель остановился на моих губах. После секундного колебания, она прошелестела:

— Пожалуй.

Я приподнял её подбородок и, гордясь собой, поцеловал в новой, взрослой манере. Поцелуй Изабель был менее опытен, но её губы изъявили готовность учиться. Я бы мог продолжить наш урок, но ощутил, что в нём не хватает двух важных составляющих — волнения в джинсах и скачущего галопом сердца. И главное, у меня так и не возникло желание поселить Изабель в своём будущем доме.

— Это было хорошо, — высказала своё мнение принцесса.

— И всё?

— Приятно. Мило. Славно, — выдала она весь набор известных слов.

— Ладно. А что ты скажешь, если я залезу тебе под юбку?

— Скажу, что ты есть ужасный и невоспитанный, — фыркнула принцесса.

— «Ужасный» в смысле — нет? Или в смысле — «нет, но всё равно это сделай?» — уточнил я, памятуя об играх Бекки.

— Нет, — Изабель помотала головой. — Если ты это делать, я буду тебя кусать. Как кузена Люка, — она подумала и наставительно добавила: Любовь надо делать в спальне, а не на дереве. И только своя пара. Иначе утратишь хвост, — Изабель поморщилась. — Нет, какую-то другую конечность. Клод говорил это один раз и я уже забывала.

При упоминании о потерях, я подумал, что принцессу пора вернуть на место. Пока не появилась её свита и не намылила мне шею.

— Ты классная, — признал я. — Но я никогда тебя не полюблю. Извини.

— Я тебя тоже. Было хорошо познакомиться.

Согнутая кисть Изабель с непонятным намёком зависла перед моим лицом. Я опустил её вниз и дружески встряхнул.

— Мы точно не есть пара, — сделала вывод Изабель. — Аdieu!

Она облизала мою щёку и, придерживая шляпу, поспешила обратно к скамье. Принцесса успела вовремя — из склепа вышли её сопровождающие. Впереди шёл бодрый, сухощавый старик. На нём была неброская куртка-ветровка и джинсы, и если бы не его умное, красиво постаревшее лицо, он легко мог сойти за здешнего жителя. Его спутник заинтересовал меня намного больше. Он был официален, богат, и при этом — широкоплеч и высок. Я с завистью представил его стальные бицепсы и усеянный «кубиками» живот. Всё это добро пряталось под тёмно-серым костюмом. Он сидел так хорошо, как будто был пошит прямо на будущем хозяине. Я выглянул из-за дуба, всматриваясь в его лицо. Богатей был чернявым и идеально-смазливым, как Изабель. По возрасту он годился ей, как в ранние отцы, так и в поздние братья. Подозвав принцессу, он с интересом спросил:

— Ты одна?

— Naturellement. Это была плохая шутка, — обиженно прокартавила Изабель.

— Я был абсолютно серьёзен, chéri. N’est-il pas ton seul bien-aimé?*

— En aucun cas!** — отрезала принцесса. — Об этом не может идти слов.

— Идти речи, Изабель. Тебе надо поработать над английским.

— Моя пара будет говорить наш язык. La langue des Rois.***

Изабель вскинула голову и надменно пропищала:

— Я больше не хочу здесь быть. Николя!

За моей спиной кто-то тихо кашлянул. Я обернулся и увидел два костюма чуть подешевле. Их могучие обладатели словно сошли со страниц сказки о великанах. В сравнении с ними, я выглядел мухой, которую вот-вот прихлопнут, в наказание за посадку на варенье.

— У вас отвратительные манеры, месье, — процедил сквозь зубы левый гигант.

Он прошёл мимо меня и направился к принцессе. Та благосклонно ему улыбнулась и мягко приказала:

— Проводи меня.

Великан почтительно наклонил голову и потопал за ней. Тяжёлая рука его напарника опустилась на моё на плечо.

— С вами хотят побеседовать, месье, — убедительно сказал он.

Путь к бегству был отрезан. На ватных ногах я подошёл к старику и неопределённому родственнику Изабель. Оба приветливо мне улыбнулись.

— Здравствуй, Дэниел, — с принцессиным гортанным акцентом сказал «Костюм».

— Откуда вы меня знаете? — удивился я.

— У меня такая работа. Знать, предвидеть и принимать превентивные меры, — он вопросительно приподнял бровь. — Итак, это твоё окончательное решение?

— Вы о чём?

— Об Изабель, естественно.

Времени на придумывание вранья не было. Я храбро расправил плечи и вывалил правду:

— Понимаете, я уже люблю Бекки и обещал маме о ней заботиться. Я не могу любить её и Изабель одновременно.

— Похвальная честность, — «Костюм» одобрительно кивнул. — В таком случае, позволь проводить тебя к твоему отцу.

— Вы и его знаете?

От ответа «Костюм» отвлёк ещё один старик. Кряхтя, он спешил к нам и являл собой яркий пример счастливого Литтонского обывателя. У него было красное, небритое лицо, пивное брюхо и сальная бейсболка, из-под которой торчали нестриженные космы.

— Эй, Франсуа! — заорал старик. — Каким ветром? Пожаловали за новыми душами?

Он гулко расхохотался и, добравшись до «Костюма», фамильярно хлопнул его по плечу.

— Генри, ваш юмор всегда оставлял желать лучшего, — холодно ответил тот.

— Не обессудьте — каков есть.

— Как поживает Клиффорд?

— Хорошо, — старик заискивающе улыбнулся. — Вы бы подсобили мальчику с Нобелевкой. Отец бы страсть, как порадовался.

— Непременно. À bientôt!

— Погодите, — старик протянул к нему руку. — Может, зайдётё к старику? Выпьем чайку, а может и чего покрепче, поболтаем…

— В другой раз. Еxcusez-moi.*

Франсуа взял меня за руку и быстро зашагал вниз. Я обернулся и увидел, что отшитый им Литтонский старик пристал к приезжему старику. Тот твёрдо его отстранил и двинулся за нами. Старик смачно сплюнул и, в попытке отыскать собеседника, решил наведаться к популярным «Неразлучным». Когда он вошёл вовнутрь, Франсуа сбавил темп. Теперь он шёл с величавой небрежностью короля, которого приветствовали коленопреклонённые поданные. Потея от зависти, я мысленно примерил на себя его костюм и невидимую корону.

— Ты хочешь о чём-то меня спросить? — догадался Франсуа.

— Да. Откуда вы взяли деньги?

— Я их заработал.

— Как?

— Традиционно: учился и много работал.

— Олли работает целыми днями, но у него таких денег нет.

— Возможно, ему хватает того, что он зарабатывает.

— Он говорит, что был способен на большее.

— Если так, значит, рано или поздно, он своего добьётся, — Франсуа окинул меня пытливым взглядом. — Разреши полюбопытствовать, зачем тебе понадобились деньги?

— Чтобы стать вами, — ляпнул я.

— Ты уверен, что хочешь именно этого?

— Да. Мне нужен такой же костюм. И всё остальное, что у вас есть.

— Всего лишь? Это желание нетрудно исполнить.

На секунду мне почудилось, что он, как ложная брюнетка, щёлкнет пальцами и я проснусь во дворце. Вместо этого, Франсуа протянул мне карточку с номером телефона и без имени.

— Если ты наберёшь этот номер, твои мечты быстро осуществятся. Ты переедешь жить во дворец и оставишь прошлое в Литтоне.

— Перестаньте заливать, — рассердился я. — Так не бывает.

— С обычными людьми — да, но ты ведь особенный, Дэниел, — вкрадчиво сказал Франсуа. — Поэтому от тебя потребуется только одно — вместе с прошлым оставить здесь отца. Учитывая, что у вас имеются определённые разногласия, сделать это будет не так уж трудно.

— Откуда вы всё знаете?

— Я уже говорил: у меня такая работа.

Мне вспомнился недавний документальный фильм, в котором рассказывалось о похищении детей. Напуганная Бекки пересказала мне его во всех подробностях. И первое, что я запомнил, похититель всегда был добр. Он обещал несчастным детям с три короба и те послушно шли на убой.

— Вы — похититель детей? — напрямик спросил я.

— Я всего лишь посредник. Между тем, кто хочет осуществить твои желания и тобой. Подумай над моим предложением.

Мне было страшно и думалось только о том, как побыстрей от него смыться. Словно услышав мои мысли, Франсуа выпустил мою руку. Он остановился и, прищурившись, посмотрел на кого-то за моей спиной. Я повернул голову и увидел Олли. Скрючившись, он сидел на земле и перебирал цветы. Впервые за всю жизнь я был рад его видеть.

— Я уже подумал, — отступая, ответил я Франсуа. — Я не могу бросить отца. Ему сейчас очень плохо.

— Ты уверен?

— Да.

— Что ж, трудный путь самый полезный, — уважительно сказал Франсуа. — Преодолевая его, дурак погибает, а умный становится мудрецом.

Я нахмурился, озадаченный его словами. Франсуа был молод, но выражался и вёл себя, как престарелый зануда.

— Тем не менее, если тебе придётся слишком туго, сразу звони, — продолжил он и, оглядевшись, тихо добавил. — Не стоит рассчитывать на сочувствие Джун. Она никого не щадит.

— Я не знаю никакой Джун.

— Ещё узнаешь. И вспомнишь моё предупреждение, — Франсуа криво улыбнулся. — Оно основывается на личном опыте.

Закончив свои странные наставления, он обошёл меня и, к моему удивлению, направился к отцу.

— Добрый день, мистер Блум, — без малейшего акцента проговорил Франсуа. — Примите мои искренние соболезнования.

Олли поднял голову. У него были красные глаза, который он поспешно прикрыл чёрными очками. Франсуа протянул ему очередную карточку.

— Если вам понадобится помощь, я к вашим услугам.

— Вы — адвокат Адель? — с подозрением спросил Олли.

— Я — родственник Джона Говарда и так же, как он, помогаю жителям этого города. Это телефон моего благотворительного фонда.

Отец хмуро уставился на карточку. К нам подошёл спутник Франсуа. Я не обратил внимания на их сходство, но теперь догадался, что это его дед.

— Я догоню, — сказал он Франсуа.

— Bonne chance.

Франсуа отошёл и подставил плечи своему телохранителю. Тот набросил на них ненужный шарф.

— Я не справился с заданием, Жак? — не оборачиваясь, спросил Франсуа.

— Боюсь, что нет. Вы его напугали.

— Я был честен и прям, как просил об этом мой друг. Что касается страха, он не повредит — у юного месье знакомые аппетиты, — Франсуа довольно ухмыльнулся. — Снимаю шляпу перед Джун: она нашла остроумный способ их нейтрализовать.

— Вы заключили с ней пари? — строго спросил Жак.

— Нет. Я знал, что ты этого не одобришь.

Жак удовлетворённо поправил шарф и, поклонившись, пропустил Франсуа вперёд. Я поймал себя на мысли, что за последние дни со мной произошло чересчур много событий. Не по-Литтонски странных и сменяющих друг друга, как в заказанном мной калейдоскопе.

— Это вы её убили?! — раздался за спиной вопль Олли.

Он схватил старика за куртку, собираясь вытрясти из него остатки жизни. Перед моими глазами возникла Кристин Гаррисон, передающая меня другой семье. Я бросился к драчунам, но старик обошёлся без моей помощи.

— Я продлил её жизнь, — ответил он, с лёгкостью высвобождаясь из лап Олли. — Если бы не наше вмешательство, здесь были бы другие даты.

Я опустил глаза и обнаружил, что на земле, в изголовье цветов, лежит временная табличка с надписью: «Элен Натали Блум. Февраль 10 1956 — Июль 11 1991.» Я перевёл взгляд на старика и почувствовал, что сам хочу его прикончить.

— Но если ваше лечение ей помогало, почему она умерла? — прогремел Олли. — Почему?!

— Признаюсь, я сам не понимаю, — виновато ответил старик. — Для этого не было никаких предпосылок — последняя терапия прошла очень успешно. Звонок Элен стал для меня полной неожиданностью.

— Результат вашей терапии на лицо: мои дети потеряли мать.

— Мне очень жаль. Но поверьте, это произошло не по моей вине. Все варианты развития событий заканчивались одинаково. Наши специалисты тщательно их изучили.

— Не пудрите мне мозги! — взревел отец. — Я хочу получить историю её болезни и проконсультироваться со специалистами. А потом — подать на вас в суд!

— Это ваше право, — кротко согласился старик. — Только боюсь, вас объявят лжецом. Или сумасшедшим.

— Это меня не волнует, — Олли зловеще оскалился. — Заодно, мы разберёмся, почему она столько лет скрывала от меня правду. Это ведь вы её заставили?

— Нет. Каждый раз, когда она посещала нашу клинику, я настоятельно советовал всё вам рассказать.

— Почему же она этого не сделала?

— Думаю, не хотела вас расстраивать.

— Допустим. Но если сердце было настолько плохим, почему ей не сделали пересадку? Почему вы не поставили её в донорскую очередь? Я бы нашёл деньги, сделал всё… — недоговорив, отец сжал челюсти и скрипнул зубами.

— Видите ли, когда Элен требовалась эта операция, её только начали делать и результаты, большей частью, были плачевны, — объяснил старик. — А потом… Произошли определённые изменения и обычное сердце ей уже не подходило.

— Если бы я знал, я бы отдал ей своё!

Я с изумлением посмотрел на отца. Мне и в голову не приходило, что он любил маму. Причём так сильно, что был готов отдать ей свою жизнь. Я с сомнением посмотрел на табличку. Элен Натали мужа не любила. Настолько, что даже не оставила ему прощальную кассету.

— Ваше сердце вряд ли бы подошло, — успокоил его старик. — Разве что, сердце вашего сына.

Взгляд Олли метнулся ко мне. Я съёжился и машинально прикрыл грудь руками.

— Дэниел, иди вперёд, — рявкнул он.

Я испуганно юркнул за деревья. Олли со стариком двинулись параллельным курсом. Постепенно тональность их разговора снизилась и перетекла в более мирное русло.

— …мы позаботились о том, чтобы результаты вскрытия появились без самой процедуры, — поведал голос старика. — Элен не заслуживала, чтобы её препарировали.

— Но как? Я был уверен, что…

— Мы бы этого не допустили. Вашим делом занимался один из лучших специалистов, чьи возможности многократно превышают наши. К сожалению, даже её дар не смог помочь Элен, — старик помолчал и грустно добавил: Моя методика всё ещё не совершенна. Я работал над ней много лет, но время летит быстро, а открытия происходят медленно. Даже при неограниченном финансировании. Но есть и хорошая новость, — старик оживился. — Сейчас вам наша помощь не требуется, но в будущем…

— Нет, — перебил его Олли. — Я вряд ли ей воспользуюсь.

— Вас пугают побочные эффекты? Мы уже свели их к минимуму, — радостно заверил старик.

— Значит, вот что это было, — протянул отец. — Элен говорила, что это врождённое.

— Вы не видели других пациентов. В сравнении с ними, замеченные вами отклонения, были сущими пустяками. Не влияющим на качество жизни.

— В некотором роде, они даже её улучшали, — Олли кисло улыбнулся.

— Всё наладится, мистер Блум. Элен прожила хорошую жизнь и была счастлива. Она часто мне об этом говорила, — старик похлопал отца по плечу. — Я пришлю вам все необходимые документы.

— Не надо. Думаю, вы сделали всё, что могли.

У меня возникло устойчивое ощущение, что последнюю фразу отца я уже где-то слышал. У выхода с кладбища память показала мне Фишвильский пляж и белобрысого вонючку. Он посмотрел на маму и сказал то же самое… Меня осенила фантастическая догадка: вонючка каким-то образом узнал, что она скоро улетит. И не подумал нас предупредить! Я повернулся к Олли с намерением всё ему рассказать, но в последнюю секунду придержал язык. Сначала надо было обсудить свои подозрения с Бекки и вместе решить, что дальше делать.

— Поехали домой, — поторопил я Олли.

— Не буду вас задерживать, — старик протянул мне руку. — Береги себя, Дэниел.

Его рука была сухой и крепкой, а глаза — непритворно добрыми. Он развернулся и с удивительной для его возраста прытью, припустил к дороге. Навстречу ему, из-за деревьев, выехал чёрный лимузин. До этого я видел его только по телевизору и от восторга открыл рот. Следом за лимузином следовала машина поменьше. У неё был надутый, высокомерный вид, намекающий на высокую стоимость.

— «Павлины» неплохо устроились, — процедил отец. — И от щедрот бросают нам объедки.

Он демонстративно разорвал карточку Франсуа и бросил обрывки в урну. Освободив руки, отец потащил меня к нашему убогому «Шевроле». Лимузин насмешливо фыркнул и, прихватив старика, укатил прочь. Сопровождавшая его машина решила задержаться. Она повернулась и её надменные глаза-фары уставились прямо на нас.

— Что это за марка? — спросил я.

— «Бентли». Стоит чёртову кучу денег, — Олли окинул автомобиль ненавидящим взглядом. — Я бы сам мог в нём сидеть, если бы не женился на твоей матери.

— При чём тут мама?

— При том, что, женившись, я начал жить не своей, а её жизнью. Это продолжалось долбанных четырнадцать лет. Моих лучших лет! — отец обвиняющим жестом указал на кладбище. — А теперь она ушла. И оставила меня в этом дерьме.

— Мы можем переехать, — предложил я. — Хотя бы в Беллинг.

— Не можем, — Олли тяжело вздохнул. — Отсюда не сбежишь — все, кто пытался это сделать, обязательно возвращаются. Через десять, двадцать, даже тридцать лет. Побегают на воле и обратно в клетку.

Отец нёс странную чушь и был непривычно разговорчив. У меня возникло нехорошее подозрение, что он спятил.

— Я тебе больше скажу, — продолжил бредить он. — Нашего города нет. Он не указан на картах, не упоминается в путеводителях и если не знаешь дорогу, то проедешь мимо и не заметишь.

— Ну и что?

— Мы заложники «Павлинов», сын. Здесь их логово, поэтому Литтон безопасен, как сейф. Комар не пролетит без того, чтобы его не заметили и не прихлопнули.

— Я не понимаю, о чём ты, — промямлил я

— Всё о том же дерьме, Дэниел. Я не хотел, чтобы ты в него вляпался, но… У нас всё решала Элен. Когда придёт время, можешь её поблагодарить, — ядовито закончил отец.

Я оглянулся, в поисках неотложной психиатрической помощи. На меня в упор смотрел «Бентли». Я всей кожей ощутил тяжёлый взгляд сидящего в нём пассажира.

— Я хочу домой, — хныкнул я.

Отец молча распахнул дверь машины. Я запрыгнул в салон и пристегнулся. «Бентли» мрачно закряхтел мотором. Он нерешительно топтался на месте и медлил, словно на что-то надеясь. Олли не обманул его ожиданий. Проезжая мимо, он высунул из окна руку и показал «Бентли» средний палец.

Глава 8

За время нашего отсутствия, дом Блумов бесповоротно оплела тоска. Она клочьями свисала с крыши и распространяла горький, удушливый запах. Надышавшийся им Гевин голодно сосал лапу и обливался слезами. Увидев любимого брата, он воспрял духом.

— Урод, — прошипел Гевин. — Это ты во всём виноват.

Я ловко отпрыгнул и пинок его необъятной ноги угодил в пустоту. Брат не растерялся и пустил в ход руки. Они больно сжали моё горло. Я уже приготовился к встрече с мамой, но Олли снова нам помешал. Его подоспевшая рука ухватила ухо Гевина и безжалостно его скрутила. Брат взвыл, заливаясь соплями. Отец поволок его жирное тело под лестницу и швырнул его в открытую дверь выделенной Гевину комнаты.

— Если ты не усвоил новые правила, я буду объяснять их столько раз, сколько потребуется, — с каменным спокойствием предупредил он.

Гевин ответил невнятным бульканьем. Олли вернулся в гостиную и остановился передо мной.

— Мужчина должен быть сильным и уметь за себя постоять — это первое. Также, он должен научиться самостоятельно решать свои проблемы, какими бы трудными они ни были. Это второе.

Отец взял телефонную трубку и заказал доставку пиццы. Затем он вытащил из кармана купюру и бросил её мне.

— Расплатись и поешь. Это три.

Олли проследовал на кухню, откуда вышел в компании новой бутылки. Он угостился её содержимым прямо из бутылочного горла. Утолив жажду, отец вытер рот рукавом свитера и оглушительно отрыгнул. При маме он никогда себя так не вёл и не пил ничего, крепче пива.

— Когда вернётся Бекки? — осторожно спросил я.

— Не знаю, — Олли ехидно улыбнулся. — У них с бабушкой нашлось много общего и они полюбили друг друга с первого взгляда.

Обнимая бутылку, он ушился наверх. Я вышел на крыльцо и сел на ступеньки. В груди зашевелилась боль. Она стискивала сердце и не давала лёгким дышать. Я приоткрыл рот, втягивая струю лесного воздуха. Его вкус и запах были сродни целебному эликсиру, обладающему способностью обезболивать раны. Я вернулся в дом и пнул дверь Гевиновской комнаты. Брат был занят. Орудуя кухонным ножом, он с остервенением кромсал куклу Бекки. Я бросил в него скомканную купюру.

— Сейчас принесут пиццу. Заплати и, когда будешь жрать, подавись.

Гевин не рискнул меня бить и я покинул дом неповреждённым. Выскочив на улицу, я избавился от обматывающей ногу повязки и устремился к лесу. До него было рукой подать и густорастущие, городские деревья помогли мне добраться до него незамеченным. Я ворвался в пахнущую свежестью зелень и обнял ближайшее дерево. Мягкий мох дружески пощекотал мне щёку. Ветви приветливо зашумели и махнули мне листьями.

«Мы тебя ждали», — прошелестели они.

Я благодарно погладил ствол. Лес был лучшим местом в нашем городе. Мы с Бекки ежедневно наносили ему визиты и неохотно возвращались в цивилизованную жизнь. Облюбованная нами поляна пряталась в лесной чаще. Я ещё не ходил туда в одиночку, но запретить мне это провернуть было некому.

— Я ненадолго, — пообещал я небу. — Сделаю «Радугу» и вернусь.

Я побежал по тропинке, вьющейся среди деревьев. У сухого бука она сворачивала налево, указывая, куда двигаться дальше. Мы с Бекки не попались на её уловку. Совместными усилиями тандем Блум продрался сквозь кустарник и, преодолев сопротивление деревьев, оказался на красивой, уединённой лужайке. Мама назвала её «Пристанище Радуги». Она же придумала «Собрание Радуги». Во время него, мы стояли посреди поляны и, держась за руки, долго молчали. Время от времени, те же действия мы проделывали на берегу океана в Фишвиле. Мама говорила, что это помогает очищать нашу планету от грязи. Я в это не верил, но сегодня, чувствовал себя обязанным соблюсти очистительную программу.

Проникший на поляну чужак спутал мои планы. Им оказался неряшливый старик с кладбища. Он стоял у нашего дерева, гладил ствол и пускал нюни.

— Что вы здесь делаете? — сердито рявкнул я.

— Вот те раз! — старик выпучил на меня глаза. — Скорее, это я должен задать тебе такой вопрос.

— Это наше место. Моё и Бекки!

— У этого места много хозяев, — старик поманил меня пальцем. — Иди-ка сюда.

Я подошёл к дереву и задрал голову. Вверху, на коре, было вырезано странное буквосочетание: «Г&С = Г²».

— Мы с Сарой побывали здесь раньше вас, — пояснил старик. — А ушли порознь. До того, как она умерла, я даже не подозревал, как сильно её люблю.

Он вынул из кармана грязную тряпку, вытер ей глаза и звучно в неё высморкался. Пошмыгав носом, старик запихнул платок обратно и представился:

— Генри Говард.

— Вы — наш бывший мэр? — изумился я, глядя на его чумазый свитер.

— Было дело, — подтвердил Генри. — Когда я всё потерял, пришлось податься в управляющие. А ты, чьих будешь?

— Я — Дэниел. Блум.

Старик подслеповато прищурился, разглядывая моё лицо.

— Так это ты был на кладбище, — протянул он. — Ничего не скажешь — похож.

— На кого?

— На Эсмонда. Прям одна морда. И взглядец ещё тот.

Генри расхохотался, потряхивая выступающим пузом. Я терпеть не мог разговоров о придурочном Эсмонде и намёк на наше сходство изрядно меня разозлил.

— Вы ошибаетесь. Я не псих.

— Так и Эсм им не был, что бы про него не болтали, — Генри наклонился и конспиративным шёпотом добавил: Он был волшебником, как мой отец.

Я не любил, когда ко мне относились, как к мелкому несмышлёнышу, но старая версия о заколдованном Литтоне, заставила меня повременить с хамством.

— Мистер Говард был магом? — жадно спросил я. — Его поэтому заточили в заговорённом склепе?

— Всё проще, сынок: эти надменные сычи даже после смерти желают жить в замке. Вот и отца туда запихнули. Наплевав на то, что он просил развеять его прах в здешнем лесу, — на бесцветные глаза Генри снова навернулись слёзы. — Я по нему скучаю. И по матери, хотя уже не помню её лица. Много лет прошло… Только Франсуа всё так же свеж и молод. Как тот парень, что продал душу дьяволу — Генри сплюнул и наставил на меня указательный палец. — Вот, что я тебе скажу, приятель: если король лично припёрся на тебя взглянуть, значит, волшебной участи не миновать.

Мне стало грустно. Я понял, что нарвался на очередного сумасшедшего, которыми сегодня изобиловал наш городишко.

— Вы ещё долго здесь будете?

— Я вообще-то не тороплюсь, — Генри указал на валяющийся у дерева рюкзак. — Хочешь перекусить?

— Нет.